|
|
Кто будет таким, как я?
| |
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:25 | Сообщение # 1 |
Let it be
Сообщений: 1391
| Авторы: Гламурное Кисо, asm
Пейринг: Гарри Поттер
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU/History/POV
Размер: Макси
Статус: В процессе
События: Независимый Гарри, Первый курс, Распределение в другие факультеты.
Саммари: Я всегда хотел быть своим, но оставался чужим. Какие бы события не происходили. Я был лишь наблюдателем. Наблюдателем за жизнью, которая менялась слишком быстро, оставаясь неизменной, в которой я никогда не играл существенной роли.
Предупреждение: АУ относительно осведомленности о пророчестве. АУ относительно всего остального - как следствие этого. POV Гарри. ООС (особенно Пожирателей) до кучи.
От автора: История глазами избранного, который так и не узнал о своей «избранности».
Название - вторая часть фразы: "Если я буду таким, как он, то кто будет таким, как я?"
Разрешение на выкладку текста: есть
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:26 | Сообщение # 2 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Пролог
Грязный паб представлял собой весьма странное зрелище. Странность его заключалась не только в толстом слое пыли на подоконниках, грязных окнах и серых занавесках, в кривых, некогда разноцветных, стульях, в шатких столах. Она чувствовалась в людях. Они, казалось, пришли, чтобы наблюдать. Почти все столики были заняты одинокими людьми, которые внимательно следили за происходящим, словно ждали чего-то, словно по условному сигналу были готовы сорваться с места. Тому, кто зашел сюда случайно, должно было стать не по себе. Но Северус Снейп был частым посетителем в "Кабаньей голове". Он, как и другие, наблюдал.
В этом пабе, при желании и должном умении, можно было купить и продать необходимое, найти соратников для не совсем законного дела. Постоянных посетителей знали в лицо. И Северус знал: чтобы достать редкие ингредиенты для зелий — нужно обратиться к старику, что сидит у самого дальнего окна справа. Общаться с остальными ему не приходилось.
Северус уже собирался уходить, сделав свой заказ, когда услышал знакомый и нелюбимый с детства голос.
— Сибилла, подождите меня в самой первой комнате на втором этаже…
Снейпу никогда не доводилось останавливаться в комнатах ни в "Кабаньей голове", ни в "Дырявом котле". Ему казалось, что такие места пользуются популярностью лишь у любовников, не знающих, где провести ночь. Удивившись, Северус все же решил проследить. Благо, до сих пор он остался незамеченным, да и стоял сейчас довольно близко к лестнице, и мог проскочить на второй этаж перед Сибиллой, набросив на себя по дороге дезиллюминационные чары.
Затаившись в узком проеме у лестницы, Северус поморщился, когда мимо него прошла женщина в огромных очках и нескольких теплых накидках, от которой заметно пахло дешевым одеколоном и хересом. Сибилла оставила дверь приоткрытой, но рассчитывать на удачу не приходилось. Наверняка, Дамблдор не только закроет дверь, но и набросит кучу различных чар от прослушки.
Не успел еще Снейп понять, зачем ему все это нужно, за дверью комнаты послышался сильный кашель, после которого Сибилла заговорила хриплым басом:
"Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда… рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца…"
Северус подпрыгнул от неожиданности и попятился назад, едва не скатившись с лестницы. Эта Сибилла была определенно ненормальной! Но отчего-то от ее слов стало не по себе. Вроде бы бред, но… слушать ее разговор с Дамблдором как-то перехотелось. Северус представил, как доносит Темному Лорду, что подслушал какую-то ерунду и получает насмешку в лучшем случае, Круцио — в худшем. Нечего здесь терять время.
Оставаясь под чарами невидимости, Снейп спустился на первый этаж, когда Дамблдор общался с барменом.
— В военное время трудно найти хороших преподавателей. У меня два вакантных места, Слагхорн тоже хочет уволиться и уехать из Британии. Еле удалось его уговорить остаться хотя бы на год.
— Отмени прорицания, будет меньше проблем, — усмехнулся бармен.
— Не будет, Аберфорт. Люди всегда стремятся знать свое будущее. Пусть лучше дети пытаются его узнать под присмотром преподавателя.
— Под присмотром этой жабы?
— Она внучка известной прорицательницы Кассандры Трелони.
— И после Кассандры в их роду дара ни у кого не наблюдалось.
Дальше Снейп не слышал разговор. Он выбежал на улицу, вдохнул воздух, которого почему-то стало не хватать, и прислонился к стене паба. Простояв так пять минут с закрытыми глазами, Северус аппарировал, все-таки решив рассказать о подслушанном Темному Лорду.
* * *
— Лили, послушай, это важно…
— Если это важно, то говори. Ну же, — Лили скрестила руки на груди, стоя у порога своего дома. Впускать Снейпа она не собиралась, даже несмотря на то, что Джеймса не было дома.
— Я не смогу тебе сказать, пока ты не принесешь Непреложный обет. Потому что я… Да я хочу жить, черт возьми!
— Если ты решил помочь Ордену, то можешь идти сразу к Дамблдору. Это будет правильнее. Если ты пришел покрасоваться передо мной и показать, на какой шаг ты готов пойти и какую ценную информацию предоставить, и считаешь, что я должна оценить этот ход, то ты ошибаешься. Я не оценила! Убирайся!
— Лили…
— Убирайся!
Лили захлопнула дверь перед носом Снейпа. Некоторое время он постоял у порога, после чего аппарировал к себе домой. Только поздним вечером он понял, что совершил ошибку. Нужно было начать разговор с того, что это касается ее сына, ведь тогда бы она, как мать, обязательно его выслушала. С этой мыслью и желанием снова отправиться к Лили утром, Снейп и лег спать.
Но утром было уже поздно. «Ежедневный пророк» был доставлен точно по расписанию, на первой странице Снейп увидел подзаголовок: «Семья Поттеров стала жертвой очередного нападения Пожирателей смерти».
* * *
Вечером того же дня, когда Снейп запивал свое горе огневиски, в окно его, ненавистного с детства, дома постучала сова. Проклиная сову и покачиваясь, Снейп поднялся из кресла со второй попытки, подошел к окну и открыл его. Свежий ночной воздух был приятным, а птица казалась какой-то нелепой. И кто вообще ему может писать?
— Ладно, давай свое письмо, — Снейп неаккуратно отвязал письмо от лапки так, что сове, должно быть, стало больно. Она тут же ущипнула его за палец и поспешила улететь.
— Вот же сука пернатая! Б.Л. Это еще кто?
Снейп вернулся в кресло, которое покинул минуту назад, разорвал конверт и, сощурив глаза, которые отказывались читать мелкий текст после выпитого огневиски, все же смог понять, что ему пишут:
«В полночь в поместье Лестрейнджей. Это важно! Б.Л.»
— Белла… и что тебе от меня нужно?
* * *
— Мы все заметили, что метки на руках постепенно светлеют. И теперь уже глупо отрицать, что это значит только одно… — Беллатрикс гордо подняла голову и осмотрела всех присутствующий. — Нам нужно решить, что мы будем делать.
— Сматываться, что еще, — сказал кто-то из дальнего конца стола.
— Я так не думаю, — возразил Люциус Малфой.
— Я тоже, — согласилась Беллатрикс. — Пока лучше не предпринимать ничего. Еще несколько недель, по крайней мере. У нас будет время подумать и принять окончательное решение. Сейчас лучше, чтобы никто не знал о Его исчезновении.
— И что нам делать эти несколько недель?
— То же, что делали до этого. Чтобы отсутствие нашей активности не было подозрительным, можно устроить несколько незначительных стычек с орденовцами, но постараться не нарываться на авроров.
— Какая разница? — спросил Крэбб.
— Если ты ее не видишь… Аврорат — структура министерства, а Орден Феникса — такая же неофициальная организация, как мы. Если ты не в состоянии понять разницу между пьяным мордобоем в баре и преступлением против чиновника, то мне нечего тебе объяснять.
— И какие стычки нам устроить?
— Да любые. Устройте разгром магазина той грязнокровки-портнихи из Хогсмида, или сами придумайте что-нибудь.
— Ага, пока мы будем вам подыгрывать, вы скроетесь из страны, а нам отвечать, — усмехнулся Макнейр.
— Ты полагаешь, мы бросим все: свои дома, дела, счета, только чтобы скрыться? — усмехнулся в ответ Рудольфус Лестрейндж. — Тогда к чему было все это? Мы пытались бороться потому, что хотели сохранить то, что имеем. Не для развлечения, не для того, чтобы все бросить и просто уехать.
— Если станет ясно, что продолжать нашу деятельность бессмысленно, я сообщу об этом. Пока же мы постараемся найти Его или понять, что с Ним могло произойти.
Крутившийся в головах у многих вопрос, зачем вообще Его искать, никто так и не решился озвучить. Как не сказал никому и Снейп о пророчестве, как возможной причине исчезновения Лорда. Ведь тот сам просил его не говорить никому.
* * *
По Косой аллее, странно оглядываясь, шли несколько магов. Прохожие сторонились их, многие старались уйти, кто-то закричал. Женщина с густой каштановой шевелюрой почему-то не засмеялась в ответ убегающему, а именно такой реакции от нее можно было ожидать. Казалось, она удивилась этому, посмотрела на хмурое небо и улыбнулась чему-то своему. Вслед за ней улыбнулся и светловолосый мужчина, после чего упал на колени и засмеялся.
— Не двигайтесь! — перед волшебниками аппарировали несколько человек.
Женщина с густой шевелюрой бросила на землю палочку и подняла руки, показывая, что в них ничего нет. Следом за ней это сделали остальные, а тот мужчина, что был на коленях, просто поднял голову.
— Схватить их! — скомандовал человек с искусственным глазом.
Никто не оказывал сопротивления, только женщина так и продолжала улыбаться, повторяя шепотом: «Свобода!».
|
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:26 | Сообщение # 3 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 1.
С чего бы начать? Пожалуй, с того момента, как моя жизнь внезапно изменилась. Право, до этого со мной не происходило ничего особенно приятного — того, о чём стоило бы вспоминать. Жизнь была скучной, рутинной и безрадостной, — и что особенно обидно, — без малейшей надежды на изменения. Но, как оказалось, невероятное все же может произойти… или оно было вероятным?
Зовут меня Гарри Поттер, и в раннем детстве я остался сиротой. Ну как в раннем — в младенческом, по сути, возрасте. Приютили меня родственники по материнской линии, — и здесь необходимо заметить, что сердобольными они отнюдь не были, и вообще ничем хорошим, по моему мнению, не выделялись. Худая и абсолютно невыразительная тётя Петуния и дядя Вернон, напоминающий по комплекции моржа, держали меня то ли в качестве мальчика на побегушках, то ли как прислугу. По факту, получалось нечто среднее, никакое, как и вся моя жизнь. Жил я в чулане под лестницей, питался наиболее дешёвой частью покупаемой пищи, одет был в обноски, а взамен предоставлял свои услуги в качестве повара при приготовлении несложных блюд, посудомойки, газонокосильщика и просто мальчика, способного выполнять любые несложные поручения. А заодно являлся главным развлечением для родного сына моей приёмной семьи, Дадли Дурсля, пошедшего в отца в плане габаритов, и являющегося откровенным мудаком в плане воспитания и отношения к окружающим. Моё мнение, естественно, не учитывалось никогда и ни в чём. Я думаю, этого вполне достаточно для начала, чтобы самую малость заглянуть в мою жизнь до судьбоносного дня, и чтобы немного лучше представить последующие события и моё восприятие этих событий.
Тот странный день, когда всё изменилось, сохранился в моей памяти навсегда. Это произошло утром, когда дядя Вернон ещё не успел уехать в свою фирму на какое-то важное совещание, но как раз в это время собирался покинуть дом. Он уже прощался с женой, как вдруг раздался звонок и ему пришлось открыть дверь неожиданному гостю. Некоторое время они беседовали о чём-то, я мог их видеть из гостиной, но не разбирал, о чем они говорят. Под конец дядя Вернон просто взорвался от негодования:
— Нет! Что за чушь! Не бывает никакого волшебства, убирайтесь прочь! Я не подпущу вас к мальчишке!
Я подумал, что это, наконец-то, кто-то решил пожаловаться на проделки Дадли, который никогда не был образцовым ребёнком. Правда, причём здесь волшебство? Вряд ли Дадлик мог сотворить что-нибудь эдакое, необыкновенное. Но как выяснилось практически сразу, начинать надо было с совершенно других догадок. В прихожей вспыхнул яркий столп пламени, дядя Вернон с визгом отскочил на несколько метров и съёжился в страхе, а я смог разглядеть незнакомца, в мгновение потушившего пламя так, что оно исчезло, не оставив никаких следов, словно и не было ничего. Незнакомец оказался немного моложе моих опекунов. Он мне показался довольно красивым. Одет он был почему-то в сорочку, какие я видел до этого лишь в старых фильмах, брюки и шляпу-котелок, отчего выглядел весьма экстравагантно. Он был довольно высоким, а в чертах лица проступало что-то арабское, впрочем, тогда я не приглядывался, и это наблюдение сделал, скорее всего, уже позже.
— Вот видите, очень даже бывает. Правда, соседям и прочим знакомым я бы не рекомендовал об этом рассказывать, полагаю, не стоит объяснять, почему. Гарри — волшебник, и при отсутствии соответствующего обучения, он скоро станет опасен для окружающих, а потому, увы, но мне необходимо с ним поговорить.
Дядя к этому моменту слегка отошёл от шока и, весьма вероятно, попытался бы поспорить, но тётя Петуния кинулась объяснять Вернону, что «она же говорила», что нельзя доводить дело до проблем с «этими ненормальными», семья, действительно, может пострадать, поскольку «все там сумасшедшие». Ее речь оказалась достаточно убедительна, чтобы дядя согласился, крича: «Забирайте этого ненормального и делайте с ним, что хотите». Возможно, на его столь быстрое решение повлияло и то, что он опаздывал на совещание, о важности которого говорил весь прошлый вечер. Поэтому почти сразу после этого он вылетел из дома, хлопнув дверью. На крик выбежал Дадли, которого Петунье пришлось силой загонять обратно на второй этаж. В тот момент концентрация хаоса в прихожей достигла своего апогея, и я почему-то решил, что самое время выйти из относительно спокойной гостиной. Незнакомец сразу позвал меня по имени. Я не стал приглашать его в дом, знал, что не имею на это права. Поэтому первый наш разговор состоялся в прихожей, хоть мне и было неловко от этого.
— Итак, здравствуй, Гарри. Меня зовут профессор Квиррелл. Для начала я хотел бы узнать, прочитал ли ты письмо из Хогвартса.
— Здравствуйте. Простите, какое письмо?
Здесь надо сделать маленькое отступление. Дело в том, что я немного лукавил и про наличие письма всё же знал. Оно было доставлено предыдущим утром вместе с остальной почтой, и стало для меня такой неожиданностью, что я просто стоял и смотрел на него, вместо того, чтобы спрятать. В итоге письмо отобрали до того, как я его вскрыл, порвали на мелкие кусочки и сожгли, из чего я сделал вывод, что оно было важным для меня. Содержимое осталось тайной, но я знал, что отправили его из неизвестного мне Хогвартса.
— Это нехорошо. Но я догадывался, что такое может случиться. Поэтому у меня есть с собой копия, — профессор Квиррелл протянул мне такой же конверт, какой я видел вчера утром. — Прочитай. После этого ты захочешь как-то выразить свои эмоции: восторг, неверие. Но я бы попросил этого не делать, пока я не проясню некоторые моменты.
Так он вручил мне письмо из Хогвартса. Сейчас для меня нет ничего удивительного в том, что собой представляет пригласительное письмо первокурснику: список необходимого оборудования, одежды, учебников, некоторые правила — в конце концов, всё это не так важно, что сейчас, что в тот момент. Важным было то, что я был зачислен в школу чародейства и волшебства. Честно сказать, пригласи меня в тот момент учиться в любое сколько-нибудь приличное учебное заведение, я бы прыгал от счастья, поскольку младшие классы я тем летом закончил, и Дурсли определили меня в государственную среднюю школу Литтл Уингинга, которая считалась весьма неблагонадежным местом, и почти все приличные люди в городе отдавали детей в частные школы. Я уже говорил, что у меня замечательные родственники? Дадли-то они устроили в престижный пансион, который окончил дядя Вернон. До сих пор интересно, как он смог пройти вступительные испытания. Впрочем, неизвестно, что было бы худшим для меня: пойти в государственную школу или учиться вместе с Дадли, поскольку его развлечения относительно меня не отличались ни большой разнообразностью, ни особой гуманностью, и заканчивались, как правило, использованием меня в качестве мальчика для битья, если мне не удавалось сбежать. Это не считая мелких подстав, которые влекли за собой наказание родственниками. Так что со сменой школы незнакомец попал в яблочко, если хотел произвести на меня положительное впечатление. Сложность заключалась в том, что школа оказалось именно школой чародейства и волшебства.
Приглашение в Хогвартс недвусмысленно намекало, что я, оказывается, чародей и волшебник. Это само по себе должно насторожить любого, даже ребёнка без нескольких дней одиннадцати лет, а в моём случае это было еще и самой заветной мечтой. Ну, после карьеры супергероя, конечно. В то, что твоя заветная мечта вдруг начинает исполняться… нет, в такое не сможет поверить никто. Слишком похоже на злую шутку. И мистер Квирелл явно о чём-то подобном догадывался.
— Прочитал, Гарри? Теперь, позволь мне сразу ответить на самые часто задаваемые первые вопросы. Да, Гарри, ты волшебник, и волшебство существует. Кстати, я его только что продемонстрировал. Думаю, ты сможешь вспомнить какие-то странные, необъяснимые события, происходившие с тобой на протяжении всей твоей жизни. Ведь случалось же с тобой что-то, что ты никак не можешь объяснить.
Конечно же, со мной случались странные вещи — иначе бы за мной не пришли. Я сразу же вспомнил, как тетя Петунья побрила меня налысо одним вечером, но утром волосы оказались такой же длины, какими были до бритья. Или был другой случай, когда я, убегая от Дадли и его дружков, неудачно забежал в тупик, уже приготовился к тому, что меня будут бить, но этого не произошло. Я зажмурился и неожиданно оказался на крыше школы. Позже оказалось, что это было не лучшим выходом, так как слезть оттуда самостоятельно я не смог. Из школы позвонили тете, и в тот вечер меня побили не Дадли с друзьями, а дядя Вернон. Какие-то странности происходили вокруг постоянно, и когда тётя с дядей замечали что-то подобное, их это сильно злило, и меня всегда ждало наказание. Обо всём этом я сообщил профессору Квиреллу. В конце концов, он же, наверное, добрый волшебник, раз пришёл за мной в дом моих родственников, которых добрыми я никогда не считал.
— Именно, Гарри. Такие вещи как раз говорят о том, что ты тоже волшебник. Не только они, но они в первую очередь, — профессор усмехнулся. — Это называется стихийной магией, и она случается во время сильного волнения или опасности. Такое волшебство недподконтрольно тебе, оно скоро станет опасным для тебя и окружающих. Поэтому для волшебников и созданы специальные школы. В Британии это Хогвартс. Там тебя научат не только использовать магию, но и контролировать ее. Мне нужно объяснять, почему это необходимо?
Собственно, пояснение он привёл только что, и его было вполне достаточно. Да и в тот момент — вообще не важно. Я, наконец, понял, что может быть, действительно, являюсь волшебником, и теперь больше меня интересовало то, что же делать дальше, где достать всё, что указано в списке, как попасть в Хогвартс, и откуда мне вообще взять на всё это деньги.
— Нет, спасибо, профессор, но у меня есть другие вопросы. Вы не могли бы рассказать, как мне всё это приобрести? Всё то, о чём мне сообщили в письме.
— Отлично! — профессор Квиррелл, казалось, обрадовался тому, что я так быстро поверил. Должно быть, ему часто и подолгу приходилось объяснять о волшебстве другим. — Поскольку купить всё, что тебе нужно, можно только в магазинах Магической Британии, то идти туда в первый раз нужно с волшебником. Сопровождать тебя буду я.
— И когда мне надо будет пойти туда?
— Да хоть прямо сейчас, если ты готов. Если нет, просто договоримся на более удобное время.
— Видите ли, я готов в любое время, но есть одна небольшая проблема, — я смутился. Неудобно, неприятно и очень стыдно говорить о подобном. — Мне ведь необходимо взять с собой деньги для покупок, а дядя с тётей никогда не выделят мне ни пенса на что-то подобное…
— Насчёт этого можешь не беспокоиться. Деньги будут в любом случае. Поскольку учиться магии нужно обязательно, то для малоимущих студентов Попечительский совет выделяет средства.
— Тогда я готов пойти сейчас, — конечно же, мне не терпелось посмотреть на волшебные магазины. — Что мне делать?
— Для начала лучше всего немного подождать на улице, поскольку мне надо сказать пару слов твоей тете, — с этими словами он без приглашения поднялся по лестнице, вызвав у меня странное чувство — смесь восхищения и ужаса.
Я не знаю, что именно профессор Квиррелл решил сообщить моей тете, но явно что-то, что могло показаться ей не самым приятным известием. А вот самому Квирреллу это, судя по всему, доставило какое-никакое удовольствие, если судить по его довольному на момент выхода из нашего дома лицу. Наверное, разговор с магглами — родителями и родственниками магглорожденных — может быть своеобразным развлечением.
— Гарри, возьми меня за руку и приготовься испытать на себе магию. Обещаю, тебя ждут незабываемые ощущения. Готов?
Первое использование портключей, в особенности нестационарных, действительно приносит незабываемые ощущения неподготовленному человеку. Забегая вперёд, стоит сказать, что и остальные виды магического транспорта при первом использовании производят… впечатление. Путешествие же с помощью портключа характеризуется неожиданным рывком в районе живота вверх и шумом в ушах, похожим на очень сильный свист ветра. Через секунду «путешественника» ждет приземление, от которого я в первый раз едва устоял на ногах и не сразу вспомнил, где я, кто я и зачем я тут стою. Профессора это, судя по всему, немного забавляло, и я не могу его за это осуждать.
— В порядке? — иронично спросил он, и дождавшись моего не слишком уверенного кивка, продолжил. — Это хорошо, бывает и хуже. Тогда продолжим разговор. Сейчас мы находимся возле входа в бар «Дырявый Котёл». Здесь часто собираются волшебники, магглы — так мы называем обычных, не обладающих магическим даром людей, — не могут увидеть бар, как и остальные волшебные места. Внутрь мы пока не будем заходить, лучше я сначала расскажу тебе немного… обо всем. Мы пройдем в бар и дальше оттуда — на Косую аллею, являющуюся главной торговой улицей в Британии. Во всех магазинах я буду сопровождать тебя, поскольку бюджет наш весьма ограничен, и я должен убедиться, что мы купим всё необходимое для школы. Не бойся, сверх этого тоже немного денег должно остаться — на карманные расходы. Я думал, что наша беседа произойдет в твоем доме, но мне там были не слишком рады. Открывая дверь бара, ты попадаешь на территорию Магической Британии, и прежде чем это произойдет, ты должен узнать некоторые вещи о магах. Я начну рассказ, а ты задавай вопросы, если будет что-то непонятно, только не слишком много, а то мы тут и до вечера можем простоять.
Прежде чем начать, профессор Квиррел глубоко вздохнул и облокотился о стену «Дырявого котла». Я же в этот момент думал о том, почему люди, проходящие мимо нас, не обращают внимание на странный вид моего сопровождающего.
— Прежде, чем мы приступим собственно к тому, что сейчас нас ожидает, надо прояснить несколько вещей. Что ты знаешь о своих родителях? Ты ведь сирота, да?
— Почти ничего. Их звали Джеймс и Лили, мама была сестрой тёти Петуньи, тётя говорила, что мои родители были алкоголиками и наркоманами, они погибли в автокатастрофе.
— Считай, что тебе не повезло, — усмехнулся профессор. — Я про Джеймса и Лили тоже почти ничего не знаю, мне пересекаться с ними не доводилось, но кое-что тебе о них рассказать могу. Во-первых, они были волшебниками, и это будет очень важно для тебя в дальнейшем. Скажем так, волшебников, рождённых от магглов, любят не все. Если ты вырос у магглов, возможно, некоторые причислят к таковым и тебя. Это лучше понять сразу, чтобы не питать лишних иллюзий. Про пристрастие твоих родителей к алкоголю или чему-то иному я не знаю, но умерли они не в автокатастрофе. Они убиты приспешниками одного злого волшебника, который пытался захватить власть в Магической Британии. Если не ошибаюсь, Поттеры были одними из последних жертв, потом тот злой маг бесследно исчез, скорее всего, став жертвой своей же магии, темной и безумной. Тебя после смерти родителей отправили к родственникам. По поводу этого мага: его имя предпочитают не называть, это считается дурным тоном. Многие боятся его до сих пор. Волшебники в этом плане немного суеверны. Они используют прозвище «Сами-знаете-кто» или «Тот-кого-нельзя-называть», а иногда «Тёмный Лорд», но последнее я не рекомендую.
— Почему его не называют по имени? Почему его боятся, если он исчез?
— Это не принято, — профессор Квиррелл нахмурился, пытаясь отыскать подходящий пример. — Смотри, если ты дома будешь грубить родственникам, то тебя от этого уважать не станут, даже если твои родственники — не самые приятные люди. Точно так же и здесь, если ты будешь называть его по имени, на тебя будут коситься, а иногда это может осложнить жизнь. Видишь ли, тот волшебник успел доставить всем очень, очень много неприятностей. Считается, что он обманом и угрозами собрал за собой последователей, а потом вынудил наиболее талантливых служить ему, просто подчинив их с помощью магии. Он оставил одно из самых страшных воспоминаний на страницах истории всего магического мира, так что прошу отнестись к моей просьбе с пониманием. Имя этого волшебника я сейчас тебе, конечно, назову, просто потому, что знают его по большому счёту все, так что это необходимая информация, хоть и неиспользуемая. Звали его Волдеморт.
Я несколько раз повторил про себя это слово, думая, что для имени оно звучит немного по-дурацки. Тогда мне и в голову не пришло, что и это имя ненастоящее, и я даже попытался представить его отца, говорящего беременной жене: «Если родится мальчик, назовем его Волдемортом». Я все же сдержал улыбку, хоть и удалось мне это с трудом.
— Ещё одной важной вещью, которую стоит запомнить сразу, является то, что попал ты, конечно, в волшебный мир, но никак не в сказку — это абсолютно разные вещи. Волшебники, выросшие у магглов, часто путают эти два понятия, и потом разочаровываются в магическом мире, а в результате только портят себе жизнь. Наш мир стоит воспринимать как другую страну, лучшую, нежели обычная Англия — это, на мой взгляд, но как вполне себе реальную, а не сказочную.
— О чистоте крови. Дело в том, что наиболее влиятельными в нашем мире людьми являются волшебники, выросшие в поколениях семей волшебников, и я не буду объяснять почему. Впрочем, если ты был наблюдательным, то мог заметить, что и у магглов так же. За редкими исключениями, — профессор Квиррелл посмотрел на яркое голубое небо. Наверное, ему было скучно объяснять мне такие элементарные для него вещи. — Формально все волшебники равны, так что если ты окажешься талантливым, то никто не помешает тебе занять высокое положение в обществе. Постарайся это понять, некоторые магглорождённые считают иначе, но, полагаю, это от нехватки ума, либо от лени. В маггловском мире бедные лентяи тоже завидуют богатым и удачливым, ничего удивительного в этом нет. Но это лишь мое мнение. Ты вправе считать иначе.
— Так, что еще… — профессор Квирелл на секунду задумался, вспоминая. — Денежная система… Монополией на производство денег в нашей стране обладают гоблины. Вернее, ею обладает наше министерство, но фактически производят деньги гоблины. Монеты бывают трёх типов: медные кнаты, а также серебряные сикли и золотые галеоны более крупных размеров. В одном галеоне семнадцать сиклей, а в одном сикле двадцать девять кнатов. Так что волшебники обычно неплохо считают в уме, и тебе придётся. Главное, что такое умение тебе всё равно пригодится для заклинаний и зельеваренья. Маггловские деньги можно обменять у гоблинов на волшебные и наоборот, правда, этим стараются пользоваться нечасто, поскольку курс не самый выгодный для клиента. Главное, запомни, что в других местах производить размен запрещается, и санкции к нарушившим это правило тоже применяются такие, что желания так делать ни у кого не возникает.
— Хранят деньги волшебники тоже у гоблинов, в их банке. Это самое массивное белое здание в конце аллеи, так что тут сложно ошибиться. Но мы туда не пойдем, деньги у меня с собой. Поскольку твои родители были волшебниками, у тебя теперь есть счёт в гоблинском банке, Гринготтсе, но тут возникают проблемы. Дело в том, что забрать деньги из банка может только тот, кому они принадлежат и только с ключом. Но ключа от твоего сейфа ни у кого сейчас нет, так что тебе придётся ждать совершеннолетия, то есть семнадцати лет, чтобы его восстановить. До этого времени ни у кого доступа к сейфу не будет. Обычно ключ передается из поколения в поколение, иногда члены семьи имеют несколько дубликатов. Неделю назад заместитель директора Хогвартса профессор МакГонагалл пыталась узнать, как ты можешь воспользоваться сейфом, но что гоблины ответили ей: никак. Сейф принадлежал Поттерам, твоими опекунами являются родственники со стороны матери, а в хранилище Поттеров имеет доступ только Поттер, либо лицо, которому добровольно передали ключ. Когда произошло нападение на твоих родителей, о сохранности ключа никто не подумал. Неизвестно, где именно его хранили, и узнать об этом сейчас уже нет совершенно никакой возможности. Поэтому нам пришлось обращаться в Попечительский совет, чтобы тебе выделили деньги.
В этот момент я не знал, рад я этому или расстроен. Я хотел задать множество вопросов, но когда профессор продолжил свой рассказ, позабыл о них. Хотя забыть о внезапном известии о наличии денег можно лишь ненадолго. Еще много и много раз я буду вспоминать об этом, даже обращаться к гоблинам, но это будет позже.
— Также тебе нужно знать, что Хогвартс основали четыре великих волшебника своего времени, по именам которых и названы факультеты. Отбор происходит по тем качествам, по которым отбирали к себе учеников основатели. По крайней мере, это наиболее распространённая версия. Не бойся, на какой-либо факультет попадает каждый, по программе обучения факультеты не отличаются, так что лучшего и худшего среди них нет, но многие считают иначе. Из-за желания гордиться хоть чем-нибудь — такое случается часто.
Тогда Квиррелл рассказал мне многое, чтобы сформировать у меня хотя бы какое-то представление о магическом мире, сказав наиболее важные, с его точки зрения, для выросшего с магглами первокурсника вещи. Он сообщил, что обычно собирает по несколько магглорождённых детей и рассказывает им о мире, после чего, тоже вместе, они идут на Косую Аллею. Но мой случай был особенным, поскольку я вроде как и не магглорождённый, хоть и вырос с магглами.
— Профессор, разрешите ещё вопрос?
— Да, конечно. Задавай.
— А какой предмет в Хогвартсе преподаёте вы?
— Маггловедение. Магический и маггловский мир — существуют параллельно, и маги стараются как можно реже появляться там, где им никогда не были рады, в силу разных причин. Но все же в Хогвартсе полезен такой предмет, который может дать всем желающим некоторое представление о маггловском мире. Здесь у тебя есть преимущество перед чистокровными. А теперь пора закругляться с введением и прогуляться по магазинам.
Профессор зачем-то махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и позже я пойму, что он снимал чары, благодаря которым прохожие не обращали на нас внимания. Но тогда я думал лишь об одном: мне казалось, что я забыл почти все, что услышал. Я совершенно не помнил, сколько сиклей в галеоне, и из серебра или золота сделан кнат. Зато я хорошо запомнил имя того волшебника, которое произносить не следует.
|
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:27 | Сообщение # 4 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 2.
Вводная лекция была закончена, и мы зашли внутрь бара. Пожалуй, именно под такие места магглы часто пытаются делать стилизацию своих питейных заведений: почерневшая от времени массивная дубовая мебель, дощатый пол и стены, полумрак, керосиновые светильники на стенах, барная стойка, тоже почерневшая и исцарапанная. Здесь было довольно тихо и немноголюдно, как и в маггловском баре утром в будний день, и бармен за стойкой откровенно скучал. Они с Квиреллом кивнули друг другу, и мы, не задерживаясь, пошли к противоположному выходу из заведения. Там находился проулок, загороженный кирпичной стеной, перед которой мы и остановились.
— Сейчас будет фокус. Смотри внимательно, Гарри, — с этими словами профессор ударил по нескольким кирпичам, и стена разъехалась в разные стороны, открыв за собой Чудо.
Мы стояли перед входом на самую удивительную улицу из всех, которые я когда-либо видел. Она была не слишком широкой, как и многие средневековые улочки в старых городах. Невысокие разнообразные здания чем-то напоминали сказочные. Некоторые из них уже покосились набок, и, казалось, только волшебство могло спасти их от обвала. Именно в этот момент я понял, почему магглорождённые, попадая в волшебный мир, полагают, что попали в сказку. Собранные в небольшие венки сухие травы, живые совы и метлы в витринах магазинов, люди, одетые в пестрые мантии — мне казалось, что пейзаж вокруг меня сюрреалистичен. Косая Аллея была тем местом, которое, увидев лишь однажды, любишь всю жизнь, куда хочется возвращаться снова и снова. Прежде чем вновь заговорить, Квирелл дал мне немного времени, чтобы осмотреть улицу, видимо, зная, какие именно чувства испытывает человек, впервые оказавшийся здесь.
— Налюбовался? Пора закругляться с этим, — сказал профессор спустя несколько минут, — Нам ещё по магазинам пройтись нужно успеть, так что идем. Итак, вначале мы купим тебе одежду в магазине мадам Малкин, это чуть ниже по улице. Волшебники, как ты уже заметил, одеваются в мантии. В маггловском мире мы не заявляем о себе, поэтому там мы носим обычную одежду. Правда, многие маги не в состоянии подобрать себе нормальные вещи, поэтому часто они выглядят странно. Что особенно обидно, получившие хорошие оценки по маггловедению тоже этим страдают. Но в Хогвартсе не носить мантии позволяют себе два человека: я и наш лесничий Хагрид, в силу специфики своей должности. Мог бы себе позволить такое ещё и директор Дамблдор, но у него несколько другие странности. Когда купишь мантии, можешь надеть одну из них сразу.
Это было логичным. Потому что среди волшебников в мантиях, я чувствовал себя белой вороной, человеком, по ошибке оказавшимся на Косой Аллее. Тем, кого в волшебном мире не ждали и кому здесь были не рады. Тогда я не придал этому значения, но еще много раз я буду ощущать себя именно так.
— Финансы у нас довольно ограничены, — продолжил Квирелл, — На некоторые вещи придётся потратить строго определенную сумму. На другие можно потратить больше или же, наоборот, меньше. Это решать уже тебе. Остаток денег мне положено вернуть в Попечительский совет, но я этого никогда не делаю, так как понимаю, что человеку нелегко чувствовать себя ущемленным в чем-то, ему хочется иметь долю свободы, а иногда она — это деньги. Так что поступай, конечно, как хочешь, но если одежда для тебя не играет существенной роли, то имеет смысл купить самый бюджетный вариант. И помни, что дороже всего тебе обойдётся палочка, а вместе с учебниками она сделает наш бюджет вдвое меньше. О, вот мы как раз и пришли, заходим.
Магазин, в который мы вошли, был самым обычным и располагался на первом этаже в доме, на вид семнадцатого или восемнадцатого века постройки. Наверняка такие встречаются и в маггловском Лондоне. Профессор поговорил с хозяйкой заведения — мадам Малкин, назвал ей список того, что нам необходимо приобрести и после сообщил, что подождёт меня на улице. Мадам Малкин отвела меня в примерочную, где был ещё один посетитель, и тут началось… странное. Дело в том, что в магическом мире измерения для пошива одежды делаются не людьми, а зачарованными инструментами, и это весьма удивляет, когда сталкиваешься с таким впервые.
Посетитель, который находился в примерочной в одно со мной время, и про которого я успел позабыть, наблюдая за измерительной лентой, оказался мальчиком моего возраста, с тонкими чертами лица, зализанными светлыми, почти белыми волосами и скучающим взглядом. Он посмотрел на меня без особенного интереса, но разговором всё же решил удостоить. Говорил он забавно, растягивая иногда слова. Тогда я не понял, зачем он это делает, но позже догадался, что таким образом он просто пытался подражать взрослым, по его мнению, важным и высокомерным. Получалось у него это не очень хорошо.
— Привет. Тоже в Хогвартс? — спросил он меня первым. И правильно, я ведь первым бы никогда не заговорил — всегда стеснялся разговаривать с незнакомцами.
— Привет, ага. Ты, судя по всему, тоже?
— Да. Родители мне сейчас покупают то, что можно приобрести без моего присутствия. Потом мы пойдём смотреть гоночные мётлы. Жаль, что первокурсникам запрещено привозить их с собой. У тебя есть метла, кстати?
— Не-а.
— Тогда ты и в квиддич, наверное, не играешь? Ты уже знаешь, на какой факультет попадёшь?
— Это можно знать заранее?
— Нет, конечно, знать наверняка нельзя, но думаю, что я попаду на Слизерин, поскольку вся моя семья там училась. Райвенкло тоже неплох, но попасть на тот же Хаффлпафф… лучше сразу уйти из школы.
— И чем же так плох Хаффлпафф? — про факультеты я пока не многое знал.
— Скажешь ещё! Факультет неудачников! Да и грязнокровок там немало. Постой, а твои родители, они из наших?
Я не сразу ответил, потому что поначалу не понял суть вопроса. Спустя секунду я решил, что он хочет узнать, не грязнокровка ли я.
— Они волшебники, если ты это имеешь в виду.
— А тот человек, с которым ты пришёл, это твой отец, да?
— Нет, это профессор Квирелл, преподаватель в Хогвартсе. Мои родители умерли.
— Извини, мне жаль, что я затронул эту тему, — судя по голосу, жаль ему не было, разве что мой собеседник немного смутился. — Я считаю возмутительным, что грязнокровки учатся в одной школе с нами. Они и о волшебстве-то ничего не знают, пока не получат письмо из Хогвартса.
Говорить о том, что до этого момента тоже не знал о волшебстве, я не стал, тем более, ему уже сделали все, что было необходимо и он мог спокойно уйти. Удерживать его своим разговором я не стал, поэтому он быстро вышел из магазина с покупками, — видимо, пошёл смотреть мётлы. Я же купил самые дешёвые мантии и остальную одежду из списка, переоделся там же и с покупками вышел на улицу, где меня ожидал профессор Квирелл.
— Отлично, Гарри. Покупки только начались, а вещей у тебя уже немало, — сказал профессор, глядя на три моих бумажных пакета в руках. — Пока ты был в магазине, я купил тебе сундук, он довольно вместительный. Я решил, что не следует тебе заходить в тот магазин, иначе мы задержимся там надолго. Сундук я заколдовал так, что он будет легче, но учти — эта вещь тебе на все годы обучения, только в первый год Попечительский совет готов выделить больше денег, так как необходимо купить и те вещи, которыми ты будешь пользоваться постоянно, но нет нужды приобретать их ежегодно.
— Теперь пора купить самую важную вещь в жизни каждого мага — волшебную палочку. После её приобретения владелец обычно не расстаётся с ней до смерти, для многих палочка является едва ли не лучшим другом. Для этого мы с тобой пойдём к Олливандеру, легендарному мастеру с мировой известностью. Помимо некоторых странностей, позволительных для столь выдающейся персоны, Гаррик Олливандер обладает феноменальной памятью и имеет очень трепетное отношением к палочкам. Так что я думаю, что тебе стоит на него посмотреть, пойдём.
Этим Квирелл меня очень заинтриговал. Я не знал, чего ожидать и по каким критериям волшебник приобретает палочки. Если на стоимость мантий мне было плевать, то быть владельцем самой дешевой палочки я точно не хотел. Сам магазин, к которому мы подходили, снаружи выглядел немного запустевшим: вывеску не обновляли, наверное, с самого основания, витрина давно покрылась пылью и разнообразием товаров не привлекала. Там лежала всего одна палочка, которую, казалось, положили туда только за тем, чтобы витрина не оставалась абсолютно пустой. Лавку легендарного мастера с мировым именем я представлял иначе.
Внутри магазин казался не менее запустевшим. В центре стоял одинокий табурет, высокие полки с множеством небольших пыльных коробок располагались у стен. Я вопросительно посмотрел на Квирелла, но тот только загадочно улыбнулся, что меня несколько успокоило.
— Девять дюймов ровно, ольха и волос единорога, довольно гибкая, — седой, как лунь, продавец появился неожиданно, а его тихий голос после такого появления пробирал до костей. — Сколько лет прошло с того момента, как она выбрала вас? Пятнадцать?
— И я рад вас видеть, мистер Олливандер, — поприветствовал старика Квирелл.
— Так, а ты, должно быть, мистер Поттер. Похож на своего отца, но глаза — как у матери. Девять дюймов с четвертью, ива, гибкая и элегантная… Кажется, только вчера мисс Эванс покупала её у меня. Джеймса же выбрала палочка из красного дерева, одиннадцать дюймов ровно, немногим менее гибкая. Нет, ты не ослышался, я действительно сказал, что палочка выбирает волшебника, а не наоборот.
— Только оплачивает выбор почему-то волшебник, — я зачем-то ляпнул первое, что пришло в голову, однако Квирелл шутку оценил, да и Олливандер выдал мне скупую улыбку.
— Но давайте приступим к измерениям. Какой рукой вы держите палочку?
— Ээ… я правша.
— Отлично, — и вот меня второй раз за день начали изменять волшебными инструментами, но если в необходимости снятия мерок для мантии я был уверен, то к чему это сейчас — не имел представления. Впрочем, не знаю этого до сих пор.
— Внутри, — объяснял структуру своих изделий Олливандер, — обязательно должна находиться магическая составляющая, без которой палочка будет обычной деревяшкой. Обычно это частицы волшебных зверей, причём именно составляющая палочки определяет то, какое волшебство лучше дается магу. Я использую волосы с хвоста единорога, перья феникса, тоже хвостовые, и сердечные жилы дракона. Двух одинаковых палочек не бывает, как не бывает двух одинаковых деревьев или зверей. Каждая палочка — особенная, она обладает своим характером. И, конечно, чужой палочкой колдовать гораздо сложнее. Начнём с этой: бук и сердечная жила дракона, девять дюймов ровно, — с этими словами мастер вручил мне палочку, к которой до этого несколько секунд пристально приглядывался.
Я взял её, помахал перед собой, но ничего не произошло, кроме того, что Олливандер выхватил её у меня и тут же вручил следующую. Она тоже не подошла, также как третья, четвёртая, пятая…
— Всё интереснее и интереснее, — я уже успел сбиться со счёта, а Олливандер распалялся, с каждой отвергнутой палочкой становясь всё более довольным, в то время как я готов был выть от отчаяния и представлял, как ухожу ни с чем, — А что скажет эта палочка? Одиннадцать дюймов, перо феникса, остролист. Очень гибкая.
Когда палочка, которую я взял в руки, стала неожиданно тёплой, а при взмахе испустила сноп красно-золотых искр, я очень сильно удивился и даже испугался. Не сразу понял, что это значит, что палочка выбрала меня, ведь Олливандер не предупредил, какой реакции ожидает.
— Прекрасно! Превосходно, мистер Поттер. Однако это ещё и очень любопытно.
— Простите, но что именно любопытно? — задал я вопрос, скорее по инерции, не ожидая ответа, потому что в этот момент смотрел только на палочку и не мог ей налюбоваться, хоть в ее внешнем виде не было ничего особенного.
— Все дело вот в чем, мистер Поттер, — Олливандер наклонился ко мне слишком близко и заглянул в глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть, заглянуть через них в саму душу. — Феникс обычно дает одно перо, но тогда у меня их было два. Два совершенно одинаковых пера. Пятьдесят лет назад та палочка, почти идентичная вашей, нашла своего хозяина. Тис, тринадцать с половиной дюймов, тоже гибкая, как и ваша. Мальчик, которого она выбрала, Том Риддл, вырос, окончил Хогвартс, и через десятилетия стал известен как Сами-знаете-кто. С вас семь галеонов.
Квирелл уже отсчитал деньги и попрощался с Олливандером, я кивнул мастеру напоследок и постарался улыбнуться, хоть и вышло это у меня тогда с трудом, когда до нас донёсся тихий шепот мастера, который исходил, словно отовсюду, из самих стен.
— Не знаю, что можно ожидать от этой палочки, и как вы будете её использовать. Но ее сестра творила великие дела. Ужасные, но великие.
Наверное, именно тогда в моей жизни появился Волдеморт. Я забыл о нем сразу, как только увидел Косую Аллею и, возможно, никогда бы его не вспоминал. Но после покупки палочки он преследовал меня всегда и везде, я начал интересоваться им, его жизнью. Чего он добился, чего он хотел добиться, но не смог, не успел, что с ним произошло, зачем он делал те или иные вещи — всё это стало для меня интересным. Только из-за одной палочки, только из-за слов мастера. Наверное, если меня спросят сейчас, кто в большей степени определил мою жизнь, я скажу — Олливандер. Человек, которого я видел лишь раз, который зачем-то сказал эти проклятые слова напоследок, когда я уже почти покинул лавку. Подумать только, какая мелочь может сделать меня в чём-то подобным великому страшному волшебнику! С тех пор я всегда сравнивал себя с ним, будто он наблюдал за мной из вечности. Я называл его в своих мыслях только Волдемортом или Томом Риддлом, потому что мне казалось, что я имею право на это, а прозвища вроде "Сами-знаете-кто" — звучат нелепо. Да, именно таким образом он появился в моей жизни, чтобы навсегда стать незримым спутником и наблюдателем.
— Так, Гарри, хватит об этом думать! — Квирелл, конечно, понял, что слова Олливандера заставили меня задуматься. — То, что у тебя такая палочка, ничего не значит. Соглашусь, изначально я рассчитывал на несколько иное впечатление от похода за палочкой, но ничего не изменишь. И чтобы ты не заблуждался, принято считать, что именно волшебник выбирает палочку, а не наоборот — слова Олливандера не обоснованы, и большинство волшебников не согласится с ним в этом вопросе. Это его заморочки и, в конце концов, он может себе их позволить. Уверен, тебе подошло бы еще полдюжины палочек в этом магазине.
— Ага…
— Теперь нам нужно купить котел, флаконы для зелий и весы, — Квирелл сверился с бумажкой, не походившей на официальное письмо из Хогвартса. Возможно, он носит с собой собственный список. — Потом мы купим телескоп, а под конец зайдем в «Флориш и Блоттс» за книгами. Всё устраивает?
— Ага, — тогда мне было уже безразлично, я все продолжал думать о палочке.
Поход за котлом и телескопом не оставил каких-либо значимых воспоминаний. Помня слова профессора о деньгах, я экономил на оборудовании — мне казалось, что раз оно учебное — то и такое сгодится. В целом, позже я пойму, что поступил верно. Но несмотря на ухищрения, количество денег стремительно уменьшалось, и я прекрасно понял правоту Квирелла: чтобы из выделенных денег осталось хоть что-то, экономить надо на всём. К счастью, из обязательного списка вещей в Хогвартс нам оставалось купить только учебники.
— За книгами мы пойдём в «Флориш и Блоттс» — это крупнейший книжный магазин во всей Магической Британии. Если останется немного денег, можешь купить и книги не входящие в обязательный перечень. Но учти, что практически всё необходимое можно найти в библиотеке Хогвартса.
В «Флориш и Блоттс», помимо обязательных книг, я купил ещё «Историю Хогвартса», а заодно пролистал несколько фолиантов с заклинаниями. Книг там, действительно, было немало для магического мира. Но размеры магазина меня не впечатляли, поскольку я знал, что в Лондоне есть книжные магазины гораздо крупнее, с огромным ассортиментом. Зато обложки были очень разнообразно оформлены, некоторые оказались чуть ли не живыми, и это вызывало неподдельный интерес. Все учебники из списка и почти все прочие книги были посвящены тем дисциплинам, которые в моей повседневной жизни до этого не встречались, а потому их навязчиво хотелось приобрести. Никогда я не чувствовал такой острой необходимости в покупках в маггловских книжных. Но финансовые возможности не способствовали удовлетворению моего внезапного интереса к литературе, и пришлось покинуть магазин неудовлетворённым. Когда мы вышли из магазина, профессор в очередной раз меня удивил.
— Ну что ж, времени немало прошло. Если ты проголодался, предлагаю зайти в кафе-мороженое Флореана Фортескью или в Дырявый Котёл, в зависимости от того, хочешь ли ты больше десерт или обычные блюда. Только учти, что есть тебе придётся за свой счёт. Я, знаешь ли, в ожидании зарплаты, а будет она только через несколько дней.
Недолго думая, я выбрал кафе-мороженое — Дурсли не слишком часто баловали меня десертами. Там Квирелл и выдал мне остаток денег, выделенных ему на поход со мной по Косой Аллее, — очень небольшую сумму, которой едва бы хватило хоть на одну книгу, и поинтересовался, не осталось ли у меня к нему вопросов. Вопросы имелись.
— Интересно, как магические деньги соотносятся с маггловскими… — не то спросил, не то просто произнес я то, над чем думал последнюю минуту, ведь Дурсли редко давали мне деньги на карманные расходы. Обычно только тогда, когда уезжали на весь день, а тетя не успевала приготовить обед.
— Тут всё довольно просто. Магглы печатают деньги на бумаге, а волшебники расплачиваются золотом, отсюда никакого твёрдого курса нет и быть не может. Какая сейчас у магглов цена на золото, я не знаю, но здесь оно дешевле, по определенным причинам, связанным с особенностями его добычи, насыщенностью им рынка, а так же просто из-за отличий экономики от маггловской. Вынести волшебное золото за пределы магического мира, минуя гоблинов, весьма сложно. Вернее, проблемы начнутся, как только тебя отследят, а это произойдет обязательно. Я думаю, один галеон будет стоить порядка тридцати-сорока фунтов стерлингов, хотя гоблины менять деньги тебе будут в разы менее выгодно. Ещё какие-то вопросы?
— Да, пожалуй… — я вспомнил о странности, замеченной мною в книжном, — Я просмотрел несколько книг с заклинаниями и, кажется, все они на латыни?
— Маги Европы, по большей части, являются наследниками магии Древнего Рима. Какие-то отголоски кельтской магии тоже можно найти, но латынь сейчас стала мировым стандартом. Есть ещё другие магические системы, в которых заклинания формируются на других языках. Большое влияние в общемировую магическую культуру оказали ещё арабский язык и фарси. В принципе, вы это узнаете на уроках по истории магии. Хотя… — Квирелл усмехнулся, — Нет, не узнаете.
— Почему?
— Увидишь… После первого урока тебе сразу станет ясно.
В копилку интересных вопросов, помимо тех, которые касались Волдеморта, таким образом прибавился и этот.
— Кстати, почти забыл. Гарри, колдовать тебе дома будет нельзя. С твоей тетей я поговорил, так что проблем с родственниками возникнуть не должно. Когда пойдёшь на вокзал, помни, что вход расположен в стене между платформами 9 и 10, возле десятой. Если вдруг что-то не сложится с поездом: я тебе покажу, что делать, как только мы выйдем. Вроде бы, всё. День выдался довольно плодотворным и не таким утомительным. Все-таки в будний день здесь гораздо спокойнее.
Когда мы вышли из Дырявого Котла в маггловскую часть города, профессор особым образом — он попросил обратить на это внимание — вскинул палочку в сторону дороги, после чего раздался рёв, визг шин, и прямо перед нами появилось синее нечто — трёхэтажный автобус, выпущенный, судя по внешнему виду, лет сорок назад. Магглы вокруг при этом делали вид, как будто ничего необычного не произошло. Это удивило меня лишь на миг, пока я не вспомнил, что такие вещи защищены от внимания обычных людей.
— Это Ночной рыцарь — автобус для тех, кто попал в неприятное положение, — пояснил Квирелл. — Альтернативный способ добраться до места назначения, но пользуются им, как правило, только в крайнем случае. Я думаю, ты сам поймешь, почему.
|
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:27 | Сообщение # 5 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 3.
Весь месяц до поездки в Хогвартс прошёл для меня абсолютно спокойно и совершенно иначе, чем предыдущие десять лет жизни. Да, я по-прежнему выполнял часть работы по дому, и уважением ко мне никто из родственников не проникся, но появилось одно весьма существенное отличие: больше никаких лишений не было. Меня перестали наказывать по малейшему поводу, и даже как-то удерживали Дадли от особо активных и неприятных попыток развлечься за мой счёт. Дурсли старались просто не замечать моё существование, насколько это было возможным. Таким образом, у меня теперь оказалось в распоряжении большое количество свободного времени, которое приходилось проводить в комнате, читая учебники или просто размышляя и мечтая о том, как изменится моя жизнь с появлением в ней волшебства. Я не могу сказать, что испытывал в то время особую страсть к чтению учебников, но другие перспективы были ещё безрадостнее. Теория, как и всегда, способна нагнать лишь тоску, когда нет возможности попробовать все на практике.
В размышлениях, когда они были о ком-то, самые большие роли отводились Квиреллу и Волдеморту, которого я почему-то не мог называть про себя Сами-знаете-кем. Это казалось мне каким-то изощрённым предательством, его и, в первую очередь, себя самого. Вероятно, таким образом я хотел показать какую-то дань уважения волшебнику, с которым имел что-то похожее. Пусть это что-то — всего лишь палочки. Мне представлялось, что мой путь, возможно, тоже будет каким-то похожим, но быть известным в прошлом, живой трагичной легендой, я точно не хотел. Злодеи из фильмов мне никогда не нравились, и при просмотре я чаще всего переживал за супергероев, спасающих мир. Однако некоторую долю несправедливости, отрешенности злодеев от мира, их одиночество в попытках противостоять устоям — замечал всегда.
Квирелл же за один день смог стать самым близким мне человеком. И именно после его разговора с тетей Петуньей ко мне дома стали относиться несколько лучше. Это не значило, что появилось что-то приятное, но мне было с чем сравнивать, и я знал: сейчас Дурсли относятся ко мне лучше, чем когда-либо. Кто-то может сказать, что невозможно привязаться к незнакомому человеку так быстро, что он не сделал для этого ничего — просто выполнял свою работу. И сказавший это будет абсолютно прав. Сейчас я уже не могу привязываться к людям так быстро. В детстве все проще: люди либо плохие, либо хорошие, либо друзья, либо враги. Никаких полутонов. Квирелл был первым, кто просто отнесся ко мне, как к человеку! Не как к сыну алкоголиков, который должен быть благодарен родственником за приют, не как к ученику, пропустившему урок, а причины — то, что дружки Дадли порвали мою домашнюю работу и сказали не появляться в классе потому, что они собираются сказать учителю, что он ничего не задавал, — не важны. Именно, как к человеку. Который может думать, интересоваться, переживать, волноваться, у которого, в конце концов, есть выбор. Выбор… как много и мало в этом слове. Его никогда нет, и он есть всегда. Но тогда кандидатов в друзья у меня, в принципе не было, и спроси меня кто-нибудь, кого я считают самым лучшим человеком на планете, я бы сразу сказал — профессора Квирелла. Попроси он меня сделать тогда что угодно, даже какую-нибудь подлость — бы это сделал, не раздумывая. Я тогда твёрдо решил, что постараюсь общаться с ним в Хогвартсе, даже если я не должен буду ходить на его предмет.
Среди воспоминаний о прогулке по Косой Аллее самым неоднозначным был поход к Олливандеру, а самые яркие впечатления оставила поездка на Ночном Рыцаре. Вообще-то, работал автобус круглосуточно на территории всей Магической Британии, но пользовались его услугами преимущественно ночью, — и только в крайнем случае! — так он и получил своё не слишком строго соответствующее реальности название.
Изнутри автобус был похож на передвижной мотель с одной большой комнатой и множеством кроватей. Когда он только подъехал, я принял его за трехэтажный автобус, но этажей там было всего два, и то, в самом центре, там, где свисала огромная люстра — один, но очень высокий. Все окна были занавешены, и источником света являлись магические светильники, если не считать той люстры. Но я так и не понял, использовалась ли она по прямому назначению или находилась просто для красоты. Водителем был уже пожилой, невысокий и при этом довольно полный мужчина, которого Квирелл представил как Эрни Стенга. Кондуктор же представился сам — его звали Стенли Шанпайк, а по внешнему облику он словно дополнял водителя и был его полной противоположностью: высокий, худой, в растрёпанной одежде и скошенной набок фуражке. Такие люди всегда вызывали презрительный взгляд у тети Петуньи, а мне казались искренними, теми, кто не прячется за искусственную обертку.
Квирелл назвал адрес, передал деньги за проезд кондуктору по минимальной таксе, не включающей в себя дополнительные услуги, и сказал мне располагаться, посоветовав переодеться в маггловскую одежду, так как наличие мантии могло не понравиться моим родственникам. Я попрощался с профессором, и автобус тронулся. Вернее, он стартовал настолько резко, насколько это вообще возможно, даже ещё резче, и на безумных скоростях понёсся по улице среди потока автомобилей. Меня кинуло к стене, а потом просто болтало туда-сюда, пока я пытался в этом аду переодеться, чувствуя себя попавшим в блендер. Люстра ходила ходуном, вращаясь под немыслимыми углами во все стороны, и едва ли не впервые в жизни, я молился. Потому что, какой бы ни была моя жизнь, я ее, в принципе, ценил, а уж потерять ее тогда, когда все только начало налаживаться…
В последние дни перед днем икс — первым сентября, я все чаще вспоминал эту ужасную поездку, и понял, что я готов умолять дядю, чтобы тот отвез меня на Кингс-Кросс, лишь бы не ехать на «Ночном рыцаре». К моему удивлению, тот согласился. Наверняка в надежде, что, наконец, он сможет прожить с женой и сыном без меня почти год, не иначе. Но если раньше подобная мысль показалась бы мне обидной, я снова начал бы размышлять над несправедливостью жизни по отношению ко мне, то сейчас меня это только забавляло. «Ну и оставайтесь!» — думал я. «А меня впереди ждут великие свершения, я стану великим волшебником, а ваш сын, в лучшем случае, — будет так же руководить фирмой по продаже дрелей. Или не сможет даже этого, потому что он — идиот. В кого, только, интересно?» Дядя и тетя были далеко не самыми порядочными людьми, но идиотами отнюдь не являлись. Иначе бы Вернон не смог руководить своим бизнесом, а он неплохо справлялся. Дурсли не бедствовали, и могли дать своему сыну лучшее образование, но я не был уверен, что у того хватит мозгов поступить в колледж. Я злорадствовал немного, чего уж лукавить. Если честно, мне тогда казалось, что я выиграл билет в рай, самый настоящий. И если я захочу, у меня будут деньги, и мне для этого придется только научиться магии. Это ведь не сложнее математики, как я думал.
Сундук я собрал с вечера, и несколько минут любовался им. Аккуратным, простым и необычным одновременно. Он был доказательством того, что я особенный. Я часто задумывался над тем, почему ко мне так относятся Дурсли, — ведь даже если бы мои родители были алкоголиками, погибшими в автокатастрофе, находясь в нетрезвом состоянии, — я был в этом не виноват. Это родители могут быть виноваты в том, что их ребенок — алкоголик и наркоман. Не уследили, не заметили вовремя, не обратились за помощью, когда было еще не поздно. Но не наоборот! Порой мне казалось, что мир мне не рад и я в нем — помеха. Но 31 августа я думал иначе. Я не помеха, я — особенный. Да, не единственный, но и быть единственным мне никогда не хотелось. Меня устраивала роль одного из лучших.
Утром первого сентября дядя пробурчал что-то невнятное вместо приветствия, и я принялся готовить яичницу с беконом. Сколько себя помню, у Дурслей всегда был одинаковый завтрак, они жили в доме, который ничуть не отличался от соседского, а Петунья одевалась так же, как ее подруга, живущая в двух кварталах отсюда — миссис Полкинс, сын которой на пару с Дадли доставлял мне всегда много хлопот. Они гордились своей обычностью, а я с этого дня решил гордиться тем, что отличаюсь от них. Мне хотелось сразу, еще в доме, надеть мантию, но я решил этого не делать, мне ведь еще было нужно, чтобы дядя отвез меня в Лондон.
Вернон слишком быстро, подозрительно озираясь, закинул мой сундук в багажник, будто само наличие немного необычной вещи могло повлиять на имидж семьи в городе. Я невольно улыбнулся. Сейчас уже могу с уверенностью сказать, что я нормально отношусь к своим родственникам. Просто знаю, что они меня всегда боялись. Тогда же я, продолжая улыбаться, забрался на заднее сидение.
Ехали на вокзал молча, а я — так вообще словно подсознательно прощался с этим миром. Почему — не знаю, ведь мне было известно, что вернусь на каникулы к Дурслям, поскольку выбор-то невелик. И мысли мои тогда занимала различная ерунда: то я думал о том, почему где-то газоны аккуратно выстрижены, а где-то высокая трава, то я по машинам пытался угадать, куда и зачем едут люди. На работу — на более современных моделях, люди старшего поколения — на старых авто, едут за покупками либо по каким-нибудь визовым делам. Иногда среди этих мыслей закрадывалось что-то страшное: я ведь встретил того белобрысого мальчика, который почти принял меня за грязнокровку. Вдруг все будут так относиться ко мне? Или вдруг именно среди волшебников я снова окажусь серой посредственностью? Ничего не изменится, кроме обстановки, я буду ходить в мантии и считаться волшебником, у которого волшебство получается через раз, а все окружающие будут считать меня неудачником.
Наверное, именно мое детство у Дурслей отчасти определяло мои цели. И делало их противоречивыми. Они всегда были такими, сколько себя помню. То я хотел жить незаметно и мечтал быть ничем не отличимым от того же Пирса Полкинса, то я жаждал стать знаменитым, даже если слава моя была бы несколько… своеобразной. Позже это только углубилось.
Раньше бы я внимательно следил за пейзажем — любил смотреть на города и поселки, мимо которых мы проезжали, но сейчас я пропустил все. Я даже не помню, как мы приехали. Мне показалось, что это произошло слишком быстро. Я очнулся от собственных мыслей, когда дядя Вернон сообщил:
— Приехали.
— Да… Спасибо.
Я даже представить не мог, что мой дядюшка может решиться на подобное, но он достал из багажника сундук и потащил его к платформам. Я-то думал, что он вышвырнет меня из машины, и я буду сам плутать по вокзалу, благо, время еще было. Видимо, в Лондоне он чувствовал себя увереннее: здесь вероятность быть замеченным со странным чемоданом в руках стремилась к нулю.
— Какая там у тебя платформа?
— 9 и 3/4, — произнес я неуверенно. Знаете, возможность проходить сквозь стены — это не то, во что можно поверить в одночасье.
— Какая-какая? — переспросил Вернон.
— 9 и 3/4, — как можно более невозмутимо постарался сказать я, уже представляя себе реакцию на эти слова.
— Такой платформы не существует! Вот платформа 9, рядом 10. Удачи, — дядя усмехнулся так, что от его пожелания захотелось исчезнуть.
— Спасибо, что довезли… — все же сдержался я, перехватил сундук, и направился вдоль платформ искать нужный барьер.
Люди спешили на девятую платформу, от которой, должно быть, скоро отходил поезд, он уже был подан к посадке. Они меня смущали: если бы их не было, я бы не так боялся протаранить барьер и опозориться. То и дело оглядываясь, я подошел к стене, потрогал ее — твердая, кирпичная. Да, будет забавно, если я сейчас с разбегу в нее впишусь, с огромным чемоданом в руке, который хоть и не сильно тяжелее, чем мой школьный рюкзак, зато впечатление создает внушительное.
«Так, Гарри, не волнуйся! В крайнем случае, ты воспользуешься «Ночным Рыцарем», — постарался успокоить я самого себя, прежде чем решиться на то, что ещё пару месяцев назад показалось бы мне совершеннейшим бредом — проход сквозь стену.
Я решил разбежаться, — видимо, чтобы в случае неудачи удар был более сильным. Другой логики в разбеге мне сейчас не видится. Хотя, должно быть, я таким образом спасал себя от банальной остановки на полпути, потому что когда ты бежишь — остановиться сложнее. Я зажмурился, побежал, и…
И ничего не произошло. Я не почувствовал совершенно ничего и решился открыть глаза. Наверное, платформа 9 и 3/4 занимает по праву второе место после Косой Аллеи среди излюбленных мест, подаривших мне мечту. Тогда же я увидел мечту своими глазами: старинный красный паровоз, испускающий клубы дыма. Таких, пожалуй, даже в старых фильмах не существует. Самые древние маггловские поезда выглядят более обычными и реальными. То есть, поезд во многом повторял старые, если не столетней, то шестидесяти-семидесятилетней давности точно, но весь его вид был при этом каким-то нереальным. Будто кто-то взял несколько действующих моделей разных лет, объединил их в одну, а после этого отдал на доработку внешнего вида дизайнеру… непонятно чего. Но наиболее похожим на то, что в итоге получилось, был один паровоз из коллекции игрушек Дадлика, подаренный ему… не помню точно, когда он был подарен, наверное, ещё до его шестилетия, если судить по обрывочным детским воспоминаниям.
На самой платформе было пока не так много людей, потому что до отправления поезда оставалось еще больше тридцати минут. Многие уже, по всей видимости, занесли свои вещи и вышли на улицу, чтобы проститься с родными. Мантии, много пестрых мантий: зеленые, красные, синие, черные. Это производило на моё неподготовленное сознание ошеломляющий эффект, усиливавшийся из-за погодных особенностей. Дело в том, что на небе тогда было немало облаков, из-за которых показывалось время от времени яркое летнее солнце, особенно подчёркивающее в эти моменты пестроту окружающей меня толпы, толпы самых настоящих волшебников, носящих эти мантии. Они сливались в какое-то цветовое пятно, словно персидский шелковый ковер, а из-за яркости цветов я не мог различить лица магов и улыбался, как идиот.
— Ты уже знаешь, на какой факультет поступишь?
Дежавю. Именно этот вопрос был главным среди первокурсников, он был настолько значимым, что даже я, будучи всего второй раз в магическом мире, — второй раз слышал его. Сейчас я понимаю и суть его значимости, и суть иллюзорного и глупого выбора, тогда — не понимал. Возможно, воспитывай меня Дурсли так же, как своего сына, и я осознавал бы его значимость. Ведь и среди магглов очень часто бывает так, что дети оканчивают те же школы, что и родители, а выбор места для получения среднего образования — едва ли не главный выбор в жизни человека. Я не понимал. Потому что не будь я волшебником, сидел бы я в государственной школе, основной контингент которой составляли те, чьи родители не сильно пеклись об образовании детей и не имели возможности платить за школу.
— Хотелось бы попасть на Райвенкло, там учился мой отец.
Я оглянулся, чтобы посмотреть на говоривших. Разговаривали две девочки, одна из которых была одета в простую черную мантию — видимо, чтобы не переодеваться в поезде. Вторая, рыжеволосая и слегка полная, — в ярко зеленую. Сразу видно, что ее родители были волшебниками — даже мне тогда было ясно. И в тот момент стало немного грустно и боязно, ведь многие первокурсники уже знали друг друга.
— У меня почти все родственники учились на Хаффлпаффе, — сказала девочка в зеленой мантии, — Только дед по материнской линии — на Гриффиндоре. Но мне не так важно, куда я поступлю. Лишь бы не Слизерин.
— Потому что это факультет, где учился Сама-знаешь кто?
— Нет, наверное, нет. Потому что это важно для мамы и тети, хоть они сказали мне иначе. Но я знаю, они бы расстроились, поступи я на Слизерин.
Стоять посреди платформы так долго было неудобно, даже эти девочки уже странно начали на меня коситься, отчего я сразу почувствовал себя по-дурацки. Будто специально подслушивал их разговор. Я сразу поспешил к поезду. В первых двух вагонах свободных купе уже не было, поэтому я обосновался в третьем, почти в самом конце. Хотел пройти подальше — там наверняка целые вагоны пустые — но все же ходить с сундуком, вес которого хоть и облегчен магически, но не настолько, чтобы можно было назвать его совсем уж лёгким, было неудобно. Он практически волочился по полу — явно был рассчитан на то, что его носить будет взрослый человек.
Чуть не завалившись с сундуком на пол, мне все-таки удалось поставить его на верхнюю — багажную полку. До отправления поезда оставалось 20 минут, и я решил выйти на улицу, обозначив свое присутствие в купе бутылкой с водой, которую оставил на столе.
Народу на платформе прибавилось, с шумом через барьер на платформу буквально вывалилось несколько разновозрастных рыжих людей. Они выглядели настолько забавными, что я улыбался, глядя на них. Взрослая женщина была чем-то недовольна, маленькая девочка плакала, двое одинаковых подростков смеялись, а мальчик, примерно моего возраста, казался обиженным.
— Сын, веди себя в школе хорошо, старайся избегать неприятностей… — мимо меня прошел высокий светловолосый маг, держа в руках клетку с белой совой, а за ним волочился тот самый белобрысый паренек, которого я встретил в магазине мадам Малкин.
Он посмотрел на меня, сделал вид, что не заметил, — а может быть, действительно не узнал, — и не стал здороваться. От этого я перестал улыбаться, было обидно. Пусть он показался мне немного неприятным и высокомерным, но я хотя бы его запомнил, а он меня — нет.
Вернувшись в купе, я поначалу подумал, что ошибся дверью. На сидении, моем сидении — как я люблю, по направлению движения, чтобы видеть не удаляющийся пейзаж, а приближающийся, — сидела лохматая девочка и читала. Она, как ни в чем не бывало, посмотрела на меня, и снова уткнулась в книгу. Это несколько выбило меня из колеи, но надо отдать должное Дурслям, хоть какие-то манеры они мне привили — я не начал кричать, возмущаться, что она села на мое место, хоть сам факт меня расстроил.
— Ээ… привет, — решил я как-то начать разговор.
— Привет. Я сопоставила наличие одного чемодана на багажной полке с тем, что здесь едет один человек, и решила остаться. Полагаю, ты не возражаешь. Мои родители не могли попасть на платформу, а я везу целых два чемодана, мне было тяжело идти дальше по вагонам, — прояснила ситуацию девочка. — Я Гермиона Грейнджер, кстати.
— Гарри Поттер, — я решил не стоять, как идиот, и сел напротив. В ненавистном направлении спиной по ходу движения, обойдя один из чемоданов, который почему-то остался стоять посреди купе.
— Он тяжелый, — проследила за моим взглядом Гермиона.
— Помочь? — решил я зачем-то предложить свою помощь.
Гермиона скептически на меня посмотрела и покачала головой.
— Не стоит. Во-первых, если ты не знаешь необходимое заклинание, у тебя все равно не получится. Во-вторых, там мои вещи, в которые я планирую переодеться, поэтому не вижу смысла убирать его. Ты ведь идешь на первый курс, верно?
— Да, а ты?
— Тоже. Для меня это так неожиданно: я уже сдала вступительные экзамены в школу лондонского Сити для девочек, а потом пришел профессор Квиррелл. Мои родители — они стоматологи, даже предложить не могли, что волшебство возможно, и если я им рассказывала, что у меня иногда получается делать что-то особенное — они считали меня выдумщицей. Я уже выучила все учебники, прочитала несколько дополнительных книг, и полагаю, этого будет достаточно, чтобы быть лучшей ученицей в Хогвартсе.
— Наверное…
Не то, чтобы я не читал учебники, но выучить их — мне и в голову не пришло. Да если бы и пришло, я бы не стал так бесполезно тратить время. Гермиона мне не понравилась: она говорила таким тоном, будто считала себя на голову выше других. Это чувствовалось, а такие люди всегда меня немного раздражали. Наверное, потому, что я не хотел считать себя хуже них.
— Ты знаешь, на какой факультет поступишь? — решил я поддержать разговор, задав самый распространенный и волнующий абсолютное большинство будущих первокурсников вопрос.
— Я прочитала все о факультетах в «Истории Хогвартса» и полагаю, идеальным вариантом был бы Гриффиндор. Там даже сам Альбус Дамблдор учился! Еще неплохим вариантом было бы попасть на Райвенкло, там ценят ум. А ты бы куда хотел?
— Понятия не имею, — почти честно ответил я.
Почти честно потому, что все же варианты у меня были. Они до того смешны и нелепы в своей противоположности, что я не решился бы озвучить их. Я сомневался между Слизерином и Хаффлпаффом, и даже если бы мне разрешили выбрать — я не знаю, что бы выбрал. Поэтому я искреннее надеялся, что Распределяющая шляпа знает лучше, чем я.
Гермиона была не единственной, кто прочитал «Историю Хогвартса». Пусть я пропускал многие страницы, потому что некоторые легенды напоминали обычные страшилки, но о факультетах я читал подробно. Из Слизерина, действительно, выходило много известных волшебников, как и из Гриффиндора. Но как бы я смог объяснить Гермионе, что хотел бы попасть туда, потому что у меня палочка такая же, как у Волдеморта, который там учился? Абсурд, я сам это понимал. Остальные же причины были какие-то вообще труднообъяснимые, даже для самого себя.
В Хаффлпаффе мне нравилось спокойствие и дружба, если верить описанию. У меня никогда не было друзей, не считая Квиррелла, но он был каким-то далеким другом, и его наличие просто было фактом. Он бы никогда не смог стать тем человеком, с которым мы вместе бы смеялись, играли, учились — это я прекрасно понимал. Многие описания известных выходцев из Хаффлпаффа гласили, что вот те двое путешественников подружились с первых дней учебы, двое других магов-однокурсников вместе изобрели… Они часто и многое делали вместе — это было так непривычно для меня, что казалось почти невозможным. Мне всегда хотелось невозможного.
— А хотя бы варианты у тебя есть? Не мог же ты не думать об этом!
— Я думал, просто… Все равно Распределяющая шляпа решит, зачем лишний раз думать о том, что от тебя не зависит.
— А вот и нет! Зависит! Я читала, что иногда человеку предлагают выбрать. Считаю это большим преступлением, не думать о своем будущем и полагаться лишь на судьбу. Потому что в таком случае не было бы великих преобразований, реформ, научных открытий, и мы бы до сих пор жили в каменном веке!
Об этом я как-то не думал. Ни тогда, ни теперь. Но в этот момент я понял, что не хочу учиться на одном факультете с этой девочкой. Я только-только избавился от контроля Дурслей, которые всегда считали, что имеют право решать, каким я должен быть, а теперь вот Гермиона считает, что я неправильно мыслю и не думаю о будущем.
— Это не имеет значения, если мне предложат выбрать, я выберу, если нет — значит, так и должно быть.
— Именно поэтому всегда будет регресс, — пожала плечами Гермиона, хотя я так и не понял, к чему она это сказала, — Когда профессор Квиррелл сказал мне, что нельзя колдовать на каникулах, я спросила его, почему. В общем, суть не в этом. Я выяснила, что в поезде колдовать разрешается!
Гермиона открыла свой тяжелый чемодан и достала оттуда учебник по чарам, едва запихнув в чемодан все остальное — казалось, там книг больше, чем у меня было учебников за все годы моего обучения в начальной школе. Это сколько же дополнительной литературы она купила?
— Мне так не терпелось попробовать! — весело сказала она, листая книгу левой рукой. В правой она уже держала палочку. — Думаю, нужно начать с чего-нибудь простого. Люмос! У меня получилось!
На конце ее палочки появился маленький шарик света, который продержался несколько секунд. В этот момент в коридоре начали продавать сладости, из которых Гермиона купила всего понемногу, объяснив, что ее родители-стоматологи всегда были против сладкого, а она его очень любит. Я же взял лишь какой-то батончик, пару шоколадных лягушек и кусок тыквенного пирога — это было одним из немногих блюд, которым можно было наесться так, чтобы особо не голодать до вечера. Мне ведь никто с собой не давал никакой еды в дорогу, вот и приходилось довольствоваться тыквенным пирогом, который — надо отдать ему должное — на тот момент казался лакомством по сравнению с моей повседневной пищей. Мы испробовали множество заклинаний. Самые простые, вроде Люмоса, — получались у меня с легкостью; если не с первого раза, то после правильного выполнения инструкции — всегда. А вот с какой-нибудь Аллохоморой у меня возникли сложности, и удалась мне она не с первого раза, и даже не с десятого. У Гермионы почти все выходило намного быстрее, нежели у меня, и было от этого очень обидно. Даже подумалось, что и в волшебном мире я, возможно, так и буду никчемным человеком. Погода за окном тем временем будто уловила моё настроение, и в стекло ударили капли первого осеннего дождя. Увлёкшаяся волшебством соседка по купе не обратила на это ни малейшего внимания, продолжая мне чего-то втолковывать.
— Ты просто неправильно произносишь! — советовала Гермиона, чем немного меня раздражала. — И ты не совсем на замок направляешь палочку. Возможно, это из-за плохого зрения.
Я досчитал до пяти. Нет, меня часто дразнили очкариком, и в этом не было ничего особенного, но, знаете, неприятно каждый раз слушать о своих недостатках. Ведь я же не сказал Гермионе, что у нее кривые зубы! А они действительно такие, и это сразу заметно, особенно, когда она улыбается.
После того, как Аллохомора мне все-таки удалась, у меня разболелась голова. То ли от духоты в купе, то ли от советов Гермионы, но я решил, что с заклинаниями пока достаточно. Я почесал лоб и откинул с него взмокшие пряди — все-таки первое сентября выдалось аномально жарким для Британии, а перед дождём стало совсем душно.
— Какой у тебя странный шрам на лбу.
Я прикрыл глаза, решив проигнорировать слова Гермионы. Меня столько раз спрашивали, откуда он взялся, что я просто уже не знал, что и отвечать. Тем более, раньше я говорил, что получил его в автокатастрофе, в которой погибли мои родители, а что отвечать теперь — неизвестно. Ну, есть он и есть. Почему-то все замечают, что у меня плохое зрение, странный шрам, лохматые волосы, хоть я их каждый раз причесываю. Не могут люди не говорить об этом — ведь не думают они, что я мог не заметить, что ношу очки, а на лбу у меня шрам в виде молнии? Я и сам себя в зеркале вижу и прекрасно об этом знаю.
Остаток пути разговор не клеился: иногда Гермиона пыталась что-то рассказывать про выбор старост, школьных приведений, Запретный лес, я тоже добавлял что-то свое, но в целом, атмосфера в купе была немного напряженной. Пока речь шла о заклинаниях, это не было сильно заметным, зато сразу проявилось, как только мы отошли от темы учёбы. Кажется, с соседом по купе мне не особо повезло: вместо того, чтобы найти себе первого друга из числа учеников, я только нашёл девочку, которая своими действиями и словами напоминала мне о моей ущербности, и которой явно нравилось решать за меня, как же мне лучше жить. Общих интересов у нас, судя по всему, не было. И я, и Гермиона прекрасно понимали, что говорить нам не о чем, и все попытки сводились к общим темам, лишь бы неловкая пауза не затягивалась.
— Кажется, мы скоро подъезжаем, — Гермиона посмотрела на свои наручные часы. — Давай, ты выйдешь, чтобы я переоделась. Потом выйду я, идет?
— Хорошо, — пожал я плечами и, прежде чем выйти, пригладил челку. Вдруг в коридоре тоже найдется кто-нибудь наблюдательный, который заметит, что я в очках, со шрамом, в старых, широких не по размеру джинсах и лохматый.
|
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 19:27 | Сообщение # 6 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 4.
Подъезжали мы уже поздним вечером, в сумерках, и дождь к этому времени давно прекратился. Конечным пунктом оказалась станция Хогсмид, названная так в честь располагавшегося поблизости поселения магов. Оттуда старшекурсники уходили в какую-то одну сторону, а нас, первокурсников, кто-то созывал мощным то ли басом, то ли баритоном, перебивавшим весь шум и гам подростковой толпы.
— Первокурсники! Все сюда, ко мне! Все первокурсники, идите ко мне!
Выйдя на перрон, я повернулся по направлению к источнику голоса, пытаясь выделить его и по возможности добраться туда через толпу, и тут я увидел его. Он возвышался над толпой учеников, как Гулливер над лилипутами. Огромная массивная фигура была раза в два выше меня, а в обхвате, пожалуй, могла достигнуть немногим меньше десятка моих тел. Огромный человек махал единственным на платформе фонарём и пытался созывать к себе в кучу первокурсников. Казалось, нас вышел встречать самый настоящий великан, если они в этом мире вообще бывают. Первым желанием при виде этого заросшего бородой и огромной плохо расчёсанной шевелюрой гиганта было стремление развернуться и убежать как можно дальше, продираясь через людской поток вокруг, и только серьёзным усилием воли я смог взять себя в руки и направиться в нужную сторону.
Когда народ удалось-таки собрать, — а подходили остальные, должно быть, как и я, неохотно, — великан представился Хагридом и сказал, что именно он будет нашим провожатым до входа в Хогвартс. После этого мы дружной колонной побрели за ним, а точнее, за удаляющимся по тропе фонарём. Поскольку нас было много, фонарь был один, а погода стояла пасмурная, то шли мы почти наощупь, интуитивно по какой-то спускающейся непонятно куда тропинке. Как так получилось, что до берега озера, куда нас и вели, мы дошли все в целости и сохранности, я не знаю — магия, не иначе. Чувствуя всю торжественность момента, а может, просто боясь ослабить бдительность, никто не вёл никаких разговоров в это время, и весь переход прошёл в молчании, изредка прерываемом репликами великана. Когда Хагрид понял, что мы уже подходим к нужному месту, он не преминул сообщить об этом нашему нестройному ряду.
— Так, приготовьтесь к тому, что через несколько мгновений вы увидите Хогвартс. И не забывайте смотреть под ноги!
Вряд ли под ногами можно было заметить Хогвартс, а увидеть его все-таки не терпелось, поэтому в ряду первокурсников то и дело кто-то начинал спотыкаться. Не зря первокурсников водят именно этой тропой, а потом — через озеро. Потому что спустя несколько мгновений мы увидели… С берега, куда мы спустились, огромный замок на противоположной стороне, освещённый огоньками света в окнах, казался сказочным, завораживал. Разглядеть его полностью мы не могли из-за темноты, но и те причудливые очертания, которые были освещены, впечатляли. Позже я замечу, что замок этот по-настоящему волшебный, некоторые его башни построены таким причудливым образом, что никакие маггловские архитектурные возможности не позволили бы этого сделать. Но пока мы не видели всего его великолепия — только очертания неизвестности ждали нас впереди. Хагрид посадил нас в лодки — по четыре человека в одну — и те, в свою очередь, сами тронулись и повезли нас к противоположному берегу. Яркие огоньки света из окон отражались в воде, и мы, вначале просто выплывшие в освещённое озеро, вскоре уже просто плыли по какому-то пожару.
Поскольку я ещё в поезде понял, что с Гермионой нас связывает очень немногое — да почти ничего, — то постарался попасть в другую лодку, нежели она. Я, таким образом, оказался в одной лодке с ещё двумя мальчиками и девочкой. Естественно, они, как и все кроме Гермионы, были мне незнакомы. Я бы мог молчать и дальше, всю дорогу любуясь красотой замка впереди и чёрно-жёлтой водой вокруг, но девочка решила зачем-то взять инициативу по знакомству в свои руки.
— Привет, ребята. Раз мы оказались вместе, давайте познакомимся.
— Ну, давай. Я Терри Бут.
— Сьюзен Боунс.
— Слушай, а это не твоя родственница заведует отделом магического правопорядка? Я Сид Шеклтон, кстати.
— Да, это моя тётя. Она же и воспитывает меня с тех пор, как… Так, а тебя как зовут?
— Гарри Поттер — обо мне всё же вспомнили, а то бы я, может, так и не представился.
— Всем пригнуться! Всем пригнуться! — голос Хагрида разносился над водной гладью. Действительно, мы уже подплывали к какому-то утёсу, за которым начинался тоннель, ведущий прямо к замку. Сам тоннель был скрыт зарослями плюща, что заставило не видящих, где же именно кончается плющ и начинается потолок, детей пригнуться как можно ниже, во избежание столкновения с твёрдой поверхностью. Впрочем, судя по тому, что сам великан ни за что не зацепился, эта мера была излишней, и мы даже вполне могли бы просто сидеть, как и сидели до этого, и ничего бы с нами не случилось. Может, это только Хагриду и надо было пригибаться?
Так или иначе, но разговор наш после этого так и затих на представлении, к тому же и плыть нам оставалось совсем недолго. Тоннель, просторный — я не мог достать руками до его стен — тёмный, скоро закончился выходом к песчано-галечному берегу с построенной на нём пристанью для лодок, куда мы и пришвартовались. Пристань оказалась совсем вблизи замка — какой-то лестничный пролёт, пусть и не самый короткий, и мы уже стояли перед огромной дубовой дверью, ведущей в Хогвартс. Каменная громада нависала над нами так, что я почувствовал, будто мы все, включая нашего огромного проводника, какие-то букашки или муравьи перед лицом чего-то вечного и незыблемого, на фоне которого мы — никто, и нас вообще не существует. Судя по тому, что только-только начавшиеся после прибытия к берегу шёпотки сами собой стихли, проникся не только я.
Хагрид тем временем, убедившись, что все его подопечные дошли до места назначения, трижды постучался своей тяжёлой рукой в дверь, издавшую от этого довольно-таки гулкий звук. Долго ждать не пришлось — дверь распахнулась почти сразу, представив нашему взору немолодую волшебницу в тёмно-зелёных одеждах. Ее лицо казалось строгим; я бы точно несколько раз подумал, прежде чем задавать ей какие-либо вопросы. Здесь-то Хагрид и покинул нас, передав этой женщине, которая велела следовать за ней внутрь каменного чудовища — по крайней мере, я в тот момент воспринимал замок именно так. Пока мы шли по каменным коридорам, хотелось спросить, почему нас не повели в огромные двери, за которыми доносился мерный гул множества голосов и, вероятно, там находились остальные ученики. Но когда я вспоминал вид ведущей нас преподавательницы, желание как рукой снимало. Таким образом мы дошли до другого зала, оказавшегося соседним с тем, откуда раздавались голоса. Помещение оказалось не слишком большим, и было нам в нём, откровенно говоря, тесновато. Строгая женщина тем временем начала говорить для нас вступительное слово. Ничего особенного она нам не сказала, кроме того, о чём мне уже успел поведать Квирелл, — правда, она говорила об этом немного по-другому и, возможно, чуть более подробно. Про наличие четырёх факультетов, на которые нас через несколько минут должны распределять, про то, что факультет станет нашим домом и чем-то вроде семьи, что все факультеты равнозначны… Из нового я узнал про соревнование между факультетами, проводящееся путём набора баллов за правильные поступки и снятия — за неправильные. После этого нас на некоторое время оставили одних в помещении. Тогда же она и назвала свое имя, но оно почему-то тут же вылетело из моей головы. Я лишь запомнил, что она является деканом Гриффиндора и заместителем директора. Спустя некоторое время я вспомнил ее фамилию — ведь именно она прислала мне пригласительное письмо.
Перед тем, как выйти, она попросила собравшихся вести себя тихо, но где вы видели одиннадцатилетних детей, которые такие предупреждения слушают, тем более, находясь в пяти минутах от одного из важнейших событий в своей жизни? Сам я больше молчал, думая, что на Гриффиндор мне при таком декане поступать как-то совсем боязно. Тем временем, многие мои будущие однокурсники начали, не стесняясь, обсуждать услышанное, дополняя его теми фактами, которые они знали сами.
— Да всё это неправда про равнозначность! Посмотрел бы я на желающих учиться на том же Хаффлпаффе, — кто-то не воспринял слова профессора всерьез.
— Я хочу там учиться, можешь посмотреть на меня! Тем более, один из самых знаменитых директоров Хогвартса — Квентин Тримбл — учился как раз на Хаффлпаффе. Он был одним из известнейших специалистов в методах противодействия проклятиям и, более того, при нём Хогвартс даже за пределами Магической Британии был признан лучшим учебным заведением в Европе! — кажется, Сьюзен не на шутку разозлилась.
— Эй, ребят, кто-нибудь знает, как вообще проходит отбор на факультеты? — спрашивал как раз Терри.
— Мне Фред говорил, что будет очень больно, — просветить однокурсника решил рыжий мальчишка, семью которого я уже, кажется, видел на платформе, — и что это действительно тяжело. Могут, например, тролля выпустить…
Конечно, многим из нас рассказывали до поступления, что это не страшно, что все куда-либо поступают, но после такого опуса все как-то притихли, ибо воображение у нас было развито достаточно. Ведь то, что распределит нас шляпа, не значит, что никакого испытания не будет, правда? Может быть, шляпа просто судья… Только Гермиона продолжала говорить что-то про свои успехи в изучении заклинаний и просто какие-то знания о волшебстве и волшебном мире тем, кому посчастливилось оказаться рядом с ней в этот момент. Довольно забавно, учитывая то, что она была магглорождённой, и окружали её в том числе и те ученики, которые с детства жили в волшебном мире. Точнее, это сейчас мне ситуация кажется забавной, а тогда, учитывая то, что она мне пыталась проесть такими же репликами плешь всю дорогу на поезде… как же она задолбала! Ну как, как можно всё время говорить об учёбе, о важности выбора, о правильности того или иного… ну как?! Неужели это только я такой неправильный, а всем остальным слушать о ее достижениях интересно?!
Когда рассказы Гермионы были прерваны её же визгом, я как-то злорадно порадовался. Правда, когда я увидел причину визга, мне тоже стало не до смеха: на нас надвигалось скопление призраков, и не все из них выглядели дружелюбно. Всё-таки, когда человека убивают, он явно не испытывает любви к окружающим. Призраки тем временем не спешили делать с нами ничего предосудительного и вели себя довольно спокойно, так что паника снова сменилась обычным волнением. Помогло нам также то, что большинство призраков были больше заинтересованы не нами, а поведением какого-то Пивза. Однако некоторые представители их братии нас поприветствовали, а одно особо добродушное привидение представилось Толстым Монахом и выразило надежду на то, что многие из нас попадут на его факультет — Хаффлпафф.
Мы уже начали отходить от шока, когда профессор Макгонагалл вернулась за нами и позвала пройти за собой в Большой Зал на церемонию распределения. Идя вместе с остальными вслед за ней, я начал судорожно думать, на какой же всё-таки факультет я хочу попасть: на Слизерин или на Хаффлпафф. Гриффиндор я отмёл, потому что особо храбрым себя никогда не считал, да и вряд ли я буду интересен таким ученикам, и это было ещё до того как я увидел декана этого факультета. Райвенкло мне тоже не подходил, потому что, как я не считал себя храбрецом, так же не считал и умником. А быть в хвосте по успеваемости на своём факультете я не хотел — тем более, подозревал, что именно туда направят Гермиону. Казалось бы, всё понятно: если я больше хочу признания и хорошего места в жизни, стоит пойти на Слизерин, а если хочу, чтоб меня приняли таким, какой я есть, если хочу иметь много друзей, то выбирать лучше Хаффлпафф. Но я… я не знал, а что мне, собственно, нужно, и именно в этот момент, когда пора бы уже было определиться с основным стремлением в жизни, противоречия одолевали меня сильнее, чем когда-либо.
Нет, я всё же хотел величия… Несомненно, хотел. Быть всю жизнь никем, человеком, существование которого если и замечали, то лишь когда я мешал. Конечно, я хотел быть великим, добиться многого, чтобы смело сказать в лицо всем, кто меня когда-либо обижал всё, что я о них думаю.
— Потолок Большого зала похож на настоящее небо, я читала об этом…
Как и почему снова оказался рядом с Гермионой в тот момент, я не знаю. Сейчас я могу с уверенностью сказать, Гермиона — неплохой человек. С возрастом жизнь научила ее держать свое мнение при себе. Но тогда она была самой большой занудой, которую я только встречал, а потому в дальнейшем я всеми силами старался ее избегать, чтобы поберечь свои нервы.
— Не читал, но это итак как бы видно, — сказал я очевидное, рассматривая звездный потолок, на котором в свете луны видны были даже проплывающие облака.
Когда Распределяющая шляпа начала петь, я удивился. Уставился на древний предмет гардероба во все глаза, но снова не узнал снова ничего нового. О факультетах я уже слышал в третий раз, а мне и с первого раза все примерно было ясно.
— Тот, чье имя я называю, выходит вперед и садится на табурет — профессор МакГонагалл держала в руках список, очевидно, с нашими именами. — Аббот, Ханна!
Светловолосая худая девочка неуверенно села на табурет, МакГонагалл надела живую шляпу ей на голову.
— Хаффлпафф!
И никаких троллей. Я оглянулся на рыжего, который грыз в этот момент ногти. Идиот! Только зря панику развел.
Хаффлпафф или Слизерин… Хаффлпафф или Слизерин? Захотелось рассмеяться прямо на месте от гениальной идеи, которая пришла мне в голову. Но я лишь улыбнулся и продолжил следить за ходом распределения.
Сьюзен, как и хотела, отправилась на Хаффлпафф. Терри Бут — на Райвенкло. Гермиона просидела на табурете не меньше пяти минут, после чего шляпа отправила ее на Гриффиндор. Видимо, ей предоставили выбор, важность которого она мне доказывала. Белобрысый мальчишка, который так и не представился мне в магазине мадам Малкин, поступил на Слизерин. Прям не распределение, а исполнение желаний какое-то!
За преподавательским столом я увидел профессора Квирелла, но тот не смотрел в мою сторону. Почему-то одет он был как-то вызывающе странно, даже среди волшебников в мантиях — в фиолетовой бархатной накидке и с тюрбаном на голове. Примерно так я представлял себе джина из бутылки. После привычного для меня немного старомодного маггловского костюма и даже после мантий разных расцветок, которые я уже успел понаблюдать в волшебном мире, этот образ всё равно не вписывался в рамки «правильной» одежды, словно доказывая мне, что ничего-то я не знаю о своём новом месте обитания, чего бы там мне не рассказывали до этого.
— Поттер, Гарри!
Пока плелся к табурету, едва не споткнулся о полы мантии. Не то чтобы на меня все смотрели, и от этого было неуютно — ведь моя фамилия далеко не самая первая в списке, а старшекурсники уже разговаривали друг с другом. Скорее, за каждым названным первокурсником наблюдали другие, чьи имена еще не назвали, ведь только их пока еще интересовал процесс распределения, от которого зависела их дальнейшая судьба. Среди тех, кто сидели за столами, лишь единицы продолжали смотреть на первокурсников. Но даже десяток-другой наблюдателей — и такая мелочь способна сбить с толку. Всегда замечал за собой такую неприятную особенность, особенно в школе: как только учитель становился позади меня, из головы мигом улетучивались нужные формулы и идеи решений.
— Так-так-так… Какие интересные сомнения… — услышал я голос в своей голове, от которого вздрогнул. До этого в моей голове всегда говорил только я сам — никогда не заводил себе воображаемых друзей, даже если настоящие были в дефиците, а в дефиците они несомненно были.
— Да я уже вроде бы не сомневаюсь.
— Знаешь, от этого еще интереснее. Только за двумя зайцами сложно угнаться.
— Я не то, чтобы собираюсь за ними гоняться… В общем, я сделал выбор.
— Сделать выбор, оставив два итога — это очень по-слизерински.
— Нет. Я сделал окончательный выбор, что для меня в приоритете.
— Пусть будет по-твоему, только это далеко не окончательный выбор. Еще много и много раз ты будешь возвращаться к этому моменту и думать, правильное ли решение ты принял. Я, конечно, не всеведуща, но такие вещи предсказать могу.
— А… можно спросить, почему все, с кем я успел пообщаться, поступают только туда, куда хотят. Для чего тогда нужно распределение?
— Оно нужно для того, чтобы человек мог решить и сделать выбор сам. Хаффлпафф!
Видимо, шляпа не захотела разговаривать со мной больше. До сих пор не дает покоя вопрос, зачем же все-таки нужно распределение в том виде, в котором оно существует, и Годрик ли сделал Распределяющую шляпу. Ведь среди гриффиндорцев больших любителей пофилософствовать над проблемами выбора никогда не водилось, если не считать Гермионы и, возможно, Альбуса-дальше-я-не-запоминал Дамблдора, а уж некоторые исторические справки относительно биографии Годрика наталкивают на мысли, что и за ним сей грех замечен не был. Может быть, шляпа на самом деле была плодом коллективного труда основателей? Вот те же райвенкловцы — большие любители неоднозначных вопросов и не менее неоднозначных ответов, даже пароль у них в гостиной своеобразный. Как-то нужно было мне на старших курсах туда попасть — простоял у входа минут двадцать, пытаясь ответить на вопрос, что общего у камня и дементора. Ответы в духе того, что оба способны помочь телу расстаться с душой, если бросить камень в висок, не принимались.
Но что-то я отвлекся. Тогда я спрыгнул с довольно высокого табурета и направился к столу, ставшему внезапно моим, под не особо громкие аплодисменты. Я заметил, что только гриффиндорцы хлопали громче других, приветствуя новых учеников.
— Привет, садись туда, — девушка с ярко-фиолетовыми волосами рукой показала мне на свободное место, почти напротив нее. Она выглядела милой и доброй, и я уже начал думать, что, кажется, шляпа направила меня на нужный факультет.
— Шеклтон, Сидни, — распределение тем временем еще не закончилось.
Мой сосед по лодке — лохматый русоволосый мальчишка, выглядел так, словно распределение его вообще не волновало, и всё происходящее было самым обычным делом в его жизни. Впрочем, как я узнаю позже, его вообще не сильно многое волновало, какой бы сферы это не касалось. Если бы существовал на свете факультет профессиональных пофигистов, его стоило бы распределить именно туда.
— Хаффлпафф!
Сид, подойдя к столу, не стал слушать указания девушки с фиолетовыми волосами о месте, которое ему бы отводилось, поэтому плюхнулся как раз между мной и Сьюзен, хотя расстояние этого, в принципе, не позволяло. Мне пришлось подвинуться в сторону.
— А вот и я, — радостно сообщил очевидное Сид. — Вот же завтра родители расстроятся, что я к вам поступил.
— Почему? — спросила Сьюзен.
— Потому что отец окончил Райвенкло, а мать — Слизерин. Я попросил шляпу отправить меня на тот факультет, где ценится лень как естественное состояние человека, но она сказала мне, что такого факультета нет, и отправила сюда.
— У меня тоже мама окончила Слизерин, а отец — Райвенкло, — с усмешкой сказала девушка, цвет волос которой не давал мне покоя. Зачем она их красит в фиолетовый? Но вынужден признать, что смотрелось это эффектно.
— Вот черт, я не уникален! Поттер, а ты что тут делаешь? Поттеры же потомственные гриффиндорцы, если я правильно помню.
О том, что Поттеры — потомственные гриффиндорцы, я слышал впервые, поскольку как-то не сообразил спросить у Квирелла, на каком факультете учились родители, а других шансов узнать этот факт мне не представилось.
— Я в поезде встретил Гермиону, которая не только много читает, но и любит рассказывать об этом другим. А я тоже довольно ленив, да и чтение всё-таки не кажется мне самым интересным времяпрепровождением, — о том, что другие развлечения у меня если и бывали, то очень нечасто, я благоразумно решил пока не рассказывать.
— И в этом я не уникален! А мне говорили, Хаффлпафф — факультет, где ценят трудолюбие. Лгали!
— Так, все, распределение закончено, можно и представиться, — начал подросток, у которого на груди помимо факультетского значка был еще один.
— Только не включай зануду, прошу тебя. Я Тонкс. Брайан Фоссет мой, можно сказать, коллега. Мы старосты. Я на седьмом курсе, он на пятом, остальные старосты, — Тонкс посмотрела в противоположный конец стола, — В общем, ладно. Потом познакомитесь.
Тем временем, из-за своего трона, не иначе, поднялся сам Альбус Дамблдор. Выглядел он до того забавно, что я заулыбался, глядя на его фиолетовый колпак со звездами.
— Добро пожаловать! Прежде чем мы начнём наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!
— Это он сейчас кого олухом назвал? — не понял Сид.
— Тебя, — усмехнулась Тонкс. — Ешь уже.
— О, еда!
Никогда в жизни не видел столько еды! Жареная курица, отварной картофель, сладости, овощи и фрукты — и при том больше всего блюд было приготовлено с участием тыквы. Стол буквально ломился от обилия яств. Мне хотелось попробовать все сразу, и только физическая невозможность подобного удерживала от столь необдуманного шага.
— На ночь вредно столько есть! — слегка надменно заметил мальчишка, которого распределили сразу после Сида.
— Тебя как зовут? — поинтересовался Шеклтон.
— Смит. Захария Смит.
— Отличная фамилия! У меня для тебя есть подарок, — с этими словами Сид вынул из кармана мантии маленький пузырек с желтой жидкостью и протянул его Захарии.
— Что это?
— Мне мама тоже сказала, что на ночь вредно столько есть, и дала это зелье, для лучшей… как ее там… усвояемости. Бери — мне не жалко — и не порть людям торжественный момент. И аппетит тоже не порть.
Смит, видимо, настолько растерялся, что взял флакончик, и только после этого сообразил.
— Зачем это мне? У меня нет проблем с услевяемостью.
— Усвояемостью, — поправила Сьюзен.
— Тогда чего было умничать? Давай обратно зелье, а то вдруг у меня желудок завтра разболится.
В тот момент у меня было отличное настроение. Шутили не надо мной, как часто бывало, а над кем-то другим, и это… это было просто прекрасно! Да и ребята казались мне веселыми, поэтому в первое время после поступления я точно не задумывался над тем, правильное ли принял решение. Тем более, тогда я решил, что достичь величия можно на любом факультете, раз уж программа обучения везде одинаковая. А на Хаффлпаффе можно еще и друзей найти — все же лучше быть великим с друзьями, чем великим одиночкой. Одиночкой вообще быть довольно скучно — это-то я чётко успел для себя уяснить за одиннадцать лет своей никчёмной жизни.
Когда влетели привидения, я уже не испугался, хотя некоторые все же снова завизжали, несмотря на то, что видели призраков перед распределением. Сид, однако, всё-таки оказался уникальным хотя бы в том плане, что смог удивить Толстого Монаха, поздравившего нас с поступлением, попытавшись схватить того за руку и поблагодарить за поздравление.
Под конец дня я был настолько вымотан, что мозг отказывался запоминать дорогу до спален. Двигающиеся картины впечатлили бы меня еще пару часов назад, но сейчас я с трудом различал лица волшебников на портретах. Судя по тишине, в которой мы шли по коридорам и лестницам, устали абсолютно все, даже старшекурсники.
— Чтобы попасть в гостиную факультета, нужно назвать пароль рыцарю и пожать ему руку. На самом деле это не рыцарь, а простые доспехи, но… — объяснял первокурсникам необходимые действия Брайн.
— Но все предпочитают называть его рыцарем, потому что здороваться с доспехами — это немного странно, — подхватила Тонкс.
— Я сам мог объяснить, Нимфадора.
— Не называй меня Нимфадорой! — волосы Тонкс из фиолетовых превратились в красные.
— Да она горячая штучка! — шепотом сказал Сид, облокотившись на мое плечо, и плечо Смита. Я усмехнулся, а Захария посмотрел на Шеклтона, как на идиота.
Гостиную факультета я запомнил как, пожалуй, самое уютное место из всех, где мне когда-либо доводилось бывать. Возможно, я сделал этот вывод далеко не в первый день, а лишь тогда, когда мог смело назвать ее и спальни факультета — домом. Честно, уже и не вспомню. В первый день в глаза бросился только огромный камин и множество кресел, диванов и пуфков, стоящих на пушистом ковре. Потом уже, немного позже, я обращу внимание на книжный шкаф, где у каждого студента есть отведенное место, куда он может поставить понравившиеся ему книги — в качестве совета почитать остальным, и на шкаф со сладостями и прочей едой, которой также принято делиться — очень и очень полезное начинание для студентов вроде меня. О, этот волшебный шкаф, в котором я позже находил столько всего, начиная от домашней выпечки, присланной Ханне Аббот, заканчивая огневиски, поставленным Сидом, не иначе. Один раз даже кто-то догадался поставить туда Оборотное зелье с запиской: «Вдруг кому-то пригодится». Ну, в общем-то, мне и пригодилось.
Но тогда, первого сентября 1991 года, я готов был уснуть прямо на ковре. Не помню, как мне удалось донести свое тело до спальни и переодеться в пижаму. Но раз проснулся я все-таки не в мантии, значит, я мог делать некоторые вещи, не осознавая их.
Мне снился какой-то совершенно дурацкий сон, в котором мы с Сидом играли в футбол, и я попал мячом в промежность Драко Малфою, — тому мальчишке из магазина мадам Малкин, — согнувшемуся от этого пополам, а Гермиона показывала мне красную карточку. Мне же от этого почему-то стало так обидно, что я так и не узнал конец этой истории, проснувшись от возмущения.
|
|
|
| Eylin | Дата: Пятница, 23.05.2014, 22:10 | Сообщение # 7 |
Leka-splushka
Сообщений: 1207
| Интересная история. А со скоростью выкладки у авторов как?
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 23.05.2014, 22:16 | Сообщение # 8 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Eylin, пока радует, главы выходят довольно шустро.
|
|
| DarkFace | Дата: Вторник, 27.05.2014, 00:19 | Сообщение # 9 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 5.
Наверное, стоит рассказать о первых уроках и впечатлении от учёбы. Что тут можно вспомнить? Первые два курса у всех учеников всего семь предметов: гербология, зельеварение, ЗОТИ или защита от тёмных искусств, чары, трансфигурация, астрономия и история магии. Отдельно надо упомянуть уроки полёта на мётлах, под которые каждую неделю на первом курсе тоже выделялось время, хотя желающие могли попытаться сдать экзамен в любое время и потом освобождались от посещения этих занятий. Впрочем, все досрочно сдавшие этот предмет предпочитали на дальнейшие уроки приходить и летать на них в своё удовольствие — всё равно на первом курсе других разрешённых способов полетать на метле предусмотрено не было. Но стоит рассказать о начале учёбы чуть подробнее.
Начну, пожалуй, с самого Хогвартса — это всё-таки не самый обычный замок. В первые дни удивляло в нём буквально всё: движущиеся лестницы, живые, в некотором роде, портреты разных людей, которые могли спокойно перемещаться с одной картины на другую, а заодно и общаться, как между собой, так и с обычными людьми. Сам замок изнутри был явно больше, чем снаружи, хотя он и снаружи впечатлял своими размерами, и его точную карту не знал никто — хорошо хоть дорогу всегда можно было спросить у тех же портретов или привидений. Некоторые кабинеты и закоулки появлялись не всегда или могли время от времени менять своё местоположение — в общем, исследовать замок можно было бесконечно. Привидения, несмотря на не самый презентабельный внешний вид, довольно-таки охотно помогали ученикам, и только местный полтергейст Пивз стремился делать пакости. Впрочем, его всегда можно было отпугнуть, прибегнув к помощи Кровавого Барона, если полтергейст слишком сильно раздражал своим поведением. Однако ладить с Бароном я научился далеко не сразу — все-таки слизеринское приведение, оно и есть слизеринское. С типичной гордостью на пустом месте.
За дисциплиной следили учителя и старосты, а также мистер Филч, немолодой и недобрый завхоз, чьей обязанностью было поддержание порядка в школе. Почему он предпочитал, чтобы его называли завхозом — неясно, но никаким хозяйством он никогда не заведовал, этим занимались домовые эльфы. Видимо, старику было приятно думать, что школьники — это хозяйство, имущество, а не люди. Иногда он занимался уборкой, но и это не входило в его функции, скорее, он делал столь неблагодарное дело, чтобы лишний раз подчеркнуть, какие мы все неаккуратные слюнтяи, приносящие в замок грязь с улицы. В общем, пусть дракклы разбирают его логику. Мистер Филч не любил учеников и всегда старался запретить как можно больше развлечений — список запретов висел на двери его подсобного помещения. Помогала ему кошка по имени Миссис Норрис, часто появлявшаяся там, где её не ждали, предвещая приход за ней самого Аргуса Филча, который, несмотря на возраст, перемещался удивительно резво — сам замок, наверное, ему помогал, не иначе. Также, именно в помощь Филчу нередко отправляли на отработки провинившихся, чтобы они мыли полы или протирали кубки в зале наград, или ещё что делали — работа всегда находилась. Сами же уроки… их стоит вспомнить чуть подробнее.
Первый урок по зельям прошёл воистину незабываемо. Зелья у нас были совмещённые с Райвенкло — и вообще, все предметы были совмещены с тем или иным факультетом, а астрономия была сразу у всего курса. Это становилось понятным, если вспомнить, что на каждый предмет приходился один преподаватель, который за шесть учебных дней должен был провести уроки у всех семи курсов. Но вернёмся к зельеварению. Когда все пришли в кабинет, расселись по местам и достали котлы с учебниками, начали, как обычно, создавать фоновый шум вокруг себя, из подсобки в класс вышел он, профессор Селвин. Это был высокий человек, который носил небольшую тёмную бородку и усы — и за своей растительностью на лице, судя по всему, аккуратно ухаживал. Голова его была гладко выбрита. И когда он показался перед нами, он как-то так оглядел кабинет, что желание шуметь и переговариваться с соседями по партам само собой отпало — не только у меня, но и у всех, кто находился на тот момент на уроке.
— Итак. Здравствуйте, ученики. Меня зовут профессор Селвин, и я буду вести у вас курс зельеварения, как в этом году, так и, надеюсь, последующие четыре года, а у тех, кто покажет способности и желание заниматься углублённым курсом, до конца обучения в Хогвартсе, — профессор говорил не особенно громко, но слышно его было всем очень отчётливо, и, несмотря на то, что речь его нельзя было назвать очень быстрой, паузы он делал довольно редко, говорил размеренно, спокойным и уверенным тоном. — Перед началом урока позвольте объяснить несколько правил, которые вы могли ещё не понять. Во-первых, на уроках разрешается говорить только в двух случаях. Либо со мной, когда вы поднимете руку и ждёте, пока я вас спрошу, либо во время изготовления зелий, с соседом. Во втором случае говорить желательно тихо, чтобы я мог услышать в первую очередь не вас, а кипение ваших зелий. Во-вторых, к тому моменту, когда я захожу в кабинет, всё необходимое для урока должно лежать на столах. В третьих, при подходах за ингредиентами для вам нужно самоорганизоваться тихо и быстро, так, чтобы толпы у шкафов не возникало. — На этом моменте Селвин наконец сделал небольшую паузу и обвёл аудиторию взглядом. — Если вы чего-то не поняли, отнятые баллы, а в особо выдающихся случаях, отработки и прочие радости, быстро помогут вам эти правила осознать. Теперь пора просмотреть ваши списки…
К этому моменту до меня начало доходить, что я мог что-то прослушать или недооценить из того образа профессора, который сформировался у меня. Особенно помогал в этом тон, в котором мистер Селвин говорил, и который не предвещал ничего хорошего тому, к кому обращались. Даже потом, когда мы уже привыкли и стали обращать внимание на оттенки интонаций в голосе зельевара, некоторый страх перед ним никуда не исчез. Пожалуй, это единственный человек из всех, кого я знал, который умел, не повышая голоса, не поджимая губы и никак не выражая мимикой свои эмоции, не делая оскорблений, дать собеседнику почувствовать, что он здесь — никто, пустое место. Перекличка прошла без инцидентов и насмешек, как я уже начинал того опасаться, только нескольким студентам, в том числе и мне, сделали замечание по поводу внешнего вида — криво завязанного галстука. Селвин не слишком жаловал на своих уроках нерях, хоть и никогда не снимал за это баллы. Он просто делал замечание, но ученик после этого сам старался исправиться. Во избежание.
— Хм. Теперь, когда мы почти познакомились, позволю себе задать вам один вопрос. Должно быть, многие из вас уже открывали учебник — просто из любопытства, и хотя вы в своей массе, наверняка, видели в нём только буковки, некоторые смогли и что-то оттуда вынести. Возможно, кто-нибудь может догадаться, чем мы будем заниматься сегодня?
Даже если у кого-то и имелись на этот счёт предположения, их предпочли оставить при себе. Профессор только ухмыльнулся такому результату.
— Ладно. Хорошо хоть никто не ляпнул про варку какого-нибудь зелья от прыщей, а то были прецеденты. Но на будущее: обычно, если я задаю вопрос, я ожидаю, что кто-нибудь найдёт в себе силы подумать и попытаться ответить на него. Но на вводном занятии мы ограничимся тем, что я расскажу вам о предмете зельеварения и о технике безопасности, которой стоит придерживаться всем, кто не хочет оказаться в больничном крыле, если не повезет, или на отработках — если не повезет еще больше.
Дальше до конца урока нам, действительно, рассказывали какие-то базовые вещи про зельеварение, а мы их записывали. Заодно мы узнали, что курс в первую очередь практический, какие-то базовые закономерности и теория нам объясняться будут, но подробно это можно вычитать в соответствующих материалах самим. Также некоторые вещи будут более понятны взявшим на третьем курсе арифмантику. Экзамены по предметам также будут практические, на них нужно сварить то или иное зелье. Было немного сказано про технику безопасности и про необходимость следовать точно по инструкции, если только преподаватель не скажет что-то иное. После урока мы вышли из класса переполненными информацией и смешанными ощущениями. А заодно с предупреждением, что если кто-либо забудет те основы, что были даны за урок, то может лишить свой факультет нескольких баллов. Мне кахалось, что эти основы я забыл прямо там — на месте. Судя по лицам многих моих однокурсников — так казалось не мне одному. Домашнее задание прилагалось, слава Мерлину, что не письменное!
Преподавателем трансфигурации оказалась профессор МакГонагалл, а потому урок прошёл в не менее строгой обстановке. Начался он довольно-таки эффектно: сидевшая на преподавательском столе кошка внезапно спрыгнула с него, обернувшись при этом в человека. Сказать, что народ в классе удивился, значит ничего не сказать. Нет, конечно, некоторые восприняли этот факт со стоическим спокойствием, но те, кто рос у магглов либо по каким-то причинам не был до этого наслышан про анимагию (что не слишком удивительно, учитывая крайне малое количество зарегистрированных в министерстве анимагов — а все анимаги должны по закону проходить регистрацию в министерстве; правда, далеко не все это делают), удивились очень сильно и едва не развели панику. Сид, бывший на этом уроке моим соседом, быстро шепнул, что, кажется, у него есть идея, как сдобрить строгую МакГонагалл. Успокоились, тем не менее, быстро — отчасти этому способствовал не предвещавший ничего хорошего вид преподавательницы. Она, тем временем, подправила мантию и начала свой урок.
— На моих уроках вы будете изучать трансфигурацию, один из самых трудных и опасных разделов магии, — изучать её мы должны были вместе с Гриффиндором, чьим деканом преподаватель данного предмета и являлась. Профессор тем временем продолжала, — поэтому дисциплина на моих уроках должна быть идеальной. Предупреждаю: после первого же замечания нарушитель покинет класс до конца урока для того, чтобы прийти потом на отработку. Советую это вам уяснить до того, как испытаете на собственном опыте.
Дальше… дальше снова началась техника безопасности. Профессор довольно долго распиналась про то, какие превращения делать не стоит, после чего перешла к собственно занятию. В качестве примера того, что можно сделать при помощи трансфигурации, стол был превращён в свинью. К сожалению, как выяснилось, по сложности преобразования это являлось едва ли не пределом в этом искусстве, и превратить стол или свинью в человека нельзя было при всём желании. Более того, нам до таких результатов надо было учиться ещё… где-то до седьмого курса в Хогвартсе, и это не вдохновляло на дальнейшее изучение предмета. Только-только возникшая в головах юных учеников мотивация тут же и пропала. Далее нам стали расписывать необходимые упражнения, которые требовалось проделать, дабы превращения стали получаться у нас более эффективно, и это тоже заняло немало времени. Объясняла профессор не слишком интересно по сравнению с Селвином (а не сравнивать преподавателей между собой я не мог, да и остальные, как выяснилось, тоже), но зато у неё получалось это делать немного более доступно.
— Хорошо, я вижу, вы все думаете, когда же мы, наконец, перейдём к практической части нашего занятия… — эта фраза немного приободрила меня, потому что слушать технику безопасности для одиннадцатилетнего мальчишки — весьма тоскливо. — Сейчас я раздам вам каждому по спичке, — с этими словами профессор взмахнула палочкой, левитируя спички к каждому студенту, — ваша задача будет заключаться в том, чтобы попробовать превратить их в иголки. Сразу это ни у кого не получится, но при должном старании вы сможете сдвинуться с мёртвой точки к концу урока. Всё. Можете приступать.
Задание действительно оказалось не просто сложным — непосильным для первого урока. Как бы я не пытался сконцентрироваться, спичка меняться не хотела. Были попытки проделать то одно, то другое упражнение, после чего, применяя их, воздействовать на спичку снова, но все мои усилия были бесполезны. Этот факт ввёл бы меня в крайне подавленное состояние, если бы я вовремя не заметил, что особых результатов-то пока нет ни у кого. Впрочем, именно у Сида какие-то сдвиги все же были: головка спички из серной в итоге стала металлической, приобретя какой-то бронзовый цвет. Что меня особенно удивляло, Сид при этом явно прослушал часть объяснений профессора, да и не напрягался так сильно, как я. Когда я задал ему вопрос, почему же так происходит, сосед сказал мне только то, что это у меня, оказывается, недоразвитое воображение. Я на такое заявление сначала хотел обидеться, но потом решил, что оно того не стоит.
К концу урока у Сида, правда, иголки всё равно не получилось, но зато на металлической головке появился маленький шип, и когда Макгонагалл взяла получившуюся вещь в руки, то больно о неё укололась, не успев заметить опасности. Сид получил за свои выдающиеся результаты целый балл в копилку факультетских очков, равно как и Сьюзен, придавшая спичке более похожую на иголку форму и заострившую её с одного конца. Больше — целых два балла — получила только Гермиона, которая не только заострила спичку с одного конца, но и при этом покрыла её тонким и неровным, прерывающимся местами, слоем серебра. Профессор настолько впечатлилась достижениями, что даже показала результат всем присутствующим и подарила Гермионе одну из своих редких улыбок. Что интересно, улыбаться она всё-таки умела, а то у меня начинали закрадываться подозрения, что понятие «улыбка» в списке доступных ей отсутствует.
История магии… После похода по Косой Аллее с Квиреллом меня заинтересовало, что же он тогда имел в виду, когда сказал, что все, касающееся истории возникновения заклинаний на латыни мы должны узнать на истории магии, но не узнаем. Перед уроком мы с Сидом пошли не по той лестнице и заплутали, а потому по прибытии нами в кабинет, все места впереди уже были заняты, и пришлось довольствоваться одним из задних рядов. Как показали дальнейшие события, нам в какой-то мере даже повезло.
Урок начался с того, преподаватель вышел… прямо из стены. Профессор Биннс оказался призраком. Он подошёл к кафедре (он был единственным призраком в Хогвартсе, который ходил, а не летал. Почему так — я не знаю, все время хотел поинтересоваться этим вопросом, но забывал), поздоровался с аудиторией, и начал что-то вещать монотонным голосом про свой предмет. Голос, что интересно, был не просто монотонным и скучным — если пытаться в него вслушиваться, очень хотелось спать. Примерно половина пришедших так в итоге и поступила, а вторая половина спасалась от сна, как могла. Нам повезло оказаться неподалёку от нашего однокурсника со Слизерина, Теодора Нотта, который первые минуты сверял текст с учебником, а потом растолкал нас с Сидом, когда мы уже думали, как бы поудобнее устроиться. Видимо, одиночество и сон казались ему менее приятной перспективой, чем наша компания, несмотря на то, что вряд ли мы были самыми желанными собеседниками для слизеринца.
— Эй, парни, вы в курсе, что этот призрак читает едва ли не точно по учебнику?
— Нет, но он в любом случае говорит слишком занудно, чтоб его слова можно было воспринимать больше, чем пять минут, — поделился своим впечатлением я.
— Слу-у-ушай, у меня есть идея насчёт того, как провести время, — взгляд Сида внезапно прояснился, стал осмысленным и незамутнённым. Видимо, спать он не сильно хотел. — Я знаю одну интеллектуальную игру; только нам нужен четвёртый участник.
Теодор растолкал, уже спящего, ещё одного слизеринца, Рэймонда Пристли, после чего спросил, что за игру Сид нам всем хотел показать. Оказалось, у моего товарища возникла идея замутить партию-другую в вист. Я об этой игре до того дня не слышал вообще, а слизеринцы знали лишь название. Тогда Сид извлёк из карманов мантии колоду магических карт — от обычных они отличались, на самом деле, только «живыми» картинками.
— Э-э-э… Сид. Ты их с собой всё время носил, что ли? — я был откровенно удивлён, что у него именно в такой подходящий момент нашлась нужная вещь.
— Ну да. Мало ли, представится внезапно случай поиграть. А так, карты всегда на месте. Сейчас, как видишь, случай представился. И чего ты так серьёзно это всё воспринимаешь? Расслабься! Этому призрачному профессору вообще плевать.
Весь оставшийся урок меня со слизеринцами учили играть в вист, а точнее, в упрощённый вариант его магической версии. Сам урок под обучение сложной игре промелькнул незаметно. Под конец мы даже начали что-то понимать и условились в итоге на следующей истории магии повторить.
Про гербологию, астрономию и чары сказать особо нечего — то есть первые уроки не вызывали у меня каких-либо ярких воспоминаний. Гербологию вела наш декан, профессор Спраут, немолодая уже, полная женщина, любимым местом которой были теплицы, где наши уроки и проходили. С ней мы познакомились ещё во второй день пребывания в Хогвартсе, когда она лично зашла в нашу гостиную поприветствовать нас, немного рассказать о порядках на факультете и напомнить, что со своими проблемами лучше всего обращаться к старостам, а если они не могут помочь, то к ней лично. Но вернёмся к собственно гербологии. По сути, этот предмет должен был научить нас различать различные магические растения, знать, для чего эти растения нужны и как их правильно собирать, заготавливать и хранить, а также выращивать их. Профессор Спраут во время занятий делала упор на последнее, говоря, что, научившись ухаживать за растениями, мы заодно и узнаем о них всю необходимую информацию. Должен признать, что права она была если не во всём, то во многом.
Астрономия проходила ночью на самой высокой башне Хогвартса, носившей из-за этого название Астрономической, каждую среду по ночам. На первом курсе большую часть времени нам рассказывали про ночное небо и учили правильно пользоваться телескопами — ничего особенно интересного. Только по утрам в четверг весь первый курс зевал на уроках.
Чары у нас вёл профессор Флитвик, по совместительству декан факультета Райвенкло. Роста он был настолько небольшого, что даже мы, первокурсники, были значительно выше. Ходили слухи, что это из-за наличия гоблинской крови. Поэтому каждый наш урок начинался с того, что учитель едва ли не вбегал в класс своей коронной походкой и прыгал на подставку перед кафедрой аки тигр… или белка. Учитывая, что возраст у него был уже преклонный, смотрелся профессор при этом не только комично, но и бойко, настолько, что только за это к нему можно было проникнуться уважением. Но были у него и другие достоинства: предмет его начинался с довольно обширного теоретического раздела перед собственно выучиванием заклятий, и он рассказывал свою теорию не только наиболее интересным образом, но и общаясь с аудиторией, раздавая баллы за самые смелые догадки, хорошее запоминание материала и умение решать не самые тривиальные задачки. Как говорил он сам, хорошее воображение и умение думать — вот что важно для составления и наложения чар прежде всего. Более интересного и живого изложения учебной информации я, пожалуй, больше не слышал никогда. Возможно, дело было ещё и в том, что я ни разу не встречал больше учителя настолько увлечённого своим предметом и имеющего при этом явные преподавательские способности и желание этому предмету научить. Или всему виной его темперамент?
Первые полёты на мётлах — это то, что не забывается никогда. То есть, если ты не любишь летать, а встречается такое нередко, или если ты часто летал до Хогвартса, то можешь и забыть про свои первые разы, не видя в них ничего особенного, но я… Впрочем, начнём по порядку.
Первое занятие проходило на ровной травянистой площадке, залитой в тот день лучами ещё тёплого сентябрьского солнца — это был как раз первый действительно погожий день в череде дождей. Мы с райвенкловцами вышли к лежащим на земле школьным мётлам, за нами вышла преподавательница, мадам Хуч, женщина с короткими жёсткими волосами и лицом, выражавшим все чувства сержанта-инструктора перед желторотыми новобранцами в американских фильмах. Интонации она тоже использовала похожие.
— Чего ждёте?! Встали ровно рядом со своей метлой. Правши вытянули правую руку, левши — левую!
Через полминуты все действительно встали именно так и именно в той позе, которую тренер по полёту на мётлах хотела видеть. Я тем временем успел быстро осмотреть метлу, доставшуюся для полётов мне. Она выглядела старой и потрёпанной, прутья из неё торчали едва ли не во все стороны — в общем, ничего особо привлекательного. Судя по всему, деньги на школьный инвентарь высчитывали исходя из тех же соображений, что и на покупки неимущим студентам. А может, для обучения полётам приличные мётлы просто не были нужны — лишь бы летали. Мало ли кто с нее свалится, попортив школьное имущество.
— А теперь дружно кричим «вверх!» — мадам Хуч продемонстрировала это на своей метле, и та прыгнула ей в руку. То же получилось у меня и ещё пары человек, а у остальных возникли сложности, вплоть до полного игнорирования метлой приказа. — Так! Больше уверенности в голос, и тогда метла должна вас послушаться.
В конце концов, это нехитрое действие удалось всем, и можно было, наконец, приступать к полётам. На первом уроке нам только объяснили общие принципы полёта на метле и сказали, что вначале все делают только пробные полёты.
— Так. Все готовы взлетать? Все помнят, что я вам только что объясняла и зачем вообще распиналась? Так давайте! Готовы? Стартуем! Вперёд и вверх! — позже я выяснил, что это был девиз сборной Хаффлпаффа по квиддичу, и он мадам Хуч понравился настолько, что она решила перенять его для своих занятий.
Сам первый полёт действительно ничего особенного из себя не представлял, и многим хотелось большего, нежели просто плавно наматывать круги над площадкой на высоте полутора метров. Однако, мадам Хуч чётко отслеживала перемещение учеников в воздухе и не позволяла отклоняться от намеченной программы ни на йоту, вовремя пресекая самостоятельную деятельность учеников. Мне же запомнилось прежде всего это непередаваемое чувство свободы, отсутствие всяких ограничений вроде дурацких законов земного притяжения, чувство единения с метлой, будто ты с метлой составляешь одно целое, несущееся метеором по воздуху… хорошо, на первых уроках просто плавно плывущее над поляной по кругу — но это по большому счёту ничего не меняет. Уже на втором уроке я сдал необходимый экзамен и смог летать вволю на этих уроках сам. Пока я, как и все остальные, наматывал свои круги.
Последним предметом, с которым мы познакомились на первом курсе, была защита от тёмных искусств, которую вёл профессор Крауч. Вряд ли он был значительно старше того же Квирелла, но выглядел немного более… помятым, что ли. Как я тогда думал, это связано со спецификой его профессии — столкновением с этими самыми тёмными силами. Потом я, конечно, узнал, что дело немного в другом, в особенностях детства мистера Крауча, которое, как известно, существенно влияет на формирование личности. Например, имя своё он не слишком-то любил, и от всех, кроме Дамблдора добился того, что если его звали по имени, то сокращали Бартемиуса до Барти — да он даже был готов откликаться на Малыша Барти! Этим моментом он мне потом стал напоминать Нимфадору Тонкс. Он спокойно мог вести уроки с недельной щетиной или не причесавшись с утра, как следует, — он вообще не слишком много внимания уделял своему внешнему виду, разве что старался по возможности не выглядеть слишком официальным. Не слишком длинные мантии с закатанными по локоть рукавами, помятые довольно широкие брюки, торчащие из под этих мантий, нечищеные ботинки, что было особенно заметно в период дождей, — вот типичный вид профессора Крауча.
Ещё из интересного по поводу личности нашего преподавателя ЗОТИ, помню какую-то его абсолютную непробиваемость на уроках, да и не только. Он с совершенно невозмутимым выражением и интонацией отвечал на уточняющие вопросы любой степени глупости, подавал материал, награждал баллами отличившихся и проводил демонстрации — и с такой же невозмутимостью он снимал баллы у отличившихся, но не тем, чем следовало бы, с такой же невозмутимостью он вручал работу с выведенным на ней «троллем» и сообщал, что это худшее из того, что ему за этот год приходилось видеть. Если в начале обучения этот факт не был для нас слишком примечательным, то чем дальше, тем больше мы проникались такой невиданной невозмутимостью. Помнится, когда я в первый раз узнал, что у него бывают и другие состояния — вне Хогвартса, по крайней мере, — у меня случился самый настоящий разрыв шаблона, хотя ничего удивительного в этом факте, по идее, не должно быть.
Тогда, на первом уроке, профессор Крауч поведал нам, что этот курс у нас как минимум в первый год будет больше теоретическим, нежели практическим, и этим отличается от большинства остальных предметов. Но это не значит, что ЗОТИ менее важна, чем чары или трансфигурация, а у тех, кто думает иначе, могут впоследствии возникнуть серьёзные проблемы. Стоит заметить, что у тех, кто не стал относиться серьёзно к его предмету, проблемы действительно возникли. Рассказывал Крауч, может, и не так занимательно, как Флитвик, но не стеснялся пояснять непонятные места и отвечать на возникающие вопросы, а иногда даже рассказывать истории из жизней замечательных волшебников на заданную тему и проводить демонстрации.
Структурно курс делился на две большие части: на защиту от различного рода волшебных существ как животного, так и магического происхождения, и на защиту от враждебно настроенных волшебников и их заклинаний, в первую очередь, использующих так называемую «тёмную магию». Про саму тёмную магию профессор сказал, что под это определение могут попасть в различных странах совсем разные заклинания, но в Магической Британии их классифицируют чуть ли не наиболее широко по сравнению с другими странами, да и запрещают тоже, не скупясь на запреты. А так, к тёмной магии относятся искусства с неточно предсказуемыми результатами, вроде большинства обрядов ритуальной магии (но их всё равно никто давно не использует из-за сложности, опасности и неэффективности; правда, магические школы многие столетия назад, когда магия ещё не была так развита, заколдовывали именно с помощью опасных ритуалов с множеством жертвоприношений, и в этом плане Хогвартс построен на крови и костях) и заклинаний, опасных не только для противников, но и для самого колдуна.
Мы на ЗОТИ первые годы проходили ту часть, которая была связана с магическими существами, а не с тёмной магией как таковой, но и её я бы не назвал лёгкой, хоть у меня этот предмет очень даже неплохо получался.
После первой недели обучения я понял, что магия — это очень и очень сложно. Мне сразу представился весь путь, который предстоит пройти для того, чтобы можно было гордо именоваться магом, а не мудаком, размахивающим палочкой. И самое обидное порой заключалось в том, что чем больше я прилагал усилий, тем быстрее все давалось кому-то другому. Тому же Сиду, который никогда не заморачивался с учебой, мог сделать домашнее задание за пять минут до начала урока, и получить в итоге высший балл.
С Сидом мы начали общаться как-то сразу, и долгое время я старался не отставать от него, пока, наконец, у меня не стало получаться многое лучше. В той же ЗОТИ, я преуспевал больше, хотя в зельеварении я так и не проявил выдающихся успехов за всю историю учебы. Старался я не отставать не только в учебе, во всем. Но не всегда мог.
Невозможно в один прекрасный момент решить стать другим человеком. Вернее, решить-то можно, а вот выполнить это… После долгих лет жизни с Дурслями, сомнительного их отношения ко мне, я просто не мог. Не мог не оглядываться на прошлое, не завидовать, не мечтать быть лучше, чем я есть. В каком бы смысле слово «лучше» не употреблялось. Даже если в самом что ни на есть противоположном прямому его значению.
|
|
|
| Eylin | Дата: Вторник, 27.05.2014, 01:04 | Сообщение # 10 |
|
Leka-splushka
Сообщений: 1207
| ура! Только сегодня вспоминала, что неплохо бы проды к этому фику 
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 27.05.2014, 01:41 | Сообщение # 11 |
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Странновато получается.
|
|
| BelyiVolk | Дата: Вторник, 27.05.2014, 02:18 | Сообщение # 12 |
Посвященный
Сообщений: 30
| а где экшен? а то так не интересно!
|
|
| DarkFace | Дата: Вторник, 27.05.2014, 02:22 | Сообщение # 13 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| BelyiVolk, ты уныл…
|
|
| gadfil | Дата: Вторник, 27.05.2014, 07:51 | Сообщение # 14 |
Химера
Сообщений: 529
| Цитата BelyiVolk (  ) а где экшен? а то так не интересно!
Как где ?! Вон видишь кусты ростут, присмотрись рядом рояль .... открой его аккуратно ........ там кровь !!!!!
|
|
| DarkFace | Дата: Понедельник, 09.06.2014, 08:59 | Сообщение # 15 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 6.
Отдельно стоит упомянуть способ знакомства, который придумала для нас Тонкс. Фамилии и имена многих я, после первого дня обучения, уже знал. Но всё же, не со всеми однокурсниками удалось пообщаться, да и кроме фамилий из списков, которые зачитывал каждый преподаватель, мне о них было почти ничего неизвестно. Ни того, кто из нас вырос в семьях волшебников, а кто, так же как и я, узнал о существовании волшебства месяц назад. Правда, это легко можно было заметить по удивлению и даже восторгу перед движущимися лестницами, совиной почтой и живыми картинами.
Так, ещё утром, перед началом первых занятий, когда совы влетели в Большой зал, почти всем родители прислали поздравления с поступлением. Почти всем, чьи родители знали о совиной почте и регулярно ей пользовались. А вот одна из моих одноклассниц завизжала, когда птицы впервые полетели прямо над столами. Джастин Финч-Флетчли, хоть имени его я тогда ещё и не знал, серьёзно задумался, прежде чем выдать вопрос:
— А если они насрут мне в сок?
— Ничего, поживешь тут, перестанешь удивляться не только совиному помету в своей чашке, — совершенно серьёзно ответил Сид.
Он шутил, конечно. Волшебные совы за все время учебы в Хогвартсе так ни разу и не нагадили на стол. Но именно в тот момент и я задумался над таким серьезным вопросом наличия помета в тыквенном соке.
Но что-то я отвлекся… Вечером первого учебного дня старосты попросили нас собраться в гостиной факультета. Уже без жарких мантий, в которых в начале сентября было невыносимо душно, в уютной обстановке мы расселись на креслах. Кое-то со старших курсов тоже присутствовал, что немного смущало, но… возможно, смущало это только меня.
— Итак, — начала Тонкс, хлопнув в ладоши. — Вы уже познакомились друг с другом, немного пообщались на переменах и в спальнях, но всё же не настолько хорошо и не со всеми. Мы придумали, как это исправить. Сейчас каждый будет по очереди рассказывать немного о себе, а потом мы будем выяснять, как много у вас общего друг с другом, и что же это.
— Как в обществе анонимных алкоголиков, — усмехнулся Джастин.
— И ты почти прав, — ответила Тонкс, — Поэтому мы и начнем с тебя. Имя, фамилия и буквально несколько слов о себе.
— Но я не знаю, что говорить о себе. Я ничего не сделал, ничем не отличаюсь от остальных, мне так же, как и всем тут, одиннадцать лет.
— Подумай о том, что считаешь своим достоинством, отличающим тебя от остальных. Наверняка, у всех найдутся хобби, любимые книги, свои странности.
— Ага, я вот, например, часто ковыряюсь в носу, сойдет за особенность? — спросил Сид, хотя, по-моему, на его месте стоило бы в качестве особенностей назвать невозмутимость: далеко не каждый может вот так просто в незнакомой обстановке выдавать перед будущими однокурсниками такие шедевры.
Я в тот момент тоже думал, что можно рассказать о себе. Знаете, это довольно сложно делать в обществе людей, где все одного возраста, учатся в одном классе, носят одинаковые мантии и ещё ничего особенного не умеют. Дадли любил играть в компьютерные игры, ходил в секцию бокса, и это могло бы выделить его — вряд ли тот же Сид занимался каким-либо спортом. Но я не имел, собственно, никаких увлечений. Дурсли и не думали отдавать меня в секции, в школьном театре я не выступал по причине отсутствия актерских способностей, в школьный же музыкальный кружок не ходил по причине отсутствия слуха, близко к компьютеру меня не подпускали, поэтому в компьютерные игры я тоже не играл. Жизнь в чулане — так себе особенность, как и любовь к комиксам про супергероев. Не то чтобы я сильно разобрался за один день в том, куда попал, но даже тогда я уже понял, что про супергероев говорить глупо — придется ещё и объяснять, что это такое и с чем их едят.
Судя по задумчивым лицам однокурсников, над подобным размышлял не я один. На самом деле это хороший тренинг. Очень хороший. Даже сами старосты, придумавшие его, так и не осознали всей его значимости. Но в тот момент я понял, что мне нечем гордиться. Я — посредственность, ничем не отличающаяся от остальных. Грустно, но зато есть куда стремиться.
— В носу ковыряются многие, боюсь тебя расстроить, но…
— И снова я не уникален. Да что ж такое, — притворно-грустно сказал Сид.
— В общем, начинай, — Тонкс улыбнулась, стараясь подбодрить Джастина.
— Ну… меня зовут Джастин Финч-Флетчли. Я должен был поступать в Итон и в этом году даже успел сдать первые вступительные экзамены, а потом узнал, что я волшебник. Даже не знаю, что еще сказать… Окончил начальную школу в Бристоле, там же живут мои родители. У них своя клиника, и отец мечтал, чтобы я стал хирургом, как и он. Мать обрадовалась, что я буду учиться в Хогвартсе, а отец злился, потому что я единственный сын, и ему некому будет передать свой бизнес. Вроде бы всё. Я не знаю, чего такого ещё сказать.
— Хорошо, — Тонкс обвела взглядом всех первокурсников, выбирая следующую «жертву». — Сьюзен, давай ты.
Судя по лицу самой Сьюзен, следующей быть она не хотела. Впрочем, выбора особого у неё не было. Она отчего-то покраснела; волнение вообще всегда заметно по лицам рыжих. Они почему-то, как правило, очень сильно краснеют или бледнеют, сильнее, чем другие.
— Я Сьюзен Боунс. Мои родители… погибли, и меня воспитывала тётя. Она работает в министерстве. Я не окончила никакой школы и вообще, меня учила писать… старая тетка-сквиб моей тёти… даже не знаю, кем она мне приходится.
— Это ещё ерунда, — перебил Сьюзен Сид, — меня учил писать и считать наш старый домовик, который кланялся при встрече и нещадно бил меня книжкой по голове, если я не сделал домашнее задание. Мне казалось, что я его домовой эльф, а не наоборот.
Сьюзен улыбнулась. Странное дело, но, кажется, чистокровные даже больше стеснялись, чем магглорожденные. Они, действительно, до школы не посещают никаких учебных заведений — нет никаких курсов, секций, ничего вообще. Даже писать и считать их учит, кто придется и как придется. Поэтому на тот момент, и я, и Джастин, могли хотя бы заявить, что окончили начальную школу и вполне успешно прошли испытательные экзамены для поступления в среднюю. В моем случае, не Итон, конечно, но тест для поступления я тоже сдавал. Да, представьте себе: даже в самую завалящую маггловскую среднюю школу требуется сдавать тест для поступления. Такие дела.
— Ну да, должно быть, мне повезло, раз меня не били книжками по голове, — с сарказмом продолжила Сьюзен. — Наверное, мне больше и нечего рассказать…
— Вспомни какую-нибудь забавную или интересную историю, которая произошла с тобой, — предложила Тонкс.
— Однажды я нашла новорождённого котенка. На улице, недалеко от нашего дома в Лондоне. Я не знаю, что он там делал. Я принесла его домой и долго боялась рассказать тёте, поскольку мне казалось, что она будет недовольна. Поэтому я сама его выкармливала. Мне тогда было восемь. Сейчас я привезла кота с собой в Хогвартс, его зовут Снег, потому что он абсолютно белый. И глухой. Когда тётя узнала, что я завела котенка и сама выкормила его — она похвалила меня. Зря переживала.
— Ты очень добрая, — заметила Тонкс, отчего Сьюзен еще больше покраснела. Вообще, как позже я пойму, она не любила, когда говорили о ней. Но если дело касалось чего-то другого и её интересов, могла отстаивать их очень твердо. Как и её тётка — не зря она заняла такой высокий пост в министерстве.
— Я тогда не знала, что он глухой. Он ведь был совсем маленьким, у него даже глаза еще были закрыты.
В этот момент я думал только о том, чтобы меня не попросили рассказать какую-нибудь забавную историю из жизни. Конечно, истории были. Например, я как-то залез на дерево, когда убегал от Пирса, а слезть самостоятельно не смог, как и в случае с попаданием на крышу. Так и просидел весь вечер на ветке, плача. Мне казалось, что моя жизнь на этом дереве и закончится. Не то чтобы я хотел рассказывать всем о подобных историях.
Забавно. Этот вечер знакомств был придуман, чтобы все узнали друг друга получше, но половина людей, уверен, думала над тем, что же они скажут о себе, — их не интересовали чужие истории.
— Так, Эрни. Теперь ты.
— Я Эрни Макмиллан. Учился один год во Франции, в подготовительной школе. Отец работает в Британском представительстве Международной квиддичной ассоциации, мама — в совятне на Косой аллее. Из-за отца я ненавижу квиддич, потому что только о нём почти все разговоры дома. Причем не о самом спорте, а о его подноготной. Кто, кому и что в раздевалке подлил в питьевую воду, кого сняли с чемпионата из-за Феликс Фелициса, кто чью метлу заколдовал. Если просто полетать на метле и находиться в составе школьной сборной — это ещё ничего, но профессиональный спорт — такая помойная яма. Ну, вроде бы всё.
— Спасибо, — Тонкс встряхнула головой, и у нее волосы приобрели ярко голубой оттенок, что меня немного шокировало.
— Ты метаморф, да? — спросил Сид.
— Ага.
— Круто! Всегда мечтал о такой способности, но что не дано, то не дано.
— Кто такие метаморфы? — поинтересовался Джастин. Прям с языка вопрос снял — мне тоже стало интересно.
— Мы умеем менять внешность по своему усмотрению без заклинаний. Например, вот так, — на месте головы Тонкс появилась голова самого Джастина, отчего мой одноклассник нахмурился, а остальные рассмеялись.
— Тебе идут сиськи, Джастин! — вставил Сид своё веское замечание.
— Сид, прекрати! — Тонкс вернула свой прежний облик, — Вот ты и будешь следующим.
— Да без проблем. Я Сидни Шеклтон. Мои родители всегда хотели, чтобы я был умным и начитанным, поэтому с детства приставили ко мне грамотного домовика, в лучших слизеринских традициях. От нашего у меня нервный тик развился: крадёшься после обеда к мётлам, а прямо перед тобой это ушастое чудо аппарирует и вкрадчиво так интересуется, а уж не летать ли молодой хозяин собрался? А прочитал ли он об исключениях Гэмпа? В общем, у меня есть мечта: поймать нашего домовика и бить его головой об книгу. То есть, книгой об голову. Один раз я даже попытался эту мечту воплотить в реальность, прокрался ночью в каморку, стою, значит, с книгой в руках, а это ушастое создание открывает один глаз и спрашивает: А что это молодой хозяин тут делает? Пришлось оправдываться и срочно искать в той книге какой-то якобы непонятный момент. Да, в общем-то, и всё. Или ещё чего поведать надо? А то я про ковыряние в носу ещё недорассказал.
— Кем ты мечтаешь стать? — спросила Тонкс.
— Богом, — не задумываясь, ответил Сид.
— И ты что-то делаешь для того, чтобы воплотить свою мечту? — зачем-то ляпнул я, настолько меня поразила серьезность тона, которым Шеклтон ответил на вопрос.
— Конечно. Для этого я не делаю ничего, потому что Бог никому и ничем не обязан.
— А ты забавный, — как-то немного пренебрежительно заметила девочка с длинными вьющимися волосами, Меган Джонс.
— Видишь, Поттер, девушкам нравятся Боги! — ничуть не смутившись, ответил Сид.
— Ладно, с мечтами разобрались. Меган, давай ты и будешь следующей.
Из всего, что говорила Меган, я запомнил только то, что она сочиняет стихи, и ее родители владеют оптовой компанией, занимающейся продажей тканей из Восточных стран и то, что раньше они продавали еще и ковры-самолеты, но теперь это запрещено. Позже, гораздо позже, я узнаю, что они продают их до сих пор, но по ценам, значительно более высоким, так как за провоз товара через границу, приходится заплатить приличную сумму одному из министерских чиновников, а провести такой ковер без связей, купив его за копейки в том же Иране, невозможно — попадешь на очень крупный штраф. Впрочем, ничто не препятствует появлению поддельных ковров, отличных от настоящих временностью его летательной способности. Так заколдовать ковер может любой шестикурсник, но есть риск свалиться кому-нибудь на голову. Поэтому правило, которое я усвою позже, гласит: если ты летаешь на какой-то фигне, обязательно надо брать с собой метлу или уметь аппарировать прямо из воздуха.
— Гарри, теперь ты.
Несмотря на моральную подготовку, я всё же непонятно зачем надеялся, что до меня очередь не дойдет, станет внезапно очень темно, начнётся гроза, в дверь ворвется Дамблдор и закричит, что в Хогвартсе пожар, а ещё жуткий тролль проник в замок через подземелья и бродит теперь по первому этажу, и все срочно эвакуируются, но ничего это не произошло, поэтому…
— Я Гарри Поттер. И я полное ничтожество, — решив говорить все, как есть, заявил я. Зачем? Сам не знаю. До сих пор.
— О, да мы с тобой подружимся. Бог и ничтожество — звучит круто! — тут же подхватил Сид.
— Так, ребят, давайте серьезнее.
Хотелось сказать, что я вполне серьезно, но мне показалось, что это будет слишком жалко. А раз это восприняли как шутку, то не все для меня потеряно.
— А серьезно будет скучно. Родители погибли, жил у магглов — у тети по материнской линии. Окончил младшую школу, писать и читать меня научили там же, без домовиков и ударов книгами по голове. О том, что волшебник, узнал, когда профессор Квирелл пришел ко мне в дом. Тетя скрывала это и о родителях ничего не рассказывала. Как-то так.
— И кем ты мечтаешь стать?
— Не знаю. Я еще не знаю, кем вообще можно стать в мире волшебников.
— Кем бы ты не стал, тут профессии слишком скучные. Я думаю, магам давно пора осваивать новые горизонты, — мечтательно произнес Сид, и я так и не понял тогда, к чему он это сказал. По его речи вообще сложно понять, шутит он или говорит серьезно — он всё делает как-то… одинаково.
Нет, я однозначно хотел кем-нибудь стать. Кем-нибудь очень значимым и известным. Не Богом, конечно, хотя… если бы я знал, что это возможно; но я и в одиннадцать лет понимал, что это маловероятно даже с магией. Но, как я сейчас думаю, кроме Ханны Аббот и Сьюзен, все о себе на самом деле рассказали правду лишь наполовину. Ханна призналась, что мечтает стать колдомедиком. Им ей стать так и не суждено, потому что она не сдала достаточно хорошо СОВ по зельеваренью и не продолжила обучение на последних курсах, а этот предмет был необходим для колдомедицины. Но тогда, будучи студенткой первого курса, она точно хотела лечить людей.
— Захария, что ты можешь о себе рассказать?
— Мое имя Захария Смит. В отличие от некоторых, — в этот момент Смит бросил мимолетный взгляд на Сида, — я всегда мечтал поступить на Хаффлпафф, здесь учились все мои предки по отцовской линии. В коридоре, ведущем в нашу башню, даже есть их портреты. Меня так же обучал домовой эльф, но, видимо, я не настолько ленив и глуп, поэтому книгами по голове меня не били.
— Ты просто зануда, — пренебрежительно бросил Сид.
— Можешь и так считать. Мой отец заведует продуктовым рынком, — с непонятной мне гордостью в голосе продолжал Смит.
Не понял я его гордость тогда потому, что для меня кто-то с рынка, пусть и заведующий, представлялся кем-то вроде моего одноклассника-араба, говорящего на английском с жутким акцентом, и ходящего вечно в грязной одежде. Он был восьмым ребенком в семье, и всем было плевать, как он выглядит. Вот его отец как раз владел палаткой на рынке в Литтл-Уингинге, в которой торговал фруктами. Сейчас, конечно, я понимаю эту гордость Смита. В Магической Британии продуктовый рынок был единственным, мало кто из магов там вообще бывал, разве что — очень небогатые люди. В основном, за покупками отправлялись домовые эльфы. Даже Хогвартс закупал продукты только там. И должность управляющего вряд ли была меньшей, чем должность главы одного из отделов министерства. Впрочем, мало кто там и работал — быть продавцом в таком месте считалась довольно унизительным, поэтому там чаще всего трудились эльфы. Владельцы лавок просто арендовали ещё и домовиков.
Вообще, рабский труд домовиков используют довольно часто и на очень многих производствах. Многие волшебники вообще нигде не работали, сдавая эльфов в аренду на ту же золотодобычу гоблинам. Купить эльфа довольно непросто: домовик, рожденный в семье, считает только эту семью хозяевами, продажу он может воспринять как предательство и либо не полностью честно служить новым хозяевам, либо, напротив, возненавидит предыдущих владельцев и может выдать многие тайны, доставив тем самым немало хлопот. Продажа новорожденных домовиков не могла решить эту проблему, так как тут уже такую сделку обычно предательством считала эльфийка-мать, оставшаяся у прежних хозяев. Поэтому сдача в аренду практиковалась часто, и домовика на какую-либо службу отправляли его владельцы, получая за работу существа деньги. Помню, как на четвертом курсе Гермиона боролась за права эльфов, так и не поняв, что борется против целой экономической системы. Тогда и я этого не понимал, но от значка Г.А.В.Н.Э отказался, правда, по причинам более приземлённым.
Наверное, не стоит говорить в подробностях обо всех моих однокурсниках, а о тех, кто запомнился мне уже тогда, я рассказать успел. Нет, далеко не все они стали моими друзьями; насколько я понял, тот же Захария вообще так и не нашёл себе друзей в школе в силу своего идиотского характера и высокомерия, но моя школьная и не только жизнь была в той или иной степени связана с этими людьми, про одну часть которых я поведал, а про другую — лучше рассказать позднее.
После того, как все представились и сказали пару слов о себе, Тонкс предложила назвать события, интересы или что-либо ещё, и те, кто эти интересы разделяет — должны встать. Пожалуй, в этой части нашего необычного знакомства, я вставал всего пару раз — когда Тонкс спросила, кто окончил начальную школу, и кто знает, как из двух пятых отнять восемь третьих. Как оказалось, волшебники привыкли считать лишь что-то реально измеряемое (и зачастую умели это делать лучше большого количества магглов, к слову), и о том, что из меньшего можно отнимать большее, знали только я, Джастин и Меган Джонс.
Зато Сид почти всегда стоял: когда Тонкс спрашивала, кто любит квиддич, плюй-камни, петь, танцевать, плавать, ничего не делать. Разве что среди любителей читать его не оказалось (я же на этом вопросе долго раздумывал, люблю я чтение или нет — оно у меня занимало позицию развлечения от безысходности, — и в итоге встать всё равно не успел).
Потом Тонкс немного рассказала о себе, решив, что будет несправедливым, если она столько о нас узнала, а мы о ней — ничего. Сказала, что собирается стать аврором, умеет играть на гитаре — её отец научил, и хочет получить маггловские права, чтобы ездить на машине. Считает, что это круче, чем метлы. Хотя, метла у неё тоже имелась и не лежала без дела.
Поздним вечером, когда мы шли в спальни, казалось, что этот способ знакомства не прошёл даром. Все что-то друг у друга спрашивали, разговаривали, создавая вокруг себя довольно много шума.
— Сид, — толкнул я под бок Шеклтона, — слушай, а можно стать метаморфом?
— Не-а, это врожденная способность. Вроде того же умения говорить со змеями, которое приписывают потомкам Слизерина. Если не умеешь, то и не научишься.
— Метаморфом быть круче, — действительно, многое бы отдал за возможность менять свою внешность по усмотрению.
— Да сейчас уже вообще никаких способностей не осталось. Это, можно сказать, уникально. Последним змееустом в Магической Британии был Сам-Знаешь-Кто, а Тонкс, наверное, последний британский метаморф, хотя в этом я не уверен.
Я на секунду остановился, услышав это. Змееуст, потомок Слизерина… Надо будет подробнее узнать. Потом я пойму, что искать информацию о Темном Лорде не очень просто, да и вызывает ненужные подозрения: мадам Пинс начала приглядываться ко мне очень быстро, так что пришлось помимо нужных книжек набирать еще кучу учебников. Правда, думаю, ей в принципе был подозрителен интерес к войне конца 70-х годов со стороны первокурсника.
Надо признать, что устроенное Тонкс знакомство нам очень помогло, и за первую неделю мы все довольно-таки неплохо друг друга узнали именно благодаря такому подарку со стороны старосты. Мы сразу оказались как бы в коллективе сколько-то знакомых ребят, о которых мы можем чего-то сказать, а не каких-то случайных попутчиков, и это было очень важно. На других факультетах, как я позже узнал, процесс первоначального знакомства мог растягиваться чуть ли не на месяцы — а ведь Хаффлпафф едва ли не самый многочисленный факультет, и именно здесь проблема ознакомления учеников друг с другом должна стоять острее всего. В нашей же группе за первые недели у каждого проявились какие-то черты, по которым его стали отличать от остальных. У кого-то это была особая манера общения, у кого-то — запоминающиеся случаи и выступления, у меня же…
Если на первом курсе и наступил мой звёздный час, то им был наш второй урок по полётам. Уже догадываясь после первого занятия, что ничего по-настоящему интересного, пока мы не сдадим норматив, нам не грозит, несколько учеников решили не тянуть кота за хвост и попытаться сдать экзамен сразу. Возглавил нашу делегацию к мадам Хуч Захария Смит. Всего желающих нашлось четыре человека: сам Захария, Лиза Турпин и Рэймонд Скотт с Райвенкло и я. Я решил присоединиться к этой компании уже под конец, после того, как Захария со свойственным ему высокомерием заявил, что вряд ли на всём Хаффлпаффе найдётся ещё кто-либо, кто может летать лучше пьяного шмеля — куда уж им проходить какой-то лёгкий тестик на полёты. От этих слов стало почему-то обидно, и судя по одобрительным похлопываниям меня по плечам, не только мне.
— Значит, вы уверены, что хотите сдавать экзамен?
— Да, конечно, и давайте уже приступим, — Захария был в своём репертуаре.
Мадам Хуч произнесла несколько заклинаний и над полем появились цветные кольца из дыма на разной высоте, метра по два в диаметре. Кажется, суть задания становилась уже понятной.
— Итак, это будет вашей трассой. Вот первое кольцо, а вон то — последнее. Ваша задача при полёте на метле пролетать внутри колец в последовательности от первого к последнему. Обычно норматив составляет полторы минуты, но раз уж вы у нас такие профессионалы, то вам и минуты хватит. Ты, светленький, — обратилась мадам Хуч к Смиту, — полетишь первым, так что готовься. У тех, кто не сдаст сейчас, следующая попытка будет не раньше ноября. Ну чего ты там возишься?! Метлу в руки и на старт! Давай! Давай! Три, два, один, старт! Следующим будешь ты, очкастый. Сопли не жевать, метлу в руки и бегом к старту!
Захария летал объективно неплохо, но ему не хватило шести секунд, чтобы экзамен по полётам зачли — всё же, чтобы пройти трассу за минуту, лететь надо было действительно довольно быстро. Как он там огорчался и сокрушался о несправедливости, я уже не слышал, поскольку мне самому дали команду стартовать, а жаль — к этому моменту он уже успел основательно меня достать.
Не знаю, как полёты ощущаются другими людьми, но лично со мной дело обстоит таким образом: как только я сажусь на метлу, окружающий мир отступает куда-то на второй план, оставляя нас с метлой наедине. Само ощущение свободы и полёта не стоит даже пытаться передать, — всё равно любые слова будут для этого слишком блеклыми — поэтому можно ограничиться коротким «это непередаваемо прекрасно». И в полной мере я это ощутил сейчас, когда передо мной мелькали цветные кольца, в ушах свистел ветер, и не было в мире больше ничего, кроме меня с метлой, колец и ветра.
— Пятьдесят пять секунд. Зачтено. Можешь теперь на полётах летать, как хочешь, только не мешай другим. И слишком далеко от площадки не улетай.
Толпа взорвалась аплодисментами, и только Захария смотрел на меня, как на врага. Кажется, первого недруга в школе я себе уже нажил, но не сказать, чтоб это было прямо-таки неприятно. Всё равно он был чересчур высокомерным, чтоб с ним было приятно общаться. Может, надо было свести его с Гермионой, чтоб они поучали друг друга? Но в тот момент его неприязнь не представлялась сколько-то важной — я впервые в жизни купался в лучах славы. Если учесть, что до этого со стороны сверстников я получал в лучшем случае равнодушие (в первую неделю в Хогвартсе, конечно, было и дружелюбие, но всё равно это не то), то в происходящее не верилось.
Остальные? А что остальные? Лиза Турпин взяла нужный темп, для того чтоб успеть выполнить задание, но под конец не смогла справиться с управлением и не вписалась в очередное кольцо. Скотт прошёл трассу за пятьдесят девять секунд, и стал вторым героем дня. По количеству аплодисментов и общему восторгу до меня он, конечно, не дотянул, ибо проходил трассу уже после, но и на его долю выпало немало. Всё дальнейшее занятие мы с ним летали в своё удовольствие, и Рэймонд даже показал мне парочку трюков. У нас с ним была идея поиграть в салки на мётлах, но к сожалению, мадам Хуч к подобной инициативе отнеслась резко отрицательно. Впрочем, настроения мне это тогда испортить не могло — жизнь была прекрасна и удивительна, Хогвартс был самой замечательной школой на свете, а метла — самым великолепным средством передвижения и развлечения одновременно.
|
|
| DarkFace | Дата: Суббота, 14.06.2014, 15:56 | Сообщение # 16 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 7.
Когда что-то происходит впервые, это всегда запоминается очень чётко: первые уроки, первое знакомство с однокурсниками, первые отработки… К слову, об отработках. Большинство отработок получаются каким-то совершенно нелепым образом, и вспоминая обстоятельства, при которых ты их получил, можно только удивляться и разводить руками — кажется, что сам ,s додуматься до такого не в состоянии, вестимо, кто-то другой думал за тебя в те моменты. Но нет, проходит какое-то время, и ты снова выдаёшь что-нибудь эдакое. Как? Уму непостижимо.
Свою первую отработку я получил глупо. Мы с Сидом поспорили, кто первым сможет выучить произвольное заклятие из учебника чар для первого курса — всё равно ничего действительно опасного там находиться не могло. Так вышло, что я вообще с Сидом общался чаще и больше, нежели с остальными. Методом «тыка» было выбрано «инсендио» — поджигающее заклятье. Проигравший должен был писать и давать списывать свои конспекты по астрономии до конца месяца. Поскольку состязание было придумано спонтанно, то и начато было прямо на месте, то есть в пустом коридоре возле выхода на какую-то лесенку. Действительно, кому из учителей или старост может взбрести в голову ходить в середине дня по таким местам? Так мы и пытались что-то сотворить, направляя палочки в пол, махая руками и выговаривая слова. Заклинание оказалось, однако, не самым простым в освоении, и нам пришлось потратить приличное количество времени, пока у нас не начало что-то получаться, к слову, практически одновременно. Выходило, правда, дракклы пойми что: то вылетали сплошные искры, то показывался маленький огонёк, как у зажигалки, то вылетал и потухал резкий язык пламени длиной от полуметра и более, то…
О том, что что-то пошло не так, нас оповестил дикий вопль откуда-то из-под ног. Мгновением позже к нему добавился запах палёной шерсти, а к следующему моменту мы увидели, что же произошло. От стенки к стенке с громкими криками носилось что-то мохнатое с пылающим хвостом, и этому нечто, видимо, не нравилось гореть — интересно, с чего бы? А дальше мы увидели, как может бежать на крейсерской скорости хромающий и ковыляющий пожилой человек — таковым оказался, конечно, мистер Филч.
— Что тут происходит?! Миссис Норрис! Нет!
— Агуаменти! — это донеслось уже с противоположной стороны, в то время как мы только начинали понимать, во что же вляпались. Автором заклятия оказался профессор Селвин.
Само заклинание исторгло струю воды, мигом погасившую пламя. Увидев обгоревшее и потерявшее по этой причине где-то половину шерсти животное, Филч разрывался между желанием утешить своего питомца и уничтожить нас, но поскольку нами уже занялись, то он все же решил заняться осмотром миссис Норрис. Селвин в это время методично допрашивал нас: что случилось, как случилось, и чем мы вообще занимались в коридоре перед самим инцидентом. В отличие от завхоза, он был совершенно спокоен, смотрел на нас взглядом всего лишь чуть суровее своего обычного, уничижающего, и оттого его совет не пытаться ничего приврать был ещё более убедителен. Выслушав наши сбивчивые пояснения насчёт того, как оно случилось, профессор вынес свой вердикт.
— Колдовать в коридорах запрещено, и если вы прослушали вступительную речь, полный список запретов висит на двери в кабинет мистера Филча. За это ваш факультет теряет по пять баллов с каждого. Ещё по… два балла снимается за порчу имущества, то есть школьной кошки, — на этом моменте Селвин начал было улыбаться, видимо, кошка ему не нравилась, раз он оценил ее сгоревшую шерсть в четыре балла, но сразу же себя одёрнул, — и за то, что вас на этом поймали, ещё по два. Заодно выдаю вам два дня отработок с мистером Филчем, начнёте прямо с сегодняшнего вечера. А теперь идите в свою гостиную. С мистером Филчем встретитесь сразу после ужина у дверей его кабинета.
Мы направились в гостиную и, удаляясь, слышали, как Селвин втолковывает что-то Филчу. Не знаю, что именно он говорил, но тогда казалось, что профессор убеждает завхоза не убивать нас за надругательство над животным. Сид, судя по всему, тоже думал о чём-то подобном.
— Никогда бы не подумал, что от неминуемой расправы нас спасёт Селвин…
— Ага, осталось теперь Макгонагалл собрать. Для коллекции.
— Главное, чтобы на нас вечером не отыгрались. Боязно что-то.
— Да не всё так страшно. Вряд ли Филч може реально чего-то сделать, — Сид явно переживал по этому поводу куда меньше меня. — И вообще, телесные наказания в Хогвартсе отменили ещё тогда, когда мои родители детьми были. Ты лучше представь себе, что произошло бы, если бы вместо миссис Норрис там оказалась Макгонагалл…
Представив себе горящую и носящуюся по коридору декана Гриффиндора, я не смог удержаться от смешка. Правда, боюсь, случись такое в действительности, неприятности были бы куда как больше.
— Кстати, я выиграл, — действительно, первым результат, сколько-то напоминающий то, что требовалось, получился у меня, — так что, если выживем, готовься давать списать свои конспекты. Нормальные, а не несколько строк, как это у тебя обычно бывает.
— Ладно-ладно. Спор, как и карточный долг — святое!
Вечером поджидавший нас у кабинета Филч выглядел очень, очень недовольным. Он смотрел на нас так, как будто собирался растерзать собственными руками или скормить диким зверям, или сварить заживо.
— Явились? Тряпки в руки и сегодня ночью вы будете протирать кубки и прочие знаки отличия в зале наград. Чего стоите?! — рявкнул завхоз совсем уже суровым голосом. — Никто за вас это не сделает. Жаль, что телесные наказания отменили: вот я бы вам показал, как правила нарушать и над смотрителем издеваться! У меня в подсобке такая коллекция есть… Ничего, я верю, что их однажды вернут, и тогда вы у меня ещё попляшете!
Филч бормотал про себя всё то, что хотел бы с нами сотворить, всю дорогу до Зала трофеев, и мы успели много раз благословить тот день, когда к учениками запретили применять телесные наказания. Интересно, кто вообще набирает в Хогвартс персонал с настолько ярко выраженными садистскими наклонностями? Или просто больше никто не соглашался на подобную работу?
Полирование тряпками разного рода полочек, значков, кубков и витрин — занятие скучное, ничего особенного из себя не представляющее. Вернее, для меня такая работа была в порядке вещей — сидишь себе, трёшь, что нужно, и о чем-то своем думаешь. Сиду-то, выросшему в нормальной магической семье, приходилось сложнее, и он нашей отработкой был явно недоволен. Тем более, палочки у нас на всякий случай отобрали, и всю работу приходилось делать руками. Да и палочки нам вряд ли помогли бы, только если в недавно разученной Вингардиум Левиосе попрактиковаться, и покидаться тряпками в полки.
Я же во время работы заинтересовался всеми наградами, которые находились в пределах моей досягаемости: кубками, медалями, грамотами — чего там только не было. Хорошо хоть, что награды там хранились не со времён основателей, а за последние лет сто, не больше.
Удача улыбнулась мне, когда я вдруг увидел имя Тома Риддла на награде «За особые заслуги перед школой», датированный 1943-м годом. Наконец-то нашлось новое упоминание о Нём, том человеке, который преследовал меня в моих собственных мыслях. Это выглядело, как настоящий знак свыше. Значит, он оставил упоминания о себе в Ховартсе, и надо только хорошо их искать, если хочешь получить информацию. Это мотивировало на дальнейший поиск упоминаний, по которым, возможно стало бы понятно, в каком направлении двигаться по жизни.
Вскоре завхозу надоело всё время наблюдать за нами — или у него просто обнаружилась недоделанная работа — и он временно нас покинул, напоследок сказав, что через некоторое время придёт проверить, как мы справляемся, и лучше бы нам к этому моменту закончить работу, причем сделать все качественно. Когда он, наконец, ушёл, захотелось отдохнуть, лечь на стол и просто ничего не делать, но угроза держать нас здесь, пока всё не будет вычищено до блеска, возымела действие и, тихо переговариваясь, мы продолжили заниматься своей работой. Вскоре оказалось, что наличие в зале наград будущего ужаса всея Магической Британии не является единственным сюрпризом за этот вечер.
— Гарри, говоришь, ты ничего не знаешь о своих родителях? — задумчиво произнес Сид, глядя на одну из полок, где стояли спортивные кубки.
— Нет. Вообще ничего, кроме того, что их убил Сам-знаешь-кто или его слуги. А что такое?
— Да тут вот есть квиддичные кубки середины семидесятых, их Гриффиндор получал. И там в списках команды в качестве ловца вписан Джеймс Поттер. Это твой отец?
— Не знаю, но скорее всего да. Надо будет уточнить. Дай я тоже гляну!
— Да я-то что. Смотри, мне не жалко.
Вот так я впервые узнал что-то о своих родителях, а точнее, об отце. Он действительно оказался игроком гриффиндорской команды по квиддичу, ловцом. В этот же вечер Сид просвещал меня по поводу самой игры — до этого у меня не было особых поводов интересоваться. Правила, в целом, довольно просты, но при этом сама игра, если рассматривать её с маггловской точки зрения, довольно странная. Играют в квиддич командами на мётлах, по семь человек в каждой. На противоположных концах стадиона находятся кольца — всего по три кольца с каждой стороны — и в эти кольца забрасывается квоффл, достаточно большой кожаный мяч, зачарованный на замедленное падение. Забрасыванием и отбиранием квоффла друг у друга занимаются по трое человек из каждой команды — охотники. Кольца команды защищает вратарь — функция у него такая же, как и у вратарей в маггловских играх с мячом. Помимо квоффла по полю летают два мяча поменьше, зачарованные на удар по ближайшему игроку — бладжеры. По ним бьют битами два человека из каждой команды, пытаясь попасть по противнику, и такие игроки зовутся загонщиками. Но это ещё не всё: существует ещё один маленький и плохо заметный мячик, снитч, летающий на больших скоростях. Его поимкой занимается ловец. Как только снитч пойман, игра прекращается, а команда, чей ловец поймал снитч, получает сто пятьдесят очков. Для сравнения, за каждый закинутый квоффл дают по десять очков. Поэтому чаще всего выигрывает команда, чей ловец поймал снитч, то есть по сути один игрок значит немногим меньше, сколько остальные члены команды, вместе взятые. Магглы посчитали бы подобное дикостью, появись что-то такое в их играх, но волшебники не жаловались, и квиддич был самой популярной игрой.
Так вот, отец мой, оказывается, занимал в гриффиндорской команде ключевую роль, начиная, кажется, с третьего курса — и всё это время кубок оказывался у его факультета. Да, таким достижением действительно можно гордиться! Если я что-то и понимаю в жизни, то девчонок у него должно было быть немерено. Тогда я, правда, думал не о девчонках, а о том, что у моего отца наверняка был очень известным в школе человеком. Забавно вышло: отец мой был школьной знаменитостью, владелец палочки с такой же начинкой, как у меня, стал печально известен далеко за пределами Магической Британии, а обучаясь в Хогвартсе, получил высшую из возможных наград. А я, что я могу сказать про себя — даже если сравнивать меня с отцом, а не с Томом Риддлом?
Остаток отработки, как и следующий вечер, прошли без эксцессов. Оказалось, что у моего отца была ещё пара медалек, помимо имени в списках команды Гриффиндора, да и Риддл получил за время учёбы не только медаль «За особые заслуги перед школой», но и несколько наград помельче. Впрочем, после увиденного, такое уже не впечатляло, а скорее было в порядке вещей. Ради интереса поискали награды и нынешних учителей, и что интересно — нашел. Например, у того же профессора Бартемиуса Крауча, оказывается была медаль «За безупречную учёбу». Когда мы попытались представить себе мистера Крауча, тогда ещё совсем юного, принимающего награду из рук директора, с обычным выражением «морда кирпичом», нас с Сидом пробрал смех, и не вовремя вошедший мистер Филч был крайне недоволен нашим хорошим настроением.
Следующую отработку я получил куда более банально, но всё равно глупо. Зазевался на зельях и не обратил внимание на слова профессора, что перед добавлением последнего ингредиента в гербицидное зелье (то есть слизи флоббер-червя) надо обязательно дать зелью постоять на среднем огне. В результате жидкость внутри котла запузырилась и вверх поднялся столб пены фиолетово-зелёного оттенка, осевший на стол вокруг и запачкавший мне руки и мантию.
— Ну что, оттенок правильный. Так что мистер Макмиллан, — обратился профессор к моему соседу, — получает «удовлетворительно», забирает котёл и убирается с глаз моих, пока я не снял с него баллы. В следующий раз советую вам контролировать деятельность своего напарника, и возможно, у вас получится что-то более приемлемое. А вот мистер Поттер за свою невнимательность получает минус балл в копилку Хаффлпаффа и отработку сегодня же вечером, у меня, — Селвин смерил меня взглядом, от которого хотелось провалиться сквозь землю — а сейчас без помощи магии очищает все, что испачкал. Тряпки в дальнем шкафу. И настоятельно рекомендую вам управиться до конца урока.
На отработку в тот день помимо меня пришёл ещё один первокурсник — гриффиндорец Невилл Лонгботтом, слегка полноватый и довольно скромно выглядящий мальчик с соломенными волосами. По его внешнему виду сложно было сказать, что происходит он из старинной магической семьи, но дело, тем не менее, обстояло именно так. Сид, по моей просьбе просветивший меня немного в первый месяц учёбы по поводу наиболее известных магических семей, также упоминал, что родители его занимают относительно высокие посты в министерстве.
Сама отработка заключалась в том, что мы, придя в кабинет зельеварения со своими котлами, занимались изготовлением тех зелий, что были нами испорчены, время от времени отвечая на вопросы профессора Селвина и объясняя, почему мы совершаем те или иные действия. Если наши ответы его не устраивали, тогда он пояснял нам, что и как на самом деле происходит, и зачем то или иное действие нужно. Правда, если отвечать на его вопросы плохо, можно было схлопотать очередные снятия баллов с факультета. Как профессор умудрялся общаясь с нами, напаррельно проверять чьи-то эссе, я не знаю — видимо, у преподавателей имеется суперспособность делать множество дел сразу, не иначе.
Когда мы закончили варку гербицида и нас, наконец, отпустили, Невилл собрался и ушёл почти сразу, а я немного замешкался. Произошло данное событие менее чем через месяц после натирания кубков под надзором Филча, и стремление выяснить информацию о своих родителях было на волне случившегося очень даже сильным, а Селвин, насколько я мог заметить, учился в Хогвартсе примерно в то же время, плюс-минус несколько лет. При этом спрашивать его самого было, наверное, ещё более боязно, чем задавать подобные вопросы профессору Макгонагалл. Селвин, тем временем, заметил мое замешательство.
— Что случилось, мистер Поттер? Вас здесь что-то задерживает? Вы что-то хотели что-то узнать? Так спрашивайте, не тяните время.
— Э-э-э… а-а-а… видите ли… я слышал, вы учились в одно время с моими родителями… я ничего о них не знаю — я сирота. Я подумал, что вы, возможно, сможете что-то рассказать. Я слышал, что Поттеры были известной семьёй, и вы можете что-то о них знать, — примерно так, сбивчиво и запинаясь, я рассказал, что именно меня интересует. К концу моей речи в глазах преподавателя блеснул огонёк, как я надеялся — интереса.
— Знаете, нет ничего постыдного в желании узнать больше о родителях и семье, которой вы лишились, — начал Селвин. — Вызывает презрение скорее нежелание этого делать. Лично я о вашей матери ничего не знаю вообще, даже имени. Об отце, Джеймсе Поттере, тоже могу сказать очень мало, — на этом моменте профессор ненадолго задумался, сделав паузу. — Что я про него помню? Учился он в Гриффиндоре, на три курса младше меня, дружил с Сириусом Блэком — не самая приятная компания, скажу я вам. Его потом изгнали из рода. Блэки, конечно, строгие в этом плане, но определённые выводы из этого факта сделать можно. Кто-то ещё в их компанию входил, но про них я не могу ничего вспомнить. Самого вашего отца с Блэком я, будучи старостой, несколько раз ловил за нарушением правил, они такое практиковали, — он внимательно посмотрел на меня. — Лучше вам подобного не повторять. Играл в квиддич, учился вроде бы хорошо, но точно сказать не могу. Рекомендую спросить профессора Макгонагалл или Крауча, они должны знать больше. Минерва, правда, больше скажет про его учёбу и квиддич, а мистер Крауч сможет рассказать, как они выглядели со стороны учеников другого факультета, Райвенкло. Спрашивать на эту тему в подходящий момент их не бойтесь — они прекрасно поймут ваше желание, как его понял бы любой приличный волшебник. Я вам всё пояснил, или осталось что-то непонятное?
— А Блэк, который Сириус… вы что-нибудь знаете про него?
— Погиб в самом конце войны. Подробностей не знаю.
— Спасибо. Я тогда пойду? Спокойной ночи, профессор Селвин.
Так образ моего отца начинал формироваться всё более и более чётко, обрастать хоть какими-то деталями. Теперь он представлялся мне эдаким смелым парнем, которому всё по плечу. Наверняка популярный, весельчак, превосходно летал на метле и не боялся нарушать правила. Неужели из всего этого меня с ним объединяет только любовь к полётам, или есть ещё что-то?
Памятуя о своём успехе с профессором Селвином, Крауча я спросил не во время отработок — на отработки по ЗОТИ я вообще на первом курсе не попадал, — а просто после очередного занятия под его руководством.
— Значит, вы хотите узнать, что мне известно о твоих родителях? Лили Эванс и Джеймс Поттер, да? — мистер Крауч ненадолго задумался, и кивнул на стул рядом со своим столом, — Садись, что стоишь-то. Это может немного затянуться. Только сразу вопрос: ты хочешь узнать, какими они были в действительности, или нарисовать в голове образ тех людей, которых ты мог бы любить?
Я задумался, и даже не сразу понял, о чем это Крауч говорит. Но все же сказал, что хотел бы узнать, какими они были на самом деле.
— Что тебе о них уже известно? — профессор посмотрел мне в глаза, как всегда безразлично.
Я изложил все скудные сведения, которые только смог обнаружить к этому моменту, после чего он поведал мне то, что знает сам.
— Лили Эванс… магглорождённая, хорошо училась, насколько мне известно. Была дисциплинированной, и вообще очень любила нести справедливость в массы. До какого-то момента дружила со слизеринцем, Северусом Снейпом, — он говорил ровным тоном и довольно быстро, впрочем, как обычно, когда не надо было объяснять сложные вещи. — Отвечая на невысказанный вопрос: это запомнилось потому, что встречается такая ситуация весьма редко. Как ты мог заметить, факультеты Гриффиндор и Слизерин находятся в перманентном противостоянии, а прошлая война такое положение вещей усугубила ее больше. Что здесь творилось ближе к её концу, тебе лучше не знать, но со вступлением в должность профессора Селвина и исчезновением Сам-знаешь-кого всё более-менее успокоилось.
Говорил он, действительно, довольно долго, время от времени прерываясь на вставки о событиях, не относящихся к жизни моих родителей напрямую, но косвенно на неё повлиявших. Так, например, я узнал, что Северус Снейп впоследствии стал Пожирателем смерти — так называли себя слуги Волдеморта. После исчезновения Волдеморта и оправдания на процессе, он уехал из Британии, кажется, в маленькую магическую деревню на Фолклендские острова и живёт теперь там, периодически заявляя о себе в научных кругах. Сам Барти неплохо знал слизеринцев, по его словам, потому, что довольно много общался и дружил с младшим братом Сириуса Блэка, Регулусом.
Про маму и папу своих я узнал немало, больше, конечно, про отца. Если сократить ту информацию, которую мне рассказали, то получается примерно такая картина. Джеймс Поттер действительно был из числа людей, которые считают, что им по плечу всё или почти всё — и что интересно, у него действительно практически всё получалось. Возможно, это было даже не к лучшему. Лучший квиддичный ловец, симпатичный и неплохо сложенный, учащийся по большинству предметов на «превосходно», при этом весёлый и наплевательски относящийся к правилам — неудивительно, что он был самой популярной персоной в Хогвартсе, особенно, на старших курсах. При этом, правда, развилась самовлюблённость и самоуверенность — но большинство поклонников и поклонниц не замечали этого или не обращали внимания. Джеймс привык, что ему можно всё. В его компанию входило всего четыре подростка — все с одного курса Гриффиндора — они называли себя мародёрами. Довольно неприятное название, если вдуматься. Помимо Поттера и Блэка, которые были лидерами компании, туда входили некто Ремус Люпин и Питер Петтигрю. Ремус на старших курсах был старостой, а что стало с ним после выпуска, Крауч не знал. Петтигрю, по его словам, работал где-то в министерстве, но точной должности профессор назвать не мог.
Мародёры в школьные годы больше всего любили развлекаться и быть в центре внимания — по крайней мере, это было верно для Джеймса и Сириуса, а остальные им потворствовали. В перечень их развлечений входили, в том числе, и шутки над окружающими, далеко не всегда безобидные. С тем же Снейпом они всегда были чуть ли не на ножах, а потому слизеринцу перепадало особенно часто. Примеров мне приводить не стали, просто упомянув о том, что случалось… разное. В общем, картина, на мой взгляд, выходила не самой приятной: отец был кем-то вроде Дадли, но с мозгами. Или наоборот, приятной. Все таки лучше быть клевым «плохим» парнем, чем незаметным идиотом, каким я видел себя.
Про маму всем было известно гораздо меньше. Видимо потому, что она была магглорожденной, но не такой занудой, как Гермиона, чтобы ее запоминали. На пятом курсе она, как и Ремус, стала старостой. Примерно в то же время они разругались со Снейпом. Училась она почти по всем предметам на «превосходно», ещё лучше отца. Учителя её очень любили и нередко ставили в пример даже юному Барти, что не сказывалось положительно на его самолюбии. Моего отца учителя тоже в основном хвалили за успеваемость, но в меньшей степени, если не считать Макгонагалл, которая в нём души не чаяла и нередко могла спустить с рук не слишком серьёзные шалости. В школьные годы Лили постоянно воевала с мародерами, шутки которых казались ей не то жестокими, не то просто глупыми. Тем удивительнее, что к концу обучения родители нашли друг друга и, как слышал Крауч, поженились вскоре после окончания школы, но к тому моменту и Джеймс стал более… сдержанным. Вроде бы это все, что я тога смог узнать.
После рассказа Крауча я понял, что мой отец не был идеальным, зато образ его стал мне гораздо ближе и гораздо более объёмным. Он как-будто стал для меня немного живым и близким, хоть я сразу посчитал, что с отцом мы совершенно разные люди. Зато теперь я знал, что они точно не алкоголики и наркоманы, как о них рассказывала тётя Петуния, и этот факт радовал непередаваемо. И волшебниками они, скорее всего, были выдающимися, раз так хорошо проявляли себя во время учёбы — и мне хотелось хоть в этом, по возможности, соответствовать, как им, так и Волдеморту.
По поводу Снейпа, наверное, стоит сказать, что его справочник, состоящий из четырёх томов, больших и толстых (и напечатанных мелким шрифтом), изданный в 1988-м году при поддержке Люциуса Малфоя — отца белобрысой слизеринской моли, не иначе, входил в перечень рекомендуемой дополнительной литературы от профессора Селвина, который назвал его наиболее полным и грамотно составленным справочником по данному предмету, который он когда-либо видел.
К Макгонагалл я подойти всё же побоялся — сам затрудняюсь объяснить, почему. Тем не менее наш с ней разговор на эту тему состоялся, хоть и значительно позже, ближе к весне.
На одном из уроков по полётам, когда я летал в своё удовольствие и отрабатывал различного рода приёмы, декан Гриффиндора просто проходила мимо и сделала мне комплимент, сказав, что летаю я так же хорошо, как мой отец, после чего я выровнял метлу, спрыгнул перед профессором, и задал все же свой вопрос.
— Извините, а можно попросить вас рассказать о нём? Дело в том, что я очень мало знаю о своих родителях…
— Да, конечно, — казалось, МакГонагалл тоже немного растерялась, правда, не знаю отчего, — Как же я могла забыть, что тебя воспитывали магглы, которые ничего не знали о школьных годах родителей?! Такие замечательные волшебники! Гарри, приходи сегодня после урока ко мне в кабинет, и я расскажу тебе немного о них.
— Спасибо, профессор Макгонагалл, я обязательно приду, — выпалил я и на радостях понёсся покорять новые вершины в управлении метлой.
Сама информация, полученная от Макгонагалл, не оказалась по-настоящему ценной, после того, что я уже успел узнать: что-то мне рассказывали до неё, что-то я смог додумать сам. Тем не менее, к портретам моих родителей после разговора с профессором трансфигурации добавилось не так уж и мало интересных штрихов. Но больше всего поход к Макгонагалл запомнился мне, конечно, не этим. Когда я подошёл к кабинету, меня встретили, поправили на мне мантию, чтобы я «соответствовал облику приличного молодого волшебника», усадили за стол и напоили чаем с печеньем. Это само по себе было довольно-таки удивительным, но когда такое исходит от Макгонагалл… было ощущение, что ветер высушил море, в пустыне полил ливень и где-то в далёкой Антарктиде выросла дубрава. До этого дня профессор представлялась мне главным поборником правил в Хогвартсе, вечно строгой, редко кого-либо хвалящей или просто улыбающейся. А теперь она угостила меня чаем с печеньем, принесла альбом с колдографиями и нахваливала моих родителей (хоть и признавала, что Джеймс с Сириусом были теми ещё сорванцами) .Чем не разрыв шаблона. Наверное, только после этого вечера я стал относиться к ней сколько-то тепло — раньше всё больше боялся заслужить её немилость.
Сейчас, конечно, все это кажется ерундой. Ну, естественно, все учителя — такие же люди, со своими тараканами в голове, интересами, любимыми блюдами, а то и выпивкой. В одиннадцать лет воспринимаешь их иначе. Они — не люди, а образы.
Из новой полученной информации стоит упомянуть, что родители мои сражались после окончания школы, как и многие достойные волшебники, против Сами-знаете-кого, но когда я попросил рассказать об этом подробнее, профессор стушевалась и объяснила мне, что об этом стоит поговорить, когда я подрасту — сейчас слишком рано. Ещё она, хоть ничего и не знала о судьбе Ремуса Люпина в послевоенное время, пообещала напомнить обо мне Питеру Петтигрю. Наконец, перед тем, как мы расстались, она отдала некоторые колдографии родителей мне, и когда я уже собирался уходить, тихо спросила.
— Ты сам выбрал Хаффлпафф? Я думала, что ты будешь учиться в моем факультете.
— Да, сам, — я оглянулся, и посмотрел на МакГонагалл. Вопрос мне показался странным: неужели ей не все равно?
— Почему?
— Я… я так хотел, — довольно твердо ответил я, сам от себя не ожидал.
— Хорошо, — профессор улыбнусь, — ступай.
Я вышел из кабинета, прижимая к себе самое ценное — фотографии. Потом, когда мне будет грустно, одиноко, когда будет требоваться поддержка или нужно принять решение — я всегда буду смотреть на колдографии родителей, вечно молодых и счастливых, из тех времён, когда всё было замечательно, мир прекрасен и наверняка понятен, а я существовал разве что в планах. И знаете, это помогает. Такое ощущение вечности…
|
|
| DarkFace | Дата: Пятница, 20.06.2014, 00:12 | Сообщение # 17 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 8.
Про уроки говорить я не стану. В какой-то момент вступления везде закончились и началась рутина, и не сказать, чтоб это было очень уж интересно. Хотя, конечно, учиться волшебству гораздо более увлекательно, чем маггловским наукам. Тем не менее, давалась учёба довольно тяжело, особенно, предметы вроде зелий, да и та же трансфигурация продвигалась со скрипом. В гербологии было мало особенно сложных вещей, но ковыряние в земле лично мне не доставляло особенного удовольствия, и я уже тогда понял, что свое будущее с чем-то подобным никогда не свяжу. Астрономия, наоборот, скорее нравилась, но возможно, это из-за обстановки, в которой мы ей занимались. Чары были интересны, но теоретическое обоснование плавило мозги только так — тут дело обстояло чуть ли не сложнее, чем с зельями. Вроде бы, объясняют тебе хорошо и понятно, а как только требуется повторить материал, в голове какая-то абсолютная пустота.
Первые уроки полётов после сдачи экзамена мы на пару со Скоттом или по отдельности пытались отрабатывать какие-то трюки или просто летать в своё удовольствие, но вскоре обнаружили, что вдвоём летать не слишком интересно. По крайней мере, Рэймонду — я-то рад был находиться в воздухе чуть ли не сутками напролёт, не уставая, пусть даже и в одиночку. Вскоре к нам, правда, присоединился третий сдавший, а точнее третья — это была Эвелин Черри-Гаррард, с Райвенкло. Мне она запомнилась в том числе своим рассказом про то, что родители дали ей имя в честь маггловского писателя — я даже поставил себе мысленную заметку выяснить что-нибудь про писателя с именем Эвелин*. Можно было, конечно, просто спросить у самой Эвелин, но я в таких ситуациях всегда боялся показаться идиотом. Вдруг окажется, что все его знают и читали, а я нет. Выяснил, правда, несколько позже окончания первого курса. Забавно, но оказалось, что читал и нежно любит его книги даже не Квиррелл, а профессор Крауч — довольно-таки интересный факт, учитывая изолированность среднестатистического чистокровного волшебника от маггловской культуры. Возвращаясь к теме полётов: мы подумали и решили, что если помогать тем, кто с чем-то из программы не справляется, то мы приблизим тот момент, когда вся группа сдаст задание и можно будет вволю налетаться. Так что после получения разрешения от мадам Хуч мы помогали отстающим ученикам выполнять несложные упражнения, которые должны были развить у тех контроль над метлой. Поскольку Сид, в общем-то, нормально справлялся, если даже не шёл с опережением, то мне досталась Сьюзен. Удивительно, но несмотря на то, что она, в отличие от меня, с детства росла в магической семье, мётлы почему-то вызывали у неё некоторый испуг, и вот теперь, с моей помощью, она его преодолевала. Не знаю, насколько это моя заслуга, но после того, как контролировать её начал я, результаты действительно стали улучшаться довольно-таки быстро. К концу полугодия страх её перед полётами практически исчез, а программу она уж если не перегнала, то догнала точно. Вообще, если кому-то от нашего рвения и прибавилось мороки, так это мадам Хуч, потому что ей теперь приходилось смотреть ещё и за нами.
На истории магии, когда все четверо из нашей, случайно сложившейся на первом занятии компании, более-менее освоились с правилами, вдруг оказалось, что присоединиться к увлечению желают ещё несколько человек. По совету предприимчивого Нотта было решено во время этого скучного и вызывающего зевоту урока обучать игре не просто так, а за коробку шоколадных лягушек или чего-то подобного с каждого, кто хотел научиться играть. Видимо, слизеринец решил преподать жизненный урок нехитрым хаффлпаффцам — ничего не должно быть бесплатно, но поедались сладости всеми сразу, включая того, кто оплачивал ими наш труд, прямо во время самого процесса, на уроке. Такое распределение оплаты казалось нам тогда правильным. К зиме, когда многие уже научились игре и поток желающих несколько иссяк, была придумана новая забава с вистом. Теперь при подсчёте очков проигравший должен был на спор прямо при остальных съесть дюжину драже «Берти-Боттс», а это, скажу я вам, то ещё испытание. Эти драже являются по сути хулиганским, шуточным продуктом. Они могут иметь какой угодно вкус, от шоколада до полыни или даже нефти. При этом в одной пачке все драже имели разные вкусы, так что можно представить себе, какие ощущения должен испытать человек после дюжины разных «берти-боттсин». Я вот разок проиграл и точно могу сказать, что чувства далеки от приятных. Хорошо хоть, даже от самых противных вкусов рвоты ни с кем из нас не случилось — наверное, производители предусмотрели такой момент.
По ЗОТИ, равно как и по полётам на мётлах, я обнаружил себя в числе успевающих, несмотря на то, что остальные в своей массе считали теорию по этому предмету не сильно легче тех же чар. Мне же по каким-то причинам данный предмет давался легко и казался понятным едва ли не интуитивно (когда те же тексты по варке зелий и влиянию на них тех или иных условий, компонентов и материалов оборудования приходилось перечитывать много раз, прежде чем до меня начинал доходить смысл написанного, а не только рецепт микстуры), и нередко я на этих уроках зарабатывал баллы своему факультету и активно задавал непростые вопросы преподавателю. Крауч, тем не менее, отвечал на своих уроках на любые относящиеся к делу вопросы, практически не меняя интонации, но я чувствовал, что на самом деле ему нравится мой интерес и понимание происходящего.
Кстати, на Хеллоуин мы выяснили, что весьма своеобразное чувство юмора у нашего профессора было, несмотря на то, что по его типичному поведению сложно было заподозрить у него наличие каких-либо чувств вообще. Тогда же, днём, во время урока, он раздавал нам результаты проверочной работы на усвоение материала, и Меган Джонс, не слишком обрадованная своим «троллем» за незнание предмета решила давить на жалость.
— Но, но… профессор, у меня сегодня День Рождения! Вы же можете накинуть за это пару баллов, в качестве подарка?
Крауч, не произнося ни слова, одним взмахом палочки, призвал обратно к себе ее работу. Произвел над ней еще несколько жестов, и вернул Меган, с нехитрыми словами:
— С Днём рождения!
Мы подбежали посмотреть, действительно ли профессор прислушался к просьбе ученицы, и увидели там довольно странную картину. Теперь на листе, вместо банальной надписи «тролль» красовался тролль настоящий, хоть и нарисованный. В руках у него были дубинка и букет цветов, которыми он пытался жонглировать, и, видимо, не умея особо это делать, перебегал от одного края листа к другому, чтобы поймать то букет, то дубинку. Лицо выражало всю, свойственную горным троллям, тупость.
Меган была готова разреветься от обиды. И Крауч, должно быть, решил помочь ей с этим.
— Мой предмет имеет своей целью научить вас самозащите. Вы ведь не думаете, что если встретите горного тролля, вам будет достаточно сказать: «Не убивай меня, у меня сегодня День Рождения?» — совершенно ровным тоном заметил профессор Крауч, не обращая внимания ни на наши смешки, ни на обиженную Джонс.
Меган все-таки разревелась и выбежала в слезах из кабинета, оставив там лежать свою разрисованную работу, но профессор на это никак не отреагировал — Крауч, в принципе, на моей памяти, как правило, ни на кого не давил, но и утешения от него дождаться было сложно. Мы же тем временем всё ещё рассматривали работу, хотя кто-то из девчонок и побежал утешать подругу. В этот момент Сид выдал весьма странный, но в целом довольно логичный вопрос:
— Интересно, а на такие рисунки могут действовать какие-нибудь чары? Не на бумагу, а на самого тролля.
— По идее, наиболее простые заклинания будут действовать именно так, как запланировано, — это профессор Крауч после секундной заминки решил ответить на адресованный в никуда вопрос. — Главная проблема будет именно в том, чтоб направить их непосредственно на рисунок. На втором курсе у вас по такому методу будет практика на чарах, когда вы должны будете попасть в движущуюся точку на плакате. Помогает улучшить меткость заклятий.
— Вингардиум Левиоса! — Сид решил попробовать последнее, выученное нами на уроках чар, заклинание на рисунке. Лист бумаги взмыл в воздух, и вскоре разочарованный Сид приземлил его обратно на стол.
Но сдаваться мой приятель не пожелал, и с третьей попытки эффект, наконец, удался. Правда, пришёлся он почему-то не на тролля, а на его дубинку: она поднялась на несколько строчек и начала выписывать вензеля по всему листу. Позже мы вспомним, что произошло такое недоразумение потому, что на живых существ взаимодействовать таким заклинанием нельзя. С другой стороны, а можно ли считать нарисованного и оживлённого чарами тролля живым существом, и если да, то в какой степени? После того, как Сид случайно угодил дубинкой по заду тролля и тот начал смешно и нелепо подпрыгивать, придерживаясь за ушибленное место, Шеклтон нашёл себе новое развлечение: теперь он специально бил и пинал несчастное существо по тем местам, по каким удавалось попасть. Продолжилось это — увы — недолго. Через несколько ударов Сид угодил троллю точно по голове, и тот рухнул как подкошенный, потеряв сознание.
— Один балл Хаффлпаффу за нейтрализацию опасного монстра, — подал голос из-за спины профессор Крауч, про существование которого в кабинете мы уже успели забыть. — Надо было бы ещё снять парочку за издевательство над бедным животным, но пусть этим занимаются преподаватели по другим предметам. Главное, в бою применяйте что-нибудь более эффективное, если что-то подобное приключится.
Забрать с собой работу Меган мы с Сидом не решились, и дальнейшая её судьба мне неизвестна, но отношение моего друга к профессору ЗОТИ явно совершило качественный скачок, о чём он мне не преминул сообщить мне на пути в Большой зал к ужину.
— Знаешь, а ведь Крауч реально крут! Я и не думал, что он на что-то подобное способен. Было весело.
— Ну, он мог бы как-то менее резко с Меган… хотя, ему виднее, наверное…
— Да ладно тебе! Не хватало ему только каждую сопливую ученицу утешать! Не думала же она, что ей в честь дня рождения поставят «превосходно» ни за что? Забей и не думай об этом, каждого жалеть — сил никаких не хватит.
Я не стал с этим спорить. Хотя, Меган было всё-таки жалко. Но когда мы вошли в зал, все предыдущие мысли вылетели у меня из головы: такого великолепия я не видел раньше никогда, даже когда тётя с дядей украшали дом к Рождеству или дню рождения Дадлика. Да что уж там Дурсли, даже на Косой Аллее я не видел ничего настолько нереального! Огромный зал, в котором мы каждый день ели, тот самый, со звёздным небом на потолке, теперь был полностью украшен атрибутикой наступившего праздника. Особое впечатление производили тыквы размером с кареты (да, таких бы не постеснялась любая Золушка!), скалящиеся жуткими вырезанными по мякоти рожами сверху. Как выяснилось, такой вот урожай вырос на огородике Хагрида — всё любовью и драконьим навозом, как он сам комментировал подобное. Хеллоуин, пожалуй, можно было назвать днём триумфа лесничего — не так уж и мало волшебников хотело выразить ему восхищение результатом «любви и драконьего навоза», а наш декан рассыпалась в комплиментах даже более прочих, сама-то она, видимо, знала, каких усилий требуют такие вот плоды. И, наверняка, профессор Спраут и подозревала, что дело далеко не в навозе.
Почти все блюда на столах в этот вечер содержали в качестве одного из ингредиентов тыкву (видимо, туда девалось всё, что было вырезано для страшных рож, кружащих под светом свечей над залом), и такое меню выделялось даже на фоне обычного обилия тыквенных блюд в Хогвартсе. Тяжело, наверное, приходилось тем, кто терпеть не может блюда из этих плодов. Но я мог — после жизни с Дурслями будешь рад любой съедобной и хорошо приготовленной пище, а кормили в школе очень даже хорошо. Фирменным блюдам тёти Петунии здешние яства, может, и уступали, но по сравнению с обычной пищей были лучше на порядок. А тётка моя вообще хорошо готовила — жалко только, что старалась она исключительно для Дадлика. Тогда я был счастлив побывать на этом празднике жизни, и даже отсутствие культурной программы при таких приготовлениях обстановки меня ни капельки не смутило. Даже Меган, придя в Большой зал, немного повеселела, по-видимому, оставив печальные мысли за его пределами.
Вечером, после ужина, в честь праздника в гостиной факультета устроили чемпионат в плюй-камни, но я получил за день слишком много впечатлений и не дождался его окончания — принять в нём участие у меня даже мысли не возникло. Если говорить об игре вкратце, то целью в ней является выбивание камней противника своими за пределы расчерченного поля. Броски производятся с одного края по прописанным правилам. Коронной фишкой игры является то, что при выбивании фишки зачарованные камни способны довольно прицельно «плюнуть» в проигравшего жидкостью. Собственно, отсюда и название. Следующим утром я успел пожалеть о своём скоропалительном решении пропустить игру, поскольку победителем оказался Брайан Фосетт, который на факультете слыл одним из самых чтящих правила учеников. Собственно, по этой причине его, скорее всего, и избрали в старосты. Тем удивительнее лично для меня оказалось его увлечение данной игрой. Говорили, что одной из частей главного приза был бочонок сливочного пива производства пивоварни острова Мэн, и во время отмечания победы было устроено торжественное распитие оного — Фосетт оказался совсем не жадным и поделился призом с болельщиками и менее удачливыми участниками состязания. Я же всего этого не застал, а жаль.
В принципе, старшекурсники время от времени устраивали какие-то развлекательные мероприятия для себя (и мы потом тоже стали, но об этом как-нибудь позже), и на такие вещи никто особо внимания не обращал. Профессор Спраут, конечно, нередко навещала подопечных, но не появлялась в гостиной каждый вечер, так что время после ужина, и даже после отбоя, можно было проводить в своё удовольствие. Правда, никто не гарантировал, что там будет удобно учиться и писать эссе, но тумбочки и парочка маленьких столиков были и в спальнях, так что до отбоя можно было заниматься и в них, не говоря уже о таком помещении как библиотека. Впрочем, конкурсы в гостиной устраивали не так уж и часто, так что учиться в обычное время по вечерам можно было и здесь. На самом деле, если есть на нашем факультете то, что мне нравится безоговорочно, то это наша гостиная. В ней всегда уютно, редко когда бывает скучно и почти всегда кто-то есть. Например, иногда какой-нибудь чересчур утомившийся старшекурсник мог заснуть прямо на одном из пуфиков (и мы, мы тоже… немного позже засыпали там же, хоть и поняли, что дело, скорее, не в утомлении, а в хорошем огневиски), а кто-то просто засиживался до поздней ночи.
Старосты относились к подобному философски: пока никто не буянил или не начинал сильно мешать остальным, его не трогали. Зато, как только что-то неправильное случалось или грозило случиться, виновника отлучали от развлечений на довольно-таки долгий срок. Поэтому почти все подвиги и сомнительные достижения происходили за пределами гостиной. В общественном шкафчике всегда лежало что-нибудь полезное, и мы, первокурсники, тоже клали туда иногда, что могли, в основном что-то из сладостей. Многие делились присланным из дома, кто-то тем, что достал или сделал сам, а мне делиться в то время было просто нечем — поэтому я положил туда за полгода только единственную коробку выигранных в вист шоколадных лягушек (очень понтовая карта в тот день пошла) и изредка приносимые вкусности с обеда или ужина, из тех, что подавали не каждый день и что не портились долгое время. Больше я положить всё равно ничего не мог, так что старался пользоваться шкафчиком на первом курсе пореже — очень не нравилось чувствовать себя живущим за счёт других, было в этом что-то неправильное. Не положено таким образом поступать, и точка.
Тогда я в общественной жизни факультета практически не участвовал, так что мало что интересного вспоминается по этому поводу, да и праздники, ранее мной не виданные, затмили большинство полученных впечатлений. А так, я общался с учениками своего факультета, потихоньку узнавал студентов со всего курса и не только… что тут рассказывать?
Разве что надо упомянуть, что в зимний период времени никакого отопления на весь замок не предусмотрено, а зимы в Шотландии будут похолоднее, чем в южной части острова. Поэтому зимой вне гостиных становилось довольно холодно, а на уроках ученики мёрзли и каждый старался согреть себя, чем мог. Когда во время зелий, отличавшихся тем, что проходили они в наиболее холодной части школы, кто-то не выдержал и спросил, можно ли наложить согревающие чары, профессор снизошёл до некоторого пояснения.
— Конечно же, нельзя. Молодые волшебники должны вырасти неприхотливыми и готовыми применять полученные навыки в любой обстановке. Но совсем замёрзнуть вам никто не даст, в замке на самом деле есть обогревающие чары, но согревают они строго до нужной температуры. Здесь поддерживается температура в четыре-пять градусов по Реомюру и семь-восемь — в коридорах. А теперь пора прекратить спрашивать глупости и заняться делом.
Кстати, в волшебном мире с температурными шкалами дела обстояли несколько иначе, нежели в маггловском. О принятой здесь системе нам рассказывал тот же Селвин, когда говорил о варке зелий, требующих поддержания определённой температуры. Как он рассказывал, в литературе по зельеварению, если не написано по какой шкале измеряется та или иная температура, этот момент зависит от страны, в которой рецепт напечатан. В Великобритании и бывших колониях, равно как в Китае и Японии, шкалой по умолчанию принята шкала Фаренгейта. В странах континентальной Европы и её бывших колоний и стран-сателлитов принята шкала Реомюра. Если же подразумевается температура по шкале Цельсия, то это всегда обязательно оговорено. Я долго к этому привыкал, так как до этого, если и интересовался погодой, то большинство градусников, которые я встречал, показывали температуру именно по Цельсию, гораздо реже — по Фаренгейту, но никогда — по Реомюру. Последней шкалой в маггловской Британии не пользовались, и о ее существовании я не знал.
23 декабря — последний день, который школьники проводят вместе перед зимними каникулами. Следующим утром все, кроме тех, кто по тем или иным причинам решил остаться в Хогвартсе, разъезжаются по домам и в замке наступает относительное спокойствие. Признаться, я тоже хотел бы уехать куда-нибудь, к каким-либо друзьям — только не к дяде с тётей. Слава Мерлину, к магглам меня отправлять не стали, но всё равно было немного обидно — кажется, подсознательно я надеялся провести каникулы с друзьями, пусть даже в Хогвартсе, но напрашиваться было бы совсем невежливо, а сам меня никто не позвал. Даже дружба имеет свои границы.
Рождественское утро началось для меня совершенно традиционным образом, если не считать того, что поблизости не было Дурслей. На столике одиноко лежал какой-то плоский бумажный конверт, в который оказалась завёрнута десятипенсовая монетка — подарок от любящих родственников нашёл адресата даже в волшебном мире, разом омрачив настроение. Так я бы и не вспоминал об их существовании, но после того, как их послание нашло меня — уже не мог просто взять и выбросить их из головы. Но когда я вошёл в гостиную, мне вновь стало не до грусти — на меня внезапно набросилась здоровая крыса странного вида и расцветки. Я хотел было её отпугнуть поджигающим заклятием, но вовремя заметил записку, которую та держала в зубах.
«Привет, Гарри!
Зная, что ты остаёшься здесь на каникулы, решила оставить тебе спутника, чтобы ты не заскучал. Это такой вот умный и милый крыс (я хотела вначале наколдовать вомбата, но не помню, как он выглядит). Кормить его не надо — он трансфигурированный и к вечеру снова станет твоим подарком. Зато ухаживать за ним тоже не придётся.
Счастливого Рождества!
Тонкс».
Как выглядит вомбат, я в тот момент тоже не помнил, просто потому что понятия не имел, кто это. Но было неудобно, что Тонкс мне подарок оставила, а я ей — нет. Впрочем, стоит быть откровенным: никому я подарков не оставил, мне нечего было дарить и не на что. Я был беден, как церковная мышь, а до момента, когда я мог бы вступить в наследство, оставалось ещё более пяти лет. Крысовомбат же оказался действительно забавной тварью и весь день до вечера я провёл, играясь с ним и давая ему те или иные несложные задания — это животное меня понимало. Было очень жалко его, созданного на один день, чтобы к вечеру снова кануть в небытие, превратившись в какой-то неодушевлённый предмет. Когда он, кстати, прекратил своё существование в виде живого существа, то стал наручными часами, которые я с тех пор всегда носил на себе. Я старался по возможности расставаться с ними пореже — казалось, там, внутри, это всё тот же зверёк, который всё видит и понимает, только говорить не умеет.
Рождественский пир оказался почти таким же запоминающимся, как и тот, что был устроен на Хеллоуин. Хагрид в последние дни перед праздником притащил в зал несколько хвойных деревьев: пихт, ёлок и сосен — от десяти футов и выше, и теперь вокруг столов рос настоящий маленький бор, украшенный всеми присутствующими преподавателями. Еды оказалось приготовлено столько, сколько потребовалось, если бы в школе осталось не меньше полусотни учеников, хотя нас едва ли набралось хотя бы на пару десятков. Если судить по ассортименту, то тыква уступила первое место индейке, которая теперь входила в состав большинства местных блюд. В качестве развлекательной части были хлопушки (гораздо забавнее маггловских, они окутывали выпускавшего их разноцветным дымом, а изнутри могло вылететь множество вещей, от фуражек до синиц и мышей), сваленные в несколько куч на миски. Наверное, половину из них забрали на свои нужды близнецы Фред и Джордж Уизли, братья Рона, тоже с Гриффиндора, только с третьего курса. Это они рассказали ему перед поступлением про испытание с троллем — они вообще считали себя первыми шутниками Хогвартса и старались всеми силами этот статус поддерживать. И эти хлопушки наверняка пошли потом на новые шутки.
После отбоя я привычно пошёл в факультетскую спальню, снова один, если не считать своего то ли живого, то ли неживого друга в виде наручных часов. Но если раньше, живя у родственников, я скорее расслаблялся в такие моменты — всё же остальные варианты были по большей части ещё хуже — то сейчас было даже немножечко грустно и тоскливо. Никаких неприятелей, конечно, не было, но все друзья находились где-то далеко, и им там уж явно было не до меня, в своих любящих семьях и родных уютных домах. А я снова ничего не мог поделать, поэтому долго сидел, смотря в яркое пляшущее между стенами пламя камина, теребя в руках новые часы — первый вещественный подарок на моей памяти — и погружаясь в размышления о родителях, Волдеморте, магической войне — обо всём, что я не знал, но что так вот определило моё детство.
Сейчас, вспоминая себя того возраста, я понимаю, что был жутким эгоистом. И могу с полной уверенность сказать, верно говорят: человеку всегда и всего мало. Скажи мне кто-то еще год назад, что я буду встречать Рождество вот так, сидя у камина в мягком кресле, с пирожками с малиновым джемом в руках, найденными в нашем шкафчике — я бы прыгал от счастья до потолка. Но так было бы именно, что год назад. Я даже отказался от приглашения Рона пойти к ним в гостиную и поиграть с ним в шахматы — мне казалось, что у него есть братья и ему с ними весело, а зовет он меня просто из жалости. Сейчас-то я понимаю, что, скорее всего, Уизли тоже хотел встретить Рождество с кем-то из своих одногодок, а не со старшими братьями, которые вечно указывают, как и что делать.
И почему-то именно тогда вспоминались разговоры ребят о предстоящем празднике, в которых я не участвовал.
— Мы, как обычно, поедем к бабушке с дедушкой, — говорила Меган, — а я не люблю бывать у них дома. Они владеют питомником, где разводят и дрессируют служебных собак, в том числе и для аврората, и мне жутко в их доме, потому что он граничит с этим питомником.
— Разве волшебникам нужны служебные собаки, как и магглам? — удивился тогда Джастин. Он многому удивлялся, как и я, но в отличие от меня, никогда не стеснялся спрашивать.
— Конечно! — убежденно заявила Меган, — Основа магии — человеческое восприятие. Можно выследить человека по запаху и с помощью магии, но для этого нашими, человеческими органами чувств нужно этот запах уловить. Это не всегда возможно, сам ведь понимаешь.
— У нас наоборот, к нам съедется вся родня, — сказал Сид, зевая, — Поначалу было весело наблюдать, как они подкалывают друг друга, ведь почти все по материнской линии — бывшие слизеринцы, а по отцовской — райвенкловцы. Но со временем это становится скучно. Тетя Энджи, кстати, выиграла спор на пять галеонов. Когда родня решала, куда я поступлю, она сказала, что ставит на Хаффлпаф. Но в это Рождество мы с моим кузеном точно стащим со стола огневиски!
— Как будто вас не вычислят, — ехидно заметила Меган.
— Главное, пить быстро, чтобы когда вычислили — было уже поздно! — с видом мудрого старца заключил Сид.
— А мои родители просто будут расспрашивать меня обо всем, что происходит в школе, — сказал Джастин, — и я буду делать вид перед остальной родней, что посещаю обычную среднюю школу в Бристоле и готовлюсь к повторным экзаменам в Итон. Отец не оставляет надежды, что я стану нормальным человеком.
И сейчас, в половине двенадцатого ночи, я представлял, как бабушка с дедушкой Меган рассказывают о своих собаках, родственники Сида спорят, и тетя Энджи получает выигранные галеоны, а Джастин усердно пытается придумывать простые школьные истории, которых никогда не было. Со мной что-то подобное могло произойти, разве что в мечтах, все больше и больше заполонявших тогда моё сознание…
А потом я встал и пошёл спать, когда часы показывали без пяти двенадцать.
*имеется в виду, конечно, маггловский писатель EvelynWaught
|
|
| DarkFace | Дата: Вторник, 22.07.2014, 18:48 | Сообщение # 18 |
|
Let it be
Сообщений: 1391
| Глава 9.
Каникулы… Интересно, что я думал по поводу всего, что со мной случилось, именно тогда? Сейчас уже и не вспомнить всё в подробностях. Но начиналось-то всё довольно буднично.
Ещё когда Хагрид расставлял перед Рождеством свои хвойные деревья по Большому залу, я, возвращаясь в гостиную по коридору, случайно на него налетел, не успев вовремя заметить его тушу. К счастью, ни я, ни дерево, ни, тем более, Хагрид не пострадали.
— Ты, эта, малыш, в порядке?
— Да, со мной всё нормально, извините, что помешал.
— Ничего, только будь осторожнее в следующий раз, а то я же не могу, ну, того, увидеть за деревом всё, что впереди меня. Тебя, кстати, как зовут-то?
— Г-г-гарри. Поттер.
— Поттер, сын Джеймса и Лили?! Да я ж твоих родителей знал, ещё когда они такими, как ты, были… эх, замечательные были люди… просто замечательные…
— А вы… можете про них что рассказать?
— Ох, конечно. Сейчас я немного занят — надо принести тут всё до этого самого… Рождества — а так, заходи ко мне на чай в любой вечер, и я всегда буду рад, ну, твоей, эта, компании.
Да, началось всё именно с этого момента — я успел о нём забыть к Рождеству, но оказалось, что заняться на каникулах совсем нечем. Из оставшихся в замке однокурсников я в этот период довольно много общался с Роном Уизли — он оказался вполне нормальным парнем, хоть и своим поведением перед распределением заставил меня думать о себе не лучшим образом. Его любимым развлечением были магические шахматы — отличались от обычных они тем, что обладали собственным, хоть и специализированным, разумом и мимикой. Так, они старались по возможности не сопротивляться хозяину, но мешали гостю и непрофессионалу вроде меня — а потому и без того нулевые шансы обыграть оказавшегося неожиданно хорошим игроком Рона не увеличивались. Покажите мне того, кому не надоест играть постоянно против соперника, разделывающего тебя под орех, и при этом не могу сказать, что Рон очень хорошо меня обучал, хотя, безусловно, за эти пару дней мой уровень игры должен был неплохо подняться — учитывая, что раньше играть в шахматы мне было как-то не с кем.
Решение зайти в библиотеку и поискать, наконец, что-нибудь о Томе Риддле, умерло там же, в библиотеке. Пройдя мимо стеллажей и осмотрев большие фолианты, я понял, что вряд ли тут найдется полная биография Темного Лорда. Решив найти что-то из развлекательного чтива, вроде комиксов про супергероев, я полчаса блуждал по рядам, не находя ничего подобного. Да, библиотека в Хогвартсе была огромной, он даже внушала какой-то трепет перед находящимися в ней книгами, но все они были учебными или научными изданиями. Видимо, в волшебном мире не принято заниматься такой ерундой, как чтение приключенческой литературы. Вот тут-то я и вспомнил о лесничем и его предложении заходить в любое время.
Солнце уже зашло и на предгорья опустились сумерки, когда я вышел из Хогвартса в направлении хижины, в которой Хагрид и обитал. Помимо собственно хижины у него имелся курятник, дворик и те самые огороды, на которых выращивались огромные хеллоуинские тыквы. Сейчас, конечно, угодья лесничего были покрыты тонким слоем снега, и никаких тыкв уже давно не было. Когда я постучал в массивную дубовую дверь, с другой стороны донёсся лай и тяжёлые шаги хозяина хижины.
— Фу, Клык! Назад, назад, — Хагрид удерживал огромного пса с явным трудом. — Гарри, ты не бойся, заходи. Он дружелюбный, на самом деле, просто хочет поздороваться.
Когда на тебя бросается такая огромная псина, как-то не очень умиляешься, думая о том, как поздороваться с эдакой дружелюбной собачкой — вот и мне было боязно. Тем не менее, как только Хагрид выпустил Клыка, он тут же облизал меня едва ли не с ног до головы, и вот я, обслюнявленный и стушевавшийся, сидел в огромном кресле, вместившем бы троих ребят вроде меня, и ждал, пока Хагрид нальёт мне чай. Хижина была небольшой — особенно для кого-то размером с двух обычных людей — и потому казалась забитой чуть ли не под завязку. Большой стол, кровать в углу, кресло и несколько стульев вокруг стола, камин — казалось свободного места просто не оставалось, но Хагрид вроде бы не испытывал никаких неудобств при перемещении, да и его здоровенную псину ничего не стесняло. Сверху места оставалось тоже не слишком много — под потолком висели тушки птиц и чьи-то аппетитно выглядящие окорока. Можно сказать, что единственное помещение совмещало в себе функции прихожей, гостиной, кухни, спальни и даже кладовки. Смотрелось это весьма специфически, но я тогда не жаловался — было непривычно, но уютно и тепло.
— Гарри, а ты, эта, не хочешь отведать моих кексов? Держи чай.
Насколько хорош был предложенный радушным хозяином напиток с ароматными травами, засушенными и добавленными туда, судя по всему, самим лесничим, настолько ужасными оказались его кексы. Каменные, неразгрызающиеся, будто полгода пролежавшие и высохшие до состояния сухарей — их можно было считать самым настоящим испытанием. Отказываться было неудобно, поскольку я боялся разочаровать или огорчить хозяина, так что я начал тщетно пытаться их разгрызть. К счастью, решение пришло в мою голову до того, как я лишился зубов, и оно было очень простым: вымочить кекс перед употреблением в чае. Да, я знаю, что эту задачку можно назвать пустяковой, но нетрудно себе представить, какое я испытал облегчение после её решения.
Клык оказался действительно дружелюбным псом — правда, чересчур тяжёлым и слюнявым, а потому через какое-то время возникало желание, чтобы он чуть поменьше выражал своё расположение. В чём-то он сильно походил на хозяина: грозный с виду, но наивный, дружелюбный и добродушный внутри. Сам же Хагрид тем временем расспрашивал меня про учёбу и рассказывал понемногу обо всём: о своём быте, об отношении к учителям, и даже о моих родителях, ради рассказа о которых я к нему и пошёл, упомянул. Однако, ничего подробного и интересного о них я от Хагрида не узнал. Зато услышал о его увлечении животными, обычно опасными, о его нелюбви к Филчу (но будем откровенны: не знаю никого, кто любил бы школьного смотрителя), подозрительности к Слизерину в целом и профессору Селвину в отдельности, и просто по мелочи о других его интересах. В общем, ничего особенного, но по сравнению с одиночеством это было очень и очень хорошим времяпрепровождением — про Дурслей же лучше и вовсе забыть.
— Гарри, скажи, а ты вот какого питомца себе хотел бы? Или уже купил. А то я вот и посоветовать чего могу — у меня опыт очень, эта, богатый.
— Ну, я не знаю. У меня же и денег-то нет, — тоскливо заметил я. Он был первым человеком в Хогвартсе, кому я пожаловался на финансовое положение, и при этом не испытал неловкости. Только досаду.
Казалось, Хагрид и его дом не располагали к стеснению. Сам лесничий выглядел радушным, как раз тем человеком, кто не испытает злорадной жалости. Когда вроде бы и сочувствуют человеку, но при этом довольны, что у них все гораздо лучше.
— Как это?! Поттеры же всегда были небедной семьёй! Джеймс никогда недостатка ни в чём не испытывал, любил покрасоваться новыми метлами последних моделей. А летал он отменно, да.
— Так деньги все у гоблинов. Мне сказали, они без ключа к сейфу не пускают. А ключа ни у кого нет. До совершеннолетия мне его не восстановят… Ну, Квирелл так сказал — он говорил, что они выясняли этот вопрос в Гринготтсе, — сказал я, и глубоко вздохнул, осознав, что новых метел мне, в отличие от отца, не светит.
В дальнейшей тираде Хагрида содержалось две мысли: в первой он говорил, что Квиреллу вроде как можно доверять, но лучше проверить это самому, а второй он выражал всё то, что думает о гоблинах. Точнее, выражать он начал, но вскоре вспомнил о наличии меня рядом и стушевался — всё-таки, ругаться при детях выходит за рамки любых приличий.
— Так что я себе ничего сверх списка купить не смогу, увы, — тихо сказал я, и отпил чай, пряча смущение за большой кружкой.
Хагрид неожиданно от моего рассказа так растрогался, что предложил помочь мне несколькими накопленными галлеонами и отказ принимать не хотел. И у меня возникла дилемма: с одной стороны, лишних денег к лету мне очень хотелось, но брать их при этом ни за что у человека с и без того не особо высокой зарплатой было настолько неправильно, что лучше уж и вовсе отказаться. Да и унизительно это как-то… Но Хагрид бы обиделся. Внезапно мне в голову пришла замечательная, как мне казалось, идея.
— Слушай, а давай я тебе хоть помогать тогда с хозяйством и делами на каникулах буду, я умею по дому там работать, ещё по всего по мелочи… Получится, что я вроде как отработаю… — неуверенно произнес я; галлеоны уже стояли перед глазами, но я сам знал, что просто так их не возьму.
Хагриду, судя по всему, тоже было неудобно меня напрягать, но он быстро сдался — видимо, моё предложение действительно оказалось кстати.
Фактически моя помощь лесничему мало чем отличалась от работы у Дурслей, если касаться самого процесса как такового — разница была совсем в другом. Родственники платить мне даже и не думали, да и стимуляция носила исключительно принудительный характер. А Хагрид не только спрашивал меня предварительно, чем именно я хочу ему помочь, но и искренне меня хвалил и отпаивал в конце чаем, неизменно с каменными кексами. Кажется, у него был большой запас этих угощений, а о наличии сроков годности у подобных продуктов он не думал. Чем они нравились лично ему, я так и не понял. Но обижать его отказом не хотел — и раз а разом размачивал их в чае до съедобного состояния. В основном моя помощь заключалась расфасовке трав, которые он собирал осенью, готовке и просто различных мелочах, которые мне могли доверить. Но однажды взяли меня и в Запретный лес.
— Гарри, не хочешь сегодня помочь мне в Запретном лесу? — будничным тоном спросил лесничий, словно в его просьбе не было ни нарушения школьных правил, ни опасности. Подумаешь, это нам про тварей в Запретном лесу на ЗОТИ ерунду всякую рассказывают.
— Конечно, а что мы будем делать? — естественно, я не мог не воодушевиться.
— Ну, я хотел собрать эти самые… грибы.
— А разве зимой они растут? Или они под снегом?
— Это пепельные трутовики. Они растут на деревьях, и много где применяются. Сейчас я пойду собирать их, ну, для профессора Кеттлбёрна, ему для огнекрабов нужно.
— А крабы разве едят древесные грибы? Или это особый вид? — я был настроен скептично.
— Нет, конечно. Но всех животных же кормят не только исключительно той пищей, которую они едят на воле. И вот, для огнекрабов эти грибы чуть ли не изысканное лакомство. Там эти… как их там, полезные вещества всякие, вот.
До леса мы шли друг за другом — точнее, это я шёл за Хагридом, вернее, даже не шел, а прыгал в следы лесничего, чтобы не ступать по щиколотку в снег. Клык трусил впереди всех. В самом лесу снега стало поменьше, а кое-где вообще проглядывала голая мёрзлая земля в опавшей листве и местами хвое. Для сбора грибов надо было отойти от опушки — Хагрид знал, куда именно, и по пути проводил то ли ликбез, то ли внеплановую лекцию для единственного слушателя. Рассказывал в основном про лес, про местную живность и растения, про грибы в целом и трутовики конкретно: чем они отличаются от остальных трутовиков, как их узнать, где они растут и на каких деревьях…
— Лучше всего срезать их как раз зимой и ранней весной. К осени они вырастают до конца и начинают портиться, — лесничий был до крайности увлечён собственной речью, да и сама речь внезапно стала на удивление чистой, нехарактерной для него. — Сейчас, когда мы подойдём, я покажу тебе, как именно лучше их резать, а точнее, рубить, и какие стоит выбирать. Старые, прошлогодние, в общем-то, заметны и сильно отличаются от молодых грибов. А именно молодые нам с тобой и требуются.
Менее чем за час мы добрались до нужных мест, и Хагрид показал мне цель нашего путешествия, почти обычного вида трутовики размером с кулак. Точнее, молодые и нужные нам были где-то с мой кулак или чуть больше, а старые — начиная с кулака Хагрида. Именно он срезал их тесаком. Я тоже попробовал снять таким образом несколько штук, но у меня дело продвигалось значительно тяжелее. Пёс, пока мы собирали нужные грибы, носился поблизости. Чтобы я одновременно был доволен и полезен, лесничий нередко брал меня на руки и поднимал до толстых веток, чуть выше которых зачастую и находились грибы. В целом было весело — едва ли не впервые в жизни помощь в работе приносила мне настоящее удовольствие, чистое и ничем не замутнённое. Про сами трутовики надо сказать, что это один из немногих видов, встречающихся только в магическом мире, и чаще всего, именно в таких, считающихся опасными, лесах. В целом, как я выяснил позже, это очень полезный ингредиент, и стоит в продаже весьма и весьма немало.
В какой-то момент Клык, сунувшийся в ближайший овраг, стрелой вынесся оттуда и, скуля, подбежал к нам. Из оврага раздавались непонятные то ли стучащие, то ли скрежещущие звуки. Хагрид заметно напрягся.
— Так, Гарри, я схожу и проверю, чего это оно там. С тобой оставляю Клыка. Он, если что, дорогу обратно знает.
Когда мой спутник ушёл в овраг, оставив меня наедине с псом, в ошейник которого я вцепился, было страшно. Однако, самое интересное поджидало нас не в овраге. Хагрид уже скрылся из виду, как стрекот раздался уже за моей спиной. Я обернулся, и сердце моё ушло в пятки, да и дышать резко расхотелось: в нескольких метрах от нас находился гигантский паук, достававший мне едва ли не до пояса.
Спасителем оказалась псина, резко, взвизгивая, метнувшаяся вперёд — куда глаза глядят — а я уже, мёртвой хваткой вцепившийся в ошейник, волочился следом. Мы несись между деревьев, по каким-то кустам, пересекли один или два овражка, но останавливаться никому не хотелось, особенно псине. Подозреваю, Клык спасал исключительно свою шкуру, и до меня ему не было ровным счётом никакого дела, но тогда все мои силы уходили только на то, чтобы не отцепиться. И некоторое время мне это удавалось — потом я влетел в какое-то деревце, мимо которого пёс пробежал вполне нормально, и руки разжались, больше от неожиданности, чем от боли. Я остался один в лесу, тёмном, холодном и страшном, населённом ужасными тварями — кто знает, что там могло скрываться, помимо гигантских пауков.
В тот момент я прекрасно понимал, почему один из главных школьных запретов накладывался на посещение этого леса — вид гигантской твари вразумит кого угодно, правда, для некоторых такое вразумление может оказаться последним в недолгой жизни. А я, хоть и не считал свою долю слишком лёгкой и прекрасной — жить-то хотел всё равно. Я шёл, ориентируясь на звуки удаляющегося Клыка, и думал о том, как же мне повезло. Однако, Клык удалился быстро, издаваемый им шум стих, а я, некоторое время пройдя по инерции, понял, что не знаю, где Хогвартс, хижина лесничего или хотя бы просто граница леса.
Мантия была безнадёжно порвана, в ботинки забился снег, и ноги начинало сводить от нестерпимого холода — хорошо хоть очки каким-то чудом оставались на месте, без них всё стало бы совсем грустно. Впрочем, всё и без того было очень плохо: один в лесу, неизвестно где, неизвестно, куда идти и сколько. Честно говоря, до этого момента я ни разу не слышал историй о потерявшихся в лесу, разве что совсем уж детские ужастики, в которые никто не верил, и которые я сейчас вспомнить не смогу. Как и что мне делать — не имел ни малейшего представления. Очень хотелось сесть прямо на снег и заплакать, завыть, протяжно и долго, и я не знаю, почему так этого и не сделал. Возможно, помешало то, что сидеть на снегу было бы холодно. Или ещё что. В любом случае, я решил, что как раз сидеть так можно до бесконечности, и надо идти. Так я и шёл по лесу, между чёрных голых деревьев, проваливаясь в овраги и спотыкаясь о корни. Со стороны я, наверное, смотрелся деревянным болванчиком (в то время пришло именно такое сравнение) или просто бредущим по лесу в поисках чего-то дурачком. Куда шёл, кого искал? Кого-то глупее себя, что ли?
Я не знаю, как долго бродил с неясными даже для себя целями — вряд ли я надеялся действительно выбраться из леса. На самом деле, я очень плохо помню, о чём тогда думал — видимо, эти фрагменты интуитивно хотелось забыть, вырезать из жизни. Прервалось моё путешествие уже в сумерках, когда я нос к носу столкнулся ещё с одним странным существом. Прямо передо мной стоял самый настоящий кентавр, будто сошедший со страниц книжек греческих легенд. До сего момента я об этой расе в магическом мире не слышал ровным счётом ничего, а потому от неожиданности, избытка чувств и просто вселенской обиды на весь мир, обошедшийся со мной так несправедливо, сел прямо в снег, во все глаза таращась на невиданное создание. Создание тем временем таращилось на меня — вероятно, тоже немного удивлённо. Ну да, не каждый день можно посреди Запретного леса наткнуться на школьника. Впрочем, я до сих пор считаю, что выглядел куда менее удивительно, чем животное с лошадиным телом рыжей в подпалинах масти и человеческим торсом, массивной тоже почти человеческой головой с роскошной копной каштановых волос и растительностью на лице, находящейся в переходном состоянии из пушка в бородку. Возможно, именно поэтому кентавр пришёл в себя гораздо быстрее.
— Зачем ты пришёл сюда, человек, и что делаешь здесь? — голос его был ровным, но дружелюбием не лучился.
— Я… ну… заблудился… извините — кажется, я отвечал примерно таким образом, невнятно и растерянно, иногда даже заикаясь.
— Ты находишься на землях кентавров, куда люди не должны ступать без спросу, — кентавр был хмур и не очень-то приветлив, что пугало меня. — Ты говоришь, что заблудился?
— Ну, да… Я раз-з-минулся с Хагридом… это лесничий…
— Народ кентавров несомненно уважает Хагрида, большого человека, но ты нарушил правила, и я не могу тебя просто так отпустить или отвести к Хагриду.
— Но я не… не… не виноват!
— Это будет решено на совещании. Но думаю, ничего серьёзного тебе не грозит — это вина других людей. Мы, кентавры, справедливы, и не судим жеребят, в том числе людских, особенно, за проступки взрослых, — на этих словах голос его чуть ли не лучился гордостью. Меня эти слова, по правде говоря, как-то не сильно утешили — к своим одиннадцати с половиной годам я уже успел уяснить, что под справедливостью каждый может понимать что-то своё. И у меня — увы — не было уверенности, что справедливость в моем понимании совпадет с таковой у кентавров — тем более, что они вообще не люди. Наверное, даже Волдеморт во время своего террора мог быть уверен в собственной справедливости.
Пришлось мне пойти с ним — а что мне ещё оставалось? Кто я такой, чтобы перечить кому-то в несколько раз массивнее и быстрее меня? Тем более, в тот момент, когда мне не на кого больше надеяться — сам-то в Запретном лесу я мог только умереть, и это явно раньше произошло бы от холода, а не голода. Или от того гигантского паука. Что хуже, не знаю — но послушаться в этом случае не слишком дружелюбного встречного, естественно, куда предпочтительней, пусть он и немного не человек.
Шли мы медленно, потому что идти быстро для меня было к тому моменту уже тяжело, так что кентавру приходилось подстраиваться под мой темп. По пути я рассказывал кентавру свою историю похода в лес, как он меня в какой-то момент попросил. Нашей целью оказалась большая поляна в лесу, сплошь застроенная деревянными зданиями по типу «стойла». Забегая вперёд, надо сказать, что изнутри они и оказались чем-то вроде них, только «класса люкс».
— Кромин, ты почему привёл с собой человека? — вопрос задал первый же встреченный кентавр, постарше и вороной масти.
— Я встретил его возле поселения, Бейн. Он рассказал, что заблудился и рассказал мне, как это произошло. Я подумал, что совет должен решать, что делать с этим людским жеребёнком, и чем считать его проникновение на нашу территорию.
— В первую очередь его надо разместить и дать ему тёплые вещи, чтобы он не простудился. Я пока соберу кого надо.
Меня проводили в какой-то сарайчик, пристройку, в которой хранилось сено. Из того же сена мне и соорудили лежанку, мягкую, но колючую, принесли несколько тряпок и шерстяной плед, чтоб укрыться — и я не преминул воспользоваться открывшейся возможностью. Все вещи мои были мокрыми и холодными, и переодеться было не во что — оставалось только закутаться как можно сильнее и ждать дальнейшего развития событий. Несколько позже мне принесли миску с какой-то кашей и кружку чая. Из чего была приготовлена каша, я не знаю, но тогда она показалась мне съедобной и весьма вкусной, хотя ещё за полчаса до этого я думал, что мне кусок в горло не полезет. Вскоре, у меня забрали пустую посуду.
— Отхожее место в будке прямо от выхода, яма, если понадобится. Сейчас же совет будет решать, что с тобой делать. Твоё присутствие там не нужно, раз уж ты успел рассказать, что с тобой произошло. Можешь ложиться спать.
А мог бы и поинтересоваться, не нужно ли мне ещё что-нибудь… ну да ладно. Я всё равно никогда не был особо привередливым и, как правило, обходился тем, что имелось. Кентавр вышел, на улице давно стемнело, а сон всё не шёл и не шёл. Я размышлял о том, как же так получилось, что я оказался в эдакой заднице, и что теперь со мной вообще будет, что со мной сделают. Выпустят ли, или приговорят к штрафу, или вообще «справедливо» побьют камнями? Сердце учащённо билось, толчки отдавались в жилке на шее и на виске — мне впервые в жизни стало страшно по-настоящему. С Дурслями было безнадёжно, бывало боязно, но такого страха я там не испытывал никогда — страха неопределённости в жизни с моими родственниками попросту не существовало, тем более, в таком сильном виде. Я внезапно осознал, что просто ценю жизнь. Пока она есть, есть и будущее, есть то, что можно исправить, сделать. И почему-то в тот момент мне казалось, что я не успел сделать столько всего… В голове мелькали картины прошлой жизни, и с Дурслями, и уже в Хогвартсе. Сколько раз я обещал самому себе взяться за голову, начать что-то делать, доучить то, что не понял, узнать как можно больше в жизни, и столько же раз откладывал все на потом. Вот именно там, в лесу, в поселении кентавров я понял, что смерть реальна. Просто может быть так, что отложенного на потом уже не сделать.
Позже мои опасения были вытеснены совсем уж бредовыми мыслями. Подумалось, что раз уж меня заточили кони с торсами людей, то спасти должен, например, человек с головою коня. Он придёт в этот забытый богом сарайчик, сквозь ночь и пронзительный вой ветра, и разгонит тоску, мы с ним посидим до рассвета и ранним утром уйдём от этого недружелюбного народа, туда, где… Примерно на этом моменте я заснул.
Снились мне в эту ночь многие знакомые по Хогвартсу лица, но не ровесники, а учителя. Помню МакГонагалл, Крауча, Селвина — и у всех у них были лошадиные головы, и все они спасали меня от злых и кровожадных кентавров. Предводителем был Дамблдор, почему-то с головой горного козла — не знаю, что это должно было означать, но лично я его козлом вроде бы не считал, так с чего бы… Смешно выглядел пони-Флитвик, отбивавший меня у кентавров — он же почему-то наносил наиболее опасные и даже смертоносные удары. Обратно меня вела Тонкс, то лиловая и со смешной чёлкой, то розовая и со звёздочкой на лошадином лбу, то оранжевая… Где-то в момент самого триумфа я и проснулся.
Меня знобило, даже под толстым шерстяным пледом было холодно, и я свернулся в комок. Так я лежал ещё довольно долго, но никто всё не шёл — ни Дамблдор, ни Тонкс, ни даже просто конеголовый друг. В конце концов я снова забылся.
Когда я очнулся в следующий раз, меня кто-то тряс. Я открыл глаза: надо мной склонился давешний кентавр и мягко потряхивал просыпающееся тельце.
— Вставай, за тобой уже пришли. Мы договорились, и ты можешь уйти с ними.
Меня это обстоятельство уже не слишком удивляло или радовало — я чувствовал себя совсем усталым и разбитым для этой жизни. С некоторым трудом я поднялся, в глазах поплыло, но до выхода я доковылял. Там меня поджидал профессор Крауч. Выглядел он так, словно ничего и не случилось, будто он так, прогуляться вышел. На прохладный зимний воздух, видимо.
— Готов? Всё с тобой нормально? — голос и интонации тоже были ровными, как и всегда. — Дойти сможешь?
Я пожал плечами и пошёл. Профессор пригляделся, подошёл, положил руку на лоб.
— Так. Стоп. Извини, но похоже, что придётся тебе смириться с тем, что тебя понесут. Левикорпус, — тело взмыло в воздух в горизонтальном положении, а профессор в этот момент накинул на него тёплый плащ. — Дёргаться не надо, заклинание разработано специально для переноски людей, которым тяжело идти своим ходом. А теперь, пока Макгонагалл, как представитель директора, улаживает формальности, нам пора в Хогвартс, — на этом моменте мы двинулись с места. — Предлагаю, пока мы идём, рассказать мне, как так вообще вышло. Лучше правду.
Я не знал, подставлю ли своим рассказом Хагрида или нет — тогда вообще чувствовал себя не слишком хорошо, и о подобных проблемах сил думать не оставалось. Так что рассказ получился именно, что правдивым — хорошо хоть бред про людей с конскими головами рассказывать не стал.
— Думаю, больше тебя помогать Хагриду в лесу не пустят, и сомневаюсь, что пустят кого-либо ещё. Пауки — это, скорее всего, акромантулы, и как с ними бороться, я обязательно расскажу в своём курсе. Навскидку, они боятся огня, так что огненные заклинания посильнее банального «инсендио» должны их отпугнуть, — профессор ненадолго задумался. — Но можешь успокоиться, на ноги тебя наша медсестра поставит быстро, да и ничего по-настоящему серьёзного не случилось. Потом, может, ещё будешь этот эпизод с улыбкой вспоминать, — Мерлин, как он тогда был прав. Сейчас я уже отношусь к этому незапланированному приключению довольно спокойно и не без юмора. Впрочем, в тот момент я сильно сомневался, что впечатления ослабнут.
— По поводу кентавров, — возможно, чтобы развлечь меня, Крауч начал выдавать информацию о других героях моего приключения. Или он просто воспринял это как шанс преподать внеплановый урок? Не знаю. — Запомни, они в большинстве своём горды и от этого довольно ограничены. Старейшины ещё хорошо гадают по звёздам. В людские дела в основном они стараются не лезть: ни помогают, ни мешают. Нас они не любят, но их мнение никто не спрашивает, — он ненадолго прервался и ещё с полминуты шагал в тишине. — Хорошо, что ты не предложил ему тебя подвезти. Такое поведение они бы припомнили. А так всё прошло гладко, с вызволением взрослого волшебника было бы куда больше проблем, — он продолжал что-то рассказывать, но я к тому моменту окончательно успокоился и снова забылся, снова придя в себя только в больничной палате.
Здесь пахло травами и чистым, недавно выстиранным постельным бельем. Видимо, проспал я немало и сбил свой режим, потому что за окнами было снова темно, а уснуть больше я так и не смог. Я все думал, думал. О кентаврах, акромантулах, и этих проклятых грибах. В этот момент мне казалось, что узнать волшебный мир невозможно. Если есть кентавры — маггловские мифические существа, то кто еще есть? Мне показалось, что моя жизнь такая маленькая, и мир вокруг такой огромный, самобытный, и у меня нет ни времени, ни сил, ни возможностей его… не понять даже, а просто узнать о нем. Как-то я случайно подслушал разговор двух старшекурсников: в нём было что-то о том, что Волдеморт мечтал о бессмертии. Тогда я понял, что тоже согласился бы на вечную жизнь. Жить интересно, а умирать страшно. И главное, что именно смерть, ну и лень немного, могут помешать мне понять этот большой мир.
Появилось такое отчаянное желание действовать. Оно было пропорциональным осознанию собственной беспомощности. Бежать, делать, узнавать как можно больше всего. Сидеть на месте, не думать, просто жить. Первое — какая-то недоступная, нереальная мечта, второе — действительность.
Мне казалось в тот момент, что Волдеморт наблюдает за мной. Я взял с тумбочки свою волшебную палочку, присмотрелся к ней в полумраке. И на меня напала такая вселенская тоска от осознания того, что я бессилен по сравнению с огромным миром. Видимо, поход в Запретный лес дал мне это понять.
|
|
|
|
|
