|
|
Верни меня домой - Автор: Enty2202
| |
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 02:40 | Сообщение # 1 |
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Верни меня домой
Автор: Enty2202
Бета-редактор: timeladyrose, kraa, Машуля345
Жанр: Общий, драма, повседневность, фантастика
Размер: планируется макси
Пейринг: Люк Скайуокер
Фэндом: Звездные Войны, Крапивин Владислав «Собрание сочинений», Крапивин Владислав «Крик петуха» (кроссовер)
Статус: В процесе
Описание: Это, в общем, довольно самонадеянная попытка вырастить гибрид двух миров, посмотреть, как они будут взаимодействовать между собой. И главное - как поведут себя персонажи? Грань 1980-го года, похожая на крапивинские города, куда попадает наш герой. И всего лишь предположение, что могло произойти с главным героем.
Разрешение Автора "Добро. Перетаскивай. 28.03.2023 02:27"
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 02:44 | Сообщение # 2 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Вступление
«Где ты бродишь, ангел мой, сто четыре дня?»
Евгений Маргулис.
И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней.
Быт. 28:12
Вступление, в котором читателя никем не воображают
Если мы допускаем реальность, в которой действительно существует далёкая-далёкая галактика, и её живое произведение может открыть вам дверь или бродить по улицам — то того самого фильма там не существует. И это уже другая грань. В ней есть что-то ещё — свято место пусто не бывает, как известно. Что-то другое. Может быть, там Кэмпбелл прочитал Проппа, и приезжал в Советский Союз пожать руку коллеге. (Мечты-мечты…) А Джордж Лукас вдохновился совершенно иным и снял… Или нет. Кто знает. Дети Кристалла вырастают и меняют мир, как и мечтал об этом Владислав Крапивин.
Может, и поменяют.
Конец вступления.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:25 | Сообщение # 3 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Полемический пролог
Научный сотрудник Виктор Мохов: Напрашивается вывод, что совмещение нестабильных полей U-237lk и N-2478ud в этой точке пространственной модели может создать поле с нулевым напряжением и…
Голос из зала: Вы подразумеваете идеальный вакуум?
Мохов: Точно, коллега. Только пространственный вакуум. Предсказанный Шарлем Де Бревиллем, который называл его кристаллической пустотой.
Шум в зале.
Мохов: Я продолжаю. Это подводит нас к интерпретации Эверетта, и таким образом мы вплотную оказываемся к пониманию того, что Мультивселенная существует. Более того, напрашивается вывод, что Кристаллов может существовать множество, и …
Голоса в зале: Старые сказки! Философская теория!
Кто-то кричит: А философия — тоже наука!
Председатель собрания: Господа, я прошу вас быть спокойней, здесь вам не базар! Доцент Мохов, вы закончили?
Научный сотрудник Мохов: Я признаю, что мои построения напоминают спекуляцию. Но ранее мы ставили под сомнение саму теорию строения Вселенной. Я прошу вас вспомнить, что в своё время выкладки Хокинга, Сасскинда и Дойча тоже казались научной фантастикой. Почему бы нам не вернуться к теории Метавселенной, чьи образования могут влиять друг на друга? У меня всё.
Слышен звон колокольчика. Председатель объявляет перерыв. Нескончаемый шум.
Виктор почти вприпрыжку удалился в заповедную курилку, прислонился спиной к забору, глубоко затянулся.
«Силы небесные, как же мне Маркелыча не хватает. Он эти уравнения как семечки щёлкает, модель бы вчистую рассчитал. Сидит себе на своих космогрантах да студентиков гоняет. Вот жизнь у человека».
Потом растянулся в улыбке. «Ничего. Сорву я тебя с места, Ильюшенька, ещё вместе попляшем.»
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:30 | Сообщение # 4 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 1. Эвакуация
Они скрючились за ящиками, наблюдая десантирование имперцев. Высадку штурмовиков прикрывали несколько AT-ST, с воздуха работали уже пристрелявшиеся СИДы, заходившие на очередной вираж. Ещё немного — и пехота хлынет внутрь, давя массой, отрежет все пути отхода, а геройствовать, прорываясь наружу, означало или плен, или смерть. Что, в общем, одно и то же.
Люк глянул на сопровождаемых. Сам рванулся вывести последнюю партию к грузовику, а теперь его с ними можно тёпленьким подавать.
Он глянул на индикатор батареи бластера. Столбик был у самой середины шкалы, но это ещё больше половины. Пара ручных гранат. Всё.
Ничего, мы ещё укусим вас. Кто первый?
Комлинк пискнул.
— Проныра-лидер, закрытая частота!
— Есть.
— Где вы сейчас?
— Южная часть основной площадки, рядом с бытовыми складами.
— Понял. Обстановка?
Он молниеносно высунулся из-за угла, нырнул. Десяток выстрелов с той стороны, мимо.
— Впереди трое справа, пятеро слева. Одна шагалка в ста метрах впереди, спиной к нам.
— Понял. Отходите назад, вас прикроет выступ стены. По южному коридору справа увидите техническую дверь, код — зелёный-один. Дальше туннель. Выходите по нему к посадочной площадке, там ваш грузовик, истребители готовы. Уходите к точке встречи. Удачи.
Ещё взрыв, комлинк гаснет. Связь ловить нечего, похоже, они добрались до антенных установок. Дёру!
Вот он, туннель. Аварийное освещение тусклое, лампам еле-еле хватает энергии, чтобы осветить самих себя. Впереди дробный топот техников, навьюченных оборудованием, точнее, драгоценными деталями, цена которых — связь и базы данных. Их надо вывезти, как хотите, но суметь. Он прикрывает, контролирует тыл.
Отсветы позади? Голоса? Лязг металла? Жаль, дверь изнутри было не заблокировать, они уповают лишь на надежду не потеряться на развилках. Хорошо, что условные метки ведут их верно.
Туннель длинный, они измотаны, слышится хрипящее дыхание, но они молчат. Дыхание сбивать нельзя.
Последняя развилка, разгорячённые лица гладит сквозняк, впереди свет, их корабли, жизнь.
Снаружи слышны звуки взрывов, но издалека. Это хорошо.
Внезапно послышалось глухое нарастающее гудение, стремительно перерастающее в нестерпимо высокий визг.
— Воздух! Ложись! — заорал он, прежде чем самому кинуться ничком, закрывая голову руками.
Неужели так глупо, мы же выбрались, там цель, я хочу жить, они хотят жить, мы улетим, мы должны…
Он неистово пытается хоть как-то защитить их, скручиваясь от отчаянного желания.
Впереди вспышка, и темнота вокруг него сворачивается коконом, отнимая способность чувствовать.
***
Вероятно, он пролежал целую вечность на этом полу. Но что живой — уже неплохо. Плохо лежать лицом в пыль.
Он повернул голову, пошевелился, проверяя себя. Руки и ноги свободны, ничего не болит. Но что-то не сходится.
Тишина. Ушла канонада взрывов, не слышно топота ног, лающие плевки выстрелов стихли, техника молчит.
Воздух другой. Здесь ощутимо пахнет сырым камнем, слышны какие-то тихие шорохи. Сквозняком тянет, но и он другой — не влажно-тягучий, а лёгкий, пахнущий чем-то сухим и прогретым.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:38 | Сообщение # 5 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 2. Илья
На кухне бубнило радио:
— … поговорить о наших конкурентах. А почему бы и нет? Наверно, каждому из…
Он зарылся носом в подушку, потом понял — сна уже не будет. Приёмник на кухне то оживает, то сам выключается, живёт своей жизнью и сам решает, когда его, Илью Маркелова будить.
Снова затрещало, прорвалась весёлая музыка.
Он чуть высунулся из подушки — там, на стене ему улыбается его Валька.
Яичница и чай. Чай холодный, со вчера подёрнулся сизой плёнкой, но всё ещё вкусный.
Воды в кране нет. И до вечера не будет. Ира, конечно, грязную посуду увидит — опять расшумится. «Не мог кипятком! Совсем безрукий, у тебя тут скоро змеи поползут! — Ну и пусть поползут, не укусят! — Да скорее я тебя покусаю! Засранец!»
На будильнике стрелки медленно подбирались к одиннадцати. Пора валить.
Рубашка и шорты. Лучше штаны, конечно — из-за колючек опять ноги будут в царапках, но нет времени, совсем нет времени.
На площадке внизу бухнула дверь подъезда, и Илья взлетел на пятый этаж. Отдышался, высунул голову в дыру между пролётами — так и есть, Ирка-Ирка воробей, муху чёрную убей.
А муха уже — вззззз!
Сейчас она откроет дверь, ключи у неё свои, ещё Валькины, с таким брелоком-звёздочкой. Зайдёт — и тогда мигом, быстро-быстро, на улицу, где лето, а главное — развалины.
***
… Полгода назад.
Илья услышал, как возится ключ в замке. Наверное, мама вернулась, но почему нет знакомого «Я дома!»? Она что, забыла, как открывать? А если это не она? Он крадётся в тёмную прихожую, обмирая внутри и тихонечко напрягается, слушая темноту. Тянется слухом наружу, пытаясь понять — что вообще происходит. А что, если сейчас плюнуть, набрать «ноль-два», и тогда он будет в безопасности. Тихонечко ноет свежий синяк на плече, в прихожей хоть глаз выколи, а растерянность молча разрастается пустотой внутри.
Но тут моральные мучения прикончил щелчок замка, с площадки снаружи засветило на коврик, и на пороге всё-таки — мама. Она как-то странно тяжело делает шаг внутрь и начинает сползать по стене, давясь протяжными всхлипами.
Ильюшка втащил её внутрь, он хоть и малявка, а всё равно уже сильный и тормошит маму за рукав:
— Мам… Ты чего, мам? Мааам, ну поднимайся, ну ты чего вообще?
Он вообще планировал немного похныкать сегодня вечером в её тёплую кофту, даже приготовился, но ему становится страшно, и он продолжает дёргать её за пальто, не понимая ничего.
Она хватает его за рукав и обнимает крепко, как будто сейчас их унесёт каким-то страшным ураганом, продолжает чем-то давиться и наконец тихонечко воет, переходя на плач:
— Иллль, у… Валечка… наш… всё…
Он понял сразу и заорал тоненько, словно падая внутри в какую-то страшную яму, темнее всех тёмных прихожих, страшнее всех неуверенных замков и ключей, мимо будущего, которое размётано в прах, там, где-то далеко, в высохшей от солнца стране тугим ухнувшим взрывом.
***
Пулей пронёсся через переулок, где одноэтажные дома дремлют среди нестриженых палисадников, туда вниз, где по голым коленкам хлещет крапива и какая-то другая вреднючая жёсткая трава, перелетел через колоду и вот он — обрыв. Его обрыв. Тут расступаются ракиты, оставляя свободный пятачок над высоченным склоном. Далеко внизу видно ленту реки, ленивую, бело-зеркальную под полуденным солнцем, а в грудь тёплым ударом прилетает ветер. И становится спокойнее, ноги чуть-чуть болят, а пара лёгких порезов ноет — но это ерунда. Главное, теперь можно продышаться и потом тихонечко позвать.
Он знает, что это тоже ерунда, никто не появится, и не вскарабкается по обрыву, а по небу никто не приходит. Только прилетают. Бывает, увидишь серебристую крошку высоко, а потом в небе долго растекается реактивная струя. Но ему становится легче и ничего не болит. А то до сих пор. Зашевелится внутри кто-то волосатый, царапающий, начинает лезть вверх до самого носа — и потом остаётся только удерживать в себе и не показывать никому, что у него там с лицом делается.
Но всё же он подходит к самому краю и тихо говорит:
— Брат, Валька. Я тут. Ваааааааааль!
Это его, секретное. Такое обязательное действие перед задуманным.
***
Тропинка сначала вела вдоль понижающегося обрыва, потом нырнула в кусты бузины и снова зазмеилась между деревьев.
Если идти дальше, то скоро будут развалины и немного поодаль — обвалившийся погреб. Погреб — это неинтересно. А вот развалины… Они сложены из камня какого-то кремово-белого цвета, вокруг безлюдье, да и кому нужны эти задворки? Тем более что рядом кладбище, а ещё — дед Угуй.
Дед был местной достопримечательностью. Жил он недалеко от развалин, отличался характером крайне склочным, а ещё не терпел гостей. И был скор на расправу. Высокий, тощий, с клюкой. Хотя клюку носил больше для устрашения, потому что в город за покупками выбирался часто. За копеечной пенсией являлся сам, пугая почтальона Нину, суеверно его почитавшую.
Угуя встретить — удачи не будет, хотя Нинка вроде не страдала ни от дефицита кавалеров, ни от неурожая на своём клочке земли.
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:41 | Сообщение # 6 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 3. Двое и другие
Он отклеился от земли и сел, проверяя себя. Тело слушалось, но затекло всё, что можно. Болит ушиб на плече, губа разбита. Это всё на нём заживёт, как на вомп-крысе, вот если бы умыться. И попить…
Сабер — вот он, пряжка удержала. Поискал руками вокруг, обрадовался бластеру, ещё тёплому.
Оглянувшись, он сообразил, что находится в каком-то неглубоком подземелье. Рядом здоровенная ниша, сухая, с песочным полом, поодаль — ступеньки.
Плавно, слегка согнув ноги, изготовившись, Люк бесшумно двинулся наверх.
Сказать, что он охренел, выбравшись — не сказать ничего.
Не было кораблей. Ни крестокрылов, ни транспорта — ничего. Ни площадки, ни людей.
В нос ударило какими-то незнакомыми запахами — густыми, настоявшимися, чуть влажными. Странное безлюдье, заставлявшее поёжиться. А ещё — молчала Сила.
… Никогда не видевший моря, не знавший его, он уже мог слышать мерные приливы и отливы его волн, отдалённый рокот, ласковое поглаживание ветра, ощущаемого только им. Как будто накладывались две картинки — одна, видимая глазами, и другая — открытая только ему. Тогда он мог слышать голос старого Бена и временами видеть смутные тени, проносившиеся мимо, но всегда молчаливые. Изредка эти призраки чуть задерживались рядом, словно приглашая поговорить, но он не знал их языка…
Но море как будто разом ушло, и он стоял оглушённый, одинокий и честно — напуганный. Чья-то страшная нелепая выходка — ни потянуться мыслями к людям, ни позвать — комлинк молчит мёртвым куском железа.
Люк со вздохом опустился на землю, собирая спиной веточки, кору, какую-то мелкую живность с коры дерева, и замер, задумавшись. Хоть бы разобраться, что с ним происходит. Хоть бы.
Думать долго не вышло.
Немного поодаль послышались чьи-то лёгкие шаги. Люк крутанулся, прижался к земле и приподнял голову.
Мальчишка. Лет одиннадцать или все двенадцать. Скуластый, тёмные волосы давно просят расчёски, сбитые голые коленки. Он почти вприпрыжку пронёсся мимо, совершенно не боясь падения, и скрылся за деревьями.
Внезапно по загривку скользнул холодок. Ветер? Тропинка идёт по бровке незаметного склона, и он слышит голоса с той стороны. Их обладатели почему-то стараются не шуметь. Вот они. Выбрались на дорожку, встали.
Теперь Скайуокер видел их почти рядом. Руку протяни — и можно будет дёрнуть за штанину. И вообще ему что-то не нравилось в этих парнях. Они были постарше первого пацана, им лет по тринадцать. Обычные аборигены, как и тот, первый. Только он быстро ускакал, а эти стоят и разговаривают.
С нарастающим изумлением Люк обнаружил — он всё понимает. Их речь казалось какой-то отрывистой, с большим количеством резких звуков, но слова и фразы были понятны. Он быстро отогнал ощущение нереальности. Что такого? Говорят на Общем? А то, что так не бывает. Ну не сходится картинка. Ладно, наблюдаем.
Эти ушли.
Он бесшумно двинулся за ними, но оружие и комбинезон снял, присыпав листьями. Каким-то нутряным чутьём он знал — здесь и сейчас всё связывается в узел. И он уже втянут в это.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:47 | Сообщение # 7 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 4. Обрыв
Это здесь. Его место. Заканчиваясь, тропинка выводит к площадке. Вниз по трём сторонам видны крутые склоны, заросшие ольхой и клёнами, а место вымощено старыми, выщербленными плитами, нагретыми солнцем.
Сюда к развалинам не ходят, побаиваются. А Илья любит это место. За зелень, расчертившую трещины плит, за тишину, потому что город не слышен и ещё за то, что здесь можно побыть совсем одному. Потолок здания обвалился, колонны выпирают каменными рёбрами, и только слышно, как рядом с чашей у входа возится пернатая мелочь. Проём рядом с чашей потерял одну из дверей, а другая давно уже вросла в землю, не повернуть её. Если встать в проёме, виден небольшой зал, и в самом его конце что-то вроде эркера, полукружьем едва ли не нависающего над обрывом.
Ещё там что-то. Тёмный прямоугольник, закрытый дощатыми лесами. Само здание старое, а леса явно появились позднее, и это тоже загадка. Почему так? Словом, Илью давно тревожила эта вещь, но сначала была зима, потом Валька… А потом школа мешала, и незаметно не удрать, и Шнява…
Его перевели в Ильюхину школу два года назад, и за пару недель он собрал вокруг себя группку почитателей, хотя было бы что почитать! Вроде бы тихий, но хохоток его приводил за собой страх. Потому что могут. В «собачку» мешком со сменкой. Или картинку мерзотную на стуле нарисуют, а потом хихикают. Или забросят учебники в девчачий туалет, иди, смельчак. Или те фломастеры, что мама из рейса привезла — поснимали колпачки и вернули пожёванными.
Но тогда, два года назад был Валька. Он был выпускником той же школы, ходил в зелёные патрули и в общем был парень отличный, фотку-то с доски почёта не убрали до сих пор. Ну словом, Валька мог и умел поговорить. Ильюху и обходили до поры до времени, а весной стало совсем тяжело.
Тогда он и нашёл эти развалины на лесистом обрыве. Пробирался через дыру в стене или мимо чаши и садился в самом солнечном месте — недалеко от лесов.
Надо только было не попадаться на глаза Угую — тот не любил визитёров и всегда ругался, а один раз даже погнаться хотел, но куда ему до пацана!
И ещё — здесь странно вели себя тропинки. Не то чтобы враждебно — а просто странно.
Иногда становилось непонятно — неужели его город граничит с такими местами? Одна дорожка петляла по ольховой поросли, уводя в густой подлесок — а потом поросль расступалась, и становилось видно улицу с уютными современными коттеджами, газонами, на которых можно было безнаказанно сидеть, и низкими горами на горизонте. В этом месте всегда было пасмурно, над домиками стояли низкие тучи, а из закусочной неподалёку выбегали подростки, говорившие на незнакомом языке. Что это за пригород, Ильюха так и не разобрался: по идее, улица должна упереться в начало переулка Комсомольский, а оттуда — полчаса ходу, и он у себя, на улице Бакинских Комиссаров (бывшая Преображенская). Но смысл был в том, что переулок оканчивался тупиком.
Или другая дорожка, очень длинная — выводила к пустынному старому песчаному карьеру с необыкновенно чистой водой. Купайся сколько хочешь, злых дядек на экскаваторах никогда не бывает. Назад можно вернуться, а пройти к дубам на той стороне — шиш, никогда не выходило. И так далее…
Ильюха разведал ещё один путь — если обогнуть развалины старого погреба, безнадёжно засыпанного, и пойти прямо на старое кострище (кто его тут устроил?), а потом сделать так, чтобы корпус местного агротехникума оказался слева, то можно было попасть на пустошь, поросшую иван-чаем и развилкой тропинок сбоку. Одна из них могла завести в болото с бесцеремонными комарами, другая - в молодой ельник, а третья выводила на горбатую грунтовку, по которой иногда проезжали легковушки. Но странные легковушки — вытянутые, как пули, с тёмными стёклами и неприветливыми шофёрами. Только трактора знакомые были, и всё. Но последние дни пустошь не отыскивалась, а кострище найти вообще не получалось. А тянуло туда страшно, необъяснимо, ещё сильней, чем в развалины. Если повезёт, он разберётся с этим сегодня же.
Тёплое лето с запахом трав, так далеко от войны и горя. Ночью окно нараспашку, и ночь, и у каждого сны. Мальчик держит ладошку над молодым воякой, он защищает его от кошмаров, от страха, он видит в нём Вальку, так далеко ушедшего Вальку. Мягко падая в травы, нюхая тёплый шелест маленьких жизней, они смеются и не хотят говорить о важном.
Юноша выживает, воюет и выживает снова, он не знает — как это быть без оружия, даже когда ты сопляк. Бежать, спасая жизни, может быть, и свою. Его не учили, что можно просто гулять, просто не быть добычей и заниматься делами, обычными, пустяковыми. Он, может, и хочет остаться, но у него впереди дело, у него есть своя война, где победившие плачут.
Из стрельчатого проёма сбоку было хорошо видно леса возле эркера, и то, что за ними. Солнечные столбы пробивали дыры в крыше и находили себе место лужицами света на полу, давным-давно изукрашенном мелкой растительностью. А ещё можно было смотреть сразу в два места — на камни, бывшие когда-то живыми, и на обрывистый склон с другой стороны проёма.
Он так и сидел, обхватив ноги руками, и не слышал почти ничего.
***
Люк ступил на прогретую площадку, соображая, что делать. И тут же услышал голоса, которые ему очень не понравились. Он слышал их в школе на Татуине, куда пришёл в первый день своей учёбы — тощий, мелкий, смешно выглядящий в чуть великоватых штанах и рубашке, пояс с которой вечно съезжал и перекашивался. Никакой мужественности эта деталь одежды не придавала, а выглядела, правду сказать, нелепо. И было страшно неловко стоять перед ними, понимая — они сильнее и выше его, а нянькаться, как тётушка, с ним тут не будут. И не ангелочек вовсе с виду — волосы подстрижены коротко, рот большой, как пасть у банты, и одни кости, мускулов никаких. Хотя перед школой он старался, подражая дядюшке, и упражнения делал, а бегать он отлично умел, и стрелял из взрослого ружья, ну вот это всё. Одна нескладность, да ещё и смешная с виду. Вомп-крысёныш, словом.
Надо отдать должное, дети пустыни не плачут, это не принято. Родным он не жаловался, а просто давал сдачи, в самых унизительных моментах просто молчал. И староста класса приговорил — отвалите от мелкоты, видно, что жильный. Потом и вовсе забылось старое, появился сначала Биггс, потом другие приятели. Но сколько ни старайся быть самым ловким и метким, а мелкотой он так и остался. И даже привык, что местные девочки с ним разговаривали свысока, никогда не принимая всерьёз. А совсем потом не до того стало. Почти.
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:52 | Сообщение # 8 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 5. Крокодильское
Люк выглянул из-за стены. И ему ещё больше не понравилось. Тот первый пацанёнок стоит спиной к проёму, в шаге от склона, и те трое стоят перед ним, как загонщики. Смеются.
— У-тю-тю, цыпочка. Думал, спрячешься? Ну щас мы поговорим. Ты достал нас.
И голос, срывающийся:
— Отвалите! Что я вам сделал? Что вы лезете?
— Стукачка надо учить. Ныл братишке, вот и получишь. А Киню из-за тебя на учёт поставили, догавкался кто-то. Братик твой где?
И регочут, рифмуя.
Люка словно полоснуло. Половины слов он не понял, но отвратительный смысл уловился. Уже не прячась, он спокойно пошёл, и каменная крошка громко захрустела под его обувью.
Те обернулись, и загнанный мальчишка упёрся в него отчаянным взглядом.
Спокойно, Люки. Может, обойдёмся без рук. Нужные слова сами найдут дорогу.
— В чём дело, чувак? — это старший, с кривой усмешечкой. — Заблудился?
***
— Смотрите, цаца какая! Отваливай нахрен, а то и тебе мордочку поправим.
Один остался держать жертву, двое, вихляясь, подошли. Ну, понятно.
— Шли бы сами, ребята. И парня оставьте. — Слегка подобравшись, визитёр стоял спокойно. Но Илья видел — так стоят, когда оценивают. Откуда он тут взялся? Какая-то странная форменка у него вдобавок, не дружинник, не милиционер — тут вообще неясно. Невысокий, смазливый, только выражение глаз такое. Бешеное?
… Рельса его держал, но хватку ослабил. И у обоих открылся рот.
Пришедший подождал, пока Шнява атакует первым, и рванулся вперёд, как лопнувшая пружина. Хват за руки, удар под колено — первый пошёл носом в пол, ссадив пол-лица. Второй хватает его сзади, но зря он это — удар головой назад, не жалея, сгибами локтей по рукам, заставляя себя отпустить, разворот корпусом и подсечка. Мгновенно усевшись противнику на спину, заломил руку и поинтересовался:
— Ну что ты мне поправишь?
Бешено суча ногами, лежащий взвыл:
— Пошёл ты на … отпусти, а то порежу!
— Порееежешь? Ну давай руку доверну.
Дальнейшее было предсказуемо — поверженный (Вовчик он, что ли?) ещё подёргался, но пару раз поцеловав пол, стал умнее. Этот же переключился на Шняву, присел на корточки, приподнял тому голову:
— Ну что, ещё поговорим?
— Не… — Шнявка смотрел с ненавистью, но ума хватило не возникать. Этот псих, неизвестно откуда взявшийся, просто опасен, и сейчас хозяин.
— Ну тогда валите сами. Да. И пусть этот ваш ребёнка отпустит.
— Рельса, пошли!
Всё же донкихотство — вещь загадочная. Временами опасная, но невинная. Рыцари всегда были такими, и неважно, какие они носят доспехи.
Получилось ужасно. Мальчишка был сильно напуган и пятился назад, плохо соображая, что делает. До проёма оставалась пара шагов, и нужно было срочно что-то делать.
Люк плохо умел говорить с перепуганными людьми. Он и не практиковался никогда, а тут ещё и дел наделал. Этот малёк явно не доверял ему, наверное, думая, что пойдёт по общему счёту.
— Эээй… Я тебе ничего не сделаю, ты куда? Я с ними разобраться хотел… Они же тебе больно делали. Ну хочешь, отойду, только не пугайся, хорошо?
Мальчишка замотал головой, по-прежнему тараща глаза. Очень плохо. Если бы Сила была — он бы уже дотронулся до него, сказал бы беззвучно — успокойся, я свой. А тут — только слова. Проклятие!
— Можно? Я ничего тебе не сделаю, правда. Я просто прошу у тебя разрешения. Хочешь уйти?..
— У-уйти дай…
— Давай. Я отойду, а ты проходи. Я не сделаю ни-че-го. Буду просто стоять. Да?
— Да…
И нежданчик. Мелкий слишком близко подошёл к пролому, предательский камешек выскользнул из-под сандалии — и пацан с воплем скатился по склону.
«Да твоего же хатта,» — ругнулся спаситель, в один прыжок долетев до проёма и молясь всему живому.
Оказалось, что всё не так плохо — мальчишку удержал длинный корень. Он даже не кувыркнулся, как Люку показалось с перепугу, а просто соскользнул вниз, распластавшись на склоне.
— Ты вылезать будешь? На руку. Не бойся, держись!
Тот закивал осмысленно. И, умница, руку протянул. Ну а теперь — держим цепко, присел — и рывком подтянул его назад.
Оба повалились рядом, тяжело дыша. Перевели дух и уставились друг на друга.
Люк снова глянул на растрёпанную добычу и вдруг понял, что улыбается. Одной из самых своих дурацких улыбок, когда вообще уже ничего не хочешь — только сделать какую-нибудь дурь, причём немедленно.
— Ну что, я страшный?
Мальчишка потёр ободранные ноги одну об другую и ляпнул:
— Да крокодил вообще!
И оба заржали так, что перепуганные голуби, гнездившиеся в верхних скатах, хором загугукали. Какая разница, кто такие крокодилы! Оба смеялись наконец, до слёз, до икоты, кашляя, лупя ладонями по камням, валяясь в гулкой солнечной пустоте развалин.
Когда схлынул дурашливый угар, повисла тишина, в которой двое исподтишка разглядывали друг друга.
Один — с копной давно нестриженых каштановых волос, блестящими тёмными глазами, ободранными коленками. Зарылся в лёгкую курточку, исподтишка подглядывая за своим визави. И другой, постарше, повыше — стоит себе, опёршись спиной о стену. Глаза перестали быть злыми, только торчит на макушке русый вихор, губы трогает полуулыбка — он рассматривает колонны, расходящиеся вверху чёткими летящими линиями, переводя взгляд на полустёртые узоры — и снова смотрит на спасённого.
— Классно тут, да? — спросил Илья, ломая затянувшуюся тишину. — Я сюда часто хожу. Тут никого не бывает, люди боятся.
— А как же эти трое?
— Да они давно меня донимают, вот и выследили. Я бы ушёл, да прижали. Знаешь, хорошо, что ты пришёл. Давай знакомиться?
И этот старшак расцвёл настоящей улыбкой. Надо было её видеть! Они, кто постарше, иногда смеются так — но только друг другу, открыто, радостно, но только для своих. Для мелких у них заготовлено покровительство, может быть, и хватит. А этот — свой. Странный, словно затянутый в какую-то броню, и при этом словно размагнитившийся, переставший быть натянутой струной. Но свой.
— Ну… Я Люк.
— Ой, имя какое у тебя. Я такого не слышал!
— Не знаю. Имя себе и имя. А что?
— Ну такое. Иностранное. Я вот Илья.
— Ты что, стесняешься?
— Да нет. Тебя в школе разве не дразнили никогда? У нас задразнили бы.
— Чушь какая. Разве за имя можно дразнить?
Илья взъерошился:
— Ну ты точно странный! Как с Луны упал.
Этот Люк затуманился.
— Не знаю. Никуда я не падал. Просто… заблудился. Наверное, очень сильно.
И тут Илью осенило.
— А я знаю, ты точно заблудился. Тут место такое. Особенное. Многие заблуждаются. Только мне не страшно, я тут умею не заблуждаться. Ты покажи, откуда пришёл, и я тебя быстренько выведу!
«Сила, как просто! Местный проводник! И ещё успею вылететь со своими. Ха, Скайуокеры просто так не пропадают».
— Только давай я тебя «Люк» звать не буду. А то хихикать разбирает!
— Да хоть кем зови. Только выведи. И ещё — мне платить нечем.
— Ой выдумал! Платить он собрался! Это так. И вообще, кто меня у Шнявы с дружочками отбил? Пошли!
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 20:53 | Сообщение # 9 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 6. Немного диалогов
Ильюхин спутник по дороге нырнул в кусты, запретив следовать за ним, чем-то пошуршал в кустах и явился уже с большим свёртком в руках.
— Извини, парень.
— Парень извиняет, — буркнул Илья. — Пойдём уже, что ли.
Некоторое время они шли молча, потом этот чудак указал на насыпь:
— Здесь.
И неприятно удивился. Его проводник выглядел, самое малое, растерянным.
— Что-то не так?
— Да подожди ты. Отсюда вышел? Точно?
— Точнее некуда. А ты почему скис?
Мальчик вздохнул, потоптался на месте и выдохнул:
— Я здесь никогда не был.
Сердце у Люка неприятно ухнуло, и снова нахлынуло ощущение нереально дурного сна.
— Ты же говорил!..
И уставился на Илью сердито. Угораздило тебя, Люки? Угодил в мир, где с технологиями явный прокол, Сила молчит, проводники не знают собственные места — допрыгался ты. А как же ребята? Без его позывного прикрытие будет снято, а импы быстренько сообразят, каким был путь отхода — и всё? А ты тут торчи, нелепый и никому не нужный пришелец.
И потом расслышал, как мальчишка говорит:
— Я правда здесь не был. Ходил тут тыщу раз, а этот подвал тут просто появился, правда же, ну честное слово, поверь мне! Ну давай спустимся вместе!
Вихрастый уже говорил звенящим голосом, ещё чуть — и можно будет повеситься от всего происходящего, честно говоря.
— Так. Я спущусь сам, а ты жди, раз не знаешь.
Всё было по-прежнему. Широкая лестница вниз, небольшой зал с двумя глубокими нишами. Ниша, где Люк очнулся, так же была погружена в сумрак. Вот тут и селись прямо, неудачник. Юноша подумал, а потом свернул свои вещи и аккуратно придавил камнем. Оружие было упрятано внутри.
… Мальчишка топтался возле двери. Увидев его, кинулся:
— Ну?!
— Ничего там нет. Вот тебе и ну.
И расстроенно сел на ступеньку. Илья подумал и притулился рядом. Так они и сидели, поглядывая на закатное солнце.
— А тебе совсем-совсем некуда идти?
— Ну не знаю. Придумаю что-нибудь. Ладно (вздохнул). Выберусь. Мне всё равно надо вернуться.
И снова тишина. Потом Илья тронул его за плечо:
— А можно я тебя как-нибудь называть буду?
— Слушай, что тебе от меня надо, мелкий? Я влип. У меня ничего нет, ты понял? Проблем с галактику, ещё и ты здесь. Можешь идти, не держу.
— Ну и пойду, — вспетушился пацан. — Точно про тебя сказали, что цаца! Я хотел помочь! И вообще не виноват, что ты взялся! Проблемы он решает! Да ты на себя посмотри, тебя милиционеры заберут, и всё! Я пошёл!
И таки решительно потопал по направлению к дому. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся. Его (уже его) «крокодил» даже не шевелился, сгорбившись и глядя в сторону. Казалось бы — такой смелый, и даже сильный, по рукам видно, а вид надутый, и глазищи эти странные, голубые, девчачьи. Никому не нужный, сидит и готовится влипнуть ещё глубже, на лбу прямо написано. Ну как уйти-то?
— Эй, крокодил.
— Чего тебе? Уже свалил?
— Хочешь, ко мне пойдём?
— Не понял? Серьёзно?
— Ты можешь меня подождать? Я быстро сбегаю.
— Опять не знаешь куда?
— Я правда, я серьёзно! — Он аж подпрыгнул, довольный собой. — Только в город тебе так нельзя, я одежду принесу тебе, и пойдём! А то ты больно заметный! Хочешь, крокодил?
Вот опять заулыбался, куда только что делось.
— Ну что делать с тобой? Хочу, конечно. А ты меня так и будешь звать словом этим?
— Я придумал уже, правда! Ты Макс будешь, так проще! Иди вниз, а я тебя окликну, как вернусь. Будешь Макс?
— Буду.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 21:02 | Сообщение # 10 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Часть 7. Память
Он другой. Он теряет имя, но видит своё отражение. Вместо старика с затравленным взглядом и согнутой спиной он видит помолодевшего себя. Исчезла седина, появилась плавность движений, глаза стали ярче, морщины у глаз пропали.
Что же. Теперь я умею прокладывать пути в этом сопряжении. И я найду тебя.
— Эй, ну это же просто. Смотри, он тебе ничего не сделает.
— Чего сник? Подумаешь, крыса. И зубов нет. Маленький совсем!
— Смотрите, он сейчас описается, испугааааался!..
Подносят к глазам совсем маленького, слепого вомп-крысёныша. Он перебирает лапками, на которых ещё ни видно когтей, раскрывает беззубый рот, недоумённо попискивая.
Пацаны нашли в скалах гнездо, ну как нашли — кто-то из фермеров подстрелил мать, и она ползла к выводку, но не успела, и лежит рядом кучкой неряшливого меха, а выводку, может, пара дней.
Этот — последний.
Ему самому лет шесть по стандартному счёту, увязался за старшими, и они решили устроить ему ритуал, раз такая находка. Раздави ногой, просто раздави — будешь наш, будем с собой брать.
Люк зажмуривается, он уже смотрел, как это — мокрый хруст под подошвой, и всё. Но будет больно, а потом — ничего.
— Слушай сюда, малой. Это — вредитель. Они вырастают большими и портят всё. Не будь неженкой, а то и тебя сожрут.
— И выплюнут! Смелей, сопля!
Сомкнулись кругом, не убежать, не заорать, старший кладёт розовый шевелящийся комочек на камень.
И всё. Так просто — и свободен. Он плотно зажмуривается и шагает на камень. Тихий писк, что-то слабо чавкнуло по ногой. И — словно укол где-то внутри, мгновенный, лёгкий — как будто статика пробивает кожух хозяйственной зажигалки. И ничего не больно, только темно — но он ведь закрыл глаза.
— Во, не сдрейфил! Поздравляем!
— А зарыдаешь — похорони и реви!
Заглядывают в лицо — одобряют, дают лёгкий подзатыльник:
— Очнись уже, мелочь. Это счас трудно, потом смотри — в глаз бить будешь, пачками!
***
Он завозился на полу, просыпаясь. В глаза светит местная луна, почти круглая, но слева её подгрызает пустота. Круг света яркий, отчего сама комната становится темнее, только где-то мирно сопит его проводник.
Потребовалось усилие, чтобы вспомнить произошедшее накануне, и снова вязко навалился сон. Теперь он падал в какой-то пустоте, которую и космосом не назовёшь — властное, чёрное, пустое, но говорящее с ним, бормочущее, враждебное. Хотелось вырваться наружу, открыть глаза — и словно паралич сковал мельчайшие мышцы, и можно было только падать.
Он снова дёрнулся, и понял, что уже светло, а рядом ним сидит Илья, держа ладошку над его головой.
— Ты спал плохо, что-то говорил. Я и решил поправить.
— Как поправить?
— Да как. Защищал от чёрного. Я так маму успокаиваю, она тоже иногда мечется.
— Маму?
— Да успокойся, мама в рейсе, тут никого нет. Поднимайся, пойдём поедим. И не пялься так, дырку проглядишь.
Ускакал, хлопнув дверью.
***
Мальчишка чем-то гремел на кухне, а Люк всё не хотел туда идти. Вернее, он застрял в комнате, изучая её. Тут явно жили двое, но на вторую кровать его не пустили почему-то. Впрочем, здесь было принято украшать стены тяжёлыми вышитыми тканями с мягким ворсом, так что спалось на полу отлично. Где половина Ильи, было понятно, а вот другая часть…
Её хозяин явно тяготел к звуку. Здесь было полно круглых пластин в ярких конвертах и ещё каких-то носителей, совсем непонятных в своей примитивности. Вот, наверное, аппарат для круглых пластин, только как происходит сам процесс? Это явно для одного звука, по крайней мере, не видно устройства вывода изображения. Какой-то местный струнный инструмент. Стопка сшитых листов, исписанных явно вручную, с любовно выведенными символами и даже рисунками. Запись звука? Вручную? Ну и система у них тут, мир знаком с технологиями, но того, что нужно, здесь явно нет…
— Отойди и не трожь тут!
Голос мальчишки аж звенел.
— М… Макс, не ройся, не твоё, — Илья торопливо просунулся, тесня гостя к двери.
— Это трогать нельзя, вообще-то!
— Да я только смотрел, ты чего?
Вот же странно — вчера этот крокодил казался совсем чужим, а сегодня без своей форменки, в свободных брезентовых штанах и футболке казался каким-то десятиклассником, случайным Валькиным приятелем, которому давно уже пора подстричь космы, по совести. Только нет в нём этой тощей школьной сутулости, а есть впечатление, что этот вроде школьник срочную недавно прошёл. Ну и страннота!
Илья насупился:
— Я там завтрак… А тебя всё нет и нет. Пошёл звать, а ты роешься. Это Валькино всё, не лазь там. И пошли уже, а то остынет.
Люк счёл за лучшее промолчать и последовал за Ильёй.
***
«Ты пришёл из Лугового? Опять он кого попало домой таскает! Вот что — ты умеешь, вот и верни его назад!»
Они молча жевали, не глядя друг на друга. Каждый думал о своём, и тишину нарушала только уныло гудящая муха, остервенело бившаяся в окно. Было опять неловко, начинать разговор никому не хотелось.
Один был заперт здесь без возможности уйти или связаться, позвать или суметь. И вариантов не предвиделось. Даже если они здесь и летают в космос, то явно на досветовых скоростях, техника ниже нижних уровней. Чтобы просто улететь или хотя бы рассчитать своё местонахождение, нужны были уровни общения не меньше, чем у планетных властей. А пойди расскажи о себе — ну добавится макисмум один интересный больной в одной из местных лечебниц. Это понималось и без широкого знакомства с местными знаниями — достаточно было присмотреться к обстановке. Здесь не знали про Империю, не знали и про Альянс — вообще ничего. В небе господствовали звёзды, и привычное зрелище хотя бы в виде вшивого грузовоза или развалины на слабых антигравах отсутствовало. Колёсная тяга как доминирующий вид механического передвижения. Приехали.
Ты прилип к этому шарику навсегда, приятель. Мысль не радовала.
Другой думал странное. Когда-то на этой кухне тоже было двое, и мама тоже уехала рано утром, и младший сжёг яичницу и едва не спалил чайник, пытаясь приготовить завтрак. А всё потому, что они полночи делали что хотели — кто-то залип в книжке с рыцарями, а кто-то, тихо ругаясь, сначала перетягивал струны на гитаре, а потом паял свой проигрыватель, навоняв канифолью на всю квартиру. И было позднее утро, головы болят у обоих, и невкусно, и нечего делать, потому что льёт за окном напропалую. И вот снова рядом кто-то, отдалённо смахивающий — хмуро давится подгоревшим, весь в себе, старший, похожий. Повторяется, почему так странно повторяется, просто наваждение, просто сны.
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 21:09 | Сообщение # 11 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 8. Выученная война
- Ты чего хмурый такой?
Макс поднял глаза, молча прожевал кусок и уставился в пустоту.
- У вас тут так… тихо.
- Как это тихо? Вон вода в ванной капает, слышно. На улице собаки лают. Машины слышно. Ничего не тихо, выдумываешь.
Как объяснить? Не слышно рёва турбин за хлипкой перегородкой казармы, нет грохота обуви по настилу, по которому можно отличить — взвод ли штурмовой бригады пробежал или лётный состав, а может, техники понеслись целить искорёженное. Пехота бегает шумно, топоча укреплёнными накладками сапогами, летуны двигаются мягче, шурша мягкой обувью, но орут при этом как на пьянке; техников может быть не слышно, но их выдаёт ритмичное громыхание запчастей на летающей тележке. В казарме кто-то разбирается с личным оружием, проверяя его готовность, щёлкает пряжками на комбинезонах, стучит посудой, кто-то кого-то обязательно прикладывает крепкими словами, в часы сна — потише, в рабочее время — не стесняясь. В принципе, если хочешь спать — так и свалишься на койку, и только сигнал тревоги способен вырвать из ласковой темноты, а шум — да и хатт с ним, привычный фон.
Тишина — это плохо. Ты либо контужен, либо в отключке в медблоке, либо произошло что-то в тысячу раз более отвратительное, и ты остался один. Совершенно один.
Может, потому он и возился ночью: инстинкт, вбитый уже годами подобной жизни, брал своё, заставляя напрягаться мышцы, чтобы в любой момент можно было сорваться.
- У вас тут… не воюют.
Илья напрягся. А вдруг он влип и притащил домой этого… вражеского шпиона? И он тут вынюхивает. Ой что будет, если это так! Сколько книг и фильмов есть про это.
Осторожно, чтобы не вызвать подозрений, парень.
- А у вас?
Теперь этот смотрел на него. Уж неизвестно, как должен зыркать настоящий шпион, наверное, вынюхивать или делать вид, что его не касается. Но этот смотрит на него странно — глаза совсем не ледяные, как тогда, а скорее — грустные? Согласные? Растерянные?
- Всегда.
- На вашей грани всегда война?
- Чего? Грани? Что ты несёшь? Там, где я живу. Далеко отсюда. В моей галактике.
- Ты несёшь! Не может быть, чтоб вся галактика! Это невозможно!
- Да не вся! Что тебе объяснять…
Опять напрягся, вырастил броню вокруг себя и затих, только дышит тяжело.
Помолчали.
- Послушай, парень, как тебя там…
- Илья.
- Мне туда нужно, я вернуться хочу. Не знаю как! Нужна мне твоя планета, как, как…
- Собаке пятая нога?
- Хоть шестая сарлакку, плевать.
Слышно было, как на улице малышня делит какие-то игрушки в песочнице, как завопили коты истошным мявом, выясняя отношения. А здесь — два упёртых лба никак не могут понять друг друга, даже поругаться не выходит.
Вот и враки, что так шпионы внедряются.
Уж искренность Илюха чуял. И потом — что это за шпион такой, который у него всё время на глазах, говорит странные вещи и вообще хочет вернуться домой, как бы там ни было страшно. Именно так. И наверно, там тоже плачут чьи-то мамы и голосят мелкие братья. А этот тоже чей-то. И потерялся. И хочет найти.
- А у тебя там кто-то есть?
Опять молчание. И лезет лето в окно гугукающим сизарём, требующим поесть.
Вздохнул, пробурчал:
- Друзья у меня там.
Илья уже давно стоял коленками на стуле, пошебуршал, повозился, затих, потом набрался смелости. Ему можно рассказать.
- Слушай, я тебе расскажу. Только это секрет. Никому не скажешь?
Согласный кивок, ожидание.
- Я умею одну вещь.
***
…- Так, погоди! — перебил Макс своего рассказчика, и его глаза ожили. — Проходить куда?
- Ты меня запарил! Туда ходить, сюда ходить, какая разница? В другие места!
По Ильюхиным словам выходило, что он умеет находить особенные места, выглядящие по-другому. Добраться до них обычным транспортом и когда захочется, невозможно. Нужно уметь. Как именно уметь, Илья не знал. Но по его словам выходило примерно следующее.
Когда его семья (мама, старший брат Валька и он, Илья) переехала сюда, братья занимались исследованием окрестностей. Ну, с новыми друзьями на лыжах, или экскурсии с местными знатоками, или самостоятельно, выяснилось — Илья заимел особый талант. Он мог теряться. Скажем, отстал от своих в маленьком походе к реке — и нет его. А потом появляется и доказывает, что и мыслях не было пугать. Вон там он нашёл целое поле каких-то странных лопухов, и топкое такое. А ведь кругом места сухие, болота были далеко отсюда, да и лопухи тут сроду не росли. Вот и сандалии чуть не утопил. И правда, сандалии в какой-то жидкой грязи. Пойдут искать — ну нет такого, просто привычный черничник.
Или, скажем, зимой. Отстал мелкий от группы на лыжном маршруте, нигде его не видно, и хоть обкричись. А ведь малёк в целом послушный, знает, что пугать нельзя. Потом появляется — куртка нараспашку, сам красный, потный, лыжи по сугробам на себе тащит и возмущается — завели не туда, снега там нет, один песок, и техника брошенная валяется. И так далее, и так далее.
…На этом месте Макс оживился:
- Пески? Техника? А какая техника?
- Ну… ржавая…
- Пфффф. А солнц в небе сколько было?
- Одно вроде. Ну да, точно. Одно.
Илья пробовал делиться. Даже показать. И всякий раз его поднимали на смех, так как места не находились. И каждый раз одно и то же. Один — может. С другими — нет. Потом и цепляться стали.
Только старший брат, Валентин, верил ему. Он работал врачом, и относился к рассказам серьёзно. Для начала (не дав матери узнать) он протащил братишку через всю возможную диагностику в городе и даже сводил к психиатру. И везде — разведённые руки: «Хороший здоровый парень, только чуть по весу отстаёт для его возраста, но тут ведь как». Тем более что и склонности к фантазиям Ильюха не имел, прекрасно успевая по математике и даже участвуя в олимпиадах. А книжки читал без увлечения, через слово «надо». Маме не говорили. А брат — он знал. И верил ему.
***
Вот как, думал про себя Люк, он же Макс. Что же это такое? Хоть бы капельку знаний! Хоть бы! Верю!
Верните меня на мою войну. Они здесь живут странно тихо, среди затерянных мест, полных странной Силы, и этот мелкий — такой доверчивый. Он знает своими ладонями тепло живой птицы, жар песка, но ему ни разу не грел руку бластер. Мне здесь невыносимо, внутренний слух чует чей-то покой, и я отступаю в смятении. Разве могу я здесь жить? Может, уже и возникла какая-то привязанность, но я переживу её разрыв. Меня научили. Мне это даётся теперь легко.
|
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 21:18 | Сообщение # 12 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 9. Посёлок. Прошлое, год назад.
… Он снова заблудился почти рядом с домом и вышел на какую-то странную улицу.
Вот кажется — сейчас повернёшь за здание пожарной части и выйдешь на улицу, уходящую круто вниз, к заболоченному прудику, сплошь затянутому ряской и проткнутому стрелами аира и рогоза. Но нет. Горка исчезла, и вместо неё мальчишка увидел новые современные домики, теснившиеся друг к другу на огромном лугу. Луг сплошь порос одуванчиками, уже закрывшими жёлтые головки и начинающими седеть.
По тропинке Илья смело пошёл себе дальше, догадываясь, что опять заблудился. Но не бежать же назад. И будет что обсудить вечером с братом, которого снова вызвали в военкомат.
Посёлок пустовал совершенно, хотя было понятно — тут живут. И живут люди, совершенно не боящиеся злодеев. Двери были просто притворены. При этом само место удивляло: здесь повсюду торчали антенны всех видов, напоминая невероятный железный лес.
Полуденная тишина. Стрёкот кузнечиков. И никого.
Любопытство стало непереносимым.
И мальчишка просто открыл дверь ближайшего дома.
Мамочки!
***
Сколько же техники! Самой настоящей, современнее некуда. Словно находишься в диспетчерской аэропорта или где-то на ужасающе секретном объекте. На дисплеях — колонки цифр, самых обычных, привычных, но кое-где торчат формулы, но таких Илья ещё никогда не видел. Хотя и волок предмет на приличное четыре с минусом. Неведомые обозначения, формулы на пол-экрана… А ещё кое где графики, и ещё…
На одном из дисплеев крутилось изображение кристалла, сплошь исчерченное пояснениями. Периодически проекция менялась, и картинку снова облепляли надписи. Вот это оказалось самым интересным, и мальчишка подтащил табуретку к дисплею, уселся и подпёр руками голову, заворожённый.
— Так-так-так. Смотрите, народ — а у нас-то инспекция!..
Он чуть со стула не упал. Оказалось, пока он любовался картинкой, ещё и вздремнуть успел. Растрёпа, глаза заспанные — и никакого понимания, что происходит.
В дверях стояли какие-то взрослые люди. Ох, влип!
— Эй, ты чей такой? Как ты к нам попал? Ты с Полуострова? Из Лугового? Мальчик!
Илья сполз с табуретки, протирая глаза, и уставился непонимающе:
— Нееет… Я из ***ска.
Тишина.
Один из взрослых, с усами и бородкой, подошёл, присел, заглянув в глаза:
— Из ***ска, говоришь? А скажи, милый мой, где такое место?
— Ну где-где? В ***ской области, рядом речка протекает, Шуя. Большой город.
— А сюда ты как попал?
-Ну… гулял. Пришёл сюда.
И быстрая молчаливая стрельба взглядами над его головой.
Ильюха уже точно думал, что влетит, но на вопрос об имени ответил бесстрашно. Чему быть! И потому немало удивился, когда сначала ему предложили чай и «покормите пацана, вон тощий какой», а потом настоящую экскурсию по посёлку.
— Ты-то сам назад дойдёшь?
— А чего? Тут недалеко.
— Ну ладно, парень. Приходи ещё. Только всё же не по домам шатайся, а вон видишь — телефон?
И правда, из травы поодаль торчала телефонная будка.
— Наберёшь 15-3-07, мой вызов. Спросишь Эрика. Это я. Приходи когда захочешь.
Последнее прозвучало с какой-то тоской.
— Приду, конечно!
— Дело. Мы тебе тут все рады будем.
***
Эрик оказался славным, как и остальные взрослые. И очень обрадовался, когда Илья пожаловался ему на некоторые вопросы в математике. Никак не удавалось покорить все эти уравнения, неравенства и ужасные скобки. Кажется, так легко решить задачку — ан нет, и сидишь, чертишь эти ужасные дороги, бассейны и ненавистные яблоки. Всё падает и выливается! Причём из головы!
— Не беда! — возгласил его новый знакомый, сверкая глазами. — Мы ещё сделаем тебя самым крутым математиком! Ты и физику разгрызёшь, будешь самым лучшим в теории Кристалла!
— Чего? — изумился Илья.
— Ах, дитя. Вы же там ничего не знаете. Ну, смотри.
Скажи Илье кто-нибудь, что он проведёт лето, занимаясь математикой, геометрией и основами физики — не поверил бы. Была такая картина, «Переэкзаменовка», кажется. Сидит пацан, горюет над учебниками, а за окном — лето! Эх, бедолага. Не было у него Эрика. И ещё не было Иветты — милой, грустной, похожей на маму. Иногда она входила в их домик, присаживалась на стул и молча следила за занятиями. А потом тихо уводила Илью к себе, кормила обедом, иногда гладила по голове. Улыбалась, проводила расчёской по волосам — и отпускала. Впрочем, она совсем не мучила его заботами. Больше времени она проводила в другом домике, где было много совсем непонятных приборов и там она что-то рассчитывала, негромко переговариваясь с коллегами, а потом долго вычерчивала графики и системы на огромной доске.
Иногда в окно просовывались любопытные головы:
— Ты как ему объясняешь, злодей? Опять каши наворотил!
Эрик топорщился:
— Проваливайте! Кто тут лучший теоретик? Иди накопители проверь, опять энергии не хватит! И ты тоже! Я преподавал!
— Оно и видно! А ну-ка, пацан, вставай, сейчас я его поучу!
И затевался долгий горячий спор с вырыванием друг у друга фломастера, клавиатуры расчётного устройства и киданием какими-то фамилиями. Академик Скицын то, профессор Даренский это. А вот Эспозито и Ришелье с их теориями!
Иногда соперничество за Ильюхино внимание принимало ну совсем уже вид рыцарского турнира. Сидят двое на стульях и тычут друг в друга карандашами, покушаясь на замызганную терпеливую доску, всю покрытую цифрами. Мирил всех сумрачный мужик, командовавший умниками. Ему бы борьбой заниматься. Или пугать жуликов. Мрачный, горбоносый, плечи в дверь не помещаются — шляпу ему с перьями, был бы целый пиратский капитан. Он прогонял Илью, отдавал распоряжения по их работе — и всё утихало. Профессор Григор Аршакуни не жаловал шум в науке, но требовал работы неистово.
Валька знал обо всём. Он был молчуном по натуре. Но братишку любил. Хорошо тому со взрослыми, учится математике — так не шляется где попало, в конце-то концов. Только по вечерам иногда доставал свою гитару и показывал, как ставить пальцы на струнах.
Остальное время он проводил на дежурствах в поликлинике и иногда подолгу застревал где-то. Илья знал, где.
***
Валентин не терялся. Просто — когда его мелкому брательнику был нужен велосипед, то он добегал до дома через две улицы, и кричал в распахнутое окно дома:
— Иркаааа!
— Чего тебе, стрела? — откликался голос.
— Вальке скажи, я вечером велик заберу, пусть пешком идёт! Ииииир!
— Я ему скажу, не бойся!
***
Откуда она взялась в теперь уже их городке, мальчишка сначала не знал. Но знал историю их знакомства. В один из вечеров Валентин сказал:
— Меня завтра не будет вечером. Друзья попросили гитариста подменить. Он подрался с кем-то и сейчас играть не может, весь разбитый. Вот меня и попросили.
Мама против не была. Просто непререкаемым тоном велела туда и младшего взять. На всякий случай.
Оказалось, танцулька была в спортивной школе. Было громко, и девчонки были — с длинными ногами и взбитыми причёсками. И топот ног. И жарко. И расхрабрившийся длинноволосый клавишник в немыслимых штанах, отделанных по низу брючин согнутыми монетками, и раскрашенные лампочки.
Музыка Илью не удивила. Он её уже слышал у брата на дисках. Удивило то, что почему-то пели эти песни на русском языке. Как например:
— Есть герой в мире сказочном
Он смешной и загадочный,
На крыше дом, ну а в нём живёт он
Толстый Карлсон.
Малыши просят Карлсона,
Рассмеши нас, пожалуйста, к нам в окно залети и спой нам,
Толстый Карлсон!
Он сидел у батареи с надутым видом, но вспомнил, как они вместе бесились в своей комнате и решил — вреда не будет, если немного покривляться среди еле-еле дёргающихся пар. Ну, разыгрался, бывает. Плохо было то, что во время залихватской стойки на руках не удержался и рухнул на парочку девиц, ничем не отличавшихся от остальных.
Вышло неловко — пацан неловко сидел на полу, испуганно взирая на разгневанную одну и перепуганную другую, взиравшую на огромную дыру на коленке. Тонкие колготки были погублены. Но беды не случилось — та самая с дырой на коленке решительно встала и протянула мальчишке руку:
— Вот так кавалеры на голову падают! Тебе штраф — будешь с нами!
А что мальчишка? Он продолжил кривляться упоённо и с полной самоотдачей. Брат, может, и видел всё, но всё внимание отдавал струнам и грифу, не прерываясь.
Размахивая руками, Илья крикнул:
— А там мой брат играет! Видели! Вон он! Справа!
Словом, девчонки предъявили счёт — раз у гитариста брат — малолетний варвар, то пусть лабух отрабатывает. Провожает домой обеих. Правда, разгневанную подругу подключился провожать то самый клавишник, а пострадавшую они повели домой вместе. На середине провожания Илья был изгнан домой, благо проходили почти мимо их дома, а спокойный вечер катаклизмами не угрожал.
Ирка-муха, Ирка-дырка, Ирина Алексеевна для своих учеников на уроках английского, и ещё много как — для всех. Невысокая, темноволосая, с широко распахнутыми серо-зелёными глазищами, быстрая и неутомимая. Очень хорошая.
***
В дела братишки мелкий не вмешивался. Он продолжал удирать в посёлок, только недолгий срок отвела судьба для этих прогулок.
Однажды посёлок опустел. Случилось так, что сначала Илью накрыло каким-то гриппом, и пришлось неделю проскучать дома в постели, а потом с мамой поехать в деревню за продуктами и там пожить. Словом, только через месяц он сумел вырваться снова. И застал безлюдье.
Опустевший посёлок среди огромного луга, покрытого седыми одуванчиками. Только дома стоят с разинутыми ртами дверных проёмов, и не слышно ни одного голоса.
— Эрик! Иветта! Дядя Григор! Где вы все!
Он долго стоял, глядя на их класс, где только шуршал ветер, переворачивая бумаги. Бросился в дом, где его кормили и гладили по волосам.
Пустота.
Опустевший корабль среди изумрудного моря, одинокий, покинутый дом странных людей, которые были ему так близки.
Илья побрёл, сам не зная куда, размазывая непрошеные слёзы по щекам и наконец сел на какое-то крыльцо и сгорбился среди всей этой неясной непоправимости.
Только хруст камешков заставил его посмотреть.
Это был профессор, глядевший на него поверх толстенных стёкол очков.
— Или́я? Это ты, мальчик?
(Он всегда так звал его — Или́я, словно пытался спеть имя).
— Ты плачешь?
— Нет. Это пух от одуванчиков в глаза налез.
— Ааа… Ну, пойдём ко мне.
… Чашка крепкого чая, чёрного-пречёрного. И кусок сладкого хлеба. В чай профессор капнул что-то из пузатой глиняной бутылки. Чай запах конфетами и валерианой.
— Они тебя ждали, беспокоились. Поверь. Мальчик, они любили тебя как сына.
Илья крикнул со сдавленной злостью:
— Чего ушли тогда?! Я же не просто так! Я болел!
— Или́я… Сынок… Они вернулись к своим детям.
— Что?! Они же…
— Не кричи так, малыш. Они не услышат. Тебе просто не говорили. У них у всех были дети. Хорошие… Я знаю. Просто их разлучили… Отправили родителей сюда, а детей забрали себе. Говорят, их малыши были очень способными, как ты. И одни… (сдавленное шипение) сволочи, эх, решили, что дети от горя станут ещё способнее и будут полезны другим… А один мальчик, Иветтин, он пробился. Проложил сюда ход, туннель. И к маме. Они все ушли через туннель к детям. Но помнили о тебе. Вот.
На стол легли две книги. На одной из них красовался заголовок: «Начала теории межпространственных сопряжений». На другой: «Основы темпорального исчисления».
— Открой…
«Дорогой Илья! Это тебе. Нам пришлось уйти домой, но мы помним о наших уроках. Учись, ты очень способный. Мы ещё обязательно встретимся! Наши Матвей, Кира, Стефан и маленькая Даренка передают тебе привет! Все мы очень любим тебя и верим в твою Дорогу!»
Подписи. Дата.
Илья обнял эти книги, как любимую игрушку, как маму, которая снова была в пути. Поднял голову:
— А вы?
— У меня уже большой сын, он успел вырасти. Он звал. Но я подожду здесь. Столько ещё расчётов… И тебя подождать. Ты должен был вернуться. И знаешь… Может, ты заведёшь себе друзей из местных детей. Они очень хорошие. Будут хорошими товарищами. Хочешь, отведу?
Илья замотал головой:
— Я потом приду! Не хочу сейчас!
Что-то пискнуло в горле, и он замолк.
— Как хочешь. Как можешь, приходи.
Огромная ладонь, которой бы сундуки с сокровищами таскать и врагов карать, погладила его по голове. Старый грустный пиратский капитан и маленький юнга.
— Беги, сынок, к маме. Брат у тебя тоже хороший. Береги.
Береги.
Через пару дней дорогу на углу пожарной части перекопали, видимо, навечно. Обойти навстречу лугам не выходило. А потом и Валентин ушёл в свою командировку.
И стало не до посёлка.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 21:23 | Сообщение # 13 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 10. Снова в настоящем.
Ну разумеется, рассказать так складно у мальчишки не вышло. Он размахивал руками, кричал, замолкал, говорил тихо, прерывался надолго.
Макс не мешал ему. Просто часто подёргивался от нетерпения, смотрел с интересом, иногда жевал что-то, морщась. Закрывал лицо рукой, блестя любопытным голубым глазом сквозь пальцы.
И в конце рассказа зевнул, как показалось, небрежно.
Очнувшись, понял, что сидит на кухне один.
Он побрёл назад через коридорчик в их комнату, прислушиваясь к звукам.
Илья лежал ничком на запретной кровати, скручиваясь от беззвучных рыданий. И понял только, что кто-то опустился рядом в сумерках. Взрослый, молчаливый, пахнущий теплом и смущением.
— Прости. Ну прости меня. Я не понял.
Экий ты самолюбивый болван. Ты сам-то давно так же лежал, уставившись невидящими глазами в потолок? Когда сошло неистовство боя, когда кругом храпят новые товарищи, а ты вспоминаешь свой пустой дом и исчезнувших тех, что любили тебя, учили, оберегали? Ты-то сам кому нужен бескорыстно, живой, со всеми своими неровностями, глупыми надеждами, ошибками и неуклюжестью? Кому ты здесь нужен со своим пилотированием и оружием, кроме вот этого мелкого забияки? У тебя хотя бы есть настоящая живая мама, парень. И был брат. Почему был? Ты наступил на что-то беззащитное, доверчиво шевелящееся на камне, чтобы что? Олух Силы небесной…
— Какой-какой Силы? Ты чего бормочешь?
— Да ничего. Спи.
И попытался сделать ладонью так же, как делал пацан, успокаивая.
Двое в комнате. Один неровно сопит, утихая в своём сне, другой смотрит в окно.
Темнота снова бормочет старшему на своём языке, но до того трудно дозваться: лунный свет обливает спящих весьма ярко.
***
Он приподнял голову. Должно быть, разоспались оба — местное светило заливало комнату слепящим золотистым светом, в котором можно было рассмотреть пылинки, шевелящиеся лениво и иногда подпрыгивающие в воздухе.
Ильи рядом не было. Где-то шумела вода и слышался стук. Ох, было бы неплохо и ему освежиться.
Прислушался. Вода шумит в одном месте. А вот стук — настойчивый, прерывистый доносился со стороны двери.
Зевая, Люк поплёлся к двери, решив разобраться самостоятельно.
Так. Что тут с задвижками и замками? Ну, чистая механика. Как тут сдвигается язычок замка? Он задумался, прислушиваясь к стуку, затем осторожно повернул ручку. Должно быть, она. Свет бы включить, но ладно, так сойдёт. Щелчок, скрип — и он осторожно потянул дверь.
— Ну привет, И… Ой!
— Э…
Девушка. Стоит на площадке. Чуть ниже него. Гладкие тёмные волосы, зачёсанные в хвост. И сердитое лицо.
Он. Растрёпанный. Помятый. И только сейчас проснувшийся окончательно.
— Вы кто? Где Илья? А ну, пустите немедленно!
Она толкнула дверь и решительно прошла внутрь, крикнув:
— Эй, малой! Ты тут? Что за личность у тебя дома? Опять таскаешься где ни попадя?! А ну вылезай!
Юноша пошлёпал следом, недоумевая неведомой хозяйке. Мать? Да нет, биологически они ровесники, это видно. А что ей надо?
Илья уже вылез из освежителя, замотанный в здоровенное полотенце.
— Ир… Я забыл сказать.
— Оно и видно, что забыл! Господи, ну и бардак! Что ты спалил? Кто он? Пусть уходит, это же надо — ночлежка, а не дом! Что мама скажет?
— А ничего не скажет, она далеко! А он хороший!
— Оно и видно! Пускаешь в дом кого попало. Ох я перепугалась вчера, умотал на день, и голодный! Врежу за такое! Да разъясни уже толком!
На кухне среди разбросанной посуды состоялось выяснение отношений, несколько бурное, не обошедшееся без перекрикиваний, в которые ввязались все трое. Впрочем, после описания драки Ирка сменила гнев на милость и даже посмотрела на «Макса» тепло, впрочем, снова рассердившись:
— А вы могли бы и привести себя в порядок, раз гость. Истинно же — два мужика в доме способны навести разруху за день. Идите-ка вы в душ, одежду оставьте мне — ой, да не здесь раздевайтесь, что за лунатик!..
***
Оу-оу-оу, настоящая вода, которой не жалко. Стой себе под прохладными струями и получай шикарное чувство настоящего богатства. Плескай себе в лицо, перебирай лопатками от ручейков по спине. Как же это классно, как же здорово, а.
В дверь просунулся Ильюшка:
— Она уже не сердится, не бойся. Велит тебе надеть вот это, расчёска у зеркала, приходи на кухню.
Очень страшная девушка, конечно, усмехнулся про себя Люк. Леина сестра близнец, если рядом поставить. Интересно, какие глаза девушкам подходят больше карие или серо-зелёные? Так он размышлял, пытаясь прочесать свои спутанные пряди и шипя от торопливых рывков.
Одежда была той же самой — красно-белая футболка с какой-то надписью и те самые штаны — отличные, надо сказать — просторные, с широким поясом, множеством карманов, сшиты из прочной ткани серо-зелёного цвета. В поясе сходились идеально, что хочешь в них делать можно, не теснят совершенно. Только кто-то успел разгладить смятое, одежда ещё горячая.
На кухне чем-то гремели.
— О! Вал… Макс, садись.
На тарелке громоздилась какая-то густая масса, пугающего серого цвета, но пахнущая приятно. И стакан с горячим напитком, прозрачно-коричневым, терпким и бодрящим.
— Так, мальчики. Илье напоминаю, что у него через два дня — трудовая практика в школе. А вам… Вам нужно разобраться за неделю со своими делами. Мальчик вам не говорил, что мама у него работает на поезде, и скоро вернётся? Я — ладно, а вот она не поймёт. Разбирайтесь тут. И чтобы не смели бардак наводить!
Ладная, энергичная — маленькие загорелые руки только и мелькают, успевая делать всё.
— Иииир, мы всё-провсё поняли, и больше не будем! Пойдём дела решать, Макс!
И убежал с деловым видом. Старший же спокойно встал и подошёл к девушке.
— Мы сейчас и правда уйдём. Но давайте я вам помогу. Мы действительно тут немного…
— Ой, да идите вы уже. У меня пока время есть, я тут без вас разберусь.
Он промолчал и просто начал собирать посуду со стола. Собственно, чего тут сложного — грязная посуда есть грязная посуда, одинаковая в любой части Галактики, а свинства Люк никогда не любил: тётушка была аккуратисткой, а потом — когда твоё личное барахло — всё, что на тебе надето, плюс дройд — особо грязью и не зарастёшь, не выйдет.
— Ну что же вы…
Она повела плечом и не сопротивлялась его помощи. Вместе дело пошло быстрее, а после девушка скользнула в прихожую, быстро обулась и почему-то не попрощалась.
Ох уж эти лёгкие платья, маленькие руки и надменный нос. И можно рядом постоять, посмотреть. Никаких тебе комбинезонов, спешки этой вечной и любопытных глаз — что-то там герой поделывает, почему рядом с девчонкой задержался, ага, мы всё поняли! И без этого — ну что, малыш, как там она?
Как это — быть обычным, просто шапочным знакомым в тихом мирке летнего полудня? И ты никому не должен, и не обязаны тебе — просто убрались и разошлись, каждый по своим делам. И страха тоже нет.
— Илья? Это и была та самая девушка?
— Ага, Валькина.
Мальчишка насупился:
— Ну ты там чего? Обувайся, да пойдём искать.
— Ага. Я сейчас.
Обувь была низкой, просторной, и ни капельки не жала.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 28.03.2023, 21:24 | Сообщение # 14 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Подчеркиваю - не я Автор, а Enty2202.
|
|
| kraa | Дата: Суббота, 01.04.2023, 17:11 | Сообщение # 15 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 11. Точка синевы. О важности понимания.
— Опять ничего не получается?
— Угу. Понимаешь, я всё время терялся один. А сейчас…
— Оттого, что я рядом?
— Наверное.
Макс подобрал с земли ветку и задумчиво ковырял прошлогодние листья. Потом вдруг спросил:
— А о чём ты думал, когда терялся?
— Да ни о чём. Забывал, куда нужно. Да нет, просто хотел идти куда попало.
А о чём думал ты, когда улетал с кучи песка? Чего ждал, когда под ногами вздрагивала палуба фрахтовика, и впереди — космос, открывающийся навстречу, опасный, страшный — и манящий. У тебя впереди — Цель. В конце её — человек, которому ты нужен. Этот беззвучный зов, усиливающийся и влекущий. И у тебя ничего нет, кроме собственной одежды, спутанных мыслей и причудливой компании рядом. Только дорога. Только ты, который кому-то нужен. И только знание, что ты придёшь, погружающийся в субпространство, размазанный лучом среди световых лет. Твой незадачливый проводник тоже идёт к Цели. Он, как и ты — адепт Путешествия. Что там говорил Бен?
— Пошли, парень.
Илья уставился на него.
— Куда? Ты чего удумал?
— Ничего. Иди впереди меня.
Шаг. Другой. Синхронный поворот. Шаг, шаг, шаг, пошли. Встали. Нащупали ещё поворот. Теперь переступить через корягу и…
— Смотри!
Кажется, они сказали это хором.
Дорога пошла под откос, и открылась каменная выщербленная лестница.
И двое почти сбежали по ней к открывавшейся дороге, видневшейся за здоровенными стволами, увитыми порослью в виде мелких изумрудных листьев.
Откуда поросль? Откуда дорога?
Вышли, повертели головами.
Сырой воздух, пахнущий солью.
Пара подростков проехала мимо на лошадях, помахали руками приветственно.
Одноэтажный дом, белый; рядом невиданный автомобиль со странным знаком рядом.
Где-то стрекочет какой-то механизм.
— Макс! Мы заблудились! Круто как! Здесь я ещё не был, пойдём смотреть!
— Пойдём!
И двое почти вприпрыжку пустились по дороге, петлявшей между зарослей и маленьких луговин.
***
— Смотри, синева какая. Это море!
— Никогда не видел столько воды…
— Ой, и холодно как! Погоди!
Илья стащил с себя кеды и зашлёпал босыми пятками по прохладному песку. Засмеялся, ввинтил пальцы в его сырую плотность и стал оттискивать следы. Не выдержал и его спутник, засмеялся, и сделал то же самое.
— Получилось! Какое классное место! Никогда не видел море! Смотри, какая вода вдали синяя, и небо! Как у тебя глаза!
Макс просто молчал и бродил рядом, счастливый и вздрагивающий от прохладно го ветра. Мимо прошли люди, крикнув что-то. Он ответил им.
— Hey, aren't you guys cold?
— No, we're fine! It's nice out here!
— It's good! Make yourselves at home!
Рассмеялись и разошлись.
Илья задёргал его за руку:
— Ты что, умеешь говорить по-английски?
— Что? Разве они говорили на другом языке?
— Ну да.
Замолчали.
— Ну ты даёшь, крокодил.
Макс не ответил, только плеснулось незнакомое в его глазах, и он вдруг заорал, и, разбежавшись, рванул навстречу прозрачной ледяной воде — и забежал по колено, и стрелой — назад. Мокрый, похожий на огромного щенка, счастливый уже от того, что он есть, он живёт, да и пофиг холод.
Глухой шум огромной синей воды, остатки волнолома, и две фигурки, несущиеся взапуски по сырому песку. Купол безбрежного неба, острый запах водорослей, сырость — и покалывающая радость. Они — сумели! Найдут!
***
Они побрели назад, разыскивая лестницу и уже поравнялись с тем приметным домом. Во дворе над машиной возился какой-то старикан.
— Ты чего встал?
— Подожди немного.
Макс смело зашагал во дворик и обратился к старикану:
— Can I help you?
Тот разогнулся и сказал:
— Faigh a-mach às an seo!
Прозвучало угрожающе, но парень бровью не повёл:
— Tha mi a’ faicinn gu bheil ùine chruaidh agad.
Тут наступила пауза, потому что у страшного деда немного отвисла челюсть, а прогонять назойливого незнакомца в состоянии изумления сложно. Поэтому место возле автомобиля он уступил, поглядывая на согнутую спину, а потом заметил тулившегося за оградой Илью. После этого он пожал плечами и удалился, предоставив Максу полную свободу действий. А тот выглядел счастливым, словно ребёнок. Для начала юноша похмыкал, потом нагнулся, всматриваясь. Усмехнулся и крикнул Илье:
— Ты ножик брал, я видел. Неси сюда!
Он что-то зачистил, потом отсоединил какие-то клеммы и ловко скрутил оголённые концы проводов. Порыскал глазами и увидел среди инструментов моток клейкой ленты. Пара витков, клеммы вернулись на место — и Макс отодвинулся, сказав:
— Ну и всё. Готово.
Старик выглянул из дома, и ему кивнули — готово, мол.
Машинка после пуска заурчала тут же, а старик аж прояснел лицом, хохотнул и затащил обоих на уютную кухоньку, размахивая руками и пытаясь сунуть какие-то деньги. Впрочем, номер не прошёл, потому что деньги спаситель брать отказался наотрез. Но пришлось выслушать поток речи и обменяться рукопожатиями. Старик явно приглашал ещё и поесть, но Илья молча начал тревожиться, что они тут застрянут. Макс это тоже почуял, и извиняющимся тоном выдал:
— Feumaidh sinn falbh.
Старик вздохнул и вдруг схватил Макса своими морщинистыми руками за уши, нагнул его голову и… крепко поцеловал его в лоб.
Они ушли, улыбнувшись на прощальное напутствие.
И уже у той лестницы Макс спросил:
— А ты знаешь, кто такие Иисус и Мария?
— Это что-то религиозное. А что он сказал?
— Ну что они с нами. Не понимаю…
— Какая разница? А откуда ты ещё и это знаешь, как ты вообще умеешь?
— А ты не думал, как я с тобой говорю, раз пришёл с этой… ну другой грани, так?
— Не знаю. Ирка знает. Она по иностранным языкам спец, объяснит. Но я так не умею! Как у тебя получается? И как ты разобрался у деда, скажи?
— Знать бы… Слушаю внимательно, оно само получается. А разобрался — ну как, понял — и всё. Не могу объяснить. Да там и дел было — провода окислились. Зачистил и замотал, ерунда.
Илья не ответил. Они шагали вверх со ступеньки на ступеньку, иногда переводя дух, а мальчишка думал — кто же он, этот вихрастый, уверенный, добрый и — странный. Как с неба упал. Не торопись уходить. Грань отыщется, притянет тебя обязательно, но просто шагай пока рядом.
***
В городке был вечер. Солнце сидело оранжевым комом на ветвях лип, и все торопились домой со своих работ.
— Мы будем делать эксперимент! — заявил Илья, как только они выбрались из Преображенской рощи. — Будем проверять тебя!
— Я тебе не подопытный!
— А придётся! Не бойся, это совсем не больно. Вот только нам Ирка нужна, я ещё так не умею.
«А, ну если эта девушка, то пусть. Что там этот мелкий удумал?»
Они добрались до здоровенного трёхэтажного дома возле школы, и Максу было велено подождать на подходе. Илья же бесстрашно прошёл мимо пожилых дам, болтавших на скамейке, и исчез в тёмной глубине подъезда.
Он ждал, щурясь на заходившее в закат местное светило — руки в карманы, беззаботно ссутулившись, насвистывая какую-то кантинную ерунду. Потом обнаружил какую-то вскрытую металлическую банку и принялся перекатывать её ногами, совершенно не заботясь о времени и думая о чём-то своём. И видом он напоминал в этот момент не героя Сопротивления и даже не простецкого фермера, а так — десятиклассника, которому ещё год учиться, но уже переросшего школьную форму. И уже неиллюзорные усы пробиваются над верхней губой, и стрижки волосы требуют, а в голове — сплошная блажь, девушки, вино, шнурки в стакане, футбол на пустыре за домом. Словом, если бы его видели парни из эскадрильи — авторитету коммандера Скайуокера был бы нанесён непоправимый урон.
Он и сам не понимал толком, что с ним происходило. Беззаботность момента словно растворила его постоянную подобранность, дисциплинарное взыскание наложить было некому, и не нужно было быть постоянно готовым подниматься по тревоге, ждать, пока взвоет сирена, и оповещение, хрипящее в динамики: «Красная эскадрилья, следуете конвоем по переданным координатам! Удачи!» Расслабляться всем надо, это правда. А потом снова заберёшься в лётный костюм — и прощай, очередная планета, приятно было познакомиться. Но всё же он здесь не по своей воле, остановка вынужденная. Всем приходится застревать и ждать… Чего? Лёгких шагов по тротуару или топота тяжёлой обуви по настилу? Что тебе больше по нраву, а?
Он поднял голову — как раз вовремя. Опять она в открытом платье, простеньком, но уже другом. И волосы снова собраны на затылке, открывая шею и плечи, ну что за наваждение? Не пялиться, собраться, ну же.
…Ирка видела Ильюшкиного обалдуя издали. Потрясающе он врос в обстановку. Такого бы не заметишь, их на любой улице любого города — табуны совершенно обыкновенных провинциальных парней. Вот он — нюхом, что ли учуял — сутулиться перестал, спину словно по струне вытянуло, губы поджались. Ну и высокомерный же тип вышел. Такому командовать подходит, а не творить глупости, о которых младший рассказывает.
…До их квартиры все добрались молча, словно поссорившиеся родственники.
***
— Так, ладно, мальчики. Выкладывайте. И побыстрее, у меня уборка из-за вас накрывается.
— Ир, такое дело… Вот он (кивок в сторону Макса) умеет говорить на иностранных языках. Макс, скажи что-нибудь.
Тот раздражённо завозился.
— Мелкий, как я должен сказать? Я просто разговаривал. Я не понимаю, что должен сказать, чтобы тебе было на твоих языках. Ну хорошо (заметил недовольство) — я понимаю и могу отвечать. Да, не знаю, как это происходит. Нет, раньше не умел. Ну?
— Мальчики, вы издеваетесь?
Ирка вскочила с места, прошлась по комнате и очень сердито уставилась на них.
— Вы для чего меня притащили сюда?
— Ир, ну спроси у него что-нибудь на другом языке? Он понимает!
— Ага, только сказать не может!
— Я вам что, обезьяноящерица какая?!
— Да ну вас всех!
— Обязательно!
— Тьфу!
Повисла раскалённая тишина. Потом заговорила девушка:
— Кто-то должен быть умнее. Давайте разберёмся, зачем мы сюда припёрлись. Ругаться?
— Нет!
Это вылетело у «мальчиков» хором.
— Ну так что? Я пока не буду говорить ничего, но мысль есть. Ильюш, включи бобинник.
— А заряжать что?
— Что? Что… что… Ну-ка, подожди… Вооот!
Звук обрушился так, что Макс аж подпрыгнул. Сначала было такое впечатление, будто кто-то упал на рояль, и сквозь хрипы записи послышалась оглушительно подпрыгивающая мелодия, напоминающая звук катящихся камней, ритмично гремящих. Голоса в ней то пели, то кричали нечто варварское, отлично вписываясь в чёткий простой рисунок музыки.
Их испытуемый сначала слушал, распахнув глаза и покачивая головой, а потом начал потихоньку раскачиваться и замер на заключительных переборах струн.
— С ума сойти… Никогда подобного не слышал.
— Ну про что там, ну про что? Ээээй!
— Дай ещё разок!
Опять кто-то упал на рояль, но Макс уже не сидел, а вскочил и начал размахивать головой в такт.
… — Да всё просто. Он говорит, что работал тяжело, а потом пришёл домой, и, иииии… Ему уютно, дом, милый дом, ему там хорошо. Ну про такое. А ещё?
***
— Я должен был познакомиться с такой девушкой, как ты, раньше… Я попрошу тебя стать моей… Дай мне больше… Ты ответишь мне взаимностью…
— Ребят, передышку.
— Илья, вот это ему!
Комнату заполнили звуки строящегося оркестра, а потом уже узнаваемые голоса на фоне смеха и труб снова что-то запели, и Макс уже не сидел смирно, а просто что-то повторял восторженно и затарахтел:
— Двадцать лет назад сержант… соединил нас в оркестре клуба одиноких сердец, возможно, вы насладитесь нашим шоу, садитесь, мы начинаем наш вечер…
И так далее. Макс переводил, пытаясь угнаться за невероятно быстрым темпом, немного зависнув на девушке в небе с бриллиантами, а потом и вовсе начал кривляться перед Ириной, выводя:
— Когда ты сказала, что я тебе не нужен, я сломался и заплакал! Дорогая, верь мне, я никогда не расстрою тебя!
Потом рухнул на пол:
— Под это хорошо напиваться где-нибудь, клянусь. Но кто эти люди? Они невозможны, я никогда такого не слышал, это что вообще?
И тут заговорила Ира:
— Did you like it?
— Very! It's just incredible!
Он стоял к ней спиной, копаясь в катушках записей. Рассеянно отвечал.
— Do you understand me now? Right?
— Of course I understand. Why are you asking me?
— Because we speak a different language now.
Резко повернулся:
— Чтоооо?
И наткнулся на гримасу:
— Ничего. Точнее, я ничего не понимаю. Илья говорит, ты не с нашей грани, но объясняться умеешь, как носитель языка, по крайней мере, ты свободен в двух, а других примеров у нас тут пока нет. Ну, допустим, ты знал…
— Ага, — встрял Илья. — Он из другой грани, где полно битломанов!
— Мелкий, кто они такие?
— Ну это парни такие, из другой страны. Они клёвые, ага.
Макс вздохнул счастливо:
— Да покажи я это своим ребятам, они бы с ума посходили, клянусь Силой.
Тут вмешалась Ирина:
— Я вот что придумала. Ильюш, помнишь, тебе на практику надо?
Мальчишка скривился.
— Ну вот, а у меня всё равно дела в школе. Приходите послезавтра, я открою лингафонный кабинет, и мы тебя, переводчик ты наш, поспрашиваем серьёзно. Как тебе?
— Можно, только…
— Мы ещё завтра походим, и потом я буду быстро свободен! — снова встрял Илья.
Макс только вздохнул:
— Я же здесь не для того, чтобы с вами время проводить, хотя… Это классно, если не будет мешать никому. А ещё у вас есть похожее?
***
Девушка охнула:
— Ну вот, почти ночь! Пойду я к себе, ребята.
— Одна? Нет, Ирк, я тебя доведу!
— Сиди уже, мелкий. Тут же рядом.
Макс встал:
— Я провожу. Не дёргайтесь, дорогу помню. Это же не пустыня. Мелкий, ты не против?
— Да ладно, идите. Ирк, тебе с ним лучше идти будет, он сильный, он драться умеет.
— Ох, лучше без драк!
— Хорошо, хорошо.
…Они шли по улице в шаге друг от друга, молча, как днём. Где-то светились окна, голоса раздавались из них. Если присмотреться, можно было увидеть тени, двигающиеся за неплотно закрытыми шторами. Небо было безоблачным, и тусклые фонари совершенно не мешали звёздам.
— Ты идёшь, задрав нос. Если взялся провожать, давай — бери под руку. У нас дороги ухабистые.
Он пробурчал что-то, но подчинился.
— Слушай, Макс, — похоже, девушка решила попытать его, — мне всё же интересно, откуда ты попал к нам?
Он некоторое время шагал молча рядом.
— Тебе правда интересно?
— Ну да. Не с неба же ты упал. Мне просто интересно. Где ты жил? Что за война, на которую тебе надо? И зачем?
Его рассказ получился длиннее, чем дорога до её дома. Но скамеечка возле подъезда была свободна.
— … а потом я прикрывал наших до кораблей. Был взрыв, и я оказался здесь. Ну и всё. Вот теперь я спрошу — тебе это зачем знать?
— Затем. Потому что ты выделяешься что здесь, что там, поверь. Сколько тебе лет?
— По нашему счёту двадцать.
— Ну вот. Лицо у тебя как у наших старших мальчиков, которые школу оканчивают. Но они похожи на несуразные скелеты в перьях, а у тебя выправка. Руки не слабые у тебя, а такие, что наши местные спортсмены позавидуют. И посмотреть можешь так… Ну словом, есть у нас далеко-далеко такое озеро… Когда оно покрывается льдом, и через него солнце светит — вот такие же светло-синие, даже когда улыбаешься, они холодные. Ты сегодня, когда кривлялся под музыку — знаешь, тебе бы на сцене так с гитарой. Или малышню учить — что, думаешь, я не вижу как Ильюха к тебе липнет, а он ведь колючка! Попробуй его ухвати, а он сам к тебе.
— Подумаешь… Я же его отбил…
— Не в этом дело. Ему в школе достаётся. Я-то слежу, но ему от этих балбесов перепадает вечно. Мне его брат говорил, как он умеет пропадать, а потом рассказывать. И не верят ему, смеются, затрещин перепадает. Ну вот, слежу, но не могу же я наседкой ему быть. А он с тобой — как с братом. Эх ты, вояка!
Он поднялся, уставился в темноту.
— Слушай, у меня выбор был?
Получилось резко и даже с вызовом.
— Ты что думаешь, когда мы рванули от импов, было время всем этим заниматься? Мне бы ничего не светило — за связи с Альянсом у нас очень шустро на месте укладывают. А я жить хочу. У меня за отца счёты. И знаешь, когда смотришь на обугленные скелеты, думаешь — они ещё несколько часов назад живы были, говорили, ходили, ждали меня домой, — и всё, за тобой тоже могут прийти, а ты случайно живой, остаётся тебе выбор? Моё место там (зло мотнул головой)! Надо мне это, надо, понятно?!
Он зло уставился на неё, съёжившуюся на скамейке. Потом она тихонько заговорила:
— Прости… Я просто про другое… Ну, про Вальку думала… Он Ильюхин брат старший. Ухаживал за мной, мы хотели… Ну словом, он врачом у нас был. Хирург, молодой, перспективный. Он переквалификацию хотел, неонатологом быть. А врачи у нас — они же военнообязанные, и он — хирург. Его призвали туда — ну почти такие же места, где у тебя. Он выскочил из туннеля, а те мальчики застряли, обстрел. Он и побежал туда, спасать. Всех спасал, всё время, и тут… И взрыв. Он сгорел, заживо. Им только закрытый гроб прислали. Ильюхе про это не говори, что я сказала — он орать начинает, как ненормальный. Прости…
Макс опустился перед ней на корточки, смотрел на неё — глаз не было видно, их скрывала тень от деревьев.
— Ирина… Ты плачешь?
— Отвали, а?! Пшёл вон! Выйди из класса! Ох…
Хорошо ещё, что не было видно её пунцового лица: ох уж эти оговорочки.
Было такое ощущение, что его разжаловали на глазах у всего Альянса. Герой скамейки, а не надежда повстанцев.
Показалось даже, что тётушка Беру стоит рядом и укоризненно качает головой, как годы назад. Остаётся только виновато убраться к себе в комнату.
Когда уже приблизился к повороту, в спину ему прилетело:
— Эй.
— Ну что?
— Ты послезавтра приходи. В школу…
— Хорошо.
«Ну и отлично!»
Мягкая спортивная обувь отлично справлялась с бегом.
Старший вернулся, повозившись в замке, и притулился в кресле. В эту ночь ему никто не шептал про темноту. Пошла прочь, не снись мне, не до тебя.
Примечания Автора:
Минутку! Не надо объяснять, что носители гэльского вывелись совсем почти полностью. Но откуда знать — может, тот дедушка просто преподаёт этот язык. А Люк — ну видна эта английская порода, а дед — ирландец-мизантроп. Кто знает? Может, он не умеет чинить свою ласточку. Знаю только, уверенно объявляю — место, где побывали герои, существует в нашей реальности. И там действительно есть залив, который обладает этой невозможной синевой. Только там не море. Там выход в океан. Говорят, что на его побережье двое братьев встретили седобородого необыкновенного мудреца.
Дом тоже есть, я его видела. Остальное — игра воображения.
Кстати, лестница тоже есть. Но я её только фотографировала. Не ходила, не знаю.
|
|
| kraa | Дата: Суббота, 08.04.2023, 00:53 | Сообщение # 16 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 12. Будни обитаемых пространств
Макс всё-таки прихватил свой китель. Надоело дрожать от холода, а брать вещи здесь… Он догадывался, чьи штаны и футболку носит. И усугублять привязанности ему казалось чем-то нечестным.
Я ничей брат. Нет у меня семьи, кроме тех ребят, к которым я должен вернуться. Лея… А что она? Подруга, хорошая, верная. Коллега. Даже ухаживать за ней не выходит — каждый раз накатывает душная неловкость. Неопытен ты, парень. Вот Хан каждый раз не упускает случая задеть её или поругаться, зато они вечно рядом — сверлят друг друга злыми глазами, но и всегда почему-то оказываются вместе. А Хан — ну пожмёт плечами и сорвётся в любой момент по своим делам. И что он рядом год — это всего лишь его выбор.
Легче быть одному, прав Хан. И расковыривать чужие болячки — нет, спасибо. Сам то помнишь себя в Ильюхином возрасте? Папа и папа. Вынь да положь тебе папу. Потом уже понимаешь — это был билет в один конец. Оттуда не возвращаются. Просто иногда становится смертельно жалко себя, покинутого. Но дети песков не тратят влагу просто так, и их раны подсыхают быстро, затягиваясь всего лишь тянущими рубцами.
А этот пацан — ему ещё вынь и положь. И не смей вмешиваться в его память.
Переживёт.
Они снова пришли в Преображенскую рощу. Но теперь никуда не торопились, а просто приглядывались. Илья просто перебирал пространство взглядом, его спутник замер неподвижно.
Как тебе удалось это в прошлый раз? Вспомни, ты просто прислушался к окружающему тебя, а потом… Нащупал своими нервами что — подсказку, дрожание воздуха, сигнальный маячок? Вот оно — ты искал. Искал нечто зовущее, тянущее, протянутое струной, подобной тем, на музыкальном инструменте. Оно дрожит, рождает вибрацию, резонируя и усиливаясь внутри тебя самого — и уже куда как легко пойти на источник звука.
И он почуял.
— Илья, идём.
— Куда? Ты что-то увидел?
— Идём-идём. Встань позади только или впереди, не сбоку, пожалуйста, только не сбоку.
Потому что таким образом вы сами образуете примитивную прямую, параллельную местному Меридиану, и вас не раскидает при Переходе… Что?!
Ступени. Снова ступени, теперь образованные переплетёнными корнями и сухим суглинком, постепенно превращающиеся в крошащиеся глиняные кирпичи. Смотреть под ноги, чтобы не оступиться, аккуратно, шаг-шаг-шаг…
— Макс, а где роща?
Действительно, где? Лестница стала уже не глиняной даже, а каменной, по бокам сомкнулись две высоченных стены — и где-то вверху была заметна узкая полоска неба.
Они раскрыли рты, озираясь. Угрюмо, да. Впрочем, далеко внизу виднелся просвет, и оттуда доносился вполне себе шум обитаемого — даже густо обитаемого места. А ещё совсем не пахло сыростью, воздух был сухим и лёгким. В общем, не опасно. Наверное. Только запомнить место.
И правда, просвет расширился и кинулся навстречу широкой каменной площадью, сплошь уставленную лотками и палатками с невообразимым количеством товара. Множество людей, в многослойных пёстрых одеждах здесь торговались, прогуливались или предлагали свой товар, откуда-то тянуло вкусными запахами, и слышалась музыка. Вот это да! Похоже на Мос-Эйсли, только мирный, богатый и без жулья. Впрочем, у них и стянуть было нечего — местная монета в их карманах всё равно не водилась. А вот поглазеть…
— Эй, давай посмотрим, а?
Илья глядел на него почти умоляюще, и он смирился.
— Ладно, только недолго.
И они слонялись по площади, разглядывая. Чем тут только не торговали! Сумками, обувью, украшениями, посудой, фруктами, животными, бумагой, цветами, сладостями, книгами. Илья залип возле книг, восхищённо перебирая маленькие тетради, касаясь пальцами толстенных томов и только дыша над кожаными коробочками с рассыпными страницами.
— Не желаете ли купить что-то братишке, почтенный? — обратился к Максу торговец. Он был колоритен — в ярком платке, намотанном на голову, коричнево-загорелый, обладавший такими длинными усами, что даже страшно делалось.
— Я вижу, парень грамотен. Вот сочинение о династии Солнц почтенного Эльм-Шаббаха. А ещё могу посоветовать «Уложение о деяниях достойного», что написал не менее уважаемый Ван Рикль — очень хороший список. Или вот есть хороший учебник пространственной геометрии, совсем новый, издан в славном городе Аэрмалле. Не стесняйтесь, грамота оттачивает ум и всегда стоит всех вложенных монет.
Макс покачал головой и смущённо потянул мальчишку за собой.
Илья только вздыхал и молчал, оглядываясь на прилавок и лукавого усача.
…Солнце только припекало где-то с высоты. А безбрежная площадь всё не кончалась, уводя в лабиринт и кружа головы. Они только могли здесь бродить, да ещё напиться воды из фонтана, что била струёй из пасти каменного чудовища и была такой холодной, что у обоих начало ломить лбы.
— Илья… Надо бы нам выбираться, — проговорил Макс, устало сидя на брошенном бревне рядом с каким-то помостом.
— Ага, — рассеянно отозвался мальчишка. — Пойдём.
Но уйти не вышло. Возле помоста внезапно сгрудился народ, да так плотно, что пришлось крепко держаться друг за друга.
И так же внезапно послышался ритмичный мягкий перестук сразу нескольких небольших барабанов. На помост выбежали люди. Сначала взошли те, кто производил эти звуки — несколько мужчин, одетых в лёгкие рубахи, следом появились женщины, вставшие рядом с первыми. И потом вышли девушки — о, что за девушки! На них были короткие, до колен переливающиеся всеми оттенками синевы платья, открывавшие стройные ноги, а сами красотки были укутаны в лёгкие дымчатых цветов палантины — приглушённый жёлтый, зеленовато-серый и белесоватый.
Раздались нежные женские голоса, гармонично переплетаясь с мягким перестуком, взлетая друг над другом, а иногда образовывая подобие хора, снова рассыпаясь переговором, почти стихая и снова взлетая вверх над молчащей толпой.
Какое там уйти. Они оба потрясённо смотрели на такое. Старший не видел такого блеска ни в одной из случайных кантин никогда, а младший просто открыл рот — такого в его жизни даже по телевизору не показывали.
Танцовщицы словно летали по настилу в своих мягких туфельках, образовывая своими широченными шарфами подобие плывущих прядей. Это был сложный танец, где девушки то подбегали друг к другу, то лёгкими прыжками отскакивали, кружась на носках, стелясь своими дымчатыми шлейфами почти по настилу, или дружно вскидывали руки вверх, и тогда синева платьев ударяла в глаза, скрываясь потом за дымчатым наваждением. И скупые дружные звуки барабанов, голоса певиц и движения танцующих околдовывали всех смотрящих.
И, о — снова внезапно (слишком много быстрых случайностей!) порыв ветра вырвал шарф из рук одной танцующей — пронёс, забавляясь, его над головами и точно бросил в лицо Максу.
На мгновение повисла тишина, словно бы выключили звук — и парень схватил невесомую ткань, отнял её от лица и растерялся.
Но снова послышался стук, и юноша понял — его оторвали от земли двое стоявших рядом мужчин, посадив себе на плечи. И понесли его прямо к помосту, и все расступались.
Пришлось ступить на настил, оказавшись словно в запретном месте — неловкому, как никогда нескладному, растерявшему слова.
Только владелица шарфа не растерялась, схватила ткань рукой, потянула к себе и весело сказала:
— Посмотрите! Ты пришёл свататься? Принёс ли ты гребень, Скальная Поросль? Только знай — их у меня мешок!
И коснулась его лица нежными губами, со смехом говоря:
— Сначала купи мне туфли!
Она легонько оттолкнула его назад, оторопевшего и молчащего, и он спрыгнул вниз.
Вокруг посмеивались, пропуская его назад, и он рванулся — но замер.
Илья исчез.
***
Его затрясло. Такое случалось, когда рука касалась оголённого провода ретранслятора на приборной панели корабля. Напряжения там маленькие вроде бы, а прикладывало так, что закачаешься. И холодный комок в груди — что теперь делать? Кому мог понадобиться мальчишка? Призраки прошлого выскочили из темноты и заплясали перед ним: «Кому? Да в рабы, конечно! Молодь всегда в цене, да ещё и домашняя такая, и искать здесь некому!»
Некому. Кроме тебя, приятель. Хорошо, что говорить можно свободно.
Но на его вопросы — не видели ли вы мальчика в синей рубашке, темноволосого? — окружающие пожимали плечами и советовали расспросить лавочников. Толпа уже расходилась — выступление той труппы заключалось лишь в одном номере, помост опустел, а рыночная площадь всё ещё шумела своим обычным гулом.
Рванулся по ближним лавочникам — те вздыхали, сочувственно посматривали, но говорили как один — нет, друг, нет. Да найдётся твой братишка, небось сам сейчас прибежит, такое здесь случается.
Да что случается, хатт вас всех побери?!
Юноша решил протралить всю площадь. Может, получится.
А не вернуться ли одному, закралась подлая мыслишка. Сам ходить уже умеешь по лестнице, вот и не пропадёшь без этого вихрастого балласта.
Люк (пока здесь нет Ильи, своё второе имя он припрятал) тяжело задышал. А если бы тебя, вот такого — и где-нибудь в Мос-Эйсли, а? Что бы тогда? И припомнил, как когда-то отбился от дядюшки именно так. Правда, Оуэн тогда зашёл в лавку, а он, десятилетний, изумлённо последовал за невиданным прежде спидером, надеясь хоть дотронуться до него. И разумеется, заблудился. Хорошо тогда дядюшка сообразил к местном патрулю импов подбежать: знал, что есть приказ — рабовладельцев и ворьё искоренять! По связи дали объявление, и местный офицер через пару часов торжественно доставил пропажу в участок за ухо. После возмутитель спокойствия неделю просидел в своей комнате на ферме под арестом и каждый день выслушивал лекции о беспардонном своём поведении.
Правда, дядюшка тогда кредитов сунул, что ли, офицеру, чтобы в ежедневный отчёт дело не заносили, нафиг лишние хлопоты.
Я те прочитаю лекцию, если найду, паршивец. Когда найду. Потому что весь город перекопаю, паразит мелкий.
Он успел уже расспросить кучу народу, когда к нему подбежал какой-то мальчишка и строго спросил:
— Ты, что ли, Макс из ***ка?
— Я!
— Тогда на. И поторопись, пока снова смещением не тряхнуло.
Удрал.
Записка. Несколько слов, начертанных на обрывке бумаги. Прелестно. Офигеть. Сарлакку в задницу.
Каково это — ты умеешь говорить на местных языках не хуже Трипио, но читать-то на них тебя не учили. Бесполезный клочок. Он попробовал показать листок окружающим, но получил только недоумённые взгляды: эти буквы были здесь незнакомы.
Он рывком засунул подступающее отчаяние куда поглубже и понял — на площади спрашивать нечего. И решительно двинулся в глубину ближайшей улицы, уводившей прочь от предательской площади.
***
Сила, как же ныли его ноги! Уже и сумерки перешли в ночь, а он всё шатался по узким улочкам, безнадёжно оглядываясь вокруг. Редкие окна горели тёплыми прямоугольниками, где-то слышался смех, а юноша всё ходил и ходил, расспрашивая редких прохожих. И нет, никто не видел. Иногда даже начинало казаться, что он начинает узнавать людей, попадавшихся навстречу. И виделось прямо — этот город насмехается над ним, пряча где-то в глубине этого мальчишку, так глупо исчезнувшего среди бела дня.
Впереди показался целый ряд освещённых низеньких окон, откуда доносился шум. Должно быть, местная кантина. Да, было похоже. Вон и несколько столов вынесены на улицу. Вот он сейчас присядет за один из них, отдохнёт — и дальше. Он не сдастся. Где же ты, Илья? Где ты, олух?
У двери стояла пара мужчин, безмятежно пускавших густой дым из каких-то замысловатых трубок. Показалось — они смотрят на него. Да хоть дырку просмотрите. Он сгорбился на стуле, положив руки на колени, и плевать хотел на всех.
— Гость хочет что-нибудь?
Перед ним стояла миленькая девица с причудливо взбитой причёской.
— Нет. Если только воды.
Она почему-то хихикнула:
— Зайдите внутрь. У нас не принято подавать на улице. Или умрёте от жажды!
Он шагнул внутрь, в тёплый шум и ароматы съестного. От запахов замутило страшно, желудок просительно заныл. Но только воду! Платить он может только очаровательной улыбкой.
— О! Да вот же он! А вы говорили — не он, не он! Только малость зачах!
Люк повернул голову в сторону голосов и прикипел к месту: его пропажа сидела среди весёлой взрослой компании с набитым ртом. И он смеялся, размахивая сразу двумя вилками.
Тут по всем книжкам шуму полагалось стихнуть, а Илья должен был понуро выйти из-за стола. Но участники сцены явно не читали нужных книг, потому что мальчишка ещё активнее начал жевать, а Люк понял — его уже крепко держат за руки, не давая рвануть к пропаже, откуда только силы взялись!
— Парниша, ты бы остыл, да? Мы тебя тут изождались по самые гланды, а ты всё по городу скачешь, как упёртый! Иди умойся и садись жрать.
В уборную его конвоировали, как преступника. И так же вернули к столу, зорко следя за каждым движением. Мгновенно освободили место, но так, чтобы его с мальчишкой разделяли двое девушек. Ах вы сволочи.
И уже за столом Люк взвыл во весь голос, яростно ударив кулаками по столу:
— Да какого здесь творится?! Катитесь вы все, а?
Стол ещё и не такое видывал, а вот одному стакану не повезло — он лопнул, и питьё из него закапало на пол.
К нему придвинулся чернявый верзила, сидевший рядом:
— Ты, паря, не бузи. И жри, пожалуйста, а то я тебя с ложечки накормлю. Хочешь?
Юноша уныло посмотрел на плечи шире дверного проёма, оценил рост и комья мускулов на руках — и помотал головой.
— И слушай сюда, тебе всё скажем. Благодарить должен вообще-то. Слушай давай…
Ещё большего унижения не хотелось. Пришлось глотать тушёное нежное мясо и слушать объяснения.
***
— … таким образом, этот город стоит фактически на стыке граней. И он не граничит с вашим пространством — сюда нужен только прямой переход или прыжок на межпространственнике. Вы сюда именно первым способом и пришли, молодцы какие. Здешнее пространство нестабильно: мельчайшие участки пространства способны сместиться от малейшего потрясения. Именно так ты Ильюшку и потерял — его просто отбросило от тебя за пределы площади. Стоял себе смирно — и рраз — уже в другом месте. И не смей шуметь на него — он-то тебя тоже искать кинулся, понял? А метаться по нестабильному пространству, да ещё с таким талантом, как у тебя — это ещё больше запутываться, можно вообще сутками блудить. Хорошо, что эта едальня более-менее стабильна, а мои ребятки его быстро схватили — и сюда. Ждать, пока выскочишь сам. Сюда все выскакивают рано или поздно. Правда, тебя носило ух как, красотища. Словно мячик отскакивал! (И смеются все).
— Да какой у меня талант? — буркнул Люк, хмуро глядя на жующую компанию. — Я же ничего не умею, это он меня сюда завёл, я только…
Илья давно уже косился на них, а при этих словах снова уставился в тарелку.
— Помогал, да? А вот и нет. Мы уже его разговорили. Твой дружок умеет только через локальные барьеры ходить, это как в соседнюю комнату выйти через закрытую дверь, не тронув её. А вот ты… Я, если честно, впервые вижу такого — чтобы взрослый, а ходил через грань, как по тропинке. Такое у нас могут пока только наши дети. Ты же — ну самородок, на вдох шагаешь в другие пространства, и субвакуум тебе только под ноги стелется. Странный ты, если честно. И поговорить я с тобой хочу сильно, но не здесь. Мы сами не отсюда. Здесь развлекаемся только. Хочешь увидеть наш порт? Сейчас?
Верзила вышел из-за стола и гулко хлопнул в ладоши:
— Так, отдел. Откушали, пацанов нашли — хватаем вещички и домой баиньки!
Стол загудел недовольно.
— Отгуляли премию, хорош! А то применю меры!
Они выстроились гуськом и двинулись в темноту улиц. И позади шагал Илья, сверля спину своего Макса восторженным и немного испуганным взглядом.
Братишка. Что за странный ветер носит меня с тобой. Вот ты идёшь, я чувствую твой взгляд, твоё дыхание и ошалелую радость от самого настоящего Приключения. Уже не сержусь, потому что нашёл тебя. Что за радость — травить гневом самого себя, когда впереди что-то такое, что способно дать ответ на мой вопрос. Я никогда не видел таких людей — им всё равно, откуда ты. Но если приходишь измотанный и вымученный долгим бегом, тебе укажут путь. У меня никого нет в этих местах, кроме тебя. Да и во всех остальных системах, звёздах, галактиках — тоже.
***
Они шли вниз, куда-то поворачивали, потом снова началась прямая. Путь шёл всё время под уклон, почти в полной темноте. В процессии переговаривались, хихикали, доносились обрывки фраз:
— А я себе ещё стеклянную галактику заказала, думаю…
— … и тогда он бросает палку, и на — «пушка» разлетается!
— Вернусь, надо будет компилятор заказать, очередь там ого, а…
Люк коснулся плеча идущего впереди:
— Я хотел спросить, а как это место называется?
— Какое? А, ну сейчас мы в Рун-Шааде пока. Тут маленько пространство закольцовывается, нужно будет походить, но уже скоро.
— Скоро что?
— Да наш Стерренпорт. Пётр вам не сказал?
— Неа.
— Опять шефуля интригует (хохоток). Обожает он про загадки. Смотри под ноги, тут можно зацепиться.
— А тебе не прилетит за то, что мы болтаем?
Спереди прилетело:
— Йолле, ты бы под свои ноги смотрел, да?
— А я и смотрю.
Потом камень под ногами кончился, и шаги стали гулкими, как будто ступени стали металлическими, а под ними — пустота. Уклон выровнялся, но гул шагов нарастал, и под ногами что-то загрохотало.
Илья в испуге вцепился ему в пояс.
— Не бойтесь, парни, это наш мост. Сейчас поднимемся, только рты закрыть не забудьте.
Шурх-шурх-шурх — а это уже земля. И несколько ступенек наверх.
Компания вышла на небольшой пятачок.
— Ну вот и дома, — раздался бас предводителя.
И у гостей натурально отвисли челюсти.
***
Не было города. Они стояли на площадке, а впереди открывалось огромное пространство, горизонт которого было не видно из-за вполне зрелой ночи. Их накрывал огромный небесный купол, усеянный пышными звёздами. Ниже неба открывался вид на немыслимых размеров долину, вполне себе обитаемую. Мерцали огни зданий, слышался какой-то мерный гул и было видно чётко очерченные светом площадки. Если приглядеться, можно было даже разобрать суетящиеся фигурки людей вокруг…
И тут Люк понял, что забыл дышать.
Это не было заводскими площадками. Это были доки.
Взгляду открывались десятки звёздных кораблей.
Ну то есть чего-то отдалённо похожего.
Не было видно изящных лёгких истребителей, пузатых мирных транспортов, грозных линкоров и даже вполне обычных шаттлов. Вместо привычных обводов он видел нелепые конструкции, будто наспех сложенные из разнообразных брусков, эллипсовидные двояковыпуклые «линзы», блестевшие гематитовым отливом без намёков на хоть какие-либо кабины и входы; замечались многоступенчатые ракеты, соединённые перемычками; кольца из ромбовидных отсеков — и ещё много каких-то нелепых на взгляд Люка конструкций. Как они вообще летают?
Кажется, он сказал это вслух: сразу раздался хохот.
— Ты что, межпространственные корабли не видел? Ну и темнота! Смотри, вон почти рядом стартует, да вправо смотри, вон рядом же!
Ближайший к ним пояс огней замерцал, а стоявшая там конструкция подёрнулась рябью, словно изображение на экране, когда начинаются помехи, раздалась сирена, и ещё, и ещё — потом корабль замигал всей своей поверхностью, волнообразно изогнулся по горизонтали, а потом схлопнулся внутрь себя, оставив отдачу рывком воздушного толчка.
Он просто исчез. Разом. Всей своей нелепой тушей.
Кто-то рядом сказал:
— «Вальсирующая» пошла. Кто там сейчас капитан?
— Аль`Гаро, надо думать. А на штурмана там Пивченко заступил. Ну знаешь, этот из Лоцманского корпуса? Как раз хорошо им, пойдут по меридиану, как по столу, ровненько. Ладно, ребята, пойдём. Перед сменой поспать бы…
***
Дошли до посёлка.
Ребята похлопали его по спине, попрощались и разбрелись по домам. Девушки же поглядели на него, и о чём-то переговариваясь, пошли следом. Но от них тут же отбежала одна и тихо спросила:
— Так привезёшь мне туфли, кэп? Чтобы каблучок литой и пряжки серебряные были. Ах я тебе джигу тогда отобью, мой будешь, ага?
Глянула на оторопевшего юношу, хихикнула и убежала.
Возле изгороди тенью клубился Пётр.
— Ишь. Привечает. Ты на их не ведись, они у меня кого хочешь закружат. Это Аля, из расчётников. Они у нас хитрые. Ну пойдём.
Куда пойдём, Люк не спросил. Голова кружилась от увиденного, когда всё происходящее кажется нереальным, а усталость от сумасшедшего дня растекалась по всему телу, и хотелось только одного — свернуться клубком на койке и мечтательно таращиться в темноту. Бывает так — вся казарма храпит, а он просыпается от чего-то и смотрит на мигающий огонёк придверного датчика, словно что-то хочет понять в полусне-полуреальности. И подушка неудобная делается, и покрывало комкается, не желая дать тепло. Сунуть бы кулак под щёку и смотреть на огонёк дальше, всё время…
Ладонь стиснули тёплые пальцы. Это Илья догнал, шагает упрямо, хоть и носом клюёт. Нашёлся наконец-то, молчаливый упрямец. Тишина в посёлке, только их шаги слышны.
Наконец дошли до домика Петра. Вспыхнули огни на крыльце, их обняла теплота жилых комнат, прошли не разуваясь через кухню в комнаты. Точнее, комната была одна. Часть её занимал обширный альков, скрытый цветастым пологом, а другая часть была кабинетом. Глубокие кресла разинули бархатные беззубые пасти, куда ребята и повалились, блаженно вытянув ноги.
— Так, гвардия, не спать. Разговор будет. Крепитесь, сейчас полегче станет.
И ушагал мягко на кухню ножищами, чем-то загремел там.
Они осматривали стоящий перед ними стол. Тот был завален книгами, кипами бумаг, грязные ведерные чашки воздвигались повсюду, освобождая лишь место для огромного, дугой, монитора. Манипулятор был всего один, а клавиатуры видно вообще не было. Только тускло светились контрольные огни. Валялись ещё какие-то леденцы, двухмерные изображения, графики, инструменты вроде циркулей, линеек с малопонятными делениями и вообще всякое.
На этом столе можно было бы банту уместить, и ещё место её детёнышу останется, при условии, конечно, если эта громадина будет смирно стоять, подумал Люк. И улыбнулся. Илья же скинул сандалии и залез с ногами, возясь. Потом высунулся из-за спинки:
— Здорово тут?
— Ага.
Получилось почему-то шёпотом, хотя никто не спал.
Тут снова послышались тяжёлые мягкие шаги, и Пётр водрузил перед ними огромную турку, полную чего-то горячего с резким ароматным запахом. Нашёл пару чашек почище, щедро налил, приказал:
— Пейте, пацаны. Надо.
Они послушались. Напиток оказался крепким, даже обжигающим. И от него сонливость исчезла, словно сбитая щелчком. Глаза слипаться перестали, по рукам и ногам разлилась тёплая бодрость. Пётр же придвинул третье кресло, занял его собою всем (ну и громадина же человек!) и тоже стал потягивать из чашки.
— А теперь рассказывай.
И повелительно уставился на Люка. Тот заёрзал, словно на докладе, но глаза не отвёл.
— О чём?
— Обо всём. Слушай, как тебя зовут? Этот твой мелкий головы нам заморочил — Макс, и всё. Да какой из тебя Макс, к такой-то дыре чёрной, ты на себя посмотри. Как мамка с папкой называли, ну?
Юноша только блестел на него глазами, молча, подражательно потягивая питьё.
Потом буркнул:
— Вам оно зачем?
— А затем, мальчик, что ты нездешний. И что-то ищешь, будь я проклят. Вот мне и надо знать, что. Ты. Ищешь. Ты думал, что дядя Пётр вояку от гражданского не отличит?
Он подобрался, стиснул чашку:
— Вы откуда знаете?
— Оттуда. И не жмись. Ну, имя?
— Люк.
— Ого. Λουκᾶς, значит. Свет несущий. Ничего, ничего. И с кораблями связан, тоже хорошо. Чего назвали так?
— Откуда я знаю? (Отвёл глаза). Мне про это не говорили. Сказали, мать так назвала.
— А сама она где?
— Не знаю. Умерла.
— Вот значит как. Ты говори, говори. Так надо…
И он говорил.
***
— Так. Понятно. А теперь послушай. Ты видел небольшой кусок Сопределья. Скажи мне, как считаешь — наши корабли пригодны для военных действий? Да, правильно головой качаешь. Они могут передвигаться в обычном трёхмерном пространстве, сверхсветовые скорости здесь тоже известны и кое-где используются. Но мы просто прокладываем дороги. Здесь есть множество анклавов, союзов и великих содружеств. Но зачем нам выяснять отношения с помощью военных действий? Сырьё? Хватает неразработанных и необжитых миров, довольно далеко отстоящих от сообществ. Гегемония от слова «хочу»? А воюют ли между собой ветры, которым можно дуть в любом направлении, или реки, прокладывающие себе русла по великим пространствам? Далее. Ты говорил о ваших великих собраниях живых, напоминающих наши древние военно-монашеские ордена. Да, когда-то и мы не отделяли торговлю от войны, обмен культурами и наукой от неё же, межрасовые союзы часто заключались в этом же результате. Множество критических точек проходилось с великим напряжением и всеобщим горем. Да и что там говорить — до сих пор расхлёбываем. Знал бы ты, сколько наших экипажей мы потеряли вследствие такого, этот счёт подобен твоему, мальчик. Я вижу перед собой человека, который вырос на войне, впитал её с детства. Тебе не оставили выбора. Ты готов след в след пройти пройти путь своего отца. Но сам скажи — зачем ты это делаешь? Не вскакивай, подожди. Так вот что я понимаю — ты пришёл из настолько далёкого мира, о котором здесь не знают ничего. Уж поверь — слухи об этом достигли бы многих граней. Ваши технологии другие. Вы сами отличаетесь, и ты это уже понял. А теперь повторю — зачем?
Юноша поднял голову и прямо, с вызовом глянул:
— Потому что я хочу летать. Вам хорошо, наверное — любой из вас может позволить себе обучиться и делать это да? А что оставляют таким, как мы, вы знаете? Хочешь летать — найди деньги, доберись до развитого мира и поступай себе в учебку. А они — все под Империей. Нейтральные миры открыты только для своих. Да я бы полы там мог подметать, максимум. Эй, парень, ты можешь только посмотреть, как взлетают корабли. А теперь отваливай мусор собирать. Хороша карьера?
Пётр поднял руку:
— Подожди. Ведь твой этот друг предлагал тебе уйти вместе с ним, сам говорил.
— Да. Посмотрел бы, как их всех… И Лея… Она бы не ушла с нами. И для чего я уговорил Хана вытаскивать её из тюремного блока? Чтобы потом просто улететь? А ведь там тоже люди. Живые…
Голос его дрогнул, по спине прошёл холодок.
— И ты полетел сражаться.
— Да. Полетел. Я знал, ради чего. И потом летал. И сейчас знаю — это правильно. Вам хорошо. Мне нет.
Люк встал, поставил остывшую чашку на стол с громким стуком. Упёрся ладонями в стол.
— У этих техников, которых я прикрывал, тоже есть где-то семьи. Они бы не выжили, если бы не ушли в Альянс. Думаете, я не говорил ни с кем, не знаю? Может, у нас и полно отребья, но какая к хаттам разница — они тоже хотят жить! А я могу их защитить.
Пётр встал, прошёлся по кабинету, глянул на давно спящего Илью.
— А с ним что? Почему полез?
Молчание.
— Да не люблю я такое видеть. Когда слабого — вот так. Не было бы там честной драки. А когда издеваются, и вмешаться нельзя… Словом, ещё бы раз — я бы снова.
— Могли бы и ножом.
— Да. Только это всё равно честнее.
Мужчина вздохнул. И опять потянулась тишина. Ну вот что с таким делать? Кинули прямого, отважного, правильного в это горнило. Хорошего доброго мальчишку, который раньше времени повзрослел, стал сильным от отчаяния, сделал своё горе своей отвагой и лезет в пекло от безвыходности. Кто-то умный и злой сотворил это, и что ему, если вот такие погаснут тысячами, миллионами. А этому парню бы с девчонками любиться, пировать, возиться в дружеских потасовках, открывать новое. И — отняли. Совсем отняли, уже искалечили. (Пётр представил мальчика изувеченным воочию, и его замутило). Ах, какой бы из него межпространственник бы вышел, отважный и мудрый; там потенциал не меньше чем на кавторанга, может, и на командора в будущем…
Дети, которые становятся талантливее, потому что должны выжить.
И внезапно пришло понимание. Горькое. До судороги в горле. Надо отпустить. Такие, как он, выживают и у дракона в пасти. Но как ещё повернётся.
Он потёр руки.
— Слушай сюда, вояка. Дядя Пётр своих не бросает. Я дам о тебе знать по трассам нашим. Раз тебя сюда забросило, значит, есть и дорога назад. Не знаю, не знаю, не смотри на меня так, дырку просмотришь глазами своими. Пробьёшься. Только вот что. Уходи сейчас с мальчиком в ваш ***ск. Сиди там тихо, не шастай. Когда новости придут — дам знать. И это, ту одежду, что там ещё у тебя — держи рядом.
— Как?
— Профессор Аршакуни на то и профессор, чтобы занятия по своему разумению закрывать. Заткнись уже. Пошли, я вас обратно выведу. И это, пацана не буди. Вишь как раскинулся, кофе его не берёт.
Люк смотрел исподлобья, потом шагнул к нему, и их руки сомкнулись в рукопожатии.
— Спасибо вам, сэр.
За понимание. За то, что отпускаете молча.
Будь свободен, как птица.
***
Они вышли на знакомую бровку склона. Всё это время профессор нёс на своих руках спящую мелкоту, юноша брёл следом.
— Вот. Повернись от меня. Что видишь?
— Порт ваш вижу, доки.
— А теперь?
Люк увидел. Словно две трёхмерных картинки наложились друг на друга, но не вперемешку, а как бы по отдельности. Вот он порт — а вот знакомая уже улица, по которой они обычно добирались до Ильюшкиного дома. Только тоже ночная, с уже знакомыми фонарями.
— Третий час уж, поди. И нет никого, ну и хорошо. На улицу шагай, не перепутай, боец. На тебе малька, да вот так, на спину прими, ноги его придерживай. Нагнись. Вооот, молодцы оба. Пошёл. Давай, не робей, я прослежу.
… Улица. Подъём до дома. Пролёты наверх, к их квартире. Пришлось похлопать у спящего Ильи по карманам, чтобы отыскать ключи. Сонно сопящего мальчишку он грузно свалил в кровать, укрыл. И сам устроился на полу рядом, отрубившись, как только голова коснулась подушки.
|
|
| kraa | Дата: Суббота, 08.04.2023, 00:58 | Сообщение # 17 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 13. Это правда, это не ботва.
Примечания:
Заголовок бесстыже покраден из прекрасной песни Евгения Маргулиса.
…Many times I've been alone
And many times I've cried
Anyway, you'll never know
The many ways I've tried…
Мальчишка зашевелился, рывком присел на кровати. «Макс» сидел к нему спиной, слушая голос, прорывавшийся сквозь шумы и хрипы заезженной плёнки. Совершенно неподвижный, чуть склонивший голову вбок.
«Давно он так сидит? Сколько времени?»
— Ты не злись. Я аккуратно. Они очень хорошо поют, я такого не слышал никогда. Ты всё спишь, хоть на голове у тебя прыгай.
Илья протопал босыми пятками по ковру, сел рядом.
— Да ладно. Битлаки классные. Это брата плёнки, я тоже слушаю.
— А инструмент — тоже его?
— Ага. Он учил. Только я не все аккорды брать умею, у меня пальцы слабые.
Они всё сидели, оба всклокоченные и, правду сказать, довольно пыльные.
— Сколько времени, Л… Макс?
— Откуда я знаю?
Илья схватил будильник и ойкнул:
— Четвертый час, мамочки! Вот это мы поспали! А… мы же не тут были?
Юноша усмехнулся:
— До тебя вчера пушкой не добудиться было. Я и принёс.
— Сам? Ты что, без меня… сумел?
— Да профессор помог. Ничего сложного. Подтолкнул только.
Мальчишка задумался и вдруг снова выпалил:
— А ты зато пыльный какой! У тебя шея серая!
— Сказал один такой. На ноги свои посмотри.
Ноги и ноги. Только грязные со вчера. Кошмар и караул — мальчишка лёг спать с немытыми пятками.
— Пошли мыться, а то как землекопы оба!
Но кран только шипел, как растревоженная кобра. Воды не было.
И что делать? Ага, что делать летом, когда в кране воды нет, а на дворе солнце и жара? Любой уважающий себя парень знает ответ. Разумеется, разумеется.
— Макс, пошли тогда купаться!
— Чего? Где?
— В Караганде! Ты что, купаться не любишь?
— Ты что, зовёшь меня ещё куда-то?
— Блин! Плавать! Нырять!
— В большой воде?
— Ну!
Для того, кто воду видел преимущественно в освежителе и в накопительных ёмкостях, приглашение прозвучало, как если бы нищего пригласили на столичный бал, причём немедленно и невзирая. Ещё бы! Роскошь, непозволительная, непредставимая даже. Предложи миллиард кредитов — ни за что не променял бы на возможность окунуться в воду с головой!
Да и что бы он делал с этим миллиардом?
Они быстро запихнули в спортивную сумку кусок мыла, полотенце и какие-то наспех сварганенные бутерброды.
С шумом ссыпались по лестнице и поскакали вон, подальше от домов.
***
— А это далеко вообще?
— Увидишь. Сейчас улицу пройдём, спустимся вниз. Там старые дома, через них короче выходит. Дворы там дикие, не живёт никто. Ну и за домами, знаешь, там пара ступенек, потом речка будет. Только мы не туда! Я особенное место знаю. Там, за мостом.
— Ага.
Он шагал размашисто, сумка ритмично билась о бок, вещи внутри перекатывались с шуршанием — много ли надо для двоих? Миновали почти пустую улицу и поравнялись со старыми домами.
— Макс, смотри внимательно. Тут арка будет, нам в неё.
Арка действительно была. Её образовывали два смыкающихся верхних этажа. Илья задержался на углу, поправляя ремешок сандалии, его спутник между тем ушагал вперёд.
Ну какой же противный ремешок! В ушко застёжки набились какие-то жёсткие травинки, пришлось их выдернуть и заново перестегнуть пряжку. Всё это заняло у мальчишки какое-то время, он уже приготовился догонять своего спутника, как вдруг он понял — тот стоит напротив арки, неподвижно. И внимательно смотрит на что-то. Или на кого-то.
Ирка!
Она была внутри, прислонившись к стене, а перед ней, облокотившись ладонями о выступающие кирпичи, стоял какой-то мужик. То есть и не мужик — просто верзила, что то ей говорит рассыпающимся рокотом, а она? Где вся её дерзость? Стоит смирно, вжимается в камни, и словно ищет взглядом что-то поверх головы своего визави. Видно даже, как бьётся жилка на натянутой шее.
Илья подбежал быстро, и в грудь ему ткнулась снятая сумка.
— Подержи.
Юноша шагнул внутрь.
Верзила соизволил посмотреть:
— Чего уставился, дохлый? Руки в ноги — и вали, я тут с ней, не видишь?
— Она с нами.
— Чегооо? Кто это тут тявкает?
Ильюха заледенел. Юноша между тем спокойно выговорил:
— Она. Пойдёт. С нами.
Слова падали, словно мелкие камешки, звонко, порождая эхо в своде наверху.
Бугай развернулся навстречу неожиданному противнику и выпрямился. Он явно превосходил своего соперника в росте и ширине плеч. По сравнению с ним Макс выглядел тщедушным подростком. И явно уступал ему в росте, даже смотрел чуть снизу вверх, но даже не думал уступать. Просто встал чуть цепче и — Илья это видел — словно стал другим. Не растрёпой-старшеклассником, а человеком, который готов встретить удар. И нанести.
Другое видела она. Скрестившиеся взгляды — один тяжёлый, бессмысленный, бычий. Так смотрят те, у кого из-под носа собираются унести его законную добычу. Другой — где голубые глаза потемнели из-за расширившихся зрачков, где мешаются правота и спокойная ярость, уверенность и свистящая злость. И ещё что-то, настолько беспощадное, настолько же и равнодушное. С такими глазами убивают.
Сколько же длилась эта мёртвая тишина? Мальчишке, замершему от испуга, показалось — целая вечность. Будто город замер за его плечами, и летние облака перестали ползти по небу.
Верзила начал замахиваться, но почему-то очень медленно, словно играя в какую-то странную игру. А этот блондинчик только смотрел на него, сощурившись и что-то соображая. Потом резко выставил вперёд руку, отводя руку противника и уже почти примерился нанести удар сам, но вдруг просто шагнул в сторону, толкнув перепуганную Ирку подальше от них самих.
Почти рядом послышался стрёкот самого обычного мотоцикла, и шум из портативной рации. Мимо проезжал милицейский патруль.
И рухнула тишина.
Этот здоровенный только буркнул:
— Я твою карточку срисовал, паскуда. Вечерами один не ходи, понял? Попомню я тебе эту девку, понял?
И широкими шагами скрылся за углом, прочь от стражей порядка.
Люк расслабился, и увидел — обессиленная девушка тихо сползает по стене, тихонько и протяжно всхлипывая. Он поднял её, тихонько отряхивая с платья пыль и крошку. Утешать у него получалось плохо. Только чуть растерянно повторял:
— Ушёл. Понимаешь? Он уже ушёл. Не бойся.
И так много раз, пока она мелко тряслась у него на груди, стиснув маленькие кулачки.
Подошёл Илья:
— Ну, Ир, ну ты чего, чего? Ну видишь — нету его.
В носу щекотало неприятно — не то от пыли, не то от ещё чего-то.
— Ир, пошли с нами? Мы купаться идём, пошли, а?
Она отстранилась, подобрала с земли маленькую кожаную сумку.
— Пойдёмте, мальчики.
И зашагала вместе с ними, независимо и легко.
***
— Ир, кто это был?
— Много будешь знать, скоро состаришься, лохматенция. И вообще мне кажется, что могли бы и словами всё решить. Ничего такого не произошло!
Ну-ну, подумал Люк, слушая. А то я не видел, как ты себя вела. И этой горе мяса ничего словами не докажешь. Он же хотел от тебя… Понятно чего хотел, что же ты молчала?
Но вслух ничего не сказал, размышляя на ходу — вот и понятно, что Сила никуда не делась. Она словно бы уснула, откликаясь только на отчаянный зов, а когда он впивался взглядом в эту тушу, ведь исходил в молчаливом крике, стремясь задержать и остановить.
И сработало! Значит, всё будет. В обещание Аршакуни он верил. Правда, не понимал — как именно ему помогут. Зря, конечно, в этот раз он свой свёрток не взял, но чуял — не сегодня.
Девушка между тем на ходу возилась со своей странной формы сумочкой и наконец извлекла оттуда странного вида аппарат, блестевший на солнце серебристыми полированными вставками. И окликнула его:
— Эй, сюда смотри!
Он вскинул голову — и почти одновременно услышал тихий сухой щелчок аппарата. А потом ещё и ещё. Сзади шумно затопал Илья.
— Илюха, ну чего ты рожи корчишь, перестань!
— А ты не лезь тут со своими плёнками! — и захохотал.
Пошли заросли ракитника, потянуло разогретой водяной сыростью.
— О, вот они, ступеньки.
И встал.
Потом поглядел на своего спутника:
— Вместе?
Тот подмигнул:
— Вместе!
— Ирка, иди за нами!
Лёгкие шаги вниз, только хрустят камешки из рассыпающихся ступеней.
***
Куда делся ракитник? Вместо него стоял вокруг сухой сосняк, разогретый солнцем, источающий терпкий запах, а под ногами была светлая песчаная тропинка, выводившая к карьеру. Довольно странному — не было тут техники, только следы гусениц, в которых прорастала какая-то сухая травка, валялись куски камней и виднелись следы какого-то зверья. Брошенная времянка. И сам карьер — пласты светлого золотистого песка, наваленного кучами вокруг огромного водоёма. Должно быть, выемку со временем заполнили грунтовые воды, тёмно-синего с бурым цвета.
Юноша нагнулся, собрал в горсть песок и пропустил его между пальцев. Тёплый, чуть влажный, он сыпался, чуть шурша и золотясь на свету.
Здесь даже песок ласковый, к ладони чуть липнет, не хочет отставать, мелкий и замечательно поблёскивает. На Татуине песок крупнее и жёстче, а чтобы блестел — этого и не помню сейчас. И деревьев не было.
Двое ушагали вперёд, и Илья уже радостно срывал с себя одежду. Наконец он с гиканьем вбежал в воду, подняв кучу брызг, и радостно забултыхался. Потом вынырнул и закричал:
— Мааааакс! Скорей! Вода теплющая, здорово как!
Девушка сняла обувь и прошлась босиком по песку, утопая своими загорелыми ступнями в нём по щиколотку, потом глянула на парня:
— Ну так что же ты? Вон смотри, какой ты грязный, чего думаешь?
Показалось — она чего-то ждёт. Смотрит с интересом, словно сейчас начнётся представление.
Какого чёрта.
Он содрал с себя пропылённые шмотки и пошёл к воде, жилистый, спокойный, чуть поводя лопатками, чуя — смотрит. Ну и пожалуйста. Ничего особенного.
Вода обняла прохладой щиколотки, он всё шёл, погружаясь с наслаждением в обнимающую стихию, и наконец оказался рядом с мальчишкой.
Илья подгрёб поближе:
— Ну как?
— Здорово! Никогда так не было.
— А давай брызгаться!
— Это как?
— А вот!
Сноп рассыпающейся воды полетел в него, попав в глаза, рот, уши, даже в нос. Это было настолько неожиданно, настолько шикарно — швыряться влагой, словно и не помнишь, каково это — трястись над каждой каплей из влагосборника, думать, сколько ты оставишь товарищу, который смоет с себя вонючий пот после боёв и дежурств, считать, сколько там осталось во фляге из дневного рациона. Просто — кидайся этим сокровищем, как в голову взбредёт, и никто не будет недоволен! Да хорошо же как!
Он шлёпнул ладонями по воде и быстро заработал руками, пустив на мальчишку настоящий фонтан, и так они подняли страшный шум, наскакивая и вопя друг на друга, совершенно мокрые и донельзя счастливые.
Их спутнице надоело глядеть на это дурачество, потому что она сначала просто сидела на песке и просто смотрела на представление. Двое пацанов, ни дать, не взять, подпрыгивают и что-то орут себе. И неважно, что одного из них она и знать не знала несколько дней назад. Казалось, что этот Макс (ну как же не идёт ему его имя!) знаком ей, словно какой-то сосед из дома напротив, или даже…
Ужасно хотелось к ним. А что бы сказали в школе? Что вот — учителю неприглядно дурачиться в полуголом виде, да ещё с учениками? Вопить и подпрыгивать? Да и купальника нет. Кошмар и аморалка. Да и наплевать!
Подобрала волосы в узел, бросила платье рядом с валяющимися вещами и рванулась к ним. Бельё на ней скромное, плотное, вполне купальник заменит. Почти бикини.
Эти двое замерли, наблюдая. Старший, кажется, смутился, даже улыбка с лица сбежала.
— Можно к вам?
Две вихрастых головы кивнули в унисон, потом эти двое переглянулись — и пустили такую волну брызг, что она даже завизжала, впрочем, счастливо. И в разбег пустилась на глубину, работая красивым вольным стилем.
Илья аж подпрыгнул, потом закричал:
— Наперегонки!
Потому что нелепо сдаваться какой-то там девчонке.
А ещё один в этой компании плавать не умел. Просто смотрел завистливо и недовольно.
***
— Ну давай. Это не страшно.
— Я не умею.
— А и уметь нечего. Вбил в голову. Мы же все из воды вышли. Ты расслабься, во первых, вода тебя сама поднимет. Просто ложись на неё. И сразу руками и ногами работай, раздвигай её. Вооот… да чего… да не надо тонуть!
Мокрые волосы залепили глаза, из носа текло, из ушей тоже. Отчаянные попытки поплыть раз за разом заканчивались неудачей, и росло раздражение всем. Удовольствие ушло, оставив место череде неудач.
— Ладно. Побаловались. Пойду сохнуть.
И побрёл на песок.
Тонкие пальцы вцепились ему в запястье.
— Никуда ты не пойдёшь. Такой сильный — и сдашься? Боишься, да?
— Отстань!
С бешенством развернулся, выдирая руку, и вдруг остановился. На него смотрели огромные серо-зелёные глаза, и такое в них было, такое… Словно просьба — ну что же ты, упрямый, я же так хочу, ну пожалуйста, ну ещё раз.
Словно смешок старика Бена раздался рядом, его голос — прислушайся к своим чувствам. А вода — вот она, ластится к нему, слабо ударяет по ногам.
Ещё раз. Только по-своему. Почувствуй.
Расступающаяся упругая стихия плотно обнимает тело и держит тебя на своих плечах, позволяя скользить сквозь неё, разрешая удерживаться, заставляет работать всё твоё существо разом. Движения позволительны, но должны быть гармоничными, синхронными и одновременно сильными. Легко и свободно, без желания победить эту толщу — она всё равно сильнее тебя. Ты можешь играть и забавляться в этой текучести, совершать маленькие и большие победы — но помни, насколько ты для неё пустячен и хрупок. Сама жизнь несёт тебя на себе.
И он поплыл.
— А тонуть тебе не надо, зачем это? Но если надумаешь нырнуть — вверх, и всем телом отталкивайся, руками, ногами — и всё получится! Ну же, давай ещё. Вундеркинд!
… — Обернитесь! Аааатилична!
— Догоню и отниму!
— Завтра в школе отними, чудовище! Не куксись, труд создал из обезьяны человека!
— Из тебя, что ли?
И все хохочут на три голоса.
|
|
| kraa | Дата: Суббота, 08.04.2023, 01:00 | Сообщение # 18 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Коротенькое интермеццо.
Ох, Лен, намучилась я с этими вахлаками за лето. Конечно, все разбрелись по своим отпускам, директор на юга умотала, а за практикой кто будет следить? Ремонты вот эти, подрядчики, раздери их, расчёты эти вечные — куда краски, куда штукатурки, и магнитофон брать надо, и думать про музыку на Первое сентября. А кого сейчас поймаешь за руку-то? Да если бы не премия, уволилась бы — я тебе говорю. Старая гвардия не молодеет, а эта молодёжь, которую понабрали — да ни стыда у них нет, ни совести.
Ладно, ещё пятиклашка — туда-сюда, эти послушные ещё, а старшее звено — неуправляемая орда. И молодые им подпевают. Вон, шёл один такой сегодня — я, говорит, к Резановой. Кто? Да эта наша англичанка, в джинсах сегодня была, Лен, в джинсах! Она говорит такая — не на урок иду, а сегодня мне позаниматься надо с новичком, документы ещё не пришли из РОНО на него, он языки подтянуть решил. Нет бы, к Степановне — та старая волчица, у неё эти ухари по струнке ходят — так нет, все к ней, к ней, красотке. Так вот, чешет этот — месяца не прошло с мая, а уже заросший волоснёй своей, ниже ушей космы торчат, и добро бы пиджачок какой на себя надел, а то — брючины пыль метут, футболка эта дурацкая. Ох, намучаюсь я с родителями его, чует сердце. Понавоспитывали. Хотя и ловкий, видно. Полюбит его физкультурник наш, как пить дать, срывать станет на соревнования с уроков.
Я его останавливаю — ты бы подстригся хоть, как ты таким ходишь, а он — вам волосы мои мешают? Да, говорю, мешают, нет на тебя участкового нашего, живо бы подстриг под машинку. Так он даже внимания не обратил, дальше пошёл, даже не покраснел. Ну попляшет он у меня, у старших вся химия моя, даром я часы выбивала?
Маркелов этот пришёл, у которого мать проводница, живо я их, малых, сколотила вместе — пусть стены в классах отмывают от художеств своих. Ну знаешь ты его — у него мать проводница, брат, говорят, в Афгане погиб. Хороший был парень, доучивался у нас с месяц, потом назад вернулся в ординатуру в Первой городской, только года там не отходил, вот… Ну а что — интернациональный долг выполнять — не шутки, жалко их, конечно.
А седьмые-восьмые классы, Лен, вообще страшно. Они сатанеют сейчас, точно говорю. Пришли, у забора стоят, отираются, может, и курят — ну я их живо послала парты в холл выносить из кабинетов второго этажа, там же потолки красить будут. Вроде и послушные с виду. Ну ладно.
Я всё ж подошла к иностранному кабинету, послушала. Ну да, слышно — Резанова что-то по-французски ему, а он в ответ своё — но свободно, без запинки. Потом вроде как на немецкий перешли — а он всё тараторит. Что он там подтягивает, не пойму. Потом придумала — захожу вроде как по хозяйственной надобности, а она ему пальцем по книжке водит, смотрит так расстроенно, а он пык-мык, вообще никак. Я читала, есть такая болезнь — когда с виду нормальный, а читать не умеет, хоть зарежься. Да куда родители его смотрели, когда он рос? В спецшколе точно бы читал, там таким и место. А красный — до ушей, и она над ним склонилась с вырезом этим своим. Да нормальный вырез-то, но разве можно так близко с ними? У них весь ум в штанах сейчас. Ну ладно, будет тебе английский, будут тебе игры твои. Дисциплина — вот главное, а языки эти — ну куда их? Этикетки на импортных шмотках разбирать?
Попила чаю в учительской, книги свои разобрала, журналы сданы — красота. Иду назад — а эти-то пятиклашки уже группой парты выволакивают, стараются. Пыхтят, конечно. А нельзя же им. Да только у этих семиклашек заводилой Кучеров выступает — у него отец знаешь кто? А вот то-то и оно, что директор мясного цеха. Ну избалован, конечно, мальчик, зато лидер, видно — компанию вокруг себя собрал, младших организовывает. Точно говорю — наш будущий комсорг, сразу видно. Мы, говорит, пока учебники в библиотеке переберём и расставим, хорошо, Мария Павловна? Мы потяжелее себе работу нашли. И веселится. А и пусть.
Только часу не прошло — слышу, возня там на втором этаже поднялась. Что ты думаешь? Этот нестриженый уже с Резановой отзанимался, видно, — ну и столкнулся с Кучеровым и командой его. Только они на него смотрели — как мыши на удава, я слышала даже — «Напомнить вам? Кто смелый?» И вот представь — надрываются ребятишки, тяжесть тащат, аж сердце упало. Что папа-то его скажет? Он же председатель нашего родительского комитета — цемент его, побелка его, шторы новые — тоже, да что говорить!
Ну я рассердилась! За руку цоп, потащила в учительскую — и давай рассказывать, что сила не главное, что у нас в школе все за одного, не как у капиталистов. Только этот засранец сощурился (ох и глаза у него, Лен, красивые, что говорить) и говорит — тут у вас на одного, а силу я сейчас видел, когда младший на моих глазах по шее получил.
Да я ж тебе, обормот, устрою с началом учебного года! Ещё наплачешься!
Так что ты думаешь — уставился он на меня и говорит — вы наплачетесь, если практику Маркелову и его группе на моих глазах не подпишете.
Страшно мне стало, Леночка. Мало того, что недисциплинирован, так ещё и угрожает. Так всегда — сначала длинные волосы эти и клеша, а потом что? Уголовщина! Отпетый, я так и поняла. От греха и подписала. И он, ты представляешь, младших увёл за собой во двор, а там и отпустил. Имя я так и не спросила, ну ничего — придут его документы, так особо лежать и будут, пока я эту нечисть в специнтернат не сплавлю.
Ужас один, Леночка, с этими детьми. А ведь всё из семьи, всё.
|
|
| kraa | Дата: Четверг, 13.04.2023, 13:43 | Сообщение # 19 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 14. Будьте нашим командиром.
Непонятно, кто кого увёл. Сначала они повалили на школьный двор, но потом не сговариваясь свернули и пошли за теплицы, где вышли к сарайчику для всякого хозяйственного приклада. Ограда здесь завалилась, и можно было в любой момент сигануть к подступающему парку, тут неухоженному. Потому тут так вольно чувствовали себя здоровенные лопухи, вольно колосившаяся крапива и ещё пропасть всякой зелени. Прогретая солнцем, она источала густой душный запах.
Тут он их и собирался отпустить, но пацаны не уходили. Они переминались рядышком и поглядывали на него.
— Ну что вам от меня надо? — не выдержал он. — Свободны!
Они зашептались, и вперёд выступил один, самый смелый. Тощий, голенастый, с россыпью веснушек:
— А это правда, что вы недавно Кучерова побили?
— Кого?
— Шнява, — подсунулся Илья. — Я им рассказал. Они смеялись, не верили. А тут ты вернулся. И показал им!
— Ого как показал!
— Вы прямо как командир!
Самый маленький в компании, пухлячок, подстриженный почти наголо, подал голос:
— Это потому, что он ш-ш-шмелый. Раш такой — заш-шёл и н-напугал.
— А нас научите?
— Ага!
Илья возмутился:
— Никого он тут учить не будет! Макс, пошли уже! У нас дела.
Но тот не торопился, хотя и видел — мальчишка насмерть отказывается делить его хоть с кем-то. Ревнует?
— Стоп. Илья, подожди. Я понять кое-что хочу. Вы чего их боитесь? Кто они такие?
Рассказ продолжался долго. Мальчишки размахивали руками, перекрикивая друг друга, вскакивали, носились по пятачку, словно стая воробьёв.
Кружились мозги — смотреть на них. Но он отступил назад в памяти, думая — до чего же они похожи на тех, с кем он и сам годы назад сидел в классе. Абсолютно, непередаваемо равные детям с другого края Вселенной. Те же вопросы. И те же проблемы.
Видел бы ты их, Биггс. Видел бы… Да может, смотришь сейчас? Показалось даже подошёл и сел рядом, скрестив ноги — такой же запальчиво-весёлый, оживлённо жестикулирующий.
Даже головой затряс, отгоняя от себя наваждение.
— Нет, народ, стой. Не видите — совсем человеку голову заморочили. Давайте я расскажу, лады?
Это Сергей. Он уже знал его имя. И уже нравился за рассудительность.
— Эти, которых вы сегодня прогнали — они одна компания. Отец у Шнявы — он директор у местных мясников. Такой важный дядька. Он всё время в школу что-то дарит.
Раздался голосок:
— Ага, сыночка защищает!
— Эй, наподдам. Эти ребята всех изводят. Один раз двух девочек избили, сменку у них отняли и в унитаз засунули. У одной кровь носом пошла, а они гоготали. Думаете, этим что-то было? Папка его пришёл, поговорил — и всё замяли. Сказали, что те девчонки сами виноваты были — юбки у них короткие, их воспитывать надо было.
— А ещё раз он у русички тетради из рук выбил!
— В столовой один раз стол опрокинул, потом чинили, только там нельзя было починить, ножку вырвало!
— Ходит всё время придирается ко всем, деньги отнимает!
— И вообще сволочь!
Сергей вздохнул. Не умел ещё аудиторию обуздывать.
— Понимаете, ему из-за папы всё с рук сходит. Учителя вид делают, что ничего такого. Только Ирина Алексеевна каждый раз вступается.
«Ирка?»
— Она хорошая, только мы знаем — ей уже завучиха говорила не связываться. Всё равно, говорит, кто ты такая здесь, может, парты поменяешь, как его папашка? Она тогда хмурая ходила.
— Да она плакала, я видел!
— Помолчи уже. А вот если бы мы умели, как вы — тогда бы и наваляли. Что скажете?
Что, мирно тут живётся?
Всё равно пока делать нечего. Шататься по ближним пространствам, памятуя запрет — всё равно не стоило. А повозиться с мальчишками, пока ему не дадут знать (как именно, кстати?) — вполне можно было. Не то что бы он сам такой великий наставник в самозащите.
Ох Хан повозил носом по полу, когда показывал подобные вещи! После того торжества на Явине, после безудержной пьянки-поминовения погибших и веселья живых, на душу навалились все воспоминания. О том, как он хоронил обгоревшие останки, кашляя от едкого дыма догорающей фермы, как алый клинок рассекает Бена пополам, душный ужас еле-еле уходящей добычи. В этом тогда на догорающем хмелю и признавался коррелианцу, постыдно задыхаясь от спазмов в горле. На вид — такой мальчик-звёздочка, а внутри — совершенно размякший от алкоголя. Хан же его не жалел. Издевательски поддразнивал новоиспечённого героя — и хотя бы капля сочувствия. Что, ждал, пока тебя по головке погладят, приобнимут и скажут: «всё хорошо, приятель»? Да сейчас.
Тогда-то, доведённый до ручки, он и ударил первым. Завязалась возня, где мужчина его поддразнивал и распалял, пока он в запале наскакивал и норовил съездить наглецу в ухо. А Хан всё показывал и показывал, как именно он его уронил и раз, и другой, и третий, не давая даже дотронуться до себя.
Уже потом юноша сообразил — это и было сочувствие. Коррелианец просто выпустил из него весь яд, травивший душу, именно хорошей дракой. Когда кончилась ярость, ушла и боль. Сил тогда хватило на усталое «пошёл ты на …» и шаги до отведённой койки. Утром уже был дружеский тычок и предложение повторить вчерашнее. И ещё раз. И ещё. В конце концов, спарринг стал замечательным средством расслабиться. Если времени хватало.
***
Пока он сидел задумавшись, компания пацанов разыскала несколько сломанных палок и принялась азартно сражаться с крапивой, усердно размахивая оружием и круша жгучие стебли. На это было забавно смотреть, особенно на то, как мальчишки считали «раны».
— Это правило такое, — солидно пояснял Илья, спустя некоторое время усевшись рядом и расчёсывая ноги. — Стрекнула, значит ранен.
Что значит «стрекнула», юноша убедился, попробовав взяться за особенно привлекательные зубчатые листья. Легкая боль пробежала по руке, кожа покраснела и припухла. Испуга не было. Если уж мальки бесстрашно лезут в самую гущу, хохоча и вскрикивая, то взрослому чего бояться?
А что, если?..
Мысль сперва ошарашила своей ослепительной наглостью. Но посмотри ты, как они держат эти палки! Это что-то природное, заложенное во всех мальчишках Вселенной — храбро биться тем, что рубит? И самому захотелось размяться, аж под ложечкой заныло — сабер не показать, так хоть потренировать навык на той же деревяшке. Только где?
В памяти всплыла знакомая площадка перед развалинами в парке. Твёрдая, утоптанная, солнечная, палок вокруг хоть отбавляй, и никто не увидит. И главное — рядом.
— Эй, народ!
Запыхавшаяся уже шайка обернулась разом.
— Приходите завтра в парк, где развалины внизу, знаете?
— А то! Только там Угуй!
— Кто это?
— Ну там живёт такой, страшный дед!
— Что-то я там никого не видел.
— А он есть! Ладно, мы придём.
— Да, и… Словом, ваши палки…
— Мечи!
— Эээ… хорошо. Оберните их чем-нибудь мягким, ладно?
— А во сколько? Давайте в час дня!
— Идёт.
— Ура!
Момент — и компания растворилась в ближайших кустах. Тем более, что совсем рядом послышались чьи-то голоса.
***
— Слышишь, Макс…
— М?
— А это правда, что на практику я могу больше не ходить?
— Можешь.
— И ребята?
— И они.
— А как это вышло?
— Я вам разрешил. Не бойтесь, вам за это ничего не будет.
— Тогда ты и правда — командир.
В воздухе повис невнятный смешок. Значит, и здесь ты — коммандер Скайуокер?
— Кто-кто?
— Неважно. Что делать будем?
— Пошли гулять.
— Пошли.
Мальчишка показал ему угол у пожарной части. Здесь он год назад уходил в тот странный посёлок. Только и поныне угол был разрыт и кое-как огорожен. На дне начавшей порастать травой ямы виднелся конец какой-то трубы и лужица, подёрнутая разноцветной плёнкой.
— Всё никак не починят, — вздохнул Илья. — А я бы тебя туда сводил. Там здорово. Такое поле до неба. И посёлок. Так здорово.
Если мелкий умеет проходить локальные барьеры, а прямой переход не осиливает, значит ли это… Стой, подумай хорошенько. А если попробовать?
Он пошарил рукой по земле, собирая в горсть мелкие камешки. Ну-ка.
— Ты что делаешь?
— Пробую.
Камешек пролетел сквозь воздух и упал, чуть-чуть не долетев до противоположного края. Второй. Третий. Ничего.
— Да ладно тебе. Я понял. Пойдём уже.
Но Макс упёрся. Он продолжал бросать, лёгкими движениями прощупывая пространство над препятствием, пока горсть не закончилась. И что?
Снова собрал горсть.
Как же это? Ведь живые проходят легко. А как же их одежда, например? Если объект неживой и цепляется за здешнее пространство, то получается, что можно проходить только нагишом, смешно, да? А те книги? Мелкий же их принёс оттуда. Что-то не то, концы не сходятся. Вот если бы эта горсть щебня была у него в руке в такой момент — пронёс бы. А если не просто бросок? Взять и подтолкнуть летящий камешек своим полем, лучом — неважно?
Р-раз — и незримо подтолкнул скучный белесоватый обломок слабенькой вспышкой своей энергии.
Получилось. Исчез.
Ещё пара неудачных бросков. Снова получилось. И ещё. И ещё.
— Вот я вам, шантрапа! Ишь удумали. А ну пошли отсюда, хулиганы! Швыряются тут они! Я вот за ухо малого и к мамке! А ты стоишь чего, лыбишься, старшой? Куда родители только смотрят!
Мимо проходящая бабулька, похоже, решила заняться их воспитанием. Ильюха показал ей язык, пока они нарочито неспешно отступали перед страшной силой в аккуратном платочке.
Они продолжали гулять.
— Никуда твой барьер не делся, мелкий. Он по-прежнему там, просто теперь уже в воздухе. И пройти можно.
Мальчишка радостно вцепился ему в руку:
— Ты не врёшь?
— Нет. Тут в другом дело. Нужно, чтобы был толчок. Не такой, как рукой делаешь. Нужно почувствовать, как ты его досылаешь в воздухе. Как летишь за ним. И тогда он пробивает барьер. Ты ведь и сам не бегаешь, а так носишься, как будто от земли отрываешься. Вот и там…
Долгий день наконец перегорел, оставив после себя духоту и репья на одежде. Самый хороший день, когда победа даётся легко, не забрав с собой никого. И нет никаких забот, и зов ещё кажется таким далёким. А реальность — вот она, ощутимая, обступающая со всех сторон. Такая обыкновенная на первый взгляд.
Надолго ли?
Примечания:
Эта и последующая части посвящены моей памяти о 90-х, когда молодёжь, обчитавшаяся Толкина до лёгкой невменяемости, строгала деревянные мечи и шила плащи из занавесок. Как же пёрло! Рыцари и прекрасные дамы, видевшие себя такими лихими и волшебными, верившие в себя и благодать окружающего мира. Эх, времечко, что ты натворило? Что мы сами натворили?..
|
|
| kraa | Дата: Четверг, 13.04.2023, 16:03 | Сообщение # 20 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 15. О рыцарях и дамах.
— Ну вот, смотри. Согни ноги. В коленях согни. Видишь, что получается? Шаг становится мягче, ты начинаешь пружинить. Руки не вытягивай с палкой.
— Почему?
— Потому что… Смотрите все! Вот он пытается достать меня на вытянутой полностью руке. В этот момент она у него зафиксирована, значит — неподвижна. А значит, я могу вот так!
Одно ловкое движение — и палка летит в траву.
— К себе оружие не жми, ты его всё равно не спрячешь. Стой. А что, если я просто ударю навстречу тебе? Понял?
— Ага, ранен.
— И очень глупо ранен, между прочим. Не замирай, всё время двигайся или будь готов двигаться. Видите?
Свистит рассекаемый ветер.
Командир. Он у них командир. Самый сильный. Ловкий. Осторожный. Боится ставить мальчуганов в спарринг между собой, опасаясь разбитых носов и глаз. Всё только с ним. Между собой — только медленные тренировочные движения для запоминания.
Очень к месту оказалось высохшее дерево рядом. На нём классно отрабатывать восходящие и нисходящие удары. Тут уж держись! Пацаны яростно колотят высохшую кору, только ошмётки летят.
А ещё он позволяет напрыгивать на себя, показывая, как это — работать корпусом, головой, всем телом.
В общем, загонял всех! Илья пыхтит, не отстаёт. Он здесь равный среди равных и не рассчитывает на его поблажки. Только волосы липнут на вспотевший лоб, как у других.
Кто-то из пацанов воинственно вопит, наскакивая в рубке на бревно. Но раззадориваться нельзя: можно легко потерять контроль над собой. За это дисквалификация на десять минут. Разозлился — остывай.
В конце концов даже он выдохся. И все повалились в тень стены, там, где чаша и ручеёк.
Кто-то сказал:
— Мы тут прямо рыцари!
Макс молчит. Накануне вечером, уже дома, отмывшиеся и смирные, они добрались до домашней библиотеки, и там Ильюха, тыкая пальцем в картинки к «Айвенго», кое-как пересказал ему книгу. А потом ещё долго вываливал ему на голову все свои знания о здешних рыцарях, среди которых, конечно, есть злодеи, но всё же — благородных, учтивых и отважных. Пытался пересказать ему про Артура, но вышло плохо — он его у Ирки в английской книжке подсмотрел, и только понял про чудесный меч и какого-то старого дядьку. На истории о Парсифале и вовсе носом заклевал, отбив толстым томом в итоге пальцы на ногах. После этого был загнан в постель с применением насилия и угроз не взять с собой. Там и засопел мгновенно.
…По рукам пошла буханка хлеба и банка мясных консервов. Откусывали, выковыривали сочные куски из банки чисто оструганными деревянными рогульками, передавали дальше. Освежались тут же водой из той же самой чаши. Пить много и сразу Макс запретил. Но это не помешало его подопечным тут же и задремать у стены, вповалку, совершенно ног не чуя.
«Ладно, пусть поспят.»
Самому спать не хотелось. Он бесшумно поднялся и пошёл внутрь развалин.
Как же здесь по-другому. Творение людских рук, но не для жилья. Слишком строго. Организованно. Возвышенно. Захотелось даже преклонить колени перед чьим-то присутствием. Никто же не видит. Как же это происходило у джедаев, из которых он видел только одного? Какие слова говорили, какие приносили клятвы на служение? Говорят, их Храм был похож на такие места. Желание стало непреодолимым.
Никто не видит. И вообще это — игра.
— Обязуюсь хранить мир и справедливость. Приходить на помощь слабым и нуждающимся. Сюда приношу свою жизнь и служение во имя всех, кому могу понадобиться. Все существом своим жажду воспринять светлую сторону Силы и в том приношу клятву верности.
Хотелось бы сказать — он говорил это звонко. Но нет — слова почему-то сами захотели невесомого шёпота, замиравшего среди круга света перед возвышением. Он и сам стоял неподвижно, не желая шевелиться, словно боясь спугнуть воцарившуюся тишину.
Не было вокруг никого. Только словно нечто незримое окружило его, внимая словам. Совсем не страшное, а греющее самое нутро, проводящее невидимой тёплой ладонью по бьющемуся сердцу, смиряя его бешеный стук.
Чьи-то внимательные глаза смотрели на молодого наглеца, стоявшего в круге света.
***
Он отпустил проснувшихся уже воителей, уговорившись на следующий день. А сам со своим верным оруженосцем собирался двинуться к дому, да Илья упёрся.
— Пошли, полазим там?
И кивнул в сторону светлого зала. Смотрел требовательно и немного подозрительно, будто знал что-то.
Пошли. Погуляли по центральному проходу, изучая колонны и углубления в земле. Пошастали по боковым проходам, свешиваясь из проломов и заглядывая в заросли. Везде — тишина, и только их шаги нарушали безмолвие, да голоса звучали как-то особенно звонко и отчётливо. В конце концов они избрали особенно приглянувшийся им пролом, уселись и залюбовались верхушками огромной лиственной рощи, тянувшейся до горизонта. Говорить не хотелось — усталость как-то незаметно накрыла обоих, а было только одно — молчать согласно и думать о своём.
— Макс?
Юноша вздрогнул. Слишком уж отпустил себя, думая о пустяках. Только что носился тёплым ветром над верхушками пышных крон, думал о мелкой лесной живности, перекликавшейся маленькими голосами — и был ею; пришлось с некоторым усилием вернуться назад.
— Чего?
— Почему все кругом такие… злые?
— Ну здрасте. Не все. Разве нет?
— А почему становятся?
Юноша вздохнул.
— Я не знаю. Выбирают как-то.
— Как выбирают?
— Ну ты даёшь. Может, заставляют. Может, потому, что жить хотят по-своему. Я никогда не думал.
— А от страха можно стать злым?
Усмехнулся.
— Ещё как можно. Что тебе в голову лезет?
Мальчишка сидел на гладкой узорчатой плите, подбрасывая камешек.
— Да я тут думал. Наверно, можно так, когда голодный, или страшно, или больно… А вот как бывает — иногда и сытые такими становятся. У них всё есть. А они — всё равно.
— Это ты про Шнявку?
— Ага.
— Я тоже думал… Знаешь, я думаю, что, если ты от кого-то защищаешься, или еду украл, потому что пропадаешь с голодухи — это ерунда, в общем. Кажется, больше — от власти. Командовать, приказывать, вот это всё…
— А убить — плохо?
— Только если не хотят убить тебя.
— Тебя много раз… убивали?
Захотелось пошутить, но юноша прибил искушение на корню.
— Наверно, да.
— А почему ты тогда… другой?
— Какой другой?
— Добрый.
Ну началось.
— Ну слушай. Защищаться и защищать — одно. А вот если убийство ради убийства — таких нигде не любят. Понял?
— Ага…
Странный разговор получился. Никогда так прежде Люк не рассуждал. Задумывался — бывало. Но чтобы слова сами вышли и легли удобно — до словесных ли плетёнок было фермеру, ставшему бойцом? Куда лучше умеет Лея.
При этом воспоминании у него привычно трепыхнулось что-то внутри, но как-то тихо. Словно говорило: подождёшь.
Сами не заметили, как выбралась Луна из-за горизонта. Огромный оранжево шершавый шар потихонечку пополз по-над рощей. Пора было домой.
Свою деревяшку Илья пристроил за входом, в большой расщелине, чтобы домой не тащить. И они двинулись восвояси.
Уже на подходе к дому Илья дёрнул товарища за руку и тихо сказал:
— Смотри…
— Вижу.
Они отступили в тень зарослей.
— Это Рельса. И тот, кого мы с Иркой видели, помнишь?
Юноша стоял неподвижно, следя.
— Что они возле твоего дома делают?
— Вроде разговаривают. А, уже уходят. Сейчас пройдём.
Неприятно вышло. И тревожно.
Дома он уже привычно устроился на полу, когда Илья сказал:
— Ты это… Ложись на ту кровать. Там лучше.
***
Ночь. Среди темноты Илья очнулся и увидел друга, стоявшего у окна.
— Ты чего?
— Да что-то сон прошёл. Ты спи…
***
Утром Макс ему сказал:
— Знаешь, надо мне будет в том подвале сегодня переночевать.
— Ты что, этих вчера испугался? Так наваляем!
Юноша глянул на него как-то странно.
— Не в этом дело.
— Ну хорошо. А спать ты там на чём будешь?
— Заботливый какой. Как-нибудь обойдусь.
Словом, было решено взять хотя бы тонкое одеяло и фонарь. Потом они что-нибудь придумают.
Выходил Макс осторожно, Илью вперёд не пустил. Сначала постоял в подъезде и после этого разрешил идти.
***
И снова, как вчера — носилась команда по площадке, весёлая и задиристая. Звучал голос Макса, взлетали деревяшки, раздавался перестук. В этот раз юноша давал больше передышек, объяснял, как надо следить за дыханием, чтобы уставать поменьше, продолжая запрещать спарринги между собой и объясняя всё на себе.
Потом пацаны уговорили его показать, как свалить противника без оружия.
— Всё равно же надо! — объясняли они. — Не всегда же мы с мечами!
— Ладно, — сдался наставник.
Показывал он самое простое. Как вывернуть руку из захвата, как поднырнуть, сбивая противника с ног, и как можно было обманным поворотом сбить нападавшего с толку.
Футболку он снял, чтобы не попортить, натянул свою привычную тканевую форменную безрукавку. И уже очень скоро по телу поползли струйки пота, промочившие одежду насквозь. Было отчего — в воздухе собиралась какая-то духота. Скоро и по волосам потянуло холодком — мокрые стали, липли ко лбу и вискам.
— Ой, кто пришёл!
— Ура!
— Смотрите, как мы умеем!
На краю площадки появился зритель. Впрочем, не неожиданный. Было понятно, что не обойдётся.
— Хоть прослежу, что вы тут… вытворяете.
Ему снова стало неловко, как тогда в кабинете. Сейчас так подавно. Насквозь пропотевший, безрукавка хоть выжимай, а русые волосы слиплись в неряшливые сосульки. И не отдышаться никак. Тем более что она-то — стоит себе, свежая, не задыхается и смотрит — как тогда, на карьере. И молчит.
— Ну, вояки, дети книжные, обчитались про мушкетёров, смотрю! — весело сказала Ирина, ломая опасную паузу. — Заставлю я вас Скотта в оригинале у доски читать! Смотрите, что у меня есть!
— О, булочки! Ура!
— Не налетать, строго по одной, — поспешил всё же вмешаться юноша. — Сашка, командуй.
Сашка — это тот, самый мелкий и пухлый. Он раздулся от гордости и сам выдавал бойцам их паёк, строго покрикивая на самых нетерпеливых.
Сам он поспешно смылся к чаше и ручейку, торопливо набирал воду в горсти и кое-как размазывал её по себе, стараясь хоть немного освежиться. Илья сочувственно уже стоял рядом, протягивая футболку:
— Спину давай протру, а?
— Ну давай.
Потом всё же пришлось вернуться. Получилось, впрочем, так себе — футболка оказалась второпях надетой наизнанку, да ещё и подвернулась предательски на животе.
И виду не подала, впрочем. Всё расспрашивала мальчишек, сидя со скрещенными ногами на земле, хихикая и сочувственно расспрашивая обо всём. И согласно кивала.
Они словно загородились друг от друга, уделяя всё внимание разговору с мелкими бойцами. Потом юноша сказал подчёркнуто сурово:
— Продолжим!
— Подождите вы, — неожиданно сказала девушка. — Если уж тут у вас про рыцарей и храбрецов, то надо бы и знать про них, как следует. Хотите — почитаем?
— А про кого? Давайте про Айвенго!
— Дался он вам. У меня кое-что получше. Макс, вы с нами?
— Я не понял, вам что важнее? Могу и…
… замолчать.
— Спасибо.
Взлетают и опадают чеканные строки, звучащие звонко и чуть торопливо:
…Кому не хочется из вас
Узнать скорей, о чем сейчас
Пойдет сие повествованье?
О встрече или расставанье,
О бегстве в ночь, покрытом тьмой,
О возвращении домой,
О славе или о пороке,
О том, добры мы иль жестоки,
О всех превратностях судьбы
В разгар немыслимой борьбы
Меж черной мглой и ясным светом…
Кто устоит в боренье этом,
Спасенью душу отворя?
Для тех старался я не зря,
Кто ничего не проморгает.
Пусть эта повесть помогает
Им в жизни истину найти,
Фальшь и неверье отмести,
Тем избежав мучений ада,
И знать, что высшая награда
Вернейшего из верных ждет…*
Макс сидит посреди своей мелкоты, так же скрестив ноги, а к нему тулится верный Илья, крепко сжимающий его локоть. Волосы от солнца уже сухие, глаза же юноши прикованы к нежным пальцам, переворачивающим страницу за страницей. Никогда он такого не слышал.
Да и откуда, если там, откуда он родом, за двадцать с небольшим лет подобные вещи просто были выжжены огнемётами спецкоманд штурмовиков?
— Ох, что-то я охрипла, — наконец выдала девушка севшим голосом.
— Макс, давайте вы!
Илья прямо почуял, как закаменел парень.
— Давайте лучше я. Умотали человека, а теперь он ещё читать должен!
— Ну давай, чего! Да быстрее!
***
Наконец Илья тоже выдохся. Решили отложить чтение до завтрашней тренировки.
— Ну что, все здесь?
Хором:
— Все!
— Ну так пошли.
— Дядя Макс, а вы чего стоите?
— Я тут останусь. Буду ночевать. Да и вы — придёте завтра, а я уже здесь.
— Ого! Будете прямо как в походе! А не замёрзнете?
Он улыбнулся.
— Я крепкий.
— Ну ладно! Паааашли по домам. Ирина Алексеевна, а мы вас проводим, можно?
— Конечно! Илья, ты сегодня у меня ночуешь. Я тебя подстригу — не забыл, мама скоро приезжает?
Мальчишка тоскливо оглянулся, меряя взглядом фигуру у стены. Потом всё же присоединился к компании, и скоро голоса скрылись за поворотом.
Ну и вороти нос. Правильно делаешь.
Складывалось пока всё лучше некуда. Ильюха под надзором, один вечером не будет. Да и такие провожатые лучше, чем никаких.
Солнце уже касалось горизонта, затянутого плотными сизыми облаками. Духота нехотя уступала прохладе, и уже можно было идти в тот самый угрюмый подвал.
Правда, в вещах не оказалось его пропотевшей форменной безрукавки.
«Куда я её сунул? Может, второпях пацаны сгребли? А, всё равно завтра придут, отыщу.»
Примечания:
* Взято из поэмы Вольфрама фон Эшенбаха "Парцифаль". Сокращённый перевод со средневерхненемецкого Льва Гинзбурга, изд. "Художественная литература", Москва, 1974 г.
|
|
| kraa | Дата: Суббота, 15.04.2023, 02:44 | Сообщение # 21 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 16. Оставляя - оставляй
Подвал как раз оказался не угрюмым. За эти жаркие дни камень напитался теплом и отдавал его медленно. Отнорок за знакомым поворотом так и вовсе казался натопленным.
Он зажёг фонарь и уже шагнул к каменному топчану с тонким одеялом, как вдруг замер.
Увидел большую скатку.
Что?!
В скатке обнаружилось ещё одно одеяло, небольшая подушка, набитая сухой травой (шуршала похоже), а ещё полная фляга и свёрток с бутербродами. Кто-то оставил это здесь, догадываясь, что придёт жилец.
Метнулась мысль об Ирине, но он отмёл догадку. Сильно уж тяжёлая скатка получалась, да ещё и громоздкая. И увязана так, что на дальнее расстояние не унести — развалится.
После некоторых раздумий он всё же решил воспользоваться вещами: придёт хозяин, так отдаст. Не придёт — значит, о нём помнят. Еду решил пока не трогать, только отпил из фляги. Там оказался крепкий кисло-сладкий напиток, замечательно освеживший пересохшую глотку.
Правда, перед сном он не удержался — вышел назад в широкий коридор и включил сабер. Луч с послушным гудением вырвался наружу, немного осветив пространство. И так же покорился нажатию кнопки.
Он прижал рукоять к щеке и снова бережно упрятал своё небогатое имущество в сумку, задвинув её под те самые булыжники.
Снаружи уже было темно, как всегда бывает, когда солнце садится в тучи, предвещая пасмурный день.
Он с удовольствием улёгся и мгновенно уснул.
Наблюдавший улыбнулся в густую бороду.
«Ну вот и умница. Сегодня всё спокойно. И я пойду.»
***
Он ждал их на площадке. Точнее, под выступом входа, так как моросил редкий скудный дождь.
Мальчишки, гомоня, неслись вниз по тропинке и высыпались из рощи радостной оравой. Все здесь, Ильюшка тоже.
— Здрасте, Макс Батькович!..
И затихли.
Он шагнул, навстречу им, почему-то смутившись. Не тот, весёлый, весь распахнутый навстречу пацанам, с вечно растрёпанной шевелюрой золотистых волос, готовый в любой момент расхохотаться или строго рявкнуть. Серый китель под горло с нашивками лейтенант-коммандера Лётного корпуса Альянса (ну и хорошо, что не знают), форменные брюки, сливавшиеся с невиданными сапогами. Никакой растрёпанности и в помине — волосы покорно зачёсаны.
Непонятный. Другой.
Старший, Серёжка Донченко (тот самый, что миллион лет назад посвящал его в тонкости ссоры в школе) удивлённо спросил:
— А что это на вас надето?
— Привет, ребята. Мне жаль. Я…
— Ты что, уходишь?! Сегодня, да?
А это Илья. Ужасно старается держаться, хотя ошарашен больше других. Его выдают натянувшиеся скулы.
Ну вот и порушили официальность. И как им сказать — зыркая сверху вниз?
Люк присел на корточки, так, чтобы смотреть глаза в глаза.
— Послушайте. Так получилось. Я ведь недолго с вами мог быть. Сегодня мне передали новость — я могу вернуться домой. Если хотите, сегодня ещё потренируемся…
И сбился.
— Мы вам одежду вашу принесли, она сухая и постиранная. Просили передать. (Знаю, кто просил. Хорошо, что с ними не пришла, меня тут уже не будет, когда освободишься.)И книжка вот. Мы же читать хотели.
Мелкий Сашка протягивал ему аккуратно свёрнутую безрукавку. Ну так и есть, стащили. Шалопаи.
Да что же это.
— А вам правда надо? Может, останетесь? Мы вам еду будем приносить!
— И палатку найдём!
— И устроим всё! Дядя Макс, не уходите!
В этом хоре не слышно было только Илью. Он просто молчал и смотрел с такой отчаянной надеждой, что юноша отвёл глаза.
— Я не могу. Мне нужно защитить своих друзей. Понимаете? Не. Могу.
Мальчишки замолчали.
— Вы же сами знаете, что друзей не бросают.
Опять рванёшься в туннель, как тогда, как он? На свою войну? Под совсем другим солнцем, в чужой стране, сам не зная, уцелеешь ли? А наврать сумел бы? А каково это — остаться на всю жизнь с содранной кожей, воя от потерь, потому что убили твоего товарища — не тебя? И позади — бесконечное поле могил. Не трать влагу глаз, сын пустыни. Спасибо, Хан, ты меня научил кое-чему.
Совсем другим голосом:
— Но пока устрою вам взбучку! Оружие в руки, наизготовку, отрабатываем, паааашли!
Всё же в безрукавке удобнее, а китель очень лёгкий, можно просто расстегнуть.
***
Там же, около семи часов назад.
… Если присмотреться, то место, на которое падал свет перед возвышением, очерчивалось узором из старательно выложенных мелких камешков, образовавших цветы в круглом венке. Наблюдательный глаз отметил бы там розы и плющ, а ещё какие-то мелкие белые цветы, не поддающиеся определению.
Он не наблюдал. Утром он пришёл на площадку и задал себе хорошую разминку, воспользовавшись длинной палкой. Это был бой с тенью, где он выкладывался на полную катушку. Таким его пацаны не видели. Он почти взлетал, пластаясь в воздухе, крутился вокруг воображаемого противника и наносил удары из самых невозможных положений. Закручивал «меч» вокруг себя, ставя защиту, выворачивал кисти рук до хруста, ловя призрачный клинок, бросал «оружие» в сторону и в длинном прыжке ловил его.
И пробовал притянуть к себе. Видеть, видеть, видеть, понимать и брать его сквозь пустоту, словно призывая.
Со стороны это выглядело, словно безмолвная пляска в сереньких влажных утренних сумерках. Разгорячённое тело стало отзываться всё лучше, разрешая полное уже, с точки зрения несведущего, издевательство. И наконец лёгкие запросили пощады.
Он плавно перетянул зовом рукоять уже привычной деревяшки из руки в руку и замер.
Тяжёлые мерные хлопки ладоней одна о другую.
Всё ещё не веря себе, он обернулся через плечо.
О. Здрасте.
Здешний ужас мальчишек стоял в дверном проёме. Высокий, с густой бородищей, скрывавшей пол-лица, кустистые брови почти нависают над глазами, пряча их цвет. Тощ ли, толст — не разобрать, всё скрывает длинная чёрная хламида длиною в пол. На голове — аккуратная, тоже чёрная шапочка.
Сматываться?
Только вопрос был в том, что футболку перед тренировкой он оставил как раз там, где стоит этот зритель. И сумка там же. Он с ней не расставался теперь. Будет это похоже на позорное бегство, а ему не хотелось. Так он и стоял, взмокший, тяжело дышащий и слегка растерянный.
— Ну? Наскакался козлом, вижу?
Парень сердито вытирал локтём лицо и помалкивал. Ну-ну, что дальше?
Ему казалось, что старик посмеивается. Тот, впрочем, ужас наводить не спешил, а напротив, спросил даже:
— Кончил экзерциции свои? Хватай шмотки и со мной иди.
***
Жилище ужасного таилось пониже развалин. Если пройти развалины до упора, а потом свернуть чуть правее, обнаруживалась сквозная длинная комната, выводившая в густые заросли, чуть расступавшиеся перед неясной тропинкой. Она уводила вниз и вбок, превращаясь в гряду небольших грунтовых уступов и выводя на ещё одну площадку, где стоял деревянный домик со вскопанным клочком земли. Клочок был утыкан какой-то культурного вида зеленью, а совсем рядом, с крутого склона бил сильный родник.
— В дом тебя такого не пущу. Сымай портки.
Сам старик уже держал ведро воды, на которую и смотреть холодно было, не то что мыться.
— Ну что ты как девка жмёшься? Ко мне чистыми ходят!
Водопад ледяной воды обрушился сверху, отнимая дыхание и заставляя зашипеть от всепроникающего холода. Потом возникло колючее полотенце, которым велено было растереться как следует, и уже после этого — заходить.
Обувь на влажные ноги натягивалась с трудом, поэтому парень так и зашёл внутрь — босым и всё ещё подрагивающим после издевательского душа.
Он и сам не понимал, почему стал таким послушным.
Дверь скрывала за собой кухню. Самую обычную, хоть и с бревенчатыми стенами. Мебель для посуды. Вполне современный холодильник, кушетка, застеленная огромным покрывалом. Радио на стене. Стопка газет. Стенные часы. И стол, сверху прикрытый чистым полотенцем. И виднелась ещё одна дверь, вероятно, в другую комнату.
— Поешь, малый.
Сказано было, как приказано. Сдёрнуто полотенце, укрывавшее содержимое стола. Вся еда казалась незнакомой, но вполне питательной и свежей. Особенно хороши оказались варёные клубни, политые маслянистой янтарного цвета жидкостью, и к ним — кусочки полупрозрачного нежного солоноватого мяса. Далее была комковатые белые хлопья с сахаром и внушительного вида сосуд с горячим напитком, пахнущим заваренными травами. Тут хватало пищи на половину его эскадрильи, но юноша ел очень сдержанно, стараясь не набрасываться. И в конце концов покачал головой благодарно:
— Сп. Спасибо. Но мне правда хватит. Простите, зачем это всё?
— А. Это обычай такой. Гостя сначала кормят. Потом уже к делам переходят. А раз ты всё…
Старик махнул взглядом, словно измерил его.
— … то привет тебе от Петра. Пошли, в курс тебя введу.
Изумление словно ударило его мешком из-за угла.
— Вы?!
— Я. Михаилом зови. Мохов. А тебя как звать полностью, светоносный?
Сказал.
Старик озорно присвистнул:
— Не имечко, а титул, мать моя! Чудны дела Твои…
И покосился на что-то за холодильником вверху. «Что-то», впрочем, было надёжно укрыто куском белой ткани.
— Из такой дали тебя бросило, а зовёшься по-нашему почти. Совсем если исхитриться — бродячая звезда.
Люк тихо спросил:
— Разве это имеет значение?
— Иногда. Nomen est omen. Имя есть судьба. Или знамение. С таким, как у тебя — в заднем ряду не отсидишься. Ну, пошли, свет бродячий…
***
Дверь скрывала невероятное.
Люку не раз и не два доводилось видеть командный центр Альянса, да и внутренности больших кораблей случалось. В конце концов, он отлично справлялся с любой электроникой собственного корабля, поди напугай его.
Но здесь…
Ему показалось, что он уменьшился и попал внутрь бортовой консоли гигантского межпланетного грузовика. Пришлось ступать на цыпочках, чтобы не задеть блок-схемы, бесконечные шлейфы; платы, свисавшие на варварских стяжках. И всё это было запитано. Как здесь Уг… Мохов умудряется?
Страшнодедовское осталось за дверью, кроме бороды. Сейчас хозяин был облачен в свободные брюки и рубаху, затянутую в манжетах и собранную навыпуск под ремнём.
В глуби электронных потрохов обнаружился рабочий стол, коронованный огромным дугообразным монитором.
— Ну что. Сразу тебе скажу. Не побоишься датчики на себя прилепить?
— Это ещё зачем?
— Кое-какие твои характеристики списать. Не бойся, это просто датчики. Если вдруг что — сам и снимешь в любой момент, тут у нас не камера пыток.
— Ну… ладно.
— И ещё. Тут у меня в потолке излучатель. Он немного растормозит твой мозг, начнёт память активнее работать. Это на несколько минут. Не боись, дураком не станешь. Веришь мне? Ну и хорошо. Слово даю, ты просто будешь активнее вспоминать, больше ничего, клянусь.
***
— А теперь вспоминай, как тебя перебросило. Не упускай ничего.
… свист снаряда понимание им конец…
… я хочу жить безумно отчаянно как же я хочу жить они тоже жить жить жить…
… безумное нечеловеческое усилие желание уйти изменить я живой…
… вытолкнуть тех впереди я прикрываю защищаю обязан…
… приму на себя мне хватит сил выдержать лети сюда ссссукаааа…
… ускользнуть через пустоту выживу куда угодно…
Тяжёлая ладонь накрыла лоб, и всё кончилось.
— Шшшш, не бушуй, маленький. Вернись.
Какой я вам маленький. Но возмущение не приходило. Была пустота.
— Выпей.
Жгучее питьё разом вернуло к реальности, даже жёстковато немного. Он поперхнулся, прочищая горевшее огнём горло, долго выкашливал остатки жидкости, согнувшись пополам, вскидывал голову, задыхаясь, и снова заходился в приступе.
— Отдохни. Зря я так усилитель выкрутил. Терпи, терпи, всё пройдёт сейчас.
— Что… это… было? — сиплым голосом спросил юноша.
— Было. Есть. Отдохни, я считаю.
Впрочем, считал не он. Судя по всему, подгружал данные в некий алгоритм, что-то бубня под нос.
— Ну вот. Любуйся.
Люк подошёл, заглянул в какие-то непонятные колонки цифр.
— Видишь?
— Что?
— Забыл, прости. Уже знаю, что неграмотен, прости. Придётся словами.
***
— Вот, что получается с тобой. Тебе уже говорили, что ты межпространственник. Что шагаешь через субвакуум, не замечая прямого перехода. Говорили? А теперь представь, что в тот момент ты шагнул не просто через пространство? Ты сам выбросил себя из твоей Вселенной в другую, просто, мать за ногу, создав эффект настоящего нуль-поля.
Ты понимаешь? Ты ни черта не понимаешь. Этот эффект был предсказан в нашем мире ещё лет тридцать назад, даже не физиками, а писателем. Впрочем, у нас писатели иногда делают пророчества. Знаешь, что это? Знаешь. Нет, всё же не знаешь.
…так вот, тебе уже говорили, что Вселенная имеет кристаллическую структуру, где грани могут соприкасаться, резонировать, смещаться и даже накладываться друг на друга, порождая множество неисследованных эффектов. Например, ну самое простое — единое Сопределье, общность миров, объединённых некой узловой точкой, где они могут сходиться во что-то вроде общей вершины. Это уже не умозрительно, такие места существуют в реальности, их существование доказано, но происходящие там процессы пока что исследованы мало. Есть эффект Хирше-Брауна-Смойлле там, ещё Масловского Пина, парадокс Мохова, хахаха, ну, неважно. Но представь себе — что, если по теории многовариантности миров, в самом смелом, даже спекулятивном приближении — Вселенная многовариантна? Есть доказательства программы «Бур», что Кристалл может быть — ты слышишь это, юнец — не один? Ты понимаешь, это уже не просто наше маленькое Сопределье. Это Сопределье Мультивселенной. Там уже не просто уютненький мирный межпространственный вакуум — это такой страшный узел, который ещё только предполагали. Но наблюдать-то можно, только накопленной энергии нужно море.
Буквально неделю назад была зафиксирована вспышка энергии, по своим характеристикам отлично вписавшаяся в теоретические построения такого соприкосновения. И сразу же перестала давать знать о себе. Что такое? А ведь где-то совсем рядом была. Ну что. Подключили Луговой, «Сферу», Полуостров — увидели выход. Врата, ёлки-палки! Но врата странные. Туда камень не кинуть, привет не передать. Шучу. Там явно прочитывались такие показатели, словно через них прошла живая материя и изменила их так, что выход этот… Словно кто-то настроил их под себя. Ты понял?
Юноша заёрзал. Потом ошалело уставился на Мохова.
— Я тебя сразу засёк. Думаешь, не видел, как ты тут чудил? Да я тогда уже Ильюху шугануть хотел, и этих засранцев тоже. Но не успел вмешаться. Ты уже начал взаимодействие, олух. Ты всё это время возле такого адского котла ходил, ещё и игрался себе. По Граням зашарились, обормоты. Каюсь, первый раз даже не осознал, как вы упорхнули. Потом уже проложил вам тропочку в Город, чтобы Пётр вас цапнул и успокоил. Он-то объяснил. Но, видишь ли.
Грани движутся. Сами Кристаллы — тоже. Ты хочешь назад, так знай, что успеваешь назад. Поезд уже набирает ход. У нас есть часов, может быть, четырнадцать, чтобы протолкнуть тебя назад. Потом — всё. Почему так поздно? Нужно было рассчитать хотя бы несколько постоянных, а то столкнёшь тебя не туда — и хана. Ну тебе приближения хватит по моим данным. Стерренпорт даёт добро, выкладки перепроверены. Так что одевайся, как ты там был.
Знаешь, в наших сказках есть такое — когда уходишь, оборачиваться нельзя, что бы там за спиной не творилось. Глазком одним подсмотришь — погиб. Ты должен туда — как пришёл. Иначе и вход тебя не распознает, и ты сам — навсегда здесь. Но ты сильный. Это мне тоже говорили. Можешь здесь посидеть, кстати, пока аппаратура настраивается. Я ещё только загружать начал, но время есть. Чего?
Юноша смотрел перед собой слепо и в никуда.
— Мохов… Если время ещё есть… Там пацаны придут. Я попрощаюсь.
— Ну ёлочки зелёные. Ладно. Но от Храма — никуда! Благими намерениями, чует моё сердце. Ладно, ладно. Привязался на свою голову, олух.
***
Прыжок вперёд.
Напрыгались и сразились от души, правда, синяков на ногах-руках наставили ему от души. Он играл с мальчишками, иногда поддаваясь, чтобы задор не утихал. Были смешки, воинственные вскрики, споры — кто снёс «броню», как лучше считаться по справедливости и так далее.
Всех помирил ливень, загнавший их внутрь. Ватага завздыхала — кончен бой, а они только в раж вошли. Но не судьба — так не судьба. Кончится дождь — и они все разойдутся, каждый по своим делам. Попробовали читать принесённую книгу, но как-то скомкалось и затухло. Пацаны озирались по сторонам, а Люк исподтишка поглядывал на Илью.
Малый делал вид, что совершенно ничего не замечает, не пытался приблизиться, поговорить или спросить — как же так получилось? Что произошло, раз ты так быстро собрался? Звал в гости на дружескую посиделку, а оказалось — это проводы. Мальчишка сидел спиной к юноше, всё внимание уделяя своим соседям, запальчиво рассказывая, как здорово он здесь проводил время. Ну и повёл компанию по зданию.
— Ого! А как это получается?
Люк вынырнул из задумчивости. Оказалось, ребятня стояла около того места, где был тот самый круг света, тот самый, где была принесена эта странная наивная клятва; круг, ограниченный венком из роз и плюща. Что они там забыли?
— Что получается?
Мелкий Сашка показал пальцем:
— Смотрите, Макс. Кругом тучи, солнца нет. А здесь оно как будто есть.
— Да не как будто! Может, в тучах просвет?
Все глянули в небо, даже Илья.
Пролом в крыше был, это да. Солнца не было и подавно. Вот свет — он был. Нахально опрокидывал все предположения, выхватывая яркое пятно на плите.
Подивились некоторое время. Потом мальчишки заспорили о радиации, электричестве и прочих штуках. Сошлись на том, что придут сюда ещё раз и понаблюдают. Может, сделают открытие.
Юноша настолько увлёкся этим милейшим наивным спором, прислушиваясь, что совершенно упустил Илью из виду. А потом, когда вспомнил, зашарил глазами по зданию — и обмер.
Мальчишка уже стоял на лесах метрах в трёх от пола.
Одним прыжком, как когда-то он подлетел к опорам, намереваясь снять нахала, и понял.
Он не полезет.
Конструкция была хлипкой, соединения ненадёжны — это он видел точно. Полезет следом — не миновать обрушения. Да и мальчишка был тяжеловат: тонкие поперечины ходили ходуном.
— Илья! Слезай оттуда!
Мальчишка только дерзко скрутил фигу.
— Ты валить собрался! Ну и вали! А я — посмотрю, что там!
То самое, странное, укрытое грубым холстом. Картина? Фреска? Изображение?
Но почему сейчас, Великая Сила?!
— С-слезай, паршивец.
«Паршивец» — плохо. Очень плохо. Ильюха на это только хихикнул, перебравшись ещё на пролёт повыше.
Теперь уже и остальная компания замерла.
— Илья, прости. Прости меня за «паршивца». Прости, пожалуйста. Прошу, иди вниз. Не надо выше.
Сердце колотилось бешено, в голове метались какие-то странные мысли. Верёвка? А где взять? Лезть следом — нельзя, тогда конец всему. Уговорить упрямца? Он лезет всё выше, его слова только подогревают. Если сумеет сейчас перебраться на площадку у того прямоугольника — доски, может, и выдержат.
Сверху прилетело:
— Ты мне врал!
В чём?!
— Когда?!
— Вы все так! Вы только кажетесь, что всё время рядом. А потом уходите! Навсегда! Все!
Ещё шаг навстречу спасительной (она точно спасёт, площадка, там надёжно) тверди.
— Валька обещал вернуться домой! Потом ты! Наигрался и уходишь! Так убирайся к себе на войну!
— Ты же сам хотел меня вернуть, помнишь?
— Хотел! Перехотел! А ты дебил, раз не заметил!
Не упирайся ногой в стык дурачок просто шагни на доски шагни умоляю там уже метров шесть я же не подхвачу тебя среди…
Всё-таки он не сумел переступить на доски. То ли слишком сильно надавил толчковой ногой на ненадёжное рассохшееся сочленение, то ли отвлёкся — пространство храма разорвал сухой волнообразный треск, и конструкция стала складываться, как карточный домик.
И молнией метнулась мысль — ну сложитесь вы так, чтобы его не задело, не ударило, чтобы можно было разобрать, найти тебя там, живого. И даже показалось, что он тянет руки, как во сне, словно хочет отвести, отшвырнуть, прикрыть…
Он не слышал душераздирающего скрежета, грохота дерева и железок, а просто застыл и смотрел, отчаянно выглядывая фигурку мальца среди хаоса.
Никто не заметил, что все эти кошмарные минуты в боковом проёме стоял Угуй, или Мохов, выкатив глаза от ужаса.
Юноша рванулся к этому кургану, страшной куче, готовый руками разобрать всё по доске, по щепке, как вдруг остановился в изумлении.
Ильюха лежал рядом, неловко подвернув ногу, как сломанная выброшенная кукла.
Живой!
Парень оказался рядом, прошёлся руками по телу мальчишки, ощупывая, проверяя, надеясь уже заскакать от радости, от везения, удачи.
Не вышло.
Переломы конечностей он видел. Насмотрелся. Нога. Хвала Силе, не открытый. Но видный. Что там может быть внутри? Раздроблённая кость? Сильное смещение?
— Вы что наделали, черти?!
Замершие пацаны шарахнулись от воплотившегося страха.
— Ты!
Узловатый палец упёрся в Люка.
— Я шёл за тобой, там готово уже всё, а ты!
— И что?! Брошу его?! Ему в больницу надо!
— Ты всё испортишь, кретина кусок! Я сам его отнесу, пошли сейчас же!
Вот да. Уйду красиво. А руки его — от себя оторву, он же вцепился в меня от боли так, что хоть выдирайся, так? Ну и выдерусь, я сильнее, мне надо, а тебя не бросят, конечно, не бросят. Да гори оно огнём, мне снова не оставили выбора.
Пружинисто встал, прижимая к себе поскуливающую ношу.
— Так. Ведите меня в вашу больницу. Живо!
— К-куда, с-с-сукин ты…
Люк обернулся, и злость полыхнула от него так, что Мохова вдавило в стену.
— Да идите вы…
И сказал самое крепкое словцо, которое пришло в голову.
Я успею, мы успеем. Не бойся, малыш, мы долетим, держись.
— Серый, Рубчик, дуйте к Ирине Алексеевне, предупредите её. Поняли? Пошли!
|
|
| kraa | Дата: Воскресенье, 16.04.2023, 11:49 | Сообщение # 22 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Христос воскресе для всех молчаливых читателей!
|
|
| kraa | Дата: Среда, 19.04.2023, 14:21 | Сообщение # 23 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 17. Как сложно жить
Дежурный хирург курил. И молился всем богам, чтобы смена прошла так же тихо, как начиналась. Пара сломанных пальцев утром. Потом пришли с вывихом. И всё. Можно даже уйти за пандус на улицу, где стояли верная пепельница и несколько чурбачков.
Чурбачки — это, конечно, антисанитарно. И вообще перекуры персонала — зло. Медики суеверны, и знают — если такое затишье, то не к добру. Поэтому он иногда прислушивался к звукам в приёмном покое и снова блаженно затягивался. А может, чушь — эти суеверия, пронесёт…
Не пронесло. Показалось — в приёмный ввалилась какая-то орда. Ну вот.
Он затушил сигарету и поспешил внутрь.
В здоровенной прихожей, уставленной старенькими стульями, галдели дети. Это что за экскурсия? Он толкнул дверь, собираясь отчитать шалопаев, но подавился словами мгновенно.
Незнакомый парень держит на руках мальчишку, чумазого и перепуганного, в коротких летних шортах и замызганной рубашке. Вокруг толпится стайка похожих пацанов, растерянно озирающихся.
Увидев человека в мятом белом халате, парень шагнул тому навстречу, умоляюще говоря:
— Он упал… Там ссадины, и похоже, перелом… взгляните, нас уже от главного входа сюда отправили, а ему больно, пожалуйста…
Хирург молча переводил взгляд с парня на его ношу и обратно, потом схватился рукой за трубку внутреннего телефона, висевшего на стене и рявкнул на кого-то там:
— Каталку! Готовьте смотровую, передайте в рентген — пусть ждут!
После, более спокойно, спросил:
— Мальцы! Кто ещё сломался?
Хором:
— Никто!
— Тогда брысь на улицу все! Мухой!
Те затихли, но уходить не захотели.
— Ребята. Уйдите. Так надо. Подождите на улице.
Этого незнакомого мальчишки послушались и покорно убрались наружу.
Рослая медсестра с грохотом вкатила каталку.
— Ты. Рассказывай. Где, как, что у него? Садись сюда.
— Может, на каталку?
— Может! Спина повреждена? Нет? Давай клади.
Парень уже давно пошатывался, а руки у него тряслись. Не сможет.
— Давай я его под голову, а ты руки под спину вот так и… раз, два, три! Алка, в смотровую!
Этот субъект двинулся следом, но перед дверями смотровой его остановили:
— Не суйся следом. Вон видишь дверь? Иди туда и жди.
Кабинетик. Унылая расшатанная мебель, кушетка, ширма. Умывальник с белыми засохшими пятнами.
А за белыми дверями что-то говорит врач, что-то отвечает Ильюшка — и внезапно вскрикивает тоненько, протяжно.
Юноша съёжился от этого вскрика, полоснувшего душу. Захотелось рвануться туда, но — не дадут. Не пустят. Опять забубнили голоса, раздался сухой механический треск — и один голос быстро отдаёт команду. Что там делают с тобой, мелкий, держись, а? Это я виноват, я один, не уследил, не смог, ты потерпи.
Вспомнил, как они бежали по этому бесконечному пути, через пасмурный город, как прилипала безрукавка к спине, сводило ноги — и пот предательски заливал глаза, словно выедая их своим жжением. Хорошо, что так. Хорошо, что. никто не заметил, что глаза влажные и дыхание сбито не от бега, если бы от него!
А голоса всё бубнят, всхлипывает мелкий — и снова грохот каталки мимо его укрытия. Вывозят. Куда? Выскочил в коридор.
— Макс!
Ильюху уже резво катили вперёд по коридору, а он только видел фигуру в светлом, огромные потемневшие в синь глаза, русую лёгкую щетину на подбородке. И шёпот где то в голове:
— Держись, ты только держись, братишка…
Снова идёт время. Загустело, тянется. Или наоборот — летит?
Он вставал, ходил, садился, снова вставал, думал, ходил от стены к стене. Как же узнать, что происходит? Кто ему скажет? И как найти мальчишку в этом лабиринте, что с ним делают?
Время решило не показывать себя, оставляя лишь глухое бессилие и бесконечное ожидание.
— Ты здесь?
Он аж дёрнулся, но сразу сообразил, что ожидание кончено. В дверях стоял тот самый, кто встретил их в прихожей приёмного.
— Пойдём…
Пошли, только почему-то наружу, за пандус для машин, где стояли чурбаки и банка с окурками.
— Так это ты Макс?
— Я! Что с ним?
— Ильюха в операционной. Ты чего? Ты… На, покури, на тебе лица нет.
Давился ужасным дымом, кашляя, отплёвываясь.
— Успокаивайся давай. Так. У пацана сложный перелом голени, кость смещена, есть осколки. Он под наркозом сейчас, не знаю, сколько там провозятся. Но домой он не пойдёт. Думаю, месяц ему или больше здесь лежать. У него вещички с собой были?
— Нет… Ничего нет… Но принесут, я сказал…
— А, хорошо. Ирина принесёт?
Юноша едва не проглотил окурок:
— Откуда вы…
— Ты. Я Валентина покойного коллега. Это его братишка, да? Слушай, ну что ты в обморок готовишься, мне ещё тебя не хватало. Мы Ильюху как новенького соберём, ну полежит здесь, что ему сделается? За Вальку всё сделаем, даже больше. На, ещё кури. Выпить не предлагаю.
Люк молча стоял, уже не давясь дымом, а только затягивался, еле удерживая сигарету в трясущихся пальцах, и только потом расслышал, как мужчина говорит сам с собой:
— Это меня должны были забрать туда, а не Маркелова. Меня, чтоб у них повылезало, какие же суки, это я оперировал во Вьетнаме и Ливане, я. У меня и нет никого, развёлся, мать здесь схоронил, это я там должен быть, а Маркелов тут, выхаживать, говорить, науку писать свою, сопляков лечить. И — его. Кто его матери уколы делал, таблетки у наркологов пёр, лишь бы в себя пришла, не, сделаем мы его братишку лучше прежнего…
Мужчина поднял голову, провёл по седому ёжику волос.
— Слушай сюда. Сейчас ты пойдёшь, откуда пришёл, и не через главный вход.
— Это почему ещё?!
— Не ори, дурак. Тебя ищут. Плотно ищут. Слушай, если ты думаешь, что, если сынка местного хозяина отлупил, а потом его шофёру дорогу перешёл с Иркой — так и не знают? Мы же с ментами в завязке, один вчера болтал… Сгребут, и даже дело шить не будут, упакуют так, что маму родную забудешь. А ты здрасте, сам припёрся, да с Илюхой. Но Возницын всё помнит. Ты хоть знаешь, сколько километров пробежал сегодня с пацаном на руках, аж трясся? Вот и убирайся, пока цел, не сдам я тебя. За Вальку, за брата его, за мамку их — не сдам. Пошёл вон, понял? Вон там забор разобран, через него.
Летний вечер, тёплый, но хмурый. Лёгкая фигурка перемахнула через пролом и растворилась в закоулках.
***
К Мохову он попробовал сунуться, но получил выкинштейн, ещё и со скандалом. Вслед ему полетели ругательства и обещания прикончить обнаглевшую личность. Пришлось идти в уже родную нору и думать — что же дальше? Но не думалось. Всё время где-то грохотало — не то отдалённый гром, не то железная каталка в мыслях, и постоянно вспоминался маленький пацанёнок, рвущийся к нему с металлического ложа.
Он сидел на своём топчане сгорбившись, уронив голову в подставленные руки, никому не нужный, потерянный теперь уже в двух Вселенных, утонувший в глухой ноющей боли.
Всё же не мысли это были — рокочущие звуки разбавил злой шум наконец-то пошедшего ливня. Пусть себе. Где-то приходит в себя от наркоза мелкий, старый учёный зол на весь мир, его друзья примерно по ту сторону бездны пространств, родители мертвы — и даже плакать не хочется. Нечем. Лейся, злая вода, утопи тут всё к такой-то матери, и меня заодно, как ненужный обломок выдуманных приключений…
…Так ведь можно же попробовать пробиться одному!..
***
Но чёрта с два. Ни одной лестницы не открывалось его ногам, просто вязь перепутанных тропинок в мокром кустарнике, пьяно путающихся между собой. Не было этого странного зова, дрожания золотой нити Меридиана на краешке сознания, лёгкости шага через незримый барьер. Горькое чувство калеки, отрезанного ото всех на свете. Несколько раз поскользнувшись и проехавшись боком по скользкой прошлогодней листве, он бросил бесплодные попытки. Может, наврал профессор? Может, дело не только в нём самом, а в том, что он убил чью-то маленькую отчаянную веру? Любовался собой, мнил себя предводителем, пусть и маленькой шайки мальчишек, а одного из них — темноглазого, храброго, доверчивого — просмотрел в своей гордыньке? Люки, быстро ты умеешь зазнаваться и терять главное, добился, чего хотел, да?
Он почти ненавидел себя в этот момент. Одежда уже переставала справляться с бесконечной водой сверху, когда дошло — он почти рядом с развалинами. Но ведь там же есть этот маленький островок света! Может, ему туда? И никто не остановит!
|
|
| kraa | Дата: Среда, 19.04.2023, 14:33 | Сообщение # 24 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 18 в которой…
Он уже подходил к развалинам, когда заметил — там под каменным навесом кто-то стоит. Кого ещё сюда принесло в такую погоду?
— Макс!
— Ты?! Ты что здесь делаешь?!
— Я тебя искала… думала, ты тут. Из больницы пошла, а тебя нет…
Он содрал с себя китель, набросил ей на голову и бегом потащил её за собой, наверх, в убежище.
Ну и вид у неё. Мокрый сарафан, хоть выжимай, раскисшие босоножки, сама трясётся не то от холода, не то от ужаса, и вот что делать?
— Раздевайся давай.
Она покорно стала расстёгивать пуговицы.
— Да не здесь!
Содрал с себя почти сухую безрукавку, сразу прошил сырой холод, правда, ну это ерунда. Китель брошен сушиться. И так походить можно. Завёл, её, вздрагивающую, за угол своей «спальни», из-за угла протянул последнее почти сухое, что у него было — ту самую безрукавку
— Надевай. Да не смотрю я. Там ещё одеяло есть. Нашла?
— Ага. Ой, то, что дал, тоже сырое. Я рядом расстелю, чтобы досохло. Всё, можно уже.
Включил фонарь. Ирка уже сидела, зарывшись в тёплое одеяло, уже не вздрагивая. Только волосы мокрые. Присел на колени перед топчаном, стал бережно вытирать её влажное лицо, волосы, шею. Потом вдруг хохотнул.
— Ты чего?
— А помнишь, как ты меня в душ прогоняла? Вот и думай о своём поведении.
Она хихикнула и затихла.
Люк встал и вышел назад в широкий залец. Если прислониться голой спиной к камням, то даже тепло получается.
Пришло молчание, но воцариться ему не дали.
— Ир. Ты была в больнице?
— Конечно.
— Как он?
— Да спал в палате. Ему одиночную отвели, там чистенько, окно большое. Переводить в детскую поздно уже, но врачи придумают, как оформить. Прибежали твои — ну побежали все вместе. Я ему одежду собрала, щётку зубную, книги, чтобы не скучал. Хотела постельное дать, но у него комплект новенький там, одеяло в размер. Нянечка есть, поможет, если что. Медсёстры подкармливать обещали. А там сутки — и его мама приедет, у неё дней много накопилось, знаю… Может, сходим вместе завтра?
Хотелось кричать.
— Слушай, — он повернул голову к проёму, туда, где она почти высунулась наружу, прижимаясь к каменному углу. — Ты меня зачем дурачишь?
— Я? Ты с ума сошёл?
Фальшивишь, милая, ну я же чувствую.
— Ты знаешь, я там медика видел. Такой стриженый коротко, курит всё время, назвался — Ваз. Вазнитс. тс… тьфу, такая фамилия сложная.
— Генка? Возницын? Так это его вы встретили?
И опять молчание. Только где-то бьётся чей-то сумасшедший пульс, то затихая, то вновь пускаясь вскачь. У него? Или?..
— Что он тебе рассказал?
— Да всё.
— Господи, какой же он кретин. (Нервный смешок.) Ну слушай. Расскажу я тебе историю про девочку, которая сама виновата. Жила себе и была, после института приехала сюда, потому что положено отработать пару лет, куда отправят. Пошла в школу учителем, всё замечательно. Только она непоседливая была. Танцульки местные делают — она туда. Соревнования — тоже. Ещё и сама кандидат по вольному стилю на короткие дистанции. Поклонников куча, а она разборчивая. Ну и налетела на такого… тоже разборчивого. Все в уши дуть стали — вот и пара тебе, солидный, сильный, не пьёт, не курит, при заводе местном на хорошей должности. А что, думала — раз говорят, наверно, хороший. Раз-другой встретились, он и выкатил девочке — иди за меня замуж, у меня психика добрая, жить у меня будем, в обиду не дам никому, мне такая нужна, интеллигентная чтобы и симпатичная, не красотка. Не люблю, говорил, красоток. А ты серьёзная, да и мужика у тебя не было, иди в невесты! А девочка мнётся, всё разбирается. Он даже ругался, кричал один раз. Но терпел, правда, молодец?
…Люку безумно хотелось не то смеяться, не то заорать и кулак в стену впечатать.
— Ох как курить хочется… Она тоже тогда курить стала, нервная почему-то сделалась. Так и психовала, пока с подружкой однажды на танцы не пошла. А там на неё один такой глаз и положил. Молчун, каких поискать, про себя ни гугу. Только и сказал, что врач.
Так ты что думаешь? Она втрескалась в него, как дура! Ой дура была! Жених ей так и сказал, даже кулаком сломал что-то у неё дома. Но молодец, ей только затрещину влепил, плюнул и ушёл. Сдержался. А у неё с этим — роман не могу! Не воспитывал, молчал, целовался — класс, книжки таскал всё время. Потом и… Ну словом, испортил девочку. Потом домой к себе отвёл, познакомил со своими. Мать его к ней — береги её, сынок, она хорошая! Хорошая, да? А уже говорили, что распутная, что… Ну тебе это знать не надо.
Один раз только бывший пришёл, в ногах ползал — уходи от него, я тебя любую возьму, даже испорченную, всё прощу, ребёнка сделаем, давай! А она же дура. Влюблённая!
Ну потом Афган начался, и её врачишку забрали туда. И всё. Все кругом и сказали — сама виновата, что по рукам пошла, проворонила счастье своё. По рукам! Ты понимаешь — по рукам! Да всем плевать, что этот врачишка один у неё был, кто там разбираться станет? Хорошая история, да? Поучительная!
Так вот во что ты ввязался, парень. Ну и что?
— Ты там как?..
Надтреснутым голосом:
— Нормально. Смеюсь вот над ней. Правда, глупая она?
— Ну да. Глупая. Ушла к другому, потому что тот лучше. А вообще похоже, как у нас хатты рабынь себе выбирают. Говорят, дерзких при себе не держат. Раз — и прибил. Тоже молодцы, правда?
— Заткнись.
Страшно захотелось сесть с ней рядом, обнять, как… ну хоть как брат, что ли, дуть тепло в макушку, утешать и никуда не уходить. Он это понимал — там за углом сейчас льются слёзы, а ему можно только у порога сидеть.
— Макс…
— Тут.
— А как тебя по-настоящему звать? У тебя имя, наверное, чудное?
— Я Люк. Фамилия — Скайуокер.
— И правда чудное имя. Прямо как евангелист Лука. Говорят, праведником был. Книги писал, погиб за свои убеждения.
— Ох уж праведник. Я ваших букв не знаю, и вообще воюю. А ты — Ирка?
— Ирина Алексеевна Резанова. Фамилия известная была. Какой-то путешественник был с такой.
— Неплохо. Кстати, слышишь, до сих пор поливает.
Девушка слезла с топчана и завозилась в комнатке.
— Ты что там?
— Свою одежду развешиваю. Не шастать же утром в твоей… майке.
Потом появилась в проёме, умотанная в одеяло, села, прижалась спиной к его груди.
— Ты тут окочуришься в таком виде. Погрейся об меня. И прости за эту историю, хорошо?
— Да хорошая у тебя подруга (сомкнул руки, судя по всему, на талии, подул в тёплый затылок). Молодец она, что с кем надо была.
— А если бы тебя так бросили из-за другого?
Он всё смотрел на её затылок, думал.
— Утёрся бы.
— Угу… Давай ещё посидим?
***
Ей казалось — словно по голове и шее словно ходит облачко какого-то тепла, то спускаясь к плечам, то поднимаясь снова. Вот оно спустилось от затылка к шее — и там замерло, покачиваясь. Перебралось на впадину между ключицами и попробовало соскользнуть вниз — но словно испугалось чего-то и опять заходило по плечам, коснулось уха, щеки, краешка губ.
Потом вспомнила — так дразнил её он, ловя луч солнца карманным зеркальцем и проводил пятном света по всему, что торчало из-под одеяла, а она только хихикала, угадывая, на что он сейчас указывает. Как они веселились тогда! Как было хорошо и свободно, а теперь зеркальце уже год похоронено где-то в столе, и пускать солнечных зайчиков было некому. А теперь — вспомнилось, что ли? И если закрыть глаза — даже похоже.
— Люк?
— М?
— Там, на войне — страшно? Расскажи.
— Иногда.
— Почему иногда?
— Это как… Страшно, когда ребят с заданий меньше возвращается. Когда кого-то из наших противник с собой забирает. И тогда мы не знаем, что с ними, и сколько они ещё пробудут живыми. Тогда — да. Очень.
— А за себя? Боишься?
— Нет.
— Почему?
Молчит. Только она чувствует — он сильнее сжимает руки на одеяле, там, снаружи. Ему холодно.
— Я удачливый. Все так говорят. Мою эскадрилью так и зовут — «Проныры».
— Ты командуешь ими, что ли?
— Приходится. Самых везучих всегда во главу ставят. Аналитики говорят — это работает.
— Ну и ну. А я думала — ты мальчишка совсем.
— Один мой приятель меня до сих пор «малышом» зовёт.
— Он старый?
— Нет. Слушай, не хочу я про это сейчас.
— Господи, как неправильно это всё. Ты сам-то погибнуть — как? Тоже не боишься?
— Вот с этим — не лезь. Пожалуйста.
Он тепло дует ниже затылка, чуть-чуть касается губами шеи и — ничего дальше. Какой правильный.
И тебя могут. Будешь лежать где-то неподвижный и холодный, может, искалеченный, загнёшься на госпитальной казённой койке, на заскорузлых от крови простынях. И будет минус один мальчишка, красивый, тёплый, смелый, который не очень-то хочет жить, потому что нет у него никого. Это — не жизнь. Это — отсроченная смерть.
Что будет после меня? Я не знаю слов, чтобы сказать. Я бы хотел занять его место. Но связаться со Скайоукером — то же, как если бы ты шагнула в шторм. Я и так ранен светлой стрелой. Мы всё молчим. Что же не так?
Почему мы оба тоскуем?
Он завозился и отодвинулся, поднимаясь. Не надо ей видеть, что с ним творится.
Встала следом, взяла за руку. Не отворачивайся. Я понимаю.
Ох, Валечка, Валентин, милый мой, драгоценный, умный, ты же понимаешь, что произойдёт? Ты не обидишься, знаю.
Шагнул навстречу — и она, оказавшись в кольце его рук, услышала, как глухо, по-мужски, стучит его сердце. Ненужное одеяло поползло вниз, оставив лишь открытость и беззащитность.
— Поцелуй меня.
Его пальцы запутались в гривке тёмных прядей.
***
— Ты очень красивая.
Рассматривает, не в силах убрать руки. Улыбается по-новому.
— И всё?
Он рывком приподнял её, прижал к себе.
— Тебе мало?
— А тебе?
— Теперь — всегда.
— Не зарекайся.
— Буду, если захочу. Я люблю тебя. Всегда буду.
Ну вот и стал мужчиной. Хороший, сильный. Что же мы натворили, родной? А если… Не хочу про это думать, всё уже случилось.
— Тогда люби меня. Сейчас.
В конце концов, они уснули, и он всё обнимал её так, словно боялся отпустить.
|
|
| kraa | Дата: Среда, 19.04.2023, 14:41 | Сообщение # 25 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Глава 19. Здесь ночами нет света
Луч фонарика оббегает помещение. Хорошо. Добротно всё же начинали строить, замахивались на целый комплекс, но стройка встала. Местные жители совершают сюда набеги регулярно, то кирпичей для дач наковырять, разжиться всякими железками, нужными и ненужными. Но из-за дождей вряд ли они будут здесь шастать. Да и сторожа с той стороны посадили, чтобы караулил. Он тоже распугивает. Собаки у него нет. А теперь ходу отсюда.
Синий «Москвич» исчез в сумерках, уезжая прочь по разбитой дороге.
***
— Потерпи ещё день, хорошо? Возьми мои часы, я их как раз забрала от мастера, они нормально ходят. Когда стрелки будут здесь и здесь, выходи к автобусной станции. Вот тебе деньги, тут как раз на билет хватит, купи два билета, рейс до Вехи, ой, ну что ты делаешь, прекрати, ну перестань, глупый. Там пересадка в Черемховск.
— Зачем нам туда?
— Там есть человек один… Друг моего папы, они вместе работали. Он Павел, ой отчество забыла, только фамилия — Находкин. Я знаю, он… Ну словом, разберётся. Адрес… вот память, ага, точно — Онежская, дом десять, только квартиру не помню, на это ерунда, я знаю их этаж и дверь. Всё будет хорошо, ты только потерпи до вечера, ладно? Ой! Коммандер, отставить, мне уже идти надо, руки по швам. В качестве наказания — целовать только раз!
— Есть.
Ну это уже два, и три, и убери свои лапы с талии, несносный, ещё успеешь.
Тень мелькнула среди тяжёлых от дождевой воды кустов и исчезла.
***
Терпеть? Он лучше поспит, иначе изведётся до вечера.
Что и выполнил немедленно, счастливо зарывшись носом в подушку.
***
Стрелки здесь и здесь.
Он сначала думал — может, отметиться у Мохова внизу? Потом махнул рукой на эту мысль, и двинулся прочь, придерживая верную сумку с тем самым багажом. Лишь ласково погладил шероховатые камни на прощание. А теперь — аккуратно, спокойно, не бежать. Всё будет хорошо. Впереди будет помощь, и всё решится. А ещё со мной поедешь ты. Будет долгая дорога, где мы будем вместе. Крылом к крылу.
Он обрадовался этой старой поговорке. Так говорили некоторые ребята в эскадрилье, подразумевая — всегда рядом, друг за друга, — и никто не осилит нас. Так? И спокойно шёл среди сгущающихся сумерек, легко найдя выход к освещённой площади автовокзала. Он уже запомнил его: во время прогулки по городу Илья показывал.
Ох, Ильюха…
Я так и не зашёл к тебе, не сказал ничего путного. Внутри нехорошо засосало, совесть кольнула горячей иглой. Когда я увижу тебя? Если увижу.
Прости, малыш, что ухожу, словно вор. Но меня же ищут! Как я могу?
Да мог бы, не ври себе. Когда полез в нутро Звезды Смерти за Леей — тогда мог? Ещё как, только поджилки слегка скручивало от собственной удали. А мозги, наверное, тогда он на «Соколе» забыл. Но ведь получилось. И сейчас пробраться в мирную больницу — можешь. Но у нас уже нет времени. Прости меня. Я бы мог тебе соврать, что вернусь. Ты просто не плачь, я уже шагаю за край.
***
Снова нехорошо зашевелилось внутри, когда он вышел на площадку с платформами. Было пусто. Только на лавочке дремало какое-то залётное тело, явно пьяное. Но довольное.
Может, Ирка внутри? Похолодало всё-таки.
Он был готов её увидеть, даже начал улыбаться.
Внутри тоже было пусто. Только светилось окошечко кассы.
Непонятно.
— Два билета до Вехи, пожалуйста.
Взял рассеянно две белых бумажки, побрёл, ища, куда присесть.
— Молодой человек, а сдачу?
Вернулся, взял горсть монеток. Побродил среди пустых лавок неприкаянно, сел. В голове — ни одной мысли, лишь гулко стучит в висках. Что же происходит?
Потом осмелился, подошёл снова к светлому оконцу.
— Что вам?
Тётка смотрела на него сурово.
— Простите… А тут не было девушки?
— Какой тебе девушки?
— Ну. невысокая, волосы тёмные. Мы договорились. А её нет…
Тётка уже смотрела не сурово, а даже с каким-то сочувствием.
— Нет, молодой человек. Не видела. Да что я через эту дырку разгляжу?
Видно, у него на лице было такое, что собеседница крикнула кому-то через заднюю дверь:
— Каааать! Тут молодой человек девушку ищет. Тёмненькую, небольшого роста.
— И глаза серые, — совсем уже прошептал.
— И сероглазую! Нет? Не помнишь? Что? Не видели, молодой человек. А должна была? Может, решила не ехать? Эх, молодёжь… куда же вы?
***
Её дом. Только светятся сквозь густой кустарник окна первого этажа. Но он знал — её этаж второй. А там — все окна тёмные. Проспала? Вряд ли. Прячется? Да что за глупости!
Ильюха! Точно! Она у него! Что-то случилось, и она помчалась в больницу, верняк! Ох успеть бы её там перехватить, пока не разошлись. А билеты у него.
***
Как и тогда, он подобрался к пандусам, гадая — как войти незамеченным?
Но здесь повезло: как раз приехала «Скорая», и оттуда вытаскивали плачущую женщину на носилках. Юноша подкрался к распахнутым задним дверям машины и увидел скомканный белый халат, кем-то брошенный второпях. Отлично! Набросив его, он подбежал к носилкам, схватив их за задние ручки.
Никто не понял, что произошло. Больных таскают санитары, их дело маленькое, да и кто их сейчас в лицо считает, если некогда? Так что он беспрепятственно добрался под прикрытием до смотровой, там позволил оттереть себя, и почти бегом кинулся к дверям, за которые — он это помнил, уносили Илюшку.
Оказавшись в холле, он увидел два лифта и черневший зевом выход на лестницу. Надо было торопиться. Здесь точно нет палат, и явно располагаются помещения для диагностики. Значит — выше? Лифт не надо, сейчас он может понадобиться персоналу, и тогда его раскусят. А вот лестница — дело другое. Пошёл!
Тёмный пролёт, другой — вот он, второй этаж. На дверях надпись «Хирургия. Женское отделение». Но читать не получится. Кто же тут лежит? Он тихо приоткрыл тугую дверь, осматриваясь. Виден врачебный пост… Там кто-то из персонала. Спросить? Нет, не стоит. Должно быть, здесь мужчин и женщин держат всё же по разным этажам, но как понять?
Ему опять повезло. Метрах в десяти впереди по коридору открылась дверь, и оттуда вышла женщина в цветастом халатике. Значит, точно здесь палаты для больных, и тут ему мальчишку искать нечего. Вверх! Но только почему так зашлось сердце?
Он взбежал на площадку выше, и тут его охватил такой колотун, что пришлось даже опереться на стену. Испуг? Ты же не к дракону в пасть лезешь, всего лишь идёшь узнать. Тогда почему лёгкие просят столько воздуха, что его приходится хватать ртом, а лицо и руки наливаются неурочным жаром? Да и верные ноги, всегда носившие его без устали, почему-то ослабли в коленях.
Он с силой оторвал спину от стены, упёрся ладонями в шероховатую поверхность, и несколько минут тяжело дышал, чувствуя, как против воли кривится рот. Разозлившись, толчком загнал непрошеное куда-то внутрь себя и уже заставил себя подниматься спокойно. Это всего лишь один пролёт. Один. Хреновый. Недлинный. Пролёт.
Вот он, третий этаж. Теперь спокойно. И справа, и слева — палаты. Они тут, ясно, не запираются. Как же понять?
Он открыто двинулся к светлевшему посту, спокойно зашёл за стол и стал небрежно перелистывать журналы, попадавшиеся под руку, дожидаясь удобного случая.
— Вы что здесь делаете?
Дежурный врач. Слава Силе, не Возницын.
— Делать нечего, смотрю?
— Прислали к Маркелову. Кое-что из личных вещей.
И небрежно показал сумку.
— Какие вещи?
Чему тут верят?
Он покачал багажом.
— А я знаю? Одежда, наверное. Где он лежит?
Медик глянул недоверчиво:
— Поздновато для передач.
— Так забыли, там сейчас суета.
— Ладно. Седьмая. Вперёд и вторая дверь налево. Только он спит вроде. Поставишь у входа и выметайся, не тревожь.
***
Темно у него. И нет здесь Ирки. Но не уйти же поэтому? Хорошо, что окно даёт немного света, и можно разглядеть белый прямоугольник кровати, на котором распластана маленькая фигурка.
— Илья… Мелкий… Это я.
Мальчишка делает вид, что спит. Старательно дышит ровно, глаза не открывает. Только Люк чувствует — сжался, как маленький зверёк.
— Ну не обманывай. Открой глаза.
Хриплый голос:
— Ты чего сюда припёрся? Уходи.
Юношу снова обдало жаром.
— Я же не могу уйти просто так. Прости, мне нельзя было… Понимаешь?
Мальчишка повернул голову к нему:
— Ты струсил! Ты никакой не командир! Как подпёрло — так в кустах и сидел? А сейчас как девчонка, с соплями, утютю, прости, малыш, я хороший. Иди ты к…
Мальчишка уже не сжимался, его била дрожь, он всё хотел отвернуться, но мешали распорки, державшие закованную в какие-то железки ногу.
Сила, ну почему ты такой беззащитный, осунувшийся и злой? Почему ты не Хан, не Ведж, не кто-то ещё, взрослый? С ними понятно. Почему снова начинает кривиться твой рот, почему хочется боднуть до крови узкую железную раму твоей кровати и что-то прокричать? Нельзя, сюда могут войти в любой момент, врач вон как смотрел.
Будь прокляты важные слова, которые над обрывом теряют свой смысл, потому что мальчишка уже не держится за него, своего почти старшего брата, а зло плачет, беззвучно захлёбываясь. Ах, какую адскую шутку сыграл со Скайуокером этот бросок через Вселенную, когда казалось — вот-вот коснёшься рукой звёзд, бросишься навстречу синему прибою, вдохнёшь ароматы специй на далёком базаре — и вместо этого — запах хлорки, больничного белья, разорванная в клочья нежность и тупая боль в застывших ногах? Он ведь стоит у его кровати на коленях, надеясь вымолить прощение у брошенного и бросаемого ребёнка. Он тоже уйдёт. Навсегда. Будет сражаться за свою правду. Да сколько она стоит, если ты сам нечаянно, не желая, но всё-таки сыпанул солью на то, что никогда не заживёт. Что тут скажешь?
Юноша задумался на мгновение, затем вытащил маленькое лезвие из лётного комплекта и с силой оторвал пуговицу, которой застёгивался ворот его кителя.
Положил на тумбочку.
— Я там оставил кое-что тебе. На память.
Мальчишка молчал, отвернув голову.
И в этот момент зажёгся свет.
В дверях стояли двое — дежурный врач и… Возницын. Секунда на сцену. Ребёнок на кровати. Юноша, стоящий рядом на коленях. И тишина.
Потом Возницын по-кошачьи приблизился, жёсткими руками оттащил гостя ко входу, почти волоком за плечи, и прошипел:
— Паш-шёл вон, придурок.
Илья молча наблюдал, как оттаскивают от него юношу, и только видел — тот всё смотрел на него, без слов, всё смотрел.
***
…сумка осталась в палате. Его выдворили без суеты, да он и не сопротивлялся. И слепо двинулся куда-то по улице, сам не зная куда.
В себя он пришёл около уже знакомой арки. И тут на него накатило так, что само существо скорчилось, прошитое раскалённой спицей, не дававшей дышать. Он только на корточки присел, задышливо воя от какого-то ещё незнакомого горя. Если выпрямиться, будет не так больно, наверное…
Люк не слышал приближающихся шагов, хруста щебня под чьими-то ногами, чутьё опасности почти исчезло — и возможно, поэтому, он пропустил момент короткого воздушного свиста — а затем под черепом полыхнула яркая обжигающая вспышка боли, и следом навалилась темнота.
|
|
| kraa | Дата: Четверг, 20.04.2023, 01:51 | Сообщение # 26 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Я думаю, что последняя глава вышлаочень грустная. Даже всплакнула в конце.
Автор заверил меня, что концовка лишь прием, я тоже надеюсь на это.
А так, красивый расказа, по моему получился.
Аууу!…
|
|
|
|
|
