|
|
"Мужской портной"
| |
|
| MagnusKervalen | Дата: Понедельник, 12.05.2014, 20:59 | Сообщение # 1 |
Escapist
Сообщений: 164
| Название фанфика: Мужской портной
Автор: Magnus Kervalen
Рейтинг: NC-17
Пейринг: СС/ГП
Персонажи: Гарри Поттер, Северус Снейп
Тип: слэш
Жанр: AU, мистика
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Написано на Кинк-фест №6 по заявке: 1.93. Снарри, немагическое АУ. Снейп - мужской портной с длинными чувственными пальцами. Гарри нужно сшить костюм. Снейп такой демонический искуситель. Секс прямо в примерочной кабинке, страх быть застуканным, запретное удовольствие.
Диклеймер: Всё принадлежит тем, кому принадлежит.
События: Не в Хогвартсе, не в Англии, экзотическое место действия
|
|
| MagnusKervalen | Дата: Понедельник, 12.05.2014, 21:02 | Сообщение # 2 |
|
Escapist
Сообщений: 164
| Гарри огляделся, щурясь от странного, изменчивого света, какой бывает в жаркие пасмурные дни. Стоял душный полдень поздней весны; воздух сгущался в ожидании грозы, пахло пылью и разогретой землей. На незнакомой улочке, где Гарри оказался после долгого и довольно-таки бестолкового блуждания по магазинчикам старого города, не было ни души: на расчерченных мелом кривоватых квадратиках не играли дети, окна лавочек закрывали прежде белые, а теперь уже порыжевшие от солнца жалюзи, сонная тишина казалась почти осязаемой. Гарри приподнял очки и потер глаза, уставшие от солнечного света и бесконечных витрин. Тишина этого места навевала дремоту.
Гарри медленно двинулся вдоль по улице, гадая, куда она его выведет. Откуда-то донесся перестук колес — должно быть, неподалеку проходила железнодорожная линия — но и этот звук затих, едва возникнув, словно не желал нарушать мирную тишину улочки. Камни тротуара, нагретые солнцем, пахли теплым умиротворяющим запахом; у ног Гарри с шорохом, похожим на вздохи, носилась пыль, тихо постукивали о стекла жалюзи, вдалеке прошмыгнули быстрые шажочки — должно быть, кошка или собака… Внезапно — как это бывает в такие странные, славные, приглушенные дни конца весны — на солнце набежали облака, и вся улочка погрузилась в зеленоватый сумрак, точно кто-то невидимый задернул шторы. На потрескавшихся каменных ступенях, ведущих в один из магазинчиков, рассыпались веселые золотистые блики; Гарри невольно повернул голову, привлеченный этим искрящимся стеклянным блеском на фоне утонувшей в сумраке улочки.
Магазинчик оказался небольшим мужским ателье — во всяком случае, так гласила позолоченная вывеска, некогда роскошная, а теперь потускневшая и приобретшая налет респектабельной старины. В отличие от других домов на улочке, витрина ателье не была задернута шторами: Гарри увидел за ее стеклом, украшенным по краям белым узором из переплетающихся лилий, выставленные напоказ добротные старомодные костюмы, а за ними — внутреннюю часть ателье с зеркалами, ширмами и портновскими манекенами. Движимый любопытством, Гарри поднялся по ступенькам и толкнул дверь, почти уверенный, что она заперта; но дверь бесшумно подалась, и Гарри, поколебавшись, вошел внутрь.
В ателье было еще тише, чем на улочке. Гарри растерянно огляделся, скользя взглядом по стеллажам с рулонами тканей и стопками отрезов, по портновскому манекену с висящей на нем оранжевой сантиметровой лентой, по большому столу для раскроя, по начищенному паркету, в котором отражалась люстра с бронзовыми сиренами и дельфинами… Здесь пахло стариной — так пахнет в антикварных лавочках — и еще каким-то странным, сладковатым, напоминающим церковные воскурения запахом, отчего-то отталкивающим — Гарри и сам не смог бы сказать, отчего. Однако он и не стал прислушиваться к мимолетному чувству, полностью захваченный очарованием этого места — очарованием тишины, старины, тяжеловесной старомодной роскоши… памяти о давно ушедшей «прекрасной эпохе».
– Молодой человек желает шить костюм? — приглушенный, с приятной хрипотцой, голос казался продолжением царящей здесь тишины: услышав его, Гарри нисколько не удивился.
Из полумрака возник черный силуэт — Гарри, еще не привыкший к темноте, никак не мог разглядеть его как следует, различая лишь резкие изломанные очертания. Взгляд выхватывал отдельные детали: блестящие иссиня-черные волосы; бледный овал лица; бесчисленные пуговицы на черном долгополом сюртуке; полосатый шарф, несмотря на жаркую погоду завязанный на шее на манер петли; горящие черные глаза, прекрасные семитской тревожной красотою… и руки, бледные, расчерченные голубыми дорожками вен, с длинными суставчатыми пальцами, с острой косточкой на запястье, выглядывающей из-под черного нарукавника и белого манжета. Эти руки, которые словно бы жили собственной жизнью, приковали внимание Гарри с первого же мига, когда возникли из темноты; они взметнулись, легко коснувшись плеч Гарри, пробежались, невесомые, по всему телу, точно запоминая наощупь его изгибы, закружили, увлекая Гарри вглубь ателье — мягко, но настойчиво…
– Вообще-то… — Гарри почувствовал, что от долгого молчания у него сел голос; да и разговаривать как-то не хотелось — похоже, усталость и дремота тихого, душного полдня сделали свое дело. — Вообще-то я только хотел спросить дорогу…
Руки замерли, отпрянули, будто хозяин призвал их обратно, и зашевелились уже на груди портного, нервно покручивая пуговицы пиджака — они беспрестанно и неспокойно шевелились, и это их движение одновременно и завораживало, и беспокоило Гарри.
– Юноша считает, что я недостаточно хорош? — голос изменился, стал напряженным и звенящим; казалось, еще немного — и он взлетит до крика. — Юноша сомневается в моем мастерстве? К вашему сведению, я двадцать лет обучался портновскому делу у Дамблдора, у самого мастера Альбуса Дамблдора из Хогварца! Не слыхали про такое местечко под Прагой?
Руки метнулись к шее Гарри, и тот невольно отпрянул — на какое-то мгновение у него возникло нелепое подозрение, что портной хочет на него наброситься: так исказилось бледное лицо, на долю секунды показавшись Гарри застывшей маской, — но вместо этого холодные пальцы коснулись шеи Гарри с осторожной нежностью, скользнув по груди, а потом вернувшись обратно на плечи.
– Какой костюм будем шить, однобортный или двубортный? — портной будто бы позабыл — или хотел забыть — о возражениях посетителя, и руки вновь заскользили по телу Гарри, касаясь его уже настойчивее. — Я могу предложить великолепные отрезы. Что молодой человек предпочитает? Бостон или, быть может, шевиот? Пройдемте за ширму, я должен снять мерку…
Белые тонкие пальцы, сжавшись на предплечье Гарри, потянули его в сторону невысокой ширмы, расписанной китайскими акробатами и экзотическими птицами. Гарри попытался высвободить руку и не смог.
– Извините, — сказал он тихо — отчего-то он не мог говорить в полный голос в этом подернутом стариной месте. — Я действительно искал костюм… Для выпускного… Знаете, в этом году я заканчиваю школу… — Гарри и сам не смог бы ответить, для чего он рассказывает всё это. — Но я не планировал заказывать костюм в ателье… Тем более в таком дорогом, как ваше… У меня нет денег на такую роскошь…
Пальцы сжали предплечье Гарри еще крепче — так, что ему стало больно.
– Разве я говорил вам про деньги? — портной опять переменился в лице, побледнев еще больше… нет, даже не побледнев, а посерев, и Гарри увиделось нечто неуловимо-пугающее в его больших, навыкате, глазах. — Вы оскорбляете меня, молодой человек! Как можно сравнивать мою работу и то убожество, которым торгуют в магазинах готового платья? — голос портного из хриплого стал каркающим, словно что-то душило его; он задохнулся, с трудом сглотнул, поморщившись будто от боли, а через миг продолжил как ни в чем не бывало: — Разумеется, я могу сделать выкройку по лекалам, — произнес он мягко, этой своей странной, вопросительной, какой-то закругленной интонацией, — но я предпочитаю точный крой, а для этого нужно сделать много измерений.
Гарри показалось, что портной действительно забыл, о чем говорил прежде, — он словно снова и снова возвращался к одному и тому же ходу мыслей, ощупывал Гарри, примеривался, бормотал что-то себе под нос… Странно — Гарри до сих пор не мог как следует рассмотреть портного: ему как будто что-то мешало, какая-то пелена, застилающая глаза золотисто-бронзовым блеском ателье, и Гарри не мог сосредоточиться на этом бледном лице, постоянно переводя взгляд то на сирен на люстре, то на изящно нарисованных китайских акробатов, то на портновскую ленту, скользящую меж ловких бледных пальцев, словно живая… Гарри крепко зажмурился, надеясь таким образом восстановить зрение, а когда вновь открыл глаза, то обнаружил себя стоящим за ширмой лицом к большому, во весь рост, старинному зеркалу с массивной позолоченной рамой. Бледные руки порхали вокруг него, то развязывая шнурок на толстовке, то расстегивая ремень джинсов, и Гарри внезапно осознал, что портной его раздевает.
Он хотел было остановить его, остановить его руки — Гарри только и видел в зеркале, что эти беспокойные бледные руки, блуждающие по телу, как живые существа — но почувствовал, что не может произнести ни слова, даже не может пошевелиться… Или не хочет шевелиться… Эта тишина, эта духота, это дремотное умиротворение полдня погружали Гарри в полусонное томление; сладковатый запах благовония, которое Гарри так и не смог определить, приятно одурманивал. Гарри вдруг понял, что ему нравятся трепетные прикосновения холодных чутких пальцев, и нравится хрипловатый голос, рассказывающий что-то о точном крое и о прекрасных тканях, каких уже не сыщешь в нынешние времена…
– Я повешу вашу одежду на плечики, — Гарри лениво проследил взглядом, как его толстовка и джинсы, незаметно оказавшиеся в бледных, точно сияющих в полумраке, руках, уплыли куда-то за ширму. — Ах, молодой человек, как можно носить такие невозможные вещи? — в приятном тихом голосе послышалось огорчение. — Какая грубая ткань, хуже парусины… А я сошью вам такой костюм, юноша, от которого вы будете иметь удовольствие. Вот, извольте, — Гарри почувствовал, как на его обнаженное тело накинули тяжелую ткань, приятно пахнущую шерстью и этим загадочным сладким запахом. — Чувствуете, какая ткань? Когда я выбираю материю для клиентов, то всегда сначала прикладываю ее к себе…
В зеркало Гарри видел, как белые руки медленно двинулись вниз по его телу, отчего шерстяная ткань касалась кожи, а сам портной прижался к нему сзади, почти обнимая. Гарри почувствовал, что начинает понимать, о чем говорил портной: прикосновения ткани ласкали обнаженное тело, заставляя Гарри закрыть глаза и, откинувшись на плечо портного, просто наслаждаться этими волнующими ощущениями…
– Мой костюм подчеркнет все ваши достоинства, — коснулся уха Гарри хрипловатый голос — казалось, он стал еще более хриплым и приглушенным. — Вы будете в нем как звезда кинематографа, как… как Рудольф Валентино!..
Гарри не мог вспомнить, кто такой Рудольф Валентино; впрочем, ему и не хотелось сейчас думать об этом — все его мысли занимало движение рук, неторопливых, то трепетных, то настойчивых, как бы невзначай касающихся его именно там, где Гарри хотелось почувствовать прикосновение… Фразы портного опять стали закругленными, текучими, они словно бы цеплялись одна за другую, увлекая Гарри своим мерным течением:
– Взгляните, как замечательно подошел этот оттенок к цвету ваших глаз. Позвольте, молодой человек? — рука скользнула к лицу Гарри и стянула с него очки.
Гарри заморгал, тщетно пытаясь сфокусировать зрение. Если прежде его глаза застилала полупрозрачная дымка, то теперь всё вокруг окончательно расплылось; он уже едва различал свое отражение в зеркале и темную фигуру портного за спиной. Лишь руки, узкие и бледные, виделись ему необычайно четко.
– Можно сделать шлицу, — руки, скользнув по спине Гарри, точно по позвоночнику, остановились у основания спины. Гарри затаил дыхание. — Вот здесь, — пальцы скользнули ниже. — Или две?.. Это всегда хорошо выглядит…
Гарри почувствовал, как один из пальцев нажал сильнее, отчего часть ткани вдавилась в ложбинку между ягодиц. Гарри охватила дрожь, он едва заметно подался назад, навстречу руке, но портной, к разочарованию Гарри, отстранился.
– А здесь я сделаю гульфик, — рука незаметно оказалась на пахе Гарри. — У меня выходят идеальные гульфики, молодой человек… И всё благодаря точным измерениям.
Гарри почувствовал, как тонкие костистые пальцы, проведя несколько раз по низу живота, обхватили и сжали его член. Гарри тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Прикосновения шерстяной ткани, скользящей по члену, ласкали и слегка царапали; Гарри вздрагивал всякий раз, когда ткань особенно чувствительно касалась головки. Ему подумалось, что портной может заметить его возбуждение, что следует как можно скорее взять себя в руки, но в этот момент материя бесшумно соскользнула с его тела, улегшись у ног серо-зеленым ворохом, и Гарри вмиг оказался перед портным обнаженным.
У Гарри перехватило дыхание от стыда. Без очков он не мог видеть выражения лица портного, но теперь был полностью уверен, что тот заметил, насколько Гарри возбужден — особенно когда портной зачем-то опустился перед Гарри на колени.
– Давайте измерим длину шагового шва, — кончики холодных пальцев (показавшиеся Гарри совсем ледяными) коснулись внутренней стороны бедра. Гарри ощутил, как по ноге движется шершавая портновская лента — она ползла по коже, точно змея с сухим чешуйчатым брюшком, и Гарри почувствовал, что — вопреки всякой логике — наслаждается этими прикосновениями.
Портной придвинулся совсем близко — Гарри, боясь взглянуть ему в лицо, не отрываясь смотрел в зеркало и видел лишь свои смутные очертания. Холодные пальцы, пробежавшись по внутренней стороне бедра, скользнули дальше, надавив на анус Гарри… Тот охнул, неосознанно вцепившись в плечи портного. Его ладонь теперь ласкала мошонку Гарри, изредка касаясь головки, и от каждого такого прикосновения у Гарри перехватывало дыхание. Портновская лента, точно по собственной воле, обвилась вокруг основания члена… У Гарри кружилась голова, дышать становилось труднее, чудилось, будто запах благовония стал резче, неприятнее, забираясь в ноздри и отравляя легкие. Что-то сдавило горло — на миг Гарри показалось, что его душат холодные костистые пальцы… Он бросил взгляд на витрину, за которой виднелась пустынная улица: Гарри не оставляло подозрение, что за ними наблюдают из дома напротив. Кто-нибудь может войти в любой момент… Войти и увидеть, как Гарри, вцепившись в длинные черные волосы портного, со стонами подает бедрами, погружая болезненно напряженный член в его рот.
Разрядка, пришедшая вслед за бесконечной — как показалось Гарри — сладостной пыткой, на миг ослепила его. Дрожа от наслаждения и стыда, Гарри протяжно застонал, запрокинув голову и продолжая судорожно толкаться в рот портного. Ледяные руки, до того ласкавшие ягодицы Гарри, сжались так, что на коже Гарри вспыхнули багровые следы — эта боль заставила Гарри прийти в себя. Тяжело дыша, он невидящим взглядом посмотрел в зеркало; сознание постепенно возвращалось, но глаза по-прежнему застилала пелена, и Гарри, сколько ни силился, не мог разглядеть в зеркале свое отражение. Это отчего-то терзало его; снова и снова он напрягал зрение и всматривался в поверхность старинного зеркала, но не видел ничего, кроме пыльной серости…
Неожиданно Гарри понял, что кроме пыльной серости там действительно больше ничего нет: старое зеркало покрывал толстый слой пыли, раму опутывали нити серой грязной паутины, а само стекло треснуло как раз в том месте, где должно было отражаться лицо Гарри. Это открытие отчего-то произвело на Гарри сильное и весьма неприятное впечатление; он отступил от зеркала, запнулся о сантиметровую ленту, попятился, остановившись только тогда, когда больно наткнулся на край стола для раскроя.
Что-то изменилось в ателье — что-то неуловимое: здесь больше не пахло стариной, лишь приторным удушающим ароматом благовония, неприятного и знакомого… «Ладан», — пришло Гарри на ум. Да, здесь совершенно определенно пахло ладаном, вот отчего этот по сути приятный запах с самого начала его беспокоил, — ладан и пыль… Люстра больше не рассыпала веселые блики, освещение изменилось, потускнело, померкло; полумрак больше не казался таинственным, превратившись в сумрак запустения. Подняв голову, Гарри увидел, что с люстры свисает обрывок гнилой веревки, а бронзовых сирен и дельфинов не видать под серыми, точно клочья савана, слоями пыльной паутины.
Хриплый голос портного заставил Гарри вздрогнуть.
– Когда молодой человек придет для следующей примерки?
Он тоже изменился, как и всё это место, — Гарри заметил это в исказившемся посеревшем лице, в черных провалах глаз, в суставчатых пальцах, судорожно сомкнувшихся на шарфе, повязанном на манер петли… Даже сюртук его казался обветшалым, как и рулоны потерявших цвет тканей, рассыпающиеся в прах на стеллаже.
– Я зайду на выходных, — соврал Гарри, абсолютно уверенный, что больше никогда сюда не вернется.
* * *
– Ну, всё, мы окончательно заблудились, — сказала Гермиона, когда ей, наконец, удалось с грехом пополам стереть с юбки пятно от мороженого. — И всё из-за тебя, Рон! Срезали путь, нечего сказать. Теперь мы уж точно опоздаем в кино.
Рон с хлюпаньем выпил из рожка остатки растаявшего мороженого.
– Ладно тебе, Герми, не злись, — отозвался он виновато. — Мы успеем, вот увидишь. Сейчас спросим у кого-нибудь дорогу.
– У кого? Похоже, кроме нас здесь никого нет, — Гермиона, вытирая липкие от мороженого руки, огляделась. — Что это вообще за место? Я никогда здесь не была, — она оглянулась на Гарри. — С тобой всё в порядке? Ты как будто привидение увидел.
Гарри не сразу ее услышал.
– А… да, всё в порядке, — наконец сказал он рассеянно. — Просто… Мне кажется, что я уже видел эту улочку раньше.
– Это называется «дежа вю», — мгновенно определила Гермиона.
Гарри промолчал, задумчиво рассматривая дверь под позолоченной вывеской, заколоченную досками крест-накрест; за грязным стеклом витрины, когда-то украшенной белым цветочным орнаментом, темнели смутные очертания старомодных костюмов. Дохнуло дождем, дневной свет изменился: солнце скрылось за облаками, и улочка потонула в сумраке. Гарри почудилось, что на потрескавшиеся ступени магазинчика падают золотистые отблески…
– Что такой приятный молодой человек делает в этом забытом Богом месте? — раздался у Гарри за спиной добродушный старческий голос.
Гарри обернулся: позади него стоял благообразный старик с длинной серебристой бородой; он смотрел на Гарри искрящимися голубыми глазами сквозь стекла очков-полумесяцев и улыбался тихой улыбкой.
– Мы заблудились, — сказал Гарри, щурясь — тучки затеняли солнце, но Гарри отчего-то все равно не мог разглядеть лицо старика. Поколебавшись, Гарри добавил, понизив голос: — Скажите, вы случайно не знаете, что… что произошло с этим ателье?
Старик вздохнул, словно ему не хотелось огорчать Гарри своим ответом.
– Вы так юны, мой друг. Как вы узнали про ателье? Его закрыли задолго до вашего рождения, — старик снова вздохнул, поправил широкополую шляпу. — Видите ли, дела хозяина шли хуже с каждым годом, ателье приходило в упадок; эти фабрики и магазины готового платья — ах, молодой человек, они погубили благородное портновское искусство, да-да, так и есть, погубили… В один прекрасный день — вернее, мне следовало сказать «печальный день» — хозяина ателье нашли повесившимся на люстре. Знаете, мой мальчик, люди говорили о нем не самые приятные вещи. Болтали, что он совсем не любил женщин, вы понимаете, о чем я, молодой человек… Люди больше не желали шить у него костюмы. Ах, молодой человек, по моему разумению, за то ему и захотелось убиться досмерти… — старик помолчал. — Таким милым молодым людям, как вы, не будет никакого удовольствия совершать здесь променады, — продолжил он, бросив задумчивый взгляд на темную витрину ателье. — Говорят, скоро все эти дома пойдут под снос, ну да и Господь с ними: пусть память о том, что здесь произошло, исчезнет вместе с облупившимися стенами, слепыми окнами и пустыми чердаками. О некоторых вещах лучше и не знать, молодой человек, а то вы совсем перестанете спать, уж поверьте… Не нужно приходить сюда больше, милый мальчик. Старые дома могут быть опасны.
Словно издалека до слуха Гарри донесся голос Рона:
– Гарри, ну что ты там застрял?
Гарри вздрогнул, приходя в себя.
– Иду! — крикнул он.
Перехватив рюкзак поудобнее, Гарри бросился догонять друзей. На один краткий миг ему почудилось, что в темноте, за грязным стеклом витрины, мелькнуло бледное лицо… Но в этот момент солнце вышло из-за облаков, и Гарри без труда убедил себя, что видел всего лишь солнечный блик на стекле. Нагнав Рона и Гермиону, он зашагал рядом и больше не оглядывался.
|
|
|
|
|
