|
|
"Наследство"
| |
|
| MagnusKervalen | Дата: Четверг, 15.05.2014, 22:30 | Сообщение # 1 |
Escapist
Сообщений: 164
| Название фанфика: Наследство
Автор: Magnus Kervalen
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Родольфус Лестрейндж/Люциус Малфой/Рабастан Лестрейндж
Тип: слэш
Жанр: мистика, АУ
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Написано на Кинк-фест №6 по заявке: 2.57. Братья Лестранджи/Люциус Малфой. Тройничок в волшебном готическом особняке. Мрак, скрипучие двери и окна, привидения, скрипучая кровать. Можно даб-кон, цепи, двойное проникновение.
Предупреждения: сомнительное согласие, насилие, групповой секс
Диклеймер: Всё принадлежит тем, кому принадлежит.
События: Не в Хогвартсе; БДСМ, пытки, принуждения; Фик о второстепенных героях; Пре-Хогвартс; Темная сторона; Нестандартный пейринг
|
|
| MagnusKervalen | Дата: Четверг, 15.05.2014, 22:33 | Сообщение # 2 |
|
Escapist
Сообщений: 164
| Люциус опустился в кресло, с наслаждением вытянув к камину длинные ноги, затекшие от долгой поездки верхом. Прикрыв глаза, он из-под полуопущенных век наблюдал за пляской огня за каминной решеткой, вполуха слушая болтовню Родольфуса, который проворно раскладывал на столике привезенные с собой припасы.
– Видали, какая прехорошенькая дочка у нашего доброго трактирщика? — Родольфус со стуком поставил на стол бутыль с вином. — Напрасно мы не прихватили ее с собой вместе с сыром и беконом! — он хохотнул. — Во-первых, нам не пришлось бы сейчас накрывать на стол самим, а во-вторых… Ну, вы ведь и сами знаете, что «во-вторых».
Люциус брезгливо поморщился.
– Твоя неприхотливость в выборе женщин меня удручает, — ответил он, не поворачиваясь к Родольфусу и даже не открывая глаз.
– Ах, как я мог забыть, что наш наследник чистокровного семейства настолько презирает магглов, что одна мысль о том, чтобы сунуть свой член в немагическую плоть, внушает ему ужас! — Родольфус развернул полотняную салфетку, понюхал ароматный, все еще теплый хлеб и отщипнул от него кусочек.
Люциус, приоткрыв глаза, покосился на Родольфуса.
– Твоя веселость несколько утомительна, — проговорил он равнодушно. — Ты так долго добивался благосклонного ответа родителей Беллатрикс — а теперь мечтаешь о какой-то дочке трактирщика? Боюсь, мне никогда этого не понять.
– Добивался, ну так что ж? Покутить перед свадьбой — святое дело! — Родольфус налил себе вина, положил на ломоть хлеба кусок бекона и добавил с набитым ртом: — Завтра приедут наши невесты с родителями — и прощай холостяцкая жизнь! Будем с тобой на пару угождать старым чопорным Блэкам и нашим благовоспитанным избранницам. Так хоть сегодня погуляли бы… Эх. Ну что ты за человек такой, Люциус? — ни себе, ни людям, точь-в-точь как мой братец. Да, Рабастан? — Родольфус оглянулся, отыскивая взглядом своего брата. — Что ты там застыл?
Люциус тоже повернул голову, вглядываясь в изменчивый полумрак гостиной, расцвеченный отблесками камина.
– Похоже, твоего брата не интересует предмет нашей беседы, — заметил он.
– Естественно, — фыркнул Родольфус, наливая себе еще вина. — Вот потому-то мы женимся, а он — нет! — Родольфус поднялся на ноги, потянулся и, прихватив с собой бокал, лениво прошествовал вглубь гостиной. — Рабастан, ты нашел в этом проклятом скрипучем доме с привидениями что-то более занимательное, чем наш ужин? Ну-ка, что тут у нас? — он поднял свечу, пытаясь увидеть то, на что смотрел Рабастан. — О, Люциус, взгляни на это. Наш романтик нашел портрет какого-то графа Дракулы и вот уже четверть часа не может оторвать от него глаз.
Люциус, испытывая не столько любопытство, сколько желание размять ноги, взял со столика свой бокал, к которому до сих пор так и не притронулся, и подошел к Лестрейнджам.
– Кто это? Похож на тебя, Родольфус, — Люциус пригубил вино, рассматривая большой, потемневший от времени портрет в помпезной золоченой раме. — Кто-то из ваших предков?
Рабастан, все это время молчавший, наконец подал голос.
– Это не просто «кто-то», — произнес он необычайно воодушевленно. — Это сам Мортимер Лестрейндж!
– Мерлиновы подштанники! — отозвался Родольфус, от изумления даже поперхнувшись вином. — Старина Мортимер! Ты только подумай, Люциус!
Люциус, прищурившись, вновь окинул взглядом портрет — уже внимательнее.
– Это имя должно мне что-то говорить? — он взял из руки Родольфуса свечу и поднял ее повыше, освещая бледное лицо мужчины на портрете — огонек свечи резко взметнулся, и в сумраке вспыхнули широко раскрытые черные глаза навыкате, глядящие поверх головы Люциуса неприятно пустым остановившимся взглядом.
– Мортимер Лестрейндж, — повторил Родольфус, — наш легендарный чокнутый предок. За всю историю нашей семьи не было ни одного Лестрейнджа, которого в детстве не пугали бы страшилками про Мортимера. Говорят, в землях сарацин он продал душу Дьяволу и, вернувшись из похода, принялся похищать детей, пить кровь юных дев и изо всех сил наводить ужас на всю округу.
– Ты пересказываешь досужие сплетни здешних смердов, — перебил брата Рабастан, отчего-то оскорбившись.
Родольфус отсалютовал ему бокалом.
– Так расскажи ты, — заявил он. — Пока ты зарывался в трухлявые свитки в нашей семейной библиотеке, я был занят более… занимательными вещами, поэтому я не столь осведомлен в истории нашей семьи.
Люциус отвел руку со свечой — теперь ему казалось, что пустые черные глаза с покрасневшими белками косятся на Родольфуса.
– А ведь он действительно поразительно похож на вас обоих, — сказал он задумчиво. — Те же брови, тот же нос, те же тонкие губы… Даже глаза — как будто глаза Рабастана: ты точно так же смотрел на бедного старого Слагхорна, когда тот журил тебя за невыполненное домашнее задание.
Родольфус выхватил у Люциуса свечу и поводил ею перед портретом, отчего взгляд Мортимера Лестрейнджа, казалось, ожил и стал перемещаться с одного лица на другое.
– Ого, да ты прав! Не зря Лестрейнджи веками вступали в брак друг с другом — не растеряли фамильную породу, — Родольфус рассмеялся, — и фамильную дурь.
– Не «дурь», а неистовство, — угрюмо поправил его Рабастан.
– Да-да, то самое «неистовство Лестрейнджей», ставшее уже притчей во языцех, — Родольфус залпом допил вино. — Если верить семейным преданиям, мы все такие чокнутые именно по милости Мортимера: старина Мортимер умер, не оставив потомства, но его нрав унаследовал сын его старшего брата; с тех пор, говорят, в каждом поколении рождается Лестрейндж, у которого не все дома. В нашем случае, несомненно, это мой дорогой братец, — Родольфус со смехом похлопал Рабастана по плечу. — Остается только благодарить Мерлина за то, что у Мортимера не было наследников по прямой линии.
Рабастан дернул плечом, скидывая руку Родольфуса, и криво усмехнулся.
– Последнее утверждение сомнительно, — произнес он.
Родольфус, наконец, перестал рассматривать портрет и повернулся к брату.
– Ого, да Рабастан нарыл в нашей библиотеке очередную пикантную историю! И почему каждое слово нужно вытягивать из тебя клещами? Давай же, поделись с нами своим тайным знанием, о мой многомудрый брат. Чем еще развлечься, коротая долгий вечер в старинном мрачном доме, как не рассказами о стародавних злодействах?
Рабастана охватило мрачное воодушевление — Люциус заметил, как вспыхнули лихорадочным блеском и тут же погасли его глаза, чье сходство с глазами мужчины на портрете теперь показалось Люциусу зловещим. Люциус отошел обратно к камину, сел в кресло и, по-прежнему чувствуя на себе тяжелый неподвижный взгляд Мортимера Лестрейнджа, плеснул в свой бокал еще вина.
– Как вы знаете, Мортимер Лестрейндж вернулся из многолетнего Крестового похода, — начал Рабастан, подсаживаясь к Люциусу, — и вернулся он сказочно богатым человеком. Нет ничего удивительного в том, что тотчас же по всей округе поползли слухи — всего лишь перешептывание суеверных крестьян, страшащихся сурового лорда, и толки соседей-дворян, завидующих богатству и славе прежде безземельного рыцаря. Надо сказать, Мортимер Лестрейндж был младшим — и нелюбимым — сыном своего отца; в одной из записей семейной хроники, сделанной, естественно, много позже событий, о которых я веду свой рассказ, я отыскал предположение, что лорд Родерик Лестрейндж, прозревая в младшем сыне «печать Дьявола», всегда его опасался. Вот почему Мортимер, младший сын, вдруг легко получил от отца отличную лошадь и дорогостоящее полное боевое снаряжение, когда изъявил желание отправиться освобождать Гроб Господень из лап сарацин. Должно быть, семья, спровадив Мортимера, надеялась, что он никогда больше не вернется из диких восточных земель — но он вернулся, и недобрая слава шла за ним по пятам. Те, кто знал его в землях неверных, рассказывали, что одно лишь имя Мортимера Лестрейнджа обращало сарацин в бегство; «Шайтан-Гяуром» называли они его, и шептались, что подвластны ему джинны и демоны древних времен, что обитали в этих темных краях задолго до того, как их озарил свет Аллаха. И пусть до самого своего исчезновения (да-да, вы не ослышались, именно исчезновения, а не смерти) Мортимер Лестрейндж неоднократно показал себя истово — даже фанатично — верующим христианином, слухи о том, кому на самом деле Мортимер возносит молитвы безлунными ночами в бесчисленных подземельях этого дома, множились, как грибы после дождя. В короткой записи, найденной мною в семейной часовне и сделанной, очевидно, рукой исповедника Лестрейнджей, упоминаются леденящие душу отзвуки песнопений на неведомом языке, которые разносились иногда в ночной тиши в окрестностях замка, и странные символы на обложках тяжелых, закрытых на массивные застежки книг, привезенных Мортимером Лестрейнджем из похода. Но еще более пугающие предположения делает безымянный исповедник, рассуждая о печальной судьбе старшего брата Мортимера Лестрейнджа, Хьюберта, унаследовавшего от отца титул и земли, и его молодой жены. Сразу же по возвращении Мортимера Хьюберт, прежде никогда не жаловавшийся на здоровье, слег с таинственной болезнью, и никто не видел его до тех пор, пока однажды бездыханное тело лорда Хьюберта Лестрейнджа не нашли на дне расщелины. Мортимер объяснил, что его старший брат, вдруг почувствовав себя лучше, решил совершить прогулку и, очевидно, упал с лошади, так как все еще был очень слаб; но монахи, обмывавшие тело покойного, рассказывали, что Хьюберт Лестрейндж выглядел так, точно его долгие дни истязали и морили голодом. Страшную участь, постигшую лорда Лестрейнджа, подозревала и жена Хьюберта, исповедовавшаяся незадолго до своей смерти. Исповедник пишет, что молодая леди Лестрейндж, бывшая в ту пору в тяжести, пребывала в состоянии, близком к безумию, и всё пыталась рассказать святому отцу о чем-то еще более ужасном — но, увы, так и не осмелилась. Через несколько дней она умерла, произведя на свет сына, и его пугающее сходство с Мортимером Лестрейнджем вскоре проявилось так ярко, что породило множество толков о том, кто на самом деле был отцом юного наследника Лестрейнджей.
Увлеченный собственным рассказом, Рабастан никак не мог остановиться. Захлебываясь словами, он говорил и говорил, нимало не заботясь о том, слушают ли его Родольфус и Люциус. Глаза его горели, отражая язычки пламени, пляшущие в камине, а лицо, искаженное изменчивыми огненными отсветами, вдруг показалось Люциусу совсем незнакомым.
Наконец Родольфус, испытывая неловкость за своего брата, решил разрядить обстановку.
– Так вот отчего этот дом достался нам так легко, — сказал он с улыбкой — несколько натянутой. — Представляешь, Люциус, — обычно наши драгоценные родственнички грызутся за любой хлам, достающийся нам в наследство, а на этот великолепный особняк никто так и не позарился. Я всё думал — почему? Теперь ясно: Лестрейнджей отпугнули семейные предания. Спасибо старине Мортимеру! — Родольфус поднял бокал, шутовски поклонившись портрету. — Благодаря ему родители Беллатрикс сочтут меня выгодной партией для своей дочурки — еще бы, захомутать хозяина такого роскошного поместья!
– Если только твоему братцу не вздумается развлечь их своими рассказами, — желчно отозвался Люциус, выпрямляясь в кресле и откидывая назад волосы. — Я, знаешь ли, не горю желанием потерять благорасположение Блэков только из-за того, что на Рабастана вновь нахлынет это его «особое» настроение, — Люциус бросил взгляд на Рабастана: тот пристально смотрел в огонь, словно видел там нечто, доступное лишь ему. Люциус презрительно скривил губы — он не любил людей со странностями. — Уже поздно. Нам предстоит насыщенный день, Родольфус, так что я предпочел бы отправиться сейчас в постель, а не слушать бредни о замученных старших братьях и лордах-чернокнижниках.
– Как скажешь, Люциус, — примирительно сказал Родольфус, поднимаясь на ноги. — Пожалуй, я провожу тебя. Наш достославный предок известен еще и тем, что всю свою жизнь перестраивал этот дом, из-за чего весь особняк теперь пронизан потайными ходами, тайными комнатами, подземельями и ловушками, многие из которых неведомы даже Лестрейнджам. Бродить по дому в одиночку — не лучшая затея, уж поверь мне.
Рабастан тоже поднялся с кресла.
– По одной из версий, Мортимера Лестрейнджа погубил собственный дом, — заметил он. — Многие из наших предков предполагали, что Мортимер оказался заперт в одной из своих тайных комнат и по какой-то причине не смог из нее выбраться.
– …и теперь его неупокоенный дух безлунными ночами бродит по коридорам особняка, тоскливо завывая и гремя цепями, — весело подхватил неугомонный Родольфус. — А может, это вовсе и не дух, и Мортимер Лестрейндж так и не умер? — Родольфус сделал страшные глаза.
Люциус досадливо поморщился.
– О, прошу тебя, избавь меня от историй о вампирах. Я вдоволь наслушался их еще в школе.
– А чем плохи истории о вампирах? Вон Рабастан в них души не чает, правда, братец? — Родольфус хохотнул. — Если бы этой ночью к нему в спальню заявился Мортимер Лестрейндж с клыками и в дурацкой черно-красной мантии, Рабастан оказался бы на вершине блаженства. Теперь я понимаю, отчего мой брат не пожелал ухаживать за старшей Гринграсс — для того, чтобы понравиться Рабастану, ей не хватило пары сотен лет и леденящей кровь истории.
Люциус, потеряв всякое терпение, выхватил у Родольфуса свечу и решительно зашагал по коридору. Раздраженно распахнув первую попавшуюся дверь, он на мгновение остановился на пороге: спертый воздух, вырвавшись из комнаты, затушил свечу, и Люциус оказался в кромешной темноте.
– Ого, вот так сюрприз! — раздался у него за спиной голос Родольфуса. — Рабастан, живо неси сюда свет! Похоже, Люциус отыскал одну из тайных комнат старины Мортимера.
– Абсурд, — вскинув голову, бросил Люциус.
Он зажег свою свечу от канделябра подоспевшего Рабастана и вошел в комнату. Лестрейнджи двинулись за ним.
Посреди комнаты стоял светильник причудливой формы; Люциус зажег его, и комната осветилась пульсирующим кровавым светом. С изумлением Люциус увидел, что оказался в большой пятиугольной зале. Углы ее были завешаны золотыми драпировками, затканными угольно-черными арабесками; драпировки эти беспрестанно шевелились, словно там, за ними, шел сильный ток воздуха, и причудливые фигуры, изображенные на арабесках, корчились и извивались, точно видения курильщика опиума. Драгоценные гобелены, скрывающие стены, изображали сцены из Священного Писания — Люциус вспомнил, что Мортимер Лестрейндж был истовым христианином. Приблизившись, он разглядел искусно вытканные фигуры грешников, сплетающиеся в корчах похоти и мук, переданных с омерзительным правдоподобием: здесь было и первое грехопадение, и убийство Каином Авеля, и погрязшие в грехе Содом и Гоморра, и казни египетские, и дочери Лота, соблазняющие своего отца, и Саломея с головой пророка на блюде… Тысячи отвратительных образов сменяли друг друга, настолько живые и яркие, что казалось, безымянный мастер, создавший гобелены, любовался этими древними злодействами. И самый большой гобелен — с аллегорическим изображением семи смертных грехов — словно бы венчающий этот калейдоскоп крови и разврата, заставил Люциуса содрогнуться и отвести глаза.
– О, Люциус, ты только посмотри на это, — прошептал Родольфус. — Сдается мне, мы отыскали парадную опочивальню Мортимера Лестрейнджа!..
Люциус оглянулся: Родольфус и Рабастан стояли, глядя на громадное низкое ложе черного дерева, завешанное траурным бархатным балдахином; черный бархат контрастировал с алыми покрывалами, прежде, должно быть, роскошными, а теперь запыленными и потускневшими. Люциус медленно подошел к ложу, рассматривая его со смешанным чувством любопытства и отвращения, причину которого он и сам не смог бы определить.
– Здесь Мортимер Лестрейндж обдумывал свои безумные кровавые планы, — сказал Родольфус всё так же шепотом. Когда он повернулся к Люциусу, тот увидел, что лицо Родольфуса искажает неприятно-возбужденная улыбка, которая казалась еще более отталкивающей в зловещих отблесках светильника. — Ты бы провел ночь на этом ложе, Люциус? Готов поспорить, даже ты, мой скептически настроенный друг, не смог бы сомкнуть здесь глаз.
Над изголовьем постели висело массивное деревянное распятие. Скользнув по нему взглядом, Люциус едва заметно вздрогнул: муки Христа были изображены с такой пугающей натуралистичностью, что Люциусу на миг показалось, что он слышит стоны умирающего.
– Я не стал бы проводить здесь ночь по одной-единственной причине — увы, банальной, — проговорил Люциус с показной холодностью, — эта комната пыльная, грязная и ее давно не проветривали. Что это за запах? У меня голова от него разболелась.
– А у меня от него мурашки по коже, — Родольфус протянул руку и потрогал постель. — Мягкая… Наш вурдалак знал толк в земных наслаждениях.
Усмехнувшись своим мыслям, Родольфус широко раздвинул балдахин, оглянулся на Люциуса… и вдруг плюхнулся на кровать. Поднялось облако пыли.
– Ничего себе! — протянул он, глядя куда-то вверх. — Люциус, ты должен это увидеть!
Перекувыркнувшись на кровати, Родольфус схватил Люциуса за руку и опрокинул его на постель.
– Салазар, Родольфус, что ты творишь?! — воскликнул Люциус, пытаясь счистить со своих волос и одежды слой пыли. — Эти твои нелепые затеи выводят меня из себя! О чем ты только… — Люциус резко замолчал, посмотрев туда, куда указывал ему Родольфус.
Потолок опочивальни украшала великолепная лепнина, изображающая сцену Страшного суда. Разгневанные ангелы, вздымающие копья в неистовстве сражения, чудовища, настолько отвратительные, что казалось невероятным то, что их породило человеческое воображение, демоны, разверзшие пасти в безмолвном вопле ярости, святые и грешники, заламывающие руки в отчаянной мольбе — все они сплетались в водовороте безумия, уносясь в небытие, и грозный Господь, взирающий на них с безжалостным равнодушием, казался кровожадным языческим божеством древности.
– Что можно сказать о человеке, который каждую ночь перед сном любовался всеми этими ужасами? — произнес Родольфус.
Люциус промолчал, против собственной воли завороженный беспрерывным застывшим движением жертв и их мучителей.
– Настоящее сумасшествие, да? — сказал Родольфус. Он перевернулся на живот, подтянулся на руках к изголовью и стал рассматривать резьбу на черном дереве. — Будто живые… — прошептал он, осторожно проводя кончиками пальцев по фигуре Вавилонской блудницы, сидящей верхом на Звере. Раздался щелчок, и вслед за этим из столбиков кровати на постель выпали массивные бронзовые цепи. Люциус вздрогнул.
– О, да наш праведник был тот еще шалун! — ухмыльнулся Родольфус, рассматривая кандалы. Он попытался просунуть в них руку, но в последний момент передумал и повернулся к Люциусу. — Не хочешь попробовать?
Люциус попытался подняться — и вдруг обнаружил, что ему трудно отвести взгляд от искаженных яростью и страданием лиц грешников.
– Всё, Родольфус, с меня довольно, — сказал он, садясь в постели и стряхивая с волос хлопья пыли. — Вы с Рабастаном можете резвиться здесь столько, сколько пожелаете, а я отправляюсь спать.
– Ну, Люциус, отчего ты такой скучный! — Родольфус вцепился в руку Люциуса, не позволяя ему слезть с постели. — Разве тебе совсем не интересно? Ну-ка, Рабастан, подержи его!
– Знаешь ли, Родольфус, это уже ни в какие ворота… — начал было Люциус, но Рабастан, вдруг оказавшись рядом с ним на кровати, проворно застегнул кандалы на его запястьях. Родольфус подергал за цепи.
– Крепкие, — констатировал он в полнейшем восторге. — И до сих пор работают. Подумать только! Быть может, Мортимер Лестрейндж истязал на этом ложе своего ненавистного брата?.. Должен признаться, иногда я очень его понимаю… — Родольфус фыркнул от смеха. — Ну как, Люциус? Как ощущения?
Круговерть праведников и грешников вновь оказалась перед глазами Люциуса. Отблески светильника, пульсирующие и изменчивые, расцвечивали корчащиеся фигуры всеми оттенками крови — от ярко-алой, свежей, до запекшейся бурой. Люциусу чудилось, что фигуры оживают, запрокидывая головы и разевая рты в беззвучном крике…
– В этом что-то есть, — задумчиво проговорил Родольфус, забравшись на Люциуса верхом, — в полной власти над человеком. Опьяняет… Верно, Рабастан? — младший Лестрейндж, как обычно, промолчал, а Родольфус продолжил, еще раз подергав за цепи, отчего «распятый» на постели Люциус задергался, как марионетка. — Ну же, Люциус, так не честно! Ты должен молить о пощаде. Или изрыгать чудовищные проклятья. Или что там еще делали пленники Мортимера Лестрейнджа?..
– Хватит, Родольфус, — отозвался Люциус, по-прежнему глядя вверх, на лица грешников и демонов, которые, казалось, корчили ему гримасы. — Побаловались — и хватит. Освободи меня.
Родольфус усмехнулся и покачал головой.
– Не освобожу, — сказал он всё так же весело. — Не освобожу, пока не попросишь меня как следует. Эй, Рабастан, что делал Мортимер Лестрейндж с непокорными пленниками? — не дождавшись ответа, Родольфус посмотрел по сторонам, отыскивая брата — тот стоял у светильника, и красноватые отблески пугающе искажали его лицо. — Что это ты делаешь?
– Раскаляю металлический прут, — ответил тот.
– Ого, — Родольфус подмигнул Люциусу. — Сдается мне, мой братец просто великолепно вжился в роль Мортимера Лестрейнджа. И что ты собираешься делать этим прутом? — спросил он Рабастана через плечо.
– Сейчас увидишь, — Рабастан отошел от светильника и приблизился к ложу с прутом в руке.
Он сел рядом с Люциусом и приблизил раскаленный кончик прута к его глазам. Люциус дернулся, цепи тихо звякнули.
– Отличная идея, — поддержал брата Родольфус. — Люциус, посмотри, — он взял Люциуса за подбородок и заставил его повернуть голову так, чтобы конец прута оказался прямо перед его лицом. — Чувствуешь его жар? Его запах? Разве не здорово?
– Прекрати, Родольфус, — прошептал Люциус — движение светящегося раскаленного металла, которым Рабастан поводил из стороны в сторону, завораживало, и Люциус поймал себя на мысли, что хочет ощутить его прикосновение.
Родольфус вынул прут из руки брата.
– Дай-ка сюда, — он поднес кончик прута к шее Люциуса так близко, что тот почувствовал жар, исходящий от металла, а Родольфус принялся медленно расстегивать пуговицы на его рубашке. — Ты бы видел сейчас свое лицо, — хохотнул он, обнажая грудь Люциуса. — Знаешь, тебе даже идет. Этот… страх. Ты же не веришь до конца, что я это сделаю, да? — он коснулся ногтем соска Люциуса, точно примериваясь, куда прижать раскаленный конец прута. — Выглядишь очень… забавно.
– Прут может остыть, — напомнил Рабастан, внимательно наблюдающий за действиями брата.
Родольфус улыбнулся.
– Ничего, мы и без него обойдемся, правда? — он подцепил прутом последнюю пуговицу на рубашке Люциуса и, потянув, оторвал ее — Люциусу показалось даже, что он услышал тихий стук, когда жемчужная пуговица, отлетев, упала на пол.
Повернувшись на звук, Люциус встретился взглядом с ангелами на гобелене, насылающими слепоту на содомитов. Тяжелый ветер, напитанный всё тем же неприятным запахом, пропитавшим опочивальню, дохнул словно бы из ниоткуда, и драпировки и гобелены затрепетали, точно ожив. Люциус долго смотрел на них, захваченный причудливыми движениями черных фигур на арабесках — казалось, они исполняли некий дикий ритуальный танец, изгибаясь и трясясь в исступленном воодушевлении… У Люциуса закружилась голова.
Словно издалека до него донесся голос Родольфуса:
– Мерлин, Рабастан, что ты делаешь?! — повернув голову, Люциус увидел над собой пустые черные глаза Рабастана, глядящие сквозь него; тяжесть чужого тела вдавливала Люциуса в постель.
– Рабастан, ты совсем слетел с катушек, — глухо произнес голос Родольфуса.
Запрокинув голову, Люциус увидел пробитые гвоздем исхудалые ноги Христа на распятии; ему почудилось, струйки крови сползают по ногам Спасителя и капают на изголовье кровати… Рабастан тяжело дышал, наваливаясь на Люциуса так, что тому было трудно вздохнуть, однако Люциус почти не чувствовал его пальцев, сжимающих бедра, и толчков его члена; он смотрел поверх головы Рабастана на корчи грешников, и ему казалось, что их бесконечный круг, сдвинувшись с места, вертится всё быстрее и быстрее…
– Ну-ка, пусти меня, — хрипло бросил Родольфус. Схватив Люциуса за волосы, он заставил его приподнять голову и, разжав ему челюсти, со стоном толкнулся ему в рот. Люциус подавился и неосознанно дернулся — кандалы больно врезались в запястья — а Родольфус, обеими руками удерживая его голову, принялся вбиваться Люциусу в горло, постепенно попав в такт толчкам Рабастана. Кровь, потоком хлынувшая с распятия, разлилась по губам и подбородку Люциуса, обжигая кожу…
Родольфус откинулся на спину, с трудом загоняя воздух в легкие. Рабастан, закинув ноги Люциуса себе на плечи, продолжал вбиваться в его тело, пристально глядя ему в глаза своим пустым тяжелым взглядом. Вот он протянул руку за прутом и занес его над Люциусом, делая последние толчки…
– Рабастан, что ты творишь, — простонал Родольфус, еле ворочая языком. По стенам скользили отсветы пламени, заставляя фигуры на гобеленах дергаться и корчить гримасы…
Рабастан взял прут обеими руками и вонзил его Люциусу в шею — фонтаном брызнула кровь, и Рабастан захрипел, застонал, содрогнулся, изливаясь в тело Люциуса… Родольфус почувствовал, что проваливается в забытье.
– Проклятье, Рабастан, что ты наделал?! — вскрикнул Родольфус, наконец вырвавшись из темноты беспамятства.
Светильник давно погас; опочивальню заполнял серый полумрак утра, делающий тусклым и скучным всё вокруг — и причудливые фигуры на драпировках, и прежде внушавшие ужас картины Страшного суда, и распятие над изголовьем, покосившееся и висящее теперь на одном гвозде. Рабастан спал, лежа на Люциусе и сжимая в руке прут — Родольфус, к своему облегчению, не увидел на нем пятен крови. Поморщившись от ломоты во всем теле, он потянулся, расстегнул кандалы на запястьях Люциуса и попытался растолкать его и брата.
– К черту всё это, — сказал Родольфус решительно, помогая Люциусу и Рабастану встать с кровати и отыскивая их одежду, разбросанную по всему полу. — К черту особняк и к черту Мортимера Лестрейнджа. Мы уезжаем сейчас же. Нам здесь делать нечего, а нашим невестам — и подавно. Мерлин, да шевелитесь вы! — Родольфус вытолкал Люциуса и Рабастана из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Когда, подгоняемые Родольфусом, Рабастан и Люциус, пошатываясь, прошли через гостиную, Люциус, побуждаемый неясным желанием, обернулся на пороге, отыскивая взглядом портрет Мортимера Лестрейнджа. И не слишком удивился, обнаружив на стене лишь пустую раму.
|
|
|
|
|
