Армия Запретного леса

Итак, сначала я должен представиться. Меня зовут Малфой. Драко Малфой. Конечно, вам знакомо это имя — как же иначе? Ведь я наследник одного из древнейших аристократических семейств старой Англии. К сожалению, это является скорее ещё одним поводом для того, чтобы пожалеть себя — единственное, что чётко отпечаталось в моей памяти с детства (того сопливого времени, которое обожают воспевать начинающие поэты и недоделанные романтики), это ненависть. Такая яростная, что к тому времени, как у меня впервые начала проявляться магия, её результатом всегда был огонь. Этот огонь выжег всё живое, что было во мне, и жёлтые нарциссы на огромных клумбах — любимые цветы матери. Это, так сказать, было зрительным воплощением моей ненависти. Миссис Паркинсон и Буллстроуд, гостившие в имении, только приторно, неприятно улыбались и говорили, что «характер маленького Дракона соответствует его же имени». А сама Нарцисса, которая всегда напоминала мне скандинавскую богиню, такую, каких рисуют в детских книжках — с длинными светлыми волосами и отсутствующим выражением лица, лишь слегка кривила лицо в презрительной гримасе, прежде чем вернуться к обсуждению более волнующей её темы. В общем, ей было глубоко плевать на меня, и равнодушие я могу назвать самым искренним и взаимным чувством из тех, что я когда-либо к ней испытывал. С Люциусом дела обстояли куда хуже. Вот кто был объектом моей ненависти — искренней и преданной.

Лет до семи я был на попечении эльфов имения, и этот период моей жизни, пожалуй, можно даже назвать счастливым. Я был предоставлен сам себе и упивался своим одиночеством и обособленностью. Разумеется, это оценка того моего состояния с теперешней точки зрения, попытка анализа. А тогда я всего лишь наслаждался книгами и небольшим прудом, находившимся в поместье. Очень часто эльфы приходили разбудить «молодого хозяина Драко» и помочь ему донести кипу книг в его комнату. Но я отвлёкся.

В семь лет Люциус вспомнил о моём существовании и необходимости воспитания единственного наследника в соответствии с чёткими догмами его собственного представления о том, каким параметрам я должен соответствовать. И для меня началась пытка. Уроки этикета и практика светского разговора, многочисленные мимические упражнения и тренировки самоконтроля. Для меня, нелюдимого, замкнутого и импульсивного, это оказалось невыносимым. После каждого сорванного урока или дерзкого слова я получал пощёчину — он никогда не бил меня по-настоящему, но это было в сто крат хуже, унизительнее. И своим медленным, гипнотизирующим голосом отец протягивал: «Ты абсолютно бездарен, Драко. Не понимаю, почему я всё ещё трачу на тебя своё время. Если бы я не был уверен в обратном, подумал бы, что Нарцисса не была мне верна — в тебе совсем нет крови Малфоев. Ты Блэк - такой же, какой была твоя мать раньше!». В его интерпретации это звучало как самое изысканное, самое унизительное оскорбление. И я, семилетний, униженный, стоял перед человеком, которым искренне восхищался и которого не менее искренне ненавидел.

Однажды, когда во время урока верховой езды последовал полный злой иронии и сарказма комментарий моей посадке, осанке и контролю над лошадью, я не выдержал. Нет, я не расплакался, не устроил истерику, не закричал о своей ненависти к этому человеку на весь стадион. В тот день я поклялся, что научусь всему, что может мой отец, узнаю всё, что знает мой отец и убью его.

С того времени и закончилось моё так называемое детство. Закончились посиделки перед прудом в лучшем обществе, какое я мог себе вообразить — моих книг из огромной библиотеки Малфой-мэнора. Закончилось общение с чёрным котом, который непонятно как проник на тщательно охраняемую территорию сада матери и поместья. Иногда он составлял мне компанию в изучении очередного пыльного талмуда. Мне кажется, он был благодарным и понимающим слушателем. В пику отцу я даже имя ему дал — Блэк. Именно в те дни, когда он приходил ко мне, я никогда не засыпал, цитируя вслух чьи-нибудь изречения (не сказать, что я помнил их так много, но нам с Блэком всегда было о чём поговорить). Он был беспородным отпрыском уличной кошки, но это не волновало ни его самого, ни меня, нашедшего такого замечательного собеседника. Когда темнело, его глаза светились ярким инфернальным светом, и казалось, что эти зелёные фонари разгоняют окружающую их тьму. Он не считал меня своим хозяином — у такого свободолюбивого и, несмотря на происхождение, благородного существа не могло быть хозяина, но считал своим долгом иногда проведывать человека, который был его знакомым. Я иногда жалею, что наше знакомство оборвалось и с теплом вспоминаю Блэка.

Так вот, я всё своё время стал уделять отцовским урокам, подчас забывая свою цель — восхищение, страх и желание отомстить просто ослепляли, смешиваясь в причудливый коктейль. Уже гораздо позже я узнал его хогвартское прозвище — Люциус Сияющий. Какая ирония судьбы, не правда ли? Я старался впитывать знания, неписанные истины, которые отец то и дело изрекал с небрежным видом; я учился ходить в маске, позволяющей скрывать мысли и эмоции, учился галантно улыбаться. Именно тогда и произошло моё знакомство с Панси, Блезом, Винсентом и Грегори. У каждого к тому времени уже были свои скелеты в шкафу, свои тайны, привязанности и антипатии. И всё за такой же, как у меня, гипсовой маской. С ними нельзя было соскучиться и расслабиться, и в этом их неопровержимый плюс. Общение с «юными аристократами» напоминало прогулку по канату или лезвию бритвы — неважно. Неправильный жест, косой взгляд могут привести к куда более серьёзным последствиям, чем хлёсткий удар по лицу. Но меня эта сторона общения с ними обошла стороной — неизвестно, был ли Люциус столь хорошим учителем, или же это целиком мои заслуги — меня признали равным себе, достойным. Что бы не говорил papa, чистая кровь — далеко не всё, на чём строится авторитет слизеринцев, тем более потомственных. В любом случае, я привязался к ним, насколько позволяли мне установленные мною же рамки. Думаю, они испытывали ко мне то же самое. Слизеринская привязанность строится на расчёте и взаимовыгодном сотрудничестве, у нас нет ни времени, ни желания на дружбу и любовь. Тем не менее, именно эти люди впоследствии стали моими друзьями.

Я не помню, когда я в первый раз услышал о Поттере. Кажется, впервые я узнал о нём из газет — «Пророк» или что-то в этом духе. Надо сказать, что об истории с Волдемортом достаточно долго молчали, даже намёком не давая волшебному миру понять, кому он обязан своим спасением. Лишь несколько лет спустя эта история немного прояснилась — было много громких заявлений так называемых «свидетелей» происшествия, в том числе и сенсационное интервью с Дамблдором, который до этого принципиально не общался с прессой. В этом интервью он так мастерски обходил важные моменты и так искусно «лил воду», что это не могло не вызвать у меня восхищения. Видимо, репортёры только потом обнаружили, что сенсацию делать не из чего — все интересующие простых обывателей вопросы так и остались невыясненными. Где сейчас Гарри Поттер? Благодаря кому Годрикова Лощина оказалась столь уязвимым местом? Каким образом получилось так, что опаснейшего мага убил годовалый ребёнок? Всё это осталось за кадром.

Пресловутый Гарри мне почему-то представлялся заносчивым, раскормленным и холёным мальчишкой и ничего, кроме отвращения и какой-то совершенно детской зависти в моём сознании не вызывал. Этому способствовали также и рассказы крёстного о Поттере-старшем. Вообще-то, объективно говоря, он никогда ничего не рассказывал специально. Скорее, это была пара исчерпывающих сухих реплик где-то между разговорами о зельях, школе и школьных буднях самого Северуса. Так вот, отец героя, похоже, был одним из самых популярных парней Хогвартса и имел небольшое, но весьма увлекательное хобби — третирование крёстного, за что, как ни странно, тот не был ему благодарен. В общем, я рос в атмосфере тотального неприятия Мальчика-который-выжил. Этому способствовал и Северус, считавший, что слава сделает отпрыска его школьного недруга ещё невыносимее, чем гены; и отец, произносивший фамилию всенародного героя с понятно, чем вызванными презрением и неприятием. Разумеется, после свержения Лорда отец остался на плаву, да и не могло быть иначе — он же Малфой, в конце концов. Связи в Министерстве помогали лишь отчасти — Люциус знал, за какие ниточки дёргать, чтобы всегда быть в выигрыше. Улыбнуться здесь, поднажать там, вспомнить о давней дружбе и весьма компрометирующей ситуации, в которой оказался «друг»; выразить свою благодарность в виде крупного денежного перевода на счёт очередного старого приятеля. В общем, я трезво оценивал его возможности.

В конце июля, в один из тех редких свободных дней, когда Северус не изводил меня своими зельями, а отец не стремился вбить в мою одиннадцатилетнюю голову все ритуалы и правила этикета, описанные в истории нашего рода, в мою комнату робко поскрёбся домовой эльф. Судя по тому, что это был личный эльф отца - Добби, я не испытывал иллюзий насчёт повода, по которому тот явился. Люциус хотел видеть меня в своём кабинете как можно скорее.

Вы когда-нибудь бывали в старых особняках, где коридоры увешаны фамильными портретами, в холле гуляет сквозняк, и даже стены, кажется, несут на себе отпечаток предыдущих поколений? Так вот, такие дома имеют свой характер, подчас не самый простой, и меняют своих хозяев с такой же лёгкостью, как те меняют обои в любимой спальне. Дома впитывают вашу энергию и эмоции, чтобы когда-нибудь выплеснуть их на ваших же потомков. Я, например, никогда не чувствовал себя комфортно, находясь в особняке — я не был «дома». Мне казалось, что я надел что-то с отцовского плеча — слишком велико, неудобно, да и вообще не моё. О том, где находится мой настоящий дом, я предпочитал не думать, так как такие размышления неизбежно приводили к меланхолии. Всякий раз, когда я шёл по холодным, неуютным коридорам поместья, настроение переходило на философско-минорный лад. Так было и теперь, когда я, кое-как собравшись с духом, соскрёб в кучку потрёпанное отцовскими уроками самолюбие и отправился в его кабинет. Эта комната как никто характеризовала отца. Глупо выслушивать лестные и не очень отзывы его многочисленных знакомых, друзей и партнёров по бизнесу — гораздо проще заглянуть в святая святых Люциуса, куда допускались лишь мы с матерью (по причине родства, которая лично мне кажется весьма сомнительной). Резная дверь из дорогого чёрного дерева была призвана указать незадачливому посетителю его место (пояснение: ваше купе в конце, возле туалета); зелёные ковры, в которых утопали ноги, и серебряные змеи с потрохами выдавали слизеринца-патриота, а кресло хозяина кабинета чем-то неуловимо напоминало трон.

Когда я вошёл, Нарцисса о чём-то тихо спорила с отцом, удобно устроившись на подлокотнике кресла и оперевшись спиной на отцовское плечо. Мне потребовалось всё своё самообладание, чтобы не уронить челюсть при виде этой идиллии. Тем временем, спор, кажется, подошёл к концу, и моё появление не осталось незамеченным. Я увидел, как победно блеснули глаза матери, прежде чем тихая дискуссия прекратилась, и я понял, что именно она вышла теперь победительницей.
- Драко, mon cher, я уговорила отца. Ты будешь учиться в Хогвартсе, чтобы мы могли чаще видеться… во время твоих каникул, например. Здорово, правда? — кажется, мать решила поиграть в дружную и любящую семью. Что ж, я не имею права её разочаровывать, верно?
- Конечно, мама, я очень рад, - теперь изображаем улыбку №3-«вежливую радость», как называет её отец, - что вы будете рядом. — Нарцисса придумала для себя новую роль, а у неё врождённый актёрский талант. Значит, Хогвартсом дело не ограничится. Итак?..
- Да, Драко… поэтому сегодня мы все вместе идём в Косой переулок за школьными принадлежностями и новой палочкой! — Если бы я не знал, насколько она неискренна, восхитился бы этим примером образцовой матери.
- Переоденься, сын, я хочу, чтобы ты выглядел достойно своего имени, - раздался властный голос до этого молчавшего отца. — У меня мало времени, Драко, будь добр, поторопись.
- Хорошо, отец.

Я вылетел из его кабинета со скоростью сглаженного снитча, понося и проклиная всё на свете. Я прекрасно понимал, зачем им понадобилась эта жалкая имитация семейной идиллии. Политическая карьера отца шла в гору, необходима была статья в «Пророке» о любящей, искренней семье Малфоев. О Люциусе, который сорвал свой рабочий график, чтобы поддержать наследника, о Нарциссе, которая, несмотря на жуткие мигрени, выбралась в Косой переулок ради сына, и о крошке Драко, что безумно благодарен любящим родителям и увлечён шопингом в тёплом семейном кругу. Плюс семейная фотография специально для «Ежедневного Пророка» - счастливые лица, идеальные улыбки.
Я уже говорил, как я их ненавижу?

Перед началом учебного года Косой переулок был до неприличия оживлённым - меня чуть не тошнило при виде огромной толпы колдунов и ведьм. Я ненавижу и боюсь толпы - это неуправляемая, огромная сила, которая сметает всё на своём пути; в этом бесконечном потоке теряются индивидуальности, теряются люди - остаются только части одной безумной массы; самое страшное - желание остаться в ней, раствориться и потерять себя, до конца забыть о том, кто ты. Жаль, что уроки Люциуса пропали практически всуе - у меня так и не выходило держать свои эмоции под контролем, внутри; поэтому по выражению моего лица сразу можно было сказать, что я не испытываю к окружающим особо тёплых чувств… впрочем, это взаимно.
- Драко, держи себя в руках, - прошипел отец, - если тебе неприятно всё происходящее, делай хорошую мину при плохой игре. - Тут к нам, только что прибывшим по каминной сети, с угодливой улыбочкой подбежал владелец сего заведения (ни фамилии, ни происхождения его никто не знал - Том и Том):
- О, мистер Малфой, очень, очень рад… К вашим услугам, желаете снять комнату? Может быть, кофе? Или чего-нибудь покрепче? - нет, только у этого… недочеловека могло хватить ума предложить Люциусу, аристократу и снобу до кончиков ногтей, отобедать в «Дырявом котле»! Видимо, его посетили те же мысли - я увидел еле заметную презрительную складку у его рта; впрочем, я научился читать по отцовскому лицу уже давно, и для окружающих это презрение не было столь очевидным.
- Нет, спасибо, Том, мы всего лишь воспользовались вашим камином, - papa царским жестом уронил галеон на моментально подставленную ладонь трактирщика и прошествовал - другого слова и не подберёшь - к выходу из этого клоповника. Не отставала и Нарцисса - высоко подняв голову и слегка задев краем мантии пресловутого Тома, она оставила беднягу грустно вздыхать и пускать слюни. Знаете, когда ваши дражайшие родители ведут себя подобно королевской чете, приходится соответствовать им - иначе чувствуешь себя таким… ущербным. Некстати вспомнились «наставления» Люциуса:

"Видишь ли, Драко, люди - существа весьма, весьма недальновидные и легко обманывающиеся. Сложившимся ярлыкам они верят гораздо охотнее, чем своим глазам, поэтому именно на первом впечатлении, оставшемся в подсознании, можно отыграться. Очень важно то, как ты сможешь себя подать в первые минуты, нет, даже секунды встречи. Всегда сохраняй осанку, сын. Плевать я хотел на то, что у тебя болит шея или ломит спину - делай то, что должен! Не напрягай плечи - достаточно того, чтобы поясница была прямой и несгибаемой. Представь, что там стальной прут, и он не позволяет тебе расслабиться. Так, уже лучше. Но если ты будешь опускать голову вниз, будешь напоминать гвоздь, по которому неудачно ударили молотком, - в тот момент я удивился, откуда мой всегда холеный и спокойный отец набрался таких выражений, но честно старался выполнить все инструкции. - Плечи должны быть расслаблены, не старайся держать их чересчур прямо, иначе будешь выглядеть деревянным. - Внимательно осмотрев то, что у меня вышло, он вынес свой вердикт. - Ужасно. Ты безнадёжен. Это или врождённое слабоумие, или упрямство. Через несколько дней я хочу видеть результат своих мучений. Пошёл вон из моего кабинета!" - Вместо того, чтобы осознать свою никчёмность и устыдиться поведения, недостойного наследника такой семьи, как Малфои, я спокойно вышел из помещения, горделиво подняв голову и почти не хлопнув дверью. Почти. От злости я, кажется, покраснел. Я не мог этого видеть, но ясно чувствовал, как кровь прилила к щекам. На моей чёртовой коже, почти лишенной пигмента, это выглядело как отвратительные красные пятна, неровными кляксами расползающиеся по бледному лицу.

За дверью «Дырявого котла» кипела жизнь - все куда-то спешили, торопились, пытались втиснуть свой максимум дел в рекордный минимум времени. Точно так же поступил и Люциус, решив разделить «обязанности» и тем самым сэкономить время, постановил, что он выберет мне школьные принадлежности, Нарцисса пойдёт за волшебной палочкой (мать, как самый близкий человек, может выбрать её для своего ребёнка - я чуть было не фыркнул в этом момент - презрительно и совершенно не по-Малфоевски), а я, как уже достаточно самостоятельный волшебник, могу сам справиться с примеркой и выбором школьных мантий. Проводив (читай: отконвоировав) меня к магазину Малкин, чета Малфоев удалилась вглубь Косого переулка, направляясь, кажется, на Ноктюрн аллею - именно там они привыкли делать покупки. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я толкнул дверь, оказавшуюся неожиданно тяжёлой и быстро проскользнул внутрь - ещё не хватало, чтобы меня, Драко Люциуса Малфоя, пыхтящего и борющегося со злополучной дверью, обнаружила какая-нибудь грязнокровка. Я остановился в полутёмном холле, переминаясь с ноги на ногу и смутно надеясь, что сервис здесь окажется лучше, чем вкус дизайнера, оформляющего помещение. Тут же, словно откликнувшись на мои мысли, появилась и хозяйка ателье, мадам Малкин - рыжеватая улыбчивая женщина с отменной деловой хваткой. Она резво подбежала ко мне и защебетала:
- Здравствуйте, мистер Малфой, очень приятно видеть вас среди клиентов моего скромного ателье! Насколько я помню, с этого года вы - студент Хогвартса, значит, вам необходима школьная мантия.
- Совершенно верно, мадам, несколько школьных роб, - кивок и вежливая улыбка.
- В таком случае, прошу вас встать вот сюда, - меня подвели к скамеечке, - сейчас с вас снимут мерки. Будут ли у вас какие-нибудь особые пожелания? Дизайн, окантовка, покрой? Прошу вас, высказывайте свои пожелания.
- Да, пожалуй. На двух более плотных мантиях сделаете воротник-стойку, на остальных - вышивку серебром. Но не переборщите, это не должно выглядеть безвкусно. - В ответ последовал кивок, означавший, что пожелания клиента приняты к сведению и будут учтены.

В этот момент зазвенел дверной колокольчик, и в ателье робко, тихонько зашёл ещё один мальчик. Пока он озирался, мне выпал шанс поподробнее его рассмотреть. В тот момент я испытал то, что французы называют deja vu. Я понял, что уже видел его, абсолютно точно видел, но никак не мог вспомнить, где. И тут новый посетитель поднял взгляд, и меня осенило: Блэк! Я уверен, так же выглядел бы мой старый знакомый, если бы был человеком. Зелёные глаза совершенно не изменились - выглядели так же настороженно, как в мой первый день знакомства с котом. Я даже нашёл в этих глазах озорные жёлтые крапинки - совсем как у Блэка. Одет мальчишка был, мягко говоря, неважно - какие-то жалкие тряпки висели на худых плечах, как на вешалке. «Сразу видно, - бродячий», - я тогда подумал, и тут же одёрнул себя: «Это же человек, а не кот. Незнакомый тебе человек», впрочем, я собирался как можно скорее это исправить. И завязать знакомство мне помогла - кто бы вы думали - мадам Малкин.
- О, дорогой, ты тоже первый раз в Хогвартсе? Не стесняйся, стань вот сюда, - и она подвела его ко мне. - Что ж, юные джентльмены, я думаю, вы найдёте общие темы для разговора, подождите всего пару минут, - и ветер перемен унёс её куда-то в подсобные помещения. А я тем временем судорожно пытался вспомнить, о чём принято говорить при знакомстве, и решил начать с нейтральной темы - планов на ближайшее будущее.
- Меня зовут Драко. Моя мать сейчас выбирает мне палочку, а отец - канцелярские мелочи. Но вообще-то, мне хотелось бы иметь метлу. Это так глупо, что в Хогвартсе первокурсникам не разрешают иметь метлу. Я уговорю отца, и как-нибудь протащу её в Хогвартс. Это будет здорово. А у тебя есть метла? - Я выдал непривычно большую для меня реплику, к тому же, слишком насыщенную эмоциями. Люциус снял бы с меня шкуру, не сомневаюсь.
- Нет. - Тихий, затравленный голос и взгляд из-под лохматой чёлки, - у меня нет метлы.
- А в квиддич ты играешь? - Кажется, эта тема должна интересовать всех мальчишек, начиная с шести лет. - Я хотел бы быть ловцом.
- Нет. - О, чёрт, разговор не клеился, и как я ни старался расшевелить замкнутого мальчишку, все мои усилия улетели в молоко. Тут, словно чёрт из табакерки, появилась хозяйка ателье с измерительной лентой, и разговор (хотя правильнее было бы назвать это монологом) пришлось прервать. После снятия мерок мне сообщили, что заказ пришлют на дом в кратчайшие сроки, а я свободен, как ветер в поле. Я бросил последний, осторожный взгляд на «собеседника», утешая себя тем, что мы окажемся в Хогвартсе на одном курсе, и, возможно, даже факультете, и вышел из ателье - снаружи меня уже ждал Люциус.

Уважаемые читатели! Оставляйте, пожалуйста, отзывы, чтобы я знала, стоит ли мне продолжать сиё творение. Я была бы благодарна даже банальнейшему "проду!" или "автор, бросай эту гадость, не графомань!". Положительные же отзывы очень влияют на скорость выкладывания главок.
Всегда ваша, Шерер.

После памятной прогулки в Косом переулке со мной не произошло ничего экстраординарного. Люциус каждый день аппарировал на ненужную ему работу в министерстве, налаживал нелегальное производство наиболее прибыльных зелий и корпел над бумагами, которые втайне тихо ненавидел — однажды, зайдя в отцовский кабинет, я заметил недовольную складку между его бровями и упрямо поджатые губы. Для Люциуса, лицо которого было словно высеченным из мрамора, это было чем-то непростительным. Нарцисса, даже играя в примерную мать, была по-прежнему холодна, красива и безучастна, как статуя Венеры в нише на первом этаже поместья. Миссис Малфой неизменно носила белое, пила зелёный чай и таскала меня по светским приёмам. На них невозможно было скучать, равно как и расслабиться. Я оттачивал умение маскировать зевки под улыбки и становиться максимально незаметным для взора моих тётушек, оживлённо щебечущих несусветную чушь на французском (Что за восхитительный язык — любая глупость, произнесённая на нём, кажется очаровательной, а мало-мальски разумная мысль имеет право претендовать на звание гениальной). Надо сказать, таких вот тётушек у меня великое множество — все они красивы, словно вейлы, и, несмотря на образование, глупы, как курицы.

Таким образом, свои дни я проводил во Франции — тихий Прованс и горная Овернь занимали всё моё время до захода солнца. Дома, в которых проходило большинство таких встреч, напоминали феодальные крепости, построенные в период раннего Средневековья. Замки господ, как выражался papa, в прямом смысле этого слова — к ним обычно прилегали целые магические деревеньки наподобие Хогсмита. В них кипела жизнь: каждое утро ветер приносил из булочных запах свежих круассанов, отовсюду слышалась живая французская речь, а осенью девушки собирали виноград в плетёные корзины. Именно в «общении» с дальними родственниками и проходили мои дни — монотонные и до омерзения похожие друг на друга.

Слава Мерлину и всем богам, что у отца было слишком много дел и совсем не было времени на меня — по вечерам я снова был предоставлен сам себе, что не могло не радовать. Тем не менее, однажды вечером за несколько дней до отъезда в Хогвартс он позвал меня к себе, для того, чтобы дать последние указания. Я вошёл в "обитель зла", как в шутку называл про себя отцовский кабинет, с прямой спиной и ничего не выражающим взглядом — это должно было свидетельствовать об усвоенных мною уроках.

Наставительную речь отца я, к вящему стыду своему, почти прослушал, зафиксировав на лице почтительное и внимательное выражение - с таким лицом обычно разговаривают с родителями, преподавателями и клиническими дебилами (Не зря же я убил многие часы в обществе зеркала, как чёртов Нарцисс!). Резкие, хлёсткие фразы, которые изрекал Люциус, напутственными можно было назвать с очень, очень большой натяжкой. Скорее они были призваны подчеркнуть величие и значимость оратора и унизить единственного благодарного слушателя. Кажется, он говорил о том, что непоступление в Слизерин грозит мне последствиями гораздо более серьёзными, чем я только могу себе вообразить и о том, что в школе мне будут предоставлены льготы, если моё поведение не выйдет за рамки его, Люциуса, воли. Свобода в Слизерине мне обеспечена, а моя задача — всего лишь попасть туда. После этой речи меня, слегка измочаленного, но не потерявшего показательно-высокомерного вида, в лучших традициях выставили за дверь, посоветовав начать собирать вещи уже сейчас, не особенно доверяя домовым эльфам. Чем я и не преминул заняться, раздумывая о том, что, должно быть, отец сейчас гордится тем влиянием на меня и вкладом в идеологию и мировоззрение, который только что сделал.

На Кинг-кросс царил тот великолепный бардак и суматоха, которые неизменно предшествуют началу учебного года - студенты прощались со своими семьями и друзьями, и пару раз мне пришлось приложить все усилия, чтобы сдержать рвущуюся наружу гримасу отвращения. К сожалению, я не переношу трогательных и слезливых сцен - возможно, из-за того, что не был избалован подобным обращением.

Нарцисса шла немного впереди меня, левитируя мои пять чемоданов самых необходимых вещей, и на её лице застыло выражение вежливой и холодной брезгливости. Она прибегала к нему всякий раз, как выходила в места, где могла более или менее столкнуться с носителями грязной крови. По мере того, как мы приближались к одному из вагонов, мать взглянула на меня и негромко сообщила:
- Традиционно представители разных факультетов едут в Хогвартс в разных вагонах. Это не регламентировано правилами, однако они стараются не контактировать друг с другом без необходимости. И насколько я помню, сейчас мы находимся в слизеринской части поезда. Первокурсники, которые рассчитывают попасть на этот факультет, едут здесь, - Нарцисса наклонилась ко мне и на мгновение прижалась губами ко лбу. - Удачи тебе, сын. - Её голос был бесцветным и ничего не выражающим. В ответ на это я лишь кивнул. Мать развернулась и плавно двинулась в обратную сторону. Достигнув антиаппарационного барьера, она взмахнула палочкой и растворилась в воздухе. Я же сглотнул горький комок, который по какой-то загадочной причине образовался в горле, и потащил чемоданы в ближайшее свободное купе. Слава богам, Кребб и Гойл нашли меня достаточно быстро, чтобы наследник древнего рода не смог погибнуть так глупо и бесславно - под горой собственных чемоданов.

В купе к нам присоединились Паркинсон и Забини, немного скрасившие мне досуг - ни Винс, ни Грегори не были интересными собеседниками. Скорее, они походили на охотничьих псов - не столько умных и преданных, сколько злобных и хорошо выдрессированных. Они чётко знали своё место, не пытались загрызть хозяина и послушно выполняли команды, за что я был им премного благодарен. Паркинсон, как единственная девчонка в нашей компании, несмотря на кошмарную внешность и не менее ужасную неуклюжесть (наверняка кто-то из её предков - метаморф), просто расцвела и строила глазки то мне, то Забини, то, по настроению, Винсенту. Панси (так она попросила её называть) в подробностях рассказала нам о пяти новых платьях своей матери (чем не могла не напомнить мне моих тётушек) и отпуске, замечательно проведённом в Париже. Забини не реагировал на её откровенно бессмысленную и малоинформативную тираду, и только поблескивал выпуклыми карими, почти чёрными, глазами. Вот уж кто тёмная лошадка, так это Блез. Признаюсь, я совсем ничего о нём не слышал ни от отца, ни от матери, и тем не менее, несмотря на явно туманное происхождение и такое же будущее, Блез продолжал держаться с таким же апломбом, как и я. Такие, как он и составляют костяк Дома Слизерин - люди, попавшие туда не благодаря чьему-то влиянию или связям, а исключительно благодаря умению держать марку и выворачиваться из любой ситуации. Гораздо лучше иметь его в друзьях… ну, в крайнем случае, в союзниках.

Такие вот не слишком весёлые, мелочно-деловые мысли и посещали меня по пути в школу волшебства и чародейства Хогвартс.

Паркинсон всё же утомила меня своими бесконечными историями, поэтому я не преминул сбежать из купе при первой же подвернувшейся возможности. И в данном случае эта возможность приняла вид улыбающейся торговки сладостями, которая прогремела тележкой по «слизеринскому» вагону, практически не останавливаясь. Причём я уверен, что в хаффлпаффской части поезда она останется минут на двадцать. И почему, спрашивается, все думают, что слизеринцы не могут любить сладкое?

- Панси, прости за то, что прерываю твой рассказ, но я бы хотел выйти и подышать свежим воздухом. — Кребб с Гойлом моментально вскочили со своих мест и встали за моей спиной — их родители явно обсудили с ними линию поведения, которой они должны придерживаться по отношению к наследнику Люциуса. Однако не только высокое положение отца и его внушительный счёт в Гринготтсе заставляют их быть на вторых ролях и практически беспрекословно мне подчиняться. Старая клятва, которую предки Кребба с Гойлом принесли одному из Малфоев — клятва верности вассалов своему сюзерену. Она связала не только тех несчастных, но и их потомков, и переставала действовать только в случае смерти господина или в случае его отказа от услуг. Всё это я узнал от Люциуса, который не пренебрегал помощью их отцов. Разумеется, и они не были семи пядей во лбу, но на них всегда легко было свалить грязную работу. Возможно, когда-нибудь я и освобожу их… Возможно. Но, с другой стороны, не я виноват в фамильной глупости Креббов и Гойлов.

Я вышел из купе, не особенно заботясь о «телохранителях», оставшихся внутри и выразивших своё возмущение негромкими возгласами (первое, что должен помнить слизеринец, каким бы тупым он не был — не вызывать болезненного любопытства со стороны других факультетов). И что теперь? Свежий воздух в конце вагона, тележка со сладостями около хаффлпаффа, Винсент и Грегори неуверенно топчутся за моей спиной, не решаясь поинтересоваться, какого Мерлина я торчу посреди прохода. Им даже не нужно произносить свои мысли вслух — я знаю это, как если бы воспользовался облегчённой формой легиллименции. Главное — не потерять марку, приподнять бровь и сделать выражение лица а ля Я-бог-а-вы-все-пыль-под-моими-ногами:
- Вы увидели на моём лице что-то новое? Я был бы весьма вам признателен, если бы вы не пялились на меня с таким упорством. — Моментально стушевавшись, те забормотали что-то маловразумительное. Развернувшись, я медленно пошёл в сторону хаффлппаффского вагона, очень рассчитывая растянуть эту прогулку на максимально возможное время — к Паркинсон и её платьям меня не тянуло совершенно, а вот Блезу полезно было бы наладить связи с этой вздорной девчонкой. Не знаю почему, но он вызывал у меня если не симпатию, то невольное уважение на каком-то интуитивном уровне.

К моему превеликому сожалению, я не нашёл тележку со сладостями там, где рассчитывал и уже всерьёз раздумывал над перспективой сунуться в львиное логово. В конце концов, решив, что было бы очень глупо вернуться обратно, не достигнув цели своей прогулки (и признать, что хотел всего лишь сбежать от Панси). Поэтому я, собрав в кучку своё мужество, направился во владения Годрика. Что, в конце концов, может произойти? Палочка — вот она, в рукаве, греет руку сквозь ткань тонкого свитера; Кребб с Гойлом — за спиной, готовые, в случае чего, кинуться на любого по первому моему слову. Уже подходя к злополучной тележке, я услышал негромкий голос Грегори, указывающего куда-то в толпу:
- Драко, смотри — Гарри Поттер. Спаситель магического мира. — Гойл нехорошо усмехнулся. Все мы - дети Пожирателей, поэтому многим «обязаны» чёртовому Поттеру. — Поздороваешься?
- Действительно. Тот факт, что мы ещё незнакомы, меня очень смущает… Но мы это исправим, не правда ли? — Главное — побольше уверенности в голосе. Да, и наглости.

Я совсем не удивился, когда увидел, что пресловутый Поттер — это лохматый мальчишка из магазина Малкин… Ну хорошо. Нужно быть честным хотя бы с самим собой — я ужасно растерялся, не зная, как к нему относиться. С одной стороны, воспоминания месячной давности были ещё достаточно свежи, чтобы сделать вид, что я вижу его впервые; с другой - отношение к Мальчику-который-выжил должно отличаться от отношения к нищему полукровке, каким он показался мне вначале.

- Так это правда. Знаменитый Гарри Поттер в Хогвартсе. — Кажется, по правилам мне полагается представиться, а ему — испытать благоговейный восторг от того, что такой, как я, не только подошёл сам, но и предлагает ему дружбу. - Я Малфой. Драко Малфой. Это — Кребб и Гойл. — Тут я заметил рыжее недоразумение, возвышающееся над Поттером на целую голову. При этом рыжий был покрыт веснушками от носа до ладоней и пах, как лавка старьевщика (Я не смог сдержать брезгливую мину). Он фыркнул, пытаясь не рассмеяться, и мои благие намерения быть вежливым испарились подобно Снейповской летучей кислоте. - А ты… Рыжий, неопрятный. Ты, должно быть, Уизли. Поттер, ты вскоре поймёшь, с кем здесь стоит общаться. — Я брезгливо отвернулся от неизвестно какого по счёту отпрыска нищего Артура и протянул руку «спасителю магического мира». Меня обжёг внимательный и настороженный взгляд зелёных глаз.
- Я думаю, я сам могу понять, с кем мне заводить дружбу, - холодно обронил тот, проигнорировав моё предложение. Признаюсь, это настолько выбило меня из колеи, что я не сразу осознал отказ. Поттер, должно быть, либо глуп, либо до ужаса самонадеян.

Я вспылил и, клокоча от ярости, развернулся на 180 градусов, решив вернуться в своё купе и зализывать раны в «родных стенах». Гойл и Кребб одарили его напоследок злобными взглядами и последовали за мной.

Уважаемая Редкая Прелесть! Если вы всё ещё заинтересованы в том, чтобы отбетить фанфик, я была бы очень вам за это благодарна! Если же нет, то ищется бета. Работы немного, главки маленькие и выходят не слишком часто. Если есть желающие, то ответ в комментарии. Вот, кажется, всё)))
Ваша Шерер.

Сладости, Кребб, Гойл, и даже нудная Паркинсон моментально были забыты и я, оставив позади себя не менее шокированных телохранителей, размеренным шагом направился в своё купе. Вспоминая всё это, мне неясно, каким образом мне удалось не сорваться на бег, чтобы как можно быстрее оставить своё унижение позади. Наверное, просто осознание того, что в глазах Поттера и рыжего нахала это будет выглядеть как позорное бегство, а не временное отступление.

Когда в вашей жизни происходит какая-нибудь гадость, сознание пытается закрыться от неё, отгородиться, и наступает период блаженной рассеянности, когда внимание не может ни на чём сосредоточиться и перескакивает с одного предмета на другой — в общем, ничего приятного с вами в такие моменты не происходит. Именно в таком состоянии я и вернулся к Блезу и Панси. Впрочем, последняя с несвойственной ей тактичностью решила оставить расспросы на потом и переключилась на обсуждение темы нейтральной и интересующей всех находящихся в купе:
- Итак, юные джентльмены, как вы оцениваете свои шансы попасть в Слизерин? Это единственный факультет, на котором можно учиться, не прилагая колоссальных усилий, - выразительный взгляд в сторону Кребба и Гойла, - иметь влияние на многие аспекты жизни Хогвартса, - лукавая усмешка, сделавшая лицо будущей слизеринки почти миловидным, - и самое главное - свобода. Снейп за своих студентов глотки рвёт! — Паркинсон явно сбилась с того торжественного тона, которым начиналась её речь, и перешла на визгливо-возбуждённые возгласы.

Я уже хотел было вставить и свои псевдо-патриотические пять кнатов (ну, вы знаете, слизеринцами не становятся, а рождаются; только достойные смогут попасть на этот великий факультет и бла-бла-бла дальше в том же духе), но ход моих мыслей оборвала неторопливая реплика Забини:
- Отец рассказывал, что Сортировочная Шляпа видит не характер, а мысли. Эмоции. Степень волнения первокурсника. Понятное дело, что волнуются все, но различаются мотивации, по которым скрывают волнение.
- Ну-ка, ну-ка… - Меня весьма заинтересовала эта версия. — То есть если я буду думать что-то вроде: «Дамблдор отстой, а Салазар — форева», меня автоматически направят в Слизерин?!
- Мерлин, Малфой, как примитивно! - Забини поморщился. Я пообещал себе припомнить ему это высказывание. — Нет, конечно. Если ты мысленно будешь скандировать какой-то дурацкий слоган, эффекта не будет. Всё дело в подсознательном отношении и к факультетам, и к окружающим, и даже к самой Шляпе в тот момент, когда она опускается тебе на голову. Именно в этот краткий миг и происходит распределение. Но не стоит забывать, что это артефакт Гриффиндора, и там, где нельзя идти напролом, получится идти окольными путями. — Кажется, Блез, эта подлая тварь, был доволен произведённым эффектом, тем более что никто так и не понял, как полученные только что знания применить на практике.

Я отвернулся от новоявленного философа и уставился в окно, в надежде найти там хоть что-то интересное. И, как всегда бывает в моменты душевного расстройства, мысли зацепились за что-то совершенно отвлечённое, не желая возвращаться к тому унизительному моменту, который не забудется ещё долгое время. Впрочем, у Поттера тоже не будет возможности забыть об этом досадном инциденте. В этот момент я почувствовал, как губы непроизвольно растягиваются в ухмылке, за которую я нередко получал от Люциуса по лицу - что поделать, если у меня слишком выразительная для слизеринца мимика.

Я совершенно забыл упомянуть о том, что день выдался на редкость дождливый - после моей погрузки в Хогвартс-экспресс с неба хлынул огромный поток, накрывший холодным шелком всё вокруг. Впрочем, Англия была щедрой на дожди и неудивительно, что я не сказал об этом - они не были для этой страны чем-то неординарным. Но конкретно этот дождь, если бы он шёл достаточно долго, можно было бы смело назвать Всемирным потопом. Украдкой покосившись на соседей по купе и убедившись, что они слишком заняты друг другом, я прижал ладонь к холодному стеклу, наблюдая, как вокруг пальцев запотевает стекло, образуя тонкий контур руки. Вместо того, чтобы настраиваться на нужный лад, как советовал Блез, я бездумно водил пальцем по стеклу, витая где-то далеко и от этого поезда, и от будущих - я в этом не сомневался - слизеринцев. Я чувствовал себя откровенно паршиво и мне даже думать не хотелось о том, что я могу попасть куда-то, кроме Слизерина; о том, что чёртов Поттер сейчас, должно быть, жуёт шоколадных лягушек и смеется тупым шуткам рыжего хама; и о том, что громада старого замка всё ближе и ближе - я уже мог рассмотреть шпиль какой-то башни - то ли Гриффиндора, то ли Рейвенкло.

Другие обитатели купе, тоже, видимо, чувствуя приближение конечной станции, лениво зашевелились, поправляя причёску, копаясь в своих вещах и одёргивая мантии. Когда все вещи были проверены, волосы зализаны, а одежда вполне могла сойти за иллюстрацию из модного каталога, они, как по команде, застыли и напряжённо уставились в окно.
- Ну что ж, господа. Желаю вам удачи и искренне надеюсь, что на ближайшие семь лет мы окажемся в одной лодке. - Несмотря на то, что моя реплика прозвучала гораздо более пафосно, чем предполагалось, напряженная атмосфера, царящая среди нас, немного разрядилась. Панси даже неуверенно улыбнулась.
- Спасибо, Драко. Мы все знаем, что будет с нами на любом другом факультете - презрение слизеринцев и показательное равнодушие остальных. Никто не хочет оказаться изгоем… - Несмотря на серьёзность момента, мне захотелось фыркнуть. В тот момент, когда девушка начинает мыслить, она потеряна для общества. Девчонкам не идёт ум, тем более, таким, как Паркинсон.

Через несколько минут всё закрутилось в бешеном ритме: мы старались не потерять друг друга в толпе первокурсников, попасть в одну лодку, старались не смотреть на полувеликана, оскорбляющего своим видом любой эстетический вкус, и не слишком наглядно демонстрировать восхищение школой.

Я пришёл в себя, стоя рядом с Блезом около высокой, сухопарой старухи, которая оказалась деканом Гриффиндора и удивительно напомнила мне вешалку для плащей в холле Малфой-менора. Тут моё внимание отвлеклось на кошмарные скрипучие звуки (позже выяснилось, что это была попытка исполнить гимн Хогвартса), издаваемые каким-то очень ветхим и дряхлым предметом, на поверку и оказавшимся Распределительной Шляпой. Она оказалась совершенно не такой, как я себе её представлял. Это была остроконечная, с очень широкими полями (и, надо признать, давно вышедшая из моды - лет этак двести назад) болотно-зелёная шляпа. Помимо паутины, украшавшей её фасад, прямо посередине была прорезана огромная дыра, служившая, по-видимому, артефакту ртом. Я, сдерживая рвотные позывы, уже было повернулся к Блезу, чтобы уточнить, не поздно ли ещё перевестись в Дурмстранг, как…
- Драко Малфой! - Старая вешалка, держащая в руках пергамент, остро взглянула на меня поверх прямоугольных очков, и мне ничего не осталось, кроме как, выпрямив спину, подойти к стулу и мужественно вытерпеть процедуру распределения. Видимо, головной убор Годрика действительно улавливал эмоции, так как я в тот момент просто источал флюиды отвращения.
- Слизерин!!! - О, слава Мерлину, она не коснулась моих волос! Однако завопила знатно, на весь зал. Я, даже не сдерживая улыбку облегчения, направился к столу, который я с полным на то правом теперь мог назвать своим.

Оказавшись на территории Салазара, я почувствовал, как с души упал огромный камень и угроза расправы со стороны «любящего» родителя временно отступила. Теперь, сидя в компании сияющей Паркинсон, мне начало казаться, что всё, что было до этого поезда, и дождя, и распределения, было не со мной. В жизни начинался новый период, и, наверное, будь я каким-нибудь неуравновешенным идиотом вроде этого Уизли, я расплылся бы в счастливой и довольной улыбке. Кстати, вышеупомянутый представитель рыжего семейства был распределён в Гриффиндор, где и сидел с довольной миной. Выродок.

Интересно-интересно, куда же попадёт наш прославленный герой? Рассудив, что обладатели физиономий, сидящие со мной за одним столом, ещё успеют намозолить мне глаза, я сосредоточился на церемонии распределения. Поттер вышел из толпы на негнущихся ногах (это было видно даже отсюда) и хлопнулся на табурет, ожидая своей участи. Я мысленно взвыл: «Хаффлпафф, Хаффлпафф! Мерлин, ну пожалуйста! Не для себя ведь прошу!!!» Но Мерлин, как, впрочем, и прежде, остался глух к моим молитвам, и я снова уставился на очкарика, который, судя по всему, не спешил распределяться куда бы то ни было. Секунда, вторая, третья… Перед моим мысленным взором мелькали картинки одна лучше другой: отчисление героя, магические способности уровня гораздо ниже среднего, или… у меня даже дух захватило от перспективы Поттера в Слизерине. Хотя нет, так было бы даже неинтересно. Месть потеряла бы свой смысл! А Шляпа всё не выносила свой вердикт — я заметил, как рваные края её «рта» шевелились… советуясь с ним?.. Впрочем, присмотреться я не успел.
- Гриффиндор! — И лохматая ошибка природы направилась к красно-золотому столу, радостно улыбаясь. Было бы чему! Факультет глупцов и храбрецов (учитывая то, что лично мне разница видится очень призрачной) может гордиться «ценным» приобретением.

Я перевёл взгляд на всё-таки собравшихся за одним столом Панси, Блеза, Винсента и Грегори, на лицах которых ясно читалось облегчение. Помимо них за слизеринский стол сели Дафна Гринграсс, Теодор Нотт и несколько полукровок, которых я видел впервые. Никто из них не вслушивался в напутственную речь директора, переглядываясь, пряча радостные улыбки и осторожно осматриваясь. Впрочем, надо отдать честь Дамблдору, тот не стал с ней затягивать, и праздничный ужин начался в буквальном смысле по мановению руки.

Вот уж не знаю, как на других факультетах, но в Слизерине существует чёткая иерархия, и студент занимает место за столом в зависимости от положения среди остальных. Традиционно «король и королева» факультета сидят во главе, рядом с ними — преданная свита, находящаяся в курсе всех дел (обычно это полукровки «с мозгами»). Дальше уже шавки, готовые сдать при первой возможности — таких, как они, держат в качестве исполнителей грязной или рутинной работы, не подпуская близко. Несмотря на это, они амбициозны и часто берут на себя слишком много. Чтобы не сорвались с цепи, их разбавляют «телохранителями». Младшие курсы сидят на краю скамейки, не вникая особо в факультетские дрязги.

Из размышлений меня вывел негромкий, почти неслышный в общей неразберихе звон чего-то металлического. Я поднял голову, чтобы поинтересоваться, какому гению пришло в голову музицировать на столовом серебре, и чуть было не заорал от неожиданности — рядом со мной висел полупрозрачный мужской силуэт. Он учтиво склонил голову и негромко поинтересовался:
- Юный Малфой, не так ли? Я узнал вас, Драко — вы очень похожи на своего отца. — Выслушав этот сомнительный комплимент, я приподнял брови, демонстрируя вежливое удивление.
- Верно. А вы…
- Кровавый Барон, призрак факультета Слизерин. — Он отвесил мне церемонный поклон и медленно и степенно полетел вдоль стола, кивая знакомым и обмениваясь с ними короткими репликами. Проводя привидение взглядом, я повернулся поздравить Паркинсон с успешным поступлением и «сбычей мечт», на что она отреагировала резким кивком и неуверенной, почти незаметной улыбкой. Может, я покажусь кому-то шовинистом, но я думаю, что девчонкам не место здесь. Они слишком эмоциональны для этого Дома. Впрочем, из каждого правила существуют исключения — именно они и попадают сюда.

От преподавательского стола отделилась чёрная тень и метнулась к нашему столу — Снейп, как и остальные деканы, должен был раздать расписания старостам. Я еле удержался от того, чтобы не закатить глаза — вряд ли это добавило бы главе Слизерина благодушия, которое и так было у него в дефиците.

Я продолжал осторожно озираться вокруг, наблюдая за столом преподавателей, во главе которого восседал директор и оглядывал зал с тем же видом, с каким, должно быть, мессия или пророк смотрит на свою паству. Я даже мысленно посочувствовал гриффиндорцам (что было для меня совершенно нехарактерно), которые являлись первыми жертвами интриг Дамблдора. Но стоило мне перевести взгляд на стол Рейвенкло, как кто-то отвесил мне подзатыльник. Несмотря на то, что этим «кем-то» вполне мог оказаться и старшекурсник, которому с астрономической башни плевать было на малфоевского щенка, я медленно поднял глаза на того, кто осмелился. Судя по выражениям лиц Панси и Блеза, это были очень злые глаза.
- Э, э, поспокойней, Малфой! — Староста Слизерина едва сдерживал ухмылку. - Это всего лишь твоё расписание, - он помахал свитком, как флагом, - и я собирался попросить тебя ознакомить с ним первый курс, - закончил он так торжественно, что злость постепенно улеглась.
- Ладно, давай его сюда. — С тяжёлым вздохом я развернул свиток. Та-ак… Зелья, травология, трансфигурация… Ничего особо сложного или нудного пока не предвиделось, и свиток был не менее торжественно передан Паркинсон.

А тем временем праздничный ужин подходил к концу - ученики четвёртых-седьмых курсов начали вставать со своих мест и, усиленно имитируя занятость, деловитость и заинтересованность, разбредаться по своим гостиным. Насколько я знаю, старосты должны провожать первокурсников к их гостиным, но, глядя на довольную физиономию Мэтью, я очень сомневался, что тот вообще помнит, где находится. Голова слизеринского старосты практически лежала на груди его новоприобретённой пассии, рука соскользнула с её плеча на талию - в общем, вы понимаете, почему я перевёл взор на его «коллегу». Мэл, невысокая, темноволосая девица с тяжёлыми веками и большим ртом производила бы гнетущее впечатление, если бы не живой взгляд светло-зелёных глаз. Она была знаменита своей мстительностью и полным отсутствием личной жизни, откуда я сделал вывод, что именно она и поведёт нас в подземелья, в который раз отдуваясь за безалаберного Мэтта. Мэл пару минут безуспешно буравила его взглядом, но осознав, что, скорее, Дракучая Ива осознает свои грехи, чем тот оторвётся от хаффлпаффской шлюшки, поднялась со своего места, привлекая внимание.
- Первокурсники, за мной. — Гринграсс и Паркинсон не удостоили её и взглядом, обсуждая какой-то животрепещущий вопрос, Кребб и Гойл продолжали есть так, как будто им сообщили, что завтра апокалипсис, а я был слишком занят, наблюдая за реакцией остальных. - Те несчастные, которые сейчас не уделят мне толику своего драгоценного внимания, эту ночь проведут вне слизеринской гостиной. Меня не волнует, где. - В голосе слизеринки настолько явно проявились яростно-ледяные нотки, что мы изумлённо уставились на неё. Довольная реакцией, та кивнула. - За мной.

В подземелья мы спускались по узкой винтовой лестнице, на которой едва смогли разминуться мы с Блезом. Лестница была отделана серым, чёрным и зелёным мрамором и выглядела внушительно, если не сказать мрачно. Сами подземелья представляли собой огромное количество лабиринтообразных коридоров и широких комнат с бесчисленными колоннами и бесконечно высокими потолками. За неимением окон стены украшали фрески и лепнины с традиционной тематикой Салазара - змеи, серебро и вода. Вход в гостиную представлял собой стену из дикого камня, расколотую на две части и увитую плющом (не удивлюсь, если ядовитым). Подойдя к этой стене, Мэл сказала всего два слова:
- Cloaca maxima.

Проход открылся с негромким звуком трущегося друг о друга камня, и я шагнул в гостиную, удивляясь меткости подобранного пароля и странному чувству юмора слизеринских старост.

Началось моё обучение в Хогвартсе с традиционной попойки, которую устраивали семикурсники — как учебный год начнёшь, так и проведёшь — они говорили… Что-то в этом духе (правда, я так и не понял, почему им всем так хочется начать год с похмельными лицами и синяками под глазами, но это уже детали). В любом случае, после двадцати минут, проведённых с бокалом белого полусухого, идея «приветственной вечеринки» перестала казаться мне настолько уж плохой. Кстати говоря, Мэтью откопал где-то в книжных завалах заклинание, напрямую связывающее бутылки с бокалами — сколько бы глотков я не делал, вина в нём не уменьшалось. Видимо, традиционной была не только сама попойка, но и спаивание «молодняка».

На следующий день я в полной мере испытал на себе действие правила «чем лучше было вчера, тем хуже будет завтра» - я был невыспавшимся, злым и помятым. Слава Мерлину, я пил мало, предпочитая наблюдать за совершенно пьяными Блезом и Панси — дикое зрелище, кстати. Что до Кребба с Гойлом, то эти гориллы по каким-то загадочным причинам совершенно неподвержены действию алкоголя.

Короче, как я уже сказал, настроение моё упало до невообразимо низкого уровня и поднялось только на алхимии. Слушая низкий баритон крёстного, я в который раз поблагодарил богов за то, что трансфигурация подошла к концу, и сегодня мой слух больше не будет резать визгливый голос гриффиндорской жерди. На той же алхимии Поттер показал себя полным, абсолютнейшим нулём, что вызвало несколько сочувствующих взглядов гриффинорцев и много, очень много слизеринских ухмылок. Очкарик краснел, смотрел на Снейпа удивлённо, не понимая, чем вызвано столь пристальное внимание к его скромной персоне, но говорил твёрдо и почти упрямо. Если бы он не отверг мою дружбу, я бы посоветовал ему привыкать к тому, что жизнь Мальчика-который-выжил будет рассматриваться под микроскопом, но он предпочёл подобострастное заискивание Уизли взаимовыгодному сотрудничеству со мной. Что ж, пожалуй, это именно то, чего он достоин — зависть, кое-как замаскированная под дружбу.

Хогвартскую жизнь нельзя было назвать оживлённой — монотонные, одинаковые дни полетели, как жёлтые листья с Дракучей ивы. Минуты, часы и секунды просачивались сквозь пальцы, шурша, как страницы старых библиотечных манускриптов. Стыдно признаться, но даже меня утомило постоянное сидение за партами, осточертевшими ещё в сентябре первого курса. Будни были до безобразия похожими один на другой — я мог в точности описать один из них и он был близнецом предыдущего. Мы с Блезом просиживали вечера в библиотеке, сочиняя бесчисленные эссе по трансфигурации не только для себя, но и для Кребба с Гойлом — два дебила совершенно не могли осилить превращение спички в иголку. Конечно, мог возникнуть вопрос: а какого, собственно, чёрта? Всё просто — старосты Слизерина провели воспитательную беседу, согласно которой при потере минимального количества баллов Домом отдуваться за первокурсников будем мы с Блезом (как самые сознательные и хамоватые). Вы знаете, перспектива написания эссе меня вдохновляет гораздо больше, чем чистка туалетов и прочая грязная работа. Забини, как ни странно, думал точно так же, именно поэтому мы с ним соревновались в сочинении наиболее правдоподобных образцов малой прозы «авторства» Винсента и Грегори.

Рутина разбавлялась перепалками с Поттером и компанией, которую составляли рыжий дурак и смутно напоминающая бобра заучка. Наблюдать за их реакцией на оскорбления… назовём это конструктивной критикой — одно удовольствие: Грейнджер поджимала губы, явно подражая Макгонагал, Поттер краснел от злости, а рыжий бледнел, отчего у него пропадали веснушки, и лез «засветить Малфою по морде». Правда, его мечтам не суждено было осуществиться: Кребб и Гойл, в конце концов, были гораздо внушительнее долговязого гриффиндорского выродка.

О, к Поттеру у меня было совершенно иное отношение. Впечатления наслаивались друг на друга, как алкоголь в цветных коктейлях, к которым Нарцисса пристрастилась втайне от Люциуса. Сначала — брезгливая симпатия, напоминающая жалость; после — ярость и пришедшая ей на смену неприязнь. И снова брезгливость — окружить себя такими, как грязнокровка и Уизли… Наверное, для этого нужно совсем не разбираться в людях. Ненависть вспыхнула немного позже, как раз после того, как он получил своё место в команде. И ладно бы его пропихнула туда старая кошка в качестве живого талисмана — нет, мерзавец определённо был хорош! Поттер словно родился на метле, но скорее я две недели буду таскать за Грейнджер её талмуды, чем скажу об этом вслух. В общем, я мог теперь с чистой совестью назвать его своим врагом, и как любой приличный человек (я на это надеюсь!), я просто обязан был сделать его жизнь как можно невыносимее. Но, как вы понимаете, мелкие пакости — просто не мой масштаб, так что я решил не высовываться до того времени, пока судьба сама не подбросит мне шанс отыграться. И такой шанс действительно представился, правда, уже в конце года. До этого мне приходилось довольствоваться вполне себе конструктивной критикой, смело выкрикнутой в адрес Поттера из-за спин Винса и Грегори.

В тот майский день Макгонагал была особо придирчива к представителям змеиного факультета, так что на нашем курсе под удар попали мои гориллообразные друзья, а по совместительству — малфоевские вассалы (нет, я чувствую себя покрытым вековой пылью, произнося это!). Так что их завтрашнее задание по чарам снова легло на мои плечи. Направляясь в свою гостиную, я услышал звонкий, режущий слух голос Грейнджер, доказывающий кому-то, что этот шаг слишком необдуманный и не стоит так рисковать. Ответ я не услышал, но разобрал, что голос был поттеровский, причём достаточно взволнованный. Из всего этого следовало, что троица (не сомневаюсь, что Уизли крутится где-то поблизости) затевает какую-то авантюру. Их шаги приближались, и я, перехватив поудобнее пару свитков, которые нёс, юркнул в нишу за статую, посвящённую очередному великому волшебнику. Дождавшись, пока шуршание мантий и стук шагов стихнут в отдалении, я, стараясь не производить сильного шума, проследовал за ними.

Троица вышла из замка, направляясь, кажется, в сторону Запретного леса (неправильное название, определённо — всё запретное притягивает «искателей приключений» вроде этих троих). Я пошёл следом, ступая тихо и глядя под ноги — одна сухая ветка могла сорвать мне всё. Периодически до меня доносились обрывки разговора — что-то о философском камне и каком-то Пушке. Отбросив лишнее, я сосредоточился на камне, стараясь вспомнить хоть что-нибудь. Ведь я читал об этом, не мог не читать! Отдельным драгоценным камням и их свойствам посвящены целые книги. Но кроме того, что этот камень было до невозможности трудно найти, купить или даже украсть, и он мог дать владельцу бессмертие, ничего не вспоминалось. Плюнув на это, я подбежал к тому куску стекла, который заменял полувеликану окно, и стал наблюдать. Поттер, Уизли и Грейнджер несколькими минутами раньше вошли туда и о чём-то говорили с хозяином хижины. Глядя на насупленные брови грязнокровки и решительное выражение лица Поттера, можно было сказать, что Хагрид (или как его там?) обречён рассказать им всё, что знает. Я собрался было по-тихому уйти и рассказать о том, кого и где видел, их декану, как вдруг рыжая голова повернулась в сторону моего окошка, и её обладатель издал изумлённый возглас (хотя нет, в исполнении Уизли это больше походило на вопль). И в мой план срочно пришлось вносить коррективы. Чёрт бы побрал этого урода! Вместо того, чтобы тихо-спокойно идти к Макгонагал, мне пришлось бежать, приподнимая полы мантии, как даме восемнадцатого века — подол платья с кринолинами.

То, что было дальше, запомнилось мне очень смутно. Старая жердь сняла огромное количество баллов со своего факультета (правда, досталось и Слизерину), и назначила нам совместную(!) отработку, препоручив всё тому же полувеликану. Потом для меня события сложились в картину сумасшедшего художника-импрессиониста: темнота, громады деревьев Запретного леса и серебряная кровь… Везде кровь. Её тяжёлый, удушливо-сладкий запах преследовала меня даже после того, как я бросил Поттера одного, малодушно сбежав. Я не помнил ни того, как я оказался в подземельях, ни того, что сердце моё колотилось, как у загнанного зайца. В мозгу билась только одна мысль: забыть, забыть, забыть… Я повторял это, как душевнобольной, не в состоянии сказать ни слова.

Позже инцидент действительно забылся, уступив место более свежим воспоминаниям и событиям. Время зализывало раны, несло новые впечатления и меняло нас помимо воли. Поттер, однако, всё так же оставался невысоким лохматым очкариком, Уизли рос в плечах от курса к курсу, а на Грейнджер по-прежнему было страшно смотреть. Детскую обиду, отвращение и презрение мы принимали за ненависть, осыпая друг друга оскорблениями и ругательствами и пополняя свой словарный запас. К четвёртому курсу наша вражда стала просто притчей во языцех. Золотое трио и Слизеринский принц со своей свитой — услышав, что однокурсники дали нам такие наименования, я даже погордился немного. Впрочем, не могу сказать, что они - это самое трио - занимали очень большое место в моей жизни. Они, скорее, были настолько же постоянным составляющим моей учёбы, как история магии, на которой все спали с открытыми глазами (этот навык ученики Хогвартса обычно приобретают в первые два года обучения), или же алхимия, которая для меня была отдушиной скучной жизни в закрытой школе.

Надо сказать, что Поттер был просто кладезью неприятностей и ходячим несчастьем. Истории, в которые влипал очкарик, прикрывались директором, но мы, слизеринцы, всё равно были более-менее в курсе событий, о которых спустя много лет будет всё так же нудно рассказывать профессор Биннс на уроках истории. Чего только стоят василиск и неразбериха с «наследником Слизерина» на втором курсе. Или мой дражайший дядя, сбежавший из Азкабана — на третьем. Предатель крови, ушедший из семьи и доводивший почтенную Вальпургу до нервных срывов и неконтролируемых приступов бешенства. Я не углублялся в эту историю, но не могу осуждать его — характер блэковской матушки был действительно не самым лёгким.

В общем, вы понимаете, к чему я веду. Поттер был ошибкой природы, лохматой занозой в заднице, которая не давала мне покоя. Как только мне на глаза попадалась вечно растрёпанная макушка обладателя молнии на лбу, меня охватывало настолько дикое раздражение, что я, наверное, зарычал бы, если бы не сдерживался. Мерлин и Моргана! Меня бесило в нём абсолютно всё, но в первую очередь, его вечная свита — Уизел и грязнокровка, следующие за ним повсюду; братья Криви, которые смотрели на него с бесконечным обожанием; Уизлетта, давно, и, судя по всему, безнадёжно втрескавшаяся в Поттера. Наверное, отец всё же был прав насчёт крови: фамильное безумие Блэков застилало мне глаза. В такие моменты мне хотелось прижать Поттера к стенке и зубами вцепиться ему в горло. Вцепиться, и не отпускать, пока не почувствую кровь на своих губах, не почувствую, как она хлещет горячим фонтаном, стекает вниз, и вниз… пока жизнь не уйдёт из чужого тела.

После таких приступов (я просто не могу подобрать этому другое наименование) я чувствовал к себе настолько сильное отвращение, что не мог порой сдержать слёз. Слава Мерлину, это случалось всё реже и реже по мере того, как четвёртый курс подходил к концу, и приближалось моё пятнадцатилетие. Контролировать себя выходило всё лучше и лучше.

Всё шло своим чередом.

Мой мир начал рушиться в начале пятого курса. Я имею в виду то самое-самое начало, когда от школы и очередного учебного года отделяли незабвенные Кинг-кросс и Хогвартс-экспресс, куда я пришёл в растрёпанных чувствах. Но для того, чтобы вы поняли, в чём же, собственно, дело, нужно рассказать о событиях месячной давности.

Летние каникулы я проводил, как и полагалось наследнику рода, в Малфой-меноре. К тому времени я уже научился более-менее качественно развешивать лапшу на аристократические уши моих дражайших родителей, и поэтому распоряжался теперь как поместьем, так и эльфами, существенно распустившимися за то время, пока они были у меня в подчинении. Ни мать, месяцами пропадавшая в «приличном обществе», ни отец, с головой погрузившийся в работу и политические интриги, не могли мне в том помешать. Мой пятнадцатый День рождения прошёл достаточно бурно — общество Забини, Паркинсон и Гринграсс по определению не могло быть скучным, а присовокупив сюда пару бутылок коллекционного Бастардо, можно было с уверенностью сказать, что мой день начинался после обеда и заканчивался около шести утра.

Но всё рано или поздно надоедает. Меня стал раздражать тот факт, что эта троица привыкла к тому, что у них всегда есть место, где можно собраться, выпить и пожаловаться друг другу на жизнь (Поттера, ПМС — нужное подчеркнуть). Тем более что ни Люциус, ни Нарцисса даже не подозревали о том вертепе, что стихийно образовался в левом крыле замка. Через пару недель после начала празднования моего рождения я сообщил Блезу, как главному зачинщику, что в этом году я твёрдо намерен стяжать лавры Грейнджер, поэтому деликатно попросил его очистить помещение. Выслушав проникновенный лепет Забини о дружбе, понимании и солидарности, я согласно покивал и порекомендовал обратиться в Гриффиндор, после чего выставил его за дверь в компании пятидесяти моих лучших друзей, из которых мне была знакома хорошо, если половина. Разумеется, насчёт Грейнджер я переборщил, но зато утвердился в наличии у меня недюжинной интуиции. На следующий же день отец решил пообщаться со мной на тему взаимоотношений между полами, а проще говоря, предупредил о том, что я должен найти себе девушку. Больше всего меня возмутили даже не критерии отбора моей потенциальной пары (список длиной в пару страниц: чистокровная слизеринка, в крайнем случае, рейвенкловка, умная(!), светловолосая… и так до бесконечности — вот где я, спрашивается, найду клон своей матери?!), сколько это «должен». По-честному, я не был против, но делать то, к чему так навязчиво подталкивали, мне претило. После этого разговора в душе остались муторный, непонятно чем вызванный противный осадок и, в качестве приятного бонуса, начинающаяся депрессия.

В таком состоянии я и принялся штудировать порядком подзабытую за лето, но всё равно любимую алхимию и уже не такую любимую трансфигурацию. Теперь я пожалел, что прогнал Забини с его свитой (без сомнения, они продолжили праздник жизни в другом месте, но уже без меня) — они, возможно, помогли бы рассеять сомнения и подыскать подходящую кандидатуру. Это были первые в моей жизни каникулы, на которых мне искренне хотелось в Хогвартс — чтобы отвлечься, забив свой день уроками, квиддичем и перепалками с Поттером.

Наконец, наступил долгожданный день — день моего отъезда в школу. К сожалению, у старушки-судьбы нет чувства юмора, зато присутствуют ярко выраженные садистские наклонности, именно поэтому всё пошло прахом с самого начала. Я проспал. Проспал просто катастрофически — до аппарации оставалось всего полчаса, когда меня разбудил раздражённый голос матери, ясно высказывающий всё, что она думает о моих умственных способностях. Меня словно окатили ледяной водой — сон моментально сошёл на нет, и я заметался по комнате как ужаленный, стараясь одновременно натянуть брюки, причесаться и почистить зубы. В результате чего, запутавшись в штанинах (Мерлин, почему их так много?!) и выдрав с расчёской изрядный клок волос, я рухнул на ковёр как подкошенный, выплюнул зубную щётку и решил, что это самое ужасное утро в моей жизни. Что может быть хуже поспешных сборов? Только поспешные сборы под чутким руководством моей матушки. Если вы думаете иначе, значит, вы с ней не знакомы.

Убирая со лба отросшие за лето и так не зафиксированные заклинанием волосы, помятый и невыспавшийся наследник Малфоев произвёл фурор на старом добром Кинг-кросс. На меня, кажется, уставились все присутствующие на вокзале. В любом другом случае я только порадовался бы такой популярности моей персоны, но не теперь. Теперь я только вздёрнул подбородок повыше и подошёл к Панси, стоявшей неподалёку. Она окинула меня полувопросительным — полунасмешливым взглядом поинтересовалась:
- Салазар великий, у тебя определённо выдалась бурная ночь. И кто она? — Я решил подыграть ей, заодно донося сию информацию до сведения всего вокзала. Им, в конце концов, совсем необязательно знать, что прошлой ночью я всего лишь дописывал доклад Флитвику о чарах невидимости.
- Тебе совсем не обязательно знать это, Панси. Но насчёт бурной ночи ты права — чувствую себя разбитым. — Лучшая ложь — полуправда, а в этом я ничуть не соврал, подкрепив своё утверждение зевком и быстрым движением откинув волосы со лба. Но я заметил, что слизеринка меня не слушает, уставившись во все глаза на что-то за моей спиной.
- Панси! Э-эй! Паркинсон, что, чёрт возьми, так привлекло твоё внимание?! — Отчаявшись вернуть её в реальный мир, я обернулся…

Дорогие читатели! Прошу вас оставлять отзывы и кидать тапки, если найдёте нестыковки или корявости.
P.S. если после последнего обновления прошло больше двух дней, а проды ещё нет, то я настоятельно прошу по-дружески пинать под зад вконец обленившегося автора. Вроде всё)
Ваша Шерер!

Я обернулся и застыл в изумлении: Поттер?! Всего лишь Поттер? Я недоверчиво поглядел на Панси, пожирающую глазами моего заклятого врага, на самого Поттера, со всех сторон облеплённого Уизли, и пришёл к выводу, что мир сошёл с ума. Ну или Панси. Не стоит даже говорить о том, что я с радостью предпочёл бы второй вариант, но это явно был не мой день. Определённо не мой. Это подтвердил и Забини, пришедший минутой позже и с точно таким же выражением немого восхищения взиравший на ошибку природы. Оглядевшись вокруг, я понял, что эта болезнь быстро распространяется (оставалось понадеяться, что не воздушно-капельным путём) — несколько рейвенкловок уже жеманно хихикали и хлопали ресницами, слизеринцы и гриффиндорцы проявили здесь удивительное единодушие, бросая на героя похотливые взгляды, а на хаффлпаффцев было страшно смотреть — казалось, одна поттеровская улыбка способна отправить их в нокаут. Интересно, остались ли здесь ещё мыслящие люди? И что, забодай меня гиппогриф, они нашли в этом очкарике? Ладно, бывшем очкарике - то, что Поттер снял свои кошмарные «велосипеды», ещё не значит, что его можно помещать на обложку «Ведьмополитена».

Опасаясь присоединиться к филиалу Святого Мунго, который стихийно образовался на Кинг-кросс, я кивнул Креббу с Гойлом, чтобы занялись транспортировкой Блеза и багажа, а сам потащил в купе невменяемую Паркинсон. Свободное купе, к моему сожалению, никак не хотело себя обнаруживать, поэтому пришлось прогнать двух первокурсников, которые, впрочем, прыснули оттуда при нашем с Панси появлении. Проделав совсем не такой уж солидный путь, волоча её на себе, я был взмыленным, раскрасневшимся и раздражённым до невозможности и уже подумывал посоветовать ей какую-нибудь быстродействующую диету.
- Итак, Пандора Остин Паркинсон! Я весь внимание. Не соизволишь ли ты объяснить мне своё возмутительное для слизеринки поведение?! - И почему меня не покидает ощущение, что это начало конца?
- Ты что, не видел, как изменился Поттер? Клянусь, только слепой мог этого не заметить! И насчёт моей реакции, - она оборвала ехидную реплику, готовую сорваться с моих губ, - это было всего лишь изумление! Ничего больше! - И вздёрнула нос, изображая оскорблённую невинность. Впрочем, довольно бездарно изображая. Я недоверчиво хмыкнул и пожал плечами. Её личная жизнь никогда меня не касалась, и я был бы только рад, если бы так продолжалось и дальше - моя хрупкая психика просто не выдержала бы скандальных откровений Паркинсон. Я откинулся на спинку сидения и решил выбросить происшествие на Кинг-кросс из головы. И мне это удалось… ровно на две минуты, пока к нам не вломились мои «верные оруженосцы», в просторечии же Винс и Грег. Оба бугая являли собой презабавнейшее зрелище: они глупо моргали, явно находясь в замешательстве, но не забывая изредка встряхивать за шкирку жалобно подвывающего Забини. На их простых, выразительных, как туалетная бумага, лицах читалось изумление пополам со смущением. Блез прекратил вырываться и умоляюще посмотрел на меня:
- Драко, ну скажи им, чтоб отпустили! Я же не гриффиндорец, в конце концов, чтобы меня так… унизительно… за шкирку! — Его возмущение, видимо, достигло предела, и сопротивление возобновилось с новой силой. Понаблюдав немного за развернувшейся сценой, я сделал повелительный жест рукой (Мерлин, как приятно быть наделённым властью, пусть даже над двумя туповатыми сокурсниками) и приятель, оскорблённый в лучших чувствах, уселся рядом со мной, изо всех сил демонстрируя свою обиду, которая может смыться только кровью… или бутылкой красного вина хорошей выдержки из подвалов Малфой-менора. Решив подыграть Блезу, я перевёл взгляд на Гойла, как на более сообразительного, и «грозно» вопросил:
- И зачем было так над ним издеваться? Я же сказал доставить его в купе, а не протащить по всему поезду за воротник мантии!
- А чё… эта… Если он на Поттера пялился? Мы с Винсом еле его с места сдвинули! — Гойл обратился к брату по несчастью — Кребб согласно закивал. — А ещё чемоданы, малышня под ногами - пришлось расталкивать! — Грег распалился и доказывал свою правоту с всё возрастающим вдохновением. — А этот… Уставился на лохматого урода. А всё из-за того, что он теперь на бабу похож. — Я приподнял брови, демонстрируя заинтересованность.
- Во-во! И очки снял, и патлы отпустил — и не на бабу, а на п№*%ра он теперь похож! — Винс решил вступить в дискуссию в свойственной только ему и Хагриду изящной манере.

Я лишь возвёл очи горе — и где только два дебила нахватались маггловских предрассудков? Среди волшебников давно стала традиционной бисексуальность. По крайней мере, среди чистокровных. Виной тому была вовсе не распущенность нравов (это в консервативной-то Британии!), а магия, которая текла в жилах каждого из нас. Это давало возможность найти своего дуала — противоположность, дополняющую и уравновешивающую тебя. К сожалению, магии было плевать на пол, положение в обществе и интеллект потенциального партнёра, поэтому я молил Мерлина только о том, чтобы со мной не произошло ничего подобного. Вкратце объяснив «оруженосцам» эти прописные истины, я перевёл взгляд на потупившего взор Блеза и смущённую Панси.
- Итак, господа, я надеюсь, что инцидент исчерпан. Мне глубоко плевать на то, с кем вы спите — главное, чтобы это не отражалось на репутации Дома. Всем понятно? И Мерлин, насчёт Поттера! Держите себя в руках. Кстати, я не нашёл в нём ничего такого, что было бы настолько достойным внимания. — Забини моментально перестал играть в пай-мальчика и фыркнул:
- Драко, ты никогда не отличался ни наличием хорошего вкуса, ни смелостью в общении с девушками… да и с парнями тоже. У тебя ещё не было отношений — это в пятнадцать-то лет! Ты что, хочешь с гордостью нести вымпел последнего девственника Слизерина? Так что прибереги, будь добр, до поры свои советы. — Я мог только в шоке глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег. Да от кого я это слышу?! Блез был несколько… шлюховат, скажем прямо, но я не мог не признать его правоту. Однако просвещать его на этот счёт я посчитал лишним. Мне хватило сил лишь прошипеть:
- Бунт на корабле?!
- Нет, констатация факта. — И он отвернулся, демонстрируя явную заинтересованность видами, проплывавшими в окне Хогвартс-экспресса. Как будто за четыре года там что-то изменилось.

Поттер вылетел у меня из головы.

Злиться на Блеза, когда он говорит глупости — то же самое, что обижаться на дождь за то, что он тебя намочил. То есть занятие это бесперспективное и невыгодное, поэтому я в очередной раз пообещал себе припомнить ему его тираду, чем и успокоил своё самолюбие. Сидя в карете, мы уже спокойно переговаривались и делились летними воспоминаниями. То есть делился Забини, а мы с Паркинсон завистливо вздыхали — я протирал штаны за учебниками, как последний книжный червь, а папаша Панси практически запер её на лето в поместье. Креббу и Гойлу-старшим плевать было на своих отпрысков, поэтому те провели лето, исследуя одну забегаловку за другой, о чём сообщили нам ещё в начале беседы, после чего индифферентно взирали на мир, не реагируя ни на замечания, ни на остроумные реплики Забини. Последний оказался на удивление везучим — его отец его обожал и претворял в жизнь малейшие прихоти. Матери у Блеза не было — по версии Забини-старшего, сучка сбежала на континент то ли с испанцем, то ли с итальянцем сразу же после рождения сына. Впрочем, ни сын, ни отец, кажется, об этом не жалели и получали максимальное удовольствие, развлекаясь изо всех сил и старательно прожигая жизнь.

Хогвартс встретил меня тысячами парящих свечей и пугающим ощущением того, что я вернулся домой после долгого и утомительного путешествия. Я запинал предательское чувство подальше и, нацепив фирменную ухмылочку, прошествовал к своему столу. По иронии судьбы, столы Гриффиндора и Слизерина находились рядом. Не разделённые ни рейвенкловским, что было бы предпочтительнее, ни, на худой конец, хаффлпаффским, студенты обоих Домов имели замечательную возможность переругиваться во время трапезы и портить друг другу аппетит (могу поклясться, что расстановкой занимался Дамблдор — он всё ещё не оставляет своих глупых идей о дружбе факультетов). В этом году я сел практически во главе стола, лицом к святой троице, так что у меня была прекрасная возможность рассмотреть… нет, не Поттера, а выражения лиц Уизли и Грейнджер, на которых недоверие постепенно сменялось восхищением и благоговением. Возможно, в другой день я и не упустил бы возможности проехаться по остаткам их самолюбия, но сегодня я был не в настроении. Вяло кивая на тарахтение одной из сокурсниц, я мечтал о том, чтобы пакость, гордо именующаяся тыквенным соком, превратилась в сок лимонный, ну, в крайнем случае - грейпфрутовый. Пресловутая сокурсница, близкая подруга Дафны, являла собой полную её противоположность. Она была болтлива до зелёных пикси, светлым волосам Даф противопоставляла тёмный каштан, а чистой крови первой — своего отца-маггла. Не стоит даже говорить о том, что она меня безумно раздражала. Как заноза в… ладони. Вместе с тем она была достаточно самоуверенной и мстительной, чтобы я не мог послать её… да куда угодно! Хоть к Мерлину на кулички. Прикрывая зевок золочёным кубком, я пробормотал в ответ что-то вроде: «Конечно, Салли, да, Салли…». Моргана, тогда я ещё не знал, как об этом пожалею.
- Не знала, что ты любитель мальчиков, Драко… - Ехидно пропела сучка. Я мысленно взвыл и дал себе подзатыльник за то, что расслабился и прослушал всю её тираду. Ладно, будем импровизировать.
– Что именно привело тебя к такому выводу, Синклер? Отсутствие сбивающего с ног запаха и ухоженные ногти — это, по-моему, ещё не повод записывать меня в гомосексуалисты.
- Ну как же, ты ведь согласился с тем, что Поттер стал сногсшибательно выглядеть. И то, что ты заметил это первым — разве это не говорит о том, что за вашей враждой всегда крылся какой-то подтекст? — Я убью её. Нет, правда. Попрошу у крёстного яд… а Визенгамот меня оправдает.

Я приподнял бровь, демонстрируя всем излишне заинтересованным свидетелям нашего разговора брезгливое отвращение.
- Салли, не сходи с ума. Поттер, вступивший в пубертатный период и снявший свои жуткие очки, интересует меня не больше личной жизни Хагрида. И, признаться, я удивлён той шумихой, которая вспыхнула вокруг него на этот раз. — Я мысленно себе поаплодировал — тон моего ответа был не резким и грубым, а, скорее, мягким и успокаивающим. Я бы даже сказал, обманчиво-мягким, но, слава Мерлину, Сальвадора не обладала достаточной прозорливостью или опытностью, чтобы это понять. Она побуравила меня испытывающим взглядом, на что я ответил безлико-безмятежной улыбкой. Стараясь скрыть разочарование от того, что столь феерическая сплетня как Малфой, влюблённый в Поттера, оказалась бесперспективной, слизеринка отвернулась к Дафни, внимательно наблюдавшей за нашим диалогом. Наблюдение явно велось из праздного любопытства, однако было довольно искусно скрыто за нарочито-небрежным безразличием. Я тихо хмыкнул и перевёл взгляд на директора, который собирался произнести свою речь.

Я могу по пальцам пересчитать причины, по которым я уважаю Дамблдора, тем более что их всего две. Первая заключается в том, что старик гениально владеет техникой манипуляции людьми, благо, почва у него достойная (не особо наделённые мозгами гриффиндорцы) и предостаточно времени для практики. Вторая причина не столь значительна. Можно сказать, это сущая безделица, но для меня она имеет значение. Всю жизнь я придерживался мнения, что чем короче и информативнее речь, тем более достоин уважения оратор. Старик, похоже, думал так же, поэтому после традиционного уже приветствия он сказал:
- Я не стану задерживать вас, дорогие студенты, поэтому считаю нужным лишь сообщить о том, что в этом году вместо профессора Трелони, которая вышла замуж и отказалась от своей должности, прорицания будет преподавать мисс Сьюзан Хилл, без сомнения, являющаяся квалифицированным специалистом в данной области. Должность преподавателя по Защите от Тёмных Искусств остаётся за Аластором Моуди. Старосты, проводите первокурсников до их гостиных. Желаю всем удачного начала учебного года.

Первокурсники в этом году оказались на редкость неконфликтными, покорными и восторжёнными. Паркинсон моментально встряла с предположением о том, что окончательно выжившая из ума Шляпа распределила хаффлпаффцев не на тот факультет. Я лишь пожал плечами — на молодняк и его проблемы мне было глубоко плевать.

Поднявшись из-за стола, я предложил руку Гринграсс, которая приняла её с непринуждённым высокомерием. Она взяла меня под руку и мы неторопливо прошествовали к выходу из Большого зала. Вообще-то у меня есть небольшой пунктик насчёт личного пространства — терпеть не могу, когда все, кому не лень, хлопают меня по плечу или, что ещё хуже, лезут обниматься. Но с Дафной это было на удивление естественно и не вызывало особого отторжения. Настроение было относительно неплохим, чему способствовали и мягко улыбающаяся слизеринка, и долгожданное возвращение в замок. Жизнь начала представляться чем-то феерическим и необыкновенно прекрасным, когда я услышал грубый голос Уизли - существа (я не могу назвать его человеком — это противоречит моим жизненным принципам!), посланного на землю, чтобы портить мне кровь.

Радужная картина, что до этого маячила перед моим мысленным взором, дрогнула и рассыпалась на сотни острых, звенящих осколков.

- Глядите-ка, Малфой решил сменить имидж! Обрамление из твоих маленьких тупых друзей тебе больше не к лицу и ты предпочёл им шлюшку-блондинку? А почему не Паркинсон, а, Малфой? На её фоне ты смотрелся бы лучше! — Уизли ухмыльнулся, довольный той гадостью, которую только что изрёк. Я подавил желание прикончить рыжую тварь на месте и, демонстрируя чудеса самообладания, смерил его взглядом, в котором сквозила ненависть.
- Уизли, я понимаю, что в силу отсутствия интеллекта и фантазии ты не можешь придумать ничего нового. Но есть один момент… оскорблять тех, кто просто приближен ко мне — это не по-гриффиндорски. — Я «удручённо» покачал головой. — И я имею в виду не Кребба с Гойлом. А может, тебе просто завидно? Тебе ведь остаётся только смотреть и одиноко дрочить в душе — таким как ты, даже Грейнджер побрезгует. — Я посмотрел на него со смесью жалости и отвращения, после чего перевёл взгляд на молчавшего до этого момента Мальчика-который-выжил. — Поттер, убери с дороги своего дружка.

Рыжий вспылил и пронёсся мимо, не преминув толкнуть меня плечом. Поттер только хмыкнул и последовал за ним, стараясь не сорваться на бег. Когда он отдалился на приличное расстояние, я услышал его крик, призывающий Уизела образумиться и тихо-мирно вернуться под крылышко к нему с Грейнджер. Я постоял немного, наблюдая за развернувшейся сценой, но почувствовал непривычный запах, особенно остро ощущавшийся здесь, в Хогвартсе, среди привычной сырости коридоров и сквозняков. Пахло травами, мёдом и ещё чем-то сладким. Я дышал им, стараясь запомнить… Только потом до меня дошло, что я, как кретин, стою посреди коридора, и наслаждаюсь запахом духов (или что там у него?) Поттера. Мерлин, я никогда не чувствовал себя глупее, чем сейчас. Аромат был тёплым и ненавязчивым, но слишком девчоночьим, чтобы оказаться одеколоном или мужской туалетной водой. Гель для душа? Странно, я почему-то думал, что Потти принципиально не признаёт других средств гигиены, кроме хозяйственного мыла…

Поймав себя на крамольных мыслях, я испытал острый приступ тошноты и укол чего-то, что мог бы назвать совестью, не будь твёрдо уверен в том, что от этого чувства Малфои избавились ещё много веков назад. Мерлин, избавь меня, наконец, от этих псевдоэротических кошмаров! Чтобы успокоиться и выбросить из головы гриффиндорскую шайку во главе с героем всея магического мира, я медленно выдохнул и развернулся к Дафне. Разумеется, ни оправдываться, ни, тем более, утешать её я не собирался.
- Идём.

Блез был удивительно настойчив, соблюдая вековые традиции Дома - шампанское, которое он тайком пронёс в гостиную, лилось рекой. Оно грело кровь и подстёгивало её обладателей совершать глупости того рода, которые приятно вспоминать двадцать лет спустя, сидя в мягком кресле с бокалом хорошего коньяка. К сожалению, ни к шампанскому, ни к коньяку я слабости не питаю до сих пор. Тогда я ограничился крепким кофе, в котором горечи было больше, чем требуется, и подсел к почти семейному кружку однокурсников. Слушая мягкий говор Дафни, лившийся потоком слов и ощущений, глядя на тонкие, нервные пальцы Паркинсон, сжимающие ножку бокала, на тёмно-серые глаза Тео, принадлежащие, кажется человеку вдвое, а то и втрое старше него, я чувствовал, как обрывается что-то внутри меня, подходит к концу. Может быть, моё одиночество?

Дафна, Панси, Миллисент, Тео, Блез — все они нагло заняли самую тёплую часть гостиной, с претензией на роскошь расположившись на чьей-то мягкой шкуре, лежавшей около камина. Вполне возможно, раньше её обладатель был одним из беспокойных обитателей Запретного леса и своим воем наводил ужас на младшие курсы Хаффлпафа. Я опустился на густой мех, глядя на сумасшедшую пляску огня в камине и сжимая в руках заветную чашку. Огонь — стихия Гриффиндора. Наверное, их башня напоминает пылающий костёр — много красного цвета, до вульгарности яркого, не даёт замёрзнуть, не заставляет жаться друг к другу и кутаться в холодные одеяла. Впрочем, не мне с моими вечно холодными пальцами и наглухо застёгнутыми мантиями на это жаловаться — подозреваю, что мой далёкий предок (не забавы ради, а чистой крови для!) согрешил с какой-нибудь холоднокровной магической тварью. Поэтому, в отличие от Забини — дитя лета — я не чувствовал потребности в огромном количестве одеял и морщился, когда по рукам разливалось тепло — пальцы, казалось, начинали терять чувствительность, что было, понятное дело, малоприятным.

Я уже раздумывал о том, чтобы подняться к себе, не рискуя навлечь на себя праведный гнев нашего декана, который отличался не только ужасной консервативностью, но и дурным характером, как кто-то схватил меня за руку. Удивлённо оглянувшись, я понял, что в то время, пока я поглощал свой вполне безобидный кофе, компания успела изрядно надраться и, судя по озорным искоркам в глазах Панси и лукавой ухмылке Блеза, что-то задумать. Что-то, в чём я буду принимать непосредственное участие. Что-то, что мне не понравится. Я скроил кислую мину и приподнял бровь в немом вопросе.
- Правда или вызов! — Тео перестал глупо ухмыляться, и ко мне закралось смутное подозрение, что не так уж он и пьян.
- Что, прости? Это та глупая игра, с последствиями которой можно разбираться многие месяцы спустя? Нет уж, благодарю покорно. Я очень ценю ваши тщетные попытки разнообразить мой досуг… Правда. Но не стоит так стараться. — Обведя однокурсников ехидным взглядом, я продолжил. — Мне будет, чем заняться весь этот курс и без заданий вроде «соблазнить Лонгботтома». Тем более что рвотный рефлекс ещё никто не отменял…
- Ха-ха, Драко, очень смешно. Мы все оценили твой искромётный юмор, - меня, успевшего уже подняться на ноги, резко дёрнули вниз, отчего я неловко приземлился на пятую точку и попытался испепелить Нотта взглядом, - но ты играешь, и это не обсуждается.

Подавив в зародыше желание обиженно надуть губы и растирая запястье, на котором стопроцентно останутся неэстетичные синяки, я заявил, что если бы действительно не хотел играть, меня не смогли бы заставить и под Империо. Все согласно покивали и, пряча усмешки, (ну никакой слизеринской солидарности!) взяли пустую бутылку из-под шампанского.

Утро следующего дня встретило меня ужасной головной болью и чувством стыда перед кем-то, чей светлый образ память воспроизводить отказывалась. Не могу сказать, что меня это расстраивало - смутные картинки вчерашнего веселья всё ещё толпились где-то на границе сознания и не приносили облегчения. Вспоминалось, что я сидел у кого-то на коленях и пил с загадочным «кем-то» на брудершафт, вспоминались чьи-то руки на спине и немного ниже… Оставалось лишь понадеяться, что меня обесчестил не Забини - мерзавец даже месяц спустя будет светиться, как начищенный галеон и хихикать, завидев мою бледную физиономию. С горьким стоном я попытался придать бренному телу вертикальное положение, что удалось мне только с третьей попытки. С радостью я обнаружил, что ничего, кроме головы, не болело, впрочем, мне хватило и этого. Не рискуя откидываться обратно на подушки, я покосился на часы и громко и нецензурно выругался. На то было несколько достаточно веских причин. Во-первых, я был голоден как оборотень после превращения, а завтрак уже заканчивался, во-вторых, антипохмельное зелье среди моих вещей отсутствовало и, наконец, в-третьих, потому, что до начала трансфигурации оставалось всего полчаса, за которые привести себя в порядок и добраться до класса не представлялось возможным. Я уже всерьёз размышлял над перспективой сказаться невинным агнцем и «подлечиться» в больничном крыле, как дверь в спальню распахнулась настежь. В проёме обнаружилась подозрительно сияющая, с иголочки одетая Гринграсс со склянкой зелья в руках, которое и было вручено страдающему мне.
- Дафни, ты ангел! - Я выпалил, испытывая острый приступ любви ко всему миру и припадая к горлышку бутылки. Впрочем, приступ прошёл моментально, как только я почувствовал вкус «лекарства». - Что это за гадость?!
- А что ты хотел, дорогой? Клубники и благовоний? - Слизеринка вальяжно облокотилась о дверной косяк. - Варилось всё это наспех. К тому же не ты один стал жертвой вчерашнего шампанского. Честно говоря, мне антипохмелин и не нужен был - я-то меру знаю, просто не все терпят как ты, молча заламывая бровки. Нотта, видишь ли, самообладание подвело - он явился ко мне и стал требовать облегчить его страдания. А я девушка хрупкая, с тонкой душевной организацией. У меня, может, вообще аллергия на крики! Поэтому после небольшой воспитательной беседы тональность разговора сменилась на более для меня приемлемую. Я со скотиной не разговариваю. - Она передёрнула плечами.

Я только хмыкнул, поняв, что «хрупкая девушка» определённо извлекла свою выгоду из спасения однокурсников.
- И сколько я тебе должен? - Хорошенькое личико сокурсницы скривилось, выражая крайнюю степень презрения.
- Фи. Деньги - это так пошло и вульгарно! Тем более, я не испытываю финансовых затруднений, ты же знаешь, - проворковала она. - А вот желание… Да, пожалуй! Я хочу, чтобы ты выполнил за меня мой вчерашний вызов. Ты ведь помнишь, что я должна была сделать? - Вкрадчиво поинтересовалась Гринграсс. Она говорила так искренне и артистично, что я не сомневался - монолог продуман и отрепетирован. Ко мне закралось дурное предчувствие. Вчерашний вечер был словно в тумане - к вящему стыду своему, я не помнил ничего из того, что вытворял сам, не говоря уже об остальных. Поэтому мне оставалось лишь сделать невинное лицо и попросить ввести меня в курс дела, пока я буду упаковывать свои бренные телеса в форменную мантию. Нет, мне категорически не нравится её улыбочка…

- Как скажешь, милый. Так вот… мне не повезло уже в конце, когда бутылку крутил Блез. Как ты понимаешь, наслушавшись откровений сглупившей Панси, я выбрала «вызов» - решила не попадаться на крючок Забини, который, несмотря на своё легкомысленное отношение к жизни, видит всех насквозь. И после очень об этом пожалела. Несмотря на свою проницательность, Блез отличается плохой фантазией, и «вызов» придумывали коллективно. Не последнюю, кстати, роль в этом сыграл и ты, Драко. Идейный вдохновитель, тоже мне… - Дафна фыркнула.
- Ближе к делу, пожалуйста.
- Отлично. - Она резко выдохнула. - Я должна соблазнить кого-нибудь из Золотого трио. Из мужской его половины, естественно. - Мне показалось, я ослышался.
- Что, прости?
- Какое слово из тех, что я произнесла, трудно для твоего понимания? - Ехидно поинтересовалась Гринграсс.
- Мне надо переспать с Грейнджер… Убейте меня.
- Нет, Малфой. Не с Грейнджер. Уизли или Поттер - выбирай, на твой вкус! Задание звучало именно так. - Она откровенно наслаждалась моей беспомощностью.
- А какого Мерлина я вообще должен выполнять это? Для того чтобы заставить меня, тебе нужно согласие всех, кто…
- Оно у меня уже есть. - Дафни ухмыльнулась. - Все - Блез, Тео, Панси, Милли - все считают, что в этом нет ничего невозможного, да и «Драко не помешает развлечься». - Она передразнила кого-то из них. - К тому же ты не выполнил свой вызов, который достался тебе от Забини. Так что все формальности соблюдены, и теперь ты сделаешь то, о чём я тебе говорю… Или лишишься своей магии на месяц.
- Это сумасшествие… Нет, я отказываюсь принимать в этом участие! Постой. Магии?!
- Неужели ты думал, что мы не наложили никаких заклинаний, ограничивающих способность слизеринцев выпутываться из подобных ситуаций? Правда, как видишь, я всё же нашла лазейку. - Сообщила она доверительно и развела руками. - Кстати, Макгонагал была так добра, что отпустила меня с урока ввиду плохого самочувствия. А тебе тоже плохо, Драко?

С начала урока прошло уже двадцать минут.

Я опаздывал, я катастрофически опаздывал! Причём не на алхимию, где крёстный, сцепив зубы, промолчал бы - Макгонагал, в отличие от Снейпа, была безжалостна к слизеринцам. Схватив сумку, я выбежал из подземелий, сопровождаемый мелодичным смехом Гринграсс, который ещё добрых пять минут стоял в голове и звенел внутри пустой черепной коробки - только идиот мог так влипнуть. Не просто влипнуть - завязнуть по уши!

Я нёсся к кабинету трансфигурации, наплевав и на малфоевский кодекс, предписывающий ходить чинно, с высоко поднятой головой, и на то, что я, в конце концов, уже не второкурсник, которым беготня по коридорам простительна. Ругая на чём свет стоит свою глупость, вчерашнюю попойку и «очаровательное своеобразие» лестниц Гриффиндорской башни, которые никак не хотели двигаться быстрее, я наконец остановился перед искомым классом и, переведя дух, вошёл. Желание проскользнуть в кабинет незамеченным так и осталось просто желанием, без малейшего намёка на его осуществление — в тот в высшей степени дурацкий день всё было против меня. Дверь, которая по обыкновению была хорошо смазанной и бесшумной, заскрипела голосом старой сплетницы и оглушительно хлопнула за моей спиной, и я снова оказался в центре внимания. Десятки ехидных, торжествующих и откровенно злорадствующих, как у Уизли, взглядов пригвоздило меня к полу. Я подавил желание нервно ухмыльнуться в ответ и стал ждать реакции гриффиндорского декана. И куда только девается ваше хвалёное благородство, профессор Макгонагал, когда речь заходит о Слизерине?

- Мистер Малфой, не могли бы вы объяснить нам причину вашего опоздания? — Старая кошка поджала губы, а её голос стал жёстким, как подошва. Я постарался максимально вежливо улыбнуться, следя за тем, чтобы улыбка не переросла в судорожную гримасу - сейчас мне было не до конфликтов с кем бы то ни было.
- Простите, профессор. Меня задержал наш декан - это насчёт моей курсовой. Исследования в области усовершенствования зелий из разряда эмпатических, приворотных и подчиняющих волю. - Я знающим тоном изрёк свежепридуманную чепуху. Стерильный голос, бесстрастный взгляд - кое-чему я всё же научился у Люциуса. В любом случае, для меня это было гораздо более полезно, чем умение превращаться в кресло.
- Я надеюсь, этого больше не повторится. Вы можете сесть. - Это скорее походило на общение призёров в номинации «самая кислая мина», а не на диалог студента с преподавателем.

Задрав нос, я гордо прошествовал мимо Забини с Паркинсон и уселся за единственно свободную - последнюю - парту. Судя по всему, я пропустил вдохновенную напутственную речь, призывавшую студентов учиться, учиться и учиться, так как пока я составлял художественную композицию, известную любому школьнику (книга-перо-конспекты-умный вид), Макгонагал начала повторение прошлогодней темы, которую я, кстати говоря, сдал со скрипом. Не имея ни малейшего желания вникать в суть изменений, происходящих со стулом во время его трансформации, я обвёл класс нарочито скучающим взглядом в поисках Мальчика-который-выжил-на-мою-голову. Взгляд моментально споткнулся о рыжую уизлевскую макушку и растрёпанную паклю на голове Грейнджер, но звезду магического мира я поблизости не обнаружил.

Как отражение моих мыслей, в дверь послышался робкий стук, после чего, не дождавшись реакции Макгонагал, увлечённо выписывавшей на доске бесконечные трансфигурационные константы, в класс тихо проскользнул Поттер. Я чуть было не взвыл от обиды — чёртова дверь даже не скрипнула, закрываясь за гриффиндорцем. Тот в замешательстве оглядел кабинет, явно выискивая свободные парты, но, придя к неутешительному выводу, что придётся либо стоять возле стеночки, либо сидеть с Малфоем, так же тихо уселся на место рядом со мной. Впрочем, не могу сказать, что его лицо светилось счастьем от осознания этого факта.

Переспать с Поттером? Убейте меня… нежно. Хотя кто знает, чем обернётся для меня эта чёртова игра? На данный момент нельзя просчитать все варианты, но есть вероятность, что мне всё же придётся постигнуть азы такой великой науки, как соблазнение. На первый взгляд могло бы показаться, что мне глубоко плевать на всё это… Но поверьте, лишиться девственности с Золотым мальчиком — это совсем не то, о чём я грезил тёмными ночами. Не то чтобы у меня не было возможности переспать с кем-нибудь — Панси, кажется, совсем не против, да и старшекурсники улыбаются мне слишком заигрывающе, чтобы я мог поверить, что у них каждый день настолько хорошее настроение… Не знаю, в чём моя проблема. Скорее всего, я слишком эгоистичен и нетерпим для того, чтобы рядом постоянно кто-то находился. Естественно, слезливые сцены и капанье на мозги прилагается — это самый небольшой минус стабильных и постоянных отношений.

Вынырнув из невесёлых мыслей, я с раздражением уставился на потенциальную жертву слизеринского заговора. Жертва не выказывала энтузиазма, находясь под моим пристальным взглядом, моментально заёрзав на стуле и неловко ткнув меня острым локтём, словно в доказательство своей никуда не девшейся неуклюжести. Присмотревшись к нему сейчас, я мог сказать, что Потти в самом деле стал выглядеть лучше — не будь он таким встрёпанным, его образ можно было бы назвать «романтичным красавцем». Хотя в моём понимании он был скорее смазливым, чем красивым. Красота — это тяжёлые, чётко очерченные скулы и гладкая кожа, как у Милли, это крупные светлые локоны и кукольные глаза, как у Браун. На худой конец, это плавно-мужественные черты лица, как у Диггори — этого хаффлпаффского придурка. Нет, заострённый, словно нарисованный простым карандашом профиль моего врага, его вечно лохматые волосы и худые, тонкие запястья не вписывались в мои понятия красоты. Наверное, все эти годы я обращал на него слишком мало внимания, а может, просто не смотрел на него так. Впрочем, это было неважно. Сейчас мне не верилось, что рядом сидит Мальчик-который-выжил, победитель Тёмного Лорда и обладатель дурацкого шрама на лбу. Спаситель, как пафосно называли его почтенные ведьмы бальзаковского возраста, должен был быть крупнее, больше, увереннее — он должен внушать спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А Поттер… Поттер был тонким, изломанным, как грифель карандаша, который неоднократно роняли со стола. Он был… ветреным. Этот ветер путался в его волосах и сквозил в каждом движении. Описывать человека словами невероятно трудно — всё равно, что попытаться нарисовать чей-нибудь портрет пальцем.

Тем временем гриффиндорец заметил пристальное внимание к своей персоне, и не преминул раздражённо поинтересоваться:
- Какого Мерлина ты на меня пялишься, Малфой? — Вспомнив, что мне ещё предстоит соблазнять этого кретина, я ответил максимально вежливо.
- Размышляю над жизненной несправедливостью, - что, кстати, было почти правдой. — И высказыванием «дуракам везёт». Знаком с подобным?
- Это был тонкий намёк?
- Нет, Поттер, это было практически тыканье пальцем. Догадайся, на кого. — Указанный субъект только фыркнул.
- Просвети же меня, Малфой, в чём мне…
- Мистер Поттер, мистер Малфой! — возмущённый голос Макгонагал разнёсся по классу. — Вот уж от кого не ожидала болтовни на уроках, так это от вас! — Она поджала губы и с осуждением посмотрела в нашу сторону. И не она одна. Весь курс уставился на нас, словно видел впервые. Впрочем, некоторые слизеринцы смотрели с пониманием и усмешкой, уверенные, что я уже начал клеиться к Золотому Мальчику, и небезуспешно. — Кто-нибудь из вас сможет ответить на тот вопрос, что я только что задала? — Вкрадчиво поинтересовалась старая кошка.
- Нет, профессор. — Мы ответили синхронно, чем ещё больше вывели её из себя.
- В таком случае, я назначаю вам отработку. Обоим. Сегодня в семь.

Интересно, кого из нас она хотела этим наказать?

Обращение к читателям! (о, как пафосно!)
Итак, если мой фик ещё не забыли, то вот она - прода. Автор лентяй, он признаёт, и ему стыдно Но пишется это не затем, чтобы покаяться. Я хотела спросить у вас, дорогие фикридеры и -райтеры, стоит ли делать из всего этого полномасштабное макси. То есть ещё глав этак двадцать (а то и больше), своё название у каждой главы, эпиграфы, тщательная вычитка, и прочая, прочая. Как вариант - можно закончить тихо, скромно, глав за пять с хэппиэндом и мизерной постельной сценой. В общем, я жду ответов в комментариях - что из этого вам хотелось бы больше (просто если никому не надо, то нафиг напрягаться?)
С уважением, Шерер!

В общем, мой первый день учёбы, мягко скажем, не удался. Кроме вышеперечисленных радостей жизни на обед меня ждали сельдерей и тыквенный сок, которые я тихо ненавидел, а после - лекции Биннса, где была прекрасная возможность разобрать все сегодняшние события по косточкам и умилиться своей истинно хаффлпаффской тупости. Из библиотеки, где я скрылся от «ближайшего окружения» сразу после сдвоенной с Рейвенкло истории, уходить не хотелось - в такие моменты я начинал понимать Грейнджер - в пыльных стеллажах и древних томах действительно есть своё величие (не думаю, правда, что она способна его оценить). Пара улыбок угрюмой библиотекарше, на которые мне пришлось расщедриться, сделали своё дело - книги я получил в два раза быстрее, чем среднестатистические бездари, не наделённые ни харизмой, ни мозгами. К сожалению, это принесло мне только головную боль.

Призрачная надежда на избавление от чар, которые были наложены во время игры, растаяла как сигаретный дым, и, подумав об этом, мне вдруг дико захотелось курить. Я знал, что это была за цепочка заклинаний - модифицированный нерушимый обет. После коллективной творческой обработки Блезом, Панси и Тео он стал напоминать скорее сделку, чем клятву, но, тем не менее, основа была мне знакома, на что и возлагал я свои надежды. Хочу вам сказать, совершенно напрасно - слизеринцы действительно не оставили в заклинании ни единой лазейки.

Здраво рассудив, что до отработки всё же нужно пару раз мелькнуть в гостиной, я рассыпался в любезностях перед «мисс Пинс», благодаря её неискренне, но очень старательно. Впрочем, вряд ли засыпанная вековой книжной пылью старая дева почувствовала подвох. Бросив тоскливый взгляд на стайку рейвенкловок, которые вели дискуссию на очень научную и очень запутанную тему, я отчётливо осознал, что в плане личной жизни в ближайшие пару месяцев у меня не будет никого, кроме Поттера. А от перспективы объяснять отцу, почему все девушки Хогвартса меня недостойны, внутренности скрутило в тугой узел. И не стоит говорить мне ничего о трусости - Гриффиндор всё же не мой диагноз.

На полпути в подземелья я столкнулся с Креббом и Гойлом - те, как всегда, были неразлучны и в горе, и в радости, что в свете последних событий заставило меня подозрительно покоситься на своих «телохранителей». Слава Мерлину, на их лицах застыло настолько привычное выражение, что оно показалось мне почти родным - хоть что-то в этом чёртовом мире должно было остаться по-прежнему! Забини всегда называл их мимику вариациями на тему «поцелуй меня, кирпич» и, сдаётся мне, не так уж он был и неправ. Кстати, о Блезе - я твёрдо собрался игнорировать всех, кто так или иначе принимал в этом участие (кроме Винсента и Грегори, разумеется, - те слишком недалёки, чтобы строить подобные комбинации).

Привычное спокойствие и холод подземелий показались мне невыносимыми, а вопросительные взгляды сокурсников - издевательскими. Нет, они в самом деле не понимают причины, по которой их избегают? Впрочем, это риторический вопрос.

Сидеть в комнате, куда вполне могли заявиться Нотт или тот же Забини, не было ни сил, ни желания - я собирался пообщаться с ними после, когда был бы в соответствующем настроении. Не хотелось ничего — ни злобно шипеть на хихикающих слизеринцев, ни обещать им собственноручно срежиссированную кару небесную. Поэтому я небрежно бросил сумку с учебниками около кровати и, не взглянув в зеркало, вышел из комнат в поисках свежего воздуха и приключений на «вторые девяносто». А ещё мне до сих пор хотелось курить — вопреки здравому смыслу, наставлениям Люциуса и кошмарному запаху вышеназванных изделий. Где-то я слышал, что это успокаивает…

Сентябрь был слишком холодным даже для чёртовой Англии, но мне это не причиняло ровным счётом никаких неудобств — под тяжёлым серым небом я чувствовал себя защищённым, закрытым от солнца, на котором неизменно обгорал. Листья не шуршали под ногами, а лицо вскоре оказалось влажным от мерзкой мороси, которая и не думала превращаться в ливень. Так, наверное, и выглядела моя осень — лишённая всякой романтики, холодная и неприятная. Лужи под ногами и тонкий шарф, натянутый на самый нос. Я поёжился и ускорил шаг — было бы неплохо посидеть на трибунах, наблюдая за квиддичными тренировками. Сейчас тренируются только фанатики вроде Флинта или Вуда — тем интереснее за этим наблюдать.

Подойдя к трибунам немного ближе, я заметил невысокую фигурку, у которой в руках — о, Мерлин! — было заветное курево. Огонёк сигареты алел на фоне окружающей серости, и это было почти красиво. Почти — потому что и фигурка, и сигареты принадлежали Поттеру. Ещё немного в таком духе, и я поверю, что это судьба.

Неслышно подойдя сзади, я ловко выхватил у него окурок и с наслаждением затянулся. Кажется, это называется «непрямой поцелуй»… Плевать. Я закрыл глаза, чтобы не видеть шокированного лица Золотого мальчика. Когда от «Мальборо» остался только фильтр и приятное воспоминание, а гриффиндорец немного отошел, я с невиннейшим видом поинтересовался:
- У тебя есть ещё? И вообще, не стой столбом, когда к тебе обращаются.
- Ты умом тронулся в своих подземельях? С какой стати я вообще должен с тобой разговаривать, Малфой? - Он выглядел возмущённым, но пачку всё-таки достал. Видимо, автоматически.
- А ещё невежливо отвечать вопросом на вопрос. Запоминай, пока бесплатно. — Я еле удержался от того, чтоб не ляпнуть какую-нибудь гадость про Уизела — практика показывала, что Поттер реагирует на это немного неадекватно.
- Ты пришёл сюда, чтобы преподать мне уроки этикета?
- Тебе это, конечно, не помешало бы, но нет. Я гулял.
- Проходил мимо и решил проведать дорогого врага? Как мило с твоей стороны — я даже не успел соскучиться. А может быть, ты шпионишь? — Он поднял бровь, всем своим видом демонстрируя брезгливое изумление, явно заимствованное у кого-то из Слизерина — в этом мы особенно хороши.
- Лето вдали от Уизли пошло тебе на пользу — ты наконец-то научился думать, - я смерил его скептическим взглядом, - хотя не факт. Но улучшение определённо налицо. — Губы сами растянулись в такой привычной и безликой ухмылке, за которой могло скрываться всё, что угодно: от похоти до презрения. — Только вот тактика Хаффлпаффа мне не нужна. Мы и так разобьём их — они слишком предсказуемы. — За бессмысленным диалогом я всё-таки изъял у героя помятую пачку «Мальборо» и теперь пытался прикурить от палочки. Ввиду отсутствия опыта получалось не очень, а если быть предельно честным, то совсем не получалось. С тяжким вздохом Поттер поднёс к сигарете свою палочку, и слабеньким Инсендио сделал то, с чем я ковырялся в течение пяти минут.
- Спасибо. Кстати, я хотел спросить… — я осёкся, заметив изумлённый взгляд моего «собеседника». — Что?!
- Ты сказал «спасибо»? Ты?!
- В отличие от некоторых, у меня довольно богатый словарный запас. Можешь в этом не сомневаться, Поттер. Так вот, не сбивай меня с мысли. Давно ты куришь, ммм? Героям не полагается, ты в курсе? Герои — они должны быть на белом пегасе, с принцессой под мышкой и мечом Гриффиндора наперевес. На худой конец, сойдут и гиппогриф с Уизлеттой — хоть я и терпеть не могу этих тварей… обеих.

Мою вдохновенную речь прервало триумфальное появление Диггори, который спикировал с поля и, нагло меня проигнорировав, заключил гриффиндорца в объятия (слишком страстные, чтобы оказаться дружескими). Дело начало принимать интересный оборот…

Меня зовут Драко Малфой, и я ненавижу чувствовать себя глупо. А стоя рядом с целующимися Поттером и Диггори, я не мог не ощутить себя участником дурацкой мелодрамы, где мне была отведена далеко не самая важная роль — что-то вроде «кушать подано». Я не мог выдавить ни звука, попеременно то открывая, то закрывая рот и пытаясь согнать краску со щёк. Впрочем, не уверен, что эта парочка меня услышала бы — настолько они были заняты друг другом. Я должен признать, что это было… горячо. Поттер выглядел необыкновенно хрупким на фоне высокого и мужественного хаффлпаффца, его тонкие пальцы запутались в светлых волосах, а ресницы оказались необыкновенно длинными и отбрасывали на щёки очаровательные тени, из-за чего Золотой мальчик казался совсем юным. Хм… я сказал «очаровательные»?! Забудьте. Да и со вторым я, пожалуй, погорячился — у Диггори от «юного и неопытного» определённо начинало рвать крышу — это ведь был рык? Только что? Не уверен, что хочу это знать.

Я начал бить тревогу, когда с гриффиндорца содрали шарф и поставили на шее красочный засос — ещё пару минут, и его оттрахали бы прямо здесь — на холодном стадионе посреди трибун. Я демонстративно закашлялся, привлекая к себе внимание — становиться свидетелем в высшей степени безнравственной сцены не входило в мои планы, о чём я и проинформировал увлёкшихся «голубков», стараясь не покраснеть ещё больше (что было делом весьма затруднительным — некрасивый румянец уже расползался по шее, выдавая меня с головой). В конце концов, я срывающимся голосом (разумеется, от негодования!) заявил:
- И вообще, у тебя отработка, Потти, не забыл? Макгонагал, я слышал, не только безжалостна к опоздавшим, но и строго блюдёт нравственность своих студентов… О, как она будет шокирована… - я был удовлетворён, заметив вспышку негодования в этих глазах.
- Какое тебе до меня дело, Малфой? Ну и побежал бы к ней, жалуясь, передавая компромат, или что ты там собрался делать? Вперёд, только оставь нас в покое! — О, уже «нас»… Он распалялся на глазах, а мои глаза мельком подмечали детали — то, как Диггори прижал его к себе, не давая кинуться в драку, как одна рука хаффлпаффца обвила поттеровскую талию, а другая потянулась за палочкой — и мне стало до тошноты неприятно и горько.
- Сегодня я твоя крёстная фея, Потти, так что можешь не трястись за своего драгоценного бой-френда. Время, время… Опоздаешь — твоя же деканша не посмотрит на то, что ты и кто ты. — Я нервно дёрнул плечом, сообразив, что несу чушь, но уже не в состоянии остановиться. Поттер издал нечто среднее между смешком и фырканьем, после чего прошептал что-то на ухо своему парню. Тот кивнул и, одарив меня напоследок угрожающим, по его мнению, взглядом, направился к раздевалкам.

- Что это был за цирк?
- Это ты мне скажи, Потти. Я думал, ты уже достаточно эпатировал магическую общественность, но Диггори… — всё же не удержался от недоверчивого хмыканья. - Это даже для тебя слишком. Хотя здесь есть положительный момент — принцесса под мышкой определённо отменяется. — Я насмешливо покосился на Золотого мальчика и продолжил, - Уизлетту мне даже жаль. И могу себе представить реакцию её братца — наверняка тот рвал и метал, ммм?
- Рон… не знает. — Поттер густо покраснел и выдернул у меня из рук забытую пачку, дрожащими руками прикуривая от палочки мятую сигарету. — Представляю себе его реакцию на это моё заявление… Гораздо проще пойти и повеситься на Дракучей иве — конечный результат не изменится, зато воплей будет раз в десять меньше. Герми и так долго капала мне на мозги: «Гарри, это неправильно; Гарри, ты должен это прекратить; Гарри, а как же Джинни?» - сыт по горло. Я никому ничего не должен! — Произнёс он, яростно жестикулируя тлеющим окурком, покосился на меня и заткнулся, сообразив, наконец, кому он изливает душу. Я картинно закатил глаза:
- Не прожигай меня взглядом — у меня слабые нервы и тонкая психика. Я не побегу докладываться твоему нищему дружку, пыхтя от энтузиазма - поверь, так низко я ещё не пал. — Глаза оппонента моментально сузились — Поттер сел на своего любимого конька. Эта его речь называлась «Малфой, гнусный раб Волдеморта и вообще редкостная скотина» и могла продолжаться до бесконечности:
- Невозможно оказаться ниже, чем ты сейчас, Хорёк… — и за этим следовали пятнадцать минут чистой экспрессии, которые я вежливо выслушал, зевая не чаще раза в минуту.
- А теперь послушай, что я тебе скажу, Потти. Ты ведь знаешь, что такое политика? — Я с подозрением покосился на старого врага, ища в зелёных глазах хоть каплю понимания. Не найдя там ничего похожего, я со вздохом продолжил. — Большая политика, я имею в виду. Это власть, от которой сносит крышу — власть и безнаказанность. Наркотики похлеще адреналина или маггловских таблеток. Вот почему Скримджер так печётся о том, чтоб его задница и кресло Министра были неразделимыми, вот почему Дамблдор и Тёмный Лорд так активно вербуют всё новых и новых сторонников. Потти, здесь нет места справедливости или жестокости, здесь нет места хорошему или плохому. Всё условно… Так вот. Моя семья всегда находилась в центре событий, поддерживая нужную сторону и оставаясь в выигрыше. Под «нужной» я не имел в виду «тёмную», так что, Поттер, смени выражение лица. Ты не поверил бы мне, если б я вдруг начал уверять тебя в своей вечной преданности. Поэтому я решил говорить с тобой откровенно - вы, гриффиндорцы, почему-то цените это дурацкое качество, тогда как из-за него людей погибло гораздо больше, чем из-за лицемерия… Но я отвлёкся. Короче говоря, я перехожу на вашу сторону. - Надеюсь, это вышло достаточно ехидно. Судя по лицу Золотого мальчика, даже очень - с его звёздной физиономии сейчас можно было лепить скульптуру, олицетворяющую скепсис.
- Да ну? Ты решил поиграть в хорошего мальчика? Почему-то мне с трудом верится, что ты проникся идеями равенства, справедливости и гуманизма.
- А я и не проникся. Поттер. Мне, честно говоря, плевать и на Министерство, и на Дамблдора с Сам-знаешь-кем. Пусть заключают мирные договоры, ведут боевые действия или танцуют канкан под звёздным небом - повторюсь, мне плевать. Я хочу занять нейтралитет. Отец поступил ужасно опрометчиво, соглашаясь на Тёмную метку - но тогда, не поверишь, Том Риддл был вполне себе вменяемым и очень харизматичным человеком, не имеющим ничего общего с теперешним психом. Всё это звучало очень красиво - власть в руках элиты, возрождение древней магии, развитие экономики и культуры магического сообщества…
- Действительно красиво. Я почти поверил в твою невиновность и крылышки за спиной. От меня-то тебе чего надо, Малфой? - герой картинно приподнял бровь и покосился на меня с плохо скрытым злорадством. Знает ведь, сволочь, что мне нужно, знает, но не облегчит мне задачу. Исповедь, по-видимому, придётся доводить до конца. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я продолжил:
- Ничего. Всего лишь информирую тебя о том, что теперь я один из хороших парней, и в следующий раз, когда будешь орать оскорбления мне в лицо, вспомни о том, что я больше не «гнусный раб Волдеморта». Я не отвечаю за то, что сделал мой отец. Ему придётся идти до конца, хотя он не может не понимать невыгодность своего положения.
- Гарантии? - О, какие мы предусмотрительные…
- Больше двух раз сторону не меняют, Поттер. Как ты думаешь, что сделает со мной дражайший Тёмный лорд после того, как я демонстративно перейду в оппозицию? Да, papa, пожалуй, достанется пара Круцио. Но он знал, на что шёл. - Я пожал плечами. - А вот у меня ещё есть шанс спасти свою задницу.
- Да-а, не ожидал от тебя. Не скажу «добро пожаловать», но от «оскорблений в лицо», как ты изволил выразиться, тоже воздержусь. Тебя ещё ждёт беседа с Роном. Порой он бывает упрямым как осёл.
- Поттер, мне не нравится, как ты ухмыляешься…