|
|
"Летучий корабль" !Прода!
| |
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 21:53 | Сообщение # 1 |
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Название: "Летучий корабль"
Автор: rain_dog
Бета: Kaitrin
Пэйринг: Северус Снейп/Гарри Поттер
Рейтинг: NC-17
Событие: ПостХогвартс
Тип: Слэш
Жанр: Angst/Drama/Romance/Adventure
Размер: Макси
Статус: Завершен
Саммари: После победы над Волдемортом жизнь в магической Британии поворачивается к Гарри такой стороной, что он решает навсегда оставить мир магов.
Разрешение на публикацию: получено
Предупреждение: ПостХогвартс, физическое и сексуальное насилие.
Примечание: Это подарок на День Рождения Армии Запретного Леса
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 21:56 | Сообщение # 2 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава1. Luna e mare
«Мы стоим на остывшей лаве и смотрим,
как медленно гаснут звезды»
Жорж Леметр
Я смотрю, как равномерно скользит по чуть шероховатой клеенке, покрывающей стол, тряпка, зажатая в моей руке, и отчего-то засматриваюсь. Мерные движения, словно это не моя рука, а маятник, отсчитывающий текучие жаркие мгновения лета. И мир, хоть и такой вот крохотный его фрагмент, может быть, метр на метр, может быть, чуть меньше или чуть больше, становится чище. Я сметаю крошки на плиты пола, которые немедленно склюют доверчивые птички, облюбовавшие террасу нашего ресторанчика. Да, наши посетители день ото дня, похоже, только поощряют их становиться наглее и прожорливее, скармливая им то кусочек булочки, то жестковатый краешек от пиццы. Шур-шур… еще несколько движений, ну вот, опять…
- Юэн! Какого ты там возишься? Хочешь протереть дыру?
Это Драган зовет меня, уже стоя у лестницы в одних плавках. Мы же договорились пойти купаться!
— Черт, Драган, они опять прожгли дыру в скатерти, а сверху пепельницей прикрыли! Третья скатерть за неделю!
- Да брось ты! Поставь пепельницу обратно. Или свечку пристрой сверху. Кто там станет разглядывать! Пойдем!
Драган настроен умиротворенно, да в такую жару и невозможно серьезно сокрушаться из-за прожженной скатерти, даже если ресторан и принадлежит твоим родителям. А я почему-то все смотрю на неровные коричневые кружки, оставленные на синем фоне уроненной сигаретой. Мне кажется, они нарушают некую гармонию, идеально составляемую небом насыщенного голубого цвета, лиловыми и розовыми цветами бугенвиллий в кадках, лазоревым безмятежным морем, шарканьем обутых в летние сандалии ног на улочке внизу, светлым камнем, из которого сложены городские стены.
- Юэн, мы идем или нет? — Драган смотрит на меня нетерпеливо, а его полотенце вычерчивает в воздухе рваные круги, тоже нарушающие гармонию.
- А если будут посетители? — я все же начинаю развязывать форменный длинный фартук, не желая нарушать нашу договоренность.
- Брось! Двенадцать дня. Кого принесет сейчас к нам обедать? Разве что минералки кто закажет. Хелена и одна справится. В крайнем случае, матушка поможет.
Я не такой красавчик, как Драган, так что не собираюсь разгуливать по городским улицам в одних плавках, поэтому отправляюсь в подсобку, чтобы переодеться, и через пару минут появляюсь уже в шортах и растянутой майке без рукавов с надписью Super Star, шлепанцах на босу ногу и полотенцем через плечо, на выцветшей голубизне которого еще угадываются некогда зеленые пальмы. Под здешним солнцем все быстро выгорает, мне кажется, даже мои волосы светлеют, нет, рыжеют, наверное. Я же брюнет…
Мы спускаемся по каменной лестнице на первый этаж — здесь тоже никого, только пожилой турист сидит под бугенвиллией в самом тенистом углу и читает Таймс. Еще один англичанин. Но около него уже замерла с дежурной улыбкой Хелена, и он, действительно, заказывает только воду. Вообще мои соотечественники здесь меня удивляют — я никогда не замечал за ними на родине способности просидеть за стаканчиком минералки пару часов, вдумчиво перелистывая страницы газеты. И в их газетах изображения никогда не двигаются, впрочем, что это я, времена, когда я мог видеть движущиеся картинки, иллюстрировавшие набранные старинным шрифтом столбцы статей, для меня давно миновали. Драган подмигивает Хелене, видя, как она провожает нас недовольным взглядом.
- Только вы не очень долго, а то скоро набегут обедать. А вы опять на час засядете на скалах.
Мы обещаем скоро вернуться. Я понимаю, что ей обидно одной оставаться в ресторане, когда я и ее парень (а Драган именно ее парень!) вальяжно отправляемся к морю в разгар дня. Но кто ж ее просил лезть в воду ночью, когда вода у берега кишмя кишит медузами? У нее теперь на животе такие ожоги, что я вот уже второй день наблюдаю ее исключительно в целомудренно-закрытых майках. Не знаю, идет ли это на пользу ресторану, хотя отчего бы и нет — ведь теперь посетители, вместо того, чтоб пялиться на ее открытый пупок с пирсингом, могут уделить больше времени изучению меню.
Позади нас остается обрамленный цветами в кадках и корзинах вход в наш ресторан с нелепым названием Luna e mare, и мы выходим на узкую улочку, которая, причудливо петляя, выводит нас к стенам крепости. Мимо нас довольно бодро маршируют туристы, ведомые столь же свежим и готовым к подвигам экскурсоводом. Как у них это получается по такой жаре, я даже боюсь себе представить. И они ведь еще и лезут на стены, где солнце палит совсем уж немилосердно. И не унимаются, пока не обойдут их все по периметру, деловито сверяясь с картой, которую им вручили вместе с билетом. Может быть, им ведомы секреты волшебных эликсиров, дающих вечную силу и молодость? Лишающих мысли тягучести, а тело усталости? А гид с невероятным восторгом вещает своей пастве о процветании Дубровницкой республики, основанном на морской торговле, и соперничестве с Венецией. И я в очередной раз недоумеваю, каким образом из сочетания слов Новый Эпидавр могло появиться славянское название Дубровник. Это для меня лингвистический казус. Я вообще восприимчив к словам, как любой иностранец, недавно живущий в стране и старательно пытающийся изучить абсолютно чуждый ему язык. Драган зовет меня «англичанин», когда ему особенно хочется подчеркнуть, что я далек от местной жизни. Впрочем, по его мнению, я вообще весьма далек от какой-либо жизни, о чем он не устает говорить мне по несколько раз на дню.
— Вот послушай, англичанин, — говорит он и сейчас, когда мы уже спускаемся к морю по едва приметной тропинке, начинающейся сразу за ограждением, не позволяющим замечтавшимся туристам рухнуть вниз, пересчитав все свои бренные косточки об острые камни ущелья, внизу которого расположен облюбованный нами крохотный галечный пляж.
- Вот сколько я тебя знаю, уже практически год, и ты все время один. Ну, объясни, почему? Такой красивый парень! Нет, правда! Ты потрясающе красивый парень! И ни единой девчонки!
- Я же тебе говорил, — начинаю я объяснять ему в сотый раз, — я был женат. Мне это сейчас вообще неинтересно. Зачем мне связываться с кем-то? Просто так?
- Ну и что? Все так и делают, Юэн! Посмотри вокруг! Да половина тех, кого мы здесь видим, приехала с одной целью — закрутить роман! Пара недель — и все! Никто никому ничего не должен! Море, солнце! Чего тебе еще надо?
- Чтоб ты от меня отстал, — говорю я совершенно спокойно, зная, что он не обидится.
А он не отстает, тоже понимая, что я не обижусь. У нас с ним как-то сразу заладилось, еще когда он подошел ко мне во дворе университета после лекции стрельнуть сигарету. Потому что ему было любопытно, как англичанина занесло в Загреб, хотя я и не единственный иностранец на нашем потоке. Поэтому, получив доступ к вожделенному содержимому моей сигаретной пачки, он не постеснялся спросить, а что я вообще здесь делаю. «Учусь вот», — ответил я, и мы познакомились. «Юэн Эванс» — осторожно выговорил он мое имя, хотя оно такое простое, что ошибиться, кажется невозможно. «А я Драган, Драган Вуйчич», — и он протянул мне руку. А я в тот момент даже вздрогнул от неожиданности. Как странно, Драган — Драко, как похоже. Но нет, разумеется, нет, у них же совсем разные имена. Драко — дракон, а вот Драган — просто дорогой или любимый, это же славянское имя. Я не зря до этого полгода прилежно учил хорватский. «А почему ты не в Англии, англичанин?» Он же слышал, что там лучшие университеты. «А осточертела мне эта Англия», — сразу честно признался я, и мы уже вечером пили с ним местную водку, которую я поначалу ошибочно называл граппой по аналогии с итальянской. Так что, сидя в небольшой уютной забегаловке на первом этаже небольшого трехэтажного домика, крытого красной черепицей, я уже минут через десять пытался выговорить слово «лозавач», а так как на этом мы в тот вечер не остановились, то еще и «траварица», что выходило уже значительно хуже, потому что я быстро пьянею — такая уж у меня особенность. Была. Раньше меня мгновенно развозило от маггловских напитков. И получилось так, что теперь Драган знает о моей жизни почти все, ну, разумеется, из того, что вообще возможно было рассказать.
«Ты, правда, сидел в тюрьме? Нет, серьезно? И был копом? Обалдеть!» — глаза его к тому моменту тоже уже не говорят о трезвом отношении к жизни. «Сколько тебе лет, Юэн? Когда ты только успел?» Тогда мне было двадцать три. «Как в кино», — не унимается Драган, — «когда злые копы подставляют хороших?» Да, когда злые копы подставляют хороших, те садятся в тюрьму. И сидят там, пока плохие парни не помогут им бежать. А потом за это приходится расплачиваться. И когда все это позади, ты больше не желаешь знать ничего ни о хороших, ни о плохих. И Англия тебе не просто осточертела, а… И едешь на край света изучать экономику, о которой не имеешь ни малейшего понятия.
Я, конечно, очень пьян, но не так, чтобы объяснять ему, что и документы у меня поддельные. У меня же не могло быть ни маггловских документов, ни маггловского диплома. Но мне очень было нужно, чтоб они у меня появились. Потому что Юэн Эванс рос во мне постепенно, он впервые взглянул на меня из зеркала в огромном, сверкающем огнями рождественских распродаж, универмаге, покрутился так и сяк, разглядывая себя в строгом коричневом пальто, взял под мышку кожаный портфель, а девушка из прошлого, придирчиво оглядев его с ног до головы, обмотала вокруг его шеи шарф с тонкими рыжими и зелеными полосками, откинула ему на бок челку и сказала, называя его почему-то совсем другим именем: «Гарри, тебе так идет! Я бы на твоем месте купила все это немедленно!»
И тогда Юэн Эванс впервые захотел стать реальностью. Он все больше просился на свет божий, так что вскоре ему понадобилось даже удостоверение личности. И такой, как он, просто не мог не закончить маггловской школы, так что мне пришлось купить ему и это. Хотя вначале он был скромен и попросил себе только пальто. А тот, кого девушка называла Гарри, повязывая шарф, вскоре стал уже так не нужен, что ему не оставалось ничего другого, кроме как умереть. Что он и сделал. Он вообще всегда охотно отходил в сторону, когда его об этом просили.
Вот черт, оступаюсь на камнях, но Драган успевает поймать меня за локоть.
- Ты бы под ноги смотрел, Юэн!
Драган любит изображать из себя старшего товарища, хотя мы и ровесники, но так как я иностранец, не имеющий ни малейшего понятия о жизни, то, безусловно, нуждаюсь в опеке.
— Послушай, у Хелены есть подружка! Давай я тебя познакомлю! Хоть в клуб вместе сходите. Ты же не обязан на ней жениться!
- Слушай, я не хочу! — мне уже становится смешно. — Зачем мне клуб? Мне и ресторана хватает по самое не хочу. Я еле до дома доплетаюсь. И вообще, — смотрю на него нагло, сияя зелеными глазами, которые уже давно забыли о существовании нелепых очков-велосипедов, которые не шли Юэну Эвансу, — может быть, я вообще гей?
- Тогда найди себе симпатичного парня! Хочешь, познакомлю?
О Боже! У Драгана есть варианты на все случаи жизни! Страшно подумать, что было бы, если бы я предпочитал старушек!
Тем временем наш спуск благополучно заканчивается, и мы оказываемся на большом плоском камне, с которого так удобно прыгать в воду. Пока я избавляюсь от майки и шорт, Драган уже уходит глубоко под воду с негромким всплеском. Он, как и все здесь, отменный ныряльщик, чего я о себе сказать не могу. Поэтому мой спуск в воду напоминает сползание тюленя с насиженной льдины. Несмотря на жару, которая, кажется, сейчас, в самый разгар дня, способна расплавить камни, вода в море всегда прохладная. И такая прозрачная, что видно на много метров вниз, и я ясно различаю каждый волосок на моих руках, совершающих первые гребки, чтобы уйти глубже.
- Слушай, — говорит мне Драган, когда мы вновь стоим на камне, пытаясь вытряхнуть их ушей залившуюся в них воду, — надо будет завтра принести с собой какую-нибудь лопатку и отковырять, наконец, этих чертовых ежей.
Да, действительно, облюбованный нами камень сбоку сплошь усеян колючими морскими ежами, так что мы уже не раз, забыв о них, накалывали ладони, что при нашей работе доставляло немало хлопот в последующие дни. Но мы каждый раз собираемся уничтожить ежовую колонию, и всякий раз благополучно забываем об этом.
Когда мы поднимаемся наверх, у парапета обнаруживается многоголосая стайка туристов, фотографирующих бухту. Так как на Драгане по-прежнему нет ничего, кроме плавок, отдельные туристки, думаю, с удовольствием бросили бы фотографировать бухту, предпочтя ей более интересный, а главное, живой объект, но они стесняются. Объект делает вид, что ничего не замечает, но я знаю, что он доволен. Это один из его дневных аттракционов — выход морского бога их вод после купания. И мы, делая вид, что заинтересованные взгляды нас просто не касаются, делаем пару шагов в сторону, где на скамеечке в тени раскидистой сосны разложила свой товар тетушка Доротея — чудесные салфетки ручной вышивки, которые она предлагает за такую цену, что туристы, едва услышав ее, шустро отходят от старушки на безопасное расстояние.
Когда мы приближаемся к тетушке Доротее, Драган прекрасно знает, сколько глаз сейчас провожают его ладную спортивную фигуру полубога, и как мало сейчас шансов у гида вновь привлечь внимание дам, да, боюсь, и не только дам, к особенностям бухты Дубровника, делавшим ее практически недосягаемой для венецианского флота.
- Как дела, тетушка Доротея? — громко спрашивает Драган, наглядно демонстрируя пестрой туристической толпе в майках и кепках, кто хозяин этих мест. И что таким орлам, как он, вряд ли есть дело до залетных немок, англичанок, русских или итальянок.
- Ох, плохо сегодня, мальчики, — вполне искренне сокрушается тетушка Доротея. — Никто ничего не покупает, все только смотрят.
- Им кажется, что дорого, — дипломатично предполагаю я.
- Где ж дорого, сынок? — она протягивает ко мне свои морщинистые пальцы, пытаясь объяснить, как трудно дается ей каждый стежок этой вышивки. — Вот ты купи у меня салфеточку, Юэн, подаришь своей девушке. Или родителям пошлешь.
- В другой раз, тетушка Доротея, — смеюсь я. — Не при моих доходах!
Она не обижается, мы так каждый день разговариваем, так что она знает, что я не куплю. Но мы каким-то непостижимым образом всегда привлекаем покупателей. Лично я отношу это на счет обаяния Драгана. Ну и нашей продуманной маркетинговой стратегии.
- Да, это вещи для истинных ценителей, — говорит Драган на своем ужасающем английском.
Те из туристов, что до сих пор еще не смотрели в нашу сторону, почти одновременно поворачивают головы, наконец, полностью подтверждая правило о направлении взгляда стада коров — и мы начинаем наше ежедневное мини-шоу. Одна из туристок — полная дама в широкополой соломенной шляпе — уже пошла на опасное сближение с нами и тетушкой Доротеей.
- Что, действительно, стоящая вещь?
- О, да, миссис, — радостно подхватываю я, опознавая в ней немку, сносно говорящую по-английски. — Все туристы обязательно привозят домой такие салфетки как сувенир из Далмации. Да ни одна местная девушка не выйдет замуж, не имея в своем приданном хоть одной вышитой салфетки от тети Доротеи. Вы только взгляните, какая работа! Стежок к стежку! Посмотрите на руки этой женщины!
Тетя Доротея ни слова не понимает по-английски, но знает, что на этом месте моей речи, то есть при слове «hands», ей стоит предъявить почтенной публике непосредственное орудие своего труда. И да, ожидаемое чудо происходит — сзади сразу же оказываются несколько дам, бойко осведомляющихся о цене по-английски, я помогаю вести переговоры, так как тетушка Доротея только бодро тарахтит по-хорватски и показывает пальцем на цену, наклеенную на каждой салфетке.
- Спасибо вам, мальчики, — говорит растроганная тетушка Доротея. — Вот женись на моей внучке, Юэн! Подарю вам на свадьбу большую скатерть. Хочешь?
- Конечно, хочу, тетя Доротея! — смеюсь я.
А из всего ее предназначенного сегодня на продажу богатства сейчас остаются только две небольшие скатерки, цена в 300 кун — не самое лучшее предложение даже в разгар сезона. Одна из них мне очень нравится — по белому фону вышиты крупные пионы, тоже белые, но несколько другого оттенка. Белое на белом. Я аккуратно разглаживаю ее в руках.
- Рекомендуете, молодые люди?
Мужской голос, раздающийся сзади нас, застает нас врасплох. Как ни странно, это тот самый англичанин, который читал Таймс в нашем ресторане, когда мы уходили купаться.
— Разумеется, Вы больше нигде такого не найдете, ручная работа, — я немедленно приступаю к новому раунду рекламной кампании. — Привезете домой, подарите кому-нибудь. Просто очень красивая вещь! Не пожалеете.
И он покупает «мою» скатерть, а я, пользуясь случаем, разглядываю его поближе. Он довольно пожилой, с седой шкиперской бородкой, начинающейся от самых ушей, усы, лысина, обрамленная остатками некогда густых непослушных светлых волос. Светлоглазый, но цвета глаз мне почему-то не разобрать — то ли голубые, то ли очень водянистые зеленые. Благообразный, в общем. В аккуратных серых шортах и рубашке в красную клетку с коротким рукавом. Только вот небольшая серьга в ухе несколько подрывает его имидж. И матерчатый голубой рюкзак с надписью Universidad de Madrid.
- А не расскажете ли вы мне, молодой человек, как добраться до ближайшего пристойного пляжа? Я даже готов ради этого вновь вернуться в ваш ресторан, если там, конечно, подают что-нибудь кроме минеральной воды. Вы ведь англичанин?
Я киваю, и мы, уже втроем, направляемся по все той же узкой улочке к Luna e mare, по дороге расспрашивая его, посетил ли он уже крепость, Францисканский монастырь, Доминиканский монастырь, ворота Пиле, был ли на Страдуне, ну, куда они там все ходят. Он везде был, говорит какие-то дежурные фразы о красотах Далмации, но эта нехитрая беседа позволяет нам скоротать путь до ресторана, где он вновь водворяется за столик под бугенвиллией, а я, даже не переодеваясь, подаю ему меню.
- Что порекомендуете? — поднимает на меня наивные глаза, обрамленные такими светлыми ресницами, что кажется, что их вовсе нет. Наверное, рад встретить соотечественника.
- Сегодня жарко, я бы порекомендовал что-нибудь рыбное. Можете заказать салат из осьминогов — очень вкусно и не тяжело.
- А выпить?
- Любое домашнее белое вино. Они здесь все хорошие.
И он делает свой заказ, отирая лысину от пота огромным клетчатым платком, я немедленно приношу вино в запотевшем от холода кувшине и, пока готовится салат, быстро рисую ему на клочке бумаги из своего блокнота, в который я всегда записываю заказы, как проехать до ближайшего хорошего пляжа. Все же Дубровник довольно большой город, не будешь же лезть купаться прямо у городских стен. Хотя многие тут так и поступают.
- Могу я спросить, что Вы здесь делаете, молодой человек? Вы же, действительно, англичанин?
- Учусь в Загребе, — бездумно отвечаю я, — а здесь вот подрабатываю. Этот ресторан принадлежит родителям моего друга. Так что мы летом здесь, а с осени в университете.
- А что изучаете?
- Экономику.
- Сейчас все изучают экономику, Вам не кажется? — он вежливо улыбается, рассматривая меня без особого интереса, но все же с определенной симпатией.
- Да, наверное, — легко отзываюсь я. — А Вы чем занимаетесь?
- Я историк. Специалист по Средневековью. Так что в этих местах бываю часто. А отчего Вы не учитесь в Англии?
- Здесь теплее, — что я могу сказать ему еще? — Вы приходите к нам вечером, у нас здесь живая музыка.
Тем временем Драган делает мне со стороны какие-то знаки, по которым я понимаю, что заказанный салат готов, и мне нечего прохлаждаться.
- Юэн, о чем ты там болтаешь с эти старым педиком? — недовольно спрашивает он.
- С чего ты взял, что он… Обычный дед.
- Они все такие. Обычные с виду. Ты там осторожнее.
- Думаешь, он сейчас потащит меня под бугенвиллию?
Я быстро беру заказ, возвращаюсь к столику англичанина, который уже опять уткнулся в свою газету и не обращает на меня ровным счетом никакого внимания. Потом переодеваюсь в форму, как раз самое время, потому что, несмотря на жару, начинают подтягиваться посетители, а в два часа у нас заказ на верхней террасе на группу из пятнадцати человек, так что я пулей несусь наверх, чтобы вместе с Хеленой начать накрывать на стол.
Реально Хелена потрясающая красавица. Весь год я знал ее как обворожительную стройную блондинку, пока весной на нее не накатила тоска, и она не решила, что отвратительно жизнерадостный цвет ее волос не гармонирует со ставшей вдруг невыносимо напряженной духовной жизнью. Так что теперь одна половина ее волос ослепительно фиолетового цвета, а другая черного. Ну а потом у них с Драганом вспыхнула сумасшедшая любовь, так что дальнейшая судьба прически остается пока невыясненной. Но когда я с ней разговариваю, всегда интересно угадать, каким боком повернется ко мне маска — цветным или черным.
С двух часов, когда к обеду подтягиваются группы туристов, у нас начинается ежедневный и уже ставший рутиной Конец Света. Причем мы явно грешники, осужденные на адские муки без всякого Страшного Суда. Кухня у нас внизу, так что, обслуживая верхнюю террасу я думаю только об одном — как не снести на довольно узких ступеней Хелену. Драган полностью закрывает своим телом нижний этаж, наполняющийся страждущими после пяти, но там на помощь ему в любой момент готова прийти матушка, так что его страдания несколько меньше.
- Двенадцатый стол, еще три томатных сока, Юэн, — бросает мне Хелена, на этот раз, поворачиваясь ко мне своей фиолетовой ипостасью.
- Чтоб им упиться! — в сердцах шепчу я.
- Там дети, они уже два опрокинули, чего ты хотел? — флегматично замечает она, грациозно поднимаясь наверх с подносом, уставленным блюдами с рыбой.
Длинные кисти ее рук напоминают мне фигуры молящихся на египетских папирусах. Мне кажется, она с легкостью могла бы носить на голове еще и кувшины… Дети, любители томатного сока, опрокидывают на меня кетчуп…
Изрядно подвыпивший молодой человек уже в третий раз требует от меня рецепт траварицы, я улыбаюсь, и уверяю его, что не знаю, а сам смотрю на его не скрытые шортами невероятно волосатые коленки, будто он только-только, пару часов назад, завершил свой отрезок эволюционного процесса, произойдя от очередной обезьяны.
И так изо дня в день, мой непрекращающийся морок, катастрофа по расписанию. С двух дня до полуночи. Под скрипки, от которых плачет сердце, и бархатный рокот ночного моря. И когда я в 0.30 без сил прощаюсь с Драганом и Хеленой и сажусь на свой мопед, чтобы ехать домой, Драган, похожий на потрепанного бога, которого, наверняка, не сразу бы признали молящиеся, говорит мне:
- Что ты хочешь, Юэн, ведь лето же!
И машет мне рукой на прощание, а я сворачиваю на улочку, ведущую к морю, пока не торопясь разгоняться.
09.01.2013
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 21:57 | Сообщение # 3 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 2. Другое лето
- Гарри, но ведь лето же!
Рон, в самом рассвете наших глупых восемнадцати лет, еще потягивается в постели в доме на Гриммо, когда я в последний момент перед выходом забегаю к нему, уже при полном параде, чтоб хотя бы пожелать ему доброго утра и предупредить, что меня не будет, по крайней мере, до обеда.
- Куда тебя несет? Какой Визенгамот? Тебе же Кингсли все объяснил! Тебе нечем заняться? Девчонки должны к обеду приехать из школы, сходим куда-нибудь. Дался же тебе этот суд.
Я разглядываю его покрытые веснушками руки, большие неуклюжие ладони. Он невозможно всклокоченный со сна, вот, улыбается мне, недоумевая, что человеку может понадобиться в суде с утра пораньше, причем после того, как ему двадцать раз было сказано, что он там не нужен.
А мне действительно было сказано, причем Кингсли пытался донести до меня эту простую идею на разные лады.
- Гарри, подумай сам, — добродушно басил он, не жалея белозубой улыбки и сверкая черными, как сливы, глазами, — что ты можешь сказать на суде? Снейпа и без тебя оправдают, потому что Дамблдор оставил письмо, которое однозначно снимает с него всякую вину. И то, что он был двойным агентом, известно и суду, и следствию.
- Но вы же держите его под домашним арестом?
- Да, пока нет оправдательного приговора. И так лучше для него же самого. Пока широкой публике неизвестно, что он не был пособником Волдеморта, опасность для него может исходить со стороны самых, что ни на есть добропорядочных граждан. А ты, ну что ты можешь сказать?
- А воспоминания? Те, что он отдал мне, когда думал, что умирает?
- Гарри, — голос Кингсли приобретает снисходительные интонации, будто он разъясняет неразумному дитяте совершенно общеизвестные вещи. На самом деле, так и есть, просто я, похоже, неважно учился в школе. — Гарри, ты же знаешь, что Снейп легилимент?
- Ну да, — я не могу этого не знать после наших с ним, мягко говоря, не очень успешных занятий на пятом курсе, — а что это меняет?
- Да все, Гарри, — во взгляде Кингсли я ясно читаю: «Ничего, сынок, ты, конечно, редкий олух, но мы тебя научим». — Такие, как Снейп, могут подсунуть тебе любые воспоминания, понимаешь, абсолютно любые. Даже о том, что Волдеморт на самом деле — твоя горячо любимая бабушка! Так что использовать в суде воспоминания легилимента, ну, это все равно, что опираться при вынесении приговора на предсказания Трелони.
- Он что, подсунул мне поддельные воспоминания?
Вот в это я не верю. Просто отказываюсь поверить — и все тут. Он же был уверен, что умирает, он же понимал, что его воспоминания неминуемо обрекают на смерть и меня… Зачем была эта красивая история про то, что он любил мою маму? Чтоб мне не было так страшно? Вряд ли ему было до этого дело. Да и как может человек, хрипящий на полу в луже крови, соткать в последний момент такую хитрую ложь со множеством подробностей?
- Гарри, — Кингсли кладет мне руку на плечо, — Гарри, я понимаю, тебе это может быть неприятно. Что он мог обмануть тебя в такой момент. Я же не говорю, что он солгал. Но именно из-за умения легилиментов манипулировать своими воспоминаниями — подумай, как ему удавалось столько лет водить за нос самого Волдеморта, а? — вот из-за этого на них и нельзя опираться в суде. Никогда не поймешь, где правда, а где ложь. К тому же, ты ведь был уверен, что он умирает, когда оставил его на полу Визжащей Хижины…
Я краснею и опускаю голову. Мне до сих пор стыдно, что я равнодушно, даже не пытаясь помочь, бросил его умирать. А Кингсли тем временем говорит дальше, видимо, думает, что его слова помогут мне избавиться от мук совести:
- А он и не собирался умирать. Просто выпил все необходимые зелья, когда отправился к Лорду. Будто абсолютно точно знал, что произойдет. Так что он разыгрывал перед тобой комедию…
Я протестующе поднимаю руку. Я не верю в то, что, истекая кровью на полу, с разорванной страшными клыками Нагайны шеей, можно разыгрывать комедию. И что вообще комедия в данном случае — уместное слово.
- Да нет, конечно, я не так выразился, — Кингсли, видя мою реакцию, меняет тактику. — Он, конечно же, тоже подвергался опасности. И тоже осознанно шел на риск. Только он хорошо подстраховался.
- Откуда Вы знаете?
- Он все охотно рассказывал на следствии. Знаешь, будто потешался над нами. Он же знает, что против него ничего нет.
Я не знаю, что мне еще сказать. Я только понимаю, что, несмотря на все то, что Снейп сделал в этой войне, они все как-то не торопятся признавать его заслуги. Может быть, просто потому, что не любят его — да, его довольно трудно любить, или до конца не доверяют? Мне не нравится эта фраза про то, что «против него ничего нет». А если бы было? Посадили бы его в Азкабан? Интересно, как бы они выиграли войну без Снейпа? Думаю, никак. Нет, я, разумеется, тоже не воспылал к нему любовью — мне слишком трудно забыть то, как он измывался надо мной все мои шесть школьных лет. Причем я знаю, с моей стороны ни малейшей вины не было. Просто так, из-за того, что я похож на моего отца. Но после разговора с Кингсли у меня какое-то двойственное чувство, нет, даже не двойственное — все гораздо сложнее. С одной стороны, я боюсь, что все это неправда, и они не оправдают Снейпа, засадят его в тюрьму вместе с Малфоем, объявив, что он ничуть не лучше. А я мог бы помочь, хоть и этими воспоминаниями, в которые никто якобы не верит. С другой стороны, я не могу относиться к нему намного лучше, даже увидев то из его прошлого, что он показал мне. Но теперь я очень хочу знать, что правда, а что нет… А ведь он не скажет. Как я спрошу его о том, любил ли он мою маму? Как я вообще осмелюсь к нему подойти, я, бросивший его умирать и даже не спросивший, чем я могу помочь? Смешно, я пытаюсь мысленно переиграть сцену в Визжащей Хижине: «Сэр, я могу что-нибудь для Вас сделать?» — «Сгиньте, Поттер, хоть не видеть Вас перед смертью!» Я ничего иного и не могу себе представить. Послал бы он меня со всеми дурацкими вопросами и попытками спасения.
- Так что, Гарри, — Кингсли тактично намекает мне, что дел у него и так невпроворот, а я тут все не ухожу и настаиваю на том, что и без меня ясно, — можешь, конечно, прийти. Для тебя как будущего аврора это может быть даже полезным и поучительным… Но Снейп в твоей помощи вовсе не нуждается. Более того, будет оскорблен, если ты посмеешь сказать, что тебе известно о чем-то из его прошлого. Но, между нами, Гарри, насмотришься ты еще на эти суды… Раз уж решил стать аврором… Отдыхай лучше, пока есть время до начала занятий. Ведь с поступлением все прошло нормально?
Я киваю. Действительно, мы с Роном с сентября зачислены в школу при Аврорате. Еще в мае, когда все закончилось, Мак Гонагалл вызвала нас троих к себе — Гермиону, Рона и меня, чтоб выяснить, а что, собственно, мы, не закончившие Хогвартс, намерены делать дальше? И собираемся ли мы получать диплом? Гермиона собиралась…Так что она сразу сказала, что готова в этом году заканчивать седьмой курс Хогвартса, а потом поступать в Магический Университет в Лондоне. Думаю, в ее случае ни у кого и сомнений возникнуть не могло. А вот мы с Роном… Тем более, нам уже намекнули знающие люди, что нас с распростертыми объятиями ждут совсем в другом месте, где мы можем поднажать и через пару лет получить уже совсем другие дипломы. Мы выбрали школу авроров, кстати, не только мы, но и Дин Томас, весь прошедший год скрывавшийся в лесу как магглорожденный. Мне показалось, что Мак Гонагалл жалко было отпускать нас, но что ж тут поделаешь? Наверное, она подумала, что мы просто мальчишки, желающие продолжать играть в героев и дальше… Нам и было-то всего восемнадцать, так что она совершенно правильно подумала. У нас в ушах еще и шум битвы-то, как следует, не отгремел, нас с Роном так и несло по жизни с палочкой наголо…
Я должен… Я должен стать аврором, потому что они борются со злом, потому что аврором был и мой папа. К тому же, а кем еще может стать Гарри Поттер, победитель Волдеморта? И его друг и соратник Рон Уизли? Нам только вперед, без остановок. А где отыскать столько зла в маленькой магической Британии, чтоб его хватило на всех желающих стать аврорами после этой войны?
Я должен пойти в суд, чтобы в случае необходимости защитить Снейпа, который не нуждается в моей защите. Что я еще должен? Тогда я без труда носил в голове весь нехитрый список своих долгов… Да, еще я должен был избрать своей невестой самую прекрасную девушку во всей Англии, просить ее руки у добрых родителей и радостно орать на весь мир о своей помолвке. И о том, что свадьба состоится ровно через год, когда моя несравненная, прекраснейшая, любимая Джинни закончит Хогвартс. Когда я сейчас вспоминаю все это, мне кажется, я жил, не приходя в сознание…
И словно большая река моего счастья, которого должно было хватить на всех, выносит меня в тот день из камина в холле Министерства, где меня тут же подхватывает иная река — люди в мантиях, все улыбаются мне, узнают, но вежливо стараются не навязывать своего внимания. Но я слышу шепоток за моей спиной: «Смотрите, это же Гарри Поттер! Не может быть! Да-да, сегодня же заседает Визенгамот, наверное, он хочет присутствовать!» И мне это нравится! Да, в то лето я словно оказываюсь в нескончаемой круговерти всеобщей любви и внимания, если бы я стал говорить, что тогда мне это было неприятно или в тягость, я бы солгал. Да, может быть, порой утомительно, когда надо фотографироваться на улице с совершенно незнакомыми чужими пухлыми младенцами на руках, с пожилыми почтенными дамами в островерхих старомодных шляпах, сдержанными джентльменами из провинции — ну, что поделаешь, слава — она и есть слава. И после стольких лет, когда меня откровенно не любили… Не любили мои родственники-магглы, ненавидели слизеринцы во главе с Малфоем, в школе изводил своими придирками Снейп, на пятом курсе не давала никакого житья Амбридж… И весь прошлый год… когда нас просто гоняли, как бешенных собак, объявляли охоту… А теперь вот так неожиданно — все любят. И я, забывая обо всем, тоже их всех люблю и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь… Вхожу в лифт — мне приветливо кивают, спрашивают: «Как дела, мистер Поттер?» Я не знаю этих людей, ну и что. «Вам вниз, мистер Поттер?» Да, мне на самый последний этаж, туда, где по-прежнему заседает Визенгамот. «Хотите присутствовать на суде?» — понимающие улыбки. Завтра в «Пророке» напишут, что герой магической Британии стремится быть в курсе всех дел… Пока меня это не раздражает. Я и вправду верю, что должен быть повсюду, я не могу остановиться…
Я осторожно приоткрываю огромную, совершенно нечеловеческих размеров дверь, ведущую в зал суда, тихо вхожу и сажусь так, чтоб меня не было особо видно — на самый краешек скамьи для гостей, поближе к выходу. Слава Мерлину, членам Визенгамота не до того, чтоб оборачиваться и радостно шептаться: «Поттер, Поттер пришел», так что на меня никто не обращает внимания. Зал полон, здесь, как и в тот раз, когда меня вызвали на разбирательство по совершенно пустяковому делу перед пятым курсом, половина судей в черных, а половина в бордовых мантиях. И я до сих пор так и не удосужился узнать, что это означает. До открытия заседания еще несколько минут, я озираюсь и тут же вижу, как Кингсли неодобрительно качает головой, мол, чего ты притащился, Гарри, мы и без тебя прекрасно разберемся, иди, поиграй пока с ребятами! Я делаю виноватое лицо, мол, я не хотел, но мой долг призвал меня.
Пока есть время, стараясь не пялиться, разглядываю тех, кто на скамье подсудимых. Слава Мерлину, теперь нравы в Визенгамоте смягчились — нет железных клеток, виденных мной некогда в воспоминаниях Дамблдора — просто скамья, караул авроров по бокам и сзади. Я знаю далеко не всех, кто здесь, по крайней мере, по именам. Но многих узнаю. Августус Руквуд — коротко стриженный и еще вовсе не пожилой человек со свирепым лицом, Ранкорн, которого я так недостоверно изображал в день нашего нападения на Министерство в прошлом году — сидит, задумчиво поглаживая черную бороду, оба Кэрроу — Амикус и Алекто, далее Антонин Долохов — красавец славянской внешности, чем-то напоминающий мне Малфоя старшего, Мальсибер, Эйвери, Маркус Флинт, бывший капитан слизеринской сборной по квиддичу сегодня, наверное, самый молодой из подсудимых, его папаша и старший брат, Буллстроуды — тоже отец и два брата, чем-то напоминают мне бульдогов — такие же свирепо-грустные лица, Паркинсон, отец Панси, старший Нотт. И еще человек пять, которых я не знаю, судя по внушительным размерам и немеркнущему отражению интеллекта на лицах, среди них Крэбб и Гойл старшие, но я не уверен. И с самого края двое, знакомые мне слишком хорошо — Люциус Малфой и Северус Снейп, причем Снейп без мантии, как и все подсудимые, на нем просто черный сюртук. Но по его лицу, сейчас обращенному к Малфою, что-то говорящему ему, я вижу, что он единственный, кто прибыл сюда не из тюрьмы. А он на секунду поднимает голову и, о, черт, он меня увидел — у меня что-то екает внутри, я не могу понять, что в его взгляде — презрение или застарелая ненависть, которую не смягчило ничто, даже моя и его несостоявшаяся смерть. Я не знаю. Зачем меня сюда понесло? А Малфой такой вальяжный, ослепительно-белая шелковая рубашка с кружевными манжетами — будто на дуэль собрался, отчего-то думаю я, на маггловкую дуэль, где стреляются из пистолетов, а потом картинно хватаются за пробитую грудь и падают, а прекрасная дама, что до этого пряталась за деревом, все плачет-плачет… Малфой тоже сейчас смотрит на меня, но лицо у него изможденное, он-то явно доставлен сюда из тюрьмы.
А тем временем Председатель суда объявляет о начале заседания Большого Жюри, звонит в колокольчик, прокашливается, вновь пытается начать — зал постепенно успокаивается. Я непроизвольно вцепляюсь в скамейку, вот, сейчас. Но они начинают не со Снейпа. Алекто Кэрроу — виновна. Сторонница Того-Кого-Нельзя-Называть, действовала без всякого принуждения, издевательства и убийства магглов, преследование магглорожденных учеников Хогвартса и полукровок, применение к ученикам Непростительных заклятий, занятия темной магией… Никаких доводов в ее пользу. Азкабан пожизненно. И так же быстро последующие пять приговоров — тюрьма не будет пустовать, одинаковые обвинительные заключения — идентичные приговоры. Только разные имена жертв… Нет ни единого человека, готового свидетельствовать в защиту.
И вот, наконец…
- Северус Снейп, — громко объявляет Председатель, и я вижу, как мой бывший профессор зелий, бывший директор Хогвартса, бывший двойной агент легко и порывисто поднимается со своего места, чтобы стоя выслушать приговор.
- Господин Председатель, — я слышу голос Кингсли, а сам почему-то не могу оторвать взгляда от бледного лица Снейпа, с каким-то идиотским любопытством разглядываю шелковый серый платок, скорее всего, надетый не из щегольства, а чтобы скрыть шрамы на его шее, — у меня имеются неоспоримые доказательства невиновности Северуса Снейпа. Позвольте предъявить их суду.
Никто не удивлен, Снейп скучающим взглядом обводит зал, пока Кингсли зачитывает краткое, но не оставляющее ни малейших сомнений в невиновности бывшего шпиона письмо Альбуса Дамблдора, переданное следствию Аберфортом.
- Есть ли вопросы к обвиняемому?
Вопросов нет. Только глупый Поттер зачем-то пришел сюда, чтобы на всякий случай… Да не нужен ты, сказал же тебе Кингсли. Но ведь я пришел не из-за этого, вернее, не только из-за этого. Я здесь потому, что Снейп нужен мне.
- Оглашаю решение суда, — произносит судья, облаченный в бархатную малиновую мантию: С Северуса Тобиаса Снейпа снято обвинение в пособничестве Волдеморту, настоящим решением он освобождается от домашнего ареста, восстанавливается во всех гражданских и имущественных правах и волен свободно перемещаться как внутри страны, так и вне ее.
- Благодарю Вас, господин судья, — его голос звучит еще немного хрипло после ранения, но вот привычные моему уху издевательские нотки никуда не делись. — Я могу идти?
И он уходит. Явно, не скрываясь, у всех на глазах кивает Люциусу Малфою. Стремительно проносится мимо меня, будто покидая сейчас не только этот зал, но и всех граждан магической Британии в лице этого нелепого с его точки зрения судилища. И я только в последний момент опоминаюсь, чтобы выбежать за ним.
- Профессор Снейп! Сэр, подождите!
Я стою посреди министерского коридора с нелепо растопыренными руками, растрепанный, переминающийся с ноги на ногу. И не знаю, что я, собственно говоря, собирался сказать ему. Он оборачивается, медленно подходит ко мне — в полумраке плохо освещенного коридора он кажется мне просто черной тенью. Останавливается в паре метров от меня.
- Какой я Вам, к черту, профессор, Поттер? — а потом, явно стараясь быть вежливым с героем магического мира, продолжает, — Вы что-то хотели?
- Сэр, я…
- Что Вы мямлите, Поттер, будто я спрашиваю у Вас рецепт Оборотного зелья? Если Вы что-то хотели, говорите! — в его взгляде мне видится презрение и скука, которую, наверное, навевает на него мой нелепый вид и неиссякаемый поток красноречия.
- Сэр, я думал… Я пришел на случай, если вдруг мои показания могли бы пригодиться…
- Как видите, они не пригодились. Что-нибудь еще?
- Сэр…
Я понимаю, что еще несколько секунд, и он просто уйдет, так как у него нет никаких причин стоять здесь и ждать, что изволит сказать ему невероятно косноязычный сегодня герой магического мира. И ведь герою тоже не приходит в голову начать свою речь с обычного «спасибо». За то, что спасал меня практически каждый мой год в школе, за то что, как мог, но помогал мне выполнить мое предназначение. За то, наконец, что посмел сказать Дамблдору, узнав, что мне предстоит умереть, что тот вырастил меня, как свинью на убой…Но нет, я же хочу знать. Получить свое. И я его получаю…
- Сэр, когда я сказал Кингсли, что Ваши воспоминания могли бы служить на суде аргументом в Вашу пользу, он мне ответил…
- Что воспоминания легилимента нельзя использовать, потому что они по определению недостоверны? — он продолжает за меня, по-прежнему не подходя ко мне ни на шаг. — Он сказал Вам правду.
Не может такого быть! Он же умирал, он должен был любить мою маму! Как он мог мне солгать тогда! Зачем? Меня охватывает ужас. Ужас и гнев на него. Сразу же, без малейшего перехода — я только что был растерян и вот уже сжимаю кулаки, хорошо хоть не пытаюсь приблизиться к нему.
- Что, хотели сказочку для героя, Поттер? Надеюсь, я не разочаровал Вас? — его вкрадчивые интонации еще долго будут отдаваться у меня в ушах. — Вам в кои веки сказали правду, а Вы расстроились?
- Сэр, — я уже практически не могу совладать со своим голосом, но пока, к счастью, не срываюсь на крик, — Вы отправили меня на смерть, просто солгав мне?
- А Дамблдор делал что-то другое? Что-то я не припомню, мистер Поттер.
И то, что он говорит дальше, настолько грубо, что его слова для меня хуже пощечины:
- Вы знаете меня столько лет, Поттер. Неужели я похож на человека, готового семнадцать лет исходить соплями по вашей покойной матушке?
- Скотина, — вот и все, что я могу сказать ему на прощание.
Он просто поворачивается ко мне спиной и уходит, исчезая из моей жизни, как я в тот момент уверен, навсегда. Я ненавижу его. Лучше было бы, если бы он просто тихо сдох на полу Визжащей Хижины.
А когда проходит три года, я, уже сидя у стены моей камеры в Азкабане и размышляя о мере справедливости, добра и зла в жизни, впервые задумываюсь о том, что тот приговор был для него нестерпим. Потому что практически он выиграл для них войну, рискуя, воюя на два фронта. И в награду за это его просто-напросто не посадили в тюрьму, не ограничили в правах и разрешили выезд из страны. А сами навесили на себя ордена, объявили друг другу благодарности и зажили счастливо в том мире, который он (ну, не только он, конечно) сохранил для них. Ну а еще через год, когда я узнаю его настолько хорошо, как предпочел бы не знать никогда, я понимаю, что в тот день в его взгляде не было ни презрения, ни ненависти, ни отвращения, ни издевки — он просто старался не смотреть на меня. И все.
Гораздо позже, возвращаясь к этому нашему разговору, я иногда думаю, а что если бы у меня был Хроноворот? Мог ли я изменить что-нибудь тогда? Где взять мудрости в восемнадцать, если у него ее не было и в тридцать восемь? И ведь он не мог ответить на вопрос, который я задал ему в тот день в коридоре Министерства, выбежав за ним из зала суда. Потом, когда смог… наверное, было уже поздно. А тогда было непредставимо рано… нереально.
Но отчего-то мне кажется, что в тот момент, когда Северус Снейп, не прощаясь, повернулся ко мне спиной, а я, пыхтя от возмущения, детской злости и разочарования, смотрел, как быстро исчезает его фигура в строгом черном сюртуке за поворотом коридора, ведущего к лифтам, о да, именно в тот момент в незримой воздушной гавани от призрачного причала отошел некий корабль, нет, еще только тень корабля, которой уже очень скоро было суждено облечься вполне осязаемой плотью из дерева и черных парусов.
А в тот вечер, когда мы вчетвером аппарируем в Хогсмид, я просто напиваюсь — банально и не эстетично, но мне почему-то не стыдно, хотя там и моя невеста, и Гермиона. И я, уже не надеясь, что они не разглядят мои покрасневшие от слез глаза за стеклами очков, повторяю, думаю, в десятый раз за вечер, как он отправил меня на смерть, снабдив напоследок слезливой сказочкой, в которой не было ни слова правды, как Дамблдор лгал мне столько лет, а я шел на убой, как барашек, радостно поблеивая… Ни единого слова правды… Мои друзья и невеста смотрят на меня с жалостью, и я в тот вечер позволяю себе побыть жалким, так как мне кажется, что именно сейчас хороню свою веру в добро, правду, искренность… Я еще не знаю, что у меня этой веры столько, что на похороны ее остатков не хватит всех кладбищ и склепов Англии. Но в тот вечер я плачу и пью, а Рон, Джинни и Гермиона молча на все это смотрят, а потом без лишних слов эвакуируют раненного бойца с поля боя прямо в дом на Гриммо, где еще до утра несут вахту у постели хмельного героя. А наутро я принимаю зелье, целую немного расстроенную, но весьма бодрую Джинни, и могу жить дальше.
09.01.2013
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 21:58 | Сообщение # 4 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 3. Газеты всегда правы
Но вообще то лето запоминается мне, скорее, ощущением счастья и легкости, потому что, мне кажется, это первое лето в моей жизни. Как будто раньше лето просто не наступало. Помню зиму, осень, весну помню, а вот лето… не было его. Я и не надеялся дожить до него в том году, честно говоря. А сейчас я могу, ничего не опасаясь, сидеть с друзьями в кафе, бродить по Косой Аллее, заходить в магазинчики и лавочки. Не оглядываясь, не озираясь, не ожидая увидеть страшную тень за плечом, которая может оказаться моей смертью. У меня просто жизнь, просто друзья, я просто влюблен — мы беспечны и радостны, впервые за последний год ведем себя, как подростки. Даже играем в прятки в доме на Гриммо, что для меня становится настоящим откровением — что так вообще можно жить… И когда я нахожу Джинни в старом скрипучем шкафу в бывшей спальне Сириуса, я не спешу громко объявлять о своей победе, предпочитая насладиться ее плодами — долго, до головокружения целую ее земляничные губы, пытаюсь провести языком по жемчужным зубкам, но она тут же шутливо шлепает меня по спине:
- Гарри, ты что, пойдем вниз, ты понимаешь, что все подумают?
Ну да, я понимаю, что все подумают, и стараюсь никогда не терять голову, потому что не могу себе представить, что чем-то обижу Джинни. Она для меня… тогда я, разумеется, совершенно не понимал, чем она для меня была. Но в последующие годы, когда мне, к счастью, время от времени предоставлялась возможность подумать, я вывел формулу своей любви к Джинни Уизли. Легкий фруктовый аромат ее солнечных волос, сладкие ягодные губы, очертания высокой груди под тонкой кофточкой, серебряная цепочка на тонких ключицах, плетеные браслеты на точеных алебастровых запястьях, веснушки, как капельки топленого молока на белизне ее кожи — невинность, кажущаяся хрупкость, беззащитность. Притягательность чего-то чуждого, неизведанного, но обещающего, как мне тогда казалось, нечто неземное. А вот что? Я никогда не рисовал себе даже в самых сокровенных фантазиях никаких жарких обжигающих картин. Тогда мне казалось, что даже просто фантазия может оскорбить мою волшебную фею, парящую над цветочным лугом и собирающую медовый нектар. И потом — Джинни всегда была для меня частью всех Уизли, а все Уизли олицетворяли для меня Семью, которой у меня никогда не было. А они всегда, как я тогда думал, видели во мне сына, так что вместе с Джинни я как бы получал и готовых папу с мамой, и братьев, и дом — шумный, нелепый, но я был уверен, что так он и должен выглядеть. В общем, это была нехитрая формула. И я тогда совершенно не подозревал, что мне могут нравиться горькие ароматы… И что мое настоящее уравнение будет головокружительно не решаемо, всякий раз выдавая в ответе квадратный корень из отрицательного числа…
Лето уже на исходе, так что Джинни и Гермионе скоро возвращаться в Хогвартс, а нам с Роном тоже предстоит начинать учебу, хотя уже и совсем не школьную, взрослую. И в один из дней мы, буквально обвешанные тюками с покупками, хоть и уменьшенными заклинаниями, шумно вваливаемся на Гриммо, где Кричер, ворча для порядка на производимые нами шум и беспорядок, уже начинает накрывать на стол к обеду. Мы с Роном, который решил переехать ко мне на неопределенное время — чтоб я не скучал, ну, и чтоб родители не изводили совершенно взрослого парня глупыми придирками и замечаниями — тащим вещи наверх, в наши комнаты, а девчонки бросают все внизу, чтобы взять домой, хорошенько разобрать и упаковать, а потом вновь притащить сюда — первого сентября мы с Роном провожаем их на вокзал, так как наша учеба начинается на неделю позже.
Когда мы с ним, буквально через пару минут, спускаемся вниз, там стоит непривычная тишина. Мы переглядываемся, ожидая очередного розыгрыша — вот сейчас мы будем искать, заглядывать во все уголки, а Джинни и Герми раз — и выпрыгнут у нас из-за спин, закрывая нам глаза розовыми нежными ладошками. Да, ведь Гермиона тоже невеста, разумеется, невеста Рона, и они тоже будут ждать целый год, как и мы с Джинни, до окончания ею Хогвартса.
Так что мы с Роном осторожно подкрадываемся к кухне на цыпочках, заглядываем внутрь через неплотно притворенную дверь — но они обе сидят за столом в полном молчании, склонившись над раскрытой перед ними газетой.
- Гарри, Рон! — Джинни поднимает на нас глаза, кажущиеся огромными от удивления и неверия, — нет, вы только посмотрите!
Я подхожу к столу, смотрю на колдографию на первой странице, и у меня такое чувство, что меня наотмашь бьют по лицу: «Неужели я похож на человека, готового семнадцать лет исходить соплями по вашей покойной матушке?» Нет, теперь уж точно не похож. Изображение кажется мне почти неподвижным — сидящий в кресле человек словно позирует, да, наверное, так и было, он же давал интервью… Очень дорогая одежда, я различаю это даже на смазанном газетном снимке, тонкие пальцы с несколькими крупными перстнями держат сигару. И глаза — надменные черные глаза того, кто когда-то был Северусом Снейпом, смотрят прямо на собеседника, сейчас, с газетной страницы, прямо на меня. Он чуть поворачивает голову — изящная линия скул, подбородка — все теперь открыто, его длинные волосы забраны в хвост. И серьга в ухе — змея, держащая в огромных клыках крупный изумруд. Наверное, на память о Нагайне… И подпись под колдографией «Лорд Довилль в своем имении во Франции». И колдографии имения, больше похожего на дворец.
- Да это ж Снейп! — Рон произносит свою коронную фразу, озвучивая наше всеобщее недоумение.
- Нет, Рон, он больше не Снейп, — задумчиво говорит Герми, не отрываясь от статьи, — он вообще им никогда не был.
- Это как? — я не могу понять, как возможно, что Снейп никогда таковым не являлся.
- А вот так, возьми, там вторая газета на столике в коридоре, — отвечает она, не отрываясь от чтения.
И мы с Роном хватаемся за вторую газету, так как на наших глазах рушится мир — Снейп больше не Снейп!
«Лорд Северус Довилль после принятия наследства рода Довиллей является в настоящий момент одним из самых богатых граждан магической Франции»…
- Что? Почему Франции? — я не могу читать, просто пробегаю глазами первую строчку.
Гермиона, уже одолевшая эту часть статьи, поднимает на меня мученический взгляд.
- Гарри, ты сам читать не умеешь? Там же все написано. У него теперь двойное гражданство, иначе он не мог принять наследство. А так как весь род Довиллей запятнал себя пособничеством Волдеморту, а до этого еще и Гриндевальду, терпение французских властей лопнуло. Вообще, судя по тому, что здесь пишут, как только где-то появлялся темный волшебник, Довилли тут же спешили присягнуть ему на верность. Французское Министерство магии собиралось все конфисковать, так как в последней войне все прямые наследники Довиллей погибли. А тут из Англии приезжает Снейп, ну, то есть не Снейп, а…
- Гарри, Снейп — это просто фамилия его отчима-маггла, — Джинни сжалилась надо мной, иначе мой мозг грозил взорваться. — Его настоящий отец — один из известнейших сторонников Волдеморта во Франции Грег Довилль. Вот, смотри, они тут пишут: «запятнавший себя многочисленными бессмысленными убийствами магов и магглов, чье имя до сих пор наводит ужас на граждан магической Франции».
Я на секунду пытаюсь представить себе убийства, исполненные смысла… У меня не выходит.
- То есть у Снейпа просто дурная наследственность! — провозглашает Рон.
- Рон, Снейп же никого не убивал! — отчего-то вступается за него Гермиона.
- А Дамблдор?
- Гарри, Дамблдор — это совсем другое дело. Хотя то, что он мог так хладнокровно выполнить их договоренность, тоже о многом говорит.
- К тому же, Герми, мы не знаем, что Снейп еще делал на службе у Лорда, — я легко представляю себе этого человека в роли убийцы, мне кажется, эта роль ему идет.
- Так вот, — продолжает Гермиона, — убийца он или нет, но французское Министерство магии вернуло ему титул и все имущество, так как все обвинения с него были сняты Визенгамотом. Так что он теперь богат, как Крез!
- Кто-кто?
- Неважно, Рон, царь был такой.
- А почему надо было возвращать ему имения и все остальное, если французы просто могли себе все оставить? Нет наследника — и все!
- Рон, если есть наследник, это противозаконно. К тому же, речь идет о магическом имуществе, и тут в дело может вмешаться сама магия. Нельзя его так просто присвоить.
- Ё-моё, — говорит Рон через несколько минут, пробегая глазами статью, — «имение во Франции, огромные средства на счетах, острова и недвижимость по всему миру, магические артефакты…» Вот бы мне кто-нибудь так раз — и остров подарил…
- А как так вышло, что этот Грег Довилль — его отец? Почему у него всю жизнь была другая фамилия?
Гермиона делает круглые глаза, но не комментирует мою неожиданно проявившуюся дислексию — у меня, и вправду, строчки расплываются перед глазами, отказываясь складываться в связный текст. Она просто начинает читать вслух:
«— Лорд Довилль, как же могло случиться так, что Вы выросли в Англии, даже не подозревая о своем родстве с могущественным родом Довиллей?
— Почему не подозревал? Я прекрасно знал об этом примерно с пятнадцати лет, с того момента, как моя мать развелась с Тобиасом Снейпом, которого я до этого считал своим отцом.
— Это стало для Вас ударом?
— Я полагаю, это очень личный вопрос, но все же отвечу. Нет, не стало. У меня не складывались отношения с отчимом».
Но и слушать, как она читает, я почему-то тоже не могу. Это все так медленно! И его гадкие интонации, которые сочатся в каждом слове этого проклятого интервью. Все, что он говорит, даже принесенное мне газетными строчками, кажется мне отвратительным.
- Гермиона, не тяни, просто расскажи! Мне неприятно слушать, как он разглагольствует!
Она милостиво соглашается, видимо, вспоминает тот эпизод больше чем месячной давности, когда я рыдал и напился в Хогсмиде из-за того, что он оскорбил меня. К себе я милосерден — то, что я тоже оскорбил его, я благодушно забываю…
- Хорошо, тогда слушай. Я уже все равно все прочитала. Кстати, он довольно сносно рассказывает, лучше, между прочим, чем Зелья объяснял. Его матушка в довольно юном возрасте вышла замуж за этого Грега Довилля, видимо, от большой и светлой любви, потому что Снейп тут говорит, что его дед был против их брака.
- С какой стати дед был против брака с таким богачом?
- А потому что, Гарри, Принсы, то есть родня Снейпа по матери — известные алхимики. А алхимики — это очень закрытое сообщество, они посвящают себя Великому Деланию, — ей жалко смотреть на наши с Роном вытянувшиеся лица, — ну, так они называют процесс поиска философского камня. И для них абсолютно неприемлемо участие в каких-либо дрязгах, войнах, заварушках. Они должны быть выше этого. Поэтому, когда деду Снейпа стало очевидно, чем занят его зять, он забрал дочь с маленьким сыном и настоял на разводе. А потом она из упрямства вышла замуж за этого маггла, Тобиаса Снейпа.
- И все это не помешало внуку примкнуть к Волдеморту! — я прекрасно помню, кем Снейп являлся много лет.
- Да, он в интервью тоже говорит, что не общается с семьей матери. С шестнадцати лет, кстати.
- Сиротинушка! — Рон горестно заламывает руки.
- Богатая сиротинушка! — подхватываю я, издевательски завывая. — Как нам всем жаль его, бедненького! Никто-то его не любит, мерзкого, богатого ублюдка! Кстати, зная Снейпа, просто не верю, что он вот так чистосердечно все рассказывает в дурацком газетном интервью.
- Гарри, — Джинни смешно надувает губки, — тут бы любой рассказывал. Ты только представь: на тебя сваливается такое невероятное богатство. Ты счастлив и готов даже на пару минут полюбить человечество. Даже если ты Снейп. Я бы такое рассказала, если бы разбогатела…
Мы смеемся. Я вот никак не могу представить себе богатого Снейпа. Желчного, огрызающегося, жалящего по причине и без, да, вероятно, обиженного на жизнь, рвущегося между двумя враждующими лагерями, да, легко, именно таким мы знали его все эти годы, именно этого человека я посмел назвать скотиной в коридоре Министерства. А вот тот, кто легко, одними уголками губ улыбается, глядя на нас с колдографии, непринужденно сидит в кресле, время от времени поднося к тонким губам сигару — это не он!
— Гарри, — это уже Гермиона, — ведь получение такого наследство — это сейчас сенсация в магическом мире. После победы над Волдемортом это событие года номер два. Он не мог отмолчаться. Думаю, он больше не вернется в Англию.
Да, я тоже так думаю. Я, кажется, теперь знаю, куда он так торопился, выходя из зала заседаний Визенгамота. Он шел к своей свободе и богатству. А тут на его пути встал я, глупый мальчишка, которого он презирал, с какими-то слезливыми вопросами про маму. И он откинул меня с дороги, как отбрасывают носком ботинка камешек, нарушающий гармонию совершенного мира, который уже открывался ему. А я пытался догнать его с нелепо растопыренными руками, одергивая мантию, поправляя очечки. «Сэр!» Да плевать ему было на меня, на то, что я поверил ему, когда шел умирать, что на какой-то момент посмел допустить в мыслях, что у этого человека могло быть что-то святое.
- Гарри, смотри, — Джинни отвлекает меня от этих мыслей, но, к сожалению, только для того, чтоб вновь ткнуть меня в статью, — смотри, тут колдография этого Грега Довилля. Снейп на отца похож. Просто копия.
Да, похож. Причем убийца и злодей Грег Довилль выглядит на снимке гораздо мягче своего якобы добропорядочного сына. Но у него такие же прямые черные волосы, тот же крючковатый нос. И темные глаза, взгляд которых из-за подвижности изображения кажется то злым, то оценивающим, то презрительным. Как и у его новоявленного наследника.
Мы еще долго разглядываем колдографии Снейпа, его отца, имения Довиллей, судим да рядим, куда он теперь будет девать такие деньжищи. А так как для Рона и Джинни материальные вопросы всегда были крайне болезненны, мы скатываемся к обсуждению того, что бы мы купили, если бы нам достался хотя бы кусочек снейпова богатства. Очень забавно, но мы вскоре иссякаем, купив себе воображаемую яхту, целую кучу одежды, украшений, конечно, несколько шикарных маггловских автомобилей на все случаи жизни, дом в Лондоне, загородное имение, пару вилл на море. И все. А что еще может быть нужно человеку? Мы не знаем.
Кричер уже ворчит на нас, что ему приходится так долго ждать с обедом, мы сворачиваем газеты, на которые мой старый домовик смотрит сначала неодобрительно, но потом, разглядев там Снейпа-Довилля, с большим уважением. Ему, должно быть, нравятся подобные повороты судьбы.
Шумиха вокруг наследства Довиллей утихает через несколько дней — газеты заполнены теперь другими новостями — Фадж вновь назначен Министром Магии после нескольких месяцев временного пребывания в должности. Да-да, как руководитель, прекрасно зарекомендовавший себя именно в спокойные времена, когда требуется невидимая глазу кропотливая каждодневная работа, а также и в эти непростые месяцы восстановления, возвращения к миру, которого так жаждала вся магическая Британия. А в самые последние числа августа газетные заголовки вновь принадлежат Поттеру и его друзьям — в Министерстве, наконец, проходит награждение, мы получаем свои ордена, благодарности и премии, переживаем несколько дней шквала, когда наш дом на Гриммо запружен газетчиками.
Причем наградами щедро осыпаны все — члены Ордена Феникса, ученики и преподаватели Хогвартса, принимавшие хоть какое-то участие в битве. Даже Корнелиус Фадж каким-то образом ухитрятся вынести себе благодарность, кажется, за проявленное хладнокровие. Но в списках награжденных нет только одной фамилии. Впрочем, человек этот уже щедро награжден самой судьбой, сосредоточив в своих руках немалую долю богатств этого мира. А то, что Снейп не отправился в Азкабан, уже было немалой наградой, в чем я сам смогу убедиться буквально через пару лет.
А потом и эта шумиха стихает, и я считаю, что на этом под главой моей жизни «Гарри Поттер — победитель Волдеморта» можно окончательно подвести черту.
10.01.2013
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 21:59 | Сообщение # 5 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 4. Как я был счастлив
- Слушай, Юэн, — прямо сразу, как только я около 11 приезжаю в Luna e mare в пятницу, говорит мне Драган, — можно, мы с Хеленой завтра тебя бросим?
- В смысле?
- Ты понимаешь, — он мнется, я уже заметил, что он не очень любит просить о чем-то, — у нас с Хеленой все серьезно!
- Уж не хочешь ли ты попросить у меня благословения, сын мой? — я стараюсь сохранять невозмутимость, уже понимая, к чему он завел этот разговор.
- У тебя точно нет! Ты же безбожник, англичанин!
Да, Драган — католик, с его точки зрения я настоящий безбожник. Вообще-то я безбожник со всех точек зрения… А если он католик, то это имеет для них с Хеленой ряд последствий, конечно, при условии, что у них все серьезно.
- Юэн, послушай меня хоть минуту без твоих дурацких шуточек. Мои родители… в общем, они одобряют, что мы с Хеленой… Они хотят, чтобы мы поженились. Тогда они нам отдадут ресторан.
- А вы-то сами хотите? — я не продолжаю, чтоб не спросить, что они хотят в конечном итоге — ресторан или друг друга?
- Конечно! — Драган делает гримаску из серии «оскорбленное достоинство». — Поэтому нам надо познакомиться с ее родителями. Понимаешь?
Мне смешно, что он так долго ходит вокруг да около из-за совершенно пустячной просьбы.
- Вы хотите уехать на выходные?
- Ну да. Мама уже договорилась с соседкой, что та придет помочь с рестораном. Там еще дочка есть, она тоже придет.
Теперь у меня выражение лица под кодовым названием «не пытайся женить меня, Драган».
- Ты что! Она страшная! Просто придет тарелки разносить. Справитесь?
- Спрашиваешь! Удачи вам с родителями! Ни в чем не перечь, соглашайся с ними во всем, даже если они будут городить полную околесицу. И нахваливай все, что подадут на стол.
- Твой рецепт успеха?
- А то! Проверенный!
И в выходные нам приходится справляться без Хелены и Драгана, но страшная соседская дочка оказывается на удивление расторопной, так что я на месте родителей Драгана все же остановил бы выбор на ней в качестве будущей невестки. Она, в отличие от Хелены, ничего не роняет и не путает заказы.
Утром в воскресенье я вижу на привычном месте нашего пожилого англичанина, любителя Таймс и минеральной воды. А вчера и позавчера он отчего-то не приходил.
- Здравствуйте! Вам, как обычно? — приветствую его я. Он кивает, оглядывается и, не видя на привычных местах Драгана и Хелену, вопросительно поднимает на меня невыразительные глаза.
- Вы что-то один сегодня, Юэн! — наконец-то догадался прочитать мое имя на бейджике.
- Они уехали знакомиться с родителями, — я неожиданно словоохотлив, — пожениться собираются. Вы же знаете, они здесь католики: родители, священник, год после помолвки, чтобы проверить чувства и все такое. Целая история, в общем. И не разведешься потом. Сумасшедшие люди.
Я ставлю перед ним высокий стакан с минеральной водой. А он, вместо того, чтобы закрыться от меня разворотом Таймс, смотрит на меня с неожиданным интересом и улыбкой.
- А Вы, Юэн, не вынашиваете матримониальных планов?
Боже мой, какое старинное выражение! Матримониальных планов! Наверное, я напоминаю ему взрослого сына… А у меня сегодня день откровенности, так что я, не чинясь, все коротко и ясно ему объясняю.
- Я уже был женат.
- И как?
- Мне не понравилось.
- Вы такой молодой. Когда же Вы успели?
- В девятнадцать. А в двадцать один развелся. С тех пор планов не вынашиваю.
Я рад, что мамаша с двумя детьми (третий в коляске) машет мне из-за соседнего столика.
- Прошу меня извинить.
Я приношу им воду, сок, три пиццы — одну взрослую, две детские, младенец кормится из бутылочки. А потом вновь ловлю на себе взгляд бесцветных глаз.
- Юэн, Вы простите меня, старого лоботряса, я вовсе не хотел показаться бестактным, — вежливая полуулыбка, адресованная мне.
- Да нет, что Вы. Если бы я не хотел, я бы не сказал. Может быть, Вам еще что-нибудь принести?
- Попозже, если можно, — и он вновь скрывается за газетными страницами.
А поздно вечером возвращаются Драган с Хеленой, я бы сказал, изрядно потрепанные, но, кажется, довольные исходом переговоров. Драган подмигивает мне, Хелена мечтательно улыбается. Такое вот простое счастье по нехитрой формуле, где, как им пока кажется, существует всего два слагаемых — он и она.
* * *
Свадьба! Свадьба в Норе! Да не простая, а двойная! Ну, потому что так выходит гораздо экономнее, ведь у нас с Джинни и Рона с Гермионой одни и те же друзья, родственники практически тоже — у меня, разумеется, никаких — тот же круг нужных людей, которых вроде и не хочется приглашать, а надо.
- Джинни, Джинни, — кричит откуда-то сверху миссис Уизли, — ты забыла приколоть к платью букет! Джинни, постой!
Я подхватываю мою любовь на нижних ступеньках лестницы — легкое розовое облако, ягоды, сладости, мармелад. Ее губы, как фруктовое драже, волосы, как мед, смех, как перезвон рождественских бубенчиков, обещающий чудо. И она такая живая, радостная, искрящаяся, крутится передо мной, как волчок:
- Гарри, я тебе нравлюсь? Мама, я ему нравлюсь и так, без всякого букета!
Я пытаюсь схватить ее за руку, обнять за талию, но игривый розово-рыжий маленький тайфун дразнит, не дается мне в руки.
- Гарри, ты платье помнешь! — а потом неожиданно целует меня сама. — Пойдем в сад, там уже все готово!
- Джинни, да подожди же! — запыхавшаяся миссис Уизли в нелепой шляпке, украшенной зачем-то веточками земляники, все же успевает поймать нас внизу и приколоть к платью невесты нежно-белые цветочки.
А в саду нас уже ждут Рон и Гермиона — она вся в белом, и у нее в руках совсем коротенькие белые розы с зеленоватыми прожилками на лепестках. И рядом ее родители — всегда, когда я их вижу, они улыбаются как-то вежливо-отстраненно, как будто зашли посмотреть интересное шоу, но вот скоро оно закончится, и они вновь выйдут из театра (из цирка?) в абсолютно нормальную жизнь, где люди работают в офисах или имеют врачебные практики, на худой конец, юридические консультации. А мы…так, горстка клоунов. И Гермиона просто сбежала с заезжим циркачом. Но что ж поделать, раз она счастлива?
Мне интересно, много ли найдется на свете людей, хорошо помнящих свою свадьбу? Я почему-то запоминаю только цвета — белое, розовое, зеленое — деревья в саду, а поверх этой основной гаммы разноцветные пятна — гости. И, конечно, очень много рыжего. Лица в тот день кажутся мне какими-то размытыми пятнами — мы будто бы просто переносимся от одной группы гостей к другой, словно подхваченные солнечным ветром, улыбки, улыбки, тосты, искрящееся вино в бокалах, сияющие глаза Джинни и Гермионы. Вот пожилой волшебник, проводящий церемонию, он очень серьезен, будто считает, что его миссия в этот день — не позволить двум парам безбожно счастливых молодых людей совершить очередную глупость. И под его строгим взглядом мы тоже как-то собираемся, даем положенные клятвы — и наша любовь с этого момента перестает принадлежать исключительно нам, она захвачена в плен пергаментами с огромными красными печатями, а наши подписи на контрактах больше не дадут ей вырваться на свободу.
И, разумеется, как я мог забыть! Только для «Ежедневного Пророка» — эксклюзивные колдографии с нашей свадьбы — герои женятся и живут долго и счастливо. Ведь иначе не бывает, правда? Вы только посмотрите на платья невест! А какие букеты! А как они улыбаются! И сколь элегантны женихи в традиционных свадебных костюмах!
После этого нас тут же окружают родные, гости, каким-то образом у каждого из нас в руках оказывается бокал шампанского, мы чокаемся за счастье, которое должно длится вечно, за еще не рожденных детей, за благополучие в доме, которому еще только предстоит стать нашим общим — моим и Джинни, наполниться нашими отныне общими делами, разговорами, вздохами в полумраке спальни… Ну, насчет последнего… не знаю, что уж там думают родители, но со вздохами в полумраке спальни у нас примерно с зимы дела и так обстоят неплохо. Думаю, Рон и Герми тоже не стали старомодно дожидаться свадьбы, облизываясь друг на друга, как на праздничный торт.
А ближе к вечеру, когда все поздравления уже выслушаны, обязательная танцевальная программа исполнена, и гости все меньше и меньше интересуются праздничным столом и благополучием молодых, а все больше вспоминают о своих повседневных делах, болтают, разбредаясь по саду, мы исчезаем. Конечно, предупредив мистера и миссис Уизли. Прихватив только друзей, а их не так уж и много, мы все вместе отправляемся на Гриммо. И там, наконец, избавляемся и от традиционных свадебных фраков, и пышных платьев, которые, с одной стороны, делают наших жен существами неземными, больше напоминающих фигурки фей со свадебного торта, но при этом невозможно мнутся, рвутся, цепляются за каждый выступ и угол, так что невозможно даже как следует обнять объект желания, так как объект тут же начинает рассерженно отстаивать целостность своих кружевных оборок. Мы переодеваемся во вполне человеческие джинсы, рубашки, да-да, и девчонки наши делают это гораздо шустрее, чем мы, видимо, приколотые цветочки и искусно декорированные веночки в волосах, еще утром казавшиеся им самым весомым свидетельством их красоты, к вечеру надоели до смерти.
И в нашем с Джинни доме на Гриммо начинается вполне человеческая вечеринка, которой уже давно так просила душа — с шумными выкриками, танцами, разнообразными напитками, льющимися рекой, которые мы теперь поглощаем уже не под бдительным оком родителей и старших гостей.
- Ну, ребята, будьте счастливы! — провозглашает Невилл, — только попробуйте не быть!
- Да, не подведите, — серьезно говорит Дин, а потом смеется, сгребая в охапку и меня, и Джинни. — Ты, Поттер, как будущий аврор, головой отвечаешь!
Взрывы смеха то тут, то там в нашем большом доме, смешные выходки, о которых мы потом будем вспоминать весь год: «А помнишь, как ты на свадьбе…» Как я, зажав в зубах свадебный букет Гермионы, втаскивал себя на второй этаж по перилам, не касаясь ногами ступеней. Как Невилл, деловито помешивая глинтвейн в большой кастрюле, произносил свадебные поздравления от имени Снейпа — когда чудовище далеко, оно становится нереальным, правда, Нев? Как Дин пытался натянуть на себя розовое платье Джинни, в котором она была на свадьбе… А Гермиона и Джинни в наших с Роном фраках, с нарисованными усами изображали танго. И столько выпивки, что на следующий день Кричер бурчал, не переставая, разнося по комнатам, где нас свалил сон, антипохмельное зелье.
Но уже через пару дней, когда позади уже и празднование новоселья в маленькой квартирке, снятой Роном недалеко от Магического университета, жизнь постепенно входит в свою колею. Нас, конечно, еще неделю поздравляют все встреченные нами волшебники, хвалят свадебные колдографии в Пророке, просят автографы — мы не отказываемся. Но, не знаю ли, к счастью или нет, но событие, происходящее через десять дней после свадьбы героев, полностью затмевает нашу слащавую сказку — второго августа Люциус Малфой совершает побег из Азкабана.
Нас с Роном, несмотря на каникулы, вызывают в школу авроров на экстренное собрание. Большая аудитория, ряды столов, амфитеатром поднимающиеся к самому потолку — и все здесь, и второй, и третий курсы. Конечно, только что зачисленных первокурсников сюда никто не звал. Наш директор, мистер Эверидж, обводит нас строгим взглядом, мол, времена у нас нынче непростые — и мы немедленно замолкаем. И в течение часа слушаем его проникновенную речь о том, что в магической Британии, столь благополучной на первый взгляд, зло вновь поднимает голову, и что мы должны быть бдительны и готовы ко всему. Я отчего-то думаю, что это не многоголовая гидра зла поднимает голову, а вполне себе незаметная, но очень живучая змея стяжательства — в прессу уже просочились слухи о том, что столь дерзкий побег удался Малфою при помощи банального подкупа. Мы с Роном незаметно переглядываемся. Дело в том, что Малфой не был осужден Визенгамотом пожизненно, так как в его пользу говорили некие смягчающие обстоятельства, например, неучастие в битве на ее финальном этапе, помощь, оказанная мне его супругой, Нарциссой Малфой. В общем, он получил довольно большой срок, имущество, не принадлежавшее исключительно супруге, было полностью конфисковано. Но сам он из-за сравнительной мягкости приговора оказался не на самых верхних ярусах Азкабана, не в башнях, где содержатся государственные преступники, а значит, и надзор был помягче, а главное, там не было дементоров. В свое время известие о том, что Министерство вновь решило использовать их для охраны наиболее опасных преступников, повергло меня в настоящий шок. Это казалось невиданным варварством, от которого правительству теперь уже мирной Магической Британии, по моему мнению, следовало отказаться. И я даже осмелился задать этот вопрос одному из наших профессоров на занятиях. И даже удостоился ответа — бывшие Упивающиеся (а в башнях Азкабана содержатся только они) достойны такого возмездия, и не мне, курсанту Поттеру, герою и победителю Волдеморта, их жалеть. Так как я их не особенно жалел, я согласился и попросту заткнулся.
Когда я прихожу домой, Джинни весело спрашивает меня:
- Ну и что там было, Гарри? Вам велели изловить Малфоя завтра к рассвету?
Моей жене плевать и на Малфоя, и на многоголовую гидру зла, собирающую пожрать мирную Магическую Британию и уже откусившую от нее первый лакомый кусочек. Моя жена купила новые занавески и скатерть на кухню!
- Ну и как тебе? — моя лисичка улыбается, кладет мне руки на плечи и чуть склоняет голову на бок.
- Обалденно!
Честно говоря, когда я вспоминаю нашу с Джинни жизнь, то занавески, новое бра, мягкие махровые халаты, которые я в один прекрасный день обнаруживаю в ванной, пальма в кадке, выглядывающая в окно нашей столовой, кажутся мне ее вехами, верстовыми столбами. Хотя, конечно, нет, я идиот, было же не только это. Была и наша неумелая невинная детская нежность, остававшаяся все такой же и после почти двух лет нашего супружества, желание понравиться друг другу. Но никогда не было и тени страсти, сжигающей плоть, кажется, до самых костей, темной сокрушающей нежности, граничащей с безумием. И хорошо, что не было… Все мило, как фруктовый сироп. Я бы прожил бок о бок с моей Джинни всю свою жизнь, отрастил брюшко, не подозревая, что возможно и нечто иное, мы бы народили детей, накупили еще кучу занавесок, пледов и подушек, звали бы гостей по выходным, когда ее маме вконец надоело бы кормить нас у себя каждое воскресенье. Наверное, уехали бы из Лондона, чтоб детишки росли на природе, она бы занималась садом, варила отменные обеды, вязала, ну, не знаю, что бы она еще делала.
Да, моя фея вовсе не планировала стать домохозяйкой! Когда стало ясно, что карьера квиддичного ловца — это не то, что может заполнить ее жизнь, да и вообще не самое подходящее занятие для девушки семейной, она записалась на курсы тренеров по квиддичу.
- Понимаешь, Гарри, — объясняла она мне свое решение, — сейчас все хотят жить в мире, покупают загородные дома, заводят детей. Так что частный тренер, ну то есть я, — это то, что сейчас нужно. Я буду приходить пару раз в неделю, учить детишек полетам. Скажи ведь, это неплохо? И у меня всегда будет оставаться время на нашу семью, на нас с тобой. И заработок какой-никакой, что тоже немаловажно.
Конечно, ты умница, сокровище мое, ты так здорово все придумала. И для всего-то в твоем плане было место. Такая вот правильная жизнь. Именно такая, какая мне нравилась. И мы оба немало времени отдавали созданию этой правильности, мне сейчас трудно это объяснить, но я часто гордился тем, что у нас с Джинни все именно так, как и должно быть. У нас красивый уютный дом, мы оба учимся, делаем правильные покупки, совершаем правильные поступки. Нас, ха-ха, не стыдно показать людям. Мерлин, как на выставке собак. И-де-аль-но!
И я даже не разрушаю красивой картинки непочтением к родителям жены, на мне нет греха, который водится, например, за Роном с Герми или Биллом и Флер, только и ищущих повод увильнуть от традиционных семейных обедов в Норе.
- Гарри, — признается мне как-то раз Гермиона, когда мы встречаемся в городе после занятий, и она сообщает мне, что в это воскресенье они с Роном вновь не смогут присутствовать, — у меня от этих обедов голова пухнет. «Мари-Витуар, сейчас же слезь оттуда!», «Не подходи к гномикам, радость моя!», «Что-то ты осунулся, Рон, дорогой мой». Наверное, он осунулся оттого, что я плохо его кормлю! Оттого, что я весь день в университете или в библиотеке, а не у плиты! Смотри, мы все учимся, каждый божий день, на субботу остаются какие-то дела, на которые нет времени на неделе. Почему все воскресенье должно принадлежать Молли Уизли? Нам-то когда жить? Как вы с Джинни все это выносите?
Я не знаю, но в первый год меня это вовсе и не тяготит, а потом… да и потом тоже не особенно. Джинни скучает по маме, это вполне объяснимо, мистер Уизли любит поболтать со мной о делах в школе авроров, поделиться мелкими министерскими секретами, подмигнув, сманить в сарайчик, чтобы похвастаться очередным чудом техники из мира магглов. А еще… я же говорил, что у меня не было семьи. Я не знаю, что такое семейные посиделки, никто не пек для меня воскресный пирог, не спрашивал, чего бы мне хотелось поесть в следующий раз. Этот уют, который я так наивно принимаю за любовь — мне рады, и я тоже рад всех видеть. Почему нет?
Кажется, это происходит ближе к зиме, или уже вообще под Рождество — я не помню. Нет, точно, где-то после пятнадцатого декабря, после того, как мы с Роном сдали первый из зимних экзаменов в школе. На этот раз от еженедельной повинности увильнули Билл и Флер, и это по-своему прекрасно — нет постоянно плачущей и везде сующей свой крохотный носик Мари-Виктуар. А вот Рон и Герми здесь, правда, сидят несколько напряженные, потому что миссис Уизли сегодня с каким-то особым надрывом произносит:
- Как я рада, НАКОНЕЦ, видеть вас у себя, мои дорогие!
Но она уже раскладывает по тарелкам овощную запеканку, я, едва откусив первый кусочек, немедленно начинаю нахваливать стряпню тещи, так что ее неудовольствие как-то быстро улетучивается. Но мне кажется, что она сегодня не такая умиротворенная, как это бывает обычно по воскресеньям, будто бы ей не терпится что-то нам рассказать, но она не знает, наступил ли для этого подходящий момент. Но она не позволяет мне долго гадать, не выдерживает и все же спрашивает:
- А вы читали сегодня выпуск «Ежедневного Пророка»?
- Молли! — мистер Уизли явно не очень доволен, — но не за столом же это обсуждать!
- А что такое? — тут же спрашивает Рон. — Мы еще не читали. Просто проспали, а потом торопились к вам. Там что-то интересное?
Забавно, мы с Джинни тоже проспали. Видимо, иногда стоит проводить выходные без родителей. Вообще.
- Молли! — мистер Уизли все же надеется, что обсуждение Пророка будет отложена на после обеда. — Такая гадость, только аппетит испортим.
- Ну, пап, покажи! — Рон и Джинни произносят это практически одновременно. Когда газеты печатают гадость, которая может испортить аппетит, их стоит обсудить за едой!
И мой тесть, сокрушенно вздыхая, достает газету и передает ее нам. А там… О, там огромная колдография и подпись под ней, и какая! «Нарцисса Малфой устроила сцену мужу, выходящему из гей-клуба в центре Парижа». А на колдографии, помимо разъяренной Нарциссы, еще двое — весьма помятого вида Люциус Малфой и … и Лорд Довилль, оба в изрядном подпитии! Снейп, то есть, разумеется, лорд Довилль, расслабленно улыбается, он похож на большого хищного кота, у него растрепанные волосы, которые он рассеянно пытается заправить за ухо, но у него ничего не выходит, а темные порочные глаза — словно окна в ночь. С лица Малфоя улыбка при виде супруги уже успела сползти, а она на подвижном снимке раз за разом поднимает узкую руку в перчатке, чтобы дать ему пощечину.
- Ну, и что вы об этом думаете? — Молли ждет от нас праведного гнева.
- Я думаю, что Снейпа в Англии завтра же объявят вне закона. За связь с Малфоем, ну, то есть, я не в этом смысле…, — я, кажется, краснею, — Малфой же беглый преступник. Раз Снейп знает, где он, и даже ходит с ним по гей-клубам, это называется укрывательство.
- Точно, — поддерживает меня Рон. — Будь он хоть трижды лорд! А так пусть ходят, куда им угодно.
- Гадость какая! — Джинни кривит пухлые губки. — Бе!
- Да ладно, Джин, какая нам разница, куда они там ходят!
- Гарри, но как же! — Молли, думаю, очень разочарована, не услышав от своего правильного зятя слов осуждения.
А я и сам не знаю, почему я не говорю, как все это противно и омерзительно. Объелся, наверное.
- Гарри, ты почитай повнимательней статью! Ты же знаешь, какие слухи ходили про сборища у Волдеморта.
- Какие?
- Ну, всякое говорили, — Молли не решается конкретизировать, особенно при младшей дочери. — Сам понимаешь, про издевательства над магглами и все такое. Мерлин знает, чем они там занимались…
Я бегло просматриваю текст. Да, там что-то про оргии в имении Довиллей. Мне трудно сказать, что в представлении журналистов Пророка является оргией. Думаю, их туда не приглашали.
- Миссис Уизли, каждый живет, как хочет, — это, как ни странно, Гермиона. — Снейп, то есть лорд Довилль, сказочно богат, делать, я так понимаю, ему совершенно нечего. Во Франции Малфой почему-то не считается преступником, так что они ничего противозаконного не совершали. Нарциссу только жалко.
- Как ты можешь так говорить, Гермиона? И ты, Гарри? Это его богатство… Он же ни кната не пожертвовал в фонд помощи жертвам войны! Просто заявил, что у Министерства столько средств, что оно могло бы снести Лондон и построить новый на другом месте! А его пусть оставят в покое! Как он смеет развлекаться, да еще таким образом? И, страшно подумать, этот человек мог учить моих детей в школе!
- Мам, — Рон пытается унять ее праведный гнев, — что-то я не помню, чтоб он кого-то в школе домогался. Ни мальчиков, ни девочек.
И тут мы все четверо дружно начинаем смеяться, да так, что я чуть не давлюсь яблоком, которое пытался заглотить в пылу дискуссии. Так и представляю себе Снейпа в его школьной мантии, объясняющего мне или Рону, в чем, собственно говоря, будет состоять очередная отработка…
Но моя теща в тот день еще долго не унимается, вспоминая, как, еще будучи в Ордене, они сидели со Снейпом за одним столом. И как ей теперь мерзко даже думать об этом. И что он ел приготовленные ею обеды…
А на следующий день все происходит вполне предсказуемо — лорд Довилль лишен британского гражданства и объявлен вне закона, незначительные средства, находившиеся на его счете в Гринготтс, конфискованы. Даже на дом в Тупике Прядильщиков наложен арест.
А мы дома наряжаем елку высотой под самый потолок в гостиной и ждем Рождества.
11.01.2013
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:00 | Сообщение # 6 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 5. Тень корабля
Странно, но когда война с Волдемортом только закончилась, я временами не мог представить себе, как я буду жить дальше. Будто заглядывал в пропасть, а там — ничего, просто пустота. В общем-то, это было вполне логично: все эти годы я жил ради одной цели — убить врага, назначенного мне самой судьбой. Друзья, школьные приключения, неурядицы, полные нелюбви летние каникулы у Дурслей — все это было просто неким фоном для главной составляющей моей жизни. Реальными в ней были только я и он — мой враг, нелюдь, убийца. И вот, когда все это закончилось, иссяк некий источник, нет, даже не источник, погас огонь, питавший меня, иссушавший душу, заставлявший гореть глаза. Но мне было всего восемнадцать, так что я справился с подступавшей пустотой, даже не успев ощутить ее, как следует. На освободившееся место тут же пришли любовь, маленькие и большие успехи и радости — поступление в школу авроров, женитьба, дружба, теперь не омраченная осознанием постоянной угрозы, нависшей над всеми нами. Я мог просто делать глупости, поглощать обеды в доме миссис Уизли, ходить на занятия. Мне понравилось. И то, что из моей жизни что-то ушло, я стал осознавать только тогда, когда в ней вновь стало ощущаться нечто смутное, неясное, похожее на дуновение темного холодного ветра. И тогда я понял, что вновь расправляю крылья, которые всегда были у меня за спиной.
Нам с Роном, не очень-то прилежным в годы нашей учебы в Хогвартсе, неожиданно понравилось учиться в школе авроров. Может быть, оттого, что здесь было гораздо меньше теории, не нужно было писать бесконечные сочинения на свитках, которые сводились к поиску нужных цитат в пыльных книжках. Зато было много практики, даже те же самые Зелья, которые здесь вел профессор Браун, кажется, дядя нашей Лаванды, стали мне понятнее. Распознавание ядов по виду, запаху, цвету, противоядия. И очень много о темных заклятиях. А еще нас учили сражаться. Причем не только при помощи палочки, но и маггловским оружием, и просто врукопашную. То, что этого было недостаточно, абсолютно, что я не смогу воспользоваться тем, чему меня научили, даже для того, чтобы защитить себя, я пойму несколько позже, но тогда, в школе, я был просто в восторге.
Так что в феврале, когда у нас начался второй семестр, я отправлялся на занятия, пожалуй, даже с удовольствием. По-моему, тогда была пятница, да, точно, потому что после этого наступили первые выходные, которые мы, я и Рон, провели не дома. Накануне стало уже было совсем тепло, я даже решил убрать зимнюю мантию подальше в шкаф, пригревало солнышко, Джинни говорила, что вот и наступила весна. Да, кстати, у нее уже к тому времени была работа с небольшим, но вполне стабильным доходом. Желающих учить детишек полетам с таким милым тренером, как моя лисичка, было достаточно. Причем зимой в силу вполне понятных причин заказов становилось меньше, так что наступления весны она ждала и по вполне меркантильным соображениям. Я тоже задумывался о работе, чтобы не проедать деньги, доставшиеся мне от родителей. Рон, когда позволяло время, помогал Джорджу в магазине после занятий. Так что мы постепенно налаживали нашу самостоятельную жизнь.
Да, это была пятница, и в тот день внезапно выпал снег! Да, снег, которого никто уже и не ждал, а он все сыпал и сыпал с неба мелкой крупой, царапая лицо, и тут же, достигая булыжной мостовой магического квартала, превращался в воду, противно холодившую ноги, обутые в легкие ботинки.
Когда мы с Роном сталкиваемся в нижнем вестибюле школы, отряхивая крохотные снежинки и капельки влаги с волос и капюшонов мантий, до зелий и Противоядий остается всего несколько минут, так как мы привычно опаздываем.
- Слушай, — говорит мне Рон, даже не здороваясь, — тут вчера Кингсли заходил к нам в магазин, так я его спросил насчет работы для нас с тобой. Он просил заглянуть к нему на той неделе, может быть, что и подберет. Он тоже считает, что не дело за прилавком стоять, если я собираюсь становиться аврором. Сам понимаешь, на остатки нашей премии за победу над Волдемортом да на школьную стипендию особо не разживешься.
Я ужасно рад, так как положение учащегося мужа при работающей, хотя еще и не окончившей свои тренерские курсы, жене, меня совершенно не устраивает. И мы уже начинаем подниматься по широкой лестнице на второй этаж, торопясь попасть в класс Зелий до прихода профессора Брауна, как вдруг по всей школе разносится магически усиленный голос директора Эвериджа:
- Курсантам Уизли, Томасу, Поттеру, Грэхему, Эйли и Карстену немедленно явиться ко мне в кабинет.
Мы с Роном удивленно переглядываемся — мы ничего не успели еще натворить в первый день семестра, учимся мы … да мы, самому не верится, отлично учимся! И наш вызов в компании трех третьекурсников не добавляет ясности. Почему нас, ну и Дина Томаса тоже, утром в первый день семестра вызывает к себе сам Эверидж?
Теперь нам не надо на второй этаж, кабинет директора внизу, всего в двух шагах, так что мы, охваченные любопытством, да и чего греха таить, служебным рвением, оказываемся там первыми.
- Здравствуйте, сэр Эверидж! — браво приветствуем мы с порога, а он, даже не поворачиваясь к нам, произносит вместо приветствия:
- Опаздываете, Поттер и Уизли? Нетрудно догадаться, что вы услышали объявление, еще стоя внизу, не добравшись до класса. И это за две минуты до начала занятий! В первый день семестра! И вы считаетесь лучшими курсантами школы!
Эверидж не похож ни на кого, кого я знал раньше. Не похож на полоумного Грюма, на сумасбродную Тонкс — а ведь они тоже были аврорами! Не похож он и на обходительного, шумного Кингсли — нынешнего главу Аврората. У Эвериджа коротко стриженные, практически полностью седые волосы, невыразительное лицо с почти прозрачными серо-голубыми глазами и тонкие губы. Если бы у меня тогда было больше опыта, я бы сказал, что он похож на маггловских военных.
— Подождем, пока все соберутся, — сухо говорит он, с удовлетворением наблюдая, что мы с Роном стыдливо понурили головы.
Наконец, все в сборе, последним появляется Эйли — улыбчивый верзила с третьего курса, у которого, как мне кажется, припасены шутки на все случаи жизни, даже на собственные похороны.
- Садитесь, господа курсанты, — произносит Эверидж, указывая нам на строгие неуютные стулья, выстроившиеся по бокам его длинного директорского стола. — Времени у нас с вами мало, поэтому сразу перейду к делу. Однако считаю своим долгом отметить, что будь моя воля, все вы сидели бы сейчас в своих классах, скрипя перьями по пергаменту. Но некоторые наверху, — многозначительный взгляд куда-то в потолок, — полагают, что нашим лучшим курсантам пора поучаствовать в настоящем деле.
При этих его словах на наших лицах, вероятно, должен отразиться неописуемый восторг, но вот как быть нам с Роном? Мы-то уже поучаствовали в настоящем деле, да каком! Так что мы просто вежливо улыбаемся. А Эверидж тем временем открывает позади стола что-то наподобие магического экрана и продолжает:
- Господа курсанты, то, что вы сейчас услышите и увидите, не должно покинуть стен моего кабинета.
- Конечно, сэр Эверидж, — отвечает за всех нас солидный Абраксас Грэхем, — мы все понимаем.
- Надеюсь, — наш директор только сухо кивает в ответ. — Конечно, рано или поздно все это просочится в прессу, но если хоть один из вас раскроет рот перед журналистами… То, что вы сейчас увидите, было случайно отснято колдокамерой неподалеку от Милфорд-Хейвена сегодня ночью. Если кто-то плохо знаком с географией, сразу поясню — это западная оконечность страны, практически начало пролива Святого Георга.
И тут он взмахивает палочкой, и на экране появляется изображение. Оно очень нечеткое, потому что снегопад, начавшийся сегодня в Лондоне, пришел именно оттуда, так что поначалу мы различаем только несущиеся прямо на колдокамеру бесчисленные снежинки, да тени деревьев, клонящихся на сильном ветру. А потом сверху, как будто бы с неба, надвигается тень. Поначалу она кажется мне похожей на гигантский древесный лист, только очень правильной формы, нет, все же не лист… Как будто бы лодка… И в тот момент, когда я различаю ее очертания, мне кажется, будто холодная ладонь касается моего сердца. Тень движется довольно быстро, так что у нас буквально пара секунд, чтобы попытаться разобрать, что же это было.
- Ну, господа курсанты, — Эверидж тем временем убирает изображение взмахом палочки, — что же это было по вашему мнению?
- Летающая тарелка, — сразу предлагает Дин Томас, выросший, как и я, среди магглов.
- Курсант Томас, попрошу глупые версии оставить при себе.
- Может быть, просто большая туча? — сдержанно предполагает Грэхем.
- Туча, которая летела быстрее всех остальных туч?
- Неужели Летучий Голландец, сэр? — это, разумеется, Эйли.
Но Эверидж смотрит на шутника как-то уж слишком серьезно, молчит пару секунд, а потом вдруг совершенно неожиданно для меня заявляет:
- Знаете, если бы я верил в подобные сказки, я бы тоже сказал, что это так и есть. На мой взгляд, это тень корабля.
Конечно, как я сразу не подумал! Большой лист! Но моя вторая догадка про лодку была практически верной. Если смотреть на лодку снизу, из-под воды. Но если сопоставить размеры тени с гнущимися деревьями на экране, то она явно крупновата для лодки. Тогда, действительно, похоже на тень корабля.
- Сэр, позвольте задать вопрос, — я поднимаю руку.
- Задавайте, Поттер!
- А кто-нибудь пострадал?
- Да, черт побери! Конечно, кто-то пострадал, Поттер! Если бы это было не так, мы бы с вами не любовались этим редким атмосферным явлением, сидя в кабинете директора школы авроров. И я бы не снял вас с занятий. Ночью было разграблено и сожжено имение Дугласа Лоуди.
Да… Дуглас Лоуди — второй заместитель министра, из новоназначенных. Раньше никто о нем особенно не слышал, а тут вдруг раз — и важная шишка. Я видел его на приеме в Министерстве еще в мае, когда отмечали годовщину победы над Волдемортом. Мне он тогда показался этаким разряженным павлином, да, точно, чем-то на Локонса похож.
- А жертвы? — тихо спрашивает Рон, опасаясь вызвать новую вспышку гнева обычно спокойного Эвериджа.
- К счастью, курсант Уизли, люди, находившиеся в доме, среди них и супруга господина заместителя министра, не пострадали. Но страшно напуганы, насколько я знаю. Остальные подробности, полагаю, вы узнаете на месте. И не болтать, иначе вы никогда не закончите этой школы! Это я могу вам пообещать.
Вот это да! Нас, шестерых второкурсников и третьекурсников собираются отправить на расследование? Не верится как-то. Вроде в Аврорате и без нас вполне хватает сотрудников. А Эверидж уже торопится развеять все наши сомнения.
- Если вы возомнили, что сейчас отправитесь туда играть в настоящих сыщиков, то вы глубоко ошибаетесь. Но кое с чем вам столкнуться придется. Аврорат попросил нас о помощи, потому что необходимо быстро опросить довольно большое количество людей, проживающих в округе. Пока это еще не попало в газеты, желательно понять, с чем мы имеем дело. Так что, господа герои, приготовьтесь сегодня и в предстоящие выходные опрашивать старушек! Желаю успеха!
И он дает нам координаты для аппарации. Мы отправляемся немедленно. Наши семьи Эверидж обещает лично поставить в известность о нашем предстоящем отсутствии.
* * *
Поместье Лоуди, вернее то, что от него осталось, расположено практически на самом берегу, однако на безопасном расстоянии от моря. Судя по виду еще дымящихся развалин, это было довольно большое строение, с башенками, пристроенными по бокам главного здания. Даже теперь среди обуглившихся камней хорошо просматриваются очертания просторного холла и нескольких залов первого этажа.
- Однако, — задумчиво говорит мне Рон, — недурно устроился господин второй заместитель министра!
Но ответить я уже не успеваю, потому что по главной аллее, прямо к подъездным воротам, куда мы аппарировали, к нам идет ни кто иной, как сам глава Аврората Кингсли Шеклболт, и коротко кивнув вместо приветствия, сразу же предлагает нам пройти во временный штаб, разместившийся в уцелевшем флигеле позади дома, а по дороге вводит нас в курс дела.
- Господа курсанты, то, что случилось здесь сегодня ночью, скажу вам напрямик, дело абсолютно неслыханное, — он приглашает нас внутрь домика, где, судя по лопатам, граблям и плетеным корзинам, стоящим у стен, некогда жил садовник. — Думаю, мистер Эверидж ознакомил вас с записью, которую удалось сделать при помощи колдокамеры. К сожалению, это единственное документальное свидетельство, которым мы располагаем. Садитесь.
Мы рассаживаемся на стульях, хаотично расставленных в просторной кухне, вторично за сегодняшнее утро, кстати, но Кингсли, в отличие от нашего директора, предлагает нам чаю. Отказываться, как я понимаю, не стоит, так как нам предстоит работа, которая, вполне возможно, затянется до самого вечера. Кингсли выглядит усталым и раздраженным, что совершенно неудивительно: он-то, в отличие от нас, прибыл сюда еще ночью.
- Вы пока перекусите, а я буду рассказывать. Собственно говоря, рассказывать особо нечего. Леди Лоуди в слезах удалилась в Лондон к мужу, а вся прислуга страшно перепугана. С ними работаем мы.
- Сэр, а что они рассказывают? — я решаюсь первым задать вопрос, пользуюсь моим давним знакомством с Кингсли.
- Гарри-Гарри, вечно-то ты торопишься!
Вот, опять эти отеческие интонации! Что-то никто не горел желанием усыновить меня тогда, когда мне это было действительно нужно. Но Кингсли охотно рассказывает нам почти все, что известно на данный момент, а так же проясняет и вопрос о том, зачем им понадобились такие желторотые курсанты, как мы, для столь ответственной миссии. Аврорату не хватает людей! Потому что после случившегося нынешней ночью всю верхушка Магической Британии в панике потребовала усилить охрану собственных владений. А к такому ответственному делу курсантов не приставишь! Так что с Кингсли здесь еще четверо взрослых авроров, и они заняты расследованием в самом поместье, так что обходить всю деревню, находящуюся примерно в километре от дома (скорее, бывшего замка!) Лоуди, придется нам шестерым.
- Так вот, о чем это я? — Кингсли возвращается, наконец, к тому, чтобы объяснить нам обстоятельства дела. — Вчера вечером, когда все они улеглись спать, начался этот снегопад. Говорят, настоящий буран, так что не видно было ни зги. Погасили свечи, дворецкий обошел дом — все тихо. Только леди Лоуди читала у себя наверху, да еще горничной не спалось, она-то сама француженка, да еще с юга, к снегу не привыкла. Хорошо хоть, по-английски говорит вполне сносно. Так вот, девчонка эта — наш самый ценный свидетель. Она снега-то и не видела толком никогда, так что сначала стояла у окна и все любовалась, а потом оделась и вышла во двор — снежинки на колдокамеру снимать. А сняла… ну, сами, наверное, уже видели, что она там сняла. Говорит, сначала подумала, просто туча, только уж очень низко и быстро она летела. Пока девчонка бегала звать дворецкого, туча эта причалила к балкону третьего этажа — они только и успели, что леди Лоуди на улицу вытащить. А с тучи, которая вблизи все же показалась им кораблем, на балкон перекинули мостки, по которым в дом тут же проникли человек десять-пятнадцать.
Мы ошарашено молчим. Вот такого в нашей Магической Британии отродясь не водилось! Да, конечно, были и нападения во времена Волдеморта, но чтоб вот так, ночью напасть на большое поместье, где народу немало, разграбить, сжечь… И главное, откуда они появились?
- А удалось разглядеть ну…
- Тех, кто нападал? Мерлин, Рональд, не надо быть такими наивными! Представляешь себе, если бы лица грабителей были открыты, а сами они громко переговаривались бы друг с другом, не забывая называть имена и фамилии? Потом бы построились перед горничной для семейной колдографии и удалились восвояси?
Прям так и представляю себе картину — леди Лоуди, не желаете ли снимок на память?
- Они все были в масках, не произносили ни слова. Только с улицы было видно, что они выносят из дома какие-то вещи. Потом с корабля кто-то отдал команду, мол, все на борт. Они, если можно так сказать, отшвартовались и тут же запалили дом. Чудо, что никто не пострадал.
- Сэр, а как они подожгли дом?
- Заклятием Адского Огня, Гарри…
- Упивающиеся, — это все, что приходит мне в голову.
- Вероятно, хотя и необязательно. Любой, кто увлекается Темными Искусствами и достаточно силен как маг, владеет этим заклятием. И еще — им было абсолютно наплевать, есть кто-то в доме или нет. Хотя специально убивать никого они не планировали — они не могли не видеть, что все обитатели сгрудились внизу.
Мы, конечно, совершенно забыли про остывающий чай и кексы, но Кингсли вовремя нам о них напоминает.
- Советую вам, господа курсанты, как следует подкрепиться, так как вы сейчас разбиваетесь на пары и идете в деревню. К счастью, поселение полностью магическое, так что хоть не придется стирать магглам память.
- А пресса, сэр? Разве такое может не просочиться в прессу? — это впервые за сегодняшнее утро подает голос Алоис Карстен, единственный выпускник Дурмштанга в наших рядах.
- Разумеется, не может. Наша задача — выяснить все как можно подробнее, чтоб хоть было что сказать, когда налетят падальщики. В утреннем выпуске Пророка еще ничего не было — Фадж успел запретить публикацию колдографий. Но шила в мешке не утаишь. Так что, коллеги, за работу.
И он разбивает нас на пары. Поттер — Уизли, это, конечно, не обсуждается, Карстен — Грэхем, Дину достается Эйли.
- Сэр, — обстоятельный Грэхем решает напоследок уточнить задачу, — а на что следует обратить особое внимание?
- Во-первых, разумеется, кто и что видел. Скорее всего, большинство в это время видело десятый сон. Но есть и такие, кому не спится. А еще поспрашивайте-ка деревенских о том, не было ли каких чужаков в этих местах в последнее время. Обычно таким нападениям предшествует разведка. Наводка, проще говоря. Одно дело — просто сжечь имение крупного чиновника для острастки, а вот если еще и грабить… И если что интересное — сразу шлите Патронуса.
И напоследок, уже проводив нас до двери, Кингсли мрачно добавляет:
- Боюсь, ребятки, нам объявили войну. Что-то есть в этом такое…
* * *
Когда мы выходим из домика садовника, ветер дует нам прямо в лицо, норовит затолкать за воротник мелкие крупинки снега, забраться под мантии, откинуть с головы теплые капюшоны. Карстен извлекает откуда-то из складок мантии сигаретную пачку и пускает ее по кругу. Мы угощаемся. Забавно, но до школы Авроров я никогда не курил, а в школе вышло как-то само собой. В перчатках курить неудобно, а на таком ветру открытые руки мгновенно стынут. Мы молчим и смотрим в сторону деревни, которая виднеется за купами деревьев сразу же за поворотом дороги.
- Нас в дома-то пустят? — спрашиваю я.
- А то! Тебя, Поттер, вообще везде пустят! — Эйли смеется. — Еще попросят автограф. Семейная колдография на память…
- Брось, Эйли, — обрывает его Грэхем. — У нас на мантиях нашивки авроров, все и так ясно, они же все знают, что произошло в поместье.
И, поспешно докуривая на ходу, мы скорым шагом выдвигаемся в сторону деревни. Думаю, окажись мы здесь в другую погоду, место это показалось бы нам сошедшим с туристического проспекта, призывающего посетить тихие провинциальные уголки Британии. Здесь бы нас встретили ухоженные садики, аккуратно постриженные газоны, поля для гольфа, покрытые сочной зеленой травой невысокие холмы, полого спускающиеся к морю. Но сейчас метель, на наших глазах превращающаяся в дождь, пронизывающий ветер с моря, серая мгла вокруг. В домах зажигают огоньки, отчего они кажутся островками уюта посреди бушующей непогоды. И деревня довольно большая, домов на восемьдесят, если не больше. Грэхем стучит палочкой по пергаменту, используя заклятие карты, и через пару мгновений тонкие линии уже бегут в разные стороны, рисуя нам несложный план селения. Все очень просто — от пятачка центральной площади с памятником какому-то известному волшебнику — уроженцу этих мест — расходятся три улочки, разделяя деревеньку на три практически ровных сегмента. Как будто те, кто ее возводили, знали заранее, что хмурым февральским утром 2000 года сюда явятся шестеро начинающих авроров, чтобы начать свое первое в жизни расследование.
Мы разделяемся, и вот уже через пару минут я и Рон уже робко стучим в дверь первого из домов, которые нам предстоит обойти. На самом деле мы не очень-то уверены, что нам, практически мальчишкам, хоть и в мантиях курсантов школы авроров, вот так запросто откроют дверь, но тут мы ошибаемся. Во-первых, жители не могут не знать о происшествии в поместье Лоуди, так что вполне предсказуемо ожидают, что после подобного в их дом придут с расспросами люди из Аврората. А, во-вторых, тут Грэхем был абсолютно прав, кто же не пустит на порог самого Поттера! Ну и его верного друга Рона Уизли. Да, у меня просят автографы, мы фотографируемся с хозяевами, нам предлагают чай, а то и чего покрепче, но так как мы при исполнении, приходится отказываться. Но вот главное, зачем мы здесь… Вопросы пока что остаются без ответов. Нападение произошло глубокой ночью, а в таких деревеньках люди не имеют привычки слоняться дотемна без дела. К тому же сейчас, зимой, здесь живут в основном старики, все, кто помоложе, предпочитают этой сельской дреме городскую жизнь. Это летом здесь полно семей с детьми, осаждающей паб подросшей молодежи, а сейчас…
- Что за сонное царство! — раздосадовано говорит Рон, когда мы выходим из пятого по счету дома. — Такое ощущение, Гарри, что мы с тобой сюда фотографироваться приехали. Никто ничего не видел! И главное, все спали, как сурки! Будто каждый день на ночь принимают сонное зелье! Никто не подошел к окошку, никто не вышел покурить на ступеньках перед домом… Ничего!
И мы, особенно ни на что не надеясь, стучим в дверь шестого по счету дома, уныло переглядываемся, когда аккуратная седовласая старушка приглашает нас внутрь, обреченно киваем, когда она узнает нас.
— Садитесь-ка, мальчики, — говорит она, доставая из серванта чайные чашки в крупный красный горошек и такой же чайничек. — По такой погоде я чайку выпить не грех.
Мне кажется, чай после сегодняшнего обхода будет еще несколько дней сочиться из всех пор на моем теле. Но отказываться глупо, это просто невежливо. А потом в школе нас учили, что совместное чаепитие — один из способов расположить к себе возможного свидетеля. Конечно, если ты уверен, что в доме тебе гостеприимно не подадут чашу с ядом.
- Я миссис Фэншо, Флоринда Фэншо. А вы…я вас, мальчики, сразу узнала! Вы ведь мистер Поттер и мистер Уизли, правда?
О, Мерлин, сейчас мы будем фотографироваться! Но нет, она почему-то ничего не просит, а просто садится с нами за стол, пододвигает нарезанный кекс и печенье. И выжидающе на нас смотрит. Рон прокашливается:
- Мы по поручению Аврората, миссис Фэншо. По поводу того, что произошло сегодня ночью в имении Лоуди. Вы же, наверняка, уже слышали…
- О, да, мистер Уизли, — как-то очень радостно откликается старушка. — И слышала и видела. И, между нами, поделом этому Лоуди!
Вот это да! Слышать-то они все слышали, и как только рассвело, наверняка ходили смотреть на развалины. Но миссис Фэншо первый человек за сегодняшний день, который говорит, что что-то видел!
- Миссис Фэншо, а Вы не могли бы сказать…
- Что я видела? Разумеется, могла бы, мальчики. Вы чай-то пейте!
- У Вас замечательный кекс, миссис Фэншо, — хвалю я, как и учили в школе. Но кекс у нее действительно очень вкусный.
- Так вот, — она улыбается мне. Может быть, из-за того, что я похвалил ее стряпню, ну, или оттого, что я Гарри Поттер. — Знаете, мальчики, как это бывает в старости? Ворочаешься-ворочаешься в постели — а сна ни в одном глазу. Да нет, вы, конечно, пока о таком и не подозреваете. В молодости раз на бочок — и все.
Я бы мог с ней поспорить насчет раз на бочок — и все, я порой до утра не могу сомкнуть глаз, только вот спорить со свидетелем не стоит.
- А вчера еще непогода такая разыгралась, ветер так и воет, у нас окна на запад выходят, так и кажется, что море прямо за изгородью плещется. Я к окошку подошла, а снег так валит, будто с той стороны белую занавеску повесили. А у нас розы в саду. Мы их, конечно, с мужем на зиму укрыли хорошенько, только вот такой ветер все поломать может. Я закуталась потеплее и вышла на крылечко, чтобы проверить, как там мои розочки. Только дошла до ворот — у нас там летом огромный куст роз по арке вьется, а сейчас мы его на землю положили да прикрыли — вижу, а с моря к имению будто туча темная движется. Ну, думаю, никак ураган какой идет. Снеговых туч таких отродясь не бывало. Пригляделась я и обмерла — что за злое колдовство? Не туча это вовсе. Может, скажете, что старая миссис Фэншо вовсе из ума выжила, но поверьте мне, мальчики, по небу корабль шел! Шел, как по облакам, а паруса у него словно тучи черные клубятся!
- Так Вы видели корабль, миссис Фэншо? — уточняет Рон.
- Да, милые, корабль. Вы, конечно, думаете, что я старуха и все такое, но я всю жизнь здесь у моря живу, так что отличу корабль от тучи, даже если он идет не по воде, а по воздуху.
- Вы могли бы его описать? — я боюсь поверить в такую удачу.
А старушка — настоящее золото, уже достает из шкафа большую книгу, маггловскую, кстати, на которой я различаю заголовок «Парусные суда».
- Я, как только его увидела, сразу стала будить моего Джона, но пока он поднялся, имение уже горело вовсю. Быстро они управились.
Горазд же спать мистер Фэншо, мысленно усмехаюсь я. Ведь пока она его будила, бандиты (видимо, так все же стоит назвать тех людей в масках) успели «причалить» к балкону, разграбить и сжечь имение.
- А Вы не видели, как корабль исчез?
- Зачем же исчез? Как приплыл, так и уплыл. Это и Джон мой видел. Я бы его позвала. Но он уже с полчаса как ушел в паб — сейчас там полно народу, всем не терпится обсудить пожар у Лоуди.
- А куда корабль пошел потом?
- А обратно в сторону моря. Откуда и пришел. Мы с Джоном, как вернулись в дом, сразу эту книжку и открыли.
Она разворачивает перед нами красиво иллюстрированный альбом с фотографиями кораблей, схемами расположения парусов и такелажа и показывает на одну из картинок:
- Вот, почти такой он и был. Три мачты, а спереди и сзади точно такие косые паруса, только черные.
- А как Вы в темноте разглядели, что они черные? — спрашивает Рон недоверчиво. Уж очень подозрительно подробно старушка описывает мелькнувший в ночи корабль.
- Так имение-то так пылало, даже фигуры людей на корабле видно было! А вы не выяснили, кто это был?
Миссис Фэншо думает, что сейчас мы в ответ поделимся с ней информацией, но нам просто нечего сказать — мы ничего не знаем. А Рон тем временем читает подпись под фотографией: «Классический трехмачтовый парусный фрегат, на вооружении французского флота с 17 века. Использовался для дальней разведки, борьбы с пиратами и каперами. На оружейной палубе мог нести от 20 до 30 пушек». А что если? Нет, не может быть. Но позже, когда мы уже выйдем из дома миссис Фэншо, я тихо скажу Рону: «А ты не думаешь, что это могли быть пираты?». Но в тот момент эта мысль кажется нам просто забавной, пришедшей из маггловских книжек или фильмов. Пятнадцать человек на сундук мертвеца…
- Миссис Фэншо, — спрашиваю я тем временем, налегая на ее чудесный кекс, — а почему Вы сказали, что Лоуди получили поделом?
- Гарри, я же могу называть Вас Гарри?
Я согласен. Пусть зовет меня Гарри. Я еще несколько молод для мистера Поттера.
- Как Вам сказать, Гарри… Я не хотела бы, чтоб Вы думали, что я просто завистливая любопытная старуха, которой хорошо только тогда, когда ее соседям плохо. Но Вы сами посудите. Кто такой этот Дуглас Лоуди?
- Второй заместитель министра.
- Это он сейчас второй заместитель министра. А был всегда средним таким чиновником в Министерстве, кажется, в хозяйственном отделе. Я этих Лоуди всех знаю, и бабку с дедом, и родителей — все здесь жили. Домик такой небольшой у них был на соседней улице. И вдруг, года полтора назад…
Так, я быстро пытаюсь сообразить, что у нас было полтора года назад. Я убил Волдеморта — это раз. Фадж стал министром магии и привел с собой всех этих Лоуди и прочих — это два. И три — закончились процессы над бывшими сторонниками Волдеморта. Сейчас мне кажется, что я уже тогда, сидя на уютной кухне у миссис Фэншо, должен был сделать однозначный вывод, но нет, чтобы связать все эти события и мне, и Рону понадобится еще несколько месяцев…
- Полтора года назад Дуглас Лоуди вдруг, неожиданно для всех, покупает этот участок земли чуть ли не на берегу моря и строит там… Настоящий замок он там строит — с залами, башнями. И недели не проходит, чтоб туда не привезли какие-нибудь картины или мебель. Скажите мне, Гарри, откуда вдруг такие богатства? И его жена, подумать только, леди Лоуди! Стала такая важная да чванливая — а еще три года назад бегала ко мне: «Ах, тетушка Флоринда, не дадите ли мне саженец от Вашей чудесной розы? А рецепт Вашего волшебного кекса?» Тьфу-ты! Не к добру, милые мои, эти богатства. Вот и пришло возмездие. А они как хотели?
Милое личико миссис Фэншо становится враз решительным и непримиримым. Я почему-то вспоминаю Дурслей, для которых не было большего оскорбления, чем новый автомобиль, купленный соседом. Но что-то здесь не так. Это не обычная соседская зависть, я нутром чую. И, действительно, откуда такие богатства?
Мы допиваем чай, доедаем кекс, разумеется, фотографируемся на память, благодарим миссис Фэншо и прощаемся. Сразу же, как только мы выходим на улицу, я отправляю Кингсли Патронуса, чтобы передать подробности о корабле. И я чувствую все время, что где-то есть разгадка, она так близка и очевидна, но отчего-то ускользает от меня.
Оставшаяся часть дня практически не добавляет ничего нового в нашу копилку — еще несколько человек видели странную тучу, но так подробно, как миссис Фэншо, корабль не описывает никто. И еще одно странное обстоятельство — в последнее время в деревне не было ни единого чужака, то есть никто ничего не вынюхивал и не высматривал. А если и были случайные люди, то приходили они исключительно по своим делам — кто заказать редкое зелье живущему в деревне искусному зельевару, кто-то присматривал домик на лето, оставив свое имя и адрес. В общем, все вполне обычно. И у остальных ребят улов не богаче. Так что наши подробности про фрегат — самое значительные достижения этого дня.
А когда мы возвращаемся вечером к Кингсли, чтобы отчитаться о проделанном за день, яростный ветер, по-прежнему дующий с моря, уже разметал клочья снеговых и дождевых туч, так что те несколько минут, пока мы шагаем по подъездной аллее к руинам имения, на небе голубовато-фиолетового оттенка хорошо видно звезды. И я долго смотрю на две маленькие мерцающие звездочки рядышком, отчего-то предполагая, что одна из них моя. Наверное, так и есть, думаю, именно в этот день и взошла моя несчастливая звезда, свет которой доходит до меня и сегодня, в далеких теплых краях, где пахнет морем и нагретым солнцем камнем.
12.01.2013
|
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:01 | Сообщение # 7 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 6. На службе Магической Британии
Войдя с холода в тепло маленького флигеля, мы нерешительно мнемся у входа — все же мы пока не можем считать себя полноправными членами команды, а, судя по голосам из кухни, все старшие авроры уже в сборе.
- Эй, хватит стоять на пороге, — кричит нам Кингсли,— идите-ка к столу! Думаю, сегодня вы честно отработали свой ужин.
Мы входим, стараясь держаться поскромнее — для нас это первое дело, в котором мы участвует наравне с настоящими сотрудниками Аврората. Так что мы не вполне себе представляем, как правильно вести себя. Но на нас глядят приветливо и радушно, приглашают за стол, даже наливают глинтвейн продрогшим курсантам, явно демонстрируя, что мы здесь свои. Из разговоров за столом становится ясно, что прибывшие с Кингсли авроры, помимо допроса прислуги, посвятили сегодняшний день опросу посетителей паба, может быть, еще и поэтому они сейчас столь приветливы и расслаблены. Однако существенных результатов наши сегодняшние разыскания не дали — многие видели что-то темное на небе, кто-то даже утверждал, что распознал корабль, но нет абсолютно никаких подозрительных обстоятельств, предшествовавших нападению. Как гром среди ясного неба. Хотя небо в этот день таковым и не было. И из обрывков сказанного, а, скорее, недосказанного, ясно и еще одно обстоятельство — все в деревне клянут Лоуди с их непонятно откуда взявшимся богатством. Но аврорам, находящимся на службе Министерства Магии, обсуждать это вовсе ни к чему, так что мы и не обсуждаем.
- Нам бы, конечно, допросить саму леди Алисию Лоуди, — мечтательно замечает один из старших авроров — пожилой седовласый человек с пышными усами, на которых я замечаю красные капельки глинтвейна.
- Думаю, леди Лоуди сейчас дает показания, только не нам, а журналистам из «Ежедневного Пророка», — почти зло произносит Кингсли, резким движением ставя на стол бокал с горячим пряным вином.
Да, его пугает неизбежная огласка, но этого вряд ли удастся избежать. Фадж бы, думаю, был бы рад, но раз речь идет о его втором заместителе… Да еще эта Алисия Лоуди, которая, разумеется, не станет молчать о том, как при полном попустительстве со стороны Аврората бандиты грабят и жгут дома добропорядочных граждан Магической Британии.
- Мистер Шеклболт, сэр, — робко спрашивает Рон, пользуясь правами старого знакомого, — а что Вы сами об этом думаете? Ну, о корабле, нападении…
Кингсли опускает голову, несколько секунд изучает деревянную столешницу, может быть, размышляет сейчас, а не заткнуть ли любопытного нахала Уизли. Но, вероятно, мысль о том, что Рон и для него не совсем посторонний человек, а не просто желторотый курсант-второкурсник, берет верх, и глава Аврората решает ответить:
- Что я думаю, Рон? Хорошо, попытаюсь тебе объяснить, заодно отрепетирую, что завтра говорить Пророку. Скорее, пойму, чего им не стоит говорить… Я думаю, что если змея подняла голову, чтобы напасть, она вряд ли спрячет ее обратно под корягу. Представь себе, с чем мы имеем дело. Если это и вправду, как говорит ваша болтушка — эта миссис… как ее?
- Миссис Фэншо, — быстро подсказываю я.
- Да, миссис Фэншо. Если это действительно корабль, настоящий трехмачтовый фрегат, пришедший сюда невесть откуда под всеми парусами… Пришедший с моря. Поймите, если это действительно так, то мы имеем дело с маггловским кораблем, управляемым посредством магии. Практически то, чем занимается в своем отделе твой отец, Рон, только гораздо крупнее и опаснее.
А я вспоминаю Фордик мистера Уизли, на котором мы с Роном на втором курсе прилетели в школу. И как же тогда ругался Снейп! А теперь вот кто-то, как некогда глупые Поттер и Уизли, прибыл не на летающем маггловском автомобиле, а на настоящем корабле. И от нас с Роном ущерба было меньше, если, конечно, не считать поломанных веток Гремучей Ивы, что Снейп тогда объявил неслыханным преступлением. Я прячу улыбку, мы с Роном тайком переглядываемся, видимо, подумав об одном и том же.
- То есть мы имеем дело с организованной бандой, сумевшей переоборудовать маггловский фрегат для своих целей. Уровень владения магией, как вы и сами, надеюсь, понимаете, здесь требуется нешуточный. Если вы были внимательны, когда болтали с этой словоохотливой миссис, фрегат может нести на борту до тридцати пушек. Надеюсь, им не придет в голову в ближайшее время обстреливать Лондон…
- Откуда такая напасть? — вздыхает седой аврор.
- Вот ответа на этот вопрос мы и не знаем. Ни кто они, ни откуда. Пришли с моря… В мире полно магически закрытых территорий, доступа к которым у нас нет, и, как вы и сами можете догадаться, это, в первую очередь, острова. Они могут находиться где угодно.
- А как они перемещаются? — не унимается Рон.
Кингсли улыбается:
- Вспоминаете свой подвиг на втором курсе, Уизли? Не удивляйтесь, откуда я знаю, Вашему отцу тогда влетело так, что все Министерство смеялось еще несколько дней, — а потом он вдруг резко меняется в лице и вздыхает. — Вы же знаете, существует заклятье мгновенного перемещения не только людей, но и предметов…
- Но предмет такого размера…
- Глупости! Если среди них есть маги, способные построить или просто переделать корабль и поднять его в воздух, думаю, размер перемещаемого предмета для них не имеет ни малейшего значения.
- А если корабль в Англии?
- Вряд ли. Хотя над этой версией мы, конечно, поработаем. Но я бы на их месте не стал сидеть в Англии. И еще — я думаю, это только первое нападение.
В этом с Кингсли трудно не согласиться, как и во всем остальном. Ради одного раза не стоит строить фрегат и поднимать его в воздух.
- Но, думаю, о дне следующего набега они нас в известность не поставят, — подытоживает Кингсли. — Все, думаю, пора отдыхать. Отбой!
Мы разбредаемся по небольшим комнатам домика садовника, трансфигурируем себе походные кровати, но нам — Дину, Рону и мне — все никак не спится. И мы все говорим и говорим, потому что нам кажется, что в этом есть что-то необыкновенное, что это настоящее чудо — жуткое, исполненное угрозы, но такое манящее! Страшно и захватывающе, словно шаги, раздающиеся в пустом доме в полной темноте… И мы бы болтали до самого утра, но из соседней комнаты нас окликает кто-то из старших, мы не даем спать — и мы замолкаем.
* * *
— Черт! Мерзавцы! Эта дрянь Скитер! — это первое, что я слышу на следующее утро, протирая глаза и сразу же резко садясь на своей неудобной временной кровати, норовящей обратно стать креслом.
Кингсли мечется по кухне, размахивая утренним выпуском газеты.
- Нет, только посмотрите! И как после этого работать? Леди Лоуди вне себя! Зачем мы тратим такие средства на содержание сотрудников Аврората, если после этого не можем спокойно спать в своих постелях? Распустите авроров — пусть эти чертовы бандиты свезут вас всех из Англии куда подальше!
- Мистер Шеклболт, — я стою в дверях, — думаю, бандитам они тоже не сдались. Что-то на Алисию Лоуди никто не покушался.
- А, это ты, Поттер? — он оборачивается ко мне, — ты вообще лучше сейчас помолчи.
И он сует мне газету прямо под нос. Да, леди Лоуди сладко спала в своей постели под мирным кровом дома, с такой любовью отстроенного после победы над Волдемортом ее мужем. Как вдруг… страшный вихрь, грохот, будто им на кровлю опустился гигантский огнедышащий дракон…
- Но она же полную ерунду говорит!
- Да, Гарри, но вот эту полную ерунду сегодня утром прочли тысячи жителей Британии, и теперь каждый думает, что сейчас им на крышу сядет по дракону!
- Драконов на всех не напасешься!
- Не напасешься, Гарри, сотрудников Аврората на всех тех, кто захочет себя обезопасить. Читай дальше, там самое главное. Часть с ее истерикой можешь смело пропустить.
О, а дальше… Дальше леди Лоуди весьма предсказуемо обвиняет руководство Аврората и лично Кингсли в том, что позволили врагу вновь прийти на нашу благословенную землю. Что прямо под носом у доблестных авроров многоголовая гидра Зла (да, опять она!) посмела поднять голову. Я едва сдерживаю смех — попробуй тут не подними, если ты многоголовая!
- Смешно? — Кингсли смотрит на меня строго, но не сердится. — Я бы тоже посмеялся, если бы меня немедленно не вызвали в Лондон. За старшего останется Боуд, ну, с усами… И еще, Гарри, — это он говорит уже гораздо тише, — Рон и ты просили у меня работу. Считайте, что она сама вас нашла. В понедельник жду у себя после занятий, будете обрабатывать материалы по этому делу. А сейчас обратно в деревню, и пока не обойдете все, до самого последнего сарая, в Лондон можете не возвращаться.
И он буквально вылетает из флигеля, производя при этом немало шума, чтобы аппарировать в Лондон прямо с порога.
А мы, наскоро позавтракав и получив необходимые распоряжения от усатого Боуда, опять расходимся по домам деревенских жителей, чтобы вновь не узнать ничего существенного ни в субботу, ни утром в воскресенье. А к обеду мы заканчиваем. Я возвращаюсь домой, и Джинни, моя Джинни просто вся светится от гордости, что ее муж — не просто бывший герой. И меня ждет заслуженное вознаграждение…
* * *
На следующий день, в понедельник, мы с Роном едва можем дождаться конца занятий, ведь Кингсли, сам Кингсли Шеклболт, несмотря на все нелепые обвинения все еще глава Аврората, зовет нас работать к себе! Для второкурсников школы авроров это небывалая удача. Обычно, даже после окончания третьего курса, еще приходится долго стажироваться, прозябать в провинции, отлавливая незадачливых магов, по мелочи грешащих чем-нибудь недозволенным, прежде чем ты вообще попадешь на стоящее место. А тут сразу же такая удача! Да еще, какое дело! Корабль, сожженное имение! Правда, и это меня немало удивляет, Пророк не особо пишет о корабле, хотя колдографии, сделанные французской горничной, они, конечно, печатают. Но со слов леди Лоуди выходит, что на их имение налетела то ли черная туча, то ли действительно напал дракон. Сначала это кажется мне невероятно странным, но потом я понимаю, что так даже лучше. Ведь если писать о корабле все то, что нам удалось узнать, то любому, имеющему хотя бы пару извилин в мозгах, станет ясно, что мы впервые со времен войны с Волдемортом имеем дело с организованным противником. А так — тьма, грабители, поджог — и абсолютно ничего неясно. Так что мы с Роном чувствуем себя в тот день обладателями сокровенного знания, лица наши серьезно, губы сурово сжаты — мы идем в Аврорат, мы, кому доверена тайна-тайн, и только в наших силах отвести угрозу от горячо любимой магической родины!
— О, уже пришли? — Кингсли сегодня радушен, видимо, ему все же удалось смягчить гнев Корнелиуса Фаджа и Дугласа Лоуди. — Садитесь, располагайтесь, введу вас в курс дела.
Мы пока еще несмело озираемся в его просторном, но скромно обставленном кабинете — строгие шкафы темного дерева, длинный стол для совещаний, какая-то помпезная картина с батальной сценой на стене.
- Что, нравится? — он довольно усмехается, чуть заметно подмигивает. — Вам, юноши, до таких кабинетов еще корпеть и корпеть. Но плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, а?
- Сэр, мы об этом пока даже не думали, — вежливо отвечает Рон.
- Не думали? Напрасно-напрасно!
И мы переходим к делу. Для начала наша работа будет состоять в том, чтобы систематизировать и архивировать показания всех свидетелей по нападению в Милфорд-Хейвене. Конечно, работы тут довольно много, но за пару недель, как надеется Кингсли, мы должны справиться. Нам же еще учиться надо.
- А потом, сэр? — я даже немного боюсь задавать этот вопрос, опасаясь, что потом мы просто станем не нужны.
- Гарри, после всего, что ты узнал, неужели ты думаешь, что бандиты ограничатся Милфорд-Хейвеном? Хотя, я практически уверен, новое нападение очень быстро не последует.
- Почему, сэр?
- Потому что, потому что, дорогой мой начинающий сыщик, они прекрасно понимают, что сейчас мы начеку и усилили охрану всех чиновников правительства. Они будут выжидать, пока мы расслабимся, поверим, что это был просто одиночный налет. Я бы на их месте действовал именно так.
- Сэр, а что будем делать мы?
О, Кингсли припас для нас немало дел, думаю, до следующего нападения, если оно, разумеется, состоится, нам скучать не придется. Из того, что он рассказывает нам дальше, я понимаю, что версия про бывших сторонников Темного Лорда, решивших отомстить, кажется ему весьма правдоподобной.
- Но ведь они в тюрьме?
- Гарри, не будь так наивен. В тюрьме только те, у кого не хватило ума вовремя унести ноги — кто так и остался стоять возле Хогвартса после того, как ты победил Волдеморта, ожидая его немедленного возрождения. Огромное количество этой мрази аппарировало немедленно, и в тот же день духу их уже не было в Англии.
- На процессе было двадцать два обвиняемых…
- Да, Гарри, причем среди них Снейп, то есть, простите, лорд Довилль, который был оправдан. Зря, как оказалось… И Малфой, которому полгода назад удалось покинуть негостеприимные стены Азкабана. Итого, в тюрьме у нас двадцать бывших сторонников Волдеморта. А сколько их было? Ты хоть можешь себе представить? Он же собрал целую армию! А сколько было тех, кто никак себя не проявлял, сидел себе тихо и делал свою грязную работу?
- Так ведь такие же могут до сих пор сидеть в Министерстве…
- Вот и я о чем… Но до таких нам пока что не докопаться. Начнем с тех, о ком доподлинно известно, что они поддерживали Темного Лорда.
И так постепенно проясняется, чем же мы с Роном будем заниматься еще, когда подошьем в папки все показания свидетелей по Милфорд-Хейвену. Нам предстоит, разумеется, используя только законные способы, выяснить, где же сейчас все эти люди, которым в свое время так мил был Волдеморт, а также члены их семей, так как те, кто фигурирует в списках Министерства как открытые сторонники Того-Кого… на данный момент в стране точно не проживают. И где опечаленные родственники обитателей Азкабана. В общем, работка очень напоминает ту, что мы проделали в деревне — обойти или объехать все адреса по списку, поговорить с соседями, постараться повидать дальнюю родню, на тот случай, если кто-то вдруг что-то знает и захочет с нами поделиться.
- Я попробую запросить списки студентов магических университетов на континенте, может быть, удастся обнаружить кого-нибудь из молодежи. Хотя, если мои предположения верны… Боюсь, не все университеты будут готовы с нами сотрудничать. Да, и еще. А как у вас, юноши, дела с иностранными языками?
Мы непонимающе смотрим на Кингсли. Он же сам заканчивал Хогвартс, должен и сам понимать, что иностранных языков нам там никто не преподавал.
- Я немного по-французски понимаю, — вдруг признается Рон. — Ну, это из-за Флер.
- Прекрасно! Даже если и не знаете никаких — тоже не беда. Есть довольно простое заклятие перевода. Разумеется, оно не позволит вам наслаждаться красотами стиля и игрой слов, но понять, о чем идет речь, поможет.
Я было уже открываю рот, чтобы спросить, а зачем, собственно, но Кингсли уже поясняет свою мысль:
- Газеты, Гарри, газеты. Некоторые живут так, что умудряются смотреть на мир с первой страницы!
- Вы про Малфоя и Довилля? — я вспоминаю статью, появившуюся перед Рождеством и вызвавшую такое негодование у моей тещи. И не могу скрыть улыбку.
- И про них тоже. Думаю, если как следует прошерстить подшивки европейских магических изданий за последние полтора года, может обнаружиться и еще что-нибудь интересное. Так что вперед и в бой!
Кингсли уже поднимается со своего места, чтобы проводить нас с Роном к новому месту работы.
— Кстати, чуть не забыл, — вдруг говорит он, доставая из ящика стола большой неаккуратно исписанный лист пергамента, — Лоуди соблаговолили составить список вещей, которые были в имении. Сразу же подшейте отдельно.
Так и выходит, что Рон становится владельцем большой обшитой алым бархатом папки, которая в свой час доведет нас до беды.
Теперь, каждый день после окончания занятий, мы, наскоро пообедав в столовой школы авроров, потому что обедать в Аврорате, хотя, конечно, это ужасно круто, выходит значительно дороже, спешим в наш маленький кабинет на третьем этаже, где кроме нас поначалу сидит еще и Боуд, видимо, чтобы присматривать за нами. А потом изо дня в день довольно кропотливая работа — сначала мы сортируем эти бесконечные показания, которые мы так прилежно собирали в деревне. Не важно, что там одно и то же — все должно быть тщательно задокументировано и разложено по алфавиту. Когда с этим покончено, Боуд, не тратя лишних слов, просто выкладывает перед нами довольно внушительный по длине пергамент со списком тех, чью судьбу нам в ближайшее время надлежит прояснить.
— Рекомендую начать с первой фамилии, — говорит он, посмеиваясь. — Глядишь, управитесь к Рождеству. К следующему.
Насчет первой фамилии он, конечно, шутит. Мы тратим несколько часов на то, чтобы рассортировать наших «подопечных» хотя бы по территориальному признаку и начинаем. Значительная часть имений конфискована, но те, кто был помельче и имел дома попроще, смог сохранить их хотя бы для своей семьи. А может быть, сразу же после войны Министерство не было столь прожорливо, как сейчас, так что некоторые дома так и остались нетронутыми. А вот где и как искать детей тех, кто сидит в Азкабане? Или тех, кто полностью лишен имущества и покинул Англию, не дожидаясь скорого суда? У нас множество вопросов, но реальность оказывается, с одной стороны, значительно проще, а с другой, превосходит все наши ожидания.
Когда мы прибываем по первому адресу, выбрав, для начала, жилище некого Эдварда Эшли в пригороде Лондона, дом встречает нас темными провалами выбитых стекол. И полное запустение вокруг — кое-как притворенная дверь, усыпанный осколками пол, брошенный сад. Типичная картина поспешного бегства с последующим разорением остатков семейного гнезда.
- Да, — задумчиво говорит Рон, пиная один из осколков по полу, — что-то они не оставили нам записки о том, где их следует искать.
- А у этого Эшли…
- Жена, вроде, имелась. И дети — сын и дочь. Оба закончили Слизерин, когда мы с тобой были на втором и четвертом курсе.
Мы некоторое время бродим по дому, только осколки и мусор хрустят под нашими ногами. И тут догадливому Рону приходит в голову гениальная в своей простоте идея.
- Слушай, — окликает он меня, когда я разглядываю наполовину отошедшие от стены обои в соседней комнате, — ведь это маггловский район!
- Ну и что?
- Да то, что соседи, если они магглы, точно пустят на порог полицейских!
Да, точно! И мы трансфигурируем наши курсантские мантии в форму маггловских полицейских, а из обрывков обоев выходят вполне достоверные удостоверения. Так что, вооружившись подобным образом, мы уже через пару минут бодро стучим в дверь соседнего дома. Женщина, открывшая нам, сначала несколько напугана, как я понимаю потом из нашего разговора, в первую минуту она думает, что ее бедолага-сынок опять что-то натворил. Но как только она понимает, что лично для нее мы никакой опасности не представляем, сразу же заметно расслабляется и охотно отвечает на наши вопросы про этих Эшли.
- Они уехали, все. Правду сказать, мы и рады — странная была семейка.
Я думаю, магглам любое соседство с магическим семейством покажется странным, так что мы не задаем вопросов о том, в чем же состояли их странности. Просто говорим, что с ними никак не могут связаться их дальние родственники, поэтому даже подали заявление в полицию.
- А они не говорили, куда они уехали?
- Я сейчас даже не припомню, — женщина задумывается. — Сам-то Эдвард Эшли очень неприятный был человек, глядел недобро, никогда не улыбнется лишний раз. Он-то давно съехал.
- А когда? — слава Мерлину, думаю я, что ты сама осталась жива, прожив не один год по соседству с бывшим Упивающимся.
- Да уж года два, нет, постойте, чуть меньше, весной, да, позапрошлой весной и уехал. А жена его и дочка — те как-то сразу собрались, в конце мая, думаю, или в начале июня.
- И не зашли попрощаться? Не сказали ничего? Соседи все же…
- Нет, Мэг Эшли, заходила, жена его. Цветочки мне свои отдала. Только они у меня зачахли все, цветочки ее… А вот куда уезжают… Постойте-ка, она сказала вроде, что дочка в Париже в университет поступила… да, точно, в Париже.
- А сын? У них вроде был еще и сын?
- Не знаю, — женщина качает головой. — Этого не видела года четыре. Где уж его нелегкая носит… Этот — копия папаши, такой же неприятный.
Мы долго благодарим, выходим на улицу и, вновь зайдя в полуразрушенный дом семейства Эшли, аппарируем. И в нашей папке, которую веду я, появляется первая запись: Эшли (отец, сын, мать и дочь) — предположительно во Франции. Сибилл Эшли — Парижский (магический?) университет. Но французы отказываются выдать Кингсли списки студентов, так что вопрос о Сибилл Эшли остается открытым.
Кстати, мы обнаруживаем, что гораздо проще узнать что-нибудь в маггловских кварталах, чем в магических поселениях. Потому что бежавшие из страны бывшие сторонники Волдеморта здесь не особенно таились от соседей, прекрасно понимая, что их жизни настолько параллельны, что подобное соседство не таит в себе особой угрозы. Как оказалось, они были не совсем правы. Конечно, найти кого-нибудь по рассказам соседей практически невозможно, но нам везет хотя бы в том, что некоторые из них хотя бы приблизительно могут назвать страну, куда отбыли беглецы. Многие называют Францию, некоторые Германию или Голландию. И практически все объясняли свое поспешное отбытие учебой детей. А из всех стран, в которых Кингсли пытается запросить информацию о студентах, сговорчивой оказывается только Германия. И вот она, еще одна находка — в списках студентов Дрезденского магического университета обнаруживается Панси Паркинсон! Только она отчислена примерно полгода назад…
Беда в магических кварталах и поселениях — там люди из нашего списка точно не торопились попрощаться с соседями, так как те примерно представляли себе, кто там за соседним забором копается в своем садочке. Упивающимся нигде не были рады, особенно когда они в последний год перед падением Волдеморта открыто заявили о себе. Так что там мы сталкиваемся только со свидетельствами открытой ненависти — разгромленные с применением магии дома, брезгливое выражение на лицах. И никто ничего не знает. Разумеется.
И, наконец, самое сложное, это дальние родственники. Когда мы навещаем двоюродную сестру Анны Руквуд, та чуть не падает в обморок, видя меня. И в ее взгляде отвращение, на этот раз предназначенное мне. Нет, она ничего не знает. Ее сестру обобрало Министерство, а мы еще осмеливаемся являться к ней и задавать вопросы? Мы вынуждены их задавать, наши удостоверения авроров дают нам на это полное право. Но она все равно не станет отвечать.
На самом деле, я потом не раз задумываюсь о том, сколь беспечны были я и Рон, нанося подобные визиты. Ведь если предположить, что родственные связи не рвались и после бегства семей бывших сторонников Волдеморта, то мы с Роном попросту размахивали красной тряпкой перед носом у быка. По крайней мере, все, кому это было надо с ТОЙ стороны, были прекрасно осведомлены, что Поттер и Уизли занимаются этим расследованием. Но мы были молоды и беспечны, и это было прекрасно! Наши девчонки гордились нами, мы гордились собой. Жизнь была упоительно прекрасна!
Она даже не перестала быть такой, когда Кингсли, впечатленный нашими успехами, засадил нас за пыльные газеты, изданные в тех странах, где мы предполагали наличие потенциального противника.
И кое-кто и вправду находится. Например, Миллисент Буллстроуд и Теодор Нотт, наделавшие шума на одной из вечеринок в магическом квартале Мадрида. Кстати, обнаруживается и старший сын того самого Эшли — тоже бурные выходки с большим количеством колдографий. А французская пресса… О, Мерлин, мне кажется, о жизни семейства Малфоев и лорда Довилля можно было бы смело издавать отдельный журнал, еженедельно! У меня рябит в глазах от колдографий с вечеринок, сообщений о скандалах, разрывах и примирениях — с любовниками, любовницами, Люциуса с Нарциссой, Драко с подругой, другом, спутницей… Жалобы несправедливо выгнанной прислуги, скандал на арендованной яхте…Причем после прочтения нескольких таких статей кряду я даже пишу Кингсли в служебной записке, что Драко отказался подавать в этом месяце на развод с Люциусом Малфоем, в очередной раз застав его с Нарциссой в компании трех молодых людей… Рон, сдержанно хмыкнув за моей спиной, молча исправляет написанное.
- Вот скажи мне, друг, — говорю я в тот день, а сам, что есть сил, тру глаза покрытыми газетной пылью руками. — Им что, нечего делать? Почему надо так громко кричать на весь мир, что ты богатый недоумок, которому некуда приткнуть свой…
- Гарри, а ты не думаешь…, — Рон молчит пару минут, будто пытаясь сформулировать ускользающую мысль. — Сейчас-сейчас… Ты не думаешь, что все это делается специально? Смотри, вот мы задумались с тобой, а что поделывает сейчас Люциус Малфой — а вот он, как на блюдечке — подрался с официантом и был выдворен из заведения. А где лорд Довилль? О, смотрите-ка, он тут рядом, платит штраф за пьяного друга. Где Миллисент Буллстроуд? — Пляшет с Теодором Ноттом на столе в ночном клубе. И вокруг них еще несколько знакомых лиц со Слизерина. Вот они мы, глядите! Драко женится — Люциус разводится.
- Правда, — я тоже задумываюсь, — мы человек двадцать нашли с тобой, и всюду одна и та же картинка — вечеринки, шум, фотографы, скандал, газета. Будто специально…
- Вот и подумай, дружок, — негромко насвистывая, говорит Рон, вытаскивая из-под кипы газет одну посвежее. И тут же прекращает свистеть. — Глянь-ка, Гарри, что-то мне эта девушка на колдографии с вечеринки в доме Малфоев кажется знакомой. Или нет?
Я всматриваюсь в лицо темноволосой ярко накрашенной девицы в вечернем платье. Вроде нет. Или да?
- Знаешь, она немного похожа…
- На горничную из имения Лоуди? Ту, что сделала колдографии корабля?
Как интересно… Если это действительно она, тогда ясно, почему она так кстати оказалась у окна со своей колдокамерой, радуясь невиданному ей снегопаду. Француженка… А в деревне не видели никого подозрительного, никто ничего не вынюхивал, потому что и не нужно было — она все это время была в доме. И у нее было достаточно времени, чтобы там все как следует рассмотреть. Колдографии… если они просто хотели напугать, то ничего лучше и придумать нельзя. И никаких жертв — они им были не нужны, так что девчонка просто вывела леди Лоуди и всю прислугу во двор. Логично?
- Ну, допустим, логично, — говорит нам тем же вечером усталый Кингсли. — Но недоказуемо. Горничная… не уверен, что она и эта девица с вечеринки — одно и то же лицо. Та скромница была такая, прям из монастырской школы. И не разберешь теперь. Что мы им предъявим? Аморальное поведение? Если испанцам и французам нравится, мы-то что можем сделать? — он задумчиво вертит в руках карандаш. — Однако, забавно. Вся их молодежь постепенно отыскивается на континенте… Вы, ребята, продолжайте, и если что любопытное, сразу ко мне. Только на Малфоя со Снейпом, тьфу ты, Довиллем глаза бы мои больше не глядели!
И он смеется. И до мая ничего не происходит.
13.01.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:02 | Сообщение # 8 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 7. Вторая годовщина победы
Как-то само собой получилось, что первого мая, ближе к вечеру, мы — Рон, Гермиона, Невилл, ну и, конечно, мы с Джинни собираемся у нас в доме на Гриммо. Когда девчонки в прошлом году еще были в школе, мы были втроем, и тоже так же, как и в этот раз, сидели до утра на кухне, курили, вспоминали… Вспоминали все, что было с нами в ту страшную весну 1998, опускали глаза, когда вдруг называлось имя кого-то из погибших, стараясь не пить слишком много, зная, что на следующий день нам предстоит официальное празднование, а, значит, надо быть в форме. Наверное, хотелось посидеть вот так тихо, потому что мы понимали, что в нескончаемой праздничной трескотне следующего дня уже не будет возможности помолчать вместе, незаметно, без глупого пафоса обнять Рона, потерявшего в тот день брата, задуматься, почему в тот день погибли те, кто и не был отмечен никаким знаком, а просто выбежал из замка сражаться, потому что не мог поступить иначе. Это грустный день, но этого не понять многим из тех, кто завтра будет изображать показательную скорбь и произносить нужные слова, они-то никуда не вышли, а отсиживались по своим углам, чтобы потом как-то враз появиться, оказаться нужными, незаменимыми, важными…
И в этом году мы делаем все так же, чтобы хотя бы этот вечер и ночь принадлежали только нам, тем, для кого та победа никогда не станет пустым поводом для еще одной праздничной сходки, где так удобно показать себя миру еще раз, позвенеть регалиями, напомнить, что ты-то еще ого-го!
Мы расходимся только под утро. «Гарри, надо поспать хоть пару часов» — говорит мне Джинни и тянет в спальню, — «нам вставать рано, еще в порядок себя привести, все же будут смотреть, фотографировать, тебе выступать. Ложись немедленно!». И она укладывает меня в кровать, сама устраивается рядом, обвивает меня тонкими нежными руками, и я через несколько минут, действительно, проваливаюсь в чуткий, наполненный нечеткими образами, предутренний сон. И там, в моем сне, я вновь вижу нас всех пятерых, собравшихся сегодня в доме, да, тоже на нашей просторной кухне, только теперь напротив стола висит огромное зеркало в старинной раме, которого никогда у нас не было. Мне кажется, что уже наступило утро, и на самом деле мы даже успели позавтракать, а сейчас в последний раз перед выходом поправляем парадные мантии и выглядывающие из-под них воротнички белых рубашек и блузок. А Джинни из последних сил пытается придать моим волосам вид, хоть отдаленно напоминающий прическу. И эта картина абсолютно реальна, я уверен, что все так и есть, что сейчас нам и остается только аппарировать в Хогсмид, откуда начнется торжественное шествие к стенам школы. Но вдруг поверхность зеркала будто затуманивается, и я впервые за эти годы вижу его, человека, которого никогда не позвал бы в свои сны — в моем сегодня он смотрит на меня только со страниц газет, которые я каждый день усердно разбираю в Аврорате. Из зазеркалья, вежливо и в то же самое время издевательски улыбаясь, к нам, отражающимся в зеркале, медленно приближается тот, кого я привык называть профессором Снейпом. Но тот, кто подходит к нам сейчас, вовсе и не он — это лорд Довилль, одетый в хороший маггловский костюм, а его шею, как когда-то на суде, закрывает шелковый платок. И изумруд в зубах змеи поблескивает, играя бликами. Открытые виски, четкая, несколько резкая линия скул.
- А, мистер Поттер, — говорит он, так и останавливаясь позади нас на расстоянии в несколько шагов, — маленький ручной герой Министерства.
А потом я вижу, как он делает шаг вперед, его пальцы касаются моего лица, нет, конечно, лица моего зеркального двойника, закрывая мне глаза, как иногда делает Джинни, и это так явственно, что я почему-то ощущаю прикосновение металла колец, украшающих его руки, к моим векам.
И я в ужасе просыпаюсь, видимо, вскрикнув во сне от неожиданности, так как тут же вижу испуганные глаза зовущей меня жены.
- Гарри, милый, ты что кричишь? Приснилось что-нибудь? — она понижает голос, — Волдеморт, да?
- Нет, что ты, — я пытаюсь улыбнуться, чтоб она не беспокоилась, — к счастью, нет. Хотя… Знаешь, мне Снейп приснился… Как будто у нас большое зеркало в кухне и…
- Да ну его, Снейпа этого, — смеется моя любовь, — гадости, наверное, говорил?
- Ага, — признаюсь я и растерянно улыбаюсь, — а что ему еще делать?
Не понимаю только, отчего я так орал во сне, ничего же страшного, правда. Ну, вышел из зеркала, ну, серьга эта его… Подумаешь! Наверняка это просто оттого, что я ежедневно просматриваю французские газеты, а там… такое впечатление, что кроме него и Малфоя им больше не о ком написать. А, точно, я же читал на днях интервью с ним, и там его как раз спрашивали о его роли в войне, о которой он, кстати, высказался весьма неопределенно. И это там он сказал, что все мы, а особенно я — игрушечные герои Министерства. Все ясно. Тогда это меня как-то не зацепило, но, видимо, отложилось.
А тем временем уже пора вставать, так что мы, хотя и могли бы полежать еще пару минут, поднимаемся, смотрим друг на друга как-то безрадостно. Наверное, я выгляжу несколько нервно — я не выспался, а мне еще выступать сегодня. А для Джинни это вообще один из самых грустных дней в году — из-за Фреда. Но нам предстоит вымученно улыбаться полдня, ах нет, как я мог забыть? Весь день, до глубокой ночи, ведь после празднования еще и прием в Министерстве, в заключение которого объявлен бал!!! Танцы в память о жертвах войны… Тур вальса за Фреда Уизли…
— Джинни, у нас где-то ведь было бодрящее зелье?
Без него мне не протянуть до ночи. Я рассматриваю себя в маленьком зеркале в ванной — несколько опухшее лицо, красные от недосыпа глаза, зажмуриваюсь и выпиваю зелье залпом. Через пару минут становится лучше, я уже веселее смотрю на мир и даже готов к небольшому завтраку — снизу, из кухни, уже доносится аромат кофе.
Сев за стол, мы, как в моем сне, в парадных мантиях, да, и белые воротнички имеются, несколько уныло переглядываемся. Все не выспались, но по несколько лихорадочному блеску глаз я понимаю, что идея выпить бодрящего посетила не только меня.
- Скорее бы наступило завтра, — кисло произносит Герми, помешивая ложечкой сахар в чашке. — Ненавижу этот день.
Мы согласно поддакиваем, жуем, не хочется, но куда деваться — до министерского приема угощения не предвидится…
А когда мы уже готовы выходить, я, забывшись, бросаю взгляд на пустую стену напротив стола — чтобы поправить прическу.
Бесконечная череда знакомых и незнакомых лиц, теплые, прохладные, влажные и сухие ладони, пожимающие мою, улыбки, вежливые, понимающие, искренние, предназначенные нам всем.
— Как я рада вас всех видеть, — говорит Мак Гонагалл, нынешний директор Хогвартса, обнимая нас. Черт, она даже смахивает слезу. — Скорее, проходите вперед, ваши места в начале колонны.
Длинный хвост участников праздничной церемонии выдвигается в сторону замка, рядом с нами чуть ли не все чиновники Министерства, я сначала оказываюсь между Фаджем и Кингсли, но я не могу смотреть на выражение скорби и торжества, которые каким-то образом умудряются уживаться на лице нынешнего Министра Магии, мне почему-то тошно сегодня от сдержанной вежливости Кингсли, адресованной всем этим, в общем-то, посторонним людям. Я стараюсь немного отстать и оказаться среди своих — рядом с Герми и Роном мне становится спокойнее. Где-то совсем рядом, чуть позади, тихо всхлипывает Молли Уизли, а мой тесть пытается ее урезонить — для них это шествие всегда было и останется похоронным — к месту гибели их сына.
У озера процессия останавливается, мы кладем на воду принесенные цветы и венки, и они будто бы сами собой устремляются к центру водоема. Скорбное молчание — и вот, когда положенное время выждано, на небольшую трибуну, установленную прямо на берегу, поднимается Фадж. Я не слушаю, что он говорит, я начинаю ужасно нервничать, потому что следующим выступать мне. Но по обрывкам фраз, которые все же пропускает мое несколько парализованное страхом сознание, я понимаю, что не упустил ничего важного — мы скорбим, не забудем, гордимся, сегодня настало время мирной жизни, за которое мы должны быть благодарны… Только не надо про гидру Зла, оставьте хоть ее сегодня в покое. И Фадж милосерден — ей, действительно, не место на празднике.
А вот и я на трибуне — не смей улыбаться, пытаться шутить — корреспонденты Пророка не оценят глупого поведения Героя. Я всегда теряюсь, когда должен что-то говорить, мне кажется, девятнадцатилетний мальчишка, произносящий какие-то заученные вещи с трибуны, выглядит смешно. А как говорить искренне при таком скоплении людей, многие из которых съехались просто из соображений престижа или любопытства — я не знаю. Маленький ручной герой Министерства… И я не помню ничего из своей речи — надеюсь это именно то, что мы еще позавчера написали и разучили вместе с Джинни. Мне аплодируют, хлопают по плечу, когда я спускаюсь — значит, все в порядке.
До начала приема в Министерстве есть еще пара часов, так что мы принимаем приглашение Мак Гонагалл, посетить нашу бывшую школу, и здесь нам удается улизнуть хоть на полчаса от пристального внимания, к сожалению, преимущественно к моей персоне, и побродить по пустынным сейчас коридорам, зайти в классы. Я провожу ладонью по темной столешнице одной из парт — нереально, как будто все это было не с нами. Остается только посетить неработающий туалет и поприветствовать Плаксу Миртл…
- Гарри, — Джинни опять тянет меня за руку, может быть, подозревая, куда я только что намеревался отправиться, — пойдем в Большой Зал, там же сейчас начнется праздничный концерт. Если тебя не будет, ты же понимаешь, все обидятся.
Да, все и вправду обидятся. Это просто неприлично, если я не займу свое место в первом ряду и не стану с растроганной улыбкой слушать выступление школьного хора и речь директора. Надеюсь, хоть никто не написал стихов о победе над Волдемортом, а то в прошлом году на словах «Славим славного героя» я чуть со стула не упал. Я надеюсь зря…
Поэтому помпезный министерский прием, призванный стать достойным завершением этого дня, я воспринимаю, чуть ли не с облегчением. Здесь все намного проще — мы стоим плотной группой, однако вполне открыты для общения, охотно фотографируемся. «О, герои подросли!» — это Рита Скитер. Снимок для «Ежедневного Пророка»? Никаких проблем. А теперь с господином Министром. Как чудесно, Министр Магии в окружении молодежи! Глава Аврората и его юные подопечные — Гарри Поттер и Рональд Уизли! Уже первое серьезное задание? Кто бы мог подумать! Почему-то, наверное, из-за утреннего сна, представляю себе Снейпа-Довилля и Малфоя, мающихся утром с похмелья и читающих английскую магическую прессу. То-то им станет худо. Мне бы тоже стало, но я сам в этом участвую, не обессудьте.
К началу вечернего бала я явно начинаю ощущать, что действие бодрящего зелья, принятого нами еще утром, ослабевает. Еще пара часов, уговариваю я себя, просто вальс с Джинни, а потом можно отойти в уголок, выпить шампанского, ну, можно еще потанцевать с Гермионой, стать незаметными, маленькими шажочками, короткими перебежками — все ближе к вожделенному выходу из зала приемов. И исчезнуть, наконец, отсюда, отговорившись усталостью и пережитым волнением. С утра же еще отправляться в Нору, и там тоже нечто среднее между поминками и праздником… Только выспаться уже дайте.
И я, занятый мыслями о том, как мы сейчас бочком-бочком начнем выбираться из зала, пропускаю ключевой момент сегодняшнего дня и опоминаюсь, только когда Рон настойчиво пихает меня локтем в самые ребра.
- Ты что, охренел совсем!
Я еще пытаюсь возмущаться, но рот мой как-то сам собой закрывается, когда я вижу, как первый заместитель Министра Магии Уоррен Хэмсфилд с весьма озабоченным видом отвязывает письмо от лапы своей совы. Неслыханное дело, прямо посреди праздничного банкета. И тут же бледнеет, бросает быстрый взгляд на Кингсли, который торопится к нему с другого конца зала — и я понимаю, что произошло. Но Хэмсфилд уже взял себя в руки, на лице вновь маска холодной заинтересованной вежливости, письмо поспешно убрано в складки мантии. Мало ли, может быть, просто что-то личное… Это версия для тех, кто успел хоть что-то заметить. Неспешно направляется к выходу из зала, да, конечно, бывают такие письма, которые требуют немедленного ответа. Но он же должен предупредить Фаджа, если это то, о чем мы подумали. И Кингсли тоже идет к выходу, да, перехватывает мой взгляд и кивает. Все правильно, так и есть.
Мы аккуратно обходим группки мирно беседующих гостей, извините, ах, да, прекрасный прием, господин Министр, как всегда, на высоте, еще раз извините. Всё, мы у выхода, проскальзываем за дверь один за другим, незаметно. Бессмысленно, все всё равно узнают, но только не сейчас, в самый разгар праздника!
У окна бледный, трясущийся Хэмсфилд, мгновенно растерявший свой министерский лоск, протягивает Кингсли письмо, а говорить сам от избытка чувств, кажется, не может. Вопросительно смотрит на нас.
- Не волнуйтесь, Уоррен, — успокаивает его Кингсли, — ребята как раз работают по этому делу. Они в курсе. Уоррен! — Кингсли чуть повышает голос, видимо, душевное состояние господина первого заместителя внушает ему некоторые опасения. — Жене пока ничего не говорите. Пусть танцует, меньше будет подозрений. Фаджа надо незаметно предупредить — только он может хотя бы на некоторое время блокировать нежелательные публикации в Пророке. Я не знаю, откуда все узнают журналисты, но в подобных случаях у них есть потрясающая способность пребывать на место раньше авроров. Мы немедленно отправляемся. Я вызову подкрепление. Уоррен, Вы слышите меня? Возьмите себя в руки и скажите, куда нам аппарировать.
Хэмсфилд кивает в такт каждому его слову. И Кингсли поворачивается к нам.
- Вы оба, быстро обратно в зал.
Мы непонимающе смотрим на него.
- Поттер, Уизли! Я не стану повторять дважды. Вы оба сейчас открываете бал, непринужденно вальсируя с супругами, объясняете им, что вас вызвали на задание, после чего быстро, но не привлекая к себе внимания, отбываете. Попросите Джинни или Гермиону изобразить крайнюю усталость, пусть кому-то станет дурно — завтра в Пророке напишут, что супруга героя беременна.
Мы с Роном оба, не сговариваясь, делаем протестующий жест.
— Плевать, — продолжает Кингсли, — пусть это будет Гермиона, журналистам это не столь интересно. Жду вас в имении.
И он протягивает нам написанные на клочке пергамента координаты, с помощью которых мы можем попасть в дом Хэмсфилда. Графство Норфолк, неподалеку от Нориджа, почти на побережье. Опять море, только на этот раз это юго-восток Англии.
Открытие бала мы проводим безукоризненно. Я нежно обнимаю Джинни, и в тот момент, когда ее головка оказывается у меня на плече — да, конечно, получатся прекрасные колдографии для Пророка, если завтра это еще будет кому-то интересно — я шепчу ей в ушко, что мы сейчас, радость моя, должны незаметно покинуть столь блистательное мероприятие, и чтоб она не делала сейчас большие глаза и не вздумала кричать на весь зал, потому что ее муж — бравый аврор, и есть вещи в мире, которые никто не в силах отменить. Как, например, мое нынешнее задание, о котором я пока не могу ей ничего рассказать. И она меня не подводит, ее волшебные глаза даже не наполняются слезами. И рядом с нами столь же легко скользит по паркету другая пара, и Гермиона сейчас выслушивает от мужа то же самое, что я только что сказал Джинни. Только у Герми есть еще одна миссия, к выполнению которой она переходит, как только утомленным танцами героям приносят шампанское — она совершенно внезапно, будто надломившись, беззвучно падает на руки Рону, причем настолько реалистично, что, если бы я не знал, в чем дело, я бы всерьез испугался за ее здоровье. Нам срочно надо на воздух, в коридор, ведь здесь так душно. Все смотрят на нас с пониманием, а на Рона еще и с явным одобрением. Только вот пополнения в их славном семействе они дождутся еще очень нескоро…
Когда мы оказываемся в коридоре, Гермиона еще некоторое время позволяет Рону нести себя на руках. Потом хитро приоткрывает один глаз и произносит:
- Ну, как?
- Впечатляет, — синхронно откликаемся мы с Роном.
И мы незамедлительно отправляемся на Гриммо, где мы с Роном, избавившись от парадных мантий, аппарируем по координатам дома Хэмсфилда. А девчонки остаются ожидать нашего славного возвращения. Как еще могут вернуться герои?
* * *
Мы прибываем в Норидж, точнее, в Хэмсфилд-холл, когда еще не успело стемнеть, ведь в мае солнце заходит поздно, а сейчас только десять часов. Сегодня ясный, немного прохладный вечер, с моря дует легкий ветерок, и кажется, что ничто не нарушает идиллию, так как имение, перед воротами которого мы с Роном стоим, на первый взгляд кажется совершенно неповрежденным. Наверное, летом плющ или виноград обвивают изящную кованую ограду, заканчивающуюся невысокими, сложенными из красного кирпича входными столбами, каждый из которых увенчан белой каменной вазой с уже высаженными подросшими петуниями. А к дому ведет вовсе не дорожка — под нашими ногами, словно пушистый ковер, раскинулся аккуратно подстриженный газон, обсаженный по бокам туями, которым умелые руки садовника придали форму пирамид. И цветущие кусты рододендрона — два белых прямо у ворот, а там дальше, ближе к дому, уже можно различить лиловые и алые.
И мы ступаем на мягкую зеленую дорожку, переглядываемся — нам пока что кажется, что мы ошиблись при аппарации, что сейчас кто-нибудь выбежит из дома, чтобы сказать нам, чтобы мы немедленно убирались отсюда, потому что это частное владение.
А сам дом… От ворот он показался нам не очень большим, но чем ближе мы подходим, тем более впечатляющими кажутся мне его размеры. Да, здесь есть, где пришвартоваться фрегату… Он трехэтажный, тоже из красного кирпича, и у него три башенки — две по бокам со шпилями, а одна с часами в центре, и она очень напоминает по виду церковную колокольню. В центральной части я насчитываю пять оконных пролетов, и они такие большие, что по ним можно без труда судить о размерах помещений, скрытых за ними.
- Неплохо устроился господин первый заместитель, — замечает Рон.
И он собирается добавить еще что-то, но внезапно ошеломленно замолкает и показывает мне куда-то вбок от дорожки.
Да, вот теперь похоже, что мы аппарировали правильно, потому что справа от нас ряд зеленых пирамид прерывается. И до самого дома их больше нет, потому что все они, до последнего деревца, просто вырваны с корнем. И та же участь постигла кусты рододендронов. Такое впечатление, что здесь вволю потоптался взбесившийся слон, в ярости рвавший из земли и разбрасывавший вокруг кусты и деревья.
- Деревья выкорчеваны с помощью магии, помнишь, мы ведь где-то с тобой такое видели, Гарри!
- Черт, точно. Кажется, когда были в каком-то магическом поселении. Там еще соседи разгромили дом и точно так же изувечили сад. Только вот у кого?
- Кажется, у Флинтов.
Я не буду спорить с Роном, он запоминает все так точно, будто фотографирует. Значит, у Флинтов. Мы еще тогда возмущались, что такие милые, на первый взгляд, люди, только что приветливо разговаривавшие с нами, могли всего пару лет назад так искалечить ни в чем не повинный соседский сад. И там тоже росли туи… И, наверное, миссис Флинт не могла дождаться мая, чтобы порадоваться цветущим рододендронам.
— Гарри, ты на дом посмотри!
Дом, на первый взгляд показавшийся мне совершенно целым, тоже таковым не является — теперь, когда мы подошли ближе, я ясно различаю зияющие в стенах провалы, как будто, черт, да они стреляли по дому из пушек! И правая башенка значительно ниже левой. Но по сравнению с тем, что мы видели у Лоуди, можно сказать, что дом уцелел.
Нас останавливают шагах в двадцати от дома — один из авроров, которого я часто видел с Кингсли, но к стыду своему не знаю, как его зовут.
- Вам сюда нельзя, — бросает он, но уже через секунду, видимо, как следует разглядев нас, говорит, — а, это вы. Поттер и Уизли. Проходите, мистер Шеклболт внутри, велел вам немедленно явиться к нему. Только вот, — тут он понижает голос, — есть жертвы. У вас с нервами, ребятки, как?
У нас с нервами хорошо, они у нас в полном порядке. После Волдеморта, Нагайны и всего прочего нас, думаю, не проймешь уже ничем. Так что мы проходим вперед, через открытую настежь стеклянную дверь, и оказываемся в просторном холле, где сейчас кто-то сидит на диване, согнувшись, и рыдает. Причем, судя по голосу, вовсе не дама. А когда мы оказываемся поближе, я понимаю, что это Эйли, Эйли, от которого я за почти два года нашего знакомства не услышал ни единого серьезного слова. А напротив него Кингсли.
- Курсант Эйли, я еще раз Вас спрашиваю, что Вы делали в доме? Прекратите рыдать, Вы ни в чем не виноваты. Как Вы, третьекурсник, вообще здесь оказались? — Кингсли оборачивается к нам. — Вот, думаю, и Поттеру с Уизли будет любопытно, кто Вас сюда звал.
Реджинальд Эйли, наконец, убирает руки от лица и поднимает на нас совершенно безумный взгляд.
- Привет, Редж, — это звучит довольно глупо в предлагаемых обстоятельствах, но что мы еще можем сказать?
- Понимаете, мистер Шеклболт, — Эйли, вероятно, несколько приободренный нашим появлением, наконец, обретает дар речи, — только прошу Вас, не говорите ничего мистеру Хэмсфилду.
- Зависит от того, что Вы имеете мне сообщить, — строго замечает Кингсли.
- Мистер Шеклболт, дело в том, что Сара, горничная мистера Хэмсфилда, и я… мы…
- Все понятно, — Кингсли подавляет улыбку, — Вы романтик, Эйли. Так бы сразу и сказали. Кстати, Ваша Сара уже давно прекратила рыдать и дает вполне вразумительные показания. Чего я жду и от Вас.
А потом он кричит куда-то вглубь дома:
- Блэкмор, принесите успокоительное для мистера Эйли, если, конечно, еще не израсходовали весь запас на остальных.
Эйли поспешно глотает зелье из флакона, взгляд его постепенно проясняется. А я тем временем бросаю взгляд в угол холла и вижу там то, что и ожидал — на полу, аккуратно прикрытые полотном, лежат несколько тел. Три, да, точно, три. Я отвожу взгляд.
- Мистер Шеклболт, а кто…
- Авроры, Поттер, все погибшие — авроры. Двоих Вы не знаете, третий Боуд.
- Мистер Боуд? Но он же…
- Что «он же», Поттер? Он был сотрудником центрального аппарата, почему он здесь, Вы об этом хотите спросить?
- Да, — чуть слышно говорю я. Мы три месяца просидели с Боудом в одном кабинете…
- Сегодня мы были вынуждены усилить охрану в связи с праздничной датой. Я решил, что старик только рад будет отдохнуть на природе…
Кингсли замолкает и пару минут не произносит ни слова, в тишине слышно только судорожное дыхание Эйли. Да, и в дальних комнатах первого этажа еще кто-то всхлипывает. И ровный успокаивающий голос Блэкмора.
- Рассказывайте, Эйли, — наконец, произносит Кингсли, — Ваши показания, думаю, будут очень важны. Как-никак, Вы будущий аврор.
- Я вряд ли смогу им стать, мистер Шеклболт. После того, что я видел сегодня. Я… я думаю, что не готов.
- Прекрасно. Знаете, иногда полезнее понять это заранее. Идите в Магический университет, для факультета права школа Авроров будет прекрасной базой.
Как странно, думаю я. Вот Эйли, здоровяк и весельчак, месяц до диплома. И вдруг отказывается от всего… Что же он мог такое увидеть? Вряд ли что-то хуже, чем видел за свою жизнь я. Может быть, это со мной что-то не так?
И Эйли рассказывает, стараясь лишний раз не упоминать Сару. Но и так понятно, что дело шло к вечеру, хозяева на приеме в Министерстве, прислуга заканчивала домашние дела, дежурившие в доме авроры, думаю, тоже не вглядывались в ясное небо с тревогой, а разбрелись кто куда. Только Боуд дремал в холле на этом самом диване, на краешек которого сейчас присели и мы, записывая показания Эйли.
- То есть около семи вечера? — уточняет Кингсли.
- Да, потому что Сара как раз закончила с уборкой в комнатах наверху, и мы спустились в сад.
- Целоваться у рододендрона, — заканчивает за него Кингсли. Редж краснеет.
- Было так тихо, ясно, на небе ни облачка. Мы хотели просто прогуляться до калитки. И вдруг… понимаете, они появились прямо ниоткуда, из воздуха. Только что ничего — и вот прямо над домом висит такая штука, как Вы нам тогда говорили в Милфорд-Хейвене. Три мачты, черные паруса и сам корпус корабля — тоже черный с золотыми полосами. И маленькие окошки на средней палубе.
- Для пушек, — поясняет Кингсли. — Эйли, Вы же маг, прости Мерлин, Вы не почувствовали никакого возмущения в воздухе, предшествовавшего появлению из ниоткуда трехмачтового фрегата?
Эйли опускает глаза.
- Понятно, Вы были заняты, — уничижительно замечает Кингсли.
Я понимаю, он расстроен гибелью авроров, прежде всего, Боуда, которого, как он думал, он отправил отдохнуть, а получилось, что на смерть. Но в чем виноват Эйли? Невозможно же все время жить, ожидая атаки с воздуха.
- Нет, мистер Шеклболт, я ничего не почувствовал. Сара увидела их первой и даже не испугалась, а еще спросила меня, что бы это могло быть. Она, наверное, думала, что это хозяева вернулись с приема в Министерстве столь необычным образом. А я, как только понял, что это такое, сразу же крикнул ей бежать подальше отсюда, а сам кинулся в дом, чтобы предупредить всех. А когда вбежал сюда, то…
- Бандиты уже были здесь?
- Да, человек десять сбегали вниз по лестницам, мистер Боуд уже был мертв. Я тоже думал, что они меня убьют, я, правда, успел выхватить палочку, но они заметили меня раньше и оглушили.
- Почему не убили? — Кингсли безжалостен.
- Я не знаю. Один из них, кажется, собирался, но ему тут же крикнули сверху, что велено никого не трогать, а убивать только авроров.
- Вы голос запомнили?
- Молодой такой, я не знаю. Они все были в масках. И даже волос не видно — у них у всех головы закрыты.
- Чем?
- У некоторых повязки, нет, платки, как у пиратов на картинках, у некоторых шляпы, даже беретка была.
- А одеты во что?
- Все в черном.
- Только мужчины? — Кингсли усмехается, видя растерянное выражение на лице Эйли. — Ну, по фигуре же можно распознать.
- Я не разглядел.
- Вы ведь не учились в Хогвартсе, Эйли?
Эйли согласно кивает. Действительно, у него какая-то странная история, его семья в самом начале войны с Волдемортом, еще до его исчезновения, уехала, кажется, в Бельгию. Он учился дома, потом год в школе Авроров в Брюгге, а, когда они вернулись, поступил сразу на второй курс уже здесь, в Англии.
- Потом сольете свои воспоминания в думосбор, посмотрим, может быть, Поттер и Уизли кого-нибудь опознают. А что дальше?
- А дальше все было очень быстро — они забрали какие-то вещи, картину вон с этой стены, шар темный такой с каминной полки — еще много чего. И так же быстро исчезли, будто по команде. А потом был страшный грохот, и в доме как будто стены ломались.
- Они дали залп из пушек. Думаю, просто для острастки. Дом для разнообразия решили на этот раз не жечь.
Эйли судорожно вздыхает.
- А сову отправил садовник. Он прятался, его чуть не убило, когда они деревья стали из земли выворачивать.
- А…, — Кингсли, видимо, хочет спросить про деревья, но вспоминает, что Эйли не мог этого видеть.
- Мистер Шеклболт, сэр, разрешите мне сказать. Мы с Гарри видели похожий развороченный сад в доме, где жила семья Флинтов. Но ведь Флинты в тюрьме…
- В тюрьме отец и два старших брата. Там еще были младший и дочь. Спасибо, Уизли, это может помочь. Если они, действительно, мстят, то это бессмысленное разорение сада выглядит логичным… Спасибо, Эйли, сейчас можете быть свободны, из Англии пока никуда не уезжайте как важный свидетель. А документы из школы авроров можете забирать — это не для Вас. Не обижайтесь.
Потом прибывают люди из Аврората, чтобы забрать тела. Я смотрю на седую шевелюру мертвого Боуда, выбившуюся из-под покрывала, когда его укладывают на носилки. Мерлин, почему я ничего не чувствую? И другие двое — совсем молодые, из местного отделения. За что они так бессмысленно умерли этим чудным майским вечером? За барахло господина первого заместителя? За туи и рододендроны? За его прекрасный дом? За все то, за что умирать в принципе не стоит. Так что когда ближе к полуночи в дом прибывает сам Уоррен Хэмсфилд, я стараюсь даже не смотреть на него. Рон и Блэкмор идут с ним по дому делать опись имущества, я слышу, как Хэмсфилд голосит по поводу каждой обнаруженной пропажи… Трое людей погибли сегодня за его вазы, картины, темный шар на каминной полке, вывезенные из Китая лаковые шкатулки, несколько магических артефактов. Едва ли это справедливая цена… Хорошо, что в темноте он не разглядел сада.
- Гарри, пойдем, посмотришь со мной воспоминания Эйли, — командует мне Кингсли, обнаружив меня сидящим все в том же холле без дела. — Думаю, то, что они напали именно сегодня, уже не оставляет никаких сомнений в том, кто они. Хотелось бы теперь знать, кто конкретно ходит под черными парусами. Может быть, ты или я кого-нибудь узнаем.
И через пару минут мы оба склоняемся над думосбором, где уже кружатся белесые полупрозрачные нити воспоминаний Реджинальда, так и не ставшего аврором. Все выглядит именно так, как он рассказывал, только теперь я, глядя на все как бы со стороны, замечаю и флаг, под которым они ходят. Веселый Роджер… Как предсказуемо. Они и вправду играют в пиратов. А потом я ощущаю страх и ужас Эйли в тот момент, когда он думал, что его сейчас убьют. Голос, молодой голос, остановивший того, кто уже готов был произнести смертельное проклятие…
— Сэр, — говорю я, как только мы выныриваем из воспоминаний Эйли, — этот голос, голос и фигура… Сэр, мне кажется, это Драко Малфой.
14.01.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:03 | Сообщение # 9 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 8. Любопытство
Если бы кто-то раньше сказал мне, что в том, что у Рона был плохой почерк, явно прослеживается рука судьбы, я бы просто рассмеялся. Или покрутил пальцем у виска. Или вежливо улыбнулся бы, вспоминая про себя незабвенную Трелони. Но теперь я и сам могу сказать со всей определенностью: то, что у Рона был плохой почерк, оказалось тем орудием, посредством которого судьба нанесла нам если не первый, то весьма чувствительный удар, хотя мы тогда ничего и не почувствовали. Нет, это больше было похоже на укол шпаги, говорят, бывают такие, которых сначала даже и не ощущаешь, но они оказываются смертельными.
Так вот, мы не спали полночи в имении Уоррена Хэмсфилда, практически не ложились и в ночь накануне, вымотались за целый день бесконечных празднований, плавно перетекший в расследование очередного нападения. И после этого Рон должен был помогать Блэкмору составлять опись похищенного, причем сам Сайрус Блэкмор только вежливо поддакивал Хэмсфилду и задавал осторожные вопросы, слушая излияния первого заместителя министра. А Рон плелся на полшага сзади с пером и пергаментом и записывал все с выражением собранности и усердия на лице, которого и ожидают от стажера Аврората. Ну а перо так и ходило в его руках, да еще и пергамент он держал на весу. Так что, когда мы на следующий день, вновь не выспавшиеся, да еще и после занятий в школе (да, Кингсли погнал нас на следующий день на уроки, сказав, что и без нас разберутся, а бумажки подождут до обеда!) сели разбирать вчерашние записи и протоколы, Рон, взглянув на свои каракули, только почесал в затылке и озадаченно крякнул.
Я сначала даже внимания на это никакого не обратил, потому что в моих руках был свежий номер «Ежедневного Пророка», только что взятый с газетной стойки на входе в Аврорат, и я был полностью поглощен чтением, нет, даже не чтением, а… Я размышлял над тем странным фактом, что новость о нападении на дом Уоррена Хэмсфилда была вовсе не на первой странице. С передовицы на меня глядели празднично-торжественные Фадж и прочие официальные лица, ну и я сам собственной персоной. С одной стороны, это было вполне логично — вчера прошло празднование второй годовщины победы над Волдемортом, можно сказать, врагом Магической Британии номер один. Там присутствовал сам Министр Магии, выступал с речью, было отснято множество колдографий, которые надо теперь кому-то демонстрировать, не даром же репортеры вчера переводили на все эти торжества пленку. А вот с другой стороны… Небольшое сообщение на второй странице, сухие соболезнования семьям погибших авроров — не мало ли это? Никаких интервью, как это было в прошлый раз с леди Лоуди, никаких истерик на первой странице. И что самое интересное — ни слова о корабле, который на этот раз появился при свете дня и был виден совершенно отчетливо. Если они не пишут о корабле, выходит просто криминальная хроника — бандиты напали и разграбили имение первого заместителя министра в Норидже, есть жертвы. «Какой ужас!» — скажет, наверное, моя теща, ставя чашечку чая, а то и кладя надкушенный кусок пирога прямо поверх газеты. А затем перелистает страницу и станет читать про выставку тюльпанов и других выращенных магами немагических растений в Эксетере. Потому что о нападении рассказано именно так, что оно становится в один ряд с тюльпанами, новинками у мадам Малкин и безвременной кончиной автора рецепта Оборотного зелья на 155-м году жизни. Родные скорбят… А как чувствуют себя сейчас родные Боуда и еще двух авроров, погибших вчера? Ни за что погибших. Почему не пишут о корабле?
Рон заглядывает мне через плечо и тоже недоуменно хмыкает.
- Не подскажешь, Гарри, чем мы с тобой вчера полночи занимались? — спрашивает он иронично.
- Да, друг, лучше бы тюльпаны выращивали. Толку и почета было бы больше. И никто бы не пострадал!
- Знаешь, Гарри, — Рон неожиданно смеется, — насколько я помню по школе, у нас с тобой такие руки-крюки, что без жертв среди тюльпанов бы не обошлось… Они не пишут о корабле…Странно…
На самом деле, совершенно понятно, почему тогда Пророк подавал все так, будто налет на имение Хэмсфилда — дело рук неизвестных грабителей. Мне сейчас это абсолютно ясно, если бы сейчас кто-то предложил Юэну Эвансу стать Министром Магии, а я бы согласился, то поступил бы точно так же, как и Фадж в том далеком мае. И так же, как Кингсли и Блэкмор накануне ночью (мы тогда этого, разумеется, не знали) стер бы свидетелям память. И предложил бы Эйли с Сарой наплевать на все и отправиться в романтическое путешествие по Европе. А всей прислуге Хэмсфилдов немедленно подыскал бы новое место не ближе, чем в Ирландии. Желательно, в Северной… Просто нам с Роном тогда было…, да, ему только-только исполнилось двадцать, а мне до двадцатилетия было еще целых три месяца. И казалось, что в жизни все ясно: вот тебе черное, а вот белое, и на их границе нет серой зоны взаимопроникновения. Есть хорошее и плохое, правильное и ложное — и никаких компромиссов. Честно говоря, я не пойму этого еще очень долго, не говоря уже о Роне. Не уверен, что он и сейчас в курсе… А мне это объяснили таким образом, что иногда я думаю, что лучше было бы мне навсегда остаться не знающим сомнений юным героем с горящими глазами.
Так вот, когда мы с Роном, наконец, доходим до вполне очевидной мысли, что о корабле не пишут просто для того, чтобы не сеять панику, наш праведный гнев не знает границ. Может быть оттого, что это напрямую касается и нас, ведь погибшие — такие же авроры, как мы. И я, и Рон вполне можем в скором времени оказаться на их месте, охраняя никому не нужные сокровища. А если написать правду? Признать, что в Магической Британии развязана новая война, а противник, появляющийся буквально с небес, как кара Господня, совершенно неуловим и непредсказуем? Фадж уйдет в отставку, как Министр Магии, вторично не справившийся, вновь не распознавший надвигающейся угрозы? Нет, Корнелиус Фадж явно полагает, что место главы магического правительства — это именно то, для чего он рожден в этой жизни. Так что никаких кораблей и пиратов. Просто грабители, господа, это бессовестные и беспринципные охотники за чужим добром, убийцы, да-да, а какими им еще быть? Не такие как добропорядочные жители Магической Британии. Это правда, они совсем не такие… На месте Кингсли и Блэкмора, я бы стер память еще и Поттеру с Уизли, но мы приобщены к тайне, к тому же связаны подпиской о неразглашении.
- Интересно, как долго получится это скрывать? — недоумевает Рон.
- Да сколько угодно, — все еще, негодуя, говорю я. — Ты вспомни, они целый год скрывали возрождение Волдеморта и старательно втаптывали меня в грязь, пока Фадж не увидел его собственными глазами в Министерстве. Думаю, пока этот корабль не опустится прямо на голову Корнелиусу Фаджу, Пророк ничего не напишет.
- Слушай, — Рон немного мрачнеет, — а ты Джинни рассказал?
- Ну, да, еще в прошлый раз.
Ну, да, Поттер, подписка о неразглашении, между прочим, подразумевает и то, что ты не будешь выбалтывать жене за вечерним чаем служебные тайны, но где уж тебе думать о подобных мелочах!
— И я Гермионе тоже. И о вчерашнем… Как ты думаешь, ведь это запрещено, да?
Я молча киваю, и мы обещаем друг другу, очень торжественно, как первогодки в Хогвартсе, одно слово, что больше ни-ни. Никому. И, к сожалению, на этот раз сдерживаем слово…
— Так что там у тебя со списком? — неожиданно вспоминаю я.
Рон молча показывает мне свой пергамент. Измятый, чернила, там, где он усердно касался строчек влажными от нервного напряжения пальцами, просто расплылись, Да, я понимаю, что вчера он устал, что в то время как я с Кинсли смотрел воспоминания в думосборе и размышлял, послышался ли мне голос Драко Малфоя, или же мой извечный слизеринский недруг действительно был на месте нападения и не позволил убить Эйли, мой друг вынужден был тащиться за этим надутым Хэмсфилдом по всему замку, простите, скромному дому министерского чиновника, и записывать, какое именно добро вынесли воры, и сколько примерно оно стоило. Но то, что написал Рон… Местами это невозможно разобрать, а к вечеру Блэкмор распорядился представить ему весь список в наилучшем виде. Портрет волшебника Г…
- Какого Г…, Рон? — спрашиваю я, а сам начинаю давиться от смеха.
- Я не помню. — Рон только качает головой. — Гарри, я, правда, не знаю, что делать.
Я тоже. Дело в том, что Уоррен Хэмсфилд вовсе не кажется мне тем человеком, к которому уместно обратиться с вопросом: «Сэр, вот мы вчера тут с Ваших слов записали, а теперь никак не разберем… Не могли бы Вы повторить, что там у Вас пропало?» Зато я очень хорошо могу себе представить, как он, брызгая слюной, скажет нам, что мы никто, так себе, стажеры Аврората, а уже позволяем себе подобное. И будет, как это ни прискорбно, совершенно прав — нас здесь и держат ради того, чтоб мы с бумажками возились, а мы и этого не можем.
- Знаешь что, — говорю я, — пойдем в архив. Если что-то из этих вещей когда-нибудь проходило там хоть по какому-нибудь поводу, то поисковое заклинание сможет отыскать… даже портрет волшебника Г… А, вот же у тебя дальше разборчиво: «великого прорицателя… Портрет умел делать верные предсказания». Чтоб по таким приметам и не найти?
И мы с Роном, обрадованные нашей нехитрой идеей, чуть ли насвистывая и перепрыгивая через ступеньки, спускаемся на один из нижних этажей Аврората, в необъятные архивы, куда периодически наведываемся за газетами, и где, как мы совершенно справедливо полагаем, есть практически все. Ну а в архиве у нас царит Лаванда Браун! Наш преподаватель зелий в школе Авроров и вправду оказался ее дядей, и он, видя, как племянница мается и не знает, чем занять себя после окончания Хогвартса, определил ее сюда. Думаю, делая это, он преследовал двоякую цель: с одной стороны, девушка при деле, с другой, в архив по делу и без наведывается немалое количество сотрудников Аврората, преимущественно мужчины, солидные серьезные мужчины, многие из которых не женаты. Например, Блэкмор. И не он один тут привлечен нашим персиком, нежной хогвартской розой с невинным взором и далеко идущими планами. А вот Рон без меня старается сюда не ходить, помня о своем кратковременном романе с Лавандой на шестом курсе. Она-то не знала, когда вешалась ему на шею, что его цель — всего-то позлить Гермиону, так что, думаю, она на него до сих пор немного обижена. Потому что, когда мы приходим, она едва бурчит ему «привет, Рон», зато мне всегда радостно улыбается, ложится грудью на высокую деревянную стойку своей конторки и обворожительно-глубоким голосом говорит:
- Здравствуй, Гарри!
- Здравствуй, Лаванда! Целую руку, снимаю шляпу!
Я склоняюсь перед ней в шутливом поклоне.
— Вам чего, мальчики?
Она спрашивает просто так, потому что в поисках чего-либо существенного толку от нее никакого. Так что, когда мы говорим, что мы просто хотели бы кое-что проверить, она сразу же теряет к нам интерес, усаживается обратно в кресло и делает вид, что погружена в чтение. На самом деле она красит ногти. Мы тем временем, минуя ее конторку, проходим вглубь архива, туда, где уходят в бесконечность бессчетные ряды полок, располагаемся за одним из столов, стоящих вдоль стен, раскладываем на нем свое добро и, зеленея от надежды, произносим поисковое заклинание. И пару минут ничего не происходит. И когда Рон уже готов обреченно признать наше поражение и отправится к Блэкмору на расправу, мы слышим шорох у нас за спиной, будто что-то бумажное, но довольно увесистое рассекает воздух между стеллажами. Нам в руки ложится объемная папка, надпись на которой гласит: «Опись имущества Люциуса Абраксаса Малфоя, произведенная в его имении при конфискации согласно решению Визенгамота от 20 июля 1998 года». И все, наконец, становится на свои места. В этой папке мы находим практически все вещи, что были похищены вчера из имения Уоррена Хэмсфилда — и темный шар с каминной полки, принадлежавший, как оказалось, прабабке Малфоя старшего и служащий для того, чтобы увидеть человека, которого хочешь, но не можешь отыскать, и китайские лаковые шкатулки (дед Малфоев увлекался восточной магией), и тот самый портрет волшебника Гильдероя (о, да!), способный делать верные предсказания. Все, что было похищено у Хэмсфилдов, некогда принадлежало Малфоям. Неудивительно, что вчера в нападении участвовал наследник и законный владелец… Однако, судя по объемам этой папки, лишь малая часть того, что некогда принадлежала могущественному роду Малфоев, осело у первого заместителя министра.
Опись украденного мы переделываем минут за двадцать, потом, стараясь не говорить друг другу ни слова, быстро возвращаемся к себе, приводим в порядок и остальные бумаги, успеваем сдать их Блэкмору как раз до назначенного им срока, и все так же, практически молча, покидаем здание Аврората.
— Пойдем в маггловское кафе, — говорит мне Рон уже на улице, — думаю, мы с тобой дураки, каких еще поискать.
Я не могу с ним не согласиться.
В маленькой кофейне, где музыка, гвалт чужих голосов и клубы дыма надежно отгораживают нас от всего мира, мы, наконец, решаемся говорить.
— Знаешь, я даже не знаю, как нас с тобой назвать, — усмехаясь, говорю я, делая первый глоток кофе.
Рон, сидящий напротив меня, просто молча курит, глядя прямо перед собой в никуда.
- А как назвать Кингсли и остальных? — говорит он, наконец.
- Думаю, они все прекрасно знают. Просто не могут не знать. Все эти дела проходили через их руки. Все, что было конфисковано у бывших сторонников Волдеморта, регистрировалось в Аврорате. Смотри, мы же так легко нашли папку, эти материалы даже не засекречены. Никто не видит в этом ничего дурного.
- Да, но официально же говорилось, что все изъятое в домах бывших Упивающихся, распродается с аукционов, а средства поступают в фонд помощи жертвам войны. Может быть, Хэмсфилд там все и приобрел?
- Ты сам-то в это веришь?
Рон только качает головой. Я тоже в это не верю, потому что в этом фонде, кажется, нет ни кната.
- А помнишь, — вдруг напоминает мне Рон, — Снейп, ну то есть Довилль, сказал в одном из интервью какой-то французской газете, что у британского Министерства Магии столько средств, что они могут запросто снести Лондон, а потом отстроить его на новом месте ничуть не хуже? Похоже, он знал, о чем говорил. Послушай, — он вновь вытягивает себе сигарету из пачки, — мы же всегда знали, что Фадж любит только власть и деньги. Вспомни хотя бы его трогательную дружбу с Малфоем, когда мы были на пятом курсе.
Да, дружбу, щедро сдобренную подношениями незабвенного Люциуса Малфоя, о котором всегда было ясно, кто он на самом деле. А когда я открыто посмел заявить о том, кого я видел на кладбище в ночь возрождения Волдеморта, мне просто по-тихому заткнули рот, объявив сумасшедшим, чтоб не высовывался.
- Получается, те, кто на корабле, просто забирают себе то, что принадлежит им по праву, — продолжает Рон. — А министерские чиновники, чьи дома ломятся от награбленного…
- И построены на деньги бывших Упивающихся, — вставляю я.
- Да, у всех арестованы счета, а у большинства сторонников темного Лорда там было немало… Они заставляют Авроров охранять свое новоприобретенное имущество, потому что после нападения на Лоуди они сразу поняли, откуда ветер дует.
Вот так все просто. А мы-то готовы не спать ночами, жертвовать собой… смешно. У всех погибших вчера авроров остались дети или внуки, как у Боуда. Так сказал сегодня Блэкмор, когда мы заносили ему подготовленные бумаги. Бумаги для отчета Фаджу…
- И что мы будем теперь делать? — спрашивает Рон. — Взорвать бы к чертям всю эту лавочку…
Я с ним абсолютно согласен, только для этого нам пока что не хватает самого малого — доказательств. А Рон продолжает:
- Вот подумал бы я сам, идиот. Ведь мои родители тоже сыграли определенную роль в войне, оба были в Ордене. И что? Паршивая благодарность, небольшая премия — и все. Ведь если бы кто-то действительно всерьез озаботился помощью жертвам войны, нам бы вполне хватило на дом поприличнее. А отец как был мелким служащим в Министерстве, так им и остался.
- Рон, не жалей, что он не попал к кормушке. Сам подумай, хотел бы ты сейчас охранять Нору от НИХ?
- От благородных разбойников, которые размазали бы меня по стенке за портрет волшебника Гильдероя? Упаси Мерлин! — Рон невесело улыбается, а потом вдруг говорит: — А согласись, красиво придумано. Корабль, черные паруса. Возмездие, приходящее прямо с неба…
- Да, эстеты, — я улыбаюсь. — Вот интересно, как Кингсли хочет их поймать? Всем Авроратом сесть по имениям и загородным домам?
- Вроде он отправил кого-то на континент выяснять, кто и где. Драко Малфоя точно ищут, я слышал, Блэкмор сегодня кому-то давал распоряжение.
- Брось! Завтра будем читать во французских газетах, что Драко веселится на яхте с очередной подружкой. Мы же с тобой давно поняли, что это нечто вроде прикрытия.
- Значит, завтра пойдем к Лаванде за газетами! А? — В глазах рыжего зажигается азартный огонек.
Да, завтра мы пойдем в архив, и, пока я буду копаться в газетах, выбирая, какие оставить, а какие унести с собой для подробного изучения, Рон успеет посмотреть и другие материалы. Теперь-то мы знаем, что нам искать. Копировать вряд ли получится, такие чары вполне могут засечь, но у Рона почти фотографическая память. Смешно, что он так безобразно учился в школе. Я даже как-то спросил его об этом, но он парировал, нимало не смущаясь: «А что тут такого? Мне просто было не интересно». Зато сейчас интерес явно появился…
- Предлагаю начать с Лоуди, — говорю я. — У нас же хранится опись вещей, украденных у них. Если все подтвердится…
- Будем ждать следующего нападения?
- Нет! — в этот момент меня, похоже, посещает озарение, пробившееся сквозь многослойную завесу табачного дыма, словно кокон скрывающую посетителей кофейни от любопытных взглядов. — Рон, а ты получаешь приглашения на приемы?
Дело в том, что сразу после победы нас буквально завалили всевозможными витиевато написанными поющими и зовущими открытками — там бал в нашу честь, там прием, там званный обед или ужин. И мы поначалу ходили из вежливости, а потом начали потихоньку отказываться. Подумайте сами, интересно в восемнадцать лет таскаться по званным вечеринкам, где практически ни единого знакомого лица, цедить шампанское, нахваливать изыски кухни или убранство дома? Вот и нам было неинтересно. Так что постепенно поток приглашений сошел на нет, но раз в один или два месяца меня все же навещают незнакомые совы, присланные теми, кто очень хотел бы, чтоб я украсил его совершенно чужой для меня праздник. Крестины, прием, юбилей, званный ужин.
- Предлагаешь начать светскую жизнь? — Рон, кажется, уже понял, куда я клоню.
- Да, герои повзрослели, у них появился вкус к новым полезным знакомствам. Отчего нет?
- А также интерес к убранству чужих интерьеров, — договаривает Рон за меня.
Я молча киваю. Через пару минут мы просим счет. Потому что все, что нужно, уже сказано. Так мы выходим на тропу войны, совершенно пока не представляя себе, куда она нас в итоге выведет.
Довольно долго мне не дает покоя роль Кингсли во всей этой истории. Дело в том, что нынешний глава Аврората виделся мне всегда настоящим героем — он участвовал в войне, состоял в Ордене, да и сейчас, когда я сталкиваюсь с ним, он продолжает казаться мне порядочным человеком несмотря ни на что. И в то время я не могу найти ответа на вопрос о том, а как он может участвовать во всей этой весьма неприглядной истории с присваиванием чужого имущества, строительством на деньги бывших Упивающихся роскошных имений для новых хозяев жизни. Или он тоже не брезгует прихватить пару волшебных портретов? К счастью, случайный визит в его дом, нанесенный в рамках нашей с Роном программы возобновления светской жизни, развеивает мои подозрения — Кингсли не охоч до чужого добра. Его дом настолько скромен, что приглашенные на прием в честь дня рождения главы Аврората министерские чиновники превозносят неподкупность хозяина дома чуть ли не в каждом тосте, а сами недоуменно и несколько иронично оглядывают убранство дома аскета.
Через пару дней после нашего с Роном разговора в кофейне Сайрус Блэкмор отправляет меня в Министерство занести в секретариат какие-то бумаги. Я веду себя безупречно — даже не открываю переданную мне пухлую папку. Мне ни к чему попадаться на таких мелочах, за прошедшие дни мы с Роном столько папок пооткрывали! И вот, когда мое поручение в Министерстве уже практически исполнено, и я быстрым шагом направляюсь к выходу, чтобы, вернувшись в Аврорат, немедленно нырнуть в архив якобы за новыми газетами, звук знакомых голосов, раздающихся из-за поворота, заставляет меня нырнуть в нишу.
- Вот и охраняйте, дорогой Кингсли! — ласково мурлычет Фадж, продолжая разговор, начала которого я не слышал.
- Корнелиус! Если я выполню распоряжение об усилении охраны имений…
- Да-да, драгоценный мой, наступает лето, мирная жизнь, так сказать, люди хотят выехать на природу, с семьями. Чем Вы так удивлены? Конечно, они хотели бы быть уверены, что будут в полной безопасности!
- Но Корнелиус! Чтобы обеспечить каждому чиновнику высокого ранга охрану, которая в состоянии, повторяю, даже не отразить нападение и схватить нападающих, а просто защитить хозяев, мне придется мобилизовать не то что силы всех местных отделений, а даже часть центрального аппарата.
По голосу Кингсли любой бы уже давно понял, что он едва сдерживается, но Министр Магии прекрасно понимает, что глава Аврората вряд ли позволит себе повысить голос на первое лицо в Магической Британии, так что продолжает все в том же ласково-расслабленном тоне:
- Мобилизуйте курсантов. Почему бы им не попробовать себя в деле?
- Нет! — Кингсли произносит это твердо, но неожиданно совершенно спокойно. — Курсанты — практически дети. Это мальчишки двадцати — двадцати одного года. О девочках я вообще молчу. Что скажут их родители, если хоть один из них погибнет? Вы же знаете, в прошлый раз бандиты целенаправленно убивали авроров!
- Родителям можно объяснить, что их дети защищали…
- Корнелиус, — интонации Кингсли неожиданно становятся почти угрожающими, — мы с Вами прекрасно знаем, что они там будут защищать. Если бы аппетиты у некоторых были поскромнее…
- Милый мой Кингсли! Дорогой мой! — странно, Фадж, вместо того, чтобы рассердиться, становится все обходительнее, — не все же такие скромники, как Вы! Люди хотят жить, наслаждаться, да-да, наслаждаться прелестями завоеванной с таким трудом мирной жизни. Пара красивых безделушек, новый дом — а как Вы представляете себе жизнь чиновников столь высокого ранга? В их домах устраиваются приемы, бывают иностранные гости — им приходится соответствовать…
И в этот момент они минуют меня, я вжимаюсь еще глубже в свою нишу, так как не сомневаюсь, что этот разговор вовсе не предназначен для моих ушей.
Мне, с одной стороны, радостно за Кингсли — он действительно не участвует во всей этой мерзости с банальным растаскиванием чужого добра. На мой взгляд, поведение министерских чиновников ничуть не лучше манер соседа, который зашел к вам в дом, чтобы попросить лопату, а заодно прихватил и столовое серебро. Но, с другой стороны, Кингсли знает обо всем и никак не противодействует. Почему? Почему человек, не побоявшийся открыто выступить против Волдеморта, не находит сейчас слов, чтобы открыто возразить Фаджу? Почему он терпит все это? Если не может противостоять, отчего не уходит в отставку?
Забавно, что человек, который разъяснит мне все это, появится в моей жизни… да, чуть меньше, чем через год, он будет мудр, как старый лис, хотя и вовсе не хитер. Бывший Упивающийся, но вовсе не исчадье ада… Прислонившись к решетке соседней камеры и раскуривая протянутую мной сигарету, Энтони Нотт просто скажет мне: «Сынок, понимаешь, мирная жизнь — это… Это, милый, на войне у нас все просто: тут друзья, там враги. Если не бьешь ты, убивают тебя. Тебя догоняют — ты бежишь или отбиваешься. Нападают — сражаешься. Предают — мстишь. А тут… тут врагов нет, тут все договорились любить или хотя бы терпеть друг друга. Тут тебя никто вроде и не убивает. Но если ты не с ними, то тебя просто нет. Тебя перестают узнавать на улице, с тобой больше не желают здороваться, тебя не приглашают в гости те, чьи совы только вчера рядком сидели у тебя на окне, протягивая послания. Тебя просто убивают без всякого оружия, ты либо медленно зачахнешь, либо научишься находить маленькие радости, разводя собак, котов, кроликов, цветочки… А у тебя семья, которая прекрасно помнит совсем иные времена, когда жена с дочкой могли бывать в обществе, показаться в обновках, гордиться тобой. Поверь, я прошел все это, а я никогда не был птицей высокого полета. А тут сам Кингсли… Это ты у нас до сих пор живешь, как на войне, глупый! Не обижайся». И я никогда не обижаюсь на сэра Энтони.
Но тот подслушанный разговор в холле Министерства окончательно подталкивает нас с Роном к началу реализации нашего плана. Мне немного стыдно, что мы втягиваем в это и наших девчонок, но моя Джинни точно рада. У нее появляются вечерние платья, она в восторге, когда я надеваю парадную мантию или шикарный выходной костюм, сшитый по маггловской моде, ей есть, где показать себя. Она, оказывается, прекрасно умеет завязывать новые знакомства, такая милая, смешливая, простая… Тренер по квиддичу? Как интересно! Занимаетесь с детишками? Милая Джинни, а Вы не могли бы…? У нее отбоя нет от новых клиентов, она целыми вечерами трещит о своих новых перспективах… Мирная жизнь. Разве я могу объяснить ей, что мы с Роном так до сих пор и не вернулись с войны?
Наша новая война, правда, выглядит весьма благообразно. Первое приглашение, которое мы принимаем с радостью и благодарностью — непринужденный ужин в довольно узком кругу по случаю открытия летнего сезона в доме Эвелины Макферсон — главы отдела магического имущества и артефактов. Нет, разумеется, среди приглашенных нет Фаджа и его заместителей, они слишком заняты для такого незначительно мероприятия, зато я знакомлюсь почти со всеми начальниками министерских отделов, а также с главой Визенгамота мистером Найджелусом Фейри — старинным приятелем и однокашником хозяйки дома. Джинни уже увлек за собой неумолчно жужжащий поток гостей — из дома в сад, где вокруг цветущих кустов расставлены столики, Гермиона с вежливо-отрешенным видом рассматривает огромный только что распустившийся куст белого пиона. А мы с Роном, благо, никто нам не препятствует, принимаем радушное приглашение хозяйки осмотреть дом.
- Вы же ни разу не были у меня, Рон, Гарри, — она приглашает нас подняться по лестнице и ласково грозит пальчиком. — А я-то послала вам немало приглашений!
- Простите, миссис Макферсон, — извиняюсь я за нас обоих, — учеба, женитьба… Наверное, мы просто были слишком молоды.
- Ах, разумеется, я понимаю. Как я рада видеть вас обоих здесь! И, разумеется, ваших жен! Надеюсь, теперь-то вы станете частыми гостями на наших праздниках! Как же стало хорошо — живи и радуйся! Надеюсь, молодые люди, вы скоро войдете во вкус таких вот милых дружеских вечеринок. К тому же, если вы планируете со временем…
Да, мы киваем, давая ей понять, что мы не мечтаем всю жизнь протирать штаны на заштатных должностях в Аврорате, чем вызываем еще большее воодушевление со стороны миссис Макферсон. Дом, видимо, задумывался как летний, поэтому производит впечатление некоторой воздушности и беззаботности. Кажется, вьющиеся по аркам розы могли бы виться и по ажурным перилам ведущей на второй этаж лесенки, а их собранные в крупные соцветия бутоны украшать небольшой балкончик, нависающий над нижним этажом. Белая мебель на гнутых ножках, кушетки, оттоманки, этажерки. И довольно много картин… Судя по мечтательному взгляду Рона, у него в голове так и щелкают их инвентарные номера из описей конфискованного имущества.
Миссис Макферсон специалист по магическим артефактам, так что она не удерживается от того, чтобы продемонстрировать нам свою домашнюю коллекцию «магических безделок», как она сама их называет. Старинные хроновороты, зеркало с фиолетовой матовой поверхностью, не отражающее смотрящего, узкий кинжал с рубиновым лезвием… Улучив момент, Рон шепчет мне на ухо: «Кинжал от Руквудов, страшная вещь, между прочим, зачем эта дура хранит его у себя в доме? Зеркало времени из дома Эйвери, несколько картин из имения Буллстроудов…»
- У Вас чудесный дом, миссис Макферсон! И все подобрано с таким вкусом! У меня нет слов, чтобы выразить Вам мой восторг!
- Я рада, что Вам нравится, Гарри! В вашем возрасте похвалы обычно бывают искренними, так что, пожалуй, мне и вправду есть, чем гордиться!
И мы спускаемся в сад, где и присоединяемся к остальным гостям, которых во время отсутствуя хозяйки развлекал мистер Макферсон, тоже член Визенгамота, кстати.
Вернувшись домой, и я, и Рон, уже независимо друг от друга, пытаемся по памяти составить список вещей из имения Макферсонов, которые кажутся нам чужими. А на следующий день сверяемся в архиве — все правильно, мы даже кое-что упустили. Например, часы с драгоценными камнями на циферблате в гостиной, 18 век, имение Паркинсонов… И наш с Роном список, который мы составляем, сами пока толком не понимая, для чего, неуклонно растет. Кстати, Макферсонам относительно везет — их чудесный домик простоит аж до марта. А лето проходит на удивление спокойно.
* * *
Утро моего двадцатого дня рождения запоминается мне, прежде всего, тем, что я просыпаюсь один. Я даже некоторое время лежу и непонимающе гляжу в потолок, размышляя о странности происходящего — я был уверен, что это утро начнется для меня, как и каждое обычное утро, с поцелуя Джинни, что она будет тормошить меня, смеяться, рассказывать, какой я все же соня. А тут тишина. Нет, не тишина! Снизу доносится осторожная возня, как будто там кто-то ходит на цыпочках, шуршит обертками, старается бесшумно что-то поставить на стол. И аромат! Восхитительный аромат пирога с яблоками! Мерлин! Она встала ни свет, ни заря, чтобы испечь для меня пирог к самому утреннему чаю! Невероятно!
И вот дверь нашей спальни приоткрывается, я крепко зажмуриваюсь, притворяясь спящим, чтобы она стала целовать меня, щекотать, говорить разные милые глупости — как она меня любит и не разлюбит никогда, какой сегодня день, и что мы будем такими счастливыми, как никто до нас. А потом мы спускаемся вниз, потому что ей не терпится показать мне подарки, цветы, стоящие на кухонном столе, и, конечно, пирог. И я сажусь за стол прямо в халате, мне так лень одеваться, хочется насладиться этой утренней негой, пока мы еще вдвоем, растянуть завтрак до самого обеда, медленно распаковывая и разглядывая подарки, которые мне до сих пор, после моей полуголодной жизни у Дурслей, в которой не было ни подарков, ни дней рождения, ни пирогов, испеченных для меня, кажутся настоящим чудом и даром небес мне, недостойному.
- Осторожно!
Джинни предостерегающе отводит мою руку, в которой я небрежно держу чашку с кофе, от своего подарка. Конечно, там же рубашка и галстук, а я готов заляпать все это коричневыми каплями, сбегающими по белоснежной фарфоровой поверхности. Я должен немедленно примерить и, желательно, остаться во всем этом до появления гостей, которые набегут в ближайшее время. Только вот джинсы надену. Серая рубашка, зеленый галстук…
- Джинн, почему зеленый?
- Потому что тебе идет, глупый! Или ты все еще не перерос школу?
Да ну, ерунда, конечно, перерос. И мне, действительно, очень идет.
А потом мы разбираем кучу всякой нужной и ненужной ерунды: книжки, сладости, неизменный свитер от тещи, красиво упакованное перо от Гермионы, книжка про маггловские автомобили от тестя. А от Рона шикарная модель корабля. Да, у моего друга есть чувство юмора, в этом ему не откажешь. Джинни недовольно морщится, ей не очень нравится намек. А я разглядываю маленькие игрушечные паруса, крохотные канаты, даже могу различить жерла пушек, выглядывающие в отверстия на средней палубе. И записка: «Чувствуй себя капитаном!».
Место для корабля отыскивается на каминной полке, и в тот момент, когда я отхожу назад на пару шагов, чтобы полюбоваться изящной моделью нашего проклятия, в приоткрытое кухонное окно влетает сова. Ух ты, я много повидал сов в своей жизни, но чтоб такая! Нет, у нее самое обычное серо-коричневое оперение, только она очень крупная, и у нее поразительно длинные уши, словно у белки, с аккуратными кисточками на концах. И глазищи — оранжевые, огромные. А к лапке привязан небольшой продолговатый предмет, упакованный в подарочную серебристую бумагу.
- Гарри, она чья? — опасливо спрашивает Джинни, глядя на нашу пернатую гостью, уже успевшую устроиться прямо на столе возле вазочки с печеньем.
А сова весьма красноречиво косится еще и на пирог, как бы намекая, какой именно награды она ожидает за свое подношение.
- Понятия не имею, — беспечно говорю я и освобождаю посланницу от ее нелегкой ноши.
Наверное, я неисправимый дурак, раз так легко принимаю из лап незнакомой совы неизвестно чей подарок, но я почему-то вообще ничего не опасаюсь в это утро, будто на мне волшебная броня, которая сможет защитить от всех напастей. Джинни протягивает мне палочку:
- Гарри, проверь на темные заклятия. Ты что, не понимаешь… Сам подумай, чем вы с Роном сейчас занимаетесь. Кто угодно может тебе это прислать.
Она, разумеется, права, так что я произношу над еще не распакованным подарком заклятие обнаружения — абсолютно ничего, все чисто.
- Дай ей пирога, — говорю я Джинни, а сам начинаю разворачивать бумагу, в которую завернута… небольшая шкатулка черного дерева с какими-то белыми фигурками.
Слоновая кость, три обезьянки на боковой грани — они все разные, и в то же время в них есть нечто общее. Первая закрывает лапками глаза, вторая уши, третья рот… будто живые. И вещь безумно хороша, сама так и ложится в ладонь. Я осторожно открываю крышку, внутри что-то есть, точно, записка. «Не вижу ничего дурного, не слышу ничего дурного, не говорю ничего дурного». А вместо подписи крохотный рисунок — трехмачтовый фрегат под черными парусами. Я так ошеломлен, что не успеваю спрятать записку от жены, просто опускаюсь в кресло, продолжая в одной руке сжимать клочок пергамента, а в другой шкатулку.
- Гарри, — в ужасе шепчет Джинн, — это же от них, да? Как такое может быть? Как они вообще посмели? В твой день рождения! Давай от нее немедленно избавимся.
И она уже решительно протягивает руку, чтобы забрать у меня этот странный подарок, но я вдруг, сам не пойму почему, крепко прижимаю шкатулку к груди. Я не хочу ее отдавать. Она красивая, плевать, что от них.
- Гарри, ты как ребенок. Отдай сейчас же!
- Кто это у нас как ребенок? — раздается со стороны камина голос Рона, и вот уже он и Гермиона, радостные, с цветами и парой бутылок маггловского шампанского в руках, появляются в нашей гостиной.
- Рон, слава Мерлину! — Джинни бросается к брату в поисках поддержки, — ты только посмотри, что ему прислали!
- Не отдам. Выбрасывать не отдам, — упрямо говорю я, но шкатулку показываю.
Почему-то мне не страшно выпустить ее из рук и передать Рону или Гермионе, а вот глупая истерика Джинни просто раздражает. Мои друзья поочередно проверяют ее на наличие проклятий или заклятий слежения, даже на скрытые яды, которыми она может быть пропитана — но все чисто.
— Гарри, — наконец, говорит Гермиона, — это похоже на предостережение. Ты не должен видеть, слышать и говорить дурного, следовательно, они полагают, что ты слишком любопытен и суешь свой нос, куда не надо. Это же очевидно. Подарок с намеком.
Мы с Роном просто молча смотрим друг на друга, и в наших взглядах явно читается одно: «Ага, сейчас!» Можете хоть завалить нас шкатулками и записками, но на этот раз мы не намерены отступать. Будто мы когда-нибудь вообще умели это делать!
- Пусть он от нее избавится! — повторяет Джинни, на этот раз, обращаясь уже к брату. — Сдайте ее в Аврорат! И записку тоже.
Конечно, моя лисичка и на этот раз была права, но… Но я ничего этого не сделал. Потому что у меня было стойкое чувство, что это не просто предостережение, это вызов, причем вызов именно мне. Так за каким чертом я понесу ее в Аврорат? Чтобы всесильные Кингсли и Блэкмор защитили меня? И еще мне кажется, что эта вещь выбрана специально для меня, что пославший ее, ну, я не знаю, думал обо мне, выбирая именно этот подарок. Она мне безумно нравится, у нее особый запах, какой приобре
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:06 | Сообщение # 10 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 9. Катастрофа
А в сентябре пропадает Невилл. Мы, увлеченные расследованием и походами на светские рауты, как-то даже не заметили его отсутствия, даже того, что он, вопреки обыкновению, не прислал мне в тот год подарок на день рождения. Правда, нашей беззаботности есть определенное оправдание: Невилл, изучающий травологию в Лондонском магическом университете, имеет обыкновение пропадать на все лето неизвестно куда, чтобы потом, уже в сентябре, появиться, загорелым, с обветренным лицом и каким-то нездешним огнем в глазах, и, дрожа от волнения, показывать нам очередную диковину, вывезенную то ли из дебрей Амазонки, то ли еще откуда-нибудь. Так что, когда Гермиона третьего сентября объявляет нам, что Нев до сих пор не приступил к занятиям, мы не особо тревожимся. Если человек мотается по всему миру в погоне за редкими травами и корешками, он вполне может задержаться и на пару дней. Разве не так? Но мы, как заботливые друзья, решаем все же продемонстрировать обеспокоенность, а так как мы с Роном целый день заняты в школе и на работе, то миссия навестить бабушку Нева и выяснить, что да как, достается нашим девчонкам. И то, что они рассказывают нам тем вечером… У нас просто нет этому никаких объяснений.
- Понимаете, — говорит Герми, сидя на нашей кухне на Гриммо и протягивая руку за очередной сигаретой, — Августа Лонгботтом даже не пустила нас на порог! Это при том, что мы столько раз были у них в доме, и она буквально упаивала нас чаем и закармливала нас своими вечно черствыми пирогами! А сегодня эта милая старушка не дала нам и слова сказать.
- Говорит, что же мы за друзья, если хватились Нева через два месяца после его исчезновения! — подхватывает Джинни.
- Как через два? — я не верю своим ушам. — Что же она ничего не сказала? Мы бы давно…
- Она сказала, что для нас и наших мужей-авроров Нева больше не существует, раз мы вспоминаем о нем только тогда, когда нам не с кем выпить!
- Она старая женщина, может быть, ну, умом немного того…, — предполагает Рон.
- Не думаю, — зло отвечает Гермиона. — Она вполне разумно сказала нам, что до ее внука никому нет дела, что мы все — министерские прихвостни, которые даже не почешутся помочь другу. И что мы можем не беспокоиться — в мире, слава Мерлину, есть еще люди, к которым можно обратиться за помощью.
- Из чего мы заключили, что Нев жив, — невесело констатирует Джинни, — но для нас, таких вот плохих друзей, он как бы умер.
- Да, и просила больше к ней не таскаться, вот так! — подводит итог Герми, одним махом опрокидывая немалую порцию виски, налитую в бокале Рона.
Нет, конечно, мы на этом не успокаиваемся, плохие мы друзья или нет, но мы не можем так этого оставить. Так что на следующий день мы с Роном, дождавшись Кингсли после окончания рабочего дня, вкратце объясняем ему странную ситуацию с Невом и его бабушкой.
- Два месяца назад, говорите? — он удивленно смотрит на нас. — Обычно в таких случаях родные заявляют в Аврорат об исчезновении. Собственно говоря, только это и является основанием для начала поисков. А так — бабушка говорит, что ей ничего не нужно… Искать его мы не можем, поймите. И причина этому — именно ее позиция. Она-то его не разыскивает. Может быть любое объяснение: он почему-то не хочет знаться со старыми знакомыми, решил кардинально поменять свою жизнь, влюбился, ушел в монастырь, связался с кем-нибудь — что угодно!
- А что значит «есть еще люди на свете, к которым можно обратиться за помощью»? — для меня эта фраза Августы Лонгботтом абсолютно неясна.
К каким еще людям она могла обратиться, минуя авроров?
- Думаю, Гарри, это может значить только одно. Ты в курсе, чем занимался Невилл?
- Да травами он занимался, он же ботаник чокнутый! Со всего мира тащил растения, травки, корешки — в горшках, в мешках, в карманах.
Кингсли вызывает секретаршу:
- Энн, посмотрите, пожалуйста, в списках магов, выезжавших летом из Британии, есть ли там Невилл Логнботтом? И если да, то куда он выезжал?
- Венесуэла, мистер Шеклболт, — отзывается Энн всего через пару минут.
Она находит данные так быстро, будто все бумаги о выезжающих из страны у нее буквально под рукой. Хотя чему я так удивляюсь? Раз Кингсли занимается кораблем, кому, как ни ему, отслеживать сейчас все перемещения через границу? Кингсли хмурится.
— Вы, конечно, оба далеки от этого, но в этой стране очень строгое законодательство касательно всего, что связано с вывозом магических артефактов и растений. Так что, если ваш друг имел обыкновение тащить все, что ни попадя, и класть себе в карман, то у него могли возникнуть проблемы. Проблемы, которые, боюсь, решаются не вполне законными способами…
Мы с Роном стоим и не знаем, что сказать. Наш Нев… тихоня, увалень. Какие проблемы у него могут быть с законом, если он обычно и шагу не ступит без разрешения? Снейпа вон в школе боялся больше, чем я дементоров. А в тоже время, когда он возится со своей зеленью, у него, кажется, наступает временное затмение — тут он готов на все.
- Я, разумеется, могу допросить бабушку Невилла, — предлагает Кингсли, но мы протестуем.
- Может быть, не стоит? Она казалась очень озлобленной, когда разговаривала с девочками. К тому же, она ни о чем не просит. Разве есть основания? Получается, мы не только плохие друзья, а еще и донесли на старую женщину…
- Хорошо, — мягко говорит Кингсли, — я постараюсь поговорить с ней, если встречу в неофициальной обстановке. Идет?
И он почему-то подмигивает нам, как в добрые незапамятные времена, когда он был просто членом Ордена Феникса, а мы с Роном — кандидатами в герои с очень плохими шансами на выживание. Мы, конечно, рады его обещанию, и довольно долгое время уверены, что так оно и будет, но, похоже, у Кингсли ничего не выходит, или он просто забывает. А потом становится и просто не до этого. Потому что ночью 14 октября в своем имении неподалеку от Уэймута в присутствии семьи убит глава Визенгамота Найджелус Фейри. Имение разграблено и сожжено дотла. И опять морское побережье…
* * *
Я просыпаюсь ночью оттого, что рядом громко вскрикивает Джинни. Около нашей кровати светящаяся фигура — Патронус Кингсли, рысь. И как только я открываю глаза, в нашей спальне раздается низкий голос главы Аврората:
— Подъем, Поттер! Жду через десять минут в имении Найджелуса Фейри. Уэймут.
А потом он называет мне координаты для аппарации, я соскакиваю с постели, не могу попасть ногой в тапочки, Джинни уже тащит мне из шкафа рубашку, свитер, мантию. Хорошо хоть трусы с носками я нахожу самостоятельно.
— Шарф, Гарри, пожалуйста, надень шарф! Там ветер с моря, может быть холодно!
Черт, какой шарф, когда твой шеф будит тебя посреди ночи! Конечно, это новое нападение, но на тот момент я не знаю подробностей, так что ничего особо страшного в этом не вижу.
Не вижу ничего страшного до того момента, пока аппарационный вихрь не выносит меня точно по заданным координатам к имению Фейри, к воротам, как обычно. Только вот на этот раз впереди я могу различить только одно — там нет никакого дома. Только струйки дыма поднимаются к небу, кто-то плачет, да несколько фигур бродят по пепелищу, освещая землю под ногами при помощи Люмоса. И тут же рядом со мной приземляется Рон. В шарфе, кстати, видимо, он оказался сговорчивее.
- Эй, там, Поттер, Уизли! — я узнаю голос Сайруса Блэкмора, с сентября ставшего заместителем Кингсли. — Поторапливайтесь!
Мы практически бегом бросаемся вперед, а потом вдруг одновременно резко застываем — мне кажется, столь ужасной картины я не видел со дня Последней Битвы. Вероятно, еще несколько часов назад на этом месте стоял довольно большой дом, но теперь от него осталось только уродливое дымящееся черное пятно на земле, подсвеченное тусклыми синеватыми огоньками на концах палочек сотрудников Аврората. Нет ни обломков, ни осыпавшегося стекла, ни остатков стен — все выжжено до основания, так, как это бывает только в случае применения заклятия Адского Огня, причем крайне сильного, ведь у Лоуди разрушение не было столь тотальным. И по этому пепелищу медленно, словно пытаясь разглядеть что-то на мертвой земле, движутся фигуры авроров. А в стороне еще группа людей, жмущихся друг к другу на пронизывающем осеннем ветру, и плач доносится именно оттуда. И там же несколько тел, лежащих на земле, ничем не укрытых, потому что сделать это попросту нечем. Блэкмор делает шаг в нашу сторону:
- Что застыли? Никогда такого не видели?
- Видели, — я сглатываю.
Блэкмор сразу же понимает свою оплошность, но тона не меняет.
- Раз видели, нечего столбом стоять. Сооружайте носилки — тела надо доставить в Аврорат, как и выживших. Здесь не место для расспросов.
- Сайрус! — это Кингсли разом унимает служебный пыл своего заместителя. — Мальчишки могут не справиться с аппарацией с носилками. Пусть они захватят миссис и мисс Фейри и кого-нибудь из прислуги.
Я ничего не понимаю, нам же так никто и не объяснил, что здесь произошло.
— Убит Найджелус Фейри, глава Визенгамота, убит на глазах жены и дочери. Кто нападавшие, полагаю, вам и так ясно, — Блэкмор снисходит до объяснений. — Дома, как видите, больше не существует. Берите женщин и аппарируйте с ними в Аврорат, к кабинету мистера Шеклболта. Там ждите дальнейших распоряжений. Все понятно?
Да, вот только не в силах мы, два двадцатилетних парня, уговорить миссис и мисс Фейри отойти от тела мужа и отца, так что Кингсли молча кивает нам и показывает на себя, а мы, взяв за руки экономку и горничную (я), садовника и дворецкого (Рон), отправляемся в назначенное место, где усаживаем вверенных нам на мягкие диваны в приемной. Женщины, похоже, ошеломленные столь мгновенным перемещением, даже прекращают рыдать. Прислуга в подобных домах обычно состоит из сквибов. Спустя пару минут появляются Кингсли и Блэкмор с буквально висящими на них женой и дочерью Фейри. Видимо, аппарация с телами погибших выпала на долю других авроров, так же бывших на месте трагедии.
- Так, Поттер, Уизли, вы сейчас отправляетесь в ваш кабинет, открываете соседний и приступаете к допросу экономки и горничной. Не забудьте про успокоительное и чай. Вам ясно?
- Да, мистер Шеклболт.
Похоже, садовник и дворецкий предназначены в собеседники кому-то другому. Если бы я не был так подавлен всем увиденным, я бы, наверное, даже мог бы немного гордиться тем, что нам впервые доверен полноценный допрос свидетелей, а не беседы со старушками в деревне или право записывать беседу Кингсли с бывшим курсантом Эйли. Но сейчас мы с Роном даже не вполне себе представляем, как быть — перед нами две совершенно не помнящие себя от ужаса и горя женщины, а нам предстоит немедленно, по горячим следам, расспрашивать их о том, что они только что пережили. Я надеюсь, честно говоря, только на благотворное действие успокоительного.
Когда мы уже готовы отправиться с дамами в сторону нашего с Роном кабинета, я слышу, как Кингсли открывает сейф и достает оттуда флаконы, я понимаю это по легкому позвякиванию — тишина, осторожные всхлипывания мисс Фейри, легкий перезвон стекла, покашливание Блэкмора. Меня на секунду охватывает ощущение такого ужаса, что даже перехватывает дыхание. ОНИ впервые напали именно с целью убийства, а вот был ли грабеж… это мы сейчас и попробуем выяснить. Кингсли протягивает нам успокоительное, я даже на секунду задумываюсь, не предназначено ли оно нам с Роном, но вовремя вспоминаю, кто я и где я, собственно, работаю, так что передаю зелье экономке:
- Пожалуйста, выпейте это, миссис…
- Эшвуд, Розамунда Эшвуд, — дрожащим голосом подсказывает мне она, беспрекословно выпивая все содержимое флакона
А из-за полуприкрытой двери кабинета Кингсли я слышу неожиданно резкий голос миссис Фейри:
- Кто ответит за убийство моего мужа, мистер Шеклболт? Вы скрываете правду? Или Вы никогда и не слыхали про бандитов, появляющихся с небес? Вам и Фаджу проще покрывать убийц, мистер Шеклболт?
- Корнелиус Фадж уже извещен, миссис Фейри. Он в пути. Успокойтесь, прошу Вас. Подумайте о дочери!
А Блэкмор как раз приглашает мисс Фейри последовать за матерью, и в этот момент я вдруг замечаю на шее девушки яркий красный след, словно от удавки. Кингсли и Блэкмор поспешно прикрывают дверь.
— Пойдемте с нами, — стараясь казаться спокойным, говорит Рон нашим подопечным, — мы сейчас разожжем камин, вы отогреетесь, выпьете чаю. Пойдемте!
И обе дамы — пожилая экономка миссис Эшвуд и совсем молоденькая горничная беспрекословно следуют за нами. Рон располагается в нашем с ним кабинете, я при помощи обычной Аллохоморы без труда открываю соседний. Как и было обещано, немедленно разжигаю яркий огонь в камине, вызываю эльфа и прошу принести нам чаю.
— Может быть, кофе, миссис Эшвуд?
Экономка, дама лет шестидесяти, довольно приятная, с округлым личиком и светло-карими глазами, боязливо присаживается на краешек кресла.
- Я бы предпочла чего-нибудь покрепче, мистер… мистер Поттер?
Я обреченно киваю. Хотя мне бы не следовало огорчаться, может быть, радость от того факта, что ее будет допрашивать не кто-нибудь, а герой магического мира, перевесит страх, поселившийся в ее душе этой ночью.
— Могу я предложить Вам грог или глинтвейн? Вы продрогли на ветру.
Она бы не отказалась от грога. Ужасная погода сегодня, не правда ли? Вероятно, да, но я не успел ничего понять, так как меня вытащили из постели посреди ночи, а из увиденного мое сознание успело зафиксировать только ужасающий вид пепелища. Но я соглашаюсь. Усаживаясь за стол напротив миссис Эшвуд, я бы тоже не отказался от чего-нибудь покрепче, но мне не позволяет служба, будь она неладна. У меня не посиделки в кафе, а допрос свидетеля, первый в жизни, между прочим. Но мне не хочется начинать его сухо, как учили нас в школе, ведь женщина, сидящая сейчас передо мной, только что пережила нечто страшное, а я в то самое время, когда на ее глазах убивали хозяина и охрану, состоявшую из Авроров, и жгли дом, еще жался к теплому боку жены. Я достаю пергамент, самопишущее перо, купленное мною буквально на днях, и неожиданно, вместо того, чтобы задать четкий первый вопрос, просто говорю:
- Миссис Эшвуд, расскажите мне… ну, расскажите мне для начала обо всем, о чем сочтете нужным.
- Вы не станете спрашивать?
- Стану, конечно. Просто мне будет проще, если Вы сами выберете, с чего Вам начать. Поверьте мне (О, Поттер, это запрещенный прием, но ты же знаешь, что он подействует!), я тоже бывал в непростых, даже страшных ситуациях, я могу Вас понять. Иногда проще начать с чего-то, что особенно запомнилось, что больше волнует, а не с ответа на вопрос, сколько было времени в тот момент, когда это произошло.
- Ох, Вы правы, мистер Поттер, — она вздыхает, смахивает слезу, и неожиданно вдруг говорит: — А Вы видали, какой след на шее у молодой хозяйки? Вот уже бедняжка! Такая молоденькая!
«Неужели они еще и до девушки добрались?» — с ужасом думаю я, но миссис Эшвуд тут же развеивает мои худшие опасения.
— У ней на шее ожерелье такое красивое было, папаша ее, ну, мистер Фейри, покойник-то, подарил. У ней-то и украшений особых никогда не водилось, а тут вдруг на тебе — приносит. Он вообще суровый был, хозяин-то. В строгости всех держал. Судья, сами понимаете. И так нашей Мэри ожерелье это полюбилось, она и не расставалась с ним, вот и спать в нем, видать, легла. А они…, — миссис Эшвуд всхлипывает, — как увидели на ней такую красоту, так сразу и отняли, даже застежку оторвали, вот у нее и след остался.
Ну, глава Визенгамота, думаю я отрешенно, так жалко было денег на украшение для дочки, что чужое домой принес? Впрочем, после жизни с Дурслями, скупость и жадность — это последнее, что может удивить меня в людях. А в том, что ожерелье было именно «чужое», я даже не сомневаюсь. Пираты забирают только то, что принадлежит им по праву, в этом есть определенный стиль. Хотя я не вижу ни малейшего благородства в том, чтобы жечь, грабить и убивать, для того чтобы вернуть себе пару картин, ожерелье или глупый магический шар.
- А они что-нибудь сказали? — я все же должен следовать определенному плану в нашей беседе.
- Мэри-то? Ничего. Как грабители — молча сорвали ожерелье и отошли, а она за шею сразу схватилась, видно, больно ей было.
- А они вообще разговаривали? — я же знаю, что они стараются действовать молча.
- Разговаривали? — экономка что-то пытается припомнить. — Ах да, когда хозяина убивали, ох…, — старушка в ужасе закрывает себе рот руками, понимая, что только что сказала.
- Что они сказали, миссис Эшвуд? Это очень важно!
Она делает довольно большой глоток грога из своего бокала, и я начинаю опасаться, что вряд ли меня похвалит мое начальство, если я банально напою свидетеля.
- Сказали… Ах да, один из них, высокий такой, статный, подошел в мистеру Фейри и говорит, мол, ты не стоишь и мизинца тех, кого в Азкабан отправил. И краденым не гнушаешься. И ожерелье, ну, что с Мэри сорвал, в руках вертел.
- Он и сорвал?
- Да, он. Только я его лица не видела, они все в масках были. А этот, что хозяина убил, он у них вроде как за главного, ну, мне так показалось.
- А Вы не могли бы дать свои воспоминания для думосбора? — спрашиваю я, и тут же понимаю, что сказал глупость.
Да, она сквиб, так что посмотреть ее воспоминания не удастся. Но, я думаю, это получится с другими, хотя бы и с самой Мэри.
- И мальчика этого вашего жалко, — вдруг ни с того ни с сего говорит моя свидетельница.
- Какого мальчика? — я вообще не понимаю, о чем идет речь.
- Ну, как же! Нас же авроры охраняли, трое взрослых совсем, ну, как ваши главные тут — их-то, видать, сразу убили…
- А вы не видели, как все произошло?
- В том-то и дело, что нет, мистер Поттер! Начала-то никто не видел! Спали мы все. Вдруг шум такой страшный в коридоре, топот ног будто бы сверху, внизу возня. Я пока спросонья одевалась да собиралась, они уже авроров и убили. Выбежала я в холл…
Смелая, однако, женщина, эта миссис Эшвуд, думаю я. Другая бы на ее месте под кровать забилась, а эта…
— Так вот, выбежала я в холл, а охранники ваши уже мертвые лежали. Видать, даже с дивана встать не успели.
Спали, значит, с тоской думаю я. Так и перебьют нас всех спящими на чужих диванах. Как там Фадж говорил? Мирная жизнь?
- А мальчика этого, его как-то звали странно, не по-нашему…
- Алоис?
Я говорю это наобум, но в тот момент практически полностью уверен, что окажусь прав. Алоис Карстен закончил школу Авроров только этим летом и попросился на работу в Уэймут, где у него жили родственники.
- Ага, Алоис! Вроде, папаша у него немец?
- Точно. Он учился со мной в школе авроров. Так что с ним? Его тоже убили?
- Хотели сначала. Я, когда в холл-то вбежала, думала, он тоже мертвый, а потом заметила, он двигаться-то не может, а глаза глядят, как у живого. А бандиты эти к нему подлетели, палочку к горлу приставили, тоже, мол, аврор, а авроров им, видать, велено убивать без жалости. Но тут к нему вдруг один из них подходит и говорит, не надо его трогать, я его знаю, жалко, мол, убивать молодого такого парня. И забрали они его с собой.
Алоис учился в Дурмстанге, где в то время было немало детей Упивающихся. Если один из нападавших узнал его и решил спасти, в этом нет ничего необычного. Но ведь Карстен аврор. Каково это — попасть к ним в плен, будучи аврором? Я бы врагу не пожелал. Мне почему-то всегда казалось, что плен гораздо страшнее смерти, потому что, на мой взгляд, он гораздо мучительнее. Это один из моих страхов еще со времен Волдеморта, с тех пор, когда нас держали в подвалах Малфой-мэнора, так что я стараюсь даже не останавливаться на этой мысли.
— А откуда взялись бандиты, Вы не видели?
Экономка только отрицательно качает головой. Конечно, если все спали, что она могла видеть?
- Будто с неба посыпались, мистер Поттер!
- А они что-нибудь взяли в доме? Кроме ожерелья?
- Внизу ничего не брали, это точно. Может быть, что и взяли наверху, в хозяйских комнатах. Их много было, они по всему дому рассыпались, а потом враз собрались, как собаки по свистку, и убежали наверх. Будто их там ждал кто.
- А когда они подожгли дом?
- Тогда и подожгли. Мы-то все внизу стояли, а этот, главный ихний, нам и говорит, мол, тела можете вынести, даю вам пять минут, если не управитесь, все сгорите здесь вместе с домом.
Да, и при этом прислуга вынесла тела хозяина и погибших авроров… А бандиты не убивают тех, кого считают просто мирными жителями… Думаю, на этом нашу беседу с миссис Эшвуд можно считать оконченной. Я задаю для порядка еще пару вопросов, но ничего нового не узнаю. Так что предлагаю ей вернуться к кабинету Кингсли и присоединиться к остальным.
Спустя, наверное, час или полтора, закончив с миссис и мисс Фейри и проводив Фаджа, отправив всех пострадавших по родственникам, которые были вызваны заранее, Кингсли собирает нас всех у себя.
Мы, а нас в эту ночь всего восемь — разумеется, Кингсли и Блэкмор по правую руку от него, четверо авроров, переправлявших тела, а потом допрашивавших дворецкого и садовника и вызывавших родственников пострадавших, я да Рон — рассаживаемся вокруг его длинного овального стола, и еще несколько минут ждем, пока он просмотрит сданные протоколы допросов.
- Молодцы, — наконец кивает он нам с Роном, — для первого допроса свидетелей все очень даже неплохо. Хотя у Поттера начало весьма сомнительное, зато результат налицо — Вы ее разговорили, а это главное.
- Рассказывали ей о том, как победили Волдеморта, Поттер?
Я не могу понять, чем раздражаю Блэкмора, но с некоторых пор замечаю, что он всячески пытается задеть меня. Но я воздерживаюсь от комментариев, мне просто не положено по чину пререкаться с заместителем главы Аврората. Может быть, я ему просто органически неизъяснимо противен. Не выносил же меня Снейп в Хогвартсе, хотя я и не сделал ему ничего плохого.
- Позволю себе продолжить, — Кингсли смотрит на моего обидчика с явным неодобрением. — Все протоколы допроса прислуги, как вы, вероятно, и сами поняли, практически бесполезны. Они ничего не видели — бандиты прибежали с верхних этажей, авроры были убиты мгновенно. Хочу обратить ваше внимание на тот прискорбный факт, что, как явствует из рассказанного экономкой и дворецким, оказавшихся в холле нижнего этажа первыми, авроры, по всей видимости, просто дремали на диванах, и были убиты, даже не успев оказать сопротивления. При осмотре тел выявлено, что палочки так и остались у двоих из них в карманах мантий. Меж тем, будь они в состоянии боевой готовности, жертвы среди нападавших были бы неизбежны. А заклинание типа Бомбарда максима могло бы вывести из строя и сам корабль. Блэкмор, запишите, завтра же необходимо собрать начальников всех региональных отделений, на которые ложится основная нагрузка по охране поместий, дабы они доходчиво донесли до своих подчиненных, что спать на посту недопустимо.
Блэкмор делает пометку в своем блокноте.
- Но сэр, — это решается задать вопрос один из старших авроров, — о корабле никто на этот раз даже не упоминает…
- Хейли, если я правильно Вас понял, Вы полагаете, что бандиты посыпались непосредственно с неба, куда потом и отбыли?
Хейли смущенно замолкает.
- Что до похищенного имущества… Так как дом разрушен до основания, а вдова и дочь сейчас не в том состоянии, чтобы припомнить, какие в имении висели картины и сколько было обитых бархатом диванов, опись придется отложить до лучших времен. Думаю, на этот раз главной целью налета была месть главе Визенгамота, вынесшему два года назад обвинительный приговор по делу бывших сторонников Волдеморта. Мы посмотрели воспоминания вдовы и дочери Найджелуса Фейри — все члены семьи были подняты с постели и согнаны вниз, где было произведено нечто наподобие показательной казни.
- А человек, который убил судью? Его опознали? Экономка, с которой я разговаривал, сказала, что он был у них главным, — я все же не удерживаюсь от вопроса.
- Поттер, довольно трудно узнать человека в маске, скрывающей лицо практически полностью. Но по фигуре и голосу я бы осмелился предположить, что это может быть Люциус Малфой. Что у нас по Франции, Блэкмор?
Теперь очередь Блэкмора опускать голову, сопеть и хмуриться, потому что по Франции, а точнее, по Малфоям во Франции у него нет практически ничего. Французское Министерство Магии отказалось от сотрудничества, заявив, что считает выдвинутое против Малфоя старшего обвинение необоснованным, приговор слишком суровым, а конфискацию имущества — неприкрытым грабежом. Попытки слежки также ни к чему не привели — Люциус пару раз за время, прошедшее после нападения на дом Хэмсфилдов, показался на увеселительных мероприятиях, а Драко вообще покинул страну, и где он — неизвестно. Вот интересно, думаю я, я же практически опознал Драко в прошлый раз по воспоминаниям Эйли… Возможно ли, что он знает об этом? Моя шкатулка… они прислали мне эту чертову шкатулку с запиской… И почему пираты нападают именно на те дома, где есть «их» конфискованные вещи, а не трогают, к примеру, дом самого Кингсли? Значит ли это… Черт побери, это совершенно очевидно — в Министерстве просто не может не быть человека, который передает им эти сведения! Когда я решаюсь спросить об этом самого Кингсли, встретив его через пару дней в коридоре Аврората, он только горько улыбается: «Думаешь, я и сам не понимаю этого, Гарри? Конечно, кто-то есть. Ведь немало этой дряни из бывших затаилось по углам и даже министерским кабинетам. Знать бы, кто…»
- И еще один прискорбный факт, — продолжает тем временем нашу ночную летучку глава Аврората, — захвачен один из Авроров, Алоис Карстен. Вероятно, вы и сами прекрасно понимаете, что бандиты подвергнут его допросу, а, зная о том, какие методы в ходу у наших врагов, не думаю, что ему удастся долго отмалчиваться. Хорошо только то, что он был просто рядовым сотрудником.
Я молчу, но эта последняя фраза, сказанная Кингсли, меня ужасает. То есть пусть они порежут Карстена, которому от силы двадцать один, на кусочки — это не страшно, так как он практически ничего не знает! Да, это мой персональный ужас — я боюсь плена и пыток. В моей голове тут же начинают роиться отвратительные картины, но голос Кингсли приводит меня в чувство.
- В заключение хотел бы донести до вас слова господина Министра Магии, сказанные мне пару минут назад в этом кабинете: никто не должен знать о корабле. Сегодняшнее происшествие будет рассматриваться только как месть бывших сторонников Волдеморта главе Визенгамота за вынесенный им два года назад суровый, но справедливый приговор. О вдове и дочери покойного судьи Фейри Корнелиус Фадж позаботится лично.
Как позаботится? Сотрет им память? Подарит им новый дом и красивые цацки? Судя по тому, как миссис Фейри сегодня кричала на Кингсли, ей не так просто будет заткнуть рот.
А тем временем наше совещание окончено.
- Поттер, Уизли, — глава Аврората останавливает нас с Роном у самого выхода, — ввиду особых обстоятельств на занятия можете завтра не являться. Я лично предупрежу Эвериджа. Сейчас домой, отсыпаться, а завтра не позже двенадцати должны быть на работе — вас ждут дела.
Мы благодарим, прощаемся, а уже через пару минут я обнимаю бледную не выспавшуюся Джинни, прождавшую меня практически всю ночь, и мы отправляемся спать.
И лучше бы я этого не делал. Мои сны… мои сны имеют обыкновение затягивать меня в самые мутные глубины моих собственных кошмаров. Сначала я вижу девушку, лежащую на поляне, поросшей сочной зеленой травой. Мне кажется, я могу уловить даже жужжание шмелей и стрекот стрекоз, то садящихся, то взлетающих с мелких голубых цветов, усеивающих все пространство вокруг. Издали она кажется мне спящей, но, когда я касаюсь ее руки, я ощущаю мертвенный холод. И вижу след от удавки на ее шее, явственный красный след. Мэри Фейри. А вдали я различаю очертания дома — легкое белое невесомое строение, я понимаю, что должен быть там, чтобы предупредить хозяев, но двигаюсь сначала неправдоподобно медленно, а потом вдруг сразу оказываюсь на ажурной веранде, где светлая мебель, этажерки и оттоманки на гнутых ножках.
- Поттер, — растягивая слова, говорит мне ослепительный Люциус Малфой, направляя на меня палочку. — Любите лезть, куда не надо, правда? Так пойдемте с нами, мы Вам все покажем и расскажем.
И несколько темных фигур с закрытыми лицами надвигаются на меня из глубины веранды, я, в надежде бежать, поворачиваюсь к двери, через которую только что вошел, но ее уже нет — там просто голая каменная стена, к которой прикованы мои руки, я раздет по пояс, а передо мной нет никого — только низкая закрытая дубовая дверь, какие бывают в тюрьмах и подземельях. Череда этих событий вовсе не кажется мне невероятной — более того, во сне их логика и неоспоримая реальность представляются мне очевидными. Полная тишина вокруг, камень холодит мою голую спину, но, несмотря на это, я вижу, как по моей груди медленно, оставляя за собой причудливую дорожку, сбегает струйка пота. Где я? Что они со мной сделают? И в этот момент дверь начинает беззвучно приоткрываться — я не слышу ни шороха движения, ни шарканья ног. И тут же до меня доносится крик — долгий, протяжный, так кричат только, не помня себя от боли. Алоис, это он, он здесь, как я мог сразу не догадаться? И я тоже начинаю звать его, прошу ИХ остановиться, кричу, что он ничего не знает. Но его крик все не затихает…
- Гарри, Гарри, — я не сразу понимаю, в чем дело, и почему в этом страшном месте со мной говорит Джинни, но она упорно продолжает трясти меня за плечо, — Гарри, очнись же, наконец!
Она стоит надо мной, уже полностью одетая, смотрит на меня, как на безумца.
- Гарри, что тебе такое снится? Почему ты кричишь? — а потом продолжает уже совсем другим тоном, — Мне надо на работу, я будильник тебе на одиннадцать поставила. Ты же сказал, что тебе в Аврорат к двенадцати. Не проспи! И чем ты там только занимаешься?
Я бормочу что-то невнятное спросонья, а она накрывает меня одеялом — вот почему во сне мне было так холодно! И я, поплотнее закутавшись в уютное мягкое тепло, опять засыпаю. Мне больше ничего не снится.
Утренние газеты пишут только об ужасном убийстве Найджелуса Фейри, о его обстоятельствах упоминается как-то вскользь: да, напали бандиты, чьей целью была месть неподкупному судье, отправившему на вечное поселение в Азкабан всех сторонников бывшего Темного Лорда. Вдова и дочь в настоящее время находятся в Мунго, их жизни ничего не угрожает. Да, Фадж же обещал о них позаботиться… Сдается мне, лечение, учитывая настроение миссис Фейри, может и затянуться.
А жизнь постепенно вновь входит в обычную колею, мы по-прежнему усердно ходим по приемам и званным вечеринкам, с неподдельным интересом расспрашиваем хозяев обо всех безделушках, украшающих их дома, которыми так приятно похвастаться перед гостями. И наш собственный список растет день ото дня: в одном его столбце картины, магические артефакты, есть даже целая библиотека, а вот напротив, во втором столбце, имя настоящего владельца и инвентарный номер по регистрационной описи конфискованного имущества. Мы приятны и обходительны, просты и нечванливы — нас не стыдно позвать к себе в дом.
О наличии некой угрозы, все же нависшей над Магической Британией, говорит только одно обстоятельство — после убийства Найджелуса Фейри у всех враз пропала охота проводить время в загородных имениях, вся светская жизнь сосредоточилась в Лондоне. Дома стоят покинутыми, так что, когда зимой происходит следующее нападение на владения какого-то не очень значительного чиновника, нет даже пострадавших — только насмерть перепуганный старый сторож, который от ужаса не может сказать ни слова, а только показывает пальцем вверх и произносит при этом два слова — «дык» и «вот». Но делает это очень многозначительно. Зато имение обнесли полностью — на стенах только пятна невыгоревших обоев в местах, где некогда размещались ковры и картины, пусты все полочки и шкафчики. Слава Мерлину, хоть мебель не вынесена, иначе бы наша с Роном опись похищенного имущества грозила погрести нас под собой. Разумеется, в ближайшие дни наш список значительно разрастается — новоназначенный чиновник, похоже, полностью укомплектовал свое жилище награбленным, не имея даже прикроватного коврика, доставшегося ему от предков.
Кингсли день ото дня мрачнеет — теперь Министерство требует от него назначать авроров на охрану пустующих домов. Но возражения не принимаются, что Вы хотите, Кингсли, я так и слышу сладкий голос в полутемном министерском холле, люди хотят иметь возможность жить хорошо. В конце-концов, все мы пережили войну…
А в марте ОНИ нападают на летний дом той самой Эвелины Макферсон, да, той самой дамы, с посещения которой мы и начали свое вхождение в высший свет Магической Британии уже в качестве повзрослевших героев. В доме тоже никого не было, если не считать трех молодых авроров, прошлогодних выпускников, мальчишек, с которыми мы сидели за одним столом в курсантской столовой и курили на переменах между занятиями. И они даже не спали — все три тела были обнаружены на верхнем этаже, каждый сжимал в руках палочку. Мы относим их вниз, а мистер Макферсон уже мечется по комнатам, буквально выкрикивая Рону названия украденных артефактов и прочих ценностей. Кинжал с рубиновым лезвием! Тот мертвый аврор, что лежит сейчас внизу с самого краю, всегда стрелял у меня сигареты… Неотражающее зеркало с матовой поверхностью! А вон тот парень рядом с ним постоянно прогуливал Зелья у Брауна, потому что его тошнило от одного вида ингредиентов… Хроноворот 17 века! Подумать только! А вот тот, крайний, со светлыми волосами, он не очень любил меня и Рона и постоянно нас подкалывал, так что на первом курсе мы чуть было не подрались. Чтоб Вы, мистер Макферсон, шею себе сломали, падая с Вашей витой лесенки с ажурными перильцами!
И когда мы в ту ночь выходим к подъездным воротам имения, чтобы аппарировать домой, мы одновременно, не сговариваясь, поворачиваемся друг к другу и долго смотрим в глаза.
- Знаешь что, Рон, — говорю я, — может быть, хватит?
Мой друг улыбается:
— Я все думал, кто из нас скажет это первым.
Наш план прост и абсолютно безумен, так что его реализация занимает у нас от силы пару недель. Мы без особого труда под каким-то пустячным предлогом выпрашиваем у Кингсли разрешение копировать бумаги в архиве, описи украденного хранятся в нашем с Роном кабинете в подлиннике. Прямо под рукой. Еще зимой, накануне Рождества, мы знакомимся на благотворительном приеме с неким Йозефом Блатом — редактором Магического Еженедельника, абсолютно нового издания Магической Британии, якобы неподконтрольного Министерству. Он мил, приятный собеседник, сыпет остротами, у него такое понимающее выражение лица… Он умен, не пытается лебезить перед прославленными героями, не лезет с расспросами о личной жизни, что нам тоже несказанно импонирует. В общем, он представляется нам превосходной кандидатурой для воплощения нашего плана в жизнь.
Так что теперь, когда мы только намекаем ему о том, что у нас есть документы, свидетельствующие о коррупции в Министерстве Магии, он приходит в восторг, едва почуяв перспективу сделать сенсационный разоблачительный материал, тем более, подкрепленный документальными свидетельствами. Мы не собираемся даже заикаться о корабле — на наш взгляд достаточно одного лишь факта, что все имущество, конфискованное у бывших Упивающихся, нашло себе прекрасное применение не в фонде помощи жертвам войны, а в домах и поместьях новых министерских сановников. Нашим женам мы, естественно, ничего не рассказываем…
Сейчас, вглядываясь в еще покрытую легкой утренней дымкой голубизну Дубровницкой бухты с крохотными, скользящими по ее глади белыми корабликами, я иногда задумываюсь о том, как мы могли быть столь наивны. Честно говоря, у меня есть ответ, и он меня вовсе не радует. Когда мы еще учились в Хогвартсе, я никогда не понимал, почему Снейп постоянно придирался к нам троим и утверждал, что мы, а особенно я, можем действовать в стенах школы совершенно безнаказанно. Мы же совершаем подвиги, думал я, какие тут могут быть школьные правила? Они писаны для тех, кто не убивает василисков, не сражается за философский камень. Это они должны ложиться в кроватки после отбоя, словно паиньки, это им не стоит опаздывать на занятия или прилетать в школу на летающем автомобиле. Но мы, мы же другие! Даже Дамблдор был в этом с нами солидарен. Как спасать мир по правилам? Никак не выходит! Волдеморт возрождается, а у тебя обед в Больш
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:10 | Сообщение # 11 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 10. Взрослые игры
Я только потом понял, что, когда со мной происходит что-то действительно страшное и непоправимое, в первые секунды мне просто кажется, что я ослышался, ошибся. Что стоит всего-то повернуть время на несколько минут вспять, и та точка, в которой сломалась моя жизнь, будет пройдена иначе, безболезненно. Что Кингсли не произнесет тех слов, что он сказал нам только что, а просто кивнет, проходя мимо, а мы отправимся дальше по своим делам, прокладывая всему магическому миру путь к новой, ничем не омраченной жизни, в которой министерские чиновники вспомнят о том, что хотя бы учительница маггловской начальной школы в свое время пыталась донести до них нехитрую заповедь: «Не укради!». Где не будут погибать авроры, охраняя чужое, присвоенное жадными руками добро. Все еще может быть хорошо! Остановись, время! Кингсли просто не мог сказать то, что он сказал нам только что. Разве не так?
Но нет, он действительно произнес те слова, так что, в то время как мы с Роном отдаем ему свои палочки и выкладываем из складок просторных мантий подготовленные для Блата документы, к нам с другой стороны коридора уже спешит конвой, дабы препроводить нас во внутреннюю следственную тюрьму Аврората. А Кингсли молчит, скользит по нашим лицам тяжелым печальным взглядом, старается не смотреть в глаза и забирает эти проклятые бумаги. Без единого слова. Невозможно повернуть время вспять, Поттер, ничего нельзя вернуть.
Но я не могу осознать этого еще довольно долго, мечусь по своей крохотной камере, продолжаю строить какие-то планы. Наивный глупый Поттер! Почему-то я думаю, что все, что нам с Роном можно вменить в вину, это должностное преступление — вынос этих чертовых документов и попытку придания их огласке. И даже допускаю мысль о том, что Кингсли вообще удастся все замять, ну, подержит нас здесь пару дней для острастки, а потом выпустит. Может быть, даже не выгонит с работы. Вот такой я оптимист!
Ну, хорошо, допустим даже, все повернется совсем плохо, нас исключат из школы авроров, не дав закончить последний курс, мы распрощаемся с работой, но на этом же жизнь не кончается! У меня, в конце-концов, есть деньги, доставшиеся мне от родителей, их вполне хватит на несколько лет скромной безбедной жизни. Даже если в Англии я никому не буду нужен, мы же с Джинни просто можем взять и уехать, мир велик, достаточно пересечь Ла-Манш — и вот мы уже во Франции. Снимем домик или квартиру, я попробую себя в качестве тренера по квиддичу, как Джинни, или поступлю в Магический университет в Париже. Может быть, чем черт не шутит, даже возьмут на работу во французский Аврорат. Устраивались же как-то семьи бывших сторонников Волдеморта, и это при том, что многие остались без средств к существованию. Они же не умерли от голода и тоски по прекрасной Британии! Выход должен быть всегда, он обязательно найдется, просто сейчас надо успокоиться, потерпеть, не наговорить глупостей завтра, когда нас станут допрашивать. А Рон? Рон вполне может работать в магазине у Джорджа, может уехать со мной, Гермиона тоже будет учиться в Париже. Разве все это так невозможно? Еще не все потеряно, думаю я, прикуривая очередную сигарету, меряя шагами тюремную камеру, мечтая дождаться того самого завтра. Завтра придет Джинни, она просто не может не прийти, я попрошу у нее прощения, расскажу обо всем, что я тут придумал за ночь, она же поймет меня! Разве нет?
Я не смыкаю глаз до утра, мне совсем не хочется спать, я жду. Жду допроса у Кингсли или Блэкмора, жду, когда моя жена укоризненно посмотрит мне в глаза и скажет: «Гарри, как ты мог? Почему ты ничего не говорил мне, глупый?». А потом обнимет меня и шепнет тихо-тихо, так, чтобы не слышал охранник: «Ничего, мы обязательно что-нибудь придумаем. Все еще будет хорошо, правда?»
Но идут часы, нам (я не знаю, где Рон, но должен быть в одной из соседних камер, это же очевидно) приносят завтрак, уносят почти полные тарелки — я нервничаю и не могу запихнуть в себя ничего, просто пью чай. И ничего не происходит. Через какое-то время я слышу, как из-за двери дежурящий сегодня аврор кричит на весь коридор: «Уизли, на выход, к тебе жена пришла!» Слышу шаги Рона по каменному полу мимо моей камеры. Вот, сейчас, он вернется — и сразу же позовут меня, ведь Джинни точно пришла вместе с Гермионой, она просто ждет, здесь же только одна комната для свиданий с заключенными, внутренняя тюрьма Аврората совсем небольшая. Еще полчаса, двадцать минут, десять… Рон возвращается. И вновь тишина. Я не понимаю. Может быть, с ней что-то случилось? Да, точно, какой же я идиот! Она наверняка разволновалась вчера, когда ей сказали, что мы арестованы! И миссис Уизли велела ей сначала прийти в себя, взять себя в руки, а потом уже бежать ко мне. Чтобы не расстраивать меня своими заплаканными глазами. Потому что мне нужна поддержка. Ведь правда?
Она не приходит и на следующий день, и я начинаю думать, что Джинни серьезно заболела от горя. Каково это — узнать, что твой муж занимался черт знает чем в тайне от тебя, копировал какие-то документы, составлял списки, связывался с журналистами, и при этом исправно ходил на службу и на учебу, не забывая перед уходом нежно чмокнуть тебя в щечку? Я не могу спать, у меня кончились сигареты… И нас никто не допрашивает. Никто не задает ни единого вопроса! Нас просто держат здесь, исправно кормят — и все! Я не могу понять, что все это может значить. Если для Джинни я нахожу множество оправданий, то вот с объяснением того, что происходит сейчас за стенами нашей тюрьмы, дело обстоит значительно хуже. Если мы нарушили предписания, обязательные для всех сотрудников Аврората (я не так наивен, чтобы не понимать, что именно это мы и сделали), почему нет служебного расследования? Как? Почему? С какой целью? С нами же надо что-то делать! Или нас решили просто забыть здесь до лучших времен, пока все как-нибудь само собой не утрясется? Или не могут решить, что с нами делать? Ох уж эта неизвестность, как она убивает!
«Поттер, к тебе жена», — слышу я утром четвертого дня нашего пребывания здесь. Я чуть не взрываюсь от счастья, я готов даже расцеловать пожилого охранника, открывающего сейчас дверь моей камеры и пропускающего меня вперед. «И без глупостей! У вас полчаса», — произносит он, распахивая передо мной уже другую дверь, за которой маленькая комнатка со столом посередине и двумя стульями. И там, у стола, моя Джинни — в строгом сером пальто, которое так ей идет, подчеркивая нежную белизну ее кожи… У нее круги под глазами, мне кажется, я даже различаю тончайшие капилляры на ее нижних веках. Я делаю шаг вперед, чтобы обнять ее, чтобы объяснить, какой я дурак, чтобы целовать ее, умолять простить меня… И в этот момент вижу, как она чуть отступает назад.
— Не надо, Гарри, — говорит она каким-то чужим, очень спокойным голосом, — не стоит.
И глядя на мою лисичку, в одночасье ставшую такой недоступной, я тоже невольно делаю шаг назад, так и не раскрыв объятий. И чуть наклоняю голову, изучающее смотрю на нее — я почему-то сразу понимаю, что она пришла не для того, чтобы ругаться со мной. Что-то доходит до меня в этот момент, я вдруг перестаю верить в то, что смогу перехитрить время, в то, что она не приходила оттого, что просто переживала и плакала из-за меня, в то, что мне просто показалось, что она отступила, когда заметила, как я хочу обнять ее. Все мои глупые надежды и проекты новой жизни, которую мы могли бы начать вместе после того, что произошло со мной, разбиваются о ее холодность и осыпаются вниз никчемной шелухой. Я хочу видеть, как рассыпается в прах моя первая вселенная. И я намерен это запомнить.
- Здравствуй, Джинн, — спокойно говорю я и сажусь за стол, а она занимает место напротив. — Тебя долго не было. Я даже начал волноваться.
- Лучше бы ты волновался раньше, Гарри Джеймс Поттер, — отвечает она с вызовом, роется в сумке и извлекает на свет какие-то пергаменты. — Лучше бы ты волновался, когда затеял всю эту историю.
- Что я такого затеял, Джинн?
Раз жена не бросается мне на шею и в течение трех дней не находит времени, чтобы навестить мужа в тюрьме, а, едва придя на свидание, сразу же сует ему под нос некие бумаги… Может быть, она сможет хотя бы рассказать мне что-нибудь существенное о том, что творится вокруг. Хотя бы это…
- Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? — она продолжает разворачивать принесенные документы, содержание которых уже практически не вызывает у меня сомнений.
- Понятия не имею.
- В государственной измене, Гарри. И тебя, и Рона.
Мне кажется, или ее голос действительно немного дрожит? Но моя Джинни — храбрая девушка, просто, похоже, на этот раз ее отвага и жизнестойкость не на моей стороне. Не повезло.
- Бред. В какой измене?
Она, скорее всего, ничего толком не знает, а мне надо будет обдумать все это потом, уже без нее. Только она должна рассказать больше.
- Гарри, я не знаю, чем ты там занимался, да и знать не хочу!
Она повышает голос, ей же нужно, чтобы ее хорошо слышал охранник. Может быть, он потом передаст это, куда следует. Еще несколько очков в плюс бедной бывшей миссис Поттер. А пока она в глубоком минусе. Из-за меня.
— Все показания свидетелей говорят не в вашу пользу. Чтобы вы там ни затеяли, знай — это мерзко! Газеты только об этом и пишут! Вы связались с этими бандитами!
Значит, есть и свидетели. Которые обвиняют нас с Роном в государственной измене. За вынос документов из Аврората. И связь с грабителями. Прекрасно! А миссис Поттер подумала пару дней и пришла сегодня ко мне с документами о разводе.
- Ты хочешь развестись со мной?
- А ты думаешь, я захочу разрушить свою жизнь, оставшись связанной с тобой после того, что сделали ты и мой брат?
- Ты веришь во все то, что кто-то говорит обо мне и Роне? Джинн, мне казалось, ты любила меня… — я даю ей последний шанс.
Смешно звучит: «Я даю ей последний шанс!». Шанс для чего? Остаться женой государственного преступника и носить ему до гроба передачи в Азкабан? Наплевать на свою так удачно начавшуюся карьеру? Ради какой-то детской любви к Поттеру? Я явно себя переоцениваю. Ей двадцать лет, она молода и прекрасна, не пройдет и года, как она вновь удачно выйдет замуж, забудет меня, как страшный сон, а потом нарожает кучу рыжих деток или заработает уйму денег, и будет водить нового супруга на обязательные тещины обеды. У нее все будет хорошо. Просто офигительно прекрасно! А мы с Роном отправимся гнить под каменные своды Азкабана, ну а Джинн через пару лет просто забудет о том, что мы жили на свете. Так будет лучше для всех. Просто забудь — и живи дальше! Жизнь прекрасна, твои рыжие волосы треплет легкий весенний ветер, играет с полами твоего пальто, ты поправляешь прическу, заглядываешь в зеркало припаркованного автомобиля, пара штрихов помады — и никаких слез!
— Ты принесла документы на развод?
Она кивает, почему-то не решаясь произнести вслух то, для чего, собственно, пришла сюда.
— Давай, я подпишу. Извини, что доставил тебе столько беспокойства.
Странно, это нелепое извинение — все, что я могу сказать после почти двух лет нашего брака. Если бы можно было сложить все хорошее, что у нас с ней было, в хрустальный шар, запечатать его и отдать ей, сказав: «Вот, возьми, пусть это будет у тебя». А у себя, где-то на дальней-дальней полочке в доме, в душе, в сердце поставить точно такой же… Но нет, все то светлое, что было у нас с ней, будет перечеркнуто сегодняшним днем. Чудес не бывает, мистер Поттер.
Когда я ставлю свою подпись под согласием на развод, я обнаруживаю, что это не единственный документ, который мне предлагается сегодня подписать.
- Что это? — спрашиваю я ее, хотя прекрасно вижу, что пергаменты, лежащие в стопке следующими, подтверждают переход права владения домом на Гриммо и моим счетом в Гринготтс к моей бывшей супруге.
- Гарри, — она придвигается ко мне поближе, — разве ты сам не понимаешь? То, в чем вас обоих обвиняют… Государственная измена, пособничество бандитам… Они конфискуют все имущество, как на процессах над Упивающимися. Ты хочешь, чтоб это досталось совершенно чужим людям? Тебе все равно, в чьих руках окажется наш с тобой дом?
- И деньги моих родителей, — заканчиваю я за нее. — Мне все равно. Если у твоего отца хорошие связи в Министерстве, пусть похлопочет. А нашего с тобой дома просто больше не существует.
- Ах, вот как.
Она забирает у меня документы и встает.
- Я думала, что хотя бы в память о том, что было у нас, ты…
- Знаешь, Джинн, — говорю я и тоже поднимаюсь, — я думал, что в память о том, что было у нас, ты не предашь меня через три дня после моего ареста по ложному доносу. А раз так, мы можем считать, что у нас просто ничего и не было. Прощай.
Я поворачиваюсь к охраннику, показывая, что разговор окончен. И пока он ведет меня обратно по коридору в мою камеру, я почему-то размышляю не о том, почему она так легко предала меня, а о том, почему я сказал ей «нет». Какая мне, в сущности, разница, если меня засадят в Азкабан по такому обвинению? В моем доме в любом случае будут хозяйничать чужие люди, на деньги моих родителей кто-нибудь построит себе небольшой летний особняк — на замок там точно не хватит. Почему бы не Уизли? Не знаю, я просто не хочу, чтоб Джинни, так холодно и расчетливо бросившая меня сегодня, входила в дом моего крестного, возможно, даже поселилась там с новой семьей. Я ревную? Не хочу, чтоб на моей кухне толклась Молли Уизли, а в гостиной, развалившись в кресле, читал газету мой бывший тесть. Ведь они тоже не пришли проведать ни Рона, ни меня. И не может быть такого, чтобы Джинни решилась на развод, не посоветовавшись с ними… Когда я женился на ней, я думал, у меня есть семья. Значит, и в этом я ошибался.
Я иду по коридору к своей камере и вижу себя точкой, перемещающейся в идеальном пространстве — у меня нет ничего ни позади, ни впереди. Вакуум. Моя пустота. В тот день она впервые является мне, еще не так четко, как это будет позже — я еще не различаю деталей.
Теперь мне, пожалуй, есть, о чем поразмыслить на досуге. Я горько улыбаюсь — у меня впервые за эти годы появилось время задуматься о том, что же происходит вокруг. Нет, пока еще не о жизни в глобальном плане, для этого я в тот момент слишком молод, но хотя бы о том, что мы с Роном пытались сделать, как глупо мы это делали, и что из этого, в итоге, вышло. То, что меня так легко бросила жена, я просто принимаю как данность. Бросила — и все. Ей не нужна такая обуза, как сидящий в Азкабане муж. Она выходила замуж за героя, а я думал, что просто за меня. Бедный глупый Гарри… И вот героя не стало, он как-то в одночасье превратился в государственного преступника, с которым дальше идти по жизни не то, что неудобно, просто невозможно. Мистер Уизли работает в Министерстве, а его сын и зять — бандиты и изменники. Джинни потеряет всю свою клиентуру, которую нарабатывала с таким упорством. Кому нужна миссис Поттер? Никому. Так что я все понимаю. Только вот простить отчего-то не могу. Не получается у меня. Поэтому тему разбитой любви закрываю без соплей и дальнейших раздумий. Я был женат. Ну и как? Мне не понравилось. И здесь я предлагаю поставить точку. Хотя… хотя теперь я понимаю, это просто не была та любовь, за которую можно умереть. Вот я и не умер.
А вот в нашем с Роном деле пока что полно многоточий. Умные люди сначала думают, а потом делают, а вот мы с Роном, видимо, устроены как-то наоборот. Потому что, если бы мы, как следует, задумались об этой афере с Блатом, то поняли бы без труда, насколько опасна затея с публикацией. И для Блата с его Магическим Еженедельником в том числе. Предполагалось, что он как честный журналист выступит вместе с нами против всего Министерства Магии, потому что в случае обнародования того, что мы с Роном пытались вынести из Аврората, правительство бы вряд ли устояло. Так что теперь я даже не удивлюсь, если нас обвинят в попытке государственного переворота. Такой скандал не удалось бы замять даже Фаджу со всеми его дипломатическими талантами. Но мы даже не думали об этом, мы всего лишь хотели прекратить бессмысленные убийства авроров из-за награбленного имущества. Ничего более. Как все могло так получиться? И кто может обвинять нас в связи с бандитами? Это кажется мне просто абсурдом. Мы же просто выносили документы, ничего больше. Да, это запрещено, но как-то не тянет на Азкабан… Наверное, я чего-то не понимаю.
Я вздрагиваю, когда на следующее утро меня вновь вызывают на свидание. Если это кто-то из Уизли, я просто не пойду. Точно, охранник называет имя миссис Уизли, я отворачиваюсь к стене и заявляю, что она может проваливать, но он почему-то не уходит. Миссис Рональд Уизли. Гермиона? Гермиона!
И, едва я переступаю порог комнаты для свиданий, она бросается мне на шею, у нее мокрое от слез лицо, но она быстро-быстро шепчет мне на ухо, пока охранник не может толком слышать нас:
- Гарри, Кингсли подал в отставку. Блэкмор — новый глава Аврората. Он поддерживает обвинение против вас — связь с бандитами и государственная измена. Гарри! Милый мой Гарри! — и она целует меня в щеку.
Мы усаживаемся с ней за стол, так же, как и вчера с Джинни, но сегодня все совсем иначе — у нее боль в глазах, она берет мои руки в свои, старается не плакать, но у нее плохо получается. И она достает из сумки целый блок маггловских сигарет!
- Ты же не бросишь Рона? — спрашиваю я. Потому что если она…, то я не возьму ее сигареты.
- Ты что? Как я могу? В конце-концов, уйду из университета, буду жить с родителями. Кто же вам в Азкабан будет передачи носить?
Она пытается улыбнуться сквозь слезы. А потом вдруг говорит с нескрываемой обидой в голосе:
— Почему вы ни о чем не рассказывали? Что стоило тебе или Рону хотя бы намекнуть о том, что происходит? Мы же всегда, всегда, слышишь! — она повышает голос, и охранник недовольно оглядывается на нас, — мы всегда вместе находили решение! Что случилось теперь? Я стала в вашем с Роном представлении такой же курицей, как Молли Уизли, что со мной можно разговаривать только о котлетах и обновках? Ах да, конечно, еще об успехах в Университете!
— Герми, прости нас, — я кладу ладонь на ее запястье, тереблю смешной трогательный браслетик в виде перевитых цветов и листьев, и она не убирает руку. Значит, не обижается. — Нам же было нельзя никому ничего рассказывать. И мы…
Да, вот теперь мне стыдно перед ней. Она была больше, чем просто хорошая девчонка или жена моего друга. Герми всегда была и для меня, и для Рона тем человеком, с которым можно было разделить все — проблемы, радости, горести, рассказать то, что никто больше и выслушать-то не захочет. Я даже, точно, вот только сейчас вспомнил, я же бегал к ней советоваться, когда не знал, как вести себя с Джинни, когда был еще влюбленным маленьким ослом — не обидится ли моя любовь, если я невзначай положу ей руку на талию? А если не совсем на талию? И Герми даже не смеялась, делала серьезное-серьезное лицо и консультировала меня со знанием дела.
- Ладно, что теперь обижаться, — говорит она, махнув рукой. — Как вы вообще додумались до такой глупости? Мне Рон рассказал, — говорит она, видя мой недоуменный взгляд — мы же действительно не посвящали никого в детали.
- Ты не веришь тому, что пишут газеты?
- Разумеется, нет. Это же полный абсурд.
- А вот Джинни почему-то верит…
- Думаю, Уизли просто так удобнее, — Гермиона произносит это совершенно безразлично, из чего я заключаю, что вопрос о порядочности семейства моей бывшей жены для нее, как и для меня, отныне является закрытым.
- Знаешь, — я смущенно отвожу глаза, — просто затмение какое-то… Думали, все будет, как на пятом курсе, ну, помнишь, как тогда с моим интервью «Придире».
- Гарри, — она смотрит на меня с нежностью и сожалением, — Гарри, но тебе ведь было всего пятнадцать. Разве ты не видишь разницы? За тобой стоял Дамблдор, да что там, вся школа стояла. Ну, разумеется, кроме Амбридж. И потом, ты же был для всех еще ребенком! И что бы ты ни говорил, Министерство всегда могло сослаться на то, что у тебя просто разыгралась фантазия, что ты не вполне нормален. Прости, но в то время то, что ты рассказывал, не могло представлять ни для кого настоящей угрозы. А сейчас вы с Роном взрослые люди, практически полноправные сотрудники Аврората…
- Бывшие…
- У Вас мало времени, — напоминает ей охранник, — Вы же не родственница…
Я бы мог сказать ему, что она гораздо больше, чем родственница, но он не поймет — для него родство определяется только по документам. Вот Джинни Уизли может, пока не получит развода, сидеть здесь полчаса, хотя я не хотел бы видеть ее ни минуты. А Гермиона имеет право только шепнуть мне пару слов да передать сигареты, потому что она, самый важный человек для меня, кроме Рона, конечно, здесь просто никто.
- Гарри, — торопливо говорит она мне, — я не верю во всю ту чушь, которую они пишут. Я хочу, чтобы ты знал — я была, есть и останусь твоим другом, даже если ты действительно надумаешь свергать правительство или грабить имения. Мне наплевать. И еще, — она замечает недовольный взгляд надзирающего за нами аврора и уже почти поднимается со своего места напротив меня, — не сердись. Нет, это глупое слово, конечно, ты сердишься, ты оскорблен, обижен… Но Джинни… я думаю, ее просто заставили родители. Она не такая дрянь, как ты мог подумать. Но ее отец и Перси — они же работают в Министерстве. Для них то, в чем вас обвиняют — катастрофа. Даже Билл… он тоже может лишиться своего места в Гринготтс. Так что это они настояли на разводе. А тут еще и Рон…
- Знаешь, Герми, — говорю я, — даже если бы Джинни убила кого-нибудь, хоть и Министра Магии, я не побежал бы отрекаться от нее на следующий же день. Если ты любишь человека, то принимаешь его таким, какой он есть. Что бы он ни совершил. Прости. Для меня то, что она сделала, это предательство. Хотя я понимаю, что она поступила разумно, и ни в чем ее не виню. И если ты когда-нибудь передумаешь и решишь сделать то же самое, я тоже пойму.
- Гарри!
- Все, заканчивайте, время вышло, — окликает нас охранник.
Она торопливо целует меня на прощанье, я забираю ее бесценный подарок в виде маггловских сигарет и зажигалки и поворачиваюсь к выходу, чтобы не видеть, как она беззвучно плачет у меня за спиной.
Блэкмор… Я сижу на убогой койке в углу своей камеры, курю и пытаюсь думать. Так, надо собраться, успокоиться. Блэкмор… Незаметный, но с каждым днем все более незаменимый. Почему он? Как он смеет выдвигать против нас с Роном какие-либо обвинения? Что он вообще может знать? А что если он давно хотел занять место Кингсли? Черт, как же мы подвели Кингсли! Он ушел в отставку из-за нас, конечно, его же тоже обвинили во всех смертных грехах, хорошо хоть не в связи с бандитами и попытке свержения правительства. Но по всему выходит так, что именно он оказывал нам поддержку. Он взял нас на эту работу, постоянно выделял, порой поручал дела, до которых обычно не допускают стажеров, дал разрешение на копирование в архиве Аврората… Мои мысли крутятся вокруг одного и того же, то перескакивая на какие-то второстепенные детали, то вновь возвращаясь к исходной точке. Архив Аврората. Мы, увлекшись, как дети, перерыли там немало материалов, которые нас, в сущности, не касались. А любые заклинания, в том числе и поисковое, и призывающее прекрасно отслеживаются. Значит, при желании, можно было безо всякого труда выяснить, в каких именно папках так азартно копались мы с Роном. Причем в последние дни, уже сговорившись с Блатом, мы не особенно утруждали себя прикрытием — даже забывали просить у Лаванды подшивки газет с континента. И все это время поблизости ошивался Блэкмор, якобы привлеченный прелестями Лаванды Браун. Сдались ему эти прелести! Человек с такими амбициями, как у Блэкмора, не должен всерьез интересоваться глупой девчонкой со смешными кудряшками, едва закончившей школу. А Блат, откуда взялся Блат? Он подвернулся нам так удачно, выскочил, словно черт из табакерки, как только мы всерьез дозрели до реализации нашего детского плана.
Что если Блэкмор давно следил за нами? Особой приязни к нам, двум выскочкам, он явно не питал. Ему ничего не стоило зайти в архив сразу после того, как его покидали мы. А в первый раз списки конфискованного имущества понадобились нам с Роном почти год назад, точнее, второго мая, после нападения на дом Уоррена Хэмсфилда, когда Рон не мог разобрать свои записи, а мы не могли сдать Блэкмору отчет, в котором бы значилось «Портрет волшебника Г». И в тот же вечер мы отправились в маггловское кафе и завели свой список… И оставшиеся до нашего ареста месяцы были посвящены его пополнению — в ряде случаев, только взглянув на вещи в имениях, где мы бывали в качестве гостей, мы абсолютно точно могли сказать, кому они принадлежали раньше. И ни одна из этих вещей не проходила по аукционным спискам, что бы там ни печаталось в газетах.
Почти год назад… Тогда был день второй годовщины победы над Волдемортом. Как забавно, а сейчас вот остается пара недель до следующего празднования, которое на этот раз пройдет без героя. Осудят ли нас до второго мая, чтобы мы с Роном отметили столь важное событие уже в Азкабане? Или все же подержат здесь, потерпят еще пару недель, а потом, под шумок отгремевших торжеств, тихо упрячут двух бывших победителей под неусыпный надзор дементоров? Можно делать ставки…
Они не выдерживают, видимо, хотят разделаться с неприятными делами до праздников. Кто знает, может быть, Фадж желает объявить себя победителем Волдеморта?
Через пару дней нас с Роном отводят в какое-то странное помещение, обстановкой претендующее на торжественность, и все же настолько казенное, что от тоски и безнадежности сводит скулы.
— Присаживайтесь, — говорит нам совершенно незнакомый человек, одетый в мантию судьи Визенгамота. — Я секретарь суда Уильям Фрисби.
Мне абсолютно неинтересно, как его зовут. К нам приходит секретарь суда при том, что следствие не проводилось, по крайней мере, нас к участию в нем не привлекали даже в качестве подозреваемых, а о том, в чем нас обвиняют, мы узнали из рассказанного Гермионой и Джинни. Я начинаю улыбаться, но вовремя прекращаю, вспомнив о том, что кроме Азкабана мне может подойти еще и Мунго…
- Вот, — он сует нам под нос пухлую папку, ворох пергаментов в которой говорит о том, что преступлений мы с рыжим совершили немало, — предлагаю вам ознакомиться с материалами дела. Суд назначен на завтра. В вашем распоряжении час.
- Вы полагаете, за час с этим можно ознакомиться? — спрашивает Рон.
- Такова процедура.
Если такова процедура для всех процессов в Визенгамоте, я не удивляюсь отсутствию у Фрисби какой-либо реакции на наши возражения. Ему все равно, суд состоится при любой погоде…
- Я могу кратко изложить вам суть дела, — вполне дружелюбно предлагает он. — Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу бандитов, уже более года терроризирующих мирных жителей Магической Британии, в прямой связи с ними и пособничестве разбойным нападениям, попытке дискредитации действующего правительства с целью передачи власти в стране в руки бывших сторонников Волдеморта, коими вышеупомянутые бандиты и являются. Есть неопровержимые доказательства того, что вы оба поставляли им сведения об имуществе, принадлежащем высшим лицам страны. Ряд ваших бывших товарищей-авроров с негодованием рассказали следствию о том, что вы вели с ними беседы предосудительного толка, в которых позволяли себе высказываться о деятельности правительства и лично Министра Магии в негативном ключе. Хотите что-нибудь возразить?
Рон подпирает голову рукой, смотрит на Фрисби с чуть уловимой улыбкой и, наконец, произносит:
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:10 | Сообщение # 12 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| - Я вот все думаю, мистер Фрисби, кто из нас сошел с ума — я или Вы?
- Попрошу Вас, Уизли! Вспомните, с кем Вы разговариваете!
К нам тут же приближаются авроры, но секретарь суда делает им знак, и они оставляют нас в покое — мы же не агрессивны. А он, думаю, видал и не такое. Напротив, его лицо неожиданно становится приторно добрым и ласковым, он доверительно склоняется к нам и говорит практически полушепотом:
- Советую вам, молодые люди, согласиться со всеми пунктами обвинения. Доказательства, собранные против вас, практически неопровержимы. Что толку отпираться? В случае если вы продемонстрируете искреннее раскаяние и готовность сотрудничать с судом, вы вполне можете рассчитывать на снисхождение.
- Скажите, мистер Фрисби, Вы шутите или издеваетесь? — давясь смехом, говорю я. — Вы считаете, что мы подпишем сейчас все это, как хорошие мальчики, и будем ждать милостей от Министерства? Согласимся с порождениями больной фантазии Блэкмора, решившего сделать себе имя, засадив в тюрьму Поттера и Уизли? Да я, скорее, поцелую воскресшего Волдеморта!
- Значит, отказываетесь? — констатирует Фрисби, и по его тону я понимаю, что он особо ни на что не надеялся, и что и ему этот разговор представлялся простой формальностью.
Он же прекрасно понимает, что все, в чем нас обвиняют, придумано Блэкмором (а, скорее всего, и не только им), слеплено наспех, однако не встретит завтра в суде ни малейшего сопротивления и возражения. А согласны мы с обвинением или нет — на это, думаю, всем вообще наплевать. Полагаю, они вполне бы могли обойтись на суде и без нашего с Роном присутствия, не понадобились же наши показания в ходе так называемого расследования, так зачем еще и устраивать действо в суде, все равно можно написать в газетах, что заседание Визенгамота состоялось, приговор вынесен. Я же должен был знать еще с пятнадцати лет, со времен той самой истории с Амбридж, что написать можно все, что угодно. И именно это и станет правдой. Только вот я, к сожалению, запамятовал…
Суд, однако, они все же проводят, правда, заседание является закрытым. Пока нас ведут по особому, скрытому в стене коридору, в зал, где царит Магическое Правосудие, я все гадаю, как у них получится заткнуть нас с Роном, не позволить хотя бы проорать обо всем том, что нам довелось узнать. Пусть это не поможет, но хотя бы просто так, чтобы все те, кто, может быть, еще не в курсе, все же услышали, что мы не покушались на Министра и не готовили государственный переворот, не переписывались с бандитами, приходящими прямо с небес. Мы глупо, наивно и по-детски пытались рассказать правду, которая, как это обычно и бывает, оказалась не очень нужна.
Но Аврорат и, думаю, члены Визенгамота тоже, решают вопрос нашей неуместной болтливости просто: когда нас вводят в зал заседаний, я слышу, как аврор, сопровождающий нас, тихо произносит «Силенцио», наводя на нас с Роном палочку. Вот и все. Очень просто. А я-то еще сомневался.
Мы с рыжим только молча переглядываемся, пожимаем плечами и занимаем наши места на скамье подсудимых. Нам остается только улыбаться, чем я, собственно говоря, и занимаюсь вплоть до окончания процесса, вызывая у присутствующих определенное сомнение в собственной нормальности. Иногда, когда становится уж очень забавно, я давлюсь беззвучным смехом — тогда на меня с опаской косится даже Рон. Я понимаю, почему он может оставаться серьезным — у него пока еще есть нечто важное в этой жизни, у него есть Гермиона. Вот она, сидит на самом краешке скамьи для гостей, там, где почти три года назад примостился и я, когда судили бывших Упивающихся. А мне сегодня нечего терять — я чист, легок и не обременен ни долгом, ни имуществом, ни привязанностями. Хорошо, когда у тебя ничего нет, правда, Поттер? Тогда я уверен, что так оно и есть…
А тем временем уже сказаны все обязательные слова, предваряющие открытие заседания, так что на авансцену выдвигается Сайрус Блэкмор — кстати, очень представительно выглядящий в мантии главы Аврората. Его темно-каштановые волосы как-то очень гармонируют с темным винным оттенком ткани, в глазах праведный гнев, губы сурово сжимаются, когда его взгляд падает на нас. Имитация душевного волнения. Прекрасно. Я вновь улыбаюсь.
- Господин Председатель, уважаемый суд! Дело, которое мы сегодня рассматриваем, представляется мне сколь ужасающим, столь и прискорбным! Перед нами на скамье подсудимых двое молодых людей, еще несколько дней назад бывшие гордостью Магической Британии, а сегодня готовые ввергнуть нашу страну в пучину бедствий, войны и разбоя!
- Переходите к обстоятельствам дела, мистер Блэкмор! — прерывает его новый глава Визенгамота, слегка поморщившись.
Он прекрасно понимает, что все здесь сегодня ломают комедию, так что хотел бы сократить время представления до минимума. Видимо, он не склонен к театральщине.
- Подсудимые Поттер и Уизли работали в качестве стажеров Аврората по делу о нападениях под Вашим началом, мистер Блэкмор?
- Не совсем так, господин Председатель! Их принял на работу и всячески опекал мистер Шеклболт, являвшийся моим предшественником на посту главы Аврората до недавнего времени. Прошу суд принять во внимание, что местонахождение Кингсли Шеклбота на данный момент, после подачи им прошения об отставке, неизвестно.
- Визенгамот займется расследованием деятельности мистера Шеклбота в ближайшее время. Скажите, мистер Блэкмор, что именно в деятельности подсудимых натолкнуло Вас на подозрение об их связи с бандитами?
Блэкмор поудобнее располагается на трибуне, видимо, речь его будет продолжительной. Я демонстративно потягиваюсь на скамье, так как примерно представляю себе, о чем он сейчас будет говорить. Ловлю на себе негодующие взгляды членов Визенгамота. Какая теперь, в сущности, разница, раз приговор по нашему делу вынесен безо всякого разбирательства? Нас выгодно оговорить и упрятать в тюрьму, так что те слова, при помощи которых все это будет оформлено, не имеют уже ни малейшего значения.
И действительно, Блэкмор приступает к подробнейшему рассказу о том, как мы изучали и копировали в архиве те самые злополучные списки, не имея на то ни малейших полномочий. Письменные показания свидетельницы Лаванды Браун, разумеется, прилагаются. Наша цель, таким образом, ясна, как день — мы должны были информировать налетчиков о том, где именно находятся интересующие их вещи. После чего те целенаправленно производили свои нападения. Надеюсь, (о, да, несомненно!) что после того, как мы с Роном окажемся в тюрьме, бандиты незамедлительно прекратят грабить дома мирных граждан! О том, как, собственно говоря, эти вещи попали в имения высших лиц Магической Британии, на суде стыдливо не говорится ни единого слова.
- Мистер Блэкмор, — вновь обращается Верховный судья к нашему обвинителю, — есть ли какие-либо доказательства связи подсудимых с бандитами? Вы можете предъявить их суду?
- Свидетельница Уизли!
О, вот и мне пришло время удивиться! Потому что на свидетельское место, даже не поднимая на меня лживых глаз, выходит моя бывшая жена, дабы предъявить негодующей общественности … ту самую шкатулку из черного дерева. С обезьянками, так и не уберегшими меня от несправедливого доноса.
- Откуда у Вас эта вещь, мисс Уизли?
О, она вновь мисс Уизли, значит, развод был произведен в рекордно короткие сроки. Что, Джинни, надо набирать очки в новой реальности? Если ты больше не жена героя Поттера, то, может быть, подойдешь в качестве лжесвидетеля на суде, чтобы приговор, одобренный Министерством, все же был вынесен? Да, милая, тебе же еще отдуваться за брата, так что старайся, дорогая лисичка!
- Эта вещь была получена моим бывшим супругом в подарок на его двадцатый день рождения. Записка, приложенная к ней, не оставляла ни малейшего сомнения в том, от кого получен подарок. Несмотря на мои просьбы незамедлительно сдать эту вещь в Аврорат, Гарри настоял на том, чтобы оставить ее себе.
- У Вас сохранилась записка?
- К сожалению, нет. Гарри незамедлительно спрятал ее в карман своей мантии.
На мне в тот момент вообще мантии не было, припоминаю я, я был в джинсах и в подаренной ею рубашке. И записку показал ей сразу. Она же видела, что там было просто предостережение.
- Знал ли Ваш брат об этом подарке?
- Да, и он тоже не проявил ни малейшего беспокойства и одобрил идею никому не показывать этот странный подарок.
Далее шкатулка передается суду. Я с неприязнью смотрю, как чудесной вещи касаются чужие руки, по-хозяйски поглаживают темную шероховатую поверхность дерева, которая, я помню, кажется такой теплой на ощупь…
— Это маггловская вещь. Вы согласны, коллеги? Цена этой шкатулки в их мире — несколько тысяч фунтов, если не больше. Не правда ли, странный подарок для молодого человека, которому едва исполнилось двадцать?
По рядам проносится единодушный вздох со всем согласных коллег.
- Есть предположение, что это непростая вещь, господин Председатель, — вновь раздается голос Сайруса Блэкмора. — Существует магия, при помощи которой с помощью подобных маггловских вещей можно обмениваться сообщениями. Думаю, это и имело место в данном случае.
Председатель суда согласно кивает. Да, думаю я, мы обменивались сообщениями с бандитами, складывая в шкатулку цепочки, колечки и кулончики, принадлежавшие моей жене… Но озвученная только что цена шкатулки меня ошеломляет. Кто мог прислать мне эту вещь, которая теперь утрачена для меня безвозвратно?
- Таким образом, связь подсудимых с бандитами можно считать доказанной, — председатель Визенгамота подводит промежуточный итог слушанию. — Поттер и Уизли принимали от них дорогие подарки, а также передавали им информацию об имуществе, хранившемся в домах, которые впоследствии становились объектом нападений. С какой же целью подсудимые, сыгравшие в свое время немалую роль в падении Волдеморта, оказывали пособничество людям, известным как его бывшие сторонники?
- Думаю, свет на это могут пролить следующие показания, — Блэкмор призывает на свидетельское место тех, кто готов прилюдно лживо оговорить нас с Роном.
Мне даже интересно, кто же появится там сейчас, что за бывшие наши товарищи-авроры выступят против нас в суде в надежде быстрее продвинуться по службе. Дин Томас и Абраксас Грэхем! Общение наше с ними с последнее время сводилось, честно говоря, к обычному «привет-пока». Грэхем с отличием окончил школу авроров в прошлом году и подвизался на какой-то незначительной должности в Аврорате. Может быть, завидовал нам с Роном немного из-за того, что Кингсли так приблизил к себе нас обоих? Теперь трудно сказать. А вот Дин? Этого я поначалу понять не могу. Но одно могу сказать точно: ни с одним из них мы с Роном ни разу не говорили ни о том, чем занимаемся под руководством Кингсли, ни о наших симпатиях или антипатиях лично к Министру Магии. А тут вот оказывается, что говорили, и не раз!
- Подсудимые намекали мне в личном разговоре, — блекло талдычит Грэхем своим правильным казенным языком, не поднимая на нас глаза, — что Магическая Британия заслуживает лучшего правительства, чем имеет сейчас. И что на пост Министра есть гораздо лучшая кандидатура — человек, пользующийся огромным авторитетом и за пределами Британии.
- Кто же это? — судья проявляет явную заинтересованность.
- Люциус Малфой, сэр.
По залу прокатывается рокот неодобрения, а я просто беззвучно хрюкаю, говорить-то я все еще не могу. Люциус Малфой пользуется авторитетом во всех злачных местах Магической Франции, с этим никто не спорит, но как-то этого мало для поста Министра. Абсурд! Просто комедия! И было бы смешно, если бы в последнем ее действии не предполагалась наша отправка на вечное поселение в Азкабан…
Дин Томас подтверждает показания Грэхема, добавляя к ним лишь пару несущественных деталей. Что-то о том, что мы с Роном, будучи героями войны с Волдемортом, не желали довольствоваться тем скромном местом, которое нам предлагалось занять с мирной налаженной жизни. Председатель вновь обращается к Блэкмору:
- Скажите, мистер Блэкмор, а как Вам удалось вынудить обоих подсудимых показать свое истинное лицо? Ведь, пользуясь покровительством практически всесильного мистера Шеклболта, они еще долго могли вести свою разрушительную работу в стенах Аврората.
Мне кажется, лицо Блэкмора буквально светится от гордости, ведь сейчас он может, наконец, рассказать о том, что действительно совершил.
- Господин Председатель! Видя заинтересованность обоих подсудимых информацией определенного рода, а также их неприкрытое желание дискредитировать правительство Магической Британии, я позаботился о том, чтобы они познакомились с подходящим человеком, готовым, якобы, поддержать их в этом начинании. На самом деле Йозеф Блат является одним из самых искренних приверженцев нынешнего порядка.
Йозеф Блат, которого я до этого не заметил, привстает со своего места и раскланивается. Мы с Роном попались, как дети! Все было разыграно, как по нотам. И ведь скорее всего, целью этой дурацкой инсценировки для Блэкмора были вовсе не мы с моим рыжим приятелем, а Кингсли Шеклболт… Но он успел скрыться, а мы вот сейчас отправимся в тюрьму.
Дальше можно уже не слушать. Наша вина полностью доказана, мы, оказывается, отказались от дачи показаний, сотрудничества со следствием, выступления на суде и даже адвоката (наши письменные заявления прилагаются!), еще раз выразив подобным образом наше неуважение к властям нашей магической родины. За государственную измену (да-да, именно так квалифицируется у нас получение шкатулки на день рождения и вынос документов из Аврората), сотрудничество с бандитами и попытку оказания помощи врагам Магической Британии нас с Роном, бывших курсантов, бывших героев и несостоявшихся авроров, приговаривают в пожизненному заключению в Азкабане и полной конфискации принадлежащего нам имущества. Весь состав Визенгамота голосует единогласно. Мы можем подать прошение о помиловании не ранее, чем через пять лет. Нам предстоит провести это время в башнях Азкабана для совершивших тяжкие преступления, под охраной дементоров. Я сомневаюсь, что протяну и пять месяцев… Но продолжаю улыбаться, улыбаться, видя, как моя бывшая жена выходит из зала рука об руку с Дином Томасом, улыбаться, слыша истошный выкрик мистера Уизли, обращенный к Рону: «Ты мне больше не сын!»…
Я вижу, как, расталкивая судей в бордовых и черных мантиях, к нам проталкивается Гермиона, заливается слезами, обнимает мужа, потом меня, успевает положить нам в карманы несколько пачек сигарет, шепчет: «Я узнавала, это можно проносить с собой. Я приду, как только получу разрешение, обязательно, только дождитесь меня!». Джордж Уизли, единственный из всего семейства, подходит проститься со мной и Роном, пожимает нам руку, не произнося ни слова.
- На выход, — слышу я позади нас голос сопровождающего нас аврора, и гул голосов, выкрики, звук множества шагов покидающих трибуны судей, остается позади. За нами закрывается дверь, через которую выводят осужденных, и тут же с нас обоих спадает заклятие молчания.
- Ну мы с тобой, Гарри, и… — начинает Рон.
- Можешь не продолжать, — прерываю я его. — Я и так знаю.
* * *
Знаешь, Драган, вот так я и был «копом». А потом, как это часто и бывает, злые копы подставляют хороших и те садятся в тюрьму. Обалдеть…
Я выбрасываю бычок в консервную банку, которую прячу от хозяйки под скамейкой, вдыхаю напоенный ночью морской воздух, и иду спать.
25.01.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:12 | Сообщение # 13 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 11. Гарри Поттер - узник Азкабана
Кофе в моей чашке, крепкий, с чуть заметными светло-коричневыми кружевами пенки по краям, медленно остывает, а я, на этот раз решив наплевать на увещевания моей хозяйки по поводу того, что курение в комнате может помешать соседям, не спеша выпускаю дым в открытое настежь окно моей маленькой комнаты под самой крышей. Я не знаю, почему я снял на лето именно это конуру, я вовсе не бедствую, поэтому вполне мог бы позволить себе и что-нибудь получше. Но я торопился, мне некогда было долго искать, надо было, как только мы с Драганом и Хеленой сошли с автобуса, немедленно куда-то вселяться, чтобы уже на следующий день начать работать в Luna e mare. И это было единственное место, где из окна было видно море. Дом стоит на горе, поэтому каждое утро (ночью, когда я возвращаюсь с работы, уже ничего не увидишь — только в окно струится медленно остывающий бархат южной ночи) я наслаждаюсь видом, как фотографией в рамке, сделанной словно специально для туристического путеводителя. Вода голубоватого и синеватого оттенка, Дубровницкая крепость, как на ладони, мачты лодок и катеров, сейчас, с опущенными парусами, похожие на смотрящие в небо белые карандаши. И все это великолепие обрамляют сосны и кипарисы. Люди, живущие с другой стороны от города на роскошных, утопающих в зелени белых виллах, думается мне, могут чувствовать себя небожителями…
Я неторопливо допиваю кофе и спускаюсь вниз, где, в нескольких шагах от крыльца, припаркована (ну, это громко сказано!) моя подержанная Веспа — небольшой желтый старомодный мопед, приобретенный уже здесь. Потому что на такой крохе так удобно нырять в узкие городские улочки, не вызывая возмущения любителей старины и не пугая мирные стада туристов, пасущиеся в центре города.
Сегодня я выезжаю рано, так что могу не торопиться, и медленно еду по небольшой извилистой улочке, в конце которой находится наш ресторан. А сейчас как раз миную небольшой магазинчик, где миловидная худенькая Ружица, такая же студентка, как и мы, приехавшая подработать на лето, уже выкатила на воздух стойку с разноцветными футболками с местной символикой, надписями типа «Привет из солнечной Хорватии» или схематическим изображением Минчеты — самой известной из крепостных башен. Правда, что меня удивляет, среди этой туристической ерунды есть и настоящие дизайнерские вещи. Вот, например, эта черная футболка без рукавов, с будто надорванным воротом и имитацией неаккуратных стежков… И ее зачем-то разглядывает тот самый англичанин, что повадился в полдень пить минералку в нашем ресторане. Вот жмот, думаю я иногда, хоть бы заказал что-нибудь. Но он редко берет что-то существеннее воды, в крайнем случае, снисходит до салата. Неизменный номер Таймс уже зажат у него под мышкой. Мне интересно, зачем ему эта футболка? При его комплекции она ему дальше головы не налезет, я уже не говорю о длине. Она велика даже мне, правда, совсем немного — чуть в плечах и немного длинновата, я уже к ней примерялся, уж очень она необычна для всей местной пестроты, придуманной на радость туристам. Я даже спрашивал другой размер, но она, как это часто и бывает с такими вещами, оказалась единственной.
Я хочу проехать мимо, но Ружица окликает меня — мы все здесь перезнакомились на этом крохотном пятачке, каждый квадратный метр которого летом должен прокормить осень, зиму и часть весны. Я притормаживаю, англичанин, разумеется, оборачивается, улыбается радостно и рассеянно, как обычно:
- А, это Вы, Юэн! Если не торопитесь, не поможете мне?
Разумеется, я не могу отказать в пустячной просьбе, так что слезаю с мопеда и иду к стойке с футболками. Наверняка ему надо, чтобы я померил что-нибудь для сына, внука или еще кого-нибудь, который ну совершенно такой же комплекции, как и я. А он почему-то указывает мне на ту самую черную футболку.
- Я ее мерил, она мне велика, — пытаюсь отговориться я.
- Очень хорошо, — радуется он непонятно чему, — я как раз присмотрел ее для одного своего знакомого, он немного выше Вас, а плечи чуть шире. Так что, если Вы не возражаете, я посмотрю, как она Вам.
И он, под одобрительным взглядом Ружицы, снимает футболку с вешалки и протягивает ее мне.
- Юэн, ты хоть майку-то сними, — смеется она, — кто же так меряет?
Я стаскиваю майку и тут же меняю ее на присмотренную англичанином вещь — ничего нового, она мне по-прежнему велика. И когда я вижу себя в зеркале — чуть висит на плечах, чуть ниже, чем нужно, спускается на бедрах, меня вдруг пронзает невыносимо мучительная мысль — я тоже знаю, кому она могла бы подойти. И я немедленно снимаю ее, аккуратно отдаю Ружице — англичанин смотрит на меня с некоторым недоумением.
- Извините, я опаздываю на работу, — бормочу я, заводя мопед.
- Что Вы, Юэн, Вы мне очень помогли! — говорит он мне в спину.
«Шел бы ты к чертям собачьим со своей благодарностью!», — думаю я и почему-то сворачиваю не в сторону ресторана, а к крепости. У меня есть еще двадцать минут в запасе.
Мимо меня, шаркая шлепками и сандалиями по камню, движется группа пожилых американских туристов, решивших до наступления жары подняться на городские стены. И в еще не успевшем нагреться утреннем воздухе гулко, отдаваясь от каменных стен, раздается голос экскурсовода:
- Дубровницкая крепость является одним из практически полностью сохранившихся оборонительных сооружений Европы. Высота стен, полностью окружающих старый город, достигает 25 метров, а общая их протяженность составляет два километра. Начало постройки относится к десятому веку.
Да, сейчас он начнет рассказывать про башни — Святого Иоанна, Минчету, Бокар, а потом поднимется с ними наверх — к Морскому музею и аквариуму, они будут безостановочно щелкать фотоаппаратами, увековечивая вид, открывающийся на порт, для семейных альбомов. А я, глядя на сложенные из светлого камня стены, в очередной раз буду вспоминать другую крепость — совсем не такую, в одной далекой северной стране, которую я некогда покинул. И мне кажется, что мой побег продолжается и сегодня…
Поэтому, чтобы не предаваться грустным мыслям, которые так неожиданно потревожила совершенно невинная просьба старого англичанина, я незамедлительно сворачиваю на улочку, ведущую к Luna e mare.
* * *
Да, крепость, в которой нам с Роном по решению Визенгамота предстояло доживать свои дни, располагалась вовсе не в столь любимом богами месте. Мы в сопровождении авроров аппарируем на мыс Рат — самую северную оконечность страны, а там, на небольшой каменной пристани, садимся в лодку. И это путешествие кажется мне нелепой пародией на то, как мы на первом курсе приближались в сверкающему огнями Хогвартсу по глади озера, держа в руках факелы и заворожено глядя на вырастающую перед нами громаду замка. Маленькие дети, приобщенные к Чуду… Да, наверное, это будет очень банально, если я скажу сейчас, что та волшебная поездка в итоге и обернулась для нас вот этой, по замыслу наших судей, самой последней в нашей еще только начавшейся жизни. Но так все и было, тогда я был уверен, что это не пара авроров, а сам Харон правит сейчас в сторону высоких каменных стен крепости, высящейся на одиноком острове посреди моря.
Трудно сейчас сказать, чьими руками был сложен этот неприступный замок. Может быть, великаны выворачивали некогда огромные глыбы, что, кажется, выталкивает здесь на поверхность сама земная твердь. Или шершавые необтесанные камни плотно слились друг с другом, повинуясь заклятию неведомого волшебника. А, может быть, Азкабан воздвигся сам по себе, как порождение ада, прорвавшееся на землю из самых земных недр. Я в жизни не видел более безрадостного места, а если добавить еще и фигуры дементоров, словно большие призрачные птицы кружащихся над замком… В общем, мы с Роном, хотя и старались держаться, но оба заметно скисли.
- Пошевеливайтесь, нечего рассиживаться!
Окрик охранника возвестил нам о прибытии. Для нас все еще непривычна и эта грубость, с которой теперь можно обращаться с нами, и обращения — то просто по фамилии, то вообще полное отсутствие оных. Как будто приговор Визенгамота вычеркнул нас из списка людей и отправил по эволюционной лестнице куда-то ниже собак, но все же несколько выше насекомых. И, когда за нами практически беззвучно закрываются тюремные ворота, я понимаю, что так теперь будет всегда. Мы с Роном стараемся не смотреть друг на друга, я не хочу видеть на его лице отражение моего отчаяния, а он, так же, как и я, стыдится показывать свое. И я вспоминаю Сириуса. Когда-то, много лет назад, мой крестный, как и мы сейчас, безвинно осужденный, так же входил под своды Азкабана. Может быть, и в этом между мною и им есть определенное родство? И ему было столько же лет, сколько нам сейчас.
При входе нас, разумеется, обыскивают, но, как и говорила Гермиона, сигареты и даже зажигалку не отбирают — может быть, надеются, что при помощи этой маггловской дряни мы быстрее сведем себя в могилу. Тюремных роб тоже никто не предлагает — мы так и остаемся в толстовках и джинсах, в которых предстали на суде, в очередной раз продемонстрировав высокому собранию отсутствие уважения к традициям магического мира. В Азкабане, как мне кажется, всем вообще наплевать, что ты делаешь, как ты выглядишь, что говоришь, ешь или нет, откликаешься, когда тебя зовут или молчишь. Потому что нас привезли сюда умирать. А холодящее душу присутствие дементоров я ощущаю уже в самом низу и даже невольно поеживаюсь, на что принимающий нас надзиратель, ухмыльнувшись, назидательно говорит:
- Тебе, Поттер, квартировать на самом верху. Там тоже, знаешь ли, камины не предусмотрены.
Наверное, ему приятно, все время прозябая в этой адской глуши, хоть чуть-чуть поглумиться над нами с Роном. «Надо же, Поттер и Уизли, герои, тоже мне», — скажет он, может быть, нынче за ужином жене. Мы, овеянные славой, раньше смотрели на него разве что только с газетных страниц. А теперь он может лицезреть нас воочию, да, жалких и растерянных, наверное, все же несколько испуганных. Если честно, мы подустали от роли супергероев, напряжение последних дней вымотало нас до предела, так что уже нет сил донести свои невозмутимые лица хотя бы до двери наших камер. Мы с Роном, вероятно, даже не сможем видеться…
Нас ведут наверх, и, когда мы проходим мимо оконных провалов, я слышу, как там, за ними, завывает яростный пронизывающий ветер. А ведь сейчас конец апреля… Что же будет здесь зимой… Если мы доживем до зимы… Я в тот момент не очень на это рассчитываю, и это меня несколько бодрит. Как и наличие сигарет в моих карманах. Одна надежда, что Гермиона сможет передать еще.
Вот и все, наш подъем окончен, мы попадаем на круглую площадку одной из башен, откуда расходятся лестницы, ведущие в разных направлениях, к длинным коридорам, где расположены камеры. Я знаю, как устроен Азкабан — нам рассказывали об этом еще в школе Авроров. Пока нас с Роном еще не разделяют, подталкивая к одной из лестниц. И как только мы начинаем подъем, где уже через несколько ступеней сбоку от нас оказываются первые каменные клетки, все пространство оглашается глумливыми воплями:
- С нами Гарри Поттер!
Конечно, здесь же одни Упивающиеся! Как же я мог забыть, с кем нам предстоит проводить бок о бок последующие годы! Странно, все они взрослые люди, а ведут себя, словно дети.
- Можно автограф, мистер Поттер? Что, не хотите? Тогда, может быть, мистер Уизли? Что, тоже нет?
Лица, плотно прижатые к решеткам, изможденные, с глубоко запавшими глазами, спутанные длинные волосы, отросшие бороды. Я тоже превращусь через пару месяцев в такое же чудовище, гнусно что-то вопящее в сторону тех, кого будут вести мимо меня по коридору? Только не это. Лучше я разобью себе голову о каменную стену. Рон поворачивается ко мне, он молчит, но в его глазах ужас. Нет, нельзя отвечать, надо держаться, мы же знали, в конце-концов, рядом с кем нам предстоит здесь оказаться.
Пока нас ведут к камерам, я замечаю, что обитатели некоторых «жилищ» вовсе не подходят к решеткам, чтобы взглянуть на нас, хотя, мне кажется, я различаю, что внутри кто-то есть.
Наконец, вопли остаются позади, и вот уже Рона вталкивают в одну из клетушек, я даже не успеваю пожать ему руку на прощанье, меня ведут дальше, еще ступени, да, самый верх, как и положено герою.
- Ну, Поттер, что скажешь? — спрашивает меня грузный человек, сопровождающий меня. Подъем утомил его, я слышу, как он хрипло дышит у меня за спиной. — Самая верхотура, прекрасный вид. Для Вас только лучшие места!
- Да, спасибо, — отвечаю я и вхожу в распахнутую им передо мной дверь, нет, это просто решетка, не закрывающая обзора, — панорама просто великолепна!
- И сосед у тебя что надо! Его сюда упрятали за особо буйное поведение. Так что скучать не будешь, гарантирую!
Решетка с отвратительным скрежетом закрывается за мной, и я немного удивлен тому, что это одиночка. Видимо, соседом надзиратель назвал того, кто сидит в камере рядом с моей — расстояние между ними не более метра. Я делаю несколько шагов вперед — сбоку имеется узкая кровать, напротив нее убогий стол, а далее, в небольшой нише, то, что заменяет местным обитателям ванную комнату. Путь от входной решетки до ниши укладывается в шесть шагов. И четыре поперек. Апартаменты, ничего не скажешь. Но этим меня трудно напугать, видали мы и хуже! Как тут не возблагодарить небо за то, что послало мне моих нелюбящих тетю с дядей, которые не постеснялись засунуть меня, тогда совсем кроху, в чулан под лестницей? Я до первого курса в Хогвартсе вообще не подозревал, что я имею право жить как-то по-другому. И я — кто бы мог подумать — еще не раз помяну их добрым словом в течение последующих месяцев, потому что если бы не их агрессивная нелюбовь, неприятие меня, даже жестокость, я бы просто не выжил. Вот странно, за что только ни приходится благодарить людей в этой жизни! Порой вот даже за такое…
Я присаживаюсь на край койки и достаю из кармана свое сокровище — четыре пачки маггловских сигарет и зажигалку, с наслаждением затягиваюсь. В моей голове нет мыслей. Я страшно устал. Я видел за эти пару дней столько предательства, сколько не довелось за всю жизнь. Что я, собственно, плохого знал в свои двадцать один? Ну, допустим, мои родственники не в счет. Не прикажешь же людям любить и быть добрыми против их воли, так уж все у нас вышло. Ну а потом — звездный путь героя! Да, там случалось всякое, но всерьез я же никогда не сомневался в том, что меня принимают, любят, со мной хотят дружить, меня опекают. «Гарри, что, опять болит шрам?» — и полные заботы и тревоги глаза Гермионы, всматривающиеся в мое лицо. «Тебе что, опять Волдеморт приснился? Ты так кричал во сне», — Рон тормошит меня, сонного, и я вижу по его взгляду, как он беспокоится за меня. Да, от меня многого ждут, но меня и опекают, закрывают глаза на шалости, значительные и не очень, фигура самого всемогущего Дамблдора служит надежной преградой между мной и остальным миром, в котором, как я теперь знаю, действуют несколько иные законы.
Приключения, прямо подвиги Геракла, что ни год, то новое свершение! И потом — победа над Волдемортом, школа авроров, женитьба, такое многообещающее начало карьеры… ты постепенно привыкаешь быть центром мира, хотя прекрасно умеешь и скромно отойти в сторону — ты не любишь почестей и громких слов, но все же знаешь, что они твои по праву. Получается, это первая остановка в моей жизни…
- Эй, — я слышу голос из соседней камеры, когда докуриваю первую сигарету и незамедлительно приступаю ко второй, — ты только что с воли. Сигареткой не угостишь?
Конечно, кем бы ни был человек, окликнувший меня сейчас — Упивающимся, убийцей, хоть самим Волдемортом — я дам ему то, о чем он просит. Я не знаю, сколько времени он здесь провел, а для того, кто пристрастился к этой маггловской дряни, отсутствие сигарет — настоящая катастрофа. Я просовываю руку сквозь прутья решетки и протягиваю ему целую пачку, мои пальцы касаются чужих — огрубевших, цепких и неожиданно теплых. И тут же запоздало пугаюсь — ведь надзиратель сказал, что мой сосед буйный, вдруг он сейчас схватит меня за руку и не отпустит? Глупость, конечно, он просто берет сигареты.
- Не жадный, значит? — спрашивает он, оценив мою щедрость.
- Не особо, — миролюбиво отвечаю я. — У Вас зажигалка есть? А то я могу дать.
- Этого добра хватает.
Судя по его чуть хриплому довольно низкому голосу, мой сосед уже не молод. Я еще слишком ошарашен всем, что произошло с нами сегодня, так что даже не могу оценить того, что рядом со мной раздается чей-то живой голос. После того, что мы видели и слышали, пока нас вели сюда, здесь трудно рассчитывать на приятное времяпрепровождение.
- А ты дал бы мне свои сигареты, если бы знал, кто я? — спустя минуту спрашивает он.
- Неужели сам возродившийся Темный Лорд? — я невесело усмехаюсь. — Все равно дал бы.
- У тебя много, что ли? — в его голосе недоверие.
- Нет, еще три. Так что, пока есть, буду делиться. А Вы кто?
- Я, дружок, Энтони Нотт. Знаешь такого?
- Слыхал.
Разумеется, один из бывших Упивающихся, я должен был видеть его на процессе, только вряд ли смогу сейчас вспомнить его лицо. Если бы еще пару недель назад мне сказали, кого я буду угощать сигаретами, я бы просто не поверил. А сейчас мне все равно. Просто человек. Просто хочет курить. Сидит здесь уже три года. И все — ни родных (я-то знаю, что они все сбежали за границу, так что даже не приходят к нему), ни поговорить. Совсем недавно, осиянный немеркнущей славой, я мог бы воображать, что я намного лучше него, но вот теперь, после ареста и этого комичного суда над нами, я не удивлюсь, если и в их деле тогда, три года назад, тоже была масса неучтенных обстоятельств.
- Ну а я Гарри Поттер. Навряд ли Вы знаете, — отвечаю я в тон ему.
И он смеется, совершенно нормально, как смеются все люди. Хоть не буйный, радуюсь я про себя.
- Не то, чтоб совсем не слыхал. Так, краем уха, — он продолжает смеяться. — Сигарет нам твоих, парень, при твоей доброте, надолго не хватит. Так что экономь и не разбрасывайся.
- А что, многие стрелять забегают?
Он вновь смеется.
- Ты забавный, Поттер.
- Ну, просто надзиратель сказал, что Вы буйный, вот я и пытаюсь Вас не раздражать.
Я слышу, как мой сосед за стеной делает несколько шагов по камере, приглушенно кашляет, а потом, наконец, говорит:
- Это Сэм, не обращай на него внимания. Просто злобная жирная тварь. Но раздражать его опасно. Будет цепляться к тебе поначалу, лучше промолчи. Он шуток не понимает. Я поначалу изводил его, а потом приелось. Здесь все надоедает, сам увидишь.
Странно, он не пытается издеваться надо мной, как-то поддеть… Или это благодарность за подаренную ему пачку сигарет? Мы некоторое время просто молча курим, я чувствую его присутствие совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Здесь царит полумрак, свет из узких прорезанных в стене окошек-бойниц практически не доходит до нас.
- Вы здесь уже три года? — спрашиваю я.
Я и сам прекрасно знаю ответ, но почему-то мне хочется поговорить с ним, может быть, просто оттого, что мне страшно, а когда рядом кто-то есть, пусть даже и бывший сторонник Темного Лорда, все же становится лучше. К тому же сейчас мы с ним явно не враги. И он сумел выжить здесь — в холоде, полумраке, так же как и я сейчас, брошенный сюда умирать. Никому не нужный человеческий мусор магического мира…
- Три года? — переспрашивает он. — Выходит, что так. Я несколько сбился со счета. Тебе сейчас сколько лет?
- В августе, если доживу, исполнится двадцать один. А тогда… ну…, — я не знаю, вежливо ли упоминать при нем о суде над ним и падении Волдеморта.
- Когда нас судили в Визенгамоте, ты хочешь сказать? Что ты мнешься? Думаешь, я действительно буйный и сейчас проломлю головой дыру в стене, чтобы придушить тебя?
- Знаете, это был бы неплохой вариант, — говорю я, впервые за сегодняшний день позволив столь открыто прорваться моему отчаянию.
- Еще чего! — он опять смеется. — У меня только что появился сосед, причем не просто какой-то там сосед, а парень с воли, с сигаретами и новостями. Нет, Поттер, ты от меня так просто не отделаешься!
Я чувствую, как на меня накатывает усталость, сажусь прямо на пол и прислоняюсь виском к холодному камню. Ненавижу холод, но сейчас мне отчего-то хорошо сидеть вот так, сжавшись у стены и ощущая, как пойманный в коридорах Азкабана северный ветер сковывает стужей мое тело. Нотт, видимо, слышит мою возню на полу, так что неожиданно предлагает:
- Ты бы, парень, отдохнул, что ли. Если ты вдруг не заметил, там есть кровать. Не пуховая перина, но жить можно. Ты сейчас, разумеется, считаешь, что наступил конец света, не для всех, но персонально для тебя. И думаешь, как бы замерзнуть здесь на полу до смерти или размозжить себе голову о стенку. Не ты первый, я тебя уверяю. Однако насколько я знаю, никто еще этого не сделал. Напротив, все продолжают упорно здесь гнить в надежде на лучшее.
- А на что тут надеяться? — спрашиваю я, отчего-то действительно поднимаясь с пола и заваливаясь на кровать, как мне и было предложено.
- А жизнь, она длинная, — отвечает он мне, — всякое бывает.
И я заворачиваюсь в тонкое одеяло, я и вправду хочу спать, мне теперь некуда торопиться, мой забег дошел до точки, где нет никакого вперед. Так что взять тайм-аут будет неплохим решением. И я засыпаю, только слышу, как мой сосед бурчит из соседней камеры:
- И не кури столько. Во-первых, так уже к вечеру ничего не останется. А, во-вторых, кашлять будешь, а я и так плохо сплю.
* * *
Так начинаются странные дни моей жизни в Азкабане. Можно было бы просто сказать, что они настолько похожи один на другой, что сливаются в сплошную серую полосу, такую же, как тусклый свет из окон-бойниц, еле достигающий наших камер. И в то же время рядом со мной этот человек, которого я как-то незаметно начинаю звать сэр Энтони, потому что это звучит уважительно и доверительно, хотя я и не могу сказать, что доверяю ему. Думаю, как и он мне. Но вот через пару дней нашего разделенного прочной каменной стеной, но все же, как ни странно, общего существования он начинает называть меня «сынок», что в устах бывшего сторонника Волдеморта кажется мне поначалу диким, неприемлемым, и я даже хочу сказать ему, чтобы он прекратил так обращаться ко мне, но… Но потом понимаю, что меня согревает это слово. И я ровесник его сына Тео, мы учились на одном курсе, только он, разумеется, закончил Слизерин. Обо всем, что я знаю о его семье, я рассказываю сэру Энтони сразу же, как только просыпаюсь в тот мой самый первый день в Азкабане. Я знаю немного, только что около года назад Тео попал на страницы магической прессы то ли Франции, то ли Испании, оскандалившись в каком-то клубе, вроде даже вместе с Панси или еще какой-то девчонкой с их курса. Но для старшего Нотта важно только то, что его сын жив, так что он безмерно благодарен мне и за эту нелепую новость. А жена его, кажется, тоже где-то на континенте, так что к нему, действительно, никто не приходит. Ни единый человек — у него нет родственников кроме жены и сына, а он сам велел им уехать.
- И к Вам никто не приходит? — спрашиваю я с некоторым недоверием.
- А к тебе будут ходить толпы, Поттер? Получить разрешение на посещение заключенных в Азкабане не очень просто. Если только ты не родственник. А так… Вот к Флинтам, Паркинсонам и Руквуду — к тем да, таскается какая-то дальняя родня. Жены и дети, ну, которых не успели посадить, те все уехали, и слава Мерлину и Моргане! Когда кто-то приходит, нам иногда перепадают сигареты, но особо не разживешься. А договориться с Сэмом нереально — совсем осволочел на этой работе. Чего, казалось бы, ему стоило — передай посылочку, озолотят ведь родственники! Ни в какую!
А потом он спрашивает меня:
- А у тебя, парень, какие перспективы? В смысле, по поводу снабжения?
- Никаких, — честно признаюсь я. — Жена меня, как узнала, сразу бросила.
- И что у нас там узнала жена?
Так и получается, что он с первого же дня знает нашу с Роном историю. Правда, часть про корабль я пока что опускаю. Все эти две недели, пока шло так называемое следствие, я даже не осознавал, насколько мне необходимо просто поговорить с кем-то. Не урывками, как с Гермионой, а вот так, спокойно и не спеша, чтобы меня переспрашивали, уточняли, отпускали комментарии, да, пусть и в основном нелестные для меня и Рона. Но чтобы выслушали.
- Дурак ты, Поттер, — констатирует сэр Энтони. — Думал, с тобой до старости будут носиться?
Я замолкаю. Конечно, я и забыл, с кем я тут откровенничаю. Ему же, должно быть, только в радость, что я и Рон закончили свою карьеру столь плачевным образом. И я отхожу вглубь камеры подальше от решетки и даю себе слово, что больше не стану с ним разговаривать. Сигареты дам, конечно, а вот просто так… Но совершенно неожиданно до меня доносится:
- Не обижайся. Прости, я не это хотел сказать. Просто ты им вообще больше был не нужен. Сам посуди — Темного Лорда ты убил, ну, не один, хорошо, с друзьями, — поправляется он, слыша, как я хочу возразить, — дальше что с вами делать? На полку поставить и пыль сдувать?
- Я как-то об этом не думал. Казалось, когда все закончится, можно будет просто жить.
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:13 | Сообщение # 14 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| - Мирная жизнь? — иронично спрашивает сэр Энтони, неуловимо копируя интонации Фаджа. — Знаешь, Поттер, хороший герой — мертвый герой. Когда наступает мирная жизнь, такие, как ты, обычно присутствуют в ней в виде памятников. Представляешь себе, каково начальнику сказать: «В моем отделе работает Поттер»? Если у тебя сам Гарри Поттер, зачем ты сам-то нужен? А дать вам еще чуток подрасти, возникает вопрос, а не назначить ли нам Великого Героя на пост Министра Магии, а его верных друзей взять ему в заместители? Вас бы любой поддержал. А остальным куда деваться? Тем, кто сидел по углам, пока вы воевали против нас. А им тоже очень нужно местечко под солнцем. Лучше бы было тебе уехать, честное слово. Тогда у тебя был бы шанс просто жить.
- Снейп вот уехал. То есть он теперь не Снейп совсем.
- Ого! — сэр Энтони удивлен. — Неужели принял отцовское наследство?
- А Вы знали?
- Про то, что Грег Довилль — его отец? Разумеется. Только я тебе потом расскажу, если не возражаешь. Ты же мне тоже не все рассказал, а? — проницательно спрашивает он.
И я сразу же вспоминаю, что на самом деле разговариваю сейчас не с милым дядькой-балагуром, а с одним из самых опасных сторонников Волдеморта.
- Как Вы догадались?
- Ну, я за три года Азкабана еще не все мозги растерял. Я ведь тоже успел побыть аврором, Поттер.
Хорошо, что он не видит сейчас моего лица, потому что я не могу представить себе его выражения в данный момент. Как такое вообще возможно? Сторонник Темного Лорда — бывший аврор?
- Было дело по молодости, — разъясняет сэр Энтони. — А сейчас извини, у меня, старика, режим. Это ты весь день проспал, а мне пора на боковую.
- А сколько Вам лет?
- Сорок восемь.
И мой сосед желает мне спокойной ночи, и по звукам из его камеры я понимаю, что он действительно собирается спать. А я остаюсь один — думаю, ворочаюсь, пытаюсь заснуть. А вот сигареты экономлю.
Где-то под утро я все же засыпаю, и мне впервые за все это время снится наш дом на Гриммо, и там все так, будто бы и не было этих двух последних недель: мы пьем утренний кофе с Джинни, она уже одета, наклоняется совсем близко, чтобы поцеловать меня, так что я чувствую легкий цветочный аромат ее духов. А когда я закрываю за ней дверь, то вижу на каминной полке бумаги, подписанные бумаги о нашем с ней разводе. И просыпаюсь. И понимаю, что уже ничего нельзя вернуть, что вот оно, было, но… Но теперь недоступно, недосягаемо. Я один, сдавлен со всех сторон серыми камнями, живой, но словно уже в могиле. Теперь так будет всегда. А потом по коридору будто бы проносится легкое дуновение, и я вижу страшную нечеловеческую фигуру, на секунду замирающую у моей камеры, а потом вновь продолжающую свой неспешный полет. Но холод проникает в самые глубины моего сердца. Они выпьют мою душу, не сразу, а вот так, день за днем, постепенно, я буду угасать, видеть во сне мою жизнь, солнечные блики, пробегающие по полу нашей спальни и просыпаться в этом сером каменном кошмаре.
Я не встаю с кровати, когда утром Сэм приносит мне нечто, напоминающее завтрак, отрешенно слушаю его ворчание, что деликатесов мне здесь предложено не будет, не отвечаю, когда меня окликает мой сосед. Просто заворачиваюсь в одеяло и ложусь лицом к стене.
— Поттер, черт тебя побери, пойди сюда!
Оклик сэра Энтони, раздающийся уже в четвертый раз, игнорировать невозможно, так что я нехотя слезаю с кровати и подхожу к решетке.
- Какого ты не отвечаешь?
- А должен?
- Что, лежишь лицом к стене, видишь во сне прелести твоей рыжекудрой Уизли и жалеешь себя? — голос моего соседа сейчас звучит зло и раздраженно.
- Вам-то какое дело?
- Дай мне руку, Поттер.
Я не знаю, о чем я думаю, когда выполняю его просьбу, потому что мое запястье немедленно оказывается в крепком захвате, он выкручивает его так, что я не могу даже вздохнуть от боли, почти ломает мне пальцы. Псих, он сумасшедший, успеваю подумать я, упираюсь мгновенно покрывшимся от страха потом лбом в железные прутья решетки и даже не прошу отпустить меня. А боль с каждой секундой нарастает, Нотт делает это умело, не торопясь. Видимо, сказывается многолетний опыт… Я все же пытаюсь вырваться, но он только смеется.
- Что-то плохо учат нынче в школе авроров, парень. Ничего не можешь, да?
Я молчу. Что я буду делать в тюрьме со сломанной рукой? Надеюсь, сдохну побыстрее, только и всего. Пусть ломает. Но в том-то и дело, что он и не собирается калечить меня, а боль все сильнее терзает мою руку, сковывает плечо, вонзается в затылок. Я не выдерживаю и, пытаясь не кричать, все же, видимо, издаю какой-то звук.
- Что, Поттер, больно? А теперь послушай меня, идиот. И запомни хорошенько.
Он чуть ослабляет хватку, так что я даже способен что-то воспринимать.
- Если ты будешь валяться на кровати, как мешок с дерьмом, пускать слюни по бывшей женушке, не соизволишь жрать те сопли, которые здесь называют едой, ты сдохнешь через пару месяцев. Мне неохота на это смотреть. Так что, если ты решил загнуться, скажи сейчас. Я тебя так изувечу, что сдохнешь от боли или потери крови через пару часов. А Сэма не будет до обеда, так что ты как раз уложишься. Согласен?
- Не надо, — еле-еле говорю я, так как умирать в муках мне почему-то расхотелось. И он еще чуть-чуть ослабляет свой захват на моем запястье.
- Тогда ты сейчас пообещаешь мне следующее: ты не дрыхнешь и не валяешься в углу, ты не пускаешь нюни, не лежишь, отвернувшись лицом к стенке, когда с тобой разговаривают, жрешь то, что дают, встаешь и ложишься, как делал бы это, если бы ходил на работу. Усек?
- Зачем?
- Затем, дурак, что если ты превратишься в кисель, то твой хладный труп унесут отсюда к осени и передадут рыдающим родственникам.
- У меня их нет.
- Значит, здесь тебя и схоронят. И даже одинокий дементор не всплакнет на твоей могилке. А еще ты, Поттер, не будешь лежать пузом кверху, обозревая красоты азкабанского потолка, ты будешь ходить по своей конуре, как заведенный, считая шаги, приседать, отжиматься, поднимать свой колченогий стол, пока не отвалятся руки, в общем, ты, проучившись три года в школе авроров, должен приблизительно представлять себе, что такое физические упражнения. Обещаешь — я отпущу тебя. Нет — буду калечить дальше, — и он вновь выкручивает мне руку.
И я обещаю. Когда он отпускает меня, я обиженно говорю:
- Я Вам сигареты больше в руки давать не буду. Буду класть на пол. Сэм был прав, что Вы буйный, зря я не поверил.
Он смеется.
- Сейчас пройдет. Я тебе ничего не сделал. Я знаю, что больно. Но я совершенно не хочу, чтобы ты тут загнулся у меня под боком.
- Почему? — я недоумеваю, чем я за неполные сутки, проведенные бок о бок, стал так дорог бывшему Упивающемуся. А уж ухватки у него…
- А с тобой веселее, — задорно отвечает он.
А потом уже совершенно серьезно объясняет мне, что Азкабан убьет меня, если только я позволю ему это сделать. Поэтому я должен попробовать оказать сопротивление. А это возможно только через самодисциплину, которая, как это не прискорбно, достигается режимом дня, дурацкой зарядкой, едой и поддержанием себя в более-менее бодром состоянии. Оказывается, это он и пытался втолковать почти в самом начале их заключения сидевшему рядом с ним в то время Маркусу Флинту. Похоже, примерно теми же методами. Поэтому Маркус объявил его буйным психом, а Сэм отселил сюда, на самый верхний этаж, закаливать дух и тело в полном одиночестве. А теперь вот у него есть я.
Если бы сэр Энтони Нотт не спас меня тогда, выкручивая руку, доверчиво протянутую мной в тот день через решетку камеры и не вырвал бы силой то, на первый взгляд, детское обещание, я бы однозначно сдох в Азкабане. Могу поклясться в этом где угодно.
- Сэр Энтони, а на Вас не действуют дементоры?
- Понимаешь, — я слышу, как он усаживается на пол у самой решетки, закуривает, а я следую его примеру, — на тех, кто постарше, они действуют слабее. Их больше тянет на свеженькое, на эти ваши мечтания о бывших подружках, бабочках там на лугу, лодочках на пруду. А у меня какие бабочки? Сколько народу я перебил, служа Темному Лорду? Надо им это?
- А много?
- Народу-то? Хватало, — спокойно отвечает мне сэр Энтони.
И, как ни в чем не бывало, объясняет мне довольно несложную технику ментальной защиты без всякой магии. Мне интересно, почему никто не удосужился рассказать нам ничего подобного ни в Хогвартсе, где я валился с ног, стоило дементору появиться в поле зрения, ни в школе авроров. А потом я понимаю, почему… Потому что нас не учили тому, чем владели сторонники Волдеморта. Будто любое знание, соприкоснувшись с ним, становилось заразным.
А вот своей дисциплиной он меня поначалу убивает. В первые дни я холодею всякий раз, когда дементоры совершают утренний облет своих владений. Ноги становятся ватными, я весь покрываюсь холодным потом, в ушах звон, грозящий, как и некогда в детстве, перейти в предсмертный крик моей матери. У меня едва хватает сил сползти с кровати, но окрик из соседней камеры не позволяет мне забыть о данном обещании, я пытаюсь изобразить некое подобие зарядки, хотя поначалу не выходит даже присесть или наклониться. А отвратительный тюремный завтрак так и просится обратно, пару раз так и происходит. По ночам мне кажется, что камень, окружающий меня со всех сторон, стонет, нашептывая мне сказки о легкой и скорой смерти, а черная тишина душит, словно тяжелое одеяло, не позволяя шевельнуться. Но мне приходится брать себя в руки — Нотт стыдит меня, его слова заставляют меня впечатывать в стену кулаки от унижения, так что я, стиснув зубы, пытаюсь сконцентрироваться, представляя себе квадрат, в который я отодвигаю все малодушные мысли и страхи, расслабляюсь, как учит меня его ровный голос, раздающийся со стороны решетки камеры, опять мысленно рисую образы, способные оградить мою душу от холодного липкого страха. И никакого лежания носом к стене. Шесть шагов вперед, столько же назад, а потом по новой. И считаю. Сначала до тысячи, но с каждым днем их становится больше и больше.
- Сэр Энтони, лучше б я просто умер, — говорю я вечером четвертого или пятого дня этой пытки.
- Ты бы, сынок, у Темного Лорда и дня не протянул. Я имею в виду, на службе, — я различаю улыбку в его голосе. — Мы все такие — и Люциус, и Руквуд, и Мальсибер, и Эйвери. Даже сам сиятельный лорд Довилль, хотя в школе ты его таким и не видел.
- А разве Вы до сих пор считаете его своим?
- Знаешь, — тут сэр Энтони задумывается, — про него никогда нельзя было сказать, за кого он на самом деле. Боюсь, он и сам этого точно не знал. Для меня он — один из нас.
Но примерно через неделю я понимаю, что настойчивость и в чем-то даже жестокость сэра Энтони начинают приносить плоды. Просто одним прекрасным утром утреннее присутствие дементора около моей камеры я ощущаю как прикосновение холодного ветра — и ничего более. Уходят ужас, желание немедленно убежать, стать незаметным, вжаться в щель. И прежнее столь хорошо знакомое мне полуобморочное состояние больше никогда не возращается. Я начинаю нормально спать по ночам, вымотавшись за день. Казалось бы, чем можно так утомить себя, сидя в одиночной камере и не имея никаких разумных занятий? Но благодаря моему соседу мой день расписан так, как мне и не снилось в дни обучения в школе авроров. И я как-то незаметно все больше доверяю этому странному человеку, чьего лица до сих пор даже не могу вспомнить. Не говоря уже о том, чтобы увидеть — из камер Сэм нас не выпускает.
И мы все время разговариваем, так что однажды я все-таки спрашиваю его, отчего он, сэр Энтони, бывший аврор, стал служить Волдеморту. Кстати, мой сосед не имеет ни малейших возражений, когда я называю поверженное чудовище по имени, хотя сам величает его исключительно как подобает — Темный Лорд. Нотт несколько секунд молчит, а потом соглашается, но с одной оговоркой: я должен рассказать ему то, о чем умолчал в первый день, излагая историю нашего с Роном ареста и осуждения. И я не протестую. За те дни, что я провел здесь, мне стало абсолютно безразлично, что сэр Энтони — мой бывший враг, исчадье ада, Упивающийся Смертью, что я в прошлом аврор, посвятивший себя борьбе со злом, которое, как оказалось, не очень четко отличалось от того, что я по старой привычке называл добром. На этот раз я рассказываю ему все, без утайки — о нападениях, о корабле, о тех, кого удалось опознать по воспоминаниям свидетелей. Он некоторое время молчит.
- Знаешь, сынок, — произносит он наконец, — ты ведь дал мне надежду. Если бы у меня, грешного, была бы где-нибудь припрятана бутылочка, мы бы ее сейчас с тобой распили.
- Мне-то за что пить? На корабле Ваши, они, думаю, рано или поздно смогут освободить Вас. Для меня, сэр Энтони, они по-прежнему враги, как и я для них.
- Любишь все разложить по полочкам? Тут плохие, там хорошие?
- Наверное. Так что, если они прилетят за Вами, выпьете потом за мое здоровье. Ну, или упокоение.
- Дурак, — резюмирует мистер Энтони.
А потом проводит для меня краткий курс истории моей собственной жизни, обрисовывая ее парой слов так точно, что я только слушаю его, позабыв закрыть рот.
– Дамблдор позволил тебе вырасти среди магглов, в доме, где тебя терпеть не могли, держали чуть ли не в погребе.
- В чулане, — уточняю я. — Откуда Вы знаете?
- Мы про тебя, дорогой мой, знаем больше, чем ты сам. Потому что Темный Лорд был одержим идеей убить тебя, так что мы собирали о тебе все слухи, были и небылицы, какие только можно было раздобыть. Как знать, если бы он просто наплевал на это пророчество, оставил бы тебя в покое… может быть, ничего бы и не было.
- Мне иногда тоже так кажется…
- Так вот, я про Дамблдора. Когда ты дорос до школы, ты был готов есть у него из рук — так ты изголодался по нормальному дому. И ты все тут же получил — любовь, восхищение, заботу. Я прав?
Да, черт возьми, он тысячу раз прав! Я дрессированный волчонок, Маленький ручной герой Министерства. Когда подобные мысли приходили мне в голову раньше, я просто гнал их как неуместные, доставая откуда-то готовую фразу: Дамблдор — великий волшебник!
- Извини, что я так говорю, сынок, но тебя, такого, каким тебя сделали, было довольно просто направить в нужное русло. Там, где тебе было хорошо, была правильная сторона. Ты никогда не задавался вопросом о том, почему нельзя было отдать тебя в любую магическую семью, где тебя бы вырастили, как родного? Где ты бы не ходил в обносках и не питался объедками? На крайний случай, ведь можно было оставить тебя в Хогвартсе, где тебе было бы во сто крат лучше, чем у твоих так называемых родственников.
Я с тоской открываю последнюю сигаретную пачку. Плевать, что они скоро закончатся, на всю оставшуюся жизнь здесь все равно не хватит. То, что он сказал мне сейчас… это та правда, которую я сам не смел додумать. Даже если защита крови моей матери была так сильна, и все только и ссылались на нее, отправляя меня к ненавистным Дурслям, я ведь мог запросто оставаться в Хогвартсе — там-то мне ничто не угрожало. В замке летом всегда кто-то был… Меня прикармливали, звали в теплый дом, потом вновь запирали в клетку, совсем ненадолго, но так, чтоб я видел, как мне там голодно, плохо и одиноко. А потом опять гладили по головке, называли Золотым мальчиком, готовы были носить на руках. Такие вот качели. Чтобы в итоге выпустить на крупного зверя… А потом я сразу побежал к следующей кормушке, где тоже обещали гладить, кормить и расчесывать шерстку. Уизли.
Но, несмотря на все эти горькие мысли, Волдеморт мне милее и ближе не становится, о чем я и сообщаю сэру Энтони. И мне по-прежнему интересно, чем же Темный Лорд так полюбился представителям самых могущественных семей Магической Британии, что они ринулись за ним по первому зову, рискуя жизнью и добрым именем. Мой сосед некоторое время размышляет, а потом я слышу, как и он открывает последнюю пачку.
- Как тебе сказать? Вот ты пошел в авроры, как только окончил Хогвартс. Зачем? Что, ты видел так много зла в послевоенной жизни, что стоило посвящать себя борьбе с ним?
- Оказалось, вообще не видел. По крайней мере там, где оно реально было. Если честно, я почти не задумывался.
- Я вот тоже зачем-то пошел в авроры, а потом понял, что с тем же успехом мог пойти служить в маггловскую полицию. Столь же увлекательное занятие. Есть, сэр, да, сэр, как скажете, сэр. И это после всего того волшебства, что струится вокруг тебя, пока ты в Хогвартсе. Ты ощущаешь силу, которая тебя переполняет, ты понимаешь, что она имеет различные грани, да, ты называешь это стороны — темная, светлая. А тебе говорят, нет, дружок, вот это нельзя, и вот эти заклятия пробовать не стоит. И вообще будет лучше, если ты сядешь себе тихо перебирать бумажки в Министерстве, а колдовать будешь дома — не руками же картошку чистить! Это пропасть, парень, между тем, что ты реально можешь, и тем, что тебе позволено делать. Я выбрал сторону, где, как я думал, я смогу выпустить на волю ту силу, что мне дала сама жизнь.
- А оказалось тоже «да, сэр, как скажете, сэр»?
- Соображаешь!
- То есть любого сильного мага рано или поздно не могло не потянуть примкнуть к Темному Лорду?
- Вполне логично рассуждаешь. Среди нас было очень много магов, по силе равных твоему любимому Дамблдору. Люциус, например. Или Северус.
- А он-то что?
- А ты думаешь, он только черпаком горазд в котле мешать? А Люциус с его колоссальной магией всю жизнь мечтал хлопотать о чем-то в Министерстве и подкупать чиновников? Сам пойми, смешно. А потом, мы все были немного авантюристами.
- Немного?
- Хорошо, просто авантюристами. Вот тебе весело жилось в мирной Магической Британии?
- Мне да. Обхохочетесь. Хотя у меня просто не было времени как следует заскучать.
Я понимаю, что он имеет в виду. То, как жила семья моей бывшей жены — Перси и мистер Уизли работали в Министерстве, а для этого вовсе не обязательно быть волшебником. Билл — банковский служащий, хотя это и романтично называлось «ликвидатор заклятий». Джинни — частный тренер. Гермиона изучает магическое право. В мире магглов никто не мешал бы ей стать юристом…
- Почему полон Лютный переулок, Гарри? Почему там всегда толпятся те, кто хочет купить нечто запрещенное? Почему хорошо мыть посуду с помощью волшебной палочки, но плохо владеть легилименцией?
- Потому что, — тут я вспоминаю наши занятия со Снейпом на пятом курсе, — есть заклятия, причиняющие людям вред.
- Но есть и контр-заклятия, им же тоже можно учить! Почему ты, будучи сильным магом, а ты сильный маг, Гарри, совершенно не обучен определенным вещам? Почему кто-то ставит тебе ограничения? Почему верхом мечтаний для тебя становится работа в полиции, прости Мерлин, или сидение в конторе?
- Но почему у Вас все вылилось в убийства магглов?
На это у сэра Энтони нет ответа. Но он первый человек в моей жизни, с кем я говорю о добре и зле, говорю вовсе не так, как раньше, пытаюсь взглянуть на обе стороны немного отстраненно. Я понимаю, что он во многом прав, а в чем-то и нет, потому что, хоть он и не злодей, но он находится на стороне, которую я привык называть Тьмой. А себя я по-прежнему располагаю там, где Свет. Мир все еще остается для меня четко разделенным на черное и белое, или мне только так кажется, так как, если задуматься, а чем была моя дружба с сэром Энтони?
Так проходят месяцы. Конечно, было бы не совсем верно утверждать, что в Азкабане Поттер окреп и набрался сил. Но жизнь не ушла из меня, я не дал выпить ее темным камням, не отдал свою душу дементорам, не стал безвольным мешком, с трудом перекладывающим себя с боку на бок. И в то же время я не остался прежним. Так что когда в мой день рождения Гермиона все же добивается свидания со мной, она с трудом может скрыть удивление.
— Гарри, ты… ты совсем не изменился, — говорит она, когда прекращает целовать меня и плакать. — Ты не такой, каким стал Рон.
Я не могу рассказать ей про сэра Энтони, поэтому просто развожу руками.
- А что с Роном?
Она старается сдержать слезы. Бледная, худенькая, будто прозрачная. И такая безнадежность в глазах…
- Он… он будто стал похож на тень себя прежнего. С каждым разом все хуже. Не спит совсем, еле стоит на ногах. И мне кажется, ему все стало безразлично. Вы же не вместе?
- Я не видел его с того дня, как мы попали сюда. Ты часто навещаешь его?
- Раз в месяц, чаще они не разрешают. Я пыталась подать прошение о вашем помиловании, но они сказали, что можно только через пять лет. Он просто не выживет. Я пошла бы на все, чтобы его спасти. На что угодно. И ради тебя тоже.
Я пытаюсь сказать Гермионе, что он должен взять себя в руки, но не объяснишь же ей всего в присутствии двух авроров, несущих вахту у двери в комнату, где мы разговариваем. Поэтому я стараюсь отвлечь ее, спрашиваю, будет ли она учиться дальше. Да, она собирается, из Университета ее вроде пока никто не выгоняет. Я не могу задать те вопросы, которые волнуют меня — про нападения, про Кингсли. А вот про дом на Гриммо могу, хотя это и не очень меня интересует. Мое бывшее достояние используется как временное жилище для иностранных гостей Министерства. Для не очень важных гостей. Бедный мой Кричер… А Джинни? Просто так, чтобы мы могли о чем-то разговаривать. Гермиона явно не хочет отвечать, но я настаиваю. Я просто хочу слушать ее голос, смотреть на нее, неважно, что она говорит.
- Гарри, ты только не расстраивайся.
Я не буду расстраиваться. Я сейчас возьму у тебя, солнце мое, блок сигарет, и у нас с сэром Энтони будет небольшой праздник. Если мы будем экономными, мы растянем его на пару недель.
- Она обручилась с Дином Томасом. Это так гадко.
Я не вижу в этом ничего гадкого, он всегда на нее заглядывался, она даже «дружила» с ним, когда я не обращал на нее внимания в школе. Лисичка обустраивает свою жизнь, раз с бывшим героем вышел такой конфуз. А что мистер Уизли? Разумеется, он приложил все усилия, чтобы сохранить работу. Как и Перси. По-прежнему перебирает бумаги. Ради этого, безусловно, стоило отречься от Рона… Странно, но нам как бы и не о чем говорить, потому что она пришла жалеть меня, а я в этом не нуждаюсь. Она принадлежит сейчас совсем иному миру, частью которого я больше не являюсь. А я? Я — житель Азкабана. Только вот Рон…
- А ты не знаешь, он с кем-то здесь общается?
- У него за стеной Маркус Флинт.
Все ясно, они подыхают вместе. Мерлин, чем я заслужил сэра Энтони? А нам тем временем пора прощаться, я обнимаю ее, она вновь плачет. Мы увидимся чуть больше, чем через год, но в тот момент ни она, ни я знать этого не можем.
Пока Сэм открывает дверь моей камеры, я делаю чуть заметный шаг в сторону, я хочу видеть, как выглядит мой спаситель. И он тоже подходит к решетке и улыбается мне — у него совершенно седые волосы, изрезанное морщинами лицо и потрясающе живые темно-карие глаза. И прежде, чем Сэм успевает втолкнуть меня в камеру, я успеваю поднять руку в приветственном жесте.
А где-то в середине сентября Сэм, ставя на пол у моей решетки миску с похлебкой, копается как-то подозрительно долго, так что я, наконец, обращаю на него внимание.
- Слыхал, Поттер, — говорит он мне, — подружка-то твоя, что в августе приходила, тоже развелась со своим муженьком. Говорит, ему все равно здесь сгинуть, а ей работу хорошую в Министерстве предложили. Такие они, бабы эти. И эта такой же оказалась, как твоя бывшая. Некому больше будет вам сигареты слать.
- Значит, будем следить за здоровьем, — весело откликается сэр Энтони из своей камеры.
А когда Сэм удаляется, мой сосед говорит мне:
- Не вини ее. Это не для молодой девчонки двадцати лет.
- Я знаю, — тихо откликаюсь я. — Просто она была и моим другом.
- Значит, Поттер, один я у тебя и остался. Ты помнишь, я говорил тебе в самом начале, что жизнь длинная?
Я помню про загадочную и многообещающую длину этой самой жизни, только вот сегодня меня это не утешает. Сэр Энтони даже поначалу пытается ругаться на меня, но потом оставляет в покое. А я все сижу и вспоминаю, как она бежала ко мне, раскинув руки, когда меня выписали из Больничного Крыла в конце первого курса, тащила нам из библиотеки очередную «книгу для легкого чтения», как мы варили Оборотное зелье в туалете Плаксы Миртл. И через какое-то время понимаю, что сижу и плачу, что по моим заросшим клоками щетины щекам бегут слезы. Так, будто она умерла.
А еще через две недели я просыпаюсь от странного скрежета, раздающегося со стороны внешней стены замка.
27.01.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:14 | Сообщение # 15 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 12. Нас берут на борт
- Назад сдавай, — слышу я голос, раздающийся со стороны окон-бойниц прямо напротив наших камер, — здесь узко, нам не пройти!
Корабль! В оконные прорези, за которые они пытаюсь зацепиться якорем, проникает мертвенный свет, похожий на лунный, но он гораздо ярче. Металл скользит по камню, срывается. Я вскакиваю с постели, и меня на несколько секунд охватывают азарт и эйфория. Но тут же приходит и совсем иная, совершенно трезвая мысль: да, это не может быть никто кроме пиратов, только что тебе с того, Поттер? Ты бывший аврор, они не станут освобождать тебя. И вообще, ты помнишь, как они расправлялись с аврорами? Для тебя они просто убийцы, Поттер, убийцы, а не освободители. Или ты уже забыл? Но прежде чем отступить вглубь моей камеры, я все же окликаю моего соседа:
- Сэр Энтони, кажется, за Вами приехали!
- Да слышу я, не глухой, — а в его голосе такая невероятная радость. Облегчение, торжество…
Ну да, а я вот сейчас останусь тут совсем один. Лучше бы они убили меня, как и тех авроров, что совершенно безвинно погибли в разграбленных ими имениях, но просить их об этом я не стану. В любом случае, освобождение, пришедшее сейчас с небес к бывшим сторонникам Темного Лорда, меня не касается. Но посмотреть-то я все-таки могу? И я вновь подхожу поближе к решетке, однако встаю так, чтобы меня не было видно. Я же не жду, что они возьмут меня с собой?
А тем временем скрежет со стороны внешней стены прекращается, видимо, корабль отходит назад для какого-то неясного мне пока маневра.
— Гарри, отойди и пригнись, — успевает крикнуть мне сэр Энтони, — они могут разбить стену!
И я как раз вовремя успеваю последовать его совету, так как буквально через пару секунд кладку перед нами обрушивает мощнейшее заклинание, а обломки стены и каменная крошка звонко ударяются о железную решетку. Отдельные фрагменты даже попадают внутрь, но меня не задевают.
- Вы целы, сэр Энтони?
- А то! Неужели я дам убить себя какому-то булыжнику в одном шаге от свободы?
Я думаю, что обязательно должен пожелать ему удачи на прощание и постараться скрыть горечь, которая, наверное, все же будет в моем взгляде, когда я увижу, как они уходят, уплывают, улетают на волю, а я остаюсь. Но времени подумать и погоревать мне никто не дает: через широкий пролом в стене на площадку перед нашими камерами, залитую ярким холодным светом, идущим с корабля, врываются несколько фигур. Да, все именно так, как и рассказывали очевидцы нападений — все в черном, лица и волосы почти полностью скрыты. И в руках палочки, а вот за поясом у каждого целый арсенал маггловского оружия, в основном ножи, но кто-то прицепил даже короткий меч, а у одного из них пистолет века семнадцатого, будто сошедший с картинки из книги о пиратах или мушкетерах. Они играют…
Ступив на площадку, пираты немедленно встают полукругом — их пока что человек пять. Видимо, еще не понимают, откуда следует ждать опасности, и на всякий случай занимают оборонительную позицию. И тут, наконец, замечают наши камеры — единственные в этой части башни.
- Аллохомора, — выкрикивает такой знакомый молодой голос, и вот я уже вижу, как Драко Малфой распахивает решетку, отделяющую сэра Энтони от свободы. И чуть поворачивает голову — так, что наши взгляды встречаются. Я стою чуть вглубине, стараюсь смотреть на него спокойно, без ложной надежды в глазах. Если бы на нем не было скрывающей лицо маски, я бы поклялся, что он усмехается.
- Ну, Поттер, видел бы ты, какая у тебя образина!
А потом он совершенно неожиданно направляет палочку на замок моей камеры и тоже произносит: — Аллохомора!
Я не делаю ни шага вперед, потому что этого просто не может быть. И я не вполне понимаю, стоит ли мне делать этот шаг — пусть и из Азкабана, только вот куда?
- Что ты стоишь столбом? Выходи, Поттер!
- Драко, ты ничего не перепутал? — стараюсь сохранять спокойствие и не выдать хотя бы голосом рвущееся ликование, — я же бывший аврор.
- Не говоря уже о том, что ты Поттер, — подхватывает он. — Хватит болтать, на тебя заказ. Не пойдешь сам, заставим силой.
- Оставь его, Драко, — сэр Энтони уже стоит за спиной у младшего Малфоя, — все будет в порядке. Остальные ниже по лестнице.
- А Рон? — кричу я вдогонку Драко.
- На него тоже заказ! У нас все включено! — для него это просто азартное приключение.
И Драко вместе с прибывшим подкреплением спускается вниз, чтобы освободить остальных, а сэр Энтони совершенно неожиданно делает шаг мне навстречу и крепко обнимает:
- Мы свободны, сынок, понимаешь? Мы свободны!
И в этот момент я тоже позволяю себе быть счастливым, просто радоваться тому, что, даже если впереди меня ждет полная неизвестность, я хотя бы выберусь из этой вонючей клетки, в которую был заключен навечно. Да, это свобода, какой бы она ни оказалась для меня!
- Не думай о врагах и друзьях, Гарри, — сэр Энтони внимательно вглядывается в мое лицо. — Слушай, а ты, правда, образина!
- Вы не лучше, — смеюсь я. Наверное, сейчас я действительно рад — за него, ну и за себя, конечно, хотя…
У него растрепанные со сна седые космы, длинная пегая борода. Мы могли бы сниматься в кино про Робинзона. Может быть, я даже сошел бы за Пятницу.
- Здравствуй, Энтони!
Я вздрагиваю от звука этого голоса, раздавшегося у меня за спиной, потому что уж его-то я никак не ожидал здесь услышать. «Где Вы будете искать безоаровый камень, мистер Поттер?» — спрашивал он меня на первом курсе с теми же интонациями — иронизируя, издеваясь. «Посмотри на меня!» — говорил этот человек, с трудом шевеля синеющими губами на полу Визжащей Хижины, разыгрывая для меня потрясающий спектакль о своем самопожертвовании и смерти. Чуть хриплый, несколько странно звучащий из-под закрывающего нижнюю часть лица платка. Да, вот она, недостающая часть мозаики, которую мы пытались сложить, расследуя дело о корабле. Острова, ненаходимые магически защищенные территории, разбросанные по всему миру. Именно то, что лорд Довилль получил в наследство от отца…
И когда я оборачиваюсь, я вижу устремленный сейчас прямо на меня взгляд — внимательный и в тоже время поразительно равнодушный. Но ему сейчас некогда демонстрировать презрение к неудавшемуся герою — лорд Довилль командует нападением на Азкабан! Через пролом в стене на площадку продолжают проникать гибкие темные фигуры — на этот раз обет молчания не соблюдается, видимо, они не боятся, что кто-нибудь сможет их здесь опознать. Или не планируют оставлять живых свидетелей.
— Здравствуй, Северус! — сэр Энтони пожимает ему руку. — Я могу помочь?
— Не сейчас. После трех лет Азкабана, Энтони, ты вряд ли сразу на что-нибудь сгодишься. Мы справимся сами. Идите на корабль, немедленно, — командует он нам, и мне не приходит в голову препираться с ним по поводу того, хочу ли я последовать его приказу. К тому же я сейчас уверен, что сэр Энтони втащит меня туда за шиворот.
- Пошли, — Нотт действительно чуть ли не хватает меня за рукав изрядно обветшавшей за прошедшие полгода толстовки, — потом будешь размышлять, по пути тебе с нами или нет.
- Если не по пути, — насмешливо бросает лорд Довилль, стоя к нам спиной с палочкой на изготовку и вглядываясь вверх, — он может сойти по дороге.
А Нотт уже тащит меня за собой по короткому мостику, перекинутому с темного борта корабля на стену — мы первые из спасенных. Я бросаю взгляд вниз — под нами черный провал, на дне которого угадываются бьющиеся о стены крепости холодные волны не знающего покоя моря. И ветер, и воздух — соленый и пьяняще холодный. Я вдыхаю глубоко-глубоко, кажется, легкие сейчас просто разорвутся, у меня кружится голова, но чья-то рука уже хватает меня за локоть и втаскивает на корабль.
— Что, решил ухнуть вниз, Поттер?
Я поднимаю глаза — передо мной, весело и азартно улыбаясь, стоит Люциус Малфой собственной персоной. Лицо его открыто — он сегодня не среди нападающих. Все такой же сиятельно-блистательный, даже простой черный свитер с высоким горлом — такие сегодня на всей команде — не позволяет ему выглядеть проще. А он оглядывает меня с ног до головы, презрительно и насмешливо:
- Да, Поттер…
- Ладно, Люциус, — вмешивается сэр Энтони, — сейчас у тебя будет полон корабль обросших и чумазых пассажиров, так что оставь его в покое. Ну и здравствуй, разумеется!
И они тоже жмут друг другу руки, а я начинаю с ужасом осознавать, что сейчас мы с Роном (если, конечно, Драко не врал, и на него тоже есть этот загадочный «заказ») окажемся в окружении наших бывших врагов. Я очень хорошо помню, что они кричали при виде нас, когда Сэм вел нас к камерам в день прибытия в Азкабан. То, что сэр Энтони мне не враг, это же ничего не меняет. Он тоже сейчас окажется среди своих, не могу же я и дальше надеяться на его опеку.
- Где мой сын, Люциус? — тем временем спрашивает Нотт.
- Не беспокойся. Через несколько часов увидишь его на острове. Мы сегодня не взяли с собой тех, у кого здесь родители — опасались, что они могут все испортить. Расчувствуются, скажем так, — Малфой улыбается одними уголками губ. — Твоя жена в Испании. Мы никого не бросаем, Энтони.
Я делаю пару шагов в сторону от них вдоль борта и занимаю наблюдательную позицию — отсюда прекрасно видно верхнюю площадку башни, где мы с сэром Энтони квартировали еще несколько минут назад — а теперь там, спина к спине, стоят пять человек — судя по их фигурам это не мальчишки, а взрослые члены команды, их палочки нацелены куда-то вверх, да, вот теперь я понимаю, куда — над башней, медленно снижаясь, кружатся дементоры. Малфой старший тоже поднимает палочку. Все они выпускают Патронусов практически одновременно — лев, ягуар, кондор, гиена, акула, медведь — хищники, как и их создатели. И так как там, на круглой башенной площадке, сейчас стоит и лорд Довилль, я успеваю подумать, что вот, он даже в этом солгал мне в своих якобы предсмертных воспоминаниях — его Патронусом не была лань. Просто не могла быть. Потому что он совсем другой породы — он тоже из тех, у кого острые зубы и рвущие добычу когти.
- Видишь, — говорит мне сэр Энтони, как-то незаметно отошедший от Малфоя и сейчас вновь стоящий рядом со мной, — я же говорил тебе о том, что практически все люди Лорда — сильные маги. Посмотри на их Патронусов.
А тут и вправду есть, на что взглянуть — сотни дементоров, похожие на неопрятные темные клочья тумана, затевают хоровод над башней, пытаясь хоть краем страшного круга коснуться нападающих. Но светящиеся фигуры только разгораются ярче, соприкасаясь со своими врагами, оттесняя их все выше и выше от людей и корабля, разрывая их строй, разбрасывая в стороны. Они не тускнеют, напротив, кажется, будто они с каждым мгновением наполняются все новой силой.
- А Вы не знаете, какой Патронус у лорда Довилля? — я не могу не задать этот вопрос, хотя готов был бы отдать многое, чтобы ничем не выдать своего интереса. Но я хочу это знать.
- Ягуар. А что?
- Я видел у него другой.
- Он легилимент, Гарри. Для каких-то целей он мог создать и что-то еще. Но я всегда видел только ягуара. У Малфоя кондор. Остальных не помню.
А тем временем на верхней площадке начинают появляться и другие спасенные: некоторые идут сами, но многих волокут буквально под руки. И сразу же, попав на борт, пираты помоложе, на долю которых выпало спасение заключенных, спускаются с ними вниз, наверное, к каютам. На палубе остаются только несколько человек из спасенных узников и из команды корабля, я ощущаю на себе их цепкие неприязненные взгляды, но они молчат, видимо, мое соседство с Ноттом и Малфоем старшим служит мне определенной защитой. Но сейчас это вовсе не так важно, потому что я жду Рона, потому что, если Драко солгал мне, я вернусь обратно в Азкабан. Я не хочу такой свободы.
Это первое сражение, свидетелем которого я становлюсь со дня Последней Битвы, но сейчас, в отличие от того раза, я просто наблюдатель, к тому же, не вполне понимаю, какая сторона в этой битве моя. Ни одна из них, я осознаю это очень четко, так что мне кажется, будто события разворачиваются на сцене маленького театра. И сейчас, когда все закончится, актеры опустят палочки и выйдут на поклон, а зрители разойдутся. Для меня важно только одно — где Рон?
Наконец, среди тех, кто сейчас оказывается на площадке, где пираты (бандиты? освободители?) успешно отражают атаку дементоров, показывается и рыжая шевелюра моего друга. Я выдыхаю с облегчением, хотя даже на расстоянии вижу, что он совсем плох. Я инстинктивно делаю шаг к трапу, соединяющему корабль с башней. Но меня останавливает окрик сэра Энтони:
— Куда, Поттер? Обратно захотел? И без тебя справятся.
И он кладет мне руку на плечо, отбрасывая меня назад. А рука у него тяжелая…
Рона и Маркуса Флинта вносят на корабль последними, Флинта тоже тут же волокут вниз, а Рона перехватываю я — просто хочу, чтоб он увидел меня, чтоб знал, что он здесь не один. К тому же мне кажется, что пираты помладше не получили ясных инструкций о том, как быть с Поттером и Уизли — полагается ли им комфортное размещение внутри корабля или же можно их как пленников просто привязать к мачте. Рон улыбается мне и чуть слышно говорит:
- Мы попали, да?
- Все лучше, чем Азкабан.
Я стараюсь, чтобы голос мой сейчас звучал бодро, чтобы Рон не боялся. В конце-концов, если на нас существует некий заказ, вряд ли нас будут убивать прямо сейчас.
— Все, уходим, — кричит стоящий на борту Малфой тем, кто еще прикрывает отход нападавших. — Двадцать два, я проверил. Я поднимаю корабль.
И с этими словами Малфой идет куда-то вперед, больше не обращая на нас внимания. Спустя пару секунд я слышу, как в воздухе раздается мелодичный звон, видимо, сзывающий всех подняться на борт. На палубе остаемся мы с Роном, сэр Энтони и еще несколько пиратов и спасенных, желающих досмотреть все до конца. Рон не может стоять, я прислоняю его к мачте позади себя, надеясь, что когда наша дальнейшая участь разъяснится, я смогу перенести его с помощью сэра Энтони в более удобное место.
Нам прекрасно видно, как на верхних ступенях лестницы появляются еще несколько пиратов, по всей видимости, спускавшихся к нижним камерам. Но по характеру их движений — они не бегут, но все же это похоже на поспешное отступление, — я понимаю, что нападение прошло не так гладко, как можно было бы предположить.
- Авроры, у нас на хвосте человек десять. Мы обрушили лестницу. Уходим!
- Поднимайтесь на борт! — командует Снейп, то есть Довилль, не переставая удерживать Патронуса.
- Капитан! — это кричит один из пиратов, стоящих сейчас позади нас, — осторожно! Дверь!
Вот черт, а мы и не подозревали с сэром Энтони, что сбоку от наших камер, там, где стена башни казалась нам сплошной, находится потайной ход, через который на площадку и начинают проникать авроры. У них заведомо проигрышная позиция, потому что пиратов много, они успели перегруппироваться, атака со стороны лестницы невозможна, а защитники Азкабана вынуждены появляться перед своими врагами по одному — дверь слишком узкая. Видимо, они слишком рассчитывали на дементоров… Теперь я вижу, как с концов палочек слетают зеленые и красные вспышки, только серебристый ягуар Снейпа-Довилля сейчас продолжает удерживать дементоров на безопасном расстоянии, а через пару секунд к нему вновь присоединяется кондор Люциуса Малфоя. Остальные заняты поединками.
- Шансов у твоих бывших коллег мало, — спокойно констатирует сэр Энтони. — Надеюсь, хоть сейчас ты за нас?
- Сейчас да.
Глупо желать победы аврорам в стычке с пиратами, которые спасают тебя, в то время как бывшие коллеги упрятали в тюрьму и обращались с тобой, как с дерьмом, все эти полгода, правда? И все же… у меня почему-то сжимается сердце при виде каждого из поверженных — они проигрывают, один за другим падая, сраженные заклятиями бывших Упивающихся. Не могу объяснить.
- Все на выход, — зычно кричит Малфой с капитанского мостика.
И оставшиеся на башенной площадке пираты бросаются к трапу, только Снейп (я пока не могу привыкнуть называть его иначе) еще остается там, прикрывая отход. Но опасности больше нет, враг повержен, и мой бывший профессор, а ныне пират, грабитель и убийца, лорд Северус Довилль, тоже делает шаг в сторону спасительного трапа, соединяющего корабль с башней.
- Сев, сзади!
Нотт реагирует мгновенно, как только видит, что одна из фигур, распростертых на полу, пытается подняться на колени, направляя палочку в спину отступающему пирату. Черт, так это же Сэм, это вечно злобное отродье, отравлявшее нам жизнь все эти месяцы! Он решил стать героем, убив пиратского капитана метко пущенным заклятьем? Но капитан Довилль и на этот раз оказывается быстрее, только то, что он делает, совершенно не укладывается у меня в голове — сделав ложный взмах палочкой, он молниеносно метает один из ножей, закрепленных у него на поясе, в сторону, где замечает движение, и бедолага Сэм валится на пол, убитый абсолютно по маггловски — ножом, по самую рукоять вошедшим ему в горло. И на этом битва за Азкабан окончена. Капитан поднимается на борт, одним взмахом палочки убирает трап и, не глядя ни на кого, снимая скрывающий его лицо черный платок, бросает на ходу:
- Спасибо, Энтони. Представление окончено, господа. Всем спуститься вниз. И, кто-нибудь, отскребите Уизли от палубы.
И в знак благодарности он на секунду кладет руку на плечо Нотта, а потом быстро проходит вперед, туда, где я сейчас хорошо различаю фигуру Люциуса Малфоя, держащего руки на штурвале.
- Смотри, — говорит мне сэр Энтони, — они сейчас будут поднимать корабль.
- Боюсь, сэр Энтони, мне смотреть на это не положено. Я, пожалуй, буду отскребать Рона.
Но и Нотту на этот раз не позволено посмотреть на то, как огромный трехмачтовый фрегат отчалит от стен Азкабана и без следа растворится в черном небе — Драко Малфой, тоже бывший в числе последних отступавших, повторяет приказ спустится вниз. Похоже, это обсуждению не подлежит, так что мы с сэром Энтони подхватываем рыжего, едва держащегося на ногах, под руки и медленно, с трудом переволакивая моего друга со ступеньки на ступеньку, отправляемся в нижние помещения. И в тот же момент по корпусу корабля проходит чуть заметная дрожь, я чувствую, как мы мгновенно взмываем выше, а потом раздается резкий хлопок — мы покидаем пределы Британии — и магической, и немагической.
- Ну и тяжел же ты, Уизли, — беззлобно ворчит сэр Энтони. — Вроде одни кости, но зато какие!
- Сэр Энтони, для Вас приготовлена каюта — подошедший Драко вежливо улыбается.
- А их куда?
- Пока приказов не поступало. Всех наших велено разместить в каютах и в кубрике. Что делать с аврорами, — губы Драко столь предсказуемо кривятся, — я не знаю.
- Оставьте нас здесь, — прошу я Нотта, — спасибо Вам за все. Может быть, мы действительно сойдем по дороге.
- Все шутишь, Поттер. Я никуда не тороплюсь. Мне бы хотелось, чтоб ты все же добрался вместе со всеми, нравимся мы тебе или нет.
И он и вправду остается с нами, никуда не уходит и Драко. Мы находимся в довольно узком коридоре, освещенном тусклым светом свечей, заключенных в прозрачные сферы. Я усаживаю Рона на пол и вглядываюсь в его лицо — очень бледное, пепельно-серого оттенка, кожа вокруг глаз кажется почти прозрачной. И он тоже довольно заросший, небритый, но выглядит аккуратнее, чем я: к нему же всего две недели назад приходила Гермиона, а по случаю встреч с родными ныне покойный Сэм не ленился приводить своих подопечных в божеский вид. Но мне кажется, жизнь будто бы покинула моего рыжего друга — у него нет сил даже для того, чтобы просто взглянуть на меня.
- Сэр Энтони, — мне становится страшно, — что с ним? Он не умрет?
- С ним то, Поттер, что было бы и с тобой — полное магическое и физическое истощение. Но ты так доверчиво протянул мне свою руку через прутья решетки…
Нотт смеется, глядя на ничего не понимающего Драко.
- Энтони!
Прямо позади нас на последней ступеньке лестницы вновь, как и буквально полчаса назад, появляется лорд Довилль, совершенно незаметно, бесшумно. Как это всегда получалось у него в школе: ты только затеешь что-нибудь, а Снейп уже ухмыляется, нависая над тобой, и назначает очередную отработку.
- Энтони, почему ты не в каюте?
- Мне небезразлична судьба этих двух молодых людей, Северус.
- С каких это пор ты полюбил авроров?
- С тех самых, как один из них оказался со мной в соседней камере в Азкабане.
- Не волнуйся, я не собираюсь выбрасывать их за борт. Иди отдыхай.
- Слово капитана — закон?
- Считай, что так.
И сэр Энтони, видимо, считая необходимым подчиниться капитану, все же оставляет нас, успев, правда, подмигнуть мне на прощанье. Я остаюсь наедине с Драко и Снейпом, потому что Рон сейчас не в счет, не думаю, что он в состоянии воспринимать окружающую нас реальность. А эти двое, мои прошлые, да, полагаю, и нынешние враги, только что перебившие на моих глазах немало народу, но в то же время и вызволившие нас с рыжим из Азкабана, смотрят на меня с холодным любопытством, разглядывают, не стесняясь, чуть ли не ухмыляются мне в лицо.
- Я так понимаю, вы хотите сказать, что вид у нас так себе? — я думаю, надо сделать попытку завязать разговор.
- Бывало и лучше, Поттер. Но для жителя Азкабана ты сохранился на удивление хорошо, чего не скажешь об Уизли.
Лорд Довилль не утратил обыкновения так же небрежно цедить слова, когда он обращается к тем, кто, по его мнению, не особо заслуживает его внимания. Он почти не изменился, я не имею в виду то время, когда каждый день лицезрел его в Хогвартсе, не изменился он с тех пор, когда я последний раз видел его колдографии во французских газетах — только волосы на этот раз заплетены в косичку, как это, наверное, водится у пиратов. И та же серьга с зеленым изумрудом. Даже в тусклом полумраке, царящем в этом узком коридоре, я замечаю, что его лицо, как и лицо Драко, покрыто ровным темным загаром.
- Почему Вы освободили нас?
- Это тебя не касается. Вопросы здесь задаешь не ты.
- Тогда задавайте свои.
- Думаю, позже мы так и сделаем. Мы не допрашиваем людей, только что освобожденных из тюрьмы.
Значит, «не допрашиваем». То есть, допрашиваем, но не сейчас. То есть мы враги, но в то же время… Зачем они нас освободили? Какого черта мы им нужны, раз мы никому не сдались в магическом мире? А лорд, нет, скорее, капитан Довилль, тем временем обращается к Драко:
- Отведи их в каюту и дай зелья.
- Капитан…, — Драко, похоже, в замешательстве, — у нас нет больше свободного места. Может быть, оставить их здесь?
- Нет места? А моя? Нам восемь часов ходу. Не могут же они все это время валяться в проходе.
- Но капитан! Они же грязные, как черти!
- Так наложи очищающие, херувим!
Он вновь бросает взгляд на нас с Роном.
- Да, и бреющие тоже. В особенности на Поттера. Он похож на питекантропа.
И сказав это, сиятельный лорд обходит нас, делает несколько шагов вперед по коридору, а потом вдруг оборачивается, будто вспомнив что-то:
- Да, и свяжи их. Уизли все равно, что труп, а вот Поттер любит совать свой нос, куда его не просят.
И я чувствую, как во мне поднимается привычная школьная злость на этого человека, такая детская, непримиримая обида вспыхивает во мне от его слов.
- Вы нас еще к койке привяжите! — реагирую я, не задумываясь.
Он все так же смотрит на меня, стоя в полутемном проходе вполоборота ко мне — злобный, опасный, хищный. Одна из прядей его длинных черных волос, каким-то образом выбившаяся из залихватсткой пиратской косички, сейчас падает ему на щеку, будто бы рассекая его профиль и делая лицо похожим на гротескную маску.
- Если хотите, Поттер, это тоже можно устроить. Но позже.
Он презрительно поджимает губы. Кто я такой, чтобы перечить ему здесь, в его владениях? А потом я вдруг вспоминаю, что их с Малфоем-старшим видели, выходящими из гей-клуба, и понимаю, что мне бы стоило прикусить язык.
- Ты бы не нарывался, Поттер, — очень тихо советует мне Драко, помогая мне поднять Рона. — Это тебе не Хогвартс. И он уже давно не Снейп. Просто постарайся заткнуться.
И на этот раз я предпочитаю промолчать. Мы с трудом добираемся до каюты с полукруглой резной дверью в самом конце прохода, Драко отпирает ее обычным заклинанием, и мы оказываемся внутри.
Свечи на стенах, заключенные в прозрачные конусы, загораются сами собой, я озираюсь, но не вижу здесь ожидаемой роскоши капитанской каюты: вначале небольшой кабинет — стены обшиты деревянными панелями, резной письменный стол да несколько шкафов, заставленных книгами, а один, с закрытыми полками, наверное, предназначен для зелий, потому что Драко, махнув нам рукой в сторону следующего помещения, подходит к нему и открывает дверцы. А я тащу Рона, который все же пытается перебирать ногами, дальше, и мы оказываемся в помещении, предназначенном для сна — в стене круглое окошко-иллюминатор, а сбоку от него довольно большая кровать, застеленная темным покрывалом. И ничего больше.
- Малфой, — окликаю я Драко, — ты что, собираешься разместить нас прямо на кровати великого лорда Довилля?
- Капитана Довилля, Поттер, — резко поправляет меня Драко, — и советую тебе не только придержать свой язык, но еще и запомнить, как и к кому здесь принято обращаться. Кстати, к моему отцу ты тоже будешь обращаться «капитан Малфой».
- А к тебе «Ваше сиятельство»?
- Поттер, — Драко уже шипит на меня, а я все никак не могу остановиться. — Прекрати.
- Ладно, — говорю я примирительно, — так что нам делать?
- Ты же слышал, капитан Довилль приказал разместить вас здесь. Я сейчас наложу на Уизли очищающие.
Драко взмахивает палочкой, потом еще раз — с лица Рона пропадают грязь и двухнедельная щетина, но теперь разрушающее воздействие Азкабана на него становится еще более очевидным. Даже Драко приглушенно охает и бормочет что-то похожее на «Сохрани, Мерлин!». Мы укладываем рыжего поверх покрывала, глаза у него будто бы незрячие, мне кажется, что он и меня узнает с трудом.
- Пока вот — укрепляющее и сонное. А все остальное на острове, — Малфой протягивает мне флаконы.
Конечно, я хочу спросить его, на каком острове, куда мы вообще плывем или летим (?), но я понимаю, что он не станет отвечать мне. Я только прошу его:
- Не связывай Рона. Ты же видишь, он вообще никакой. Можешь меня запеленать, как паук муху.
Драко пожимает плечами, но я вижу, что он согласен со мной, только вот…
- Ты же слышал, что он сказал?
- Слово капитана — закон?
- Ты даже не представляешь, насколько.
Младший Малфой говорит слишком серьезно, так что у меня не возникает мысли, что он издевается по старой памяти. Что же у них тут за порядки, если даже хорек ходит по струнке, хотя в Хогвартсе, где Снейп был их деканом, Драко позволял себе всяческие вольности? А вообще Малфой мало изменился с того дня, когда я видел его в последний раз. Может быть, тут тот же эффект, что и со С…, простите, Довиллем — колдографии во французских газетах сделали для меня какую-то часть их жизни прозрачной. Бывший слизеринский принц, конечно, возмужал, исчезла так раздражавшая меня в его лице детская капризность — вечно надутые губы, то ли от презрения, то ли оттого, что он в любой момент готов расплакаться, не получив желанную игрушку. Сейчас ничего этого нет и в помине, он как-то весь подобрался, стал серьезнее и в то же время он теперь похож на человека, с которым я могу спокойно разговаривать.
А он смотрит на меня, и я замечаю, что он с трудом сдерживает смех.
- Поттер, — наконец говорит он, — сзади тебя зеркало. — Если ты сейчас обернешься, сможешь увидеть, каким был питекантроп. Хотя ты вряд ли знаешь, кто это.
- Это я, — произношу я, вглядываясь в свое отражение, и вдруг начинаю смеяться.
То, что я вижу, просто неописуемо, так что я, пожалуй, воздержусь от подробностей. Для полного сходства с предком человека мне не достает одного — сучковатой дубины. Ну и очки придают моему облику некоторую пикантность. Я образованный питекантроп… Мечта антрополога. Драко позади меня взмахивает палочкой, и я вижу, как мой облик изменяется прямо на глазах. И совершившаяся со мной метаморфоза имеет примерно тот же эффект, что и в случае Рона — на ставшей чистой коже проступает мертвенная бледность, глаза… собственно, практически единственное, что еще кажется живым на моем лице. Но и они окружены глубокими синеватыми тенями. Мои губы кажутся совершенно бесцветными. Зато скулы, подбородок, виски — будто кости, обтянутые сухим пергаментом. И я как-то незаметно перестаю смеяться.
- Знаешь, — вдруг говорит Драко за моей спиной, — я и тебя бы связывать не стал. Я бы никогда не подумал, что ты так…Но…
- Брось, — говорю я, — тебе приказали, значит, делай. Мы провели полгода в Азкабане, не так уж и много. Дай мне зелья для Рона.
- А ты? Ты тоже должен выпить…
Я не понимаю, что возымело на младшего Малфоя такой эффект. Может быть, он полагал, что я, отпускающий шутки и не боящийся препираться с их грозным капитаном Довиллем, окажусь жизнерадостным здоровяком, когда очищающие заклинания избавят меня от слоя грязи, покрывающего мое лицо. Я стаскиваю обувь с Рона, потом с себя, беру у бывшего слизеринца флаконы с зельями, вливаю в рыжего сначала укрепляющее, затем сонное и в этот момент слышу, как он почти беззвучно шепчет мне:
- Подожди. Поговорить…
Я чуть заметно киваю, зелья в любом случае не подействуют сразу, так что несколько минут у нас все же будут, а большего от Рона сейчас ожидать не приходится, и сам тоже опустошаю предназначенные для меня флаконы. Драко Малфой продолжает неподвижно стоять и смотреть на нас так, будто присутствует на двойных похоронах. Представляю себе зрелище, когда мы сейчас оба растянемся рядком на капитанской кровати со связанными руками. Да, два бывших героя рядом, их бледные и изможденные лица кажутся умиротворенными, только дыхание жизни более не оживляет их. Мы с Роном вытягиваем сложенные ладони вперед, и Драко призносит «Инкарцеро». Ничто не нарушает наш покой, руки сложены на груди, навечно закрытые глаза, заострившиеся неживые черты…
- Драко, а веночки? — спрашиваю я напоследок.
- Иди ты, Поттер, с шутками своими дурацкими.
И он как-то очень поспешно покидает капитанскую каюту, а я поворачиваюсь на бок, приподнимаюсь на локте, хотя со связанными запястьями это совсем не удобно, и мы с Роном впервые с… 14 апреля (а сейчас у нас октябрь!), можем поговорить. Правда, Рон практически не может, он только пытается улыбнуться, а потом я слышу, как он шепчет мне то единственное, что для него важно сейчас:
- Гермиона, она… она тоже…
- Рон, я…
Черт, я понимаю его и ее, но как ей жить с мужем, навечно заключенным в Азкабан? Ее мечтой было навсегда остаться в мире магов, даже после того, что случилось с Роном и со мной, она не готова была вернуться туда, откуда она родом. Так что она сделала свой выбор. Как и Джинни Уизли… Что я могу сказать ему сейчас? Предательство Гермионы, это очевидно, почти убило его. Но если задуматься, а что бы она делала сейчас? Завтра все газеты Магической Британии напишут о том, что мы с Роном — преступники, совершившие вместе с бывшими Упивающимися побег из Азкабана. Значит, у нее не осталось бы и надежды на наше помилование.
- Знаешь, — говорю я наконец, — зато мы теперь с тобой свободные люди и опять завидные женихи. Спи, тебе надо отдохнуть.
- А мы с тобой опять в полной заднице, да? — спрашивает он, но я вижу, как глаза его начинают подергиваться мутной дымкой подступающего сна — зелье начинает действовать.
- Ну, я бы сказал, для нас это становится обычным местом.
Я вижу, как сонная улыбка блуждает и гаснет на его лице, а потом и меня начинают опутывать незримые тонкие нити, затягивающие в провалы, заполненные белесым туманом. Мне кажется, я падаю, падаю, но никак не достигаю дна, и в тоже время слышу мерное поскрипывание деревянной обшивки корабля, а потом мне чудится плеск волн, доносящийся из чуть приоткрытого иллюминатора. И будто теплый влажный воздух касается моего лица. А когда я ворочаюсь во сне, пытаясь найти более удобное положение, я ощущаю, что мои руки свободны.
29.01.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:16 | Сообщение # 16 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 13. Гуава и папайя
Я просыпаюсь оттого, что мне кажется, что солнечный свет, проходящий через какую-то преграду, щекочет мое лицо. И я пытаюсь схитрить, отворачиваюсь от него, ерзаю носом по подушке. Что? По подушке? Да, по самой настоящей, в светлой наволочке с такими невинными голубенькими цветочками! И я лежу на животе, обнимая обеими руками эту невероятную домашнюю подушку, футболка на мне задралась и перекрутилась во сне. Нагретая теплом моего тела простыня, невесомая тяжесть тонкого пледа на плечах. Несколько минут я даже боюсь шелохнуться, я будто бы лежу в гнезде — мне тепло, мягко и совсем не хочется окончательно просыпаться. А свет, разбудивший меня, теперь согревает мой затылок, только плеск волн почти такой же, как когда я засыпал, только он стал тише, приглушеннее… Стоп! Поттер! Где ты засыпал, ты помнишь? Нет, мне страшно даже помнить об этом, как и о том, где засыпал и просыпался в течение полугода. До сегодняшнего утра, в которое теперь вот боюсь поверить. Если я сейчас открою глаза, видение ведь не растает? Или сэр Энтони сейчас окликнет меня из-за стены: «Поттер, у нас давно подъем! Какого… ты там спишь?» Я крепче сжимаю подушку руками, вдыхаю ее чистый беззаботный запах — запах человеческого жилья, да, может быть, даже и дома. Хотя бы его подобия.
Ночь, скрип корабельной обшивки, море за бортом, теплый морской воздух из приоткрытого иллюминатора, небольшая качка… А сейчас я на суше, и здесь тоже тепло, и где-то довольно далеко перекликаются голоса, смех, громкий всплеск — судя по звукам, кто-то купается. И будто ветер иногда пробегает по высоким кронам неведомых деревьев. Я все еще боюсь открыть глаза. Поэтому для начала осторожно приоткрываю один…
Я не знаю, как выглядит счастье, но в то утро оно имеет вид разметавшегося по довольно широкой постели напротив меня долговязого парня с длинными рыжими вихрами. Счастье ровно и сонно дышит, иногда беспокойно ворочается и задевает рукой о стену, сложенную из неплотно прилегающих друг к другу светлых древесных стволов неведомой породы. Свет проникает в комнату именно сквозь щели. И через небольшое окошко, на котором едва колышется занавеска. И ветер приносит нам запах моря.
Теперь, когда я убедился, что рай, в котором я проснулся, не торопится никуда деться, обернувшись серой каменной стеной Азкабана, а Рон жив и спокойно посапывает в двух шагах от меня, я решаюсь осмотреться, поэтому сажусь на кровати, придерживаясь за нее рукой (на всякий случай!), спускаю на пол босые ноги и застываю от изумления. Мало того, что на мне чистая футболка, на мне еще и чистое белье! То есть нас с Роном, заснувших на корабле, кто-то не только притащил сюда, но и переодел. Позорище! Если еще хорошенько подумать о том, кто они и кто мы… Хотя, если даже Драко вчера смотрел на нас обоих с такой откровенной жалостью, может быть, наш вид тронул и еще чье-то сердце. Правда, представить себе сердобольных в нашем нынешнем окружении я затрудняюсь. Ладно, что есть, то есть. В конце-концов, левитировать, почистить и переодеть нас с помощью магии — дело пары минут, так что никто особо не утруждался.
Наша комната совсем небольшая, прямо у окна два плетеных кресла и такой же стол — на нем сейчас только кувшин с водой и две кружки. Напротив, рядом с выходом, шкаф, а вот сразу же за моей кроватью небольшой боковой проход, и я всей душой надеюсь, что он ведет в ванную, хотя бы просто к бочке с водой, в которую можно окунуться. Потому что я немедленно хочу смыть с себя Азкабан, отскоблить, отскрести его, как серую плесень с моей кожи. И если бы это было возможно, я бы немедленно подстригся, хоть налысо, чтоб на мне не оставалось ничего, что побывало там.
Ванная оказывается, к счастью, не бочкой с водой, а вполне сносным, хотя и очень простым душем, так что я с наслаждением отмываюсь, стоя под теплыми струями, пена стекает с отросших чуть ли не до плеч прядей, струйками сбегает по груди, впалому животу, выпирающим тощим коленкам. Чтобы не изучать на своем примере строение скелета человека, нет, питекантропа, как они назвали меня вчера, я быстро заворачиваюсь в полотенце и, подхватив одежду, возвращаюсь обратно в комнату. Хорошо, что я хотя бы прикрылся полотенцем, потому что за время моего отсутствия здесь произошло одно кардинальное изменение — у окна, выкладывая на стол что-то из большой плетеной корзины, стоит ангел. Только у нее нет крыльев, хотя, может быть, она просто успела спрятать их, чтобы не напугать меня сразу.
— Здравствуйте, — говорю я. — А Вы кто?
Напротив меня стоит худенькая стройная девушка в простеньком выгоревшем на солнце белом платье, ее вьющиеся светло-каштановые волосы собраны в узел на затылке, а на узком загорелом лице сияют поразительной голубизны глаза. И невероятная улыбка, несколько испуганная и смущенная.
- Я Лиз, — отвечает она, и по легкому непривычному для меня акценту я понимаю, что она не англичанка. — А Вы, наверное, Гарри.
- Откуда Вы знаете? — я не могу придумать более глупого вопроса, но я не знаю, как разговаривать с ангелами.
- Мне сказали, — она почему-то опускает глаза. — Мне не разрешили вам ничего рассказывать, так что не спрашивайте меня, пожалуйста, ни о чем.
- Вы маггла? То есть…
- Да, — она вновь поднимает на меня глаза, — они тоже меня так называют. Я не такая как они. И вы…
Раз ей не велели с нами говорить, я, пожалуй, не буду смущать девушку, так что просто молча смотрю, как она достает из корзины бутылку молока, хлеб и что-то белое в коричневой глиняной миске. И флаконы с зельями, штук десять…
- У Красной Шапочки были еще пирожки, — не выдерживаю я.
Она опускает голову, чтобы я не видел, как она улыбается.
- Вы меня боитесь?
- Вас нет. А вот их боюсь. Особенно…
Она даже не решается произнести вслух страшного имени, но я думаю, всякий, учившийся в Хогвартсе, без труда скажет, кого может бояться на этом острове юное создание, тем более, маггла. Ей капитан Довилль, вероятно, кажется ожившей картинкой из страшных книжек про разбойников и злых колдунов, поднимающих мертвецов из могил.
- Он велел вам выпить то, что в этих флаконах.
- Что, все мне одному?
- Нет, Вам только три, Гарри, остальные надо дать Вашему другу, но он спит, а я теперь не знаю, как быть. Потому что он потом будет спрашивать, пили ли вы лекарства. Пожалуйста…
- Лиз, я сейчас разбужу Рона и все сделаю, хорошо? А Вы скажете, что все прошло, как надо? Идет?
Она не знает, можно ли согласиться на мое предложение, столь явно нарушающее отданное ей распоряжение. Видя совершенно искренний испуг, почти ужас в ее глазах, я начинаю тормошить рыжего. Он невнятно бурчит что-то со сна, потом приоткрывает глаза, видит меня, улыбается, и тут же пытается заснуть вновь, но я не позволяю ему это сделать.
- Лиз, а что он должен выпить прямо сейчас?
Она с явным облегчением протягивает мне три флакона, сверяясь с этикетками, где таким знакомым косым почерком Снейпа написаны названия. Надписи «Яд» среди них нет, все это различные укрепляющие и восстанавливающие, так что я с чистой совестью вливаю их в моего полусонного друга. И он вновь валится на подушку и спит дальше, как ни в чем не бывало.
- Мне тоже все сразу?
Она кивает, словно боясь произнести лишнее слово. Да, при одном взгляде на ее испуганное лицо, надежда выпросить у нее сигареты умирает во мне незамедлительно. Интересно, что же у них тут такое творится, что совершенно обычная девчонка, моя ровесница, боится лишний раз вздохнуть без разрешения пиратского капитана? Я не выдерживаю и все же задаю вопрос. Как всегда, неуместный:
- А капитана Малфоя Вы тоже боитесь?
- Да, но не так, — отвечает она, чуть шевеля губами. — Гарри, у вас за дверью охрана, если я буду болтать, то…
- Все понял, молчу. Нас охраняют или от нас?
Ее взгляд становится укоризненным. Чтобы ее хоть как-то утешить, я показательно пью невыразимую мерзость, разлитую по высоким узкогорлым флаконам, и возвращаю их Лиз.
- Я принесла вам завтрак. Только не ешьте сразу много, а то вам может стать плохо. И покормите Вашего друга, если он проснется. И пусть он выпьет остальные зелья, когда поест.
- Надеюсь, он все же проснется, иначе кормежка будет ему уже не впрок.
Она пытается не смеяться.
- Вы такой смешной, Гарри. Пожалуйста, сделайте все, как я сказала.
И тут, когда она уже покидает наше жилище, до меня доходит, почему ее речь кажется мне немного странной.
- Лиз, Вы американка?
- Да, — отвечает она, расправляет белые крылья, до этого надежно спрятанные у нее за спиной, и улетает.
А я вновь остаюсь один, потому что спящий Рон никак не может считаться полноценным собеседником, наливаю себе молока в кружку и действительно чувствую себя при этом каким-то сказочным персонажем, которому фея принесла гостинцы. Нечто белое в миске оказывается творогом, вообще-то, я его не очень люблю… То есть не любил раньше, но после тюрьмы, знаете, мои вкусы изменились. Так что мне остается только внимательно следить за тем, чтобы не проглотить весь принесенный завтрак в одиночку, ничего не оставив Рону. Хотя… я могу просто коварно не будить его до того момента, пока нам не принесут обед. И все же, помня предостережение Лиз, я стараюсь есть медленно — кто знает, как воспримет мой отвыкший от нормальной еды желудок даже такую обычную сельскую трапезу? Творог, молоко, хлеб…
Вот интересно, а сколько мы проспали? Если судить по тому, что мои воспоминания о похищении из Азкабана успели подернуться дымкой забвения, не царапают, не беспокоят — так, было, но вроде уже и давно — я должен был проспать довольно долго. Я не спросил у Лиз, где мы находимся, но и влажное ласковое тепло, царящее за стенами нашей хижины, и совершенно чуждые моему уху звуки — плеск волн да еще резкие крики птиц в кронах деревьев, и то, что девушка-маггла, которую я встретил здесь — американка — все это говорит в пользу того, что американский континент к нам сейчас гораздо ближе, чем Европа. Пиратский остров… Неужели все, как и положено? Йо-хо-хо, и бутылка рома! Тогда мы на Карибах. С ума сойти! Знали бы мои тетушка с дядюшкой, куда меня занесет судьба, разумеется, не вдаваясь в детали — они бы обзавидовались бездельнику Поттеру, которому представился шанс погреть пузо под пальмами. Потому что, когда я еще жил с ними, дядя Вернон, подсчитывая расходы на предстоящий отпуск, всегда только удрученно вздыхал — ехать сюда со всем семейством было слишком дорого. Так что он клял на чем свет стоит тех богатых бездельников, что могут позволить себе жить в хижинах, стоящих прямо в воде, ступать босыми ногами по песку, который кажется почти белым, и, расположившись под пальмой, открывать кокос. Что-то мне не верится, что пляж, пальма и кокос входят в мою отпускную программу… Но я могу видеть их из окна нашей хижины: море — лазурь, синева и аквамарин, белый песок, и высокие стволы деревьев с листьями, собранными будто перья в пучок на самой верхушке. Баунти…
Если я правильно считаю, и мое ощущение меня не подводит, то сейчас никак не может быть утро того дня, когда было совершено нападение на Азкабан. Потому что все это происходило глубокой ночью, а Довилль (я стараюсь все же приучить себя к этому имени) сказал, что нам ходу восемь часов. Плюс разница во времени, насколько я знаю, часов пять или шесть. Корабль должен был вернуться на остров, когда здесь было раннее утро. Вроде бы все сходится, только вот у меня такое чувство, будто я спал вечность. Тогда, получается, больше суток…
Кстати, Лиз что-то говорила о том, что нас охраняют. Логично предположить, что мы с Роном находимся не на курорте, а все же в плену. И на корабле Драко было приказано связать нас… Правда, я запомнил, что, когда я крутился во сне, веревок на моих запястьях уже точно не было. Может быть, расчувствовавшийся Малфой получил высочайшее разрешение облегчить муки полумертвых Поттера и Уизли и вернулся? Вполне возможно, ведь пока что никакого изуверства по отношению к нам я не заметил. Хотя, скорее всего, если я сейчас попробую выйти на крылечко нашей хижины, за порог меня не выпустят. И это даже не покажется мне обидным — как бы это ни прискорбно звучало, но я привык жить в тюрьме — в чулане у Дурслей, две недели так называемого расследования в Аврорате, Азкабан… Однако, стоит все же испытать, сколь далеко простирается моя свобода. Только вот для начала надо бы сменить полотенце на футболку и шорты, которые я с удивлением обнаруживаю в шкафу. Как еще несколько столь же легких, невероятно летних курортных вещей для меня и Рона.
И вот, облачившись, словно для выхода на пляж — недостает только перекинутого через плечо полотенца, ласт и маски, хотя, учитывая то, как я умею плавать, мне бы больше подошли надувная уточка или нарукавники — я делаю первый шаг на порог нашей хижины. Правда, на этом моя прогулка и заканчивается, так как взгляд мой тут же упирается с широкую спину парня, сидящего на ступеньках прямо передо мной. Это настолько предсказуемо, что мне даже становится смешно — он еще даже не успел обернуться на звук моих шагов, а я знаю, кого сейчас увижу. Мы виделись в последний раз, когда я вырвал его из жадных огненных объятий запаленной его покойным приятелем Выручай-комнаты. Грегори Гойл, сейчас, в свои двадцать один, наконец, достигший размеров взрослой человекообразной обезьяны, медленно поворачивается ко мне.
- Куда, Поттер? Прогуляться захотел?
- Прогулки в тюремном дворе в программе не предусмотрены?
Я вижу, что он собирается что-то сказать, но как-то передумывает, а только смотрит на меня и все никак не может отвести взгляд от выступающих ключиц, потом с ужасом взирает на мои коленки, похожие на обглоданные вываренные в бульоне до белизны кости. И неожиданно спрашивает:
- Слушай, вам там завтрак принесли. Ты ел? — и чуть двигается в сторону, освобождая мне место рядом с собой.
Я сажусь на крыльцо и, уже не стесняясь, спрашиваю у него сигарету. К счастью, пристрастие к маггловской дряни тоже не обошло его стороной, так что он с готовностью протягивает мне свою пачку, однако несколько сомневается, можно ли мне курить.
- Лечащий врач не рекомендует, однако в последние полгода я пропускал регулярные осмотры.
Гойл улыбается, что меня несколько пугает — на его так и не преобразившемся с годами в лучшую сторону лице проявление эмоций выглядит несколько странно. Может быть, это просто школьная привычка, но он все еще напоминает мне простодушную гориллу или орангутанга.
- Я думал, Драко врет, когда он вчера про тебя и Уизли рассказывал. Он всегда преувеличивает. Правда, вы все такие. Мой папаша, так под ним до Азкабана лестница дрожала, когда он по ней спускался, я все думал, обвалится. А сейчас легкий, как перышко. И не встает уже второй день.
- А сколько времени прошло? — мне все же интересно, подтвердятся мои предположения или нет.
- Корабль вернулся вчера утром. Больше суток. Маркус Флинт до сих пор никого не узнает.
Некоторое время мы просто молча сидим рядом. Я не очень знаю, как мне поддержать светскую беседу с Грегори Гойлом, а все вопросы, которые мне хотелось бы задать, я уверен, останутся без ответа. Мы с Роном пленники, так что Гойл просто не станет рассказывать мне ни про остров, ни про пиратов. Пожалуй, лучше попробовать разговорить пугливую девушку, она, по крайней мере, не одна их НИХ.
- Грегори, — наконец говорю я, — ты мне озвучь правила внутреннего распорядка, пожалуйста. За порог нам нельзя, я правильно понимаю?
- Да вам ничего нельзя, Поттер!
Он не может назвать меня по имени, а мне вот его имя дается легко. Более того, мне кажется глупым звать друг друга, как в школе, по фамилии, когда нас более не разделяет межфакультетская вражда, так умело и бессмысленно подогреваемая взрослыми. Да, сейчас мы, как и прежде, не на одной стороне, нет, просто тому, кто давно потерял свою сторону, бессмысленно рассуждать о друзьях и врагах. Но у меня есть четкое ощущение того, что я и Рон — мы не с ними. И с этим уже ничего не поделать, хотя Драко Малфой вчера открыто пожалел нас, Гойл готов делиться с некогда столь ненавистным Поттером сигаретами, сэр Энтони Нотт не дал мне загнуться от ужаса и отчаяния в тюрьме, а два пиратских капитана без затей просто взяли на борт двух бывших авроров.
- Ничего нельзя — это как?
- Вам с Уизли запрещено выходить без сопровождения и задавать лишние вопросы. А так делайте, что хотите.
- Понятно. Хижину не поджигать, в окно не лазить.
- Примерно так.
Интересно, а если спросить его про пугливую девушку, он ответит?
- А что за неземное создание приносило нам завтрак? Или это тоже страшная пиратская тайна?
- А, — Гойл только машет здоровенной лапищей, — это Лиз. Она маггла. Американка.
- Никак не бросите привычку похищать магглов?
- Ну, — он как-то смущенно отводит взгляд, — с ней все случайно вышло. Она уже полгода здесь, а шарахается от всех, будто мы зачумленные. Только с этим вашим Лонгботтомом и общается.
- С кем? — я отказываюсь верить своим ушам. Невилл здесь?
- С кем слышал, — Гойл, похоже, уже жалеет, что сболтнул лишнего. — Лонгботтом тут тоже проживает. И тоже всех боится. Он годен только на то, чтобы драить полы в таверне. И вообще, Поттер, я же сказал тебе, чтоб ты ничего не спрашивал. Сам все со временем увидишь и узнаешь. Вам с Уизли теперь тоже отсюда ходу нет. Давай, вали уже. Покурить я тебе дам, а за болтовню с тобой мне голову снесут.
- Прямо так и снесут.
- Что-то в этом роде, — бурчит он себе под нос, и я удаляюсь, дабы не подвергать его смертельной опасности.
А вернувшись обнаруживаю проснувшегося рыжего, сидящего на кровати и отчаянно трущего глаза. Вид у него по-прежнему отвратительный, но глаза ясные, хоть и совершенно больные.
- Гарри, скажи мне, — он смотрит на меня ошарашено, ощупывая чистую футболку, в которую он одет, недоверчиво трогает подушку, проводит ладонью по стене хижины, будто пытается поймать солнечный свет. — Мы в раю?
- Да, Рон, — авторитетно заявляю я, — только взяты сюда прямо живьем, так что сразу за райскими вратами нас охраняет архангел. Чтобы мы не сбежали обратно на грешную землю. Мы с тобой, брат, кажется, в пиратском плену. Здесь тепло, сытно и заставляют пить зелья. Четыре флакона на столе твои, но для начала ты должен заглотить завтрак. Помнишь, как это делается?
Он, к счастью, помнит, несмотря на постигшую его немочь, так что я даже неоднократно прошу его не торопиться. А потом, когда он уже морщится, но все же пьет зелья, я и выдаю главную тайну, которую пока что удалось узнать у аборигенов:
- Рон, здесь Невилл.
Я, вероятно, плохо подумал, прежде чем сказать ему об этом, потому что стоило все же дождаться момента, когда Рон поставит последний пустой флакон на стол. А так приходится, во-первых, долго стучать поперхнувшегося рыжего по спине, а, во-вторых, объяснять немедленно ворвавшемуся к нам Гойлу, что мы ничего не крушим, и что грозный капитан Довилль как-нибудь переживет порчу драгоценного фиала при его-то деньжищах. Когда наш страж оставляет нас одних, щедро поделившись с нами сигаретами, я говорю на этот раз очень тихо, что Нев здесь, всех боится и работает в таверне. Интересно, как он-то здесь оказался? Мы пытаемся найти этому разумное объяснение, и тут Рон вспоминает, что бабушка Нева что-то рассказывала про неких добрых людей, к которым можно обратиться — и они помогут. Так вот к кому она обратилась… Только вот как чинная старушка, проживающая в Лондоне, смогла выйти на сиятельных пиратских капитанов? Опять загадка. Как и то, что говорил Драко, освобождая меня из камеры Азкабана.
- Рон, а тебе, когда освобождали, что-нибудь говорили про некий заказ?
Мой друг только виновато улыбается:
- Я почти ничего не помню, Гарри. Я последние дни все время был, как во сне, думал, все, так и умру там. Так что, когда они появились, я даже не смог встать. Они меня подняли и сразу куда-то поволокли, я все про тебя спрашивал, а они говорили, что с тобой все в порядке, и что я такой же труп, как Маркус Флинт.
- Вы с Флинтом общались?
- Мало. Он почти все время валялся на кровати или на полу сидел, говорил, что мы скоро все там сгнием. Когда к нему приходили родные или ко мне Герм… ну, в общем, если приносили сигареты, мы их сразу же выкуривали. А, — Рон о чем-то вспоминает и улыбается, — еще он все время повторял, что раньше с ним по соседству был буйнопомешанный Нотт, а теперь он, видимо, развлекает тебя.
- Ну, да, — теперь улыбаюсь я, — это долгая история. Значит, про заказ ты не слышал?
Нет, Рон не слышал про заказ, но он, как и я, не может понять, кому же могло прийти в голову просить пиратов освободить нас. Наверняка они не занимаются благотворительностью, а сумма, которая могла бы заинтересовать Малфоя старшего, и уж тем более Довилля, должна была быть весьма внушительной. Ни у кого из тех, кому мы могли быть нужны, таких сумм нет. Да и кому мы нужны? Может быть, это раскаявшаяся родня Рона решила все же не позволить умереть сыну и брату в Азкабане? Кстати, эта версия кажется мне весьма правдоподобной. Почему бы Чарли, Биллу и Джорджу не вызволить Рона, пусть так, тайком? Ведь надо совсем не иметь сердца, чтобы знать, что каждый день приближает твоего близкого человека к смерти, а ты все так же продолжаешь ходить на работу в банк, торговать волшебными вредилками или разводить драконов. Но Рона занимает сейчас совсем другое:
- Слушай, Гарри, извини, что я спрашиваю. А Джинни… ты смог забыть ее? Прости, — он опускает голову, — просто мне кажется, у меня не выйдет… Гермиона, она так неожиданно это сделала, вот так взяла и объявила, что разводится со мной, потому что жить так, как она живет сейчас, невозможно. И ничего не объяснила.
Я не знаю, как мне его утешить. Мне даже сейчас кажется, что мне было намного легче. Разрыв с Джинни — это было, как пощечина, мгновенно и хлестко. И следов почти не осталось. Или ее отвратительная ложь в суде сделала свое дело. Или холодный северный ветер Азкабана выдул последние воспоминания о миссис Поттер из моей головы. Что я могу сказать ему?
Что я мог сказать ему тогда? Тогда я совершенно не понимал его, не понимал и потом, наблюдая, как он целый год мается, боится лишний раз произнести ее имя, обижается, когда ему чудится в какой-нибудь безобидной фразе намек на его неудавшуюся любовь. Мне даже казалось временами, что он слабак, потому что носится со своей семейной драмой, вместо того, чтобы жить дальше, забыть, простить, в конце-концов. А вот Юэн Эванс понял бы его, положил бы ему руку на плечо, просто сидел бы с ним часами, молчал и смотрел в сияющую прозрачную даль Дубровницкой бухты. И нашел бы нужные слова, те, которых никто не знал, когда это понадобилось самому Юэну Эвансу. Но тогда, когда Рон метался в своем отчаянии, словно в тесной клетке, и не видел выхода, Юэн Эванс еще не родился… А рядом с ним был Гарри, просто друг, закрывшийся от ужаса окружающего его мира на свой лад. И доспехи Поттера могли пострадать, если бы тогда он позволил себе лить слезы вместе с Роном. А без тех доспехов… В общем, это сродни притче о курице и яйце. Что там было раньше? Нет, не сродни, просто это такой же замкнутый круг вопросов и ответов. Что было бы, если….
- Здравствуйте, — сдавленно охает Рон, видя в дверях ангела, которого я вспугнул утром.
Лиз сейчас кажется вовсе не такой скованной, она и держится проще, ее руки проворно достают из корзины какие-то горшочки и плошки, чертовы флаконы с отравой и невиданной красоты фрукты, каких я не видел никогда в жизни.
- Лиз, Вы уверены, что вот это можно есть?
- Да, — просто отвечает она, — я вам сейчас все очищу и порежу, а то нож вам оставлять не разрешили.
- Мы перережем себе вены?
Она неожиданно звонко смеется, а еще утром опускала глаза в ответ на мои глупые шутки.
- Лиз, мне кажется, Вы к обеду стали бояться как-то меньше, чем за завтраком? Что случилось? Капитан Довилль резко подобрел, решил бросить пиратство и уйти в монастырь?
- Нет, — она продолжает улыбаться, — просто у вас сменилась охрана, а тот, кто сейчас за дверью, не побежит на меня доносить.
- Это смотря что ты тут будешь делать, Лиз!
На пороге нашей комнаты показывается высокий темноволосый парень, лицо которого кажется мне смутно знакомым — может быть, по Хогвартсу, или по колдографиям в магической прессе. В любом случае, если бы я встретил его на улице, я бы долго всматривался, размышляя, стоит ли поздороваться или же лучше пройти мимо, чтобы не оказаться в неловкой ситуации. Только вот у него очень живые темные глаза, немного широкие скулы и такое знакомое выражение решимости на лице, что я понимаю, что должен поприветствовать… Теодора Нотта.
- О, теперь ты нас охраняешь, Тео?
Нотт младший кивает, улыбается и бросает прямо мне в руки две пачки сигарет и зажигалку!
- Кое-кто, — тут он делает многозначительную паузу, — просил это тебе передать. И напомнить, чтобы ты…
- Никуда не лез, — продолжаю я за него. — Как сэр Энтони?
- То, что ты убил Темного Лорда, Поттер, полная ерунда по сравнению с тем, что ты смог поладить с моим папашей, — Тео смеется, — такой же тощий, как и вы все, но с утра пошел осматривать остров. Грозился навестить тебя.
Я не знаю, как так получается, что все те, кого я совершенно бескомпромиссно и непримиримо ненавидел все шесть школьных лет, перестали вызывать у меня даже обычную антипатию. Может быть, все дело в Азкабане, в тех бесконечных разговорах, что я вел с Ноттом старшим. Или я просто вырос… Я и сам не могу этого понять, замечаю недоуменный взгляд Рона. Он даже потом, чуть позже, спросит меня, с какой стати я их всех вдруг так полюбил. Нет, разумеется, я не числю бывших слизеринцев, а ныне отважных пиратов в кругу своих друзей, просто к большинству из них вражда ушла как-то сама собой, незаметно и не прощаясь… К тому же, это я осознаю уже позже, дети в семьях волшебников впитывают страшные сказки об Азкабане чуть ли не с молоком матери, так что мы с Роном, пережившие эти полгода в тюрьме, для них если и не герои, то все же овеяны неким ореолом страдания. Уж по крайней мере вызываем уважение.
Я как-то краем глаза замечаю, что Тео, так и застывший в дверях, все время поглядывает на Лиз, стоящую сейчас у стола. Она чуть опустила голову, и пряди ее волос кажутся золотистыми в лучах солнца. А в руках она держит маленький зеленый фрукт размером с теннисный мячик. Почему Гойл говорил мне, что она дружит с Невиллом? Тут же явно совсем другая сказка… Кстати, довольно непростая, потому что я не думаю, что сэр Энтони придет в неземной восторг, если узнает, что его сын заглядывается на девушку из магглов.
- Тео, — тем временем говорит Лиз, — мне кажется, охраняют обычно снаружи, а не внутри. Или я напутала? — а потом добавляет, примирительным тоном и с лучистый улыбкой на губах — Ты же знаешь, что тебе влетит, если кто-нибудь увидит, что ты не на месте.
И Тео Нотт удаляется по одному ее слову. Мы с рыжим многозначительно переглядываемся, а она тем временем спрашивает, будем ли мы суп, опять просит выпить зелья (мы не прекословим), и, пока мы стучим ложками по тарелкам, очищает принесенные для нас плоды райского сада. Теннисный мячик нежно зеленого цвета оказывается гуавой, внутри у него желтая мякоть с небольшими зернышками. А вот фрукт покрупнее, который появляется из ее необъятной корзинки следом, вовсе и не дыня, как мы с Роном простодушно назвали его сначала.
- Папайя, — терпеливо объясняет нам Лиз, нарезая нам лже-дыню тонкими ломтиками, — дынное дерево. Здесь все прямо на деревьях растет, сами потом увидите.
Несмотря на ярко-оранжевую мякоть и экзотическое название, папайя оказывается вполне съедобной. Дыня — она и есть дыня.
- Лиз, — я все же попробую спросить ее, сделав наше общение менее официальным, — а как ты сюда попала, если это, конечно, не секрет?
- Нет, то, что и так знает весь остров, разумеется, не секрет, — она смотрит на меня немного грустно. — Они меня похитили.
- Разумеется, за твою неземную красоту?
- К сожалению, вовсе не за нее, — хоть она это и отрицает, но мои слова, похоже, производят на нее благоприятное впечатление. Она чуть понижает голос и продолжает: — Я отдыхала с друзьями на Барбадосе. Я фотограф, Гарри. И как-то раз… в общем, когда все вечером пошли куда-то развлекаться, я отправилась на улицу фотографировать проституток.
Лиз вздыхает и садится в пустующее кресло у стола. Потому что Рон так и продолжает валяться в кровати, поедая местные деликатесы.
- Я сама не понимаю, как мне это в голову взбрело. Совершенно одна. Просто взяла свою камеру и … Мне казалось, это будет очень забавно. А когда вдруг налетели ОНИ, я думала, это просто полиция, потому что они хватали всех без разбору и куда-то волокли. Я, конечно, испугалась, но была уверена, что сейчас вот все разъяснится, в участке я объясню, что я гражданка Соединенных Штатов, и меня тут же отпустят. А они потащили нас на корабль — я его еще до этого приметила в порту, думала, это очередное развлечение для туристов — корабль под черными парусами с пиратским флагом.
- А зачем они похищали проституток? — Рон смотрит на Лиз, не скрывая удивления.
- Рон, пойми, на острове очень мало девушек и женщин. Вы сами увидите, что тут происходит. И они решили таким образом решить проблему…
Да, мне уже самому хотелось бы узнать, что же происходит на пиратском острове под сенью кокосовых пальм и прочей растительности. Похищениями магглов нас, пожалуй, не удивить…
- Самое ужасное было, когда я поняла, за кого они меня принимают, — она старается говорить очень тихо, чтобы не слышал Тео. — Я готова была в ногах валяться, потому что, если бы я не смогла объяснить, кто я на самом деле, я бы оказалась сами понимаете где…
- Но ведь они могли отправить тебя назад, просто стереть память… Не обижайся, но так было бы лучше.
Лиз качает головой.
- Они никого не отпускают. Капитан Довилль сказал, что, раз мне нечем заняться, кроме как шляться вечером по злачным местам и фотографировать раскрашенных полуголых баб, он найдет мне применение получше.
- Да, это на него похоже, — практически одновременно выдыхаем мы с Роном.
Почему-то она не задает столь ожидаемого вопроса о том, откуда мы так хорошо знаем капитана Довилля.
- Я уже сто раз прокляла тот день, когда меня понесло делать эти идиотские фотографии. И мне уже пятьсот раз объяснили, что за все в жизни надо расплачиваться.
- И что ты теперь делаешь?
- Убираюсь в господском доме, — Лиз сама не знает, смеяться ей или плакать. — А теперь вот еще помогаю ухаживать за больными. Только вы меня не жалейте, пожалуйста, я уже привыкла. Здесь тоже есть хорошие люди.
«Вот Тео, например», ехидно думаю я про себя, но она называет совсем другие имена, очень тихо, почти шепотом:
- Вам большой привет от Невилла Лонгботтома и Алоиса Карстена.
Я, не в силах подавить ликования, молча вскидываю обе руки вверх. Есть! И Алоис жив, и Нев с нами, мы не одни! Я умею приспосабливаться, я могу выживать, я, как юркая ящерица, могу ускользнуть, оставив в руках преследователя только свой хвост. Да, я знаю, что на острове у нас есть не только враги, что, в крайнем случае, можно переброситься парой слов даже с Драко Малфоем, с Гойлом, с Тео Ноттом. Что есть сэр Энтони, который сможет заступиться за меня, хочется верить, что и за Рона тоже. Но вот то, что здесь есть и точно такие же, как мы — это придает мне сил. И нас не так уж мало — считая Лиз, уже пятеро. Значит, мы будем ловить на себе не только неприязненные взгляды. Значит, будут люди, к которым можно будет просто прийти, ожидая от них поддержки.
А Рон, блаженно улыбаясь, запускает руку в корзину, которую Лиз оставила на полу, и извлекает оттуда еще один фрукт — желтый, в форме звезды.
- Лиз, слушай, а это едят или это просто украшение?
- Знаешь, Рон, — говорит она немного лукаво, — здесь практически все едят, только не сразу и не в таких количествах. Это карамбола.
Когда она уходит, мы с рыжим еще некоторое время жуем, с некоторым недоверием поглядывая на предложенную нам экзотику.
- Ну, только подумай, — говорит Рон наконец, — папайя, гуава, карамбола… Охренеть!
01.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:17 | Сообщение # 17 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 14. Кодекс пиратской этики
Видимо, среди зелий, выпитых Роном после нашего экзотического обеда, опять было сонное, потому что через несколько минут после ухода Лиз я замечаю, что, хотя рыжий явно настроен поговорить со мной, он все чаще прикрывает глаза, на пару секунд, не больше, и все ниже сползает на подушке.
- Спи давай, — видя его мучения, не выдерживаю я, — еще наговоримся. Пока не заметно, чтоб у нас здесь была насыщенная программа.
И он практически мгновенно засыпает, что для него является наилучшим вариантом — не будет изводить себя совершенно ненужными сейчас мыслями о ставшей окончательно недосягаемой Гермионе, любви и предательстве или своей несчастливой судьбе. Мне кажется, он еще даже не задумывался о самом главном — о том, что же нам теперь делать. Хотя, вероятно, и мне не стоит чрезмерно ломать себе над этим голову — нас пока никто не притесняет, выбора никакого не предоставляет, даже не торопится допрашивать как бывших авроров. Я очень далек от мысли о том, что мы с Роном можем представлять для пиратов хоть какой-то интерес с точки зрения новой информации. И тому есть ряд совершенно очевидных причин: во-первых, мы были всего лишь стажерами Аврората, и нас никто не подпускал к действительно стоящей информации (ну, если бы мы сами не были столь любопытны, могли бы до сих пор старательно подшивать в папочки очередные документы), во-вторых, я столько всего успел рассказать сэру Энтони, сидя в Азкабане, что он, с его явно лучшими, чем у меня, способностями к анализу ситуации, знает едва ли не больше нас с Роном о ходе расследования. Ну и в-третьих — после нападения на Азкабан я окончательно перестал в этом сомневаться — у пиратов есть свой человек в Министерстве, вероятно, даже не один — иначе подобный налет просто был бы невозможен. Потому что для его совершения необходимо иметь довольно ясное представление о том, как устроена тюрьма изнутри, как она охраняется, где расположены камеры. Но тот, кто их информировал, в то же время не мог быть высокопоставленным служащим Аврората — в противном случае наличие потайной двери на верхней площадке, откуда их все же смогли атаковать авроры, не явилось бы для нападавших полной неожиданностью. В общем, наша с Роном ценность как источников информации практически равна нулю. Пиратским капитанам, безусловно, очень интересно послушать, как мы опрашивали старушек и рылись в газетных подшивках. И все же я решаю про себя, что если Малфой и Довилль станут спрашивать меня хоть о чем-то, я им ничего говорить не буду. Просто из принципа. Довилль у нас легилимент? Не беда — в тот момент я свято верю, что нас неплохо учили ментальной магии и оклюменции в школе Авроров, так что я найду, что ему противопоставить, если он надумает, как некогда в Хогвартсе, покопаться в моих мыслях. Что сказать, бывший аврор Поттер вновь готов совершить подвиг, теперь, правда, совершенно непонятно, во имя чего.
Я еще некоторое время сижу на кровати, даже ловлю себя на том, что беззаботно болтаю ногами (!), что совершенно несолидно для человека, только что решившего даже под пытками не выдавать коллег, с легкой душой упрятавших его в тюрьму, думаю, чем бы мне заняться, так как не вижу ни малейшей возможности найти себе хоть какое-то применение в этом замкнутом пространстве с двумя кроватями и шкафом. Можно, конечно, смотреть в окно на пляж и пальмы (меня хватает минут на пять), можно покурить (еще минуты две), можно попробовать высунуться на крыльцо, где нас стережет Тео. Но он делает страшное лицо, одними глазами показывая мне на несколько фигур, снующих в отдалении, и я, подобно моллюску, вынужден вновь ретироваться в свою раковину. Так что я обречен на полнейшее безделье, мне остается только созерцать мирно спящего Рона и умиляться, что я и делаю.
Странно, здесь, судя по всему, должно быть очень жарко, но то ли хижина наша столь надежно упрятана в сени деревьев, то ли дующий с моря ветер разгоняет зной, то ли я настолько отощал в тюрьме, что мои ощущения тепла и холода полностью изменились — я не ощущаю ни духоты, ни липкого влажного жара, будто погружающего тело в стоячую теплую воду. В общем, рай, как ни крути — тропические фрукты, море, песок, пальмы, ухаживающая за нами прекрасная Лиз. Даже наши охранники, и те вполне дружелюбны. Что-то мне не верится в райские кущи, особенно если вспомнить одного из хозяев этих мест, чей облик в полумраке пиратского корабля той ночью запомнился мне столь отчетливо. Нет, мистер Поттер, здесь царят хищники — кондоры, ягуары. А кто твой Патронус, Поттер? Олень? Ты и есть олень, убегающий, запутывающийся ветвистыми рогами (ха, и таковые тоже имеются!) в непроходимых зарослях. А те, кого природа наградила когтями и клыками, уже подбираются к тебе, чтобы безжалостно растерзать свою добычу. Не потому, что они ненавидят именно тебя, просто таков закон жизни.
А вот, кстати, и один из них — стоит на пороге, кивает в сторону выхода. Интересно, а какой Патронус у него? Я смотрю на него вопросительно — вроде пленникам острова не предлагаются прогулки по окрестностям, или я чего-то не дослышал? Сэр Энтони указывает на себя и утвердительно кивает, но не произносит ни слова, не желая тревожить Рона.
Когда мы оказываемся за порогом хижины, он, наконец, проясняет ситуацию:
- Со мной можно. Хочешь остров посмотреть?
- Конечно, хочу. Только вот… А как быть с Роном?
- Думаю, Тео сможет сохранить его до твоего возвращения в полной неприкосновенности. Правда, Тео?
- Конечно, — Тео пытается казаться серьезным, но все же улыбается отцу, и я в очередной раз поражаюсь тому, как же они похожи внешне. — Только не очень долго, хорошо?
- Ладно тебе. Капитан Малфой разрешил мне выгуливать Поттера хоть до ночи!
И мы удаляемся, оставляя позади хижину с сидящим на ступенях Тео и спящим внутри Роном, быстро пересекаем небольшую площадку, вокруг которой я замечаю еще несколько домов, устроенных примерно так же, как и наш, и ныряем в заросли.
— Не боитесь, что я сейчас с громким лаем убегу в лес, сэр Энтони?
Хотя, если я числю себя в оленях, мне не пристало носиться по кустам, поднимая зазевавшихся птиц. Нотт старший отрицательно качает головой:
- Не думаю, что тебе там понравится. Говорят, тут и змеи водятся. Хотя я до сих пор не видел ни одной. Уже думаешь, как сбежать?
- Еще нет, — честно признаюсь я.
- И даже не думай!
Сэр Энтони останавливается напротив меня на узкой тропинке и смотрит строго. Он заметно преобразился: волосы острижены совсем коротко, ни усов ни бороды, чуть прищуренные внимательные карие глаза. Если бы не все еще явственные следы усталости на его лице и пугающая худоба, я бы незамедлительно причислил его к отряду опасных плотоядных, каковым он, в сущности, и является.
- Сэр Энтони, а какой у Вас Патронус? — спрашиваю я, вспомнив свои недавние размышления.
Вместо ответа он достает палочку (я даже забыл за прошедшие полгода о том, что у магов бывают и такие атрибуты!), произносит заклинание — и вот я уже вижу как над нами делает несколько кругов довольно крупная хищная птица, только вот его Патронусу недостает яркости. У старшего Нотта тоже магическое истощение после Азкабана. А птица тем временем усаживается мне на плечо, смотрит на меня светящимися глазами и голосом сэра Энтони говорит:
- Коршун, Гарри. Вряд ли ты ожидал от меня енота или зайца.
Ну, по крайней мере, коршуны для оленей не опасны, думаю я про себя… А мы тем временем оправляемся дальше, я старательно смотрю себе под ноги, вовсе не желая случайно наступить на змею. По обеим сторонам тропинки растут неведомые мне деревья, с некоторых из них даже свисают плоды, так и просящиеся в руки. Вот, например, конусовидные зеленые фрукты (Ох, фрукты ли?), растущие на высоченном дереве высотой метров семь.
- А они съедобные? — спрашиваю я, полагая, что раз сэр Энтони уже успел обойти остров, то и о местной флоре и фауне получил хоть какое-то представление.
- Это, если я правильно запомнил, черимойя, мне Северус с утра объяснял. Если ее заморозить, получится мороженое. А так ешь хоть ложкой — просто как сладкий крем внутри. Но на твоем месте я бы пока не экспериментировал.
Некоторые растения я все же опознаю по плодам самостоятельно — вот это явно апельсины, а вон там, чуть дальше по тропинке, невысокая пальма с гроздьями совсем коротких бананов. И еще я отмечаю про себя, что у сэра Энтони уже есть волшебная палочка. Еще одна разница между нами и ими…
- Сэр Энтони, — я надеюсь, что хоть от него могу получить некое подобие ответа, — а почему мы с Роном здесь оказались? Драко говорил о каком-то заказе.
- Имя заказчика они тебе вряд ли назовут, это их тайны, просто не лезь, — мне кажется, Нотт не врет мне.
- Хорошо, но все же… Зачем?
- А если ваш заказчик находится в Англии? Предлагаешь незамедлительно отправить вас туда? Нет, милый, как бы это ни было печально для тебя, но ходу назад тебе нет. Придется смириться. К тому же, если не будешь рубить с плеча, а дашь себе возможность присмотреться и подумать, как знать, может быть, твоя жизнь на острове окажется не так уж и плоха?
Я сомневаюсь, что наша с Роном жизнь бок о бок с бывшими сторонниками Темного Лорда, а также капитанами Малфоем и Довиллем может оказаться безоблачной. Не верю я в такие сказки.
- Это капитан Малфой разрешил Вам взять меня на прогулку по острову?
- Да. Северус, правда, при этом покосился на меня так, будто проглотил живую змею и мне желает того же. Но Люциусу, кажется, жизнь здесь пошла на пользу, по-моему, он просто наслаждается. Он ничем не связан — не надо кланяться ни Лорду, ни Министерским, дрожать за свою семью, изображать из себя напыщенного индюка, боясь уронить достоинство предков. Нарцисса, окончательно разругавшись с ним, осталась во Франции — он свободен, азартен, и, полагаю, вполне счастлив. Ни в чем себе не отказывает и позволяет жизни хоть какое-то время побыть для него просто приключением. Может быть, и тебе попробовать?
- Я не среди своих, сэр Энтони.
Нотт ничего не отвечает, мы просто идем некоторое время вперед, туда, где я различаю просвет между деревьями — мы приближаемся к внутренней части острова. И все же заросли заканчиваются совершенно неожиданно, будто в определенном месте проведена невидимая черта — раз, и мы уже на свету. Я ожидал увидеть здесь, что угодно — огромное озеро или горы, убегающий вглубь мангровых зарослей поток — а вижу просто пастбище, чуть холмистое, покрытое нежно-зеленой травой. Коровы, овцы, козы, несколько лошадей… И большая пастушья собака приветствует нас радостным лаем — каким-то образом сэр Энтони уже успел свести знакомство с лохматым пастырем местного стада.
- Что, удивлен? — мой провожатый усаживается на покрытый травой небольшой холм, приглашая меня сесть рядом. — Думаешь, они только разбойничают?
- При частоте одно нападение примерно раз в полгода занять себя исключительно разбоем было бы проблематично. А пока я был в Азкабане…
- Хочешь спросить, были ли еще нападения? Любопытство, Поттер, разве тебе не говорили, что это один из главных твоих пороков?
Я почему-то вспоминаю про шкатулку и улыбаюсь.
- И не только говорили, но и очень изящно намекали. Помните, я Вам рассказывал про тот подарок на день рождения, который стал чуть ли не основной уликой против меня в суде? Знаете, вот до сих пор жалко…Красивая была вещь. Ну а что до любопытства… Понимаете, сэр Энтони, Вы сами пытаетесь уговорить меня не видеть во всех врагов. Но если я не могу задать ни единого вопроса? Я же не стану немедленно посылать сову в Министерство!
Нотт смеется:
- Разве что пошлешь ученого попугая. Отсюда почта не летает, — а потом продолжает, уже серьезнее, — Хорошо, что тебе хотелось бы знать? Нападений не было, они готовили наше освобождение и решили не дразнить гусей.
- А что это за стадо? Что за остров? Откуда корабль? Как они здесь живут?
Сэр Энтони только вздыхает, не знаю, наслышан ли он про неуемное гриффиндорское любопытство… Скажем так, безграничную любознательность, в отношении наук ну никак себя не проявляющую. Наверное, он думает сейчас, что зря потащил меня гулять, потому что если ему тоже приказано помалкивать обо всем, даже о самых обычных бытовых подробностях жизни на острове, нам лучше вернуться. И я уже собираюсь предложить ему именно это, но он совершенно неожиданно начинает отвечать на мои вопросы.
- Как ты представляешь себе жизнь острова, на котором сейчас оказалось почти сто человек народу? Пиратские рейды, грабежи, оргии до утра в таверне? Драки, время от времени кого-нибудь вздернут на рее, и давай пить-гулять дальше?
- Примерно так, — я улыбаюсь. — Как и положено: «Пей — и дьявол тебя доведет до конца…»
- Как здесь с питьем, я еще не выяснял, но таверна имеется.
- Только с грабежами у них как-то слабо. Пять рейдов за два года, добыча так себе. Так что на оргии и драки остается немало времени. Или я чего-то не знаю?
Сэр Энтони только усмехается.
- Оргии и драки? При том, что остров принадлежит Северусу? К тому же, — тут Нотт глядит на меня насмешливо, — я могу себе представить, что ты наслушался всякой ерунды про нравы, царившие в ближнем кругу Темного Лорда.
- То есть не было ни похищений магглов, ни убийств, ни пыток? Ваши собрания походили на заседания клуба лучших цветоводов Британии?
- Всякое было, — мой собеседник не пытается мне противоречить. — Но главное, была жесточайшая дисциплина — малейшее неповиновение каралось довольно жестоко, я уже не говорю о крупных провинностях — за них можно было легко лишиться жизни. Поэтому, когда остров только заселялся, здесь были установлены довольно жесткие законы.
- Кем?
- Всеми, сынок. Ведь большинство из поселенцев были мужчины или мальчишки, порой склонные к немотивированной агрессии. Поэтому чтобы выжить и не перегрызть друг другу глотку, потребовались довольно жесткие меры. С местным законодательством, полагаю, и тебя, и Уизли тоже ознакомят.
И далее сэр Энтони рассказывает мне нехитрую историю заселения острова, услышанную им вчера или сегодня утром от капитана Довилля. Сразу же после организованного им (ну а кем же еще!) побега Люциуса Малфоя из Азкабана теперь уже оба будущих капитана начали собирать бывших сторонников Волдеморта, которых до этого поддерживал деньгами и обещаниями лучшей жизни новоявленный лорд Довилль. Так что осенью 1999 года они смогли приступить к заселению острова, на котором в то время имелся только заброшенный господский дом, несколько хижин в мало пригодном для жизни состоянии, да стоящий у пристани маггловский трехмачтовый фрегат, который использовался отцом Снейпа-Довилля исключительно в развлекательных целях.
- Да, а в феврале 2000 было первое нападение, — задумчиво говорю я. — Быстро все у них получилось.
- Они старались.
Сэр Энтони явно не одобряет моего скепсиса, но все же продолжает. И из того, что он говорит дальше, я понимаю, что в местной жизни, пожалуй, больше мира, чем войны.
- Вот ты читал романы про пиратов в детстве, Гарри? — спрашивает меня сэр Энтони.
- Приходилось.
- Если помнишь, у всех пиратских флотилий было некое подобие базы, куда они приходили заделывать пробоины, лечить раненных. Где они, в общем-то, жили. Так и здесь — приходится строить, выращивать овощи, разводить скот, ловить рыбу, что-то покупать у магглов. То есть это хозяйство, как в большой деревне.
- То есть не пьют, не курят, не дерутся и по девкам не шляются.
- Пьют, курят, дерутся и шляются не только по девкам!
Нотт предлагает мне сигарету, и я не отказываюсь.
- Ты не в банде, Гарри, — подводит он итог нашему разговору. — Скорее, просто в несколько необычном магическом поселении.
Обратно мы возвращаемся немного другой дорогой, огибаем пастбище, пересекаем небольшую речку, бегущую из глубины острова к морю и в итоге выходим на пляж. Здесь никого, видимо, мы ушли довольно далеко от пиратской деревни, только метрах в ста от берега виднеется маленький белый катер. Я сажусь на песок, бездумно пропускаю между пальцев его мелкие белые кристаллики, согревающие руку. Да, пускай это просто передышка, но ведь я могу просто наслаждаться ей, ни о чем не думая? Будет день, и будет пища, разве не так? Хотя бы несколько дней относительного покоя…
- Купаться тебе пока не стоит, — говорит мне тем временем сэр Энтони, — а то утонешь еще. Ты плавать-то умеешь?
- Как топор. Может быть, чуть лучше.
- То есть идешь ко дну не сразу, а успеваешь сделать несколько гребков и позвать на помощь?
- Примерно так.
Мы еще некоторое время сидим и молча смотрим на море. Ясные чистые краски, штиль, солнце, стремительно приближающееся к кромке воды.
- Нам, наверное, пора возвращаться? Рона ужином кормить, если он уже проснулся. А почему Вы сказали, чтоб я даже и не думал сбежать?
Лицо сэра Энтони враз из умиротворенного становится вновь серьезным, почти грозным.
- Потому что за это тебя убьют, Поттер! И будут совершенно правы. А мне неохота на это смотреть. А сделать я ничего не смогу — таковы местные законы, и я считаю их вполне справедливыми.
Я поднимаю ладонь, будто пытаясь защититься от его неожиданно резких слов:
- Да я просто так, из вредности. Куда я денусь из такого рая?
И мы возвращаемся.
В хижине я обнаруживаю уже проснувшегося Рона, весьма бодро расправляющегося с содержимым корзинки с ужином, принесенной Лиз. И мне тоже кое-что перепадает. А потом мы еще долго болтаем с ним, и я рассказываю ему и про остров, и про мою несколько странную дружбу с сэром Энтони.
- И ты не думаешь о том, кто он? Что он бывший Упивающийся? — Рон смотрит на меня недоверчиво.
- Слушай, Снейп такой же, а мы, однако, шесть лет проучились у него в школе. И ничего, живы, как видишь. А в Последней Битве меня спасла Нарцисса Малфой. А Драко и Грегори Гойла я сам вытащил из горящей Выручай-комнаты. А если мы станем вспоминать, чем прославились после войны некоторые любители Света… Так что тут не всегда и разберешь. Сэр Энтони спас меня в Азкабане.
- Ладно, не кипятись, — примирительно говорит Рон, но я вижу, что он не может меня понять. Но, как ни странно, нам это вовсе не мешает…
А вот утро следующего дня несколько нарушает мой благостный настрой и возвращает с небес, где все любят друг друга, на землю, где большинство все же не может забыть о том, кто мы с Роном. Мы бывшие авроры и победители Темного Лорда, так что колдомедик — милая женщина лет сорока пяти или чуть старше, кстати, та самая Мэг Эшли, что перед бегством из Англии оставила соседке-маггле свои цветочки — боится входить к нам без сопровождения кого-нибудь из пиратов. Так что в дверях, направив на нас палочку, со скучающим видом стоит Драко Малфой, всем своим видом демонстрируя, что хорошо осознает, какой ерундой он здесь занимается. Но не может отказать даме, которая, похоже, нас побаивается.
- Мы еще никого не покусали, миссис Эшли, — не выдерживаю я, а Драко отворачивается, чтобы никто не видел, что он с трудом сдерживает смех.
- Попрошу без дурацких комментариев, мистер Поттер! — она поджимает губы.
Я замолкаю, позволяя ей вычерчивать палочкой зигзаги над моей головой, а потом на уровне груди. Я практически в порядке, так как некоторую степень физического и магического истощения в моем случае можно вполне считать нормой. С Роном хуже, даже неприступная миссис Эшли хмурится, качает головой и с поразительной скоростью начинает записывать на пергаменте названия зелий, которыми следует обогатить рацион моего рыжего друга. И удаляется, даже не пожелав нам скорейшего выздоровления.
- Видал? — говорит мне рыжий, когда она уходит. — А ты говоришь, мир да любовь!
- Да ничего я не говорю. Просто и среди них есть нормальные люди.
- Гарри, — Рон приподнимается на локте (он до сих пор практически не встает), — тебя не смущает, что на нас здесь все в лучшем случае будут смотреть, как в зоопарке. Так, как смотрела сейчас мышь эта белая! Как на ядовитых пауков в банке!
- Ну, давай считать, что нас с тобой за плохое поведение перевели на Слизерин! Нам по-любому стоит отдохнуть, Рон. Похоже, нас с этой целью здесь и заперли. Разумеется, это не может продолжаться вечно.
- Гарри! — Рон продолжает говорить со мной так, будто я слегка повредился рассудком, — Гарри, ау! Они — Упивающиеся, ближний круг, дальний круг — не важно. Ты — убийца Волдеморта. К тому же мы с тобой еще и авроры, и большинству здесь плевать, что бывшие.
- Рон, мы не можем отправиться отсюда вплавь. А других вариантов я пока не вижу.
Конечно, я далеко не так слеп, как кажется Рону. Во время наших прогулок с сэром Энтони, хотя он и старается уходить со мной вглубь острова подальше от чужих глаз, я ловлю на себе взгляды людей, суетящихся возле хижин — любопытные, испуганные, неприязненные. Им тоже интересно, а что же Поттер и Уизли станут делать теперь? Как будут выкручиваться в абсолютно чуждом им мире? Те, с кем мы вместе учились, с ними проще — они готовы воспринимать нас просто как людей, плохих ли, хороших ли, да, мы гриффиндорцы, бывшие соперники, но ничего больше. Потому что, как ни крути, но мы выросли вместе. А вот взрослые… с ними сложнее. Для них я — ожившее пугало. Поттер — убийца Волдеморта, враг и мишень номер один. А я теперь я так и мельтешу у них перед глазами живой мишенью. Мне кажется, многих из них пугали мною так же, как меня некогда пугали их хозяином. Когда я говорю об этом сэру Энтони, он лишь пожимает плечами.
- Думаю, многие тебя боятся, — когда он говорит это, мне кажется, я ослышался.
- Меня? Я убил Волдеморта Экспеллиармусом!
- Вот они и думают, какой же в твоем исполнении выйдет Авада.
Он невесело улыбается.
- Не обращай внимания. Привыкнут. И ты тоже привыкнешь.
- А Вы тоже боялись меня в тюрьме?
- Еще как! — сэр Энтони смеется. — Но мне пришлось побороть свой страх. У тебя были сигареты!
Если бы все было так легко, сэр Энтони! Если бы тех сигарет хватило на всех! Если бы я мог объяснить Рону, что не надо прятать голову в песок, услышав обидное слово или поймав на себе неприязненный взгляд! Но… что было, то было…
- В любом случае, — продолжает сэр Энтони, — пока вы с Уизли граждане острова, вас никто не имеет права и пальцем тронуть.
- Что значит «Граждане острова»?
И на следующий день Тео приносит нам с Роном образчик местного законодательства для ознакомления и даже усаживается в кресло у стола, чтобы дать нам необходимые разъяснения. Пухлая стопка пергаментов приводит нас в некоторое замешательство.
- Что, не всех на Гриффиндоре учили читать? — беззлобно замечает Тео.
- Мы бы удовлетворились кратким обзором, Тео, — миролюбиво говорю я. — Судя по стилю и объему, это плод нескольких бессонных ночей твоего бывшего декана.
- Капитана Довилля, Поттер, — привычно поправляет меня Нотт-младший.
Но Тео не отказывается изложить нам многомудрый свод законов в кратком виде. И так мы узнаем, что любой, ступивший на землю Вольного острова (хотя назвать его Вольным, глядя на этот свод предписаний и запретов, не поворачивается язык), считается его гражданином, если не совершит преступления, которое может быть квалифицировано как измена. По отношению к гражданам запрещено любое насилие. Помимо этого жители острова обязаны трудиться во имя его процветания и прокормления, причем это относится и к членам команды. Любые конфликты, которые нуждаются в разрешении, выносятся на общее собрание или суд капитанов. Если подобный путь не удовлетворяет повздоривших, они вольны вызвать друг друга на поединок.
- Что это значит, Тео?
- Ну, если ты стоишь на своем и считаешь, что нанесенная тебе обида несмываема, ты можешь вызвать обидчика на дуэль.
- На палочках?
- Не обязательно. Здесь в ходу мечи и еще кое-что.
- Что?
- Некоторые на бичах дерутся, например. По-моему, дикое варварство, — у Тео даже щека дергается, он сторонник более изящного выяснения отношений. — Увидите потом тут несколько любителей помахать плетками — все в шрамах. Они магически не сводятся.
- Хорошо, а что у нас там с государственной изменой? Ты же знаешь, мы известные изменники! — я пытаюсь шутить.
Тео неожиданно реагирует так же резко, как и его отец пару дней назад, когда говорил мне, чтоб я даже не думал о побеге.
- Не шути с этим, Поттер! Если, конечно, не хочешь пойти и самоубиться. Казнят и глазом не моргнут.
- Были прецеденты?
Тео молча кивает.
- Что, даже своих? — по его глазам я понимаю, что оказался прав.
- Измена — это, во-первых, неповиновение приказу в рейде…
- То есть если послать кого-нибудь из капитанов не в рейде…
- Тоже мало не покажется. Я не пробовал.
- Так, ну в рейде мы с Роном вряд ли окажемся, так что изменить Вольному острову таким вот способом у нас вряд ли получится. Что у нас дальше по программе?
- Убийство кого-либо из граждан острова, нанесение ущерба кораблю, побег.
- Это нам как раз подходит.
- Поттер, тебе жизнь не дорога? Пойди и утопись, мучиться меньше будешь.
А потом Тео еще что-то объясняет нам про бесконечные можно и нельзя, а я сижу и думаю, что мы нежданно-негаданно оказались жителями какой-то военной республики, где каждый житель готов подчиняться довольно строгим ограничениям. Только вот во имя чего? Значит, у всего этого карнавала есть некая конечная цель, они не же могут хотеть так жить вечно — перебравшись из дворцов в хижины, разводя скот, изводя себя полдня бесконечными тренировками… Зачем? Но, боюсь, на этот вопрос мне никто отвечать не станет. Это только для посвященных, для тех, кто причастен к их внутреннему братству… А Тео тем временем поднимается, еще раз назидательно рекомендует нам прочесть все как следует, потому что от этого зависят, в конечном итоге, наша безопасность и жизнь.
- Да, брат, — говорит Рон задумчиво, — если бы не три года в школе авроров, я бы здесь повесился… Тоже мне, бутылка рому…
А когда минует еще несколько дней, и здоровье Рона перестает внушать опасения, на пороге нашей хижины рано утром вновь появляется Тео, на этот раз очень подтянутый и официальный.
— Следуйте за мной, — говорит он, — капитаны Малфой и Довилль хотят поговорить с вами.
03.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:19 | Сообщение # 18 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 15. Два капитана
На этот раз все выглядит достоверно, именно так, как я и представлял себе наше истинное положение здесь с самого начала — мы с Роном шагаем впереди, Тео сзади, его палочка нацелена нам в спины. Это не прогулка — он ведет нас под конвоем через весь поселок, не произнося ни слова. Взгляды местных обитателей, которые я ловлю на себе, уже не кажутся такими враждебными — к нам понемногу привыкают. Однако на лицах у некоторых я читаю и определенное злорадство — наконец Поттер и Уизли заняли положенное им в кругу бывших Упивающихся место — их конвоируют на допрос. Рыжий смотрит на меня слегка иронично: что, мол, я же тебе говорил. Может быть, все и не так плохо, и ты, Поттер, охотно пользуешься привилегией прогуляться с сэром Энтони по острову, покурить с кем-либо из старых слизеринских недругов на крылечке. Да, и ты, милый Рон, можешь уплетать за обе щеки плоды райского сада, пытаться шутить с Лиз, чтобы хоть как-то реанимировать свою уязвленную мужскую гордость. А вот теперь все встает на свои места. И как знать, может быть, этот оазис с пальмами и морем окажется просто обманкой, тоже Азкабаном, только вместо обжигающего холода здесь будет царить тепло, бешеное биение волн о неприступные каменные стены сменится мягким ленивым плеском лазурной воды, набегающей на песок, который в лучах заходящего солнца иногда кажется розоватым…Но, в сущности, это не так много меняет, потому что тюрьма всегда остается тюрьмой. Мы ведь все эти дни думали об этом, пытались предположить, что от нас может быть нужно местным властителям, правда, говорили при этом шепотом, чтоб нас не слышали охранники. И я в очередной раз кляну себя за болтливость — я слишком много успел рассказать сэру Энтони за эти бесконечные полгода в Азкабане, меня оправдывает только то, что я и не чаял выбраться на волю. Поэтому считал, что все, что говорится там, не может иметь ни малейшего значения.
И, пока я горестно размышляю о своей неуместной откровенности, мы как-то незаметно выходим за пределы круга крытых тростником хижин, которые я про себя именую деревней, и вступаем на довольно широкую тропинку, по обе стороны которой, по всей видимости, растут апельсиновые деревья, но в точности я этого сказать не могу — на них ни единого плода. Видимо, тропинкой пользуются часто… Но вот еще пара десятков метров, и я начинаю различать сквозь ажурную вязь ветвей довольно большое двухэтажное строение — длинная белая стена со множеством небольших окошек.
- Это таверна, — все же шепчет Тео, решивший отбросить свою официальную враждебность под надежным прикрытием растительности. — Потом будет что-то вроде центральной площади, а нам в самый конец острова, мимо пристани. Сейчас на нас все будут пялиться, так что сделайте вид, что вы измученные пленники, а я ваш конвоир, а то все это смотрится как первый курс Хаффлпаффа на прогулке.
- Это в любом случае выглядит именно так, — привычно комментирую я, но даже Рон смотрит на меня с укоризной.
Но я знаю, что и я, и Рон, и Тео сейчас играем в некую игру. Просто дальнейший ее ход будет зависеть от того, по каким правилам в эту игру играют Довилль и Малфой.
Мы минуем таверну — сейчас я даже не пытаюсь ее разглядывать, может быть, предчувствую, что за предстоящий год еще успею изучить это место до мельчайших деталей. Так как сейчас еще раннее утро, здесь не оживленно, только из-за открытой настежь двери раздаются голоса — один мужской, басовитый, а другой девичий, кажущийся сейчас раздраженным и немного капризным. Может быть, его обладательница просто не выспалась. Внутри звук отодвигаемой мебели, какой-то грохот…
- Ты можешь хоть что-то делать нормально, Лонгботтом?
Так, вот где наш Невилл. Да, ведь Гойл же говорил мне, что Нев драит полы в таверне. Похоже, все так же неуклюж, как в школе… Вот интересно, какая нелегкая занесла его сюда?
А впереди вновь полоса деревьев, правда, настолько редкая, что можно без труда различить широкое открытое место, на которое мы вот-вот выйдем. Какие-то низкие строения по бокам, в центре широкая площадка, утоптанный песок, несколько мишеней для стрельбы… Видимо, здесь и проходят тренировки пиратской команды. Я чуть поворачиваю голову влево, там, скрытое сейчас от моего взгляда чередой кокосовых пальм, угадывается море. А затем, то ли берег здесь делает резкий изгиб, то ли тропинка незаметно приближается к берегу, я совершенно внезапно вижу Корабль! Издали, с убранными парусами, он чем-то напоминает скелет древнего чудовища, но когда мы оказываемся ближе, и я уже могу различить его черный с золотом корпус, возвышающийся над причалом, я понимаю, что он невероятно красив. И мне безумно хочется подойти поближе и провести ладонью по неровностям досок, из которых он построен, вновь оказаться на борту и почувствовать ветер, бьющий мне в лицо, прислониться к высоким мачтам и бездумно смотреть вдаль, оставляя позади… облака или бескрайние водные пространства — все равно. Мне кажется, даже на расстоянии я чувствую его магию — мощную и ровную, как дыхание спящего зверя. И невольно пытаюсь дышать в том же ритме, в ритме его силы…
Наверное, есть вещи в мире, которые ты не можешь забыть, с которыми ощущаешь невероятное родство, причем совершенно не понимая, на чем оно основано. Так было у меня с той загадочной шкатулкой… А вот теперь и с Кораблем, чья тень легла на мою жизнь полтора года назад. Мне кажется, что стоять на его палубе для меня было бы столь же естественно, как дышать, и в то же время я абсолютно точно знаю, что сейчас это недостижимо. Эта головокружительная уверенность, что мы с ним — одно целое, и ясное и трезвое осознание того, что я никогда не смогу подняться на его борт не как пленник. Может быть, я сошел с ума, но в тот момент мне грезится, будто черный большой фрегат слышит мои мысли, и что они печалят его… Я не могу оторвать от него глаз, пока Тео весьма ощутимо не подталкивает меня в спину.
- Иди вперед, еще успеешь посмотреть!
И я невольно отвожу взгляд. Дорожка, по которой мы шли, в этом месте делает резкий поворот и бежит теперь как бы вглубь острова, чуть заметно поднимаясь в гору — и вот уже перед нами распахнутая калитка, а за ней среди уже ставших привычными пальм, апельсиновых деревьев, кустарников, ветки которых гнутся под тяжестью плодов, возвышается дом, построенный в колониальном стиле — белый, с небольшими квадратными башенками и конусообразными крышами. Похоже, мы, наконец, достигли конечной цели нашего путешествия, потому что в таком строении могут обитать только хозяева этих мест. Господский дом, как говорила Лиз.
О, а нас, кажется, уже ждут — на открытой веранде, до которой остается всего несколько шагов, я уже вполне явственно различаю две фигуры. Господа завтракают. Они сидят за небольшим столом в широких плетеных креслах, оба практически в одинаковых позах — нога на ногу, сигары в изящных пальцах. Непривычны только маггловские джинсы на Малфое и на Довилле, а вот наличие белых рубашек с кружевными манжетами я, скорее, назвал бы предсказуемым — наверное, и у одного, и у другого в детстве были книжки про пиратов с картинками. В то же время, если бы оба пиратских капитана предстали перед нами сейчас в майках, шортах и шлепанцах, а на спинках кресел обнаружились бы полосатые пляжные полотенца, я бы решил, что вместо Азкабана меня направили в Мунго. А мы с Роном, нелепо переминающиеся с ноги на ногу, наверное, похожи сейчас на нерадивых матросов или рыбаков-оборванцев, пришедших предложить свой нехитрый улов к барскому столу. Но нам нечего им предложить…
- Проходите, господа, не стесняйтесь.
Малфой, весьма радушно улыбаясь, указывает нам на два свободных кресла. Хорошо хоть, не предлагает сигару. А нет, уже предлагает, мы отрицательно трясем лохматыми головами, потому что, во-первых, плохо представляем себе, как это курят, а, во-вторых, брать что-либо из рук врага считаем ниже своего достоинства. Прекрасно понимающий наши чувства лорд Довилль не стесняется озвучить это вслух.
- Брось, Люциус, от нас герои не примут и глотка воды в пустыне.
Его глаза не смеются, хотя он и шутит. Он несколько секунд смотрит на Рона, так что рыжий почему-то опускает взгляд, а потом капитан Довилль начинает гипнотизировать меня — глядя будто бы сквозь, но в то же время изучая мое лицо, одежду, висящую сейчас на мне, как на вешалке в дешевом магазине, руки, которые я, стараясь демонстрировать спокойствие, кладу на широкие подлокотники кресла. Мне кажется, сейчас он произнесет что-то вроде: «Все так же нелепы, Поттер?», но он ничего не говорит, только подносит сигару к губам (как на тех колодографиях!) и чуть поворачивает голову в сторону. Чтоб не выдыхать дым нам в лицо — он вежлив, как это и пристало лорду.
- Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?
Вряд ли его это сильно интересует. Мы киваем. И даже благодарим. Мы, думаю, просто обязаны это сделать — как бы там ни было, но они вытащили нас из тюрьмы, дали нам кров и привели в чувство. Если уж быть до конца честными, они спасли нам жизнь. Другой вопрос, зачем они это сделали?
Теперь, когда тяжелый взгляд Довилля больше не направлен прямо на меня, я украдкой разглядываю обоих капитанов. Малфой смотрит на нас с неподдельным живым любопытством — ему, наверное, интересно, что же будет дальше. Да, он вполне разделяет нашу нелюбовь к столь негостеприимному месту, каким является Азкабан, тем более что ему пришлось побывать там дважды. И оба раза впечатление не было благоприятным. Мне кажется, еще немного, и он начнет нам подмигивать. Вольная жизнь вдали от условностей, диктуемых происхождением и службой, явно пошла ему на пользу — он не кажется расслабленным, он действительно получает удовольствие от всего, что происходит вокруг. Ему забавно грабить имения, попадать на страницы французской прессы, пить шампанское за завтраком и смотреть на кислые лица Поттера и Уизли, приготовившихся в очередной раз умирать, но не сдаваться. Поэтому, когда он делает нам совершенно невероятное предложение, я даже не удивляюсь:
- Господа, я понимаю, что то, что я скажу сейчас, может прозвучать для вас совершенно неожиданно, но… Как вы видите свою дальнейшую жизнь на острове? Вы не думаете, что для вас наилучшим вариантом стало бы присоединиться к нам?
В первые секунды нам с Роном кажется, что мы ослышались, но Малфой продолжает, как ни в чем не бывало:
- Я понимаю, что вы вряд ли могли ожидать подобного, учитывая предысторию наших с вами отношений. Но, как говорится, кто старое помянет… Я, со своей стороны, не вижу никаких серьезных препятствий. Вы молоды, думаю, неплохо подготовлены, учитывая ваше трехлетнее пребывание в школе авроров. Причин питать особую любовь к тем, с кем мы воюем, у вас тоже нет. Ну а то, что некогда мы были врагами… Темный Лорд повержен, жизнь продолжается. Почему бы ей не пойти дальше по совершенно иному сценарию? Подумайте, мистер Поттер, мистер Уизли. Ваше пребывание на острове в том случае, если вы станете членами команды, будет намного более приятным…
Я не могу сейчас открыто посмотреть на Рона, было бы глупо сидеть перед двумя пиратами и переглядываться, корчить друг другу страшные рожи, означающие «да ты что!», «да никогда в жизни!». Просто я знаю, что как бы ни отравил наш отказ от предложения Малфоя и жизнь на острове, и, вполне вероятно, всю дальнейшую жизнь Поттера и Уизли, мы должны ответить «Нет». Потому что по-другому мы просто не можем. Потому что даже если и признать их нашими спасителями, это не отменяет того… Чего это не отменяет? Они убивали авроров, нет, к сожалению, не таких как Сайрус Блэкмор, а совсем обычных, ничего не ведавших, просто спавших на диванах в имениях, на которые они нападали. То есть таких, какими были в свое время и мы с Роном. Они делали это ради того, чтобы забрать пару ценных картин и артефактов, ожерелье… Ожерелье, которое улыбчивый капитан Малфой сорвал с Мэри Фейри, оставив на ее шее красный след, будто от ожога. Предварительно убив осудившего его главу Визенгамота на глазах жены и дочери. Азартно и весело. Боюсь, нам с Роном не суждено разделить этого веселья. Забыть, как мы оказались пленниками Малфой-мэнора? Как лорд Довилль подсунул мне поддельные воспоминания, отправив на смерть, а потом сказал мне те самые слова, стоя в коридоре возле зала заседаний Визенгамота? Нет, даже потеряв свою сторону, мы с Роном не из тех, кто принимает чужую. Мы все же переглядываемся, и я столь предсказуемо читаю в его глазах то самое «ни за что», так что отвечаю со спокойной душой:
- Спасибо за предложение, капитан Малфой, но боюсь, мы вынуждены отклонить его.
И вот теперь я вижу, как легкая улыбка пробегает по губам второго капитана. Лорд Довилль слышит именно то, что он и ожидал. Я даже не удивлюсь, если перед нашим появлением они заключили пари — согласимся мы или нет. И Люциус проиграл. Так что ему даже немного обидно.
- Вы хорошо подумали, мистер Поттер? Вы готовы жить на острове без магии, как обычный маггл, выполнять работу, которой другие гнушаются? Не имея возможности что-либо изменить.
Я развожу руками.
- Я прожил среди магглов довольно долго. Последние полгода мы с Роном вообще вынуждены были забыть о том, что такое магия. Думаю, непосильным трудом Вы нас тоже не напугаете.
- Оставь, Люциус, — Довилль говорит небрежно, глядя нас с Роном даже с некоторым удовлетворением. — Господа Поттер и Уизли готовят себя к жалкой жизни. Думаю, им надо дать такую возможность. Уверяю тебя, при этом они будут чувствовать ни с чем несравнимое превосходство по отношению к нам, убийцам и грабителям. Боюсь, если бы Фадж подписал указ об их помиловании, они бы незамедлительно вернулись в Англию и вновь поступили бы на работу в Аврорат.
- Вряд ли, капитан Довилль, — говорю я очень тихо, заставляя себе смотреть в глаза змеи. — Но то, что делаете Вы, для нас тоже неприемлемо. Вы сами все только что сказали. Какими бы жалкими не представлялись Вам наши с Роном жизненные воззрения, мы никого не грабим и не убиваем. И не представляем себе, что сможем делать это в дальнейшем.
Я потом не раз вспоминал об этом разговоре, нет, не на пиратском острове, когда я был абсолютно уверен в нашей с Роном правоте. Не сомневался я ни в чем и тогда, когда вечером того же дня смотрел в глаза сэру Энтони и не мог не понимать, как его расстроило мое решение. Я задумался об этом позже, глядя в прозрачные воды совсем иного моря. Может быть, когда тебя окрыляет осознание собственной правды, все же не стоит говорить людям, спасшим тебя от верной смерти, что считаешь их убийцами и грабителями? По сути дела, признаваясь в том, что в какую бы грязь они ни повергли тебя, ты все равно станешь их презирать. Как знать, но для того, чтобы узнать это, надо было стать старше на целую жизнь…
А в тот момент мы с Роном, кажется, были вполне довольны и горды собой, а оба пиратских капитана тем временем сочли возможным перейти к следующей части нашей беседы, которая, скорее всего, уже заранее была расписана ими и теперь просто показательно разыграна для нас. И если лучезарному Малфою отводилась в ней положительная роль, то отрицательная, весьма предсказуемо, была целиком за Довиллем. Так что он, не спеша, отложил недокуренную сигару в стоящую рядом пепельницу и приступил к следующему акту трагикомедии, а именно к допросу, обещанному и ожидаемому.
- Ну что ж, господа Поттер и Уизли, раз конструктивное сотрудничество с нами по моральным соображениям не представляется вам возможным, позвольте и нам, нарушая законы гостеприимства, задать вам несколько вопросов. Так сказать, без церемоний, как грабителям и убийцам. Ваша деятельность на ответственном посту стажеров Аврората в общих чертах нам известна. К сожалению, сколь бы незначительна ни была ваша роль, то, что вы делали, непосредственно затрагивало и наши интересы. Так что давайте проясним некоторые подробности.
И он начинает задавать свои вопросы, на которые мы с Роном вовсе не горим желанием отвечать. Потому что мы так решили. Потому что нам нечего с ними обсуждать. Думаю, если бы наша работа действительно состояла лишь в перекладывании документов из папки в папку, мы бы все равно молчали. Привычная картина, правда? Пленные герои перед лицом врага.
- С какой целью Вы разыскивали родственников бывших сторонников Темного Лорда? В задачи Аврората входило оказание давления на их семьи за границей? Была ли установлена слежка за семьями, проживающими в других странах?
- Кингсли хотел заставить бежавших вернуться?
- Чье местонахождение вам удалось установить, опрашивая родственников или соседей бежавших?
Мерлин, он задает именно те вопросы, на которые мы можем ответить. И, черт побери, как же я ошибся, рассуждая о том, что мы с Роном не представляем интереса как источник информации! То, что мы делали, газеты, которыми шуршали в архивах, разговоры с соседями у всех на виду — все это важно для пиратов, ведь у многих жены и дети до сих пор на континенте. Если у них нет своего человека в Аврорате, они не могут знать, насколько далеко авроры продвинулись в своих поисках…
- Северус, — Малфою становится скучно наблюдать за тем, как мы мужественно молчим в ответ на поставленные вопросы, — боюсь, молодые люди не очень расположены к беседе.
- Я в этом и не сомневался. Просто интересно, насколько далеко мы все готовы зайти.
Черт, опять игра! Мы не ответим ни на один из твоих вопросов. Что тогда? Станешь пытать нас? Даешь нам шанс рассказать все по доброй воле, чтобы потом, без лишних церемоний, просто произнести «Легилименс» и посмотреть, как мы забьемся, будто пойманные птички, под твоим заклятием? И он спрашивает именно так, что даже нам с Роном становится совершенно ясно, что мы все же представляли для них угрозу с нашим нелепым расследованием.
- Вы собирали компрометирующие сведения о волшебниках покинувших Магическую Британию? С какой целью? Министерство собиралось дискредитировать наиболее влиятельные семьи, оказавшиеся среди сторонников Темного Лорда?
Тут я не выдерживаю и не могу скрыть улыбку. Мне на ум приходят колдографии из французских газет, на которых подвыпившие Малфой с Довиллем очень живописно смотрелись на фоне вывески одного из парижских гей-клубов. А Нарцисса методично лупила мужа на глазах у изумленной публики.
- Вас что-то забавляет, Поттер? Не подскажете, что конкретно?
- Сказать по правде, некоторые представители влиятельных семей сами так себя дискредитировали, что даже у Министерства не вышло бы лучше.
- Смотри-ка, Люциус, — Довилль хищно улыбается, — они читали о нас в газетах. Какие просвещенные юноши! И что же особо Вас поразило, Поттер?
Однако я опять замолкаю и даже перестаю хихикать. Я не расположен сегодня поддерживать разговор. Но это вовсе не удерживает Довилля от того, чтобы задавать свои вопросы.
- Придавались ли эти сведения огласке?
- Был ли кто-либо из команды опознан аврорами?
- Кто в Аврорате имеет отношение к расследованию?
- Оповещают ли владельцев имений об опасности? Ставится ли цель захвата корабля или членов команды?
- Что представляет собой Сайрус Блэкмор?
- Изрядная скотина, — это единственный вопрос, ответ на который готов дать Рон.
- Итак, господа, — капитан Довилль, кажется, весьма доволен тем, как протекает наша беседа, — по крайней мере, теперь вы имеете представление о том, что нас интересует. Осталось прийти к соглашению о том, как нам все же получить от вас вразумительные ответы.
- Может быть, Круцио? — предлагаю я. — Или боитесь, что наши громкие крики, оглашающие окрестности, повредят вашему имиджу?
- Разве что Вашему, мистер Поттер! — легко улыбается Малфой. — Но этот вариант представляется мне совершенно неэстетичным. К тому же, согласитесь, истязать вас после полугода, проведенного в Азкабане, крайне негуманно.
- Думаю, господа авроры думают, что их достаточно научили ментальной магии, Люциус. Так что мы могли бы проверить, так ли это.
Ну да, разумеется, что же еще могло прийти тебе в голову. Тихо и бескровно. И практически без шансов, если не умеешь защищаться. Вот так, на спор — выйдет или нет. А потом можно уже и Круцио. А потом еще что-нибудь. И Рон, еще недостаточно окрепший после тюрьмы, вряд ли сможет сопротивляться. Так что перчатку подниму я.
- Давайте попробуем, — говорю я, и даже по старинке хочу назвать его «профессор».
- Мистер Поттер, так как палочки у Вас нет, я, пожалуй, уравняю наши шансы.
И он показательно откладывает свою на дальний край стола, смотрит на меня, я вижу, что его губы практически неподвижны, когда он произносит заклятие, и мне кажется, я просто растворяюсь в его безжалостных темных глазах. Но это ощущение полета в пропасть мгновенно отрезвляет меня — нас же действительно учили отражать ментальные атаки, и я делаю первое, что приходит мне на ум — подбрасываю ему поток бессвязных образов, которые могу порождать бесконечно. С этим у меня почему-то не было проблем еще в школе авроров. И через пару минут вновь вижу глаза Снейпа-Довилля ясно и отчетливо, глядящие на меня с некоторым интересом. Он смеется.
- Поттер, Вы решили порадовать меня наркотическими бреднями? Знаете, слоны на розовых облаках и курящий енот… Это как-то слишком экстремально даже для меня. Попробуем еще раз?
О, так он говорил еще в школе, занимаясь со мной оклюменцией, выматывая, пробивая в итоге мою слабую защиту. Чтобы потом просто посмеяться надо мной. Но сейчас я сам принял вызов, так что сдаваться не собираюсь, хотя, конечно, я не очень верю в то, что он не сможет сломать все мои барьеры, если попробует по-настоящему. Сейчас, кажется, он даже не пытался всерьез. Но я не могу позволить ему добраться до Рона, рыжий просто не представляет себе, с чем он столкнется. И для него сейчас такая встряска будет слишком. Пусть наши жалкие секреты выдам я, хотя и я еще поборюсь. Что ты придумаешь во второй раз, капитан?
И я, еще даже не успев прийти в себя после его первой атаки, вдруг слышу в ушах его голос, уверен, что слышу только я, потому что, я же вижу, он не произнес сейчас ни слова. «Вы знаете меня столько лет, Поттер. Неужели я похож на человека, готового семнадцать лет исходить соплями по вашей покойной матушке?» И я, как и тогда, три года назад, на секунду теряю голову от этих жестоких слов, что бьют наотмашь. И этих секунд ему оказывается достаточно — я перестаю видеть его лицо перед собой, а вместо этого оказываюсь теперь уже вместе с ним в потоке собственных воспоминаний. Вот я на процессе в Визенгамоте, не могу сказать ни слова, только слушаю, как лжет моя бывшая жена, протягивая судьям черную шкатулку, вижу во всех подробностях, как чужие руки скользят по неровностям дерева, обводят фигурки обезьянок. Вот смотрю на ступени лестницы, по которой меня ведут в мою камеру в Азкабане. Сэр Энтони говорит мне: «Дай мне руку, Поттер!», и я вновь, как и тогда, захожусь в немом крике от боли. «Не стоит, Гарри», — произносит Джинни, делая шаг назад. Мне восемнадцать, она впервые решилась остаться со мной на Гриммо. На всю ночь, сказав матери, что будет у Луны Лавгуд. Мои влажные от волнения пальцы запутываются в застежках ее кофточки, она смеется, моя ладонь на ее груди, я не знаю, позволено ли мне больше… Стоп, почему именно эти воспоминания? Зачем? Я пытаюсь ухватиться за какую-то нить, что вьется совсем рядом, но в то же время ускользает от меня. Сэр Энтони, квадрат, он учил меня… Квадрат. И я, не в силах вытолкнуть Довилля из своих воспоминаний, представляю мысленный контур, куда и помещаю все яркие картинки, которые он столь безжалостно поднимает из самых потаенных глубин моей памяти, представляю их, как смену образов на экране, заставляю стать черно-белыми и постепенно померкнуть. И теперь вновь вижу его лицо напротив — глаза чуть прищурены, напряженный взгляд:
- Браво, Поттер! Хоть Вы и показали мне немало, не могу не признать, что хоть кто-то смог научить Вас приемлемому способу защиты.
- Как ни жаль признавать это, капитан Довилль, но, видимо, есть люди, способные справиться с этим лучше Вас, — говорю я, не желая больше казаться вежливым. — Я даже не представлял себе, какого рода воспоминания смогут заинтересовать Вас.
Я понимаю, что он не спустит мне это с рук. Но я не могу отказать себе в столь незначительном удовольствии. Да, мне тоже нравится оскорблять человека, позволившего себе только что разворошить мои самые личные и интимные воспоминания. Зачем? Чтобы просто в очередной раз унизить? Чтобы вся моя жизнь показалась мне грязной и ничтожной? Чтобы отомстить мне за то, что я практически открыто назвал его грабителем и убийцей?
- Ты пробовал учить Поттера оклюменции, Северус? — Малфой несколько удивлен.
- Да, и весьма мало в этом преуспел, — спокойно отвечает Довилль. — У меня, в отличие от тебя, Люциус, был не один, а два работодателя. И им обоим было весьма непросто отказать.
А потом он вновь поворачивается ко мне, и я понимаю, что на этот раз я погиб, потому что на меня обрушивается заклинание такой силы, что я даже не могу думать о защите — он просто перебирает мои воспоминания, как листы пергамента, на этот раз выбирая только нужное — все наше расследование, все, что мы выяснили, выспросили, занесли в свои тайные списки… А потом опять Джинни, наши разговоры с сэром Энтони, отчаяние, которое захлестнуло меня, когда я еще был в тюрьме Аврората. Я сижу на полу моей камеры в Азкабане, оплакивая предательство Гермионы. «Ты мне больше не сын!» — кричит мистер Уизли, а нас с Роном уже выводят из зала суда. И я больше не могу вырваться. В ушах нарастает гул, но сквозь него я вдруг слышу, как кто-то говорит, даже не говорит, а почти кричит:
- Северус, что ты делаешь, ты же убьешь его. Остановись.
И, все еще не понимая, что происходит, я беру из рук Малфоя бокал красного вина и делаю несколько глотков. Рон, совершенно бледный, смотрит на меня как на восставшего из гроба мертвеца. И теперь я вижу Довилля — он больше не сидит в кресле напротив меня, он отошел к двери на веранду, где стоит, раскуривая сигару и почему-то отводит взгляд. А я все не могу оторвать глаз от чуть покачивающейся в такт его движениям серьги со змеей в его левом ухе. Словно маятник — вперед и назад.
И в этот миг, когда, как мне кажется, весь мир замер и существует только это мерное покачивание зеленого камня, сдавленного змеиными зубами, я объявляю ему войну. Войну, которая и приведет меня в итоге на берега Дубровницкой бухты — без войска, доспехов и оружия. На самом деле, жалкий человек, выброшенный кораблекрушением на горячие острые камни, будет уже вовсе не мной. Ему при рождении будут сданы другие карты, правда, снова крапленые. А лорд Довилль… Я не знаю, чем закончилась эта война для него. И, думаю, не узнаю этого уже никогда.
А там, в моем прошлом, он тем временем говорит, как ни в чем не бывало:
- Я полагаю, Люциус, их вполне можно отправить в таверну к Вудстворду. Ему вечно не хватает людей. Ну, а если они ему решительно не сгодятся… Может быть, вам по душе скотоводство? Можете разводить овощи. И никакой магии. Просто забудьте.
Они зовут младшего Нотта, все время нашего разговора ждавшего в саду на почтительном расстоянии. И Тео ведет нас к Вудстворду.
05.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:20 | Сообщение # 19 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 16. Пятнадцать человек на сундук мертвеца
- Юэн! Юэн, ты наверху?
Сейчас три часа дня, нас только что покинули чинные немецкие туристы в количестве аж двадцати человек (в дневное время группы — это наше все!), мы с Хеленой как раз заканчиваем убирать со стола, она только что отбыла вниз с внушительной горой тарелок, повторяя «Боже, только бы мне все это не уронить!», я готовлюсь отправиться за ней с подносом, на котором на одном честном слове балансируют все двадцать стаканов и пивных кружек. Я тоже уговариваю их не падать.
- Юэн, ты идешь? Матея куда-то подевалась!
О, если Матея куда-то подевалась, шепнув брату, что исчезает всего-то на пару секунд, значит, мне пора спускаться вниз. Ну, помните, Чип и Дейл спешат на помощь? Дело в том, что сестра Драгана у нас девушка очень занятая, к ней по нескольку раз на дню заходит ее «бывший одноклассник», с которым она все никак не обсудит школьные годы. Причем, судя по все возрастающему времени ее отсутствия, общих воспоминаний день ото дня становится больше. Мы все знаем, что она здесь, буквально в двух шагах, но Драган достаточно тактичен, чтобы не бегать за Матеей по улице и не кричать ей на глазах ее восторженного поклонника, что у нее полна раковина немытой посуды.
Я не понимаю, почему бы их родителям не вложиться уже, наконец, в хорошую посудомоечную машину, но, видимо, они из тех, кто полагает, что руками посуда моется лучше и быстрее. Может быть, они и правы, да и Матея не требует особых вложений — она даже учится здесь, в Дубровнике, живет до сих пор с ними. А семейный бизнес есть семейный бизнес. Так что, когда Драган принимает заказы, родители на кухне, а у Матеи свидание, посуду мою я. Потому что у Хелены ногти. Красивые такие, длинные… О чем я ей и говорю, видя, что она для вида уже толчется у мойки, сложив туда всю гору тарелок и включив воду.
- Иди, я сам.
Если бы она только могла предположить, какой у меня богатый опыт! Теперь я точно знаю, самому главному в жизни меня научили не в Хогвартсе и не в школе авроров. Главными людьми в моей жизни в итоге оказались Петуния и Вернон Дурсль, считавшие, что уборка на кухне и готовка — мое истинное призвание. Получается, они были правы. Я привычно закуриваю, выгружаю из мойки все, что туда уже успела накидать Хелена, набираю на губку моющее средство и … стараюсь не говорить себе при этом, что это все, на что я годен.
* * *
- Что, это все, на что ты годен, Поттер? — слышу я практически каждый день в течение первого месяца моей работы у Вудсворда. Причем каждый, кто говорит мне это, уверен, что только ему сегодня пришла в голову гениальная мысль поддеть меня.
- Работа не пыльная, — спокойно реагирую я, хотя иногда мне хочется запустить кому-нибудь кружкой в голову.
А потом им надоедает, и я спокойно сную меж столов, разнося заказы и собирая грязную посуду, стою у мойки или у плиты — Вудсворд тоже уважает ручной труд без всякой магии. Да, порой я слышу несущиеся мне в спину и более обидные шутки, но я оставляю их за порогом — на кухню грязь носить не велено. Я просто с первого дня здесь понял, что я опять живу у Дурслей, и привычная роль вспомнилась на удивление легко. «Да, дядя Вернон, хорошо, тетя Петуния»… Только теперь имена стали другими — мистер Долохов, миссис Кэрроу, мистер Эшли… А градус взаимной любви примерно тот же — меня показательно презирают, мне почти безразлично. За месяц я узнаю, что у меня тощая задница (и вообще об этой части своего тела я слышу немало подробностей), что я на удивление неповоротлив, что я так похож на скелет, что грохот моих костей заглушает их застольные беседы. То, что руки у меня растут не совсем из того места, из которого им положено произрастать у всех нормальных людей, мне сообщили еще мои любимые родственники. Люди по большей части не очень изобретательны, когда дело доходит до оскорблений…
Вудсворд, увидев нас с Роном впервые, только качает головой:
- Тео, это что, работники? Да это корм для рыб.
- Подавятся, мистер Вудсворд.
Я ничего не ел с утра, а Малфой с перепугу напоил меня красным вином, я и сделал-то всего пару глотков, но мне и этого достаточно. Так что я не очень склонен церемониться с нашим нынешним работодателем, хотя, вероятно, это стоило бы сделать. Но после моего неудавшегося поединка с Довиллем мне абсолютно безразлично, я совершенно выжат, честно говоря, на меня давит сознание того, что я по-прежнему ничего не могу ему противопоставить, а когда я думаю о том, какие воспоминания он вытащил из меня, меня просто тошнит. Так что, если Вудсворд считает, что мы корм для рыб, он со спокойной совестью может отправлять нас доить коров, мести песок на пляже, отрясать кокосы с пальм…
- Это ты у меня подавишься, если будешь так разговаривать.
Я смотрю ему прямо в глаза, после того, что произошло на веранде господского дома полчаса назад, я мог бы гипнотизировать змей. И как-то сразу понимаю, что Вудсворд… ну, он не один из НИХ. Я изучаю его, а он меня. Он здоровенный мужик, высокий, плечистый, стоит перед нами, широко расставив ноги, а длинный фартук достает чуть ли не до пола. В первый момент мне кажется, что он совершенно лысый, но потом я понимаю, что он просто настолько коротко стрижен, что волос практически не видно. Загорелый, как и все они здесь, на носу очки в тонкой металлической оправе. Человек с таким лицом мог бы быть и музыкантом, и профессором, маггловским доктором, работником на автозаправке, да кем угодно! А Вудсворд вот повар и трактирщик. Не знаю, к какому выводу приходит он, разглядывая нас, только через пару минут он говорит:
- Я Кевин Вудсворд. Если сработаемся, останетесь здесь. Нет — можете выметаться. И подстригитесь сегодня же — не люблю волосы в супе. И посетители в этом со мной тоже согласны.
Тео глядит на нас с определенным сочувствием, я только потом понимаю, с чем это связано. Пиратов помладше отправляют в таверну за мелкие провинности, кого на неделю, кого на две. Вроде как на отработку. А так как атмосфера всеобщей любви и дружелюбия не слишком характерна для сборища подвыпивших хищников, которым нечем себя занять в вечернее время, то свои же получают здесь по полной. Причем попадают сюда только пираты из, скажем так, молодого поколения, на старших этот закон отчего-то не распространяется. Довилль не может забыть Хогвартс?
Уходя, Нотт младший успевает сообщить нам, что мы отныне свободны, можем ходить по острову без сопровождения, если Вудсворд, конечно, предоставит нам возможность выйти хоть куда-нибудь (а он не предоставит!). И еще Тео считает, что мы зря отказались присоединиться к ним. И ему жаль. Правда.
- Делать что-нибудь умеете?
Вудсворда пока не особенно интересуют наши имена, я только потом узнаю, что он был уверен, что мы не продержимся в его таверне больше, чем пару дней. С Роном он почти угадал, только ошибся в сроках, а вот я…Ну да, я же только на это и годен… Именно то, что мне надо.
Что мы умеем делать? Рон, нежно опекаемый матушкой всю свою сознательную и бессознательную жизнь, умеет ставить свою грязную тарелку в переполненную мойку. На этом его кухонные навыки заканчиваются. Еще может заколдовать палочку так, чтобы картошка чистилась сама. Только где взять палочку для Рона Уизли? Поэтому он только пожимает плечами, что Вудсворд истолковывает как «ничего не умею». И он прав. А я… да я практически незаменим на кухне: мою полы и посуду без всякой магии, даже немного готовлю. Не высокая кухня, конечно, но мои тетя и дядя до сих пор живы. И Дадли не болеет. А еще на меня можно при этом орать и попрекать куском хлеба, но об этом я не тороплюсь сообщить хозяину таверны. Он и сам может убедиться в этом на практике.
- Умеешь готовить? — впервые с момента нашей негаданной встречи на лице Вудсворда появляется интерес. — И что, интересно?
Кстати, выговор у него тоже какой-то чудной. Он почти местный, с Гаити, но это мы тоже выясним несколько позже. Но я сразу понял, что он не один из НИХ.
А я умею жарить мясо, делать яичницу, варить супы, ну, в общем, мне вполне доступна всякая ерунда, которая готовится на любой домашней кухне. О, и пудинг! Известие о пудинге повергает Вудсворда в шок, но так как этот кулинарный шедевр на пиратскую еду явно не тянет, он для пробы предлагает мне пожарить мясо, дабы он мог воочию убедиться в моих кулинарных талантах или в их отсутствии.
- Жарить можешь, — отмечает он спустя пару минут, а сам пробует мою стряпню. — По местным меркам специй маловато, а так вполне.
- Тарелку тоже помыть? — спрашиваю я и впервые вижу, как Вудсворд улыбается — сразу же множество мелких морщинок в уголках глаз.
Насчет посуды он верит мне на слово. Наверное, наш изможденный вид все же производит на него определенное впечатление, он ведет нас в небольшое помещение за кухней, где кормит нас завтраком. Не кормит, разумеется, а просто показывает в сторону стола, на котором разложены хлеб, сыр и окорок. А еще имеются масленка с белым аккуратным бруском масла, кувшин молока и кофейник под согревающими чарами. И, скомандовав не копаться долго, он оставляет нас одних.
- Гарри, ты поешь, — как-то испуганно говорит мне Рон. — Ты же… Что ты на этого Вудсворда бросаешься? Ты все-таки думай, что говоришь. Он же нам пока ничего плохого не сделал.
- Не сделал, — соглашаюсь я. — А я что…
Рон кивает, подтверждая, что я веду себя неадекватно. А потом столь ожидаемо спрашивает меня о том, что произошло там, на веранде.
- Что с тобой Снейп, ну, то есть Довилль сделал? Ты же сознание потерял. Даже Малфой испугался, стал тебе виски чем-то растирать. И даже кричал на него, чтоб он прекратил. А этот только сидел и смотрел в одну точку, будто не видел ничего. А потом вскочил и …
- А дальше я уже помню. Ты же знаешь, что Довилль легилимент? — я, стараясь сохранять спокойствие, намазываю масло на хлеб.
- С нами же в школе оклюменцией занимались, ты же там сознание не терял. А тут вдруг раз — и…
- Те, кто занимался с нами в школе авроров, по сравнению с Довиллем просто дети. У меня два первых раза получилось, а вот на третий уже нет. Он из меня все и вытащил — все, о чем до этого спрашивал. И не только это…
- А что еще? — Рон не представляет себе, что еще могло заинтересовать пиратского капитана.
- Все. Так что теперь он может написать книгу о жизни Поттера с описанием всех подробностей.
Молю Мерлина, чтобы Рон не спрашивал о подробностях, и он действительно не спрашивает. Достаточно того, что я выдал все наши жалкие секреты.
- Эх, вот что нам в Азкабане не сиделось! — Рон пытается шутить, чтобы приободрить меня.
- Ты бы умер в Азкабане.
В этом он со мной согласен. Но вот наше пребывание здесь нравится мне все меньше. Мы некоторое время молча жуем, у меня даже перестает кружиться голова — видимо, мне не показано начинать день с бокала вина. А потом я слышу звук шагов за нашей спиной, сдавленное «Ох!» — и вот уже Невилл Лонгботтом, невероятно загорелый и при этом столь очевидно растерянный, испуганный и несчастный чуть ли не бросается нам на шею.
- Гарри, Рон, — твердит он, чуть ли не рыдая, — я думал, я сдохну тут один. Правда!
- Нет, Нев, сейчас Гарри скажет тебе, что мы сдохнем вместе! — Рон уже привык к моей манере общения, так что мне не обязательно открывать рот. — Ты-то как сюда попал? Мы, ясное дело, государственные преступники и изменники, сюда прямо из тюрьмы. Но ведь ты у нас человек тихий и законопослушный!
Невилл придвигает к столу еще один стул и глубоко вздыхает.
- Я сам дурак, — признается он сразу. — Если б знал, что все так получится, носу бы из Англии не высунул.
- Мы вот не высовывали, а как видишь, результат один и тот же, — я продолжаю жевать хлеб с сыром.
Невилл невесело улыбается.
- Да, что интересно, даже конечный пункт назначения у нас с вами один — эта чертова таверна! Хотя иначе и быть не могло — мы все здесь оказываемся. Вот и Алоис тоже здесь, он сейчас на пристань пошел катер разгружать. Они нас всех сюда запихнули, чтоб удобнее было…
- Издеваться, — договариваю я за него.
- Ну, да, — он неохотно соглашается. — Я вообще ни на что не гожусь, только грязь подтирать. Тут еще на втором этаже бордель — офигительное, в общем, место.
- А мы, Нев, отказались от высокой чести — послужить их пиратским величествам! И за это были отправлены на галеры, то есть сюда.
- Они вас что, в команду звали? — Нев недоверчиво смотрит на меня.
- Мы ж бывшие авроры, Нев, Азкабан и все такое… В общем-то, могли и согласиться. Но работа в таверне показалась более интересным предложением, — я тоже улыбаюсь, тоже совсем невесело. — Так что теперь мы вместе. Расскажи-ка нам, Нев, каким недобрым ветром тебя сюда занесло? И при чем здесь твоя милейшая бабушка, которая все лето не сообщала никому о твоей пропаже, а потом вытолкала нас взашей, разъяснив, что ей помогли хорошие люди, а мы вспоминаем о тебе только тогда, когда нам не с кем выпить.
И Невилл рассказывает нам поразительную историю о любви к ботанике, короткую и абсурдную, чем-то похожую на нашу, но в то же время совершенно иную. Оказывается, можно просто вот так удачно съездить на каникулы, да ни куда-нибудь, а в Венесуэлу, облазить там все парки, горы и равнины, чтобы на свою беду найти где-то пучок вонючей травы…
- Барута, понимаете! Самая настоящая! Редчайший компонент для множества сложных зелий, в том числе и для зелья невидимости! Стоит у нас в Англии баснословных денег. Корень достать невозможно, а ведь, если немного повозиться, в теплице разводить проще простого. И вот, смотрю, растет себе в ложбинке — листочки метелкой, цветочки мелкие, голубые такие. Ну, знаете?
- Невилл, сказать по правде, не имеем ни малейшего понятия, — честно признается Рон. — И ты взял и…
- Выкопал. Никому же никакого вреда. Там этой баруты полным-полно. Я и подумал, возьму одну с собой, жалко им, что ли? А меня тут же на выходе из этого Национального парка и…
- Что, неужели маггловская полиция? — мне не очень верится, что магглам есть дело до волшебного корня баруты.
- Да нет, маги местные. Оказалось, вывоз из страны строжайше запрещен, ни рвать, ни выкапывать — ни-ни! Я же не знал! А они и слушать ничего не стали, сразу подхватили под белы руки и в тюрьму.
Я не могу представить себе Невилла в тюрьме, он же такой… Домашний, беспомощный, бабушка там, регулярное питание, куда ты, внучок, чтобы сразу после университета сразу шел домой! А он откидывает со лба челку, лицо осунувшееся, глаза такие несчастные…
- Я думал, они меня там сразу без всякого суда и убьют за этот корешок. Такого мне наговорили, я еще по-испански не очень, так, понял с пятого на десятое, что, мол, обвиняют в контрабанде, засадят лет на десять. Я им и так и сяк объясняю, что я студент, изучаю магические растения, чисто научный интерес. А они все гнут свое. В общем, по-ихнему выходило, что я очень опасный преступник.
- Да, Нев, — я делаю первый глоток обжигающего черного кофе из простой глиняной кружки, — нас с Роном даже никто ни о чем не спрашивал. Под нас уже было готовое обвинение. А в британское представительство не обращались?
Они и обращались — и он сам, и примчавшаяся по первому его зову бабушка, но, видимо, у представителей нашего Министерства в Венесуэле тоже нашлись дела поважнее. По местному законодательству он действительно совершил серьезное преступление. Барута оттого такая дорогая, что вывоз ее запрещен. Государственная монополия и все такое прочее. Так что нашего бедного Нева по-быстрому осудили и уже отправляли в тюрьму, но как только вывели из зала, как…
- Знаете, я испугался еще больше, чем когда приговор услышал. Налетели человек пять — все в черном, лица закрыты, охрану мою раскидали, меня в охапку. Я же понял, кто они такие, только когда Снейп уже на острове платок с лица снял и говорит мне: «Что, испугались, Лонгботтом?» А я его, ну, сами знаете, так боюсь, что чуть было обратно в тюрьму не запросился.
- А почему они тебя оставили здесь?
Я не могу понять, почему нельзя было отдать дрожащего перепуганного Невилла бабушке. Зачем было тащить его с собой на остров? Вероятно, они переместились при помощи порт-ключа, хорошо, им некогда было сдавать его бабушке. Но держать его здесь просто жестоко…
- Гарри, они никого не отпускают, — тихо говорит Нев. Он говорит то же самое, что я недавно услышал от Лиз. — И вы не выберетесь…
- Ладно, не выберемся, значит, будем зимовать здесь, — оптимистично заявляет Рон. — Но скажи ты мне, как ты в таверне-то оказался? Тебя ж от растений не оторвать, они тут вроде как овощи разводят. Ну и разводил бы себе картошку с капустой, все лучше для тебя, чем драить здесь полы и каждый день видеть их паскудные рожи.
Невилл мнется, переводит взгляд с Рона на меня, потом обратно, потом некоторое время созерцает угол стола. Наконец, признается:
- Это я сам сглупил. Понимаете, вся эта ерунда, что нам вбивали в голову со школы — Слизерин, Гриффиндор… Вы думаете, кто здесь главный по огороду? Панси Паркинсон! Тоже, оказывается, ботанику любит. Раз поругались из-за ерунды, другой — она меня и выгнала. А тут никто не церемонится — не хочешь, отправляйся к Вудсворду, ему всегда нужны люди. Еще бы, при том, сколько вся эта банда пьет и жрет…
Да, вот об этом мне и говорил сэр Энтони — глупая вражда, подогреваемая взрослыми и именуемая соревновательным духом, предрассудки. А потом двое молодых людей, ровесников, просто не могут найти общего языка, потому что их учили искать различия там, где их на самом деле вовсе и нет. И Панси, слово которой на острове, безусловно, весомее, чем робкий голос Невилла, отправляет непокорного гриффиндорца в трактирное рабство. А мы с Роном сегодня? Нет, у нас с ним не было иного выхода. Какие из нас пираты? Да еще в компании с Довиллем, Малфоем и всей бывшей командой Темного Лорда.
- Что, излил душу, Лонгботтом? — Вудсворд появляется за нашими спинами неожиданно. — Пожалуйте на кухню, господа новоприбывшие.
Вот так и начинается наша новая жизнь… Моем, чистим, режем, растапливаем огромную печь, в которой Вудсворд печет хлеб и пироги. Никакой магии. Собственно говоря, сам хозяин трактира тоже не очень жалует волшебные палочки в процессе приготовления пищи — он профессиональный повар, причем учился у магглов. И из своей, по всему видать, довольно непростой учебы вынес один урок — еда, это такое дело…
- Гарри, еда любит человеческие руки, — скажет он мне через некоторое время, сидя напротив меня в опустевшей таверне и подливая мне вино из большого кувшина. — Так меня учили. Вещи тоже любят, когда их касаются. Неравнодушно, с любовью, теплом. Вот ты думаешь, пирог… Ну и что? Сейчас взмахну палочкой, положу того, сего, все это как-нибудь перемешаю, что-то такое выпеку и как-то съем. Лучше такое не есть, а выпить яду. Поэтому я не очень жалую все эти выкрутасы с магией на кухне. А вы все думаете, это от изуверства…
Нет, я на тот момент уже так не думаю. Он вообще человек, который легко мог бы обходиться без магии. Нет, разумеется, на его кухне есть и заколдованные губки, зависшие над раковиной в вечной готовности мыть тарелки, ложки и кружки. Но у меня все равно выходит быстрее. Я уже говорил, что у меня талант? Все, на что ты годен, Поттер…
Когда время в тот наш первый день уже близится к полудню, обнаруживается и последний из пленников пиратского острова — на кухню, таща на спине довольно внушительный тюк, вваливается Алоис Карстен!
- Что, — небрежно бросает Вудсворд, — сегодня охотников помочь не нашлось?
Алоис лишь отрицательно мотает головой, он вообще никогда не был многословен. А потом он замечает нас с Роном, чуть заметно улыбается и показывает на нагрудный карман своей рубашки, в котором явственно угадывается пачка сигарет. Мы так же молча делаем страшное выражение лица и киваем на Вудсворда, но тот прекрасно видит всю нашу пантомиму и неожиданно милостиво разрешает:
- Можете объявить перекур, я не возражаю. И нечего переглядываться. Пока команда на плацу, нашествие нам не грозит.
Я пока еще не вполне понимаю, о чем он говорит, но освоиться здесь оказывается делом нескольких дней. Когда мы выходим через черный ход на небольшой дворик за таверной, из которого видно пляж, Алоис, как и когда-то в незапамятные времена, да-да, когда мы отправлялись опрашивать деревенских жителей после нападения на Лоуди, протягивает нам сигаретную пачку.
- Прибыли, авроры? — невесело спрашивает он.
- Так все постепенно и подтянемся.
Я смотрю на его повзрослевшее лицо, выгоревшие на солнце темные волосы. Как-то глупо спрашивать, как дела…
- Ты ведь про нас знаешь?
- А то. Газеты читаем, хотя и с некоторым опозданием.
Когда-то, когда мы были, так и хочется сказать, молоды и наивны, но ведь так оно и было, мы подавали большие надежды. Лучшие курсанты школы авроров — Алоис, Редж Эйли, Абраксас Грэхем, Дин Томас да мы с Роном. И директор Эверидж снарядил нас на то самое первое задание. Ну и где мы теперь? Эйли так и не суждено было стать аврором, мы трое — пленники пиратского острова, ну а Томас и Грэхем… ну, вот они вполне оправдали те надежды, которые на них возлагали. Даже с лихвой.
- Как ты остался жив, Алоис? Ты же был в поместье судьи Фейри.
- Почему меня не убили, да, Рон?
Алоис смотрит на рыжего несколько напряженно. Может быть, не стоило сразу задавать ему этот вопрос, но что сказано, то сказано.
- Меня спас мой друг. Просто заступился за меня перед их капитаном и не позволил меня убить. Мы вместе с ним учились в Дурмстанге. Скажете, какой это друг, если он один из них? — в его голосе как будто вызов и неуверенность.
- Да брось ты, — Рон примирительно машет рукой. — У Гарри тут такие друзья-приятели имеются после Азкабана, что мне и то страшно становится.
- Ну и что? Они же не все… В общем, они, конечно, бандиты. Это из меня после нашей авроров никакой палкой не выбьешь. К тому же…, — он делает паузу, но все же продолжает. — К тому же для них я вообще аврор, то есть самый настоящий враг. Из тех, которых надо убивать. Они меня, когда допрашивали…
Видимо, мы с Роном так на него смотрим, что он и сам прекрасно понимает, о чем мы подумали.
- Да нет, не пытал меня никто каленым железом. Им и не надо. Довилль же…
- А, можешь не объяснять. Сегодняшнее утро для нас началось как раз с незабываемой встречи с капитаном.
- В общем, только время мы зря тратили в школе на эту оклюменцию. Ничего не умеем.
В этом я полностью согласен с Алоисом.
- Они мне сразу тогда и объяснили, что я жив только благодаря тому, что за меня попросил Хольгер. Ну а что я грязь у них под ногами, это объясняют до сих пор…
- Не расстраивайся, — неожиданно весело говорю я. — Нас же Снейп, то есть Довилль, шесть лет в школе учил. Так что про грязь и все прочее у него под ногами мы усвоили еще тогда. Это ты не привык.
Вот так и выходит, что все мы, изгои по местным меркам, собираемся под крылом у Вудсворда, хотя составу нашей команды суждено вскоре измениться в меньшую сторону. И я через какое-то время начинаю понимать, что сам Вудстворд тоже в какой-то мере изгой. Я случайно слышу через пару дней, как он говорит кому-то из особо распоясавшихся новоприбывших пиратов, кажется, Долохову или Руквуду:
- Я вам тут не прислуга, господин хороший. Не нравится — идите жаловаться их капитанствам.
Вудсворд никогда не жил в Англии. Он никогда не жил и в Европе. Его семья из немногочисленного клана магов, каким-то непостижимым образом оказавшихся лет триста назад здесь, на Карибах. Его отец, его дед, да и все остальные Вудсворды держали трактиры, думаю, промышляли контрабандой какой-нибудь волшебной баруты, будь она неладна, магических артефактов, что удавалось добыть у местных племен. Их дети учились дома, понахватались, разумеется, множества таких вещей, какие европейцам и не снились. Но то, что по сути дела они никто, так, трактирщики, ни образования, ни положения, все это для общества, собравшегося нынче на острове, является весомым аргументом не в пользу Вудсворда. Разумеется, не для всех. Но наш босс прекрасно умеет постоять за себя, так что наиболее горластые вскоре как-то сами собой замолкают, смиряясь с тем, что в своем трактире Кевин Вудсворд — царь и бог.
А еще у него есть две дочери. Голос одной из них мы слышали в то утро, когда Тео вел нас на аудиенцию к господам-капитанам. Кейт действительно терпеть не может рано вставать, поэтому с утра к ней лучше не приближаться, она уморительно дуется, когда пытается казаться важной хозяйской дочкой. Она пару дней делает вид, что не замечает нас с Роном, но потом медленно идет на сближение, немного пугливо и в то же время агрессивно, как напуганный звереныш. Когда я узнаю ее лучше, я смогу сказать только одно — если на этом острове и есть человек, заслуживший честь ходить на волшебном корабле под черными парусами, то это именно она. Но в первые дни она держит нас на значительном расстоянии, а мы просто не обращаем внимания на высокомерную восемнадцатилетнюю дурочку. Мы же такие взрослые! А жизненный опыт? Куда до нас какой-то Кейт Вудсворд!
А вторая дочка Вудсворда, нет, не догадаетесь! Вик Вудсворд — та самая французская горничная из имения Лоуди! Да-да, которая снега никогда в жизни не видела! Вот уж она, наверное, развлеклась от души, когда Кингсли ее допрашивал. Правда, теперь Вик не до приключений, она, бросив шпионаж, остепенилась, вышла здесь замуж за Блейза Забини (не знаю, как пережила это его аристократичная матушка, может быть, до сих пор живет себе в полном неведении где-нибудь во Франции…). Приходит в трактир почти каждый день, чтобы хоть на пару часов пристроить отцу или сестрице свою крохотную дочку, а самой искупаться в море.
Так что внизу у нас кухня, по полу ползает восьмимесячный ребенок, а наверху бордель, заспанные обитательницы которого начинают томно сползать по лестнице, дабы получить свой завтрак, где-то в районе полудня, умиляются младенцу, агукают и занимаются прочими глупостями. Пиратская команда в это самое время бодро мутузит друг друга на плацу уже несколько часов кряду. И мне кажется, я живу в каком-то абсурдном мире, где отдельные его составляющие ну никак не могут подойти друг другу, и одновременно из них складывается некая неповторимая мозаика, многоцветный аляповатый узор, в неправильных изломах которого я чувствую ритм, созвучный биению моего сердца. Может быть, поэтому мне и удается как-то принять все то, что происходит здесь с нами? Рокот океана, лязг оружия, раздающийся издалека, шелест древесных крон, крики птиц, детский плач, звон разбитой посуды, голоса — остров вдыхает и выдыхает, и в этом некая особая магия, которую, как мне кажется, не ощущает никто, кроме меня.
А вечером в таверне дым стоит коромыслом. В прямом смысле, кстати, тоже. Потому что вся пиратская братия дружно курит — сигары, сигареты, трубки, в общем, кто во что горазд. И пьют, и едят тоже немало, так что я только удивляюсь, как у них хватает здоровья каждое утро, причем довольно рано, выползать из хижин на свои учения. Когда Вудсворд впервые выталкивает меня в зал разносить заказы, мне кажется, у многих бывших Упивающихся сбылась их сокровенная мечта — Поттер с подносом, уставленным тарелками, смиренно замирает у их столов, выслушивает все, что они имеют сказать, ставит перед ними чашки, кружки и плошки, внимательно записывает их пожелания, чуть ли не бегом удаляется обратно на кухню, чтобы вновь предстать перед ними во всем блеске своей слегка пооблетевшей героической позолоты. Думаю, если Темный Лорд может наблюдать за этим из адских глубин, он рад — и за меня, и за них.
- Гарри, как ты только можешь? — спрашивает меня Рон, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. — Вся эта мразь как будто только и дожидалась, когда сможет помыкать нами.
- Рон, они действительно только этого и дожидались. Что-то же должно греть им душу.
Рону тоже достается, причем не меньше, чем мне, потому что они видят, как это его задевает. Я могу объяснить ему, что я жил у Дурслей едва ли лучше, чем сейчас, но он, выросший в нормальной, как нам раньше казалось, семье, не может этого понять. Не может понять радости взрослых людей, шпыняющих беззащитных, да, пусть уже и не мальчишек. Его ранят их грубые плоские шутки, произнесенные порой просто для того, чтобы обратить на себя внимание кого-то из приятелей. Один раз за меня даже пытается вступиться сэр Энтони.
- Не стоит, — говорю я ему потом, когда мне удается вырваться с кухни и выйти покурить с ним во дворик. — Мне кажется, Ваши боевые соратники ждали этого всю жизнь. Пусть у людей в жизни будет хоть какая-то радость, развлечений здесь немного.
- Но Гарри… — он пытается возразить.
- Не надо, сэр Энтони, — вновь повторяю я. — Во-первых, они рано или поздно устанут от этого сами. Во-вторых, думаю, все так и было задумано. Вы сами знаете, кем. Так что не стоит.
Катаклизм, сотрясающий наш небольшой мирок, происходит примерно недели через три после водворения в трактир Поттера и Уизли. Он начинается, как это часто и бывает, почти незаметно — вначале легкая дрожь земли, потом отдаленные раскаты… Я, только что вернувшийся из зала, передаю Рону сделанные заказы, а Вудсворд подзывает меня к себе, чтобы я присмотрел за печью, потому что вот-вот пора доставать огромные пироги с мясом, которые оголодавшие морские разбойники поглощают в совершенно неразумных количествах. И вот, когда я уже тащу подносы из раскаленной печной пасти, моего слуха достигает вначале звук бьющейся посуды, потом всплеск возмущенных голосов. А потом становится как-то подозрительно тихо. Я смотрю на Вудсворда и вижу, что он бледнеет, и это несмотря на жар, от которого буквально плавится воздух на кухне.
- Черт, этот твой Уизли…
Я быстро ставлю поднос на стол и несусь в зал, не обращая внимания на окрик за моей спиной. В зале из «наших» сейчас только Рон, я и Алоис здесь, внутри, Кейт я в то время еще к «своим» не причисляю. И точно, мой рыжий стоит, опустив руки, весь красный, а над ним буквально нависает Руквуд, орущий на него, что есть мочи. Причем нависает — это громко сказано, он ниже Рона на полголовы, но ситуация выглядит так, будто коршун собрался одним ударом мощного клюва добить беззащитного цыпленка. Я оказываюсь рядом с ними, когда этот гад уже заносит руку для удара. Да, мы с Роном вроде как тоже граждане острова, и по отношению к нам, хе-хе, запрещено любое насилие. Только что будет Руквуду за то, что он сейчас, на глазах у всех, ударит Рона Уизли? Вот и я уверен, что ничего, все только посмеются.
- Что-нибудь не так, мистер Руквуд? — я вовремя оказываюсь у них за спиной и стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.
- А, пришел заступиться за Уизли, Поттер! — Руквуд рад тому, как разворачивается представление.
Но я уже перехватываю взгляд сэра Энтони, сидящего за соседним столом, и знаю, что мне на этот раз удастся отбить рыжего.
- Августус, — тихо говорит Нотт старший, — мне кажется, ничего страшного не произошло. Подумаешь, велика важность, парень перепутал заказ. С кем не бывает.
- Уйди сейчас же, — тихо говорю я Рону.
Да, он перепутал столы — кувшин красного вина хотели получить вовсе не здесь, так что его осколки теперь живописно разбросаны по полу. А выпито было уже немало, так что никто не утруждает себя правилами приличия. Обращаясь к разъяренному Руквуду, я говорю чуть ли не елейным голосом:
— Простите, мы действительно перепутали. Все сейчас будет.
Я не могу позволить себе сорваться, я должен держать себя в руках. Рон, вбежав на кухню, немедленно кидается к двери, ведущей во дворик. Вудсворд уже сует мне в руки поднос с ромом для Руквуда и кувшином красного вина для тех, кто его действительно заказал, торопливо говорит, чтобы я заодно еще и собрал осколки, потому что сейчас в зал кроме меня соваться никто не хочет. И когда я завершаю свою миссию и иду с совком, полным глиняных черепков, к выходу, за которым стоят мусорные баки, я слышу совсем рядом, от стола, стоящего в нише, такой знакомый голос, насмешливый, исполненный издевки и сознания собственного превосходства:
- Когда состоится Ваша канонизация, Поттер?
- Думаю, уже после моей смерти, лорд Довилль, — легко отвечаю я, проходя мимо него.
Вудсворд выгоняет Рона в тот же вечер. Потому что не надо устраивать истерик и ходить с видом оскорбленного достоинства. Потому что достоинства этого тут и так у всех столько, что всех так и распирает. А заодно советует прихватить с собой и Невилла, потому что более никчемного создания, чем Лонгботтом, он не видел за всю свою долгую жизнь.
Так и выходит, что я остаюсь один.
08.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:21 | Сообщение # 20 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 17. За прекрасных дам
Матея появляется, когда я практически заканчиваю — стоит смущенно в дверях и улыбается, совершенно обезоруживающе, мол, я всего-то на пару минут отошла, а ты тут уже без меня…
- Юэн, давай я домою, — виновато предлагает она. — Я же здесь была, ну, знаешь, на углу, недалеко от магазина с футболками, позвали бы.
- Вытирай давай.
Сейчас она будет благодарить, можно подумать, у нас это в первый раз.
- Спасибо тебе! — предсказуемо говорит она и с готовность хватается за полотенце. — Драгана вот ни за что не заставишь мыть посуду. А ты просто золото! — она звонко чмокает меня в щеку.
- Да брось ты, что за проблема вымыть тарелки!
Я никогда не понимал, почему это так сложно: просто включаешь воду, берешь губку — и вперед! Я не понимал и Рона, которого буквально передергивало от этой работы. Чем возня с мытьем унижает твое человеческое достоинство? Надо будет спросить об этом Драгана, наверное, он знает ответ.
У нас через полчаса заказ на две группы на верхней террасе, так что я беру второе полотенце, вдвоем мы точно управимся быстрее. А потом я подхватываю тарелки, Матея, желая немедленно реабилитироваться, с готовностью нагружает на поднос бокалы, и мы чуть ли не бегом отправляемся наверх накрывать на стол. Драган провожает сестру убийственным взглядом, но, сколько бы он не буравил ей спину, завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра, все повторится сначала — всего пять минут, скажет она, исчезнет бог знает на сколько, я буду прикомандирован к мойке, извинения, поцелуи, испепеляющий взгляд. О, дорогой мой Драган, если ты хочешь, чтобы твоя сестра в двадцать лет сидела в ресторане, как прикованная, и мыла посуду, смотреть надо совсем не так. Я знаю человека, который мог бы дать тебе пару уроков, но не факт, что у тебя бы получилось. Потому что, чтобы смотреть вот так…, я не знаю, что надо сделать для этого. Наверное, прожить жизнь Северуса Снейпа, а потом еще и стать капитаном Довиллем. Тогда да, наверное, даже тарелки будут бояться разбиться в твоем присутствии…
А, с другой стороны, как быть, если тебе двадцать, к тебе забегает симпатичный парень, который к тебе явно неравнодушен, а ты работаешь в родительском ресторане?
* * *
Как быть? Вот у Кейт это называлось «собирать фрукты». Пока около меня крутился постоянно ноющий Невилл, пока я присматривал за Роном, которого выводило из себя любое распоряжение Вудсворда, я не особо смотрел по сторонам, не обращал особого внимания на то, что дочка трактирщика тщательно прихорашивается, прежде чем взять шесть (!) огромных плетеных корзин и отправиться с ними в лес. Мне было некогда, так что я и не замечал, как, тщательно скрывая недовольство, поглядывает на нее отец, бурчит себе что-то нечленораздельное под нос и качает головой. Просто Кейт была довольно своенравной девчонкой, балованной, как я тогда думал. И нюансы ее отношений с папенькой были мне совершенно неинтересны. Но вот после того как я остался один… дело в том, что Рон и Невилл, составлявшие до того момента мой маленький мирок в трактире, в одночасье оказались столь далеки, так, что мы практически не могли и словом перекинуться. Как так вышло? Довольно просто — утром после скандала с Руквудом обоих повели к Малфою и Довиллю, я прождал весь день, надеясь, что хоть один из моих друзей улучит момент, чтобы забежать ко мне и хоть в двух словах рассказать о том, как решилась их дальнейшая участь. После полудня я даже начал немного волноваться, успокаивая себя только тем, что им неохота теперь появляться в трактире. Но хотя бы мелькнуть во дворе, махнуть мне в окошко кухни… Не могли же их посадить в тюрьму (а такое место на острове тоже имелось!) только за то, что их выгнал Вудсворд. А так как моя работа порой имела обыкновение заканчиваться ближе к утру, то и ответ на свой вопрос я узнал, только вернувшись в нашу хижину, прикидывая, ночь ли на дворе или все же, скорее, утро. Так как я весь день гадал о том, что же с ними такое приключилось, я бы не постеснялся даже разбудить рыжего. Но Рон не спал.
- Скоты, — услышал я, едва ступив на порог. Кого Рон умеет в виду, уточнять даже не стоило. — Представляешь, кажется, они всю жизнь мечтали видеть нас с Невом со швабрами в руках. И чтоб мы грязь за ними подтирали!
Я в этот момент ощущаю только безмерную радость оттого, что с ними все благополучно, ну, насколько это вообще возможно, учитывая то, на каких правах мы тут обитаем. А еще огромное желание немедленно завалиться спать, так как работы в таверне не убавилось, а нас там на данный момент… В общем, сегодня пришлось просить о помощи даже Вик, не говоря уже о том, что Кейт так и сновала по залу с подносом, чуть ли не сталкиваясь со мной. А Вудсворд старается дочерей до обслуживания пиратской братии не допускать.
— И что вы теперь подт…, — я вовремя останавливаюсь, дабы пощадить его самолюбие, — убираете?
А дальше он дает совершенно немыслимый ответ:
- Корабль! Представляешь? Заставили палубу драить, говорят, чтоб блестело все. И эти мерзкие рожи постоянно перед глазами. Мальсибер, Эйвери, господа капитаны.
- И что, это надо делать каждый день?
Я, идиот, почему-то ловлю себя на мысли, что завидую Рону. Потому что мне нравится Корабль. С того утра, как нас вели на допрос к господскому дому, у меня почти не было возможности просто подойти и посмотреть на него. Да и кто бы позволил Поттеру шляться около пристани? Но мне кажется, мы с Кораблем в сговоре, даже не понимаю, с чего я так решил. И мне снятся странные сны… будто я стою на палубе, руки мои на штурвале, я различаю их так отчетливо, что даже понимаю, что там, в моем сне, я как будто старше — мои пальцы выглядят более, ну, не то, чтобы взрослыми, но они шире, чуть грубее. И руки не такие загорелые, какими они стали здесь, за месяц пребывания на острове. И я не ощущаю воды, качки, ударов волн в борта — мы в воздухе. Моя магия сливается с магией Корабля, думаю, те, кто говорит, что это обычный маггловский фрегат, просто ничего не понимают. И я не один, но вот того, кто со мной, я не вижу, я воспринимаю его просто как некое движение у меня за спиной. Вряд ли это Рон, так как рыжий не испытывает к Кораблю никаких романтических чувств. Для него это просто еще один источник бесконечной муки, которой и станет для него, в конечном итоге, весь этот год жизни на острове.
- Да, представляешь, весь день, желательно, с утра до вечера. Чтоб пушки блестели! И каждый гвоздик! И на пристани чтоб ни пылинки!
- А котлов там нет? — я просто не могу удержаться.
- Каких котлов? А, черт! — Рон, наконец, понимает меня и криво улыбается. — Нет, на корабле сиятельный лорд Довилль котлов не держит. Надеюсь, он не заставляет Лиз чистить их в доме.
Мы еще некоторое время говорим о том, как несправедлива судьба, а потом укладываемся, и я думаю, вот черт, почему я приставлен к кастрюлям и печам, а Рону с Невом, которые совершенно этого не ценят, открыт доступ к Кораблю? И почему Малфою и Довиллю так нравится издеваться над двумя бедолагами — гриффиндорцами именно таким образом? Казалось бы, отправили куда подальше, хоть коров доить — и забыли. Так нет, надо чтобы Уизли и Лонгботтом показательно страдали у них на глазах. Держать их под контролем? Но на тот момент я уверен, что Рон в сочетании с Невиллом не являет собой такую же термоядерную смесь, как со мной, так что резонов господ капитанов понять не могу. Теперь я иногда думаю, что если даже Азкабан не научил меня умственной деятельности, то, наверное, я просто к ней не очень склонен. Потому что надо было быть младенцем, чтобы не догадаться о том, что ОНИ не просто так подпустили Рона и Нева к Кораблю. Но на тот момент мне это даже не приходит в голову — ах, обидно, что не меня, ах, какое унижение драить палубу! С ума сойти!
Так вот, если я правильно помню, я начал рассказывать про Кейт. Вообще-то Кейт Вудсворд — поразительно милое создание, если она, конечно, не дуется, выспалась, не ругается с отцом из-за того, почему плохо оттерла столы накануне вечером (а Вудсворд считает, что при помощи магии массивные деревянные столешницы отчищаются хуже, чем при помощи обычной тряпки). У нее темные длинные волосы, которые она обычно заплетает в толстую косу, темно-карие хитрющие глазищи, еще по-детски пухленькое кругленькое лицо. Только вот у ее папаши возникает вполне разумный вопрос — зачем ты так тщательно причесываешься и корчишь гримасы перед зеркалом, если ты идешь в лес за фруктами, взяв аж шесть корзин? И как ты, душа моя, левитируешь в одиночку такую тяжесть — ведь из лесной чащи до таверны путь не близок? И отчего ты, Кейт, идешь срывать райские плоды не рано утром, когда влажный зной еще не обволакивает остров, а тогда, когда солнышко переваливает за полдень? Не оттого ли, свет мой, что утомленные ежедневными боями на плацу пираты как раз в это время разбредаются по своим домишкам?
Порой я слышу, как Вудсворд, думая, что, стоя у раскаленной печи и следя за тем, как в ней равномерно подрумянивается хлеб, я уже вообще ничего не воспринимаю, тихо говорит что-то вроде «До добра не доведет…хлыщ зализанный… вообще не пара». Но я стараюсь не вдаваться в подробности, потому что это действительно не мое дело. Может быть, Кейт хочет понравиться зеленым мартышкам или пеликанам, которых здесь в избытке. И фламинго носят наполненные фруктами неподъемные корзины в изогнутых клювах, а юная фея лишь порхает вслед за ними, чуть задевая нежные орхидеи стройными загорелыми ногами, обутыми в кроссовки. Потому что фея боится змей и шлепанцы не носит.
А еще Кейт поет. Вот сейчас, когда я пробегаю в Luna e mare мимо Матеи, заткнувшей уши наушниками от плеера, я тоже слышу некие звуки, напоминающие мне нестройный хор кошачьих голосов. Конечно, если ты, забывшись, подпеваешь той ерунде, которая долбит тебе мозг с утра до ночи (хотя, если бы Матея освободила уши, этим незамедлительно бы воспользовались ее родители), ты вряд ли станешь петь оперные арии, услаждая слух ресторанных рабов. Но Кейт… Поначалу она не издает при мне ни звука, просто все время молчит, еле-еле отвечая на обычные привет и пока. А потом, видимо, привыкая к тому, что я отныне занимаю место на их кухне как некий не очень респектабельный, но необходимый предмет обстановки, она перестает стесняться. И как-то раз, может быть, она просто не видит, что я тихо чищу себе рыбу в углу, я оказываюсь свидетелем чуда — Кейт, совершенно не заботясь о том, что кто-то может ее подслушать, самозабвенно, поразительно красивым довольно низким голосом, исполняет буквально следующее:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведёт до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Их мучила жажда, в конце концов,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Им стало казаться, что едят мертвецов.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Что пьют их кровь и мослы их жуют.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Вот тут-то и вынырнул чёрт Дэви Джонс.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Он вынырнул с чёрным большим ключом,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
С ключом от каморки на дне морском.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Таращил глаза, как лесная сова,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
И в хохоте жутком тряслась голова.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Сказал он: «Теперь вы пойдёте со мной,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Вас всех схороню я в пучине морской».
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
И он потащил их в подводный свой дом,
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
И запер в нём двери тем чёрным ключом.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
- Кейт, ты что поешь? — я не выдерживаю, потому что из всего этого текста я хорошо знаком только с припевом и начальными строчками.
Кейт смотрит на меня, как тот самый воспеваемый ею черт Дэви Джонс, по крайней мере, глаза таращит очень похоже.
- Ты что, не знаешь? — кажется, это первый раз, когда она обращается ко мне за весь этот месяц. — Ты хоть книжки читал? «Остров сокровищ», например? Это же оттуда?
- Кейт, я читал. Но там такого в помине нет! Ни про черный ключ, ни про каморку на дне морском. Честное слово.
- Правда? — она удивляется.
- У тебя голос такой красивый. Жалко, что я раньше не слышал.
Она краснеет, но голову не опускает, смотрит на меня немного с вызовом, что, мол, хочешь комплиментами меня задобрить? Не выйдет у тебя ничего!
- Я думала, ты на улице.
Но вот с тех пор она как-то перестает меня стесняться, так что я прослушиваю целый цикл баллад о заколдованных рыцарях, прОклятых девицах, про какого-то бедного Джонни, посланного неизвестно куда и невесть зачем и сложившем голову невесть где, разумеется, о пиратах, кладах, ну и массу лирического — про неверных или не вернувшихся милых или убитых ревнивцами любовников.
- Я тебе не мешаю? — кокетливо спрашивает она уже через день, зная, что ничего плохого я ей сказать не смогу. — Знаешь, когда здесь все это только начиналось, я даже пела в таверне по вечерам. Ну, тогда народу было совсем мало, отец мне разрешал. Сейчас вообще в зал не выпускает, сам видишь. А мне нравилось. Они, знаешь, все так слушали… Вообще в начале было здорово…
- А что сейчас не так? — мне действительно интересно. — Что, сначала была романтика?
- Да, когда было мало народу, все только начали приезжать, строили хижины, обследовали остров. Как в сказке — орхидеи, фламинго, обезьяны. Вы же все англичане — никогда не видели ни апельсинов на деревьях, ни одного фрукта не знали — только бананы. И про все спрашивали, можно ли это есть. Как сотворение мира… А сейчас, особенно когда этих из тюрьмы освободили. Просто сброд какой-то.
- Им просто нечего делать и их стало слишком много. Как пауки в банке.
Кейт со мной согласна. Так и выходит, что я вроде и без Рона, но все равно не один. Дело в том, что Алоис — единственный из островных изгоев, оставшийся работать у Вудсворда, мало подходит на роль занимательного собеседника. Во-первых, его природная молчаливость на острове только усугубилась. А, во-вторых, существует и вторая, она же и главная причина: дело в том, что Хольгер, спасший его при нападении пиратов на имение Фейри, не совсем друг, не только друг, не просто друг… Ну, мне не кажется, что это проблема, а вот Алоис поначалу очень стесняется. Потом, когда мне удается разговорить его, выясняется даже, что именно из-за этой «дружбы» родители в свое время увезли его в Англию, так как думали, что так школьная «блажь» выветрится надежнее. Но, похоже, судьбе было угодно поступить иначе. К тому же здесь, на острове, они не одни такие, так что я не понимаю, с чего, собственно, Алоис стесняется меня. Может быть, считает, что мы с Роном как люди в прошлом законно женатые, должны осуждать его. Не знаю, но после моего брака с Джинни я могу сказать ему от всей души: Да живи ты хоть с крокодилом, совет вам да любовь!
А через пару дней после того необычайного концерта, устроенного Кейт на кухне для единственного слушателя, то есть для меня, происходит и еще одно событие, которое приносит мне совсем уж неожиданную дружбу… И вообще, если бы сегодня меня спросили, кого из моего прошлого я пожелал бы вернуть, нет, не вернуть, у Юэна Эванса не может быть таких друзей, просто увидеть, неожиданно, как отражение в витрине торгового центра, как блик, мелькнувший на автомобильном стекле, я бы не задумывался, кого назвать. Потому что того, главного человека, я выбрать просто не могу…
Я бы не сказал, что это случилось в одно прекрасное утро. Потому что, во-первых, было уже далеко не утро, время перевалило за полдень, девицы с верхнего этажа как раз просыпались к утреннему кофе, Кейт напевала все веселее несмотря на присутствие отца на кухне, все чаще бросая взгляд на сложенные в углу корзины и бормоча Tempus, всякий раз, когда была уверена, что Вудсворд на нее не смотрит. Ну а во-вторых, то, что произошло в последующие полчаса, вовсе не делало это утро или день столь лучезарно прекрасными. Хотя на улице светило солнышко, сезон дождей практически подошел к концу, и впереди нас ожидала теплая сухая «зима».
- Мистер Вудсворд!
Появление капитана Малфоя в таверне в столь ранний час было, пожалуй, делом из ряда вон выходящим. Нет, он, конечно, появлялся здесь в еще более раннее время, но бывало это лишь в те дни, когда он задерживался у нас на верхнем этаже по очень неотложным делам. Тогда да, можно было лицезреть припозднившееся капитанство и в пять утра — обычно с мечтательной улыбкой на лице, слегка растрепанного, но неизменно довольного. Я все гадал поначалу о том, а кого он, собственно говоря, предпочитает, ну в смысле мальчиков или девочек, потому что вокруг него хватало всякого. А потом я плюнул на это и пришел к выводу, что ему в принципе интересно все, что движется. Но если живое оказывает сопротивление, он никогда не настаивает, о чем мне по секрету рассказала Лиз, как-то раз помогая нам в таверне. Вероятно, она знала это по собственному опыту…
- Мистер Вудсворд, я хотел бы поговорить с Вами. Не могли бы мы выйти в зал?
Господин капитан сегодня одет не по здешней моде. Я пару раз видел, проходя мимо плаца, когда надо было разгружать катер, как они дерутся — он и Довилль на мечах (шикарно, как в кино), или с Долоховым с помощью магии. И вид Малфоя старшего в шортах и в майке ошеломил меня до глубины души. Как, впрочем, и вид другого капитана. Но сегодня Люциус решил произвести на нас впечатление — строгие старинного покроя брюки, опять эта дуэльная рубашка. И вновь такой же холеный, каким я запомнил его еще со школьных времен — неприступный, блистательный, такой, что Вудсворд в своем поварском фартуке выглядит рядом с ним уличным разнорабочим, бродягой, пылью под алмазными стопами.
Они выходят, Вудсворд вдруг кажется мне каким-то поникшим, но только на мгновение, он почти мгновенно распрямляет спину, он прекрасно понимает, что Малфой пришел указать ему на то место, которое ему и надлежит занимать. А вот Кевин Вудсворд с этим категорически не согласен. А если не согласен, то нечего гнуться и вытирать о фартук вмиг вспотевшие ладони.
Я не могу понять, что может быть нужно Люциусу Малфою от него, не могу, пока не догадываюсь обернуться к Кейт. А она стоит у стола, где уже начала нарезать помидоры для рыбного супа, в ужасе поднеся ладонь к губам. И молчит. Чуть не плачет.
А голоса, только что глухим ропотом доносившиеся из пустого в это час зала (девиц с кофе как ветром сдуло), тем временем набирают силу, и вот уже я хорошо могу различить отдельные слова и фразы. Мерлин со мной, хорошо бы их не слышала Кейт!
- А я, мистер Вудсворд, не потерплю, чтобы дочка кабатчика отиралась рядом с моим сыном! У Драко прекрасное образование, полагаю, и блистательное будущее! А Ваша дочь, что она может ему дать? Я не имею в виду обычные прелести, на которые он, думаю, и польстился! Ни приличной семьи, ни происхождения, ничего! У нее ни гроша за душой! Вы даже не считали нужным учить дочерей в приличной школе! Вырастили из них прислугу, так приучите, по крайней мере, не замахиваться на большее.
- Это Ваш холеный мальчишка, ничего не видевший в жизни, кроме золотой тарелки, с которой его приучили жрать, не пара моей Кейт, мистер Малфой!
В голосе Вудсворда плохо сдерживаемая ярость, да и то, что он посмел назвать высокородного капитана просто «мистер Малфой», говорит о многом. И, разумеется, ни о чем хорошем.
- Прекрасно, мистер Вудсворд! — Малфой начинает говорить тише, и это плохой знак, так что я, кивнув Алоису, медленно продвигаюсь к двери, ведущей в зал. — Думаю, Вы и Ваши дочери вполне удовлетворитесь глиняными плошками. Я не потерплю рядом с сыном девицы, живущей в доме, на втором этаже которого бордель!
- Из которого его папашу не выманишь калачом, мистер Малфой. Если, конечно, кто-нибудь из Ваших услужливых мальчишек не подставит Вам задницу на одну ночь.
Когда я слышу, что говорит Вудсворд, я понимаю, что сейчас Люциус Малфой убьет его. Так что, мобилизовав оставшиеся от школы авроров навыки, я успеваю совершить прыжок, вцепившись нашему блудливому капитану в правую руку, в которой он сжимает поднятую палочку. Ткань его парадной рубашки скользит под моими пальцами, он пытается стряхнуть меня, как мелкую шавку, но я не сдаюсь. Потому что кулаками они могут молотить друг друга сколько угодно, а если Малфой успеет произнести заклятие, Кейт останется сиротой. Вудсворд же, очевидно, не веря во всепобеждающую силу волшебства, с ревом кидается на блистательного капитана, норовя вцепиться ему в горло. Я плохо помню, что происходит дальше, они не говорят ни слова, мне удается лишить Малфоя палочки, однако теперь обе руки у него свободны, так что они с Вудсвордом вольны калечить друг друга, сколько им будет угодно. И они предаются этому занятию с упоением.
- Папа, папа, остановись!
Кейт стоит в дверях, но вид двух дерущихся мужчин пугает ее, она не смеет подойти ближе. Я понимаю, что ужас в том, что Малфою-то ничего не грозит, выйдет он сейчас победителем или проиграет. Он капитан, он добьет Вудсворда потом, вызвав его на поединок. Или вынудит хозяина таверны сделать это. И что бы там ни было потом, их надо остановить немедленно, потому что когда люди лупят друг друга с такими лицами, они не планируют оставить противника в живых. Так что я, переглянувшись с Алоисом, решаюсь на отчаянный шаг. Алоис ростом почти с Вудсворда, так что он просто обхватывает могучего трактирщика сзади, лишая простора для движения. Вудсворд издает глухое рычание — ослепленный яростью, он даже не понимает, что происходит, крутит головой, будто слепой и продолжает молотить кулаками. Причем удары эти по большей части достаются мне, так как я, прикинув, что из-за разницы в росте мне не удастся повиснуть на Малфое сзади, просто вклиниваюсь между дерущимися, пытаясь оттолкнуть озверевшего аристократа от его жертвы из простонародья. Так что удары Вудсворда теперь по большей части достаются мне, а Люциус, уже изрядно побитый, старается дотянуться и до Алоиса. Но мы, как бывшие авроры, хватку не ослабляем, Алоис висит на трактирщике, как собака на медведе.
- Кейт, — кричу я, понимая, что долго нам так не продержаться, а она застыла соляным столбом в дверях, — что ты стоишь! Зови Довилля и Энтони Нотта, кого хочешь, зови, только чтоб их разняли.
И она срывается с места, крича на весь пиратский поселок:
- Капитан Довилль, мистер Нотт! Кто-нибудь, помогите! Капитан Довилль!
А разъяренные отцы продолжают наносить удары, то достигающие противника, то достающиеся нам с Алоисом. И все это в полном молчании, только их тяжелое дыхание, струйка крови, сбегающая по идеально выбритому подбородку Люциуса, маячащему прямо перед моими глазами. Но я упорно продолжаю отпихивать его от хозяина трактира, который решил, похоже, что, раз он не может изувечить обидчика, то переломать ребра мне у него вполне получится. Они не унимаются, не останавливаются, не думаю, что их мозги сейчас омрачает хоть одна мысль — только бы достать того, другого, несколько минут назад выкрикнувшего в лицо оскорбительные слова.
- Ступефай!
Глаза Малфоя лишь чуть расширяются от изумления, когда он, мгновенно потеряв возможность двигаться, валится прямо на меня. А сраженный следующим заклятием Вудсворд еще надежнее впечатывает меня в пол своим грузным телом, свалившись вперед, прямо на распростертое капитанское тело. Я начинаю прощаться с жизнью, так как возможность дышать — первое, что покидает меня. А потом я практически перестаю и видеть, так как перед глазами плывут красные, а потом сияющие белые кольца, не имеющие ни малейшего отношения к реальности. И шум в ушах, сквозь который я с трудом различаю голос, голос сэра Энтони:
- Гарри, ты живой?
И дышать становится легче, потому что он и Довилль сгружают с меня вначале Вудсворда, потом Малфоя.
- Что здесь происходит, мисс Вудсворд? — голос второго капитана, спокойный и отстраненный, кажется, приходит откуда-то издалека.
Но Кейт не отвечает, она просто плачет, и я хочу сказать ей, что плакать не стоит, что все закончилось, но почему-то не могу — мне больно даже сделать вдох.
- Сынок, не крутись, — говорит мне сэр Энтони совсем рядом, — у тебя ребра сломаны. — Подожди минутку.
Он накладывает исцеляющие, убирает кровь. Я сажусь на каменный пол, вижу бледного Алоиса с совершенно разбитым лицом. Кейт, кажется, собирается помочь ему, но Нотт останавливает ее:
- Мисс Вудсворд, Вы либо рыдаете, либо лечите. Так как сейчас Вы заняты первым, предлагаю ремонт фасада мистера Карстена предоставить мне.
И сэр Энтони приводит и его в порядок, пока Довилль возится с лежащими на полу драчунами. Если я правильно понимаю, что он делает, он вливает в обоих успокоительное. С собой носит, что ли? Ведь Кейт привела помощь очень быстро, значит, они были где-то недалеко.
- Кейт, — он обращается к ней теперь не так официально, — сможете снять с отца мое заклятие, когда мы уйдем? Думаю, лучше сделать это после того как тело капитана Малфоя покинет поле боя.
Кейт кивает, вытирая слезы и шмыгая носом. А Нотт и Довилль подхватывают обидчика клана Вудсвордов под руки и весьма неделикатно волокут его неподвижное тело в сторону выхода. Кейт бросается к отцу, но Алоис ее останавливает:
- Подожди, дай им отойти подальше. А то вдруг твой папаша кинется за ними. И успокоительное пусть подействует. Мы с Гарри еще один раунд точно не выстоим.
Мы выжидаем, думаю, минут десять, а потом, убедившись, что поверженный враг удален на безопасное расстояние, возвращаем Вудсворда к жизни. Придя в себя, он трясет круглой бритой головой, вертит в руках разбитые очки, поднимается, и, не говоря ни слова и не глядя ни на одного из нас, проходит в кухню. Мы молча переглядываемся, слушаем, как там льется вода. А потом он возвращается в зал, но не для того, чтобы устроить нам взбучку — он просто вешает на дверь табличку «закрыто», а потом все же оборачивается к нам и говорит:
- А ну все вон отсюда! И ты тоже, — последнее адресовано Кейт. — Лавочка прикрывается на неопределенное время. На сегодня все свободны.
И мы, несколько ошарашенные подобным исходом битвы, покидаем трактир, молча прикрывая за собой дверь. И идем купаться, даже боясь говорить о том, что произошло.
Ближе к вечеру, когда Кейт все же решается вернуться домой, а Алоис покидает нас, ссылаясь на то, что его уже ждут, я сажусь на ступеньки нашей с Роном хижины и курю, бездумно выдыхая дым в мягкий теплый вечер, опускающийся на деревню. И вдруг слышу шаги, нет, не Рона, потому рыжего я услышу за версту — он всегда движется так, будто слон продирается напролом через кусты. Нет, это другие шаги — легкие, я бы сказал, осторожные. Будто кто-то боится вспугнуть меня.
— Гарри, спасибо тебе!
Драко Малфой стоит передо мной, улыбается несколько смущенно и протягивает мне руку.
- Знаешь, — говорит он, — я давно хочу переиграть одну старую сценку. Ну, помнишь, еще с первого курса. Когда я протянул тебе руку и сказал: «Я Драко Малфой». А ты…
- А я Гарри Поттер, — я смеюсь и впервые в жизни сжимаю его ладонь в своей.
- Правда? — он делает вид, что удивлен. — Тот самый?
- Ага. А ты знаешь какого-то еще?
И он садится рядом со мной, благодарит меня опять, и этот вечер меняет мою жизнь на острове настолько, что сейчас, глядя из моего сегодняшнего далека, я смело могу сказать, что это был, наверное, самый, ну, может быть и не счастливый, но самый необыкновенный год из всех, прожитых мной.
11.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:22 | Сообщение # 21 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 18. Про любовь и дружбу
Когда я сейчас вспоминаю нашу островную жизнь, она, как это ни странно, напоминает мне Хогвартс. Да, можно сказать, что это довольно неожиданное сравнение, но это так и есть. Только почти все здесь учатся на Слизерине. И все уже явно вышли из школьного возраста. Бородатые и бритоголовые, кряжистые и худощавые, увешанные оружием, как на костюмированном празднике, или традиционно обходящиеся только палочками и не признающие ничего иного, скандалящие и отпускающие шутки в таверне Вудсворда, быстро ссорящиеся и бурно мирящиеся — они порой напоминают мне детей, злых, балованных, своенравных. А деканом у них по-прежнему Снейп-Довилль. Что до остальных факультетов… Наверное, из меня, Рона, Невилла, Кейт и Лиз можно было бы сформировать Гриффиндор, правда, несколько притихший и очень смахивающий на Хаффлпаф. И я бы охотно зачислил к нам еще троих — Драко и обоих Ноттов, однако, боюсь, они бы со мной не согласились. Рейвенкло — не знаю, туда я бы отправил тех, кто мне не очень знаком и не вполне понятен, хотя бы тех, кто учился в Дурмстанге. А вот по ведомству профессора Спраут у нас проходили бы все, обеспечивающие пропитание острова — Панси Паркинсон я впервые вижу месяца через полтора нашего пребывания здесь, и она абсолютно не похожа на ту задавалистую высокомерную девчонку, которую я помню по школе. Я даже не понимаю, как Невилл ухитрился с ней поругаться. Вообще женщины острова держатся несколько особняком, может быть, им не нравится лязг оружия, подобно аккомпанементу сопровождающий всю местную жизнь. Его вроде и не замечаешь, но вот когда пираты уходят в рейды и вдруг становится тихо, ты понимаешь, что хотя бы на сутки тебя не обступает эта изматывающая, кажется, пронизывающая здесь все жажда войны и действия.
Впадаем ли мы в детство от этой скученности, оттого, что вся жизнь проходит на глазах у всех — на пристани, в стоящих довольно близко друг к другу домах, на плацу, в таверне? Теперь, когда народу на острове становится действительно много, я все лучше понимаю то, о чем говорила мне Кейт. Да, наверное, в самом начале островной жизни все это и могло выглядеть романтично, как самое настоящее приключение — они осваивали остров, забирались вглубь мангровых зарослей, замирали, увидев диковинных фламинго, или фрегатов, пытались поймать больших попугаев ярких расцветок. Но сейчас, когда эта новизна уже давно позади, а те, кто прибыли сюда из Азкабана, похоже, как-то меньше расположены понырять в погоне за разноцветными рыбками или полюбоваться причудливой веткой коралла, я чуть ли не физически ощущаю, как в самом воздухе острова начинает скапливаться агрессия, прорывающаяся то неожиданно вспыхивающими перепалками, то драками, то серьезными травмами во время учебных поединков, когда кто-то, не заметив, переходит границу. То, что поначалу казалось мне никчемной муштрой команды, теперь видится вполне обоснованной необходимостью — Довилль, Малфой, а теперь еще и сэр Энтони, похоже, ставят себе цель с утра вымотать всех так, чтоб сил на глупости не оставалось до самого вечера. Думаю, именно отсюда и это странное пристрастие к маггловскому оружию — чтобы пользоваться им, надо приложить силу, и получасовой поединок физически измотает тебя так, как ни одна магическая дуэль.
В тот вечер, когда происходит мое повторное знакомство с Драко Малфоем, я внезапно осознаю, что же еще, помимо разлитых в воздухе агрессии, угрозы и недружелюбия, так тяготит меня в жизни на острове. Я практически никогда не бываю один, да что там один, вокруг меня постоянно присутствует масса людей, которым что-то от меня нужно — присмотреть за печью, разнести заказы, отдать распоряжение, придраться к чему-нибудь, поныть, наконец. За последнее целиком отвечают Нев с Роном, видимо, изводящие друг друга целыми днями жалобами на жизнь и нелегкую долю корабельных рабов, а глубокой ночью, если, разумеется, они еще не спят, горестно рассказывающие мне, кто и что им сказал и как при этом посмотрел. По крайней мере, Рон не затрагивает тему Гермионы… Ко всему прочему Нев еще и решил, что жить вместе с нами ему будет удобнее, так что после установки третьей кровати посреди хижины и так небольшое пространство стало напоминать ночлежку. Но я, привыкший к абсолютно лишенной удобств жизни, воспринимаю это совершенно спокойно, не ощущая нашу скученность как тяжесть, постоянно давящую на плечи. И, как это нередко и случается, понимаю, чего же мне недостает, совершенно внезапно, когда Драко, с которым мы пару минут сидим на пороге нашей хижины и курим, вдруг предлагает:
- А пойдем прогуляемся.
- Куда? Темно уже.
Меня несколько удивляет его предложение, ночь накрывает остров практически мгновенно, так что без факела далеко нам не уйти, даже несмотря на то, что у Драко есть палочка — света от обычного Люмоса слишком мало, а расходовать силы на более мощное заклинание, согласитесь, ради какой-то прогулки несколько обидно, пусть даже ты и зовешь пройтись с тобой до дальнего пляжа бывшего героя магического мира.
- Засветим что-нибудь, — беспечно говорит Драко.
Мы некоторое время молча идем в сторону пляжа, и я вдруг понимаю, что ужасно рад. Рад, что ушел хоть куда-то из маленького круга, очерченного нашим домом и таверной, от беспросветных разговоров с Невиллом и Роном, от необходимости объяснять им, почему это у меня вдруг выдался свободный вечер и отчего я провожу его не с ними, а с бывшим слизеринским принцем. Может быть, потому что мы оба бывшие — бывший герой, бывший принц… Хотя его папенька сегодня кричал на всю таверну, что у его сына прекрасное будущее. Пока что у Драко, как мне видится, только одна перспектива — стать королем обезьян на этом острове, но вслух я об этом не говорю.
Я не знаю, о чем мне можно спрашивать его, и он тоже поначалу осторожен и немногословен. Но он пришел благодарить, хотя я и не вполне понимаю, за что. И он продолжает это делать.
- Драко, хватит, — наконец, не выдерживаю я. — По-твоему, я должен был стоять и смотреть, как твой отец убьет Вудсворда, или как они изувечат друг друга на глазах у Кейт? Все равно же непонятно, что теперь делать. Вудвсорд вот таверну закрыл.
Драко неожиданно смеется.
- Между прочим, ты даже не представляешь себе, какая это катастрофа.
- Никто не напьется хотя бы один вечер? Не станет орать спьяну песни и лезть драться? Девицы в борделе сойдут с ума от бессонницы?
- Гарри, — младший Малфой смотрит на меня, улыбаясь моей непонятливости, — ты не думал, что если таверна закрыта, то большинству здесь просто банально негде есть? Если бы мы с тобой пошли в другую сторону, ты бы увидел, что половина народу сегодня вынуждена устроить барбекю за своими домами, а другая половина, только увидев на таверне надпись «закрыто», пообрывала все фрукты с деревьев в радиусе пятидесяти метров.
- Значит, у них разгрузочный день, — философски замечаю я, вспоминая тетю Петунию, периодически трагически объявлявшую о наступлении подобной катастрофы в жизни Дадли. Так как у меня все дни в то время были разгрузочными, я особо не горевал.
А Драко вдруг совершенно серьезно продолжает:
- Я сам не знаю, что теперь делать. Отец как с цепи сорвался. На себя бы лучше посмотрел. Знаешь, как я завидовал Тео и остальным, пока их родители сидели в Азкабане? Нет, серьезно — никто тебя не трогает, никто ни во что не лезет.
- А ты с отцом живешь?
Я вижу, как огонек зажигалки бросает теплый отсвет на его лицо.
- Ты что? Да я бы утопился. Я с Тео. Он теперь тоже от папаши прячется, ну он же…
- Из-за Лиз?
- Ты только не говори никому.
- Брось, это и так совершенно очевидно. Думаю, сэр Энтони уже давно все заметил.
- Да, — мечтательно говорит Драко, выдыхая дым в бархатное южное небо, — бывший Упивающийся смертью, убийца магглов, один из ближнего круга… сэр Энтони. Да у него случится удар, если он узнает, что у Тео тут роман с девчонкой, для которой мы все чуть лучше шаманов или приверженцев культа Вуду, но ничем не превосходим обычных уголовников.
Я мог бы возразить ему, что вот он же связался с дочкой трактирщика, что ему, аристократу, вовсе не пристало. Но я предпочитаю промолчать.
- Тео мне весь мозг просверлил, что да как теперь будет.
- Теперь ты ему посверли.
Мы некоторое время бредем вдоль кромки воды при свете слабого Люмоса его палочки. Драко, похоже, тоже еще не решил, стоит ли ему со мной откровенничать, но так как я невольно оказался приобщенным к его тайне, поговорить ему явно хочется.
- Ты, наверное, думаешь, что я…ну, что Кейт — это просто так. Потому что на острове мало девчонок и все прочее…
Ему неловко говорить об этом, но спустя некоторое время я понимаю, почему он рассказывает это именно мне. Ему нужна моя помощь. Ведь если бы капитана Малфоя не удалось переубедить, я мог бы остаться единственным посредником между влюбленными… Носил бы записки, устраивал бы им свидания в тайне от разъяренных отцов. Так что в этой нежданной откровенности был и некий слизеринский расчет, но таков уж Драко, что ж поделать. Они все таковы — змейки, выкормленные под черно-зелеными флагами. Так что Драко Малфой, только-только окончательно помирившийся со своим многолетним недругом, то есть со мной, стесняясь и, наверное, краснея, чего я ввиду практически полной темноты не замечаю, объясняется мне в своей негаданно вспыхнувшей любви к Кейт Вудсворд и берет с меня обещание, что, что бы там ни случилось дальше, я обязательно передам сладкоголосой певунье его слова. Потому что капитан Малфой, едва остыв после драки, категорически запретил сыну приближаться не только к Кейт, но и к трактиру.
- Понимаешь, а сам, он сам… Его после Азкабана словно подменили.
- Я думал, вы все просто для виду устраиваете скандалы, чтобы о вас писали газеты. Чтобы британский Аврорат числил вас во Франции, в то время как вы…
- Ну да, первоначально все так и планировалось. Это они с Северусом, ну, то есть с Довиллем придумали. А отец, видимо, вошел во вкус.
- А зачем гей-клубы?
- Ну, это Северусу зачем. Можешь спросить у него сам.
Я представляю себе, как подхожу к Довиллю и спрашиваю, а чем, собственно говоря, они с Малфоем занимались в этих самых клубах, и зажимаю себе рот, чтоб не смеяться в голос — боюсь, мой смех на пустынном пляже глухой ночью будет больше походить на вопль одинокой гиены.
Мы садимся на остывший, но все еще хранящий память о тепле прошедшего дня песок — в море, словно струйка пролитого молока, убегает лунная дорожка. И звезды, много-много, и чем дольше я вглядываюсь в них, тем больше их становится — словно небо раскрывается навстречу мне подобно диковинному цветку.
- Знаешь, Поттер, — он по старой привычке опять называет меня по фамилии, — вот я и думаю иногда, ты прости, конечно, что быть сиротой не так уж и плохо.
Я улыбаюсь, просто не зная, что мне ему сказать. Да, я не могу представить, что чувствует он, видящий своего отца выходящим из борделя, флиртующим, дерущимся. Наверное, Драко все же вырос с несколько иным представлением о собственном родителе…
А потом мы возвращаемся обратно в поселок, он почему-то рассказывает мне о том, как они жили во Франции, а потом перебрались сюда, но история заселения пиратского острова уже частично известна мне от сэра Энтони и от Кейт. И я почему-то спрашиваю его напоследок о том, кто же развязал нас с Роном в ту ночь, когда Корабль нес нас прочь от Азкабана сюда, навстречу нашему новому плену. Потому что я уверен, что это мог сделать только он. Но он только отрицательно качает головой.
- Ты что? Мне на вас смотреть было страшно, но это не я. Когда мы в рейде, не приведи Мерлин нарушить приказ. Только Северус мог, вы же были в его каюте.
Я не могу поверить, что капитану Довиллю стало тогда нас жалко.
- Почему? — Драко удивляется.— Он же не изверг. Ты его просто со школы не любишь.
Я бы мог сказать, что на мои чувства в данном случае отвечают полной взаимностью, но это и так всем известно.
Когда я вхожу в нашу хижину, стараясь не потревожить спящих Рона и Нева, рыжий сонно моргает — на небе полная луна, так что в ее неживом свете я вполне четко различаю его лицо.
- Ты где был? — спрашивает он, разом напоминая мне моих бывших жену и тещу. — Таверна же закрыта.
- Гулял.
- Опять с Ноттом?
- Еще не хватало мне по ночам с Ноттом гулять, — я улыбаюсь, потому что знаю, как дико прозвучит сейчас для Рона мой правдивый ответ. — С Драко Малфоем я гулял. По пляжу. При луне. И он даже подарил мне пачку диковинных сигарет. Будешь?
Мы тихо выходим на крыльцо и разглядываем никогда не виданные нами длинные сигареты коричневого цвета с тонким белым ободком. Я пытаюсь объяснить Рону, зачем приходил младший Малфой, только вот про Кейт молчу. О драке в трактире уже, разумеется, знает весь остров.
- И зачем вы с Алоисом полезли их разнимать? Да так, что вам обоим намяли бока?
- А ты бы не полез?
- Ни за что! Пусть хоть поубивают тут все друг друга!
И на этой веселой ноте мы окончательно отправляемся спать. Я еще долго не могу заснуть, смотрю на моих спящих друзей и понимаю, что жизнь в пиратской цитадели все больше разделяет нас. Что я каким-то образом, несмотря на мое положение изгоя, все больше втягиваюсь в островную жизнь, в то время как Рон и Нев умудряются жить как бы в параллельном мире, не желая признавать и принимать местную действительность как некий отрезок, который надо не просто переждать, но и прожить. Что Драко Малфой сегодня переступил невидимую черту, проведенную самими нами в детстве, и открыто попросил меня о помощи. Наверное, в нереальном пространстве пиратского острова сами собой смещаются границы, стираются грани и углы, но, вместе с тем, на их месте вырастают и новые стены, которых раньше и быть не могло. И все же в этом хаосе остается нечто незыблемое… Я проживу этот год бок о бок с Драко и Кейт, Вудсвордом, Тео, Лиз, с грустью наблюдая, как моих старых друзей словно относит от меня невидимое глазу течение. И все же буду готов, не задумываясь, отдать за них жизнь. И мне это даже почти удастся… Но в ту ночь, когда я не мог заснуть, размышляя о дружбе и превратностях судьбы, я не знал, что в один не очень прекрасный день я шагну вперед на белый вытоптанный песок, вновь умирая за тех, с кем связан незримой клятвой. Но если бы и знал, не стал бы ничего менять…
А на следующее утро, поддаваясь какому-то детскому любопытству, ну и, разумеется, чувству долга и ответственности — я же привык ходить на работу, я отправляюсь к таверне, чтобы вновь обнаружить на дверях многообещающую надпись «закрыто». Но вместо того, чтобы спокойно пойти досыпать, я почему-то обхожу дом, чтобы взглянуть, нет ли кого на заднем дворе — и тут же обнаруживаю Кейт и Алоиса, причем если Карстен по обыкновению молча курит, сидя у мусорных баков, Кейт, с таинственным видом жмется на земле возле открытого окна и подает мне некие таинственные знаки, общий смысл которых сводится к тому, чтобы я незаметно подошел и сел с ней рядом, но не смел издавать ни звука. Я повинуюсь, тем более, вчера я обещал передать прекрасной даме послание от ее белокурого рыцаря.
- Что там? — спрашиваю я, но Кейт делает страшное лицо, я поспешно замолкаю, а она практически беззвучно произносит:
- Там Довилль к отцу пришел.
- Так не слышно же ничего, — так же беззвучно говорю я.
- Тише! Что-то же можно разобрать.
Из прохладного полумрака таверны действительно доносятся голоса — Довилль говорит очень тихо, я улавливаю только его ровные интонации, но не могу разобрать ни слова, а вот реплики Вудсворда слышны довольно отчетливо. Но так как ведущая роль в этом разговоре принадлежит явно не ему, понять поначалу почти ничего невозможно.
- Да, капитан, я понимаю, что мы не можем покинуть остров, но и держать таверну там, где оскорбляют мою семью, я тоже не намерен.
Что ж, это позволяет надеяться на то, что сегодня мы еще погуляем. Но вот перспектив смены работы я пока не вижу: раз остров он покинуть не может, куда ж ему деваться — откроет он рано или поздно свою таверну, поломается немного для виду и откроет. А пираты еще пару дней будут обрывать фрукты и устраивать вечеринки с барбекю около дома. Идиллия. И практически полная трезвость, потому что достать спиртное в больших количествах на острове можно только в таверне — это тоже один из местных законов.
- Знаете, я воспитал дочерей, как мог. В конце концов, я остался вдовцом из-за этой чертовой магии, когда Кейт было всего пять лет. А он приходит и говорит мне, что я вырастил их, как прислугу. Как мог, так и вырастил. Это он мог себе позволить, живя в своих дворцах, нанимать парню учителей и отправлять его в дорогущие школы, учить его манерам и все такое. И что с того, что Кейт нигде толком не училась? Она умница, каких еще поискать, а этот ваш принц ей и в подметки не годится.
Потом долгое время слышится только голос Довилля, а Вудсворд только изредка вставляет что-то наподобие «ну, да».
- Да, я знаю, у нас с вами контракт, на вас-то я никакой обиды не держу. А что есть негде — пусть вот капитан Малфой их и кормит.
Если у него контракт с Довиллем, вряд ли он включает в себя пункт о том, что голодающих в случае закрытия трактира обязан кормить Малфой старший. Мы ничего не можем разобрать из того, что говорится дальше, потому что и Вудсворд вдруг отчего-то понижает голос и перестает басить на весь трактир. А потом вновь повышает голос, но на этот раз он звучит не зло, не обиженно, в нем вдруг радость и благодарность. Только вот за что? Да, ответ на этот вопрос я узнаю еще очень нескоро, как водится, из газет, когда они объявят о свадьбе Драко Малфоя и Кейт Вудсворд. Да и сама Кейт будет еще очень долго пребывать в неведении.
— Да чтоб я ради дочери и чего-то не сделал? Обижаете, капитан! Только и он тоже пускай приносит извинения. А то ишь мне, индюк выискался!
Неожиданная сговорчивость Вудсворда склоняет меня к мысли о том, что сегодня мы все же откроемся. Но если он будет требовать извинений от Малфоя, дело может осложниться.
— По рукам, капитан! — из таверны слышен звук отодвигаемых стульев, но мы почему-то остаемся сидеть под окном. Я же говорю, дети! — Да я ради дочери и с морским чертом помирюсь, не то что с Малфоем. Да, конечно, люди молодые, глаз да глаз за ними. Я уж присмотрю, будьте уверены.
Они прощаются, и через несколько секунд дверь рядом с нами распахивается — и вот уже сам капитан Довилль во всем блеске своего величия стоит перед нами и, чуть склонив голову к плечу, смотрит на нас с Кейт, сидящих под окошком, как на нашкодивших первогодок. Для нас столь поспешный его выход оказался несколько неожиданным, так что мы не успели отойти на приемлемое для приличных людей расстояние, которое указывало бы на то, что мы просто ждем возобновления работы в таверне, а не банально подслушиваем. Я даже несколько смущаюсь, верчу в руках пачку диковинных сигарет, полученных вчера от Драко. А Довилль совершенно неожиданно протягивает руку, забирает у меня пачку, рассматривает ее, потом, как ни в чем не бывало, достает себе одну сигарету, закуривает и возвращает пачку мне.
- Откуда у вас эти сигареты, Поттер?
- Друзья с воли присылают, — отвечаю я, как обычно не задумываясь.
Он на этот раз воздерживается от комментариев, мне даже кажется, по его губам пробегает некое подобие улыбки.
- Мисс Вудсворд, — он протягивает Кейт руку, — не окажете ли мне честь прогуляться со мной до дальнего пляжа?
Кейт, бросая то на меня, то на него недоуменные взгляды, ему эту честь оказывает и удаляется, а Вудсворд уже кричит нам с Алоисом из глубины зала:
- Ну, что застыли? У вас что, выходной сегодня?
Мы шустро вскакиваем и привычно беремся за уборку, растопку печи, идем разгружать катер. И традиционный романтический сбор фруктов сегодня тоже на нас. Думаю, даже обычно не очень внимательный к тому, что его окружает, Алоис не может не видеть, что Вудсворд совершенно невозможно счастлив, он то берется насвистывать что-то, то напевает, а днем, уже после возвращения Кейт с загадочной прогулки, исчезает на пару часов вместе с Довиллем. Полагаю, тот ведет трактирщика мириться с Малфоем. А вот Кейт кажется мне несколько надутой — вернувшись, она некоторое время просто сидит одна за столиком в пустом зале и задумчиво вычерчивает пальцем узоры на столешнице. Я знаю ее пока не так хорошо, чтобы приставать к ней с расспросами из серии «что с тобой», так что не лезу. Похоже, весь тот день проходит в переговорах между кланами Монтекки и Капулетти, но к вечеру соглашение достигнуто, так что мы все же открываемся. Зал наполняется изголодавшимися пиратами с поразительной быстротой, так что мы выбрасываем белый флаг и зовем на помощь Лиз, а вскоре и Вик. Вудсворд, раскрасневшийся от печного жара, весь так и светится от радости, даже предлагает мне и Алоису, пробегающим мимо него с тарелками, угоститься только что выпеченным пирогом, так что к одному из столов я подлетаю с набитым ртом, что не мешает записать заказ. А поздно вечером, когда таверна практически пустеет, он почему-то просит меня задержаться, неожиданно благодарит за вчерашнее, рассказывает мне о своей жизни и взглядах на кулинарию, подливает в мой бокал красное вино из глиняного кувшина, пока у меня не начинают слипаться глаза.
- А что ты думаешь, Гарри, дети, это же главное. Ради них все можно, верно? — спрашивает он меня, не ожидая ответа, но я согласно киваю, не имея понятия ни о детях, ни о том, что ради них можно.
А когда я, уже не вполне трезвый, выползаю на улицу, меня ждет новое открытие — проводить подвыпившего героя до дома пришел сам Драко Малфой.
- Гарри, — говорит он, идя рядом и пытаясь подстроиться под мою неверную походку, — будешь нашей дуэньей?
- Кем? — для моего мозга, и без того переполненного впечатлениями этого дня, такая нагрузка оказывается уже слишком.
- Дуэньей! — он смеется. — Знаешь, это такая дама, которую приставляли к знатным испанским девушкам, чтобы они вели себя прилично.
- А я тут при чем?
- Понимаешь, — Драко мнется, — они сегодня помирились, ну, их Северус заставил. Я не знаю, как он их уговорил. В общем, они разрешили нам встречаться. Только не наедине. И я решил попросить тебя, чтоб ты…
- Чтоб я охранял вашу невинность?
- Можно и так сказать. Ты согласен?
- Как ты это себе представляешь? Кто меня отпустит из таверны? Да и Кейт там весь день, как на привязи.
- Понимаешь, Вудсворд теперь не против, чтоб мы встречались. Так что, думаю, он будет хоть иногда выпускать вас на волю. Он же себе понедельники выторговал, ты знаешь? Чтоб только вечером открываться.
Я ничего не знаю, видимо, это вовсе не то, что окрыляло хозяина трактира весь сегодняшний день.
- А твой отец, он-то как согласился? Он же вчера Вудсворду столько гадостей наговорил.
- Я не знаю, просто сказал, что теперь он не против. Так ты согласен или нет?
Согласен я, как я могу им отказать? Я буду пасти их чуть ли не весь год по пляжам, гротам и лесам, мы будем плавать на лодке по небольшой речушке, петляющей в мангровых зарослях и нырять в поисках затонувших сокровищ. И я вспомню, сколько мне на самом деле лет, стряхнув с себя, наконец, пыль Азкабана. И около меня вновь окажутся двое влюбленных друзей, а я буду призван в свидетели чужого счастья, отсвет которого будет падать и на меня. Похоже, это и есть моя судьба — сначала Рон и Гермиона, за ними Драко и Кейт… А я вот застыл над миром живых смеющихся людей, словно горгулья на крыше парижского собора и, наверное, с годами превращусь в камень, в пепел, просто в воспоминание. А они будут показывать своим детям колдографии, с которых будет глядеть на мир мое разновозрастное я, и говорить: «А это дядя Гарри. Мы с ним дружили, когда тебя еще не было. А потом он куда-то уехал».
* * *
Пепел моей сигареты падает вниз, в крохотный палисадник, так что хозяйка завтра наверняка напомнит мне, что я обещал ей не курить в комнате. А я опять буду стоять с покаянным лицом и говорить ей, что у меня бессонница. Просто, пока она окончательно не стала камнем, горгулья никак не бросит дурную привычку — смотреть на жизнь, текущую мимо нее, изредка роняя пепел на головы пробегающих внизу счастливцев. А, кстати, смешно, но сейчас двое из них греют своим светом и Юэна Эванса — на этот раз их зовут Хелена и Драган. И я пытаюсь сделать все, чтоб хотя бы из этой жизни я никуда не уехал.
15.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:23 | Сообщение # 22 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 19. Подарок для фотографа
Когда следующим утром я приезжаю к Luna e mare, Драган встречает меня под каменной аркой входа.
- Подожди, не ставь мопед, надо кое-куда съездить. Ты не против?
- А разве…
У его родителей есть машина, правда, это такая древность, что мне страшно всякий раз наблюдать выезд старой клячи в свет. Думаю, некогда она была молода и прекрасна… лет этак двадцать назад. Однако если у нас бывают заказы на доставку где-то за пределами города, то кто-нибудь из Вуйчичей — Драган, его отец или Матея — все же решаются оседлать Росинанта.
- А, — он небрежно машет рукой в никуда, что выдает его раздражение, — надеюсь, рано или поздно она сломается окончательно. Не заводится, представляешь? А только что звонили Райчичи, просят три пиццы с морепродуктами, ты же знаешь, они только у нас заказывают.
- И как я повезу пиццу на мопеде? И… они же живут не в городе?
Драган ухитряется одновременно сделать несколько жестов, каждый из которых, да и все они в совокупности означают, что все в порядке, и он обо всем позаботится. И действительно через пару минут он уже приносит мне пиццу, упакованную в специальную сумку, в которой она почти не остывает, и начинает сноровисто пристраивать ее на багажник моего мопеда. А сверху зачем-то еще кидает и наше меню.
- А это еще зачем?
- Они через две недели у нас банкет хотят устроить — куча гостей, живая музыка. У них какой-то юбилей. Пусть закажут салаты, напитки, поточнее скажут, сколько народу будет. Если определятся с горячим и десертами — вообще замечательно.
Я улыбаюсь, но Драган, увлеченно закрепляющий сумку, не замечает моей улыбки, чему я несказанно рад. Просто у того человека, с которым он знаком, день рождения зимой, мы даже праздновали его вместе, 23 декабря. А вот тот я, которого Драган не знает, похоже, совместит свое торжество с банкетом доселе неизвестных мне Райчичей, так что в честь Поттера будут играть музыканты, кто-то будет смеяться, произносить застольные речи, поднимать бокалы… И я смогу на секунду закрыть глаза и представить себе, что хоть что-то здесь для меня…
- А ехать-то далеко?
- Да нет, к северо-западу из города, в сторону Трстено. Знаешь, там целый квартал с виллами. У Райчичей, конечно, не вилла, так, просто домик двухэтажный. И не у самой воды, разумеется. Там, знаешь, такой дом — стены белые, крыша красная.
- Драган, да тут все дома такие!
- Тут да. А там у людей такие хоромы, что дом Райчичей не спутаешь. Сам увидишь. Там же в основном иностранцы живут. Так я им звоню, что ты едешь?
Я еду, а почему, собственно говоря, и нет. Раз ехать больше некому. А Драган еще успевает крикнуть мне вдогонку:
- Только не гони, там поворот опасный, знаешь, где камни, на которых туристы любят фотографироваться.
Да, я знаю эти камни. Ты даже не подозреваешь, Драган, насколько хорошо я их изучил… Потратив сначала неделю просто на то, чтобы отыскать это место… Нет, это вовсе не то, о чем следует думать, когда тебя отправляют принять заказ и отвезти пиццу. Не та тема, о которой может размышлять Юэн Эванс.
- И осторожно, пиццу не растряси, — доносится до меня уже в тот момент, когда я выезжаю из нашего переулка, чтобы спустя пару минут вырулить на дорогу, ведущую из города.
Я добираюсь довольно быстро, минут за двадцать или чуть больше, сложнее всего разминуться с парой больших туристических автобусов, стремящихся доставить своих пассажиров как можно ближе к стенам крепости, и здесь, в тесноте местных улиц, напоминающих китов на мелководье. А там, за городом, дорога мгновенно пустеет, я вдыхаю свежий морской воздух и чуть прибавляю. И вот уже передо мной утопающий в зелени оазис, где за невысокими резными решетками ограждений, особо не прячась, обитают богатство и беспечность. Странно, прожив больше года в мире магглов, я, кажется, и мыслю теперь иными категориями — мне интересны машины, на которых они ездят, дома, в которых живут. Я даже иногда задумываюсь, а сможет ли Юэн Эванс когда-нибудь позволить себе нечто подобное.. Если бы мы оказались здесь вместе с Драганом, он, наверняка, немедленно начал бы озвучивать мне примерную стоимость участков у самой воды, марки припаркованных машин и обязательно заверил бы меня, что пройдет всего пара лет — и мы, нежданно разбогатев, сможем позволить себе не только какие-то там жалкие двух-трех этажные домики в Далмации. Нет, куда там, нам же будет принадлежать весь мир! А мне никогда не нужно было целого мира… Ведь у меня нет амбиций. Впрочем, и об этом мне уже говорили…
Дом Райчичей я действительно опознаю практически сразу. Дорога поднимается вверх, оставляя внизу апартаменты тех, у кого, похоже, амбиции есть. Звоню у калитки, аккуратно завожу мопед во дворик, обсаженный бугенвиллиями и розами, отвязываю тщательно примотанную к багажнику сумку с пиццей. Хозяева, к счастью, готовы сделать заказ для банкета немедленно, так что мы управляемся очень быстро — тридцать пять человек, вся верхняя терраса, о музыке они позаботятся сами. А наше меню они, кажется, знают лучше, чем я. Уже провожая меня обратно к калитке, хозяин говорит, показывая на дорогу:
— Вы можете проехать чуть вперед, а когда начнется спуск, сверните налево. Небольшой крюк, но так гораздо удобнее. Заодно посмотрите, как люди живут. Мне самому до сих пор интересно.
- Если у вас что-нибудь поменяется, звоните или заезжайте, — напоминаю я ему в свою очередь. — Сами понимаете, такие банкеты… Изменится количество гостей или вдруг передумаете насчет меню.
Он обещает мне не передумать и позвонить в любом случае, так что мы расстаемся, весьма довольные друг другом. А я решаю последовать его совету и немного поглазеть на жизнь тех, кому в маггловском мире повезло несколько больше прочих — я проезжаю вперед по дороге и резко сворачиваю влево.
Да, дом Райчичей здесь действительно единственный, выстроенный в местном стиле — светлые стены, сложенные из известняка, красная крыша. Все остальные обитатели, похоже, для разработки проектов собственных жилищ не поленились пригласить архитекторов. Может быть, и не самых маститых, но знающих толк в том, что заказчик имеет в виду, мечтая о вилле на побережье. В глубине садов — достаток здесь ведет себя сдержанно, не выбегает показаться к самым воротам, а благочинно отдыхает в тени деревьев — я различаю двух— реже трехэтажные дома, очень много стекла, большие двусветные окна, террасы, балконы, светлые стены — белые, бледно желтые, кремовые. И каким-то образом угадывается расположенный сбоку от дома, тоже подальше от чужих глаз, спуск в бассейн. Все со вкусом, современно — живущие здесь ценят комфорт. И несмотря на то, что вода сейчас, в самый разгар лета, обходится недешево, у всех включены поливальные установки, отчего на газонах ни единой выгоревшей травинки. Усмехаюсь: да, Райчичи и впрямь простые люди, хоть и живут здесь — они позволили себе положить шланг только под розы, да и из него едва капает. И никаких газонов.
Я уже собираюсь возвращаться на главную дорогу, как вдруг меня привлекает небольшой съезд вправо, вниз, к двум последним виллам, наверное, здесь, даже по местным меркам, обитают те, кому повезло в жизни чуточку больше остальных, так как обе они имеют свой огороженный участок пляжа и прямой спуск к морю. У меня возникает опасение, что дорожка, на которую я свернул, вовсе не предназначена для таких как я развозчиков пиццы, случайно заехавших поглазеть на чужое богатство. Я оглядываюсь, ожидая, что меня сейчас окликнут и разъяснят, что здесь частные владения, но нет, так тихо, что мне кажется, я слышу, как зной постепенно начинает наполнять воздух.
Низкая резная ограда, ворота, за ними еще и шлагбаум — вроде бы и все открыто, но случайным гостям как-то ненавязчиво дают понять, что они здесь лишние. Но я все же отваживаюсь бросить взгляд на аккуратную мощеную камнем широкую дорожку, ведущую к почти скрытому раскидистыми соснами дому, различаю большие чуть затемненные окна верхних этажей, легкую конструкцию самого строения — не вилла, не дом, а … будто бы корабль, который не задержится на рейде больше, чем на пару дней. Да нет, просто фантазия разыгралась, конечно, обычный современный дом, но так как он скрыт от глаз деревьями, я могу напридумывать все, что угодно. Тем более, видеть то, что у меня прямо под носом, я не склонен. А там тоже есть на что взглянуть, потому что всего в паре метров от перегораживающего въезд шлагбаума припаркована шикарная открытая машина, прикрытая светлой тканью от жары. Но я могу разглядеть ее обтекаемые формы, солнце слепит меня, отраженное безукоризненной полировкой, там, где чехол чуть сполз от ветра, видно одно из сидений, обтянутых кожей — кремовые и коричневые оттенки. И цвет кузова такой необычный — словно выдержанное красное вино. Мне кажется, хозяева дорогих машин особенно не задумываются, дорогой, значит, черный. Ну, а по местной жаре еще и белый. А еще я запоминаю эмблему на капоте — как будто треугольник со скругленными сторонами, а в нем две буквы «М» — одна широкая и приземистая, а вторая высокая и словно поднята на высоких ножках. Я хочу потом спросить Драгана о том, что это за марка, он по-любому разбирается в машинах лучше меня.
Ну все, Юэн, хватит стоять здесь и глазеть на чужое добро, а то сейчас покажутся хозяева и зададут вполне резонный вопрос о том, что мне, собственно говоря, здесь нужно. Но нет, со стороны дома ни звука, ни движения, так что я даже позволяю себе помедлить еще пару секунд и прочитать табличку на воротах, которая извещает меня о том, что у виллы есть название. Что-то такое морское, потому что начинается на Mar… Я не успеваю дочитать, потому что мне чудится звук двигателя со стороны улицы, с которой я только что съехал, и я, устыдившись своего любопытства, спешу пуститься в обратный путь.
Я успеваю проехать всего-то ничего, как раз приближаюсь к тем самым камням, где обожают фотографироваться туристы.
- Ты где? Мы тебя уже потеряли! — голос Драгана в моем мобильном кажется недовольным. Лучше бы он за сестрой своей так смотрел!
- Сейчас, я уже еду, зато они все заказали. И горячее, и десерты.
- А, ну тогда ладно, — Он мгновенно сменяет гнев на милость.
Но нет, дорогой мой, тебе придется обождать еще, потому что там, впереди, у этих злополучных камней припаркована машина, а высыпавшие из нее молодые люди в количестве пяти человек явно жаждут фотографироваться, машут, увидев меня, тянут руки с фотоаппаратами, показывая, что мне нужно просто щелкнуть. Три девчонки, двое парней. На одном черная футболка с Веселым Роджером… О, Господи… И банданы на головах. У девчонок расцветки повеселее, футболки завязаны высоко под грудью, открывая впалые животы. Опять та же игра… Им кажется, это весело. Они, обнявшись, встают на широкий камень, нависающий прямо над морем, чуть не падают с него, но на что ни пойдешь ради такой фотографии. А потом будут хвастаться всем, какие они крутые морские волки. Я щелкаю их столько, сколько они просят, на все пять фотоаппаратов. Благодарят меня на ломаном английском, я улыбаюсь, машу им рукой и отбываю восвояси.
Вернувшись в Luna e mare и передав Драгану детали моих переговоров с Райчичем, я отчего-то вспоминаю о том, что хотел спросить его про машину, ну, про эмблему, которая мне совершенно не знакома.
- Понятия не имею, — пожимает он плечами, — может быть, ты просто запомнил неправильно? Я здесь ни разу таких не видел.
- Я в городе тоже не видел. Это там, на виллах.
- Ага, значит, вот где ты прохлаждался! — Драган смеется. — Иди работай, любитель красивой жизни. Вон хоть минералки принеси!
Я обреченно поворачиваюсь к столику под бугенвиллией. Видимо, этот человек не перестанет к нам ходить, пока не выпьет всю минералку, имеющуюся у нас в запасе. Но мы купим еще, так что… да пусть ходит, пару дней я его, кажется, не видел. Может быть, работает в каких-нибудь архивах поблизости, и ему просто удобно заходить к нам, читать тут свою газету, а потом идти себе дальше по своим делам.
- Здравствуйте, — я улыбаюсь ему, все-таки постоянный клиент, — может быть, мороженого?
- Мороженого? — он поднимает на меня невыразительные глаза, а мой взгляд отчего-то задерживается на его пальцах. Короткие, с редкими белыми волосками на округлых фалангах. — Почему нет? Какое-нибудь фруктовое.
- Ананас, клубника, лимон, ежевика, банан, малина, — начинаю бойко перечислять я.
- Давайте ежевику, лимон и клубнику, — милостиво соглашается он.
Когда я через две минуты ставлю перед ним его заказ, украшенный вафельными трубочками, свежими ягодами и взбитыми сливками, он неожиданно просит меня задержаться.
- Юэн, — говорит он, — простите, но я случайно слышал, о чем Вы спрашивали Вашего друга.
- Вы говорите по-хорватски?
- Я? Что вы! Но я часто бываю в Далмации, так что понимаю с пятого на десятое. Но Вы иностранец, то, что Вы говорите, для меня яснее, чем речь Вашего друга. Вы же спрашивали про машину?
- Да. Я хотел узнать, что это за эмблема. Две буквы «М»…
- Одна маленькая, будто придавленная, вторая высокая? — он ногтем рисует мне на салфетки их очертания, а потом вычерчивает вокруг них воображаемый треугольник. — Это Майбах. А где же Вы такую видели?
- Пиццу на виллы отвозил, — объясняю я.
- Ах, вот оно что…
И он теряет ко мне интерес, глаза его уже бегут по газетным строчкам, а ложечкой он ковыряется в мороженом.
Я не знаю, что со мной такое, может быть, я перегрелся в пути, может быть… нет, ну я же понимаю, что есть места в мире, к которым мне не стоит приближаться. А я сегодня не только дважды проехал мимо, но еще и фотографировал в двух шагах от «моих» камней кучу придурков, игравших в пиратов. Иногда мне становится страшно, что какая-то дурацкая мелочь может сорвать меня в такую глубину, откуда уже не выбраться. Как там пела Кейт? И он потащил их в подводный свой дом, и запер в нём двери тем чёрным ключом… А я и так заперт в своих воспоминаниях. Они выходят из меня, как темная зараженная кровь из раны, с каждым ударом сердца, но от этого мне почему-то не становится легче. И вот, невинный щелчок фотокамеры — а у меня уже наготове следующая картинка.
* * *
Наша жизнь на пиратском острове тем временем идет своим чередом, так что я, поначалу пытавшийся вести счет дням и неделям нашего плена, постепенно теряю к этому интерес — все равно никакого просвета не предвидится, я просыпаюсь только затем, чтобы наскоро одеться и бежать в таверну, где меня тут же втягивает водоворот наших каждодневных дел, и выныриваю только далеко за полночь, а то и уже под утро, чтобы добраться до постели и спать, спать, пока шум, производимый Роном и Невиллом, не возвестит мне о том, что и мне осталось спать не более двух часов, а то и меньше. И так проходят ноябрь и почти весь декабрь, в самом конце которого пираты отправляются в «рождественскую вылазку», впервые уже обновленным составом, чтобы попробовать в деле бывших азкабанских узников. Думаю, тот год в магической Британии выдался не самым удачным, так как вылазки следовали одна за другой, теперь они не ждали по полгода, а обрушивались на головы особенно вороватых магов, пуще жизни любивших чужое добро, каждые месяца полтора-два. Не знаю, что писали газеты, может быть, что-то о неслыханном нашествии драконов на имения добропорядочных граждан, спустившихся с гор великанах или загадочных черных облаках, накрывавших собой дома, после чего в них не оставалось ни ценностей, ни живых авроров…
На острове в дни вылазок сразу становилось гораздо тише, Корабль отправлялся в плаванье под вечер, чтобы к полуночи достигнуть берегов нашей славной родины. Часть пути они шли по воде, так как для того, чтобы мгновенно перемещать и удерживать Корабль в воздухе, требовался довольно большой расход магической энергии, а Малфой и Довилль должны были беречь силы еще и для боя. Все это как-то незаметно рассказывал мне Драко, постепенно забывая нашу старинную вражду и привыкая просто болтать со мной. И я бы наслаждался временной передышкой вместе с Роном и Невиллом, но вот незадача — оказалось, что на Корабле есть люди, за которых я теперь волновался, так что я, как дурак, был готов иногда сесть прямо на пристани и всматриваться вдаль, ожидая возвращения тех, кто неожиданно оказался мне дорог — Драко, сэра Энтони, а потом и Тео. Конечно, я не мог и словом обмолвиться об этом обоим гриффиндорцам, а они… Я не знаю, что они там про меня думали, они-то в дни вылазок были свободны, потому что к рейду Корабль готовила команда, а вот мою работу никто не отменял — далеко не все пираты покидали остров, обычно в рейд уходили человек 20 — 30, а остальные по-прежнему заполняли нашу таверну, ели и пили в три горла, наверное, от волнения. Единственное, что разрешал мне Вудсворд в такие дни, так это сходить искупаться с Роном и Невиллом сразу после отплытия пиратской братии. Не могу сказать, что я был не рад, но они оба плавали еле-еле, плескались у берега, а я, прошедший краткий курс молодого пловца под руководством Драко Малфоя, мог позволить себе заплыть довольно далеко, нырять, исчезая у них из под носа, чтобы потом неожиданно схватить под водой одного из них за ногу, вызывая не смех, а недовольство.
— Гарри, ты что? Ты же меня утопишь! — вопил Невилл.
А Рону просто было не смешно. Честно говоря, я ужасно тосковал по тем дням, когда нам с ним достаточно было переглянуться — и вот мы уже весело смеялись над какой-нибудь глупостью, над ерундой, полунамеком. Но сейчас эта бескрайняя тоска в их глазах, эта серая обреченность… Мне же тоже было тяжело… Так что, когда на пляже появлялась Кейт, чтобы призвать меня обратно в таверну, я вздыхал с облегчением. И пресекал их охи и вздохи по поводу того, что мне нет покоя даже в дни рейдов. А ночью, как только последний посетитель покидал гостеприимный кров Кевина Вудсворда, мы с Кейт уходили на пристань, чтобы ждать восхода солнца, а вместе с ним и появления черных парусов на горизонте. И тут я оставлял ее одну, потому что Поттеру не пристало встречать на берегу пиратов, возвращающихся из удачного похода. И мои приходы под утро тоже не ускользали от внимания моих гриффиндорских приятелей.
- Гарри, ты не машешь им с пристани платочком? — как-то даже сказал мне Рон.
- Я же не могу оставить Кейт там одну, — флегматично реагирую я.
- Какое тебе до нее дело? — Рон кажется мне раздраженным.
Я молчу. Если я скажу, что она невеста моего друга, это прозвучит издевательски.
- Ты не жалеешь, что не вступил тогда в команду? — не унимается он.
- Рон, замолчи, — говорю я ему, — я бы ни за что не стал одним из них, и ты это прекрасно знаешь.
- Ну, извини, — поспешно бурчит рыжий, отворачивается к стене и накрывается одеялом, чтобы не продолжать неприятный разговор.
Я не стал бы одним из них, это так. Но я не могу обманывать себя — я бы многое отдал, чтобы оказаться на палубе Корабля. И дело не только в этих снах, продолжающих не отпускать меня ночь за ночью, снах, в которых я стою на капитанском мостике, просто поднимаю вверх руки — и огромный фрегат безо всякого усилия взмывает в воздух, просто подчиняясь моему желанию, нет, не так, я бы не стал подчинять Корабль своей магии — мы просто были бы заодно. И еще, если быть до конца честным, я немного завидую тем, кто каждое утро, когда я бреду с Алоисом разгружать катер с продуктами, заказанными Вудсвордом, сражается на плацу на маггловских мечах, устраивает тренировочные магические дуэли… «Вы готовите себя к жалкой жизни?» — так, кажется, сказал Довилль, допрашивая меня и Рона. Я даже не понял тогда, о чем он. Я просто не подумал, что три года проучившись в школе авроров, участвуя потом в расследовании, я был как бы в гуще жизни, из которой оказался выброшенным на кухню, как в страшный сон о своей жизни с Дурслями. И порой мне кажется, что я осел или буйвол, ходящий целыми днями по кругу и вращающий мельничное колесо. Осел, скорее всего… Хорошо, что здешняя жизнь не оставляет мне времени на раздумья. И еще — мне же все время приходится сохранять это видимое спокойствие, безразличие — и в таверне, и даже с друзьями. Только я не понимаю, почему это никогда не выходит, когда я сталкиваюсь с Довиллем, хотя он-то как раз является тем человеком, при котором мне и рта лишний раз открывать не стоит. Но я ничего не могу с собой поделать, объясняя это школьной привычкой, его злобным и несправедливым отношением ко мне, не знаю, чем я еще это объясняю — но если взглянуть на вещи трезво, а не говорить, «ах, бедный Гарри, как тебя тут все не любят и обижают», я провоцирую его весь год, вольно или невольно ставя под сомнение его авторитет на острове. И при этом хожу с высоко поднятой головой и чувствую себя героем. Впрочем, капитан Довилль отчего-то тоже с увлечением не бросает эту детскую игру…
Так вот, наверное, это происходит где-то в январе или в начале февраля, потому что со дня рождественской вылазки прошло достаточно много времени, и пираты явно готовятся к следующей — напряжение и ожидание буквально висят в воздухе, каждый день, когда я прихожу разгружать катер, я замечаю небывалое оживление на пристани. Вудсворд всегда посылает меня или Алоиса присмотреть за разгрузкой, чтобы пираты, которым в общем-то плевать на то, что они привозят для таверны, не напутали или не испортили чего-нибудь, особенно это касается ящиков со спиртным. В тот день на катере должен быть Тео, а так как он всегда охотно помогает мне доставлять привезенное в таверну, я иду один. Когда я подхожу к пристани, катер как раз причаливает, Нотт младший машет мне рукой, он и Грегори Гойл сноровисто левитируют объемистые тяжелые ящики на берег, но я вижу, что у ног Тео остается еще какая-то коробка, о которой, он, по всей видимости, просто забыл. Гойл, убедившись, что мы справимся сами, удаляется по своим делам, а я показываю Тео на небольшой черный ящичек у его ног.
- А это?
- А это мое, — неожиданно резко отвечает он.
- Да ладно, твое так твое.
Собственно говоря, мне-то какое дело? Но все же не удерживаюсь и бросаю взгляд на то, что он так старательно заслоняет от меня. О, Мерлин! Нотт младший сошел с ума! Вся эта чертова коробка оклеена веселыми маггловскими ярлыками: «Фотосалон Смита». Адрес, телефоны. Для Лиз, он купил все это для Лиз…
- Прикрой чем-нибудь, — быстро говорю я ему.
- Чем?
Он беспомощно озирается в поисках какой-нибудь тряпки, чтобы скрыть свое столь явное нарушение островных законов. Фотографировать или делать колдографии на острове категорически запрещено, даже мне не надо объяснять, с чем это связано.
- Маг ты или нет? Трансфигурируй что-нибудь!
- Что?
- Что Вы там прикрываете, мистер Нотт, могу я спросить?
Черт, вот черт! Довилль, которого не было на острове несколько дней — опять, наверное, в целях конспирации, шлялся по злачным местам и попадал на страницы магической прессы — теперь стоит прямо на пристани, видимо, даже не успел переодеться, потому что на нем маггловский костюм. От нас с Тео его отделяет всего пара шагов, еще чуть-чуть — и он заметит этот проклятый ящик. Я вижу, как Тео стремительно бледнеет, по-прежнему заслоняя ящик из фотомагазина своим телом.
- Мистер Нотт, будьте добры, поставьте Ваш ящик на пристань, — произносит Довилль ледяным тоном.
У него будто чутье на все недозволенное, что происходит или только собирается произойти — в Хогвартсе, на острове ли — не важно. Тео приходится подчиниться, но он, похоже, не намерен отступаться, так как выбирается из катера и теперь встает на вахту рядом со своим запретным грузом.
- Как интересно, — неспешно продолжает пиратский капитан, — фотосалон Смита. Интересуетесь фотографией, мистер Нотт? Решили привезти подарок? Вам не кажется, что Рождество уже давно прошло? Или у нас на очереди день Святого Валентина?
Похоже, на этот раз он попал в точку, потому что Тео краснеет, опускает глаза, но от злополучного ящика не отходит. Более того, он на него садится, всем своим видом демонстрируя, что со своим приобретением расставаться не собирается.
- Вам же известно, что на острове запрещены фотоаппараты и колдокамеры. И Вы прекрасно понимаете, с чем это связано, — спокойно продолжает Довилль.
- Но капитан… Поймите, Лиз же… Она никому не принесет никакого вреда. Она же живет здесь, как…
- Как в тюрьме, Вы это хотите сказать?
Тео хочет сказать именно это, но не решается. Но для этого на острове есть я!
- Капитан Довилль, но ведь Вы не станете отрицать, что похитили Лиз совершенно случайно, держите ее здесь насильно. Почему у нее не может быть хоть какой-то отрады в жизни? Это же просто жестоко!
- А я не занимаюсь благотворительностью, Поттер! — он резко поворачивается ко мне, и я успеваю заметить вспышку гнева в его глазах, но он быстро берет себя в руки. — Мистер Нотт, перестаньте уже сидеть на ящике, как ребенок! Показывайте, что у Вас там!
Тео приходится встать. Мерлин мой, Мерлин! Тео, ты идиот, хочу сказать я ему, но, похоже, ему это сейчас сообщат и без меня. В коробке фотокамера, штатив и пленки…
- Тео, — произносит Довилль очень тихо, — я, конечно, понимаю, что с процессом фотографии Вы знакомы очень приблизительно. Но даже Вы могли бы узнать у Лиз, что пленки требуют проявки, а фотографии надо печатать. Где Вы собирались это делать?
Тео молчит. Видимо, он намеревался сдавать все, отснятое Лиз, в тот самый фотосалон, где все это и покупал.
- Тео, Вы понимаете, что пленки и фотографии острова могут попасть в руки совершенно посторонних людей…
Мне кажется, Довилль сам в ужасе оттого, что Нотт младший чуть было не натворил, причем без всякого злого умысла.
- Отойдите от ящика, — командует капитан, но Тео продолжает стоять, не шелохнувшись.
- Капитан, пожалуйста… Это просто подарок. У нее действительно ничего нет… Оставьте, я прошу Вас. Пусть она просто поснимает, от этого же никому никакого вреда.
- Отойдите, — повторяет Довилль, направляя палочку на то, что должно было стать подарком для нашей Лиз.
Я смотрю на бледное отчаянное лицо Тео, на щеках, несмотря на загар, проступают красные пятна, он сжимает кулаки и еще ниже опускает голову. На этот раз даже мне ясно, что Довилль прав. Отдавать пленки в чужие руки… даже в руки магглов… Кто может поручиться, что их увидят только они? Любая случайность — и вот уже весь план, над воплощением которого Малфой и Довилль работали все эти годы, летит к чертям.
- Тео, отойдите, или я немедленно отправлю Патронуса Вашему отцу.
И этот последний аргумент оказывается решающим — Нотт младший делает шаг в сторону, и через секунду от коробки с ярлыками «фотосалон Смита» не остается и следа. Как и от подарка для Лиз. А она, наверное, думала, что ей удастся поснимать пальмы и попугаев, тени пальмовых листьев на песке, переплетение ветвей в мангровых зарослях… И так жалко их обоих, такая глупость…
- Отправитесь в таверну на две недели, — озвучивает Довилль наказание для Тео. Довольно мягкое, на мой взгляд, но я знаю, что для младших пиратов это катастрофа.
- Но, капитан, а как же рейд?
Тео, только что совершивший по меркам острова немалый проступок, куда-то собрался?
- Обойдемся на этот раз без Вас. Помогите Поттеру доставить груз в таверну, потом зайдите ко мне — я хотел бы еще побеседовать с Вами и Лиз. Без лишних ушей, — и он, конечно, выразительно смотрит на меня.
А потом гроза пиратского острова поворачивается к нам спиной и делает несколько шагов в сторону берега. Но мне так горько смотреть сейчас на Тео, так обидно за Лиз, я представляю, как Довилль сейчас вызовет их обоих в свой кабинет или куда еще он их там вызовет, и будет медленно и нудно объяснять им, что именно они нарушили, вытягивая душу своими язвительными замечаниями. И это при том, что Лиз и так боится его до смерти и вообще ни в чем не виновата.
- Ничего, Тео, — говорю я так, чтобы и уходящий пиратский капитан слышал меня, — поработаешь у Вудсворда, у нас гигиеничнее.
Глаза Тео расширяются от ужаса, потому что он прекрасно понимает, что Довилль прекрасно слышал то, что я только что посмел сказать. И он действительно поворачивается ко мне и произносит совершенно спокойно:
- Что Вы имеете в виду, Поттер? Потрудитесь объяснить.
- Я имею в виду, лорд Довилль, — глядя ему в глаза, говорю я, — что, работая в таверне, Тео не будет иметь возможности убивать ни в чем неповинных людей, волей судьбы оказавшихся в поместьях, которые вы грабите.
- Мы воюем, Поттер, — отвечает он совершенно серьезно, — если Вы имеете в виду невинных авроров, то они служат нынешним властям магической Британии, а значит, находятся на страже их преступлений. На войне обычно гибнут солдаты. И целью Ваших бывших коллег, в свою очередь, является избавление мира от нас. Так что, на мой взгляд, все честно.
- Вас больше в несколько раз. О какой честности Вы говорите?
- Поттер, — он подходит чуть ближе, — на Вашем месте я бы испытывал хоть какую-то благодарность к людям, вытащившим Вас из Азкабана. Видимо, подобное чувство Вам в принципе не свойственно, так что не вижу ни малейшей причины продолжать этот разговор. К сожалению, то жалкое положение на острове, к которому Вы сами себя приговорили, не позволяет мне наказать Вас за эту выходку.
- Ну, да, тюрьмой Вы меня вряд ли удивите, — я же не могу вовремя остановиться!
- Да, — соглашается он, — а вздернуть Вас на рее за хамство, от которого вы никак не отучитесь, согласитесь, слишком даже для меня. Но я бы хотел предупредить Вас — когда-нибудь список ваших долгов может оказаться непомерно велик.
- Вы мне угрожаете?
- Я вас предупреждаю.
И на этом он завершает нашу незадавшуюся беседу, мы с Тео, мрачно переглядываемся, и приступаем к отправке грузов в таверну. Вудсворд, видя наказанного пирата, даже не скрывает радости.
Когда Тео, спустя час или полтора, возвращается от Довилля, на его лице такая бесшабашная веселость, что я сразу понимаю, что все прошло плохо.
- На сколько ты к нам в итоге? — осторожно спрашиваю я.
- На два месяца! — объявляет он, будто только что сразился с драконом и победил его.
- Что, ты тоже был красноречив?
- Не удержался!
А потом к нам прибегает заплаканная Лиз и так и сидит у нас в уголке до самого вечера, а Кейт и Тео все пытаются утешить ее. В тот день мне кажется, будто наш трактир — это остров на острове, где все мы немного бунтари и изгои. И тем более странно, что в нашу орбиту постепенно вовлекаются и такие, как Тео Нотт, а позже, в самом конце моей островной жизни, даже и Драко Малфой.
Кстати, эта история с маггловским фотоаппаратом имела совершенно неожиданную развязку. Злодей и изверг, ненавистник всего живого, а особенно маггловских девушек с фотоаппаратами, капитан Довилль, ровно через два месяца, когда для Тео истекает срок наказания, сам покупает Лиз все, о чем она так горько плакала в тот день. И фотокамеру, и пленки, и реактивы — вообще всю аппаратуру! Так что она может проявлять свои пленки и печатать фотографии прямо на острове. Разумеется, под его контролем. И когда она показывает мне свои первые снимки, среди которых очень много черно-белых, я поражаюсь, как замирает жизнь на этих неподвижных картинках. Свет и тень, мгновенный переходы, становящиеся вечностью. Резкие неровные тени пальмовых листьев, падающие на ночной песок.
Вот так он лишает меня даже возможности чувствовать себя героем.
18.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:24 | Сообщение # 23 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 20. Черт Дэви Джонс
Сегодняшнее утреннее пробуждение меня не радует. Я не понимаю, отчего внизу такой тарарам, я даже некоторое время не могу сообразить, откуда эти голоса, и в полусне мне кажется, что это Рон и Невилл затеяли утреннюю перепалку, забыв, что мне еще спать да спать. Но я вспоминаю, где я — я уже давно не на пиратском острове, ни Рон, ни Нев не мешают мне высыпаться по утрам, я в своей съемной комнатке на окраине Дубровника, сейчас 7 30. Так какого же черта греметь и кричать на весь дом: «Сью, поторопись, папа уже в машине!» Наверное, это семейство, квартировавшее подо мной, они уезжают. Я-то здесь при чем? Накрываюсь подушкой и переворачиваюсь на другой бок, я полночи не смыкал глаз, сам не знаю, почему. Может быть, я им тоже мешал, шаркая из угла в угол и изредка роняя пепел им на подоконник? То ли вчерашняя поездка на виллы, мимо этих проклятых камней так меня расстроила, да нет, глупо расстраиваться, из-за чего? Из-за того, что кто-то там фотографировался? Это не повод скурить полпачки сигарет за час. Но мне было так беспокойно вчера, будто во все дверцы, которые я так тщательно прикрыл в душé, в жизни — не знаю — начал дуть ветер. Во все наглухо замурованные двери. И если сквозняк ненароком унесет с собой еще и Юэна Эванса, я не знаю, что от меня останется. Ведь тот второй, что квартировал раньше в моем теле, он вроде как умер… Черт, наверное, мне надо было просто выпить — снотворное или просто бокал красного вина, и все бы улеглось. И не мерещилось бы бог знает что. Будто металлический отблеск на улице, чуть в стороне от дома. Просто отражение, всплеск лунного света на ровной поверхности, а потом, когда я вгляделся, вроде и не было ничего. Наверное, это морская вода переливается в ночном свете. Мне просто показалось.
«Мама, я ракетки забыла» — доносится до меня снизу несносный девчоночий голос. Ну, забыла, так возьми, что же ты вопишь на весь дом? Когда люди куда-то едут, приезжают, уезжают, грузят свои чемоданы в машину или катят их по улице, им кажется, что они становятся неким центром мира, так что простые смертные должны немедленно расступиться, уступить им дорогу, не бежать по своим делам, не выходить из дома, так как их авто намертво перегородило выход. И не спать, разумеется! Как кто-то может спать, когда они уезжают?
Не может. Не может спать Юэн Эванс под их веселый предотъездный гомон. Да и привычный ко всему Поттер тоже не стал бы. Так что мы оба встаем, варим себе кофе, жуем зачерствевший круассан, чтоб не курить натощак. И стараемся не разговаривать друг с другом. Когда выдается вот такое утро, я действительно не вполне понимаю, кто я и что мне с собой делать. Тот, кто перебрасывается шуточками с Драганом, принимает заказы и бегает вверх и вниз с тарелками, Юэн, он более-менее решил свои проблемы. По крайней мере, он так считает. Только когда он ложится спать, он смотрит сны, предназначенные для Поттера. Потому что Юэн — это фикция, и своих снов ему не положено.
Но сегодня Юэн, разбуженный раньше обычного не очень хорошо соображает от недосыпа, так что Поттер волен делать что угодно. И он идет в Морской музей. Большой ребенок, мечтающий о кораблях…
Я оставляю мопед у Luna e mare, так как мое появление в самом центре города на железном коне будет без восторга встречено местной полицией, и направляюсь назад извилистыми переулками, чтобы минут через пятнадцать оказаться у крепости Святого Иоанна. Большой фонтан Онофрио, расположенный всего в двух шагах отсюда, по-прежнему кажется мне чудесным источником, особенно сейчас, утром, когда он еще не облеплен туристами. И я не удерживаюсь, зачерпываю воды в горсть, зажмуриваюсь и… да, загадываю желание. Не сбудется, я знаю, но я же могу поверить в это хоть на несколько секунд. Кто мне запретит?
Музей открывается ровно в 9 00, девушка, сидящая у входа, смотрит на меня с некоторым недоумением — она наверняка рассчитывала еще на какое-то время тишины и покоя до подхода основных сил — туристические автобусы еще только-только подтягиваются к городским стенам. Я вхожу под своды крепости, привычно разглядываю искусно сложенный из кирпича свод, прохожу мимо моделей кораблей, витрин с топорами и прочими, вероятно, крайне необходимыми на борту вещами. Странно, прожив год в цитадели пиратов, я имею весьма смутное представление о том, как устроены корабли, хотя чуть ли не каждую ночь вижу себя капитаном. Географические карты на стенах под стеклом — когда я смотрю на них, я почему-то вспоминаю слова сэра Энтони, переданные мне Роном. Зачем он сказал рыжему эту странную фразу о том, что жизнь длинная, а мир велик? Он что, догадался? Мир велик… А для меня, имевшего практически бесконечную возможность выбирать, он почему-то так и остался ограниченным Дубровницкой бухтой и живописной кучей камней на выезде из города… Подзорные трубы, секстанты. И, наконец — то, ради чего я пришел сюда — на небольшом постаменте навигационные приборы и штурвал. Я пытаюсь понять, наблюдает ли за мной девушка, сидящая на откидном стульчике на крепостной стене, приставленная смотреть за тем, чтобы такие, как я, не трогали, не портили, не лазили… Она задумчиво курит, глядя куда-то в необозримую даль. Может быть, тоже размышляет в этот утренний час о том, насколько велик мир. Или о том, как она бездарно проводит каникулы, жарясь целыми днями за гроши на крепостных стенах. Думаю, верно второе. Так что, взвесив все за и против, я все же решаюсь поднести руки к штурвалу. И хотя я не чувствую ни малейшего отклика, да и откуда, я ведь не на палубе волшебного фрегата. Не думал же я, что сейчас крепость святого Иоанна дрогнет, оторвется от своего ушедшего к самым корням земли фундамента, и взмоет в поднебесье, повинуясь моему беззвучному приказу?
- Молодой человек! — возмущенно кричит мне девушка, повернув голову в мою сторону в самый неподходящий момент, — Вам не говорили, что в музеях не положено ничего трогать?
- Простите, — я поспешно отдергиваю руки. — Просто очень захотелось. Еще раз простите. А пушки на стенах трогать можно?
- Пушки сколько угодно трогайте, — милостиво разрешает она.
И я выхожу на крепостную стену, глажу затертую прикосновениями тысяч рук бронзу, опираюсь на стену и затеваю детскую игру — представляю себя защитником крепости. Будто бы я всматриваюсь в зыбкую голубизну лежащей передо мной бухты, а там, вдали, уже виднеются черные паруса… Но тут у меня в кармане звонит мобильный:
- Юэн, ты где? Мопед тут, а тебя нет.
- Драган, я в Морском музее. Еще же рано.
- Да тут машина с напитками подъехала. Может быть, поможешь разгрузить?
- Может быть.
Драган и с того света достанет. И я спускаюсь со стены, так и не доиграв в пиратов и осажденных, и возвращаюсь к ресторану.
* * *
Конечно, было бы глупо полагать, что после дурацкой выходки Тео, стоившей ему в итоге двухмесячной отработки в таверне, сэр Энтони ничего не заметит. Вернее, глупо было с самого начала надеяться на наивность Нотта старшего, но после того как романтическая привязанность его сына из-за истории с фотоаппаратом стала очевидной для всех, сэр Энтони больше не видел необходимости в том, чтобы продолжать и дальше делать вид, что он лишен зрения, слуха и родительской подозрительности. У него хватило выдержки не обрушиться на сына сразу же, как только он узнал от Довилля детали происшедшего, уж не знаю, рассказал ли ему грозный капитан о том, каким образом двухнедельная отработка переросла в двухмесячную. Честно говоря, не думаю, что лорд Довилль вдавался в подробности, но объяснить факт наказания Нотта младшего накануне очередного рейда ему, видимо, пришлось.
Сэр Энтони появился на пороге нашей хижины совершенно неожиданно — обычно, когда он хотел поговорить со мной, он задерживался в таверне, усаживал меня за стол рядом с собой, пытался меня накормить и напоить, но я обычно отказывался, потому что, когда весь день крутишься на кухне, готовишь, пробуешь, разносишь, аппетит начисто пропадает. А застать меня дома в другое время он попросту не мог — с утра он гонял свое воинство на плацу, а когда они заканчивали, в таверне уже вовсю кипела работа. Но вот в то утро… Да, разумеется, они же накануне только вернулись из рейда, и им полагался хотя бы день отдыха. Так что часть утра Нотт старший решил потратить на меня. Я еще только-только протирал глаза, проспав всего каких-то полчаса после шумного ухода Рона и Нева на корабельную каторгу. Но сэр Энтони вряд ли был расположен тихо сидеть на крылечке и дожидаться, пока бывший герой, а ныне трактирный мальчик досмотрит последний утренний сон, так что он без церемоний просто гаркнул с порога «Поттер, подъем», заставив меня на какое-то мгновение поверить в то, что пиратский остров мне просто приснился, и мы с ним по-прежнему в Азкабане.
- Доброе утро, сэр Энтони!
Я еще щурюсь, нашаривая очки на столе, пытаюсь по старой привычке пригладить волосы, забыв, что они, коротко остриженные по требованию Вудсворда, больше в этом не нуждаются.
- Не возражаешь против утренней прогулки?
Что ж вас всех тут так и тянет со мной прогуляться? Ладно, хорошо хоть утренняя пробежка не предлагается, с него бы стало.
- Угу, — говорю я, что, видимо, означает, скорее, согласие, но так же и мое недовольство ранним подъемом и опасения по поводу направления, которое вполне может принять наша беседа. И бегу умываться.
Когда мы спустя минут пять выходим из хижины, разноцветные птички весело пересвистываются на деревьях, в воздухе кружат утренние ароматы — цветов, нарезаемых к завтраку фруктов, свежесваренного кофе. Мы идем ставшей уже традиционной прогулочной тропой — к дальнему пляжу, я, полусонный, даже не сразу соображаю, зачем он ведет меня именно туда. И вот, когда мы уже буквально в двух шагах, и я ясно улавливаю смех и голоса купающихся, я застываю, пораженный этой простой догадкой. Он знает, кого он увидит на дальнем пляже, но зачем-то ему надо, чтоб это вместе с ним увидел и я. Я резко поворачиваюсь к нему, загораживая ему дорогу.
- Сэр Энтони, зачем?
- Зачем? Видишь ли, самому мне было бы непросто обозначить тему нашей беседы, а так все ясно без лишних слов. Мы не будем к ним подходить.
И мы резко сворачиваем влево и через пару минут уже сидим на небольшой поляне с поваленным деревом в окружении орхидей и дынных деревьев. Он предлагает мне сигарету, я не отказываюсь, ожидая, когда же он начнет разговор. И вообще не понимаю, зачем ему понадобился я. Вряд ли я тот человек, который сможет убедить Тео Нотта в том, что связываться с магглой недостойно волшебника. Но сэр Энтони совершенно неожиданно произносит:
- Вот скажи мне, Гарри, за что?
- Что за что? — я прекрасно его понимаю, но мне хочется, чтобы Нотт старший, в прошлом Упивающийся и убийца магглов, сам сформулировал проблему.
- Я думаю, это мне за грехи, — печально продолжает он, выдыхая дым в сторону нежного цветка орхидеи. — Единственный сын, и вот… даже не магглорожденная ведьма, просто маггла…
Я вот думаю, а каково будет Лиз, если она все же решит в дальнейшем породниться с Ноттами, узнать, чем когда-то, в незапамятные времена, занимался папаша ее любимого? Впрочем, надеюсь, если до этого и дойдет, у Тео и сэра Энтони хватит ума не вдаваться в обстоятельства жизни Нотта старшего.
- Сэр Энтони, — я все же говорю то, что должен сказать, — моя мама была магглорожденной ведьмой. Она родилась в абсолютно немагической семье. На мой взгляд, это не делало ее чем-то хуже остальных.
- Маггла… — он будто не слышит меня. — И не говори мне, что это дурацкое увлечение.
- А я и не говорю.
- Ради какого-то там увлечения он не стал бы связываться с Северусом и нарушать все островные законы.
Я все же не удерживаюсь и спрашиваю его, как две недели, первоначально назначенные Тео, превратились в два месяца.
- Северус не захотел рассказывать, но, насколько я понимаю, Тео выступил в твоем стиле, защищая несчастную похищенную девушку и обвиняя капитана Довилля чуть ли не во всех смертных грехах.
- Сэр Энтони, а зачем Вы говорите все это мне? Вы же знаете, что я могу ответить. Что Лиз красавица, что у нее чудный характер, что она совершенно бесхитростная, что ей нравится Тео. Она хорошая. Любой отец был бы только рад, если бы его сын выбрал такую девушку. Конечно, если он…
- Если он в прошлом не служил Волдеморту, ты это хочешь сказать? — сэр Энтони смотрит на меня… нет, не зло, но как-то горько.
- Какая разница, кому Вы служили? Это не имеет никакого значения. Как и то, что она маггла. Вы же сами всегда говорили мне, что это я люблю проводить границы: там черное, здесь белое. Почему бы теперь и Вам не сыграть на сером поле, а, сэр Энтони?
- Здоров ты поговорить, Поттер, — Нотт только вздыхает.
- Для Вас так важно, чистокровный волшебник или нет? Да Ваш Темный Лорд был полукровкой!
- Я сам такой, Гарри, — неожиданно признается Нотт. — Чистокровные семьи можно по пальцам пересчитать.
- Тогда плюньте. Она Вам не нравится?
- В том-то и дело, что она мне нравится. Если бы не нравилась, я бы пресек это еще в октябре. Или вы с Тео думаете, что я окончательно ослеп и оглох?
- Сэр Энтони, — я вдруг отваживаюсь высказать вслух свое предположение, которое терзает меня уже давно, — скажите, ведь все вы планируете вернуться в Англию?
Он сразу напрягается и смотрит на меня с недоверием:
- Кто тебе сказал?
- Я же не совсем дурак. Думаю, вы не просто так сидите на этом острове и обрываете с пальм бананы. А лорд Довилль платит за все это и радуется. Конечно, вы хотите вернуться. Разве не так?
- Я не намерен с тобой это обсуждать, — резко говорит он.
- Тогда давайте возвращаться, — отвечаю я, поднимаясь с бревна, на котором мы сидим. А потом все же добавляю: — Просто, если вы вернетесь и не захотите устанавливать в Британии такие порядки, которые пришлись бы по душе вашему прежнему хозяину, а после войны никому не захочется жить в такой стране, лично для Вас будет очень даже неплохо, если Ваша невестка окажется обычной магглой. Для многих этого будет достаточно для того, чтоб забыть о том, что делали Вы.
- Сядь, — почти приказывает мне он. — Я смотрю, общение с Драко идет тебе на пользу.
Я отвечаю нечто неопределенное. Что, мол, с кем поведешься… И что, живя пятый месяц в окружении практически одних слизеринцев, сам невольно порой начинаешь думать и рассуждать, как они. Он некоторое время молчит, а потом, словно подводя некий итог, заключает:
- Значит, ты говоришь мне не вмешиваться и оставить все как есть. И готов заверить меня в том, что Лиз — прекрасная партия для моего сына. Так?
- Ну а что Вы приведете ему чистокровную невесту, как, прости Мерлин, племенную корову породистому бычку?
Теперь сэр Энтони даже смеется.
- Ну, знаешь, у родителей свои причуды.
- Нет, не знаю. Я же сирота.
- А, ну да.
- Знаете, как показывает практика, в этом есть свои преимущества.
Мы с ним еще какое-то время сидим рядом и курим, я продолжаю рассказывать ему, какая же Лиз все же замечательная. Сватаю, в общем, как могу. И все думаю, а почему он пришел обсуждать это со мной. А потом понимаю, что на самом деле он уже все для себя решил на тот момент, и ему просто требовался человек, который сказал бы ему, что он прав. И, вероятно, он не мог говорить об этом со «своими», потому что для них это была довольно опасная тема. А еще он был мудрым человеком (хотя, почему был? Он и сейчас есть и вполне себе благоденствует, насколько я знаю) и прекрасно понимал, что он вполне может потерять сына, если в угоду бывшим соратникам станет демонстрировать свою непримиримость. А так он просто мог сказать, что выжидает, что люди молодые, все такое, как-нибудь сами и разберутся.
- Скажи-ка мне, Гарри, — вдруг говорит он, внезапно меняя тему, — ты ведь знаешь, что я только что из рейда?
- Да, ну и что?
- А то, дорогой мой, что ты вот сидишь со мной и куришь, и тебе даже в голову не приходит спросить меня о том, сколько невинных авроров на моей совести.
Ах, вот оно что! Сам капитан Довилль на меня жаловался!
- Вам Довилль рассказал?
- Нет, мне рассказал Тео. Так вот, может быть, ты объяснишь мне, какого черта ты препираешься именно с Северусом? Прости за откровенность, но ты прилюдно позволяешь себе грубости в адрес человека, от которого зависит твоя жизнь.
- Я не знаю, это как-то еще в школе началось. Он всегда старался задеть меня из-за отца, из-за крестного. Ну а потом и я уже тоже, когда стал постарше.
- Гарри, — сэр Энтони смотрит на меня серьезно-серьезно, — тебе двадцать один. Ты уже не в школе. Я просто хочу тебя предупредить: Северус очень непростой человек. Он очень жесткий, я бы даже сказал, жестокий. И он ничего не забывает. Прекрати, пожалуйста. Вообще не открывай рот в его присутствии.
- Ну, — мне становится смешно, — я же не Невилл Лонгботтом.
- Тогда стань им! О, Мерлин…Пойми, я знал Грега Довилля, он был самый настоящий выродок. Если ты припомнишь, кто я такой, то поймешь, что мои слова хоть что-то да значат. Я, разумеется, не хочу сказать, что Северус такой же. Но иногда он напоминает мне Грега. Это кровь, наследственность.
- И дурной характер, — весело подхватываю я. — Да что он мне сделает?
- Гарри, — сэр Энтони почему-то не улыбается вместе со мной. — Могут быть такие ситуации, когда тебя не защитит никто, даже я. Постарайся в них не попадать.
И я обещаю постараться. Обещания даются мне легко, я даже некоторое время верю, что буду тих и нем. Так что мы возвращаемся в пиратский лагерь, жмем друг другу руки напоследок и расходимся по делам. И, знаете, я даже некоторое время держу данное сэру Энтони обещание!
Что мне еще рассказать о моей жизни на острове? Она течет размеренно и однообразно, проходят февраль и март, нас покидает Тео, вынужденный пропустить и еще один рейд, так как, бегая с тарелками и кружками по таверне, он несколько потерял сноровку. Мы печем хлеба и пироги, Вудсворд учит меня варить супы и делать жаркое с овощами, а когда мы не очень заняты, мы с Кейт затеваем какие-нибудь печенья или десерты, так как в них тоже есть необходимость.
- Что-то их сиятельное капитанство к нам повадилось, — как-то между делом замечает Вудсворд.
- Вы про Малфоя? Он и так тут безвылазно.
- Да нет, другое капитанство. Раньше, бывало, зайдет раз в две недели, а тут, как народу прибавилось, сидит и сидит.
- Может быть, собутыльники появились?
Вудсворд делает страшное лицо.
- Поттер, ты бы поосторожнее со своими шуточками.
Я сразу вспоминаю, что обещал сэру Энтони, и даже стыдливо опускаю глаза. Сиятельное капитанство действительно частенько заходит к нам вечерами, я стараюсь не приближаться к столику, где он обычно просиживает часами в компании Долохова, Эйвери и Мальсибера, а если все же приходится, то приказываю себе лишний раз не открывать рта, пишу себе их заказы в блокнот, не приведи Мерлин что-нибудь уронить или перепутать. Но, к счастью, и Довилль после той нашей с ним стычки на пристани делает вид, что не замечает меня, благо у него за плечами тоже богатая школьная практика. Так что вооруженный нейтралитет удается поддерживать довольно долго. Пока… впрочем, до наступления этого «пока» есть еще почти полгода… Так что я не буду торопить события.
А события, в общем-то, и сами никуда не торопятся, текут себе своим чередом, я живу от понедельника до понедельника, потому что это дни моей относительной свободы. Дни, когда я могу подольше поваляться, ожидая, пока за мной зайдут Драко и Кейт, чтобы совершить очередную вылазку, просто пойти искупаться и заодно позвенеть оружием на пляже. Да, именно так, потому что Кейт, как настоящая девочка-пиратка, имеет нездоровое пристрастие к мечам, кинжалам и прочим атрибутам книжной пиратской романтики, так что Драко приходится учить ее обращаться с маггловским оружием. И они затевают шутливые поединки на песке, пока Кейт, окончательно выдохшись, не начинает проигрывать и дуться. Хотя Драко, разумеется, ей поддается. А однажды он вместо мечей приносит с собой две плети, будто мы собираемся перегонять стадо на новый выгон. Кейт брезгливо морщится, однако на этот раз поучаствовать в дуэли предлагается отнюдь не ей.
- Это еще зачем? — удивленно спрашиваю я, когда он протягивает мне это сомнительное орудие боя.
Плетеная в четыре ремешка, длиной метра полтора, удобная рукоятка… Драко задумчиво смотрит на меня, хмурится.
- Знаешь, я подумал, тебе может пригодиться.
- Но зачем? — я не понимаю.
Наблюдая их тренировки, я не раз видел и подобные поединки на бичах, но они всегда казались мне неэстетичными. К тому же вид дерущихся в изорванной окровавленной одежде тоже не приковывал взгляд. А если еще принять во внимание, что в пиратском лагере есть несколько человек с такими следами от ударов, что страшно смотреть… Не хочу я, в общем.
- Какой идиот до этого вообще додумался?
И Драко рассказывает мне занимательную историю, имеющую, к сожалению, вполне реальные последствия. Про использование бичей в боевых искусствах или у кочевников я еще готов послушать, но вот чтоб маги… Оказывается, на остров эта варварская традиция попала вместе с дурмстанговцами. Если маги по тем или иным причинам не могли выяснять, кто их них сильнее, при помощи магической дуэли, в ход шли именно бичи. Причем не обычные, один из которых протягивает мне сейчас Драко, а пропитанные специальными составами, такими, чтоб после поединка у его участников оставались следы, от которых невозможно избавиться при помощи магии.
- Чтобы каждый понимал, на что идет, — поясняет Драко. — Что, если он проиграет, то победитель может просто забить его до смерти, как самого обычного маггла. И что умрешь в страшных муках. Никакой Авады. Говорят, у них после этого резко сократилось число тех, кто жаждал выяснить, кто более сильный маг посредством дуэли. А магические дуэли не на жизнь, а на смерть у них долгое время были под запретом. Чтоб маги не убивали друг друга просто ради забавы. А хочешь убить врага на дуэли — пожалуйста. Чтоб так драться, надо быть действительно готовым перегрызть сопернику горло. Тут уж ничего не испугаешься.
- А при чем тут пиратский остров?
- При том, что здесь тоже случаются такие вещи, — неохотно говорит Драко. — А ты, Гарри, извини, конечно, но рад ввязаться в любую свару. А палочки у тебя нет. Так что я подумал и… в общем, если ты согласен, я тебя научу.
И я согласен. Даже не потому, что жажду померяться с кем-нибудь силой, а просто так, потому что я все же не кухонный мальчик, а бывший аврор, а это хоть какое-то сражение. Я же чуть ли не каждый день наблюдал с завистью, как они дерутся. Так что рад теперь даже плеткой помахать. Но в первый раз у меня получается настолько плохо, что Кейт уже минут через пятнадцать охает над моим окровавленным телом, произнося исцеляющие заклинания. При этом Драко мне удается зацепить всего дважды.
— Да, аврор Поттер, — говорит он, когда я, уже приведенный в божеский вид, злобно соплю, уставившись на непокорное орудие битвы в моих руках. — С тобой еще работать и работать.
Так и получается, что часть времени мы начинаем тратить на поединки, и мне безумно нравится — нравится смотреть, как ловкая и проворная Кейт все более уверенно наступает на Драко, размахивая довольно тяжелым мечом. Нравится и самому топтаться на небольшом пятачке напротив Драко, раскручивая над головой бич, чтобы все же нанести ему хлесткий удар, когда он зазевается. Мне кажется, мое тело оживает — я вновь ощущаю свои мышцы, вспоминаю силу, некогда бывшую в моих руках.
А потом мы, разгоряченные этими несерьезными битвами, вбегаем в воду и плывем, далеко-далеко, насколько хватает сил. И долго валяемся на песке, причем я делаю вид, что дремлю, чтоб не мешать им целоваться. Даже накрываю лицо полотенцем. Говорю, что боюсь обгореть…
Кажется, так проходят и апрель, и май, Драко счастливо возвращается из всех рейдов, хотя теперь у пиратов появляются и раненые — авроры, похоже, все же утрачивают привычку спать на диванах во вверенных им имениях. И после одного из удачных рейдов Драко появляется в таверне с таинственным и многообещающим выражением лица и сообщает, что его отец позволил ему, как особо отличившемуся в боях, взять катер. И что завтра нам предстоит вылазка за затонувшими сокровищами. Так что Кейт чуть ли не визжит от восторга. И я тоже рад, идиот, потому что, кажется, впал в детство уже окончательно.
* * *
На пиратском острове есть два катера, это известно мне практически с самого начала нашего пребывания здесь. Один из них всецело находится в распоряжении капитанов, второй обычно используется для хозяйственных нужд. Впрочем, когда он никому не нужен, всегда находятся желающие выйти на нем подальше в море, рыбачить, купаться вдали от чужих глаз или просто проехаться с ветерком. Но для младших из пиратского воинства завладеть катером на полдня — неслыханная роскошь, даже для Драко. Мне кажется, здесь, на острове, он просто дал себе слово быть одним из многих, а не сыном капитана, и свято придерживается этого правила.
В тот понедельник катер достается нам сразу после разгрузки, и я, как официальная дуэнья Кейт Вудсворд, могу исчезнуть из таверны до самого вечера, так что в нашем распоряжении бесконечность — часов пять или шесть точно. Мы чуть ли не бегом несемся на пристань, нет, мы чинно шествуем, только очень-очень быстро, опасаясь, как бы драгоценное плавучее средство не умыкнул у нас из-под носа какой-нибудь суровый рыболов-любитель типа Руквуда или Паркинсона. Но нет, горизонт чист! И мы отправляемся.
- Драко, объясни толком, какие сокровища?
Я, конечно, понимаю, что в таком месте, как пиратский остров, на морском дне обязаны быть затопленные торговые или пиратские корабли, но мне не верится, что все так просто, и что нам достаточно немного отойти от берега и нырнуть, чтобы зачерпнуть полные горсти жемчуга или золотых монет. Но младший Малфой вместо ответа с таинственной улыбкой заводит катер (да, совершенно обычный маггловский катер) и, не удостаивая меня ответом, правит вдаль, забирая левее и огибая остров. И через несколько минут береговая линия пиратского острова уже видится полоской белого и зеленого, дрожащей в знойном воздухе.
- Где-то здесь, должно быть, совсем рядом, — бормочет Драко себе под нос и направляет палочку на воду, а мы с Кейт смотрим на него с благоговением, причитающимся шаману, начинающему свой ритуальный танец с бубном вокруг костра.
- Ага, еще метров пять вперед.
Он полностью сосредоточен, будто хочет услышать голоса под водой, которые громко объявят ему: «Да, Драко, сокровища здесь».
- Все, — объявляет он наконец, заглушая мотор и бросая якорь, — можем нырять. Отец сказал, что вся добыча наша по праву. Но он не думает, что мы сможем что-нибудь найти.
- А что мы можем найти? — я же вообще не понимаю, о чем идет речь.
- Гарри, здесь затонуло торговое судно, когда англичане воевали с испанцами, там в трюмах такое…
- И что, никто не пытался достать?
- А никто и не знает. Это отец с Северусом нашли и даже что-то оттуда подняли. Но решили особенно не распространяться, так как там довольно опасно, а они не планируют потерять на дне половину команды. Плавать, опять же, не все хорошо умеют.
- А тебя отец потерять не боится? — смеясь, спрашивает Кейт.
- Думаю, он в меня верит, — лицо Драко становится невероятно надменным, как будто он изображает памятник. — В общем, нам тоже велено соблюдать осторожность и не увлекаться.
И потом он довольно долго знакомит нас с инструкцией по технике безопасности: не заплывать далеко вглубь корабля, всегда помнить о том, где «вход», чтобы не заблудиться, не трогать деревянные части, потому что они могут превратиться в труху и завалить незадачливых искателей сокровищ, не пытаться просунуть руку в узкие отверстия, потому что там можно застрять. И главное — держаться вместе. Ну и еще не хватать тяжелые предметы, потому что у них больше шансов утянуть нас на дно, чем у нас вытащить их на поверхность. Помнить о времени и не забывать про заклинания. Ха, особенно мне — я что-то не обзавелся водоотталкивающими маггловскими часами, а палочкой не пользовался уже примерно год — 15 апреля мы с Роном тихо отметили годовщину нашего ареста.
- Гарри, заклинание головного пузыря тебя устроит? Только не отрывайся от нас, обычно оно держится около часа, но чужое заклинание обычно спадает быстрее.
- А смотреть я как буду?
И Драко накладывает еще и заклинание видения, которое должно продержаться примерно столько же, сколько и первое. И мы, взявшись за руки, дружно уходим на глубину.
Мерлин мой! Мириады разноцветных рыбок — красных, золотистых, полосатых, серебристых кружат вокруг нас, снизу тянутся ветви кораллов, мне кажется, в абсолютно прозрачной воде я различаю подводные гроты, пещеры. Зачарованное царство… морские звезды, прячущиеся среди камней большие пятнистые рыбы с выпученными глазами. Я не знаю, как назвать все это — губки, водоросли? Просто я понимаю, что все это многоцветие, мерно покачивающееся в ритме дыхания моря — все оно живое. И абсолютно мне неведомо…
А там, за выступом скалы, я уже ясно различаю цель наших поисков — практически целый двухмачтовый корабль, только мачты его словно надломлены — то ли это воздействие воды, то ли последствия погубившей его бури. Некогда, наверное, начищенные до блеска пушки уже давно обжиты морскими обитателями, которые вовсе не рады нашему вторжению.
Вначале мы просто совершаем круг почета вокруг поверженного морского принца, заглядываем в отверстия иллюминаторов — но так практически ничего не видно, и мы отваживаемся отправиться внутрь. Мы ничего не боимся — компания сегодня подобралась такая. Думаю, у меня просто отсутствует участок мозга, отвечающий за страхи и самосохранение, у Кейт он по молодости еще недостаточно активен, а Драко, самый разумный из нас, не готов ударить в грязь лицом. Так что это он первым направляется в сторону кают и трюма, где мы и предполагаем обнаружить несметные богатства. К стенам страшно прикасаться — дерево, пролежавшее на дне не одну сотню лет, кажется мне склизким и трухлявым. К тому же оно плотно заселено морскими жителями неизвестных нам пород, видов и названий. Вот мы ничего пока и не трогаем — не хотелось бы, чтобы верхняя палуба надумала прямо сейчас рухнуть нам на голову, раз она воздерживалась от этого шага не одну сотню лет.
Мы держимся друг за другом, особенно мне, лишенному волшебной палочки, не стоит отрываться от Кейт и Драко, если я, конечно, не хочу найти свою смерть на морском дне. Но вот впереди нас три дверных проема, видимо, каюты, предназначенные для капитана или для знатных гостей. А раз нас трое и дверей тоже три… в общем, тут мы и разделяемся. Мне, похоже, достается капитанская каюта, потому что на чудом сохранившемся столе я различаю облепленные моллюсками секстант и подзорную трубу. Вот какой-то круглый предмет, напоминающий медальон, нечто пузатое и низенькое, некогда бывшее чернильницей, шкатулочка, в которой я предполагаю табакерку. Я осторожно трогаю короткий узкий предмет, похожий на кинжал, но он кажется мне недостаточно привлекательным, чтобы взять его с собой.
Немного покружив по довольно просторной каюте, я решаю, что тут вряд ли найдется еще что-нибудь интересное, а мне очень хочется найти действительно стоящую вещь, так как я подозреваю, что следующая прогулка на катере предстоит нам еще нескоро. А когда я покидаю бывшее пристанище капитана, то обнаруживаю, что Драко и Кейт поблизости нет. Наверное, они тоже не обнаружили ничего интересного и решили отправиться дальше. На самом деле, потом мы выясняем, что тут мы все и потерялись, потому что Кейт показалось, что Драко уплыл вперед, он, не найдя ее, бросился на поиски, а я, увлекшись осмотром каюты, оказался последним. Мы в тот момент были совсем рядом, мне просто стоило вернуться назад, но… Вот тут-то и вынырнул чёрт Дэви Джонс, как пелось в пиратской песне Кейт. Я не умею возвращаться назад, скорее всего, дело именно в этом. Если уж я куда-то залез, глупо поворачивать и искать вход, через который ты сюда попал, потому что где-то там, впереди, обязательно есть выход. Так я в тот момент рассуждаю, не представляя, сколько еще времени продержатся заклятия, наложенные на меня Драко. Я неплохо вижу в полутьме затопленного корабля, и это тоже чары, потому что палочки у меня нет, так что Люмосом воспользоваться я не могу. Но это вовсе не кажется мне существенным препятствием — я плыву вперед, чуть касаясь пальцами прогнивших переборок, пока на полу прямо передо мной не открывается черный зияющий провал, уводящий в трюм. Почему-то я даже не сомневаюсь, что Кейт и Драко уже там, внизу, поэтому мое тело, кажущееся в воде столь невесомым и легким, совершает изящный кульбит, дабы протиснуться в неширокий лаз, несомненно, уводящий к сокровищам. И я оказываюсь прав. Там, в темноте, среди поваленных бочек, я уже различаю несколько перевернутых сундуков, разбросанное в беспорядке оружие, винные бутылки в прочной моллюсковой броне. Нет, я даже не собираюсь брать ничего из этих вещей, мне хочется просто прикоснуться к ним, я, словно завороженный, тянусь к маленькой приоткрытой шкатулке, из которой, как мне кажется, исходит теплый чарующий блеск. Жемчуг… такой живой и красивый — браслеты, бусы. Я подношу к глазам большую жемчужину на тонкой цепочке, мне кажется, она мерцает, излучая свет, согревает мою ладонь. А потом свет начинает медленно меркнуть. Сначала я думаю, что это погасла жемчужина от грубых прикосновений моих рук, но потом я начинаю ощущать, как тьма надвигается на меня со всех сторон, придавливая к полу, не пуская. Заклятия Драко начинают слабеть, успеваю подумать я, и даже делаю несколько энергичных гребков наверх, к спасительному лазу, через который я попал сюда. Но я уже не могу различить его. Только давящая безмолвная тьма смыкается вокруг меня.
А потом приходят ОНИ. Для того чтобы их видеть, мне не нужны заклятия. Они обладают собственным мертвенным светом — подобия человеческих фигур, скорее, просто их контуры, так что мне даже и не страшно. На них старинные шляпы с перьями, перевязи, украшенные драгоценными камнями, камзолы. И чем ближе они ко мне, тем лучше я различаю их лица — вполне человеческие, не тронутые тленом. Они кружат около меня, не наступая, но и не отпуская. Может быть, я посягнул на охраняемые ими сокровища, кто же теперь может точно сказать? И я понимаю, что мне уже не нужно дышать, я плавно опускаюсь на дно трюма, и мне кажется, глаза мои видят сейчас сквозь гнилые корабельные доски пьянящую голубизну неба, накипь белых облаков на горизонте, а дальше, дальше… Кейт же пела: «Теперь вы пойдёте со мной, вас всех схороню я в пучине морской». Глупо, а я вот не поверил… Капитан с длинными черными волосами протягивает мне руку и говорит: «Пройдемте со мной, будьте нашим гостем, я покажу Вам Вашу каюту». И я доверчиво протягиваю ему ладонь, только вот хватается за нее кто-то совсем другой, его я не вижу, потому что глаза мои сейчас различают только призраков затонувшего корабля. Меня резко тащат наверх, я ощущаю, как быстро скользит в воде мое тело, а оттуда, снизу, тянутся ко мне призрачные руки, протягивая мечи, браслеты, жемчуг — и я вновь различаю сияющие краски. Опалы, рубины, сапфиры — нестерпимо яркие. А наверху только тьма, и совсем нет воздуха…
- … совершенно нет мозгов, Драко! Как вы могли его бросить? У него же нет палочки! Он ни черта не видит и примерно так же соображает! Вы его чуть не угробили!
- Мы потеряли друг друга, Северус! Я же не думал, что Гарри полезет в трюм!
- Идиот, мой сын — идиот, — горестно заключает другой голос рядом со мной. — Что мы должны думать, Драко, когда находим посреди моря брошенный катер, а на нем унылыми горками сложены вещи и шлепанцы. И очки … И ни души!
Я резко втягиваю воздух, и пытаюсь сесть. Мне очень больно дышать, и я ничего не вижу, только фигуру человека, склонившегося надо мной и водящего чем-то в районе моей груди. Оранжевая вспышка. У него тоже черные волосы, как у призрачного капитана.
- Черт Дэви Джонс, — шепчу я и вновь падаю на спину.
Он наклоняется ниже ко мне, и я чувствую, как капельки воды падают мне на плечи и на лицо.
- Поттер, что ты несешь?
- Там жемчужина была, — я с трудом выталкиваю из себя слова, еще не понимаю, кому я это рассказываю. — Когда я ее взял, появились они.
- Кто?
- Призраки. Они охраняют сокровища.
- Северус, — говорит тот, другой, который назвал Драко идиотом, — он не повредился рассудком от кислородного голодания?
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:24 | Сообщение # 24 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 21. Маркус Флинт
Знаете, говорят, есть люди, которые могут ощущать перемены, наступающие в их судьбе. Я, несмотря на всю мою якобы магию, никогда не ощущаю ничего, так что жизнь имеет обыкновение обрушиваться на меня подобно шквалу — налетает внезапно, без предупреждения и неизменно опрокидывает. Подобно шквалу… громко сказано. На тебя Поттер, жизнь обрушивается, как гнилой забор на спящего в канаве пьянчугу — болезненно, неожиданно, и оставляет синяки и занозы. Вот странно, я все думаю, был ли момент до моего превращения в Юэна Эванса, когда я пробовал жить сам? Если бы я попытался поговорить об этом с Роном, он сказал бы мне, а как же Темный Лорд? А наше расследование? А Азкабан? В том-то и дело, я уверен, что все это время я просто покорно плыл по течению, даже не особо поглядывая по сторонам. Гарри, надо убить Волдеморта, ату его! И я бросался вперед. Потом герою магического мира следовало жениться, раз враг повержен и все официальные инстанции провозгласили немедленный переход к мирной жизни. И обязательно продолжать спасать мир, оттого я и пошел в Аврорат. А потом, когда нам с Роном показалось, что Зло вновь поднимает голову (а оно на самом деле ее никогда и не опускало), мы вновь вышли на охотничью тропу, как гончие псы, где были подстрелены другими, более удачливыми и дальновидными охотниками. Потом нас вывезли из Азкабана, мы даже ни о чем не спрашивали… Просто позволили погрузить себя на корабль.
Если бы я спросил мнения сэра Энтони, он мог бы напомнить мне наши с ним беседы в Азкабане, когда он пытался втолковать мне, что я никогда не жил своей головой, и что ни один выбор, сделанный мной в жизни, не был по-настоящему моим. Я тогда был не очень склонен с ним согласиться, а вот теперь, кажется, понимаю, что он имел в виду. Просто теперь, когда у меня есть иной опыт, я знаю, какой груз ложится на плечи, когда ты делаешь свой собственный шаг, когда расплачиваешься не за то, как обходится с тобой безжалостная судьба, играющая тобой, как случайно упавшей в бурливый ручеек веткой, а за то, что ты совершенно осознанно сделал сам. Но пока я не стал Юэном Эвансом, подобные мысли были мне неведомы. Так что, если вдруг вы вздумаете пожалеть меня, пока я буду рассказывать о том, как я в итоге покинул пиратский остров, я скажу вам одно: не стоит. Не стоит жалеть человека, считающего себя мячиком, который игроки перебрасывают с одной половины поля на другую. И, к слову сказать, ведущего себя примерно так же.
Но, да простит меня Мерлин, хотя я все реже поминаю его, стараясь забыть о своей прошлой жизни, я не знаю, что мы могли сделать иначе, оставаясь на пиратском острове. Затеять свою игру? Это было бы неимоверно трудно, опасно, но… По крайней мере, было бы хотя бы понятно, за что в итоге расплачиваешься. Уже не так обидно. Опять же, из нас в то время были те еще игроки…
Моя относительно бездумная жизнь под сенью пальм закончилась с августовским рейдом, хотя до того дня, когда я окончательно покинул остров, оставалось еще, кажется, недели три или чуть больше — я не следил за календарем, да и что греха таить, старался как можно быстрее забыть многое из того, что произошло в тот месяц. Да, и к стыду своему вынужден признаться, что так и не поблагодарил капитана Довилля за мое чудесное спасение от призраков, предлагавших мне несметные сокровища в обмен на жизнь на их затопленном корабле. Разумеется, я собирался это сделать, но… я просто не мог себе представить, как подхожу к нему в трактире и бормочу себе под нос свои нелепые благодарности. Да я просто не мог сказать ему ничего хорошего, я в этом уверен! У меня бы не вышло. А он бы все понял, так что в любом случае стало бы только хуже. В общем, я даже просил Драко сделать это за меня, и он, снисходительно взглянув на меня, обещал передать мои слова пиратскому капитану, хотя и заметил, что я и сам прекрасно знаю, где живет Довилль, и от меня не убудет, если я выдавлю из себя пару добрых слов в его адрес. Но я не мог, как не смог и четыре года назад поблагодарить его, выбежав вслед ему из зала суда. Зато, помнится, легко нашел для него другие слова…
Тот день, когда Корабль уходит в очередной рейд, да, кажется, это седьмое августа, выдается на удивление тихим и умиротворенным. Белые хлопья облаков на акварельном небе — белое, голубое и розовое. А вдали, на самом горизонте, исчезающий угольный росчерк мачт и парусов. Вечером в таверне совсем мало народу — негромкие разговоры, даже девчонки — Панси и Миллисент за одним из столов в углу, хотя обычно царицы огородов не балуют нас своим присутствием. Так что ближе к ночи даже мне, Кейт и Лиз удается спокойно посидеть в зале, не привлекая внимания. И, неслыханное дело, Кейт, в последнее время никогда не певшая для гостей, вдруг приносит свою надежно припрятанную гитару и, поначалу не поднимая взгляда ни на кого из присутствующих, начинает петь свои грустные баллады о заколдованных странниках и неверных возлюбленных. И в абсолютной тишине, воцарившейся в зале, раздается только ее завораживающий голос, будто читающий неведомые заклятия. Пауза, что-то бьется на кухне у Вудсворда, Кейт смеется, ее пальцы пробегают по струнам, тишина, и еще одна история про пиратскую невесту. А на самом деле это и есть тот момент, когда мир замирает, чтобы через секунду начать свое движение уже по совершенно иной орбите. Твоя история кардинально поменяла направление, а ты так ничего и не заметил.
Мы не ложимся спать, так как утром я, как обычно, провожаю Кейт на пристань. Обычно они появляются около четырех или пяти утра, но вот сейчас несколько задерживаются.
- Гарри, уже полшестого, — зябко кутаясь в наброшенную на плечи джинсовую куртку, говорит Кейт, будто я сам не вижу цифры, появившиеся перед нами, когда она произнесла Tempus.
- Ну, может быть, задержались в пути, мало ли что.
Мне тоже не нравится эта задержка, в рейде и Драко, и Тео, но все же я, обладая некоторым опытом, хотя бы и как бывший аврор, могу себе представить, что порой все идет не так гладко, как задумано. Я протягиваю ей пачку сигарет, забывая, что Кейт не курит, а она, видимо, тоже решив сегодня забыть об этом, берет себе одну. У нее очень холодные руки…
Они появляются около шести — идут на всех парусах, их сегодняшнее приближение на удивление стремительно. Кажется, только что на горизонте была всего лишь тонкая темная вертикаль, но вот уже ясно различаются очертания крупного судна, Корабль будто надвигается на нас, я ясно вижу его корпус и полукружья парусов.
- Я пойду, Кейт, — с некоторым облегчением говорю я. — Если что, заходи за мной, я все равно сразу не засну.
Мы никогда не говорим об этом «если что». Она кивает, кажется, даже не слыша меня.
Беспокойство охватывает меня, когда я уже подхожу к дому, сам не могу понять, в чем дело, но я готов немедленно вернуться на пристань, только вот плохо представляю себя среди встречающих. Так что просто усаживаюсь курить на крыльцо, будто бы жду кого-то. И та, кого я жду, появляется минут через сорок. По ее лицу я еще издали понимаю, что то, самое страшное, чего мы боимся, и на этот раз прошло стороной — Драко жив. Тогда кто?
- Ты не спишь? — спрашивает Кейт, будто бы это и так не очевидно — вряд ли я стал бы сидеть на крыльце с сигаретой в зубах, если бы спал.
- Кейт, что случилось? Драко в порядке?
Она кивает. А если Тео? Почему они так задержались?
- Гарри, — Кейт стоит передо мной, бледная от волнения и бессонной ночи, — у них трое погибших.
Видя испуг на моем лице, она поспешно добавляет:
- Нет, не бойся, Нотты оба в порядке, даже не ранены. Хотя раненых человек пять или семь. Там была засада, большой отряд авроров.
Если в вылазке участвовали человек тридцать, и у них столько раненых и трое погибших, то это настоящий провал. Но не могли же они всерьез рассчитывать на то, что смогут обходиться без потерь, уже несколько лет устраивая налеты на имения. Причем в последние месяцы они явно держали в страхе всю магическую Британию, так что вовсе неудивительно, что их, наконец-то, встретили, как подобает.
- Их что, кто-то выдал?
- Нет, Драко так не думает. Просто они стали слишком часто ходить в рейды, а на этот раз это был дом какого-то очень крупного чиновника недалеко от Лондона. Там было много охраны.
- А кто погиб?
- Долохов, Эйвери и Мальсибер.
С ума сойти! Друзья и собутыльники самого господина капитана! Нет, я далек от злорадных мыслей, но мне их как-то совершенно не жалко, хотя лично мне они ничего плохого на острове не сделали, если не считать пары скользких шуток, брошенных мне в спину.
- Ты чего такая расстроенная? — спрашиваю я Кейт. — С Драко же все нормально.
- Гарри, — она говорит очень тихо, — если они не прекратят рейды каждые два месяца, может случиться что угодно. Я теперь с ума сойду. Но там и сейчас… Драко не успел толком рассказать. Понимаешь, у них что-то случилось. Я даже не поняла, что. Только видела, как они сразу с корабля отправили кого-то в тюрьму. Это значит, что…
Если они отправили в тюрьму кого-то из своих, это может означать только одно: они считают этого кого-то виновным в том, что понесли подобные потери. По законам острова речь может идти об измене или неподчинении приказу в рейде, что практически одно и то же. Неужели мы станем свидетелями того, как они действительно вздернут на рее одного из своих? Для магов это, конечно, какое-то странное наказание, но так как они уже не первый год играют в пиратов, то вполне могут и заиграться…
- Ты не видела, кого?
- Нет, Драко сказал, что потом все расскажет. Довилль и Малфой оба чернее тучи, да и остальная команда не лучше. Довилль даже сам левитировал на берег тела — Драко сказал, что все трое были его друзьями. Они и в трактире всегда вместе сидели, ну, помнишь?
И тут Кейт вдруг замолкает.
- Подожди, я же… Панси Паркинсон, она тоже была на пристани, а потом… Слушай, я же видела, когда шла к тебе, как она, вся в слезах, бежала к дому, где живут капитаны…
- Ты думаешь, они арестовали Маркуса Флинта?
Действительно, если Кейт видела плачущую Панси, а среди убитых нет ее родных… Дело в том, что уже тут, на острове, у Маркуса Флинта вдруг возник внезапный интерес к девчонке, которую он в школе и взглядом не удостаивал, хотя она-то страдала по нему еще в бытность Маркуса капитаном слизеринской команды по квиддичу, отчаянно махала зеленым флажком, стоя на трибуне, в тщетной надежде, что он, старшекурсник, обратит внимание на сопливую второкурсницу. Когда я начал все чаще видеть их здесь вместе, я даже подумал, что вот, и Панси, наконец, добилась своего. Он относился к ней слегка покровительственно, ведь он старше нас всех лет на пять. Но Панси сияла, будто ее наградили орденом за долготерпение.
Она в слезах побежала к господскому дому… Что, хочет выплакать себе его жизнь у Малфоя с Довиллем? Голос Рона из дома доносится настолько неожиданно, что мы с Кейт одновременно вздрагиваем:
- Гарри, уже утро. Будете вы спать или нет?
- Пойдем, — говорю я Кейт и подхватываю ее под руку, — я тебя провожу.
- А потом я тебя? — Она смеется. А потом вдруг предлагает: — Знаешь, ты всю ночь не спал из-за меня. У нас с папой есть свободная комната, где раньше Вик жила. Оставайся у нас, хоть выспишься, а то скоро твои олухи встанут и будут тебе мешать. Все равно до вечера таверна вряд ли откроется.
Я не отказываюсь, Кейт даже щедро делится со мной сонным зельем. Так что нам обоим удается выспаться, как следует, что в свете той программы, которую мы организуем себе в последующие дни, оказывается весьма кстати.
- Подъем, сонное царство! — голос Вудсворда раздается из коридора, когда солнце уже ощутимо перевалило за полдень. — Что бы там ни было, но ужинать не придут только покойники! Если у вас обоих хватает ума всю ночь торчать на пристани, так извольте подниматься!
- Пап, а Драко не приходил?
- Никто не приходил. Вообще ни одного из тех, кто ходил вчера в рейд, пока не видно. Но это не значит, что вы оба будете тут дрыхнуть до вечера.
- Пап, а Алоис про Хольгера ничего не говорил?
Действительно, ведь Хольгер тоже был во вчерашнем рейде, значит, Алоис точно что-то знает. Хотя с Вудсвордом он мог и не делиться подробностями.
- Вставай, сама его и спросишь. Говорил.
- Ну, пожалуйста, ну скажи, пап!
- Сказал, что всех отправили отсыпаться, — Вудсворд на удивление милостив. — А через час всей команде назначен сбор в доме их капитанств, будут выяснять, кто там у них виноват. Но жрать-то они все равно явятся сюда!
Резонно, что и говорить. Что бы там ни было, а к вечеру все будут в таверне, так что нам пора возвращаться к повседневным делам. Мы растапливаем печь, Вудсворд замешивает хлеб, Кейт готовит тесто для пирогов, я чищу рыбу для супа, Алоис тащит в корзине гору овощей и фруктов — но все мы чуть ли не поминутно бросаем взгляды на двери таверны, ожидая, что вот сейчас они закончат, и к нам придет хоть кто-нибудь — Хольгер, Драко, Тео. А приходит Панси…
- Гарри, Драко не появлялся? — спрашивает она меня, стараясь не смотреть мне в глаза.
Я, убедившись, что Вудсворд не видит нас сейчас, быстро выскальзываю с ней за дверь.
- Нет, сами ждем. Панси, что случилось?
- Они арестовали Маркуса. Они считают, что из-за него погибли люди. Я даже не смогла поговорить с ним, он в тюрьме, а я даже подойти близко не могу. Так же не может быть, чтоб один человек был во всем виноват?
У нее заплаканные глаза, но сейчас она не плачет, просто очень бледная.
- Я потом пойду к Довиллю и Малфою, буду просить их за него.
- Панси, — я не знаю, что ей сказать, она же не понимает, что иногда бывает так, что… что ты пропадаешь ни за что, а изменить ничего не можешь. — Панси, думаю, Довилля просить бесполезно, все трое погибших были его друзьями. А отец Маркуса?
- Бесполезно, — она опускает голову. — Они все служили Темному Лорду, у них свои понятия о неповиновении. Его отец сказал мне, что если его сын повел себя, как трус, он будет первым, кто от него откажется.
С ума можно сойти! Вот ведь Уизли не служили Темному Лорду, а понятия у них, похоже, такие же!
- Панси, а Маркус мог струсить?
Я не уверен, что она мне ответит. Я вообще думаю, что она разговаривает со мной сейчас только от безысходности, потому что, раз она не отказывается от Маркуса Флинта подобно его родным, она тоже становится изгоем. Что ж, добро пожаловать в нашу команду, мисс Паркинсон! А она вдруг совершенно неожиданно отвечает, честно и абсолютно искренне, будто речь идет вовсе не о человеке, которого она любит. Да нет, она потому и отвечает так, потому что любит его! И, что греха таить, она говорит это как раз правильному человеку, то есть мне. Потому что, когда надо спасать мир, ну, вы же знаете, к кому обратиться?
- Понимаешь, он боялся. Он боялся этих рейдов, а отказаться он же не мог. Потому что все стали бы показывать на него пальцем и говорить, что он трус. А он… он с трудом пришел в себя после Азкабана. Гарри, он не воин, если ты понимаешь, о чем я. Он не такой, как ты или Драко.
Я пытаюсь возразить, но она мне не позволяет:
- Гарри, то, что ты разносишь тарелки в трактире, ничего не меняет. Ты такой же, как они… Нет, не такой, но по сути…
- Я понял.
- Поттер! — голос Вудсворда гремит из кухни, — ты что, планируешь провести весь день в переговорах? А ну быстро на кухню!
Панси только кивает, иди, мол, но… но я знаю, что наш разговор — это обещание, мое невысказанное обещание помочь ей, если будет возможность. Она потратит весь остаток дня на то, чтобы умолять о помощи всех, кто может хоть что-то сделать, она будет рыдать в ногах у Малфоя и Довилля и получит отказ. Потому что они решили, что Маркус Флинт должен умереть. За их неудачу, за их погибших друзей. И он действительно виноват.
Об этом я узнаю от Драко, появившегося в трактире вместе с остальными младшими членами команды, странно напряженными и нервозными, будто от каждого из них потребовали лично подписать смертный приговор Маркусу Флинту. Злосчастный Флинт! Приговоренный к заключению в Азкабане практически ни за что — вряд ли он, тогда еще совсем юнец, успел так отличиться на службе Волдеморту, что заслуживал такого же приговора, как, например, сэр Энтони. Да приговор того же Малфоя был гораздо мягче! А Маркуса засадили в Азкабан пожизненно, где он потерял себя за каких-то пару месяцев. Не воин… Не всем же рождаться воинами. Что он видел в жизни к своим двадцати семи годам? Службу Лорду, да и то только потому, что за него выбор сделала его семья? Его семья, которая сейчас так спешит отречься от него. Три года Азкабана. И эта пиратская жизнь, которую он тоже не выбирал.
- Драко, что он сделал? — спрашиваю я младшего Малфоя, когда нам удается улучить момент и выскочить покурить на задний двор.
- Слушай, я даже не знаю, как сказать. Там была засада, человек двадцать авроров, — Драко нервно затягивается, я вижу, ему самому как-то дико говорить об этом.
- Вас же было тридцать.
- Да, и мы не впервые нарываемся на большие отряды, твои бывшие коллеги стали бдительнее. Просто Маркус, он… он должен был прикрывать отход.
- Что, один? — я не могу поверить в подобную беспечность пиратских капитанов.
- Да нет, не один, разумеется. Но он испугался, авроров было слишком много, они лезли изо всех щелей. Знаешь, было чем-то похоже на тот раз, когда мы вас из Азкабана вытаскивали. Он стал сам уворачиваться от заклятий, а потом взял и побежал.
- Это паника. Если он не пришел в себя после Азкабана, его вообще не надо было с собой брать.
- Наверное. Только вот те, кого он прикрывал, не рассчитывали, что у них за спиной не будет щита.
- Что же, он один во всем виноват? — я не могу поверить, что бегство одного Маркуса Флинта привело к таким удручающим последствиям.
Драко почему-то не смотрит на меня, а разглядывает свои руки. Ему как-то не по себе, и я понимаю, почему. Только что они все были в доме капитанов и выясняли, что же произошло на самом деле в этом неудачном рейде. И у него, наверное, такое ощущение, что своими словами он невольно осудил на смерть Маркуса Флинта, своего бывшего квиддичного капитана.
- Что с ним теперь будет?
- Я не знаю, они остались совещаться дальше. Но, думаю, ему не жить. Ты же знаешь, по законам острова неповиновение приказу в рейде — это измена.
- Бред какой. Убивать своих?
- Мы воюем, Гарри. А на войне трусы умирают первыми.
- Но его никто не спрашивал, хочет он воевать или нет!
Драко молчит, а потом очень тихо говорит мне:
- Знаешь, мне тоже его жалко. Я же его еще со школы хорошо знаю. Он неплохой парень, играл бы себе в квиддич, сделал бы карьеру, если бы не его папаша, который думал, что служба Волдеморту — это то, о чем должен мечтать каждый из семейства Флинтов. Для его братьев — и старшего, и младшего — это, наверное, так и есть. А он вот другой. Но, как ни крути, он повел себя, как трус.
- Поттер! — в который раз за сегодняшний день ревет из кухни Вудсворд.
Вечером таверна наполняется народом, правда, сегодня не слышно шумных разговоров, провал рейда, будто смрадное облако, висит в воздухе. Кое-кто даже поздравляет меня с удачей моих бывших коллег, но ума промолчать у меня сегодня хватает. Нет ни Малфоя, ни Довилля, ни сэра Энтони. Да и еще несколько ключевых фигур отсутствуют, что наводит на мысль о том, что участь несчастного Флинта до сих пор не решена. А я почему-то представляю себе, как он, никогда не имевший особого мужества, сидит сейчас на земляном полу своей тюрьмы, и каждый вдох — неизвестность, и каждый выдох — страх. Поттер, почему тебе жалко Маркуса Флинта? Почему ты не рвешься спасать девиц из островного борделя и возвращать их к праведной жизни? Почему ты не можешь ночью просто отвернуться к стенке и спать, согласившись с Роном, что Флинт всегда был изрядным гадом, даже в квиддич играл совершенно бесчестно. Да все слизеринцы так играли! Норовили сбросить тебя с метлы, провоцировали штрафные. Но глупо же теперь говорить о том, что за это его нужно казнить, и что это будет вполне справедливо. Мне страшно думать о том, что сейчас, всего в паре сотен метров от меня, проживает свои последние часы человек, осужденный своими же по каким-то идиотским островным законам. Я никогда не понимал узаконенного убийства. В битве, в поединке, да и просто сгоряча — да, все возможно, люди не ангелы, тем более не ангелы мы, маги, которым дано и как бы позволено чуточку больше. Но вот чтоб так, хладнокровно все обсудив и взвесив, решить, что справедливо казнить одного, отыгравшись за промах всех? Я отказываюсь понимать это. Но какое мне дело до Маркуса Флинта?
Видимо, именно оттого, что мне нет до него никакого дела, я тихонько встаю на рассвете и отправляюсь к приземистому строению, где сейчас доживает последние часы парень, на которого мне совершенно наплевать. И крадусь, прячась в тени деревьев, чтобы увидеть столь ожидаемую картину: Панси, скорее всего, сумевшая уговорить охрану, протягивает тонкую дрожащую руку сквозь зарешеченное окошко, чтобы, может быть, в последний раз коснуться того, кого она готова простить за все — за трусость, за пренебрежение ее любовью в течение стольких лет. Ей все равно, какой он, она просто любит его, и все.
- Маркус, — я слышу ее прерывающийся голос из своего укрытия, — пожалуйста, не отказывайся.
- Панси, зачем? Так они убьют меня сразу, а если я соглашусь на поединок, я буду умирать до вечера. Ты думаешь, так будет лучше?
- Пожалуйста, ради меня.
- Панси, в поединке у меня нет никаких шансов, почему ты не понимаешь? Даже если я не сдохну до вечера, я не человек по местным законам. Просто падаль. Кому я нужен?
- Мне, — просто отвечает она. — Пожалуйста, выживи. Тогда я смогу забрать тебя.
- Панси, милая моя, зачем я тебе?
- Глупый. Я же тебя люблю тебя. Мне все равно, виноват ты или нет, струсил ли ты, испугался ли. И плевать, что они станут говорить.
О чем они? Какой поединок? Куда она его заберет? И тут я вдруг вспоминаю, как в самом начале нашего пребывания здесь Тео принес нам с Роном местный свод законов для ознакомления. Мы тогда не особо утруждали себя чтением. А там же что-то такое было… Черт, ну да, в случае смертного приговора осужденному может быть предложен поединок. Не магический, а на тех самых чертовых бичах! И единственный шанс сохранить свою жизнь — это победить или, в случае проигрыша, дожить до заката. Варварские законы, которые властители острова с такой легкостью приняли, и вот теперь воплощают в жизнь. В случае победы осужденный вновь считается гражданином острова, в случае проигрыша он никто, не человек, падаль, мусор. Но право на жизнь он имеет. Так вот на что Панси уговаривает Маркуса! Она, некогда надменная слизеринская девчонка, готова подобрать его после поединка! На его победу они, понятное дело, не рассчитывают. А как он будет жить после этого? Что скажут ее родные? Я бы не согласился на подобное. Но мне легко говорить, потому что, окажись я на месте Маркуса, просто не нашлось бы человека, ради которого мне стоило бы соглашаться. А он обещает ей то, о чем она его просит.
Я не помню, как проходит утро, кажется, я пытаюсь спать, вернувшись в нашу хижину, но у меня ничего не выходит. Все равно через пару часов за нами приходит Тео. Чтобы пригласить нас на казнь. Пока что на казнь Маркуса Флинта…
- Тео, а нельзя ли пропустить действо? — спрашиваю я.
- Всем приказано явиться, — отстраненно отвечает он и отводит глаза.
- Женщинам и детям тоже?
- Поттер, — шипит он на меня, — ты себя к какой категории причисляешь?
- К детям. Не злись.
И мы — я, Рон и Невилл отправляемся на плац, чтобы посмотреть, как пиратское воинство будет убивать одного из своих.
Мы стараемся занять места подальше от сцены, так как смотреть на расправу нам, честно говоря, вовсе не хочется. Но желающих хватает и без нас, так что мы вполне довольны местом в третьем ряду на заднем плане. Но на острове слишком мало народу, чтобы можно было просто так взять и удалиться, так что придется все же и нам дождаться окончания шоу, распорядителем которого, что весьма предсказуемо, выступает капитан Малфой. Всем нам, уважаемым дамам (да, и такие тоже есть среди зрителей!) и господам, членам команды и просто гражданам острова предлагается своими глазами увидеть, как на острове будет вершиться правосудие, как трус, покрывший себя позором, будет предан смерти. Я ловлю себя на мысли, что это мне что-то напоминает, что-то до боли знакомое… Я даже знаю, что. Вот сейчас должен выступить Флинт старший и сказать, что Маркус ему больше не сын. И он не подводит, действительно произносит положенный текст. Мы стоим далеко, так что я не вижу лица Маркуса, но я хорошо помню лицо Рона на том заседании Визенгамота. Когда судили его и меня. И я чувствую, как рыжий вздрагивает рядом со мной.
О, они даже не поленились состряпать приговор по всей форме! Да нет, я прекрасно понимаю, что он виноват, что если живешь по законам военного лагеря, то и отвечать будешь по ним же. Но мне больно даже смотреть в сторону Маркуса. А затем они предлагают ему поединок.
- Кто из граждан острова готов бросить вызов трусу, на совести которого жизни наших друзей? — Малфой мог бы с успехом выступать в цирке.
От группы старших пиратов отделяется невысокая коренастая фигура. Это Руквуд, тоже большой друг Долохова, Эйвери и Мальсибера. К тому же, насколько я знаю от Драко, большой специалист по таким поединкам. Конечно же, они не дадут Маркусу ни малейшего шанса. А он на это и не рассчитывает. У них пара минут на подготовку, потому что ради того, чтоб тебя изодрали в клочья на глазах у почтенной публики, на тебе должна быть белая рубашка. Для наглядности.
Кто-то касается моего плеча, я испуганно оборачиваюсь:
- Кейт? Тебя-то зачем сюда принесло? Хочешь на это смотреть? — шепчу я, чтобы нас не слышали остальные островитяне, жаждущие увидеть поучительное зрелище справедливой расплаты.
- Хочу, — упрямо говорит она, а потом шепчет: — Знаешь, мне его очень жалко. И Панси тоже жалко.
И совершенно неожиданно выдыхает мне прямо в ухо:
- Если выйдет, мы им поможем? Согласен?
Я настолько поражен, что даже не прекословлю. Значит, спасать мир стало модной профессией. Вот нас уже двое. Или есть еще и третий?
А тем временем там, впереди, словно на маленькой арене, начинается поединок, который я бы и не стал так называть, потому что Маркус, хотя и умеет драться, почти не сопротивляется. Его рубашка мгновенно покрывается красным, а это значит, что он будет быстро терять силы. Руквуда он почти не задевает. А может быть, он сейчас не чувствует себя вправе драться в полную силу. Он же тоже знает, что виноват. Он падает на песок минут через десять после начала, сдаваясь, открывая себя для ударов, которые сейчас обрушатся на него, потому что по правилам поверженный противник получит столько ударов, сколько определит эта жадная толпа, пришедшая взглянуть на казнь.
- Двадцать, — кричат они сначала.
- Двадцать пять, пусть сдохнет!
- Пятьдесят! — орет какой-то законченный изувер.
После пятидесяти ударов фрагменты Маркуса Флинта извлечь из песка можно будет с большим трудом. Малфой переглядывается с Довиллем и выносит окончательный вердикт:
- Двадцать пять.
Так как Руквуд всерьез настроен убить Флинта, думаю, он вполне уложится и в двадцать пять. Я беру Кейт за руку и решительно говорю ей:
- Пошли. Здесь не на что смотреть.
Мы уходим практически демонстративно — Кейт, Рон, Невилл и я — на нас оборачиваются стоящие рядом, смотрят негодующе. Пусть подавятся, господа Упивающиеся Смертью. Я знаю, что будет дальше: Руквуд не добьет его, после чего они бросят окровавленное тело на помост под навесом из пальмовых листьев. Ему не дадут ни капли воды, он будет истекать кровью, к нему приставят охрану, чтобы никто из особо милосердных не смел помочь ему. И если он доживет до вечера, то они сохранят ему жизнь.
Когда мы подходим к таверне, я вижу тень, мелькнувшую в тени под деревьями — Панси. Панси, которая и сегодня пойдет к Малфою и Довиллю умолять отдать ей полуживого Маркуса. И они вновь откажут ей. И тогда она придет к Драко. А Драко явится к нам. Будет уже далеко за полдень. Думаю, старой Распределяющей Шляпе в Хогвартсе стоило бы в тот день…по крайней мере, задуматься об отставке, так как удавиться или покончить с собой путем самовозгорания она явно не сможет. Я же уже предлагал зачислить младшего Малфоя на Гриффиндор?
- Ему осталось не больше пары часов, он с трудом дышит. До заката он не доживет, — говорит Драко прямо с порога, как только видит, что Кевина Вудсворда на кухне нет.
- И что?
- Я же вчера говорил тебе, мне его тоже жалко. И Панси права — не может один человек быть во всем виноват.
- Драко, — говорю я очень серьезно, глядя ему в глаза. — Ты же понимаешь, что это называется бунт на корабле?
- Я не хочу быть убийцей, Гарри. И не хочу, чтоб Кейт считала меня таким же, как все.
Кейт появляется рядом с нами совершенно неожиданно и подталкивает нас в сторону открытой двери:
- А ну-ка пошли отсюда, пока отца нет.
Мне кажется, они говорили об этом еще вчера, когда Драко сам не свой пришел с собрания команды, потому что у них есть практически готовый план. И главная роль в нем отводится Драко, потому что ему, как сыну капитана, не грозит расправа. Нет, грозит, разумеется, но Малфой не станет отрекаться от собственного сына и осуждать его на казнь, в этом мы все уверены. Наш план прост и дерзок — мы собираемся пробраться в дом капитанов, а именно в комнату Довилля, где Драко берется отыскать зелье, которое поможет Маркусу Флинту прожить еще несколько часов. Затем мы пользуемся дезиллюминационными чарами и поим Маркуса зельем прямо в присутствии его охранников, которых в этот момент кому-то надо будет отвлечь.
- Драко, а Довилль нас пустит в свою комнату?
- Гарри, — Драко смотрит на меня, как на младенца, — они с отцом на катере. Довилль подобных поединков вообще не выносит, хотя сам очень хорошо дерется. Так что папаша вывез его за пределы острова практически сразу, как все закончилось.
- А следящие чары? Думаешь, их там нет?
- Уверен, они там есть. Только вот то, что я лазил к нему в комнату, будут знать только он и мой отец. Так что рассмотрение дела коллегией присяжных мне не грозит. А так влетит, конечно.
Драко хочет покрасоваться перед Кейт, я вполне его понимаю. Нам с ней перепадает менее почетная роль, которая по-простому называется «стоять на стреме» — Кейт должна затаиться на входе в дом, а я под окнами, чтобы Драко смог скинуть мне зелье, завернутое во что-нибудь. Это на случай, если капитаны вернутся и застанут его в доме. Тогда я и Кейт все же будем иметь шанс завершить дело.
- А если они вернутся, — спрашивает Кейт, — какой вам знак подавать?
- Только не мяукай, — говорю я, — кошек у нас тут вроде нет.
Мы смеемся, и в этот миг я ясно понимаю, что вот она, так точно повторяющаяся ситуация из моего прошлого, постоянно, как дурной сон: два парня, один из которых я, и одна девчонка лезут, очертя голову, черт знает куда. И нам весело. Только теперь вместо Рона со мной Драко, а Гермиону успешно заменяет Кейт.
- Хорошо, буду попугаем, — соглашается Кейт и вполне убедительно демонстрирует мне звук, схожий с тем, что издают эти представители местной фауны, раскачиваясь на ветвях.
Да, мы действительно пробираемся в совершенно пустой господский дом, вернее, внутрь идет только Драко, я стою под открытым окном, слышу, как он гремит склянками и чертыхается, а потом тихо зовет меня и выбрасывает мне прямо в руки обернутый платком флакон с переливающейся опаловой жидкостью внутри. А через пару минут мы уже скользим под прикрытием кустов к калитке, Драко накладывает на меня и на себя чары, делающие нас невидимыми на некоторое время, а Кейт, еще некоторое время старается быть незаметной в тени кустарников, чтобы потом, уже вполне открыто, показаться неподалеку от плаца и направиться в сторону тех, кто охраняет умирающего Флинта. И тут нас уже поджидает Панси. Дальше девчонки разыгрывают все, как по нотам, потому что, как оказалось, мисс Паркинсон тоже должна сыграть свою роль в этом блистательном представлении. Панси делает несколько шагов в сторону охранников, которым она с утра изрядно надоела мольбами и слезами, и вдруг падает, как подкошенная. Кейт бросается к ней, умоляет их принести воды, они, видя девушку капитанского сына, разумеется, готовы помочь, а мы с Драко тем временем вливаем в полумертвого Маркуса добытое нами зелье. Его дыхание выравнивается практически мгновенно, взгляд проясняется.
- До заката всего час, держись, — успевает шепнуть ему Драко.
И мы удаляемся, а Кейт присоединяется к нам несколько позже. Уже на подходе к таверне мы слышим, как кричит Вудсворд. Мы же исчезли, ничего не сказав, а в трактире сейчас немало народу. А что, интересно, мы должны были ему говорить? Что у нас намечается спасательная операция и нас не будет около часа?
- Кейт, — успеваю сказать я, — предупреди его, чтоб он не орал. Или может сразу же сдавать меня Малфою с Довиллем, да и тебя тоже. И завтра мы будем на месте Маркуса.
- Ну, помоги нам Мерлин! — Драко прощается, к счастью, не забыв снять с меня дезиллюминационные чары. — И чтоб никто ни в чем не сознавался!
В тот вечер нам просто везет — Кейт удается угомонить отца, она просто отзывает его в сторону и говорит, где она была. Так что, если в ближайшее время он не планирует навещать ее в тюрьме, ему лучше сделать вид, что и я, и она все это время были в таверне. И он как человек разумный быстро умолкает. Я уже через пару минут, как ни в чем не бывало, ношусь между столов с тарелками и кружками, а Драко появляется примерно через час в компании Тео и Грегори Гойла, и я с особым усердием обслуживаю их столик. По его лицу я понимаю, что и остальная часть плана успешно выполнена — за окнами сгущается тьма, значит, Маркус дожил до заката, а Панси выторговала себе его почти бездыханное тело. И мне радостно и весело — когда я в ту ночь отправляюсь спать, я жду неминуемой расплаты с легким сердцем.
24.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:25 | Сообщение # 25 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 22. Прыжок ягуара
Чуть ли не впервые с того дня, как я оказался на острове, я сплю сном праведника. Когда спасение мира входит в привычку, потом трудно сидеть без работы, так что мое вчерашнее участие в том, чтобы сохранить жизнь Маркусу Флинту — странно, да, согласен, но дает мне ощущение, что жизнь вновь полна смысла. И праведность моя в то утро, похоже, щедро изливается и на спящих на соседних кроватях Рона и Невилла, потому что они тоже дрыхнут без задних ног. Хотя им и не надо никуда вставать сегодня: в день похорон погибших пиратов команда занимается Кораблем сама. Траурная церемония намечена на полдень.
Нев тихо похрапывает, Рон спит, как ребенок, его отросшие волосы, некогда остриженные так же коротко, как и мои сейчас, закрывают веснушчатую щеку. И я некоторое время просто лежу, бездумно созерцая их обоих. Так что, когда вдруг откуда-то доносится громкий шепот, зовущий меня по имени, я вздрагиваю от неожиданности и пару секунд непонимающе озираюсь, пока до меня не доходит, что голос доносится с внешней стороны хижины сквозь неплотно прилегающие друг к другу древесные стволы.
- Гарри, ну, Гарри! Ты меня слышишь? Гарри!
Черт, это же Кейт! Неужели я проспал, и ее разгневанный батюшка прислал ее, чтобы разбудить заспавшегося труженика кухни? Или… О, Мерлин! Если вспомнить, что мы сделали вчера… Да, наверное, глупо полагать, что наш поступок остался незамеченным, тем более у Довилля звериное чутье именно на мои подвиги.
- Кейт, ты чего?
Я мгновенно сажусь в постели и надеюсь, что пока что ничего страшного не произошло. Хотя надеяться на это, конечно, совершенно бессмысленно — не сейчас, так потом, но до нас доберутся, я в этом даже не сомневаюсь. На острове никому ничего не сходит с рук, в чем мы уже неоднократно убеждались.
- Чего-чего, уже полдесятого, а ты еще спишь! Отец велел тебе немедленно быть в таверне. Если в полдень они хоронят погибших, куда они пойдут потом, как ты думаешь? Гулять по острову? Вставай давай!
Уф, пока это всего-навсего Вудсворд! Я спускаю ноги с кровати, собираясь отправиться умываться, как вдруг Кейт добавляет:
- Знаешь, а Драко нигде нет… Он обычно забегал ко мне утром, — она на секунду замолкает, и по ее голосу я понимаю, что ей несколько не по себе, — ну, он иногда цветы приносил или еще что-нибудь. А сегодня я даже ходила к дому, где они живут с Тео. И Тео сказал, что его чуть ли не на рассвете вызвали к отцу. И с тех пор он не возвращался.
Ну вот, а я-то думал, что хоть утро начнется спокойно.
- Брось, Кейт, — бодро шепчу я ей, уже натягивая футболку, — не убьет же его отец. Малфой не такой, уж поверь мне.
Нет, разумеется, я верю, что капитан Малфой не отдаст собственного сына на расправу. Но вот легко могу себе представить, что он разберется с непокорным сыном сам, никого в это дело не вмешивая. Но об этом пока лучше помолчать, особенно когда я иду рядом с Кейт по направлению к таверне.
Вудсворд смотрит на нас обоих поверх очков, но от комментариев воздерживается, хотя, разумеется, у Кейт плохо получается скрыть от отца свое волнение. «Что, попались, голубчики?» — наверное, это именно то, что он сказал бы нам сейчас, но он почему-то молчит. А о том, что он все прекрасно понимает, говорит хотя бы то, что он отправляет Алоиса одного собирать фрукты, отлично осознавая, сколько времени это у него займет без магии. Вряд ли он унесет больше двух корзин за один раз. Но оставить Кейт без поддержки хозяин трактира не может, а отправлять меня тоже совершенно невозможно — я по праву разделю с Кейт и ответственность, и наказание. Так что нам остается только оставаться на своих местах, ждать расправы и делать вид, что ничего не произошло.
- Алоис, разбуди Рона с Невом, — кричу я вдогонку уходящему Карстену, — им все равно нечего делать сегодня.
Он бурчит в ответ нечто нечленораздельное, задевая корзинами о дверной косяк.
— Гарри, растапливай печь и плиту, — бросает мне Вудсворд, избегая смотреть на меня, — нечего стоять столбом.
Пока я вожусь с растопкой, Кейт так и снует туда-сюда по кухне, бросает взгляды в окно, постоянно поглядывает на приоткрытую дверь. Однако никто не появляется. Мне кажется, жизнь на острове в то утро просто замерла — не слышно ни перекликающихся голосов, ни привычного шума с плаца. Даже волны не решаются издать ни звука, изредка накатывая на берег. И Вудсворд молчит, хотя обычно он либо ворчит по утрам, либо, если пребывает в благодушном настроении, насвистывает или напевает что-нибудь себе под нос.
- Перестань уже мельтешить, — наконец, не выдерживает он, когда Кейт раз в десятый за последние двадцать минут замирает у окна. — Натворили — так сидите тихо. Не убьет папаша твоего Драко, это уж будь уверена. Как бы до вас не добрались. Им не до того сегодня, чтоб с вами разбираться, авось, и пронесет.
Но нет, на такое везение нам рассчитывать не приходится. Я ощущаю приближение угрозы за несколько минут до того, как он появляется в дверях таверны. Может быть, у меня такое же чутье на этого человека, как и у него на мои выходки, трудно сказать.
- Доброе утро, Кевин, — произносит капитан Довилль, возникая на пороге кухни совершенно неожиданно, но я даже не вздрагиваю, слыша его голос, — я хотел бы поговорить с мисс Вудсворд и Поттером. Вы не могли бы оставить нас на пару минут?
Какая привычная картина, думаю я, поднимая голову, по случаю траура господин капитан, наконец, весь в черном, хотя, разумеется, это не традиционный школьный наряд летучей мыши подземелий, нет, просто черная маггловская рубашка и джинсы.
Вудсворд, который, я ничуть не сомневаюсь, еще минуту назад был абсолютно уверен в том, что никому не даст в обиду свою нашкодившую дочку, потерянно бормочет что-то про доброе утро и удаляется, надеюсь, недалеко. Но прекословить капитану сегодня у него желания не возникает. Мы остаемся втроем. Я не оглядываюсь, но ощущаю, как Кейт подходит ближе ко мне.
- Доброе утро, капитан Довилль.
Она пытается изобразить невинность. Совершенно напрасно, на него это не подействует. Но она же не училась в Хогвартсе, так что пусть пробует. Я от утренних приветствий воздерживаюсь, думаю, ни к чему ему мое «доброе утро». Тем более, оно сегодня не доброе ни для него, ни для нас. Так что я просто остаюсь стоять возле раскаляющейся плиты, вытирая тряпкой руки, запачканные сажей.
- Не будете ли вы оба так любезны сообщить мне, где вы оба находились вчера вечером?
Он смотрит на нас, чуть склонив голову, кажется при этом очень спокойным, только вот, насколько я помню по школе, после вопросов, произнесенных подобным тоном, некоторые особо впечатлительные особи, например, Невилл, чуть не падали в обморок. Но, вот незадача, и Кейт у нас не из пугливых, да и на меня все эти интонации дремлющего василиска давно не действуют.
- Мы были в таверне, господин капитан, — не моргнув глазом, отвечаю я, — Вы же сами понимаете, вечером полно работы, не особо и отлучишься.
Мы же договаривались вчера с Драко ни в чем не сознаваться, так что пока не стоит с этим торопиться.
- Поттер, видите ли, у меня не так много времени, чтобы слушать сказки в Вашем исполнении. Врать Вы не обучены, за что можно сказать отдельное спасибо Вашему факультету. Вокруг дома, куда вы вчера втроем залезли, как воры, полно следящих заклинаний. Я даже могу сказать, что Вы стояли под окном, мисс Вудсворд приглянулись кусты, высаженные вдоль дорожки, а мистер Малфой младший тем временем рылся на полках в моем кабинете.
Судя по тому, как Кейт сдавленно охает, такого она не ожидала.
- Зачем же Вы тогда спрашиваете?
- Может быть затем, что мне интересно посмотреть, как вы будете оправдываться? Скажем так, чисто научный интерес.
- Но…, но капитан Довилль…
Кейт, видимо, еще не придумала, что ему сказать. Ей, наверное, кажется, что любой порядочный человек просто не может не одобрить того, что мы вчера сделали. Пусть не явно, но хотя бы молча, просто закрыть глаза на то, что мы спасли жизнь несчастного Маркуса. Что ему стоит?
- Что, мисс Вудсворд?
Конечно, если ты сам с Люциусом Малфоем писал эти иезуитские законы, тебе вряд ли жалко Маркуса Флинта. Если ты два дня равнодушно смотрел, как Панси, кстати, твоя бывшая студентка, как и злосчастный Флинт, рыдает и готова ползать перед тобой на коленях, вымаливая у тебя его жизнь, да, тогда оправдания таких благородных разбойников, как мы, имеют для тебя чисто научный интерес. Как причина смерти для патологоанатома — занятно, но совершенно не жалко покойного. Он смотрит на нас равнодушно и в то же время заинтересованно, ему забавно, наверное, он ожидает, что мы сейчас станем оправдываться и выгораживать друг друга. Или наоборот, пытаться защитить от обвинений лично себя. Ведь он же не может не понимать, что мы знаем, что до Драко они уже добрались.
- Послушайте, господин капитан, — говорю я и впервые так четко ощущаю, как меня достала эта притворная вежливость, та личина спокойствия и невозмутимости, которая стала моей надежной броней на этом острове, — если Вы полагаете, что убить человека, одного из своих, руководствуясь теми бесчеловечными законами, которые Вы сами написали для острова, — это нормально, то Вам придется допустить, что есть люди, которые с Вами не согласятся.
- Маркус Флинт был осужден общим собранием, Поттер, из-за его трусости погибли трое человек и пятеро были ранены.
- Один человек не может быть виноват в провале рейда, господин капитан.
- Гарри, Гарри, — испуганно шепчет Кейт, стоя сзади меня. — Гарри, остановись!
- Бессмысленно останавливать его, мисс Вудсворд. Мистер Поттер давно живет по своим законам, не правда ли? Позвольте ему высказаться. Он стоически молчит с октября месяца, думаю, у него наболело. Говорите, Поттер, не стесняйтесь, — его голос подобен шелесту клинка, выскальзывающего из ножен.
И Довилль делает шаг вперед, чуть приближаясь к нам. Он впервые за время этого разговора смотрит на меня с явным интересом, хотя и с плохо скрываемой насмешкой. Ягуар, как и его Патронус. Вначале первый осторожный шаг, бесшумная поступь мягких лап, а потом молниеносный бросок, чтобы вцепиться в глотку своей жертве.
- Продолжайте, Поттер, что же Вы замолчали?
- Что Вы хотите от меня услышать? Что нормальному человеку невозможно находиться на острове в паре шагов от двадцатисемилетнего парня, который медленно умирает по милости этого Вашего общего собрания? Что есть обычная человеческая жалость? Что Маркус ничего не видел в жизни, кроме службы Вашему Темному Лорду и Азкабана?
- Поттер, мы живем по военным законам. Флинт показал себя трусом и заслуживал казни. Мне кажется, большая часть живущих на острове с этим вполне согласна.
- Вы прекрасно знаете, кем я считаю большую часть живущих на острове. Им нравилось убивать в той войне, нравится и теперь. Видимо, даже своих.
- Вы именно этим аргументом сразили наповал Малфоя младшего?
Да, а вот это подлый шаг, зато хорошо просчитанный. Если я сейчас стану отпираться и говорить, что вообще никак не призывал Драко Малфоя преступить островные законы, значит, я брошу тень на него. Значит, признаю тем самым, что он затеял все это без меня. Хотя, если честно, у нас вчера все получилось как-то само собой, мы просто действовали заодно. Если я скажу, что да, Драко прислушивался к моим словам, то выйдет так, что это я один все задумал и подтолкнул Кейт и Драко помочь мне. А я понимаю, что со мной у господ пиратов разговор короткий. Мне даже становится смешно, я и не пытаюсь скрыть усмешку. Я, конечно, не спешу занять место Маркуса Флинта, но если господину капитану будет так угодно, вряд ли я смогу отказаться.
- Я не стану обсуждать с Вами Драко, капитан.
- Мне бы не хотелось, чтобы Драко был единственным, кто пострадал в этой истории, Поттер. Надеюсь, Вы понимаете, что ему пришлось расплатиться за ваш вчерашний героический поступок в первую очередь?
- Капитан, — неожиданно говорит Кейт, — мы придумали все это вместе. Ни Гарри, ни Драко — никто никого не уговаривал и ни на что не подбивал. Мы так решили. Нам показалось, что это правильно.
- Мисс Вудсворд, — произносит он, хищно улыбаясь, — Вы знаете, что подобные действий квалифицируются как бунт на корабле?
- Никогда об этом не задумывалась, — просто отвечает ему девочка-пиратка, стоя рядом со мной плечом к плечу. — Нам просто стало жалко Маркуса. Мы взяли у Вас зелье. Чтобы он остался жив.
А потом она задает ему тот единственный вопрос, который только и важен для нее сейчас:
- А что с Драко, капитан?
Довилль смотрит на нее, чуть прищурившись, будто раздумывая, стоит ли отвечать.
- Малфои предпочитают решать подобные вопросы внутри семьи. Боюсь, Ваш жених вряд ли решится показаться сегодня пред Ваши светлые очи, мисс Вудсворд.
О, старое доброе семейное рукоприкладство! Так и сиятельный папаша Малфой не чужд подобного?
- Вы оба не могли не понимать, что участие Драко Малфоя в вашем вчерашнем, с позволения сказать, подвиге практически полностью гарантирует безопасность остальных участников, не правда ли?
Да, господин капитан, Вы прекрасно умеете рассказать всем, кто окружает Вас, о том, какие они ничтожества!
- Вы хотите, чтобы мы с Кейт тоже заплатили свою цену, лорд Довилль?
Я стараюсь говорить спокойно, но едва держу себя в руках. Он умеет повернуть все так, что даже то хорошее, что ты делаешь, руководствуясь только желанием своего сердца, оказывается мерзким грязным делом, в которое ты втянул своих друзей, заранее продумав пути отхода.
- Поттер, всюду, где оказываетесь Вы, немедленно воцаряется хаос, в который втягивается все больше людей.
- А там, где оказываетесь Вы, лорд Довилль, почему-то торжествует мертвящий порядок. И то количество трупов, которое Вы оставляете на своем пути, является лучшим тому подтверждением.
Ягуар делает еще шаг по направлению ко мне, но, похоже, от последнего броска его останавливает присутствие Кейт. Я только вижу, как сжимаются, а потом вновь разжимаются его пальцы. Что он сделал бы, если бы мисс Вудсворд не стояла рядом со мной? Ударил? Сгреб бы меня за грудки и бросил в другой конец кухни? Но он не может себе этого позволить при даме, для этого, надо отдать ему должное, он слишком хорошо воспитан.
Он не может нам ничего сделать, это я понимаю вполне отчетливо. Чтобы расправиться с нами, ему придется предать огласке все, что случилось вчера, а это совершенно исключено из-за Драко. И, если послушать капитана Довилля, получается, что мы с Кейт подставили своего друга, намереваясь тихо отсидеться в углу.
Я не знаю, почему я делаю то, что происходит, кажется, помимо меня в следующий момент. Не задумываясь ни на секунду, глядя ему прямо в глаза — лед, под которым черная смертоносная вода, я кладу ладонь прямо на раскаленную плиту, рядом с которой стоял во время нашего разговора. Пусть, может быть, это его устроит. Чтобы пострадал не один Драко. И в первые секунды я даже не чувствую боли, наоборот, раскаленный докрасна чугунный круг кажется мне холодным, будто остужая ярость, клокочущую во мне и не имеющую возможности прорваться на поверхность. И только когда я слышу истошный вопль Кейт, до меня, наконец, доходит, что я делаю.
- Гарри, прекрати немедленно!
Она вцепляется в меня, оттаскивая прочь от плиты, и я только сейчас ощущаю адский жар, терзающий мою руку. Но я не прекращаю смотреть ему в глаза.
- Этого достаточно, сэр?
- Сумасшедший, — коротко бросает он, резко отворачивается от нас и немедленно покидает таверну.
Я сползаю по стене, струйки пота сбегают по моему лбу, не знаю, то ли от боли, то ли от пережитого напряжения. На свою ладонь я стараюсь не смотреть, впрочем, Кейт уже склоняется надо мной с палочкой, шепча исцеляющие заклинания. И практически тут же на кухню влетает Вудсворд.
- Чем у вас здесь пахнет? — недоуменно спрашивает он, втягивая носом воздух.
Кейт молча показывает ему на меня.
- Гарри, ты ненормальный? — теперь это говорит мне Вудсворд.
Я даже не стану спорить — мои тетя и дядя говорили мне об этом не раз с тех самых пор, как человеческая речь вообще стала мне доступна.
- Пап, ты же слышал, что Довилль нам тут наговорил? — Кейт вне себя от возмущения.
- Наговорить-то наговорил, однако, ничего не сделал, — констатирует практичный Вудсворд. — И уж руки жечь на плите он точно никого не просил.
Но я вижу по его лицу, что и он не одобряет действий капитана, что даже если ему и кажется, что я несколько переборщил, он все равно считает, что мы молодцы, и что последнее слово осталось за нами. И я понимаю, что мне это чертовски важно, будто мне лет четырнадцать, а я только что победил в драке взрослого верзилу с соседней улицы. Так что Вудсворд тоже делает все, чтобы привести меня в чувство. Он знает, что я плохо переношу алкоголь, так что поит меня каким-то особым чаем с травами, мою залеченную при помощи магии ладонь для верности покрывают еще и мазями, после чего выпускают посидеть и покурить на крылечке, дабы я пришел в себя.
И когда я, слегка обалдевший от нашего утреннего приключения, сижу и созерцаю абсолютно безоблачное небо, я внезапно слышу страшный грохот со стороны моря, звук, доселе мне неведомый — это все пушки Корабля одновременно дают залп в память о погибших в рейде пиратах, которым, похоже, суждено по морскому обычаю упокоиться в прозрачных, совершенно чуждых им, водах.
Разумеется, в таверне сейчас кипит такая работа, что мне не удается насладиться отдыхом на крылечке — я вхожу внутрь одновременно с Алоисом, которому Рон и Невилл помогают тащить полные корзины фруктов. Вскоре появляются Лиз и Вик, мы режем, парим, варим и жарим — с магией и без, Вудсворд составляет столы в зале вместе, на этот раз не брезгуя волшебной палочкой.
Улучив момент, Алоис незаметно протягивает мне клочок пергамента:
- Это вам с Кейт, пришло с огородов, — и он многозначительно подмигивает.
Да, похоже, хоть мы и не ожидали огласки, некоторый резонанс вчерашнее происшествие все же иметь будет. Я разворачиваю записку: «Дорогие Драко, Кейт и Гарри! Я не знаю, как мне благодарить вас! Маркус жив, я варю ему зелья. Хорошо, что здесь у меня все под рукой. Надеюсь, мне удастся его вылечить, хотя, шрамы, вероятно, полностью и не сойдут, но сейчас это последнее, что меня волнует. Надеюсь, у вас все хорошо. Со мной никто не разговаривает, но мне абсолютно плевать, пусть подавятся. Если сможете, навестите нас. Ваша П.П.» Я молча передаю записку Кейт и вижу, как улыбка скользит по ее лицу.
- Значит, мы все-таки молодцы, правда? — тихо говорит мне она. — Все было не зря. Только вот Драко…
- Кейт, папенька его, конечно, скор на расправу, но не убил же он его. Успокойся.
Она только вздыхает.
- Кейт, а что было делать? Думаю, Драко понимал, чем для него это может обернуться. Он же не маленький.
- Ну, да.
А что тут еще можно сказать? Она грустно смотрит на меня.
- Эй, молодые люди, а кто будет расставлять тарелки? — покрикивает на нас Вудсворд, и мы бросаемся в зал, где столы уже покрыты скатертями, и на них уже в ряд выстроились бокалы и кувшины с вином, большие бутыли с ромом и прочими напитками, которые будут сегодня потреблены без меры и без остатка.
Действо начинается где-то около четырех — пираты небольшими группками, тихо переговариваясь, начинают заполнять таверну. Мы снуем между залом и кухней, мы договорились, что ни я, ни Кейт сегодня не станем приближаться к обоим капитанам, так что центральная часть, где восседают Малфой, Довилль и прочие крупные хищники, сегодня полностью под опекой Лиз, Вик и Алоиса. Вудсворд вообще предпочитает, чтобы Кейт сегодня вечером не покидала пределов кухни. Драко нигде не видно. Похоже, у Малфоя старшего тяжелая рука…
Я не слышу, о чем они говорят в зале, так, обрывки, но, кажется, они отдают должное героизму господ Долохова, Мальсибера и Эйвери, так безвременно павших от рук авроров (я бы сказал — бездарно поплатившихся жизнью за глупое разграбление чужих поместий), вспоминают их подвиги еще во времена служения Темному Лорду… Что ж, это тоже их право. И довольно долго все это поминальное застолье выглядит весьма пристойно. Но, чем ближе к закату, тем громче становятся голоса, грубее речь. Неудивительно, при том количестве напитков, которые Вудсворд первоначально выставил на стол… А сколько было принесено еще и после… В общем, к тому моменту, когда солнце погружается в море, трезвых в зале уже не остается. И вот, когда ночь сменяет день, они решают, что пришла пора еще раз стоя вспомнить усопших, кубки, бокалы и кружки наполняются по новой, и со стороны их столов раздается нестройный хор голосов, требующий, чтобы все, абсолютно все, то есть и те, кто до этого момента не присоединился к всеобщей скорби, тоже выпили за упокой павших героев. Меня передергивает от одной мысли, что и мне придется поучаствовать в тризне по трем бывшим Упивающимся, но делать нечего, Вудсворд кивает, нам всем придется выйти в зал. Кубок с вином оказывается в руках и у меня, но я твердо решаю, что пить за них я не стану. Не мне скорбеть по безвременно покинувшим нас Мальсиберу, Эйвери и Долохову, потому что, если бы мне представилась такая возможность, я бы собственноручно убил их еще тогда, возле Хогвартса. И ничуть бы об этом не пожалел.
Все встают, мы, стоящие сейчас возле прохода на кухню, невольно оказываемся на всеобщем обозрении. И когда все пьют, я пытаюсь незаметно отставить свой кубок на небольшой столик позади меня. Вудсворд, заметив, что я делаю, смотрит на меня с ужасом, но сказать уже ничего не успевает. Потому что мой нехитрый маневр замечает не только он.
Лорд Довилль оказывается прямо передо мной за какие-то несколько секунд, похоже, действительно обладая способность временно становиться ягуаром, совершая молниеносные броски. И он совершенно пьян, хотя стоит на ногах твердо. Но вот его глаза… Я никогда в жизни не видел его таким.
- Не пьете, Поттер? — спрашивает он меня почти ласково.
- Как видите, капитан.
- Блюдете трезвость?
- Я быстро пьянею, — я еще пытаюсь отговориться, хотя ясно понимаю, что из этого ничего не выйдет.
- Поттер, на этот раз Вам придется выпить.
- Я не стану, капитан, — говорю я ему и понимаю, что сейчас случится катастрофа, только вот пока не знаю, какая именно. — И Вы прекрасно понимаете, почему.
- Не станете?
Он держит мой бокал в руке, проходит секунда, другая, а потом он просто выплескивает его содержимое мне в лицо. Зал взрывается радостными криками, пиратская братия чуть ли аплодирует. Я чувствую, как струйки сбегают по моим щекам, подбородку, снимаю очки, потому что сквозь залитые стекла я все равно ничего не вижу, медленно протираю их краем футболки.
- Вы превзошли себя, лорд Довилль, — я несколько мгновений смотрю в его безумные глаза, а потом, как и он утром, покидаю таверну, не прощаясь.
Меня никто не окликает, не пытается остановить меня, я просто ухожу вперед, в темноту, навстречу ночным шорохам, раздающимся под деревьями. Я не знаю, куда я иду, просто через какое-то время обнаруживаю себя лежащим на песке на дальнем пляже. Я смотрю на луну. Сегодня полнолуние, она сияет, подобно огромному серебряному шару, парящему над водой. Я различаю на ней тонкие прожилки загадочного рельефа — будто бы реки и долины, навеки застывшие в призрачном свете. И думаю, что если бы я мог сейчас оказаться там, этот свет пронизывал бы и меня, я ушел бы, куда глаза глядят, потерялся среди этих кратеров, и никогда бы больше не возвращался в мир людей.
Потом я все же поднимаюсь, захожу в воду прямо в одежде, чтобы смыть с лица винные подтеки и ту грязь, что, кажется, въелась в мое тело за эти месяцы работы в таверне. Я делаю несколько шагов по дну, а потом плыву вперед по лунной дорожке, стараясь ни о чем не думать. Если бы у меня была возможность просто так взять и уплыть с острова, я бы это сделал. Когда я возвращаюсь на берег и вновь сажусь на песок, я вынужден признаться себе в том, что больше не смогу здесь оставаться. Что, как бы я не пытался обманывать себя и уговаривать, что все можно стерпеть, есть все же предел и моему терпению. А еще я точно знаю, что у меня нет выхода. Никакого. Я могу пытаться бежать с острова или просто наложить на себя руки, что будет совершенно равнозначно. То, что случилось сегодня… да, завтра вся эта пьяная компания даже может и не вспомнить, как славно их капитан указал Поттеру на его место в их мире. Только вот я вряд ли забуду. Я не знаю, что мне делать…
Когда я слышу голоса, зовущие меня, я встаю и просто ухожу дальше вдоль кромки воды — я не хочу никого видеть. Завтра я приду и скажу Вудсворду, что больше не смогу работать у него. Если, конечно, он сам не выгонит меня после того, как я, по его меркам, устроил истерику.
Я бреду бесконечно долго, иногда сажусь на песок, благодарю Мерлина за то, что он надоумил меня вытащить из кармана сигареты и зажигалку перед тем, как пойти купаться. Курю, изучаю лунную траекторию, встаю и иду дальше — и так до самого рассвета. И когда очертания пальм перестают казаться черными тенями, и все вокруг постепенно окрашивается в нежно-розовые тона, я слышу далекий рокот мотора катера. И он приближается ко мне. Но я все равно не оглядываюсь. Даже когда понимаю, что он останавливается в нескольких метрах от меня, и слышу всплеск — это тот, кто прибыл на нем, спрыгивает в воду, чтобы догнать меня.
- Гарри, — рука сэра Энтони ложится мне на плечо. — Гарри, остановись!
Он разворачивает меня лицом к себе и, кажется, пугается, потому что он вдруг, как и в день нашего бегства из Азкабана, просто обнимает и прижимает меня к себе.
- Гарри, слава Мерлину! Я уж думал, не найду тебя.
Я молчу. Я знаю, что далекий от сантиментов сэр Энтони просто не может произнести фразу «Я думал, что ты утонул».
- Гарри, наплюй на него. Он напился до чертиков. Они все были его друзья еще со школы. Он не в себе. Мы с Малфоем его еле до дома доволокли. А еще он вбил себе в голову, что ты утопился.
- Было бы из-за кого топиться, — произношу я, с удивлением обнаруживая, что, оказывается, могу говорить.
- Ну, вот и хорошо. Давай на катер, пора возвращаться. Тебя там Вудсворд обыскался.
Я отрицательно качаю головой.
- Я сам вернусь, сэр Энтони. Не беспокойтесь. Я сам приду в таверну.
- Ну, как хочешь.
К счастью, сэр Энтони не тот человек, который станет уговаривать меня, как девицу, ехать с ним. Он просто убеждается, что я повернул обратно к пиратской деревне, и уезжает. А я иду к Кевину Вудсворду, совершенно не понимая, что будет дальше. Но раз я обещал вернуться, у меня, похоже, нет выбора. Я возвращаюсь.
28.02.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:28 | Сообщение # 26 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 23. Ловушка для героев
Цепочка моих следов вдоль кромки воды… Углубленное, вдавленное очертание пятки, аккуратные, чуть вытянутые кляксы — пальцы. Отпечаток держится недолго — пока не набегает следующая волна. Я смотрю, как завороженный, на появление и исчезновение моих следов на песке. Картинка то приближается, то отдаляется. Наверное, все это из-за того, что я не спал. Шлепанцы у меня в руках, совершенно мокрые, как, впрочем, и вся одежда — я только что вновь совершил заплыв в футболке и шортах в тщетной надежде, что мне удастся смыть с себя безобразное пятно вчерашнего вечера. Я отстраненно наблюдаю, как сбегают по моим рукам струйки воды. Хорошо хоть сигареты закончились — иначе сейчас, после того как я вновь поддался внезапному порыву и полез в воду, ни о чем не размышляя, я бы ужасно жалел, что они намокли. А вот зажигалку придется выбрасывать.
На рассвете, увидев сэра Энтони на катере, я отказался ехать с ним, наивно полагая, что не мог уйти слишком далеко от деревни, но я ошибался. Моя отчаянная ночная прогулка, предпринятая от обиды, унижения, беспомощности, слез, наконец, которые я просто не имею права проливать здесь, привела меня чуть ли не на противоположную оконечность острова. Так что теперь я бреду и бреду, а ходу до таверны Вудсворда, думаю, остается не менее часа. И я только сейчас понимаю, как же я вымотался. Но я же не должен был соглашаться ехать с сэром Энтони? Это было бы… как поражение, как если бы я признал свой вчерашний уход глупой мальчишеской истерикой. А что это было еще? И то, что я уже пару часов бреду вдоль берега, что это? Не глупое ли детское упрямство?
Мне кажется, моя голова заполнена вязкой ватой, но через ее слои все же пробивается одна здравая мысль: почему? Нет, не почему именно я, именно меня…Почему я позволил себе сбежать вчера? Зачем вообще устроил эту дурацкую демонстрацию? Что, я так раним, что не мог просто выпить бокал вина на поминках, не провоцируя скандала? Если мне так противно пить за Эйвери, Мальсибера и Долохова, кто мне мешал подумать в тот момент о ком-нибудь другом? О тех, кто был мне дорог, а нынче тоже пребывает в заоблачных далях.
Нет, мне надо было показать себя… В то же время, о ком бы я мог подумать? О родителях? О Фреде? О Ремусе и Тонкс? Кто отправил их за тот порог, откуда нет возврата? Не те ли, о ком скорбели вчера в таверне? Даже если и не они…
Стоп, но почему я… почему я не предъявляю никаких претензий старшему Нотту? Почему не напоминаю себе всякий раз, когда говорю с ним, что он-то тоже имел отношение к гибели тех, кто мне дорог? Только оттого, что он добр ко мне? Почему меня вообще не волнует вопрос о том, сколько авроров на счету Драко или Тео? Почему именно Довилль так выводит меня из равновесия? Смешно, если я отвечу сейчас, что все это из-за того, что он изводил меня в школе и снабдил меня поддельными воспоминаниями в день Последней Битвы. Опять же, забавно, тогда я думал, что та битва действительно последняя. Что такое бывает в жизни. Последняя Битва. А потом все хорошо, бесконечная, уходящая за горизонт линия счастливой жизни…
Если бы вчера вечером не Довилль, а, скажем, Малфой выплеснул мне в лицо то проклятое вино? Просто чтобы показать мне, что значит неповиновение капитану на острове. Что бы я сделал тогда? Сказал бы себе, что все они таковы, что мне не стоило ждать ничего иного? Что я сам позволил этим людям обращаться с собой, как со скотиной? Я не знаю, правда.
Если бы я тогда смог ответить себе на все эти вопросы, о, тогда я был бы мудр, как змей! Но нет, я не мудр, никогда таким не был и вряд ли имею шансы стать таким в будущем. Так что в то утро я просто шел обратно вдоль берега, вода стекала мне на лицо с отросшей челки, я смотрел себе под ноги, чувствуя, как случившееся вчера лежит на мне, словно слой грязи, которую не желают унести ласковые лазурные волны.
А так как я не смотрю вперед, я не вижу фигуру, приближающуюся ко мне с той стороны, куда я все же планирую рано или поздно прийти, и поднимаю голову только в тот момент, когда Рон, стоящий уже чуть ли не вплотную ко мне, окликает меня.
- Вот скажи мне, друг, — говорит мне рыжий, когда тем утром встречает меня на полдороге к пиратской деревне, — какого черта тебя понесло гулять по острову ночью?
- А ты не знаешь?
У меня совершенно нет желания сейчас рассказывать ему о подробностях того, что вчера произошло в таверне. Боюсь, я вообще не готов говорить об этом с кем бы то ни было — довольно и того, что это видели практически все.
- Я знаю, — говорит он мне, протягивая почему-то чистую футболку. — Мы искали тебя чуть ли не до утра, звали — я, Невилл, Кейт, Лиз, даже Вудсворд. А потом и Нотт младший, когда выбрался из своей теплой компании. Где ты был?
- Гулял, — я пожимаю плечами, стаскивая вчерашнюю одежду с красными винными подтеками, которые, разумеется, не могла смыть морская вода.
- Ты что, идиот? Ты понимаешь, что мы подумали? — Рон впервые за уже не знаю, сколько лет повышает на меня голос.
Я сажусь на песок, смотрю на него снизу вверх — у меня нет сил сейчас ругаться с ним. И он, наверное, различает в моих глазах ту безысходность, которая, наконец, настигла и меня, усаживается рядом.
- Извини, я не хотел на тебя орать. Просто мы думали, что ты…
- Что я пошел топиться из-за пьяной выходки капитана Довилля? Брось, Рон.
Я не хочу продолжать, но вот лгать и изображать невозмутимость тоже невмоготу.
- Знаешь, я, кажется, больше так не смогу, — признаюсь я. — Даже не знаю теперь, как быть.
Рыжему я могу это сказать, а вот больше никому. Ведь он у нас специалист по душевным терзаниям, правда? Ложусь на спину, прикрываю глаза. Нет, глупо говорить о том, что я не смогу, я не должен… Я растерял свои доспехи. Я похож на вытащенного из раковины моллюска — беззащитное тело, лишенное оболочки. Разве меня никогда не унижали в жизни? Да я бы сбился со счета, если бы вздумал сейчас вспоминать все, что было сделано, сказано…
- Знаешь что, пойдем, — говорит рыжий, протягивая мне руку, — все равно возвращаться придется.
- Убраться бы отсюда, хоть вплавь, — признаюсь я.
А Рон как-то загадочно смотрит на меня, пряча улыбку, но в тот момент мне совершенно ни к чему задумываться о том, почему он улыбается. Он протягивает мне свою пачку, и, когда я раскуриваю сигарету, мне кажется, это такое маленькое счастье.
Когда мы добираемся до таверны, уже даже не раннее утро, но голосов в деревне не слышно — вероятно, вчерашняя скорбь, сдобренная немалым количеством алкоголя, ни для кого не прошла бесследно. Рыжий доставляет меня до самых дверей, а вот дальше я уже сам, потому что общение с Вудсвордом у Рона по-прежнему не складывается. Я осторожно прохожу внутрь, в таверне все тихо, наверное, они тоже еще спят. Думаю, вчера пиратская братия засиделась допоздна, а если еще, выпроводив всех, и меня искали… Но нет, на кухне кто-то есть, я осторожно делаю несколько шагов и застываю на пороге — Вудсворд оборачивается ко мне, на его лице усталость и ни следа сна. Он ждал меня. И мне кажется, я должен как-то извиниться.
- Мистер Вудсворд, я … простите… я не хотел, чтобы из-за меня кто-то волновался. Просто я…
Я бы не удивился, если бы он сейчас сказал мне, как когда-то Рону и Невиллу, что я могу выметаться, потому что ему совершенно неинтересны работники, демонстрирующие открытое неповиновение капитанам, закатывающие сцены и прячущиеся потом всю ночь по кустам. Да, он бы так и сказал, я не сомневаюсь. А он говорит совершенно неожиданно:
- Гарри, ты б пожил несколько дней у нас. Чтобы ты, ну, сам понимаешь, не попадался никому на глаза. А потом подумаем, как быть. Там Кейт для тебя зелье оставила, чтоб ты спал, ну и успокоился тоже. Но я бы на твоем месте просто чего-нибудь выпил. Или ты у нас непьющий?
Мне вдруг становится смешно, так смешно, что я начинаю давиться этим смехом, прикрываю губы ладонью, а он все никак не унимается, рвется из меня наружу, пока не превращается в болезненные спазмы, будто бы стягивающие все мои внутренности в тугой узел. Я опоминаюсь, только когда Вудсворд энергично встряхивает меня за плечи.
- Да, пожалуй, лучше успокоительное, — задумчиво произносит он, ведя меня по коридору в бывшую комнату Вик, где мне довелось ночевать не далее как пару дней назад.
- Вы не собираетесь меня выгнать? — недоверчиво спрашиваю я, когда он, убедившись, что я выпил зелье и сижу на кровати, уже стоит на пороге.
- Тебя? Выгнать? — обе его брови взлетают высоко над стеклышками очков. — Да у меня за всю жизнь не было работника лучше, чем ты! Ну, не сдержался, с кем не бывает. Да и Довилль сам хорош. Хотя, скажу тебе, связываться с пьяными — последнее дело.
Да, пожалуй, в этом с Кевином Вудсвордом трудно не согласиться. Я укладываюсь, заворачиваюсь в плед, потому что ухитрился замерзнуть во время этой идиотской прогулки. А так как зелье действует довольно быстро, я вскоре и засыпаю. И никто не трогает меня до самого вечера.
Первым, кого я вижу на кухне, когда являюсь туда, выспавшись и обнаружив, что время движется к шести, и таверна вот-вот откроется, оказывается… да-да, мистер Малфой-младший. В длинном фартуке, как у Вудсворда, какой-то встрепанный, злой, он оборачивается и подмигивает мне, лихо откидывая волосы со лба.
- Привет, — говорю я несколько ошарашено, — а ты что, теперь к нам?
- Да, бессрочно отстранен от рейдов и прикомандирован к кухне! — рапортует он, левитируя к печи огромный противень с пирогом.
- За что? За то, что мы…
Я практически уверен, что это из-за истории с Маркусом, но Драко только отрицательно качает головой.
- Нет, разумеется. Никто же не хочет огласки, верно? В первую очередь, мой папаша.
- А что же ты тогда успел еще натворить?
Что, а, главное, когда? Учитывая то, что вчера он просто весь день не показывался, наверное, зализывая раны, оставленные разговором с отцом. Причем, боюсь, не только душевные…
- Не сошелся во мнениях с местным руководством, — с деланной беспечностью отвечает он.
- Сразу со всеми?
- Да, и это тоже возможно, хотя у тебя, кажется, до сих пор такого не получалось. А я вот смог. И с папенькой, и с Довиллем. Причем сразу по всем вопросам.
- Бунт на корабле?
Я улыбаюсь. Наверное, это неправильно — радоваться тому, что Драко впал в немилость. Но мне почему-то веселее оттого, что он теперь тоже здесь, с нами.
- Да, капитан Довилль именно так и выразился. По его мнению, любое несогласие с тем, что он делает, теперь так и называется.
- Разве это когда-нибудь было по-другому?
- Гарри, — Драко подходит ближе ко мне, отправив пирог в печь. — Ты что, думаешь, я ничего им не сказал, когда узнал, что тут вчера было? Какого черта было тебя принуждать пить? Он-то должен понимать, кто для тебя бывшие сторонники Лорда. И зачем оскорблять тебя при всех? А потом полночи метаться по дому, искать тебя при помощи отцовского магического шара…
О, точно, ведь в одном из поместий Малфой забрал принадлежавший его семейству артефакт, при помощи которого можно было отыскать того, кого считаешь утраченным. Только вот зачем ему было пытаться найти меня? Совесть замучила?
- Я ему и сказал, что… неважно, что я ему сказал.
Он отводит глаза, и мне чудится, за этими несказанными словами стоит еще что-то, но он так никогда и не решится произнести их. Я бы все равно не понял, или сделал бы вид, что ничего не понимаю. Потому что, если ты сам отказываешься увидеть и принять что-либо, то до тебя не так уж и просто достучаться.
- А потом еще и папеньке… В общем, слово за слово…
- Ну, ты даешь! — я радостно хлопаю его по плечу, и тут до меня доносится сдавленное шипение, которое тут не может издать никто, кроме Драко, потому что пока на кухне мы одни.
- Черт, ты бы поосторожнее…
И тут до меня доходит… Его же накануне избил отец. На лице и на руках, понятное дело, никаких следов, а вот что под одеждой…
- Тебя что…
- Гарри, даже не спрашивай, — решительно прерывает меня Драко, — я знал, что так будет, еще когда мы лезли за зельем. Так что пару дней воздержись от жестов дружеского расположения в виде хлопанья меня по спине и по плечам. Мазь я у Довилля тоже позаимствовал, так что все пройдет, но не сразу.
- Разговорчики!
Вудсворд, кажется, заполняет собой весь дверной проем, у него в руках два внушительных кувшина с вином или маслом — он только что из погреба.
- Гарри, — говорит он мне, — как видишь, нам прислали подкрепление. Так что я тут подумал… ты неплохо готовишь, так что мы с тобой будем вдвоем заправлять на кухне. В зал ни ногой, понял? Тем более, у нас теперь есть мистер Малфой!
Вудсворд, не расставаясь с кувшинами, делает шутливый поклон в сторону Драко, а тот, в свою очередь, довольно церемонно и важно отвечает. А я, поначалу побаиваясь, варю супы, запекаю цыплят, в общем, в последующие дни Вудсворд, кажется, задается целью сделать из меня повара. И живу я в таверне, будто под домашним арестом — сплю в комнате Вик, купаться только с Драко и Кейт, свидания с Роном на заднем дворе во время перекура. Кстати, Рон относится к тому, что Вудсворд буквально прячет меня от чужих глаз, с пониманием. Ему тоже кажется, что так будет лучше, хотя я не вполне понимаю, от какой опасности меня тут так тщательно охраняют — Довилль, насколько я понимаю, с того злополучного вечера обходит таверну стороной. Наверное, те, кто взяли меня под опеку, пытаются оградить меня от других членов пиратского братства, так как мое демонстративное неповиновение капитану и показательное возмездие в определенной мере развязало руки и им.
Теперь я в плотном кольце друзей, если так можно сказать. И оно становится еще плотнее, когда через пару дней к нам присоединяется Тео.
- Мистер Вудсворд, — говорит он прямо с порога, появившись в таверне около полудня, — я поступаю в Ваше полное распоряжение.
- Надолго? — Вудсворд смотрит на него с некоторой долей иронии.
- Бессрочно!
Лицо Тео сияет от гордости. Во-первых, Драко и его друг тоже, так что он, несомненно, решил составить ему компанию. Во-вторых, ох, во-вторых, несогласие с капитанами по ряду вопросов, кажется, становится на острове все популярнее. И, думаю, Довилль винит во всем меня. Он же сам сказал, я вношу хаос одним своим появлением. За почти десять месяцев моей жизни здесь «зараза», похоже, успела подкосить и некоторых ранее вполне благонадежных членов пиратского воинства. Конечно, можно просто махнуть рукой и сказать, да что там, мальчишки, им нравится не соглашаться со старшими. И я уверен, что так оно и есть. Но есть человек на острове, который, я не сомневаюсь, скажет, что Поттер виноват во всем. И предъявит счет…
А пока у нас тут свое трактирное братство. Тео вот затеял драку во время тренировки, а когда Довилль предложил ему прекратить, не пожелал останавливаться. А потом прямо сказал, глядя в глаза пиратскому капитану, что не сдержался, хотя и ничего не пил накануне. Безусловно, этого было более чем достаточно. Может быть, то, что Нотт старший тоже не вполне одобрял действия своего капитана, придало Тео наглости, или же осознание того, что его отец на острове — фигура весьма значительная. Но показательный выпад в адрес капитана Довилля, который для любого другого мог бы закончиться дуэлью, вылился для Тео всего-навсего в отправку к Вудсворду на исправительные работы. И мы весело галдим, шутим, так что мое заточение в трактире поначалу не кажется мне таким уж безысходным. И моя обида не то чтобы забывается, нет, она, как старое, брошенное на чердаке зеркало будто бы подергивается паутиной, но я знаю, стоит стереть ее — и тот вечер вновь встанет перед моими глазами во всей своей унизительной четкости.
Теперь, когда я думаю о том, как подходит к концу моя жизнь на острове, мне кажется, это странные дни, будто бы выторгованные дружбой Драко и Тео или опекой Вудсворда у моей нелепой судьбы. Каждый новый день приближает ее нежданное завершение, но я в то время даже не догадываюсь о том, как это произойдет, хотя не могу не понимать, что в моем нынешнем положении есть что-то странное. Почему они так настойчиво прячут меня? Почему, когда истекают те несколько дней, о которых говорил Вудсворд, предлагая мне пожить в таверне, он даже и слышать не хочет о том, чтобы я вернулся в хижину, где раньше жил с Роном и Невиллом?
- Останешься здесь — и все, — говорит он почти грубо, когда я пытаюсь как-то вечером сказать, что пойду спать к себе.
- Почему? Вы что, думаете, кто-нибудь нападет на меня из засады и отомстит за нежелание выпить за упокой?
- Неважно, что я думаю. Нечего тебе слоняться в темноте по острову, вот что.
Я не могу выйти один за порог таверны. Если мы курим на крыльце, мой караул следит за тем, чтоб никто случайно не увидел меня. Честно говоря, мне кажется, они тогда немного сами заигрались в спасителей, потому что, я уверен, мне ничто не угрожало. Иногда я даже думал, что, если у меня вошло в привычку спасать мир, то, может быть, у них была такая же необъяснимая потребность спасать мир от меня? Или меня от мира… так продолжается недели три или чуть больше. И все это время меня не покидает чувство, словно я стремительно вырастаю из островной жизни, уютный райский кокон, до этого удерживавший меня довольно надежно, лопается, дает трещины, а я, все еще не понимая этого, хватаюсь за его ломкие края — за наше иллюзорно безопасное существование под крылом хозяина трактира, дружеские шутки, похлопывание по плечу…
Все заканчивается так неожиданно, что я даже не успеваю докурить сигарету, с которой выскочил на крыльцо. Уже глубокая ночь, шумные гости таверны разошлись по домам, в зале Драко и Тео заканчивают убирать со столов, Кейт руководит помывкой посуды. Еще один день нашей жизни на острове… Еще одна ночь — черная, ласковая, бархатная.
- Гарри, Гарри! Подойди сюда!
Я делаю шаг вперед, потому что там, в глубокой тени деревьев, свет, падающий из окон таверны, выхватывает из тьмы две фигуры — Рон и Невилл. Когда я подхожу ближе, я вижу в руках их обоих волшебные палочки. Разумеется, чужие… Я могу даже ничего не спрашивать, потому что… Потому что и так все ясно.
- Вы что…, — начинаю я, но Рон не позволяет мне закончить.
- Что, так и собираешься жить здесь дальше, как червяк? Ты же сам сказал — хоть вплавь!
- Вы из-за меня?
- Прекрати, и из-за себя тоже, — шепчет Рон. — Мы не зря столько месяцев отирались на этом проклятом корабле. Я не стал тебе ничего говорить, ты бы никогда не согласился. Как ты себе представляешь свою дальнейшую жизнь здесь? Никак? Вот и мы тоже — никак.
- Вы хотите угнать корабль?
Рон молча кивает. Я не могу в это поверить. Хотя, а почему это кажется мне столь невероятным? Они столько времени проводили целые дни за уборкой корабля. Наивно было бы полагать, что все это время они только скорбели о своей нелегкой доле, тем более с неукротимым гриффиндорским стремлением сунуть свой нос всюду, где его могут хорошенько прихлопнуть. К тому же, я понял это еще во времена нашего расследования в Аврорате, у Рона куда больше талантов, нежели он стремится продемонстрировать миру.
- Гарри, мы сможем управлять кораблем. Нет, не поднять его в воздух, разумеется, на это нам никакой магии не хватит. Мы дойдем до ближайшего острова из тех, что отмечены на карте.
- Барбадос?
- Да. Бросим корабль, вплавь доберемся до берега. Пойдем в полицию, скажем, что катались на яхте, упали в воду, документы утрачены. Ну, придумаем что-нибудь. Невилл свяжется с бабушкой.
При слове «бабушка» я невольно улыбаюсь.
- Гарри, а кто нам еще поможет? Невилл хотя бы не государственный преступник. Исчезнем на какое-то время, проживем, раз мы смогли протянуть здесь так долго. Уедем в Штаты. Куда угодно. Мы все продумали. Я помню наизусть все карты. Я знаю, как управлять кораблем. Ты с нами?
Я смотрю на украденные палочки в их руках. Даже если немедленно отказаться от их плана, то, что они уже сделали, по местным законам вполне тянет на попытку побега. Почему бы тогда и не совершить ее? Как я могу сказать «нет»? Кем я стану тогда для них? Лучшим другом всех слизеринцев? Да, я прекрасно знаю, как это будет называться — трус и предатель.
А так как я не такой, я все же говорю «да». К тому же, я уверен, они не откажутся от своего плана. Если я скажу сейчас, что предпочту остаться на острове, они пожмут плечами и растворятся в темноте.
Я никому не пожелал бы оказаться в той ситуации, в которой сам был в ту ночь. Когда ты понимаешь, что задуманное ими, скорее всего, безумие, но и не можешь найти слов, чтобы отговорить их, потому что они уже сделали первый шаг, потому что они все равно тебя не послушаются. Когда ты видишь, что близкий тебе человек не прав, но ваша дружба зависит от того, поддержишь ты его или нет, что выбрать? Когда твой отказ, просто следование здравому смыслу — и вот ты уже повернулся к нему спиной, и ваши жизненные дорожки разбегаются, чтобы уже никогда не пересечься. А если ты следуешь за ним, зная, что, вполне вероятно, он совершает ошибку… значит, ты идешь на дно вместе с ним. И выбрал именно это. Если честно, я до сих пор не знаю, как правильно решается эта задача. В ней могут быть разные условия, но спрашивается всегда одно: «Ты со мной или нет?» Так уж вышло, что за тот месяц она выпала мне дважды, и оба раза я сделал неправильный выбор, хотя в обоих случаях ответы были разные. Парадокс Поттера.
- Рон, а почему нам не взять катер? — эта идея кажется мне гораздо проще в исполнении, чем попытка угнать большой парусный корабль.
- Потому, Гарри, что стоянка катеров за «господским домом», еще не хватало туда соваться. И с маггловской техникой я вряд ли управлюсь. К тому же, ночью на катерах часто выходят в море рыбаки из местных, а корабль им без надобности.
- А ты точно управишься с кораблем?
- Гарри, — Рон смотрит на меня даже с некоторой обидой, — если бы я не был в этом уверен, мы бы все это не затеяли.
А в голове у меня… честно говоря, в голове у меня абсолютная пустота, потому что я не вижу никакого разумного выхода из этой ситуации. И я даже немного верю в то, что у нас все получится. Мерлин, ведь смогли же мы когда-то втроем, тогда совсем еще дети, взломать хранилище Лестрейнджей в Гринготтс и улететь на драконе? Почему нет? Мне же всегда везло, и мое везение надежно укутывало своим невидимым покрывалом всех тех, кто был рядом со мной. Или я просто хочу взойти на борт, попробовать поднять руки, как в моих снах, заставляя огромный фрегат взмыть в небо?
- Откуда у вас палочки? — спрашиваю я, хотя ответ и так вполне ясен.
- Оттуда, где их теперь нет, — таинственно отвечает Рон, а его глаза так и светятся от гордости.
Если бы я в тот момент догадался настоять на том, чтобы он ответил! Если бы… Если бы мы с рыжим не выносили документы из Аврората… Если бы я не женился на Джинни Уизли… Если бы… Если бы капитан Довилль не выплеснул мне в лицо содержимое моего кубка с вином… Если бы я не оказался практически в заточении в таверне… Если бы я видел хоть какой-то разумный выход… Если бы чуть больше думал, прежде чем что-то делать… Я не спросил, я, охваченный их веселой бесшабашной решимостью, вернулся в таверну, покрутился там ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы никто ничего не заподозрил, я чинно пожелал всем спокойной ночи, мысленно прощаясь навсегда с Кейт, Драко, Тео, Алоисом и Вудсвордом, я выждал положенное время, выбрался в окно, чтобы потом бежать через темные заросли к пристани, таясь от каждого шороха, слыша рядом только прерывистое от волнения и бега дыхание моих друзей. Тех, кого я, похоже, так недооценивал…
На пристани никого — охрана должна быть на борту. Только два факела, закрепленные на двух высоких столбах, бросают отсвет на грубо обструганные доски причала. Пламя чуть колеблется под легким дыханием ночного бриза, а когда ветер чуть крепчает, то кажется, будто он пытается оторвать лепестки огня и унести их вдаль. И я отшатываюсь, когда наши тени оказываются в круге света. А черный фрегат покачивается в нескольких десятках метрах от берега — думаю, доплыть до него под силу даже Рону с Невиллом. Мы забираемся на борт по якорной цепи — все тихо, только на палубе прямо перед нами два тела — Грегори Гойл и младший Эшли. Это им, бедолагам, выпала сомнительная честь расстаться со своими волшебными палочками под влиянием напитка, старательно приготовленного для них Невиллом — флакон сонного зелья, ну и добавить ром по вкусу…
На берегу ни огонька, даже в господском доме на холме. Невероятная, непостижимая тишина — наши осторожные шаги по палубе кажутся мне грохотом. Невилл возится с якорем, Рон устремляется вперед к капитанскому мостику, держа палочку наготове. Сыр в мышеловке так красиво поблескивает масляными боками…
А я… я просто глубоко вдыхаю и даю магии Корабля поглотить меня. Я чувствую его сейчас от верхушек мачт до темной глубины трюма, грозно замершие пушки, натянутые канаты. И его силу, своевольную, равнодушную к добру и злу, но так любящую ветер, свободу, огромные неоглядные пространства — воды ли, воздуха ли… И еще я ощущаю смутную угрозу, я различаю ее как темные сгустки чужой силы, затаившиеся совсем рядом с нам — возле борта в паре шагов от меня, на капитанском мостике, на корме. Но вот крикнуть об этом бегущему вперед Рону я уже не успеваю — меня сбивают с ног, чья-то ладонь грубо зажимает мне рот, я пытаюсь вырваться, но тут же получаю тычок под ребра, а потом грузное тело наваливается на меня, бросая лицом на доски палубы. И тот, кто поймал меня, все никак не желает уняться, продолжая молча наносить удары. Я не знаю, что происходит с Роном и Невиллом, но, судя по тому, как сотрясается палуба от падения довольно тяжелого тела, дела у них тоже идут неважно.
- Гаденыш, — подает голос тот, кто поймал меня, и мне кажется, это Августус Руквуд. — Ну, теперь-то, будь покоен, тебя никто не спасет.
- Августус! Мы всех взяли. Прекрати его бить!
Я по-прежнему ничего не вижу, так как Руквуд крепко прижимает меня к палубе, но я не могу ошибиться — этот голос принадлежит старшему Нотту. Звук шагов рядом с моей головой, я обретаю свободу, поднимаюсь на ноги. Сэр Энтони смотрит на меня, не произнося ни слова. Он крепко держит Невилла, приставив палочку ему к горлу. И мне становится даже смешно — как будто мы на пятом курсе и вновь в отделе Тайн. И нас вновь поймали, только вот уже нет практически никого из тех, кто когда-то пришел нам на помощь. Интересно, был ли там в тот день сэр Энтони?
Малфой толкает впереди себя Рона, рыжий только и успевает бросить на меня виноватый взгляд. А позади них, невозмутимый и как всегда насмешливый капитан Довилль.
- Мы и не думали, что вы трое продержитесь так долго, Поттер! С вашими-то талантами!
- Так это была ловушка, Мой Лорд?
В его лице практически ничего не меняется, он только чуть встряхивает головой — старая привычка, отмечаю я, его волосы давно не падают ему на лоб сальными прядями, а вот этот жест из моего детства остался. И он вновь поймал Поттера и его друзей на месте преступления, только теперь, похоже, потребует для них более серьезного наказания, чем исключение из школы. И я уверен, ему не по вкусу то, как я обращаюсь к нему.
- А Вы думали, мы столь беспечны, Поттер? Вы полагали, что Вашим приятелям можно, как в старые добрые времена, залезть в мою каюту, взять там карты и сонное зелье, после этого опоить охрану и похитить Корабль? Вы верите в сказки, Поттер?
- Вы бы еще про шкуру бумсланга вспомнили, — почему-то весело отвечаю я и понимаю, что мне не страшно.
- Что ж, господа, — Малфой, как всегда, обходителен, — пожалуйте в тюрьму.
- Свяжи их, Энтони, — небрежно бросает Довилль, но я замечаю, как непроизвольно дергаются губы Нотта старшего.
Однако он выполняет приказ. Еще одна маленькая свершившаяся месть, не правда ли, капитан? За то, что сэр Энтони посмел стать мне другом. За то, что Тео и Драко открыто вступились за меня. За то, что эти люди просто были рядом со мной…
И когда они подводят Корабль ближе к берегу, и на пристань ложится трап, я слышу, как сэр Энтони, теперь конвоирующий меня, тихо шепчет мне в спину:
- Что ты наделал, сынок…
Я молчу. На этот раз мне нечего ему сказать.
04.03.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:29 | Сообщение # 27 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 24. Ночь перед казнью
Здание тюрьмы, небольшое приземистое на совесть сколоченное строение, замыкает плац с левой стороны. Когда мы подходим к нему, и Руквуд, приторно и одновременно хищно осклабившись, гостеприимно распахивает перед нами дверь, я думаю о том, что всего-то в нескольких метрах отсюда начинается дорожка, ведущая к таверне, И опять, как и тогда, когда Кингсли арестовывал нас на выходе из Аврората, меня охватывает ощущение нереальности происходящего. Мне вновь кажется, что это какое-то наваждение, что ничего не было, что сейчас я сделаю еще несколько шагов и окажусь под ставшим уже столь привычным и, да, вполне гостеприимным кровом таверны, задую свечу, завернусь в плед и засну, чтобы наутро быть разбуженным осторожным стуком в дверь или окриком Вудсворда — в зависимости от того, кто возьмет на себя труд будить меня.
Но его не будет, этого утра, нет, разумеется, солнце вынырнет из моря на другой стороне острова точно по расписанию, легкий утренний бриз прошелестит в кронах деревьев, птицы возвестят о наступлении нового дня жизнерадостным чириканьем и возней, цель которой понятна только им одним. Перекличка голосов, повседневные дела, приготовление утреннего кофе — та же самая возня, только уже человеческая. Для того чтобы жить дальше — завтракать, ссориться, тренироваться, любить, заполняя утро, день и вечер массой больших и малых дел. Тех дел, которые в одночасье стали нам недоступны — по законам острова мы вряд ли доживем до полудня.
- Входите, господа, располагайтесь, ни в чем себе не отказывайте, — Руквуд буквально воркует, провожая каждого из нас взглядом жизнерадостного палача, которого, наконец, представили своим жертвам.
Интересно, если они решат вздернуть нас на рее, кому выпадет столь высокая честь? Да, у них же есть Макнейр, любитель подобных церемоний. Думаю, он столь же обстоятельно подойдет к делу, как в свое время к казни Клювокрыла, к счастью, несостоявшейся. Но тогда, на третьем курсе, мы лишили его законной добычи — тринадцатилетние подростки, счастливая звезда которых не заходила в то время ни днем, ни ночью.
Как только мы попадаем внутрь, наши руки оказываются свободны — действительно, не станут же четыре мага, имея в руках палочки, опасаться троих безоружных и уже, что и скрывать, несколько подрастерявших бодрость духа, парней. Да и приказ связать нас на Корабле был отдан Довиллем, думаю, просто ради того, чтобы продемонстрировать мне, что сэр Энтони, несмотря ни на что, тоже является одним из НИХ — и это никогда не было иначе.
Мы садимся на скамью у широкого стола, сколоченного из грубых широких досок, и я ощущаю пальцами его шероховатую поверхность, неровности, круги вокруг сглаженных стараниями столяра сучков — будто впервые. Уже второй раз в моей не столь долгой жизни смерть встает передо мной — буднично и отчетливо, давая мне время подумать и оглядеться. И на этот раз я не буду торопиться. Может быть, оттого, что я не боюсь умирать. Или, став старше, я успел больше привязаться к маленьким повседневным деталям: тому, как поскрипывает теплый песок под ногами, как пахнет свежеиспеченный хлеб, как Вудсворд бурчит себе песенки под нос, к тому, как ночной ветер, наполненный терпкими запахами моря, касается моей разгоряченной после многочасового бдения у печи кожи, к сонному дыханию друзей, когда я, стараясь их не тревожить, чуть ли не на рассвете прокрадывался к своей кровати…
Я не стану вглядываться в лица тех, кто сейчас занимает место напротив нас. Если я попытаюсь поймать взгляд хоть одного из них, это будет так похоже на попытку человеческого контакта, будто невысказанная просьба пощадить нас, как объяснение того, что то, что мы сделали — не измена, не преступление, направленное против всех, живущих на острове, а, скорее, просто мальчишеская бесшабашная выходка: чем черт не шутит, вдруг получится?
Я пытаюсь незаметно бросить взгляд на моих друзей: Невилл, похоже, очень подавлен, сложил руки на коленях, ни на кого не смотрит. Рон, напротив, кажется даже слишком спокойным — он не опускает голову, с вызовом рассматривает наших врагов. Но даже в неярком свете свечей я могу различить, что щеки его начинают предательски краснеть. О, я знаю тебя, рыжий! Тебе стыдно, что мы опять так нелепо попались, а так как на этот раз зачинщиком был явно ты, то и винишь ты только себя. Когда-то, (ты помнишь?), когда мы в давние-предавние времена искали крестражи, тогда так чувствовал себя я — предводителем, который ведет свое крохотное войско невесть куда. И знал, как, наверное, и ты сейчас, что во всем, что идет не так, большая часть вины — твоя.
Капитан Малфой, сидящий напротив меня, почему-то выглядит очень довольным. Такое впечатление, что он сидел в засаде где-то с ноября, не пил, не ел, мечтая лишь об одном: изловить, наконец, Поттера, Уизли и Лонгботтома. И теперь вот она, заслуженная награда, так что он даже готов полюбить нас за то, что мы так глупо попались. Лицо Нотта старшего не выражает ничего, только в неверных тенях, отбрасываемых неярким светом, я различаю резко обозначившиеся желваки на его скулах. На Довилля я стараюсь не смотреть — от него исходит такое напряжение, что мне становится не по себе. Он сосредоточен и сдержан, но его пальцы как-то уж очень крепко сжимают палочку, лежащую на столе перед ним. И искорка света, будто плененная зеленым мерцающим камнем в серебряной оправе на среднем пальце его правой руки… она скользит все глубже, мечется в острых гранях, как мотылек… Мерлин, о чем я думаю!
- Вы позволите задать вам пару вопросов, господа? Или вы не расположены к беседе?
Голос Малфоя звучит вкрадчиво, и в то же время в нем тщательно скрываемое торжество. Почему? Пари, что ли, он на нас с Довиллем заключил на половину его состояния? И теперь вот так враз поправил свое пошатнувшееся после ареста, суда и конфискации финансовое благополучие? Вот забавно, если Довилль сейчас думает вовсе не о нашей поимке, а о том, что ему жалко расставаться с деньгами! И палочку свою сжимает, вот-вот сломает, аж костяшки пальцев побелели. Я невольно улыбаюсь, как обычно, в самый неподходящий момент.
- Что смешного, Поттер?
Он говорит очень тихо, а я отчего-то представляю себе картинку: с таким же шелестом скользит в траве гладкое змеиное тело…
- Я просто думаю, капитан Довилль, зачем такая многоходовая комбинация: Корабль, засада… Чтобы в итоге отправить нас на рею? Не проще ли было оставить нас с Роном в Азкабане, а Невилла — в венесуэльской тюрьме?
- То, что у Вас собственные понятия о благодарности, Поттер, не нуждается в доказательствах!
Малфой продолжает сладко улыбаться, будто предлагает мне попробовать только что откупоренное специально для меня коллекционное вино. А когда я мельком все же перевожу взгляд на второго капитана, я вижу, как теряется, гаснет, умирает мотылек света в его перстне. Его лицо кажется непроницаемым, даже расслабленным, только вот руки… Левая рука на столе, пальцы разжаты, но, мне кажется, на столе должны остаться вмятины. Или глубокие царапины — следы беспощадных когтей ягуара.
- А за что нам быть вам благодарными? — Рон неожиданно вступает в беседу, глядя на Малфоя прямо, брезгливо и нагло. — За то, что чуть ли не год держите нас здесь, как прислугу? Думаю, мы уже десять раз отработали свое спасение, уж Невилл-то точно.
- Уизли, в старые времена то, что для вас сделали, называлось «долг жизни». Его не отдают, намывая тарелки или драя палубу, — тихо произносит сэр Энтони.
А я, сам не понимаю почему, я же вижу, что Нотту старшему тяжело участвовать в нашем допросе, но я все же говорю это:
- Раз не отдают так, возьмите другой валютой. Мы не просили спасать нас.
И мне кажется, сэр Энтони вздрагивает от моих слов. Или это просто игра колеблющихся огоньков свечей? А вот Довилль чуть ли не усмехается, наблюдая, как я теперь, пусть и вынужденно, наношу обиду своему бывшему защитнику.
- Что вы собирались делать с Кораблем, позвольте полюбопытствовать? — спрашивает он.
Да, я теперь ясно вижу — он доволен тем, что я обидел Нотта.
- Ничего не собирались, — Рон, кажется, понимает, что сейчас уже нет смысла скрывать что-то, раз мы повинны в измене, и нас завтра, по всей видимости, казнят. И наша откровенность никому не нанесет вреда. Отчего бы и не поговорить? — Мы хотели дойти до Барбадоса, там бросить Корабль и попробовать прожить как-нибудь. Хоть на воле.
- А Корабль, Уизли?
- Наверняка Вы нашли бы его без труда, вы же маги! — Рон улыбается, больше не скрывая издевки и презрения.
- И кому же принадлежал этот гениальный план? — думаю, капитан Довилль ждет вполне определенного ответа, но, увы, он его не получает.
- Нам с Роном, — неожиданно откликается Невилл, осмеливаясь все же поднять глаза на человека, которого он всегда боялся пуще смерти.
Но раз уж смерть подобралась так близко, стоит ли бояться своего бывшего профессора с вкрадчивым голосом и ледяными глазами? О, брови лорда Довилля предсказуемо ползут вверх! Неужто сразу обе? Нет, слава Мерлину, только правая. Конец Света на сегодня отменяется. По крайней мере, для всего человечества. А Невилл, видимо, вспомнивший сейчас и о том, что он не только послушный внук строгой бабушки и тихий студент, любящий ботанику, но еще и победитель Нагайны, участник битвы в Отделе Тайн, и один из тех, кто на седьмом курсе открыто бросил вызов тем, кто от имени Темного Лорда заправлял в тот год в Хогвартсе, в том числе и нынешнему господину капитану, продолжает:
- И Гарри здесь вообще не при чем. Мы уговорили его в самый последний момент, даже ничего толком не объяснили.
Сэр Энтони бросает быстрый взгляд на Довилля и Малфоя. Что это, он надеется выцарапать меня? Не стоит, мышеловка захлопнулась, а тот, кто ее поставил, не склонен расставаться с добычей.
- Что же, Поттер, Вы позволили увести себя силой? — в насмешливых интонациях Довилля мне слышится некая двусмысленность
Я не стану поддерживать Нева и подтверждать, что они повели меня с собой, как корову на ярмарку. Хотя на этот раз все примерно так и выглядело.
- Нет, капитан Довилль, я тоже хотел покинуть остров, — спокойно отвечаю я.
Еще не хватало, чтобы меня объявили невиновным, а моих друзей завтра бы показательно убили на глазах у всех. Мы вместе — и этим для меня все сказано. И капитан Малфой, как ни странно, сегодня со мной заодно:
- В любом случае, вы все втроем поднялись сегодня ночью на борт Корабля, чтобы отплыть на Барбадос. Следовательно, все трое одинаково виновны в измене. Вы признаете это?
- Мы не служим вам, так что об измене говорить смешно. Но мы втроем действительно собирались угнать Корабль. Думаю, тут и отпираться глупо, — отвечаю я, решительно подводя черту под разговорами о моей возможной непричастности.
И мне почему-то кажется, что после этого капитан Довилль мгновенно теряет интерес к происходящему. Потому что через пару минут он перестает пытаться сломать свою волшебную палочку, сжимая ее в тонких пальцах, произносит Tempus (3:20), и внезапно поднимается со своего места:
- Прошу меня простить, господа, к сожалению, я вынужден покинуть вас. Люциус, Энтони, Августус, надеюсь, вы завершите беседу с этими молодыми людьми без меня. Полагаю, тут и так все ясно.
- Разумеется, Северус. Наши законы в подобных случаях не допускают широкого толкования.
Малфой провожает капитана Довилля заинтересованной улыбкой. Мне кажется, столь поспешный уход его капитанства стал и для него неожиданностью. Но затем он, как ни в чем не бывало, вновь поворачивается к нам:
- Позвольте, господа, задать вам и еще один вопрос: посвящали ли вы кого-либо в свои планы?
- Безусловно, нет, — Рон немедленно отвергает версию о том, что у нас на острове были сообщники. — Мы с Невиллом практически ни с кем не общались, а у Гарри, если бы он даже и захотел оповестить о нашем намерении пол острова, просто не было времени.
И этот ответ тоже очень подходит капитану Малфою, и Нотту старшему он тоже подходит — их дети должны оставаться вне подозрения. Достаточно их дружбы с Поттером…
- А маггловская девчонка? А бывший аврор? Вудсворд, наконец? — это не унимается Руквуд.
- Мы ни с кем ничего не обсуждали, мистер Руквуд, — терпеливо объясняю я. — Любой здравомыслящий человек отговорил бы нас от этого. А уж Вудсворд попросту посадил бы под замок, уж поверьте!
Не хватало еще, чтобы пострадали те, кто был для меня на острове чем-то вроде «ближнего круга». Те люди, которые просто были рядом…
А дальше они спрашивают еще, думаю, это совершенно формальные вопросы, потому что, раз они следили за Роном и Невом, а, как выяснилось, они действительно следили, причем довольно давно, они и сами все прекрасно знают. Как незадачливые гриффиндорцы, с некоторых пор допущенные и до уборки внутренних помещений, а значит, и кают, интересовались картами, книгами по магической навигации, лазили в незапертые шкафы в каюте Довилля (!)… Когда я слышу, как Рон рассказывает обо всем этом ровно и спокойно, я ужасаюсь их наивности. Да и своей, честно говоря, тоже. Как я мог не расспросить их о подробностях гениального плана спасения? Мне что, так не терпелось взойти на борт, поиграться с непостижимой магией Корабля? Да нет, все просто: я не мог их бросить и не хотел больше оставаться на острове.
Наконец, ОНИ считают, что мы рассказали достаточно, чтобы утром нас можно было с чистой совестью отправить на рею. Я смотрю на сэра Энтони, перехваченный взгляд кажется мне тусклым и усталым. Если он и будет пытаться спасти меня, когда они через несколько минут соберутся в господском доме, дабы окончательно решить нашу участь, я не думаю, что ему что-то удастся.
— Что ж, господа, раз вам так не нравилось наше навязанное гостеприимство, предлагаю вам подождать нашего решения до утра. Ну а чтобы вы не заскучали, компанию вам составят господа Эшли и Гойл. Уверяю вас, они не пили приготовленного для них пойла, хотя и притворились спящими. Специально для вас. Даже были готовы на пару часов расстаться с палочками. Только есть одно но: они будут с этой стороны решетки, а вы… уж не обессудьте…— и Малфой, картинно удаляется, оставляя нас на попечение охраны. За ним следуют Руквуд и сэр Энтони.
Идиоты, и здесь идиоты! Над нами потешались даже Гойл и младший Эшли — тоже, надо сказать, не великого ума человек. Так что мы молча позволяем запереть себя в камеру, где всего пару недель назад готовился умирать Маркус Флинт.
Думаю, островная тюрьма не очень рассчитана на то, что здесь кто-то надолго задержится, потому что даже моя камера в Азкабане кажется мне практически номером в трехзвездном маггловском отеле, когда я окидываю взглядом тускло освещенное Люмосом, исходящим от палочки Гойла, убожество. Земляной пол, небольшая грубо сколоченная деревянная скамья да кувшин с водой, стоящий на земле у самого входа. И все, больше никаких удобств. Впрочем, нам это не так важно, так как нам предстоит провести здесь не более пары часов — сейчас около четырех утра, и я очень надеюсь, что они пожелают расправиться с нами ранним утром. Ожидание вряд ли пойдет кому-нибудь из нас на пользу, я, честно говоря, очень боюсь за Невилла, потому что одно дело проявлять спонтанный героизм в пылу битвы, а совсем другое — знать, что тебя собираются убить вот так, согласно законам, планам и протоколам. Абсолютно безлично, не оттого, что ненавидят именно тебя. Просто так положено. Потому что закон суров, но это закон.
За Рона я беспокоюсь гораздо меньше: его жизнь до этого момента была весьма богата приключениями. Арест, предательство семьи, Азкабан — все это не очень располагает к страхам и оплакиванию своей незаладившейся жизни. И еще… он так и не смог забыть Гермиону, ее потеря продолжала разъедать его изнутри все это время. Не думаю, что он станет особо горевать о том, что нас, вполне вероятно, утром повесят.
Когда дверь камеры — такая же решетка, как и в Азкабане — закрывается за нами, я сразу прохожу к окну. Чтобы выждать паузу, чтобы не высказать им обоим все, что я сейчас о них думаю. Ночной воздух — морская соль, фруктовая сладость. Вдохни и выдохни, а потом еще раз. И еще. И не смей никого ни в чем упрекать. Ты сам такой же.
Я устал от игр, ставка в которых — моя жизнь или смерть. Жизнь, которой я не дорожу, смерть, которой я не боюсь. Только мои привязанности — тонкие, но прочные нити, удерживающие меня в зыбком круге жизни. Единственное, что еще не потеряло для меня цену. Разве я могу сказать им, что они хоть в чем-то виноваты передо мной? Те, кто верит мне, те, кому доверяю я? «У тебя свободно? А то все купе уже заняты», — говорит мне Рон, ему одиннадцать. У него в кармане бутерброды в трогательном домашнем пакетике… Первый человек, который протягивает мне руку, предлагая дружбу… Это не забывается, Рон. «Тревор!» — кричит Нев, наплевав на строгую Мак Гонагалл, строящую первокурсников. Тихий домашний мальчик… Разве я могу хоть в чем-то упрекнуть их? Подумаешь, ерунда какая, у нас ничего не вышло. Те, кого я люблю…
- Гарри, прости, что так получилось, — Рон стоит позади меня, и в его голосе столько вины! — Мы думали, все обойдется, честно, иначе не стали бы звать тебя с собой.
- Брось, — легко отвечаю я, — не может же нам всегда везти. Иногда что-то идет не так.
Это вы меня простите, думаю я, это я не мог проснуться на два часа раньше, чтобы перекинуться с вами хотя бы парой слов. А теперь наше общее время подходит к концу. Ты тосковал по Гермионе, Рон? А мне было неинтересно? Потому что я был уверен — раздели я с тобой эту иссушающую душу печаль, и мои доспехи падут, в мгновение ока покрывшись ржавчиной и превращаясь в пыль. Я думал, они нужны нам, чтобы выжить здесь, на этом проклятом острове. А они не пригодились. Видишь, как получается… Может быть, лучше было мне не облачаться в броню? Раз от нее в итоге все равно ни малейшего толка. А Рон продолжает говорить, хотя все, что он пытается рассказать мне сейчас, он только что выложил капитану Малфою.
- Понимаешь, у Довилля постоянно был открыт шкаф, он даже просил меня, чтоб я там протер от пыли флаконы. И я, ну, просто чтоб проверить, как-то попросил у него сонного зелья, сказал, что сплю плохо. Он дал. Я был уверен, ему все равно.
- Рон, — я не поворачиваюсь к нему, чтоб он не видел невеселую улыбку на моем лице, — знаешь, я уверен, у него на каждом флаконе по следящему заклинанию. Я просто знаю, что это так.
Почему я не стал рассказывать ему, как мы с Драко и Кейт спасали Маркуса Флинта? Ему было неинтересно… А мы с Драко договорились молчать обо всем…
- И книжки эти по навигации… лежали у него или у Малфоя в каюте на столе.
- Они же сами сказали, что это была ловушка. Нехитрая ловушка для гриффиндорцев.
Мерлин, как же хочется курить! Интересно, можем ли мы претендовать на последнее желание?
- Гарри, — Невилл сидит прямо на земляном полу у стены, — а ты можешь мне объяснить, на кой черт эта ловушка? Зачем?
Я не знаю, Нев, я не знаю… Я далек от мысли о том, что оба капитана так осатанели от жизни на острове, что готовы играть в нехитрые детские игры: Слизерин против Гриффиндора. И отчаянные пылкие гриффиндорцы предсказуемо проигрывают, потому что честная игра не предполагается. Мы не изучали таких правил… Зачем? Показательно казнить нас завтра? Это просто абсурдно. Уж Довилль-то не раз мог просто спровоцировать меня на какой-нибудь глупый выпад против него, вызвать на дуэль и показательно убить, если уж ему так невыносима мысль о том, что Поттер все еще топчет песок на его острове. А вместо этого он спас мне жизнь, вытаскивая из трюма на затонувшем корабле… Или это некая коллективная мечта всех бывших слуг Лорда — покончить со всеми, кто так или иначе имел отношение к гибели Волдеморта, но не просто убить нас, а расправиться с нами, как с преступниками, согласно якобы справедливому приговору? Зачем ждать, да-да, с самой осени, ведь именно тогда они отправили Рона и Невилла работать на Корабле, ждать, пока в наши буйные гриффиндорские головы не придет совершенно очевидная мысль — почему бы нам не угнать Корабль?
- А давно они стали допускать вас внутрь Корабля?
- Незадолго до августовского рейда.
Ничего не понимаю. Если бы это было в последние недели, я бы еще мог решить, что Довилль решил отомстить мне за историю с Маркусом и все, что последовало за ней. Но если это началось еще до рейда… Картинка не складывается. И еще… если за освобождение Невилла заплатила его бабушка, как они могут убить его? И если на нас с Роном тоже существует загадочный заказ? В этом случае наши жизни в принципе не принадлежат им. И нет никакого «долга жизни», о котором говорил сэр Энтони…
- Гарри, как ты думаешь, они нас убьют?
- Нев, перестань, — неожиданно обрывает его Рон, — что, тебя так радует жизнь на острове, что ты хочешь, чтобы она продолжалась бесконечно? По мне пусть казнят, я сыт этим по горло.
Рон не врет, я знаю. Только вот он зря говорит это Невиллу. Нев не трус, просто он другой, он во многом еще ребенок, он способен на спонтанную храбрость, но не может выносить это тягостное ожидание, неизвестность. Если я сейчас начну утешать его и говорить о том, что умирать вовсе не страшно… как маггловский священник на исповеди…
- Я не знаю, Нев, — говорю я и надолго замолкаю.
Я слышу, как они переговариваются о чем-то тихо за моей спиной, но я не вслушиваюсь.
- Гарри, — Рон кладет мне руку на плечо, — почему ты не подтвердил, что ты не при чем? Ты же ни в чем не виноват!
Я резко оборачиваюсь:
- Как ты себе это представляешь? Я падаю перед ними на колени и говорю: «Пожалейте меня, я невинен, как овца! Это они уговорили меня, силой заставили лезть на Корабль!» Рон, за кого ты меня принимаешь? Разве мы когда-нибудь показывали друг на друга пальцем и говорили «это не я, это он»? Если бы у меня было хоть сколько-то мозгов, я бы отговорил вас! А потом… — я чуть успокаиваюсь, понимая, что от перевозбуждения чуть ли не ору на рыжего, — они бы все равно поймали нас на чем-нибудь еще. Поверь. Если уж такие, как они, что-то задумали, они не бросают дело на полпути. Только я не понимаю пока, зачем мы им понадобились…
- А если они хотят казнить убийцу их Лорда?
Да, Рону, похоже, приходит в голову единственное объяснение, то, о котором я уже успел подумать. Вот только мне непонятно, отчего Довилль в ту ночь, когда я сбежал из таверны, искал меня при помощи магического шара… Единственный, кто не вписывается в схему мести Мальчику-который-убил-того-кого-нельзя-называть, это капитан Довилль…
Нас вновь охватывает тишина. В преддверии близкого утра она понемногу наполняется звуками — это гнездящиеся в кустах птицы предчувствуют приближающийся восход солнца, а ночные охотники возвращаются с добычей в свои норы под корнями деревьев. И еще, еще какой-то звук за моей спиной мешает мне почувствовать поступь приближающегося дня… как будто кто-то тихо шепчет или напевает. Невилл. Сначала я решаю, что он читает молитву, не в силах совладать со страхом. Но когда я вслушиваюсь, я понимаю, что это не так. И те слова вгрызаются в мою память, чтобы потом, спустя пару недель, к ним прибавились и другие, строфы, что до сих пор спрятаны в самых сокровенных глубинах моего сердца. Но в ту ночь Невилл читает другие строки, а те, которыми я буду буквально болен всю осень, идут прямо перед ними. Но тогда я бы не смог их услышать, а то, что сейчас произносит Нев, оно про нас, нас тогдашних, замерших в камере островной тюрьмы в ожидании близящейся расправы:
…Не всем постыдной смерти срок
Мученье назовет,
Не всем мешок закрыл глаза
И петля шею рвет,
Не всем — брыкаться в пустоте
Под барабанный счет.
- Невилл, что это? — я удивленно поворачиваюсь к нему.
- А? — он будто бы выходит из транса, кажется, даже не понимает, о чем я его спрашиваю. Но потом все же объясняет: — Это Оскар Уайльд. Баллада Редингской тюрьмы. Ты что, не знаешь?
Я вообще на тот момент чудовищно необразован. Ничего, я надеюсь, мне удалось наверстать это хоть как-то за то время, что я прожил на свете как Юэн Эванс. А уж те стихи я прочел в первую очередь. А Невилл тем временем продолжает:
Не всем, немея, увидать
Чудовищный мираж:
В могильно-белом Капеллан,
В могильно-черном Страж,
Судья с пергаментным лицом
Взошли на твой этаж.
Не всем — тюремного Врача
Выдерживать осмотр.
А Врач брезгливо тороплив
И безразлично бодр,
И кожаный диван в углу
Стоит как смертный одр.
Не всем сухой песок тоски
Иссушит жаждой рот:
В садовничьих перчатках, прост,
Палач к тебе войдет,
Войдет — и поведет в ремнях,
И жажду изведет.
Не всех при жизни отпоют.
Не всем при сем стоять.
Не всем, пред тем, как умереть,
От страха умирать.
Не всем, на смерть идя, свою
Могилу увидать.
Когда он заканчивает, я собираюсь сказать ему что-то, но не успеваю, потому что из темноты, с той стороны зарешеченного окна, раздаются три ленивых хлопка, а потом голос Драко Малфоя, сейчас так похожий на голос его отца, произносит «Браво»! А потом он подходит вплотную к решетке и угрожающе шепчет, обращаясь к Рону и Невиллу:
- Что, втянули Гарри в дерьмо, идиоты?
- Перестань, Драко, — я перехватываю его руку, а он крепко, чуть ли не до боли сжимает мои пальцы. — Они-то тут при чем? Я сам полез на Корабль.
- Без них бы не полез.
- Уже ничего не исправишь, — я стараюсь говорить тихо, чтобы эти слова мог слышать только он. — А ты откуда узнал? Что, в деревне досрочная побудка по случаю нашего неудавшегося побега?
- Мне С… отец Тео прислал Патронуса.
Эта его оговорка… Я же в тот момент ничего не заметил. Наверное, тоже боялся, хотя, разумеется, готов был уверять весь свет, что мне не страшно. А Драко вкладывает в мою ладонь пачку сигарет и зажигалку! Да, белокурый ангел… Херувим, как когда-то, в день нашего похищения из Азкабана, назвал его лорд Довилль.
- Послушай, Гарри, — шепчет Драко, видимо, вспоминая, что времени у него в обрез, и его жалко тратить на пустые упреки в адрес Рона и Невилла, — если тебе предложат поединок, ты станешь драться?
- Хочешь сказать, что если будут альтернативы повешению, надо соглашаться?
Сейчас он скажет, что у меня дурацкие шутки, но я не могу удержаться. Он только вздыхает:
- Поттер, теперь я знаю, что значит «юмор висельника». Он присущ тебе от рождения?
Я только фыркаю в ответ, а пальцы мои тем временем привычно срывают тонкий пленочный ободок с сигаретной пачки.
- Драко, я могу драться, а Рон? А Невилл? С ними-то что будет? Они же бича отродясь в руках не держали! Да и я долго не продержусь против серьезного противника. Или господа пираты хотят показательных выступлений?
- Прошу тебя, не отказывайся!
Да, Драко Малфой, похоже, исполняет при мне сегодня ту же роль, что пару недель назад Панси Паркинсон при Маркусе Флинте! Только я не Маркус, я не заставлю себя уговаривать, я не дам убить себя так просто, если будет хоть какая-то надежда.
- Если я смогу спасти Рона и Невилла, я буду драться хоть со всеми, — тихо заверяю я Драко, и слышу, как он с облегчением выдыхает. Неужели он думал, что я по-тихому сдамся, чтобы наши тела украсили корабельные мачты, как перезрелые груши?
- Я не знаю, что ОНИ решили. Может быть, ты что-нибудь сможешь сделать для твоих…друзей. В чем ты одет? — Драко, слава Мерлину, не особо склонен к сантиментам и немедленно переходит к делу.
На мне шорты, футболка и шлепанцы, кстати, все еще мокрые после нашего ночного заплыва.
- Не пойдет, шорты — это плохо, все ноги открыты, — констатирует он, и просовывает мне через крупные клетки решетки что-то мягкое на ощупь. — Померяй, это мои джинсы, они легкие. Тебе должны подойти. Шлепанцы с застежками?
Шлепанцы с застежками, а джинсы подходят. Не знаю, что думают обо мне Рон и Невилл, наблюдая, как я быстро переодеваюсь, стоя у окна и разговаривая с Драко.
- Все, мне пора. Я сказал Гойлу, что просто хочу передать тебе сигареты. Я не могу его подводить.
Я киваю, не знаю, может ли он что-то разобрать в темноте, которая только-только начинает просветляться.
- Прощай на всякий случай, — говорю я.
- Еще чего! — почти зло отвечает мне Драко. — Даже не надейся!
Когда он исчезает, так же неожиданно, как и появился, я еще некоторое время остаюсь стоять у окна, курю, смотрю на отсвет зажигалки на лице рыжего. Мне хочется сказать ему что-то хорошее, и ему, и Невиллу, но я совсем не знаю слов… Поэтому через пару минут просто сажусь на пол, прислоняюсь к стене и прикрываю глаза. Мне надо отдохнуть, успокоиться, перевести дух. Я не могу позволить себе рыдать над поэзией и оплакивать свою загубленную жизнь. Если утром ОНИ дадут мне хоть малейший шанс спасти моих друзей, я обязан им воспользоваться. У меня никогда не было путей к отступлению, на карте моей жизни подобные маршруты не обозначены. Как не отмечены на ней тихие гавани и безопасные пристанища. Дыши глубже, герой…
- Что он тебе сказал? — спрашивает Рон.
- Просто пришел попрощаться.
Я не знаю, почему я ничего не хочу говорить им. Может быть, чтобы у них не было ложной надежды? Мне не нужен лишний груз чужих ожиданий, когда я выйду на поединок. Я не хочу слушать, как они станут отговаривать меня, а они не удержатся. К чему лишние слова?
Просто наблюдай, как тьма за окошком становится все более прозрачной, неверной, словно невидимая губка раз за разом проводит по небу, стирая с него слои черного. Не думай о том, кто станет твоим противником — ты все равно не угадаешь. Не взвешивай, насколько он может быть силен. Думай только о том, что можешь ты сам. С тех пор, как Волдеморт послал в тебя смертельное заклятие, ты живешь в кредит. Тебе не о чем жалеть.
Видимо, мне каким-то образом удается задремать, потому что, когда я резко открываю глаза, уже совсем светло, а в тюремном коридоре слышны шаги и голоса. Дверь нашей камеры открывается, я одним рывком вскакиваю на ноги, мгновенно просыпаясь.
— На выход, — произносит один из НИХ, и мы, сделав несколько шагов по коридору, достигаем порога. Солнце, уже довольно высоко стоящее над холмами со стороны «господского дома», светит ярко и беспощадно. И я первым ступаю на белый, утоптанный десятками ног песок плаца, чтобы вновь, как и много лет назад, умереть за тех, кого я люблю.
08.03.2013
|
|
| Олюся | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 22:30 | Сообщение # 28 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| Глава 25. Кровь и песок
Я не знаю, как чувствовали себя гладиаторы, выходя на арену, но когда я окидываю взглядом плац, мне на долю секунды становится страшно. Свет утреннего солнца — чистый, ясный, изливающийся с небес слепящим белым потоком, не позволяет никому и ничему укрыться в тени. Высвечивает торжество, радость, любопытство на лицах тех, кто образует плотный круг вокруг ровного пятна в центре — арены, на которой мне предстоит сражаться. Мне кажется, здесь собралась чуть ли не вся пиратская деревня, на этот раз даже многие островные дамы не устояли перед искушением взглянуть на то, как враги и изменники понесут заслуженную кару. Такое впечатление, что некоторые даже принарядились. В свое время тем, кто был гостями аналогичного шоу с участием меня и Волдеморта, не повезло: моя смерть оказалась игрушечной и незрелищной, а боец, за которого они болели, был в итоге повержен невзрачным героем в маггловской курточке и круглых очках. Но сегодня все должно быть иначе, может быть, по их представлениям даже красиво — кровь и песок…
- Чтоб их… — тихо шепчет Рон за моей спиной, и я понимаю, что он тоже напуган.
Мы стоим возле здания тюрьмы, сзади нас, чуть ли не буравя палочками спину, замерли наши конвоиры — Гойл, младший Эшли и один из старших братьев Флинта, рвением и усердием пытающийся загладить перед капитанами проступок Маркуса. У меня неудачная позиция, отмечаю я про себя: если тюрьма и во время поединка останется у меня за спиной, солнце будет слепить мне глаза, давая моему противнику дополнительные преимущества. Значит, это первое, что надо постараться изменить.
Напротив нас, у вытянутого здания арсенала, сейчас весь цвет пиратского воинства: оба капитана, сэр Энтони, Паркинсон (он тоже больше не знаком со своей дочерью), Флинт старший, Руквуд и еще несколько человек из тех, что были особо приближены к Лорду. А дальше пираты помладше. И я отчего-то очень рад, что не вижу среди них двоих — Тео и Драко. Я чуть заметно поворачиваю голову — да, вот они, на другой стороне плаца, ближе к нам — Вудсворд, Алоис, Тео, Драко и Кейт. Даже они здесь… Что ж, у меня сегодня тоже будут болельщики. И Панси… да, она тоже пришла, прячется за внушительную спину Вудсворда. И Лиз рядом с Тео. Зачем здесь девчонки? Их же вряд ли могли заставить прийти сюда…
Мне кажется, что воздух стянут невидимыми нитями: паутина скрещенных взглядов, ненависть, недоверие, жалость, презрение, сочувствие. И через несколько минут мне предстоит шагнуть в незримую точку пересечения этих лучей: снова тьма и свет, свои и чужие. Что Вы там говорили об оттенках серого, сэр Энтони? Сегодня их нет. Видите, Вы вновь играете на черном поле, я — на белом. Все так же, как было раньше. Все так, как должно быть.
Толпа несколько минут плотоядно молчит, пожирая нас глазами. Думаю, если бы можно было растерзать нас одним только взглядом, многие именно это и сделали бы. Наконец, кто-то не выдерживает, по кругу собравшихся будто прокатывается волна:
- Изменники!
- Казнить их!
- На рею их, Люциус!
Было бы забавно, если бы с другой стороны плаца сейчас раздались выкрики: «Свободу Поттеру, Уизли и Лонгботтому — узникам пиратского острова!». Но те, кто сегодня за нас, будут молчать, не осмеливаясь возвысить свой голос.
Сэр Энтони резко, словно римский император, вскидывает вверх правую руку, и все мгновенно смолкают. Он делает шаг в сторону, давая возможность выйти вперед капитану Малфою. Сиятельный Люциус сегодня вновь напоминает мне человека, которого я запомнил еще со времен Хогвартса. Именно таким — собранным и надменным — он в свое время пришел и к Вудсворду, дабы царственно объявить трактирщику, что его дочка не пара сыну капитана. Даже ворот шелковой серой рубашки сколот крупным драгоценным камнем. Конечно, я не так хорошо вижу на столь значительном расстоянии, но, когда он делает шаг вперед, солнечный свет ярко вспыхивает в бесчисленных гранях.
Капитан Малфой, бессменный распорядитель зрелищных мероприятий на острове… Любите публику? Если бы Вы жили в маггловском мире, Вы могли бы объявлять номера в концертах или, чем черт не шутит, играть на сцене. А восторженные барышни бежали бы к Вам после спектакля с букетами цветов. Вы бы посылали им воздушные поцелуи, выходя на поклоны, фотографировались, а наиболее настырные из поклонниц смело протягивали бы Вам записочки с номерами своих телефонов. Подумайте, господин капитан, еще не поздно все изменить. А Вы все прозябаете на задворках магического мира, загнали себя, прости Мерлин, под пальмы. К зеленым мартышкам…
- Господа! — его голос, даже не усиленный магией, легко достигает самых дальних концов просторного плаца, — вам всем уже, конечно, известно, что сегодня ночью была совершена попытка похищения Корабля. Изменники перед вами. Они, — картинный небрежный жест в нашу сторону, — были схвачены на месте преступления и во всем сознались. Все они были в свое время спасены из тюрем жителями Вольного острова! И вот чем они нам отплатили!
Толпа вновь пытается нестройно роптать, но никаких новых идей, помимо того, что нам место на рее, не порождает. Малфой перекрывает поднимающийся гул одним движением руки.
- Совет острова рассмотрел дело. Поттер, Уизли и Лонгботтом пытались совершить побег, нанести ущерб Кораблю, тем самым угрожая самому нашему существованию. Что скажете на это?
Боюсь, после слов капитана Малфоя простого повешения для нас будет явно недостаточно. Я бы сам голосовал за что-нибудь более весомое… Пиратское братство дружно выражает свое согласие, на разные голоса повторяя «измена», «изменники», «виновны». Так что Малфой старший, пользуясь всеобщим одобрением, продолжает, чуть возвышая голос, словно поворачивая ручку громкости на невидимом динамике:
- Их вина не вызывает сомнений! Каким же должен стать приговор?
Все это действо все больше напоминает мне концерт поп-звезды, я видел подобные пару раз по телевизору, еще когда жил с Дурслями. «Смерть им», «смерть изменникам», «на рею». Видимо, теперь вот правосудие свершилось окончательно — теперь мы, без сомнения, осуждены общим собранием. «Все меня слышат? Я не вижу ваши руки!» Тьфу, черт, опять не то.
- Вы все согласны, что изменники заслуживают смерти? — Малфой окидывает собравшихся взором полководца, ведущего на бой свою армию.
- Да, да, — радостно кричат эти взрослые дети, заигравшиеся в пиратов, — на рею их, капитан!
- Вы слышали приговор? — обращается он к нам, инстинктивно жмущимся поближе друг к другу под давлением этой общей, слепой и неразборчивой, ненависти.
Думаю, если я сейчас скажу, что мы не глухие и проблем со слухом не имеем, это не улучшит нашего положения. Так что приходится промолчать.
- Однако, согласно нашим законам, мы даем шанс на жизнь даже изменникам.
О, вот теперь Малфой переходит к более интересной части сегодняшнего утреннего мероприятия, потому что нам и так прекрасно известно, что мы заслуживаем смерти за попытку побега и угона Корабля. И если будут варианты, думаю, нам имеет смысл их рассмотреть.
- Совет острова постановил, что мы предоставим вам шанс выйти на поединок.
Толпа заинтересованно выжидает, теперь все они смотрят на нас, ненавидящие, равнодушные, просто любопытные взгляды жгут меня. Как могут Рон с Невиллом, не умеющие управляться с бичами, выйти сражаться? Даже Маркус, неплохо владевший этим видом оружия, не смог продержаться против Руквуда более десяти минут. Хотя… он и не собирался, он просто вышел тогда умирать. Нев и Рон не смогут и этого, в их случае поединок превратится в простое избиение, а потом медленную агонию на жаре без малейшего шанса…
- Капитан Малфой, — говорю я, и сам неожиданно вздрагиваю от того, как непривычно громко и жестко звучит сейчас мой голос. — Рон и Невилл не умеют драться. Они не смогут принять вызов. Если Вы позволите мне одному выйти за нас троих, если этого будет достаточно… я согласен.
И я делаю шаг вперед, как это и положено, если ты собираешься участвовать в подобном поединке.
- Да, Поттер, Совет острова учел это обстоятельство. Мы не предлагаем Уизли и Лонгботтому выйти, как скотине на убой. Одного тебя будет достаточно. Только ты должен понимать — ты ответишь за всех.
- Гарри, ты что? — громко шепчет мне Рон, — ты сошел с ума? Они убьют тебя! Не соглашайся!
- А так они убьют всех троих, причем сейчас же, — зло бросаю я ему через плечо, и больше не слушаю, что он пытается говорить мне дальше. О том, что я не должен отвечать за всех, что виноваты только они. У нас нет иного выхода.
- Поттер, — продолжает тем временем Малфой, медленно приближаясь ко мне, — мы не звери, мы дадим тебе шанс. Надеюсь, ты понимаешь, что ты вряд ли сможешь победить в этом поединке?
- Разумеется, понимаю.
Что толку отрицать очевидное? Я не так хорошо дерусь, чтобы выиграть, я с трудом держался даже против Драко, которому, хоть он и неплохой боец, далеко до настоящих мастеров. А то, что они выставят против меня кого-нибудь поопытнее, не вызывает сомнений. Время глупых шуток в таверне прошло, теперь мы играем всерьез. Меня показательно размажут по песку, к вечеру я, скорее всего, все-таки сдохну. И все согласно местному законодательству. У меня нет даже родственников, которые могли бы хотя бы гипотетически предъявить им счет.
- Твоя задача, Поттер, продержаться, пока будет бежать песок в этих часах.
Повинуясь едва уловимому движению палочки капитана Малфоя, на ИХ стороне плаца возникают большие песочные часы. Я могу только заметить, что песка в верхней части преизрядно… Его хватит гораздо больше, чем на десять минут…
- Если выполнишь наше условие, мы гарантируем твоим друзьям жизнь. Тебе, к сожалению, ничего гарантировать не можем… ты знаешь наши законы.
- Я согласен, капитан Малфой, — отвечаю я, не секунды не колеблясь.
- Гарри, нет! — кричит мне Невилл уже в полный голос, но я даже не оборачиваюсь.
Малфой улыбается, видимо, растроганный этой демонстрацией нашей детской дружбы. А затем он оборачивается к старшим представителям пиратского воинства с простым и очевидным вопросом:
- Кто готов бросить вызов Поттеру от имени нашего братства?
- Я, — и капитан Довилль, отделившись от остальных, делает шаг вперед на белый песок, разделяющий нас.
- Поттер, у тебя пара минут на подготовку, — произносит Малфой, поворачиваясь ко второму капитану.
А ко мне с другой стороны бросается Драко, хватает меня за рукав, тащит за собой обратно к зданию тюрьмы, а наши охранники оттесняют Рона и Невилла вбок, так, чтобы им хорошо было видно, как капитан Довилль будет убивать меня, и чтобы у них не был даже гипотетической возможности вмешаться.
Когда мы оказываемся внутри, Драко протягивает мне традиционную для поединков белую рубашку, внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает:
- Не боишься?
- Нет, — я не вру.
Я, правда, не боюсь, мне нравится сражаться, даже если шансы на победу невелики. Это, кажется, единственное, что я умею в этой жизни. Если, разумеется, не считать мытья тарелок.
- Ты помнишь, чему я тебя учил? Старайся не давать Довиллю попасть тебе по ногам. Упадешь — все, считай, конец. Не подставляйся, но и не отходи от него далеко — иначе это будет не по правилам. Если сможешь, посматривай на меня, я постараюсь показать тебе, когда время истечет. Потом делай, что хочешь. Следи за тем, что он собирается сделать — он любит ложные замахи. Глаза выдают намерения. Давай, переодевайся!
Я быстро сдергиваю с себя футболку и облачаюсь в тонкую белую рубашку. Пока я путаюсь в ее длинных рукавах, я слышу, как Драко произносит «Агуаменти», и еще… будто что-то звякает о стекло. А когда, закончив с переодеванием, вновь поднимаю глаза на младшего Малфоя, у него в руках стакан воды, который он протягивает мне.
- На, выпей, — говорит он. — Потом, сам понимаешь, будешь валяться до вечера, никто тебе и капли не даст. А я, боюсь, не смогу повторить наш прошлый подвиг, да и следить за тобой будут лучше, чем за Маркусом.
И я беру стакан из его рук, пью «впрок» — вода как вода, ничего больше. Может быть, мне кажется, но какой-то радостный отблеск мелькает в его глазах.
- Все, хватит копаться, — командует Драко и еще раз придирчиво оглядывает меня. — Черт, джинсы немного длинноваты.
Он укорачивает их одним взмахом своей палочки, а потом вдруг, как громом пораженный, смотрит на мои очки.
- Не пойдет, — категорично заявляет он.
- Почему? — я не понимаю его недовольства, — я в них привык. Мне удобно.
- А если Довилль заденет их бичом, они упадут или разобьются? Ты будешь слепой, как крот! Снимай!
Мои очки перекочевывают на ворот его футболки, потому что он боится разбить их, положив просто в карман. А потом он накладывает на меня заклятие видения, как тогда, когда мы ныряли за пиратскими сокровищами.
- Все, давай, — напутствует меня он, не устраивая долгих проводов и прощаний.
- Спасибо тебе за все, — говорю я ему и улыбаюсь. В тот момент я практически уверен, что мы больше никогда не увидимся.
Когда я вновь ступаю на песок плаца, все мысли и сомнения покидают меня. Мне кажется, я вижу сейчас только одного человека — того, кого, похоже, сама судьба выбрала мне в противники. И та нить, что незримо связывала нас все это время, начинает сокращаться. Довилль стоит рядом с Малфоем, у которого мы оба должны взять бичи перед началом поединка, и смотрит на меня спокойно, чуть прищурившись, но на этот раз без малейшей издевки. Мне кажется, он сейчас видит только меня, как и я — только его. Остальных не существует — ни друзей, ни врагов, ни жадной до расправы и зрелищ толпы, ни Малфоя, протягивающего нам оружие. Так и должно быть — ты видишь только своего врага, потому что ты сейчас — пламя, в котором сгорает мир, чтобы возродится заново тогда, когда все закончится. Здесь и сейчас — а больше ничего нет.
Довилль чуть склоняет голову, обозначая поклон, я тоже повторяю его жест — так надо, мы разыгрываем пьесу, у которой есть зрители. Думаю, если бы нам с ним в жизни представился случай выйти вот так, один на один, мы бы не стали церемониться. В тот момент я свято верую в то, что он бросил вызов с одной целью — убить меня.
- Можете начинать, — командует Малфой, мы выходим на середину, и бег песка в часах начинается.
Первое, что я делаю — это несколько шагов в сторону, чтобы солнце не слепило меня, теперь оно сбоку от нас обоих. Он замечает мой нехитрый маневр, чуть усмехается:
- Начинайте, Поттер!
- После Вас, сэр!
Он кажется мне совершенно ненапряженным, движется мягко, как большая хищная кошка, так что я практически пропускаю его первый выпад и успеваю уклониться в самый последний момент, зарабатывая мгновенно вздувающуюся царапину на запястье. Черт, надо быть осторожнее — и я тоже позволяю себе первую пробную атаку. Он успевает отступить чуть вбок, абсолютно неуловимое движение, будто он мгновенно исчезает и вновь материализуется буквально в нескольких сантиметрах от того места, где только что был. Да, мне достался непростой противник, к тому же он еще и выше меня, что, однако, дает мне и определенные преимущества. Как шавке в драке с догом… Ему сложнее будет задеть меня по ногам, а это, как только что убеждал меня Драко, самое главное. Но вот плечи и руки… если я буду пропускать удары, я начну быстро терять силы от потери крови — это же не тренировочные бичи, так что то, что я пока что отделался одной царапиной, говорит лишь о том, что Довилль еще и не приступал к поединку. А, вот это уже серьезнее — если бы я не перехватил его беглый взгляд, то ждал бы верхнего удара — а его бич свистит в паре миллиметров от моих коленей. Я успеваю уклониться, а вот хлесткого удара, следующего практически без паузы, уже не жду — рубашка на моей груди мгновенно краснеет от крови. Черт, больно, и Довилль думает, что я сейчас съежусь в комок и отступлю, но я открываюсь еще больше, бросаюсь вперед и тоже достаю его — с отвратительным звуком рвется ткань, и на его плече вздувается багровый рубец. Что ж, я могу записать на свой счет первое очко! И с этого момента я перестаю бояться окончательно — мы кружим друг напротив друга, словно соединенные незримой цепью, не отступая, не пытаясь отыграть для себя хотя бы пару спасительных сантиметров. И пусть мне редко удается прорвать его оборону, а вот его удары настигают меня регулярно — я не боюсь. Мне даже становится весело, весело, даже когда бич Довилля обвивается вокруг моих ног, сбивая на песок. Я немедленно перекатываюсь вбок, освобождаясь от петли, бью, не целясь, снизу, наотмашь — и мой противник получает весьма ощутимый удар по коленям, тут же откатываюсь еще немного в сторону и вскакиваю на ноги. Они что-то кричат — я не слышу. Джинсы, данные мне Драко, уже свисают клоками в нескольких местах, но мне плевать — я вижу, как в черных глазах напротив меня разгорается темный безумный огонь. Так теперь все только начинается? Почуял запах крови, ягуар? Ничего, чтоб добраться до меня, тебе придется еще попотеть! И больше я уже ни о чем не думаю и ничего не планирую — только свист наших бичей разрывает воздух, только наше сбившееся дыхание.
- Я же убью тебя, Поттер, — почти шепчет он, чуть улыбаясь и делая ложный замах.
- А Вы не планировали? — успеваю отступить, и возвращаю ему его улыбку.
Еще шаг — и я оказываюсь прямо против солнца. И у меня мгновенно темнеет в глазах — плечо и грудь, такой предсказуемый верхний удар. Я чувствую, как струйка крови щекотно сбегает к животу, а вот боли почти не ощущаю. Странно, когда я пропускал первые удары, было гораздо хуже, а теперь… наверное, это просто азарт, ничего больше. Надо еще чуть-чуть отойти, еще несколько шагов, описать еще один полукруг, чтобы увидеть Драко. Я не могу понять, сколько прошло времени — мне кажется, я и Довилль уже столетия несемся в пустоте, одни на какой-то крошечной планете, и в руках у нас всегда разное оружие, но оно всегда разит без пощады. Продолжаю движение по окружности, отбиваю целую серию его ударов, один за одним — он явно удивлен. Мне надо увидеть Драко, потому что мои руки теряют легкость, пока этого еще не заметно, но я понимаю, что скоро моя правая рука, которая вся покрыта рубцами и царапинами, не сможет в очередной раз подняться для удара или защиты.
Да, вот он, стоит в первом ряду, рядом с высоким Вудсвордом, так что я хорошо его вижу. И он проводит по воздуху резкую черту, а потом, не обращая внимания на то, что на него косятся остальные, недвусмысленно показывает мне, что я могу заканчивать. О Мерлин, неужели я справился, неужели смог обмануть проклятый песок в часах? И эта радость, нет, эйфория, придает мне еще сил — я бросаюсь вперед, пытаясь задеть пиратского капитана, он умело закрывается и, разумеется, я вновь пропускаю пару ударов, но так как боли я не чувствую, мне все равно.
- Поттер, заканчивай, время вышло, — шипит он мне спустя пару минут, — выиграть у тебя все равно не выйдет!
- Зачем же, господин капитан, я только начинаю входить во вкус.
Потом я уже не помню ни времени, ни пространства. Потому что, как мне кажется, когда проходит еще вечность и один день, и мы совершаем бесконечное число кругов по плацу, мир начинает представляться мне ярким пылающим колесом, в которое солнце захватывает все окружающие предметы — убогие деревянные строения, яркую зелень кустарников, что-то кричащих людей. Мне кажется, это вопит что-то одна большая глотка, черная, бездонная, как жерло вулканы. И в какой-то момент колесо вовлекает в свое вращение и меня, валит с ног, прижимая к белому песку, а он, едва соприкоснувшись с моим телом, тут же становится красным. Правда, красиво… Я слышу, как кровь толчками покидает мое тело, с каждым ударом сердца — гулким и быстрым. Раньше мне не часто приходила мысль послушать, как оно бьется, но вот теперь… так громко… будто колотится прямо в моих ушах.
- Сколько ударов получит изменник? — возглашает где-то очень далеко капитан Малфой.
Да, кажется, изменник — это я, и со мной будет сейчас то же самое, что и с Маркусом, если не хуже. Но мне не стоит бояться — я отогнал смерть, что приходила сегодня за моими друзьями, значит, я справился. Я же не просил ничего для себя.
- Он хорошо дрался, он и так весь в крови! Оставьте его! — о, сэр Энтони, если Вы будете так заступаться за меня на глазах своих соратников, Вы быстро потеряете все набранные Вами очки. Не стоит, я все равно грязь, труп, ну, планирую стать им к вечеру.
- Энтони, по законам он должен получить свое! — вразумляет Нотта старшего капитан Малфой.
Я ощущаю, что Довилль стоит надо мной, переводя дыхание. Как бы ни были ему неприятны поединки, но вот добивать меня придется именно ему.
- Двадцать, — выкрикивает кто-то из толпы.
Сейчас какой-нибудь изверг предложит пятьдесят, думаю я без особого интереса.
- Шестьдесят! — орет один из доброхотов, — он же за троих отрабатывает!
Я согласен, так мне не надо будет ждать до заката…
- Двадцать пять, — определяет Малфой, как и в случае с Маркусом Флинтом.
Ну, что же, значит, я не доживу до вечера, думаю я легко и отрешенно. Потому что Маркус не выжил бы без нашей помощи, а моя кожа уже сейчас разодрана так, что Флинту и не снилось. Я же сам не захотел останавливаться, когда Драко, а затем и Довилль сказали мне, что время вышло.
Они что-то кричат, потом я понимаю, что они что-то считают. Я понимаю, что они считают удары, которых я не чувствую. Вообще. Я слышу свист бича над головой, понимаю, что что-то вспарывает мне кожу, но… мне просто кажется, что все большая и большая тяжесть наваливается мне на спину, словно ватное жаркое одеяло.
- Он без сознания, Люц, — слышу я голос Довилля, очень неясно, как сквозь толщу воды.
- Северус, еще семь ударов.
- Хватит, — он, видимо, бросает бич на песок рядом со мной. — Мальчишка уже, считай, наполовину труп.
Почему он говорит им, что я без сознания? Он же видит, что это не так. Ему не хочется избивать бесчувственное тело? Должно быть, это, правда, неинтересно. А вот мне интересно смотреть на огненное колесо, которое занимает теперь весь мир, без остатка, оно катится прямо на меня, достает от земли до неба — веселое, яркое, все никак не может докатиться. И от него жарко. И очень хочется пить. А вот пить мне никто не даст, это я помню очень четко, зато уложат на деревянный помост, покрытый пальмовыми листьями. А так как доски пригнаны друг к другу неплотно, я могу наблюдать, глядя сквозь неровные щели, как до земли время от времени долетают капли моей крови, разбиваются и становятся огромными цветками с алыми лепестками, крупными, жадными, раскрывающимися навстречу мне, словно гигантские губы. А в самой их сердцевине дрожит капелька влаги — то, что я так хочу, но так и не могу получить. Вода, они не дадут мне воды…
А в кустах, придвинувшихся почему-то так близко, наверное, бродят дикие звери, привлеченные запахом моей крови, потому что люди с громкими голосами зачем-то отгоняют их от меня. Наверное, им кажется, что сожрать еще живого человека — это негуманно. Потом Драко мне расскажет, что охрана отгоняла от меня вовсе не диких зверей, а его, Тео и Кейт, пытавшихся тайно пронести хоть кружку воды. И было это далеко за полдень.
А вот одеяло, придавившее меня к помосту, становится все более плотным, все сильнее давит мне на плечи. Я не могу стряхнуть его и вдруг понимаю, что это не одеяло, это моя спина, на которой не осталось ни единого участка неповрежденной кожи. И мое сознание начинает потихоньку проясняться, колесо откатывается обратно за горизонт, вновь становясь солнцем, видеть которое я не могу.
Наверное, надо попробовать вспомнить хоть что-то из своей жизни… У наших соседей, когда я жил с Дурслями в Литл-Уингинге, был маленький смешной щенок, такая рыжая кроха, кажется, норидж-терьер. И мне всегда ужасно хотелось его погладить, взять на руки, повозиться с ним в траве. Но так как Дадли был редкостным паразитом, который запросто мог сделать какую-нибудь гадость этому рыжему глазастому комку, соседи запрещали играть с собакой и мне…И я так никогда его и не погладил. Его звали Бэрри. Интересно, какой была его шерстка на ощупь — мягкой или жесткой? Мне было тогда лет шесть… А еще тетя Петуния пекла такой торт — множество бисквитных коржей, а сверху фрукты, залитые прозрачным розоватым желе. И мне всегда так хотелось подойти поближе к этому лакомству, тайком выковырять оттуда дольку персика или ягоду ежевики. Но все это не было предназначено для меня. Потому что… потому что такие мелочи позволены только тем, кого любят.
- Поттер, ты еще жив? — спрашивает меня кто-то, я не узнаю его, хотя голос такой знакомый…
Я не знаю, что мне ответить на этот вопрос. Он совершенно неважен. Так много было вещей в жизни, которые хотелось сделать, но так никогда и не получалось… И обидно почему-то именно из-за них, а не оттого, что я так ничем и никем не стал… Корабль, да, Корабль… Ночью, когда мы поднялись на борт, и я так явственно чувствовал его сонное дыхание, совпадающее с медленным плеском волн ночного моря о его борта… Почему я не погладил этого большого зверя? Не провел рукой по доскам, которыми обшиты его борта, не дотронулся до стройных корабельных мачт? То, что я упустил. То, чего больше уже никогда не смогу сделать. Почему я не умираю? Я сжимаю и разжимаю пальцы, трогая шершавую поверхность помоста…
А потом поднимается ветер. Он приходит с моря, неся с собой тревогу. Я явственно слышу, как гнутся и беспокойно шелестят под его напором кроны деревьев, как ударяются о навес, под которым я лежу, первые крупные капли. Наверное, они попадают и мне на руки, но я практически ничего не ощущаю, не могу впитать даже эту небесную влагу. Даже дождь не хочет прийти мне на помощь. Я знаю эти ливни, мгновенно превращающиеся в сплошную завесу воды, налетающие на остров внезапно и столь же быстро его покидающие, не оставляя после себя на небе ни клочка белых рваных облачков. Шелест струй, будто занавес, собранный из мельчайших серебряных колечек…
Но чтобы поймать губами капли дождя, надо поднять голову, а я не могу. Так что вновь проваливаюсь в красноватое марево, где тысячами лепестков разлетаются огромные белые и розовые цветки, похожие на гигантские ромашки, а когда они достигают земли — они такие тяжелые — что под их весом мокрый песок чуть слышно поскрипывает…
Может быть, над островом сгущаются сумерки, а, может быть, у меня просто окончательно темнеет в глазах. Я ничего не вижу, только ощущаю некое движение рядом с собой. Со мной рядом кто-то стоит, нет, не мои охранники, время от времени проверявшие мой пульс и, кажется, судившие да рядившие, доживу ли я до заката. Они полагали, что мне это вряд ли удастся, и даже говорили, что так будет лучше, потому что… кто осмелится забрать себе мое безжизненное тело.
Рядом со мной двое, думаю, они из тех, кто имеет на это право, а когда я могу различить их голоса, я узнаю Малфоя и Довилля. Что, пришли решать, что со мной делать дальше? Разумеется, проще всего было бы опустить мой бездыханный труп в могилу или, что еще лучше, выбросить в море, только вот беда — я все еще дышу.
- Ну, надо же, какой живучий мальчик! — констатирует Малфой, мне кажется, я ощущаю даже терпко-сладковатый запах его туалетной воды и дорогого алкоголя и понимаю, что если он сейчас не отойдет, меня просто стошнит.
- Разумеется, он жив, — пальцы Довилля плотно прижимаются к моей мокрой от пота шее, проверяя пульс.
И то, что я слышу потом, заставляет меня отчаянно, до исступления желать смерти. И в то же время я отчетливо понимаю, что теперь-то уж точно ее не получу.
- Я заберу Поттера с собой на Кес, — голос Довилля, чуть хриплый, совсем рядом.
- Хочешь развлечься, Северус?
Их голоса то приближаются, то отдаляются, как волны, набегающие на берег. Вот сейчас мне кажется, что Малфой стоит прямо надо мной — так явственно я слышу его.
- Поттер симпатичный мальчик, — многозначительная пауза, а затем Малфой продолжает, — конечно, не в том виде, в каком он сейчас.
Они обсуждают меня, как товар на рынке. Мерлин, Мерлин мой, вот и складывается картинка…Просто желание господина капитана… Драко же говорил мне, а я не хотел ни слушать, ни понимать. «Ты бы видел, как он на тебя смотрел!» Тогда он спас мне жизнь. А сегодня вот избил чуть ли не до полусмерти, согласно законам пиратского острова. Ничего личного. Все так просто. Неужели он затеял все это, чтобы заполучить меня — теперь вот абсолютно бесправного, не защищенного ни законами, ни друзьями, ни хотя бы просто общим мнением, которое, пожелай он затащить меня в постель здесь, на острове, несмотря на его власть и влияние, обернулось бы против него? Теперь, когда я их общими стараниями стал никем, ему позволено все… Слишком просто…Я не могу думать связно. Вот если бы они дали мне воды… Каплю, совсем чуть-чуть, хотя бы каплю того дождя, чей влажный шелест недавно (?) доносился до меня.
- Но, думаю, для тебя это не проблема? Приведешь его в божеский вид, даже следа не останется. Будет не хуже, чем мальчишки из французских борделей. Хотя они, разумеется, гораздо сговорчивее. Охота тебе возиться? Как знаешь, конечно, тебе же нравятся такие темненькие и светлоглазые…
Я не слышу, отвечает ли Довилль ему что-нибудь, скорее всего, просто кивает. Мне остается только благословлять Мерлина за то, что в тот момент я плохо осознаю, что со мной происходит, и хотя я и понимаю, к чему клонит Малфой, смысл его слов не может пробиться ко мне достаточно отчетливо, чтобы мне стало по-настоящему страшно.
— Почему нет, Северус? По нашим законам он все равно, что труп. Только… надеюсь, это не заставит тебя забыть о нашей договоренности?
- Нет, Люц, разумеется, нет.
Я слышу, как второй капитан усмехается. А потом я ощущаю, как его пальцы крепко обхватывают мое запястье, а другой рукой он вкладывает какой-то небольшой металлический предмет в мою полураскрытую ладонь. Портключ, я ужасом понимаю я, это же портключ. Но я уже ничего не могу сделать — он соединяет наши руки в замок. Будто сильный порыв ветра подхватывает меня и уносит с пиратского острова. Нас двоих — меня и моего врага.
10.03.2013
|
|
| alexz105 | Дата: Суббота, 16.03.2013, 19:59 | Сообщение # 29 |
Альфин - темный слепок души
Сообщений: 1626
| Надо отметить, что это - очень сильный фик.
Такие работы вызывают искренне уважение и даже некоторое удивление. Казалось бы автору можно было смело писать ориджинал. Хотя может быть я и увлекаюсь.)
В любом случае, этот фик незаурядное явление в фандоме по ГП.
|
|
| Олюся | Дата: Четверг, 21.03.2013, 23:35 | Сообщение # 30 |
|
Черный дракон
Сообщений: 2895
| 26. Парни не плачут
Предупреждение: данная глава содержит описание сексуального насилия. Если читать подобное для вас неприемлемо, смело пропускайте!
________________________
Все, что происходит потом, я помню только урывками, и так даже лучше, потому что, сдается мне, ничего хорошего в этих воспоминаниях и быть не может. Я ощущаю свое избитое тело висящим в пространстве, не соприкасающимся ни с чем, но и это меня не удивляет. Я очень хочу пить, мне кажется, мои губы словно покрыты сухой запекшейся коркой, но я скорее умру, чем попрошу воды у того, кто только что забрал меня с пиратского острова. После того, что я только что слышал. Пропитанную кровью одежду, висящую клочьями, наверное, будет невозможно оторвать от изорванной бичом кожи. Ну и пусть. Почему я все время умираю, но никогда не могу сделать этого по-настоящему? Будто бы я раз за разом должен выходить на бис.
Я ощущаю присутствие лорда Довилля только по движению воздуха рядом со мной — очков на мне нет, так что видеть я ничего толком не хочу и не могу, и молю сейчас только об одном — только бы потерять сознание, если умереть у меня не получается. И очень хочется пить, а просить нельзя, потому что…
Его пальцы, смоченные водой, у моего лица.
— Оближи, — слышу я его голос будто издалека, словно я на дне глубокого-глубокого колодца, а он где-то наверху, — тебе нельзя пока пить.
Несколько капель падают на мои губы, я ловлю их, тянусь, чтобы получить еще. Мне внезапно становится наплевать на гордость, на то, что он там говорил Малфою. Сейчас, когда я, кажется, даже ощущаю холод стекла в его руке рядом с моей щекой, мне безразлично, что будет. И будет ли какое бы то ни было «потом» в моей жизни. Только пусть он даст мне еще. Он что-то спрашивает, но я не сразу понимаю.
- Поттер, я спрашиваю, ты ведь выпил то, что Драко давал тебе перед поединком?
Из того, что он говорит, я явственно могу разобрать только слово «пить», но я понимаю, что дело не в этом, что-то про Драко… Да, он попросил меня выпить то, что было в стакане, на вид и по вкусу просто вода.
- Да или нет? Ты не можешь говорить? Кивни, если да.
Я киваю. Мне кажется, он куда-то выходит, а потом я слышу странный звук прямо над моим ухом — будто Довилль разрывает какую-то упаковку. Потом легкий скрежет по стеклу. Что это еще может быть? Мне все равно. Он берет меня за локоть, у него очень жесткие пальцы. И странное ощущение — словно мне слегка прокалывают кожу. Небольшое жжение, распространяющееся от места укола. И тут же начинает кружиться голова. Странно, словно кто-то берет меня за плечи и рывком утягивает вниз, в черноту, тут же смыкающуюся надо мной.
А потом, когда я через какое-то время выныриваю оттуда, не запомнив ни снов, ни видений, я понимаю, что я мумия. Потому что, хоть я и ничего толком не вижу, но вот различить, что все мое тело, по-прежнему располагающееся в пространстве безо всякой опоры, обмотано какими-то зелеными бинтами, у меня все же выходит. Светло, и рядом со мной кто-то стоит, и вновь этот звук, будто бы что-то рвется. Я не ощущаю боли, вообще ничего, только вот… я не хочу помнить, что он и Малфой говорили на острове, стоя в сумерках рядом с моим распростертым телом. «Почему нет, Северус? По нашим законам он все равно, что труп». Я бы много отдал, чтобы стать сейчас трупом не только по их законам, но и по всем прочим, не зависящим от воли пиратских капитанов, законам природы. «Хочешь развлечься, Северус?» Я пытаюсь отвернуться, чтобы не видеть его. Конечно, он же зельевар, отчего бы ему и не вылечить меня? Чтобы не осталось шрамов. Видимо, он их не любит. Поэтому надо, чтобы игрушка была в целости.
- Значит, хотите развлечься, лорд Довилль? — я говорю это с трудом, но все же упорно шевелю губами. — Со шрамами я вам не гожусь?
- Да, будет жаль, если твоя золотая шкурка пострадает, — откликается он, наклоняется ниже ко мне, и вот теперь я вижу в его руках обычный маггловский шприц и еще не вскрытую узкую ампулу с прозрачным содержимым.
Маггловские уколы. Почему? Из-за того, что Драко дал мне пить перед поединком? Да, кажется, бывают и такие зелья, после которых нельзя принимать ничего, содержащего магические компоненты. Тогда все ясно. Так что же они влили в меня? Золотая шкурка… Да ты ценный зверь, Поттер… Я хочу отвернуться, потому что нестерпимо смотреть, как он срезает горлышко от ампулы, медленно набирает в шприц лекарство — в ярком свете, падающем из окна, я почему-то различаю его довольно четко. Опять берет меня за руку:
- Не дергайся, Поттер, у тебя и так очень тонкие вены.
Держит так крепко, что мне не дернуться и не вырваться. И вновь этот туман, втягивающий меня в мир без грез и кошмаров. Я не могу понять, сколько проходит времени, так происходит еще несколько раз, но теперь я стараюсь отвернуться от него, не смотреть, не видеть. Мне все равно, я ничего не могу изменить.
Думаю, я окончательно прихожу в себя только через пару дней, потому что все то время, пока он лечит меня, он не позволяет мне быть в сознании. И так те несколько минут, когда я могу воспринимать действительность, я думаю только о том, зачем он притащил меня сюда. И о том, что сейчас заканчивается последняя предоставленная мне судьбой отсрочка. То, о чем предупреждали меня еще Драко и сэр Энтони, то, от чего пытались защитить меня последние три недели Тео, Драко и Вудсворд, может быть и неосознанно, просто чувствуя некую угрозу, нависшую надо мной. Он забрал меня, как забирают вещи, не спрашивая. Золотая шкурка…
Так что когда я просыпаюсь, ощущая, что подо мной на этот раз не воздух, а вполне твердая, да нет, конечно же, мягкая опора — я лежу на кровати, я мгновенно покрываюсь холодным потом. Я смотрю на мою правую руку, на которой после поединка не было живого места — нет ни единого следа. Все зажило, только мышцы еще помнят боль от ударов. Некоторое время я просто лежу неподвижно, но, к сожалению, весь грустный опыт моей предыдущей жизни говорит о том, что разлеживаться совершенно не к чему, раз я оказался неизвестно где, да еще и, по всей видимости, наедине с самим капитаном Довиллем. Скорее по привычке, чем всерьез ожидая найти что-нибудь, я шарю по столику рядом с моим изголовьем — и, о чудо, там действительно обнаруживаются мои очки. Уже хорошо, значит, я хоть в чем-то не так беспомощен, как был несколько секунд назад, и вполне могу оглядеться.
Моя новая тюрьма, а это именно она, я даже в этом не сомневаюсь, оказывается небольшой очень светлой угловой комнатой — сразу за кроватью, а еще и на стене справа от нее два открытых настежь окна, забранных, что тоже вполне предсказуемо, решетками. На случай моего возможного простого маггловского побега. И ветер, совсем иной, не такой влажный, как на пиратском острове, доносит ко мне запах моря. Другого моря, это я понимаю очень четко. Запах нагретых солнцем камней, пьянящий и в то же время суховатый воздух. Я оказался где-то очень далеко, да, они же как-то даже называли это место… «Я заберу Поттера с собой на Кес», — сказал он. Острова, принадлежащие ему, раскиданы по всему миру. Я могу быть где угодно, так что об этом пока не стоит даже думать.
Надо вставать, говорю я себе, надо хотя бы одеться и попробовать понять, что я могу сделать. По-крайней мере, даже если я и ничего не могу, в этом тоже стоит убедиться. Так что я осторожно спускаю ноги с кровати, тело немного ноет, но это сейчас последнее, что может меня волновать. У меня в голове только одна мысль: неужели он действительно сможет сделать то, о чем говорил с Малфоем? Развлечься… Он думает, я дамся ему сам, покорно опустив голову? С другой стороны, а что я сейчас могу? Даже моя бывшая аврорская выучка вряд ли поможет мне — он значительно сильнее меня физически, старше, и все то время, пока я стоял у плиты и мыл тарелки, он гонял на плацу пиратскую братию. Я уже даже не говорю о том, что он маг, а я полтора года не прикасался к палочке. Он может меня просто обездвижить, так что я даже не смогу вопить во все горло и звать на помощь. От этой мысли мне даже становится смешно, я криво усмехаюсь — звать на помощь? Кого? Что я могу ему противопоставить? Или уговорить его не трогать меня? Пожалейте меня, капитан Довилль, я больше не буду вас провоцировать, не стану хамить и огрызаться, не стану подвергать сомнению ваши приказы… Стану тише, чем Лонгботтом… Я же не буду унижаться.
Глупости, все, что я могу сейчас сделать — одеться и умыться, чтобы не предстать перед Довиллем в одних боксерах, которые, кстати, тоже непонятно, как оказались на мне — помнится, когда я урывками приходил в себя, на мне не было ни клочка одежды, если не считать этих пропитанных каким-то зеленым снадобьем бинтов. Все равно, стоит дополнить гардероб хотя бы футболкой и шортами, которые я нахожу в шкафу. Такая вот само собой разумеющаяся забота, как и когда мы только что попали на пиратский остров…
В ванной я вижу в зеркале свое осунувшееся лицо. И страх в глазах. Что делать с этим страхом? Как мне спрятать его? Я долго умываюсь холодной водой, жадно зачерпываю ее горстями прямо из-под крана. У нее другой вкус, не такой, как в пиратской цитадели. Я не тороплюсь, потому что знаю, что каждая капля воды, упавшая мне в ладонь, приближает мою встречу с капитаном Довиллем. Но отсрочка не может длиться вечно — я отчего-то уверен, что сейчас, когда я шагну из ванной обратно в комнату, я увижу его. И когда я отнимаю от лица полотенце и открываю дверь, он действительно стоит на пороге. И разглядывает меня — открыто, откровенно, не торопясь, как свою собственность, которую выбрали в магазине, принесли домой, и теперь думают, куда бы поставить. А может быть, мне это только кажется. Сейчас ведь уже и не скажешь, можно в тот момент было что-то изменить или нет. Я уверен в одном — он все равно поступил бы по-своему, может быть и не так, как вышло в итоге… В общем, когда он говорит мне потом, что он не хотел ТАК, я не очень верю. Может быть, так и не хотел, но он бы все равно не отступился.
Я не могу выносить его взгляд, почему он думает, что ему позволено смотреть на меня так, будто я выставлен на продажу на рынке рабов? Да, по их меркам я теперь не просто грязь у них под ногами, я теперь вообще ничто, меня нет, я умер на днях, сражаясь на плацу с пиратским капитаном, приговорившим к смерти меня и моих друзей. То, что я до сих пор жив — это его личное дело. Когда я шагнул вперед и сказал, что буду драться, выкупая собой жизни Рона и Нева, я прекрасно знал, на что я шел. Ведь у меня перед глазами был пример Маркуса Флинта. И если у Рона и Нева теперь есть хотя бы право на жизнь, то вот у меня-то его нет. Ну а раз у меня нет и этого, может быть, не стоит и бояться? Я усмехаюсь, и говорю, глядя прямо ему в лицо:
- Что, решили развлечься, лорд Довилль? У вас кончились деньги на мальчиков из французских борделей? Содержание банды обходится недешево? Или никто из островного братства не готов переспать с капитаном в благодарность за щедроты?
Он молчит, не сводя глаз с моего лица, мне кажется, его взгляд жжет мои открытые руки и шею. Почему я не могу остановиться? Может быть, пока я говорю, мне не так страшно. На нем обычные маггловские джинсы и светлая футболка, он чуть склонил голову на бок, слушая, что я имею ему сказать…
— Или Вы присмотрели меня еще в Хогвартсе, капитан, и пускали слюни вовсе не по моей покойной матушке, а по мальчишке, которого все прочили в герои? — Да, я верну тебе твои же слова, чего бы мне это ни стоило!
Когда я говорю это, он бледнеет. И, хотя он не совершает ни единого движения, из его позы неуловимо исчезают расслабленность и некоторая присущая ему хищная мягкость. Он весь подобрался, чем-то неуловимо напоминая мне сейчас того человека, которого я знал еще в школе — резкого, ожесточенного и… очень уязвимого. Но в тот момент я не могу осмыслить эту перемену в нем, но зато отчетливо понимаю: Да, вот оно! Неужели я попал в точку? Так это правда? А раз так, я буду бить до конца, не этому ли он сам вольно или невольно учил меня все эти годы?
– Неужели я прав, ПРОФЕССОР? Когда же с Вами приключилась такая напасть? — я стараюсь говорить сейчас очень спокойно, спокойно и тихо, может быть, даже невольно копируя его же интонации. — Не на первом же курсе, когда Вы выяснили, что сопливый ребенок, выросший у магглов, не знает, что аконит и борец — одно и тоже? Нет? Конечно, Вы же не такой! Тогда, конечно же, не на втором, когда Вы так жаждали выгнать меня из школы, когда я посмел явиться туда на летающем автомобиле. Хотя теперь Вас лично не смущает даже Летучий Корабль!
Мне кажется будто его губы чуть дрогнули — может быть, он все же собирался сказать мне, чтобы я замолчал. Но он ничего не произносит. Как тогда в таверне, когда он отчитывал нас с Кейт за спасение Маркуса, такое же подавленное движение, даже не ставшее жестом, когда он просто сжал и разжал пальцы, вместо того, чтобы ударить меня. Раз он молчит, я буду продолжать, потому что мне кажется, что пока я могу говорить, пространство комнаты вокруг меня перестает сжиматься.
- Или тогда, когда мне было тринадцать, на третьем курсе? Когда Вы целенаправленно весь год втаптывали в грязь Ремуса Люпина — одного из немногих, кто был действительно добр ко мне? И добивались казни моего крестного. Вам нестерпимо, что около меня были люди, которые любили меня? Как и сейчас, когда Вы заставили сэра Энтони арестовать нас на Корабле и участвовать в этом смехотворном допросе, чтобы доказать, что он тоже один из ВАС? Ничуть не лучше? Что, я не угадал?
Я смотрю на него — совершенно неподвижные черты, будто посмертная маска. Я не остановлюсь, пусть он знает, что я думаю о нем. Решили развлечься, господин капитан? Что ж, я тоже не стану упускать своего шанса.
— Нет, и, разумеется, не на четвертом, когда Вы вместе с Дамблдором отправили меня участвовать в этом идиотском турнире. Интересно было посмотреть, как Поттер свернет себе шею, и как скоро это произойдет? Конечно, тогда Вы вряд ли думали о моей золотой шкурке! На пятом? Что, не угадал? У Вас, помнится, тогда было предостаточно возможностей, пока Вы потрошили мои мозги в своих подземельях. Я был недостаточно хорош для Вас? Угловатый нескладный подросток, так ведь? Вас не интересуют такие, конечно же, нет. Тогда…дайте подумать… остается только шестой курс. Смотрели на меня на уроках, замирали позади моей парты, якобы проверяя, достаточно ли тщательно я конспектирую учебник, а сами думали, что неплохо было бы устроить мне отработку в Вашей постели? Но тогда Вам было до меня не добраться, верно? А теперь Вы считаете, что вам все можно?
Не знаю, может быть, мне не стоило тогда говорить этих слов, но они были произнесены, и не было ни малейшей возможности забрать их назад. Теперь я понимаю, что это была просто истерика, я говорил все это оттого, что мне было страшно, что я впервые оказался в ситуации, с которой никогда до этого не сталкивался. Я не мог остановиться, а эта дрянь безостановочно лилась из моих уст… И каждый удар, что я наносил ему, попадал в цель, потому что это была правда.
Думаю, если до этой минуты капитан Довилль еще и взвешивал возможность дать Поттеру хоть какой-то шанс для отступления, то так легко слетевшая с моих губ грубость перевесила доводы рассудка.
- Да, — не сводя с меня глаз, говорит он, и мне становится страшно от этого взгляда — презрительного, холодного и в то же время жгущего мою стремительно уходящую в пятки душу, словно угли. — Ты, Поттер, тоже думаешь, что тебе можно все. Уверяю тебя, это не так. Может быть, хотя бы то, что произойдет сейчас, научит тебя чему-нибудь. Раздевайся, — коротко бросает он.
Я не могу поверить в то, что он действительно произнес эти слова, хотя с того момента, как он коснулся моего запястья на пиратском острове, вкладывая в мои беспомощные пальцы портключ, я знал, что меня ждет. Но неужели это все-таки возможно? Неужели человек, которого я знал столько лет, мой бывший профессор вот так запросто сможет сотворить со мной то, о чем говорит? Он стоит передо мной в дверном проеме и кажется мне абсолютно спокойным — даже его голос не выдает ни гнева, ни возбуждения. Равнодушный и презрительный. Только лицо несколько бледнее, чем обычно, несмотря на покрывающий его загар. Я не умею читать чужие лица. Сейчас я понимаю, что в тот момент капитан Довилль дошел до абсолютной точки, до самого дна того ада, в котором он жил уже давно.
- Раздевайся, ты плохо меня слышишь? — повторяет он, но я не могу даже пошевелиться, скованный ужасом и неверием.
- Поттер, — говорит он, — мне кажется, я даже знаю волшебные слова, чтобы ты перестал стоять передо мной, как каменный истукан. Если я правильно помню, на острове остались твои горячо любимые друзья. И знаешь, всякое может случиться. А может выйти и так, что их участь окажется значительно легче, чем им и тебе сейчас представляется. Уверен, они с готовностью и благодарностью примут любую жертву с твоей стороны. Так что советую тебе не сопротивляться.
Мне трудно сейчас смотреть на него, почти невозможно, я нервно сглатываю и будто со стороны вижу, как мои дрожащие пальцы уже подцепляют край футболки и тянут его вверх. Я даже различаю аккуратный шов на обратной стороне — нитки чуть светлее основной ткани. Да, он знает волшебные слова… Он знает, что меня достаточно просто поманить возможностью отдать за кого-нибудь жизнь — и я мгновенно забуду и про боль, и про страх, и про стыд. Будто бы я еще при рождении ушел в глубокий минус в гигантском гроссбухе, где записаны наши судьбы, и вот теперь все никак не выберусь, все отдавая и отдавая долги…Отдавая… И теперь все совсем просто, даже умирать не надо, надо просто отдать свое тело… лорду Довиллю во временное пользование. Всего лишь тело, ему больше ничего и не требуется. Потерпи, Поттер, несколько минут, и он, может быть, снизойдет до барской милости и распорядится выпустить Рона и Невилла из тюрьмы…
Но мои руки движутся медленно, похоже, жертва на этот раз кажется мне довольно значительной. Я чувствую, как воздух холодит обнажающийся живот, касается груди. Не надо так быстро, у меня еще есть несколько секунд, пока я еще не потерял себя окончательно. Три, нет, уже две, одна… По моим открытым плечам пробегает легкий озноб, я опускаю голову. Мне кажется, я только что отказался от себя окончательно, вот теперь меня и вправду больше нет. А если тебя больше нет, как ты смеешь на кого-нибудь смотреть?
— Все снимай. Поттер, — говорит он почти грубо, делая шаг ко мне, — как ты себе это представляешь?
Никак. Я краснею, но все же решаюсь взглянуть на человека, который так буднично и спокойно собрался насиловать меня. Как будто действительно хочет лишь преподать мне урок. Ничего личного… И в тот момент, когда я встречаю его взгляд, моя последняя надежда на то, что он просто в очередной раз издевается, чтобы унизить меня, рушится окончательно. В его глазах сейчас такое ничем не скрытое желание, огонь, торжество, ярость. Голод, который может утолить хищник, только сомкнув зубы на дрожащем горле своей жертвы.
Он забирает футболку из моих рук, делает полшага назад, откровенно разглядывая меня, и проводит прямую линию от моих ключиц до застежки шорт, к которой я от ужаса не могу даже поднести руки. Подушечки его пальцев очень жесткие, загрубевшие от постоянных игрищ с маггловским оружием, мне кажется, будто они царапают мне кожу. Его ладонь на моем животе — я вижу его смуглые пальцы с длинными фалангами, на указательном — белая черточка шрама. Изображение такое четкое и неподвижное, как на фотографиях Лиз. А потом его рука смещается ниже, он чуть вдавливает пуговицу на застежке, но пока ничего не делает, я только ощущаю его взгляд, поднимаю голову и вижу его глаза, полные голода, вожделения и презрения. И я, к своему ужасу, не чувствую отвращения к нему, страшно и нереально, но я в тот момент неожиданно осознаю тепло его руки на моем теле и его горячее, ничем больше не сдерживаемое желание, струящееся с его пальцев мне под кожу. И мое тело предает меня, и я понимаю, что он не может этого не заметить. Усмехается, хищно и недобро:
- Как все просто, правда? Правильная жизнь, правильные желания, да, Поттер?
Теперь его жесткие ладони ложатся мне на плечи и я вдруг на секунду осознаю, как ощущается моя кожа под его руками. Бархатистая на ощупь… Золотая шкурка… Для него я просто мальчишка, просто привлекательное молодое тело, которое следует использовать по назначению. А я…я вношу свою плату за то, чтобы Рон и Нев, два великовозрастных придурка, вздохнули там, на острове, чуть свободнее. Да, за моих друзей… Только вот мое тело не хочет ничего знать о том, что я жертвую собой.
Глаза лорда Довилля чуть сужаются, он не перестает касаться меня, только руки его теперь скользят вниз по моим предплечьям, будто проводя огненную черту, вспарывая мою кожу. Он чуть поглаживает чувствительные впадинки на внутренней стороне локтя, я невольно вздрагиваю. А он ловит взглядом каждое мое движение и не позволяет мне обманываться:
- Что, Поттер, правильный брак, правильная карьера? Идеальный путь героя без отклонений от заданного маршрута? И вдруг твое тело оказывается таким отзывчивым. Не знаешь, почему? Отчего тебя заводят прикосновения человека, которого ты ненавидишь? Ты не знаешь? Я же сказал тебе раздеться. Ты не слышал?
Я понимаю, что никаких путей отхода у меня нет. Что если у меня и была малейшая возможность, я упустил ее пару минут назад, когда только увидел его на пороге этой комнаты. И посмел открыть рот, чтобы оскорбить пиратского капитана. Тем более глупо думать, что мне удастся уговорить его отступить, не трогать меня, в особенности после того, что он только что видел. А сейчас, если я все же совладаю с дрожью в руках и смогу стянуть с себя шорты и боксеры, увидит и еще больше. Почему я так реагирую на него? Оттого что мне 22, а у меня полтора года не было секса? И теперь мне безразлично, с кем и как, только бы кто-то прикасался ко мне? Даже он? Нет, я просто не в себе, это все из-за этого поединка, из-за того, я просто…
- Что застыл, Поттер? Ты провоцировал меня весь год, думал, как далеко ты можешь зайти?
Теперь он стоит у меня за спиной. Положив раскаленные ладони на мои лопатки.
- Ты в самом конце пути, Поттер. Можешь в этом не сомневаться.
Я бы мог ответить ему, что и не предполагал, как далеко может зайти он, но я молчу. Боюсь разжать ставшими вдруг такими сухими губы. У меня больше нет голоса. А его пальцы теперь медленно движутся вниз вдоль выступающих косточек позвоночника, и мне кажется, так стекает по коже раскаленный свинец, выжигая мою плоть. И я все время ощущаю его взгляд, жадный и в то же время острый и холодный, словно ломкий лед — он впервые позволяет себе так открыто смотреть на меня, прикасаться ко мне, словно проверяя приобретенный товар на ощупь.
Я пытаюсь дышать, но воздух не может наполнить мои легкие, так что выходит какой-то жалкий судорожный всхлип. Я не могу позволить себе быть жалким! Слышишь, Поттер, не смей! Ты же не был жалок. Когда дрался с ним! Когда его бич взрезал кожу и разрывал мышцы, почему ты не боялся тогда? Это просто следующий раунд, говорю я себе, ни для него, ни для меня наш поединок, начавшийся на пятачке, усыпанном белым песком, так и не закончен. Только теперь я не знаю правил… И у меня нет оружия, которое могло бы защитить меня. А от доспехов… остались только шорты.
Его руки смещаются ниже, через тонкую ткань он гладит выступающие косточки бедер. Я никогда так не осознавал своего тела…
- Тебе помочь? — теперь он дотрагивается до молнии, я непроизвольно дергаюсь, пытаясь отстраниться, и с трудом говорю, хрипло и еле слышно:
- Не надо, я сам.
Может быть мне не стоило тогда подчиняться ему, а надо было хотя бы попытаться поговорить с ним, остановить, но я был словно скован чарами — страха, повиновения, этого невесть откуда взявшегося возбуждения… И трясся, как осиновый лист, и мне было так важно не показать этого… Я даже пытался уговорить себя, что вот работает же кто-то в борделях, они же как-то живут… В общем, я стаскиваю с себя и шорты, и боксеры, стою, отвернувшись от него, и чувствую, как горят мои щеки и уши, как стучит кровь в каждой клеточке моего тела. И боюсь вздохнуть, чтобы он не заметил, что я весь дрожу.
Он обхватывает меня поперек груди, держит крепко, не давая вырваться, но я, скорее всего, и не стал бы. Его дыхание касается моей макушки, мурашки на шее, у него смуглые руки, с четко обозначившимися мышцами. И я ощущаю оглушительное биение пульса на его запястье, прижатом к моему плечу. Мне не справиться с ним… Его ладонь скользит по моему члену, как бы случайно. И тут я вдруг выхожу из транса, в который погрузили меня страх, отчаяние, его голос, его прикосновения…
- Не надо, не трогайте меня, — и я пытаюсь вырваться.
- Мы же договорились, что ты не сопротивляешься. Значит, я делаю все, что хочу. Так?
Я замолкаю. Что, надо было говорить с ним тогда? Надо было вырваться, создать между нами хоть какую-то дистанцию, позволить ему увидеть страх (а может быть, и не только страх, и именно этого я и боялся больше всего?) в моих глазах? Я уверен, он сделает все, чтобы унизить меня, а что унизить можно и вот так, заставляя кончить от того, как он касается меня — того, кого он якобы ненавидит. Просто плавные расчетливые движения — и я больше не пытаюсь сбросить его руку, а он все крепче прижимает меня к себе, конечно же, прекрасно чувствует и мою дрожь, и страх, и то, как срывается мое дыхание от тех волн, что охватывают мое тело — запретное, смешанное с ужасом удовольствие, которое я тщетно пытаюсь подавить.
- Что, Поттер, ты рассчитывал стать жертвой насилия? Увенчать себя очередными лаврами, на этот раз мученика? Что, не получается?
Его голос, сейчас почти шепот, но я и так могу угадать слова. И вновь скользящее движение — вниз и вверх, его пальцы неспешно обводят круг, легко прикасаясь к чувствительной головке, обхватывают плотнее — и я, не в силах сдержаться, подаюсь вперед, в извечном ритме жизни и желания, которые знать ничего не желают о моей гордости.
Его левая рука, только что чуть ли не до боли сжимавшая мое плечо, касается моего лица — пальцы скользят по подбородку и по пересохшим губам. Он снимает с меня очки и аккуратно откладывает их в сторону. Мир перед моими глазами перестает быть беспощадно отчетливым, я больше не осознаю незыблемость дверного косяка и стен бледно-желтого оттенка с едва различимой паутиной трещинок. А пиратский капитан разворачивает меня лицом к постели, ладони его довольно ощутимо надавливают мне на плечи, заставляя опуститься на колени. Лучше бы он просто грубо толкнул меня вперед, лицом вниз, чтобы я задыхался, зарываясь носом в покрывало, вдыхая запах нагретой ткани и легкие пылинки. Я готов принять любую боль — это то, что я умею принимать даже слишком хорошо. Но то, что делает он… он выворачивает мою душу. Шелестом ранящих меня слов, точно отмеренной лаской своих прикосновений…
Он заставляет меня наклониться вперед, я роняю голову на скрещенные руки. Извечная поза беззащитности… Я сам отказался сопротивляться… Белые и темно-зеленые хаотичные полосы узора на бледно-зеленом покрывале — все, что я могу видеть. Я ощущаю шершавую ткань его джинсов, касающуюся внутренней стороны моих бедер — он шире раздвигает мне ноги. Он даже не соизволил снять джинсы… Конечно, раздеваются рядом с теми, с кем действительно что-то связывает, хотя бы и обоюдное желание, рядом с теми, кого любят, хотят, кому доверяют. С теми, к кому можно прижаться потом, кожа к коже, бездумно пробегая пальцами по горячему телу, только что принадлежавшему тебе, обнять, шептать в макушку всякие глупости… А не с теми, кого хотят использовать ради минутной прихоти… Не с такими, как я…Я даже боюсь думать о том, как я выгляжу со стороны — наверное, как мальчик из борделя, к которому на пять минут забежал клиент. И ему нет до тебя ни малейшего дела, просто тобой можно заполнить паузу между полуденным кофе и газетой.
Я чувствую легкий холод, будто проникающий внутрь, да, черт, есть же и такие заклинания… Если бы я не видел выражения его глаз несколько минут назад, я был бы уверен, что он просто хочет проучить меня — так выверены и спокойны все его действия. И он не отпускает меня, его рука так и остается на моем члене, двигаясь настолько правильно, что я не могу подавить этого непонятного возбуждения… Оттого, что меня касается другой мужчина…
- Первый раз, Поттер? — спрашивает он.
Я молчу.
— Неужели нравы в гриффиндорской спальне были столь невинны?
Да, так и хочется мне сказать, в то время как у господ-слизеринцев, видимо, царили настоящие Содом и Гоморра, мы мирно спали в своих кроватках. Но, думаю, свое на сегодня я уже сказал…
- Не дергайся — тебе не будет больно.
Мне кажется, оглушительный звук вспарывает тишину, в которой слышно только наше дыхание — он всего лишь расстегивает молнию на джинсах… Его пальцы внутри меня, я чувствую каждое движение, так отчетливо… Мне почти не больно, хотя я думал, что буду кусать руки и губы, чтобы не кричать. А потом на несколько минут… я не знаю, сколько это длится. Но я забываю обо всем, потому что его руки двигаются в каком-то неуловимом ритме, мягкие толчки внутри и плавные, умелые, все убыстряющиеся движения его пальцев на моем члене. Я не могу ничего с собой поделать, пусть, да, я просто устроен, это просто физиологическая реакция, ничего больше — потом, когда у меня будет время, я смогу найти себе массу оправданий. И в тот момент, когда я, все же стараясь не вскрикнуть, изливаюсь ему в ладонь, он берет меня. Его руки крепко держат меня за бедра, у меня не получится вывернуться или отстраниться, а боли я практически не ощущаю из-за только что испытанного, нет, я не могу сказать удовольствия, нет, я буду лгать себе до последнего… Он не старается быть осторожным, в конце-концов, это его право — распорядиться мной теперь, как своей собственностью.
Я закрываю глаза, я чувствую все его движения — резкие, похожие на удары. Только бы это скорее прошло, думаю я в тот момент, только бы его ладони больше не жгли мне кожу, только бы не слышать его дыхания так близко. И когда все заканчивается, он, так же, как и я, не издает ни звука, просто поднимается, не прикасаясь больше ко мне, накладывает очищающие. Я опускаюсь на пол. Не смотреть на него… Не одеваться на его глазах, от стыда не попадая в рукава и штанины…
- Если будет больно… я оставлю тебе заживляющую мазь, — безразлично говорит он мне, выходит из комнаты, чтобы практически тут же вернуться, бросая на покрывало рядом со мной маленькую стеклянную баночку.
И он уходит, и я слышу, как он накладывает запирающее заклятие — я в ловушке.
* * *
Я еще какое-то время неподвижно сижу на полу, разглядывая аккуратно пригнанные друг к другу прямоугольники паркета, изучая линии, в которые складываются узкие темные полоски между ними. Мои вещи, лежащие на полу — нет, не мои, здесь все принадлежит господину капитану. Я все равно не стану пока одеваться — мне кажется, грязь с моего тела перейдет на них, как только я коснусь того, что было на мне в тот момент, когда он сказал «раздевайся». Чтобы вот так, презрительно и расчетливо… развлечься. Да, именно так это и называется. Самое подходящее слово. У него своеобразное понятие о развлечениях.
Меня выводит из оцепенения звук мотора, раздающийся со стороны окна, и я почему-то вскакиваю и бросаюсь посмотреть, что же там такое. Маленький белый катер, почти такой же, какие были на пиратском острове, разворачивается в узкой бухте, на высоком скалистом берегу которой и стоит дом, пленником которого я оказался. Уезжаете, капитан Довилль? Совершенное Вами насилие Вам так же неприятно, как и расправа над Маркусом, после которой Вы тоже уехали «кататься»? Ну что ж, по крайней мере, у меня есть какое-то время… Время для чего? Вышибить запечатанную заклятием дверь? Выломать решетку и броситься в море?
Море… о, это море будто специально создано для тех, кто решил подвести черту под своей жизнью именно этим способом! Подо мной обрыв высотой пару десятков метров, внизу острые камни и скалы песчаного цвета, а вода… Вода, голубая и зеленоватая, абсолютно прозрачная, так что я даже с такой высоты могу различить, что там, на глубине в несколько метров, такие же камни… И акварельное небо, даже, кажется, не подозревающее о том, что в мире бывают облака. Что толку задавать себе вопрос о том, где я? Где угодно, в любой точке пространства. Где вновь, как и казалось мне во время поединка, есть только я и он.
Черт, как же хочется курить! Если бы он оставил мне пачку сигарет, а не эту проклятую мазь. Нет, все правильно, не надо… Не надо сигарет, ничего не надо. От него ничего… Я абсолютно в его власти, мне не вырваться. Я еще никогда не осознавал безысходность своего положения так четко, даже когда мы оказались в подвале Малфой-мэнора. Нет, ну тогда нас словно несло на себе какое-то волшебное облако, оберегало, окутывало незримым покровом, скрывая от чужих взглядов и недобрых намерений. Может быть, это было и справедливо — ведь тогда мы были совсем еще дети. Если бы не эта незримая помощь, что постоянно приходила ниоткуда, мы бы не справились. А вот теперь… Мне уже давно и никто не помогает, а если вдруг случайно судьба и протягивает мне руку помощи, то это вполне человеческая рука. Сэр Энтони, Драко, Вудсворд… Вряд ли им по силам вызволить меня отсюда.
Какое-то время я, похоже, не могу связно думать, потому что внезапно обнаруживаю себя, стоящим под теплыми струями воды в ванной, и замечаю, что я делаю, только когда набираю в ладонь гель раз в четвертый или пятый. Бесполезно, я не могу смыть с моего тела память о том, как он касался меня. Здесь не помогут ни вода, ни гель… разве что содрать с себя кожу… Что это вообще было? В тот момент я отказываюсь понимать что-либо. Я же был женат, мне нравятся девчонки. Как так могло получиться, что прикосновения такого человека, как лорд Довилль, могли вызвать у меня хоть какую-то реакцию? Этот жар, что начал разливаться по моему телу, едва он коснулся меня… Что, он хотел доказать, что я такой же извращенец, как и он сам? Хотя, почему извращенец? Помнится подобные отношения никогда не вызывали у меня особого удивления. Пока в них не втягивали меня… «Ты ненормальный», — говорила мне моя тетка, — «помешанный». Чем дальше я живу, тем больше удивляюсь мудрости и дальновидности моих любимых родственников.
Я все же вылезаю из ванны, вытираюсь, натягиваю на себя одежду. Я даже в какой-то момент думаю о том, чтобы воспользоваться мазью, которую он оставил мне, потому что все-таки больно. Потому что, если он решит продолжить развлекаться со мной подобным способом… а я не вижу причин, по которым он мог бы от этого отказаться. Он может играться мной сколь угодно долго, ему никто не помешает. Я плохо себе представляю, что он может еще хотеть от меня при его склонностях. Хотя нет, кое-что я все же могу себе представить. И при одной мысли об этом подступает тошнота, которую я пытаюсь подавить. Еще этого не хватало. Но будоражащие, странные картины не хотят покидать меня.
Я не знаю, сколько проходит времени, потому что в тот день меня не покидает ощущение, что меня просто уносят куда-то мутные волны: Я то осознаю более-менее четко все, что со мной происходит, то вновь засматриваюсь на узор на покрывале или паркете — и потом совершенно не могу понять, прошел час или всего несколько минут. В общем, когда через какое-то время передо мной материализуется лупоглазое существо с заискивающей улыбкой домашнего эльфа, я понимаю, что настал час кормления узника.
- Тебя как зовут? — спрашиваю я, понимая, что самое глупое сейчас — это сорваться на эту кроху, пытающуюся выполнить приказ своего хозяина, — я не буду есть. Если ты мне не веришь, я сейчас выброшу все прямо при тебе в окно. Или в унитаз, чтобы не портить пейзаж. Как тебе удобнее? Может быть, просто унесешь все это?
- Твинки, меня зовут Твинки, — говорит она тоненьким испуганным голосом, — но хозяин велел…
- Пусть сам и ест. Я не буду. Только воду оставь.
У нее такой жалостный вид, но у меня сейчас нет сил, чтобы пожалеть еще и ее. Меня бы кто пожалел…
- Не обижайся, Твинки, — примирительно говорю я. — Давай, правда, все выбросим, а ты скажешь, что все сделала, как надо.
Нет, она не угомонится, будет стоять на своем и толковать мне про то, что ей приказал капитан Довилль. Наверняка она тоже его боится. Как знать, может быть и я вскоре последую ее примеру?
- Хорошо, оставь.
Она исчезает, немного успокоенная, а я незамедлительно, даже не глядя на то, чем она собиралась меня попотчев
|
|
|
|
|
