Армия Запретного леса

Привет всем, кто кликнул на мой фик! Я хочу сразу предупредить - возможно, это очередная бредятина на тему "Какой хороший Малфой" с завязшим в зубах пейрингом ГГ/ДМ плюс явные и очевидные параллели из творчества JKR. Возможно… А возможно, удастся привнести во все это кое-что новое. Так что, пожалуйста, не кидайтесь тапками с самого начала

И еще - в процессе работы у меня появились новые главы и новые герои. Поэтому прежняя структура фика претерпела весьма кардинальные изменения. Приношу свои извинения тем, кто подписан на мой фик! ;))

* * * *

И глянет мгла из всех болот и всех теснин,
Накроет всех, грозя войной и карою,
Ты запоешь свою тоску, летя во тьму один,
А я одна заплачу песню старую.

Разлука — вот извечный враг счастливых грез,
Разлука — вот жестокий вор беспечной полночи!
И вновь ветра нагонят боль, и не расслышать из-за гроз
Ни ваших клятв, ни моих слез, ни слов о помощи.

Какой беде из года в год обречены?
Кому опять я дань плачу, прощаясь с вами?
И отчего мне эта явь такие дарит сны,
Что лунный свет над вересковыми полями?

Удастся ль нам не размыкать сцепленных рук?
Удастся ль нам забыть о Нем на веки вечные?
Но стонет Север, кричит Юг, и вновь сердец прощальный стук,
И вот Судьба разбилась вдруг о ветры встречные.

(с) «Вперед, гардемарины!», переработка siriniti

* * * * *

Тусклый огонек света колышется в темноте, прорезая ее, заставляя трусливо отступать, съеживаться в углах. Мрак, злобно огрызаясь, возвращается обратно, но огонек хоть и вздрагивает, словно напуганный, но храбро движется вперед. Огонек — это маленький резной фонарик в руках у домового эльфа, который торопится-бежит по длинному коридору. Эльф запыхался, его руки дрожат. Он останавливается у двустворчатой двери и робко стучит.
Ответа нет.
Тогда он несмело тянет дверь на себя и тихо зовет:

- Госпожа! Госпожа!

В комнате тоже темно, и слабый фонарик не может осветить ее, лишь порождая к жизни длинные извивающиеся тени, жутко пляшущие на стенах и потолке. В кресле у окна неподвижно и безмолвно сидит женщина. Тьма окутывает ее черным плащом, плотной вуалью угодливо прикрывает лицо, черной пантерой лежит у ног. Но в тусклом свете фонаря ярким серебром вспыхивают ее волосы, уложенные в безупречную прическу, из которой не выбивается ни одна прядь.
Эльф снова тихо пищит:

- Моя госпожа, к вам пришли.

- Кто?

Голос женщины музыкальный и мелодичный, но его отзвук шуршит мертвым бесплотным ветром.

- Не знаю, он сказал, от Северуса.

- От Северуса?!

Женщина вскидывается и одним гибким движением встает на ноги. Тьма, зашипев, отступает назад, неохотно возвращая блеск серых глаз, румянец, ярко вспыхнувший на бледном лице.

- Кто он?

- Я не знаю, госпожа, он не сказал… - эльф виновато опускает глаза, тыкается носом в поклоне в каменный пол.

С тех пор, как хозяина увели эти паршивые Авроры, в Малфой-Менор по приказу Министерства Магии открыт свободный доступ, любой может прийти в любой момент. Скольких проходимцев старому Бертольду приходилось вышвыривать при помощи своего колдовства, чтобы не побеспокоить госпожу! Но у этого было кое-что, что заставило старого домовика подняться в ее покои.

Женщина стремительно спускается вниз по широкой лестнице в огромный холл. При ее появлении разом вспыхивают все факелы на стенах, и просторное помещение освещается, показывая взгляду изумительное великолепие резного потолка, огромной хрустальной люстры, мерцающей разноцветными бликами, узорчатого мрамора полов.
У входа нерешительно топчется маленький человечек в мятой заплатанной мантии, теребящий в руках мятую же серую шляпу.

- Что вам угодно? Кто вы?

От звука женского голоса, в котором презрение сквозит даже через жадное любопытство и тревожную усталость, человек вздрагивает и втягивает голову в плечи.

- В-вы ми-и-иссис М-м-малфой?

- Да.

Нарцисса Малфой брезгливо, словно противного зверька, рассматривает человека, сморщенные мелкие черты лица которого напоминают мордочку летучей мыши.

- У-у меня к вам п-п-и-и-исьмо.

- От кого?

- От С-с-се-е-еверуса.

- Снейпа? Северуса Снейпа?!

- Э-э-э, да, н-н-наверное, м-и-и-иссис Малфой. В-в-вот.

Нарцисса почти вырывает из грязных рук сложенный и запечатанный лист пергамента. Она с расширившимися глазами смотрит на печать и вдруг одним рывком ломает ее, торопливо развертывая лист, на котором всего лишь несколько слов до боли знакомым почерком, почерком ее сына, который она узнает из тысячи других.

«Все в порядке, мама. Я у Снейпа».

Нарцисса трясет человека так, что у того лязгают зубы. Сама не замечая, она почти душит его, схватив за ворот мантии.

- Что с ним?! Что?! Где?! Как?!!

- Я-я-я-я н-н-не зн-а-ааю, м-и-и-ииссис М-м-м-малфой! — испуганно хрипит тот, шатаясь, словно былинка на ветру, — я и в-в-в с-а-аамом де-е-еле ни-и-ичего н-н-н-не знаю! М-м-мне пр-о-осто в-в-велели пе-е-ередать п-п-письмо, с-с-сказали, что от С-е-еверуса. Я-а-а б-б-больше н-н-ничего не зн-а-аю, к-к-клянусь!

Нарцисса тяжело дышит, сжимая в руках письмо, и невидяще смотрит на маленького человечка, пугливо отступающего к дверям и повторяющего:

- Я н-н-ничего не зн-а-аю! Н-н-ничего!

«Я у Снейпа». Возможно ли это?

А в это время в тесной, мрачной, грязной комнате, которую освещает только горящий камин, перед человеком в темной мантии с накинутым капюшоном, из-под которого мерцают нечеловеческие красные глаза, стоит, опустив голову, высокий светловолосый паренек.

- Ты не сумел, Драко, не выполнил мое задание.

- Мой Господин…

- Помолчи! Ты должен был убить Дамблдора, не так ли? Именно ты и никто другой. Я возложил на тебя эту ответственную миссию, понадеявшись, что ты достоин, сможешь! И как я ошибся! Сын Люциуса Малфоя разочаровал все мои надежды и не оправдал ни одного ожидания.

Драко Малфой не решается даже поднять глаз. Помимо психологического давления Лорд, видимо, наложил и слабый Империус, потому что на плечи что-то невыносимо давит, притягивает к полу, заставляя подогнуть колени, рухнуть ниц перед величайшим магом волшебного мира, в чьей воле и пощадить Драко, и раздавить его.

- Я пытался…

- Вот именно — только пытался и ничего более! Твои попытки были слишком смехотворны. Ты и вправду надеялся, что отравишь Дамблдора или убьешь его жалким проклятым ожерельем?

- Но…

- Ты и не хотел, верно? Может, ты намеревался предупредить его?

- Нет…

- Почему-то я тебе не верю, мой мальчик.

- Но я же выманил Дамблдора и…

- И что? Что еще ты сделал, Драко? Больше ничего. Твоя преступная слабость едва не провалила все. Если бы не Северус, все пошло бы прахом.

Еще один мужчина, черноволосый и черноглазый, стоит у камина, освещаемый отблесками пламени, которое делает его бесстрастное лицо с болезненной желтизной резким и острым.
Хозяин дома.

- Мой Лорд, главное — результат. Дамблдор мертв.

- Северус, об этом мы еще с тобой поговорим. А пока, Драко, мальчик мой, как же тебя наказать за ослушание?

Драко вздрагивает. То, что мучило его в кошмарных снах на протяжении всего времени, что они со Снейпом заметали следы, прятались от Авроров и ищеек Визенгамота в грязных трущобах, клоаках, кишащих подозрительными магами и существами, сейчас, вот в эту самую минуту, станет явью!
Он не делает даже попыток сбежать, уклониться, пасть в ноги, молить о пощаде. Бесполезно. Это знает Темный Лорд. Знает Драко.

Лорд наклоняет голову и поигрывает палочкой, словно проигрывая в уме варианты разных наказаний. А потом, что-то выбрав, тянет медленно, почти с жалостью:

- Crucio!

И в свои жестокие объятья принимает Драко боль. Неистовая, жестокая, грызущая, кусающая, невыносимая. Она развертывает перед ним свою вселенную и тут же свертывает ее до одной комнаты, в которой сосредотачивается ад. Боль скручивает и разрывает внутренности, выжигает жгучим пламенем сердце, сжимает в железном обруче голову. Боль кидает его на дно преисподней и вырывает оттуда, но лишь затем, чтобы утопить в красном тумане яростных всполохов воспаленного сознания. Боль танцует с Драко черный танец смерти, кокетливо проводя по горлу оголенным лезвием призрачного кинжала, пробегает по телу обжигающе ледяными пальцами, ласково смотрит в его глаза своими пустыми глазами, в которых полыхает обещание дальнейших мук, треплет волосы ядовитым дыханием.

- Crucio!

И все начинается сначала.
Боль ластится к Драко, словно громадная кошка, и тут же вонзает острые отравленные когти и клыки. Обнимает его за плечи, что-то напевая, и нашептывает на ухо раскаленные слова любви к нему и только к нему! Боль ширококрылой птицей кружит вокруг светловолосого парня, выклевывая из него волю, чувства, стремления, ощущения. Она ревниво запахивает его в свой плотный плащ, затягивая на горле ворот-удавку, накидывает петлю, неподъемными кандалами заковывает руки и ноги.
Тело Драко корчится в судорогах, изгибается в разрывающих все существо пополам приливных волнах бездонной, всепоглощающей, как море, боли.
Так вот это каково — испытывать заклятье Круциатус на себе, а не на безропотных покорных домовиках…

- Мой Лорд, - осторожно вступает Снейп, - мальчишка может не выдержать…

- Ты прав, - Волдеморт нехотя опускает палочку, — он слаб и телом, и духом, но несмотря на это, все еще нам нужен. Да и смерть сына не прибавит Люциусу преданности ко мне.

Драко приходит в себя на коленях перед Лордом. Грязный, в пятнах и мусоре, пол плывет перед глазами, тошнота подступает к горлу, все тело просто захлебывается от крика в страхе перед новой болью. А боль нежно улыбается Драко из-за плеча Темного Лорда, посылая воздушные поцелуи:

«Мы с тобой не закончили, мой мальчик!»

- Мы с тобой не закончили, мой мальчик, - эхом вторит ей низкий шипящий голос Волдеморта, - руку.

Драко непонимающе поднимает голову, до него с трудом доходит смысл сказанного. Но Снейп за шиворот поднимает на ноги, подтаскивает к Волдеморту, закатывает рукава его мантии и рубашки. Темный Лорд снова поднимает палочку. Тело Драко в инстинктивном ужасе отшатывается от этого предмета, но зельевар крепко держит его. Его руки холодны, тверды и безжалостны.
Волдеморт упирает кончик палочки в бледную кожу предплечья, испещренную синим узором вздувшихся от напряжения вен, и легко, почти изящно, чертит знак Метки. За палочкой остается угольно-черный след, и постепенно четко вырисовывается жуткий череп со змеей вместо языка.
Вместе с отпечатывающейся Меткой в кожу, в кровь Драко вливается жидкий огонь, который струится по венам, и боль вновь показывает свой хищный оскал.
Парень снова падает на колени, изо всех сил стискивая зубы, чтобы не закричать, не завыть от невыносимо-тоскливого, раздирающего душу на множество мелких частей понимания, что он неотвратимо погружается в бездну, в которую когда-то с готовностью и слепой верой сам сделал первый шаг.
Темный Лорд удовлетворенно улыбается хищной улыбкой.

- Вот теперь я уверен в тебе, Драко. Почти. И для надежности проверим.

- Legilimens!

Удар. Чудовищно огромной плетью, наотмашь, резко, так, что дернулась голова и клацнули зубы, перехватило дыхание. И словно вздувается кровавый рубец по всему телу, отметина жестокой боли. А потом…
Потом нет больше ни Лорда, ни Снейпа. Только тьма, и в этой тьме он то ли поднимается вверх, то ли падает вниз, и водоворот всех эмоций и ощущений, что когда-то Драко испытывал, что повлияло на него, потрясло до глубины души, заставило стать тем, кем он стал, засасывает его, обертывает душным одеялом, жаром прилипая к свежей ране, звучит в ушах нестройным хором воспоминаний.

Первый большой страх, липкий, тягучий, до озноба леденящий.
Маленький Драко один в подземельях Малфой-Менор. Он идет по узкому низкому коридору, в котором через два горят факелы, стараясь ступать как можно осторожнее. Как здесь тихо… Совсем не верится, что всего лишь в нескольких десятках ярдов над головой в самом разгаре день рождения мамы. Гости шумят, веселятся, танцуют. Играет музыка, бегают туда и сюда с подносами домовики. Где-то там наверху его друзья, а он здесь один. А все потому, что они с Блейзом Забини поспорили, что Драко не струсит и спустится в подземелья, а потом сам, без посторонней помощи, выйдет обратно. Глупо, конечно. Это его родовой замок, и Драко в принципе должен знать все его секреты, так что выйти не составит труда. Но о подземельях Малфой-Менор ходят ужасные слухи и сплетни. Большинство из них — самая глупая ложь, только об этом-то никто не знает! А Забини так мерзко высмеивал его, говоря при всех, что Драко маленький маменькин сынок, что Драко захотелось во что бы то ни стало доказать этому придурку, что он сможет!
Спуститься-то он спустился, но уже успел сто раз пожалеть, что сделал это. Дело в том, что он запутался в ответвлениях темных коридоров и забыл, в какую дверь вошел. И вот теперь бредет, оставляя следы на пыльном полу. Похоже, домовики сюда и не заглядывают. Мягкая обволакивающая тишина давит на уши, забегает вперед на легких лапах, трогает его за плечо, заставляя пугливо оглядываться.
И в душу Драко укромной извилистой тропой вползает страх одиночества. Он не выдерживает и быстро идет, потом бежит вперед, дергает за ручки дверей, попадающихся по пути. Но за ними нет знакомой лестницы со скрипучими ступеньками, по которой он спускался сюда. За некоторыми из них пустые комнаты, иногда заставленные старой мебелью, непонятными предметами. За другими ничего нет, лишь голые стены. За третьими…
Из очередной распахнутой двери Драко слышит тонкий свист, и через секунду мимо его щеки что-то пролетает, а другое что-то больно царапает шею, правый рукав его пиджака трещит, и изумленный мальчик видит много мелких дырочек. Он падает на пол и прикрывает голову руками, чувствуя, как по шее стекает что-то теплое. А над ним продолжает тоненько свистеть. Лишь через несколько минут Драко осмеливается приподнять голову и видит, что в каменной стене, почти напротив того места, где он стоял, торчит, ощетинившись, целый рой маленьких стальных стрелок. Мальчик бледнеет. Вот что оцарапало его. А на ладони влажный кровавый след от царапины. Спасло его то, что он еще маленький, невысок ростом. Взрослого эти стрелки прошили бы насквозь.
Драко в панике бросается прочь от этого места. Но за следующим поворотом коридора снова опасность — прямо перед его носом светлыми молниями пролетают два меча. Один из одной стены, второй — из противоположной. С неприятным лязгом скрестившись в воздухе, они исчезают. И снова Драко спасает его рост.
Мальчик застывает на месте. Чем дальше, тем опаснее становится путь. Предупреждал же его папа, когда они спускались сюда вместе! О том, что подземелья опасны не только для непрошеных гостей, но и для самих Малфоев, еще не знающих все тайны замка. О том, что некоторые коридоры заканчиваются ловушками, в других двигаются стены и пол, зажимая в смертельный захват тех, кто не знает, куда нажать и что сказать, а в третьих мороки и иллюзии, и человек, попавший в них, никогда не выберется.
И новый страх, страх перед неведомым, таящимся где-то впереди или сзади, накрывает Драко с головой. Он уже готов зареветь от отчаяния, от безвыходной ситуации, в которую он, как ему кажется, попал. Конечно, мама и папа будут его искать, но потом, когда уйдут гости, и выяснится, что их сына нигде нет. А он может и не дожить до этого момента, если будет натыкаться на каждом шагу на подобные сюрпризы!

И вдруг, словно светлый ангел спасения, из стены появляется призрак молодой девушки в старинном платье. Драко спешно шмыгает носом и вытирает глаза, успевшие повлажнеть.

- Драко?! — удивляется, заметив его, призрак, - ты что тут делаешь, carissimo mio?! Тебе нельзя здесь находиться.

- Я… - голос предательски дрожит, - я… просто я тут прячусь.

- Миленький, здесь опасно. Здесь даже твой отец ходит очень осторожно.

- Но я Малфой! Я же могу….

- Конечно, можешь. Только немного погодя, когда подрастешь, когда папа расскажет тебе — что, где и как.

Драко независимо засовывает руки в карманы брюк.

- Да знаю я!

Призрак понимающе кивает.

- Хорошо. Но знаешь, на всякий случай, отсюда можно выбраться из вон того коридора, который как раз справа от тебя, там потайная дверь с ручкой в виде дракона. Она ведет в комнату, из которой ты можешь прямо пройти в Большой зал.

- Я знаю!

Призрак недоверчиво хмыкает и исчезает в стене. Драко немного выжидает, а потом арбалетной стрелой несется к указанному коридору. Девушка-призрак высовывает голову из стены и, проводив мальчика озабоченным взглядом, снова исчезает. Драко рвет на себя дверь с бронзовым дракончиком-ручкой, откидывает бархатный занавес и врывается в знакомую пустую комнату, примыкающую к Большому залу. А потом он с огромнейшим облегчением окунается в гомон празднично разодетой толпы.
Вот и его друзья — Пэнси, Грег, Винс, Дэйн. О чем-то спорят, крутят головами, выискивая его среди взрослых. А первым замечает Блейз Забини, который, как обычно, отвратительно ухмыляется.

- Эй, Малфой, ты откуда вылез? Неужели и правда был в подземельях?

Драко запоздало оглядывает себя. Ой, ну и вид! Новехонький костюмчик весь в пыли, в паутине, правый рукав держится на честном слове, волосы (в зеркале за спиной Забини видно) взъерошены. И еще засохшая кровь на шее.

- Конечно! А ты как думал?

- Вы только на него посмотрите. Драко, ты выдержал неравный бой с огромным пауком или вампиром?

Все хохочут, но немного испуганно. Нет, конечно, какие могут быть в Малфой-Менор гигантские пауки и тем более вампиры? Мистер Малфой уже давно уничтожил бы их. Но все-таки…

- Отстань, Забини, — бурчит Драко, - я выиграл, я был в подземельях.

- Угу. А где доказательства? И потом — уговор был не вылезать час, а сейчас прошло только сорок пять минут.

- Ты свинья, Блейз! Мы так не договаривались!

- Договаривались! Только ты, как всегда, не дослушал.

Мальчишки сжимают кулаки, насупившись. Вот так всегда — Забини и Малфой, как два волчонка, дерутся за кость, за право сильнейшего, за право быть первым, за право диктовать свои условия.
Назревающую ссору гасит Пэнси, вставая между ними и смешно встряхивая черными хвостиками.

- Хватит, Драко, Блейз! Пойдемте лучше в плюй-камни поиграем.

Драко гордо шествует впереди, зная, что и Пэнси и остальные, кроме Забини, ему поверили. Грег с Винсом уважительно переглядываются, Дэйн хлопает по плечу, а Пэнси тихонько шепчет: «Молодец!». И наплевать ему на Забини!

Много позже Драко не раз спускался в подземелья, и один, и с отцом, узнал почти все, что надо было знать Малфою о своем замке, и думал, что те давние детские страхи растаяли зыбким туманом под утренним солнцем.
Оказалось, нет. Страх одиночества и страх перед неизвестностью плескались глубоко на дне души, словно черная пленка на поверхности лесного озера. И сейчас они всколыхнулись, взбаламутив и без того мутные воды.

Пот выступает на лбу Драко, а глаза незряче смотрят сквозь Волдеморта. Темный Лорд недоуменно склоняет голову и повторяет:

- Legilimens!

И Драко снова проваливается в тайные глубинные омуты собственного сознания.
На этот раз боль. Первая душевная боль, тесно свитая со страхом, но страх уже другой. Страх потери близких.
Драко чуть постарше. Ему лет восемь. В то лето мама была какая-то другая — то беспричинно веселая, то грустная; капризная — то смеялась, то плакала; если и бегала с ним наперегонки, как раньше, то осторожно. Папа оберегал ее, не давал поднимать ничего тяжелее кофейной чашечки, и его глаза радостно блестели, когда они разговаривали, близко наклонившись друг к другу. Родители то и дело заводили с ним разговоры на тему, кого бы ему больше хотелось — брата или сестренку. Драко лишь хмуро отмалчивался и сопел. Смутное, но постепенно становящееся все более острым ощущение того, что эти намеки имеют какое-то отношение к их дальнейшей жизни невтроем, лишало его покоя. Драко не хотел другого ребенка в их маленькой семье! Он был единственным и хотел им и оставаться!
Видимо, отец и мать догадывались об этом, потому что очень осторожно подводили к мыслям о том, что брат или сестра — это не так уж и плохо. Он должен быть не один в этом мире, родная кровь всегда поддержит его в трудные минуты. Вдвоем легче встречать лицом к лицу трудности, ждущие во взрослой жизни. Слушая их, Драко и в самом деле постепенно начинал верить. Брат или сестра… Это могло бы быть здорово. Можно много чего придумать и можно командовать, ведь он остается старшим. К тому же и его друзья были не единственными детьми. У Пэнси была старшая сестра, у Блейза — старший брат, у Грега — двое младших, близняшки, вечно чумазые и таскающиеся за ним по пятам (поговаривали, что они сквибы).
Когда Драко уже почти поверил, свыкся с мыслью, что скоро он перестанет быть единственным, однажды утром он нашел маму на полу в одной из комнат на втором этаже. Его красивая, чудесная, нежная мама лежала, скорчившись, на полу, в своем любимом голубом платье с широкими кружевными рукавами, словно диковинная бабочка с изломанными крыльями. В луже крови. А вокруг траурным кругом разбросанные детские вещи — пеленки, рубашечки величиной с ладонь взрослого, крохотные чепчики.

Драко вначале не понял, подбежал к матери и удивленно позвал:

- Мам, ты что?

Но мама не откликалась. Ее серые глаза были закрыты, а прекрасное лицо было белым, как снег.
И всем задрожавшим сердцем, вмиг облившимся холодной волной страха, мальчик понял, что надо звать на помощь. Сейчас, сию же минуту, иначе будет слишком поздно.
Голос взвился вверх, сорвался на девчоночий визг.

- МАМА! МАМОЧКА! ПАПА, МАМЕ ПЛОХО!!!

А потом снова был страх потери — уже за отца, угодившего в Азкабан. Драко просто задыхался и не мог дышать от одной-единственной мысли, что папа может не вернуться, что он может никогда больше не увидеть родное лицо, услышать знакомый отцовский баритон, напевающий «Грезы любви» после хорошего ужина, не сможет почувствовать аромат его любимой туалетной воды, которую знает где покупать только мама. И никогда не ощутит то чувство родного дома, которое появляется только когда в замке и мать, и отец.
Боль и страх потери дорогих людей тоже никуда не ушли, они просто прятались, и сейчас жадно лижут оголенную потерянную душу.

Волдеморт уже разгневанно повторяет, снова нацеливая палочку на светловолосого парня:

- Legilimens!

Первая глубокая обида, острым краем царапнувшая сердце. Собственная рука, протянутая первой в знак дружбы растрепанному черноволосому мальчишке в очках. И оставшаяся пустой. Готовность дружбы, превратившаяся в ненависть, распространившуюся на всех, кто окружал этого мальчишку, вечно оказывающегося в центре всего, что происходило в Хогвартсе, на которого было устремлено внимание всех учителей и учеников.
В том числе и внимание девочки, взгляд карих глаз которой вдруг заставил на перроне лондонского вокзала споткнуться на ровном месте, густо покраснеть и… почему-то обидно высмеять ее потом в кругу друзей.
Первая симпатия. Которая была задавлена, безжалостно вырвана с корнем, словно сорняк, затоптана, словно блеклый бездымный магический огонек, им же самим, потому что девочка оказалась маглорожденной и к тому же подружилась с ненавистным Поттером.
Первая ярость от собственного неумения и бессилия что-либо изменить, как-то повлиять на ход событий — когда отец был в Азкабане, когда Лорд давал страшное, заведомо обреченное на провал задание, с притворной отеческой заботой наставляя на гибель.

И еще много других чувств Драко Малфоя, которые напоминают о себе, кричат, что они живы, они здесь, хотят захоронить его разум в разноцветном и разноголосом мареве безумия.

И снова вмешивается Снейп.

- Мой Лорд, остановитесь! Заклятье леггилименции на него может не действовать. В роду его матери были вейлы и лесные феи, а в роду отца — настоящие эльфы. На них не действуют многие людские заклятья.

Волдеморт опускает палочку, и обессиленный Драко падает на пол, словно вырвавшись из ада.

- В самом деле, Северус, как я мог об этом забыть. У Малфоев столько уверток и уловок, они склизки, словно угри, — злость никак не ощущается в ровном голосе Волдеморта и от этого еще более страшна, - что ж, я не смогу в полной мере контролировать его, как других, но с другой стороны… весьма и весьма интересно…

Снейп поднимает бледного, как смерть, Драко, почти насильно вливает ему в рот какое-то зелье из грязного стакана. Парень захлебывается, долго кашляет, мотает головой, но все же пьет и через мгновение строптиво вырывает руку и сам стоит на ногах, опираясь на стол.
Темный Лорд подзывает его к себе.

- Что ж, мой мальчик, отныне ты, как и твой отец — мои верные слуги. Ты рад?

- Это…. честь… для меня… для нашей семьи, - еле шевелит бескровными губами Драко.

- Очень хорошо. Ты можешь вернуться домой. Скоро и Люциус покинет свое временное негостеприимное убежище, я тебе обещаю.

- Бл…благодарю…

- Ну, ну… Надеюсь, ты не принял близко к сердцу мои слова о возможности… гм… несвоевременной гибели матери, а также о дементорах Азкабана, которые охраняют Люциуса?

- Нет, мой Господин.

- Прекрасно. Северус, ты послал весточку Нарциссе?

- Да, она уже должна быть здесь.

И словно в подтверждение, тихо звенит магическая защита, извещая о том, что кто-то стоит на пороге. Волдеморт кивает Снейпу.

- Я удаляюсь. Мы свяжемся, Северус. Как обычно, через Хвоста.

- Да, конечно.

Тихий хлопок, и в комнате только хозяин дома и его гость, еле держащийся на ногах.
Снейп уходит и возвращается, ведя за собой Нарциссу Малфой. Женщина почти так же бледна, как и Драко. Едва увидев сына, она не то стонет, не то вскрикивает ночной птицей:

- Драко!

- Мама…

- Сыночек мой, ты цел? С тобой все в порядке? Мерлин Всемогущий! Я чуть с ума не сошла!

Беспокойные руки неверяще ощупывают лицо сына, гладят, ласкают, дергают, теребят одежду и снова возвращаются к лицу. Нарцисса целует сына, потом трясет его и снова целует. И плачет, сама не замечая. Все ее прекрасное лицо в тихих слезах.
Драко смущенно пытается успокоить:

- Мама, прости меня, давно надо было дать тебе знать. Мам, ну перестань же, пожалуйста, все хорошо.

- Что случилось, Драко?

Нарцисса уже пытается взять себя в руки.

- Эти газеты, естественно, все лгут, но убил Дамблдора… ты?

- Нет, мама, - Драко прямо смотрит в глаза матери, - это сделал не я.

- Я знала! Знала! Ты не мог это сделать, но как я боялась! Почему ты согласился?

Драко молчит, отводя взгляд.

- Почему?

Снейп покашливает.

- Драко, я должна знать! Ты мне ничего не говорил! Не скрывай ничего, пожалуйста!

- Мама, я….

- Подожди, - Нарцисса опускает руки, - Он шантажировал? Это так, Драко?!

Драко по-прежнему молчит, но Нарцисса уже и сама понимает, что не ошибается. Она горько усмехается.

- Он всегда доходчив, не так ли? Найдет подход к любому.

- Нарцисса! — предостерегающе вставляет Снейп.

- Да, конечно…

- Мама, пойдем домой.

Нарцисса прикусывает губу и берет сына за руку. Ее прикосновение рождает в руке притихшую было боль от Метки. Драко невольно морщится. Нарцисса недоуменно разглядывает лицо сына, а потом внезапная догадка озаряет ее глаза, которые вновь наполняются слезами. Она сильным рывком задирает рукава мантии и рубашки Драко и с ужасом видит злобный черный оскал Метки.

- Нет!!! Почему?! Он же обещал!!! Обещал Люциусу… клялся мне, что не тронет тебя…

По лицу Нарциссы снова текут слезы, тяжелые и отчаянные.

- Это наказание? За то, что ты не выполнил Его приказ?

Драко тихо гладит мать по плечу.

- Ты же знаешь, это все равно произошло бы, раньше или позже. Какая разница…

- Какая?! Он навсегда привязал тебя к себе! Твоя жизнь теперь будет принадлежать только Ему!!! Драко, мальчик мой…

Драко растерянно обнимает плачущую мать. За эти полчаса он видел ее слезы чаще, чем за всю свою жизнь. Даже когда отца арестовали, она не плакала, а с презрительно поднятой головой игнорировала все вопросы Авроров, лишь шепнув Люциусу напоследок:
«Я буду ждать тебя и сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить!»
Его мама сильная и гордая, как все женщины рода Малфой. А сейчас так рыдает на его плече, словно хочет выплакать душу…
Драко осторожно подталкивает Нарциссу к камину.

- Пойдем, домой, мама. Успокойся, пожалуйста, все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Он швыряет в веселое оранжевое пламя горсть порошка из коробочки на каминной полке, и они исчезают в изумрудных всполохах. В комнате остается только тонкий аромат дорогих духов той, которая даже не обернулась. Не попрощалась. Не поблагодарила. Не поинтересовалась, даже ради приличий, как Северус Снейп, благодаря ненарушенному Обету которого ее сын вернулся домой, хотя и измученный, обессиленный, отягощенный обвинениями в убийстве, но живой.

Снейп лишь молча гасит камин, и в дом вползают тишина и темная сентябрьская ночь с вышитым серебряно-звездным пологом небес. Его не было в своем доме с другой ночи, светлой, майской, напоенной пряными дурманными ароматами поздней весны. И тяжелым гнетущим ощущением того, что все разом перевернулось с ног на голову. И наконец определилось. Он выбрал свой путь. Пусть и так страшно.

Ровно через месяц по одной из улиц Лондона идут трое — мужчина, женщина и молодой парень. Все одинаково светловолосые, сероглазые, высокие. Даже посторонний сразу определит — они семья, мать, отец и сын.
Прекрасные глаза Нарциссы Малфой сияют от счастья, Драко довольно улыбается, а Люциус, заметно изможденный, с ввалившимися глазами, с заострившимися скулами, но по-прежнему высоко держащий голову, жадно вдыхает полной грудью сладкий пьянящий воздух свободы.

- Пап, эти идиоты из Визенгамота даже не стали слушать Грюма, да?

- Да, представь себе. Освободили прямо в зале суда и еще принесли свои официальные извинения за моральный ущерб. Наши адвокаты отлично потрудились. Пожалуй, стоит вознаградить их сверх отработанного.

- Ну конечно! — Нарцисса лучится радостью, - как же я счастлива! Мы вместе! Ты и Драко рядом, чего мне еще желать?

Она нежно целует руку мужа. Драко хлопает отца по плечу и предлагает:

- Может, отпразднуем в нашем любимом «Крыле»?

- Давненько я там не бывал.

- Тогда идем? Вон в том переулке можно незаметно трансгрессировать.

Люциус и Нарцисса идут чуть впереди. Люциус выспрашивает у жены о делах, о знакомых, что случилось нового после того, как она навещала его в последний раз в Азкабане. Они не сразу замечают, что Драко отстал.

- Пап…

- Люциус, только представь себе, Джез клялся, что я могу обратиться в любой момент, и он поможет тебе. Но за весь год ни разу, ни разу даже не заглянул к нам!

- Милая, я не раз предупреждал тебя об этом прохвосте. Ему нельзя верить, и если он надеялся, что я надолго задержусь в Азкабане, он глубоко заблуждался. Теперь ты видишь, что не может быть даже разговора о нашем будущем родстве, как ты когда-то хотела?

- Папа!

- Что, сынок?

- …Он… Он Призывает нас…

Драко держится за левую руку. Черная Метка пульсирует нестерпимой болью, одновременно жжет огнем и леденит холодом. Его Метка совсем свежая и поэтому, наверное, чувствуется острее. Через секунду Люциус тоже ощущает Призыв.

- Ты прав. Нам надо идти.

Радость в глазах Нарциссы гаснет, словно кто-то безжалостный задул огонек свечи во мраке ночи.

- Но, Люциус!

- Прости, Цисса, ты же знаешь, Он будет недоволен.

- Да, да, но почему именно сейчас? Ты только освободился.

- Возвращайся домой, любимая, мы будем чуть позже.

Отец и сын быстро исчезают в толпе прохожих. Нарцисса остается одна, крепко сжимая руки в кулачки, чтобы не разрыдаться прямо здесь, среди маглов, чтобы не закричать на весь мир о том, что отныне ее постоянным спутником будет страх. Страх потерять семью — тех, кого она любит больше своей жизни. Он полновластным хозяином поселится в ее замке, будет сидеть за ее столом, будет обнимать ее плечи, будет коротать с ней мучительно долгие дни и бесконечные бессонные ночи. И нет от него спасения, лишь короткие просветы передышки, когда ее муж и сын будут рядом с ней.

* * * * *

- Эй, Гермиона, ты сухие ветки насобирала? — кричит Рон и вздрагивает, когда Гермиона появляется из-за его спины с внушительной кучей хвороста в руках.

- Не обязательно так кричать, Рональд. Я прекрасно тебя слышу, — девушка сердито отбрасывает с раскрасневшегося лица каштановую прядь, - интересно, почему это ты сидишь здесь, пока мы с Гарри пытаемся хоть как-то обустроить наш ночлег?

- Ты, что, не видишь? — Рон показывает на кучу тряпья, которая лежит у его ног, - я ставлю палатку для тебя.

Гермиона громко хмыкает.

- Какая забота! Только пока что я не вижу никакой палатки.

- Я говорил Гарри, что надо было взять нашу. А он сказал, что она занимает много места даже в уменьшенном виде и проще взять магловскую. И теперь один гоблин разберет, как надо ставить это недоразумение!

Гермиона возводит очи горе, но молчит и разжигает костер. На огонь подходит Гарри, в руках у которого охапка вереска.

- А вот и матрасы, — он кидает вереск на землю, - Рон, ты что, еще не поставил?

Рон пыхтит и крякает, но результат заставляет себя ждать. Гермиона и Гарри переглядываются, молча подходят к другу, отстраняют его в сторону и ловко ставят злополучную палатку.

- Ну, я тоже бы скоро управился, - бурчит тот, но разводит руками, признавая свою беспомощность в делах магловского характера.

Друзья устраиваются поудобнее у потрескивающего костра, кипятят чай, достают бутерброды миссис Уизли, которыми она щедро снабдила их в дорогу, несмотря на бурные протесты.
Недалеко, за холмом, город Суонси, в котором они должны были найти одного мага. По некоторым сведениям, у него находился предмет, предположительно, один из крестражей Волдеморта. Но мага уже давно нет в живых, они узнали об этом слишком поздно, проблуждав по городу целый день, и единодушно решили заночевать на природе, а не в душных номерах отеля. Возвращаться через каминную Сеть опасно, а у Рона с трансгрессией на дальние расстояния пока нелады, хотя прошло уже больше года после министерских испытаний.
Совсем рядом шумно вздыхает море в майской истоме. Звездный свет дробится на его поверхности, разбегается миллионами светлячков и искорок. Воздух нежно-весенний, такой, какой бывает только в мае, пахнет морской солью и йодом, обволакивает тело приятным теплом. Легкий ветерок прилетает неведомо откуда, ласково ерошит волосы и тут же улетает. Костер весело трещит, разбрасывая искры.
Гермиона сидит в задумчивости, обняв колени и глядя в темную морскую даль, Рон и Гарри горячо спорят о том, насколько была верна информация о крестраже, полученная ими от Наземникуса Флетчера. Он, конечно, тот еще тип, но говорил, вроде искренне желая помочь.

- Гермиона, а ты как думаешь? Соврал или нет старина Зем? — окликает девушку Рон.

- Думаю, что нет. Только сведения изначально были неверны, - Гермиона вздыхает и ворошит прутиком угасающий костерок, подкладывая в него хвороста, - ну в самом деле, неужели Волдеморт припрятал бы крестраж в кувшине для питья, которым, по непроверенным слухам, пользовалась Кандида Когтевран? За столько веков от этого кувшина не осталось бы и черепка. Нет, это должно быть что-то другое. Что-то символичное, необыкновенное, много значащее и для Волдеморта, и для нас.

Гарри и Рон переглядываются и пожимают плечами. Гермиона как всегда права, и с чего им пришло в голову тащиться в такую даль?
Они замолкают, задумавшись каждый о своем. Гарри — об упрямой и своевольной Джинни, которая никак не может понять, как опасно для нее находиться рядом с ним. Рон — о Гермионе, странно задумчивой сегодня.

- Гермиона, ау, ты с нами? — наконец не выдержав, он садится рядом с ней.

- Да.

- О чем думаешь?

- О Малфое.

- ЧТО?! — одновременно вскрикивают Гарри и Рон.

- Сегодня ровно год со дня гибели Дамблдора, - тихо говорит Гермиона.

Парни смущенно молчат. Сами-то они забыли, точнее, не вспомнили.

- При чем здесь Малфой?

- Вы никогда не задумывались, куда они со Снейпом пропали?

При имени Снейпа Рон хмурится, а Гарри непроизвольно стискивает зубы, но Гермиона продолжает:

- Ведь по сути, Малфой не выполнил задание Волдеморта, не убил директора, за него это сделал Снейп. Не думаю, что Волдеморт мягок по отношению к провинившимся. А если вспомнить, что он угрозами заставлял его делать попытки покушения на Дамблдора… Малфою не позавидуешь. Вы заметили, что пресса совсем перестала упоминать семью Малфоев, как будто их нет?

- Гермиона, ты понимаешь, что ты говоришь? — Рон возмущенно вскакивает на ноги, - ты что, жалеешь этих ублюдков? Дементор подери, ты же сама знаешь, что Люциуса освободили полгода назад, да еще и виляли перед ним хвостами, якобы извинялись за перенесенные страдания, хотя его следовало сгноить в Азкабане! Поцелуй дементора — вот решение всех проблем по фамилии Малфой!

- Рон, я все понимаю. Но я стараюсь вникнуть в ситуацию. Да ты сам представь, что ты оказался на его месте.

- Что?!

- Представь, - растолковывает Гермиона пылающему от негодования Рону, - Волдеморт захватил твою семью, всех: маму, папу, Фреда и Джорджа, Билла и Флер, маленького Арти, Чарли и Джинни, Перси. Да хотя бы одного из них! Неужели ты бы не выполнил все его условия, лишь бы те, кого ты любишь, остались в живых?

- Конечно! Но я бы никогда не убил другого человека! К тому же Волдеморт не захватывал семью Малфоя, они сами перешли на его сторону!

- Да, но он угрожал, что убьет их. А ты говоришь так, потому что не столкнулся с этим в жизни. А если, не приведи господь, это случится, поверь мне, ты будешь готов на все, чтобы спасти родных. К тому же, как говорил сам Дамблдор, у Малфоя были все возможности убить его на протяжении года, но он этого не сделал. Все его попытки были слишком неуклюжими.

- Я не пойму, Гермиона, ты оправдываешь Малфоя? Вообще-то после одной из этих его неуклюжих попыток мог умереть я! — Рон кипит от возмущения.

- Нет, Рон, успокойся. Я не оправдываю Малфоя, просто стараюсь смотреть на ситуацию объективно.

- Объективно! К дементорам твою объективность, когда речь идет о Волдеморте и его Пожирателях!

- Успокойтесь оба, - просит Гарри, в душе полностью согласный с Роном. Но ему не хочется, что бы в эту тихую мирную ночь между ними были недоразумения.

Рон и Гермиона замолкают. Гермиона опять смотрит в морскую даль, а Рон возвращается на свое место рядом с Гарри и возмущенно сопит себе под нос:

- Объективно, тоже мне! Посмотрел бы я, как Малфой отнесся бы к тебе объективно!

При потухающем свете костра лицо Гермионы кажется каким-то странно-чужим. Резко очерчиваются черты, глаза, блестящие от пламени, становятся бездонно-глубокими и мудрыми, как будто девушке, сидящей перед ними, не восемнадцать лет, а восемнадцать столетий. Рон почему-то вспоминает величественные статуи древних египетских цариц и богинь, виденные им, когда они всей семьей ездили навещать Билла. Как недавно и как давно это было, словно тысячу лет назад…

- А вы думали, что мы будем делать, когда все это закончится? — некоторое время спустя прерывает молчание Гермиона.

- Не знаю, - Гарри кусает травинку, - я, наверное, останусь Аврором. По-моему, для меня это уже образ жизни. А ты, Рон?

- Ну, наверное, тоже. Хотя, кто знает? Вдруг я заделаюсь крутым вратарем крутой команды, и мы выиграем чемпионат мира по квиддичу?

Гарри хлопает друга по плечу, а Гермиона улыбается.

- А у меня будет дом на берегу моря. Небольшой, но очень уютный и светлый, с большими окнами. Небесно-голубого цвета, с белыми ставнями. А вокруг садик, тоже маленький, с яблонями, вишнями, цветами. И море, совсем рядом, как сейчас.

- И ты с кучей сопливых детишек и мужем, который будет ученым сухарем в очках и толстенной книгой в руках, и будет на каждый вопрос начинать: «Как сказал кто-то-там-чересчур-умный…» - насмешливо подхватывает Рон, указательным пальцем поправляя воображаемые очки.

- Ничего-то ты не понимаешь, Рональд! — Гермиона резко поднимается, - я пошла спать, спокойной ночи!

Парни провожают взглядами скрывшуюся в палатке девушку, и Гарри толкает друга в бок:

- Ты иногда бываешь таким толстокожим, Рон. Она же тебе сердце открывала, а ты! Может, рядом с собой в доме своей мечты она видела тебя?

Рон смущенно откашливается.

- Да ладно, Гарри, чушь все это, давай спать.

Друзья укладываются на мягкий вереск. Рон все ворочается, то и дело взглядывая на палатку. Наконец он шепчет:

- Гарри, а, Гарри! Как думаешь, она сильно обиделась?

Гарри сонно откликается:

- Откуда мне-то знать?

- Ну все-таки? Что ты говоришь Джинни в таких случаях?

- Я стараюсь ее не обижать, - отвечает Гарри, засыпая.

- По-моему, это нереально, - бурчит Рон.

Мысли о Гермионе все бродят в голове, но усталость берет свое, и он присоединяется к другу в царстве Морфея.
А в палатке Гермиона кусает губы от беззвучных рыданий и уговаривает себя:

«Ну перестань же, дурочка! Ты ведь сильная, храбрая, умная. Ты сражалась с Пожирателями. Ты и с этим справишься. Рон не хотел тебя обижать, просто у него такая манера речи».

Но слезы почему-то все текут и текут, горькие и соленые, как море, которое успокаивающе шумит совсем рядом:

«Все у тебя будет хорошо! И будет дом на берегу, и будет радость, и будет любовь, и будут мечты… ты только верь, девочка…»

- Александр, паршивый мальчишка, Александр! — визгливый голос тетки сверлом вгрызался в уши, - вставай немедленно и приготовь завтрак братьям!

Худенький мальчик торопливо вскочил с кровати и натянул джинсы и футболку. Комната без окон, в которой он находился, была просто до невозможности тесной. Там помещались лишь узенькая кровать и полуразвалившийся шкаф с не менее дряхлой тумбочкой, на которой горел слабым светом кривой ночничок. Александр подозревал, что до его заселения эта комната использовалась как чулан для хранения швабр, ведер и веников.
Поспешно хлопнув по кнопке ночника, он скатился по лестнице на первый этаж и влетел в кухню. Там его тетя, высокая женщина с лицом, похожим на сушеную селедку, чистила оконное стекло.

- Долго спишь! — рявкнула она, метнув грозный взгляд на племянника, - живо, поджарь яичницу с беконом и сделай тосты. Мальчики скоро проснутся.

- Извините, тетя Корделия.

Александр тихо вздохнул, бросил взгляд на часы (было еще рано, с чего бы это его кузенам вставать на каникулах раньше десяти утра?) и привычно принялся за готовку. Если придерживаться истины, то тетя Корделия вовсе не приходилась ему родной тетей. Она была двоюродной племянницей его дедушки. Алекс был круглым сиротой. Его мать и отец умерли, когда ему не исполнилось и полгода. Бабушка и дедушка, родители матери, взяли его к себе. Но когда ему было четыре, внезапно заболела и умерла бабушка, а вскоре после этого дедушку сбил какой-то лихач-мотоциклист. Отдел социального порядка нашел их родственников и сделал опекунами осиротевшего Алекса мистера и миссис Бигсли.
Алекс иногда горько жалел, что его вообще не отправили в приют, потому что его жизнь в семье Бигсли стала отнюдь не легкой и радостной. Новоиспеченные тетя и дядя терпеть его не могли, примиряясь с необходимостью его присутствия лишь из-за немалого опекунского пособия, хотя тетя не раз лицемерно повторяла, что лишь неимоверная доброта и чувство сострадания ближнему подтолкнули их взять сироту в свой дом. Их дети, Ричард и Роберт, который были соответственно на два и на один год старше Алекса, нещадно издевались над ним с того момента, когда он впервые переступил порог их дома. У Алекса не было друзей, потому что все ребята в округе побаивались и заискивали перед крепкими кулаками братьев Бигсли, а те объявили его грушей для битья и частенько, чтобы доказать это, гоняли словно кролика и в школе, и дома. Одежду Алексу покупали в сэконд-хэнде, мотивируя это тем, что он слишком быстро рвет ее, и никаких денег на него не напасешься. Но попробуйте не порвать брюки, если приходится убегать от двух бугаев, которым ты едва достаешь до плеча, а они нарочно загоняют тебя в колючие кусты шиповника!
Алекс хорошо учился, ему нравилось узнавать новое, читать умные книги, в которых можно найти много интересных вещей, решать сложные задачи. Учительница математики мисс Лонгшот, наверное, была единственным человеком, который интересовался им и радовался его успехам. Другие учителя были слишком заняты, а одноклассники слишком хорошо знали его кузенов. Поэтому местом, где Алекс чувствовал себя наиболее уютно, была школьная библиотека, потому что Ричард и Роберт даже и не подозревали, что такое место существует. Полгода назад семья переехала из города Соммерсби в Литтл Уингинг, пригород Лондона, потому что мистер Бигсли получил солидное повышение в фирме, в которой служил. Алекс питал слабые надежды, что на новом месте будет чуточку лучше, чем на прежнем, но, увы, ничего не изменилось, стало даже хуже. Не стало мисс Лонгшот, которая хоть как-то поддерживала его. А его милые кузены сдружились с соседским мальчиком, Верноном Дурслем, который размерами напоминал молодого кита, а злобностью характера не уступал новым друзьям. К огромному огорчению Алекса, он попал в класс, в котором учился и Вернон. Поэтому очень скоро новая школа перестала отличаться от старой.

Сегодня, пятнадцатого августа, был его день рождения, ему исполнилось одиннадцать лет. Семейка даже не вспомнит об этом, как всегда. О подарках Алекс и не мечтал. Иногда он думал, как было бы все иначе, если бы были живы его мама и папа, бабушка и дедушка. Родителей он, конечно, не помнил, но помнил ласковое воркование бабушки по утрам, когда он капризничал и не хотел пить молоко; сильные руки деда, подкидывавшие его высоко в воздух, и неизменную трубку, за которую бабушка все время его отчитывала; помнил, что бабушка все время заставляла его полоскать рот после еды и следила, чтобы он хорошо чистил зубы, почему-то для нее это было важно. От этих воспоминаний на сердце становилось тяжело и хотелось убежать далеко-далеко, там, где будет хоть кто-то, для кого он небезразличен. О родных отца он ничего не знал и думал, что тот, наверное, тоже был сиротой.
У него не было ни одной фотографии родителей. Пока были живы бабушка с дедушкой, он был еще мал, чтобы задавать вопросы. А потом Бигсли увезли его из Лондона, и теперь он даже не знал, что стало с их домом. Иногда он представлял себе маму и отца, но их образы были слишком смутными и туманными, похожими на популярных звезд кино и телевидения.

В дверь позвонили, и Алекс, оторвавшись от своих невеселых мыслей, побежал за почтой. Перебирая утренние газеты, журналы, конверты с уведомлением об оплате счетов, он наткнулся на совершенно особенный конверт из плотной желтоватой бумаги, похожей на пергамент. На нем яркими изумрудно-зелеными чернилами витиеватым почерком было написано:

Графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом девять, кухня
Мистеру Александру М. Грэйнджеру

Изумление Алекса было таким, что он почти не заметил, как кузены, словно стадо молодых бизонов, промчались мимо и, естественно, толкнули так, что он едва не упал. Мальчик побрел в кухню, в недоумении вертя конверт в руках. Кто мог прислать ему письмо?! Да еще и с такой точностью указав адрес?!! Подумать только — тот, кто отправлял, знал, что он именно в этот момент находится в кухне?! Или это не ему? Что за буква М? Вроде бы он всю жизнь был Александром Грэйнджером без всяких М…

Кузены дружно чавкали, поглощая завтрак со страшной скоростью. Он отдал тетке счета и газеты, а сам уселся в углу, вскрывая конверт. Письмо, выпавшее из конверта, было не менее удивительным!
В нем тем же витиеватым круглым почерком сообщалось, что он, мистер Александр М. Грэйнджер, зачислен в Школу магии и волшебства Хогвартс, ему надлежит приобрести книги по магическим наукам согласно утвержденной программе обучения (программа прилагается), различные ингредиенты для зелий (список прилагается), котлы стандартные установленного размера (размер прилагается), весы алхимические стандартные и телескоп малый, комплект мантий черного цвета и форменной одежды, а также волшебную палочку. Вдобавок сообщалось, что поезд Хогвартс-Экспресс отходит от платформы девять и три четверти лондонского вокзала Кингс-Кросс первого сентября сего года ровно в одиннадцать часов по лондонскому времени. Под письмом стояла подпись: заместитель директора Хогвартса Афина Сэлинджер.

Алекс совершенно ничего не понимал. Разве такое возможно? Магии не существует! Он видел по телевизору программы, в которых учеными доказывалось, что такое понятие, как волшебство, следует рассматривать в качестве попытки первобытных людей познать неведомое, в то время как современная наука прибегает к точным методам исследования различных явлений мира. Мальчик решил, что это очередная попытка его кузенов подсмеяться над ним. Это мнение утвердилось после того, как Ричард выхватил у него письмо и, прочитав его, расхохотался как сумасшедший.

- Эй, Боб, смотри! - в восторге завопил он, подняв руку с письмом высоко вверх, так что Алекс не мог дотянуться и прыгал, как собачка, вокруг долговязого парня, - смотри, кто-то классно разыграл этого придурка! Его принимают в какую-то школу магии! Ха-ха-ха! Ну, умора! Интересно, кто это придумал? Не сомневаюсь, что Верн!

- Конечно, это шутка, - вмешалась тетя Корделия, - мы уже присмотрели школу для него. Это очень хорошая, а главное, недорогая школа святого Брутуса для трудновоспитуемых подростков, таких, как он. Мне ее посоветовал мистер Дурсль. Там за этим паршивцем будет надлежащий присмотр, и он наконец перестанет трепать мои бедные нервы.

Роберт и Ричард покатились со смеху.

- Эй ты, хлюпик, тебя в твоей новой школе живо научат, как воровать и взламывать замки!

Ричард презрительно бросил письмо на пол и умчался с братом на задний двор. Алекс подобрал измятый лист, разгладил его и вместе с конвертом положил в карман. Вернон дурак, его ума не хватило бы на такое, вот обозвать, поколотить или жестоко подставить — это в его стиле. А это, вероятно, специальный розыгрыш в честь дня рождения от очередного подпевалы Вернона, эдакий пропуск в его банду, называется «Издевнись над ботаном Грэйнджером». Что ж, было очень весело…

После того, как он помыл посуду после завтрака, протер полы в кухне, полил розовые кусты, прополол грядку с настурциями, а также два раза сбегал в супермаркет по приказу тети Корделии, он получил относительную свободу. Решив сходить в публичную библиотеку, которая была на соседней улице, Алекс медленно побрел по тротуару, мысленно поздравляя сам себя с днем рождения. Около дома Вернона он непроизвольно ускорил шаги, стараясь побыстрее миновать опасную зону, но было поздно. Его заметили, мало того, к нему уже приближались.

- Куда-то спешишь, Алекс? — вкрадчиво поинтересовался Вернон, толстый мальчишка примерно в три раза шире Алекса и на голову его выше.

- Отстань, Верн, - буркнул Алекс, стараясь обогнуть врага.

- Э, нет, постой-ка. Мне тут Дик сказал, ты письмо получил о зачислении в супер-пупер школу.

- Ага, в школу малолетних преступников, - хохотнул Ричард, - глядишь, он тут у нас крутым заделается, мы будем от него бегать.

- Слушайте, я же вам не мешаю, - безнадежно сказал Алекс, - пропустите, а то…

- Ой, ой, ой, как я испугался. А то что? Ты маме и папе пожалуешься? Так ведь они у тебя уже давно в могиле. Или ты сам хочешь туда к ним попасть, к своим идиотам-родителям?

В глазах у Алекса потемнело от гнева.

- Не смей так говорить о моих родителях! Ты еще пожалеешь, свинья! - выкрикнул он, сжимая кулаки и бросаясь вперед.

Увы, Вернон оказался готов, и его огромный кулак со всего размаху врезался Алексу под дых. У Алекса перебило дыхание, он согнулся пополам, пытаясь сделать вдох или выдох, и словно сквозь вату слышал, как гогочут его противники. Роберт толкнул его, и он беспомощно свалился на асфальт, чувствуя, как на глаза навертываются слезы от унижения.

- Эй, вы! А ну отойдите от него! — вдруг раздался звонкий голос, и в поле зрения Алекса, скорчившегося на асфальте, появились маленькие ноги, обутые в белые кроссовки.

Вернон странно хрюкнул и отрывисто сказал:

- А тебе чего здесь надо? Вали отсюда!

- Что, Вернончик, совсем страх потерял? — ехидно поинтересовался голос, - или уже забыл, что прошлым летом было? Хочешь, напомню?

- Н-нет, - как-то слишком поспешно ответил Вернон, и Алекс явственно услышал в его голосе приглушенный страх, - ладно, ребята, пошли отсюда. Она сумасшедшая.

- Но… - удивленно начал Роберт. Вернон рявкнул:

- Говорю, идем отсюда. Сейчас она папашу позовет, говорю же, чокнутая.

- Вставай. За что тебя эти уроды?

Алекс ухватился за протянутую руку, принял вертикальное положение и с удивлением разглядывал свою спасительницу. Перед ним стояла девочка примерно его возраста, с красивыми блестящими и черными, как вороново крыло, волосами, которые были заплетены в две толстые косы и закреплены двумя заколками в виде бабочек. Синие, как весеннее небо, глаза и искренняя улыбка сразу расположили его. Девочка ничуть не смеялась над ним, просто дружелюбно улыбалась. Он улыбнулся в ответ.

- Кто поймет, что творится в головах этих бегемотов? Спасибо, никогда не видел, чтобы Вернон так быстро улепетывал. Что ты сделала прошлым летом?

- Да так, ничего особенного. Смотри, это твое? — девочка подняла выпавший конверт, и глаза ее широко распахнулись, разглядывая желтый пергамент с изумрудной надписью.

- Да, он сегодня пришел, - он взял конверт из ее рук и спрятал обратно в карман, - это чья-то шутка.

- Конечно же, это не шутка, - серьезность тона девочки заставила его взглянуть на нее, - я даже и не подозревала, что ты тоже из наших. Почему ты сразу не сказал?

- Э-э, прости, не понял?

- Ну, ты же тоже волшебник, правда? Иначе письмо из Хогвартса не пришло бы.

Алекс не знал, что и думать. Это что, продолжение розыгрыша?

- Нет, я не волшебник, - сердито сказал он, - я же сказал, это просто чья-то дурацкая шутка.

Девочка удивленно смотрела на него.

- А-а-а, так ты из маглов и никогда не слышал о волшебном мире, верно?

- Нет, но ведь это все неправда, я имею в виду магию, ведьм, колдунов и так далее?

- Ты очень ошибаешься! - убежденно сказала девочка, продолжая разглядывать его во все глаза, - знаешь, что я сделала прошлым летом? Превратила Вернона в поросенка! Представляешь, как он хрюкал и носился по дому? Правда, я хотела стукнуть его как следует, потому что он меня достал своим дебильным чувством юмора. А папина волшебная палочка просто подвернулась под руку. Мама меня потом наказала, но зрелище того стоило, поверь. Дядя Дадли орал как резаный, а я думала, что лопну, так смеялась.

Алекс представил, как Вернон превращается в упитанного розового свина, и сам покатился со смеху. Неудивительно, что теперь Верн шарахнулся от нее, как от прокаженной.

- Неужели, это правда? — спросил он, отсмеявшись, - и ты можешь колдовать? Ты ведьма?

- Конечно, только у меня пока нет своей волшебной палочки. Но мне ее купят, мне ведь тоже пришло письмо, и я еду в Хогвартс.

- Правда? — обрадовался он и спохватился, - послушай, мы же еще даже не познакомились. Алекс.

- Лили, - пожала его руку девочка, - кстати, сегодня твой день рождения, правда? Письмо всегда приходит в день одиннадцатилетия. Поздравляю!

- Спасибо! Расскажи про волшебный мир, Лили. Я и вправду ничего про него не знаю. Что такое этот Хогвартс? И где купить все эти книги, котлы и волшебную палочку?

- Ох, как все запущено, - протянула девочка, - ладно, только пойдем в тенечек, а то я скоро изжарюсь.

Ребята удобно устроились в тени большого дуба, росшего возле дома Алекса, и Лили начала рассказывать ему о волшебном мире. Мальчик узнал, что существует мир магов и мир маглов. Маги стараются, что маглы не догадывались об их присутствии («Понимаешь, иначе возникнет куча проблем. Люди сразу захотят решить все свои дела при помощи магии, а это ведь невозможно»). Несколько лет назад в мире магов была ужасная война, но плохие черные маги были побеждены, добро победило зло («Мой папа — герой войны! Его каждый знает!» - в голосе Лили сквозила явная гордость). Хогвартс — это единственная волшебная школа в Британии, в которой преподают лучшие волшебники («Там работают папины друзья!»). А палочки, метлы, книги и вообще все волшебные принадлежности можно купить в Косом переулке в Лондоне.
Алекс слушал, раскрыв рот. Оказывается, в волшебном мире столько всего, о чем он и не подозревал. Но больше всего его поразило, что и он является частью этого мира. Он волшебник! Не «дрянной мальчишка», не «занудный ботаник», не «хилый урод», а маг, чародей! Это было просто невероятно и чудесно!
Он несколько раз спрашивал Лили, как в волшебном мире узнали, что он волшебник и живет здесь, в Литтл Уингинге. Лили пожимала плечами, она не знала («Ну, для этого есть Министерство Магии, Департамент магического образования, кажется. Они всем этим занимаются»). Потом девочка попросила его рассказать о себе. Алекс, смущаясь, сказал, что он сирота, живет с опекунами и до сегодняшнего дня и не подозревал, что он чем-то от них отличается, кроме того, конечно, что является грушей для битья. В глазах Лили он прочитал сочувствие и еще больше смутился. Мало кто смотрел на него так: без равнодушия, без презрения, без насмешки…
После немного неловкого молчания он спросил:

- Слушай, а откуда ты знаешь Вернона?

Девочка рассмеялась.

- Мой папа и его папа — кузены. Мы каждое лето навещаем их. Правда, не знаю зачем. Дядя Дадли папу терпеть не может, и папа его тоже. Но, кажется, это как-то связано с бабушкой Петуньей. Ох, хорошо, что в этот раз Джеймс и Сириус остались дома, а то дядя Дадли просто сошел бы с ума бы от массового нашествия нашего семейства. В позапрошлый раз они взорвали им кухню.

- А Джеймс и Сириус («ну и имечко странное!») кто? — поинтересовался Алекс.

- Это мои младшие братья-близнецы, им девять лет. Ужасные озорники. Папа говорит, что они переплюнут дядю Фреда и дядю Джорджа в изобретении всяческих проказ, но это вряд ли. Еще у меня есть младшая сестричка, Полина, ей пять, и она просто чудо. Я их всех обожаю.

Алекс подумал, как должно быть здорово, когда у тебя большая семья и куча братьев и сестер, и все тебя любят.

Вдруг Лили вскочила на ноги.

- Кажется, наш родственный визит закончился, - весело сказала она, кивком указывая на дом Дурслей.

Алекс пригляделся. На крыльце стояли высокий худощавый мужчина в очках и стройная, очень красивая и очень рыжеволосая женщина. Мужчина вертел головой во все стороны, очевидно, разыскивая пропавшую дочку. Лили махнула им рукой и обратилась к Алексу:

- Ну ладно, пока. Встретимся на вокзале.

- Погоди, - Алекс откашлялся, - э-э-э, ты не подскажешь, как найти Косой переулок? Я не знаю, где это находится.

- Ах, да, конечно. Будь завтра в Лондоне, на улице Саммертайм, у бара «Веселая метла», где-то в часиков одиннадцать. Мы тоже завтра пойдем по магазинам, и ты вместе с нами. Будет здорово!

- Спасибо, - горячо сказал Алекс, - до встречи, пока!

Лили помахала ему ладошкой и побежала к родителям. Они что-то ей сказали, и все трое направились вниз по улице. Алекс глядел им вслед со смешанным чувством. Он был рад, что все так обернулось, и эта девочка не смеялась над ним, не воротила нос, но с другой стороны — все было слишком невероятно, чтобы поверить!

Вечером он хотел подойти к мистеру Бигсли, чтобы попросить отвезти его в Лондон. Но пока он набирался смелости, дядя сам громко объявил, что они все, включая и этого (яростный взгляд в сторону Алекса), едут в Лондон, чтобы приобрести школьные принадлежности и форму. Алекс облегченно перевел дух.
Он всю ночь ворочался в постели, осмысливая то, что узнал от Лили. Интересно, каково это быть волшебником, творить чудеса, летать на метле? Были ли его родители волшебниками? После долгих раздумий он пришел к выводу, что нет. Ведь его бабушка и дедушка были обыкновенными людьми, по крайней мере, он не помнил, чтобы они колдовали.
Что его ждет в этом Хогвартсе? Вдруг там окажется еще хуже, чем здесь? Вдруг он будет учиться хуже всех, он же ничего не знает о колдовстве! Вон Лили говорила, что прошлым летом превратила Вернона в поросенка, а он даже не представляет себе, как это можно сделать!
От волнения и от разных тревожных мыслей, гулявших в голове, он заснул под утро.

В этом мире, расколотом надвое,
Выбираем дороги мы разные,
Подчиняясь неписаным правилам,
Принимая законы опасные.
Разделяем друзей и соперников,
И врагов наживаем нечаянно,
И шагами безумно-неверными
Мы идем за мечтами отчаянно.
Свет и мрак, зло, добро — эти сложности
Мы стремимся постигнуть с рождения
И не знаем, что это условности
Наших судеб с начала творения.

А когда-нибудь в страхе оглянемся
И увидим, что время ушло…
Одиночество — серая странница,
Нас укрыло холодным плащом.
И тогда станут глупыми правила,
И исчезнут друзья и враги,
И покажется самым неправильным
Мир без радости, жизнь без любви… (с) siriniti

* * * * *

- Драко, обед подан.

- Иду, мама.

…

- Драко, ты меня слышишь?

- Да, мама.

…

- Драко!

- Сейчас, мама.

Драко откликается машинально, не задумываясь, о чем говорит мать. И через несколько минут Нарцисса появляется в дверях библиотеки, где сидит сын.

- Драко, ну сколько можно звать?

- Что? А, да, конечно.

Нарцисса озабоченно всматривается в лицо сына, который, кажется, смотрит куда-то сквозь нее.

– Обед готов. Пойдем, уже все стынет, и отец ждет.

Драко встряхивает головой, откидывая светлую челку, упавшую на глаза, и словно на мгновение возвращается откуда-то издалека.

- Извини, мам, не хочу. Я пообедаю попозже, ладно?

И снова прозрачный невидящий взгляд, книга, сама с тихим шелестом перелистывающая страницы, перо, пляшущее на бумаге и оставляющее непонятные закорючки и черточки, вторая книга, выскакивающая с полки и падающая прямо в руки сына.

Женщина качает головой. Настаивать бесполезно, Драко все равно не спустится, пока не сделает все, что хотел. А что он делает, чем занимается, днями просиживая в огромной родовой библиотеке, Нарциссе неизвестно. На все ее расспросы сын уклончиво мямлит что-то вроде «Работаю», «Это для Господина», «Господин сказал».
На самом ли деле это так?
Мерлин, как же изменился ее мальчик после всех этих событий, после смерти Дамблдора, после побега, после получения Метки! Раньше Драко заглядывал в библиотеку лишь для того, чтобы найти нужные книги для выполнения домашних заданий, и задерживался, самое большее, на десять минут, а теперь это второе место в огромном замке, где его можно найти, после его комнат. И эта странная отрешенность и задумчивость, словно он здесь и в то же время далеко, где-то в своем мире, напряженно и упорно обдумывает что-то. Куда делся тот Драко, которого она знала как себя, все восемнадцать лет его жизни, с самого рождения — вспыльчивый, задиристый, немного самонадеянный, отчаянно пытавшийся выглядеть самостоятельным, взрослым, старавшийся доказать, что он все умеет и может, для которого мир существовал, чтобы его покорили?
Вместо него откуда-то появился другой Драко — спокойный, как камень, и холодный, как лед; равнодушный ко всему, что происходит вокруг; с безразличным выражением лица присутствующий на всех собраниях Пожирателей Смерти и безропотно выполняющий все, что приказывает Темный Лорд. Невозможно понять, что происходит у него в душе. Гордится ли он, что стал, как отец, Пожирателем Смерти или тяготится этим? Верит ли на самом деле в то, что проповедует Волдеморт, или просто делает вид?
Таким своего сына Нарцисса никогда не видела, и иногда ей становилось страшно. Слишком он был безучастным и отстраненным, чтобы быть живым. Он словно создал вокруг себя некую оболочку, заточил себя в стеклянный саркофаг. Он лишь наблюдает, как живут люди, как медленно меняется мир, но сам не вмешивается.
Что могло привести его в это состояние? И как сделать так, чтобы в серых глазах снова вспыхнул огонек интереса, радости, удивления, пусть даже злости или гнева, лишь бы не было этого непонятного пустого взгляда?!
Сейчас для Драко не существует никаких чувств — ни дружбы, ни любви, ни ненависти, ничего… Он не общается со сверстниками, как раньше, они для него не больше, чем говорящие портреты. С Пэнси Паркинсон, своей подругой детства, самой близкой к нему девушкой, почти невестой (как тайно надеялась Нарцисса) Драко виделся не чаще раза в месяц. Бедняжка Пэнси была в недоумении и растерянности, раз даже расплакалась на глазах у Нарциссы, но Драко это нисколько не тронуло. Он просто поморщился, развернулся и ушел.
Его друзья, Винсент Крэбб, Грегори Гойл, Дэйн Нотт, тоже были удивлены, неловко топтались на пороге библиотеки, перекидывались парой ничего не значащих слов и спешили удалиться.
И даже имя Гарри Поттера не выводит Драко из себя, как раньше. Газеты вовсю трубят о его Избранности, по сто раз пересказывают историю со шрамом и потерянным Пророчеством, то и дело публикуют глупые интервью с ним и его неразлучными дружками — маглорожденной девчонкой и одним из бесчисленных отпрысков Уизли. Но если раньше Драко изошел бы от ненависти, сжег бы все газеты, то сейчас он просто скользит глазами по строчкам, которые, кажется, занимают его не больше, чем позавчерашний прогноз погоды.

Нарцисса горько вздыхает, медленно идя в Белую Столовую. То, чего она боялась больше всего на свете, свершилось. Теперь поздно жалеть, ломать руки и стонать, она уже ничего не изменит. Да могла ли она и раньше хоть на что-то повлиять? Люциус тоже стал Пожирателем вопреки ее воле, хотя она уже тогда, двадцать лет назад, старалась доказать гибельность этого шага. А сейчас она делала все, что было в ее силах, чтобы Лорд не обратил внимания на Драко; она служила Ему, как могла, передавала, не скрывая, все, о чем ей доносил старый домовик из дома ее кузена Сириуса. Но все оказалось бесполезным. Ее сын все равно стал Пожирателем Смерти, как и муж. Но Люциус тогда был старше, чем Драко сейчас. Он осознавал, на что и за кем идет. Он был хитер и осторожен, хотя и искренне, казалось, верил словам Волдеморта. Однако Драко не такой, как отец, хоть всегда старался быть похожим на него. Он более открыт, более непосредственен, более эмоционален. По крайней мере, был…
И еще он слишком молод. Ему всего лишь восемнадцать лет. В этом возрасте юность беззаботно радуется жизни и получает все удовольствия, не задумываясь, что ждет ее на следующий день. Юность не сидит над древними фолиантами, вдыхая пыль столетий, и не наблюдает равнодушно, как бегут мимо дни и месяцы, неумолимо забирая время.
Сколько раз Нарцисса говорила с Люциусом о Драко, просила, чтобы он отправил сына в Европу к их родственникам, в отчаянной надежде, что вдали от Англии и Темного Лорда Драко снова станет таким, как прежде, откликнется на чью-то улыбку, на тепло глаз, вспомнит, что жизнь кипит ключом, не останавливается ни на минуту! Но муж упорно считает, что все идет так, как надо, как должно идти. Прошло полгода, как они оба вернулись домой, к ней, но он как будто не замечает, как изменился их сын, и раз за разом повторяет уже набившие оскомину слова о чести служить Темному Лорду, не забывая, конечно, о своих интересах, о необходимости поставить на свое место грязнокровок и полукровок, претенциозно объявляющих себя настоящими магами, о чистоте крови рода Малфой, которую ни в коем случае нельзя смешивать с их грязной. Неделю назад в очередном бесплодном разговоре Нарцисса не выдержала.

- Мерлин мой, Люциус, как ты можешь говорить о чистоте крови, когда настоящих чистокровных семей осталось просто ничтожно мало, и мы все уже связаны несколькими узами родства?! Кто, скажи мне, из стоящих за Лордом, может с честью считать себя чистокровным магом? Да, Малфои, еще Блэки, Паркинсоны, Лейнстренджи, Розье, Краучи, Делэйни, Ривенволды, Эйвери, Нотты, Забини, Джагсоны, Руквуды, Малсиберы. И все, Люциус! Всего лишь полтора десятка семей, гордящихся чистотой крови и стремящихся не потерять ее! Остальные так или иначе уже не чистокровные, а другие, как Уизли, Пруэтты, Боунсы, Дирборны, не придают этому абсолютно никакого значения! А мы, если говорить начистоту, мы вырождаемся и вымираем, Люциус, ты понимаешь?! Не осталось ни одного Блэка по мужской линии, Сириус был последним. У Беллатрисы и Рудольфа нет детей, Рабастан не женат и вряд ли будет, а у Рольфа только девочки. Такая же ситуация у Паркинсонов, Краучей, Джагсонов. Забини — итальянцы, Розье и Малсиберы — французы. В Англии почти не осталось собственно англичан — чистокровных волшебников. К тому же так ли мы чистокровны, как утверждаем? Филона Ривенволд была из английской королевской семьи, но магловской! Значит, сын Хелиоса и Филоны полукровка, и древний род Ривенволдов уже не чистокровный. У Делэйни, Кэрроу, Роули, Уилкисов в роду тоже были маглорожденные. Глядя на Крэббов, Гойлов, Буллстроудов, Яксли с трудом веришь, что они способны правильно держать палочку. Я не говорю уже о Дерриках, Боулах, Флинтах и прочих подобных им! Куда мы идем, Люциус? Или вернее, куда нас ведет Лорд? Чего он добивается, объявляя всех маглорожденных недостойными? Хорошо, они недостойны, их следует уничтожить. А мы все благополучно вымрем. Это приведет к тому, что в Англии совсем не останется волшебников. Ты этого хочешь?!!

- Нарцисса!

- Что? Я не права? К тому же ты прекрасно знаешь, что у самого Лорда отец был маглом!

Люциус растерянно смотрел на жену, не понимая причин ее вспышки. А Нарцисса с горечью осознавала, что он, ее сильный, умный, хитрый, изворотливый муж, не желает видеть, что исход этой пока еще необъявленной войны предрешен. Он ослеплен видимой мощью Темного Лорда, сумевшего возродиться из небытия, оглушен его льстивыми и одновременно угрожающими речами, и ее слабый предупреждающий голос теряется на фоне той картины, которую нашептывает Люциусу Волдеморт.

Драко откидывается на спинку стула и устало потирает покрасневшие глаза. Он почти не спал трое суток, отчаянно стараясь найти то, что ему было необходимо. Каждый раз казалось, что вот оно, рядом, только протяни руку, переверни страницу, на которой будет все изложено, но в следующий миг строчки словно в насмешку обрывались, оставляя противный вкус поражения и беспомощности.
Но сейчас он, кажется, перехитрил, умудрился найти, составить нужную формулу из обрывков, найденных туманных фраз, непонятных предложений. Находка страшна и одновременно обнадеживает. Если все пойдет так, как надо, он будет одним из немногочисленных волшебников и уж точно первым в роду Малфоем, овладевшим столь сложным колдовством.
Драко невесело усмехается. Он никогда не блистал в учебе, разве что ему всегда нравилась трансфигурация, но ее вела МакГонагалл, декан Гриффиндора, что совершенно портило все удовольствие от получающихся заклятий. Поэтому он никогда не высовывался на уроках, предпочитая показывать стабильный средний уровень, что его устраивало. А лучше овладеть заклятьями трансфигурации он мог и в своей Гостиной или спальне.

Итак, это будет завтра. Завтра у Забини будет большой прием в честь Темного Лорда и принятия Фетидой Забини Черной Метки. Весь их круг будет там, и отец с матерью тоже пойдут. Он же скажет, что в очередной раз поцапался с Блейзом и не желает лицезреть смазливую самоуверенную физиономию этого итальяшки. Родители не будут настаивать, зная о его натянутых отношениях с Блейзом, а перед Господином он отговорится тем, что будет искать необходимый трактат по некромантии, который должен быть в их библиотеке.

Вечером следующего дня Драко остается один в замке, не считая домовиков. Впрочем, он всегда обращал на них не больше внимания, чем на пыль под ногами. В сумерках Малфой-Менор, залы и комнаты которого освещены лишь редкими лампами, свечами и факелами, погружен в полутьму и кажется таинственным и незнакомым. Портреты на стенах провожают его темными взглядами, рыцарские доспехи остро взблескивают, когда отсвет от фонаря в руке скользит по их тщательно начищенной стали.
Знакомая скрипучая лестница, серые каменные стены, по которым сочится вода, низко нависший потолок. Невольно хочется пригнуться. Извилистые коридоры ведут его вперед, и знакомая обволакивающая тишина липкой рукой проводит по краешку сознания. Он привычно уклоняется от ловушек, обходит наиболее опасные ответвления, углубляясь все ниже и ниже.
Вот наконец и эта дверь с ручкой в виде морды волка. На первый взгляд, комната за ней ничем не отличается от других, которые есть в подземелье. Но он-то знает, что только в ней можно колдовать, не привлекая ничьего ненужного внимания. Комната не выпускает из своих стен волшебство, загадочным образом маскируя его. В ней иссиня черные, полированные стены, которые, однако, ничего не отражают. Вместо потолка высоко наверху клубящаяся тьма, а на полу, прямо на сером мраморе выжжена огромная пентаграмма. Эта комната идеально подходит для того, что он собирается сделать.

Драко зажигает черные свечи по углам пятиконечной звезды, вписанной в круг. Становится у острого конца и нараспев начинает читать длинное сложное заклинание, сбиваясь и начиная все сначала. Опускает волшебную палочку к черному острию, нацеленному прямо на него. Палочка выпускает алый луч, который поглощается пентаграммой. И он ждет, затаив дыхание, с сердцем, отчаянно бьющимся то ли слева, то ли справа. Первая часть обряда не слишком сложна. Это всего лишь Зов, на который должен прийти Отклик.
И Отклик приходит после нескольких минут напряженного ожидания пополам с загнанным глубоко внутрь страхом. Огненная искорка пробегает по всем линиям, на миг вспыхивает вся пентаграмма. Свечи откликаются, выметнув разом длинные языки пламени тускло-голубоватого цвета. Их огни холодны и не дают теней. Центр пентаграммы тоже начинает светиться голубоватым светом, который идет откуда-то снизу, из-под земли, и теряется в черном потолке. И вот уже перед ним мерцающий голубой столп, а палочка дрожит, словно сопротивляясь и не желая отдавать силу своего хозяина этому страшному свету.

Драко стискивает зубы и покрепче перехватывает палочку, второй рукой вытягивая из кармана брюк узкое лезвие ножа. Теперь вторая часть обряда, Разрешение на Проход. Врата должны Увидеть его, испить его силу, почувствовать, что он имеет Право пройти туда, за их пределы. Он проводит левой рукой по кисти правой. Тоненькое лезвие из рога единорога, полупрозрачное от древности, почти нежно скользит по коже, безболезненно прорезая ее. И тут же алые капли крови снизкой крупных бусин падают на пол, на острие луча, и с шипением впитываются в черные линии. Звезда на мгновение темнеет, а потом вспыхивает густо-багровым светом, который жутко смешивается с голубоватым, исходящим из ее сердцевины. И вся комната на миг становится похожей на нереальную абстракцию из тьмы и света, в которой статуей застыл светловолосый паренек. Бордовые и голубые всполохи пляшут на его лице и невозможно понять, что он чувствует в этом момент.

Право чистой крови признано. Проход открыт. И можно шагнуть в центр пентаграммы, которая не полыхнет холодным смертельным огнем, карая безумца, осмелившегося распахнуть Врата Иномирья.

Последний миг, когда еще можно затушить бледно-голубые огни и отступить.
Пока еще возможно передумать, не нарушить правила и мораль общества, в котором он живет.
Пока еще предательство не стало предательством.
Потому что то, что задумал Драко, иначе как предательством и изменой не назовешь. Если Лорд узнает об этом, жизнь Драко не будет стоить и ломаного кната. И останется лишь цепенеть в слабой надежде, что вихрь мщения не настигнет отца и мать.
Но Лорд не узнает, хотя и осведомлен обо всех действиях своих Пожирателей Смерти и может свободно читать их мысли. Потому что в Драко Малфое причудливым образом переплелась волшебная сила представителей его чистокровного рода — людей-магов, вейл, лесных фей и настоящих эльфов. Эта сила даровала ему защиту его сознания. Никто, даже сам Волдеморт не может проникнуть в него. Никто не может узнать, что таится в его душе.
Однако Лорд может узнать о его действиях, и Драко более чем уверен, что Он приставил к нему соглядатаев, которые сообщают о каждом шаге сына Люциуса Малфоя, не оправдавшего оказанного ему доверия. Правда, в Малфой-Менор они проникнуть не могут, но за его стенами каждый вздох Драко становится известен его Господину. Поэтому действовать надо очень осторожно, прилагая все усилия к тому, чтобы замести за собой следы.
Палочка в руке парня дрожит все заметнее, а Врата тянут из него волшебную силу. Дольше медлить нельзя.

Драко на мгновение прикрывает глаза. Все решено, и назад возврата нет. Все было решено в тот момент, когда безвольное тело старого директора перевалилось через парапет башни, и его поглотила ночь. Когда Драко ударила ножом в подреберье мысль, что это он убил его. Не Снейп, из палочки которого вылетела Авада Кедавра, а он. Собственными руками. Он, недоучившийся волшебник, сопляк, отправил в небытие мага, которого опасался сам Темный Лорд. Безжалостно оборвал хрупкую нить чужой жизни. Вчера еще Дамблдор был, ходил по Хогвартсу своими мягкими неслышными шагами, поднимал за ужином неизменный кубок с тыквенным соком, усмирял чересчур разбаловавшихся школьников одним лишь укоризненным взглядом. А сегодня его нет. И никогда больше в этом мире не будет. И исчез вместе с ним Хогвартс со всеми своими факультетами, тысячелетней историей, тайнами и загадками, портретами и часами, тайными комнатами и гулкими классами, мрачными подземельями и высокими, пронзающими синеву острыми башнями, Хогвартс, давший силу всем живущим ныне магам Великобритании, учившимся в его стенах. Этот Хогвартс умер, потому что Дамблдор был его сердцем.
И виноват в этом Драко Малфой.

До определенного момента Драко не понимал, на что он идет. Предпринимая попытки покушения, он скорее играл, до конца не веря, что что-то получится. Тем более, что до летального исхода случайных жертв не доходило.
И отнять у кого-то жизнь оказалось не так-то легко, как сказал сам Дамблдор в последние минуты. Переступить эту черту дано далеко не каждому. И одно дело — наносить смертельные удары, сражаясь за свою жизнь, за свою мечту, за будущее; гореть яростным огнем мести или борьбы за справедливость. Совсем другое — убить за то, что кто-то одинаково относится к чистокровным и маглорожденным волшебникам, за то, что кого-то угораздило родиться в семье маглов.
Нет, Драко не стал на сторону Поттера, не воспылал горячей любовью к грязнокровкам, не проникся ужасом несправедливости, направленной против них. Они так и остались для него грязнокровками, стоящими на ступень ниже чистокровных волшебников, но изменилось его мировоззрение. Как бы ни были недостойны маглорожденные, их жизнь и смерть не зависит от Волдеморта, которому никто не давал право судить и выносить вердикт. И кто поручится, что завтра не объявится еще один безумец, на этот раз решивший, что только те маги, в жилах которых течет магловская кровь, могут жить и колдовать? Нет, этого нельзя допустить, как и того, что сейчас удар направлен на грязнокровок.

Драко, поколебавшись лишь мгновение, проходит между двумя самыми близкими к нему свечами и встает в центр звезды, прямо в столп света. В комнате сгущается мрак, клубящееся облако тьмы спускается с потолка и окутывает все вокруг, но не смеет заползти в пентаграмму, которая светится все ярче и ярче тем же бледно-голубым огнем. Невесть откуда взявшийся ветер приносит странный шепот, чьи-то вздохи и непонятные слова. Словно кто-то скрывается во тьме комнаты и старается отговорить Драко от этого шага. Драко, стиснув руки на палочке и стараясь не обращать внимания на встающие дыбом волосы, читает последнюю часть заклинания, которое позволит ему очутиться в нужном месте.

- … legas aerum mobilis. Vertum Alastor Moody!

Он на миг зажмуривается, стараясь как можно четче представить себе старого одноглазого Аврора, хотя и не видел его самого ни разу, лишь двойника, молодого Крауча под действием Оборотного зелья.
Голоса из ветра звучат все громче, Драко почти различает неясные полупрозрачные силуэты, зыбко колышущиеся во тьме, и старается отогнать страх, ременной петлей перехватывающий горло. Если ничего не получится, он не сможет в одиночку завершить обряд и выбраться из пентаграммы живым…
Но через несколько томительных секунд что-то вокруг меняется. Тьма вздрагивает, светлеет, начинает кружиться сперва в медленном, а потом в стремительном сумасшедшем водовороте, принимает очертания, обретает плоть. И перед Драко, которого начинает заметно мутить от круговерти, вместо серых стен подземелий Малфой-Менор возникает тесная захламленная комнатка, освещаемая единственной свечой.
Из-за письменного стола, не забыв нацелить палочку, изумленно приподнимается седой мужчина, оба глаза которого, и обыкновенный, и волшебный, напряженно вглядываются в странное марево в воздухе между столом и книжным шкафом, в котором из голубых и алых искр соткался высокий светловолосый паренек.

- Здравствуйте, мистер Грюм. Вначале выслушайте меня, а потом насылайте Непростительные заклятья.

* * * * *

- И как вы умудрились, объясните мне, пожалуйста.

Гермиона всплескивает руками, открывая небольшую магловскую аптечку. На лбу Гарри стремительно, прямо на глазах растущая шишка, а на щеке Рона длинная кровоточащая царапина. Вдобавок к этому их джинсы и футболки сплошь заляпаны коричневой краской.

- Я стоял на стремянке и красил стену над окном, - сердито объясняет Гарри, чуть морщась от щиплющего дезинфицирующего раствора, которым Гермиона обрабатывает ему рану, - Рон нес мне остаток краски в ведре и задел эту чертову лестницу. Естественно, она пошатнулась, и я грохнулся хрен знает с какой высоты! Вдобавок еще ведро стукнуло меня по лбу!

- Ничего подобного! — спорит Рон, - ничего я не задевал! Ты сам ее неправильно закрепил, вот она и не выдержала твоего веса.

- С чего бы это она не выдержала, а? Я лично проверял каждый закрученный шуруп!

- Значит, плохо закрутил!

- Ни на минуту нельзя вас одних оставить, обязательно все испортите. Ой, Гарри, у тебя теперь так симметрично. Шрам справа, шишка слева, - Гермиона осторожно откидывает непослушную челку Гарри со лба и в последний раз аккуратно проводит ватным тампоном по ране.

- Молодежь, улыбочку! — Билл весело щелкает вспышкой фотоаппарата, - фотик супер, Гарри. Недавно купил?

- Угу, - Гарри виновато косится на Гермиону, которая укоризненно качает головой.

- Ты купил фотоаппарат? Ох, Гарри, ты совершенно непрактичен. Скажи, он тебе был так нужен?

- Ну, Гермиона, понимаешь…

- Понимаю, это весьма необходимая и просто незаменимая в хозяйстве вещь, в отличие от пары-тройки вилок, ложек, чашек и приличного стола, за которым можно нормально поесть.

- Здесь в принципе и так неплохо, а вилки… да куплю я их, Гермиона! Или Джинни купит, - пожимает плечами Гарри, за спиной Гермионы перекидываясь взглядами с Роном и Биллом. Что эти женщины понимают?! Им бы лишь поворчать.

Рон выхватывает фотоаппарат из рук брата и с любопытством его разглядывает.

- Интересно, интересно… а он не такой, как у Колина, да, Гарри? Ай, Гермиона, больно же! И вообще, ты же волшебница, на что тебе волшебная палочка?

Гермиона отдергивает руку.

- Это всего лишь порез, его вполне можно обработать и при помощи подручных средств. Не дергайся и не будет больно.

- Конечно, не такой. У Колина обыкновенная мыльница, а это цифровой. У него куча функций. Видишь экранчик? Можешь найти сделанный Биллом снимок и просмотреть его уже сейчас.

- Вижу. Вот здорово! А как это работает?

- Э-э-э, - Гарри задумывается, не представляя, как рассказать человеку, понятия не имеющему о магловской технике, устройство и принцип работы цифрового фотоаппарата, о которых он и сам имеет довольно-таки смутное представление. Просто это работает и все!

Однако все, что он хотел сказать, тонет в грохоте кухонной двери, которая отлетает в сторону, пропуская пышущую злостью в радиусе на метр Джинни. За ней, поскрипывая колесиками, катится огромный чемодан.

- Джинни, что-то случилось? — с осторожным удивлением осведомляется Билл, вместе с Роном потихоньку отодвигаясь подальше от двери. Иногда младшая сестра до дрожи напоминает мать и бывает страшна во гневе.

- Случилось! — Джинни плюхается на стул рядом с Гарри и скрещивает руки на груди, - месяц назад мне исполнилось семнадцать, и по законам магического мира я совершеннолетняя! Я имею право голоса, право хранить молчание и могу нести магическую ответственность за совершенные преступления! Всем понятно?

Все поспешно кивают, а Гермиона прячет улыбку. Видимо, Джинни уже с утра имела долгий и обстоятельный разговор с родителями.

- А также я имею право самостоятельного выбора и объявляю всем присутствующим, что с этого дня я официально переселяюсь сюда, вот в этот дом!

Рон и Билл ошарашенно переглядываются, Гарри смущенно ерзает на стуле, а Гермиона вскидывает бровь.

- Если я правильно поняла, вы с Гарри хотите жить вместе?

- Абсолютно верно! А если кто-то что-то хочет сказать, - Джинни грозно сверкает глазами на старших братьев, - то напоминаю о сережке в ухе, длинных патлах и жене-полувейле одного «кого-то», и бутылке огневиски, спрятанной под кроватью, и сигаретах, который другой «кто-то» тайком курит около курятника!

Рон едва не давится еще не сказанными словами, а Билл внимательно смотрит то на сестру, то на начинающего краснеть Гарри.

- Это ваше совместное решение?

- Да, - решительно встряхивает головой Гарри, а Джинни встает за его спиной, - извините, Рон, Билл. Мы с Джинни давно говорили об этом. Я ее люблю, и она меня любит. По-моему, больше добавить нечего. А теперь, валяйте, можете надавать мне как следует. Обещаю, обижаться не буду.

Рон все с тем же обескураженным видом лишь молча разводит руками, мол, просто нет слов. А Билл, помедлив, хлопает Гарри по плечу.

- Я рад за вас. Ты отличный парень, Гарри, и я просто не вижу рядом с моей сестрой кого-то другого. За родителей не беспокойтесь. Мама покипит, поохает, поплачет, а потом сама прибежит к вам проверять, все ли в порядке, и сколько раз в день вы едите. К тому же она тебя всегда любила, почти как седьмого сына. И еще, - Билл хитро подмигивает, - маме самой было семнадцать, когда они с папой сбежали, а в восемнадцать у нее уже был я.

Гарри облегченно вздыхает, поглаживая руку Джинни на своем плече. Рон наконец обретает голос и бурчит:

- Ну… ладно… чего уж там… я тоже, вроде… рад, как бы…

- Как бы или на самом деле? — язвит Джинни, впрочем, благодарно чмокнувшая брата в рыжую макушку.

- Конечно, на самом деле, - Гермиона обнимает подругу, - ты привезла все свои вещи?

- Смеешься? Нет, конечно! Это всего лишь самое необходимое, на первое время.

- Самое необходимое?! — Гарри с непритворным ужасом взирает на огромный, перевязанный толстой веревкой, но все равно почти лопающийся по швам чемодан в добрую половину роста самой Джинни.

- Да, помоги его утащить наверх. Я могла бы и слевитировать, но он для меня тяжеловат.

- Ну ладно, мне пора, — Билл поднимается, - мы сегодня с Флер и Арти идем к детскому целителю. Опять опоздаю, она мне голову оторвет. Гарри, я занесу Проявитель к Грюму, он сам посмотрит.

- Ладно, спасибо, Билл.

- Пока, Билли, передавай Флер привет и поцелуй Арти.

- Обязательно. Чао, молодежь. Джинни, не отрави Гарри своей стряпней в первый же день. Это будет невосполнимая утрата. Кто будет мужественно бороться с Волдемортом и гордо демонстрировать боевые раны и шрамы визжащим от любви фанаткам?

Билл, хохоча, уворачивается от летящих в него предметов легкой и средней тяжести (уроки трансфигурации МакГонагалл крепко сидят у всех в памяти!), и исчезает в клубах зеленого пламени в свежеподключенном к Сети Летучего Пороха камине.

- Ты знала?! Нет, ты знала, что они собираются…

- Нет, — обрывает Гермиона, - я не знала, но предполагала. Для этого достаточно только взглянуть на них.

- А Гарри мне ни словом не обмолвился!

- Ох, Рон, он боялся твоей реакции. Вспомни, как ты бесился, когда Джинни встречалась с мальчиками.

- Мерлин, когда это было! Я же Гарри ничего не говорил!

- Все равно. Успокойся, все в порядке. Я тоже рада за них. За Джинни особенно.

Рон что-то возмущенно бурчит. Девушка поднимается и, зябко обхватив себя за плечи, подходит к окну, за которым тихими неслышными шагами ходит осень-волшебница в роскошной золотой мантии.

Дом Поттеров в Годриковой Лощине. Уже почти три месяца они приводят его в порядок. Когда они впервые пришли сюда, не отпустив Гарри одного, здесь царило запустение. Правда, в основном дом, к их удивлению, почти не был разрушен, но облупилась краска снаружи, пожелтели и осыпались кое-где обои в комнатах, мебель покрылась толстым слоем пыли. Больше всего пострадала кухня. Стекло в двери черного входа осыпалось, стол, стулья, шкафы, старинный, некогда красивый, наверное, буфет были разбиты в щепы, посуда превратилась в осколки, а в полуобвалившемся камине свили гнездо вяхири. Может быть, именно здесь погиб Джеймс Поттер, защищая жену и маленького сына…
А в остальном все было так, как, наверное, было при родителях Гарри. В детской даже сохранились детские вещи. Когда они проходили по комнатам, на друга было страшно смотреть. Гермиона невольно вспомнила его неподвижное, словно венецианская маска, лицо и взгляд, наполненный дикой смесью терпкой горечи и ядовитой жаждой мести.
Как-то молча, слаженно они принялись вытирать пыль, сдирать старые обои, клеить новые, которые подбирала Джинни по своему вкусу, менять старый рассохшийся паркет, красить стены снаружи. Удивительно, что все это они делали собственными руками. Гермиона даже не предполагала, что Рон, привыкший прибегать к помощи магии во всех подходящих и неподходящих случаях, может так класть паркет, тщательно и любовно подбирая оттенок планок, аккуратнейшим образом покрывать их лаком и натирать мастикой. А Гарри с остервенением сдирал обои и допоздна вечерами чинил прогнившие ступеньки лестницы, мерно стукая молотком.
А на них с Джинни лежала почетная обязанность наводить чистоту, закупать необходимое, готовить еду. Они работали так, словно в физическом труде хотели выплеснуть всю свою злость и ненависть; меняя облик дома, словно хотели стереть следы той трагедии, которая произошла в его стенах семнадцать лет назад.
Однажды Гермиона спросила Гарри, не тяжело ли ему здесь, когда кажется, что сам воздух этого дома пронизан тенями былого. Гарри тогда невесомо коснулся ее виска губами и тихо ответил, что здесь началась его жизнь, и дом не кажется ему приютом страшных призраков, потому что помнит не только гибель его родителей, но и их любовь.
А теперь старый дом будет свидетелем новой любви. Господи, как же она искренне счастлива за Гарри и Джинни! Особенно за Джинни, за то, что сердечко ее единственной близкой подруги наконец-то перестало болеть от неразделенности, за то, что ее, в общем-то умный, но слегка недогадливый и подслеповатый друг наконец-то понял, что они с Джинни — две половинки одного целого, а все остальное не имеет никакого значения.

Гермиона светло улыбается, не замечая, что за ней с пристальным вниманием следит Рон. Он хочет что-то сказать, но останавливается, боясь помешать мыслям девушки, легкими облачками пробегающими по ее лицу. Наконец решившись, он подходит к ней и осторожно заправляет прядь волос, щекочущих щеку, за ушко.

- Гермиона, а ты не забыла?

- Что? — выныривает из своих мыслей девушка.

- Сегодня твой день рождения. Поздравляю!

Гермиона грустно усмехается.

- Спасибо.

- Слушай, давай отметим с размахом? Дом мы почти довели до ума, осталось только наверху в спальнях кое-что поправить. Совместим день рожденья с новосельем! — оживляется Рон, - развесим шары, Фред и Джордж обеспечат фейерверки, мама наготовит всяких вкусностей, а я со своей стороны беру ответственность за сливочное пиво и кое-что покрепче.

- Рон!

- А что?

- У Джинни и Гарри сегодня первый совместный день, наверняка, им захочется побыть вдвоем. Фред и Джордж на задании, вчера Грюм им поручил, забыл? Твоя мама пока еще слишком огорчена уходом Джинни из дома. А я… Знаешь, мне совсем не хочется отмечать. Извини.

- Но, Гермиона, так же нельзя!

- Можно. Все-таки это МОЙ день рождения.

- Послушай, давай тогда…

- Рон, сделай мне подарок, - Гермиона внезапно отворачивается от окна и смотрит Рону прямо в глаза.

Парень невольно тушуется, но не отводит взгляда, испытывая непреодолимое желание обнять Гермиону, когда она так близко от него, что он чувствует тепло ее тела, слабый аромат шампуня, исходящий от ее волос, видит чуть полуоткрытые губы, словно цветок, вот-вот собирающийся распуститься. Он едва сдерживается, чтобы не начать целовать ее прямо сейчас, здесь, прижав к простенку между окном и шкафом. Целовать ее губы, глаза, нежную голубоватую жилку, бьющуюся на шее, маленькую, почти незаметную родинку на виске, милую ямочку на щеке, целовать ее всю, обжигать дыханием, с замиранием сердца слушать ее сбивчивый шепот и сгорать в том пламени, которое полыхает в их сердцах, в его сердце.

Гермиона что-то говорит, но Рон затуманенными глазами видит лишь ее манящие губы, и собственное хриплое дыхание кажется ему оглушающе громким.

- Рон, пожалуйста…

- Ч-ч-то, прости?

- Я ничего не хочу.

С великим трудом до Рона доходит смысл сказанного, и его тут же окатывает холодной волной.

- Почему?!

- Я…- девушка не замечает состояния парня и отходит от него, - мне просто нужно побыть одной. Привести мысли в порядок, подумать, да просто погулять и отдохнуть! К тому же я обещала маме и папе, что приду домой, и мы проведем вечер вместе.

- Да, конечно, - Рон разочарованно вздыхает, - ты уже два дня не была дома, да?

- Да, и они беспокоятся. Прости, ладно? Извинись перед Гарри и Джинни.

- Хм, это они должны перед тобой извиниться, даже не поздравили.

- Джинни не забыла, и она знает, что я не собиралась ничего делать. А Гарри уже поздравил меня утром.

Рон мысленно чертыхается. Опять он, как всегда, сел в лужу. Нет, ну что стоило Гарри напомнить пораньше?!

Гермиона накидывает легкий плащик и, кивнув другу, выходит через заднюю дверь. Рон остается, провожая взглядом тонкую фигурку, которая отходит от дома и, помахав на прощание рукой, трансгрессирует.

Конечно, это ее праздник, и она сама решает, что ей делать в этот день. Естественно, она устала. Днем они на занятиях Аврориата, причем Гермиона занимается, как и в школе, усерднее всех; вечером — ремонт; плюс к этому она еще успевает рыться в книгах, чтобы найти как можно больше информации о крестражах. Когда она спит?
Да, он ничего не сделает, он просто позволит ей провести день рожденья так, как она хочет. А подарок отдаст завтра.
Рон стискивает в кулаке мягкий бархатный мешочек, из которого тоненьким сверкающим взблеском соскальзывает на пол браслет, купленный им еще несколько месяцев назад. Из персидской зелено-голубой бирюзы, с замысловатой серебряной застежкой в виде бабочки. На него наложены специальные чары, благодаря которым владелица никогда его не потеряет, и еще какие-то охранные. Продавец в антикварной лавке, по крайней мере, клялся, что эта вещица бесценна и будет отличным подарком для девушки.
Рон поднимает браслет и бережно прячет его в мешочек. Он подождет, ничего. Впереди еще много дней, и он успеет сказать Гермионе, что сияние ее глаз для него дороже всего на свете.

Гермиона медленно бредет по своей респектабельной загородной улочке, на которой за густой зеленой листвой дубов, платанов и кленов, уже прошитой кое-где нитями желтизны, спрятались дома. Как здесь тихо и мирно! Ничего не нарушает течения размеренной жизни хозяев этих домов. Они не имеют понятия, что такое смерть от заклятья, что такое боль потери тех, кто должен был жить, но погиб на твоих глазах, что такое знать, что в эту минуту Волдеморт наверняка допрашивает кого-то из знакомых или незнакомых, неважно, и применяет на нем Непростительные заклятья. А через какое-то время Авроры опять найдут волшебника, совершенно потерявшего себя, сознание которого столь же пусто, как и его выпотрошенная память. Или того хуже, труп. Они не знают, каково это — в восемнадцать лет ощущать себя на все сорок.
Еще вчера она, Гарри и Рон были детьми, беззаботными, безоглядными, не задумывающимися, что будет завтра. Хотя, с другой стороны, было ли у них настоящее, ничем не омраченное, солнечное, озаренное уютом родного дома, детство? У нее и Рона, наверное, было. До поступления в Хогвартс. А у Гарри его отнял Волдеморт. А потом они все вместе повзрослели.
Она невольно вспоминает давний разговор:
«Гермиона, солнышко, пойди погуляй, что ты все время сидишь дома? Кэрри и Люси звонили, приглашали тебя на пикник»
«Я не могу, мама, Гарри попросил меня кое о чем».
«А это не может подождать?»
«Нет, это очень и очень важно»

Кэсси, Кэрри, Люси, Мадлен — ее подружки, с которыми до одиннадцати лет она была неразлучна. Они вместе глупо хихикали, обожали фисташковое мороженое и были влюблены в самого красивого мальчика из класса мисс Хиггинс. Сейчас девушки изредка заходили к ней, обсуждали последние писки моды, высоту каблуков, стоит ли носить стринги все время, какую глубину декольте выбрать на платье для выпускного бала, не будет ли это чересчур, а в дом Стэплтонов переселился потрясный парень, и надо с ним поближе познакомиться. Болтовня подруг наводила на Гермиону просто ужасающую зевоту, которую она безуспешно пыталась скрыть. Да во имя посоха Мерлина, на каблуках далеко не убежишь от Пожирателей Смерти! Декольте на мантиях, это, наверное, что-то совершенно особенное. Свое белье она не собиралась осуждать ни с кем. А «потрясным парнем» был когтевранец Энтони Голдстейн, давно и безнадежно влюбленный в пуффендуйку Сьюзен Боунс. На девушек-магл он смотрел лишь как на средство развлечься и провести вечер. О количестве подружек Тони в их группе подготовки Авроров ходили легенды, которые отнюдь не повышали его шансов в глазах Сьюзен.
Видя откровенную скуку на лице Гермионы, подруги обиженно поджимали губы и ретировались. Их визиты стали в последнее время совсем редкими, чего впрочем, она почти и не заметила, слишком много всего навалилось.
Она никогда не ходила на пикники, дни рожденья, вечеринки, которые устраивали ее друзья по магловской школе, знакомые и жившие по соседству подростки. Она была занята. Хогвартс, учеба, захватывающее чувство от ощущения своей волшебной силы, Гарри и Рон. Обыкновенным людям, кроме родителей и родственников, места в ее жизни не стало. И как-то незаметно обыкновенные люди превратились в маглов. Почему-то в этом слове Гермионе чудилась некая доля презрения, конечно, не такая, как в слове «грязнокровка», но все же… И называя людей-неволшебников маглами сперва просто потому, что все в Хогвартсе так говорили, а потом по привычке (она даже родителей в разговоре с друзьями стала называть маглами!), она словно возводила некую стену между их миром, простым, ограниченным и скучным, и своим, в котором можно было летать на метлах, любоваться танцующей на ладони маленькой феей, разговаривать с привидениями и портретами и быть настоящей волшебницей. И называя этим словом своих близких (странно и дико так думать!) она в чем-то уподоблялась Драко Малфою, который на протяжении всех лет обучения обзывал ее грязнокровкой с каким-то изощренным удовольствием. Она не хотела, но так получалось!

И, господи, как же она устала…
Устала от всего — от постоянного напряжения, от молчаливого неодобрения и беспокойства в глазах родителей, от необходимости все время быть настороже, спать с волшебной палочкой под подушкой, от нерешительности и излишней заботливости Рона, от того, что ей сегодня исполнилось восемнадцать, а в ней совсем нет радости, лишь желание, чтобы дома не ждал «сюрприз» в виде родственников с тортом и свечками.
Может быть, впервые за восемнадцать лет вдруг захотелось того, что полагалось ей по возрасту — короткие юбки и высокие каблуки, легкая и ни к чему не располагающая болтовня с подругами, разноцветное безумие огней на дискотеке и бешеные ритмы танца, улыбка симпатичного парня на вечеринке (сколько можно ждать, Рон?) и его губы на своих губах. А потом расстаться и остаться друзьями. Думать только о том, как бы не опоздать на лекцию в колледже, потому что ведет ее ужасно язвительный профессор. Как приучить соседку по комнате не разбрасывать вещи, где попало, и не путать свой гардероб с ее. Как на рассвете незаметно пробраться в студенческое общежитие мимо строгой охраны. Что подарить маме и папе на годовщину свадьбы и как избежать их нотаций на тему «Будь серьезней, Гермиона».
Всего этого у нее никогда не было. Вернее, указатель с того пути, который вел к этому обычному миру, был переведен в тот день, когда в их дом пришло письмо на желтом пергаменте с зелеными чернилами. И это путь был окончательно закрыт, когда она вместе с родителями впервые попала в Косой Переулок и купила волшебную палочку.
А теперь в том мире, который стал ее, слышен звон кандалов, в которые Волдеморт хочет заковать всех маглорожденных магов, и быстро взрослеют дети, над которыми простирает свои черные крылья тень надвигающейся войны, обещающей залить кровью маглорожденных страницы истории магии.
Восемнадцатилетний Гарри обустраивает свой дом, а семнадцатилетняя Джинни входит в него хозяйкой. Разве это возможно в магловском мире, в котором они были бы еще неразумными подростками?

А в последнее время подлые предательские мысли скользят по краешку сознания. «Ты устала, отдохни, уезжай куда-нибудь, где сможешь начать новую жизнь, сможешь стать той, какой ты хочешь стать в самой глубине своей души. Зачем это тебе? Это не твоя битва. Твои родители будут только рады, если ты откажешься от колдовства, выберешь нормальную профессию, начнешь встречаться с нормальным парнем. Забудь все, что было, представь, что это был всего лишь неприятный сон или болезнь, от которой ты выздоровела».
Эти мысли грязной волной будоражат душу, оставляя после себя неприятное чувство гадливости. В то же время что-то все же откликается, что-то смутно тревожит…

Гермиона устало потирает виски и тянет на себя дверь родного дома. И тут же прямо ей в лицо пыхает конфетти, звенит смех, хлопают ладоши, и разноголосый хор весело тянет:

- С Днем рожденья, дорогая!

О, Мерлин, мама и папа, дяди и тети, десяток кузенов и кузин и даже дедушка!
Улыбку на лицо, стисни зубы и вперед, Гермиона! Они тебя любят, покажи, что ты тоже их любишь и искренне благодарна за праздник. Не дай никому понять, что творится в твоей душе…

На следующий день Бигсли и Алекс погрузились в черный «Бентли» и поехали в Лондон. Алекс робко попросил дядю подъехать к улице Саммертайм. Мистер Бигсли подозрительно спросил:

- Что тебе там понадобилось?

- Понимаете, мне надо купить книги, мантии и все, что есть в списке из школы. А там, кажется, находится, магазин, где все это продается.

- Что? — мистер Бигсли затрясся от смеха, - уж не хочешь ли ты сказать, что поверил этому глупому письму? Мечтаешь волшебником заделаться?

Все семейство дружно захохотало. Алекс промолчал. Отсмеявшись, мистер Бигсли даже подобрел.

- Хорошо, я отвезу тебя на Саммертайм и даже денег дам. Интересно будет потом посмотреть на тебя. Насколько я знаю, на улице Саммертайм нет магазинов, ни обыкновенных, ни, ха-ха-ха, волшебных!

Все еще продолжая смеяться, он остановил машину на улице, просто потрясавшей своей мрачностью, сунул в руку Алексу десятифунтовую бумажку, и все семейство укатило. Ричард и Роберт корчили рожи в заднем стекле.

Алекс остался один, на захламленной, нет, просто утопавшей в мусоре и грязи улице. Прохожие, все как один, были очень подозрительного вида с темными взглядами исподлобья. На электронных часах, рядом с которыми он остановился, было без четверти одиннадцать, и с каждой минутой Алекс чувствовал себя неуютней и глупей. В самом деле, что за нелепость, поверить дурацкому письму и девчонке! Все-таки, наверное, это был розыгрыш. И теперь он стоит один, в огромном Лондоне, а Бигсли уехали и ничуть не огорчатся, если он потеряется.
И вдруг, как гром с ясного неба, раздался знакомый звонкий голос:

- Алекс, привет! Долго ждешь?

Мальчик резко обернулся. К нему спешила Лили, за которой не поспевали ее родители. Девочка подбежала к нему и перевела дух.

- Как хорошо, что ты нас дождался! Вот, пап, мам, это и есть Алекс, о котором я говорила.

Чем ближе мать и отец Лили подходили к ним, тем страннее становилось выражение их лиц. Из оживленно-дружелюбного они стали напряженно-удивленными. Алекс изо всех сил надеялся, что это не из-за него. Отец Лили остановился, разглядывая его, скользнул глазами по коротко постриженным темно-каштановым волосам мальчика, по бледному, немного заостренному лицу с тонкими чертами. Его жена смотрела завороженно и с каким-то странным чувством, одновременно растерянным и брезгливым, словно увидела перед собой дохлую лягушку. Алекс чувствовал себя так, как будто разочаровал чьи-то ожидания. Лили с удивлением переводила взгляд с него на родителей.

- Э-э-э, рад встрече, меня зовут Гарри Поттер, - наконец сказал мужчина, прожигая насквозь взглядом ярких зеленых глаз за стеклами очков, - это моя жена Джинни, а с Лили вы уже знакомы.

- Очень приятно, сэр, - вежливо ответил Алекс, - я Алекс Грэйнджер.

Мужчина сглотнул, а Лили в свою очередь с ужасом воскликнула:

- Ты Грэйнджер? Ее сын? Правда? Мерлин, папа, я не знала, честно! Это просто невероятно!

Алекс вдруг почувствовал, что ситуация изменилась. Теперь и отношение Лили стало настороженным. Он впал в отчаяние. Все как всегда! Едва находится хоть один человек, который начинает относиться к нему как к нормальному, как тут же он сам все портит. Что в нем есть такого, что отталкивает людей?! Почему он вынужден быть всегда один?!

- Чей я сын? — с вызовом спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно.

- Гермионы Грэйнджер, - тихо ответила мать Лили.

- Да, мою маму звали Гермиона Грэйнджер и что с этого? Мои родители умерли много лет тому назад, не думаю, что они были магами и имели отношение к волшебству. Скорее всего, они были, как вы их называете, маглами, - Алексу почему-то не нравилось это слово.

- Твои родители не были маглами, - все так же тихо сказала миссис Поттер и взглянула на мужа.

Тот выпрямился.

- Думаю, Лили, было ошибкой встречаться с этим мальчиком. Он сам сможет все себе купить, без нашей помощи. Его семья достаточно обеспечена.

Алекс не верил своим ушам. Назвать Бигсли его семьей? Даже в кошмаре он не смог бы себе представить это. И потом, если даже его родные родители и были магами, то сейчас все равно их нет в живых, и они не смогут помочь своему сыну!

Вдруг Лили Поттер топнула ногой, и в ее голосе прозвучал гнев:

- Нет, я пойду с ним! Папа, то, что я вчера рассказывала — правда! Он живет с ужасными маглами. Его кузены ничем не отличаются от Вернона, они издеваются над ним и даже бьют! И потом, война была сто лет тому назад, и Алекс не виноват за то, что сделали его мама или папа. Ведь ты же сам говорил, что дети не в ответе за своих родителей!

- Война была не сто лет тому назад, - жестко ответил мистер Поттер, - она закончилась после твоего рождения, а ее последствия мы расхлебываем до сих пор. И хорошо, что вы лишь понаслышке знаете, что творилось в те времена.

- Но, папа, - синие глаза наполнились слезами, - как ты можешь так?! А еще сам говорил, что вырос вместе с дядей Дадли, что прекрасно понимаешь, каково это — остаться без мамы и папы. Выходит, ты врал?!

Алекс ощущал, как пылает в груди жаркий огонь, снова эта девочка удивила его! Еще никто никогда не защищал его так истово, так убежденно в своей правоте. Что это за странные намеки на его родителей, он решил выяснить позже, хотя они его страшно заинтересовали.

- Отец вовсе не это хотел сказать, - вмешалась мать Лили, - просто все слишком сложно и запутанно.

- Да что тут сложного! — взорвалась девочка, - его родители умерли, его воспитывают просто кошмарные маглы, которые совсем его не любят. Алекс даже никогда не слышал о волшебном мире и тем более о магической войне. Все очень просто!

Да, характер у Лили был явно взрывоопасным. Мистер Поттер, нервно поглядывая на дочь, обратился к Алексу:

- То, что она говорит — правда? Ты и в самом деле живешь с маглами? Но почему?

Алексу пришлось во второй раз за два неполных дня рассказать краткую историю своей жизни. Закончив с жизнеописанием, он заметил, что лица родителей Лили стали немного дружелюбней, вернее, из изумленно-брезгливых они стали просто изумленными, и напряжение слегка спало.

- Странная история, - пробормотал мистер Поттер, - значит, ты жил у мистера и миссис Грэйнджер? А сейчас их нет в живых?

- Да, - кивнул Алекс и насторожился - а вы что, их знали?

Отец Лили отвел глаза и нахмурился, переглянувшись с женой.

- Мы были знакомы, поскольку… были знакомы с твоими родителями, - сухо сказал он, - хорошо, если тебе не с кем идти, то мы поможем тебе. Ты знаешь, что для покупок в волшебном мире нужны волшебные деньги?

Сердце Алекса упало. Его деньги были самыми обыкновенными. Десять фунтов Бигсли, и около одиннадцати фунтов мелочью, с огромным трудом сэкономленные им на завтраках. Что этого не хватит, он подозревал, но что нужны какие-то особенные, волшебные деньги? Отчаяние, видимо, слишком очевидно отразилось на его лице, потому что мать Лили осторожно сказала:

- Думаю, мы сможем тебе одолжить необходимую сумму. Хотя… Гарри, наверное, нам надо заглянуть в Грин-Готтс, проверить кое-что.

- Согласен, - кивнул ее муж.

- Ура! — завопила Лили, повисая на шее у отца, - папуля, мамуля, вы самые лучшие!

Поттеры и Алекс зашли в неприглядный темный бар, который, оказывается, находился прямо напротив того места, где они стояли. Поздоровавшись с барменом, они прошли через задний ход и вышли в грязный тупик с глухой кирпичной стеной, рядом с которой в ряд выстроились мусорные баки. Мистер Поттер вытащил волшебную палочку (Алекс с любопытством наблюдал за всеми его действиями), постучал по каким-то определенным кирпичам, и перед глазами мальчика открылась арка-проход, а баки совсем исчезли. Они прошли сквозь арку, и попали в самое удивительное место, которое Алекс когда-либо видел — Косой переулок, как было написано на деревянной шильде.
Мистер Поттер сразу повел их к чудному зданию, одновременно величественному и смешному, если такое возможно, которое, казалось, раздумывало, упасть ли ему набок или еще постоять. Они поднялись по истоптанным мраморным ступеням и очутились в огромном зале, в котором толпилась куча людей в странных одеждах (Алекс не понял, что все они в мантиях), и расхаживали маленькие существа с огромными носами и ушами, с непомерно длинными ступнями ног и ладонями.

- Кто это? — спросил Алекс, стараясь таращиться по сторонам не слишком заметно.

- Где? — рассеянно спросила Лили, - ах, эти? Это гоблины, лучшие банкиры в мире. А Грин-Готтс самый надежный волшебный банк Англии.

Мистер Поттер подошел к одному из этих существ, стоявшему за высокой стойкой, и вежливо поздоровался.

- О, кого мы имеем честь видеть! - расплылся в улыбке гоблин, - сам мистер Гарри Поттер. Что желаете, сэр? Пополнить счет, снять со счета сумму, проверить состояние?

- Ни то, ни другое, ни третье, Сардат, мне хотелось бы проверить состояние счета мисс Гермионы Грэйнджер.

- Вы знаете, сэр, что мы не имеем права разглашать чужие финансовые операции и давать доступ к счетам без официально оформленной доверенности. К тому же, насколько мне известно, мисс Грэйнджер трагически погибла более десяти лет назад.

- Я понимаю, но дело в том, что это крайне щепетильный вопрос. Вот этот юный джентльмен является сыном и, соответственно, наследником мисс Грэйнджер. У него некоторые финансовые затруднения. Поэтому мы и обращаемся к вам. Естественно, все под мою ответственность.

- В самом деле? Это меняет ситуацию, — гоблин перегнулся через стойку и впился взглядом пронзительных желтых глаз в Алекса, - что ж, посмотрим, что можно сделать.

Сардат нырнул куда-то вниз и через несколько минут появился, держа в руках несколько свитков пергамента.

- Итак, по особому распоряжению мисс Грэйнджер, вернее, миссис Грэйнджер Малфой, ее личный счет был слит со счетом ее супруга, мистера Малфоя, а если быть точным — это счет семьи Малфоев, и заморожен до появления в этих стенах прямого наследника обоих, мистера Александра Грэйнджер Малфоя. В случае, если названный так и не предъявит свои претензии до истечения определенного срока, который, к слову сказать, еще далек, все ценности и капитал должны быть переданы в Фонд помощи пострадавшим от магического противостояния. Вы утверждаете, что являетесь мистером Александром Грэйнджер Малфоем? — гоблин строго посмотрел на Алекса.

- Н-наверное, - пробормотал тот, оглушенный всей обстановкой и едва сообразивший, что Малфой, вероятно, фамилия его отца, которую до этого момента он и не знал. Мал-фой… странно и необычно… Та самая буква М из хогвартского письма?

Если бы он в этот момент не был так поражен, то заметил бы, что на лицах мистера и миссис Поттер отразились сложные чувства, презрение смешалось с жалостью, сожаление с отвращением, и помимо этого отчетливо читалось чувство сильнейшего неприятия.

- Пожалуйста, посмотритесь в это зеркало.

Алекс взглянул в старое, потемневшее от времени круглое зеркальце в резной оправе на подставке и увидел там не собственное бледное лицо с совершенно ошарашенным выражением, а какие-то расплывающиеся разноцветные линии и серые круги.

- Благодарю вас, - гоблин повернул зеркало к себе и провел над его поверхностью рукой с длинными ногтями. Вглядевшись в него, он удовлетворенно кивнул и подозвал к себе другого гоблина, на вид немного помоложе, не такого морщинистого и скрюченного.

- Гартас, проводи мистера Александра Грэйнджер Малфоя к его личному сейфу. Думаю, вы, мистер Поттер, будете сопровождать его?

- Да, конечно.

Они все вместе последовали за маленьким гоблином, прошли за низкую дверь, которая пряталась в арке, и очутились в сыром темноватом туннеле, освещаемом факелами на стенах. По спине Алекса пробежали мурашки от чувства нереальности происходящего. До того это было невероятно и фантастично — волшебники, настоящие гоблины, подземелье, горящие факелы. Об этом он читал только в сказках или смотрел в кино…

Оказывается, в туннеле были проложены рельсы, а на рельсах стояла небольшая тележка. Вместе с гоблином они залезли в тележку, и она сама понеслась по рельсам. Они спускались все ниже и ниже, Алекс едва успевал рассмотреть банковские ячейки наподобие камер хранения на вокзалах. Они уходили вверх и в стороны. За одним поворотом мелькнула надпись «Особая секция». Здесь ячейки уже не были расположены столь часто, напоминая скорее огромные круглые сейфы. Наконец за очередным поворотом тележка остановилась, и Алекс на подгибающихся ногах выбрался из нее. Его слегка укачало. Судя по лицам, остальных, кроме гоблина, тоже.
Гартас прошел чуть дальше и остановился перед одним из самых огромных сейфов. В его круглую дверь, наверное, мог спокойно войти взрослый и достаточно высокий человек. Откуда-то из-под одежды гоблин вытащил маленький золотой ключик и просто провел им по гладкой поверхности двери. Со страшным скрежетом и скрипом дверь медленно открылась, и изнутри вырвался вонючий зеленый дым. Когда он рассеялся, а все, кроме гоблина, прочихались, представшая картина заставила Алекса и Лили с матерью вскрикнуть. Их крик отразился от стен туннеля и вспугнул летучих мышей, которые заметались под потолком. Более сдержанный мистер Поттер присвистнул. Только Гартас остался равнодушным.
Сейф представлял собой довольно большую комнату, в которой эверестами сверкали груды золотых монет, монбланами возвышались колонны серебряных, ярким огнем полыхали россыпи рубинов, сплошным травяным покровом зеленели изумруды, переливались в свете фонаря в руках гоблина сапфиры, чистыми слезами вспыхивали безупречно-прозрачные алмазы. Подальше лежали не менее высокие горы других драгоценных и полудрагоценных камней. Еще здесь были слитки золота и серебра, которые высоченными аккуратными рядами выстроились вдоль трех стен. А чуть в стороне лежали несколько туго набитых чем-то кожаных чемоданов. Гартас раскрыл их, и Алекс с изумлением увидел обыкновенные деньги - американские доллары, европейские евро, английские фунты, здесь их было, наверное, в общем, не меньше нескольких сот тысяч, если не больше.

- Вообще-то мы не принимаем магловские деньги, - с легким оттенком презрения сказал гоблин, - но мисс Грэйнджер, то есть миссис Малфой, была весьма настойчива.

- Полагаю, что здесь сосредоточена лишь часть весьма немалых средств семьи Малфой? — задумчиво спросил отец Лили.

- Вы совершенно правы, сэр. Не менее значительная часть капитала хранится в бельгийском филиале нашего банка, ценные бумаги и депозиты — в знаменитом швейцарском «Маг-Интере». По последним сводкам, мистер Александр Грэйнджер Малфой входит в пятьдесят богатейших людей магической Великобритании. Впрочем, и немагической тоже.

Алексу казалось, что от сильнейшего потрясения его язык прилип к небу. Это не могли быть его деньги! Он был беден, как церковная мышь, это не раз повторяли Бигсли. Наверное, это просто недоразумение!

Словно в ответ на его невысказанный вопрос мистер Поттер сказал:

- Не сомневайся, это все твое. Твоя мать, кх-м, впрочем и отец тоже, были очень умны, и не стали бы оставлять свои деньги первому встречному. А систему безопасности гоблинов ничем не обманешь. Если уж тебя сюда провели, то значит, ты имеешь на это полное право.

- Но как? — наконец обрел голос Алекс, - мои родители, что, были ТАК богаты? Откуда все это?

- Гермиона Грэйнджер была лучшей ученицей школы за последние сто лет, - ответила миссис Поттер, - думаю, ей было нетрудно заработать приличную сумму денег. А твой отец… Твой отец принадлежал к одному из древнейших и богатейших аристократических родов магической Англии. Его близкие родственники до сих пор занимают весьма влиятельное место в высших кругах магического сообщества.

Алекс был сражен наповал. Мало того, что его мать была лучшей ученицей, отец аристократом, так еще у него были родные!

- Так они… они живут в Англии? Здесь, в Лондоне? — хрипло спросил он в страшном волнении.

- Да.

- А почему… почему они не нашли меня?! Те маглы, у которых я живу, Бигсли, они мне почти не родственники.

- Э-э-э, понимаешь, - мистер Поттер в непонятном смущении переглянулся с женой, - мы не знаем, но возможно, потому, что они и не подозревают о твоем существовании. Хотя могут быть и другие причины.

- Что?! Какие?!!

- Послушай, сейчас не время и не место углубляться в перипетии твоих семейных взаимоотношений. Давай, просто заберем некоторую сумму денег, а позже я попытаюсь все тебе объяснить.

Алекс был взволнован так, как никогда в жизни до этого, даже когда узнал, что занял первое место в олимпиаде по математике среди школьников младших классов. Может быть, теперь у него появятся настоящие любящие родственники, семья, кузены и кузины, которые не будут обижать его и издеваться, обзывая «хлипким ботаником»?! По крайней мере, ему очень хотелось бы надеяться на это.
Обратного пути на тележке он даже не заметил, потрясенный неожиданной новостью, и очнулся лишь в холле, когда отец Лили протянул ему туго набитый кожаный мешочек.

- Держи, думаю, этого за глаза должно хватить на покупку школьных принадлежностей.

Мистер Поттер задержался у стойки, переговариваясь с гоблином. Алекс положил мешочек в карман, продолжая лелеять мысли о родственниках. Он направился к выходу, смутно видя вокруг себя окружающих, но осознавая, что Лили с матерью идут за ним. Наверное, теперь он сможет встретиться со своими родными, узнать побольше о маме и папе! Это было невообразимо здорово! И его просто распирало от радости.

Я смогу отыскать
Нить потерянных снов,
У судьбы отобрать
Свой законный улов,
И чертить на воде
Знаки призрачных врат,
Лишь бы точно понять
Кто мне враг, а кто брат,
Лишь бы только успеть,
До конца не закрыть
Дверь непрожитых дней
Из стихов и молитв,
Из непонятых слов
И несказанных клятв,
Остальное же пусть
Отпевает гроза!
Остальное презрев,
Старый мир я сожгу,
И неспешно вослед
Я поставлю свечу.
Не спрошу у друзей,
Не отвечу врагам,
Только я и судьба!
Кто-то должен был нам,
Должен был объяснить,
Рассказать и отдать,
Должен был нас любить
И в любви не предать,
Должен был унести
Горечь желтой листвы.
Может я, может он,
Иль она, или ты?
Я не жду, я иду,
Я найду среди вас
Чей-то жест, чей-то взмах,
Чей-то пристальный взгляд…
Я смогу у судьбы
Отобрать свой улов,
Я смогу отыскать
Нить потерянных снов. (с)*

* * * * *

Гермиона бежит, оскальзываясь на обледеневшей дорожке. Холодно, изо рта легкими полупрозрачными облачками вырывается дыхание. Со стылого темно-фиолетового неба любопытно глядит молодой полумесяц в окружении редких звезд. Морозное Рождество в этом году! И как она могла забыть, что Арти нужно купить другой подарок! Это просто ужасно! Он ее первый и единственный крестник, и это его первое Рождество.

Она обожала малыша, крохотного сына Билла и Флер. При каждой встрече готова была задушить его в объятьях, зацеловать розовенькие кругленькие щечки. Арти тоже радовался приходам своей молодой крестной и так забавно начинал агукать и взмахивать ручками, словно прося, чтобы она взяла его на руки, что сердце Гермионы просто таяло. Ему почти год, и ему уже нужны более серьезные игрушки, чем те погремушки, которые она накупила. Надо было зайти в тот магазинчик, который они нашли с Гарри и Роном, на углу Грейсчерч и Грин стрит!

Гермиона все ругает себя за промах, между делом припоминая, есть ли в Миддлтон-Кавери игрушечный магазин. А если его нет? Что же тогда делать? Она не может оставить Арти без подарка!

Вот и первые дома маленького городка, неподалеку от которого находится дом Гарри и Джинни в Годриковой Лощине. Гермиона влетает в продуктовый магазин — надо купить муку и корицу, которые заказала Джинни. Расплатившись, девушка спрашивает у пожилого добродушного продавца, который неспешно опускает жалюзи:

- Извините, у вас здесь нет магазина игрушек или хотя бы детского?

- Есть, а как же? — мистер Баклэнд улыбается молоденькой покупательнице, - за две улицы отсюда, на Бейкон-стрит. Его держит миссис Гослинг. Вам лучше поторопиться, сегодня ведь Рождество, мы все закрываемся в шесть.

- Спасибо! Веселого Рождества! — за девушкой стремительно хлопает дверь, и взвякивает колокольчик.

- И вам счастливого Рождества! — вдогонку кричит мистер Баклэнд и выходит на улицу, провожая взглядом тонкую фигурку в розовой куртке.

Интересно, кто она такая? Он видит ее не в первый раз, она приходила сюда с двумя парнями и еще одной девушкой. Совсем молодые, едва ли больше двадцати. Веселые, но в то же время и какие-то чересчур серьезные, нет, озабоченные, что ли… У него самого внуку двадцать два, а он ничего не желает делать, настоящий оболтус и лентяй. Целыми днями шляется по улицам в компании таких же обормотов, хлебают литрами пиво и дерут горло на вечеринках, которые устраивают то у одного, то у другого. Группа какая-то они, понимаете ли! А эти ведут себя как взрослые люди, на плечах которых лежит груз ответственности. Странные…

Гермиона бежит по улице, пакет с мукой оттягивает руку. Так, через две улицы, сказал продавец, значит до конца этой, как же ее? Ах, да, Даунинг-стрит, потом завернуть на аллею Двух Фонтанов, кажется. Черт, она не успевает до шести! Уже без десяти, магазины скоро закроются!
Слева, между двумя темными силуэтами домов c ярко светящимися прямоугольниками окон, девушка замечает арку-проход. Отлично, наверняка через нее можно срезать путь. Гермиона, не раздумывая, поворачивает по дорожке налево. Вокруг тоже спешат люди, слышатся веселые голоса, смех, поздравления. Кто-то уже вовсю распевает рождественские гимны, веселая мелодия заставляет ноги выделывать легкие па. Девушка, сама не замечая, подпевает и ныряет в темноту переулка.
И тут же настораживается: что-то не то… Что? Легкое, какое-то щекочущее чувство неясной тревоги, как будто по голой коже провели мокрым пером. Даже не чувство, а проблеск, инстинкт. Или, наоборот, то самое пресловутое шестое чувство Аврора, о котором им не раз говорил Грюм. Непонятное, странное ощущение, неприятный привкус железа во рту от участившегося дыхания.
Впереди плотным занавесом колышется темнота прохода, как будто развеянный в воздухе знаменитый «Перуанский порошок» из магазина Фреда и Джорджа. Но этого не может быть, Миддлтон — магловский город, здесь живет только одна семья волшебников, бездетная пожилая пара. Они это точно знают, проверяли сотню раз.

Гермиона оглядывается. Сзади нее все так же бегут или неторопливо прогуливаются люди, все спокойно. И чего она забеспокоилась?
Девушка встряхивает головой и решительно шагает вперед. Но едва она делает несколько шагов, как темнота вдруг начинает дрожать, словно в мареве, двигается и принимает очертания пяти фигур в черных длинных плащах с накинутыми капюшонами. И тут же пропадают звуки улицы, отрезанные скользнувшим заклятьем. Пожиратели Смерти!
Гермиона пятится назад, роняет пакет, который лопается с глухим звуком. Мука белым облачком оседает на ноги и на асфальт. Черт, черт и еще раз черт! Сегодня ожидалось нападение на Хогвартс, а не на этот сонный мирный городишко! Гарри и Рон поэтому умчались туда, чтобы предупредить МакГонагалл и помочь отразить нападение. Или… это была дезинформация? Ловушка? Для кого? Для них или для нее?
Гермиона холодеет от мысли, что Гарри и Рон попадут в засаду. Она все пятится назад, а Пожиратели молча, в абсолютной тишине надвигаются на девушку, палочки нацелены на нее.
Девушка осторожным движением вытягивает из кармана куртки свою и тоже направляет ее в сторону темных фигур. На них это не производит никакого эффекта. Ну конечно, их пятеро, а она одна, силы более чем неравны. Но она не сдастся просто так, никогда! Гермиона крепче стискивает в руке свою палочку и поднимает ее чуть выше. Тепло отполированного дерева странным образом придает сил и решительности. Она готова дорого продать свою жизнь!
Обманутый ее движением, один из Пожирателей делает выпад. И словно это послужило сигналом, остальные тоже, один за другим, выкрикивают парализующие, болевые, шоковые и еще непонятные девушке заклятья, явно запрещенные. Гермиона пригибается, мечется из стороны в сторону, но в этом проклятом переулке невозможно за что-нибудь укрыться, она вся как на ладони!
Черт! Совсем рядом пролетает Империус, выбив красные искры из поставленного силового занавеса за ее спиной. Ясно как день, она самым глупым образом попала в капкан, мышь, потерявшая чувство опасности под носом у кошки. Отсюда нет выхода, только вперед, а впереди пять смертей в угольно-черных плащах и масках-черепах.
И вдруг, уворачиваясь (пока!) от заклятий, Гермиона задыхается под ледяной волной страха. Пятеро против одной, они не хотят ее убить, они хотят взять ее в плен! Поэтому «Авада Кедавра» не звучит, только Империус, чтобы подчинить ее волю. А потом…
О, господи, что же делать?! В этот веселый рождественский вечер она и не подозревала, что ее ждет, когда выбежала купить муки и корицы для печенья Джинни и подарок для Арти! Думай, Гермиона, думай!

Лицо горит в лихорадочном отчаянье, а перед глазами почему-то всплывает страница старинной книги по черной магии, которую она откопала из книжных развалов в доме Блэков. Как же? Заклятье… или чары? Нет, все-таки заклятье… Заклятье временного забвения! Один из тех редких случаев, когда не требуется палочка; более того, одно из самых опасных и непредсказуемых даже среди Темных Искусств. Память опустошается, человек абсолютно ничего не помнит из своей жизни, как при действенно-грубом Обливиэйте. Но через одиннадцать дней появляются первые проблески воспоминаний, простых и обыденных, через двадцать два дня возвращается примерно половина, и через тридцать три дня память восстанавливается полностью. Но это в том случае, если заклятье было произнесено абсолютно верно. А если хоть в одном слове было неправильно поставлено ударение, человек рискует навсегда забыть о своей прежней жизни.

Другого выхода нет. Если они попадут в нее Империусом, она может, сама того не понимая, выложить Волдеморту все. А это обернется полным поражением и гибелью ее друзей. Конечно, в Аврориате их учили сопротивляться, заклятье окклюменции входило в число наиважнейших, но надолго ли хватит сопротивления, если заклятий леггилименции будет не одно?

Решайся же, иначе у тебя отнимут и собственную волю, и право выбора…

Гермиона посылает свои заклятья. Один из Пожирателей падает столбом, вытянув руки по швам. Петрификус Тоталус всегда хорошо ей удавалось. Второй с громким криком трясет головой, у него внезапно выросла густая грива волос, которая лезет в глаза и закрывает обзор. Так, а теперь себя…

Она не знает, правильно ли выкрикивает слова, не говоря уж об ударениях, уворачиваясь от летящих в нее заклятий. Да и какая разница, вспомнит она свою жизнь или нет, если через тридцать три дня ее все равно, наверняка, не будет в живых?

Град ледяных стрел прошивает правый рукав куртки, а рука сразу же немеет. Почти мгновенно на розовой ткани появляются мокрые темные пятна. Гермиона с ужасом чувствует, как беспомощные пальцы не могут удержать палочку, которая падает, несколько раз подпрыгивая на асфальте. Девушка стремительно наклоняется, чтобы подхватить ее левой рукой, но тут же очередное заклятье прошивает воздух, и она беспомощно заваливается на бок и обмякает.
Один из Пожирателей с довольным смешком опускает свою палочку.

- Эта грязнокровка долго сопротивлялась, не зря Лорд обратил на нее внимание. Дэйн, возьми ее.

Второй, по-видимому, молодой, одним гибким движением вскидывает девушку на руки.

- Дьявол, она вся в крови!

Первый грубо срывает с нее куртку, весь рукав которой перепачкан кровью, и чертыхается, обжегшись о браслет, который пускает зелено-голубые искры. Он сильным рывком рвет тонкую бирюзовую полоску, гадливо отшвыривает ее в сторону, произносит заклятье и останавливает кровь, тяжелыми каплями падающую на грязно-серый ноздреватый снег.

- Сколько возни с этой грязнокровкой! Что Лорду от нее надо, не пойму. Она же все равно не встанет на нашу сторону, слишком предана Поттеру.

- Не твое дело, — обрывают молодого, - у него свои планы в отношении Грэйнджер.

Пожиратели поднимают на ноги обездвиженного, удерживая его в вертикальном положении, и пять черных теней исчезают с хлопками, звонкими и гулкими в морозном переулке. А на припорошенном снегом асфальте сиротливо остается лежать розовая женская куртка, в крови, припорошенная мукой из разорвавшегося пакета, и тревожно мерцает браслет, потерявший тепло рук своей владелицы.

Гермиона приходит в себя от боли. Пульсирующая, тягуче-острая, тяжелая; словно вся кровь, которая течет по венам, вдруг забурлила вдвое быстрее. Девушка недоуменно оглядывается вокруг. Огромная комната, пышно обставленная, огромная кровать с золотым покрывалом, на котором более чем неуместно смотрится она, в джинсах с белыми мучными пятнами и окровавленном свитере. Где она?
В памяти всплывают темный переулок, Пожиратели, наложенное заклятье, и мгновенно вспомнив, что произошло, Гермиона вскакивает с постели и ищет свою палочку. Но ее нигде нет. Проклятье! Она совершенно беспомощна! Зачем ее притащили сюда? Что это за место?
Вдруг в комнате с легким характерным треском появляется маленький домовой эльф, вернее эльфиха, в наволочке и грязном переднике поверх него. Гермиона настороженно пятится в угол комнаты и натыкается спиной на большой вычурный подсвечник. Эльфиха пищит:

- Здравствуйте, моя госпожа. Меня звать Крини, меня послать ухаживать за вами.

- Что? Где я нахожусь?

- В замке моих хозяин.

- А кто твои хозяева?

- Малфой.

Малфои?! В глазах темнеет, и она невольно пошатывается. Попасть в самое гнездо Пожирателей — отличный подарок на Рождество. Положение — хуже не придумаешь. Жива она лишь потому, что кладезь информации, знает все про Гарри, про Орден Феникса, Авроров. Если применить зелье правды или леггилименцию, она все расскажет, как бы отчаянно не сопротивлялась. Вдобавок Волдеморт, возможно, хочет шантажировать Гарри, заставить его сдаться без борьбы, приползти к нему на коленях, потому что Гарри не сможет допустить, чтобы она осталась в лапах Волдеморта по его вине. Нет, с одной стороны, она правильно сделала, что наложила заклятье. Но с другой, если будет шантаж, то и заклятье не поможет…

Эльфиха тем временем что-то бормочет себе под нос, и одежда Гермионы становится совершенно чистой.

- Спасибо, Крини.

Эльфиха изумленно таращится на нее круглыми зелеными глазами и спрашивает:

- Госпожа что-то хотеть?

- Нет, больше ничего не надо.

Что же делать? От домовых эльфов ничего не добьешься, их связывает обет верности хозяину. А ей нужно хотя бы попытаться… А подействовало ли заклятье?
Девушка прислушивается к себе, оживляя в памяти все самые важные и совсем незначительные мгновения своей жизни. И застывает в удивленном замешательстве. Заклятье действует!
Она чувствует, что уже забыла, как зовут рыжеволосую сестренку Рона, в каком районе Лондона находится дом ее родителей, где она купила свою волшебную палочку, когда день рождения ее крестника.
Исчезают воспоминания о Хогвартсе, поиске крестражей, о сумрачном доме, в котором расположена штаб-квартира Ордена Феникса, об учебе в Аврориате под руководством Грюма и Сэлинджера.
Постепенно стираются из памяти черты отца и матери, Рона, Гарри. Их лица словно заволакивает туманная дымка.

Внезапно распахиваются тяжелые двери, и входят два человека. Гермиона уже едва узнает их, с трудом хватая ускользающие воспоминания. Винсент Крэбб и Грегори Гойл, два верных приспешника слизеринца Драко Малфоя, который был их врагом в школе. Или не был? Но что-то же было, бледное лицо Малфоя крепко сидит у нее в памяти. А эти двое, кажется, ничуть не изменились за то время, пока она их не видела, те же тупые морды и туши мяса. Только вот она уже не помнит, кто из них кто.
Один из них подходит к ней и приказывает:

- Иди вперед, грязнокровка. Тебя желает видеть Господин.

Гермиона решительно скрещивает руки на груди.

- А я не желаю его видеть.

Парни переглядываются, грубо подхватывают ее за руки и волокут к дверям. Гермиона отчаянно пытается вырваться, но что толку? С таким же успехом она могла бы пытаться пошевелить два огромных камня.
Они вталкивают ее в огромный зал, наполненный народом, ослепляющий яркими огнями светильников, проводят по образовавшемуся проходу между двух рядов роскошно одетых волшебников к импровизированному трону, на котором восседает… сам Волдеморт!
Гермиона видит его в первый раз в жизни и с содроганием, смешанным с отвращением, наблюдает, как он небрежно поигрывает палочкой и разглядывает ее сквозь узкие прорези змеиных глаз.

- Очень приятно встретиться с вами, мисс Грэйнджер. Я весьма наслышан о ваших способностях.

- А мне очень неприятно, и я не испытываю ни малейшего желания находиться в вашем обществе.

- Вы дерзки, юная леди!

- Это во мне от рождения.

- Что ж, мне нравится, - Волдеморт чуть наклоняется вперед, - это вносит некоторое разнообразие в то, что я слышу каждый день. Мои сторонники, знаете ли, не блещут остроумием в моем присутствии. Итак, мисс Грэйнджер, вы, наверное, в недоумении от того, почему вы стоите здесь?

- Я вся внимание и трепещу от нетерпения! - Гермиона изо всех сил старается, чтобы в ее голосе звучало издевательское веселье.

- Не буду разводить долгие беседы на известную нам обоим тему. Я хочу предложить вам присоединиться ко мне.

Гермиона от изумления даже открывает рот. Он что, сошел с ума, полагая, что она сама, по своей воле, без Империуса, согласится перейти на его сторону?! Да этого не будет! Скорее небо упадет на землю, чем она предаст Гарри и Рона!

Тонкие бескровные губы Волдеморта кривятся в усмешке.

- Вижу, вы удивлены. Конечно, лучший выход при дилемме, вставшей перед вами — Империус. Но вы не находите, что Империус — это так банально? К тому же, скорее всего вас обучили, как ему противостоять, а если наслать несколько заклятий, есть печальная вероятность, что вы сойдете с ума. Мне бы этого, честно говоря, не хотелось. А может, все-таки по доброй воле?

Гермиона гордо вскидывает подбородок. Этот вопрос даже не требует ответа. Ему должно быть понятно с предельной ясностью, что она умрет, но не перейдет на его сторону!
Девушка обводит презрительным взглядом собравшихся в зале людей, и вдруг ее словно обжигает. Рядом с красивой женщиной в тяжелом бархатном платье кроваво-алого цвета она замечает знакомое болезненно-желтоватое лицо, черные глаза, прищуренные в усмешке.

«Снейп! И он здесь!» - его она еще помнит.

И почти сразу натыкается на еще один знакомый взгляд, на этот раз светло-серых глаз.

«И Малфой…»

Драко Малфой стоит, как ни в чем не бывало, с самым равнодушным выражением лица, облокотившись об спинку кресла, в котором грациозно выпрямилась Нарцисса. Люциус же на правах хозяина пристроился рядом и чуть позади своего Господина.

- Вижу, мисс Грэйнджер, что я вас не убедил. Но позвольте заметить, у вас есть родители, не так ли? И они очень гордятся своей умницей-дочкой?

Гермиона цепенеет, сердце в груди останавливается. Мама и папа, они не волшебники, не сумеют ничего сделать, если в их дом ворвутся Пожиратели! Она почему-то совсем не позаботилась об их защите, слишком уверенная в том, что им ничего не грозит, и слишком беспокоящаяся за Гарри. Гарри, кто такой Гарри? Родители… ох, что же она только что думала? О своих родителях? С ними что-то произошло? Или нет?

На лице девушки появляется замешательство, и Волдеморт, словно почувствовав что-то, выбившееся из его плана, резко поднимает свою палочку и направляет ее на Гермиону. Девушка прикрывает глаза, чувствуя чужое проникновение в свое сознание, и почти в тот же момент ее охватывает странное опустошение, последнее воспоминание улетучилось из памяти. Гермиона чуть покачивается, выпрямляется и смеется прямо в лицо страшному существу с нечеловеческими глазами. Лорд Волдеморт, величайший из черных магов, когда-либо существовавших на земле, наклоняется вперед и шипит, не отрывая взгляда от девушки, смех которой так чуждо звучит в этом зале, полном преданных ему Пожирателей Смерти:

- Что ж, мисс Грэйнджер, вы перехитрили меня, а это не каждому удается. Но все же вы не учли очень многого… В вас есть огромный потенциал. И я найду ему применение.

Он змеится зловещей улыбкой и взмахом руки подзывает к себе высокого светловолосого парня.

- Драко, твоя задача — быть рядом с мисс Грэйнджер. Она под заклятьем временного забвения. Через месяц память к ней вернется, и она окажется ценным источником информации. И если тебе удастся (а тебе удастся, не так ли, Драко?), ты должен за этот месяц переубедить ее, доказать ей, что исповедуемые ею убеждения и ценности кната ломаного не стоят и бесполезны в мире, в котором буду править я. Как я убедился, мисс Грэйнджер весьма одаренная волшебница, и ее присутствие в рядах моих последователей не будет ошибкой. На этот раз выполни все, как следует, мой мальчик.

В глазах Драко мелькает и тут же исчезает какое-то странное выражение, он послушно склоняет голову, но Люциус судорожно дергается, как от удара, и склоняется к Волдеморту.

- Но, мой Господин, она же грязнокровка! Ей не место рядом с моим сыном!

- Люциус, друг мой, ты осмеливаешься подвергать сомнениям мои решения?

- Нет, мой Господин, — старший Малфой еле слышно скрипит зубами и почтительно отступает назад.

Волдеморт кивает Драко, который с безучастно-равнодушным видом подходит к Гермионе и уводит ее за собой в высокие двойные двери. Девушка смотрит на него расширенными от удивления глазами, но послушно следует…

____________________
* К сожалению, не помню автора

Он очнулся уже на мраморных степенях банка, когда мистер Поттер громко сказал:

- Ну, куда теперь? Предлагаю первым делом к Олливандеру.

Миссис Поттер согласилась, и они направились вдоль длинной улицы, каждый дом на которой был волшебным магазином. И какие же удивительные вещи продавались в них! Алекс успевал только крутить головой по сторонам в немом восхищении.
Чудесно и загадочно звучащий «Олливандер» оказался маленькой лавочкой с грязной стеклянной витриной и надписью «Олливандер. Волшебные палочки с 387 г. до н.э.».
Алекс с робостью вошел внутрь, Лили тоже неуверенно озиралась, хотя самоуверенно подмигнула ему на пороге. К ним подошел старик с очень светлыми, почти белесыми глазами. Мальчику стало не по себе от его неподвижного пристального взгляда.

- Молодые люди пришли выбрать свои первые палочки? — тихо проговорил, чуть ли не прошептал старик.

Отец Лили кивнул.

- Да, пожалуйста.

- Что ж, юная леди, прошу.

Лили с испуганным выражением лица подошла к нему, и старик, обмерив всю ее волшебным сантиметром, который двигался сам по себе, протянул палочку, коробку с которой достал из-под полки. Лили помахала ею, но ничего особенного не произошло. Старик притащил еще палочки, и Лили, ободрившись, начала пробовать их. Наконец, на двенадцатой по счету палочке, Лили воскликнула:

- Вот, это она, точно! — и выпустила из палочки сноп разноцветных искр.

- Превосходно, превосходно, десять с половиной дюймов, вишневое дерево, волос единорога. А теперь юный джентльмен.

Алекс судорожно сглотнул. А вдруг он не сможет выбрать? И как он узнает, что это именно его палочка?
Кажется, последний вопрос он произнес вслух, потому что Лили шепнула:

- Не волнуйся, ты ее почувствуешь.

Щекотно пробежал по телу сантиметр, и мистер Олливандер, странно глядя своими бледными глазами, подал ему палочку. Алекс взял ее в руки и взмахнул, стараясь повторить движения Лили. Приятное тепло пробежало из палочки по его руке и разлилось по всему телу. Волосы как будто встали дыбом, кончики пальцев начало покалывать. Вдруг из палочки вырвались золотые и серебряные струйки света, которые лучиками разбежались по помещению. Алексу стало удивительно хорошо на сердце.

- Изумительно, превосходно, просто чудесно, юный мистер Малфой, если не ошибаюсь? - бормотал старик, не отрывая взгляда от Алекса.

- Действительно! - удивился отец Лили, - впервые вижу, чтобы палочка так быстро нашла себе мага.

- Нет, не это, - прошелестел Олливандер, - а то, что это уникальное изделие. Двенадцать с четвертью дюймов, красное дерево и внутри сгусток пламени серебряного дракона, пойманный в лунный свет.

Алекс ничего не понял из сказанного и в восхищении любовался своей палочкой. Зато мистер Поттер в изумлении подался вперед.

- Этого не может быть! Как можно поместить в сердцевину пламя дракона? Я знаю, что обычно используется высушенное сердце дракона, его сухожилие, в редких случаях когти и клыки, но пламя?

- Пламя серебряного дракона, мистер Поттер. Это возможно, наверное, всего лишь раз в тысячелетие. Серебряные драконы чрезвычайно редки и наделены разумом. Если в год тринадцати солнечных пятен, в ночь последнего весеннего полнолуния уговорить серебряного дракона выдохнуть свое пламя и подставить сосуд с этим пламенем под холодный лунный свет, то оно превратится в удивительное вещество. Свойства этого вещества никто до конца не изучил. Это загадка, тайна! Волшебных палочек, в сердцевине которых застывшее пламя серебряного дракона, очень мало. Мне посчастливилось изготовить две. Одна избрала этого молодого человека. А обладатель второй был одним из величайших волшебников нашего времени и, к моему огромному прискорбию, погиб в те времена, когда вы, мистер Поттер и миссис Поттер, еще пребывали в Хогвартсе.

- Дамблдор?! Она была у Дамблдора?!! — одновременно выдохнули родители Лили.

Старик кивнул. Они ошеломленно смотрели друг на друга и на Алекса, а Алекс и Лили вообще пропустили тираду старика мимо ушей, потому что увлеченно сравнивали свои палочки. Наконец, опомнившись, взрослые расплатились и вышли из магазина. Алекс выходил последним и почти у самой двери его настиг тихий голос старика:

- Вы очень похожи на своего отца, а род Малфоев издавна славился в нашем мире. Кто поймет душу истинного Малфоя? Она изменчива как вода — то холодна как лед, то сметает все на своем пути. Но в ваших глазах горит тот же огонь, что и у вашей матери, согревавший ее друзей. Вы лед и пламя, юный мистер Малфой, союз несовместимого.

Алекс вылетел из магазина как ошпаренный. Вероятно, этот старик знал его родителей. Возможно, они тоже покупали у него свои волшебные палочки. Но возвращаться, смотреть в бледные глаза и расспрашивать более чем чудаковатого мистера Олливандера о них ему почему-то совершенно не хотелось.

Мнения относительно дальнейших действий разделились. Мистер Поттер предлагал идти покупать учебники и ингредиенты для зелий, потому что их магазины находились ближе, миссис Поттер настаивала на том, что вначале надо приобрести мантии, потому что это дело хлопотное. Наконец они пришли к консенсусу и отправились покупать котлы и телескопы. Затем приобрели книги, перья, пергамент и различные ингредиенты для зелий в аптеке. Алекса передернуло от отвращения при виде истолченных летучих мышей, сушеных жуков, гусениц и червей, аккуратно разложенных по банкам или расфасованных в свертки глаз, ножек и прочих частей тела всяких гадов. Он подумал, что зельеварение никогда не станет его любимым предметом.
Дошел черед и до мантий. Они зашли в маленький уютный магазинчик, где симпатичная пухленькая волшебница, мадам Малкин, тоже обмерила их волшебным сантиметром и поставила обоих на низкие банкетки, чтобы подогнать мантии и форменную одежду.
Когда они с Лили стояли на этих банкетках, ее родители о чем-то тихо переговаривались у окна, изредка бросая на Алекса быстрые короткие взгляды. Он замечал это, и ему становилось не по себе. Несмотря на дружелюбие, родители Лили все же относились к нему как-то холодновато-настороженно, словно он был тигром в незапертой клетке и мог в любой момент либо сбежать, либо натворить что-нибудь ужасное.

Звякнул колокольчик, и в магазин вошли еще посетители. Высокий, немного нескладный огненноволосый мужчина, с ним очень изящная и ослепительно красивая женщина с чудными шелковистыми белокурыми волосами и лазурно-голубыми глазами. Еще никогда Алекс не видел такой красоты и теперь ослепленно уставился на вошедшую. За ними вошел мальчик примерно лет одиннадцати-двенадцати, очень похожий на женщину, с такими же тонкими правильными чертами лица и голубыми глазами, слегка загорелый. Только волосы у него были, как у отца, ярко-рыжими.

- Дядя Рон, тетя Габриэль, Рейни! — завопила Лили так, что все вздрогнули, а мадам Малкин выронила из рук палочку, при помощи которой укорачивала мантию Алекса.

Мистер Поттер удивленно вскрикнул и бросился обнимать вошедшего мужчину. Миссис Поттер заахала и принялась расцеловываться с женщиной и обнимать мальчика.

- Каким чудом, Рон? Мы ждали вас только завтра! — радостно воскликнул мистер Поттер, не переставая хлопать мужчину по спине.

- А мы прибыли сегодня ночью, решили сделать всем маленький сюрприз, - ухмыльнулся тот, - понимаешь, во мне проснулся спавший глубоким сном патриотизм, в споре между преимуществами французского и английского образования, наконец, победило второе, и мы с Рейном решили поспешить, пока Габи не передумала.

- Миссис Уизли, наверное, вне себя от радости?

- Мало сказано. Заливается слезами каждые полчаса и так и норовит прижать нас к своей широкой груди. Она хотела с утра заглянуть к вам, поделиться столь неслыханным счастьем, но от ее слез все время отсыревал камин. Ну, что за работенка у Перси для меня, не знаешь? А то наша ВэШа опять важничает и лопочет что-то там о секретах государственной важности.

Мистер Поттер ответил вполголоса, и его друг вмиг посерьезнел и склонил голову, слушая.

- Перестань глазеть на тетю Габриэль, Алекс! - шепнула, хихикая, Лили, - это просто неприлично. К тому же дядя Рон о-очень ревнивый.

- Я не… просто… так… - выдавил покрасневший, как рак, Алекс.

- Да ладно, не парься. Она наполовину вейла, и все, кто видят ее в первый раз, и не в первый тоже, выглядят так же глупо. Кстати, тетя Флер, сестра тети Габи и жена дяди Билла, еще красивее, если это вообще возможно представить.

«Интересно, кто такие вейлы?» - подумал Алекс, с трудом отводя взгляд от чудного видения.

- Готовитесь к Хогвартсу, Габи? — спросила миссис Поттер, когда объятья, поцелуи и удивленные восклицания прекратились.

- Oh, qui, - слегка грассируя, нежным голосом ответила миссис Уизли, - Г’он потащил нас сегодня, как будто нет д’гугих дней! Я так надеялась, что мы останемся во Ф’ганции. Мне кажется, Ша’гмбатон был бы п’гедпочтительнее для ‘Гейни. Там очень сильный п’геподавательский состав.

- В Хогвартсе тоже, - возразила мать Лили, - и мама нас просто достала своими причитаниями! Дескать, она не может жить спокойно, когда ее дорогие детки так далеко от дома. Билл и Флер в Китае, вы во Франции, Джордж в Австралии, Чарли с Агнесс в Румынии. «Все Уизли разлетелись по свету» как любит повторять она. Надеюсь, хоть сейчас немного успокоится. Вы уже присмотрели дом?

- Нет еще, но ско’го. Мы пока остановились в доме ’годителей ’Гона. Они были очень любезны. Как только ‘Гон начнет ‘габотать в Министе’гстве, я займусь поисками. А что нового у вас?

И женщины принялись оживленно обмениваться последними новостями.

- Уизли? Фамилия твоего дяди Уизли? — шепотом спросил Алекс у вертящейся перед зеркалом Лили.

- Да, это брат моей мамы.

Дядя Лили тем временем подбежал и подкинул племянницу в воздух, вызвав неудовольствие мадам Малкин, которая подгоняла форменную юбку.

- Малышка, ну и тяжелая же ты стала! - деланно удивился он, - наверняка, целыми днями лопаешь торты и пирожные.

- Ой, дядя Рон, отпустите меня! - залилась смехом Лили, - мне ведь уже одиннадцать лет, как и Рейни, я же расту!

Мистер Уизли в последний раз подкинул Лили в воздух и поставил ее на банкетку. Он скользнул глазами по Алексу и кивнул.

- Тоже в Хогвартс?

- Да, - смущенно ответил мальчик.

- Как твоя фамилия? А где родители? — спросил мистер Уизли, но Алекс не успел ответить, как мужчина, очень внимательно вглядевшись в него, вдруг напрягся. Мальчик внутренне сжался под его колючим испытующим взглядом.

- Если не ошибаюсь, ты отпрыск славного рода Малфоев? Сын Юбера? — тон мистера Уизли моментально стал холодным, как зимняя стужа, а слово «славный» прозвучало из его уст словно «поганый».

- Э-э-э, - протянул Алекс, не зная, что ответить, и недоумевая, как он догадался. Вообще-то до этого дня он был Грэйнджером, но, видимо, раз фамилия его отца Малфой, то и он тоже, получается, Малфой, - ну, я полагаю, что да, я Малфой. А кто такой Юбер?

- И что ты здесь делаешь, мальчик, один, без окружения своих чистокровных прихвостней, среди людей, известных весьма теплыми чувствами к так называемым грязнокровкам? - дядя Лили даже не расслышал его вопроса.

- Дядя Рон! — негодующе воскликнула Лили.

К ним поспешил мистер Поттер.

- Рон, - он успокаивающе положил руку на плечо друга и смущенно кашлянул, - он с нами.

- Что-о-о?! — глаза мистера Уизли стали совершенно круглыми, - с каких это пор Поттеры ходят по магазинам с Малфоями? Мир перевернулся, и мне никто не сказал?

- Тут такое дело… Лили, не вмешивайся в разговор взрослых! - осадил мистер Поттер дочь, уже открывшую рот, чтобы разразиться гневным водопадом слов, - Рон, это Александр Грэйнджер Малфой, сын… сын Гермионы Грэйнджер и Драко Малфоя.

Алексу показалось, что рыжеволосого мужчину сейчас хватит удар. Он побагровел так, что почти слился с темно-бордовыми мантиями, висевшими на вешалках позади него. Его взгляд стал не просто холодным, он стал ледяным. То, как он смотрел на Алекса до этого, показалось мальчику просто лаской.

- У них был ребенок?! Тем более, - мистер Уизли не говорил, а презрительно кривя губы, выплевывал слова, - это их сын, а ты так спокойно об этом говоришь! Поверить не могу, ты забыл, что было?!

- Конечно, нет, не говори глупостей. Просто ему не с кем было пойти. Он живет с маглами.

- Он живет с маглами?! Малфой живет с маглами?! КАК такое возможно? Кто-нибудь вообще объяснит мне, что происходит? — брови мужчины полезли на лоб.

- Да, поверь мне. Слушай, Рон, - мистер Поттер оглянулся на жену и миссис Уизли, которые обеспокоенно взглянули в их сторону, - давай поговорим об этом позже, не здесь и не сейчас.

- Хорошо, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - его друг справился с собой и, уже не обращая внимания на Алекса, скомандовал сыну:

- Рейнар, марш примерять мантии, а то мы до завтра отсюда не уйдем.

Алекс спрыгнул с банкетки, на душе у него было просто отвратительно. Дядя Лили отнесся к нему еще хуже, чем сперва ее родители. Он терялся в догадках, чем было вызвано подобное отношение этих волшебников. Ведь он раньше не знал их, не мог ничего сделать такого, что заставило бы относиться к нему так предубежденно.

Мадам Малкин протянула ему аккуратно завернутый комплект подогнанных под него мантий и форменной одежды. Точно такой же комплект достался Лили. Мистер Поттер и Алекс рассчитались с мадам Малкин, и вся компания, подождав семью Уизли, вышла на улицу. Оказалось, что они тоже все закупили. Поэтому решено было отправиться в магазин «Всевозможных волшебных вредилок». Что это за магазин, Алекс не понял, но его мнения никто не спрашивал, и он уныло поплелся вслед за остальными. Многочисленные свертки оттягивали руки, живот подводило от голода, взрослые совершенно не обращали на него внимания, а Лили весело болтала с Рейном о каком-то Артуре, который стал совсем взрослым, о непонятном квиддиче, о новых моделях метел, о том, кто станет ловцом «Пушек Педдл» в следующем сезоне, передавала ли ей привет некая Эсме.
Наконец они дошли до какого-то магазина с огромными высокими стеклянными окнами, над которыми реяла в воздухе (сама собой!) ослепляющая, брызжущая разноцветными искрами надпись: «Только у нас вы найдете все, что душе угодно!»

Они вошли внутрь, и у Алекса разбежались глаза. Сколько же здесь было непонятных штучек явно волшебного характера! Какие-то жужжащие, свистящие, рычащие предметы; предметы самой причудливой и необычной формы; странные предметы, напоминающие длинные белые шнуры или веревки; в отдельных многочисленных коробках что-то вроде конфет или сладостей. Алекс терялся в догадках, для чего нужны все эти вещи.
В просторном зале было полно народу, три продавца не успевали обслуживать покупателей. Мистер Уизли подошел к одному из них и что-то сказал. Тот кивнул и умчался в глубь помещения. Алекс тихо спросил Лили, которая разглядывала розовую и тихо звенящую коробку под названием «Самые волшебные девичьи грезы наяву»:

- Слушай, что это за место?

- Ты не знаешь? — округлила глаза девочка и тут же спохватилась, - извини, все время забываю, ты же из мира маглов. Это всяческие волшебные шутки. Смотри, вот это Удлинители ушей, при помощи них можно подслушать разговор за закрытыми дверями. Это Канареечные помадки, съешь их и превратишься на пару минут в самую настоящую канарейку. А вот бомбы-вонючки, не советую тебе применять их в тесной комнате, запах просто убойный. А здесь…

Ее прервал громкий радостный возглас:

- Ба, кого я вижу! Неужели наш француз наконец изволил явиться на родину? То-то матушка обрадовалась! И наш знаменитый герой здесь? Как не обвалились от восхищения эти стены?

Навстречу им вышел, широко раскинув руки, еще один огненно-рыжеволосый мужчина средних лет в такой же красной мантии, как и у продавцов. Он радостно обнял мистера и миссис Уизли с Рейном, обменялся рукопожатиями с мистером Поттером, чмокнул миссис Поттер куда-то в район уха, а Лили в нос.

- Привет, Фред! - расплылся в улыбке мистер Уизли, - как видишь, явился. А то мама замучила всех почтовых сов Англии, присылая письма со страстными призывами возвратиться домой и успокоить ее скорбящее сердце. Как у вас дела? Как Анджелина, Молли?

- Все в порядке. Дела идут просто превосходно, грех жаловаться. Анджелина и Молли цветут пышным цветом. Кстати, в этом году моя дражайшая женушка начинает работу в Хогвартсе, профессором трансфигурации. Так что, берегитесь, первокурсники! - он подмигнул ребятам.

- Тетя Энджи будет преподавать в Хогвартсе? Суперкласс! — радостно воскликнула Лили, оживленно толкая в бок Рейна, тот болезненно поморщился, но закивал.

Взрослые начали переговариваться о каких-то своих делах. Рейн принялся увлеченно разглядывать волшебные вредилки, а Алекс удивленно спросил у Лили:

- Сколько же у тебя дядь, теть и кузенов?

- Куча! — беззаботно ответила девочка и начала перечислять, - самый старший дядя Билл и его жена тетя Флер, я тебе про нее говорила, у них сын Артур, он уже на последнем курсе Хогвартса. А они сами живут в Китае, потому что дядя Билл открыл там новое отделение банка Грин-Готтс и теперь его управляющий, ну или как там это называется. Так, потом дядя Чарли, он живет с семьей в Румынии, работает в драконьем питомнике; я его видела в последний раз, когда мне было лет семь, они уже давно не приезжали. Следующий — дядя Перси, он работает в Министерстве, серьезная шишка, говорят, у него есть все шансы стать следующим Министром. Сейчас он заместитель или что-то вроде этого. Дальше дядя Фред и тетя Анджелина, у них дочка Молли. Дядя Джордж, близнец дяди Фреда, он уехал в Австралию восемь лет назад, теперь шлет письма и обещает привезти в подарок кенгуру. Уф, вот, и еще дядя Рон, тетя Габриэль и Рейни. Раньше они жили во Франции, а теперь переехали сюда. И еще множество двоюродных и троюродных кузенов, дядь, теть, бабушек и дедушек. Я иногда даже путаюсь в именах. Но это все Уизли, со стороны мамы. А со стороны папы почти никого нет. Разве что только бабушка Петунья, дядя Дадли, тетя Гортензия и Вернон. Но это, как выражается папа, скорее наказанье божье, а не родственники.

Тем временем взрослые наговорились, мистер Рональд Уизли передал приказ своей матушки всем членам семьи явиться на праздничный ужин в честь их приезда. Его брат закатил глаза, но обещал прийти вместе с женой и дочерью. Наконец они простились, вся компания вышла на улицу и двинулась по направлению к «Веселой Метле». Время уже близилось к вечеру. В животе у Алекса жалобно завывал пустой желудок, и он с усталостью подумал, что Бигсли наверняка уже уехали, не дождавшись его, а ему теперь, очевидно, придется добираться до дома самому.
Добравшись до бара, Поттеры и Уизли дружно решили подкрепиться. Они заказали плотный ужин и расселись, соединив вместе два стола. Младшее поколение не принимало участия в разговоре, увлеченное поглощением еды. Алекс чуть не проглотил язык, перепробовав все блюда по паре раз. Когда тарелки были пусты, мистер Уизли сказал, довольно щурясь:

- Мерлин милостивый, как же я соскучился по нормальной английской еде! Гарри, не забудь о завтрашнем вечере, а то maman с меня три шкуры сдерет, если ее драгоценный единственный зять не явится.

- Не забуду, естественно. Джинни, я, наверное, переночую здесь, так будет проще. Надо зайти с утра в Министерство, прояснить кое-что.

Миссис Поттер хотела было возмущенно возразить, но бросив короткий взгляд на Алекса, ничего не сказала. Мистер Уизли, видимо, тоже догадался, потому что с оттенком раздражения спросил:

- Зачем тебе это надо? Возиться с этим…

- Рон, - тихо ответил его друг, - я понимаю твои чувства, но посмотри, это маленький мальчик, одинокий, потерянный, впервые узнавший, что он отличается от тех людей, которые раньше окружали его. Тебе это никого не напоминает?

- Да, да, да, но это ничего не значит! У него есть родственники, которые прекрасно о нем позаботятся.

- Я подозреваю, что эти родственники ничего не знают о нем. Или, возможно, наоборот, знают и намеренно скрывают его существование. Он ее сын, что бы там ни было, а для них это равносильно несмываемому пятну позора.

Алекс слушал, насторожив уши и затаив дыхание. К сожалению, мистер Уизли досадливо фыркнул, и больше они о родителях Алекса ничего не говорили.
Семья Уизли, попрощавшись, ушла. Мать Лили вопросительно взглянула на мужа. Тот откашлялся и сказал, обращаясь к Алексу:

- Мы с тобой останемся здесь, не возражаешь? Переночуем и завтра с утра зайдем в Министерство Магии, надо кое-что прояснить и уточнить. Предупреди своих магловских родственников. Или я позвоню им и все объясню.

- Нет, - поспешно сказал Алекс, - то есть, да, конечно, я согласен. Но я сам позвоню Бигсли.

- Ой, папа, можно я останусь с вами? — запрыгала Лили, теребя отца.

- Нет, детка, ты отправишься с мамой домой. Что тебе делать в Министерстве Магии?

- Ну, папочка, пожалуйста! Прошу тебя, возьми меня с собой! Обещаю, я неделю буду убираться в комнате сама, без напоминания!

Мистер Поттер взглянул на жену, которая грозно нахмурила брови, и виновато отводя взгляд, сказал:

- Э-э-э, ладно, уговорила. Только убираться будешь две недели.

Миссис Поттер всплеснула руками.

- Гарри, нельзя же так! Ты ее совсем избалуешь!

- Мамочка, ну как это совсем избалуешь, не так уж и много я прошу!

Женщина безнадежно покачала головой и исчезла с легким хлопком, забрав сделанные покупки и оставив раскрывшего от удивления рот Алекса.
Мистер Поттер снял в отеле наверху бара две комнаты, и они отнесли в одну из них приобретенные Алексом тяжелые связки книг, свертки, завернутые коробки. Он напомнил мальчику:

- Тебе нужно поставить в известность своих тетю и дядю, что ты остаешься здесь и вернешься домой завтра.

- Да они будут вне себя от счастья, если я вообще не вернусь, - пробормотал Алекс, - хорошо, я сейчас позвоню им из телефона-автомата.

Он вышел на улицу, перешел на другую сторону улицы, где стояла старая обшарпанная будка, и позвонил мистеру Бигсли на мобильный. Как и следовало ожидать, из трубки понеслись такие вопли, что мальчик отодвинул ее сантиметров на пятнадцать подальше от уха, боясь оглохнуть. Он торопливо прокричал, что сегодня останется в городе, а завтра его подвезут знакомые, и с облегчением бросил трубку, в душе усмехнувшись — семейку сейчас будут раздирать два чувства. Горячее желание, чтобы «паршивый мальчишка» так и сгинул с их глаз, и не менее горячее — чтобы вернулся, потому что тогда уплывет немалое социальное пособие.

На улице был уже вечер, фонари горели теплым желтым светом, а в небе одиноко висел молодой месяц. Алекс вернулся в гостиницу, вошел в общий зал, в котором сейчас почти никого не было. Лишь отец Лили и она сама сидели в креслах у горящего камина, о чем-то переговариваясь и смеясь. Сердце у Алекса чуть сжалось от светлой зависти. У него-то никогда такого не было и не будет.
Набравшись смелости, он подошел к ним и, запинаясь, сказал:

- Сэр, вы обещали мне, еще там, в банке, рассказать о моих родителях. Пожалуйста, вы не могли бы сейчас…

Мужчина молча посмотрел на него и вздохнул.

- Хорошо, садись.

Лили удобно устроилась на коврике у ног отца, и Алекс осторожно опустился в свободное кресло. Мистер Поттер повертел в руках кружку с питьем, похожим на пиво, отхлебнул из нее и взъерошил и без того растрепанную шевелюру.

- Твои родители — Гермиона Грэйнджер и Драко Малфой. Как ты, наверное, помнишь со слов Джинни, твой отец принадлежал к одному из самых богатых и аристократических родов магической Англии. А твоя мать была маглорожденной колдуньей, то есть родилась в семье маглов. Твои бабушка и дедушка со стороны матери были обыкновенными людьми. Ты их помнишь?

- Да, - тихо ответил Алекс, глядя в весело плясавший на яблоневых дровах огонь, - мне было четыре года, когда они умерли. Бабушка и дедушка никогда не говорили о моем отце. То есть, может и говорили, только я ничего не помню. Почему у него такое странное имя?

- Не знаю, - пожал плечами мистер Поттер, - это в обычае аристократов — давать детям диковинные имена. Так вот, мы с Роном учились в одно время вместе с твоими родителями в Хогвартсе и м-м-м… скажем так, неплохо знали их. Больше твою мать, потому что она, как и мы, была из Гриффиндора, это один из четырех факультетов Хогвартса. В те годы было очень неспокойно. Возродился Волдеморт, один из самых темных и ужасных волшебников нашего времени. Началась война, в которой погибло очень много магов и простых людей. Суть войны состояла в том, что Волдеморт и его приспешники, так называемые Пожиратели Смерти, стремились уничтожить или подчинить маглорожденных волшебников, которых считали грязнокровными. Огромной ценой мы сумели победить Волдеморта с его Пожирателями, но идеи, исповедуемые ими, до сих пор живы в нашем обществе, как ни прискорбно.

- А мои родители?

- Твои родители погибли в той войне вместе со многими, - глухо и словно нехотя ответил мистер Поттер, откидываясь назад, в глубь кресла, - к сожалению, нормальная работа Министерства Магии во времена правления Волдеморта фактически была разрушена, после войны наступила изрядная неразбериха, огромное количество магов было объявлено пропавшими без вести. Твоя… семья… погибла. И я никогда не слышал о том, что у Гермионы Грэйнджер и Драко Малфоя был ребенок. Поэтому никому и в голову не пришло разыскивать тебя, тем более в мире маглов. Завтра мы пойдем в Министерство Магии и поднимем документы, касающиеся брака твоих родителей и твоего рождения, если они там имеются. Впрочем, я почти уверен, что все официально задокументировано. Раз ты имеешь доступ к фамильному наследию Малфоев, то в свое время твои родители оформили все, как полагается.

- Вы сказали, что у меня есть близкие. Кто они?

- Насколько я знаю, твой отец был последним в английском роду Малфоев. Но во Франции у него был троюродный брат, Юбер Малфуа, так называемая французская ветвь этой семьи. Он приехал через полтора года после войны и вступил в права наследования, хотя, как я теперь понимаю, наследовать особенно было нечего, если все оставлено тебе. Гоблины подтвердили, что у него не было доступа к счетам семьи, хотя он неоднократно пытался подать иск о праве последнего в роду. У Малфоев, как и у многих древних родов, видимо, был майорат в самом прямом смысле, когда все оставляется только старшему сыну, потом его старшему сыну и так далее. Побочные члены семьи не получают ничего, если нет особых распоряжений. Впрочем, в этих делах я особо не разбираюсь. А Юбер Малфуа со своей семьей до сих пор живет в Лондоне.

- А вы не знаете, - Алекс затаил дыхание, - я могу увидеться с ними?

- Если говорить откровенно, я бы тебе не советовал делать это, пока не выяснится, кто является твоим опекуном и временным управляющим движимым и недвижимым имуществом.

- Но Бигсли…

- Это в магловском мире, который не имеет никакого отношения к магическому. Здесь у несовершеннолетнего волшебника, лишившегося родителей, обязательно должен быть опекун-маг. Завтра, думаю, мы все это узнаем. А теперь, молодые люди, спать!

В голове у мальчика теснилась еще тысяча вопросов, но он послушно поплелся в свою комнату. День был слишком длинным, насыщенным, и несмотря ни на что, очень хорошим. Он узнал о своих маме и папе больше, чем за все одиннадцать лет своей жизни!

- Спокойной ночи, Алекс! - тепло улыбнулась Лили, и он в ответ тоже расплылся в улыбке.

- Приятных снов тебе!

Гостиничный номер по сравнению с его чуланчиком показался почти роскошным, хотя в нем стояли только широкая кровать с балдахином, ночной столик, два довольно ободранных кресла и висело засиженное мухами зеркало в литой медной оправе. Он забрался в кровать и, уже засыпая, задался вопросом: на чьей стороне были Гермиона Грэйнджер и Драко Малфой в этой ужасной войне, которую постоянно вспоминают волшебники?

Как вымолвить Слово, которому нет звучанья?
Губы немеют, срывается голос, и замерло сердце в ночи.
Как дорогу найти из мира слепого отчаянья?
Когда нет ни окон, ни дверей, и порталы закрыты, и выброшены ключи.
Это Слово — пришло ниоткуда, из пустоты, извне,
Это Слово — как росчерк тьмы в ледяной белизне,
Это Слово — выстрел коварный в другой кривизне…
Это Слово… (с) siriniti

* * * * *

А в это время в смежном номере Гарри Поттер слушал сонное дыхание дочери и, ероша пальцами и без того взлохмаченную шевелюру, бездумно вглядывался в причудливо извивавшиеся языки пламени в камине, словно надеясь, что они подскажут решение всех проблем. Появление этого мальчика, так похожего на своих родителей, воспоминания о которых на протяжении многих лет он старался прятать глубоко в своей памяти, спутало все его мысли, внесло сумятицу в чувства. Он глубоко вздохнул. Как все было просто, и как все было сложно! Как объяснить этому ребенку с жадно-вопрошающими глазами, что его отец и мать стали проклятьем жизни Гарри Поттера, из-за них он впервые познал боль предательства и муки бессилия от того, что ничего нельзя изменить?

* * * * *

- Поттер, Уизли, вам все понятно?

Пронзительные глаза из-под густых кустистых бровей Кларка Сэлинджера строго оглядывают двух высоких худых парней в темных джинсах и куртках.

- Да, сэр. Добби нам поможет.

- Что ж, удачи!

- Что-что, а удача им потребуется, - Грюм закуривает трубку и пускает кольца дыма, нанизывающиеся одно на другое, - Поттер, как продвигаются поиски?

- Ищем, сэр, - Гарри чувствует нетерпение Рона, дергающегося на месте.

- Если нужна помощь…

Друзья синхронно отводят глаза от мистера Сэлинджера, у которого нет обеих рук, и мотают головами.
СиЭс, как они его называют, один из немногих друзей Грюма, потерял руки двадцать лет назад, будучи командиром отряда Авроров быстрого реагирования, и не ему, лишенному возможности колдовать, предлагать помощь двум молодым здоровым парням с волшебными палочками. Но Гарри уважает и ценит его помощь и советы так же, как помощь и советы Грюма.

- Сэр, если это все, то мы идем.

Гарри и Рон исчезают и через минуту трансгрессируют на пустынной дороге, которая ведет их к саду, огороженному черной кованой решеткой с острыми, словно пики, торчащими прутьями наверху. Друзья тихо крадутся вдоль решетки.

- Где Добби?

- Обещал быть в двенадцать.

У их ног с треском появляется домовик, одетый в грязную наволочку.

- Сэр Гарри Поттер! Добби рад вас видеть! И сэра друга сэра Гарри Поттера тоже!

- Добби, черт, напугал!

Рон сердито смотрит на домовика. Гарри, наоборот, благодарно кивает ему. Добби по его просьбе стал шпионом, он теперь работает в доме у Паркинсонов, пока (и к счастью!) неузнанный. Это он сегодня подыскал им укрытие. Встречаться им приходится редко, до сегодняшнего дня Добби почти не выходил на связь.

- Я тоже рад, что у тебя все в порядке. Куда нам идти?

- Дальше в сад, есть беседка, - Добби указывает на что-то чернеющее среди густо растущих деревьев, - там Добби зачарует по-своему, никто не увидит сэр Гарри Поттер и его друг.

- Хорошо, поместье защищено охранными заклятьями?

- Да, но когда у хозяин гости, он снимает защита, только у ворот и в сад дежурит охрана.

Гарри и Рон осторожно и как можно тише перелезают через ограду и крадутся к укрытию вслед за Добби. Кое-как пробравшись через какие-то странно-липкие кусты, друзья с облегчением ныряют в заколоченную беседку. Сквозь щели хорошо видна подъездная аллея к огромному дому, переливающемуся разноцветьем огней. Они слышат доносящиеся из дома шум, хохот, веселые вскрики. В этом загородном поместье Паркинсонов, по сведениям тайных лазутчиков, собираются Пожиратели Смерти, часто там появляется и сам Господин, как они подобострастно зовут Волдеморта.

- Добби, а ты нам не можешь сказать, кто еще присоединился к Волдеморту? — Рон отряхивается и оглядывает тесное помещение.

- Нет, сэр друг Гарри Поттера! — в круглых глазах Добби плещется панический страх, - Добби боится, что старые хозяева узнать его, Добби редко выходит из кухня.

- Ладно, не трясись, сами узнаем.

- Сэр Гарри Поттер, - Добби нерешительно мнется и теребит в руках уголок наволочки.

- Спасибо, Добби, иди, а то хозяева хватятся и несдобровать тебе.

- Сэр, Добби сказать вам кое-что…

- Что еще?

Мимо беседки проходит рослый волшебник, он крутит головой, прислушиваясь к подозрительным звукам. Гарри шепчет:

- Добби, потом! Иди! Ты наложил чары?

- Да, но…

- Иди!

Добби с горестным выражением лица исчезает.
Кажется, беседка, в которой они затаились, служит чем-то вроде подсобного помещения для садовника, потому что они везде натыкаются на лопаты, грабли, какие-то горшки, лейки и прочий садовый инвентарь. Прошел час с лишним, уже глубокая ночь, и гости расходятся после веселой пирушки. Хотя большинство ушли через камины, но некоторые прибыли в каретах, запряженных фестралами. Гарри видит этих страшных лошадей волшебного мира, сейчас мирно стоящих у ворот. В кареты то и дело садятся волшебники, почти невидимые в черных, как сажа, плащах, и фестралы исчезают. Гарри пытается разглядеть лица, но это ему плохо удается. Он не очень хорошо видит, а Рон, у которого прекрасное зрение, сопит рядом, толкается, стараясь устроить поудобнее свою долговязую фигуру.

- Рон, потише! Ты шумишь не хуже Пивза!

- А что я могу сделать? Здесь тесно, как в норе домовика.

- Смотри, кажется, они расходятся! — шипит Гарри, сердитый на друга. Они провалят задание, если не узнают хотя бы несколько новых Пожирателей!

- Извини, - Рон виновато тулится рядом.

Гарри со смешанным чувством гнева и вины взглядывает на бледное исхудавшее лицо друга с темными мешками под глазами. Даже веснушки почти не видны, словно поблекли от страшного напряжения, в котором они живут последние восемь месяцев. Он знает, что и сам выглядит не лучше. Но ему наплевать. Им с Роном почти на все наплевать, с тех пор, как ее нет с ними. Изо дня в день их терзает теперь лихорадочный страх, сковывающий мысли и чувства, и мучительное ожидание того, что однажды их непрекращающиеся поиски приведут к страшной находке.
Гарри, прищурив глаза, вглядывается в черные плащи, стараясь разглядеть хоть кого-нибудь. В голову лезут мысли о ненайденных крестражах. Где их искать? Чашу Пуффендуй помогла найти Гермиона. Она попросила Гарри вспомнить, как выглядела чаша. Гарри как мог точнее описал предмет, единожды виденный им в Омуте Памяти, и Гермиона на полдня впала в знакомое задумчиво-отрешенное состояние, в обед убежала куда-то из дома на площади Гриммо, где у них тогда проходили занятия группы подготовки Авроров, потом вернулась и к вечеру с таинственным и торжествующим видом потащила их в Национальный музей.
Гарри недоумевал, Рон ворчал, но в зале «Средневековье» под стеклянным колпаком они увидели золотую чашу с красивым вычеканенным узором, и Гарри сразу же узнал ее. Они смогли незаметно подменить чашу дубликатом, и поспешили уничтожить ее в черном огне Фестуса, в котором расплавляются артефакты даже древней темной магии. После этого поиски пока были бесплодны. Они не выяснили, кто такой Р.А.Б., не смогли разузнать, что же принадлежало Гриффиндору или Когтеврану.
Как не хватает Гермионы рядом, ее четкого рационального ума, ее способности проанализировать ситуацию, разложить все по полочкам, отделить главное от второстепенного! И как не хватает ее обычного ворчанья, принципиальности, неукоснительного следования разнообразным правилам, ее порывистого проявления чувств, краткого объятья, которое придает силы в минуты мимолетного страха и гнева на себя за этот страх, внимательного взгляда карих глаз, в которых вдруг вспыхивают искорки смеха…
Рон — лучший друг, Гарри не знал бы, что без него делать, но в поиске крестражей его старательные и неуклюжие попытки помочь не могут.
Он не верит, они с Роном ни за что не верят глупым россказням этой дуры Ханны, что она видела Гермиону в маленьком городке недалеко от Манчестера, и та якобы была с Малфоем. Это просто невозможно, исключено, абсурд — Гермиона и Малфой! Как можно было хоть на минуту допустить эту нелепую мысль?
Они вместе, втроем, он, Рон и Гермиона, лютой ненавистью ненавидели этого ублюдка, который отравлял им жизнь в школе, и из-за которого погиб Дамблдор. Как рыдала на похоронах Гермиона на плече у Рона, словно оплакивала безвозвратно ушедшее детство! И хотя к нему в душу непрошеной гостьей вкралась странная жалость к Малфою после виденного и слышанного в туалете Миртл, после смерти Дамблдора она исчезла бесследно. Где бы Малфой теперь ни был, он являлся врагом, с которым невозможен компромисс. Гарри знал, что при встрече они будут драться до последней капли крови, до последнего вздоха, и это не просто пустые слова. Так и будет.

Рон рядом опять натыкается на что-то и шипит ругательства сквозь зубы. Гарри снова думает о друге. Как он живет? Как он переносит нестерпимую боль утраты? Рон никогда не говорит об этом, но Гарри-то знает, может представить, что творится в его душе. Уже давно для Рона Гермиона не только лучшая подруга. Он вставал с ее именем на устах и ложился, лелея легкое прикосновенье руки на щеке. Везде, где бы они ни были, он искал взглядом только ее. Но он не успел сказать тех нескольких, самых важных слов. Что его сдерживало? Гарри не знал…
Ему было легче, у него была Джинни, его рыжее солнышко, верное и беззаветно преданное. Она старалась, как могла, чтобы вытащить их из той трясины безысходности, неверия в собственные силы, черной тоски, в которую они едва не погрузились после того, как ее не стало рядом с ними. Он боялся за Джинни, боялся так, что каждый раз, возвращаясь домой в Годрикову Лощину, несколько страшных минут стоял перед дверью, не решаясь взяться за ручку, не решаясь шагнуть за порог, в каком-то оцепенении от одной мысли о том, что ее не будет в доме. Как однажды не было Гермионы, когда они с Роном вернулись из Хогвартса, куда их направил с поручением к МакГонагалл Орден. Но Джинни была, встречала его с неизменной улыбкой и шутливо помахивала поварешкой, обещая как-нибудь пустить это грозное оружие в дело, если он еще раз опоздает к ужину. Он облегченно обнимал Джинни, вдыхал знакомый, такой родной цветочный аромат, которым она благоухала, чувствовал тепло ее тела и не мог заставить себя в эти минуты взглянуть на Рона, который отводил глаза и замолкал на полуслове.
Неловкое молчание прерывала Джинни, которая принималась отчитывать брата за окурки, потушенные им в горшке ее любимой бегонии, Гарри за грязные ботинки, оставившие след на ковре, вспоминать с возмущением неуклюжего Невилла, который в прошлый приход перебил все чашки на кухне, и теперь им придется пить чай из (какой ужас!) стеклянных стаканов. Она споро накрывала на стол, они садились ужинать. Рон помаленьку отходил и начинал подшучивать над кулинарными талантами сестры, становящейся, по его горячим заверениям, все больше похожей на матушку, привычно жаловался на Грюма, который дает им задания, когда им с Гарри все силы надо сосредоточить на поиске крестражей.
Гарри согласно кивал, ощущая сытую тяжесть в желудке, ему в эти минуты не хотелось думать ни о чем. Ни о необъявленной войне, которая уже давно идет, но большинство волшебников продолжают упорно сопротивляться правде и никак не желают признавать, что Волдеморт возродился, и что участившиеся несчастные случаи, гибель многих ни в чем не повинных магов и маглов — это дело его рук и его приспешников. Они предпочитают быть слепыми и глухими, лишь бы не порушить свой сытый мирок. Правда, в последнее время эти случаи стали намного реже. Волдеморт словно притаился, накапливая силы для прорыва. Но об этом тоже не хотелось думать.
…А на прошлой неделе в грязной квартире в трущобах Лондона нашли Дина Томаса, страшно изувеченного, не похожего на себя, еле ворочающего языком после применения на нем Непростительных заклятий и навсегда закрывшего глаза, едва Гарри упал перед ним на колени, пытаясь помочь бывшему однокурснику. Дин не был в Ордене, он, в отличие от них, окончил седьмой курс и по настоянию родителей-маглов поступил в медицинский колледж. Он почти ничего не знал о делах Гарри или Ордена. Дин что-то пытался сказать ему, но было слишком поздно. Гарри малодушно скрыл это от Джинни.
Страшно умирать в девятнадцать лет, когда перед тобой вся огромная жизнь, когда рядом любимые и любящие люди, когда свет надежды все-таки горит чистым светлым пламенем и не думает угасать, хотя его закрывают темные тучи…
Дину, Рону, Симусу, Невиллу, ему было всего по девятнадцать. Еще мальчики, но уже мужчины, которых сделала взрослыми тяжесть борьбы, легшая на их еще неокрепшие плечи. Джинни младше их, ей восемнадцать, но и она уже маленькая женщина, с сухими глазами провожающая его в утро неизвестности и храбро встречающая вечером страха. Такой же была и Гермиона… Только Джинни — это тепло домашнего очага, уют родного дома, никогда прежде не изведанный Гарри, а Гермиона — это гибкость и грозная сила волшебной палочки, готовой поразить врага, стальной стержень внутри хрупкого на вид цветка. Она всегда стояла плечом к плечу с ним и Роном, готовая защитить, броситься в бой за него и вместо него.

Гарри ловит себя на том, что совсем отвлекся от задания. Все уже разъехались, остался только один экипаж. Дьявол, а они никого не успели зафиксировать! Опять Грозный Глаз будет ворчать, делая им выговор, а СиЭс укоризненно качать головой. Гарри чертыхается и толкает Рона.

- Ты успел кого-нибудь узнать?

Друг не отвечает, вытянувшись в струну и расширенными глазами вглядываясь в двух человек, наверное, последних Пожирателей, которые, не спеша, идут по аллее к экипажу. Гарри кожей чувствует напряжение Рона, волнами распространяющееся по беседке.

- Рон?

Рон выскакивает из беседки и шагает к людям. Гарри на миг цепенеет от ужаса, смешанного с изумлением. Что он делает? Сумасшедший! Они же сейчас убьют его!
Он бежит за другом, палочка наизготове. Плевать на задание, секретность, только не Рон!
Расстояние между ними все уменьшается, вот он уже почти догнал Рона, который вдруг столбом застывает перед двумя Пожирателями. Хотя нет, с первого взгляда это не Пожиратели. На них нет черных плащей, уродливых масок в виде черепов, обыкновенные мантии, лица открыты. Парень и девушка, оба высокие, стройные. Свет, льющийся от фонарей у дома, выхватывает их лица в темноте. И Гарри спотыкается.

Знакомые светлые волосы, высокомерное лицо, губы, сжатые в вечной издевательской усмешке. Малфой, сволочь Малфой, который не исчез, не провалился в ад, где ему и самое место, после смерти Дамблдора, а стоит перед ними, такой же, как всегда, холеный, надменный, злобный!

Ярость охватывает Гарри как пламя, рука крепче сжимает палочку, а глаза обращаются на девушку с Малфоем. Он ожидает увидеть Паркинсон — кто же, кроме этой напыщенной уродины, может быть рядом с Малфоем?
(А в голове надоедливой мухой бьется вопрос: «Почему Рон вышел им навстречу? Малфой и Паркинсон должны были стать Пожирателями, это был лишь вопрос времени, что здесь необычного?»)
И обухом по голове, внезапным нечестным ударом в солнечное сплетение, пропущенным заклятьем, стремительно несущимся навстречу, ответ:

«Гермиона!».

Радость: «Гермиона!».

Недоумение: «Гермиона?».

Зыбкая неверящая догадка: «Гермиона…»

Это Гермиона идет рядом с Малфоем, а не Паркинсон, это Гермиона держит его под руку! В роскошной бархатной мантии, из-под которой струится шелк платья, с волосами, уложенными в красивую прическу (они видели ее такой только на четвертом курсе), на шее и в ушах поблескивают драгоценности. А на лице (таком знакомом, изученном до каждой черточки, до точного знания, в каком месте на щеках появляются ямочки, когда она смеется, с крохотной родинкой на виске), на этом родном лице такое непривычное выражение холодного удивления и неприятного замешательства и… чего-то еще…

Сердце пропускает удар, потом еще один и еще, оно словно забыло, что надо стучать, разгоняя кровь по жилам. Гарри чувствует, как воздух, царапаясь, проходит в горло, как холодеют руки. Вокруг них тишина, тяжелая, гнетущая, и ветер приносит не влажную свежесть перед надвигающимся дождем, а тягостный гнилой дух измены и предательства.
Что он там думал про схватку с Малфоем до последней капли крови? Как сражаться, если Гермиона нанесла удар отравленным ножом в спину, если связала руки и отняла силу воли?

- Какая неожиданность! — тишину острым ножом прорезает ненавистно-тягучий голос Малфоя, - в саду Паркинсонов Поттер и Уизли. Поистине, храбрость гриффиндорцев сравнима только с их глупостью.

- Ты!

- Я, вернее, МЫ, - Малфой ухмыляется и обнимает Гермиону за талию.

Рон, не отрываясь, впивается глазами в девушку. Лицо у него белая маска с темными провалами глаз. А та так невозмутимо-равнодушна, словно встретила малознакомых людей.

- Гермиона, - голос Рона приглушенный и дрожащий, - Гермиона. Он. Тебя. Похитил?!

Гермиона молчит и смотрит куда-то мимо них.

- Гермиона, ты слышишь меня? Идем! Неважно, где ты была, идем! Малфой, отпусти ее, сволочь!

- Уизли, ты вначале спроси ее, хочет ли она куда-либо уходить и тем более с вами?

- Гермиона, пойдем же! Мы тебя так долго искали, с ума сойти, как все будут рады! Уже никто не верил, что мы тебя найдем, но мы все равно надеялись!

Рон нацеливает палочку на Малфоя, на лице которого прежняя, словно приклеенная ухмылка.

- Отпусти ее, мы сильнее тебя, трое против одного, ты проиграл!

Малфой издевательски склоняет голову набок.

- Ты до сих пор не понял, Уизли? Двое против двух, но это вы проиграли.

- Гермиона?!

Гарри в тяжелом оцепенении смотрит, как Гермиона в ответ на полувопрос-полумольбу Рона едва заметно качает головой, справа налево, и делает один крохотный шажочек назад. Такие простые, обыденные движения, сколько раз в жизни мы повторяем их? Сотни тысяч, миллионы? Но сейчас, в этом саду, шаг назад — это шаг на огромное расстояние, словно девушка этим шагом пересекла невидимую черту, отделяющую два совершенно разных мира, ушла из одной жизни в другую. Безмолвное отрицание перечеркивает все, что было в прошлой жизни, девушка отрекается от дружбы, от любви, от веры в справедливость, от надежды.

- Как ты могла?! Ты продалась этому ублюдку! Предала нас!!! Что он тебе наобещал?!! Это какая-то грязная игра или ты спасала свою шкуру?! — Рон кричит так, что в саду с деревьев с тревожным хлопаньем срываются птицы.

- Потише, Уизли! Не забывай, где находишься!

- Заткнись, тварь! Гермиона, как ты могла!!!

Гарри не может вымолвить ни слова, за него клокочуще выплевывает оскорбления Рон, в срывающемся голосе которого в бешеном коктейле перемешались отчаяние, гнев и невыносимая боль. А лицо Гермионы по-прежнему застывшее, равнодушно-холодное, она как будто не слышит крика Рона, не чувствует яростного сумасшествия в его голосе. Малфой заметно бледнеет в полутьме.

- Предупреждаю, Уизли, закрой свой грязный рот, иначе я позову охрану. Тем, что я еще не сделал этого, вы обязаны Гермионе.

- Рон, - Гарри наконец с трудом разлепляет губы и хрипит, - Рон, пошли отсюда! Рон!

Рон тяжело дышит и сжимает кулаки.

- Рон!

Гарри хватает друга за плечо, Рон вдруг сникает, словно гнев лишил его всех сил. Малфой презрительно кривит губы, Гермиона молчит. Она за все время не вымолвила ни одного слова.
Гарри тащит Рона в спасительную темноту сада, чтобы трансгрессировать, и напоследок оглядывается на Малфоя и Гермиону. Они стоят так близко, и Малфой по-прежнему обнимает ее за талию. Гарри отворачивается, закрывает глаза, представляя себе свой дом, и через миг он и Рон уже у знакомого крыльца.

В опустевшем саду девушка с приглушенным стоном опускается прямо на дорожку и закрывает лицо руками. Парень что-то ей шепчет, подхватывает на руки и несет к экипажу. Фестралы рвутся в ночь. А ночь приносит дождь, который шуршащей пеленой обрушивается на землю, смывая следы, мысли и чувства.

На следующее утро мистер Поттер разбудил их рано. Лили хоть и зевала во весь рот, но не жаловалась. Алекса же тетка даже в каникулы будила еще раньше. Они позавтракали внизу, Лили так до конца и не проснулась, засыпая над чашкой. Отец громко попросил ее взбодриться, подошел к камину, волшебной палочкой разжег огонь и бросил туда горсть порошка зеленого цвета из небольшой каменной чаши, стоявшей на каминной полке. Пламя, весело запылавшее в камине, вмиг тоже стало изумрудно-зеленым.

- Ты еще никогда не путешествовал по Сети Летучего Пороха, - сказал отец Лили, - это просто. Встань в огонь и назови место назначения, Министерство Магии, громко и внятно.

- К-ка-а-к в огонь?!!

- Не бойся, все волшебники так передвигаются. Ну же, быстрее, мы теряем время.

Алекс, зажмурившись, решительно шагнул в гудящее пламя, которое и вправду не обжигало, а приятно обвевало теплом. Правда, ощутимо пахло чем-то дымно-горелым.

«Будем надеяться, не от меня», - с некоторой тревогой подумал Алекс и громко сказал:

- Министерство Магии!

И сразу же его закрутило, словно в вихре, и куда-то понесло. Мимо на огромной скорости проносились отверстия других каминов, желудок у него сделал пару кульбитов. Вдруг он больно ударился пятками в пол и увидел, что стоит уже в другом камине. Пока он удивленно озирался, за спиной приземлилась Лили и вытащила его в большой зал. А за ними появился ее отец.

- Ну, вот мы и на месте. Следуйте за мной, не отставайте, - сказал он и двинулся к блестящей стойке, за которой сидел пожилой, суровый на вид волшебник и читал газету.

- Здравствуйте, мистер Диггори. Как поживаете?

- А-а, здравствуй, здравствуй, Гарри. Спасибо, помаленьку. На работу, что ли? У тебя же вроде отпуск за три года.

- Нет, нет, мистер Диггори, отпуск — дело святое. А сейчас просто хочу заглянуть в Департамент регистрации.

- Что ж, проходи, Лонгботтом, Брокльхерст и Турпин уже пришли. Ребята с тобой?

- Да.

Алекс с удивлением, которое, похоже, становилось уже привычным, оглядывал огромный зал. Вдоль одной стороны тянулся сплошной ряд каминов, из которых выходили работники Министерства в строгих черных мантиях. В середине журчал огромный фонтан с причудливого вида скульптурой, изображавшей непонятно что. По крайней мере, Алекс так и не понял. Мистер Поттер вывел их к огромному лифту красного дерева, в который они погрузились и поехали почему-то вниз.
На третьей остановке прохладный женский голос объявил:

- Департамент регистрации актов гражданского состояния магического сообщества.

- Нам сюда.
Мистер Поттер пошел вдоль длинного ряда одинаковых дверей с круглыми бронзовыми ручками. Алекс и Лили побежали за ним, стараясь не отставать. Наконец он остановился перед последней дверью с табличкой «Начальник Департамента регистрации актов гражданского состояния магического сообщества Полумна Лонгботтом». Мистер Поттер постучался и вошел внутрь. За ним зашли и Алекс с Лили. В кабинете было светло и солнечно (мальчик вспомнил, что они вообще-то спускались вниз!), женщина с распущенными волосами пепельного цвета и большими, чуть навыкате, глазами поливала какое-то раскидистое растение, напоминавшее одновременно кактус и пальму. Увидев вошедших, она с явной радостью воскликнула, отставив лейку:

- Гарри, рада тебя видеть! И Лили с тобой! Что-то вы нас совсем забыли, не заходите. Невилл часто о вас вспоминает.

- Здравствуйте, тетя Полумна, - вежливо поздоровалась Лили, Алекс кивнул.

- Все дела, дела, Полумна, - с ноткой извинения в голосе сказал мистер Поттер, - обещаю, на днях заглянем в гости с Джинни и детьми. А сейчас я к тебе по очень важному и деликатному делу.

- Подожди, - протянула женщина, внимательно глядя на Алекса, - этот мальчик… знакомое лицо… Кого он мне напоминает? Не припомню…

Мистер Поттер издал невнятный звук и откашлялся.

- Это сын Гермионы Грэйнджер и Драко Малфоя.

- В самом деле? — не было похоже, чтобы миссис Лонгботтом удивилась, - о, он очень похож на своего отца, не правда ли? И если бы не…

- Э-э-э, Полумна, понимаешь, я как раз по этому вопросу, - уже нетерпеливо перебил ее отец Лили, - мне нужны документы, удостоверяющие факт бракосочетания его родителей, а также свидетельство о рождении и распоряжение об опекунстве, если, конечно, все это имеются. Годы 2000-2004.

- Что ж, посмотрим, - женщина задумчиво посмотрела на огромные шкафы из светлого дерева с красивыми резными створками, которые занимали большую часть ее кабинета.

- Документы относительно недавние, поэтому они должны быть у меня, а не в архиве….

Она взмахнула волшебной палочкой, дверца второго левого шкафа с треском отворилась, оттуда вылетела большая деревянная коробка и опустилась прямо перед ней на стол.

- Так, так, МакГонагалл, МакДональд, МакКиннон, МакКлагген, МакМиллан, МакНейр, Малсибер, а вот и Малфой. Да, кое-что имеется.

Женщина вытянула из коробки несколько свитков пергамента и передала мистеру Поттеру. Он аккуратно развернул один из свитков, затем второй и третий, и замолчал. Его лицо было отстраненным и задумчивым.

- Сэр, простите, - Алекс сгорал от нетерпения, - а можно мне посмотреть?

- Что? Ах, да, конечно. Ты имеешь полное право, это ведь твои документы. Однако я не ожидал…

- Что-то не так, Гарри? — встревожилась миссис Лонгботтом.

- Ничего не понимаю, Полумна, - снизив голос, ответил мистер Поттер, - это настоящие документы?

- Да, конечно! Все проверено заклятьем верификации.

Они начали переговариваться вполголоса, Лили с любопытством рассматривала кактусо-пальму, а Алекс, ужасно волнуясь, взял в руки свитки. Для него это были не просто документы, это была история его семьи!
Первый документ, который он развернул, оказался свидетельством о бракосочетании мистера Драко Люциуса Абраксаса Астеруса Рейверта Малфоя и мисс Гермионы Джейн Грэйнджер, которое состоялось пятнадцатого августа двухтысячного года. Витиеватые черные буквы на желтоватой бумаге, слабый запах затхлости, исходивший от нее, странным образом подействовали на него. Мальчику казалось, что он сидит в этом кабинете в Министерстве Магии и одновременно уносится куда-то далеко-далеко, на пятнадцать лет назад, к своим живым и молодым родителям, которые, наверное, были очень счастливыми в тот день.
Встряхнув головой, чтобы очнуться, он развернул второй свиток. Это было свидетельство о рождении Александра Грэйнджер Малфоя, который появился на свет пятнадцатого августа две тысячи четвертого года, в день свадьбы своих родителей. И которому суждено было всего лишь через несколько месяцев потерять их навсегда.
Буквы почему-то расплывались перед глазами, он машинально развернул третий свиток и пробежал глазами по строчкам, не улавливая смысла. Вдруг его взгляд зацепился за еще одно знакомое имя, и он еще раз прочитал документ. В нем сухим официальным языком говорилось, что в случае преждевременной смерти или гибели мистера Драко Люциуса Абраксаса Астеруса Рейверта Малфоя и миссис Гермионы Джейн Грэйнджер Малфой опекуном над их единственным сыном Александром Грэйнджер Малфоем назначается мистер Гарри Джеймс Поттер. В случае если вышеназванный не способен выполнять свои обязанности, опекунство переходит к мистеру Рональду Билиусу Уизли. Также в числе возможных опекунов были названы Джиневра Мередит Уизли Поттер и Минерва Юнона МакГонагалл. Временным управляющим над всем движимым и недвижимым имуществом семьи Малфой, а также фамильными ценностями до совершеннолетия мистера Александра Грэйнджер Малфоя назначался опекун.

Алекс ошарашенно таращился на бумагу. Выходит, его опекуном является отец Лили?! Почему? Ведь в опекуны своему единственному сыну выбирают близких людей, а судя по словам мистера Гарри Поттера, он не так уж тесно общался с его родителями. Еще большее недоумение вызвало имя Рональда Уизли. Алекс вообще не представлял, как человек, который возненавидел его с первого взгляда, стал бы его опекуном, человеком, обязанным заботиться о своем воспитаннике. Можно было, конечно, спросить у самого мистера Поттера, но Алекс почему-то чувствовал, что разговоры о его семье ему неприятны, и он старается не затрагивать глубоко эту тему.
Его родители оставили очень много загадок, и эти документы не проясняли их, а наоборот, еще больше запутывали.
Воцарившуюся тишину нарушил голос мистера Поттера.

- Полумна, не возражаешь, если я заберу эти документы? Хотя на них стоят подписи очень уважаемых адвокатов, мне хотелось бы проверить.

- Конечно, Гарри, - протянула женщина, - вообще-то они должны храниться у тебя, как у опекуна, или у мальчика. У нас могут быть только копии. Это после войны все перепуталось, мы до сих пор не можем отыскать некоторые важные документы. Подожди.

Она взмахом палочки сделала копии документов, большая печать подскочила и проставила на них оттиски. Новые копии сами собой свернулись в свитки, улеглись в коробку, а коробка улетела обратно в шкаф, который сердито захлопнул створку.

- Все готово.

Мистер Поттер поблагодарил, попрощался с Полумной Лонгботтом и вышел, уводя Алекса и Лили. Мальчик, не вытерпев, робко спросил у мужчины:

- Извините, сэр, значит, вы — мой опекун в волшебном мире?

- Видимо, да, - задумчиво сказал мистер Поттер, ускоряя шаг, - хотя я совершенно не ожидал этого.

- Но это же здорово! — воскликнула его дочка, пускаясь в бег, - это же просто классно! Он теперь будет жить с нами, правда, Алекс? Я расскажу тебе все-все о нашем мире, научишься играть в квиддич, купим тебе самую лучшую метлу и будем играть у нас на площадке два на два!

- Ну, не знаю, - пробормотал про себя Алекс, тоже переходя на бег, и подумал, что назначение его опекуном совершенно не обрадовало отца Лили.

Мистер Поттер резко остановился, и Алекс с Лили, не успев вовремя затормозить, врезались в него.

- Мы сейчас сходим в адвокатскую контору, которая засвидетельствовала документы. Это самая старая и уважаемая магическая адвокатская контора, и я уверен, что все совершенно законно, но проверить не мешает.

Они вышли на улицу и на такси отправились на одну из респектабельных улиц Лондона. Там, между двумя безликими многоэтажными офисами с асфальтированными стоянками для автомобилей был втиснут небольшой симпатичный особнячок, перед которым ярко зеленела идеально подстриженная лужайка. Удивительное дело — вначале Алекс его вообще не заметил, и спешащие по тротуарам люди, видимо, тоже, не видели, потому что равнодушно скользили взглядами по его белым колоннам, арочным окнам со странной вычурной лепниной и сочной свежей зелени газона точно так же, как и по обыкновенным сверкающим стеклянным башням.
«Бэкинсейл, Спраут и сыновья», - прочел мальчик на строгой элегантной табличке на дубовых дверях.
Под мелодичный звон колокольчика они вошли в просторный прохладный холл с картинами на стенах и светлой мебелью. Навстречу им вышел худощавый молодой человек с невыразительным лицом в темно-серой мантии.

- Что вам угодно? Вы записаны на прием?

- Нет, но мне нужна консультация по этим документам, и я хотел бы попросить мистера Бэкинсейла принять меня как можно быстрее. Я не займу у него много времени.

- Хорошо, я передам. Ваше имя.

- Гарри Поттер.

Молодой человек неслышно удалился и появился через несколько минут.

- Мистер Бэкинсейл ждет вас. Пройдемте за мной.

Мистер Поттер, Алекс и Лили прошли по длинному, темному после холла коридору, в котором горели в резных подставках бездымные факелы. Невыразительный молодой человек провел их через высокие двустворчатые двери в кабинет, в котором выделялся своими гигантскими размерами письменный стол. Из-за стола встал невысокий старичок, похожий одновременно на Санта Клауса и на капитана корабля, с большими пушистыми усами и белоснежной круглой бородкой. Объемистый живот обтягивала красивая жилетка из фиолетового атласа. Глаза проницательно посверкивали за стеклами круглых очков.

- Очень рад видеть вас, мой молодой друг! — потряс он руку черноволосого мужчины, - прошу прощения за Бербиджа, он работает у нас недавно и иногда просто ввергает меня в ступор своей любовью к этикету. Конечно же, он узнал вас с первого взгляда.

- Никаких претензий, мистер Бэкинсейл, о чем вы! — неловко махнул рукой мистер Поттер.

- Итак, по какому вопросу вы вновь обращаетесь к старому Ольберту Бэкинсейлу? О, ваши дети?

Старичок взмахом руки подозвал к себе Лили и подал ей яркую коробку, украшенную бантом.

- Угощайся, детка, да не стесняйся, бери побольше и брата угости. Это моя внучка-проказница оставила здесь.

- Это моя дочь, а мальчик мой воспитанник. По крайней мере, если судить по этим бумагам. Я хотел спросить вас как раз о них.

Мистер Бэкинсейл забрал у мистера Поттера документы и внимательно прочел их, усевшись за свой стол.

- Что ж, все документы составлены абсолютно правильно, они легитимны и вступили в силу с момента своего составления и официального подтверждения. Заверителями и свидетелями являются очень уважаемые люди, которые к тому же работали и работают у нас. Что вам непонятно, мой друг?

- Дело в том, что до некоторого времени я даже не подозревал о существовании этого мальчика. Его появление словно снег на голову. Его родители, они были у вас? Я вижу, на документе об опекунстве стоит ваша личная подпись.

- Да, - старик снял и начал протирать очки, - помню, как будто это было вчера. Они составили документ об опекунстве и настаивали, чтобы именно я заверил его. Очень красивые, очень гордые и очень печальные молодые люди, - глаза мистера Бэкинсейла затуманились, - в них была какая-то тоска, обреченность, я даже не знаю, как это выразить, осознание своего выбора и предопределенного конца? Хотя тогда у многих в глазах было это выражение загнанного зверя. М-да, тяжелые и страшные были времена, но… - старик понизил голос, - все эти газетные вопли и официальная версия о том, что они… ну вы сами понимаете… Хотя, конечно, неоспоримые доказательства и… Неважно. Простите меня за сумбурность. Мистера Малфоя я знал и раньше, был поверенным в их семье, но его отец разорвал наши отношения задолго до того, как его сын вновь обратился ко мне. А девушка, жена мистера Малфоя младшего, никогда еще не встречал такой поразительной личности! В ней было такое причудливое сочетание нежности и силы, хрупкости и решительности, солнечного тепла и лунного света, она была словно цветок, выросший в скалах. Не удивительно, что мистер Малфой просто боготворил ее. Впрочем, кому я это рассказываю?

Алекс перестал дышать. Вот, оказывается, какими были его родители! В горле появился ком, а глаза защипало.
Отец Лили смущенно откашлялся и пробормотал:

- Да, да, конечно. Значит, все верно?

- Все абсолютно верно! Иначе и быть не может, мы дорожим своей репутацией, эти традиции надежности и абсолютного доверия заложил еще мой прапрапрапрадед, царствие ему небесное.

- Что ж, спасибо, мистер Бэкинсейл.

- Заходите еще, мой друг, и вы, юная леди, и вы, молодой мистер Малфой.

Они вышли из кабинета, сопровождаемые все тем же невыразительным молодым человеком, и окунулись в городскую суматоху большого Лондона.

- Ну что же, папа? — в нетерпении задергала отца Лили, - ведь все правильно, да? Алекс будет жить у нас? Вот будет здорово!

- Не знаю, малышка, - ее отец искоса взглянул на Алекса, - если ему негде жить, и если он не хочет обратиться к своим родным… Но сейчас ему все равно нужно вернуться к маглам и известить их обо всем. А потом посмотрим. Что ты думаешь об этом сам, Алекс?

Алекс колебался. С одной стороны, он очень хотел бы остаться в волшебном мире, узнать о нем побольше, познакомиться с родственниками; с другой стороны, он чувствовал, что отец Лили отнюдь не горит желанием приютить его в своем доме и тем более представить родственникам, о которых он отзывался очень холодно и с нескрываемым чувством неодобрения. Поэтому мальчик, запинаясь, проговорил:

- Я думаю, сэр, что мне лучше вернуться к Бигсли. Наверное, они меня потеряли. А-а-а… познакомиться с родными я еще успею.

- Хорошо, - с чуть заметной ноткой облегчения в голосе согласился мистер Поттер, а Лили явно огорчилась и надулась.

- Я пришлю к тебе Хедвигу, напишешь письмо и отправишь с ней, - вздохнула она с обидой.

Они вернулись в «Веселую Метлу», забрали свои вещи, и мистер Поттер посадил Алекса в такси и оплатил проезд до Литтл Уингинга. В заднем стекле мальчик долго следил за уменьшающимися фигурами высокого мужчины и чернокосой девочки, которая долго махала ему на прощание.

Когда Алекс слез на знакомой улице, его уже поджидали братья Бигсли, которые, кривляясь и через каждые пару слов давая ему подзатыльники, сообщили, что мать и отец просто в бешенстве из-за того, что вчера он не вернулся с ними. Алекс сжал зубы и понес свои многочисленные свертки к дому, в душе готовясь к буре. Едва он переступил порог, миссис Бигсли набросилась на него, словно коршун.
Где он вчера пропадал, негодный паршивец? Из-за него они вынуждены были до вечера торчать в Лондоне. С кем это он водит знакомство? Что это за странные вещи, и где он их купил?
Громкий визгливый голос тетки заставлял Алекса вжимать голову в плечи и не давал никакой возможности вставить хоть одно слово. Наконец миссис Бигсли выдохлась и страшным голосом велела ему отправиться в свою комнату и оставаться там до конца каникул.

- А там, - прибавила она, - ты отправишься в школу святого Брутуса, и мы наконец отдохнем от тебя!

Алекс попробовал робко возразить, что он уже зачислен в школу магии и волшебства Хогвартс. Тетка злобно расхохоталась и сказала, чтобы о никаком Хогвартсе он и не думал, это все глупые выдумки. Спустившийся на ее крики мистер Бигсли прибавил еще пару ласковых ругательств и приказал Алексу исчезнуть с его глаз. Мальчик поплелся к себе, забрав все купленные вещи.
Едва он прошел в свою крохотную темную комнатку, в которой не было даже окна, дверь за ним захлопнулась, и раздалось громкое скрежетание ключа в скважине. Мальчик бросился на дверь, колотя ее кулаками, но в ответ услышал лишь удаляющийся смех и тяжелые шаги тетки. Он в отчаянии сел на кровать. Значит, все кончено. Он не поедет в Хогвартс, не встретится с настоящими родными и не станет волшебником! Вместо этого его ждет ужасная школа для малолетних преступников! Перспективы были мрачными.
Потянулись длинные томительные дни. Из комнаты его не выпускали, три раза в день тетка приносила поднос с едой и отводила его в туалет. На все его мольбы выпустить ответом было либо молчание, либо поток ругательств. Закрывая дверь на ключ, тетка каждый раз говорила, что это для его же блага. У Алекса не было аппетита, он похудел еще больше, а не видя солнца, стал совсем бледным. Целыми днями он лежал на кровати, читал волшебные книги, гладил волшебную палочку, вспоминая, как он ее покупал в Косом Переулке. Если бы не эти вещи, он бы совсем утратил веру в то, что это случилось с ним на самом деле.

Я пропала в городе Сна
Среди серых безглазых стен,
Я осталась в мире одна,
Я попала к горечи в плен.
В паутине иных миров
Я избрала новую нить,
Этот путь сгустил мою кровь,
Но не смог меня изменить.
Я свою отыскала звезду
Среди стай болотных огней,
Твердо зная: если найду,
То отправлюсь только за ней.
Я тогда покинула высь,
Соблазнившись блеском огня;
Этот путь забрал мою жизнь,
Но не смог исправить меня!
В тьме густой, почти не дыша,
Подпирая небо плечом,
Тихо-тихо пела душа,
И лишь ты услышал — о чем! (с)

* * * * *

Ох, почему в голове словно стучат молоточки, а во рту отвратительный соленый привкус?
Девушка на огромной кровати в золотой комнате открывает глаза и тут же зажмуривает их, вскрикнув от яркого света, который ослепил ее.

- Что хотеть госпожа?

Девушка чуть приоткрывает глаза и снова закрывает их ладонью, успев разглядеть лишь маленький туманный силуэт. Кто это?

- Что, простите?

Голос почему-то хриплый, и говорить больно, в горле нестерпимо першит.

- Вы что-нибудь желать? Чай, вода, сок?

- Можно воды?

Губ касается холодное стекло. Девушка жадно пьет, откашливается и откидывается на подушки, пытаясь разобраться, что где болит, где она находится, и кто вообще она такая. Кто она такая?
Поразительно, но ответа на этот, в сущности, простой вопрос нет. В голове по-прежнему постукивают молоточки, сильно тошнит, а когда девушка пытается заглянуть в собственную память, обнаруживает, к своему ужасу, что ничего не помнит и ничего не знает. Возможно ли это? Она же должна хоть что-то помнить! Но даже собственное имя сгинуло в мутном сером водовороте сознания, который затягивает ее, и она снова проваливается в небытие.
Когда она приходит в себя в следующий раз, в огромное от пола до потолка окно заглядывает любопытная луна. На стенах горят несколько свечей, отбрасывая блики на золотые панели, и в комнате царит уютный полумрак. А у кровати притулился странный, маленький, ой нет, даже крохотный человечек с неестественно огромными ушами и круглыми глазами, одетый в грязную серую робу.

- Кто вы? — разлепляет губы девушка, делая попытку сесть.

Почему так болит рука? Словно кто-то выкручивал ее, а потом смял безжалостными пальцами.

- Я Крини, госпожа.

- Почему вы зовете меня госпожой?

- Для домовой эльф волшебники — хозяева и господа.

Девушка недоуменно хмурит брови. Домовые эльфы? Кто они такие? И опять грозовой молнией в сумрачных небесах ее памяти наболевший вопрос — кто ОНА такая?

- Крини, скажите, пожалуйста, вы знаете, кто я?

«Какой идиотский вопрос!»

- Да, госпожа. Вас звать Гермиона. Вы гостья Темного Господина.

Девушка осторожно спускает ноги с кровати и прислушивается к себе. Молоточки в голове утихли, тошнота тоже прошла, только стены немного покачиваются перед глазами.
Итак, ее зовут Гермиона. Уже прогресс.

- А где я?

«Неужели эта роскошная комната — моя?»

- Вы гостья Темного Господина, - повторяет эльф, - а сейчас в замке Малфой-Менор. Малфой — мои хозяин.

Странно. Значит, она не у себя дома? А где вообще ее дом?

Гермиона поднимается на ноги, медленно пересекает комнату и тянет на себя дверь. Выглянув, она видит длинный темный коридор, освещаемый несколькими факелами в резных подставках; вдоль стен, увешанных картинами и офортами, стоят маленькие столики, банкетки, изящные кресла. Гермионе эта обстановка совершенно незнакома. Головокружение становится сильнее, и девушка возвращается в комнату. Она в совершеннейшем недоумении и пытается расспросить маленького эльфа. Но та не сообщает ей ничего особенного, кроме одной потрясающей детали. Оказывается, Гермиона — волшебница, и сейчас находится в замке волшебников!
Девушка недоверчиво переспрашивает:

- Что? Вы уверены? Но я не чувствую в себе ничего волшебного.

Крини покачивает головой, осторожно массируя руку девушки, от чего боль нехотя и медленно, но становится терпимее.

- Конечно, моя госпожа, вы волшебница. И очень сильная, раз Темный Господин оставить вас в живых. Вы ему нужна. Если нет, быть мертва.

Гермиона вздрагивает.

- Мертва? Но…почему? Крини, куда я попала?

Эльф грустно смотрит на нее своими круглыми зелеными глазищами и, оглядевшись по сторонам, тихонько шепчет:

- Ох, госпожа, вы попасть в плохое место, очень плохое! Темный Господин — очень могущественный, очень сильный. Его сила держать возле себя много магов. А мои хозяин — самые богатый и знатный среди них.

Гермиона слушает свою маленькую собеседницу, раскрыв рот.

- Но что им нужно от меня? Я даже не помню, кто я!

- Я не знать, госпожа, но слышать, как молодой хозяин сказать, что вы наслать на себя заклятье.

- Заклятье? Я сама наслала на себя заклятье?

- Да, госпожа.

В голове у Гермионы все мешается. Заклятье, какой-то Темный Господин, замок, боль в руке, она — волшебница (неужели настоящая?!) и еще другой господин… Да что же это такое?! Десятки вопросов теснятся в мозгу, но, очевидно, от Крини больше ничего не добьешься.
Девушку тянет в сон. Наверное, это последствия заклятья. Она сбрасывает с себя одежду и клубочком сворачивается под золотым атласным покрывалом. Возможно, завтра она узнает больше, встретится с хозяевами этого замка или с этим таинственным Темным Господином, о котором с содроганием говорит Крини. Все разъяснится завтра.

Наутро она просыпается от того, что Крини осторожно дергает ее за руку.

- Вставать, госпожа, вставать. Вас ждать молодой хозяин.

Гермиона рывком вскакивает с постели и со стоном чуть не падает обратно. От резкого подъема пол вдруг стремительно бросается вверх, и в глазах знакомо темнеет. Но рука не болит, только обиженно ноет, задетая неловким движением. Девушка уже медленнее садится на кровать и натягивает джинсы и свитер.

- Он ждет меня?

- Да, госпожа. Только вы сперва умыться и поесть хоть чуть-чуть.

Гермиона споласкивает лицо холодной водой в огромной и гулкой, не менее роскошной, чем комната, ванной, еле проглатывает кусочек тоста с джемом, отказавшись от всех блюд, которые притащила заботливая Крини на огромном подносе. Волнение и любопытство лишили ее аппетита, к тому же до сих пор тягуче ноет рука, а желудок как-то странно сжимается и колыхается в животе, словно гигантская медуза. Хм, а что такое медуза? Память ее пуста, но образы, понятия, странные проблески и обрывки мыслей (ее собственных?) иногда всплывают из ее глубин, словно из темной воды, и медленно погружаются обратно.

- Я готова.

Эльф ведет ее по длинному коридору. Девушка с интересом озирается по сторонам. До чего же здесь все мрачно, торжественно и роскошно! Высоченные потолки, панели из черного дерева, тяжелые портьеры, огромные картины в золоченых рамах и роскошные по красоте гобелены. То и дело попадаются рыцарские доспехи. Даже не верится, что здесь живут люди. Создается такое ощущение, что этот замок, по крайней мере, та его часть, где они находятся, был возведен какими-то неведомыми существами, главным мерилом для которых были не уют и домашняя обстановка, а как можно больше великолепия.

После очередного поворота Крини распахивает дверь одной комнаты и, склонившись в глубоком поклоне так, что едва не касается пола кончиком длинного носа, пищит:

- Мисс Гермиона здесь, хозяин.

Гермиона нерешительно переступает порог и замирает, смущенно оглядывая небольшую комнату. Крини за ее спиной исчезает. Эта комната, видимо, выполняет роль гостиной. Большой камин, облицованный нежно-зеленым малахитом, фарфоровые статуэтки, золотое трехсвечие и другие безделушки на каминной полке, мягкие диваны и кресла с выгнутыми спинками, маленькие столики, несколько длинных узких окон с частым переплетом, в которые вливается тусклый свет зимнего утра.

У одного из них спиной к девушке стоит высокий человек со светлыми волосами. Гермиона прикусывает губу. Вероятно, это и есть хозяин, как назвала его Крини. Внезапно человек поворачивается, и девушка видит, что он совсем молод, едва ли старше ее. Очень светлые волосы с непослушной челкой, которая спадает на лоб; серые глаза под почти прямыми темными бровями; тонкие, правильные, но немного острые и резкие черты бледного лица; чуть припухлые, крепко сжатые губы. Он в простой синей рубашке и темных брюках, руки засунуты в карманы.
Гермиона словно завороженная, почему-то не отрываясь, смотрит в серые глаза, в которых плещется непонятная усмешка и что-то вроде… напряженного ожидания?

- Здравствуй, Грэйнджер. Как твое самочувствие?

- Х-хорошо, спасибо, - Гермиона наконец понимает, что выглядит, наверное, дурочкой, стоя на пороге и пялясь на этого парня.

- Садись.

Парень делает приглашающий жест.

- Спасибо, я постою.

Усмешка из глаз выплескивается на лицо.

- Садись, Грэйнджер, диваны не жесткие, а я не собираюсь покушаться на твою честь.

Девушка вспыхивает, но послушно присаживается на краешек кресла. Почему-то ей ужасно не по себе. То ли она стесняется, то ли на нее так действует присутствие этого парня. Она вдруг сердится на себя за свою робость, вскидывает голову и решается задать вопрос.

- Я понимаю, что это звучит крайне глупо, но Грэйнджер — это моя фамилия?

Парень, чуть склонив голову, внимательно разглядывает ее. Под серьезным, пытливым, словно что-то выискивающим взглядом, Гермионе хочется съежиться или вообще выбежать из комнаты.

- Да, - парень сам садится напротив нее и сцепляет руки в замок, - да, тебя зовут Гермиона Грэйнджер, и ты находишься в моем родовом замке Малфой-Менор.

Снова странная усмешка скользит по губам.

- А меня зовут Драко Малфой.

- Очень приятно, - вежливо отзывается Гермиона, и Драко вдруг смеется.

От искреннего, от всей души смеха его лицо становится каким-то удивительно беспечным и озорным. И совсем мальчишеским. Сердце Гермионы заметно екает и подскакивает в груди, пропуская удар.

- Извини, - все еще улыбается парень, - просто… просто мы с тобой знакомимся не в первый раз.

Гермиона приподнимает брови.

- Да, наверное, это забавно выглядит со стороны. Надеюсь, первое знакомство прошло на должном уровне?

- Да уж, более чем забавно. А что касается первой встречи и всех последующих, - Драко снова фыркает, - скажем так, мы немного расходились во взглядах на окружающий мир и слегка недопонимали друг друга.

- Очень жаль.

- Итак, - Драко становится серьезным, - Грэйнджер, ты в замке моей семьи и пробудешь здесь, по крайней мере, месяц. Сам Темный Лорд взял тебя под свое покровительство.

- Кто такой Темный Лорд? — Гермиона удивленно хмурится, - о нем говорила Крини. Зачем я ему?

- Темный Лорд… - голос Драко ровный и спокойный, но Гермионе чудится в нем непроизвольная, едва заметная дрожь, - Темный Лорд — самый могущественный маг в нашем мире. Сила, сосредоточенная в нем, непостижима, не имеет названия и неподвластна никому, кроме него. Невозможно противостоять Темному Лорду. Он наш Господин, мы его слуги. Опасно идти против него, еще опасней его предать. А что ему нужно от тебя… пока я не могу сказать. Ты сама все узнаешь в свое время.

В комнате тепло, но по спине девушки скользкой змеей струится холод. Гермиона словно мигом очутилась на краю глубокой пропасти в одном лишь тонком платье в лютый зимний мороз, а вокруг голодным волком завывает ледяной ветер, коварно подталкивая в спину. Она невольно облизывает пересохшие губы.

- Когда… когда я узнаю?

- Через тридцать два, нет, уже через тридцать один день. Ровно на этот срок продлится действие заклятья, которому ты подвергла себя.

- Какого заклятья? И зачем я сделала это?

- Заклятья временного забвения. А зачем — ты узнаешь, когда твоя память вернется. Темный Лорд приказал мне помочь тебе вспомнить все, что ты забыла. Так что, - Драко снова усмехается, - мы будем встречаться достаточно часто. А теперь — что бы ты хотела узнать поподробнее?

- Мои родители. Кто они и где? Почему я не могу быть рядом с ними?

Этот вопрос давно и настойчиво занимал Гермиону.

Драко застывает и смотрит куда-то поверх ее головы.

- Твои родители живы и здоровы, живут в Лондоне. Сожалею, но ты не сможешь с ними встретиться раньше того срока, о котором я говорил. Твоя встреча с ними полностью зависит от Лорда.

Гермиона вздыхает.

- Значит, все замыкается на Темном Лорде?

- Совершенно верно.

- Я ничего не понимаю, Драко, - девушка смотрит вниз на причудливые узоры ковра и не замечает, как вздрагивает Драко при звуке своего имени, так просто и легко слетевшего с ее уст, - значит, я должна жить в вашем замке до тех пор, пока ко мне не вернется память? А твои родители? Они не будут возражать?

- Нет. Они верные слуги Темного Лорда, его слово для них закон.

- Я так понимаю, они не очень обрадовались гостье? — Гермиона проницательно вскидывает на Драко карие глаза.

Парень потирает подбородок и отводит взгляд.

- Они не будут возражать против твоего присутствия. Это все, что я могу сказать.

Гермиона и Драко до обеда сидят в маленькой гостиной. Девушка жадно выспрашивает у него обо всем, что приходит ей в голову — как зовут его родителей, как давно они с Драко знакомы, в какой школе она училась или, может быть, учится еще до сих пор, сколько ей и ему лет, какое сегодня число и еще множество мелких и не очень вопросов. Она прислушивается к себе — что откликнется от иногда кратких и скупых, иногда исчерпывающих ответов на ее бестолковые, беспорядочные вопросы. Но нет, ее память крепко спит, и ничего не отзывается в ней искрой узнавания или припоминания.

Драко спокоен и сдержан, правда, знакомая усмешка нет-нет да скользит по его губам, но Гермиона, увлеченная попытками вспомнить себя, не обращает на это внимания.
Наконец в комнате снова с поклоном появляется Крини.

- Обед, господин.

- Идем, - поднимается Драко, - мои родители ждут.

Гермиона и Драко спускаются вниз на первый этаж замка по широченной мраморной лестнице. Перед раскрытыми дверями Драко пропускает ее вперед. Гермиона с внутренней дрожью входит в столовую, в которой ослепительно бьет в глаза белый цвет. Какое же здесь все белоснежное — и стены, и длинный ряд стульев, и огромный овальный, вытянутый в длину стол, и посуда, да буквально все! Мужчина и женщина, уже сидящие во главе стола, смотрят на девушку, и Гермиона кожей ощущает исходящую от них обжигающей волной неприязнь. Драко очень похож на родителей. У них светлые волосы и глаза того же чисто-серого цвета, как и у сына. Люциус Малфой — припоминает она имя отца Драко — тяжелым взглядом оглядывает ее с ног до головы. И ледяной поток ненависти окатывает ее, словно морской прибой. В том, что это ненависть, она не сомневается. Слишком темными от сдерживаемой ярости становятся его глаза, а руки непроизвольно мнут белую скатерть. Его жена («Господи, какая красивая и какая ледяная!») холодно кивает.

- Прошу к столу, мисс Грэйнджер. Надеюсь, Драко известил вас, что некоторое время вы будете находиться в нашем замке?

- Да, миссис Малфой, - выдавливает из себя обескураженная девушка, — спасибо за гостеприимство.

- Благодари нашего Господина! — голос Люциуса змеиным шипом вползает в уши. Нарцисса успокаивающе кладет узкую ладонь на его руку.

Обед проходит в напряженном молчании. Молчит Драко, его родители обмениваются лишь парой малозначащих фраз. Гермиона подавленно не поднимает глаз от своей тарелки. Как же ей жить рядом с этими людьми в их замке, если они так явно не могут перенести ее присутствие?! В чем дело?
После напряженного обеда, над которым ощутимо витала потрескивающая грозовыми искрами враждебность, Гермиона облегченно благодарит и почти вылетает из белой столовой. Драко, пряча усмешку, выходит за ней.

- Пойдем в библиотеку, - предлагает он приунывшей девушке, - продолжим.

По дороге Гермиона сдавленно говорит в спину идущего впереди Драко:

- По-моему, я не нравлюсь твоим родителям.

Драко долго молчит, потом неохотно отвечает:

- Они — сложные люди. Им трудно угодить, и у них свои понятия о… том, с людьми какого положения следует общаться.

- Значит, я не того положения?

- Забудь об этом, Грэйнджер и не обращай внимания на моих родителей. Как я говорил, тебе покровительствует Темный Лорд, он захотел, чтобы ты жила в нашем замке, и значит, так и будет.

Гермиона вздыхает. Она не ожидала, что столкнется с такой неприязнью, не думала, что будет так больно ощущать ненависть людей, которых она видит в первый раз. А может быть и не в первый? Возможно, они сталкивались прежде? Но что она могла сделать такого, что мистер и миссис Малфой стали к ней так относиться? И что делать ей теперь?

За своими невеселыми раздумьями она не замечает, что Драко остановился, невольно натыкается на него и едва не падает, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Парень оборачивается и стремительно хватает ее за плечи.

- Ты что, Грэйнджер?

- Ничего, - сконфуженно бормочет Гермиона, вдруг остро ощущая сквозь толстый свитер, какие сильные и теплые у него руки.

Драко хмурится, отпускает ее и распахивает дверь, галантно пропуская вперед девушку.

* * * * *

Так проходит несколько дней. Распорядок дня Гермионы не блещет разнообразием — она рано встает и целые дни проводит с Драко. Расспросы, вопросы, удивление, непонимание, смутная тревога, напряжение, затаенный, тщательно скрываемый страх — все это пролетает перед глазами Драко, который наблюдает за Гермионой со все возрастающим изумлением. Казалось бы, он знал об этой гриффиндорке все — ее занудство и принципиальность, надоедливость и вечное стремление быть лучше всех и знать больше всех. Знал, от чего она стремительно приходит в ярость, и что заставит ее молча сжать кулачки в бессильной злости и до крови прикусить губу. Зря, он, что ли, почти шесть лет изводил их неразлучную троицу? А еще она была грязнокровкой, и он напоминал ей когда-то об этом прискорбном факте биографии как можно чаще.
А сейчас он поражается самому себе. Почему-то ему просто стало наплевать.
Наплевать на то, что Грэйнджер грязнокровка, и что одно ее присутствие оскверняет своды Малфой-Менор, никогда не видавшие такого попрания своего чистокровного достоинства.
Наплевать на то, что ему приходится проводить с ней практически все свое свободное время.
Наплевать на то, что было раньше между ними.
Да в общем и все то, что было в школе, теперь кажется таким детским и глупым. Дурацкие игры, идиотски слепое подражание взрослым, когда дети еще не знают, что во взрослом мире все их самые простые слова и незначительные поступки будут иметь такую силу и вес, что невольно содрогнешься от тяжести ответственности.
Когда-то Грэйнджер раздражала его одним видом. Хотя нет, раздражал Поттер, а поскольку Грэйнджер была его естественным продолжением, то так же естественно удостаивалась и своей порции насмешек, издевательств и презрения. Бравируя, он не раз кидал ей в лицо, что ненавидит таких, как она, что желает, чтобы она сдохла.
«Ненавижу!» — слово легко срывалось с языка, не оставляя никакого чувства. Не оставляя ли? Не липло ли оно на душу едкой грязной смолой, от которой трудно было отмыться, которая отравляла все светлое и чистое, что было заложено в нем? Не слепило ли глаза ложным ощущением вседозволенности и мнимого могущества? Он МОГ так сказать грязнокровке, потому что имел ПРАВО. Но кто наделил его этим правом? Чистота крови волшебного рода, наследником которого он являлся? Отец, который воспитывал его так, как воспитывали его самого?
Ненависть порождает ответную ненависть. Где-то глубоко внутри, Драко было (все-таки было!) неуютно, неудобно от того, что от его насмешек в чьих-то глазах незваной гостьей появляется злоба, что кому-то может быть плохо, обидно. Это смутное, еле ощущаемое чувство неправильности собственных действий будоражило душу, заставляло думать, переживать, вспоминать, и как ни парадоксально, оно же толкало Драко вновь кинуть издевательское оскорбление. Потому что так было легче, спокойнее. Мир был размерен: Поттер — урод, Уизли — нищий оборванец, а Грэйнджер — грязнокровка. Все ясно и четко. А полупрозрачное облачко вины таяло и исчезало в чистом небе его искренней уверенности своей правоты и ощущения собственного превосходства, которые текли в его жилах вместе с чистой кровью древнего рода.
Но сейчас Драко, как ему кажется, совершенно безразличны и сам Поттер, и Грэйнджер. Когда жизнь становится разменной монетой, и даже не золотым галлеоном, а фальшивым кнатом, а ты сам опасно балансируешь на тонкой смертельной грани полулжи и полуправды, полудерзости и полуповиновения, то мысли о тех, кто когда-то давным-давно, тысячу лет назад, ненавидел или любил тебя, не слишком обременяют память.

Однако присутствие Грэйнджер в его родовом замке и задание Господина не позволяли равнодушно смотреть сквозь нее. И с каждым днем Драко удивляется все больше и больше. Она такая знакомая и такая незнакомая. Такая странная, непонятная, но такая трогательная и беззащитная в своем забвении. Такая чужая и такая далекая, но такая близкая, такая живая и непосредственная. Она как ребенок, пытающийся, познавая себя, исследовать окружающий мир. Наивная, растерянная, смешная. Он даже и не подозревал, что ее в характере есть такие черты. Не догадывался, что оказывается, так легко — смотреть в ее глаза, так просто — невзначай касаться ее руки, так интересно — проводить с ней день за днем, исподволь наблюдая, как она живет, грустит, радуется, смеется.
Один раз ему пришла безумная мысль, что это вовсе не Грэйнджер. Или не менее сумасшедшая — что у нее раздвоение личности, потому что в прежней Грэйнджер никогда не было того, что есть в этой девушке. Но чего именно — он определить не мог, объяснение, понимание ускользали от него, раздражающе дразня, но не даваясь. Просто она была другая, совсем другая. Может, потому что он ясно видел блеск карих глаз, обращенных на него, слышал ее смех, щедро рассыпаемый в гулких залах Малфой-Менор, и все свое внимание Гермиона дарила только ему одному?

Как-то незаметно Грэйнджер вошла в его жизнь, перевернула все с ног на голову, заставила подлаживаться под нее, в чем-то уступать, на чем-то настаивать, быть мягче и быть бескомпромисснее. Волдеморт одним мановением руки сделал то, что в других условиях никогда не стало бы реальностью, что еще пару лет назад показалось бы абсурдом, фантасмагорией, издевательством, верхом неприличия.
Драко сам в себе не мог разобраться. Нравится ему это или нет? Почему Грэйнджер не раздражает его как раньше? Почему сейчас ему нет никакого дела до того, что таким важным казалось в Хогвартсе, как бы странно это ни звучало? Или все-таки есть? Да уж, следует поблагодарить Темного Господина, что он внес в душу своего слуги такую сумятицу и хаос.
Впрочем, Лорду нет никаких дел до чувств Драко. И никогда не было.

Ничего в ней особенного нет — обыкновенное полированное дерево, но она уже видела, на что способны волшебники с ее помощью. Драко искал какую-то нужную книгу в библиотеке, и огромные тяжелые манускрипты то послушно падали на стол аккуратной горкой, то возвращались на свои полки. Его отец на ее глазах наказывал эльфа-домовика за какую-то провинность. Гермиона до сих пор не могла забыть, как отчаянно кричал и нелепо дергался несчастный всего лишь от легких, таких грациозных и красивых движений палочки.

- Зачем, если недели через две ты и сама вспомнишь? — удивляется Драко.

- Я хочу сейчас. Понимаешь, - эмоционально объясняет девушка, - во мне словно пустота, и не только от того, что нет памяти, но и от того, что не действует важная часть меня. Мы маги, и волшебная сила — это наша сущность, наша природа, да?

- Совершенно верно.

- Ну вот, и сейчас я как прозревший слепой, который видит мир, но не понимает, что в нем, или как безрукий калека, чудом обретший руку, но совершенно не умеющий ею пользоваться.

Драко хмыкает и пожимает плечами.

- Хорошо, только предупреждаю, учитель из меня неважный.

Гермиона улыбается.

- Но ученица будет самая внимательная и благодарная!

Их занятия проходят странным образом. Драко твердо убежден, что они бесполезны, но Гермиона так не считает. И с каждым днем доказывает это все возрастающей колдовской силой. Заклятья даются ей удивительно легко, что неудивительно, по мнению Драко, так как она их все знает, просто не помнит.

- Ты знаешь больше меня, ты была лучшей ученицей нашего курса, — твердит он ей каждый день.

- Но сейчас я знаю, что ничего не знаю! - лишь смеется в ответ Гермиона.

Они направляются к своему уже излюбленному пристанищу — библиотеке. Огромный зал поделен на две части, образуя Большую и Малую библиотеки. В первой несколько десятков тысяч книг в высоких темных шкафах и на многоэтажных полках, вторая намного меньше и намного уютнее, все в ней располагает к вдумчивым занятиям и чтению.
По дороге Гермиона что-то тихо шепчет себе под нос.

- Что ты делаешь? — интересуется Драко, оглядываясь на девушку.

- Ничего, так, пустяки, - Гермиона смущенно розовеет, - просто считаю, сколько коридоров, комнат и лестниц от моей комнаты до библиотеки. Вчера я немного заблудилась.

Драко снисходительно усмехается.

- Не трудись, за один раз запомнить невозможно. Замок, хоть и меньше, конечно, чем Хогвартс, наша школа, но все равно имеет достаточно впечатляющие размеры.

- Впечатляющие размеры? Это слишком скромно для Малфой-Менор! Он огромен, велик, подавляюще роскошен!

- О, сколько эмоций.

- Но ведь это правда.

Дойдя до библиотеки, Гермиона лукаво прищуривается.

- Я запомнила все коридоры, все повороты и все лестницы! В следующий раз не потеряюсь!

Драко хитро предлагает, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться:

- Спорим, что сейчас ты все равно не сможешь найти обратную дорогу до своей комнаты без моей подсказки?

- Спорим!

- Тогда вперед.

Гермиона уверенно идет назад, Драко — следом, засунув руки в карманы и время от времени похмыкивая.
Первый этаж левого крыла, лестница, третий этаж, коридор, выдержанный в серебристо-синем колере, рыцарь с длинным копьем (ага, она идет правильно!), поворот. И Гермиона торжествующе оглядывается на Драко, тянет на себя дверь и шагает за порог, полагая, что спор она выиграла.
И тут же зажимает уши от громких криков:

- Грязнокровка! Вон отсюда!

- Мерзкая дрянь!

- Какой позор!

- Грязнокровка, в Малфой-Менор грязнокровка!

Девушка растерянно пятится, запоздало понимая, что ошиблась. Это не ее комната, а огромная картинная галерея. Стены сплошь увешаны портретами людей, которые двигаются, указывают на нее пальцами и голосят так, что по комнате испуганно мечется эхо:

- Грязнокровка! Грязнокровка! Грязнокровка!

Гермиона не понимает, что означает это слово, но почему-то ощущает, что это говорится о ней и далеко не в лицеприятном тоне. Подоспевший Драко почти грубо выталкивает ее в коридор и захлопывает дверь. Шум в галерее постепенно утихает.
Драко молчит и лишь кидает через плечо:

- Пошли.

Уже в библиотеке Гермиона робко спрашивает в спину парня, занявшего свое любимое положение у окна:

- Что значит «грязнокровка»?

Он по-прежнему молчит, и она повторяет свой вопрос уже настойчивее. И еще раз. Драко резко поворачивается к ней:

- Это означает мага, родители которого не маги, а люди, лишенные волшебной силы, маглы.

Гермиона задумчиво тянет:

- Значит, мои родители — простые люди? Не маги? А ты не говорил… Это плохо? Судя по слову — плохо. Грязнокровка…. Получается, есть и чистокровки?

- Да. Моя семья — одна из самых чистокровных магических семей Великобритании.

Драко засовывает руки в карманы, на его лице проступают скулы, а глаза мечут серые молнии.
Он рассердился? Но почему? Что она сказала такого? Она же не виновата, что случайно наткнулась на эти портреты.
А Драко сердится на нее — за то, что открыла дверь фамильной галереи.
На себя — за то, что затеял этот дурацкий детский спор.
На портреты — за то, что эти идиоты так щепетильны в вопросе защиты родовой чести.
На весь мир — потому что тот тягостный разговор, который, как он знал, неизбежен, вдруг свалился на него так быстро и неожиданно. Грэйнджер не отстанет, выпытает все до мельчайших подробностей.

- Это… ругательное слово?

- Да, это самое неприличное слово, которое существует в нашем мире для оскорбления тех, кто происходит из магловских семей. Обычно корректно предпочитают выражение «маглорожденные».

Гермиона ничего не отвечает. И их вязким облаком окутывает тишина. Неприятная, порожденная недомолвками и недосказанностями.

- Я не…

- Почему…- одновременно начинают Гермиона и Драко и вновь замолкают.

Драко резко поворачивается к девушке.

- Давай проясним этот вопрос раз и навсегда. Да, ты из семьи маглов, в то время как моя семья насчитывает несколько сот поколений одних волшебников. В школе у нас с тобой были… некоторые разногласия… по этому поводу, - Драко все-таки запинается (а память услужливо тасует яркие хогвартские картинки и гаденько хмыкает), — но сейчас это не имеет никакого значения! То есть… это имеет значение, но не для меня, поверь. Но в нашем обществе наблюдается… м-м-м… определенное напряжение или скорее противостояние…

Обрисовав в общих чертах (в очень общих и весьма туманных, но все же понятных) то, что происходит в их мире, парень прикусывает губу. Дьявол, ну как же все запутанно! Как, КАК объяснить сложившееся положение вещей этой девчонке, которой, не будь Темного Лорда (вот парадокс!), никогда не было бы дозволено даже издалека взглянуть на кованые ворота, ведущие в родовое поместье чистокровных магов? КАК ей объяснить ту же политику Господина, направленную против презренных маглов? Ведь нет никакой логики в Его действиях! Абсолютно никакой!
Драко давно уже и не пытался понять, почему Темный Лорд яростно ненавидящий, казалось бы, не только маглов, но и волшебников из маглов, вдруг проявил столь неожиданный интерес к восемнадцатилетней волшебнице-грязнокровке. Правда, она — подружка Поттера, но только ли это имеет значение? Возможно, Господин имеет на нее какие-то виды (пусть это и звучит двусмысленно!), но опять же она — девчонка! Пусть одаренная, умная (не в меру), но все-таки… Конечно, в Его окружении были женщины, в том числе и Пожирательницы, но Драко трясло от омерзения от одной мысли об этих колдуньях, в чьих глазах плескался одинаковый огонь безумного фанатизма, болезненного идолопоклонства и какой-то дикой неуверенности, смешанной с болезненным самолюбием. И одна из них приходилась ему родной теткой! Воистину, в знатной семье чистокровных магов из рода Блэк до поры до времени скрывалась гниль, эдакий надлом, смертельно опасный, ведущий род к неотвратимому упадку. Иначе чем можно объяснить наличие в одной семье родных сестер — Андромеду, вышедшую за магла, и Беллатрису, убивавшую маглов с довольным смехом — и их кузена Сириуса, защищавшего маглов и грязнокровок?
Слава Мерлину, его мать далека как от Андромеды, так и от Беллатрисы!
И так же Грэйнджер далека от его матери. Черт подери, она и есть одна из тех, против кого Темный Лорд призывает направить свои волшебные палочки! Ситуация невообразимая. Сумасшедшая. И тупиковая.

Драко отрывается от своих мыслей, вдруг вспомнив, что Грэйнджер рядом, ждет его разъяснений. Гермиона смотрит на свои руки, низко склонив голову. Сегодня она заколола волосы высоко на затылке, собрав их в тугой узел. И сейчас видна тонкая шея, странно тонкая, кажется, ударь легонько — переломится. Драко почему-то становится неловко, хочется чем-то прикрыть беззащитный изгиб, скрыть от чужих глаз, распустить тяжелую копну волос…
Он мысленно кидает в лицо пригоршню ледяной воды. «По-моему, ты совсем уже того… не иначе…».
А тишину прорезает дрожащий голос девушки.

- Ты… ненавидишь меня?

И Драко уже окатывает не горстью, а целым ведром той же ледяной воды. Ни фига вопросик! На миллион золотых галлеонов, не меньше.

«А как вы ответите, мистер, а?»

- Э-э-э, почему ты так решила?

- Брось, Драко, - девушка криво усмехается, - ты сам только что сказал. А если учесть поведение твоих родителей и их безрезультатные попытки не замечать меня в собственном доме… Да и портреты были более чем единодушны в своем мнении.

Драко молчит несколько минут, подбирая слова, и наконец медленно произносит:

- Ты не права. Кричали не все портреты. Правда, большинство, но среди моих предков были не только зацикленные на чистоте крови маги. Насчет родителей я тебе уже говорил. Какими бы ни были их взгляды, но они преданы Господину и не позволят себе никаких замечаний оскорбительного характера в твой адрес. Что касается меня… ты не вызываешь во мне ненависти. Признаю, было время, когда я считал, что… ненавижу тебя… но это время осталось позади. Сейчас… я не знаю, что сейчас… раздражение, иногда злость, но не ненависть, определенно. Просто я не привык к тому, чтобы к каждому моему слову прислушивались с таким вниманием, что иногда хочется завопить и убежать.

После томительной паузы Гермиона поднимает голову.

- Что ж, честно, - резюмирует девушка, - почему-то я тебе верю.

И Драко непонятно почему незаметно переводит дух. Словно это было важно — чтобы она поверила, что он ее не ненавидит…

- Драко, это глупо.

Гермиона поднимается и тоже подходит к окну. Они стоят рядом, совсем близко. И смотрят в одну сторону, на заснеженную равнину далеко внизу.

- Это глупо, проводить различия, основываясь лишь на том, кто у тебя родители — волшебники или нет. И чудовищно несправедливо судить кого-то по признаку чистой или магловской крови. Мы все в первую очередь люди.

Драко кидает на Гермиону острый взгляд. Она все-таки сумела докопаться до сути, даже несмотря на ту скудную информацию, которую он ей выдал. Что ж, это Грэйнджер, чему удивляться?
Но обряд нужно провести сегодня же. Он и так тянул, полагая, что она должна оправиться после схватки с Пожирателями и ранения, но дольше медлить опасно. Не сегодня-завтра заявится Темный Лорд, потребует ее на аудиенцию, а там выяснится…

* * * * *

- О, господи!

Гермиона поводит плечами, осторожно проходя вслед за Драко по темным коридорам подземелья.

- Что, не нравится?

- Я даже не предполагала, что под роскошным замком может находиться… такое… такой…

Драко усмехается, распахивая двери комнаты с пентаграммой и жестом приглашая войти.

- А здесь что?

Гермиона щурит глаза, вглядываясь в сумрачное марево потолка, уходящего высоко вверх.

- Какое странное колдовство.

- Ошибаешься, - Драко расставляет алые свечи по углам пятиконечной звезды, - здесь как раз нет колдовства.

- Как это?

- Здесь есть магия, но магия не рукотворная, не человеческая. Скорее это магия природная.

Гермиона указывает на звезду.

- Хочешь сказать, что это тоже сотворено природой?

- О, это — нет. Если не ошибаюсь, звезду сотворил один из моих предков, некий Максимус Малфой, страдавший крайне прискорбной болезнью — манией величия пополам с одержимостью демонами.

- Демонами?

- Угу. Он полагал, что вызвав настоящего демона, сможет подчинить его себе и с его помощью то ли завоюет весь мир, то ли подпалит поместье своего кровного врага и тем самым отомстит ему. Не помню.

- И чем закончилась история?

- А чем она могла закончиться, если в деле замешаны такие милашки, как демоны? После очередного эксперимента Максимуса не нашли. Остались лишь какие-то подозрительные пятна на полу.

Гермиона вздрагивает и недоверчиво спрашивает:

- Ты шутишь?

- Отнюдь. Это семейная легенда. Как бы там ни было, можно сказать спасибо Максимусу за эту комнату. За ее пределы не выходит магия, и никто не может узнать, что здесь происходит.

Драко зажигает палочкой последнюю свечу и выпрямляется, шикает, призывая девушку к тишине.

- Теперь слушай меня внимательно. Мы проведем один обряд, чрезвычайно важный не только для тебя. Для нас.

- Почему?

- Не перебивай, - Драко прислушивается к тишине, царящей в подземелье, и продолжает, - действие этого обряда будет заключаться в том, что на твоей памяти будет как бы поставлен блок, скрывающий и искажающий реальные мысли, настроение и воспоминания, потому что всего этого не должен узнать никто и прежде всего — Темный Лорд.

- Но…

- Твои воспоминания, Грэйнджер, весьма специфичны и смертельно опасны. Для тебя же самой.

- Я ничего не понимаю! Это опасно? Как? Ты же сам говорил, что Темный Лорд…

- Я просил — не перебивать! — серые глаза темнеют, - помнишь наш разговор о чистой и магловской крови? Ты маглорожденная и этим все сказано. И еще ты — Гермиона Грэйнджер, а это имя много значит в нашем обществе. С тех пор, как тебя доставили сюда, ты ничего не видела, кроме стен Малфой-Менор, а там за ними идет война! И сердце этой войны — Темный Лорд. Ради себя, ради… - Драко спотыкается (имя Поттера не должно звучать здесь!) тех, кого ты оставила, ты должна вернуться туда, откуда пришла! — последние слова парень почти выкрикивает и резко встряхивает светлой челкой, упавшей на глаза.

Гермиона прикусывает губу.

- Что мне делать?

Драко указывает палочкой на середину пентаграммы и холодно говорит:

- Стань в середину. И что бы ни произошло, не выходи из нее.

Он начинает читать заклинание, на редкость длинное и изобилующее непонятными словами. Можно уловить лишь общий смысл — взывание к изначальной силе волшебства, и к силе замка, уже много столетий укрывающего в своих стенах древний род, и к силе чистой волшебной крови, текущей в жилах представителей этого рода. Алыми ручьями медленно разгораются линии пентаграммы, алые язычки свеч колышутся в сумраке и жадно тянутся в сторону Драко.
Драко прикрывает глаза и сосредотачивается. Защита. Его защита, сквозь которую не смог пробиться даже Волдеморт. Маленький, нежданный, но оказавшийся жизненно необходимым дар его предков. Часть его силы. Нужно поделиться ею. Сделать так, чтобы она перешла и к Грэйнджер. Это важно. Очень важно.
В висках начинает пульсировать. Немеет и тяжелеет затылок. Кровь все сильнее шумит в ушах. Словно море. Море… сильное… вечное… качает на своих ласковых волнах… и так мягко… бережно… шепчет что-то свое… успокаивающее… он всегда любил море… волны накатывают на песок и с тихим шелестом откатываются… наползают и откатываются… наползают и откатываются…

Гермиона с удивлением и со все возрастающим страхом смотрит на Драко, глаза которого смотрят на нее, но совсем пусты. Зрачки расширились так, что серая радужка не видна. А губы все шепчут странные слова, и волшебная палочка в руке выписывает узоры и петли. О, господи, что происходит? Что за обряд? Почему он это делает? Ему же плохо!

Из палочки вытекает и постепенно окутывает Драко странная светящаяся дымка, совсем прозрачная, серебристая, повторяет контуры его тела. Он словно окружен нежным лунным сиянием. Внезапно он громко выговаривает последнее слово, и дымка ярко вспыхивает, Гермиона почти слепнет. Но успевает заметить, что маленькое серебристое светящееся облачко отделилось от Драко и метнулось к ней.
В следующий миг, когда к ней возвращается зрение, и перед глазами вновь вздымаются зеркально-черные полированные стены этой комнаты, Драко ничком лежит на полу, крепко сжимая в руке палочку, а дымка исчезла.

- Драко! — Гермиона уже готова кинуться к парню, но он поднимает голову и с бессильной злостью хрипит:

- Я же сказал — оставаться на месте! Обряд еще не закончен.

- Но ты!

- Я… в порядке.

Он медленно поднимается на ноги, тяжело дыша, словно пробежал несколько миль без передышки.

- Обряд еще не закончен, — повторяет он сквозь зубы и поднимает палочку, - resancio lokum mi memorum! Queirren!

Он устало потирает лоб и опускает палочку.

- Вот, теперь все.

Алые свечи прогорели почти до конца, хотя были едва ли не полуметровыми, линии пентаграммы угасли. Гермиона прислушивается к себе, стараясь понять, что же произошло. Вроде ничего необычного. Немного побаливает голова. Немного плывет перед глазами. И все. Никакого волшебства в себе она не чувствует. Получилось ли?
Она выходит из пентаграммы и осторожно трогает Драко за рукав.

- С тобой правда все в порядке?

Он бледен почти до прозрачности, но упрямо кивает.

- Да. Слабость — всего лишь побочный эффект. Через пару минут пройдет.

Гермиона неодобрительно качает головой.

- По-моему, тебе лучше лечь в постель.

- Я это и сделаю, чуть позже, - заверяет ее Драко и, чуть пошатываясь, направляется к дверям, - идем, скоро ужин. Мама не любит, когда опаздывают.

- Драко…

- Грэйнджер, - он неожиданно крепко и больно хватает ее за запястье и поворачивает к себе, обжигая взглядом, - об этом обряде не должен знать никто! Ни мои родители, ни Темный Лорд, который скоро пожелает видеть тебя, ни кто-либо другой. Ты ни одним словом не обмолвишься о том, что здесь произошло, если хочешь жить и вернуться к своим родным. Ты должна верить мне и делать, как я скажу, потому что только в этом твое спасение. Ты поняла?

Гермиона кивает, потому что видит в его глазах, что это совсем не шутка, это слишком серьезно, хотя и слишком странно и запутанно.

- Но почему? Пожалуйста, скажи мне! Я поняла, что этот обряд направлен во благо мне, но дальше ничего не понимаю!

Драко неохотно отвечает:

- Рано или поздно Темный Господин вызовет тебя к себе и попытается узнать кое-что посредством леггилименции. Это очень сильная магия, и он владеет ею в совершенстве. Когда твои воспоминания начнут к тебе возвращаться, ты станешь слишком важной персоной, но при этом твоя жизнь не будет стоить и кната. Когда Лорд решит, что полученных сведений более чем достаточно, с тобой будет покончено. Впрочем, есть и другой путь — ты можешь стать орудием шантажа. Но и в том, и в другом случае исход один.

Девушка вздрагивает и инстинктивно отшатывается.

- Кого шантажировать? Моих родителей?

- Нет, твои родители слишком ничтожны для замыслов Темного Лорда. Есть другие люди, которым ты дорога, и которые могут поступить весьма опрометчиво, когда узнают, что ты в его руках.

- Кто?!

- Ты сама вспомнишь, - криво улыбается Драко и шагает в коридор, - идем, мы и так непростительно опаздываем на ужин.

* * * * *

«Боюсь!» - бьется в голове Гермионы, когда она спускается по лестнице вслед за Драко, направляясь к кабинету, - «как же я боюсь! Кто Он такой? Что Он скажет? Что Он сделает мне? Неизвестность хуже опасности».

Словно прочитав ее мысли, Драко останавливается.

- Не бойся. Страх путает мысли и отравляет душу. А Лорд хоть и предпочитает раболепие, приперченное страхом, но ценит смелых.

Гермиона кивает и, прикусив губу, решительно вздергивает подбородок. Высокая дверь тихо открывается, пропуская их. И девушка прерывисто вздыхает, сильно хватаясь за руку парня.
В глубоком кресле, поигрывая палочкой, восседает Темный Лорд. Его лицо кажется неестественно белым на фоне черной кожаной обивки, на губах играет холодная улыбка.

- О, прошу, мисс Грэйнджер. Весьма рад видеть вас в добром здравии. Драко, мальчик мой, я смотрю, ты неплохо справляешься с ролью гостеприимного хозяина.

Драко низко склоняет голову, а Гермиона пытается изобразить реверанс.

- Благодарю Вас, мой Господин. С мисс Грэйнджер не возникает никаких хлопот.

Волдеморт щурит красные глаза.

- Присаживайтесь, мисс Грэйнджер. Позволительно ли называть вас по имени? По-простому, как среди своих.

- Да, конечно, Милорд.

Гермиона почти загипнотизированно не отрывает взгляда от длинных бледных пальцев, ласково, как животное, поглаживающих волшебную палочку.

- Как вам Малфой-Менор? Великолепный замок, не правда ли?

- Да, конечно, Милорд.

Драко чуть слышно покашливает. Грэйнджер, опомнись, очнись, не сиди, как свежезамороженный домовик!

- Гермиона, - Волдеморт наклоняется вперед, - Драко объяснил вам, почему вы здесь?

- Да, Милорд, - Гермиона наконец отрывает взгляд от рук и смотрит ему прямо в лицо, - Драко мне все объяснил, просто и понятно.

- Позвольте узнать, что вы думаете по этому поводу?

Девушка медлит с ответом.

- Увы, Милорд, до тех пор, пока моя память не вернется, я представляю собой бесполезное существо. Мистер и миссис Малфой любезно предоставили мне кров, а Драко помогает мне овладеть чарами и заклятьями. Я так им благодарна, что не могу и выразить. Что мне еще сказать? Пока что я всего лишь знаю свое имя и, думаю, неплохая ученица Драко.

Волдеморт кивает, на его плоском лице не выражается ничего. Гермиона с внутренним содроганием, но с внешней смелостью не опускает глаз. О, Боже, почему Он… такой? Какой силой от Него веет! Так и чувствуется волна, даже не объяснить чего — леденящего коктейля ночного страха и кошмарных снов, с запахом смерти, переплетающимся с туманом безумия и приправленным ароматом ужаса. Вдруг вспоминаются слова Драко, сказанные им в первый день: «Сила, сосредоточенная в нем, непостижима, не имеет названия и неподвластна никому, кроме него. Невозможно противостоять Темному Лорду. Он наш Господин, мы его слуги»

Да, так и хочется преклонить колени, подчиниться, забыть себя, раствориться в нем…

- Что ж, Гермиона, я вас понимаю и даже сочувствую. Потеря памяти — вещь неприятная.

Странное чувство. Как будто кто-то легонько, крохотным невесомым перышком касается ее мозгов, трогает невидимые струнки, робко подбирая мелодию, тихо дует на зеркальную гладь темной воды, пытаясь что-то увидеть, что-то глубоко личное, сокровенное. Как страшно. Пожалуйста, нет! Не надо!!!
Она инстинктивно напрягается, стараясь противостоять жуткому невидимому взгляду, чужому присутствию, и в тот же момент едва не падает с кресла, оглушенная внезапным приступом боли. Перышко превратилось в молот, ожесточенно бьющий по голове.
Лорд что-то говорит, она видит, как открывается и закрывается его рот, длинные бледные руки мягко жестикулируют. Но сознание отказывается работать, воспринимать происходящее.

- Вам плохо? — сквозь толстый слой ваты доносится до нее, и чьи-то руки, сильные и в то же время осторожные, опускаются на плечи.

- Грэйнджер, что с тобой?

- Нич-чего… Все нормально… прошу прощения, - еле выговаривает она, - это, наверное, последствия заклятья. Вы что-то спросили, Милорд? Боюсь, я не услышала.

Она чувствует на своем лице холодные, до озноба холодные пальцы. Они скользят по щеке, доходят до подбородка и приподнимают его. Холод от них, кажется, проникает глубоко под кожу.

- Вы храбрая девочка, Гермиона Грэйнджер. Я много узнал о вас за эти несколько минут, хотя мы перебросились всего лишь парой слов, и могу сказать, что был бы рад, если бы вы вошли в число моих… друзей.

Леденящее касание нежной руки опасности… легкое дыхание смерти… зовущее обещание неведомого…

Гермиона приходит в себя уже в коридоре.

- Что со мной было?

Драко почти заботливо осведомляется:

- Тебе лучше?

- Да, но что это было?

- Просто Темный Лорд применил леггилименцию и попытался проникнуть в твою голову.

- Так просто? Но я почти ничего не почувствовала. Он же ничего не делал, только говорил…

- Ему ничего и не нужно, Он очень опытен в таких делах.

- Но…

Драко пожимает плечами.

- Я тебе говорил.

- Да, да, но что Он увидел? Что ощутил? Это же я, это мое сознание…

- Насколько я могу судить, Он пока ни на что и не надеялся. Слишком мало времени прошло. Память начнет к тебе возвращаться через пару-тройку дней.

Гермиона переводит дух и прикрывает глаза, прислоняясь к стене.

- А то, что произошло, это из-за об…

- Грэйнджер! — яростно шипит парень, оглядываясь, и тащит ее подальше от опасного кабинета, - я же говорил — ни слова! И у стен есть уши.

* * * * *

Темный Лорд подошел к окну и склонил голову, наблюдая, как на широкий карниз медленно опускаются снежинки. Опять снег. На этом севере слишком холодно, стынет кровь в жилах. Почему предки Люциуса выстроили замок именно здесь? Впрочем, можно понять — благостное уединение, свобода, и никаких маглов. Хотя нет, тогда их тут и в помине, наверное, не было, а сейчас наплодился целый паршивый городишко.
Итак, что мы имеем? Мисс Гермиона Грэйнджер. Если правда, что о ней говорили, то весьма ценное приобретение. Во всех смыслах. Перетянуть ее к себе, конечно, не удастся — гриффиндорка. Дамблдоровская ученица. Поттерова подружка. Училась у проклятого Грюма в Аврориате. Сопротивляться будет до последнего. Но это заклятье… Кто бы мог знать, что восемнадцатилетняя девчонка-Аврор может знать и, главное, применить Темные Искусства! Да еще и к себе! О, он понимал толк в изысканных древних чарах, которые всегда выплетали замысловатую канву, позволявшую заклятью распуститься неведомым причудливым цветком. Но здесь… Она сама вкладывала ему в руки все нити.
Сегодня при леггилименции он ощутил нечто… нечто едва уловимое, но очень важное… Он никогда не понимал гриффиндорцев с их всеобъемлющими и маловразумительными моральными понятиями, лишенными всякой логики. Они могли глупо погибать за презренных маглов, нелепо защищать убогих существ магического мира (не без исключений, конечно! Один гриффиндорец Хвост стоит нескольких слизеринцев), но их главным уязвимым местом, всегда неизменным, оставались чувства. Чувства, мисс Грэйнджер, да-да… Интересно…
Темный Лорд хищно улыбнулся, остановив взгляд на мраморной статуе в саду. Совершенные очертания, идеальные пропорции, прекрасный лик — творение гения. У тебя хороший вкус, Люциус, а каковы вкусы твоего сына? До недавнего времени у меня не было желания это узнавать, но сейчас все изменилось… к тому же пророчество… О, как удачно все складывается… Это может получиться интересно, весьма неожиданно, и я бы даже позволил выразиться, изящно, друг мой… если ты не осмелишься возразить, а ты не осмелишься, не правда ли, Люциус?

* * * * *

Тихо, почти невесомо, легкими шагами Гермиона Грэйнджер ступила на новую дорогу, а Драко Малфой, сам не осознавая, свернул со своей тропы и сделал шаг ей навстречу. Нежное очарование Гермионы, то, которое было предназначено только для близких людей, свет и тепло ее искренней и чистой души незаметно все сильнее и сильнее манят Драко, словно огонек в ночи. Он не может не идти на него, потому что запутался, затерялся в темных лабиринтах, в которые превратилась его жизнь. Куда приведет их путь?

Однажды утром Алекс проснулся от какого-то странного саднящего чувства и, полежав некоторое время, вспомнил, что сегодня первое сентября, день, когда с лондонского вокзала он должен был отправиться в Хогвартс. Занятия в школе святого Брутуса начинались на неделю позже, значит, еще неделю ему предстояло провести взаперти. Он нехотя оделся и вновь лег на кровать. Что еще оставалось делать?
Вдруг внизу громко хлопнула входная дверь, раздался какой-то шум, топот, послышался визгливый голос тетки и другой, приглушенный мужской голос, явно не мистера Бигсли. Сердце Алекса пропустило удар, ему показалось, что он слышит звонкий голосок Лили. И вот на лестнице топочут ноги, кто-то, перескакивая через две ступеньки, взлетает на второй этаж, дергает за ручку дверь его комнаты, и Лили (теперь он уже не сомневался, что это она!) возмущенно вопит:

- Папа, он закрыт на ключ!

Раздался холодный баритон мистера Поттера:

- Уважаемая миссис Бигсли, не могли бы вы открыть дверь?

В скважине заворочался ключ, и дверь распахнулась. В проеме стояли Лили в школьной форме, черные волосы опять заплетены в две толстые косы и перевязаны алыми шелковыми ленточками; ее отец, на вид очень сердитый; кажущаяся испуганной миссис Бигсли, и мистер Бигсли за ее спиной, бурый от еле сдерживаемого негодования.

- Привет, Алекс! — закричала Лили, бросаясь к нему, - скорей одевайся, поедем на вокзал! Поезд скоро отходит! Ну, быстрей, чего ты копаешься?

- Но… я… - ошарашенный Алекс наблюдал, как девочка мечется по комнате и кидает его книги, мантии, котел в старый, ободранный по углам чемодан, лежавший под кроватью.

- Лили забеспокоилась, когда ты не давал о себе знать две недели, Хедвига вернулась ни с чем. Вот и предложила заехать за тобой по пути на вокзал, - объяснил ее отец, внимательно разглядывая Алекса.

От его глаз не укрылась худоба мальчика, одежда на котором просто болталась, тени под глазами, бледная почти до зелени кожа. По мере разглядывания его взгляд становился все мрачнее, а голос холоднее. Он продолжил:

- Твоя тетя, - он кинул ледяной взгляд на миссис Бигсли, которая то открывала, то закрывала рот, - любезно впустила нас. А теперь, мистер и миссис Бигсли, попрощайтесь с племянником. Хогвартс далеко, не думаю, что вы увидите его раньше Рождества.

Алекс очнулся и кинулся помогать Лили. Он запихнул последние вещи в свой рюкзак и вместе с девочкой поволок чемодан вниз по лестнице. Бигсли, по-видимому, окончательно утратили дар речи и лишь молча наблюдали за тем, как Алекс покидает их дом. Из кухни выглядывали Ричард и Роберт, до глубины души уязвленные тем, что за «дохляком» приехали какие-то люди, которым он, очевидно, не безразличен.

Алекс и Лили выбежали из дома. В груди мальчика теснилась бешеная радость. Значит, это не было сном! Это была правда! Он волшебник и поедет в школу магии! Ему хотелось прыгать, скакать, встать на голову от ликования. Но вместо этого он просто спросил:

- А на чем мы доберемся до вокзала?

Лили кинула на него хитрый взгляд.

- А вот догадайся!

- На метле? На ковре-самолете? Или просто трс… трагр… тьфу ты, как же это было в учебнике? Трансгрессируем?

- Ни то, ни другое, ни третье. Вы еще слишком малы, чтобы трансгрессировать. На метле летать в магловском городе нельзя, а вопрос с коврами-самолетами до сих пор не решен. Мы просто поедем, - отец Лили спустился с крыльца и звякнул ключами.

Тут Алекс обратил внимание на роскошную сверкающую машину, которая стояла прямо перед домом Бигсли.

- Это ваша? — потрясенно спросил он.

Лили захихикала.

- Ну конечно, наша, а ты думал, что волшебники только на метлах летают или по каминам шарахаются?

Алекс вообще-то так и думал, но не показал виду.

- Рассаживайтесь, уже полдесятого, а нам еще до Лондона добираться. Если мы опоздаем, Джинни с меня скальп живьем снимет.

Ребята кинули чемодан в багажник и сели в машину, Алекс краем глаза успел заметить, что все семейство Бигсли прилипло носами к окнам, потрясенное видом новой и явно дорогой машины Поттеров. Мистер Поттер рванул с места в карьер, и Алекс, откинувшись на мягкое кожаное сиденье, с восторгом в душе и ликованием в сердце увидел, как мимо проносятся ровные прилизанные улочки Литтл Уингинга, давая ему дорогу в другой мир.

Он удивленно сказал:

- Я не думал, что волшебники ездят на обычных машинах.

Лили весело ответила:

- Вообще-то это не обычная машина. Видишь вон тот рычаг? Он переводит машину с режима «земля» на режим «воздух», то есть потянешь за него, и мы взлетим. А вот эта красная кнопка делает нас невидимыми, чтобы маглы не увидели. Правда, здорово? Кстати, это мой дедушка придумал!

Алекс был потрясен и совершенно согласен.
На вокзале Кингс-Кросс они были в двадцать шесть минут одиннадцатого. Нагрузив свои вещи на тележки, Алекс и Лили, подгоняемые мистером Поттером, побежали на платформы. Алекс закрутил головой, пытаясь отыскать платформу девять и три четверти, и с нараставшим удивлением обнаружил, что таковой просто не существует. Однако Лили и ее отец были спокойны. Лили с важным видом сказала:

- Пап, Алекс, наверняка не знает, как попасть на нашу платформу, правда, Алекс? — мальчик утвердительно кивнул, - я пойду первая, смотри!

Девочка взялась за ручку тележки и быстрым шагом двинулась в сторону барьера, отделявшего платформы девять и десять. В следующее мгновенье (мальчик не поверил своим глазам) она исчезла! Просто испарилась! Вместе с тележкой! И никто из толпы людей, спешащих к своим поездам, даже не обратил внимания!

- Не бойся, - сказал мистер Поттер, - пойдем вместе.

Алекс с сомнением посмотрел на каменный барьер, который казался просто ужасно твердым, но тоже покрепче ухватился за ручку своей тележки, почувствовал, как мужчина зашагал рядом с ним, и на всякий случай зажмурил глаза, устремляясь к барьеру. Как ни странно, он не почувствовал удара, вместо этого его оглушил шум, и он ошеломленно открыл глаза. Выпуская белые клубы пара, свистел яркий алый паровоз старинного вида, ухали совы, мяукали коты, каркали вороны, даже квакали жабы или лягушки. И разноголосо гомонила толпа, сплошь состоявшая из юных волшебников и их родителей. Алекс раскрыл рот. Взрослые, как тогда, в уже виденном им Косом Переулке, в основном были в мантиях или в причудливых красивых костюмах из бархата, атласа или шелка, разукрашенных шитьем или узорами, но, на взгляд мальчика, несколько старомодных. Дети были одеты проще. Многие были уже в строгой школьной форме и черной мантии поверх, в остроконечных черных шляпах. И так много юных магов в одном месте он еще не видел. Неужели они все-все до одного волшебники?!
Пока Алекс изумленно озирался по сторонам (наверное, с совершенно глупым видом), к ним подбежала Лили.

- Ну где вы там застряли? Скорее, пап! Мама, Джим, Рус и Лин уже здесь!

- Идем, идем, еще не поздно, только половина одиннадцатого, - успокаивающе сказал мистер Поттер, и они пошли по перрону к тому месту, откуда их уже подзывала миссис Поттер в окружении детей. Алекс вежливо поздоровался с ней, она в ответ кивнула и быстро оглядела его.

- Что-то ты неважно выглядишь, похудел, осунулся. Они тебя, что, голодом морили?

- Да нет, - пробормотал Алекс, заливаясь краской (не хватало еще жаловаться им на Бигсли!).

Лили его перебила.

- Мамуля, представляешь, они его в комнате закрыли, на ключ, и не выпускали никуда, и даже открывать не хотели! Просто ужасно-кошмарно-безобразно-чудовищные маглы! — она сердито скрестила руки на груди.

Синие глаза миссис Поттер сверкнули.

- Но, Гарри, - сказала она, обращаясь к мужу, - он же ребенок! Всего лишь ребенок! Я не понимаю его родных, они его совсем не любят?

Мистер Поттер философски пожал плечами.

- Ну, меня этим не удивишь. Вспомни Дурслей, та еще семейка. И Дадли сейчас достойно продолжает семейные традиции.

Миссис Поттер сердито покачала головой. Алексу во время разговора было ужасно неловко. Он досадовал, как взрослые могут говорить так, будто он не рядом с ними. Отвернувшись, он обратил внимание на младших братьев Лили. Те, заметив его взгляд, одинаково подмигнули. Они совсем не походили на свою старшую сестру. У обоих ярко-рыжие непослушные волосы, торчащие во все стороны, как будто и не подозревая о том, что на свете есть расчески, одинаковые зеленые глаза, в которых прыгает дюжина хитрых бесенят, лица чистые, без веснушек, которые нередко встречаются у рыжих. Они оба были достаточно высокими и крепкими для своего возраста. По крайней мере, Алекс был с ними одного роста.

- Привет, так ты и есть тот самый Алекс Грэйнджер? — спросил один из братьев, протягивая руку.

- В смысле тот самый? — удивился Алекс, пожимая в ответ руку и мгновенно ощущая такое чувство, как будто его ударило током. По телу прошел разряд, волосы встали дыбом и заметно затрещали, а близнецы помирали с хохота.

- Отличная вещь, этот магловский портативный мини-шокер, - подмигнул один из них.

Лили дала им обоим подзатыльники, на что второй тут же возмутился:

- Эй, сестренка, я-то тут при чем? Я же ничего не сделал!

- Ты его подучил, Джимми, - невозмутимо сказала девочка, - я же слышала, как вы сговаривались. Вот, Алекс, это и есть мои братья-обормоты, Джеймс (один из близнецов отвесил шутовской поклон) и Сириус (второй довольно ухмыльнулся).

- Привет, - слегка дрожащим голосом ответил Алекс, стараясь пригладить волосы.

- Не обижайся, Алекс, - хлопнул его по спине Сириус, а может, это был и Джеймс, Алекс их не мог различить.

- Лили нам все уши прожужжала, рассказывая о тебе все эти две недели. Мы уже подумывали, как на нее наслать заклятье вечной немоты, честное слово! Эх, жаль, что мы поедем в Хогвартс не сейчас!

- И слава Мерлину! — закатила глаза Лили, - Хогвартс без вас как-нибудь еще продержится. Вы же там все туалеты взорвете, испытывая свои заклятья.

Пока сестра и братья беззлобно переругивались, Алекс смотрел и улыбался, ему понравились близнецы с неунывающим характером и бесподобным чувством юмора.

- Эй, кого я вижу! — вдруг на весь перрон заорал Сириус, прерывая брата на том месте, когда тот осведомлялся у Лили, будет ли дорогая сестренка столь любезна, что одолжит им на время (они вернут, клянутся!) Карту Мародеров, которую она не далее как позавчера стащила из стола отца?

- Ничего подобного! — попыталась отпереться Лили, покраснев до кончиков ушей и осторожно косясь на мистера Поттера, - я ее не брала, откуда вы взяли? Да и зачем она вам, вы же поедете в Хогвартс только через два года?

- Территорию противника надо изучить заблаговременно, - важно изрек Джеймс и хотел было еще что-то добавить, но осекся, прерванный воплем брата.

Все вздрогнули и посмотрели в том направлении, куда указывал Сириус. Там вышагивал мистер Уизли под руку со своей красавицей-женой и катил тележку с огромным чемоданом, поверх которого стояла клетка с ушастым филином, Рейн. Мистер и миссис Поттер радостно поприветствовали их. Рейн невозмутимо подошел к ребятам.

- И чего ты так кричишь, Рус? — спокойно спросил он, засунув руки в карманы брюк, - Скайрагада напугал, хотя он не из пугливых.

Красивый темно-серый филин утвердительно ухнул.

- Рейн, дружище, рад тебя видеть, мы же не виделись со вчерашнего вечера! - радостно протянул руку Сириус, но к его величайшему разочарованию Рейн в ответ свою руку не подал.

- Шокер убери, тогда поздороваюсь.

- Но как, Рейни? — возопил разоблаченный Сириус, убирая мини-шокер в карман куртки, - как ты ухитряешься каждый раз разгадать наши маленькие секретики? С тобой неинтересно!

- Элементарно, мой тупоголовый друг. Когда ты его держишь, твоя ладонь чуть прогибается в виде лодочки. К тому же я прекрасно вас знаю, чтобы вы да не напакостили? - невозмутимо поднял бровь Рейн.

Его такие же рыжие, как у близнецов, волосы красиво блестели на солнце, уложенные волосок к волоску. Белоснежная рубашка, застегнутая на все пуговицы, аккуратно повязанный темный галстук, из нагрудного кармана темно-серой безрукавки высовывается краешек платка, ботинки начищены так, что в них можно смотреться. Рейн Уизли производил впечатление юного лорда, собравшегося на светский раут. Алекс почувствовал себя рядом с ним нищим оборванцем. Ему стало стыдно за свою простую клетчатую рубашку, на которой не хватало одной пуговицы, за вылинявшие джинсы, которые к тому же были ему слегка великоваты, а его куртка была в смоле после того, как он четыре часа просидел на сосне, куда его загнали Вернон, Ричард и Роберт. И носового платка у него отродясь не водилось.

- Слушай, а он всегда так выглядит? — шепотом спросил Алекс у Лили, пока Рейн пикировался с близнецами.

- А как же, - усмехнулась девочка, - воспитание тети Габи. Она у нас аристократка до мозга костей. Скорей жабу поцелует, чем выйдет из дома с неуложенными волосами или в невыглаженной мантии. Странно, но тетя Флер совсем не такая.

Алекс посмотрел на миссис Уизли, серебристые волосы которой на этот раз были собраны в элегантный узел на затылке, она была одета в безупречный магловский костюм, в руках маленькая кожаная сумочка на золотой цепочке. Да, Рейн Уизли явно пошел в мать, подумал Алекс, переведя взгляд на мистера Уизли, рыжие волосы которого встопорщились, он был в самых обычных джинсах, простой голубой рубашке и размахивал руками во все стороны, рассказывая друзьям какую-то историю. Мистер и миссис Уизли даже не взглянули на Алекса, как будто тот не стоял на перроне рядом с ними. Рейн лишь холодно кивнул и отвернулся к братьям Поттерам.
Раздался очередной вопль Сириуса или Джеймса. К ним подходила молодая женщина, за которой шел круглолицый пухленький мальчик с маленьким зеленым хамелеончиком в руках.
Миссис Лонгботтом, — вспомнил Алекс Министерство.

- Полумна! — радостно вскричала миссис Поттер, целуя женщину в щеку, - Невилл, дорогой, мы так рады вас видеть! Простите, что не заглянули, наши чертенята взорвали полдома, пришлось спешно делать ремонт.

- Ага, - шепнул Алексу один из чертенят, заговорщически ухмыляясь, - Джим хотел на спор сам сварить Оборотное зелье, только перепутал сколько чего надо класть, и вместо одного сушеного имбирного корня кинул в котел пучок листьев мандрагоры. Представляешь, что было? Мама с папой на нас три часа орали и запретили на метлах летать до Рождества, просто кошмарная несправедливость!

Алекс не представлял, но сочувственно кивнул. Он вообще не имел понятия, как нужно варить зелья, и что бывает, если их не так сварить. И противный липкий страх неверия в собственные силы прокрался в его сердце. А вдруг он не сумеет учиться в этой школе магии и волшебства? Вдруг он окажется настолько глупым, что его с позором выгонят из нее? Ведь он до своего одиннадцатого дня рождения совсем не знал, что существует какой-то другой мир, помимо того, в котором он жил. Что ему делать и куда пойти, если магическая школа захлопнет перед ним свои двери? Его даже замутило от нахлынувшего волнения.
Погруженный в свои невеселые мысли, он не заметил, что отделился от компании. Мимо проходили маги, и подавляющее большинство из них горячо приветствовали мистера Поттера и его друзей. Мужчины подходили, пожимали руки, разговаривали о делах, женщины расцеловывались с миссис Поттер и миссис Лонгботтом, обменивались новостями, ревниво посматривали на миссис Уизли. Алекс еще в Косом переулке заметил, что семья Лили привлекает к себе повышенное внимание, на них смотрели, спешили поздороваться, перешептывались за спиной, не зло, а с любопытством. Здесь было видно, что и Уизли тоже достаточно знамениты. Какая-то группа волшебников в шляпах набекрень с воплем подбежали к мистеру Уизли и долго по очереди трясли руку, поздравляя с возвращением на родину, как они выразились, «величайшего вратаря современности». Все мужчины с восторгом рассматривали миссис Уизли, почти выворачивая себе шеи, но красавица-вейла не обращала на это никакого внимания, цепко держа за руку мужа. К ним даже подбежали два фотографа и сделали несколько снимков, смешно подпрыгивая на месте от гордости от своей удачи.
Взрослые оживленно разговаривали о своем и смеялись. Дети не обращали никакого внимания на ажиотаж, царивший вокруг них и родителей. Рейн, Джеймс, Сириус и Невилл принялись играть в камешки, вернее, их модифицированный магический вариант, потому что после неудачного броска один камешек брызнул в лицо Невиллу отвратительно пахнущей жидкостью буро-зеленого цвета. Под оглушительный хохот остальных мальчик тщетно пытался вытереть ее, но лишь больше размазывал по лицу. Лили хихикала в сторонке с какой-то красивой девочкой, которая мимолетно и равнодушно взглянула на Алекса и отвернулась. А вот на Рейна она то и дело бросала заинтересованные взгляды, кокетливо улыбаясь каждый раз, когда он оглядывался на нее.
Алекс уже не в первый раз почувствовал себя забытым и чужим и бросил взгляд на большие круглые часы. Они показывали без десяти одиннадцать. Скорее бы отправиться в Хогвартс!
Только он решил было забраться в вагон, как кто-то сбоку дернул его за рукав. Он повернулся к помехе и увидел перед собой маленькую девочку лет пяти-шести. Очевидно, это была младшая сестренка Лили, потому что она была похожа на нее. Только густые блестящие волосы, тоже заплетенные в две косички, были темно-каштанового цвета с рыжинкой, а глаза удивительного сиреневого оттенка. Но в глазах Лили, как и в глазах близнецов, плясали веселые искорки, а у маленькой Полины глаза были очень серьезными, как будто малышка знала что-то, недоступное ее старшим братьям и сестре. Алекс не заметил ее раньше, потому что она пряталась за спиной матери.

- Почему ты грустишь? — тихо спросила она.

- Я вовсе не грущу, с чего ты взяла? — попытался отбиться Алекс, но девочка была непреклонна.

- Это из-за того, что тебя никто не провожает? Пожалуйста, не грусти! — малышка умоляюще смотрела на него своими глазищами, - давай, я буду тебя провожать?

- Спасибо! — улыбнулся Алекс, - я буду очень рад. Тебя зовут Полина, правда?

- Да, но все меня называют Лин, а ты Алекс? Лили про тебя говорила. Очень приятно, - девочка важно подала руку.

Алекс, сдержав смех, тоже важно пожал маленькую ручку.

- Мне тоже очень приятно, Лин. Извини, но нам уже пора по вагонам.

Он подхватил свой чемодан, вскинул на плечо рюкзак и уже повернулся к двери вагона, как девочка опять дернула его за рукав.

- Возьми, - на протянутой ладошке лежал застывший кусочек солнца, круглый камешек в красивой серебряной оправе. Солнечный свет собирался в нем прозрачной каплей и, казалось, отбрасывал сияние на круглое личико девочки.

- Ты взглянешь на него и вспомнишь меня. Он будет тебе помогать.

- Но, Лин, - сконфуженно пробормотал Алекс, боясь обидеть девочку, - я не могу! Наверное, он очень дорогой и…

- Глупости! — девочка сама вложила ему в руку камень, - это заговоренный янтарь из Северного моря. Его дарят только один раз в жизни, и если ты не возьмешь, то я его просто выброшу.

- Спасибо, Лин! — прошептал Алекс, сжимая в руке теплый камешек, - я буду хранить его.

В груди у него появилось теплое чувство, как будто в сердце расцвел невиданной красоты цветок. Он улыбнулся на прощание Лин, залез в вагон, прошелся по длинному коридору и сел в пустое купе. Многие купе были уже заняты, школьники рассаживались.
Купе Алекса оказалось прямо напротив Поттеров и Уизли, стоявших на перроне. Он сел, отодвинувшись в угол, и наблюдал за ними. Миссис Уизли целовала напоследок Рейна; миссис Поттер строго выговаривала виновато опустившей голову Лили, потрясая какой-то бумагой, свернутой в трубочку; мистер Поттер что-то говорил мистеру Уизли, оглядываясь по сторонам; миссис Лонгботтом держала в руках хамелеона Невилла, пока тот судорожно рылся в карманах. Предупреждающе свистнул гудок паровоза, и ребята, подхватив чемоданы, бросились в вагон. Через некоторое время дверь купе с шумом отворилась, и ввалилась вся честная компания. Лили, шумно отдуваясь, набросилась на Алекса:

- Ты почему исчез без предупреждения? Хорошо, что Лин сказала, что ты уже в вагоне, а то папа чуть обратно на вокзал не побежал.

Алекс едва не свалился с сиденья от изумления. Оказывается, они заметили его отсутствие, а он-то думал, что даже если земля разверзнется и поглотит его, никто ничего не заметит!

Мальчики закинули свои чемоданы и чемодан Лили наверх, Рейн устроил клетку с филином поудобней, а Невилл посадил своего хамелеона во что-то вроде переносного аквариума.

- Кстати, познакомься, Алекс, это Невилл, - Лили резко повернулась, и ее длинные косы со свистом пронеслись по воздуху и задели всех присутствующих по носам. Мальчики разом охнули.

- Ой, простите!

- Привет, Невилл, - Алекс пожал руку Невилла и подумал, что он, вероятно, слегка рассеян, потому что форменная безрукавка была надета на нем шиворот навыворот.

- Так, - платформа скрылась из виду, и Лили отскочила от окна, - интересно, как мама узнала, что я взяла Карту Мародеров? Эх, если не Аида, я бы успела ее перепрятать. Алекс, ты почему до сих пор не переоделся в форму? Давай, я сейчас выйду, - с этими словами она вылетела в коридор и плотно закрыла за собой дверь.

Алекс, немного смущаясь, быстро снял с себя свою старую одежду и натянул темно-серые форменные брюки, белую рубашку и серую безрукавку. Черную мантию он решил отложить на потом.

- Все, Лили, можешь зайти, - крикнул Невилл, и девочка вернулась в купе.

- Знаете, кого я только что видела? — спросила она с чувством глубочайшего отвращения на лице, - Делэйни, Деррика, Боула и эту воображалу Малфуа! - она бросила быстрый взгляд на Алекса, - сидят себе в купе и ржут, словно табун кентавров! Видеть их не могу, они весь отдых на Гавайях нам испортили!

- А что там было? Ты же вчера так и не рассказала, — поинтересовался Рейн, кормя сквозь прутья клетки своего филина вафлями.

- Что, что! Все было так чудесно! Отель просто супер, море синее-синее и теплое-теплое. Мы купались с утра до вечера, объедались мороженым, папа не гнал в постель в десять часов вечера. Рус и Джим даже почти ничего не взрывали, так, по мелочи. И тут заявились они, тоже на отдых, понимаете ли! Делэйни со своими папочкой и мамочкой. Слушай, Нев, ведь правда, миссис Делэйни кошмарная ведьма?

Невилл смущенно кивнул.

- Так вот, они приехали, и началось! Его отец просто скотина!

Рейн поднял бровь.

- Да, да! Я не преувеличиваю! Они все время оскорбляли маму с папой, обзывали их, издевались. Из номера невозможно было выйти! Папа, конечно, не пугался и тоже здорово отвечал, хотя мама запретила ему произносить такие слова в приличном обществе, - девочка хихикнула, - нет, ну слушайте, если они так не любят все магловское и тех, кто с маглами имеет дело, так зачем, спрашивается, они притащились на магловские острова? Ехали бы, куда ездят все наши, в Бермудский треугольник! Папа-то как раз хотел туда, где его никто не узнает, не будет пялиться на нас и подбегать каждые десять минут за автографами. Но чем это обернулось? Представляете, каждый день видеть омерзительные рожи семейки Делэйни, б-рр! — Лили передернуло.

Рейн и Невилл сочувственно закивали. Алекс недоуменно спросил:

- А зачем эти Делэйни оскорбляли вас?

Мальчики уставились на него во все глаза. Лили терпеливо принялась объяснять:

- Мой папа, как папа Рейна и папа Невилла — герой второй магической войны. Помнишь, он говорил о борьбе против черного мага Волдеморта и его Пожирателей Смерти? Так вот, папа и дядя Рон уничтожили Волдеморта, там было какое-то пророчество или что-то вроде этого. Многих Пожирателей тоже убили, другие попали в Азкабан, но некоторые-то остались на свободе! Сумели выкрутиться, скользкие, как змеи, хотя убили и замучили столько людей! К тому же были и такие волшебники, кто не был Пожирателем, а просто разделял идеи Волдеморта о чистоте крови, о грязнокровках, о том, что маглов нужно уничтожить или подчинить себе. Это из-за них к маглорожденным волшебникам до сих пор некоторые относятся не очень хорошо. Хотя какая разница, кто твои мама и папа, правда? Министерство все старается что-нибудь изменить, но пока что-то не очень получается, хотя война давно закончилась.

На языке у Алекса теснилась куча вопросов.

- У вас было две войны?! Что такое Азкабан? Кто эти грязнокровки? И причем тут Делэйни? А…

- Так я же объясняю! — нетерпеливо вскинулась Лили, - папа говорит, что отец Эдварда, Элфрид Делэйни, был Пожирателем Смерти! Только, вроде бы, нет доказательств, он сумел как-то оправдаться перед Визенгамотом. Якобы, его оклеветали, заколдовали и так далее. Теперь-то он типа уважаемый гражданин, кучу денег тратит на благотворительность и все такое. Но он и вся его семья жутко ненавидят маглов и маглорожденных волшебников. А грязнокровки — это и есть те маги, которые родились в семье маглов. Это слово очень грубое и неприличное! Нельзя бросаться такими оскорблениями в обществе. Еще есть полукровки — это те, у которых один из родителей волшебник. Кстати, все Пожиратели были из Слизерина. А мистер Делэйни вообще окончил Дурмстранг, представляете? Слизерин просто кошмарный факультет, из него, по-моему, выходили одни черные маги. Если Шляпа пошлет меня туда, сразу утоплюсь в Черном озере, и папа тоже. Он этого не вынесет!

- Только не говори, что ты этого не знаешь, - с холодной насмешкой протянул Рейн, - ты же Малфой. Я удивляюсь, что ты у нас тут сидишь, а не бежишь к Делэйни и своей кузине.

Кузине?! Алекс внезапно вспомнил, что отец Лили говорил о его французских родственниках Малфуа.

- Рейн! — зашипела Лили, - Алекс вырос у маглов! Он ничего не знал ни о магическом мире, ни о войне!

- Серьезно? — Рейн невозмутимо прищурился, - ты правда вырос у маглов? Почему Малфуа не взяли тебя к себе?

- Я жил с бабушкой и дедушкой, они были простыми людьми, - пожал плечами Алекс, - потом с опекунами, тоже маглами. А о том, что у меня фамилия Малфой, узнал только в Грин-Готтсе. Не думаю, что Малфуа вообще знают о моем существовании.

- С ума сойти! — в голубых глазах Рейна впервые промелькнуло удивление.

- Ой, где Мэтт?! — вопль Невилла, трясшего в руках пустой аквариум, заставил всех подпрыгнуть.

Разговоры были отложены, следующие полчаса ребята провели на полу купе, нашаривая не в меру свободолюбивого хамелеона. Наконец Мэтт был извлечен с самой верхней полки за чемоданами, куда он непонятно как забрался, и водворен обратно в аквариум. Рейн и Невилл увлеченно завели беседу об особенностях поведения хладнокровных в осенний период, Лили принялась что-то искать в своей сумке, а Алекса начало подташнивать от вновь нахлынувшего волнения. Он вышел в коридор, решив подышать свежим воздухом. Добравшись до конца вагонного коридора, он увидел около туалета двух мальчиков. Вид у них был не очень, лица бледно-зеленого окраса. Явно не только Алексу здесь было плоховато.

- Там занято? — спросил Алекс у одного из них, плотного крепыша с песочного цвета волосами, которые стояли ежиком. Тот кивнул.

- Ага, там какая-то девчонка. И долго.

Второй, худой, как палка, мальчик постучал в дверь. Оттуда донеслись такие звуки, как будто кого-то рвало. Все трое одновременно отошли подальше.

- Э-э, давайте познакомимся, раз уж мы здесь оказались, - сказал крепыш, - меня зовут Энтони Кинг.

- Сирил Тайлер.

- Алекс Грэйнджер Малфой.

Мальчики обменялись рукопожатьями, и Энтони спросил:

- Вы что-нибудь знаете об этой школе, куда мы едем?

Алекс и Сирил отрицательно помотали головами. Выяснилось, что и Энтони, и Сирил были из неволшебных семей, и о том, что они будущие маги, узнали только из письма из Хогвартса.

- Моя мама никак не хотела верить, что это правда, представляете? - сказал Энтони, - в нашей семье никогда волшебников не было, я первый.

Сирил согласно закивал.

- Мои родители тоже. Кажется, до конца они поверили только на вокзале, когда маг-дежурный провел нас сквозь барьер. Правда, папа, по-моему, до самого последнего считал, что это просто сон, хотя сам покупал мне в этом, как его, Косом Переулке, всякие волшебные вещи.

Алекс предпочел умолчать о том, что его родители были волшебниками, сказав, что он сирота и жил с опекунами, обычными людьми (ведь это было чистой правдой?). Ему понравились новые знакомые, такие же, как он, ничего не знающие, которые тоже боялись предстоящего поступления в школу магии. Ребята начали болтать о привычных им обычных вещах и быстро нашли общий язык. Оказалось, они втроем обожали футбол, поэтому тут же принялись обсуждать любимые команды, игроков, матчи, и даже забыли, зачем подошли к туалету.
Вдоволь наговорившись и совсем забыв, ради чего, собственно, они тут стояли, мальчики расстались почти друзьями. Энтони и Сирил зашли в свое купе рядом с туалетом, а Алекс повернулся, чтобы вернуться к себе, и увидел яркую картину. В коридоре посередине вагона стоял Рейн с невозмутимым выражением лица, а дорогу ему перегораживали трое — невысокий черноволосый мальчишка с тяжелым взглядом черных глаз и неприятной ухмылкой, за которым, словно телохранители, возвышались еще двое, телосложением и выражением лиц живо напомнившие Алексу Вернона Дурсля. Черноволосый мальчик что-то тихо говорил Рейну, от чего тот побледнел, как мел, но не утратил холодного спокойствия.

- Отвали, Эдвард, - презрительно сказал Рейн, - ты что, один на один не можешь выйти, всюду своих шкафов таскаешь? Интересно, а в туалет ты как ходишь, тоже с ними?

Один из «шкафов» невнятно заворчал и поднес к его носу кулак размером почти с голову Рейна. Дело становилось серьезнее. Алекс решительно зашагал к ним. Его самого так часто гоняли кузены, что он теперь просто не мог спокойно наблюдать, как нападают втроем на одного. К тому же Рейн все-таки был кузеном Лили, а он был должен ей.

- Эй, в чем дело? — громко сказал он, подходя к мальчикам и становясь плечом к плечу с Рейном, - вам что, делать больше нечего?

- Ой, смотрите, - издевательским голосом протянул Эдвард, - у Уизли уже дружок в Англии появился. Наверняка, тоже с грязнокровками да маглами якшаешься? А может ты и сам из маглов? Тебя как зовут, защитничек?

- Меня зовут Алекс Грэйнджер Малфой, - отчеканил Алекс, - а ты, видимо, Делэйни? Тебя не учили, что нападать втроем на одного, по крайней мере, невежливо? И тем более обзывать людей грязнокровками?

- Малфой?! Малфой?! — похоже, что Делэйни впал в состояние глубокого шока и пропустил мимо ушей все остальное.

- Да, Малфой, а что такое? Чего это ты вдруг так свял?

- Ты сын Драко Малфоя?

- Да, Делэйни, туго соображаешь? На всю Англию была только одна семья Малфоев, - вступил в разговор Рейн.

Делэйни явно начал оправляться от изумления, потому что громко заорал:

- Сатин, выйди сюда!

Дверь купе, напротив которого столпились все, распахнулась, и на пороге появилась девочка с длинными светлыми волосами и капризным недовольным лицом.

- Ну что ты так кричишь, Эдвард? — недовольно протянула она, - у меня и так мигрень.

- Сейчас твоя мигрень пройдет, - ухмыльнулся Делэйни, - познакомься со своим кузеном.

- Не смешно, Делакуры нам очень далекая родня, слава Мерлину, - девочка фыркнула и повернулась, чтобы войти в купе, и тут заметила Алекса. Ее серые глаза расширились.

- Эй, ты кто?!

- Это, дорогая Сатин, - нарочито торжественным тоном провозгласил Делэйни, - и есть твой потерянный и вновь обретенный кузен, Алекс Грэйнджер Малфой. Подчеркиваю, Грэйнджер.

Алексу стало как-то не по себе. Не так он представлял себе встречу родственников. Холодные глаза Сатин Малфуа, такого же чистого серого цвета, как и у него, скользили по нему, выискивая непонятно что.

- Ты сын дяди Драко, — то ли спрашивала, то ли утверждала она с неуловимым оттенком неверия в голосе.

Он молча кивнул.

- Ты очень похож на него, если бы только не волосы. Он был блондином, как и все Малфои.

Девочка долго рассматривала его, а все остальные любопытно притихли. Алекс чувствовал себя обезьяной в зоопарке.
Наконец она вскинула подбородок наверх и скривила губы в холодной усмешке.

- Так у тебя двойная фамилия? Очень мило. Твоя мать-грязнокровка не была достойна носить нашу фамилию. Не понимаю, как дядя Драко женился на ней. Это же позор нашего рода. Наверняка, она заколдовала его или обпоила любовным зельем. Эдвард, - Сатин надменно посмотрела на Делэйни, - впредь, прошу тебя, не навязывай мне родство с этим выскочкой.

- Как скажешь, Сатин, - Делэйни все так же неприятно ухмылялся.

- Не смей так говорить о моей матери! — Алекс был вне себя от гнева.

На его крик в коридор высыпало полвагона.

- А что здесь такого? - Сатин презрительно пожала плечами, - ведь Гермиона Грэйнджер на самом деле была маглорожденной, разве не так? Значит, она грязнокровка. Ей не место в семье таких чистокровных волшебников, как Малфои.

Школьники наблюдали за развертывавшейся сценой и перешептывались между собой. Многие с любопытством смотрели на Алекса и чуть ли пальцем не показывали. Он слышал, как повторялись фамилии Грэйнджер и Малфой, и на лицах появлялось странное выражение, похожее на смесь ужаса и жгучего любопытства. Сквозь толпу к ним пробилась Лили.

- Что здесь творится? Опять свою тупость показываешь, Делэйни? А ты, Малфуа, убери со своего аристократического лица выражение, как будто дохлую крысу унюхала. Хотя вообще-то здесь же Делэйни, понимаю.

- Полегче, Поттер, - злобно ощерился Делэйни, - а то не посмотрю, что ты девчонка и отколочу как следует.

Алекса затрясло от негодования.

- Только посмей тронуть ее, Делэйни, и тебе мало не покажется! Не надейся на своих «шкафов»!

- Что замолчал, Эдвард? Язык проглотил? — ехидно спросил Рейн, оттесняя врага в сторону, - дай пройти, встал, как василиском бабахнутый!

Сатин Малфуа скрылась в своем купе, гордо задрав нос, за ней прошел Делэйни со своими «шкафами», напоследок сильно толкнув Рейна и Алекса. Рейн огляделся кругом и громко провозгласил:

- Цирк окончен, господа, прошу разойтись по местам сидения.

Школьники втянулись в свои купе. Рейн, Лили и Алекс, которого все еще колотило, прошли к себе, где их ждал перепуганный Невилл.

- Что случилось? — тревожно спросил он, Мэтт поменял цвет с зеленого на ярко-красный, - я видел, там Делэйни стоял с Дерриком и Боулом.

- Да ничего, - Рейн плюхнулся на сиденье, - Делэйни опять хотел показать, что круче него только яйца, да сдулся. А ты молодец, Алекс, - вдруг неожиданно улыбнулся он, - не испугался этих уродов с мозгами пикси. Я думал, что ты за них встанешь. Извини за все. Друзья?

Мальчик протянул руку. Алекс посмотрел на него.
Вообще-то Рейн был неплохим, может, они и вправду подружатся?
И он крепко пожал протянутую руку.
Дальше дело пошло веселее. Лед был сломан. Ребята весело болтали о всякой ерунде. Лили, Невилл и Рейн рассказали Алексу немало интересного о волшебном мире. Потом прошла колдунья-продавец сладостей, и они накупили всякой всячины. Алекс изумлялся вкладышам от шоколадных лягушек, на которых изображения то появлялись, то исчезали, смеялся над Невиллом, который отведал драже Берти Боттс со вкусом тухлых улиток и спешно отплевывался, а сам, проглотив жабью карамельку, несколько минут не мог произнести ни слова, только квакал, к удивлению Мэтта, таращившего выпуклые глаза и то и дело менявшего цвет. Лили и Рейн продемонстрировали ему немало занятных вещей из магазина их дядей. Дорога просто летела, Алекс даже забыл о тошноте, которую вызывал страх перед предстоящим испытанием — распределением по факультетам, о котором ему наперебой рассказали Невилл, Рейн и Лили.

- Их всего четыре, Гриффиндор, Когтевран, Пуффендуй и Слизерин. А распределяет Шляпа, которая поет песни.

- Вся наша семья училась в Гриффиндоре! - с гордостью заявила Лили, - я надеюсь, что тоже туда попаду. Ну еще можно в Когтевран, хотя там учатся слишком умные. Так что вряд ли. На крайний случай в Пуффендуй, но никак не в Слизерин!

Мальчики горячо ее поддержали. Алекс припомнил, что она раньше говорила о факультете Слизерин, и в душе затаил надежду, что он туда не попадет.

Твой корабль в щепы расколот
В море взглядов людей неизвестных,
И чужого презренья омут
Тянет вниз в безнадежности бездну.

И темнеет в глазах отчужденье,
Холод лютый иного взгляда,
И гнилая вода отвращенья
Гаже самого мерзкого яда.

В спину зависти острые стрелы
И кинжалы с лезвием злобы,
И от этого кажется белым
То, что раньше казалось черным.

Кто-то руку тебе протянет,
Не поймешь, то ли друг, то ль недруг,
Лишь бы выплыть из моря страха,
Лишь бы вновь не упасть в ту бездну. (с) siriniti

* * * * *

- А-а-а-а! Привидение!

В тихом полупустом крыле замка крик звучит пугающе громко и жутко. Драко спросонок вскакивает, инстинктивно нашаривая волшебную палочку на столике, потом вспоминает, что он вообще-то в собственном доме, чертыхается и зажигает лампу.
Кто кричал? И по какому поводу, позвольте спросить? Что, призраков не видели? Ответ на все эти вопросы врывается в спальню Драко с расширенными от ужаса глазами.

- Там привидение, привидение!!!

Парень со стоном хватается за голову. Ну, конечно, это Грэйнджер, а кто еще?
Она замечает Драко и кидается к нему.
Так, тихо, Малфой, спокойствие, только спокойствие! Я кому сказал — спокойствие?!
Мерлин с вами, ну и ситуация, в страшном сне не привидится. Грэйнджер в спальне Малфоя! Скажи кто-нибудь в школе, что такое случится, он бы катался от смеха и плевался от презрения. А сейчас просто стоит, не зная, куда девать руки. Ну не обнимешь же ее, в конце концов…

Гермиона дрожит и, кажется, даже не понимает, куда она вбежала и что делает. Драко осторожно и неловко похлопывает ее по плечу, ощущая, как дрожь сотрясает тело девушки. Пышные волосы щекочут ему ухо, а теплое учащенное дыхание шелком скользит по коже.

- Успокойся, Грэйнджер, слышишь? Ничего особенного, призраки в мире волшебников — это не сенсация. Они есть в каждом приличном замке, а в некоторых даже по несколько штук. Я так понимаю, ты до этого дня Фиону не видела?

«Интересно, где пропадало наше фамильное привидение с фамильным паршивым характером? Опять пребывала в астрале? Или от скуки решила поразвлечься в городе?»

- Какой ужас! НЕТ! — голос Гермионы звучит приглушенно, потому что она уткнулась ему куда-то в район то ли шеи, то ли уха.

- Да нет, в основном, они, конечно, занудные, беспардонные и надоедливые, но иногда попадаются интересные экземпляры.

- Мерлин мой, какая интимная ситуация, — тянет женский голос, и Драко чуть не глохнет от вскрика Гермионы.

На кресле у дверей расположился призрак женщины, совсем молодой, с темными волосами, в старинном длинном платье с серебристыми пятнами крови на корсете. Она чуть заметно улыбается и взмахивает полупрозрачным веером.

- Это что, свидание молодых любовников под бдительным оком родителей? — лукаво спрашивает она, - как романтично! Только на вашем месте я бы не кричала так громко. Хоть апартаменты Нарциссы и Люциуса в другом крыле и на другом этаже, они могли услышать. У Нарциссы очень чуткий сон.

Молодые люди отшатываются друг от друга с ошалелым видом и запоздало замечают и в самом деле… э-э-э… гм… некоторую пикантность своих нарядов. Драко завернут только в одну простыню, а Гермиона в тонком бледно-золотистом халате из ванной своей комнаты, который ей коротковат и прикрывает разве что только то, что нужно прикрыть. Они оба так густо краснеют, что призрак не выдерживает и звонко хохочет.

- Как мило! Вы бы видели себя со стороны! Два голубка, застигнутые коварной дуэньей!

- Отвернись, Грэйнджер, — Драко, прыгая на одной ноге, натягивает брюки, накидывает рубашку и сердито приглаживает растрепанные волосы, - Фиа, оставь свои шуточки!

- Почему, дорогой? Вы и в самом деле мило смотритесь, я вовсе не шучу.

- Зачем ты ее напугала?

- Я вовсе никого не пугала! — возмущенно подплывает призрак к ним, Гермиона заметно вздрагивает, - я просто направлялась по своим делам, прошла через ее спальню, а она вдруг закричала так, что совершенно меня оглушила, и убежала, не дав даже объясниться. Я разве виновата в том, что у нынешней молодежи такие слабые нервы? Чего вы так испугались, юная сеньорита? Неужели никогда не видели привидений?

- Н-н-ет… — виновато пытается улыбнуться девушка, и призрак изумленно повторяет:

- Нет? Как же так? Все волшебники знают, что… Погодите-ка… Драко, она… магла?! В спальне для гостей Малфой-Менор находится магла? Неужели наступил всеми ожидаемый Судный День, и мир полетел в тартарары?!

- Она не магла, - неохотно объясняет Драко, - она маглорожденная колдунья. Временно потеряла память, и Лорд поселил ее у нас. Тоже временно.

Призрак плавно кружит вокруг все еще слегка нервничающей Гермионы.

- Святая Мариала, кто бы мог подумать! Я начинаю проникаться уважением к этому вашему так называемому Лорду, если он сумел убедить Малфоев впустить в родовой замок маглорожденную.

- Господин всегда убедителен.

Призрак понимающе кивает головой.

- Что ж, простите и позвольте представиться, Фиона Каталина Беатриче Риония Беллерини Данте Забини Малфой.

Гермиона растерянно выслушивает длинный ряд перечисляемого и робко представляется:

- Гермиона Грэйнджер. А каким именем можно вас звать? Я не смогу запомнить все.

Призрак опять смеется.

- А мне нравится эта девочка, Драко, совсем не похожа на твоих кислых подружек, у которых вечно такое выражение, словно они хлебнули уксуса. Зови меня Фионой, дорогая, а еще короче — Фиа. Так меня называют Драко и Блейз еще с давних пор своего невинного детства, когда им было… Сколько, Драко?

- Очень мало, — бурчит Драко.

- Ну, в общем, с младенчества. Ах, если бы ты видела, Гермиона, какими очаровательными они были малышами! Просто чудо! Я их обожала! Впрочем, Блейз до сих пор остался милым мальчиком, а вот Драко… просто фу. Грубый, бессердечный, бесчувственный. Ты должна что-то сделать с ним, дорогая.

Драко фыркает. Кажется, Фиона испытывает его терпение. Назвать Блейза Забини милым мальчиком в его присутствии! В тот раз она не на шутку обиделась, когда он прогнал ее при свершении обряда, теперь отыгрывается.
Гермиона с интересом спрашивает:

- А как вы стали призраком? Ой, извините, это, наверное, нетактично?

- Вообще-то да, но так и быть, я тебе прощаю, - Фиона кокетливо обмахивается веером, - меня заколола отравленным кинжалом любовница моего мужа в моем же замке, прямо на первом балу, на котором я появилась после рождения сына. Представляешь, какой пассаж?

Гермиона сочувственно ахает, Драко морщится.

- Я не знаю, что более досадно — то, что этот поганец завел себе любовницу через год после нашей свадьбы, или то, что он не женился на ней после моей смерти? Она бы чудно испортила ему жизнь, а я насладилась бы местью. Впрочем, смею надеяться, я все равно взяла реванш — досаждала Филиппу до конца его дней. В конце концов, он умер даже с радостью, потому что был уверен, что уж в аду-то я его не достану.

- А как же ваш сын?

- А что с ним должно было случиться? Эдвольд вырос истинным Малфоем, несмотря на все мои попытки привить ему понятия о супружеской верности и долге.

Гермиона кидает невинный взгляд на насупившегося Драко.

- А что, все Малфои такие?

- Большинство, моя дорогая. Правда, Люциуса я ни в чем таком не замечала, но это целиком и полностью заслуга Нарциссы. Ты знаешь, у нее в роду были вейлы и лесные феи, их чары не чета человеческим. А вот у Драко еще все впереди.

Драко возмущенно скрещивает руки на груди и сверлит Фиону испепеляющим взглядом, но та только невозмутимо кивает головой.

- А вы бабушка Драко?

- О, нет, и даже не прабабушка! - фыркает призрак, - пра-пра-пра-пра…утомительно подсчитывать, сколько раз будет повторяться пра-. Я жила в шестнадцатом веке, милая, почти пять столетий тому назад. И замечу, что ничего в этом мире с тех пор не изменилось.

- Кроме того, что в нем стало на одного слишком болтливого призрака больше, - не выдерживает Драко, - девушки, а вы не могли бы перенести вашу беседу из моей спальни куда-нибудь в другое место? Второй час ночи все-таки.

- Детское время! — хором хмыкают Гермиона и Фиона, переглядываются и звонко хохочут.

- Грэйнджер!

- Поняла, удаляюсь.

- Я же говорю — грубый просто до неприличия.

Гермиона уходит, продолжая оживленно болтать с Фионой. А Драко облегченно вздыхает. Нет, он никогда не поймет женскую логику! Только что тряслась от страха, а через минуту уже закадычные подружки с напугавшим ее призраком! И Фиа тоже хороша — принялась повествовать об особенностях поведения представителей рода Малфоев, и кому! Обычно она не удостаивает вниманием многочисленных девушек, появляющихся в замке, нещадно высмеивая и обзывая их чистокровными дурами, надменными гусынями или еще как-нибудь похлеще. Язычок у нее острый, с Пэнси они вообще на ножах. А что нашло на нее сегодня? Укусила призрачная муха? Внезапный приступ добросердечия? О чем они там вообще говорят, хотелось бы знать?
Мерлин и Моргана, при такой нервной жизни поседеешь раньше времени!

* * * * *

Драко стоит у полураскрытых дверей малого зала для приемов. Сегодня здесь собрался цвет молодой аристократии, самые родовитые и богатые молодые волшебники и волшебницы, так называемые сливки общества. Драко кривится в усмешке — какого общества? Союза Пожирателей Смерти? Многие из них, как и он, получили Черные Метки и вроде бы гордятся этим, не упуская случая прихвастнуть подвигами на ниве героической борьбы с Аврорами, по большей части выдуманными, естественно. Кто пустит молодых неопытных колдунов на серьезные дела? Лорд не идиот, он не будет рисковать попусту.
Из всех собравшихся только Дэйн Нотт и пара-тройка парней постарше действительно реально бывали на заданиях. Возможно, даже и убивали людей, но, в отличие от большинства, они на эту тему не распространяются. Именно Дэйн тогда был с Пожирателями, когда устраивали засаду на Грэйнджер. Драко вспоминает, как он принес ее на руках, без сознания, всю окровавленную, и с брезгливой гримасой небрежно стряхнул на кровать. Почему-то мысль, что Нотт притрагивался к Грэйнджер, заставляет Драко передернуть плечами во внезапно нахлынувшем неприятном чувстве.

Крэбб и Гойл, его верные оруженосцы, неизменное окружение в течение всех шести лет обучения в Хогвартсе. Эти приняли Черную Метку, наверняка, даже толком не понимая, что они делают, зачем это нужно. Их отцы были Пожирателями, он, Драко, тоже стал Пожирателем, а для этих, не обремененных мозгами, так называемых представителей аристократии, этого вполне достаточно. Они как глупые бараны, идут вслед за козлом, вожаком стада.

Драко ловит себя на этой аналогии, и ему становится смешно. Надо же, кого он обозвал козлом? Темного Лорда или себя?

Блейз Забини. Едко-саркастичный, скользкий, непонятный. Его мать Фетида, как и его родители, одна из самых преданных сторонниц Темного Лорда, Пожирательница, естественно. В их замке, Эльфинстоуне, он бывает почти так же часто, как и в Малфой-Менор. Но Блейз так и не принял Метку, а Лорд как будто и не настаивает. С Блейзом Драко… хм, ну можно сказать одним словом, общался. Да, именно так. Они были ровесниками, дальними родственниками (слава Салазару, очень дальними), росли вместе, шесть лет прожили в одной спальне Хогвартса и постоянно встречались на приемах в одних и тех же домах. Но не более того. Уже в детстве Блейз сторонился сверстников из своего общества, с возрастом постепенно став чересчур надменным и холодным даже для них. Позже в школе он нередко равнодушно высмеивал Драко, когда тот начинал строить гигантские планы на будущую жизнь. Драко в ответ огрызался, и между ними воцарялся арктический холод. Но до остальных Забини даже не снисходил. Однако Блейза никогда не заботило то, что он одинок, он вообще никого не подпускал к себе слишком близко. Вот и сейчас стоит в стороне с королевским видом, небрежно прислонившись к камину, и скучающе-лениво смотрит в танцующее пламя, как будто ему наплевать на всех, кто находится в комнате.
Наверняка, так оно и есть на самом деле, но Драко готов поспорить на что угодно, Блейз и не подозревает, какой их всех ждет сюрприз. Он приехал из Италии только сегодня и, наверняка, лишь краем уха слышал, что в Малфой-Менор находится Грэйнджер. А что Лорд велел устроить сегодняшний прием именно в ее честь, никто в комнате не знает и даже не догадывается. Они просто собрались на званый вечер, который устроен по велению Господина. В гостиной царит приподнятое, игривое, почти праздничное настроение. И как же оно сейчас испортится…

Пэнси что-то спрашивает у Блейза, тот качает головой, даже не глядя на нее. Девушка оскорбленно поджимает губы и отворачивается. Драко усмехается.
Кажется, Пэнси наконец отказалась от мысли заполучить себе в мужья наследника Малфоев. Драко прекрасно знал, что она холила и лелеяла эту надежду несколько последних лет, но ни разу даже не обмолвился о своей догадке и не сделал ни одного опрометчивого шага, который дал бы надежду Пэнси. Зачем, если сговора как такового не было и вряд ли будет? Да и не хотел он вести себя как последний мерзавец по отношению к Пэнси.
Семья Паркинсонов была достаточно близка семье Малфоев. Ее отец долгое время был компаньоном и назывался другом Люциуса, но после того, как его засадили в Азкабан, поспешил сократить общение с Малфоями до минимума. Вернувшись, Люциус не простил такого непостоянства, а Темный Лорд все-таки не оставил своим вниманием одного из наиболее богатых своих сторонников, и когда мистер Джез Паркинсон с фальшивой улыбкой и распахнутыми «дружескими» объятьями появился на пороге Малфой-Менор, ему ясно дали понять, что хотя его здесь и принимают, но все помнят. С тех пор в замке не с деловыми визитами появлялась только Пэнси. В принципе, Драко никогда и не возражал против нее в качестве жены. Все необходимые условия и требования налицо. Она достаточно привлекательна, в меру умна, из не менее чистокровного рода, к тому же они всегда понимали друг друга с полуслова и были хорошими друзьями еще с детства, когда невинно целовались в зимнем саду, спрятавшись от Грега и Винса. Но почему-то (он и сам не мог объяснить), став старше, они странно отдалились, вернее, отстранился он, а Пэнси не понимала, пыталась вернуться к прежним отношениям взаимного доверия и непринужденности, но как-то это плохо получалось.
Похоже, Пэнси решила перенести свое нежное внимание на Элфрида Делэйни, троюродного кузена Блейза. Непонятно почему, но Драко присутствие этого хлыща просто бесит. Внешне кузены абсолютно не похожи, как будто фотография и ее негатив. Блейз черноволосый и черноглазый, по-настоящему красивый, но не приторно-слащавой красотой, а как-то по-мужски, что ли. В Хогвартсе все девушки из чистокровных семей (впрочем, и из нечистокровных тоже) с ума сходили от одного его вскользь брошенного взгляда. На фоне Блейза Элфрид, конечно, проигрывает. Он скорее, похож на него, Драко. Одинаково худощавого телосложения, светловолосые, светлоглазые, с правильными, но немного заостренными чертами лица, в общем, один и тот же тип. Элфрид старше на три года, окончил Дурмстранг и, естественно, презирает грязнокровок. Но совсем не возражает против намекающих улыбок Пэнси, обнимает ее за талию, то и дело проводя ладонью по оголенной в вырезе платья спине девушки и интимно шепча ей что-то на ушко, от чего Пэнси заливается краской и смущенно хихикает. Интересно, давно это у них? Быстро же Элфрид сумел прибрать к рукам одну из самых богатых и знатных невест магической Англии, если учесть, что в самой Англии он всего лишь три месяца.

В стороне громко хохочут Дэйн Нотт, Миллисента Буллстроуд и Одес и Одисса Эйвери. Эти двое не близнецы, но удивительно похожи друг на друга. Одес на год его старше, Одисса на год младше. Одес недавно получил Метку, но судя по выражению лица, это не доставило ему особого счастья. Ходят слухи, что на этом настоял мистер Эйвери, и что он собирается инициировать и дочь. Однако Одисса хоть капризна, упряма и своенравна, но отнюдь не глупа и никогда слепо не подчинялась родительской воле в отличие от брата. Впрочем, молодые Эйвери в любом случае предпочитают, как и Блейз, помалкивать и держаться в стороне и чуть сзади при общих собраниях Пожирателей.
Золотые локоны Одиссы каскадом рассыпаются по плечам, когда она смеется, закинув голову. Ее нарочито громкое и слегка вымученное веселье предназначено для Блейза, которого это, кажется, совершенно не трогает. До недавнего времени Одисса и Блейз были помолвлены, но по неведомой причине Блейз разорвал помолвку и, ничего никому не объяснив (впрочем, как и всегда), уехал в Италию. Одисса была вне себя от злости и ярости, смешанных с чувством оскорбленного достоинства, но, естественно, ничего поделать не могла. Фетида Забини лишь принесла свои сожаления по поводу неудавшейся помолвки и холодно извинилась за неподобающее поведение сына. Сейчас Одисса старается не удостаивать вниманием вероломного бывшего жениха, но ей это плохо удается. Она то и дело бросает украдкой взгляды на Блейза и, каждый раз меняясь после этого в лице, старается веселиться еще громче. Ее брат слегка морщится, но ничего не говорит.

В комнате еще два десятка молодых людей, Драко всех прекрасно знает, но не испытывает ни малейшего желания находиться с ними в одном помещении. Он почему-то вообще в последнее время сторонится всех, даже Грега и Винса. Его тяготит необходимость что-то говорить, изображать интерес и внимание к муссируемым среди их круга новостям, слухам, сплетням и домыслам. Ему словно тяжело и душно, как в затхлом, давно не проветривавшемся помещении, и не хватает воздуха, хочется вздохнуть полной грудью, но не получается. Наверняка, Лорд это скоро заметит и тогда не избежать внеочередного сеанса леггилименции с одним и тем же результатом — Его злостью и мучительной изматывающей головной болью Драко.

Драко хмурится и взглядывает на часы. Ну где эта Грэйнджер? Сегодня он ее не видел с самого утра, то есть с ночи, когда она вбежала полуодетая в его спальню с воплем «Привидение!». Интересно, о чем они все-таки говорили с Фиа?

И словно услышав его, на лестнице показывается Гермиона. Драко вскидывает голову, чтобы бросить пару сердитых слов и застывает с открытым ртом. Это Грэйнджер?! Да не может быть! Эй, что сделали с густой, торчащей во все стороны гривой волос, и куда делась та неуклюжая девица с походкой, смешно наклоненной вперед? За эти дни, что Драко провел рядом с ней, честно говоря, он не обращал никакого внимания ни на походку, ни фигуру, ни на лицо Грэйнджер. Грэйнджер — это Грэйнджер, верная подружка когда-то злейшего врага, выскочка и зануда-староста, раздражающая всезнайка и как венец — грязнокровка. Конечно, недооценивать ее не стоило, но не в плане внешнего вида. К тому же она свалилась ему на руки просто потрясающе не вовремя, ее появление создало вагон и огромную тележку проблем самого разного характера.
Ее появление… Интересно, откуда она взяла это платье? Маловероятно, что его от чистого сердца презентовала Нарцисса. До этого Грэйнджер ходила в джинсах и свитере, в которых и попала сюда. А Драко сегодня даже не удосужился осведомиться, в чем она будет на приеме. Ему было не до этого, и честно говоря, абсолютно безразлично, даже если она будет в тех же грязных джинсах.

Он закрывает рот и усмехается про себя. Что он так удивился? Прическа и шикарное платье даже русалку из Черного озера сделают красавицей, не то что Грэйнджер. Помнится, на четвертом курсе на приснопамятном балу она тоже появилась в таком виде, что Пэнси вначале потеряла дар речи, а потом все озадаченно присматривалась к гриффиндорке и повторяла: «Это точно она? Точно Грэйнджер? Может, ее подменили? Может, она приняла какое-то зелье? С ума сойти!»

Гермиона смущенно улыбается.

- Прости, Крини так долго расчесывала мне волосы и делала прическу, что я чуть не уснула. А кто там собрался? Лорд сказал, что будет прием в честь меня, это правда?

- Да. Там собрались все наши.

- Наши? А я вхожу в этот круг? — чуть напряженно спрашивает девушка.

- С некоторого времени, да.

«И я абсолютно не понимаю, почему! Чего добивается Лорд, выступая против своих же идей?»

- А как тебе мой наряд? Я долго думала, что надеть, не знала, а тебя не было, — девушка делает полуоборот и грациозно склоняется в легком реверансе.

Драко удивленно приподнимает бровь. Надо же, он и не знал, что у нее такие манеры. Этикету вообще-то учат только в аристократических домах. И вкус у Грэйнджер явно присутствует. Атласное платье цвета глубокого бордо в классическом стиле выгодно оттеняет матовую кожу, темные волосы и глаза. Она в нем становится выше и стройнее, но почему-то кажется хрупкой и нежной, как только что распустившийся цветок розы на длинном стебле. Поймав себя на таких несоответствующих мыслях, Драко отвечает резче, чем хотел:

- Хорошо, только шарф лишний, сними его.

Гермиона опускает глаза на газовый отрез ткани, который прикрывает грудь и плечи.

- Я знаю, только платье… слишком открытое. Я как будто голая…

Да, Грэйнджер остается Грэйнджер, даже в наряде от знаменитого как в магическом, так и магловском мире модельера. В школе Драко никогда не видел ее ни в чем другом, кроме как в чопорной форме и просторной мантии до пят.

- Откуда ты его взяла? — спрашивает он, сдергивая шарф, накидывая его на одно плечо девушки и закалывая брошью в виде бабочки, вылетевшей из его палочки.

Нечаянное прикосновение к нежной коже словно обжигает, и Драко поспешно отдергивает руку. Гермиона, наклонив голову, любуется бабочкой, крылышки которой трепещут и переливаются рубиновыми огоньками в тон платью.

- Наверху, на третьем этаже, Фиона показала. Это, кажется, была чья-то комната, только давно, там все в пыли. А в шкафу очень много платьев и мантий. Она сказала, что это мне подойдет. Там была еще шкатулка с драгоценностями, но я их не трогала! И еще платье было немного велико, но Крини подогнала его по мне. Я, наверное, должна была спросить разрешения? — Гермиона забавно прижимает руки к щекам.

Драко становится смешно.

- Забудь, все в порядке. Мама видела?

- Да, - кивает девушка, - я встретила ее, когда спускалась. Она ничего не сказала.

- Значит, действительно все нормально. Прекрасно выглядишь! - вырывается у Драко.

Гермиона смущенно теребит шарф, который по-прежнему прикрывает грудь и плечи, но уже в изящной драпировке.

- Спасибо! А чья это комната?

- Моей тети.

- Ну что, идем? — Гермиона заглядывает в зал.

Драко молча пропускает ее вперед, а сам идет следом, видя перед глазами только тяжелый, замысловато уложенный узел блестящих каштановых волос. При их появлении в комнате воцаряется без преувеличения мертвая тишина. Слышно только, как потрескивает огонь в камине. Около трех десятков пар глаз уставились на невероятную картину — маглорожденная колдунья в замке чистокровных волшебников! И ведь это не просто маглорожденная, это Грэйнджер, гриффиндорка, подружка пресловутого Поттера, имя которого песком скрипит у всех на зубах! Те, кто не видел тогда ее в зале перед Темным Лордом, а только слышал, что она здесь, пораженно переглядываются.
Дэйн пожимает плечами на немой вопрос Миллисенты.
Одисса ревниво осматривает девушку с ног до головы, особо остановившись на рубиновой бабочке. Драко внутренне чертыхается — надо было что-то другое, а он просто скопировал брошь матери!
Одес равнодушно покачивает ногой, не удосужившись даже подняться с кресла.
У Джеффри МакНейра, как обычно, уныло-серое выражение лица.
Феб Ривенволд усмехается и салютует бокалом.
Кларенс Розье кивает, перекидываясь заговорщическими усмешками с Фебом.
У Элфрида и Пэнси одинаково вытянутые в удивлении лица. Элфрид перебегает глазами с Драко на Гермиону и неприятно щурится, словно хочет прочитать их мысли. Пэнси, стараясь принять надменный вид, вскидывает голову, но это получается скорее смешно, чем гордо.
Саймон и Серджиус Руквуды презрительно кривятся.
Франческа Джагсон передергивается и тут же что-то шепчет соседке, обжигая девушку тяжелым взглядом.
И со вспыхнувшим огнем в глазах, осветившим лицо, вдруг выпрямляется Блейз Забини.

Гермиона застенчиво улыбается всем присутствующим. Для нее все здесь в новинку, этих людей Гермиона пока еще не знает, вернее, не помнит. Поэтому девушка и не догадывается, какую реакцию вызывает ее имя и ее появление на пороге зала с Малфоем. Тишину нарушает, конечно же, нетерпеливая Пэнси.

- Драко, что это значит?! Что она делает здесь?!!!

Драко внутренне посмеивается. Как он и ожидал — полнейший сюрприз…

- Это воля Господина. Сегодняшний вечер устроен специально в честь мисс Грэйнджер, в ознаменование ее присоединения к нашему обществу. Как вы все, наверное, знаете или слышали, Господин взял ее под Свое высочайшее покровительство. Он уверен, что мисс Грэйнджер абсолютно непринужденно присоединится к нам. К сожалению, мисс Грэйнджер, Гермиона, немного… дезориентирована из-за заклятья, поэтому отнесемся к ней со всем пониманием и вниманием.

- С вниманием? — Пэнси громко фыркает, - ты вообще, Драко, понимаешь сам, что несешь?! Что происходит? Какое может быть внимание к… этой? Она же ГРЭЙНДЖЕР!!!

Драко остро чувствует, как напрягается Гермиона из-за неприкрытой злости, потоком извергающейся в голосе Пэнси.

- Вас не устраивает моя фамилия? — весьма ядовито интересуется она у Пэнси, - хочу огорчить, меня она вполне устраивает, а если вам не нравится, обратитесь к Лорду. Может, Он и подберет что-нибудь более достойное.

Драко замирает от изумления. Надо же, Грэйнджер не успела войти в комнату, как столкнулась с Паркинсон. Прямо старые добрые времена! И какой ответ! Она уже апеллирует к имени Лорда, словно откуда-то зная, что при его произнесении все лишние вопросы и претензии будут задавлены на корню.
Действительно, Пэнси сразу теряет свой пыл и оборачивается за поддержкой к Элфриду, который лишь недоуменно покачивает головой. Драко проводит Гермиону по залу, представляя ее каждому. В принципе, это не так уж и нужно, ее здесь все знают, но такова традиция представления новых людей в их обществе. И ему доставляет какое-то изощренное удовольствие наблюдать, как с растерянно-надменно-глупыми физиономиями (за редким исключением, вроде Феба и Кларенса), кивают парни и молодые мужчины, однако не забывающие кинуть оценивающий взгляд на фигуру; как склоняют головы в выдавливаемом приветствии девушки, которые острее реагируют на присутствие грязнокровки в кругу магической знати.
Пэнси сквозь зубы невнятно скрежещет что-то вроде «Очень приятно!» или «Грязнокровка!». Миллисента старается не смотреть на Гермиону. Одисса и Франческа надменно смотрят поверх ее головы. Саймон Руквуд и Дэйн Нотт демонстративно отворачиваются. Но Феб Ривенволд и Кларенс Розье искренне улыбаются и здороваются, Мораг МакДугал и Вивьен Крауч приветливо кивают, а Блейз Забини склоняется перед ней в глубоком поклоне и долго (слишком долго!) не отнимает губ от протянутой руки. Драко напрягается, непроизвольно делая движение, чтобы оттеснить девушку, но, к счастью, та не замечает, смущенно розовея от проявления такого внимания со стороны высокого, красивого, как древнегреческий бог, черноглазого парня.

- Я очень рад, — говорит Блейз, все не отпуская ее руки, - я счастлив видеть тебя здесь. Но мы уже знакомы, ты не помнишь?

- Нет, к сожалению, - качает головой Гермиона, - это из-за заклятья, но это пройдет. И мы будем видеться, правда?

- Я очень на это надеюсь.

Драко едва не спотыкается. У него все в порядке со слухом? Забини наступает на горло своим принципам? А как же не раз слышанные от него утверждения, что подать руку грязнокровке — запятнать себя? Он даже об Уизли отзывался с таким пренебрежением лишь из-за того, что они якшаются с грязнокровками. А теперь вдруг не может оторваться от Грэйнджер, словно та самая чистокровная волшебница во всей Англии!

Прерванный разговор возобновляется, но, естественно, все крутится вокруг Грэйнджер и ее появления в Малфой-Менор. Драко замечает немало косых взглядов, возмущенных интонаций в голосе, брезгливо поджатых губ, и в нем вспыхивает злое веселье. Интересно, знал ли Лорд, что вхождение Грэйнджер в круг его сторонников вызовет такую реакцию? Наверняка, знал, скорее всего, даже специально велел устроить этот вечер. В изощренном, тонко замаскированном издевательстве над собственными же последователями, в своего рода черном юморе ему не откажешь. Либо, возможно, он намеревался лишний раз подчеркнуть диктат своей воли — никто не смеет пойти против него, все должны безропотно принять то, что повелел Господин.

Драко не отходит от Гермионы и краем глаза видит, как Пэнси в изумленном замешательстве кидает то убийственно-холодные взгляды на Грэйнджер, то негодующе-вопросительные на него. А Гермиона старается держаться все ближе и ближе к нему. Впрочем, это объяснимо. Люди еще не привыкли к мысли, что теперь им придется, по всей видимости, лицезреть Грэйнджер достаточно часто, поэтому атмосфера в комнате далека от умиротворенной и явственно искрит, как перед грозой. Блейз тоже с усмешкой наблюдает за присутствующими, а потом подходит к ним с Гермионой и завязывает какой-то светский разговор, не требующий особого напряжения мыслей. Но это словно взрывает в комнате бомбу. Все смотрят на трех молодых людей, непринужденно разговаривающих (Блейзу даже удалось рассмешить девушку каким-то замечанием), и на всех лицах просто гигантскими буквами написан ШОК — мало того, что Малфой появился под ручку с Грэйнджер, так еще известный своим однозначным отношением к грязнокровкам Забини демонстрирует просто вопиющее пренебрежение к собственным словам!

Одисса Эйвери не выдерживает, подплывает к ним и нарочито любезным тоном осведомляется у Гермионы:

- Как тебе Малфой-Менор? Прекрасный замок, не правда ли? Я его обожаю.

Гермиона отвечает, смущенно оглядываясь на Драко:

- Да, он огромный и величественный, но меня подавляет его великолепие. Я просто теряюсь в этих залах и лестницах.

- Правда? — Одисса вскидывает безукоризненно очерченную тонкую бровь, - но ведь в этом и вся прелесть! Замок стоит уже несколько столетий, и в нем сменился не один десяток поколений рода Малфоев, не так ли, Драко? Он просто обязан быть таким сумрачно-торжественным.

Гермиона пожимает плечами.

- Возможно. Не буду спорить. Каждый имеет право на собственное мнение.

- Приглашаю тебя в мой замок, Эльфинстоун, - вмешивается Блейз, - ему меньше веков, чем Малфой-Менор, и он не такой угрюмый. Надеюсь, тебе понравится.

Одисса уязвленно вскидывает голову.

- Присматриваешь себе новую невесту, Блейз? Думаешь, если Господин позволил ей один раз появиться в нашем обществе, то теперь она станет одной из нас?

- Упаси Мерлин, дорогая, как далеко вперед ты забежала! — парирует Блейз, - Хочу напомнить, если ты вдруг забыла — мы уже не помолвлены, и я волен распоряжаться собственным временем по своему усмотрению и приглашать в свой замок только тех людей, чье общество мне приятно.

Драко совсем не нравится, какой оборот принял их разговор, и он хмурится. А Одисса вдруг сникает, и в ее голосе отчетливо слышны слезы.

- Значит, мое общество тебе неприятно?

- Я так не говорил.

- Но твои слова…

- Оди-и-и-исса! - тянет Блейз, - мы с тобой уже несколько раз говорили на эту тему. Пора бы, наконец, успокоиться и принять сложившуюся ситуацию.

Разговор, грозящий перерасти в склоку, прерывает вовремя подошедшая Пэнси.

- Оди, там Феб просит что-нибудь сыграть, развеселить народ, по его словам. Драко, можно тебя на минутку? — девушка выразительно подчеркивает «тебя».

- Да, конечно.

Гермиона беспомощно смотрит вслед уходящему за черноволосой девушкой Драко.

В маленьком зимнем саду Пэнси резко останавливается и вызывающе смотрит на друга.

- Ты можешь мне объяснить, в чем дело?!

- А что случилось?

Драко с поддельным непониманием и равнодушием срывает цветок розы оттенка багрового зимнего заката.

- Не отвечай вопросом на вопрос, Драко Малфой! Я слишком долго тебя знаю. Ты делаешь так, когда тебе нечего сказать.

- Пэнси, дорогая моя, объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду?

Девушка подбирает подол платья, присаживаясь рядом с Драко на резную скамейку.

- Почему в твоем замке эта грязнокровка? Зачем Лорду понадобилось вводить ее в наш круг? Он что, серьезно намерен заполучить ее в ряды своих сторонников?

- Сколько вопросов! Пэнс, попробуй задать их самому Лорду.

- С ума сошел?!

- Нет. Просто все они касаются непосредственно Его, а не меня. Поэтому я не смогу дать удовлетворяющий тебя ответ.

- Но как твои родители допустили?

- Ты была на последнем собрании?

- Нет, конечно, ты же знаешь, я на них никогда не появляюсь. Достаточно того, что мама с папой на них просто рвутся. Мы с Пэм предпочитаем узнавать новости из вторых рук.

- А я был. Грэйнджер в Малфой-Менор — это приказ Господина, понимаешь? Не пустить ее — не подчиниться приказу. У кого из нас достанет на это решимости?

Пэнси понимающе кивает.

- Значит, нам придется с ней общаться?

- Значит, придется. И прошу тебя, не показывай слишком очевидно, что ты ее терпеть не можешь. Это не ради Грэйнджер, ради тебя. Кто знает, как отреагирует Лорд, если мы будем открыто выражать презрение к ее происхождению? Меня несколько пугает Его отношение к ней.

- Так это правда? Что Он ей благоволит?

- Да.

- Великий Салазар, что вообще у нас творится?!

- Увы, я не Салазар Слизерин, а всего лишь Драко Малфой. Поэтому твой животрепещущий вопрос останется без ответа.

Девушка задумчиво теребит цветок, который Драко шутя воткнул ей в волосы. Потом кладет свою руку поверх его и тихо шепчет:

- Драко, а… почему ты совсем перестал заходить к нам?

Парень смущенно прикусывает губу, а девушка торопливо и сбивчиво объясняет:

- Нет, ты не подумай… знаешь, я не имею в виду… Просто, мы же всегда были друзьями! И если наши отцы не ладят, то это еще не повод, чтобы прервать отношения, верно?

- Верно, - кивает Драко, - извини, я был занят. Ты же понимаешь, я всегда должен отзываться на Призыв Господина. К тому же отец вводит меня в дела управления имуществом и поместьями. И еще Грэйнджер, которой надо вдалбливать в голову преимущества так называемого «нашего положения».

Пэнси светлеет. Конечно, у мужчин всегда неотложные дела и заботы. Они вечно заняты своими непонятными интересами, даже те, с кем ты выросла, и кого знаешь, как себя. И с кем ты втайне, с замирающим сердцем, связывала свою судьбу до того дня, пока все не пошло прахом, и мечты не были погребены под толстым слоем черного пепла сгоревших надежд. Но может быть, не погребены, а просто спят? И придет время, они расправят крылья?

Девушка улыбается другу, дружеским жестом ерошит его светлые волосы. Драко с усмешкой поднимается:

- Мисс, разрешите пригласить вас на тур вальса. Надеюсь, ваш пылкий поклонник не вызовет меня на дуэль?

- Но он же нас не видит? — заговорщически подмигивает Пэнси, принимая протянутую руку, - так что можете не волноваться, сэр. В случае дуэли и неприятного исхода, обещаю, я орошу вашу могилу горькими девичьими слезами.

Пэнси и Драко весело смеются, кружась на тесном пространстве зимнего сада в импровизированном вальсе, и не подозревают, что за ними наблюдают.
Кареглазая девушка в бордовом платье, которая вышла из зала, чтобы поправить прическу, а потом заблудилась и случайно наткнулась на потайную дверь, ведущую в зимний сад.

Когда через некоторое время Драко с Пэнси возвращаются, Гермиона и Блейз по-прежнему стоят вместе и непринужденно болтают. Одни среди толпы, которая обтекает их, как чумной остров. Пэнси весело машет Драко рукой и присоединяется к компании, где Элфрид важно о чем-то разглагольствует.
Гермиона обращает на подошедшего Драко тусклый взгляд.

- Простите, я устала. Я могу уйти, Драко?

- Конечно.

Блейз снова подносит к губам ее руку.

- Это ты прости нас, мы, наверное, тебя утомили?

- Нет, ничего.

- Мое приглашение остается в силе. Эльфинстоун будет ждать тебя.

- Спасибо! — ослепительно улыбается Гермиона, - я обязательно его приму.

А в груди Драко почему-то поднимает голову ядовитая змея, которая несколько раз жалит его в самое сердце, не бьющееся в груди, как ему полагается, а безжизненно дергающееся. Хотя какое ему, собственно, дело до того, что Блейз Забини приглашает Гермиону Грэйнджер погостить у него в замке? Ну и что, что высокие своды Эльфинстоуна за всю свою многовековую историю никогда не видели маглорожденных волшебников, а Забини даже в недолгую бытность женихом Одиссы не приглашал ее к себе, предпочитая встречаться на нейтральной территории? Эльфинстоун значит для Блейза гораздо больше, чем Малфой-Менор для Драко, и он весьма осмотрительно допускает в свой дом посторонних.
Но это не имеет значения, правда?

А в темном углу зала, за огромным, сверкающим черным лаком роялем, куда почти не падает свет от свечей, скромно и тихо сидит ничем неприметная девушка, совсем юная, в аляповатом безвкусном платье. На нее никто не обращает внимания, она попала в это избранное общество случайно. И ни один из этих молодых людей, веселых, развязных, надменных, и ни одна из девушек в роскошных нарядах и сверкающих драгоценностях, не сказали ей ничего хорошего, лишь равнодушно кивнув, и то в лучшем случае. Но она привыкла. Ее семья хоть и достаточно чистокровная, но недостаточно богатая. А оказалась она здесь, потому что ее тетя занимает важный пост в Министерстве Магии и нужна Лорду Волдеморту.
Она не отводит взгляда от высокого, сумасшедше красивого черноволосого парня, который, склонившись в старомодном галантном поклоне, целует руку нежно алеющей от смущения кареглазой девушке. Он улыбается ей, и она вспыхивает в ответ чудесной улыбкой, ясным солнцем озарившей все лицо.

И взгляд той, что сидит в углу, темнеет.

День угас, на небе высыпали яркие звезды. Поезд Хогвартс-Экспресс приближался к месту назначения. Выпустив пары, он остановился на маленькой пустынной платформе среди невысоких холмов. Ребята подхватили чемоданы, Невилл плотно закрыл аквариум с Мэттом, и они двинулись к выходу. На улице было темно, царила сутолока и толчея. Школьники всех курсов толкались на перроне. Вдруг между ними появилась поистине гигантская фигура с фонарем в руке, и громкий трубный голос возвестил:

- Первокурсники! Все ко мне! Собирайтесь сюда, первокурсники!

- Это Хагрид! — шепнула с восторгом Лили и рванулась к гиганту.

Мальчики, шумно отдуваясь, побежали за ней. Алекс с Рейном тащили свои тяжеленные чемоданы, к тому же взяли еще и ее чемодан, отдав клетку с филином и легкий рюкзак ей. Когда они подошли к огромному человеку в меховой куртке, несмотря на тепло сентябрьского вечера, Лили уже обнимала его за колени, так как выше просто не доставала.

- Привет, моя девочка! О, Рейн Уизли и ты в Хогвартсе! — прогромыхал великан, - а я уж думал, ты настоящим лягушатником стал и в этот их, как там, Шармбатон, поступишь. Получил на день рождения мой подарок? Как родители поживают? Я-то, вишь, только сегодня утром из командировки вернулся.

- Спасибо, Хагрид, - улыбнулся Рейн, - твой подарок просто супер. Правда, пришлось выпустить его, а то нюхлер изрыл весь сад вокруг дедушкиного поместья. Папа передавал тебе огромный привет. Мы теперь будем жить здесь.

- Ну и правильно, чего вы в этой Франции потеряли? Ничего там хорошего нет. Хотя мама-то твоя небось не очень рада?

- Не очень, а что ей поделать? — пожал плечами Рейн, - куда папа, туда и она.

- Ну ладно, идите, рассаживайтесь по лодкам, еще увидимся, - прогудел Хагрид и выше поднял фонарь, - а чемоданы здесь оставьте. Первокурсники, все сюда, ко мне!

Лили помахала Хагриду рукой и шепнула кузену:

- По-моему, он до сих пор сердит на нее, да, Рейни?

Рейн серьезно кивнул.

- Да, она очень обидела его, когда отказалась приехать в Англию.

Алекс ничего не понял из их диалога, но ничего не сказал, помогая Невиллу поудобнее устроить Мэтта.
Ребята прошли дальше по тропинке вниз и увидели большое круглое озеро с черной в сгустившихся сумерках водой, на другом берегу которого на скале возвышался огромный замок. У Алекса перехватило дыхание от восторга, когда он рассматривал его башни и башенки, острые шпили, взметнувшиеся к небу, величественные купола и изломанные крыши. В многочисленных окнах светились теплые желтые огоньки. За замком виднелись купы деревьев, черные в ночи. Так вот где предстояло ему жить и учиться!

У маленькой пристани покачивались на волнах лодочки в виде лебедей. Другие первокурсники уже рассаживались. Они вчетвером сели в одну, и лодки сами тронулись по глади темной воды к замку. Они проплыли через туннель и высадились на другой пристани почти у самых ворот замка, которые украшали скульптуры в виде крылатых вепрей, прошли по широкой дорожке, вымощенной камнями, к каменной лестнице, которая вела к огромным дверям. Двери гостеприимно раскрылись, и оробевшие первокурсники вошли в них. Их взорам открылся просторный темноватый холл, освещаемый факелами в подставках, по углам стояли статуи, из него вели несколько дверей и несколько лестниц. На ступеньке одной из них стояла высокая колдунья средних лет, в темно-синей бархатной мантии, расшитой звездами, в такого же цвета высокой шляпе с широкими полями. Ее карие глаза смотрели твердо и сурово. Алекс судорожно сглотнул и подумал, что, наверняка, под горячую руку ей лучше не попадаться.

- Так, первокурсники, - она оглядела перепуганных и подавленных мрачной обстановкой детей, - меня зовут профессор Афина Сэлинджер, я декан факультета Когтевран. Рада видеть вас всех в Хогвартсе и надеюсь, что вы достойно продолжите наши традиции. А знания, полученные в этих стенах, помогут вам в жизни. Сейчас вы пройдете вместе со мной в Большой Зал, и Шляпа распределит вас по факультетам.

Профессор Сэлинджер повела за собой кучку будущих первокурсников, словно наседка цыплят. Они прошли в высокие двустворчатые двери и оказались в огромном (в этом замке все было таким огромным!) высоком зале со странным потолком, на котором перемигивалось звездными светляками ночное небо («А может, потолка вообще нет?!»). Зал, залитый ярким светом многочисленных свечей, которые плавали в воздухе сами по себе, наполненный народом, оглушил и ослепил Алекса. Справа и слева тянулись по два длинных ряда столов, за которыми уже было полным-полно весело и очень громко гомонивших школьников. Напротив входа, у дальней стены, на которой висел герб, стоял еще один стол, по-видимому, учительский, за ним сидели взрослые маги. И все — и старшие школьники, и преподаватели, смотрели на испуганных будущих первокурсников, которые, спотыкаясь и озираясь по сторонам, следовали за профессором Сэлинджер.

- Ох, что-то мне нехорошо, - пробормотал оказавшийся рядом с Алексом Сирил.

Алекс прекрасно его понимал. У него самого желудок выделывал странные кульбиты, а ноги решительно отказывались отрываться от пола. Рейн и Лили по правую руку от него выглядели такими уверенными и спокойными, что он невольно им позавидовал. Профессор Сэлинджер тем временем подвела их к почти самому учительскому столу. Напротив него стоял деревянный табурет на трех ножках, на котором лежала изодранная остроконечная шляпа с широкими мятыми полями. Даже на первый взгляд она выглядела очень-очень старой.

«Наверное, это и есть Распределяющая Шляпа, которая еще и песни поет»

Догадка подтвердилась — шляпа запела! У половины будущих первокурсников глаза вытаращились на это чудо, а одна особо впечатлительная девочка упала в обморок. Но профессор Сэлинджер быстро привела ее в чувство.

Четыре факультета есть у нас,
Названья их всем хорошо известны.
На каждом с радостью приветят вас,
И вот об этом пропою я песню.

На Гриффиндоре только храбрецы,
Готовые опасность встретить вместе,
Хотя они отнюдь и не глупцы,
Но нет дороже ничего им чести.

Для Пуффендуя главное — упорство,
И труд, и скромность, и, конечно же, терпенье.
Пред истинным лицом великодушья
Вмиг отступают тяжкие сомненья.

Берет к себе лишь умных Когтевран,
В учебе сильных и прилежных духом.
И лишь один совет им может быть и дан:
Не забывать друзей, упорствуя в науках.

Путь в Слизерин открыт для тех, кто тверд
В намереньи добиться своего,
Для тех, кто хочет в жизни облачных высот
Достигнуть, не пугаясь ничего.

Четыре факультета есть у нас,
На каждом с радостью приветят вас!

Шляпу выслушали с величайшим вниманием. А потом профессор Сэлинджер достала прямо из воздуха длинный свиток пергамента и сказала, обращаясь к ребятам:

- Я буду зачитывать по списку ваши имена, вы надеваете Шляпу, и она назовет факультет. Итак, приступим. Эйвери, Эммалена.

Высокая светловолосая девочка подошла к табурету, уселась на него и нахлобучила Шляпу.

- Пуффендуй! — выкрикнула Шляпа, и крайний стол справа захлопал и зашумел.

Вдруг Лили крепко схватила Алекса за руку. Он удивленно взглянул на девочку.

- Я боюсь! — прошептала она, - вдруг она пошлет меня на Пуффендуй или, того хуже, на Слизерин?

- Ты что? Нет, конечно! — успокаивающе ответил он, - ты обязательно попадешь на Гриффиндор. Или на Когтевран. Это мне надо бояться, кажется, мой папа учился в Слизерине.

- Ты не попадешь на Слизерин! — Лили чуть не закричала, - туда попадают злыдни вроде Делэйни. Спорим, что он точно будет на Слизерине?

- Даже спорить не буду, я точно знаю, что попадет и будет лопаться от гордости.

Лили хихикнула, но руку Алекса не отпустила. Он подумал про себя, что если уж Лили, выросшая в волшебной семье, так нервничает, то он просто обязан беспокоиться.

- Делэйни, Эдвард.

- Слизерин!

- Ну вот, я же говорил! - шепнул Алекс Лили, и она закивала, провожая взглядом напыщенно шествовавшего к столу Слизерина Делэйни.

- Фэйрфакс, Стэнфорд.

- Пуффендуй!

- Голдстейн, Феликс.

- Когтевран!

- Гойл, Грегори.

- Пуффендуй!

- Кинг, Энтони.

- Слизерин!

- Что? Он попал на Слизерин? — Алекс смотрел на светловолосого крепыша, направляющегося ко второму столу справа.

- Ты его знаешь? — Рейн тоже повернулся взглянуть на слизеринцев.

- Знаю, мы в поезде познакомились. Он из магловской семьи, сказал, что у них в семье никогда не было магов.

- Надо же… - задумчиво протянул Рейн, - Слизерин начал набирать маглорожденных?

- Лейнстрендж, Дафна.

- Гриффиндор!

- Лонгботтом, Невилл.

- Гриффиндор!

- Слава Мерлину, он попал на Гриффиндор! — выдохнула Лили, - тетя Полумна просто сошла бы с ума, если бы он попал на другой факультет! Она так хочет, чтобы он был похож на отца, даже упросила директора МакГонагалл принять его на год пораньше, чтобы он учился с нами.

- МакМиллан, Аида.

- Когтевран!

- МакНейр, Гай.

- Когтевран!

- Малфуа, Сатин!

Светловолосая девочка не успела надеть Шляпу, как та выкрикнула:

- Слизерин!

- Как и следовало ожидать, - пожал плечами Рейн и подтолкнул Алекса, - твоя очередь, удачи! И постарайся не попасть к своей кузине и Делэйни!

- Малфой Грэйнджер, Александр.

- Интересно, почему Алекса вызывают после Малфуа? По-моему, он Грэйнджер Малфой, а не Малфой Грэйнджер.

- Тише, Рейни, скрести пальцы!

Огромный зал на мгновение притих, а потом взорвался бурными перешептываниями. Многие даже вставали со своих мест, чтобы взглянуть на мальчика. Учительский стол тоже оживился, Хагрид что-то громко пробормотал худощавой колдунье с янтарно-желтыми глазами, престарелый маленький волшебник с длинной седой бородой, макушка которого едва виднелась над столом, дернул за рукав молодого мага в черной мантии с высоким воротом. Волшебница с резкими чертами лица наклонилась к своей соседке, веселой и оживленной рыжеволосой женщине, которая с улыбкой смотрела на детей. А колдунья с умными проницательными глазами, которая сидела в золотом кресле с резной спинкой, внимательно посмотрела на мальчика, как будто хотела заглянуть ему в мысли. Алекс поймал на себе ее испытующий взгляд и испытал невольное желание оправдаться непонятно в чем. Она была чем-то неуловимо похожа на профессора Сэлинджер.

Алексу стало неуютно от такого пристального внимания к своей скромной персоне. Он с несгибающимися ногами и бешено колотящимся сердцем взобрался на высокий табурет (это ему удалось со второй попытки) и натянул Шляпу, которая упала на него чуть ли не до плеч. И вдруг прямо в голове (так ему показалось) раздался негромкий, чуть хрипловатый голос:

«Так, так, так… Интересно! Такое редко встречается… Хм-м-м, вижу ум, и недюжинный. А также стремление добиться своего, несмотря ни на что… И смелость есть, и храбрость… М-м-м, куда же тебя послать? Много лет назад тоже был такой характер, он сам выбрал свой путь. Надеюсь, он не ошибся… А что делать с тобой?»

Алекс в панике зажмурил глаза. Она у него спрашивает, куда послать?! Откуда же он знает? Хотя…

«Я пойду куда угодно, только не распределяйте на Слизерин!»

«Правда? Ты уверен? Много поколений твоих предков я отправила именно на этот факультет. Они не жаловались. Они были горды этим»

«Пожалуйста, только не меня! Не хочу на Слизерин!»

«Да-а-а… Союз Гриффиндора и Слизерина дал просто поразительный результат. Что ж, посмотрим…»

- Гр-р-риффиндо-о-ор!

Алекс одним рывком стащил с головы Шляпу и, облегченно заулыбавшись, нашел взглядом Лили и Рейна, которые замахали ему руками, Лили даже подпрыгивала от переизбытка чувств. Он сполз с табурета и побежал к столу факультета Гриффиндор, студентом которого отныне становился.

Гриффиндор встретил его напряженным молчанием. Не было аплодисментов, рукопожатий, новых знакомств, веселых расспросов. Школьники разглядывали его во все глаза, толкали друг друга, рыжеволосый парень с серебряным значком «С» на мантии нахмурился, но подвинулся, уступая ему место. Алекс сделал вид, что ничего не заметил, но его радость заметно увяла. Он тихо вздохнул; похоже, придется мириться с тем, что все будет, как и в обыкновенной школе. Никто не будет с ним общаться, разве что будут просить списывать на контрольных. Из-за чего здесь на него косо смотрят?

- Нотт, Фелисити.

- Пуффендуй!

- Поттер, Лилия.

- Гриффиндор!

На этот раз стол Гриффиндора зашумел, все улыбались, замахали Лили руками. Какой-то паренек даже вскочил на скамью и засвистел, на него зашикали, но беззлобно. Лили подбежала к столу, несколько человек сразу подвинулись, освобождая ей место и приглашая сесть рядом. Но девочка плюхнулась между Алексом и рыжеволосым парнем, улыбаясь и кивая приветствовавшим ее студентам.

- Молодчина, Лил! Я был уверен, что Шляпа отправит тебя к нам, - сказал рыжеволосый.

- Ох, Арти, я-то совсем не была уверена! Тряслась так, что зубы стучали. Хорошо, Алекс меня немножко подбодрил, - Лили просто светилась от радости.

- Рэмвидж, Эриус.

- Слизерин!

- Тайлер, Сирил.

- Слизерин!

- И он в Слизерин? — Алекс был удивлен. После слов Лили, что из факультета Слизерин сплошь выходили черные маги, он с некоторым предубеждением смотрел на тех, кто попадал на Слизерин. Впрочем, с другой стороны, Энтони и Сирил показались ему вполне нормальными, обыкновенными мальчиками. Он разговаривал с ними и не понял, что в них было не таким.

- Турпин, Грейс.

- Когтевран!

- Уизли, Рейнар.

- Гриффиндор!

Рейн уже бежал к вскочившим Лили и Алексу.

- Уф, вот все и позади! — выдохнул он, - классно, мы все будем учиться на одном факультете! Поздравляю, Алекс!

Алекс с искренним чувством потряс руку Рейна, а Лили, улыбаясь, положила свою руку поверх их.
После распределения профессор Сэлинджер вынесла табурет вместе со Шляпой, а колдунья с пронзительным взглядом поднялась и начала говорить:

- Итак, прошу обратить внимание, в этом году у нас некоторые изменения в преподавательском составе. Трансфигурацию вместо профессора Фосетт будет вести профессор Уизли, а профессор Флинт, ранее бывший вторым преподавателем, становится первым преподавателем и деканом факультета Слизерин. Профессор Слизнорт ушел в отставку.

- Это профессор МакГонагалл, директор Хогвартса, - шепнула Лили справа, а слева Рейн добавил:

- Раньше она была деканом Гриффиндора.

- А кто сейчас декан Гриффиндора?

- Профессор Люпин, - Лили кивком головы указала на волшебницу с резкими чертами лица, - они друзья с мамой и папой, она хорошая, только очень строгая и серьезная. У нее муж и дочь погибли в войне, мама говорила, что она с тех пор ни разу не улыбнулась.

- А вон декан Слизерина, профессор Флинт, его кузен был Пожирателем Смерти, его судили в Визенгамоте и кинули в Азкабан. Профессор Ливз, тот, который разговаривает с Хагридом — декан Пуффендуя.

- Профессор Сэлинджер — декан Когтеврана, ее муж Министр Магии, а она — сестра профессора МакГонагалл, правда, они похожи?

Осведомленность Лили и Рейна о преподавательском составе Хогвартса просто ошеломляла Алекса. Он уже в который раз за день приуныл, он-то вообще ничего не знал, абсолютно! Как он будет учиться?!!

- Приятного аппетита!

Пока ребята перешептывались, директор МакГонагалл закончила свою речь и взмахнула волшебной палочкой. Столы тут же начали ломиться от самых разнообразных яств. Бифштексы, ростбифы, картофельное пюре с сосисками и подливом, жареная курица, пироги с почками, бутерброды, булочки, пирожки и еще много и много чего. Из всего виденного колдовства Алексу больше всего понравилось именно это, желудок у него давно урчал. Он решительно придвинул к себе блюдо с курицей.
Над столами некоторое время стоял только приглушенный гомон и звук приборов. Потом появился десерт, Лили блаженно закатила глаза при виде пирожных с пышным кремом, а Рейн потянулся за огромным куском шоколадного торта. Только Алекс так наелся, что в него уже не влезало больше ни единого кусочка. Он откинулся на стуле, отдуваясь, и взглянул на слизеринский стол. Оттуда ему весело помахали Энтони и Сирил, сидевшие рядом с Сатин Малфуа, по виду которой было заметно, что это соседство ей не по вкусу. Алекс помахал в ответ.
После того, как все окончательно насытились, школьники начали расходиться по спальням. Высокий рыжеволосый парень со значком, который был, как догадался Алекс, Артуром Уизли, подозвал к себе первокурсников-гриффиндорцев.

- Следуйте за мной, я проведу вас в нашу Гостиную.

Они двинулись по многочисленным лестницам, переходам, изгибам коридоров, то поднимаясь, то опускаясь, сворачивая то налево, то направо, и скоро Алекс вообще запутался, в какую сторону они идут. Наконец они поднялись по винтовой лестнице и очутились в коридорчике, в котором висел большой портрет полной женщины в чудовищно розовом платье.

- О, очередные первокурсники? — улыбнулась она, и мальчик чуть не споткнулся о впереди идущего Рейна.

Портрет разговаривает?! Или это ему послышалось? Но судя по не менее потрясенным лицам еще пятерых ребят, ему определенно не послышалось.

- Она что, живая? — шепотом спросил он у Лили.

- Кто, Полная Леди? Ну, наверное, нет, я не знаю. А что?

- Так она же разговаривает!

- Ну и что? Все портреты разговаривают и двигаются. И фотографии тоже.

Алекс ошеломленно покачал головой.

- Пароль «Финита ля комедиа» - сказал Артур, и портрет повернулся на шарнирах, открывая проем.

Они пролезли в него и очутились в просторной комнате, уставленной маленькими диванами, креслами, столами и шкафами. Гостиная была в ало-золотых тонах и выглядела очень уютной. Горел большой камин и факелы на стенах, портреты на стенах благожелательно улыбались, раскланивались и кивали. Артур показал им две лестницы.

- Эта ведет в спальни мальчиков, а эта в спальни девочек. Располагайтесь, обживайтесь. Спокойной ночи! Лил, ты потеряла ленту.

Лили выхватила из рук кузена алую ленточку и убежала с другими девочками в спальню, пожелав Алексу и Рейну спокойной ночи. Мальчики поднялись к себе. Их спальня тоже была в ало-золотом колере, там стояли пять кроватей с пологами и с прикроватными столиками. Соседями Алекса и Рейна оказались Невилл, Джулиус Брэдли, высокий мальчик с такими яркими зелеными глазами, что казалось, они должны светиться в темноте, как у кота, и Крис Таунсенд, который явно был из магловской семьи, потому что у него, как и у Алекса, был глуповато-удивленный вид, и рот не закрывался от увиденных чудес.
Алекс разделся и нырнул под одеяло, засыпая на ходу. Хогвартс встретил его и принял в ряды своих учеников.

…Как называется река,
Чьи воды вижу я во сне?
Она прозрачна, широка,
Сверкают рыбы в глубине
Меж водорослей и камней,
Как звезды в млечности своей.

По берегам ее туман,
Как крылья странных серых птиц,
Холодный призрачный обман
Полузнакомых чьих-то лиц.
Не ощутить тепла огня,
Не ухватить ничьей руки,
Ни тьмы ночи, ни света дня,
Лишь травы, воды и пески… (с)

* * * * *

- Ох, cara mia, и как у тебя хватает терпения?

Фиона проплывает мимо деревянной резной лесенки, на вершине которой в неудобном положении примостилась Гермиона, с головой ушедшая в книгу.

- Терпения на что? — рассеянно спрашивает девушка, разглядывая движущуюся иллюстрацию.

- Сидеть. Читать. У меня при одном взгляде на эти талмуды свербит в носу и хочется чихать. Если бы я не была призраком, то давно заработала бы аллергию. А ты, по-моему, проштудировала половину этой библиотеки! — Фиона широким жестом обводит два зала.

- Ну конечно, нет. Скорее, одну десятитысячную часть, но уж никак не половину.

Девушка раскрывает еще одну книгу и заглядывает в нее, что-то сличая. А Фионе хочется поболтать.

- Все равно не пойму. Что хорошего в этих древних пылесборниках?

- Знания, Фиа, — Гермиона довольно улыбается, взмахивает палочкой, шепча какое-то заклинание, и на ладонь ей садится маленькая серебристая птичка.

- Ну разве не чудо?

- Чудо. Которое будет бесцеремонно гадить на драгоценные книги. Лучше бы прогулялась по замку или в саду. Зимний воздух полезен для здоровья. Да и зачем сидеть здесь, если через пару недель ты все равно все вспомнишь?

- Мне не нравится ходить по замку одной, без Драко, - хмурится девушка, - а в саду холодно, да и домовики там с утра убирают снег, не хочу им мешать.

- А что делает Драко?

- Не знаю, - Гермиона с едва заметной обидой в голосе пожимает плечами, - отправил меня сюда, сам заперся в комнате, велел ему не мешать.

- Я бы на месте этого дуралея ходила за тобой по пятам! Иначе это будет делать Блейз, — сердито шепчет себе под нос Фиона.

Гермиона раскрывает очередной фолиант, но тут же с невольной гримасой отвращения захлопывает его.

- Господи, какая гадость!

- Что? — заинтересованно подлетает призрак.

- Книга по темной магии. Как же их здесь много!

- А что ты хотела? Это же библиотека Малфоев. Я скорее удивлена тем, что здесь не все книги по темной магии.

Следующая вытащенная книга неожиданно оказывается чем-то вроде личного дневника. Довольно большого формата, почти альбом, в красивом темно-алом кожаном переплете, с изящной медной застежкой в виде кленового листа.

- Чье это? — Гермиона нерешительно открывает дневник, перелистывает пожелтевшие страницы.

Записей на них совсем немного, но много рисунков, выполненных черным карандашом. Тонкость и чистота, небрежность и вместе с тем завершенность линий, ни одного лишнего штриха. И пронзительная глубина простеньких на первый взгляд набросков. Тот, кто рисовал это, обладал огромным талантом.

Малфой-Менор, немного не такой планировки, как сейчас, не хватает двух угловых башенок и пристройки к северному крылу, но поразительно передана его мрачная тяжелая красота.

Обстановка какой-то комнаты — простая и без изысков.

Натюрморт из кувшина и нескольких яблок — при взгляде на него Гермиона вспоминает, что не пообедала.

Пейзаж — хмурое небо с низко нависшими тучами, листья одинокого деревца, растущего прямо из камня, полощутся на ветру.

Еще один пейзаж — почти такой же, но небо ясное, вышитое легким полупрозрачным облачным узором, а дерево засохшее и безжизненное. Хоть рисунок и выполнен в черно-белой графике, девушке кажется, что она ясно видит серый шершавый камень, коричневую, в наплывах и наростах кору дерева, бурые засохшие листья на нем, жесткие и мертвые, и по контрасту — нежно-голубое небо ранней весны и молодая зеленая травка у подножия камня.

А еще много портретных набросков. И на большинстве из них — темноволосый юноша, такой ясноглазый и жизнерадостный, что кажется, никто на свете не сможет причинить ему зло. Если истинно утверждение, что глаза — зеркало души, то на этих рисунках чистое зеркало отражает ослепительно светлую душу. Кто-то тщательно и любовно прорисовывал мельчайшие детали, стараясь, чтобы изображение было максимально точным и в то же время легким и словно живым. Так и хочется расправить измятый ворот мантии, откинуть с высокого лба густую челку.

Гермиона перебирает лист за листом, улыбка юноши сияет почти с каждой страницы. И вдруг все обрывается, идут несколько страниц, густо зачерненных карандашом. Словно траур. Потом чистые листы, несколько вырванных. И лишь после пустоты опять начинаются маленькие шедевры. На этот раз миниатюры светловолосого мужчины с жестким проницательным взглядом, от которого хочется поежиться. В резких чертах его красивого породистого лица Гермиона с удивлением обнаруживает сходство с Люциусом и в некоторой степени с Драко. Иногда у Драко бывают точно такие же глаза, безжалостные и одновременно всепонимающие, как будто он знает все ее мысли.
Но набросков мужчины мало, и в них нет души, хотя они и исполнены с таким же мастерством, что и предыдущие.
А ближе к концу дневника все чаще появляется ребенок, тоже светловолосый, с широко распахнутыми глазенками. Совсем крохотный, он растет с каждой страницей, превращаясь в мальчика с упрямым лицом и удивленно вскинутыми темными бровями, у которого все заметнее становится взгляд отца, такой же тяжелый и пронзительный.

И лишь на самой последней странице одинокий женский портрет. Кудрявая головка, изящный овал нежного личика, темные миндалевидные глаза, в которых такая запредельная, неземная печаль, что по спине Гермионы пробегает холодок. Она даже испуганно захлопывает дневник, но потом вновь раскрывает его на последней странице, притянутая той тайной, которую он хранит.

Чей это дневник и чей портрет? Самой художницы? Вероятнее всего, это была женщина, потому что в рисунках чувствуется скорее женская рука, женский взгляд, нежели мужской. И если это так, кто тот ясноглазый паренек? Кем он приходился ей? Светловолосый, наверняка, муж, кто-то из Малфоев, мальчик — сын. А он? Брат? Друг?

Под портретом переплетаются инициалы — А.У.М. Они покрывают почти все свободное пространство листа, словно та, которая писала (а Гермиона уже не сомневается, что это именно ОНА, владелица дневника) убеждала сама себя в том, что это — ее, это она — А.У.М. Но в уголочке, крохотными буковками, еле различимыми, другое — А.У.Д. И начато — мой Ал…
Но потом женщина словно испугалась и зачеркнула написанное, конец имени скрылся за штрихами рваных изломанных линий.

Ал… — это Альберт? Алан? Алистер? Александр? Альфред? Альберик? Альбус?

Альбус — незнакомое имя слетает испуганной птицей, вызывая какие-то странные чувства — защищенности и уверенности, тихой радости и светлой грусти, и еще мятно-кисловатый вкус каких-то сладостей. Быть может, она кого-то знала с этим именем? Кого-то… кого-то… Нет, не вспомнить… Но она почему-то твердо убеждена, что глаза этого юноши на протяжении всей его жизни оставались такими же ясными, как и в юности, а душа такой же светлой…

- Фиона! — зовет девушка запропастившегося призрака, - Фиа, ты где?

Фиона эффектно проявляется в дверях малой библиотеки.

- Да?

- Чей это дневник?

- М-м-м, ну откуда же я знаю, дорогая? Наверняка, кого-то из Малфоев. Здесь все принадлежит им.

- Да, конечно, - отмахивается Гермиона, - но кого именно? Ты знала женщину с инициалами А.У.М.? Впрочем, М — это, наверное, Малфой.

- А.У. Малфой? — бормочет Фиона, - дай подумать…

Гермиона снова перелистывает страницы дневника, читая редкие записи. Ни одного имени, сухие напоминания о визитах и светских раутах; отнести ювелиру изумрудный гарнитур; отобрать старые мантии для благотворительных нужд; купить подарок на крестины сына какого-то Д.Б.; забрать в аптеке лекарственное зелье с длинным латинским названием для Э.; уточнить список приглашенных гостей для детского праздника и так далее.

Ровные безличные строчки, никаких чувств, в отличие от рисунков, которые буквально пропитаны ими и выплескивают наружу, и в которых находила свое воплощение ее душа. Гермиона почему-то думает, что хозяйка дневника была очень несчастна и замкнута в своем мирке, выражая обуревавшие мысли и эмоции черно-белой гаммой своих творений.

- Вспомнила! — вдруг вопит Фиона так громко, что Гермиона чуть не падает со своего неустойчивого насеста, - да, конечно же!

- И что ты вспомнила?

- Алекс!

- ???

- А.У.М. — это Александрина Уизли Малфой, жена Эдмунда, мать Абраксаса и Азалинды.

- ??????

- Бабушка Люциуса и соответственно прабабушка Драко.

- Это она? — Гермиона показывает портрет на последней странице.

- Да. Помню, как сейчас — маленькая, рыженькая и кудрявая. Немного рассеянная и постоянно что-то рисовала, то на клочке бумаги, то на салфетке. С ней была связана какая-то трагическая история.

- Опять измены мужа?

- О, нет, здесь, все происходило немного иначе. Ходили упорные слухи, что она собиралась сбежать с каким-то юношей, но в последний момент ее остановила мать. Уизли — когда-то богатое чистокровное семейство, к тому времени, о котором я говорю, испытывало серьезные денежные затруднения. Избранник Алекс, вероятно, был чудесным, но небогатым человеком, как это обычно бывает. А брак с Малфоем обещал выход из тяжелой ситуации. Алекс была старшей из десяти детей в семье, и в ней было слишком развито чувство долга. Поэтому в один прекрасный весенний день она стала миссис Малфой и вошла в этот дом под руку с Эдмундом. Милая добрая девочка, прекрасная хозяйка, идеальная жена и мать, достойно носившая фамилию Малфой. Но чересчур замкнутая. Вещь в себе.

- Почему девочка?

- Для меня она так и осталась той робкой несмелой девочкой, которая больше всего любила смотреть, как падают листья. К тому же ей и было всего двадцать восемь, когда она умерла, а на вид она и вовсе казалась восемнадцатилетней.

- От чего она умерла?

- Не знаю, cara. Когда малышке Азалинде было полгода, а Абраксасу десять (его как раз готовили к Хогвартсу), Алекс нашли мертвой в саду под ее любимой яблоней.

- Как печально, — Гермиона вздыхает, поглаживая дневник, который, как ей вдруг кажется, еще хранит тепло рук своей хозяйки, - а Эдмунд?

- Эдмунд… - ответно вздыхает Фиона, - как ни странно, но Эдмунд действительно любил свою маленькую жену. После ее смерти страшно осунулся, перестал выходить в свет, многое перестроил в замке, сам воспитывал детей, не доверяя няням и боннам. Линда в молодости была очень похожа на мать, только волосы, естественно, светлые, как у всех Малфоев. Эдмунд обожал дочь, даже больше, чем сына, чрезмерно избаловал, но его сердце все-таки лежало в могиле рядом с Алекс. А кто знает, где и с кем было сердце самой Алекс?

Девушки молчат. В чуткой тишине библиотеки цвиркает птичка на плече Гермионы, которая с грустью думает о том, что Алекс Уизли пожертвовала любовью ради своих родных, но этой жертвы ее сердце не выдержало. Наверное, слишком она была тяжела и мучительна, если в глазах молодой женщины поселилась такая безысходная тоска, что даже рождение детей не изгнало ее.
Гермиона припоминает их фамильный портрет в галерее. Один из немногих, на котором изображенные люди не начинают вопить: «Грязнокровка!». Но остальных так много, что она предпочитает туда не заглядывать, и поэтому не обращала внимания на рыженькую девушку с грустной улыбкой рядом с красивым и, естественно, по-малфоевски надменным мужчиной.

- Сюда идут Люциус с Нарциссой, - сообщает Фиона, выглянув из стены.

- Мне надо уйти, - Гермиона поспешно спускается со стремянки, прижав к груди дневник Алекс.

- Оставайся, они наверняка будут в большом зале, сюда они редко заглядывают.

- Ну что ты, Фиа, я не хочу подслушивать разговор мистера и миссис Малфой, это по меньшей мере нетактично.

- А если они тебя не заметят?

- Все равно. Где та статуя, за которой потайной выход?

Гермиона исчезает в проходе, открывшемся за статуей какой-то древнегреческой богини, серебристый щебечущий комочек вылетает вслед за ней, а Фиона остается, став невидимой.

* * * * *

В большой библиотеке Люциус, только что вернувшийся из Министерства Магии, тяжело опускается в кожаное кресло, нервно барабанит пальцами по ручке.

- Обыск, Цисса, обыск! Эти мерзавцы все-таки добились своего!

- С разрешения Скримджера?

- А что Скримджер? Он только делает вид, что контролирует ситуацию, а на самом деле дрожит как шелудивый пес, увидевший палку.

- Значит, обыск… - Нарцисса зябко поводит плечами, вспоминая все те обыски, которые проводились в их доме, - но Люц, иного нельзя было и ожидать. Что ты хотел? Похитили не простую девчонку — подружку Поттера! Лорд рискует жизнью, причем не своей, а нашими. Если мы что-нибудь не предпримем, и ее найдут в Малфой-Менор, даже не представляю, что будет с нами, с Драко!

- Не нам судить Господина, Цисса, - Люциус встает и прохаживается по комнате, - если Он решил, что она должна быть здесь, значит, она будет здесь.

- Пап, что случилось? — в комнату входит Драко, - домовик сказал, что вы ждете меня.

Люциус коротко рассказывает сыну новости — о том, что Гермиона Грэйнджер объявлена похищенной, что Авроры во главе с Поттером добились в Министерстве ордеров на обыск в нескольких аристократических домах, включая и их. Причем Малфой-Менор и Дравендейл не только в списках, они первые.

- Они что-то знают?

- Вряд ли, могут только подозревать. Пока бездоказательно, но только пока.

- Надо что-то придумать. Что говорит Господин?

- Его нет, - Люциус досадливо хмурит брови, - Он опять где-то в Трансильвании, по крайней мере, так мне сказал этот Его крысиный прихлебатель.

- И что нам делать? Может, на время переправить Грэйнджер к другим?

- К кому? У Лейнстренджей, МакНейров, Эйвери и Ноттов тоже обыски. Паркинсону я не доверяю, остальным тем более. Где гарантия, что они не побегут к этому безумному одноглазому Аврору с трусливым известием, что Грэйнджер находится у них, и что все это время она пребывала в Малфой-Менор? Нет, сынок, надо надеяться только на себя.

- Может, к Северусу? — нерешительно предлагает Нарцисса, - он уже раз помог нам, когда ты был в Азкабане.

Но при одном упоминании этого имени обычно сдержанный Люциус багровеет и сжимает кулаки.

- Только через мой труп! Он помог не НАМ, а ТЕБЕ! Паршивый предатель, трус, столько лет отиравшийся около Дамблдора, а потом предавший и его! Что можно от него ожидать, кроме очередной измены? Он еще осмеливается бывать в моем доме и глазеть на тебя, ублюдок-полукровка!

Нарцисса виновато молчит и успокаивающе гладит мужа по плечу.
Драко задумчиво вертит в руках тяжелое бронзовое пресс-папье со стола — лев с развевающейся гривой, вставший на дыбы, а под задними лапами извивается то ли побежденная, то ли собирающаяся укусить змея. Лев… эмблема Гриффиндора, символизирует храбрость и смелость. Да, гриффиндорцы пойдут до конца, они безрассудно сунутся в пасть ядовитой змее, чтобы найти одну из своих. Наверняка, сейчас Поттер и Уизли роют землю, прилагают все мыслимые и немыслимые усилия, трясутся в страхе, боясь, что с Грэйнджер сотворят что-нибудь ужасное. А Грэйнджер в это время живет себе преспокойно в Малфой-Менор, веселится на приемах, которые устраивает для нее Темный Лорд, и не вспоминает о своих дружках, потому что она их просто ЗАБЫЛА! Сейчас змея жалит льва! Губы Драко невольно растягивает довольная улыбка.

Люциус с Нарциссой тем временем перебирают варианты, как сделать так, чтобы Грэйнджер не обнаружили при обыске. Ни один из них не подходит — то слишком сложен, то ненадежен, то просто невыполним. В голосе Нарциссы уже проскальзывают панические нотки. Уже через полтора часа глава семьи должен дать свое письменное согласие на посещение ненаходимого родового замка определенным количеством посторонних людей и подкрепить его магическим разрешением. После этого Авроры вольны нагрянуть в любое время дня и ночи. А они еще ничего не придумали!
Женщина взволнованно прохаживается по просторной комнате, стучат ее каблучки. Цок-цок — звонко по мраморному полу, ток-ток — глухо по ковру. Люциус, сцепив руки за спиной, стоит у окна, погруженный в тяжелые размышления. В голову ничего не приходит. Если бы было можно сделать эту девчонку на время невидимой… Но заклятье невидимости, среди прочих, нельзя применить в Малфой-Менор, сработает магическая защита, поскольку оно не было разработано в замке. Отправить ее в ирландский замок? Дравендейл тоже будет обыскиваться. В дома в Уэльсе или Лондоне? Но здесь уже поздно что-либо предпринимать — наверняка, Аврориат установил слежку за каждым перемещением кого-либо из Малфоев внутри страны, взял под надзор Каминную Сеть. О возможности обыска ему удалось узнать сегодня лишь совершенно случайно, через своего человека, поэтому, когда его неожиданно официальным уведомлением вызвали в Министерство, он хоть и был готов, но все же не ожидал, что он будет так скоро.
Но что делать сейчас?

И вдруг Драко подает голос:

- Можно попробовать заклятье параллельной иллюзии.

- Что? — Нарцисса и Люциус недоуменно смотрят на сына.

- Заклятье параллельной иллюзии. Оно создает точную копию предмета, но в слегка искривленном пространстве, и его можно применить в Малфой-Менор. Такое большое здание, как замок, нам придется зачаровать втроем, но дело того стоит.

- Я что-то не понимаю, - Нарцисса присаживается напротив сына, — как это — в искривленном пространстве?

- Я сам не до конца понял действие этого заклятья, мама, но опробовал его на беседке в саду. Получилось как бы две беседки. Все, что было в настоящей, получило свои копии. В обе беседки смог зайти только я, то есть зачаровавший ее. Я был как бы в двух одинаковых местах одновременно, странное ощущение. А домовики видели и заходили только в иллюзию. Через несколько часов она растаяла, и все вернулось на свои места.

- Подожди, как же ты узнал, что они не заходили в настоящую?

- Я оставил в ней свою мантию и велел им ее подобрать. А потом наблюдал, как они с ног сбились, разыскивая ее. Хотя она лежала у них под самым носом. Ты же знаешь, они боятся наказаний и поэтому не могли делать вид, что не видят ее. Для того, чтобы Авроры не нашли Грэйнджер, нужно, чтобы она всего лишь присутствовала при нанесении заклятья. Потом я с ней буду в настоящем замке, а обыск будет проводиться в иллюзии.

- Но сынок, откуда ты знаешь об этом заклятье? — пораженно спрашивает Люциус.

- Из этой книги, па, полезной во всех отношениях, - Драко взмахом палочки заставляет подлететь к себе небольшую, не очень толстую книгу в черной обложке с вытесненным гербом рода Малфоев — серебряным волком с зажатой в зубах добычей.

- Это же… Мерлин, сколько ей лет! Эта книга начата еще Филиппом Малфоем, конец шестнадцатого века, — Люциус осторожно перелистывает страницы из старинной плотной бумаги, - здесь оставили записи многие поколения нашего рода.

- А что в ней? — Нарцисса, обняв мужа за плечи, заглядывает в книгу.

- В основном, заклятья по защите замка. Да, вот и то, о котором говорит Драко. Записано Эдмундом, моим дедом. Стопроцентная надежность, оригинальное заклятье, придуманное и усовершенствованное самим Эдмундом. Чары, легшие в его основу, вплетены в магическую защиту, и не составит труда их активировать. Где была эта книга, сынок? Отец много рассказывал о ней, даже как-то демонстрировал некоторые заклятья, но после его смерти она пропала. Я не смог найти, думал, он куда-то ее спрятал.

- Он не прятал ее. Она просто завалилась в щель между полкой и стеной и пролежала там до недавнего времени.

- Что ж, сын, - Люциус довольно похлопывает по черному переплету, - я горжусь тобой. Господин будет доволен. Мы зачаруем замок, и пусть эти умники из Аврориата все перероют вверх дном. Они никого и ничего не найдут!

Нарцисса весело целует мужа.

- Если все хорошо, устроим праздничный ужин! Я сама приготовлю твой любимый бифштекс с кровью и сливовый пудинг для Драко.

- Милая, это совершенно излишне, ты только утомишь себя. Я с удовольствием съем то, что приготовят домовики, - чересчур поспешно отказывается Люциус.

- Но это совсем для меня не трудно.

- Не думаю, что это хорошая идея, мам. Вспомни, что творилось на кухне, когда ты хозяйничала там в прошлый раз.

- О, я забыла про утку в духовке, и она обуглилась, - улыбается Нарцисса, - а еще подгорел соус, пирог получился плоским, как блин, и сырный суп отдавал капустой. На кухне стоял сплошной чад, домовики потом три дня ее оттирали и проветривали. Какое это было торжество, сынок?

- Годовщина вашей свадьбы. А перед этим мое четырнадцатилетие, на котором ты тоже решила блеснуть своими кулинарными талантами. Хорошо, что гости благоразумно не злоупотребляли твоим гостеприимством, иначе отделение пищевых отравлений в больнице Святого Мунго было бы переполнено в тот вечер.

- Ну… что сказать? Я очень люблю готовить, но у меня не всегда все получается! — смешно разводит руками Нарцисса, ее глаза смеются.

Разговор на тему полного отсутствия у нее кулинарных способностей не первый и не последний. Сын и муж нередко ехидно подсмеиваются над ее тщетными попытками приготовить что-нибудь съедобное. Правда, при этом мужественно пробуют все, что бы она торжественно не выносила за завтраком, обедом или ужином.

Они вместе выходят из библиотеки, дружно смеясь, словно забыв, что Люциусу надо связываться с Министерством Магии, что совсем скоро к ним в замок придут чужие, враждебно настроенные люди, которые будут бесцеремонно совать нос во все углы. Что Драко не надо показываться им на глаза, потому что по предварительному решению судебного заседания Визенгамота он косвенно причастен к смерти Дамблдора. Что в их замке находится девушка, присутствие которой неприятно для всех, и из-за которой собственно и будет обыск. Но так приказал Господин. Его воля — закон для них.

Она шла в свою комнату после весьма тяжелого вечера. Вечер условно — «для узкого круга своих», но этих своих там было так много, и большинство из них либо демонстративно не замечало ее, либо столь же демонстративно задирало носы. Гермиона раздраженно размышляла о том, почему все эти волшебники и волшебницы толкутся в Малфой-Менор. У них что, нет своих домов? За то короткое время, что она провела здесь — бесконечные приемы, вечера, вечеринки, малые рауты. Как Малфои выдерживают это? Риторический вопрос. Они обязаны. Да. Так и не иначе. Иначе… гнев Темного Лорда, столь же тяжкий, как и Его милость.

Драко остался внизу, она лишь шепнула ему, что идет к себе. Темного Лорда все равно нет, Он сегодня удалился рано. Поэтому можно просто уйти.
И вот — случайный неприятный инцидент. Впрочем, случайный ли? С Ноттом Элфрид Делэйни. У них подозрительно блестят глаза, и от обоих заметно разит спиртным. Наверняка, весь вечер провели в богатом баре рядом с Большой Гостиной.

Гермиона предельно вежливо сообщает, что она направляется к себе. Не могли бы джентльмены быть столь любезны и пропустить ее?
Но джентльмены отнюдь не любезны и нагло придвигаются еще ближе.

- А ты не хочешь пригласить нас к себе, а, Грэйнджер? — на сей раз вступает Делэйни, на лице которого такая же мерзкая ухмылка.

Гермиона вскидывает бровь. Она прекрасно успела понять, что для этих двоих она не существует как человек, как девушка. У Нотта, когда он смотрит на нее, такое выражение лица, будто ему хочется сплюнуть. У Делэйни — словно он выпил полный кувшин прокисших сливок. Что они задумали?

Девушка немного отступает, окидывая взглядом коридор. Пустынный, рядом Индийская и Арабская гостиные, вряд ли там кто-нибудь есть, приглушающий шаги толстый ковер на полу, полумрак.

- Что вам нужно?

- Что? А как ты сама думаешь, Грэйнджер?

- Я ничего не думаю и не желаю думать. Пропустите меня.

- А если нет?

Дэйн придвигается так близко, что Гермиона начинает паниковать. Он высокий, плотный, в несколько раз больше ее. Как назло, за ее спиной оказывается стена, в этом месте коридор поворачивает направо. А Нотт все ближе, вот уже она прижата к холодному камню, а парень нависает над ней со странно изменившимся лицом. Дыхание участилось, запах алкоголя стал еще резче и тошнотворнее. Элфрид за его плечом все ухмыляется, а потом резко бросает:

- И охота тебе возиться с этой грязнокровкой?

Дэйн склоняется еще ниже:

- Какая разница? Все они одинаковые. Так что, Грэйнджер, далеко до твоей комнаты? Или может заглянем в одну из этих гостиных? Там, знаешь ли, уютненько, и диваны мягкие.

- Поверю тебе на слово, - Гермиона с досадой чувствует, как дрожит голос, - пропусти меня, Нотт. Тебе что, Миллисенты мало?

- Милли моя невеста, я с ней не позволяю ничего лишнего. Зачем, если для этого есть такие, как ты?

Гермиона уже отчаянно вырывается из сильной цепкой хватки Нотта.

- Отпусти!

- Арабская гостиная ближе, Дэйн, тащи ее туда!

- Не думаю, что это хорошая идея, - из-за поворота коридора неслышно появляется высокий светловолосый парень.

Гермиона вскрикивает от боли, Нотт от неожиданности стиснул ее слишком сильно.

- Убери от нее свои грязные руки, Дэйн, — Драко цедит слова медленно и тягуче, как всегда, когда злится.

Гермиона с силой отталкивает вмиг потерявшего свой напор Нотта и, как испуганная маленькая девочка, прячется за спиной Драко. Элфрид щурит глаза.

- А в чем дело, Драко? Мы хотели всего лишь поразвлечься.

- Поразвлечься? Да вы знаете, что с вами сотворит Господин, когда узнает?

- О чем, Драко? — Нотт издевательски-скучающе стряхивает с мантии несуществующие пылинки, - о том, что два парня и девчонка неплохо провели время? Не смеши, Ему на это наплевать. К тому же, с каких это пор Малфои стали защищать грязнокровок? Или ты сам на нее имеешь виды?

- Грэйнджер у Него под особым присмотром. Если с нее хоть волос упадет…

- Это ты у Господина под особым присмотром. Смотри, как бы присмотр не превратился в арест.

- Угрожаешь? Мне?

- Пока нет. Всего лишь предупреждаю.

- Ты в моем замке, Дэйн, не забывай, - Драко бледнеет от сдерживаемой ярости, - и именно в моем замке чаще всего бывает Господин. Тебе это ни о чем не говорит? Например, что Он доверяет моей семье и мне в частности.

- Это доверие не надолго, поверь. Вы, Малфои, слишком скользки и лицемерны. Однажды твой отец почти предал Господина, боюсь, как бы он не повторил этого при следующем удобном случае.

- Заткнись! — голос Драко глухим эхом мечется по коридору.

Куда делась их с Дэйном дружба? Многолетняя, еще с детства, казалось бы испытанная, все прошедшая? Она была еще совсем недавно, Дэйн искренне радовался, когда Драко вернулся домой, одобрительно хлопал по плечу, пытался расшевелить, подбодрить, все предлагал «прошвырнуться как раньше по кабакам, заглянуть к мадам Зои». Драко был благодарен другу, но неизменно отвечал отказом, потому что все это утратило для него былую привлекательность и стало ненужным. Возможно, Дэйн в конце концов обиделся, решил, что Малфой зазнался. А Драко даже не заметил, что Дэйн перестал бывать в замке просто так, перестал звать его на дружеские пирушки в своем поместье, на которых бывали даже Грег с Винсом. Постепенно и незаметно их дружба, взаимопонимание исчезли, растаяли грязным серым снегом по весне, оборвав тонкие и, как оказалось, гнилые нити, которые их связывали, как ровесников, как представителей знатных богатых чистокровных родов, вращающихся в одном кругу, Пожирателей Смерти, служащих одному Господину.

- Что здесь происходит?

На сцене появляются новые действующие лица. Из-за тяжелого бордового бархатного занавеса, закрывающего вход в Индийскую гостиную, выходят Феб Ривенволд и Джеффри МакНейр, за ними выглядывают девушки — Мораг МакДугал и Вивьен Крауч. Эта четверка, по своему обыкновению, наверняка, играла в шахматы. Вернее, играют Феб и Мораг, Вивьен и Джеффри молча наблюдают. Фебу и Джеффри по двадцать три, Мораг девятнадцать, а Вивьен всего пятнадцать. Разновозрастная компания, соединенная непонятными одинаковыми интересами. Они немного странные — всегда молчаливые, не очень общительные Вивьен, Мораг и Джеффри, и веселый и заводной Феб. Джеф и Мораг кузены, это объясняет ее присутствие, но почему Вивьен не общается с подружками-ровесницами, а предпочитает общество старших?

- Что здесь происходит? — повторяет вопрос Феб, подозрительно оглядывая злого Драко, растерянную и смущенную Гермиону и мрачного Дэйна.

- Ничего, - пожимает плечами Драко, - просто мы немного поспорили.

Дэйн молчит, предпочитая не связываться с Ривенволдом, от которого за обиду, нанесенную девушке, можно и схлопотать. К тому же, он на самом деле слегка зарвался, обвиняя Малфоя в его же доме и едва не потащив в постель Грэйнджер, которой действительно благоволит Лорд. Хмель улетучивается из головы, и парень кивает, подтверждая слова Драко.

- Ничего, Феб, мы все выяснили.

- Ну если все нормально… - Феб оглядывается, отыскивая взглядом Мораг, - Драко, прием идет к концу?

- Да, многие уже ушли.

- И нам пора.

Парни обмениваются рукопожатьями, Вивьен и Мораг на прощание кивают Гермионе. Девушка облегченно вздыхает и, когда все уходят вниз по лестнице, тихо бросает в спину Драко:

- Спасибо!

Драко улыбается одними глазами, но этого она не видит.

* * * * *

Как хорошо сбросить узкие туфли и удобно растянуться на мягкой кровати! О, боже, что за сумасшедший вечер! Нет, три сумасшедших дня! Мучительное, сводящее с ума ощущение, как будто находишься в двух местах одновременно, причем эти места совпадают до мельчайших деталей. Два замка, одинаковых до последнего камешка! Или она сходит с ума? Разве так может быть? Иногда она слышала чужие незнакомые голоса или вдруг ощущала чье-то присутствие. Как будто в комнате были люди, что-то делали, переговаривались. Но она их не видела! Она непроизвольно прислушивалась, иногда даже искала их. Замок был пуст. Даже Фиона куда-то делась. Только были домовики, перепуганные до полусмерти и мотающие головами на ее расспросы.
И отсутствующий вид Драко, смешанный с молчаливой нервозной тревогой. Напряжение, исходящее от него, казалось, можно было потрогать руками. Он был внешне спокоен и холоден, как лед, но натянут, как струна. И три дня она совсем не видела его родителей, а потом сразу же этот прием, на котором произносили высокопарные тосты, славя Лорда, и нервно хохотали, обсуждая какие-то обыски и вспоминая Министерство Магии.
То же напряжение, которое сумрачным облаком окутывало Малфой-Менор, царило среди всех этих людей, роскошно одетых, блистающих драгоценностями и пустословием. Даже Темный Лорд не мог его развеять. Да и не старался. Он был равнодушным наблюдателем и в любой момент готов был зевнуть и уйти в сторону. Словно Его забавляла и одновременно утомляла эта возня.

Гермионе казалось странным, что все маги, сегодня присутствовавшие на приеме, так зависели от Лорда. Они трепетали от одного Его жеста, ловили каждое слово и, наверное, готовы были пасть ниц, выполняя любое Его, даже невысказанное желание. Они боялись, это чувствовалось. Почитали. Преклонялись. Восхищались. Восторгались. Но все затуманивал густой плотный туман страха. Даже ужаса. Почти животного, необъяснимого, зарождающегося так глубоко в душе, что его истоки постичь невозможно.
Она сама тоже испытывала непередаваемую гамму чувств в Его присутствии.
Какое-то инстинктивное омерзение, бурей поднимавшееся внутри, когда Он находился слишком близко.
Неприятие той магии, которая черной, как ночь, мантией укутывала Его. То есть она, конечно же, не видела, но ей все время чудились мертвенный запах, исходивший от Лорда, и тьма, следовавшая за Ним. Она всем существом ощущала, что Он глубоко чужд ей, так же, как прозрачные воды озера и живая зелень леса чужды гнилому болоту, кишащему гадостными тварями.
Все эти чувства свивались в таком плотном клубке, что зачастую она не понимала даже сама. Но одно все-таки можно было сказать твердо — она тоже боялась, но не Его самого (почему-то…), а того, что Он мог сотворить с ней. Он обладал огромной силой, как и говорил Драко, и эта сила вместе с властью, которой Он себе присвоил, страшила ее до жуткого леденящего озноба. Маг не должен обладать таким могуществом и быть облечен такой неоспоримой властью! От него не должны зависеть жизни других волшебников, иначе…
Что будет иначе, она не могла представить. Как и не могла понять, почему Он так внимателен к ней, волшебнице, рожденной в семье простых людей. Других девушек и женщин, за исключением нескольких, как объяснил Драко, наиболее приближенных к Нему Пожирательниц Смерти, Он, казалось, почти не замечал, лишь изредка удостаивая небрежным кивком или парой слов. Исключением была Нарцисса, но нельзя же, в конце концов, игнорировать хозяйку замка, который почти стал Его постоянной резиденцией.
Гермиона не могла понять Лорда, а потом даже и не старалась. Возможно, ответ кроется в ее памяти.

После той первой леггилименции Он проникал в ее сознание еще раз. Это было еще хуже, она почти захлебнулась в водовороте разрывающих напополам ощущений. Словно одновременно умираешь от холода и сгораешь на костре, ураганный ветер в лицо и вакуум, пустота вокруг. Падала и падала в клубящуюся воронку, а ощущение пронзительного чужого взгляда опутывало сетью и тянуло вниз.
Когда пришла в себя, обнаружила, что полулежит в кресле, а Лорд кривит тонкие губы в странной усмешке.

«Вы оказались еще интереснее, чем я думал, мисс Грэйнджер. Еще раз повторяю, будет честью для меня лично, если вы присоединитесь к числу моих друзей»

Начались учебные дни. Поначалу первокурсники путались в многочисленных коридорах, лестницах, которые меняли направление, забредая совсем не туда. Школьники из магловских семей до дрожи в коленках в первое время боялись привидений и Пивза, который нещадно их дразнил, обсыпал меловыми крошками, обливал водой, указывал совсем другое направление, если к нему обращались с вопросом. Поэтому часты были опоздания на завтрак и даже на уроки. Некоторые преподаватели относились к этому с пониманием, некоторые сердились. В самый первый день у гриффиндорцев были уроки защиты от темных искусств, зельеварение и трансфигурация. Алекс, Лили и Рейн еле-еле успели на завтрак, свернув на третьем этаже не в тот коридор, наскоро проглотили что-то, даже не поняв, и помчались на первый урок. Лили летела впереди всех и успевала еще на бегу говорить.

- Ничего…страшного…профессор Люпин…не будет ругаться…мы же…не нарочно.

Алекс и Рейн только пыхтели, едва поспевая вслед за ней и путаясь в мантиях. Они вбежали в класс через три минуты после звонка. Там уже были все их однокурсники («И как они успели?» - с колотьем в боку подумал Алекс), и за своим столом грозно восседала профессор Люпин.

- Первый день и уже опаздываем? — она строго взглянула на ребят, которые все не могли отдышаться.

Лили ответила за всех:

- Простите, тетя Нимф… профессор Люпин, мы немного заблудились.

- Так, Поттер, Уизли, садитесь. А как ваша фамилия, молодой человек?

- Грэйнджер Малфой.

- Грэйнджер Малфой? — казалось, что Люпин сейчас хватит удар. Она приподнялась и побелевшими пальцами схватилась за край стола.

- Грэйнджер Малфой? Что ж, садитесь, мистер Малфой, и впредь постарайтесь не опаздывать на мои занятия.

Алекс прошел к свободному месту рядом с Лили и опустился на стул. Профессор Люпин справилась с собой и начала урок. Как понял Алекс, уроки защиты от темных искусств были чем-то вроде уроков по безопасности жизнедеятельности, которые велись у них в обычной школе. На них учили, как вести себя при нападении террористов, при внезапной военной атаке, что делать на пожаре или когда нападают злые собаки и вообще агрессивные животные. Здесь было то же самое, только на магический лад.
На протяжении положенных сорока пяти минут тяжелый взгляд профессора Люпин то и дело останавливался на Алексе, и к концу он начал ощущать себя немного не в своей тарелке. Едва она отпустила класс, Алекс с облегчением выскочил из кабинета одним из первых и стал ждать Лили и Рейна. В коридор на перемену высыпали школьники, и многие из них шептались, глядя на бледного худого мальчика, одиноко стоявшего у стены. Некоторые чуть ли не указывали пальцем, другие, наоборот, демонстративно не обращали внимания и, проходя мимо, словно не замечая, толкали.
Алексу стало еще неуютней. Он не понимал, с чем связан такой интерес к нему, с одной стороны, и с другой — едва ли не открытая неприязнь и отчуждение. Этот вопрос: «Почему здесь, в магическом мире, где он никого не знает, относятся к нему так, как будто он сделал что-нибудь ужасное?» уже приходил ему в голову, но ответа не было. Вначале он подумал, что, возможно, такое отношение связано с тем, что он из мира маглов. Но ведь он был не один такой особенный, в Гриффиндоре, как он успел узнать, было очень много ребят из магловских семей, и на них никто не обращал такого внимания. В голову начало закрадываться подозрение, пока еще неоформившееся и туманное, что, вероятно, подобным исключительным положением он обязан своим родителями, кем бы они ни были…

Наконец появились Лили и Рейн, и троица направилась в подземелья на зельеварение. Лили сморщила нос.

- У нас же совместный урок со слизеринцами, какой ужас!

Рейн скривился, а Алекс подумал, что их неприязнь ко всем слизеринцам достигает просто заоблачных высот. Но ведь все ребята из факультета Слизерин не могут быть такими, как Делэйни со своими шкафами и Сатин Малфуа!

Они подошли к кабинету зельеварения, у которого толпилась куча народа, в основном женского пола. Девочки, все по виду старшекурсницы, перешептывались, хихикали, заглядывали в кабинет, кого-то выглядывая. Алекс, Рейн и Лили едва протолкались через них, усиленно работая локтями, и кое-как вошли в класс. Как ни странно, на этот раз они добрались первыми, в кабинете были профессор Флинт, темноволосый молодой человек с ясными голубыми глазами, и какой-то старик с пышными моржовыми усами, чей объемистый живот напомнил Алексу мистера Бэкинсейла из адвокатской конторы. Старик что-то говорил Флинту, а тот внимательно слушал, кивал головой и изредка задавал вопросы. Он улыбнулся, увидев ребят, и жестом пригласил их занять места, а сам продолжил слушать. Вскоре подтянулись остальные, гриффиндорцы и слизеринцы. Энтони и Сирил тут же подошли поздороваться с Алексом. Лили поджала губы, а Рейн очень холодно посмотрел на них. Сатин Малфуа упорно делала вид, что не замечает ни Алекса, ни его друзей, а Эдвард Делэйни, наоборот, театрально громко сказал:

- Эй, ты, так все-таки, какая у тебя фамилия, Грэйнджер или Малфой? Советую определиться, наконец.

- А тебе какое дело? — огрызнулся Алекс.

- Мне-то никакого. Только своей грязнокровной фамилией ты оскорбляешь древний род Малфоев.

Алекс сжал кулаки, моментально чувствуя, как в нем нарастает злость и желание ударить Делэйни прямо в его мерзкую физиономию, но за плечо его удержал Рейн, а Лили вспыхнула, как огонь.

- Заткнись, урод! Тоже мне, чистоплюй аристократический нашелся!

- Как мило, Поттер, ты так защищаешь этого полукровку. Неужели не знаешь, кем были его родители? Впрочем, ты и сама такая же, что тут удивляться.

- Не смей трогать моих родителей!

- Отстань от Лили, придурок!

- Что здесь происходит? — голос профессора Флинта раздался как раз вовремя. Алекс и Эдвард обменивались самыми злобными взглядами, на которые были способны, и уже готовы были кинуться друг на друга. Рейн Уизли встал между ними. Декан Слизерина внимательно взглянул на двух мальчишек, абсолютно друг на друга непохожих, но с одинаковым огнем сильнейшей неприязни в глазах, и покачал головой.

- Эдвард, займите место, и вы, молодой человек, тоже. Как вас зовут?

- Александр Грэйнджер Малфой, - в груди Алекса все еще горело.
- Грэйнджер Малфой? Вы сказали, ваша фамилия Грэйнджер Малфой? — из-за спины Флинта появился старик.

- Да.

- Mein Gott! В самом деле? Поразительно! — маленькие тускло-серые глазки старика засверкали, - неужели…, - тут он оглянулся на школьников и снизил тон, наклонившись прямо к уху Алекса и обдавая его запахом каких-то сладостей, - ваша мать была удивительным человеком, вы должны гордиться ею. А как блистала на моих уроках! Настоящая одаренность, талант! Надеюсь, вы унаследовали ее способности.

Старик напоследок кивнул Флинту и отдельно Алексу и направился к дверям.

- Профессор Слизнорт! — окликнул его Флинт, - не забудьте о приеме у Дагворт-Грэйнджера, он настаивал, чтобы вы обязательно почтили присутствием.

- Не забуду, мой мальчик, хотя бегать по приемам несколько затруднительно в моем возрасте.

В этот момент прозвенел звонок, Слизнорт исчез, а первокурсники расселись по своим местам. Профессор Флинт обвел класс глазами и тепло улыбнулся.

- Зельеварение достаточно сложный предмет, но если вы приложите усердия и проявите старательность, ваши усилия будут вознаграждены. Зелья капризны и неблагодарны, зачастую их приходится готовить несколько месяцев, но результат оправдывает все ожидания. Надеюсь, мои уроки помогут вам стать если не отличными, то хотя бы вполне сносными зельеварами. Итак, для начала постараемся приготовить самое простое зелье — успокоительное. Его можно принимать даже детям, поскольку оно полностью растительное. Откройте учебники на странице три, внимательно прочитайте инструкции, ознакомьтесь с моими замечаниями на доске и приступайте. Ингредиенты во втором шкафу справа. Мистер Лонгботтом, прошу вас, убавьте огонь под своим котлом, иначе его ждет позорная смерть в виде расплавления. Правильно, так уже лучше. Мистер Грэйнджер Малфой, пожалуйста, встаньте в пару с мистером Лонгботтомом, думаю, вместе у вас работа пойдет быстрее.

- Но, сэр, - пробормотал Алекс, заливаясь румянцем, - я совсем… никогда… я ничего не знаю!

- Ничего страшного. Думаю, мало кто из присутствующих здесь уже умеет варить зелья, даже самые простые. Вы научитесь.

И Алекс с Невиллом принялись варить успокоительное зелье, поминутно заглядывая в учебник и сверяясь с надписями на доске. Алекс чувствовал себя не очень уверенно, Невилл был слегка, нет, даже не слегка, а очень неуклюжим, поэтому дело у них шло ни шатко, ни валко. По крайней мере, к концу урока на соседнем столе у Лили с Рейном зелье приобрело нежно-розовый цвет и пахло чем-то легко-цветочным. Как следовало из учебника, таким и должно было быть готовое зелье. А у них оно было темно-малиновым и почему-то пахло свежими огурцами.

- Это все из-за меня, я же напутал, сколько кусочков корня валерианы надо было класть, - смущенно сказал Невилл, отводя глаза.

Алекс хмыкнул.

- Ну, не знаю, но это не ты, а я кинул вместо пятнадцати цветков ромашки какие-то листья с колючками.

Оглядевшись украдкой по сторонам, они увидели, что не у всех дела шли хорошо. У Делэйни с Малфуа зелье получилось хоть и розовым, но очень вонючим. Запах тухлой рыбы от их зелья дошел даже до них, хотя слизеринцы сидели за несколько парт позади на другом ряду. Два «шкафа» Делэйни, Деррик и Боул, толкаясь, вообще опрокинули свой котел и остались ни с чем. У Энтони и Сирила зелье было ядовито-сиреневого цвета, но пахло так, как и должно было пахнуть. Тони недоуменно разводил руками, а Сирил уткнулся в учебник. Приличный результат был у Джулиуса с Крисом и у девочки-гриффиндорки, которая была в паре со слизеринцем (кажется, их звали Дафна Лейнстрендж и Эриус Рэмвидж). Они, видимо, быстро нашли общий язык, потому что на протяжении всего урока работали очень слаженно и теперь довольно переглядывались, любуясь своим зельем.
Профессор Флинт прошелся по рядам, проверяя задание. Он одобрительно кивнул, увидев зелье Лили и Рейна.

- Пять очков Гриффиндору. Отлично!

Покачал головой, унюхав амбре из котла Делэйни и Малфуа.

- Думаю, вам еще надо поработать.

- Пожалуйста, уберите со стола печальные остатки своего труда, мистер Деррик и мистер Боул.

- Мистер Тайлер и мистер Кинг, хорошо, но в следующий раз будьте повнимательнее, лишь одну веточку сонной вербены, а не три. Боюсь, человек, имевший несчастье отведать ваше зелье, будет слишком спокойным, а его родным не понравится повышенное слюнотечение и бессмысленный взгляд.

- Мистер Рэмвидж и мисс Лейнстрендж, прекрасно. Вы продемонстрировали похвальную совместную работу, принесшую достойные плоды. По пять очков Гриффиндору и Слизерину.

- Мистер Лонгботтом и мистер Грэйнджер Малфой, к сожалению, не могу сказать, что ваше зелье соответствует стандарту. Слишком много валериановых корней, совсем нет ромашки, и не надо волчатки, она применяется в зельях с противоположным эффектом. Итак, вашим домашним заданием будет написать небольшое сочинение, в каких случаях применяется успокоительное зелье. Те, у кого сегодня не получилось, постарайтесь и принесите лучший результат. Урок окончен.

Первокурсники собрали вещи и шумно вышли, обсуждая свои получившиеся и неполучившиеся зелья. Энтони и Сирил протолкались к Алексу.

- Слушай, супер, правда? Ты как, нормально?

- Нормально! — улыбнулся Алекс, - а вы как? Освоились?

- Шутишь? Я, наверное, еще долго не привыкну. Представляешь, здесь портреты разговаривают и даже друг к другу в гости ходят! — Энтони эмоционально взмахнул сумкой и едва не попал по плечу Делэйни.

- Эй, поосторожней, болван! — крикнул тот, отшатываясь.

- Сам такой! Кстати, Алекс, не знаешь, случаем, что означает «грязнокровка»?

- Кто это тебе сказал?

- Да вот этот, как его, Делэйни, который ходит с двумя гориллами и белобрысой фифой. Мы с ним уже вчера чуть не сцепились. Неприятный, скажу тебе, типчик. Ведет себя так, как будто дерьмо рядом унюхал. Ни с кем, кроме своих горилл, не хочет общаться. Наши все удивляются.

- Не обращай внимания, — посоветовал Алекс, - он идиот недоразвитый.

- Ага, видно! Ну пока, у нас уход за магическими животными, мы с Сирилом поспорили, будут или нет драконы.

Алекс кивнул мальчикам и помчался догонять Лили и Рейна, которые во время его разговора со слизеринцами ушли далеко вперед.

- Не пойму, как ты с ними можешь общаться, - сердито сказала Лили, едва Алекс присоединился к ним, - они же слизеринцы!

- Ну и что? Я же не с Делэйни и Малфуа общаюсь. Тони и Сирил нормальные парни, к тому же, как и я, из маглов.

- Ты не из маглов!

- Но вырос-то я в магловском мире.

- Ты волшебник!

- Они тоже волшебники! Иначе не были бы в Хогвартсе, разве не так?

- Прекратите спор, — вмешался Рейн, - мы все тут вообще-то волшебники.

Трансфигурацию, как оказалось, вела тетя Рейна и Лили, веселая рыжеволосая колдунья, профессор Анджелина Уизли. Она заметно волновалась, но урок провела просто превосходно, показав изумленным первокурсникам (из магловских семей, разумеется) превращение стула в пингвина и обратно. Потом они учились превращать деревянные зубочистки в иголки. Как шепнул Рейн, это традиция. Каждый год первокурсники на первом уроке трансфигурации занимаются тем же.
К своему огромному удивлению, Алекс обнаружил, что у него кое-что получается! Зубочистка до середины явственно начала отливать металлом! У Рейна тоже один конец заострился, а на втором появилось ушко. Рядом с ними старалась Лили, но у нее дело не продвигалось вперед, зубочистка как была, так и осталась деревянной. Девочка расстроилась. Профессор Уизли, увидев зубочистки Алекса и Рейна, обрадовалась так, как будто это было неслыханное волшебство, показала их всему классу и прибавила каждому по пять очков.

Так и пошли учебные дни. На каждом уроке Алекс не переставал удивляться чудесам, которые можно было сотворить при помощи палочки и одного или нескольких не совсем понятных слов. Он изо всех сил старался не отставать от однокурсников, очень внимательно слушал объяснения преподавателей, больше всех сидел над книгами, изучая схемы и таблицы, читая подробные разъяснения, как превратить жабу в сахарницу, как из воды сделать сок, как заставить предметы подлететь к себе. Многие из этих заклинаний и чар были слишком сложными для первокурсников, но Алексу было ужасно интересно. Больше всего ему нравилась трансфигурация и в первую очередь, наверное, потому что профессор Уизли всегда была доброй, часто шутила, не запугивала трудностями овладения магическим искусством и всегда подбадривала, если что-то не получалось.
Профессор Флинт тоже не делал различий между школьниками из магловских и волшебных семей, ставя одинаково высокие оценки в случае удачи и укоризненно покачивая головой, если зелье не получалось, и подземный кабинет-лабораторию окутывал едкий дым, или вдруг из котлов лезли пиявки и гусеницы. Но мальчик просто не мог заставить себя полюбить зельеварение, ему казались омерзительными ингредиенты зелий, и он с содроганием резал противно-теплую печень лягушек, еще подрагивающее сердце дракона или склизкие мозги крыс.
Профессор Ливз, добродушный толстячок, влюбленный в свои корешки, травки и цветочки, разговаривал с ними, как с живыми, и призывал ребят быть осторожнее, не поломать хрупкие ветки. Хотя нередко эти самые «хрупкие ветки» могли запросто поднять кого-нибудь в воздух вверх ногами и злобно хихикали, пока остальные прыгали вокруг, стараясь помочь.
Но главным огорчением Алекса были профессора Люпин и Хагрид, который, как выяснилось, преподавал уход за магическими животными.
Люпин возненавидела его с самого первого урока. Если Алекс входил в класс вместе со звонком, она строго выговаривала за опоздание, хотя за ним шли Лили и Рейн. На уроках она всегда первым проверяла домашнее задание у него, словно втайне надеясь, что оно не будет готово. Начиная объяснять новый материал, то и дело поднимала именно Алекса, требуя, чтобы он рассказал «…то, что все знают. А вы не знаете, мистер Малфой? Очень плохо!»
Алекс и не мог знать простых, обыденных, с точки зрения волшебников, вещей, поскольку он вырос в обыкновенном мире без чудес. Он не знал, что гномами в мире волшебников называют смешных маленьких существ, напоминающих печеную картофелину и являющихся садовыми вредителями; что болотные огоньки — это огоньки в фонаре фонарника болотного, заманивающего людей в трясину; что, оказывается, существуют эльфы-домовики, которые занимаются домашним хозяйством в домах волшебников. Обо всем этом он не имел представления, тогда как дети-волшебники привыкли к магии, которая окружала их, с пеленок. В доме Лили жили домовики Винки и Добби, а в поместье Делакуров во Франции, у бабушки и дедушки Рейна, их вообще был целый штат. Лили не раз рассказывала, как они очищали сад дедушки и бабушки Уизли от гномов, а Рейна, когда он был маленьким, чуть не утопил в болоте этот самый фонарник. Сам Рейн говорил, что никогда еще не видел родителей такими испуганными.
Но Люпин не желала ничего знать. Снимать с Алекса штрафные баллы она не могла, так как являлась деканом Гриффиндора, но зато он то и дело получал наказания в виде чистки туалетов, мытья полов и уборки в кабинетах. Работа, в принципе, была ему привычна, но мальчику было обидно и непонятно, за что Люпин так взъелась на него.
А профессор Хагрид предпочитал его не замечать. Он очень хорошо вел уроки, интересно рассказывая о разных опасных и очень опасных животных магического мира, которые, по его словам, «были такими милыми зверушками!». Но к облегчению первокурсников, они пока проходили нюхлеров, лукотрусов, единорогов и прочих достаточно безопасных животных. Хагрид не повышал голоса и не делал замечания Алексу, но и не обращал на него внимания. Он добродушно разговаривал с Рейном и Лили, которая была его крестницей, и замолкал, если рядом появлялся Алекс. Друзья даже бегали к нему в хижину, звали с собой и Алекса, но тот отказывался, понимая, что профессор Хагрид не горит особым желанием привечать его в своем доме. Уроки Хагрида обычно были у гриффиндорцев совмещенными с когтевранцами, многим они нравились, а Алекс с радостью терялся в толпе двух с лишним десятков однокурсников. Однако Хагрид частенько уезжал в командировки, и тогда Уход вела профессор Робинс, которая обладала громовым голосом и была ужасно строга ко всем. Для Алекса это было в сто раз легче, чем взгляд черных глаз Хагрида из-под густых бровей, который всегда скользил по нему исподтишка, но никогда не встречал прямо.

Странный танец странных мыслей,
Шелест платья за спиной,
Перекрестье взглядов быстрых,
Ты не знала? Я не твой.

Рук твоих прохладный ветер,
Смеха нежный перезвон
И ресниц смущенный трепет –
Не мои, а я — не Он.

Я — не Он, не Тот, чье имя
Повторяешь ты во сне,
И отчаянно счастливо
Ты хранишь его в душе.

Для Него алеют губы,
И дыханье как дурман,
И сплетенье ваших судеб
Начертала жизнь сама.

Я не твой, ты не моя –
Знаю, помню, повторяю.
Только снова, как всегда,
В небо темное взлетаю.

Только каждый раз немею
И тону в озерах глаз
И не смею, нет, не смею,
Прошептать, что ты моя.

Странный танец странных мыслей,
Шелест крыльев за спиной,
И в глазах твоих лучистых
Лишь вопрос: «А ты не мой?» (с) siriniti

* * * * *

Гермиона улыбается, глядя на оживленного Блейза, который ведет ее к экипажу с родовым гербом на дверцах. Сегодня она наконец приняла его приглашение погостить у него в замке. Он обещал, что день будет насыщенным, и поклялся, что доставит ее в Малфой-Менор еще до ужина. Правда, последнее говорилось скорее для Драко, почему-то весьма настороженно отнесшегося к приглашению Блейза и весьма недовольного согласием Гермионы. Гермионе с одной стороны интересно погостить в Эльфинстоуне, о нем она уже много слышала от Блейза. С другой стороны, странное чувство вины и сожаления гложет ее, когда она вспоминает лицо Драко, слишком бесстрастно-холодное, чтобы быть искренним. Когда они были в холле, Драко лишь нарочито равнодушно кинул на них беглый взгляд и скрылся за дверями кабинета, не удосужившись даже поздороваться с Забини. Блейз хотел было съязвить по этому поводу, но Гермиона предупреждающе покачала головой, и он прикусил язык.

Впрочем, Блейзу плевать и на Драко, и на его плохое настроение. Какое ему дело до этого упрямого и недалекого в своем стремлении во всем походить на отца отпрыска семейства Малфой, если с ним сейчас Гермиона, и он может весь этот долгий день любоваться золотыми смешинками в карих глаз, слышать журчащий ласковый смех, водить по своему замку, ощущая в руке тепло ее руки? Целый день она будет только с ним, и рядом не будет маячить бледная физиономия Малфоя. Право, за эту удачу он был бы готов принять и Черную Метку.
Блейз невольно ухмыляется — надо же, как далеко он готов пойти… Впрочем, Темный Лорд не дождется его появления в рядах своих верных Пожирателей Смерти… смеем надеяться…

Гермиона выглядывает в окно экипажа и ахает. Фестралы уже примчали их во владения Забини, и из долины, по которой они сейчас едут, открывается изумительный вид на Эльфинстоун. Блейз довольно щурится, прекрасно зная, что замок со своими высокими острыми башнями, устремленными в небесную синь, и в самом деле великолепен. Он находится на юге страны, сюда почти не заглядывает зима с ее колючим снегом и злыми метелями. Он возведен на возвышенности, и высокие белоснежные стены кажутся еще белее, оттененные изумрудом трав и травяной зеленью крыш. Река своим рукавом бережно обнимает его, словно драгоценность, и бледно-голубое январское небо отражается в ее водах.

Карета проезжает по перекидному мосту и въезжает в распахнутые кованые железные ворота, на которых из агатов, ониксов и лазурита выложен герб, такой же, как и на дверцах экипажа — черный ворон на синем поле в вихрях воздушного потока. Гермиона заинтересованно разглядывает его, выходя из кареты, и поворачивается к Блейзу.

- Это ваш родовой герб? Семьи Забини?

Блейз отрицательно качает головой.

- Нет, это герб рода Фонтейн. Мама урожденная Фонтейн, и строго говоря, Эльфинстоун пять с половиной веков подряд принадлежал ее семье. К сожалению, она последняя Фонтейн, и замок перешел ко мне, хотя я и наследник другого рода. Ты знаешь, как полностью звучит мое имя?

- Нет, - лукаво усмехается Гермиона, - но готова поспорить на что угодно, в нем не меньше пяти составляющих.

- Почти угадала.

- А что, ты не будешь услаждать мой слух произношением своего полного имени?

- Боюсь, ты заснешь на середине.

- О, нет, мне уже любопытно, к тому же, кажется, я уже привыкла к вашим аристократическим изыскам в отношении имен.

- Ну смотри, ты сама захотела, я предупреждал, - Блейз нарочито громко набирает в грудь воздуха и начинает, ехидно косясь на девушку, - меня зовут Блейз Винченцо Эдуардо Паоло Романо Сальваторе Каставельтрано Данте Забини Фонтейн.

Глаза Гермионы становятся совершенно круглыми, она даже останавливается, потом приходит в себя и заразительно хохочет.

- Ты переплюнул даже Фиону! Из всех моих знакомых у нее было самое длинное имя. Я думала, этот рекорд никто не побьет.

Блейз разводит руками.

- Ну я же не виноват! Ты знаешь, сколько времени я потратил, чтобы заучить и без запинки выпаливать при первом требовании собственное имя?

Они входят в замок, и Гермиона восхищенно выдыхает:

- Господи, как великолепно! Здесь просто чудесно, Блейз! — в карих глазах светом яркого летнего полдня сияет восторг.

- Добро пожаловать в Эльфинстоун! — Блейз склоняет голову в церемонном поклоне, - сеньорита, могу ли я предложить вам небольшую прогулку по замку с целью ознакомления с его достопримечательностями? Смею заверить, они того стоят. А после нас ждет обед с изысканнейшими блюдами, готовить которые мастер наш французский повар.

- Разве у вас готовят не домовики? — удивляется Гермиона.

- Нет, мама терпеть не может их стряпню, считает, что приготовление настоящей еды, блюд, которыми можно насладиться, должно быть в руках только повара-человека с утонченным вкусом прекрасного, а не морщинистого карлика с длинным носом.

Гермиона пожимает плечами.

- По-моему, эльфы готовят вполне сносно. По крайней мере, мне нравится.

- Только не говори об этом маме! — заговорщически шепчет Блейз, - а то она отнесет тебя к любителям вульгарного фаст-фуда, и ты не удостоишься чести попробовать шедевр поварского искусства Жан-Жака — суп с трюфелями. Уверяю тебя, он у него получается божественно. Правда, я никогда не понимал разницы между трюфелями и шампиньонами, на вкус они совершеннейшая склизь, - с нарочитым вздохом прибавляет Блейз, и они опять смеются, наполняя звоном молодых голосов гулкие своды старого замка.

Блейз проводит свою гостью по залам, переходам, башням и башенкам, галереям и оранжереям Эльфинстоуна, и Гермиона чувствует, как влюбляется в этот замок. В отличие от Малфой-Менор, он не так велик, но весь как будто пронизан светом, солнечными лучами, соткан из воздуха, а стены словно возведены из слоновой кости, хотя на самом деле, конечно, из камня. И так легко дышится под его высокими сводами, что Гермионе хочется летать и танцевать, как фее в зеленом приволье леса. Она то и дело улыбается Блейзу, беспричинно смеется. Кажется, впервые, с того времени, как она очнулась беспамятная в Золотой спальне Малфой-Менор, ей так легко на душе. Блейз чувствует это и старается показать ей как можно больше чудес Эльфинстоуна. Секунды складываются в минуты, минуты в часы. Время летит быстрокрылой птицей, совсем незаметно.

Они побывали в конюшне, где в просторных стойлах стоят не менее удивительные, чем фестралы, кони — тонконогие, изящные, с густыми волнистыми гривами и хвостами, но их тела словно полупрозрачны, а по атласным шкурам удивительных изумрудных и сапфировых оттенков пробегают странные блики, похожие на те, которые пляшут по водной глади в солнечный день.

- Это кэлпи, - объясняет Блейз, ласково поглаживая лазурно-синего жеребца, косящего зеленым глазом, - водяные лошади. Днем на них можно ездить, или они могут стоять в стойлах, а ночью возвращаются в реку. Это дар реки одному из моих предков за то, что он не допустил, чтобы она пересохла.

В ладони Гермионе тыкается морда голубой, словно небо над ними, лошади. У нее белоснежная грива и белая звездочка на лбу.

«Ты ничего не припасла вкусненького?» - укоризненно фыркает кобылка, - «ну какая же ты бестолковая».

Гермиона смущенно наколдовывает яблоко, и Синяя Звездочка довольно хрупает.

- А ты ей понравилась, - Блейз завороженно наблюдает, как руки Гермионы почесывают лошадь за ушком, скользят по морде, треплют густую челку, - кэлпи никогда не возьмут еду из рук человека, который может причинить им зло.

- Она славная, просто умница, - уверенно говорит Гермиона, видя, как требовательно уставилась Синяя Звездочка на ее волшебную палочку, из которой появилось такое вкусное лакомство.

После конюшни Блейз проводит ее в оранжерею, вернее, одну из оранжерей.

- Это полностью мамина вотчина. Не уверен, что она тебя заинтересует, - скептически хмыкает он, - но буквально на днях там распустился один цветок. Знаешь, почему-то он напомнил мне… хм… одного человека….

- Почему? — Гермиона с веселым удивлением встряхивает головой, непослушный каштановый водопад на какое-то мгновение откидывается назад, но потом опять волнами ложится на плечи, обрамляя лицо девушки.
Она и не подозревает, как хороша в эту минуту — легкая, тоненькая, переполненная непонятной ей самой радостью, от которой нежно розовеет румянец на щеках, и сияют глаза, блеск которых не могут притушить даже густые ресницы.
Блейз не может отвести зачарованного взгляда от ее лица, полуоткрытых и словно зовущих губ, прикосновение к которым снится ему ночами уже давно.
Гермиона повторяет свой вопрос и с долей ехидцы в голосе осведомляется:

- Ау, Блейз, я тебе уже надоела?

- Что, прости? Я, кажется, задумался.

- Да уж, - строит гримаску Гермиона, - у меня было такое ощущение, что ты где-то далеко-далеко. Признавайся, - хитро щурится она, - кто эта счастливица?

- Кто?

- Ну та девушка, о которой ты вспомнил? Ты же подумал о ней, это было сразу понятно. Так кто она? Только не говори, что это Эйвери, иначе я потеряю к тебе всякое уважение.

- Мерлин, Гермиона, - в первое мгновение Блейз даже теряется, - ни о ком я не думал!

- Не-ет, мистер Забини, меня вы не обманете! Это точно была девушка!

- Нет!

- А почему ты так покраснел?

- Я вообще никогда не краснею!

- А сейчас покраснел!

- Нет!

- Да!

- Нет!

- Да!

Они вступают в перепалку, как дети, смеются, так и не переспорив друг друга, и Блейзу вдруг приходит на ум — еще ни с кем он не смеялся так много, так искренне и так беспечно, словно в детстве. Но детство не в счет: когда тебе пять или десять, веселый хохот — это состояние души, свобода и легкость не обремененного до поры бытия.
Как же все просто и понятно, когда тебе десять! Но уже в одиннадцать взрослая жизнь напоминает о себе пока еще робким зовом — поступлением в Хогвартс, распределением по факультетам, сверстниками, с которыми тебе предстоит расти, жить в одной комнате, делить тайны и нехитрые секреты, радость маленьких побед и горечь обид, которые кажутся огромными. И взрослея, понимаешь, что чистая радость, которая когда-то переполняла тебя, осталась там, в далеком детстве, а сейчас она отравлена — подозрениями, завистью, обманом (вольным или невольным), ложью, торжеством над чьим-то поражением, постоянным напряжением и еще гаммой других чувств, которые тяжелым грузом обременяют душу.

Но Блейз Забини даже в детстве редко смеялся от чистого сердца. Еще подростком он умел притворяться, издеваться и язвить, умел так изощренно оскорбить человека, что до того это доходило не сразу, умел оборвать чью-то радость, сорвать цветы чьей-то надежды одной лишь убийственно-ироничной интонацией в голосе. Его никогда не волновали те, которых он унижал, тем более состязаться с Блейзом в издевательском остроумии желающих не находилось, все старались помалкивать и не попадаться лишний раз ему на глаза и на язык. Один лишь Малфой пытался огрызнуться, достойно ответить иронией на издевку, но и он нередко отступал, не пытаясь даже понять, что творится в голове Забини. А Блейз лишь равнодушно пожимал плечами и наблюдал, как обходят его свои же однокурсники слизеринцы, не говоря уж о когтевранцах, пуффендуйцах и гриффиндорцах. Но этих Блейз даже не замечал, считая всю эту толпу грязнокровок, маглолюбов и полукровок недостойными своего внимания.
Юношеский максимализм, помноженный на сверхраздутое самомнение и снобизм… Однажды оглушительно лопнувший после того, как вечно раздражавшая всех грязнокровка Грэйнджер, которая даже не могла нормально причесать свои лохматые патлы, и которую Блейз неоднократно высмеивал под ядовитое хихиканье девичьей половины своего факультета, появилась на балу в честь Турнира Трех под руку с мировой знаменитостью Виктором Крамом. Честно признаться, Блейз, как и многие, вначале ее не узнал, а узнав, не поверил собственным глазам. Это было сродни эффекту десятка разорвавшихся навозных бомб под носом у Филча. Помнится, тогда прерогатива язвить над присутствующими, в частности, над Грэйнджер, перешла к Малфою и Паркинсон. Они обсудили ее с ног до головы под громкий хохот всего Слизерина, начиная с присутствовавших нелегально или случайно третьекурсников и кончая взрослыми семикурсниками. Только Грэйнджер не обращала на это абсолютно никакого внимания, занятая разборками со своими явно приревновавшими ее дружками. А Блейз Забини впервые за время своей учебы в Хогвартсе молча наблюдал за ними, сидя за столиком и потягивая запрещенный учителями, но тем не менее пронесенный перечный эль.
Нет никаких сомнений, что Гермиона привлекла его внимание не своей неземной красотой, которой она никогда и не отличалась, а в первую очередь тем, что на нее обрушил свои чувства такой парень, как Крам. Виктор был из чистокровной семьи, богат, знаменит, его носили на руках, его фирменная мрачность хмурилась со всех квиддичных плакатов, а он влюбился в лохматую грязнокровку! Нонсенс, загадка, достойная загадки Бермудского треугольника.
С того бала Блейз тенью следовал за Грэйнджер, смотрел, сравнивал, анализировал, делал выводы. К сожалению, неутешительные для себя. Как могла ему, Блейзу Забини, представителю и наследнику древнейших и знатнейших родов Италии и Англии, в крови которого не было и капли грязной магловской крови, понравиться маглорожденная колдунья, выросшая в совершенно чуждом ему мире презренных людишек, понятия не имеющих о волшебстве? Как?! Какие законы могут объяснить то, что ему просто необходимо видеть ее каждый день, знать, что она ходит по тем же коридорам, что и он, и можно, идя в толпе слизеринцев, выцепить и проводить ее взглядом, отметив, что сегодня у нее усталый вид, что рыжий придурок Уизли опять чем-то обидел ее, и она, хоть и сердится, но уже ищет повод, чтобы помириться?
Ему просто до боли необходимо было чувствовать, что она сидит на тех же уроках, на неизменной второй парте в соседнем ряду. Почему-то знать о ее присутствии стало острой необходимостью, выкручивающей жилы судорогой, мучительной до темноты в глазах и одновременно жизнедарующей, залогом того, что он, Блейз Забини, существует на этой земле, в этом пространстве и времени.
Но им было всего лишь по четырнадцать, и слишком сильны были традиции, привычки, сложившаяся ситуация вражды факультетов. С самого первого курса сложилось так, что Блейз оставался в тени, был Серым Кардиналом в непрекращающемся противостоянии Гриффиндора и Слизерина, а признанным лидеров слизеринцев стал Драко Малфой. Все стычки и схватки с гриффиндорцами происходили под его предводительством и с его подачи. К шестому курсу Блейз с уверенностью мог сказать, что главным врагом всего Гриффиндора и Гарри Поттера в частности был Малфой, ставший для последнего, без преувеличения, олицетворением едва ли не вселенского зла, почти не уступая в этом почетном титуле Темному Лорду. А Блейз предпочитал держаться от этих склок в отдалении. И Гермиона Грэйнджер даже не догадывалась о его чувствах, о том, что один из ненавидимых ею слизеринцев жадно следит за каждым ее жестом, каждым взглядом, знает, до которого часу она сидит в библиотеке, знает, что когда она улыбается, на левой щеке появляется ямочка, что она не любит тыквенный сок, предпочитая яблочный, что она слишком терпелива, но если выходит из себя, пламя гнева обжигает всех вокруг. Для Гермионы Грэйнджер из слизеринцев существовал только Драко Малфой, враг, который беспрестанно оскорблял ее, то и дело вставал на пути ее друзей, за исключение которого из школы, она, отнюдь не будучи злопамятной и мстительной, отдала бы, наверное, все, что у нее было ценного, пожертвовала бы даже своими книгами. Блейза Забини для нее не существовало.
Но Блейза устраивало такое положение дел. Он надеялся, что если Грэйнджер меньше будет попадаться ему на глаза, если они не будут сталкиваться даже в традиционных перепалках, то огонь в его сердце, зажженный кареглазой гриффиндоркой, постепенно затухнет, перестанет терзать его словно раздвоившуюся душу. И как же он ошибался! Бесконечно мудрое Время показало, что этот огонь нельзя затушить, нельзя затоптать, он горит чистым пламенем, омывая все существо Блейза целительной силой, освобождая ее от всего наносного, от ненужной шелухи и поверхностных чувств. Ибо что есть Любовь как не очищение?

Гермиона и сейчас не подозревает, что творится в сердце и душе Блейза, когда она находится так близко от него, что он может ощущать свежий аромат ее духов, чувствовать тепло ее тела. Она ждет, когда он покажет ей этот диковинный цветок, который, по словам Блейза, похож на кого-то. Парень проводит рукой по волосам, стряхивая с себя оцепенение, и широким жестом распахивает двери огромной оранжереи. Запахи теплой влажной земли, ароматы цветов, прелой листвы окутывают их.

- Nox, - и в просторном застекленном помещении вмиг становится темно, хотя за огромными окнами ясный день.

- Ты что, Блейз? — возмущается Гермиона, за что-то зацепившись, и хватается за его вовремя предложенную руку, чтобы не упасть.

- Так надо, - заговорщически шепчет парень, увлекая ее в глубь оранжереи, - чш-ш-ш! Этот цветок не любит громких голосов. И смотри…

Гермиона хочет ехидно возразить, что в этой тьме она не видит и собственных ног и рук, не то, что какой-то цветок, но вместо этого тихо ахает.

На расстоянии метра от них медленно разгорается огонь, не белый, не желтый, не красный, не синий. Цвету его пламени нет определения, он воплощает в себе представление о чистом свете, незапятнанном, незамутненном, том свете, который, наверное, видит ребенок, приходя в этот мир. Гермиона приближается и видит, что чашечка цветка состоит из сердцевинки и пяти круглых лепестков, плотно прилегающих друг к другу. Цветок прекрасен в своей простоте и чистоте, в своем свете, который, кажется, струится от него волнами и становится все ярче. А вместе со светом появляется музыка — тихие перезвоны серебряных колокольчиков, нежный переливчатый голос свирели, и чуть-чуть светлой грусти скрипки. А потом даже можно разобрать слова, совсем тихие, но отчетливо слышные в тишине и врезающиеся в память, словно вырезанные острым ножом на мягком дереве.

Блейз и Гермиона замирают, боясь помешать, боясь громко вздохнуть или пошевелиться. Словно околдованные, они стоят в темноте оранжереи, посреди которой сияет Чудо.
Они выходят из комнаты молчаливые, притихшие. Уже пройдя несколько залов, Гермиона шепчет:

- Как он называется?

- Звездный Светоч.

- Странное название для цветка.

- Да, - Блейз задумчив, - я тоже так думал. Знаешь, раньше он не пел.

- И странная песня, такая… словно ее сложил кто-то из нас, то есть… даже не могу подобрать слов…, - Гермиона замолкает и не решается задать Блейзу вопрос: кого же напомнил ему цветок?

Парень машинально кивает, открывает перед девушкой дверь в очередной зал и навстречу ему с визгом кидается кто-то маленький, кудрявый и синеглазый.

- Б-у-у, дядя Блейз, ты испугался?

- Бьянка!

Блейз подхватывает на руки маленькую девочку в длинном бархатном платьице и, смеясь, целует ее.

- Бьянка, cara mia, я уже по тебе соскучился.

- Я тоже, дядя Блейз! Как хорошо, что март еще далеко! Но у дедушки Беницио на вилле было так весело! А бабушка обещала купить мне настоящую метлу. У моей Фифи появились маленькие котятки, они такие забавные! Дядя Блейз, а ты разрешишь полетать на твоей метле, пока бабушка не купила мне ту, которую мы видели в магазине? Я не упаду, честное слово! Синяя Звездочка меня узнала, она мне улыбнулась! Ой, дядя Блейз, а это кто?

Блейз спускает девочку с рук, а Гермиона не может сдержать улыбки. Забавная малышка. Ей, наверное, лет пять-шесть, смоляные черные кудри и удивительно синие глаза под разлетом темных бровок, круглые румяные щечки и губки бантиком. Когда она вырастет, немало сердец разобьется от взгляда этих глаз.

- Это Гермиона, она наша гостья, а вам, маленькая сеньорита, вначале не помешало бы поздороваться, - Блейз притворно строго смотрит на девочку.

- Привет! Ты девушка дяди Блейза? — Бьянка явно не страдает от скромности.

- Нет! — Гермиона чувствует, как запылали щеки.

- Бьянка, piccina, ты неприлично себя ведешь.

Девчушка делает большие невинные глаза.

- Я же просто спросила! Гермиона, а ты умеешь летать на метле?

- Умею, только плохо, - улыбается Гермиона, - я боюсь высоты.

Синие глаза округляются еще больше.

- Правда? Ой, а я не думала, что взрослые чего-то боятся. А дядя Блейз ничего и никого не боится! Ты знаешь, Гермиона, - Бьянка доверительно тянет девушку за рукав и отводит в сторону, - не подслушивай, дядя Блейз, это наши женские разговоры.

Блейз виновато разводит руками.

- Ты знаешь, Гермиона, дядя Блейз очень хороший, он самый лучший, правда-правда! — девочка серьезно кивает, - только иногда бывает ужасно занудным, что прямо хочется его ущипнуть. Но это ничего, на самом деле он не такой, ты не думай.

Гермиона ошарашенно молчит, изумленная таким натиском со стороны этой маленькой, но не по возрасту развитой девчушки. Та продолжает болтать о Блейзе, которого она, видимо, обожает. А Блейз, которого трудно представить без язвительной усмешки, и который, не меняясь в лице, может насмехаться даже над надменной красавицей Одиссой Эйвери, мнется в сторонке, послушный воле своей маленькой племянницы.

- Бьянка, опять куда-то убежала, маленькая шалунья! — в зале грациозно появляется Фетида Забини, - Блейз, дорогой, ты дома?

- Да, мама, у нас гости.

Фетида чуть приподнимает брови, но учтиво и почти радушно, как того требует этикет, кивает Гермионе.

- Здравствуйте, мисс Грэйнджер. Рада видеть вас в Эльфинстоуне.

- Здравствуйте, миссис Забини, спасибо за прием, - вежливо откликается Гермиона.
Мать Блейза она видела лишь пару раз мельком, но уже слышала, сколько раз та побывала замужем.

- Надеюсь, вы хорошо провели у нас время?

- Да, замок просто прекрасный, а Блейз показал мне все его чудеса.

- Я рада. Бьянка, riecco mio, нам пора, ты не забыла, что мы идем на день рождения к Розье?

- Ой, бабуля, - канючит Бьянка, - можно, я останусь с дядей Блейзом и Гермионой? У Розье будет так скучно, и я терпеть не могу Брайана, он дразнится и дергает за волосы!

- Мы приглашены, и визит уже нельзя отменить, - Фетида поправляет внучке кружевной воротничок, - попрощайся.

- Пока, Гермиона, до встречи! — капризно надувает губки девочка, - ты же еще придешь к нам?

- Я постараюсь.

- А кто будет целовать дядю Блейза на прощание?

- Ti voglio bene, zio! Ciao, ci vediamo!

Бьянка хохочет и, звонко расцеловав Блейза, исчезает вместе с Фетидой в зеленом огне камина.

- Извини за эту семейную сцену, - Блейзу немного не по себе.

- Твоя племянница просто чудо, такая непосредственная и живая.

- Эту черту характера она точно унаследовала не от отца. Из Ренцо невозможно было вытянуть и слова. Итак, сеньорита, я обещал вам шедевр чревоугодия в исполнении Жан-Жака. Вуа ля!

Блейз распахивает дверь, и Гермиона, переступив порог комнаты, в очередной раз за этот день потрясенно ахает. Над ее головой раскинулось черным бархатным куполом ночное небо! Мерцают звезды, яркие и крупные, словно гроздья цветов, светлой полосой стелется Млечный путь, немного размытыми разноцветными пятнами и спиралями заметно сияют галактики, можно даже заметить, как они медленно кружатся.

- Блейз, что это?

- Это, так сказать, моя личная обсерватория.

Блейз ведет ее к изящно сервированному на двоих столику в середине зала, на котором таинственно мерцают свечи.

- В одно время я вдруг воспылал страстью к астрономии и астрологии и едва не довел маму до истерики, объявив, что стану астрологом-предсказателем. Она, естественно, была категорически против, но оборудовала этот зал, решив, что мне надо… э-э-э… перебеситься. И она оказалась права. Едва я углубился в изучение звезд, комет, планет, их орбит и прочей чепухи, как мне стало невыносимо скучно. Одно дело — отсиживать два часа в неделю на уроках профессора Синистры, другое — заниматься этой бредятиной каждый день. И теперь, - Блейз ослепительно улыбается девушке, - я использую этот зал только в редких и торжественных случаях, - как, например, этот. Что может быть прекраснее звезд? Еще Кант сказал: «Моральный закон во мне, и звездное небо надо мной». За тебя! - он поднимает бокал с вином.

- Не знала, что ты романтик. Как повезет твоей будущей жене! — Гермиона, лукаво улыбаясь, поднимает в ответ свой бокал.

Блейз качает головой.

- Смею тебя заверить, ты ошибаешься. Я сухой и нудный реалист, и с моей точки зрения, брак — слишком серьезная вещь. Я пока не чувствую никакого желания обременять себя его узами.

- Ну вот, испортил все впечатление, — всплескивает руками Гермиона, - а как же любовь?

- А кто сказал, что брак обязательно подразумевает любовь? — вскидывает бровь Блейз, - по-моему, это скорее исключение, чем правило. Люди обычно женятся или выходят замуж по традиции, потому что так принято. Либо из-за привычки, либо из-за нежелания и страха остаться на старости лет одному. А еще, как в нашем обществе, брак — это всего лишь взаимовыгодное соглашение, заключаемое с целью получения некоторой суммы галлеонов, обычно достаточно внушительной, или необходимых связей, а также с целью сохранить в чистоте свою кровь и достойно продолжить род, берущий начало, как гордятся некоторые наши аристократы, едва ли не со времен австралопитеков. Только так и не иначе.

- Нет! — убежденно восклицает Гермиона, - однажды ты встретишь ЕЕ и поймешь, что все твои нынешние рассуждения и кната не стоят, и что больше всего на свете ты хочешь, чтобы она стала твоей женой и матерью твоих детей. А то, что ты не встретил ее до сих пор, не означает, что не встретишь в будущем.

Блейз маловразумительно хмыкает, но молчит, лишь пристально и как-то загадочно взглядывая на Гермиону, которая смущенно отводит взгляд. Кажется, это опасная тема. Лучше помолчать. Тем более, что вино многолетней выдержки превосходно, а блюда и в самом деле изумительны. Девушка отщипывает кусочек чего-то, похожего на сладкую булочку, воздушную и просто тающую во рту.

- Бьянка твоя родная племянница? — интересуется она, благоразумно решив не возвращаться к опасной теме любви и брака.

- Да, она дочь моего старшего брата.

- У тебя есть брат? — удивляется Гермиона, подумав, как, в сущности, мало мы интересуемся теми, кто предпочитает помалкивать о своей жизни. Если бы не Бьянка, она, наверное, и не узнала бы, что у Фетиды Забини два сына.

- А что, у меня не может быть брата? — ехидничает Блейз, но быстро становится серьезным, - есть, вернее, был.

Чуткая Гермиона замечает, как темнеет его лицо.

- Прости, - она тихо касается его руки, - он… умер?

- Погиб, два года назад. Он и Кьяра, его жена.

- У Бьянки нет ни отца, ни матери?! — девушка непроизвольно вздрагивает, вспоминая хорошенькую жизнерадостную девочку.

- Нет. Вместо этого у нее куча родственников с обеих сторон, несколько вилл в Италии, а также внушительные счета почти во всех надежных европейских банках.

- Как это случилось?

- Случайно и нелепо, как все, что происходит в мире, - Блейз криво усмехается, но в глазах ночным сумраком мелькает боль, - Авроры пытались схватить Темного Лорда, связались со своими итальянскими «коллегами» и устроили засаду на вилле родителей Кьяры, якобы, Его сторонников. Тогда пострадали многие ни в чем неповинные люди. Когда эти идиоты ворвались, паля заклятьями направо и налево, Его, естественно, там не оказалось. И не могло быть. Италия далеко от Англии, и итальянцам нет никакого дела до того, что творится у нас. А Беницио и Кларита Сконти и вовсе далеки от идей, проповедуемых Темным Лордом. Это был ложный след, пущенный кем-то из окружения Лорда. По крайней мере, так считаю я. Был день рожденья Бьянки, ей исполнилось три года, собрались друзья и родные. Никто из гостей не погиб, отделались только испугом и ранами. В общей суматохе никто ничего не понял. А самое страшное — потом, когда нашли Ренцо и Кьяру…

Блейз чувствует, что должен выговориться, должен рассказать этой девушке с внимательными карими глазами все, что накопилось у него в душе, что рвалось и билось, но не находило выхода.
Смерть единственного брата.
Отчаянное беспросветное горе матери.
Ее мучительный страх за него, оставшегося в живых, тяжелой цепью сковавший по рукам и ногам.
Ее гнев, который толкнул ее в ряды сторонников Волдеморта.
Его сопротивление происходящему.

Сколько раз они с пеной у рта доказывали друг другу, что его или ее позиция единственно верная! Блейз уговаривал мать не торопиться с опрометчивым решением, приняв которое, она нерушимыми узами связывалась с Волдемортом. Он считал, что лучше нейтралитет, невмешательство, как было раньше, чем открытое вступление в ряды тех, кто так или иначе причастен к убийствам множества людей. Это касалось как Пожирателей Смерти, так и Авроров.
Обезумевшая, не желавшая ничего слушать Фетида, в свою очередь, яростно кричала, что ее сын и невестка ничего никому не сделали, они были в стороне от этой необъявленной войны, и что это им принесло?
С этим невозможно было не согласиться. Блейз понимал и искренне жалел мать, в те черные дни повзрослев так, что в иные минуты казался старше ее по суждениям и точке зрения. Фетида не послушала сына, и Темный Лорд стал частым гостем в ее замке.
Но сама ринувшись в пропасть, она обезопасила Блейза. Он не знал, каким образом, но Лорд никогда не упоминал о принятии им Черной Метки, как то случилось, например, с молодыми Малфоем, Ноттом, Крэббом, Гойлом и другими его сверстниками, родители которых тоже были Пожирателями. Вдобавок Фетида провела над ним какой-то обряд, в результате которого Блейз почти месяц провалялся в постели в каком-то туманном горячечном полузабытьи, единственной реальностью в котором были прохладные руки матери на лбу. Действие обряда, как он подозревал, заключалось в том, что никто, даже Темный Лорд, не мог прочитать его мысли, не мог наслать проклятье. Обряд также давал защиту, которая приостанавливала действие даже Империуса и Круциуса, правда, на несколько секунд, но иногда и эти секунды могут стать решающими. В каком-то смысле Блейз Забини стал неуязвимым.
Потеряв одного сына, Фетида предприняла все меры, чтобы второго не постигла та же участь, но заплатив за эту неимоверно высокую цену — пожертвовав оставшимися годами своей жизни, которой было отмерено сорок четыре года. Срок истекал через три года. Но об этом не знал никто, и тем более Блейз.

Ренцо, Ренцо, всегда молчаливый, добродушный, спокойный. И Кьяра, милая, забавная, быстро вспыхивающая, и тут же забывающая обиды…
Они были так молоды, так любили друг друга. Малышка Бьянка унаследовала чистые синие глаза отца и легкий живой характер матери.

- Ренцо старше меня на четыре года, - голос Блейза глух и невыразителен, но Гермиона чувствует, что сейчас не надо его прерывать, не надо унижать жалостью.
Он должен преодолеть это, рассказав, каким был его брат, что Блейз чувствовал, когда тряс его безжизненное тело, крестом распластанное на сверкающем паркете празднично украшенного зала виллы Сконти, и в руке Ренцо безвольная холодеющая рука Кьяры…

- Ты, наверное, слышала, сколько раз моя мать была замужем. Ее обсудили и осудили во всех гостиных магической Англии. Но в первый брак с нашим отцом она вступала по любви. То самое исключение из правил. Так удачно получилось — два равно богатых знатных семейства. Их матери, Скай Забини и Гвендолин Фонтейн, мои бабушки, были близкими подругами и предназначили своих детей друг другу едва ли не с пеленок. Мама и отец с детства были неразлучны, идиллическая любовь, - грустно усмехается Блейз, - их свадьба была пышной и веселой, появился Ренцо, потом я. Наверное, им казалось, что будущее не будет омрачено ничем. Но было проклятье… В отца влюбилась какая-то сумасшедшая, вообразившая невесть что. К несчастью, она оказалась достаточно сильной волшебницей, и ее гнев обрушился на маму. Она прокляла ее, обрекая на вечное одиночество. Родители не обратили на нее внимания, посчитав, что это пустые угрозы. И напрасно. Когда мне было пять, отец упал с кэлпи и ударился виском о камень. Мама была убита горем. Я помню, как она не выходила из их спальни, ничего не ела, не хотела жить. Мы с Ренцо прятались за портьерами в коридоре и днями сидели на подоконнике, скрытые от всех. Ренцо, как старший, все повторял, чтобы я не плакал. Но я и не плакал, слишком был мал, чтобы понять, что папы больше не будет. После похорон был безобразный скандал. Мама хотела забрать нас в Англию, но родственники отца, в первую очередь, дедушка Витторио, считали, что наследники древнейшего рода Данте Забини должны жить в Италии. Фонтейны настаивали, чтобы мама вернулась в родной замок. Нас буквально разрывали на части. В конце концов Гвендолин и Скай, едва не поссорившиеся впервые за всю жизнь, пришли к обоюдному компромиссу. Блейк Лоренцо Чезаре Ромуальдо Меницио Леонардо Каставельтрано Данте Забини, как старший сын, остается в Италии, а я отправляюсь с мамой в Англию. Дело на самом деле было решено полюбовно. Ренцо должен был унаследовать все состояние Забини, а я — продолжить род Фонтейнов, у которых не осталось наследника по прямой линии. Мама была вынуждена согласиться.
Вот так получилось, что к моему имени прибавилась еще одна фамилия. А мама после этого все пыталась найти свое счастье, но увы, максимум через год после свадьбы она становилась вдовой. Впрочем, нас с Ренцо она любила и никогда не делала того, что могло нам повредить. Мы встречались с ним достаточно часто, вместе проводили лето и в принципе почти не ощущали, что живем в разных странах. Удивительно, знаешь — мы с ним были абсолютно непохожи. Все родственники удивлялись, как такое возможно. Но в нас не было ни одной черты, которая говорила бы о том, что мы родные братья, даже во внешности. Он — синеглазый блондин, я — брюнет. Романтиком всегда был Ренцо, а не я. Мой цинизм и взгляды приводили его в ужас. А его воспитали Забини, которые отличались редкой для такого знатного рода терпимостью в вопросе о чистоте крови. Он женился рано, в семнадцать лет, на девушке, которую полюбил, в восемнадцать они стали родителями, а в двадцать один погибли. Почему такая несправедливость? За что? Они должны были жить, а не умирать! Ренцо за всю свою недолгую жизнь и эльфа-домовика не обидел, а Кьяра была просто ангелом. Меня все время терзает мысль — наверное, должен был погибнуть от шального заклятья я, а не они. У меня нет жены, детей, друзей, только мама. Не сомневаюсь, никто и не вспомнил бы о Блейзе Забини, а многие лишь вздохнули бы с облегчением.

В голосе Блейза стынет злость, смешанная с тоской, побледневшие пальцы крепко сжимают ножку бокала. Он ушел в себя и почти не видит девушку, в карих глазах которой плещется сочувствие. Гермиона тихо отвечает:

- Когда идет война, страдают и виноватые, и невинные. Нельзя понять, почему кто-то радуется жизни, а те, кто достойны были жить, уходят первыми. Наверное, это какой-то глупый и жестокий закон природы.

- К дьяволу этот закон! — бокал в руке Блейза жалобно хрустит и взрывается острыми брызгами.

Он недоуменно смотрит на алые капли, набухающие на порезе на руке. Гермиона охает, тут же палочкой останавливает кровотечение и перевязывает рану.

- Прости, - Блейз виновато отводит взгляд, - вместо легкой приятной беседы получился слишком тяжелый разговор.

- Блейз, послушай меня, - Гермиона серьезна, осторожно поглаживает пораненную руку Блейза, - что случилось — то случилось, этого уже не вернуть. Не твоя вина, что твой брат и его жена погибли. Не смей даже думать, что ты никому не нужен или виноват в их смерти! У тебя есть семья — мама, малышка Бьянка, и у тебя есть друзья — я, Драко. Когда-нибудь будет и любимая. Все будет хорошо, поверь мне.

Блейз усмехается, когда она причисляет Драко Малфоя к его друзьям, но ему до боли хочется верить, что и в самом деле все будет хорошо, как обещает Гермиона. Ее слова, ровный, успокаивающий тон вселяют уверенность в себе, даруют силы, прогоняют сомнения и горечь и снимают тяжесть с души. Блейз благодарно улыбается девушке и получает в ответ лучистый взгляд карих глаз.

* * * * *

Вечером, уже в своей комнате в Малфой-Менор Гермиона расчесывает волосы и вспоминает рассказ Блейза, вернее, то место, где он говорил про каких-то Авроров, напавших на виллу. Еще тогда ее сердце странно замерло, а потом участило свой стук. В голове словно прозвенел колокольчик, и на безумно короткий миг показалось, что она знает что-то, связанное с этими Аврорами. Показалось или на самом деле? Возможно, к ней возвращается память?

Авроры, Авроры — чем больше она повторяет это слово, тем больше в ней крепнет уверенность, что она знает, да-да, и даже может что-то припомнить, что-то очень смутное, но важное. Какой-то огромный дом, очень темный и мрачный, портрет безобразной старухи, люди… нет, их лица она не помнит, лишь какие-то абстрактные фигуры.
И вдруг резко и отчетливо в памяти всплывает имя — Гарри, а за ним еще одно — Рон.
Гермиона роняет расческу. Ее дыхание прерывается от волнения. Кто такие Гарри и Рон?! Авроры? Что связывало ее с ними? Девушка мечется по комнате, обхватив голову.

Ну же, вспоминай, вспоминай!

Нет, недолгое пробуждение ее воспоминаний, спящих в плотном коконе наложенного заклятья, вызывает неприятное сосущее ощущение под ложечкой. Противно начинает кружиться голова, и обессиленная от возбужденного лихорадочного всплеска, Гермиона падает на кровать. Значит, она начинает вспоминать! Господи, какое облегчение! Тяжело жить в забвении, не помня, кто ты такая…

Последняя мысль засыпающей девушки: «Завтра я скажу об этом Драко».

А в пустом гулком зале, в противоположном крыле замка, Драко стоял у огромного темного окна, за которым угрюмо и безрадостно завывал ветер, снова нагоняя снежные тучи. Первые редкие снежинки с тихим звоном бились в стекло, словно жалобно просились в теплую комнату. Ночь безмолвно заглядывала в глаза Драко, пытаясь понять, почему так мрачен наследник Малфоев, почему сжаты губы, и нахмурены брови.

«Одиннадцатый день! Она провела одиннадцатый день с Забини! Убежала за ним, едва он поманил ее пальцем…»

На уроках ухода Алекс познакомился с когтевранцем Гаем МакНейром, мальчиком из волшебной семьи, с которым всегда оказывался в паре на заданиях. Гай был очень смешливым, передразнивал всех, кто имел несчастье ляпнуть глупость, а сам всегда тянул руку с правильными ответами. Алекс с уважением думал, что не зря он в Когтевране, факультете самых умных. Гай охотно болтал с Алексом в отличие от большинства ребят-волшебников, подсказывал, когда он не знал чего-нибудь. И именно Гай натолкнул Алекса на мысль создать что-то вроде футбольной команды. Алекс обожал футбол, знал всех игроков сборной Англии, был ярым болельщиком «Манчестер Юнайтед» и в Хогвартсе, где, естественно, не было телевизора, а новости из спортивного мира маглов не проникали, скучал по ярким играм, красиво забитым голам, напряжению трибун, когда любимая команда бьется за чемпионский кубок.
На квиддичных соревнованиях, о которых с блеском в глазах рассказывала Лили еще в поезде, он вместе со всеми сидел на стадионе, искренне хотел, чтобы команда Гриффиндора выиграла, но не более того. Причиной этому, наверное, было то, что на уроках полетов на метлах он не блистал. Одна мысль о том, чтобы парить в нескольких десятках метрах над землей, заставляла его желудок судорожно сжиматься, а в глазах темнело. Соответственно, и квиддич его совсем не заинтересовал. Лили и Рейн его не понимали, вопя над ухом так, что он глох. Лили эмоционально переживала проигрыши, бурно радовалась победам и очень решительно заявила, что, как только она перейдет на третий курс, сразу будет пробоваться в факультетскую команду. Рейн, которому по наследству, к его огромному сожалению, не передался вратарский талант отца, особо в команду не рвался, но был увлечен квиддичем так же, как и Лили.

Однажды Гай, бывший поклонником этого вида магического спорта не хуже друзей Алекса, расспросил его об играх маглов. И Алекс, конечно, рассказал ему о своем любимом футболе, причем, увлекшись, расписал его в таких красках, что Гай восхищенно воскликнул:

- Круто! Вот бы хоть глазком посмотреть, как играют в этот футбол!

Алекс задумался. В Хогвартсе было много ребят из маглов, и большинство из них, наверняка, имели понятие о футболе. Помнится, Энтони и Сирил тоже были фанатами. А что, если собрать несколько человек и попробовать сыграть? Почему в Хогвартсе должен безраздельно царить квиддич?

Он поделился этой мыслью с друзьями. Рейн пожал плечами, Лили равнодушно сказала:

- Попробуй.

На следующем совместном уроке зельеварения, нарезая сушеных гусениц златовласки, Алекс рассказал Энтони и Сирилу о своей идее. Тони пришел в такой восторг, что бухнул в котел целую пригоршню цветов огнеяда, от чего по классу поплыл дурманный фиолетовый дым, а хрупкая Дафна Лейнстрендж побледнела так, что профессор Флинт отправил ее в больничное крыло. Тони виновато оглянулся на выходившую, почти шатаясь, девочку, но горячо зашептал Алексу:

- Здорово, Алекс, просто здорово! Мы ребятам скажем, обязательно придут! Знаешь Джона Картрайта, высокого такого, со второго курса? Он тоже из маглов и тоже фан, правда, за «Челси» болеет.

Сирил подхватил:

- Ага. И Марк тоже, он с Пуффендуя. Только ему скажи, примчится. Заметано, Алекс, встречаемся сегодня. Рядом с квиддичным стадионом есть очень удобное поле, оно как раз подойдет.

Алекс радостно кивнул, чувствуя, как в животе появляется какая-то легкость. Они будут играть в футбол! Хоть что-то знакомое и привычное в этом чудесном, но все равно пока еще странном мире…

На заклинаниях, которые вел престарелый крохотный профессор Флитвик, Алекс был невнимателен, предвкушая игру, и едва не взорвал свою книгу, хотя предлагалось поднять в воздух перо. Рейн в последний момент успел отвести его руку. Алекс смущенно взглянул на профессора, который уже успел спрятаться под своим столом, и сделал новую попытку, на этот раз более сосредоточенно. И перо вместе с книгой, пергаментом, сумкой и партой воспарили вверх чуть ли не на метр. Флитвик изумленно развел руками, а Лили сзади возмущенно пробурчала:

- Ну вот, а я не могу даже перышко поднять!

После уроков, пообедав и наскоро сделав домашние задания, Алекс и Рейн побежали на поле, о котором говорил Сирил. Рейн пошел с ним только из чувства дружеской солидарности. К удивлению Алекса, он знал, как играют в футбол, но не испытывал никакого желания влиться в команду. А еще за ними увязался Невилл, который робко попросил:

- А можно мне с вами? Честное слово, я не буду мешать!

- Конечно, можно!

Алекс вообще-то не представлял, как Невилл, который ходил-то, запинаясь на ровном месте, сможет играть, но был рад тому, что еще один человек заинтересовался его затеей.
Крис Таунсенд тоже согласился прийти, эмоционально воскликнув, что кувырки в воздухе с метлы это, конечно, хорошо, но и футбол нисколько не хуже.
Когда они пришли на поле, их уж ждала целая компания. Были со Слизерина Энтони, Сирил и обещанный ими Джон Картрайт, высокий худой мальчик. Он потряс руку Алекса и сказал:

- Ты молодец, здорово придумал!

Был, конечно, когтевранец Гай МакНейр с другом Сэмом Вудом, крепко сбитым, плечистым второкурсником, от рукопожатья которого Алекс охнул. С Пуффендуя подошли их однокурсники Стэнфорд Фэйрфакс и Марк Лингдейл. Насколько Алекс знал, Стэнфорд и Сэм были из семей волшебников. Их приход так обрадовал его, что он совсем забыл — для игры нужен мяч! Значит, не все косятся на него, как на какое-то непонятное опасное существо, они убедятся, что он такой же, как все, а мяч — это разве проблема? Тем более, что Сэм и Гай, узнав о том, что нужен мяч, хитро переглянулись, исчезли куда-то, пообещав, что они скоро, и через десять минут притащили старый квоффл.

- Ну как, сойдет?

- Сойдет!

Квоффл был немного тяжеловат, но какое это имело значение?!
Ребята, которые знали правила игры, объяснили их товарищам. Наметили ворота, пока одни, поставили вратаря Невилла, и игра началась. В начале новички путались, посылали мяч совсем не туда, били по нему мимо, но втянувшись, пообвыкнув, начали играть вполне прилично. Даже Невилл оказался вполне сносным вратарем, пропустив в ворота всего лишь десять голов. С непривычки ребята запыхались, но остались очень довольны, договорившись собираться каждую субботу до наступления сильных холодов.
Гай хлопнул Алекса по плечу, когда они возвращались в замок.

- Классная игра этот футбол!

Алекс расплылся в ответ в улыбке. Рейн, поначалу очень скептично отнесшийся к футболу в Хогвартсе, вышагивал рядом с ним с заинтересованным видом.

- А знаешь, в этом что-то есть. Не сравнишь, конечно, с квиддичем, но все-таки.

Теперь каждую субботу после занятий одиннадцать мальчишек спешили на маленькое поле и гоняли старый квоффл, крича так, что заглушали свистки и команды мадам Трюк, проводившей дополнительные занятия по полетам, или перебранку и вопли тренировавшихся квиддичных команд.
Одним хмурым днем в конце октября Алекс бежал из библиотеки на поле. Он припозднился, засидевшись за очень интересной книжкой о вампирах; Рейн, Невилл и Крис уже ушли, а Лили с ними не ходила — по ее мнению, лучше квиддича игры еще не придумали. Пробегая мимо хижины профессора Хагрида, мальчик услышал чей-то тихий плач. Он знал, что хозяина нет, уехал в командировку то ли в Китай, то ли в Индию, рядом с домом бродил только его трехголовый пес Снежок, зверюга величиной с молодого бычка, но исключительно добродушная, усердно подвывавший в тон плачу. Алекс удивленно осмотрелся, потом подошел поближе. Снежок, увидев его, от радости свалил на землю, облизывая тремя слюнявыми пастями.

- Снежок, фу, отстань! Слезь с меня, говорю! — Алекс поднялся на ноги и отряхнулся, отталкивая от себя веселого пса.

Плач доносился из-за огромных тыкв, выращенных к Хэллоуину и кучей сваленных на уже пустых черных грядках. Он осторожно обогнул тыквы и увидел девочку, которая горько рыдала, уткнувшись в мантию.

- Эй, привет! — тихо окликнул он ее.

- П-привет, - девочка подняла лицо и поспешно вытерла слезы.

Это была их однокурсница, Дафна Лейнстрендж, болезненная, молчаливая девочка с двумя смешными мышиными хвостиками.

- У тебя что-то случилось? Я могу помочь?

- Ничего. Ничего не случилось, - поспешно ответила Дафна, но глаза ее опять наполнились слезами.

Алексу стало ее жалко, уж очень она была маленькая и хрупкая, казалось, тронь — упадет и сломается. Он присел рядом с ней.

- Знаешь, иногда лучше рассказать кому-нибудь, что у тебя что-то не в порядке. Может, другой сможет как-то помочь.

Девочка тяжело вздохнула, потом хлюпнула носом, помолчала и нерешительно сказала:

- Я не могу колдовать, у меня ничего не получается. И чарами левитации я не овладела, и не поняла, как можно прутик превратить в веревку, я вообще ничего не могу! У меня все из рук валится, я такая неумеха! Даже в астрономии ничего не понимаю, — она опять заплакала.

Алекс неловко кашлянул.

- Зато ты отлично варишь зелья, профессор Флинт тебя всегда хвалит.

- Зелья это не то, - девочка шмыгнула носом, - сейчас в нашем мире главное — трансфигурация и заклинания. А на тех, кто увлекается зельями, косо смотрят. А я… я так хотела учиться на отлично, чтобы после Хогвартса найти хорошую работу, помочь маме с сестренкой, чтобы мама почаще улыбалась, а у Каро были красивые платья и новые книжки. А теперь…

Алексу стало ужасно не по себе. Он только сейчас заметил, что мантия на девочке была поношенная, аккуратно заштопанная, обувь вся в царапинах и потертая, явно из секонд-хэнда. У него-то в Грин-Готтсе и других банках лежали миллионы, он на удивление быстро и легко (и это после чересчур экономных в его отношении Бигсли!) привык не думать о деньгах, а Дафна, учась на первом курсе, уже рассчитывает на работу после Хогвартса…

- А сколько лет Каро? — спросил он, думая о другом.

- Четыре. Она просто прелесть, такая хорошенькая и веселая! Когда они с мамой провожали меня в Хогвартс, она смеялась и болтала без умолку, а потом поняла, что я уезжаю, и заревела так, что все на перроне оглядывались, - Дафна заметно оживилась, рассказывая о сестренке, глаза заблестели.

Алекс улыбнулся девочке.

- Хочешь, я буду тебе помогать с уроками? Мне нетрудно.

- Ой, правда? — Дафна в смешном удивлении прижала руки к щекам, - мне бы так этого хотелось! Ты же учишься лучше всех на нашем курсе!

Алекс смущенно поковырял землю.

- Ну что ты, Рейн учится лучше меня.

Дафна вздохнула.

- Да, только Рейн Уизли никогда не предложил бы мне помощи. И я сама никогда не смогла бы попросить его объяснить что-нибудь непонятное. Они с Поттер такие высокомерные, совсем не обращают внимания на тех, с кем не общаются.

- Неправда! — Алекс бросился защищать Рейна и Лили, - они хорошие, они самые лучшие друзья!

- Лучшие друзья для тех, кого они сами выбрали, кто, по их мнению, достоин с ними общаться, - Дафна серьезно посмотрела мальчику в глаза, - спасибо, Алекс! Я буду очень рада, если ты будешь мне помогать.

Она легонько коснулась его руки и ушла, оставив Алекса в растерянности. Он побрел к полю, раздумывая над словами девочки. Лили Поттер и Рейн Уизли не были такими, как о них отозвалась Дафна! Или… были? Он как-то не обращал внимания на однокурсников или других школьников, тем более, что они и сами не очень-то дружелюбно к нему относились. Лили и Рейн стали его лучшими друзьями, проводниками в мир магии, его окружением, надежной стеной. Он уже знал, что они всегда встанут на его сторону, они доказывали это при каждой стычке с Делэйни и Малфуа, которые при встречах обязательно кидали пару-тройку ядовитых слов, насмешек и издевательств. Никогда у него не было настоящих друзей, и поэтому он так дорожил ими.

Только Алекс не слышал, сколько пересудов вызывает их дружба, не видел, как удивлены преподаватели, наблюдая за их троицей. Дети Гарри Поттера и Рональда Уизли с самого рождения вошли в высшие круги магического общества, были под особым присмотром, может, и сами того не желая, но это было фактом. Борьба Гарри и Рона с Волдемортом, всем известная Избранность Гарри, особая роль Рона, которую он сыграл в уничтожении Волдеморта, как Друг Избранного — все это наложило отпечаток на их статус, положение в послевоенном мире, распространилось на их близких и родных. И как закономерность, на детей всегда падает либо отсвет славы и известности, либо тень измены и предательства родителей.
И фактом было то, что и Лили Поттер, и Рейн Уизли давно привыкли к тому, что их семьи весьма известны и влиятельны в магическом мире. И они действительно не обращали внимания на тех, кто их не интересовал, а таких было очень много. У детей знаменитых героев второй магической войны был свой круг общения, и они не стремились впускать туда посторонних. Но за тех, кто вошел в этот круг, Лили и Рейн, наверное, были готовы отдать жизнь, хотя пока они этого еще сами не понимали.

Мне тебя нагадала старуха-судьба,
Повстречавшись когда-то на кривом перекрестке,
Я решила сама, я решилась сама
Обогнать ее путь на неспешной повозке.
Мне лицо твое снилось в предутренних снах,
И огонь напевал о тебе и надежде,
Лунный свет танцевал на холодных камнях,
Серебром остывая, узором небрежным.

Мне ветра донесли хриплый голос судьбы,
И заклятьем ударил ее злобный клекот,
Все мосты я разбил, ничего не забыл –
Ни бессилия боль, ни души гневный грохот.
Мне звезда леденила ладони во тьме,
И мрак целовал обжигающе-черный,
Но я сжег безвозвратно в его глубине
Все сомненья шипы и безверия корни.

Если б мог, если б знал, все б на свете отдал я,
Лишь тебя уберечь от беды и печали.

Я тебя обниму, мрак закрою собой,
Мой огонь, твои звезды, а судьба за спиной. (с) siriniti

* * * * *

Гермиона и Драко с утра сидят в библиотеке. В замке стоит тишина, но не абсолютная, а шуршащая, шелестящая, чуть позванивающая, какая-то удивительно уютная и домашняя, изредка неслышными серыми тенями появляются и исчезают прибирающиеся домовики. Темного Лорда нет, а Люциус с Нарциссой отправились с визитом к Эйвери. Можно сказать, что Гермиона и Драко почти одни.

На улице морозно, а в комнате тепло, весело потрескивает пламя в камине, временами громко стреляя и заставляя вздрагивать. Неспешно тикают старые напольные часы, медленно и торжественно отсчитывая каждые прошедшие четверть часа. Драко удобно устроился в кожаном кресле, закинув ноги на низенькую банкетку, и лениво перелистывает какую-то книгу, изредка тихо посмеиваясь, а Гермиона стоит у окна, завороженно глядя на снежную круговерть за окном. Весь мир укутался в белую мантию, накинул белую вуаль и хрустальной льдинкой застыл в ожидании неведомого чуда. Снег падает в тихом безветренном воздухе крупными хлопьями, кружится, танцует свой извечный танец зимы и холода. Как много слов придумали люди для зимы! Мороз, холод, лед, стужа, снег, иней, изморось… И от каждого хочется поежиться и закутаться в теплый плед, или как сейчас — смотреть на белое безмолвие из окна теплого дома.

- Почему снег идет? — девушка нарушает только и ждущую этого тишину.

Драко вскидывает на нее удивленный взгляд:

- Прости?

- Почему снег идет, падает, ложится? О нем говорят, как о чем-то живом, как о человеке. Ведь и мы с тобой тоже можем идти, падать и ложиться…

- Я не знаю, - пожимает плечами Драко, - но это ведь оборот речи, так принято говорить.

- Да, принято… а мы обычно говорим и делаем так, как принято. И никогда не задумываемся, почему так принято? Кто это принял? И можно ли по-другому?

Драко захлопывает книгу.

- А как можно по-другому сказать про снег? Он ведь просто идет.

Гермиона чуть улыбается.

- Каждая снежинка — это шедевр природы, неповторимый и уникальный. Каждый ее лучик, каждый узор — творение воды, мороза и воздуха. Они летят к нам из такой высоты, откуда, наверное, земля кажется совсем маленькой, страшной и в тоже время манящей и притягательной. И они так стремятся вниз, чтобы укрыть ее, приникнуть к ней, к ее теплоте, не зная, что тепло для них губительно. Первые из них умирают, едва коснувшись, почувствовав его. И лишь после многих смертей, когда земля уже не в силах дать тепло, когда она уже забирает их холод, только тогда снег обволакивает ее тело, успокаивая, нашептывая легкие и чистые сны, обещая, что с весной снова все будет как прежде. И голос каждой снежинки поет о покое, о дреме, о том, что холод — это еще не конец всего. А весной снова будет смерть, которая принесет жизнь. Вместо белого снега появится зеленая трава, и многоцветье первых цветов, и кто-то напьется из ручейка на месте бывшего сугроба.

Драко, затаив дыхание, слушает негромкий задумчивый голос девушки, которая словно рассказывает чудесную сказку, прекрасную и одновременно грустную. Эта сказка так далека от их мира, в котором снег просто идет, люди живут, а весна приходит. А в мире Гермионы снежинки поют песни, и весеннее небо, наверное, там всегда чистое и синее, словно умытое ключевой водой родников, и можно просто лежать на мягкой зелени травы, которая выросла там, где когда-то мела метель, и бездумно, освобожденно смотреть в лазурь…

В комнате снова воцаряется тишина, не тяжелая и напряженная, а легкая и снова ждущая. Слова. Жеста. Высказанной вслух затаенной мысли. Взгляда.

- У снега есть душа, - тихо говорит Драко, - и у всего, что нас окружает. Поэтому снег идет, как человек, и может так же, как и мы, смеяться, злиться, грустить и радоваться. Только никто этого не замечает.

Гермиона смотрит в пламя, весело взбирающееся по поленьям и подмигивающее ей.

- Да, наверное… У всего есть душа. У травинки, у летнего ветра, у птиц и деревьев, у огня и у этого замка.

Драко поднимает бровь.

- Да-да, разве ты не чувствуешь?

Гермиона касается ладонью каменной стены. Драко кажется, она ласкает ее, как живое существо, как кого-то, кто способен испытать ответные чувства.

- Он есть, так же, как и мы. Он живет, существует своей неспешной тихой жизнью, наблюдает за поколениями людей, которые появляются в нем. О чем он думает? Мы для него как бабочки-однодневки, сегодня есть, а завтра нас уже нет, и придут другие. Не хуже, не лучше, просто другие. Но мы оставляем свой след, каким бы скоротечным не было наше существование. Знаешь, мне иногда кажется, что замок наблюдает за мной, провожает взглядом тысячи глаз из комнаты в комнату, из коридора в коридор.

- Тебе это не нравится?

Почему-то Драко даже не удивляется ее словам, он удивлен лишь тем, как она сумела понять Малфой-Менор, сумела постигнуть дух древнего замка, который открывается отнюдь не каждому. Да и вообще, в понимании многих людей у домов и строений нет души, лишь предназначение — быть обиталищем, их личным местом.

- Не знаю, - девушка задумчиво поглаживает стену, - его взгляд не враждебный, хотя поначалу мне было не по себе. Но потом что-то изменилось, он превратился в… друга? Нет, не друга. Я для него слишком непонятна, слишком чужая. Он скорее относится ко мне с благожелательным любопытством. Знаешь, как смотрят на забавного котенка или щенка, отлично зная, что они подрастут и превратятся в царапающую кошку и кусачую собаку. Однако при этом все равно рука не поднимается ударить. И еще он словно оценивает и присматривается…

«Гермиона Грэйнджер не зря была первой ученицей на нашем курсе, и отнюдь не без причины Темный Лорд так заинтересовался ею. Ее ум и интуиция как остро наточенное лезвие обоюдоострого кинжала, который опасен и в то же время внушает чувство защищенности и надежности. Даже без памяти она представляет собой серьезного противника. Поттеру повезло так, как никому никогда не везло — Грэйнджер была с ним рядом, начиная с первого курса. И если он до сих пор не понял, что к чему — он полнейший кретин и это еще мало сказано!»

- Драко, ты меня совсем не слушаешь! — мудрый философ разом превращается в обиженную девушку.

- Нет, слушаю. Тебе никто никогда не говорил, что ты должна была учиться на Когтевране?

- Пока не помню. Но раз я училась на Гриффиндоре, то наверняка, это был мой выбор. Кстати, ты не слышал анекдот, который рассказывал Блейз, о гриффиндорках и когтевранцах?

Драко морщится. Опять Забини! Почему этот чертов итальянец все время торчит в Малфой-Менор? В собственном замке невозможно ступить и шага, чтобы не наткнуться на него, обычно в компании Гермионы и Фионы. Не то чтобы Драко это не нравится… Ему, в принципе, наплевать, с кем и как проводит свое время Грэйнджер, но всему же есть границы, в конце концов! И Фиона совсем распоясалась, позавчера довела до визгливой истерики Пэнси, в третий раз за месяц. А раньше ее план был — стабильно один раз в три месяца. Драко два часа потратил на то, чтобы успокоить Пэнси, четырежды поклялся, что в последний раз поговорит «с этой наглой, умершей пятьсот лет назад хамкой, которая вообразила о себе Мерлин знает что!», и пять раз наколдовывал девушке стакан с огневиски. В результате у Пэнси язык начал прилично заплетаться, и она вцепилась в него не хуже озерной пиявки. Драко пришлось буквально отрывать ее руки, тащить на себе из гостиной к ближайшему камину и выпроваживать домой. Самое досадное — это видели Забини и Грэйнджер, причем у нее были ТАКИЕ глаза, что Драко тут же захотелось провалиться сквозь пол в подземелья, а если повезет, то и еще глубже. Забини же не преминул сострить по поводу гармоничного сочетания платья Пэнси цвета «бешеной вишни» и покрасневшего от натуги лица Драко.

Гермиона ждет ответа, а Драко встает.

- Этот анекдот древний, как мир, по крайней мере, его точно рассказывают со дня основания школы. Так, какие у тебя сегодня успехи?

- Не знаю, - пожимает плечами Гермиона, - кажется, никаких.

- Не ленись. Чем раньше…

- Да-да-да, я помню! Но память не возвращается ко мне по желанию. Обычно бывает какой-то толчок, который запускает какое-то воспоминание, а потом ниточка по ниточке нанизываются другие. Помнишь, недавно к твоей маме приходила какая-то женщина, у нее были такие тяжелые духи, сладкие и терпкие? Их аромат напомнил мне о моей тете, в саду которой рос особый сорт роз с почти таким же запахом, а дальше я вспомнила миссис Розалин Эберхарт, нашу соседку, у нее еще была такая смешная маленькая собака с китайским именем, а потом Чжоу Чанг, в которую был влюблен Гарри на пятом курсе.

Драко усмехается. Странные ассоциации — подружка Поттера и собачонка.

- М-да, принцип я понял. А если… если ты так и не вспомнишь все? Ты не боишься? — он испытующе смотрит на девушку.

- Если не вернется память, я так и останусь полукалекой, - невесело отвечает девушка, - а боюсь ли я? Да — потому что ты даже не представляешь, каково это — не знать, кто ты такая, что ты делаешь в этом месте, кто эти люди рядом с тобой. Когда вокруг тебя хоровод лиц и ни одно из них тебе незнакомо, но все тебя знают. И пустота в душе. И в то же время я откуда-то знаю, что все сделала правильно, и когда придет время, я все вспомню!

Драко неопределенно кивает. Интересно, а что действительно произойдет, если Грэйнджер не вспомнит ничего важного, нужного Лорду?
Вообще, он до сих пор не может взять в толк, зачем она Ему? Господин не может не понимать, что шанс на реальное восстановление памяти невелик, если вспомнить, в каких условиях она накладывала на себя заклятье. Если Ему нужны сведения о Поттере и его каком-то там хреновом Ордене, вряд ли Грэйнджер согласится добровольно все рассказать, даже если Драко будет ей день и ночь вдалбливать мысль о том, что надо презирать грязнокровок, обожать Темного Лорда до искр в глазах и срочно вступить в ряды Его верных последователей. Как, скажите на милость, это сделать, если сама Грэйнджер — грязнокровка и знает об этом?! А если она не согласится (точно не согласится, это же Грэйнджер), то Лорд получит миленькое полурастение, которое вряд ли ему будет нужно в дальнейшем. Империусы с Круциатусом, знаете ли, неприятная вещь. Особенно в сольном исполнении Темного Лорда. Особенно если сильные маги сопротивляются им изо всех сил.
Но с другой стороны, Господин как будто бы и не горит нестерпимым желанием прижать к стенке Поттера через нее, хотя возможность была и остается. Нет, Ему нужно что-то другое, что-то более изощренное, далеко идущее. Как паук, Он плетет паутину своих планов, не посвящая в них никого, и Грэйнджер играет в них не последнюю роль, пусть и не в связи с Поттером, в этом Драко уверен.

- Ладно. Прогуляться не хочешь?

- Конечно, хочу. А куда? Далеко? — оживляется девушка.

- Далековато. В городок Сент-Мэри-Вуд, это рядом с Манчестером.

- А что там тебе нужно?

- Поручение Лорда. И оденься по-магловски.

«Почему-то Он велел взять тебя с собой. Почему? Это слишком рискованно. Кто-нибудь увидит. А может и нужно, чтобы кто-то увидел? Но зачем? Я скоро свихнусь от бесконечных и, главное, безответных зачем и почему!»

В своей комнате Гермиона быстро переодевает платье на джинсы, теплый свитер, натягивает куртку и буквально слетает вниз. Драко уже готов. Девушка немного удивленно разглядывает парня. Он в темных джинсах, синем свитере, поверх черная расстегнутая куртка с высоким воротом, в руках маленький сверток. Какой-то странный в этой одежде. Она привыкла видеть его в мантиях, смокинге, костюмах, либо в строгой домашней одежде, которая немногим отличалась от официозных одеяний. А сейчас, одетый так, он кажется таким… близким, родным? Гермиона отчаянно краснеет от этой мысли и спотыкается на последней ступеньке лестницы, Драко выразительно постукивает по циферблату своих часов.

- А что мы там будем делать?

- Я отдам вот это одному человеку и заберу у него кое-что.

- А что это?

- Нечто важное.

- Господи, какие тайны.

- Без этого нельзя. Идем?

- Идем!

Хлопают тяжелые двери, снежинки вмиг облепляют ресницы.

- Держись за мою руку.

- Ой, Др…а-а-ко-о-о! Я думала, мы будем трансгрессировать! Предупреждать же надо, что ты собираешься через портал! Кстати, где он?

Драко с довольной улыбкой выпускает руку Гермионы.

- Вот.

- Что вот?

- Портал — мой перстень.

Он показывает недоверчиво хмурящейся девушке серебряный перстень, массивный, украшенный лобастой скалящейся головой волка с яркими огоньками изумрудов вместо глаз.

- Но порталы могут быть только одноразовыми, разве нет?

- Нет, не всегда. Мой перстень зачарован именно на многократные перемещения своего владельца. Конечно, не в неизвестное место, а в то, где он уже бывал и может четко представить себе картину. Но возвращение всегда будет только домой, в Малфой-Менор. По крайней мере, до тех пор, пока он — мой дом.

- Интересно…, - тянет девушка, разглядывая перстень, - а почему волк?

- Волк — на гербе нашего рода, - пожимает плечами Драко, озираясь по сторонам, - а этот перстень уже веков пять, если не больше, передается в нашей семье от отца к сыну. Папа торжественно вручил мне его после семнадцатилетия со всеми подобающими словами и напутствиями. Кстати, если хочешь знать, у мамы тоже есть такой же, только с сапфирами и, конечно, поизящнее, на женскую руку. И он, естественно, тоже кочует из века в век, переходя от свекрови к невестке в день свадьбы. Слушай, мы долго будем торчать в этой подворотне?

Гермиона озирается по сторонам. Темновато, грязновато, сыровато. Здесь снега нет, но холодно, и ветер безжалостно треплет волосы, норовя забраться под куртку и унести тепло.

- Ты же сам увлекся родовыми преданиями. Идем, а куда?

- За мной.

Они переходят улицу, идут вдоль нее, затем какой-то переулок, снова улица, узкая и кривая, как червяк, невероятно грязная, захламленная, как будто люди на ней не живут, а лишь бросают мусор. Драко морщится, обходя кучу гнилых овощей, Гермиона взвизгивает, едва не наступив на длинный голый хвост весьма упитанной крысы, скорее смахивающей на раскормленного черного поросенка. Та злобно посверкивает бусинками глаз и очень неохотно уступает дорогу.

- Что это за место?

- Никогда не интересовался, но здесь лавка того человека, к которому мы идем.

- Чем он, интересно, торгует? Крысиными хвостами? Яблочными огрызками и банановыми шкурками? Драконьим навозом? Ф-у-у, ну и вонь!

- Лучше тебе этого не знать.

Драко вдруг резко сворачивает налево. Там, среди длинного ряда уныло-серых однотипных домов, обнаруживается втиснутый между ними ветхий домик из красного кирпича с острой крышей, из трубы клубами валит глянцево-черный дым. Драко тянет древнюю дверь на себя, та отзывается отчаянным скрипом.
Парень и девушка осторожно входят в темную, пропахшую чем-то отвратительно тухлым и кислым комнату. По углам и потолку вьется тяжелая липкая паутина. На полках стоят узкогорлые кувшины с изогнутыми ручками, тяжелые старинные весы, мутные, поблескивающие изнутри зелья в склянках и колбах. И еще на жердочках и в многочисленных клетках то ли чучела птиц, то ли настоящие птицы, вытянувшие головы или нахохлившиеся и посверкивающие круглыми глазами. Нет, все-таки чучела, кажется. Иначе они бы подняли крик.

Гермиона невольно задерживает дыхание и ежится, держась поближе к своему спутнику. Драко дергает за колокольчик вызова, свисающий над покрытой разводами треснувшей витриной, в которой что-то шевелится и хлюпает. Из глубины лавки появляется старуха в черной мантии. Гермиона не сомневается, что черная она только из-за грязи, а на самом деле ее изначальный цвет был другой. Старуха худая, как палка, из-под огромной шляпы ее лицо выглядывает, словно птица из дупла.

- Чего надо? — голос старухи ей под стать, тоже какой-то грязный, каркающий, хрипучий.

- Я от Него. Он велел передать….

Не в силах больше терпеть вонь, Гермиона выскакивает на улицу и жадно дышит, наслаждаясь ароматами гниющего мусора. По сравнению с тем, как пахло в этой лавке, мусор просто благоухает французскими духами. Минут через пять точно так же стремительно выходит Драко и, как она перед этим, глубоко вздыхает, словно не дышал все пять минут.

- Уф-ф, я уж думал, задохнусь!

К ужасу Гермионы, вслед за ним на улицу выползает обитательница гадостной норы.

- Что, детки, не нравится?

- Э-э, ну что вы? Все в порядке, - кривится Драко.

- В порядке, говоришь? Хе-хе-хе, я-то вижу, каково оно, когда все в порядке. А у тебя, аристократик, ничего не в порядке. Ты и сам не знаешь, как все обернется, верно? И там страшно, и здесь боязно, поджилки-то трясутся, а, трясутся? И темное не отпускает, и светлое манит. Душа напополам разрывается, ты сам себя иногда боишься, так ведь, а?

Гермионе становится по-настоящему страшно. Старуха кривляется, словно паяц, бегает вокруг Драко, размахивая широкими рукавами мантии, которая при ближайшем рассмотрении оказалась серой в черную полоску (она все-таки была права насчет грязи!), в промежутках между фразами бормочет что-то совсем невнятное, и то и дело опаляет Гермиону жуткими взглядами удивительно молодых ярко-желтых глаз на морщинистом смуглом лице.

- Драко, идем! — тянет Гермиона парня, который почему-то стоит столбом, уставившись на эту старуху так, словно она его некогда потерявшаяся родная бабушка.

- Он пойдет, еще как пойдет! Дорога перед ним, страшная, да короткая, и ты, милочка, вслед за ним тоже пойдешь. Да только недолго, ох, как недолго будет-то все…. В шелка и бархат оденешься, да болью укутаешься, золото и алмазы на тебе засверкают, да слезы ярче и чище будут блестеть. Серебряные Волки добычу свою не упускают, да волчонок один останется!

Гермиона леденеет от непонятных, полубезумных, лишенных смысла слов старухи, чувствуя, что холод январского дня все-таки проник под куртку, выморозил сердце, сжал его в маленький, отчаянно стучащий комочек. О чем говорит эта сумасшедшая? Она что, провидица? И если это так, что это за намеки, туманные предостережения?
Загипнотизированной девушке уже кажется, что это не старуха кружит вокруг них, а каркает серая ворона с янтарными злыми глазами, шумно хлопая крыльями. Кто-то сильно встряхивает ее за плечо.

- Гермиона, очнись, слышишь? Идем, Гермиона! Плюнь на эту дуру, она все врет!

Кто-то ее тащит прочь от старой вороны, от этой грязной улицы, чья-то теплая рука крепко сжимает ее ледяную.
А старуха хрипит им вслед, спешащим, уже не слышащим:

- Норна не лжет и не ошибается, нет, деточки, никогда не ошибается. Вот так же и по жизни вместе пойдете, но коротким и страшным будет путь, а волчонку вашему туго придется на этом свете без вас!

Гермиона и Драко приходят в себя в добрых нескольких улицах от того места. Девушка трясущимися губами спрашивает у бледного парня:

- К-кто это?

- Понятия не имею. Мне было велено только передать сверток и забрать то, что дадут за него.

- Пошли, выпьем чего-нибудь.

Девушка благодарно кивает и еле переступает ватными ногами вслед за Драко, который приводит ее в маленький уютный ресторанчик, разительно отличающийся от того места, где они недавно были.

Ресторан, естественно, волшебный и, естественно, бешено дорогой. И откуда он взялся в этом городишке? Много ли здесь живет волшебников, способных позволить себе в нем обед? Могла ли она сама, до ЭТОГО, зайти сюда и просто выпить чашку кофе? Она чересчур быстро привыкла к тому, что окружает ее с недавних пор: к миру богатства, к древним родовым замкам, к приемам и балам, к роскошной одежде и драгоценностям. Но теперь ее частенько занимают мысли: какой была ее жизнь ДО ЗАКЛЯТЬЯ? То, что она вспомнила, совсем не пересекается с тем, что она видит сейчас. Словно два совершенно разных мира, отражающихся в волшебном фонаре ее памяти, блуждающей с ним в потемках.
И хотя она твердо убеждена, что в ее НАСТОЯЩЕЙ жизни не было замков и приемов, но тем не менее, поражается самой себе, своим ощущениям, когда зеркало в Золотой комнате отражает девушку с сияющими карими глазами в нежном атласе, легком шифоне или тяжелом шелке роскошных вечерних нарядов, которая кружится и приседает в шутливом реверансе перед эльфихой с булавками или расческой в руках. Похожа ли ЭТА Гермиона на ТУ, гриффиндорку-отличницу, по словам Драко, лучшими друзьями которой были Гарри Поттер и Рон Уизли?

Девушка невольно вздрагивает. Почему-то, когда имена ее лучших друзей всплывают в памяти, становится неловко, даже немного страшно. Словно мел, скрипящий по доске, или шаги в пустой комнате. Хочется укрыться куда-нибудь, спрятаться. От кого? Или от чего?

И все равно она вспоминает, думает, размышляет. О том, что ее жизнь ДО ЭТОГО была какой-то странной и словно… неправильной? Нет, не неправильной, но все равно непонятной. Все, что она вспомнила, так или иначе связано с друзьями, образы которых еще немного смутны, но она уверена, что они были очень близки.
Только друзья. Она еще не помнит, как звали ее маму, отца, были ли у нее братья и сестры, а вот друзей вспомнила. Разве это не странно?
Гарри и Рон.
Она будто пробовала имена на вкус, прислушиваясь к себе — что откликается? Черноволосый, вечно растрепанный мальчишка в круглых очках, и рыжий, долговязый, с россыпью веселых веснушек на подвижном смешливом лице.
Рон и Гарри, Гарри и Рон. Неужели у нее не было подруг?

«Твои воспоминания опасны» - сказал Драко. Чем же они могут быть опасны? Это ее друзья. Ее Гарри и ее Рон. Тепло дружеской руки и внимательный взгляд, бесшабашное веселье и тут же — постоянное напряжение и тревога за мальчишек; темные коридоры; гулко бьющееся от волнения, смешанного со страхом, сердце; очень высокий и большой человек с густым добрым голосом, в доме которого они постоянно бывали; умные глаза строгого, но любимого профессора: «Мисс Грэйнджер, от вас я этого не ожидала!»; огромная радость: «Гарри, Рон, вы целы!».

Рой туманных воспоминаний клубится у нее в памяти, какие-то из них ясные и четкие, а какие-то совсем мимолетные и призрачные. Она даже не успевает понять, как они выскальзывают из головы и исчезают, чтобы снова вернуться и мучить своей неопределенностью.

Гермиона медленно потягивает согревающий коричный коктейль, Драко побалтывает кубиками льда в стакане с огневиски.

- Ты как, в порядке?

- Да, - отрывается от своих раздумий девушка, - а ты?

- Тоже ничего.

- Какая-то ненормальная… Она ясновидящая?

- Откуда я знаю? Наверное, нет. Если бы это было так, Лорд уже… впрочем, неважно. Я вижу ее в первый раз. Обычно в этой лавчонке сидел старик.

- Драко, а что Лорду нужно от провидиц? Я слышала, твой отец сказал, что Он их ищет.

Драко залпом допивает огневиски.

- Ищет.

- Странно…

- Что тут странного? Очевидно, Он хочет узнать свою судьбу.

- Шутишь? По-моему, Он сам творит свою судьбу.

- Никому не дано творить свою судьбу самому, - тихо отвечает Драко, не отрывая взгляда от тающей в стакане одинокой льдинки, - она предначертана свыше, и мы можем лишь заглянуть одним глазом и на одну тысячную долю секунды в то, что написано, но точный смысл разберем лишь тогда, когда оно свершится.

- Ты фаталист.

- Может быть.

Гермиона, склонив голову, поглядывает на задумавшегося парня.

- Но тогда все, что делаем, мы делаем потому, что должны были это сделать? Каждый наш шаг кем-то расписан? И если я в следующую секунду не поставлю свой стакан на стол, а разобью его — это тоже все предопределено?

- Да.

- Но, Драко, такого просто не может быть! Зачем тогда жить, если знаешь, что все в твоей жизни расставлено по полочкам? И когда родиться, и когда умереть, когда влюбиться в первый раз и когда отравиться несвежим пирожком и попасть на больничную койку! Это просто абсурдно!

- Я не навязываю тебе своего мнения, - встряхивает упавшей на глаза челкой Драко, - ты можешь верить во что тебе угодно.

- Простите, вы случайно не Драко Малфой? — кто-то вклинивается в их разговор.

Драко смеривает нахала ледяным взглядом. Светловолосый парень, высокий, широкоплечий, синеглазый, и с сильным акцентом. И почему-то его лицо смутно знакомо.

- Случайно, да. Это я.

- Вы, наверное, меня не помните, я Фрейрен Торвальдсен, мы вместе отдыхали в лагере года три назад. Мою сестру зовут Фрейя, вы с ней были дружны. Она часто о вас вспоминала…

Парень что-то еще говорит, но Драко глохнет и немеет, пустота окутывает его серым вязким плащом, отрезая от всего мира. Трудно дышать, воздух не желает проходить в легкие. А сердце застыло в груди льдинкой с острыми колючими гранями.

Гермиона вежливо кивает, тревожно взглядывая на Драко. Что это с ним?
А Фрейрен Торвальдсен, ничего не замечая, лучится широкой улыбкой.

- Надо же, какая встреча! Я совсем не ожидал встретить здесь знакомых! Хотя вы, наверное, меня не помните…

- Нет, нет, я помню… - выдавливает Драко, понимая, что надо что-то сказать, не сидеть соляным столпом.

- Да?

- Конечно. Ты… вы, кажется, на год младше сестры?

- Верно. Фрейя сейчас замужем, вы, наверное, знаете. Не так давно я стал дядей!

- Поздравляю…

«Уйди, убирайся! Сгинь, чтобы я не видел твои глаза!!! Зачем ты меня окликнул? Что тебе от меня надо?!»

- А я, вернее, мы, здесь совершенно случайно.

За плечом Фрейрена легким сиреневым облачком возникает девушка, тоже светловолосая и голубоглазая, ласково приобнимает его за плечи и сияет приветливой улыбкой.

- Сольвейг, моя невеста. Ее мать англичанка, а здесь живут родственники. Вот мы и наносим визиты вежливости, так сказать.

- Извините, он, наверное, вас совсем заболтал.

- Ничего, - Гермиона улыбается в ответ, - поздравляем вас!

- Спасибо. Свадьба скоро, а до нее столько хлопот! Кстати, приглашаем вас. Торжество будет в Копенгагене, мы пришлем приглашение.

- Что вы, не стоит беспокоиться.

- Какое же это беспокойство? — подмигивает Фрейрен, - друзья моей сестры — мои друзья. А вы, наверное, девушка Драко?

Гермиона беспомощно оглядывается на молчащего, словно рыба, Драко.

- Нет, просто….

«А кто мы? Друзья? Или хорошие знакомые? Или чужие друг другу люди?»

- Ох, мы же не познакомились! — спохватывается Фрейрен под укоризненный взгляд Сольвейг, - ну, нас вы уже знаете.

- Гермиона.

- Очень приятно, Гермиона.

- И мне тоже.

- Так не забудьте, Копенгаген, через три месяца, в апреле.

- Хорошо, мы не забудем.

Фрейрен и Сольвейг уходят, а Гермиона с Драко остаются.

- Драко?

- …

- Драко, ты меня слышишь?

- …

- Драко!

- Что?

- Нам, наверное, пора идти.

- Да, идем…

Глубокой задумчивости Драко могут позавидовать даже статуи. Гермиона, ничего не понимая, просто идет бесцельно рядом с ним по улочкам Сент-Мэри-Вуд. Ясно, что сейчас он ничего не слышит и не видит. Даже куртку не застегнул. Холодный северный ветер ерошит светлые волосы, выжимает слезы из глаз, а Драко невидяще идет вперед, словно позабыв обо всем на свете. Да что же с ним такое?!

Гермиона решительно останавливается посреди улицы. Они, наверное, в магловской части городка, пустынной в это время дня, лишь пробегают редкие спешащие прохожие. Девушка резко хватает парня за рукав, останавливая его, и застегивает куртку.

- Ты же замерзнешь!

- Что?

- Драко, что с тобой? Что произошло? Ты можешь мне объяснить?

- Ничего.

- Я же вижу, ты сам не свой после встречи с этим Фрейреном Торвальдсеном!

- Я же сказал, ничего!

Они смотрят в глаза друг другу. Она — озабоченно-сердито, он — так, как будто не узнает.

Гермиона вдруг осторожно проводит холодной ладонью по щеке Драко.

- Не хочешь говорить — не надо. Только очнись, не уходи куда-то далеко-далеко…

Постепенно, очень и очень медленно, в серых глазах тает туман отрешенности.

- Извини…

Драко долго смотрит в беспокойные карие глаза, а потом осторожно, словно хрупкую птичку, накрывает рукой ладонь Гермионы на своей щеке, чуть сжимает и призрачно улыбается.

- Все в порядке. Правда.

Девушка облегченно вздыхает и предлагает:

- Домой?

- Домой!

Они ныряют в первый попавшийся переулок. Рука Гермионы по-прежнему в руке Драко. Через секунду в переулке уже никого нет, лишь ветер сердито гоняет сухие листья и едва слышно взвывает потерявшим хозяина псом.

А через минуту в переулок вбегает запыхавшаяся девушка, полненькая, обмотанная разноцветным полосатым шарфом. За ней следует еще более запыхавшийся парень.

- Эрни, я тебе точно говорю — это была она! И Малфой!!!!

- Ханна, но ты же их не видела в лицо, только со спины… — парень тяжело дышит, опираясь руками о колени.

- Я уверена! Уж Грэйнджер-то я точно узнаю!

- Послушай, мы были далеко, ты видела только девушку с пышными каштановыми волосами, так?

- Это она! А тот светловолосый хмырь — Драко Малфой! Тебе, Эрни, пора купить очки, скоро ты и меня перестанешь узнавать.

- Ханна! — стонет парень, - я прекрасно вижу, и сейчас уверен — это была не Гермиона! Мало ли, у многих девушек такие же волосы.

- Эрни, ты вообще меня понимаешь? Это Точно Была Она! Вместе С Малфоем!!!

- Ты просто городишь чепуху! Если, действительно, представить на минуту, что это была Гермиона, то рядом с ней никак не мог быть Малфой! Ты что, с ума сошла? Не помнишь, как они друг друга ненавидели? А эти двое почти обнимались!

- Ну да, вообще-то в это трудно поверить. Но это были Грэйнджер и Малфой! — упрямо топает ногой Ханна.

- Нет.

- Да!

- Нет!

- Да!

- О, Мерлин Всемогущий, Ханна, ты невозможна! Ладно, я с тобой соглашусь, чтобы не портить себе нервы. Но запомни — мы ничего не скажем Гарри и Рону, поняла?

- Это еще почему?

- Во-первых, это могли быть и не Грэйнджер с Малфоем. Да, Ханна и помолчи минутку, пожалуйста. Во-вторых… вспомни, в каком Поттер и Уизли сейчас состоянии. Да они тебя на кусочки разорвут, если ты просто обмолвишься, что их драгоценная Гермиона обнималась прямо посреди улицы с Драко Малфоем!

Поразмыслив, Ханна соглашается.

- Ладно, Эрни, но я все-таки уверена…

- Вот и хорошо, но держи эту уверенность при себе. Догнать их мы все равно не сумели, и узнать ничего не сможем. Так что лучше молчать.

Ханна и Эрни выходят из переулка.

«Я готова поспорить на все, что угодно, но это были Грэйнджер и Малфой,- упрямо шепчет себе под нос Ханна, - и они не просто обнимались, а почти целовались посреди улицы. И именно этим можно объяснить таинственное исчезновение Грэйнджер!»

Через два дня был Хэллоуин. Вернувшийся из командировки Хагрид перетаскал все тыквы в замок и вырезал на них самые зверские физиономии. В них вставили по свече и отправили парить в Большом Зале. Потолки и углы замка украсились летучими мышами, гремящими скелетами и призраками, которые ворчали, что это недостойно их положения, но с удовольствием пугали робких школьников, внезапно выплывая с жутким завыванием из-за углов и из стен.

Перед уроком зельеварения Алекс опять столкнулся с Делэйни, который передразнивал привычку Лили потягивать в задумчивости нижнюю губу. Мальчишки уже готовы были вцепиться друг в друга, причем Эдвард в ярости даже отодвинул в сторону своих шкафоподобных горилл Деррика и Боула, намереваясь собственными руками наслать проклятье на Алекса. Их разнял профессор Флинт, сделав каждому строгий выговор и отняв очки.
Как только прозвенел звонок на перемену, злой Алекс (Делэйни весь урок кривлялся, поглядывая на него и что-то шепча Сатин Малфуа, они вместе очень ядовито хихикали) рванулся к слизеринцу с намерением продолжить выяснение отношений. Рейн уже привычно закатывал рукава мантии, а Лили умоляюще дергала то одного, то другого:

- Да ладно, вы что, этого придурка не знаете? Он же нарочно! Они с Малфуа хотят, чтобы у Гриффиндора побольше очков отняли. Мальчики, вы меня слушаете? Алекс, Мерлин, убери палочку! В коридорах нельзя колдовать!!!

Деррик и Боул глупо ухмылялись за спиной Делэйни, и дело, наверное, кончилось бы очередными штрафными очками или даже наказаниями, но тут к ним подлетел взъерошенный Гай МакНейр.

- Что это у вас тут? Алекс, тебя к директору вызывают!

- Меня? За что?!

- Не знаю, мне велела найти тебя профессор Сэлинджер.

Удивленные Рейн и Лили в один голос спросили:

- Ты что-то натворил?

- Ничего, вроде… - растерянно ответил Алекс, - но если бы не Гай, было бы хоть за что вызывать — за нанесение тяжких телесных повреждений одному мерзкому слизеринцу.

Услышав про вызов директора, слизеринцы моментально испарились в неизвестном направлении. Алекс кинул им вслед презрительный взгляд и, подхватив сумку и махнув друзьям, направился в сторону директорского кабинета, который, как он знал, находится за огромной безобразной гаргульей.
За что его могла вызывать директор МакГонагалл? Ничего серьезного он не сделал. Кажется. Нет, точно! Ну не считать же сегодняшнее. Да они с Делэйни по сто раз на дню сталкиваются. Правда, вчера на травологии он разбил горшок и едва не подпалил мантию профессора Ливза, но это ведь пустяк! Вон Невилл почти на каждом уроке их разбивает, а вчера вообще упустил семейку китайских мандрагор, которые переколотили всю теплицу номер два и убежали в Запретный Лес. Но его же не вызывали к директору…
Алекс не боялся, просто неизвестность заставляла сердце биться чуть чаще, и во рту пересохло.
А вдруг… вдруг МакГонагалл скажет, что его зачислили в Хогвартс по ошибке, а теперь все выяснилось, и он должен вернуться обратно к маглам?! Мальчик даже споткнулся от этой мысли и едва не проскочил сквозь Кровавого Барона, величаво выплывшего из стены и потрясавшего цепями.

- Ой, извините.

- А, юный Малфой. Куда же вы направляетесь в столь отрешенном состоянии?

Если бы Алекса не заколотило от волнения и внезапно нагрянувшей «догадки», он бы очень удивился тому, что Барон заговорил с ним, да еще так учтиво. Слизеринский призрак не удостаивал своим вниманием гриффиндорцев и был в состоянии холодной войны с Сэром Николасом, гриффиндорским привидением.

- Я… - Алекс откашлялся, - меня вызвала директор МакГонагалл.

- Тогда смею заверить, что вы идете вовсе не туда. Эта лестница ведет к когтевранской башне.

Мальчик огляделся и с удивлением понял, что и в самом деле свернул в другой коридор. Директорская гаргулья в зале Трех Рыцарей, а он сейчас у выхода из Большого Зала. Он быстро соскочил с лестницы, собиравшейся поменять направление, и благодарно кивнул Барону.

- Спасибо вам.

- Всегда рад услужить. Давно хотел донести до вашего сведения — какая жалость, что вы не на моем факультете, юный сэр!

Тут только до Алекса дошло, как странно ведет себя слизеринский призрак. Он только было открыл рот, чтобы спросить, но Барон уже исчез.
А вот и гаргулья.
Подойдя к ней, Алекс спохватился, что не знает, как проникнуть за нее, но его окликнула профессор Сэлинджер, вместе с парой эльфов-домовиков транспортировавшая что-то большое, громоздкое, закутанное в темную ткань, из-под которой виднелись ножки в виде звериных лап.

«Наверное, мебель какая-то, шкаф или зеркало» - стараясь отвлечься и едва унимая дрожь, подумал Алекс.

- Грэйнджер Малфой, профессор МакГонагалл вас ждет. «Et aspera ad astra».

Тон профессора Сэлинджер был вполне обычным и вроде не предвещал ничего плохого. Она кивнула ему и прошла дальше, а гаргулья отпрыгнула в сторону, открывая узкий проход. Алекс встал на движущуюся ступеньку, которая вознесла его вверх и оставила у деревянной двери. За ней слышались голоса. Мальчик перевел дыхание.

«Так, ладно, спокойно! Чего ты так? Все будет нормально. Нормально все будет. Уффф….»

Он постучался и, услышав, что можно входить, распахнул дверь.
В просторном круглом кабинете находились трое — профессор МакГонагалл, на вид очень сердитая, с поджатыми, вытянувшимися в узкую нитку губами; высокий, очень красивый темноволосый мужчина, со скучающим видом прислонившийся к полке с книгами; еще один, со светлыми волосами и каким-то узким острым лицом, сидел, развалившись в кресле у стола директора, и выглядел злым и недовольным.
Алекс с любопытством украдкой оглядел комнату. Простая строгая обстановка — письменный стол с резным деревянным стулом, несколько кресел, множество полок с книгами, шкаф со стеклянными дверцами. За ними Алекс увидел Распределяющую Шляпу, сонно жевавшую полями и что-то бормотавшую, какие-то серебряные приборы, что-то длинное и узкое, завернутое в алый бархат, и другие непонятные предметы. Стены были сплошь увешаны портретами, видимо, прежних директоров Хогвартса. Маги и колдуньи на портретах дремали, прислушивались к разговору, перешептывались между собой. Некоторых не было, висели пустые рамы. Прямо над столом МакГонагалл висел портрет старого волшебника с длинной белоснежной бородой, в остроконечной темно-синей шляпе, в очках-половинках на горбатом носу. Маг внимательно наблюдал за людьми, обводя комнату удивительно лучистым взглядом ясных голубых глаз, и задумчиво поглаживал бороду.

- Вы вызывали, профессор МакГонагалл? — тихо спросил Алекс.

Все внимание присутствующих обратилось на него. Светловолосый мужчина выпрямился в кресле, темноволосый напрягся, отлепившись от полки, МакГонагалл встала.

- Да, Грэйнджер Малфой. Подойдите.

Услышав его фамилию, мужчины заметно дернулись, словно от удара, и переглянулись.

- Это мистер Юбер Малфуа, ваш троюродный дядя, - МакГонагалл сказала это с таким видом, словно сожалела, что Алекс приходится племянником этому неприятному человеку, - а это мистер Блейз Забини, член Совета попечителей Хогвартса.

Мистер Забини едва заметно кивнул, а мистер Малфуа посмотрел на мальчика словно на говорящую лягушку. Так показалось Алексу. Он невольно передернул плечами, стараясь избавиться от этого царапающего высокомерного взгляда.
Мистер Малфуа протянул с едва заметным акцентом:

- Так это ты Александр Малфой? Хотя, действительно, даже не зная, можно догадаться — очень похож на отца. Просто копия Драко, только у него были светлые волосы.

Директор МакГонагалл кашлянула.

- Мистер Малфуа хотел переговорить с вами по поводу опекунства.

Алекс удивленно взглянул на внезапно объявившегося троюродного дядю.

- Мой опекун — мистер Поттер.

Мужчины опять дернулись.

- Да, конечно. Но ведь мы родственники, — голос мистера Малфуа был мягким и вкрадчивым, - не думаешь ли ты, что правильнее будет, если твоим опекуном буду я? Мы одна семья, носим одну фамилию.

Мужчина небрежно потрепал мальчика по плечу.
Словно делал одолжение.
Словно прикасался к чему-то неприятному.
И этот жест, и лицо мистера Малфуа с водянисто-серыми бегающими глазами странно не вязались с его голосом, звучавшим как будто отдельно.
Алексу стало неуютно и как-то не по себе от того, что рядом находился этот человек. Захотелось отодвинуться подальше. И откуда-то изнутри поднялось непонятное раздражение.
«Ага, одна семья! Почему же вы меня не нашли одиннадцать лет назад, после смерти мамы с папой? Ни за что не поверю, как будто вы не знали, что у них был я».

- Как ты думаешь, Александр? Если ты согласен, то мы подадим апелляцию на расторжение опекунства. Не сомневаюсь, что она будет удовлетворена. Мистер Поттер не является твоим кровным родственником и не имеет права быть опекуном. Представь, ты станешь приезжать на каникулы, в наш дом, либо в поместье во Франции. Твоему отцу там нравилось, мы с ним немало покуролесили в свое время. И тебе должно понравиться. К тому же вы с Сатин ровесники, найдете общий язык, подружитесь.

Алекс скептически подумал, что если что-то нравилось его папе, не обязательно должно нравиться ему, что с Сатин они никогда не найдут общий язык, а перспектива проводить каникулы в доме Малфуа рядом с этой надменной фифой, как выразился однажды Тони, привела его в ужас. Он чуть было не воскликнул: «Какой кошмар!», но вовремя закрыл рот. Волшебник на портрете лукаво прищурился, словно разгадав его мысли. А мистер Малфуа продолжал, льстиво улыбаясь, но его лицо оставалось по-прежнему недовольным:

- У меня лучшие адвокаты в Англии, мы быстро проведем процесс переоформления опекунства. А там можно будет построить новое поместье вместо Малфой-Менор, оно будет просто шикарным, и ты будешь в нем полноправным хозяином. Маленький хозяин большого замка! Конечно, я помогу тебе до твоего совершеннолетия управлять делами, выгодно вложить деньги. Твое состояние станет еще больше, у тебя будет все, что пожелаешь!

«Ага, вот оно!» - толкнулось в мысли мальчика, - «мистера Малфуа интересую не я, а деньги! Фамильное наследство Малфоев, счета в банках, драгоценности, все то, что мы видели в Грин-Готтсе. Он и не подумал бы обо мне, если не богатство. Кажется, мистер Поттер говорил, что после смерти папы Малфуа не унаследовали ничего, кроме дома в Лондоне. Все остальное принадлежит мне, а до того, как я стану взрослым, наследством распоряжается опекун. Все понятно…»

Ему опять стало так же тоскливо и горько, как тогда, когда он стоял один в толпе волшебников на перроне вокзала. Даже родственникам нужен не он, а богатство, а он-то думал! Мечтал, что у него будет семья, кузены, кузины… Да одного взгляда на Сатин Малфуа было достаточно, чтобы понять, что это все глупо и совершенно по-идиотски!
Алекс решительно сжал губы, совсем как профессор МакГонагалл, которая во время монолога мистера Малфуа чересчур озабоченно рассматривала какой-то свиток. А на красивом лице мистера Забини почему-то играла насмешливая улыбка.

- Мистер Малфуа, но почему вы спрашиваете об этом меня?

- Зови меня дядя Юбер. А как же? В таких случаях обязательно требуется согласие самого опекаемого, ты уже большой мальчик и имеешь право на собственное мнение. Конечно, я виноват, что не удосужился в свое время узнать, были ли у Драко дети. Так уж получилось. Но все еще можно исправить! Прости меня и позволь наверстать упущенное, позволь позаботиться о тебе.

«Ясно… Не очень-то я вам нужен, дядя Юбер, и кажется, вы не обо мне заботитесь… А еще, вы, по-видимому, считаете меня дураком и уверены, что я на все соглашусь»

Алекс прямо взглянул в серые глаза Юбера Малфуа.

- Извините, мистер Малфуа, но зачем мне менять моего нынешнего опекуна? Мистер Поттер очень хороший человек и хороший опекун. А приезжать к вам на каникулы я могу и просто так.

Алекс наблюдал, как вытягивается и без того длинное лицо Малфуа, а МакГонагалл удивленно и как-то радостно вскидывает на него карие глаза, в глубине которых словно что-то вспыхнуло.

- Значит, ты отказываешься? — мистер Малфуа почти шипел.

- Да. Спасибо за приглашение.

- Глупый мальчишка! Ты ничего не понимаешь! Ты еще пожалеешь!

- Хоть в нем и течет кровь Малфоев, но он еще и Грэйнджер, не забывай об этом, Юбер, — резко оборвал его мистер Забини и, склонив голову, очень странно посмотрел на Алекса.

И тому вдруг на мгновение почудилось, что в черных глазах мужчины тенью промелькнуло что-то вроде грусти, глухой тоски по тому, что давным-давно прошло. Он непроизвольно отвел взгляд, чувствуя себя так, словно подглядел что-то очень личное, взрослое, которое не открывают детям.

- Мистер Малфуа, полагаю, вы все обсудили с мальчиком? Можете идти, Грэйнджер Малфой.

Алексу показалось или в самом деле старый волшебник в очках-половинках подмигнул, а профессор МакГонагалл чуть кивнула ему и неслышно прошептала: «Молодец!»?

Он бежал по лестницам вприпрыжку, и беспорядочные мысли то окатывали холодом, то жгли огнем,
Правильно ли он поступил? Ведь оттолкнул, получается, единственных родственников. А мистер Малфуа рассердился и, наверное, больше и не захочет его знать… Может, надо было согласиться? В конце концов, он — его дядя, пусть и троюродный, он знал его родителей…
Да, и что из этого? О чем тут думать? Ведь он ничего, абсолютно ничего не знает об этих Малфуа! А что знает, вернее, кого, то ведь это ужас! Это не он их оттолкнул, а Сатин первая задрала нос. А как она отзывалась о маме! Если она так говорила, то и все в ее семье, наверняка, так считают.
Нет, все верно. Он не хочет проводить каникулы вместе с этой девчонкой, не хочет чувствовать себя каким-то грязным существом рядом с Малфуа и точка. Каким-то шестым, седьмым, двадцатым чувством ощущалось, что на самом деле Малфуа совсем не такой, каким хотел казаться. Его водянистые глаза, в которых царило надменное презрение, и неприятное лицо не вызывали доверия. Если бы Алекса сейчас спросили, кому он больше верит — мистеру Поттеру или мистеру Малфуа, он бы, наверное, не раздумывая, сказал, что первому. А почему — объяснить не мог. Отношение мистера Поттера иногда было не очень понятным, иногда смущало, но все равно даже если перед Алексом снова стал выбор, то он опять выбрал бы опекуном мистера Поттера.
Не всем везет с родственниками так, как Лили и Рейну. Если бы мама с папой были живы…
Глаза подозрительно защипало, и мальчик встряхнул головой. Произошедшее сегодня что-то изменило в нем. Что — он не понимал, просто чувствовал: в груди было одновременно тоскливо и в то же время легко, как будто он стряхнул с плеч какой-то груз.

В Большом Зале уже вовсю гремел праздничный ужин, Рейн и Лили приберегали место, и едва он уселся между ними, атаковали вопросами:

- Зачем тебя вызывали?

- Что сказала МакГонагалл?

- Почему ты так долго?

- Что вообще случилось?

- ы и а о е оааеесь…

- Что?!

Алекс с усилием проглотил громадный кусок куриной ножки.

- У МакГонагалл был мистер Юбер Малфуа, знаете такого? Мой троюродный дядя. Он хотел стать моим опекуном вместо мистера Поттера.

Лили от возмущения бросила вилку так, что она зазвенела на весь стол.

- Ничего себе! Они о тебе одиннадцать лет не вспоминали, хотя ближайшие родственники, а теперь что?

- А теперь деньги, - Алекс кратко пересказал им разговор с Малфуа.

- Ты молодец, Алекс! — Лили готова была его расцеловать, - конечно, зачем тебе эти Малфуа? А на каникулы ты будешь ездить к нам! Да-да-да, и не вздумай спорить!

- Неужели Малфуа всерьез думал, что ты примешь его с распахнутыми объятьями и немедленно согласишься звать дядей Юбером? — Рейн был скептичен, как всегда, - странно это, по-моему. Как бы он не начал судиться с дядей Гарри. Деньги — это страшная сила!

- Брось, Рейни, опять занудствуешь, - весело отмахнулась Лили, - у папы тоже много денег, а еще больше связей. Он выиграет суд, даже не начав. Малфуа побоится с ним связываться, это же ПАПА, понимаете?

«А будет ли мистер Поттер вообще настаивать на том, чтобы остаться моим опекуном?»

- А еще там был какой-то мистер Забини, член Совета попечителей Хогвартса, как сказала профессор МакГонагалл. Не знаю, что он хотел. Кажется, они с Малфуа не очень-то ладят.

- Мистер Забини? Блейз Забини? — удивленно переспросил Рейн, - а он там что делал? Хм, все страньше и страньше… Помнишь, Лил, дядя Гарри рассказывал, что он тоже когда-то был на стороне Сам-Знаешь-Кого и…

- Рейни, папа всегда говорит: называй его по имени!

- На стороне В…Волдеморта, но уехал куда-то в Европу еще до его падения. А потом появился, через несколько лет, и все равно подолгу не задерживается в Англии. Он очень богатый и пожертвовал огромную сумму Хогвартсу, поэтому его пригласили стать попечителем, несмотря на то, что у него нет детей. Он, кажется, вообще не женат. А, подожди, по-моему, Делэйни его какой-то там юродный племянник, правда, Лил?

Лили кивнула с набитым ртом, так аппетитно уплетая пирог с почками, что Алекс тоже потянулся к самому соблазнительному куску и решительно выбросил из головы визит мистера Малфуа и мистера Забини.

Не верю, смею не верить,
Что время мне все вернет.
Не верю, не смею верить,
Что огонь не растопит лед.

Позволь к себе прикоснуться,
Позволь услышать мой зов,
Позволь заснуть и проснуться
Под песню мою без слов.

Любви моей яркие звезды
Во тьме ночи я зажгла,
В созвездье надежды и грезы,
Мечты и веру сплела.

Ты только взгляни на небо,
Дотронься до звезд рукой,
И в пламя белое смело
Шагни, не колеблясь, за мной!

Забудь обо всем на свете –
Про Завтра, Вчера и Сейчас,
А я смогу, я сумею поверить
В губ тепло, в нежность глаз и в нас! (с) siriniti

* * * * *

Гермиона с досадой закрывает дверь пустой комнаты Драко. Ну и где он? Сказал ей зайти после обеда, а самого нет. Может быть, он в библиотеке? Она медленно идет к лестнице и за поворотом едва не проходит сквозь Фиону.

- Фиа, не знаешь, где Драко?

- Опять в Зале Воспоминаний, - вздыхает призрак, - в последнее время он часто там бывает. Слишком часто.

- А что здесь такого? — непонимающе спрашивает девушка.

- Нельзя жить прошлым, он еще совсем молод, а пытается вернуться туда, куда нельзя вернуться. То, что было когда-то, давно прошло, надо жить и идти дальше. Но его слишком цепко держат воспоминания, хотя в них и нет ничего особенного.

- Значит, воспоминания? Но, Фиа, разве человек — это не сумма воспоминаний? Мы ведь ничто без них и потеряны, если не помним, кто нас любил, и кого мы любили.

- Я верю тебе, девочка, но это еще не все. Перед вами лежит будущее, и смотреть надо в него, а не оглядываться назад в поисках утраченного.

Фиона качает головой.

- Иди к нему, займи чем-нибудь, скажи что-нибудь ехидное или обидное, лишь бы он как можно реже заходил в этот проклятый зал. И зачем только Эдмунд сделал его?

Гермиона взбегает по лестнице на четвертый этаж. Так, поворот направо, в коридоре с гербом, кажется, и находится этот Зал Воспоминаний. Драко упоминал о нем пару раз, не углубляясь в разъяснения.

Она нерешительно приоткрывает одну створку, заглядывает внутрь и не может сдержать возглас изумления. Она ожидала увидеть обычную комнату, наверняка, роскошно обставленную, как и все в этом замке, но никак не изумрудно-зеленую долину с невысокими круглыми холмами, простирающуюся до самого горизонта, окаймленного золотистой грядой легких облаков. То тут, то там видны небольшие рощицы, а далеко слева поблескивает зеркальной гладью воды маленькое, почти круглое озеро, заросшее ивняком, и справа тоже озеро, только побольше, вытянутое в длину, и из него вытекает звонкий ручеек. Что это?!

Гермиона в восхищении шагает за порог. Трава совсем как настоящая, мягкая, прохладная, щекочет ноги. Девушка чувствует тепло яркого летнего солнца на коже. Слышно, как щебечут птицы, и посвистывает в камышах легкий ветерок. И еще вплетаются какие-то звуки, едва слышные, тихие. Какое волшебное место!
Оказывается, она стоит в долине (а дверь за ее спиной так и осталась!), впереди холм, по пологому боку которого взбегает еле заметная тропинка. Она, не раздумывая, шагает по ней, держа в руках туфли и с удовольствием чувствуя босыми ногами покалывающие травинки. А на самой верхушке холма, прямо на траве, скрестив ноги, сидит Драко. Девушка украдкой рассматривает парня, пока он ее не заметил. Он тоже босиком, в светлых брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом, волосы растрепались от ветра. Сейчас, когда он наедине с самим собой, его лицо совсем другое — нет следов того странного напряжения, которое она всегда замечает, брови не хмурятся, и в глазах нет озабоченности, он ясно улыбается, словно с головой ушел куда-то далеко, там, где нет никаких тревог. И весь он какой-то расслабленный и… счастливый? Нет, не счастливый, а словно ловит отблески былого счастья, наверное, того, как сказала Фиона, что было когда-то и давно прошло. Драко выглядит совсем мальчишкой, впрочем, ведь он и есть мальчишка, ему, как и ей, неполных девятнадцать. Но почему кажется, что он старше своих лет, как будто быстро летящее время уносит его на своих крыльях, преждевременно гасит блеск глаз и сгибает плечи?

Драко наконец замечает девушку, и его брови взлетают вверх, а лицо принимает обычное бесстрастное выражение.

- Грэйнджер? Ты что здесь делаешь?

- Но ты же сам сказал — прийти к тебе. Я и пришла.

- Тролль побери, совсем забыл! Извини… как ты меня нашла?

- Фиона подсказала. Драко, что это за место? — девушка усаживается на траву рядом с ним.

- Зал Воспоминаний, - Драко прищуривается и подставляет лицо солнцу, - его придумал мой прадед Эдмунд.

- Но ведь это не зал.

- На самом деле зал, обыкновенная комната, пустая, а посередине редчайший кристалл, на который наложены соответствующие заклятья.

- Какие?

- М-м-м, как бы тебе объяснить? Грубо говоря, комната, то есть кристалл, настраиваются на эмоции входящего в нее человека и воссоздают ту атмосферу, в которой ему при его состоянии будет наиболее комфортно. При помощи комнаты можно оказываться в тех местах, в которых ты испытывал сильные чувства, понимаешь? Впрочем, можно создать даже абсолютно фантастическую обстановку. Это что-то вроде Омута Памяти, только слегка модифицированного.

- Как интересно! — округляет глаза Гермиона, - а сейчас мы где?

Драко отворачивается и смотрит вниз в долину.

- В Озерном Крае. Мы приезжали сюда почти каждое лето до моего поступления в Хогвартс.

Только тут Гермиона понимает, что доносящиеся из долины звуки — это голоса людей, и замечает их самих. Мужчина, женщина и мальчик лет семи-восьми, все одинаково светловолосые. Женщина сидит на расстеленном на траве голубом покрывале и наблюдает за мужем и сыном, которые наперегонки выпускают из своих волшебных палочек прозрачные, переливающиеся радужными красками пузыри вроде мыльных. У мальчика они получаются огромными, но у мужчины — красивее и ярче. Женщина улыбается и тоже выпускает из своей целую стаю круглых радуг. Ее пузыри пляшут в воздухе, создают какой-то узор, потом разом лопаются и выбрызгивают стаю разноцветных бабочек. Мальчик восхищенно пытается поймать одну из них, но вот уже вместо бабочки цветок, который осыпается горстью лепестков.

- Это вы? — тихо спрашивает Гермиона.

Драко утвердительно кивает и, разом стряхнув оцепенение, напоминает о цели ее прихода:

- Кстати, это будет полезно и для тебя. Попытайся получше вспомнить Хогвартс, все-таки поступление в него было одним из сильнейших впечатлений нашей жизни.

Гермиона послушно прикрывает глаза и старается вспомнить.
Что на этот раз?
Паровоз, испускающий клубы дыма, шумная разноголосая толпа школьников в мантиях, мрачное озеро с черными водами, замок на скале. Высокий, с острыми шпилями и многочисленными башенками. И огромные входные двери… А что дальше? Ну же, вспоминай! Но в голове опять все заволакивает серый туман, и начинает ныть висок. Так бывает всегда, если воспоминания не приходят сами, а она пытается напрячь зачарованную память.

- Не могу, - вздыхает она, - ничего не получается.

- Ты должна, это очень важно. Чем больше ты вспомнишь, тем раньше все это закончится.

- А если я не могу? Не могу и все?!

- Грэйнджер, не испытывай мое терпение!

И в тот же миг вокруг них вздымаются высокие каменные стены, на которых горят в подставках факелы. Темный коридор с тремя ответвлениями, уходящими вверх, вниз и вперед.

- У тебя получилось! — восклицает Драко, - мы сейчас у выхода из Большого Зала.

Гермиона удивленно оглядывается. Она все-таки смогла! Вот он, Хогвартс, ее школа, в которой она провела шесть лет. Здесь встретила друзей, проходила по этим коридорам. Библиотека… да, она помнит библиотеку. Ветхие древние фолианты, запах пыли, ее любимое место в углу с зеленой лампой на столике, сухопарая чопорная библиотекарша, как же ее звали? Мадам Пинс, - всплывает в памяти.
И вдруг, словно прорвав плотину, на нее разом обрушиваются мельчайшие детали и подробности школьных лет. Как быстрее пройти в Астрономическую башню, когда меняют свое направление лестницы, ведущие из гриффиндорской башни, почему Лаванда Браун плакала после урока прорицания, с кем ходила Джинни Уизли на бал в честь Турнира Трех, куда Рон спрятал ее домашнее задание по нумерологии, желая подшутить, как Гарри победил тролля в школьном туалете и многое-многое другое. Только все эти воспоминания бытовые, обыденные, и в них нет ничего важного. То есть, конечно же, они много значат для нее, но в то же время за ними что-то прячется, какой-то смысл, или что-то другое, настоящее, словно кукольник за ширмой. Девушка морщит лоб в напряженной попытке вспомнить, но снова перед глазами клубится серый туман, ноет под ложечкой, и к горлу подкатывает тошнота.

Драко касается ее плеча.

- Не перенапрягайся, отдохни немного. Пойдем, я покажу тебе гостиную Слизерина.

Они идут по тому коридору, который ведет вниз. Драко проходит под сводчатой аркой, заворачивает за угол, спускается дальше вниз по лестнице, и вот они оказываются перед высокой статуей какого-то волшебника с длинной бородой и неприятным лицом. Драко прикасается к вытянутой в запрещающем жесте мраморной руке. Рука, немного помедлив, опускается, и статуя отъезжает в сторону, открывая вход. Они проходят в него, и Гермиона не может сдержать удивленного восклицания. Здесь все оформлено в зелено-серебристых тонах. Кресла, диваны, стены, стулья, столы, одежды волшебников на картинах, даже горшки для цветов — буквально все зеленое и серебристое!

- С ума сойти! Почему здесь все такое… однообразное?

- Потому что…

- Подожди, вспомнила! — перебивает Драко Гермиона, - зелень с серебром — цвет Слизерина? Я, кажется, помню… эмблемы на мантиях, спортивные формы, флаги…все зеленое.

- Да, - Драко с любопытством наблюдает за ней.

- Алое с золотом — наш Гриффиндор, лазурь с бронзой — кажется… Когтевран, и шафран с черным — … Пуффендуй! Верно? — девушка теребит в руках стебелек ромашки.

Почему-то пока она говорила, стены Хогвартса быстро истаяли в дымке, и они снова стоят на вершине холма в солнечной долине Озерного Края.

- Верно. Ты делаешь успехи.

- Но ведь это совсем несложно.

Гермиона замолкает, а потом, наклонив голову, спрашивает:

- А почему у вас в замке почти нет зеленого цвета? Ты же учился в Слизерине, и твои родители тоже.

Драко изумленно вскидывает брови и, не выдержав, хохочет:

- А почему у нас дома все должно быть зеленым? Только из-за того, что мы слизеринцы? Какая глупость!

Отсмеявшись, он объясняет насупившейся девушке:

- Дизайном комнат и залов занималась мама соответственно своим вкусам и настроению. В какой-то период ее тянуло к золоту, она обставила весь замок кошмарно неудобной золоченой мебелью и позолотила стены и потолки, мы даже ели на золотых блюдах. От этого остались Золотая столовая и твоя комната. Потом у нее был белый период, соответственно, все стало белоснежным. Было весьма оригинально — казалось, что у нас нет потолков, и все замело снегом. Потом был ампир, рококо, модернизм, французский ренессанс и что-то еще, я уже и не помню названий всех ее дизайнерских штучек. В конце концов, она снова вернула замку его мрачность и антикварный стиль. Вроде, сейчас это стало модным. А зеленого, извини, мне хватало и в Хогвартсе. Я и так чувствовал себя почти жабой, только не квакал.

Молодые люди весело смеются, и еще некоторое время на лице Драко играет улыбка, когда он вспоминает ее вопрос. А Гермиона задает уже следующий:

- А какой твой любимый цвет? Хотя, подожди, дай угадаю. Ммм… синий?

- Откуда ты знаешь?

- Элементарно, доктор Ватсон, - важно изрекает Гермиона, - у тебя в комнатах много синего — одеяло на кровати, гардины, обивка мебели и еще по мелочам. И одежду, рубашки, например, ты тоже предпочитаешь разных оттенков синего.

- Действительно, - хмыкает Драко, - глупо было спрашивать об очевидном. Мама никогда не покушалась на мои апартаменты, оставляла все, как есть. Кстати, существует мнение, что синий — это цвет депрессии.

- Почему? — спорит Гермиона, - это синь моря и небесная лазурь, это васильковые звезды в траве и звезды в небе, утренний туман над рекой, далекие горы в дымке…

- И глаза Фрейи… — тихо говорит Драко и осекается, вдруг спохватившись, что выдал самую большую тайну в своей жизни.

Гермиона удивленно вскидывает глаза и, словно что-то поняв, осторожно просит:

- Расскажи…

Драко, прищурившись, смотрит в даль, на кромку горизонта, опоясывающую этот иллюзорный, существующий только в его воспоминаниях, мир.

«Как? Зачем? Остановись! Ты пожалеешь!» — кричит где-то глубоко внутренний голос, но в карих глазах такое внимание и готовность понять, что в душе Драко что-то отзывается, и сам не зная почему, он начинает говорить.

В то, кажущееся теперь безумно далеким, лето девяносто шестого, когда Темный Лорд уже открыто проявил себя, а отец угодил в Азкабан, пытаясь достать нужное Ему пророчество, Нарцисса едва ли не силком отправила Драко в элитный магический кемпинг в Дании, куда съезжались подростки-аристократы со всей Европы. Она, всегда боящаяся отпустить его на полшага от себя, провожающая в Хогвартс с тревогой в любящих глазах, как будто в школе затаился отряд кровожадных монстров, решилась отпустить одного в чужую страну! Он прекрасно понимал, что это объяснялось стремлением оградить его от будущих обысков в доме, подозрений, газетных криков; она боялась, что он наделает глупостей, стремясь освободить отца, и не хотела, чтобы Темный Лорд раньше времени обратил на него внимание. Поэтому этот лагерь был для нее лучшим выходом.
Они долго препирались, но в конце концов мать отрезала, что не приемлет никаких возражений, и, так или иначе, но он пробудет там все лето. Он поехал нехотя, заранее ожидая, что будет неимоверная скука, строил планы, как вернуться пораньше. И в первый же день встретил ее.
Свою первую, еще наивную и полудетскую, но искреннюю и чистую любовь.
Фрейя Торвальдсен, светлокосое дитя ласкового солнца, высокого неба, свежего ветра и сине-зеленого моря своей родины, нежная русалочка из датских сказок, прекрасная фея, заставившая его позабыть обо всем на свете. Фрейя быстрокрылой птицей летала над землей, звонко смеялась над шаловливым ветерком, норовившим то и дело поиграть с подолом ее легкого платьица, над солнцем, чудесно позолотившим ее кожу, над своим младшим братом Фрейреном, немного неуклюжим, медлительным, но чересчур болтливым, над Драко, не успевавшим угнаться за ней в беге по кромке прибоя.
Драко ловил ее, обессилевшую от смеха, и сумасшедше целовал соленые от морских брызг губы, которые казались ему слаще меда. В те летние месяцы Фрейя и Драко были неразлучны, убегая ото всех в узкие заливы фьордов, где она учила его плавать; на укромные пляжи с мягким серебристым песком, на котором они лежали до тех пор, пока солнце не тонуло в море; на скалы, великанами громоздившиеся над гладью воды и принимавшие на себя ярость прилива. Фрейя стала для него олицетворением ясной безудержной радости, богини юности и красоты, в честь которой получила свое имя, Дании и последнего лета улетевшего в далекие синие дали детства, после которого начались темные ненастные дни взрослой жизни.
Но никто, кроме него, даже ее брат, не знал, что за беззаботностью синеглазой, невероятно красивой датчанки прячутся тоска и ожидание неотступно преследующей судьбы. Ее родители принадлежали к одной из самых знатных магических семей Дании, которая, к сожалению, была на грани разорения, и поэтому сосватали свою семнадцатилетнюю дочь за человека из королевской семьи, магла, знавшего о существовании магов, имевшего влияние в обоих мирах, не очень молодого, но очень богатого. Их свадьба должна была состояться зимой, и Фрейя с содроганием говорила Драко, что никогда не любила зиму, словно предчувствовала, что холодный северный ветер принесет ей беду. Их любовь и для нее была осколком звездного счастья, печальным прощанием с детством, глотком пьянящего вина перед безысходными буднями. Они любили друг друга в объятиях лунного света, чувствуя тихий стук сердец и вкус моря на губах, а бриз обвевал прохладой разгоряченные тела. Драко обнимал Фрейю, погружаясь в странный, какой-то горько-сладкий аромат лунных цветов, которые она любила, и на несколько кратких мгновений казалось, что в мире нет никого, кроме них. Нет долга перед семьей и нет Темного Лорда, нет опостылевшей школы, в которую надо возвращаться, нет необходимости лицезреть и общаться с людьми, которых ты терпеть не можешь, нет этого проклятого Поттера, всюду сующего нос со своими дружками.
Лето закончилось, и Фрейя Торвальдсен и Драко Малфой расстались навсегда, не давая друг другу никаких клятв и обещаний, зная, что они все равно не сбудутся. Это было всего лишь два с половиной года назад, но кажется, будто прошли столетья. И его чистая, нежная, прекрасная, словно белый цветок лилии в утренней росе, Фрейя была женой другого человека и уже родила тому наследника.
Когда на уроке зельеварения Дэйн Нотт сказал что-то грубое и похабное в ответ на слова профессора Слизнорта о силе любви, Драко машинально ухмыльнулся, но со сжавшимся сердцем вспомнил свое мимолетное летнее счастье, соленый вкус то ли моря, то ли слез на губах и переливы веселого смеха светлокосой феи.

Драко говорит, смотря прямо на Гермиону, но видя не карие, а синие глаза. Она чувствует себя забытой, и почему-то тяжелое и едкое чувство необъяснимой неприязни к девушке, которую она даже не знает, появляется в груди и разливается по всему телу.

А мир вокруг них опять изменился, она и не заметила. Вместо солнечной долины проступают очертания изогнутого морского берега, нарастает шум прилива, который жадно лижет белый песок и откатывается обратно, закатное солнце протягивает золотисто-алую дорогу по воде, а к ним приближаются стройные фигуры парня и девушки, совсем юных. Девушка в воздушном летнем платьице легко бежит, почти не касаясь песка ногами, светлые волосы развеваются на ветру, и она то и дело оборачивается на парня, который что-то кричит ей вдогонку. Их голоса переплетаются со вздохами моря и кажутся звуками природы, смехом древних скандинавских богов и богинь, некогда царивших над Данией.

Вдруг вся атмосфера, в которой щемящей струной скрипки звучит песня первой волшебной любви, рассыпается осколками разбитого хрусталя, потому что в комнате появляется домовой эльф и с низким поклоном пищит:

- Молодого хозяина ждать отец.

Драко и Гермиона вскакивают на ноги, одинаково смущенные. Он — тем, что рассказал о своей потаенной, светлой и печальной муке именно ей, еще совсем недавно чужой и посторонней. Она — тем, что он раскрыл ей сердце, свой сокровенный мир, куда редко пускают другого человека.

Драко исчезает, не попрощавшись, а Гермиона остается в раздумье. Зал откликается на ее мысли созданием коридора школы на восьмом этаже западного крыла. Маленькая угловая башенка, словно построенная по недоразумению, вход спрятан за гобеленом с рыцарем, который был весьма галантным джентльменом и называл ее «Моя Задумчивая Леди». Она любила с ним разговаривать.
Винтовая лестница на пятьдесят пять ступенек, крохотная смотровая площадка, с которой открывается вид далеко на окрестности Хогвартса, на Запретный Лес, Черное Озеро и еще дальше, на туманные, теряющиеся в дрожащем мареве зеленые холмистые долины. Кажется, именно сюда она любила приходить, когда ей становилось грустно или одиноко. Почему-то сейчас ей совершенно не хочется побродить по замку, заглянуть в родную гостиную Гриффиндора. Наверняка, знакомая обстановка навеет еще кучу воспоминаний. Но ее туда не тянет.

Девушка усаживается на широкий карниз, обнимает колени и думает. О непонятной ситуации, в которую попала, живя здесь, в чужом замке, под странным присмотром странного мага, называющего себя Темным Лордом. Она начинает понимать, почему же все-таки она потеряла память. Драко говорил, что она сама наложила на себя заклятье, и теперь припоминается та полуразорванная страница ветхого фолианта по темной магии, на которой алыми чернилами было записано несколько слов. И даже вспомнился свистящий шепот книги, от которого по спине пробегали ледяные струйки озноба. Книга говорила о вечном забвении, о небытии, в которое канет ее память в случае неудачи, и казалось, что она наслаждается ее страхом.

Она теперь догадывается, почему между ней и Лордом словно стояла огромная стена, и почему она с самого начала относилась к Нему с настороженностью и недоверием, которые были смешаны с внутренним отвращением и неприятием. Он был Зло в самом извращенном виде. Он был бесконечно далек от всего, что она привыкла считать своим миром, от самых простых человеческих эмоций и самых светлых и возвышенных идей. Он сознательно манипулировал людьми, даже преданными Ему Пожирателями Смерти, и всегда оставался в стороне, подставляя под удары только их. Разве могла она принять этого человека? Нет, не человека, он перестал им быть уже давно.
Лорду обязательно нужно было устраивать ей неприятные сеансы леггилименции, потому что она действительно могла выдать Ему важную информацию. И оставалось только надеяться с замирающим сердцем, что Он не сможет понять бурю в ее душе.

В последний раз она попыталась не терять сознания, не падать без сил, а прямо взглянуть в красные щели Его чудовищных глаз. Она даже не задавалась вопросом, что хотела этим доказать. Просто это было очень важно — показать Ему, что это она, Гермиона Грэйнджер. Она сильная. И у нее есть собственная воля, несломленная и свободная.

И ей это удалось. Они стояли друг напротив друга, словно играли в детскую игру — кто кого переглядит. Она думала, Он будет в ярости, но ошиблась. На Его губах играла довольная улыбка, и Он потрепал ее по щеке. Она чуть не отпрянула в брезгливом порыве, но успела сдержаться.
Почему Он был так доволен?

И вот так ее мысли снова возвращаются к Драко. И еще раз к Драко. И тысячу раз к Драко. Она думает о высоком светловолосом парне, одно лишь присутствие и насмешливый, чуть усталый взгляд серых глаз которого почему-то придают ей сил и надежды, что ничего плохого не случится, все будет хорошо. Странное чувство. И странная уверенность, что раньше с ней этого не происходило, ни с кем она не чувствовала себя так, будто в одно мгновенье стоит на твердой земле, в следующее — взмывает в небеса от ликующей радости, пронизывающей все тело и делающей его удивительно легким, а затем рушится в пучину сумрачно-безысходного ада, потому что он уходит, не кинув на прощанье даже взгляда.
В памяти всплывает Рон. Да, у нее были какие-то чувства к нему, и у него, кажется, тоже. И все это тянулось очень долго, слишком долго для того, чтобы самые главные слова, наконец, были сказаны. Ничего не получилось и не могло получиться, потому что в ней не было того смятения и сумасшествия, которые она испытывает сейчас. Что же это?! Кто ей подскажет и объяснит? Почему все ее мысли заняты Драко? Почему?

* * * * *

- Можно?

Пэнси просовывает голову в дверь и хитро улыбается.

- Мистер Малфой, вы не заняты? Позволено ли просить у вас аудиенции?

Драко устало поднимает голову со скрещенных рук.

- Конечно, можно, заходи. Давно тебя не видел.

- Угу, ты же все время занят.

Девушка удобно устраивается в кресле, аккуратно подбирая подол платья.

- Как у тебя дела?

- Лучше всех, а у тебя? Судя по виду, просто горишь на службе у Лорда.

- Ага, день и ночь.

Драко потирает лицо, кидая взгляд на часы. Поздновато для дружеского визита. Что Пэнси надо? Она явно чем-то озабочена, слишком лихорадочно сверкают глаза и нарочито беззаботен тон голоса.

- Что-то случилось, Пэнс?

- Ничего, с чего ты взял?

- Брось, мы друг друга прекрасно знаем, верно? Тебе что-то нужно, иначе ты не явилась бы в Малфой-Менор в половине девятого вечера, нарушив все мыслимые и немыслимые правила приличия, а дождалась бы до завтра.

Пэнси самым тщательным образом разглаживает шелковые складки на колене.

- Ты прав. Мне нужен твой совет.

- Совет? С каких пор гордая мисс Паркинсон смиренно просит совета у ничтожного Малфоя?

- Драко, не ёрничай, — морщится девушка, - ты мне всегда помогал, и надеюсь, поможешь на этот раз.

- Хорошо, в чем дело? Излагай, буду слушать со всем вниманием.

Девушка вскакивает с кресла и прохаживается по комнате, теребит кисточку полога на кровати, подходит к окну.

- Пэнси?

- Да, да, да, да… Понимаешь… О, Мерлин, Драко, даже не знаю! Когда шла к тебе, все казалось так просто и ясно, а теперь…

Драко делает понимающее лицо.

- Это касается Делэйни?

И тут впервые на его памяти Пэнси Паркинсон пунцовеет так, что даже уши вспыхивают, и смущенно опускает глаза.
Вот это да! Не так-то легко ее смутить, и она никогда даже не розовела, разве что от злости, и то если уж совсем довести.

- Д-да. Элфрид…, - девушка набирает в грудь воздуха, - он сделал мне предложение.

- Ни хрена себе! — Драко присвистывает, - прости, Пэнс, то есть хочу сказать, я очень удивлен. Вы с ним знакомы около трех месяцев, и он уже предлагает тебе руку и сердце? А ты что?

- В том-то и дело! — Пэнси изящной статуэткой застывает у камина и, склонив голову, почти шепчет, - не знаю, я ничего не знаю, Драко! Мне так страшно!

- Пэнси, милая, - Драко подходит к подруге и берет ее руки в свои, - что я могу тебе посоветовать, и что ты хочешь от меня услышать? Элфрид неглупый парень, и с ним ты, наверное, будешь счастлива. Его семья достаточно обеспечена и занимает не последнее место в нашем обществе. Твои родители будут очень рады.

- Да, конечно, - Пэнси быстро кивает, - все идеально, все отлично. Брак двух чистокровных волшебников из богатых семей, все традиции соблюдены, что может быть лучше? К тому же папа после замужества Памелы активно подыскивает мне женихов. Если я не выйду за Элфрида, то он найдет кого-нибудь другого. И останется только молить всех ангелов и демонов, чтобы этим другим не оказались Крэбб или Гойл!

- Мне бы, конечно, следовало оскорбиться за честь лучших друзей, но не буду, так уж быть. Не пойму, почему ты такая… неуверенная?

Девушка тяжело вздыхает.

- Понимаешь, Элфрид и я — конечно, мы подходим друг другу и все такое, но как-то быстро все происходит. Ты правильно заметил, мы знакомы всего лишь три месяца, а он уже просит меня стать его женой. Как-то это странно.

- Чего ты хочешь от меня?

- Я же сказала — совета.

Почему Пэнси так внимательно смотрит, словно напряженно пытается что-то прочесть на его лице?

- Выходить замуж или нет?

- Да. Нет. Не знаю…

- Пэнс, ты совсем запуталась и запутала меня, - Драко нежно гладит девушку по черным волосам, - ты его любишь?

- Я не знаю…

- Мисс Паркинсон, вы просто дурочка, заявляю вам это на правах старого друга, и не надо так на меня смотреть! Если ты колеблешься, значит, что-то в ваших отношениях с Делэйни тебя не устраивает, так?

- Так, - вздыхает Пэнси, - понимаешь, он иногда бывает таким… жестоким, таким… к нему даже страшно подойти! Он не Пожиратель, но по-моему, это для него было наиболее подходящим. Я не представляю, какой будет моя жизнь рядом с ним, как он будет относиться ко мне после пяти или десяти лет брака, как он будет относиться к нашим детям. И это меня пугает — неизвестность, непонятность, — темные глаза девушки огненно мерцают при свете камина.

- Такие мысли приходят в голову всем, кто вступает в брак, — Драко старается успокоить подругу, - не ты первая, не ты последняя. Возможно, Элфрид не так уж плох. А вдруг он твой принц на белом коне? И отказав ему сейчас, ты пройдешь мимо своей судьбы.

Из глаз девушки вдруг крупными алмазами катятся слезы, и она, уткнувшись в грудь парню, громко всхлипывает. Драко осторожно баюкает ее в объятьях, немного растерянно шепчет что-то несвязное, но ободряющее.

Пэнси горько рыдает, чувствуя, как осыпаются и звенят под ее ногами осколки последней, хрупкой и зыбкой надежды — на то, что Драко в последний момент наконец увидит, поймет и не позволит ей стать женой другого, закружит ее в сумасшедшем танце двоих, и тогда все будет иначе, а Элфрид, ее отец и все другие будут лишь фоном для их счастья.
Не увидел, не понял, позволит…
А сама Пэнси, гордая недотрога, «Снежная Королева», как в шутку ее прозвали друзья-слизеринцы, никогда не признается, что он, Драко — единственный, любимый, самый близкий и самый дорогой. Потому что на протяжении всех этих лет ее друг никогда не выходил за рамки их дружбы, ни единым словом и намеком не давал возможности, чтобы она поверила хоть на миг. Невинные поцелуи в тринадцать лет — еще не повод рассылать свадебные приглашения. Она и не верила, но надеялась, слепо, без всяких проблесков здравого смысла. В какой-то миг казалось, что ее надежды близки к осуществлению, и завтра-послезавтра, не позже, отец, радостно потирая руки, сообщит о помолвке и грядущем родстве с одной из самых богатых чистокровных семей Англии.

В их обществе издавна существовала традиция — где-то после пятого курса Хогвартса подбирать детям будущих жен и мужей. Пятнадцать-шестнадцать лет были неким рубежом, и словно отсекали беззаботное беспечное детство. И каждое лето пятнадцати, шестнадцати, семнадцати и восемнадцатилетних чистокровных волшебников посвящалось бесконечным вечеринкам, пикникам, праздникам, новым знакомствам, сговорам, а то и официальным помолвкам. Свадьбы обычно назначали после окончания школы. С точки зрения Пэнси, это было вполне разумно. За отведенный срок будущие супруги получали возможность лучше узнать друг друга, привыкнуть, а в случае несходства характеров — разорвать отношения. Но конечно, подобное было допустимо, если родители считали, что для семейной жизни недостаточно внушительной суммы галлеонов и длинного ряда чистокровных предков. В последние годы браки, заключаемые с одного лишь веления родителей, стали реже. Большинство все-таки склонялось к мысли, что последнее слово в выборе спутника жизни надо оставлять детям. К несчастью, отец Пэнси считал подобное возмутительным попранием всех традиций. И к великому ее изумлению, отец Драко, напротив, такой мысли не придерживался, считая, что его сын сам приведет в Малфой-Менор достойную девушку. При этом он хитро посмеивался, говоря, что ему очень хотелось бы, чтобы будущая невестка была темноволосой. Он хочет посмотреть, чья кровь окажется сильнее, и в кого пойдут его внуки. Пэнси, которой случалось слышать такие разговоры, отчаянно смущалась и ужасно сердилась.
Но после их пятого курса все перевернулось с ног на голову, все оказалось пустыми мечтами. Не было никаких вечеринок, помолвок, потому что вернулся Темный Лорд. Мистер Малфой угодил в Азкабан, мать Драко на все лето отправила его в Данию в какой-то лагерь, откуда он вернулся каким-то странным и чужим. Пэнси с обостренным женским чутьем ревниво почувствовала, что причиной его состояния была девушка. Но он ничего не говорил и отдалялся все больше. Она пыталась поговорить с ним как раньше, но он лишь отмахивался или отговаривался занятостью. И скоро Пэнси лишь с грустью вспоминала, как они болтали до полуночи в Гостиной, как он кормил ее пирожными в «Сладком Королевстве», неумело закалывал волосы, когда она сломала руку и лежала в больничном крыле, как они вместе подшучивали над Грегом, который на пикнике просто хотел попить водички и наколдовал ужасную грозу, под которой они все вымокли до нитки и летели домой, стуча зубами от холода, но хохоча, словно безумные. Сколько было таких моментов, и как же она была тогда счастлива, сама не понимая этого…

А сегодня все ее надежды печальными ледышками тают в пламени камина этой комнаты. К дьяволу все, ко всем чертям!!!

Пэнси всего лишь на секунду, на один миг, набирается решимости сказать те несколько слов, самых важных, но… проклятая гордость, проклятое аристократическое воспитание, проклятая английская сдержанность и холодность, уже исчезающие у англичан-маглов, но еще слишком присущие англичанам-магам!!!

И еще… громом среди ясного неба:

- Я вам не помешала?

То, что она хотела сказать, так и осталось в ней безмолвным криком. Поздно…

- Я вам не помешала? — ядовито осведомляется Гермиона высоким звенящим голосом и с какой-то отчетливой резкостью видит, как возмущенно вскидывается Пэнси, и немного медленней, чем следовало бы, отпускает ее Драко.

Она просто хотела кое-что спросить у Драко и совсем не ожидала увидеть их. Светловолосого парня и девушку, слившихся в тесном объятье. Она доверчиво прильнула к его груди, а он нежно целовал ее в волосы.

О, господи, почему так темнеет в глазах? Сердце словно упало куда-то вниз, а в груди вместо него пустота. И откуда-то с самого дна души поднимается страшное и одновременно пугающее чувство, заполняя всю ее целиком, топя в себе все другие чувства, разум и просто здравый смысл. И хочется закричать так, чтобы вздрогнули стены замка.

- Что ты себе позволяешь?! — шипит черноволосая девушка, вмиг забывшая про слезы.

Драко дергается, но Гермиона его опережает:

- Прошу прощения, Пэнси, я не знала, что у вас свидание. Еще раз извините, можете продолжать.

Она поворачивается на каблуках и так хлопает за собой дверью, что та отскакивает и снова открывается. Она стремительно летит по коридору прочь от комнаты, прочь отсюда, смутно представляя, куда и зачем и от кого убегает.

- О, Мерлин, что она вытворяет?

Пэнси по-детски смешно и знакомо шмыгает носом, тыльной стороной ладоней утирая мокрые щеки.
Драко молчит, сам не понимая, что сейчас он ощущает. Равнодушие? Раздражение, как Пэнси? Гнев? Злость? Не то.
Смущение. Неловкость. Сожаление. И смутное, еще до конца непонятое желание, чтобы этого не было. Чтобы дверь не открылась, и Гермиона не видела.

- Драко?

Пэнси уже с удивлением трогает за рукав друга, застывшего изваянием и с каким-то странным выражением уставившегося в темнеющий пустой проем. Он молча закрывает дверь и подходит к окну. Его любимое место. Он и в Хогвартсе, в своей Гостиной, всегда садился за столик у окна. Как много Пэнси о нем знает! И что он предпочитает на завтрак, и как улыбается, когда его рассмешишь, и почему терпеть не может упоминаний о своем четырнадцатом дне рождения. Тогда они всей компанией — Драко, Винс, Грег, Дэйн, Милли, она сама — пришли к потрясающему выводу, что вечеринка в честь четырнадцатилетия была слишком детской, и поэтому стащили у мистера Малфоя бутылку шотландского огневиски, спрятались в саду и важно прикладывались к ней по очереди, воображая себя ужасно взрослыми. До сих пор уши горят от стыда!
Она знает, что на правой руке у него, чуть выше локтя, есть длинный бледный шрам — память о том, как он залез на огромный дуб в поместье Паркинсонов и сорвался. Он просто хотел тогда доказать, что заберется выше всех. Выше Грега и Винса, и Пэнси, конечно, которая тихо замирала от страха на самой нижней ветке. Он все время стремился что-то доказать. Что? Кому? Пэнси, честно говоря, не понимала и, как могла, старалась быть с ним рядом. Она хотела, чтобы он это понял.
А сейчас что он доказывает? Мистеру Малфою — что он достойный сын? Темному Лорду — что верный слуга?
Когда-то, кажется, сто лет тому назад, они были в Хогсмиде, подшутили над Грегом и Винсом и, покатываясь со смеху, удрали от них, а потом ждали, сидя на мягкой весенней траве у околицы, и тоже молчали, вот как сейчас. Только тогда молчание было легким, наполненным дурацким щенячьим весельем, чириканьем какой-то птички, которой Пэнси скармливала крошки недоеденного пирожного, перебрасывающимися от одного к другой заговорщическими улыбками. Было тепло, Драко снял мантию, расслабил галстук, расстегнул ворот рубашки и высоко закатал рукава. Он покусывал травинку, устремившись взглядом куда-то далеко, словно хотел заглянуть за небесный окоем, увидеть неведомое, недоступное, и сейчас словно был открыт всему миру. Пэнси исподтишка наблюдала за ним, и горло перехватывало от бездонной нежности к этому сероглазому мальчишке. Она тогда делала вид, как будто сердится из-за глупой шутки, дурочка, боялась, что он догадается. Ведь они же были друзьями с самого детства, и она ценила их дружбу, зная, что и он тоже. Он доверял ей многое, и она знала о его задании и потихоньку радовалась, что сумела вытащить на прогулку, и он, кажется, хоть немного отвлекся, на один день забыл о том, что ему предстоит. Как же было хорошо!
Вот только потом, к сожалению, появился Поттер, со своей свитой, как обычно, и тот чудесный день был безнадежно испорчен. Драко сразу закрылся, резко, как будто захлопнул дверь, моментально стал холодным, оскорбительно-насмешливым, злым — таким Пэнси всегда видела его в стычках с Поттером. Она не любила его таким. В принципе, гриффиндорцы для нее никогда ничего не значили, но вот Поттера она терпеть не могла, и единственным образом из-за того, что он так действовал на Драко. Однажды, на нуднейшем уроке профессора Бинса она наблюдала за ними обоими и пришла к странному выводу, что Поттер и Малфой чем-то похожи на феникса и дракона, два волшебных существа, абсолютно не выносящих друг друга. Если феникс поселится в тех же горах или том же лесу, что и дракон, горы должны рухнуть, лес — сгореть дотла. В зельях слезы феникса или его перо ни в коем случае нельзя присоединять к крови или сердечной жиле дракона. Происходит взрыв такой силы, что мало кто из неудачливых зельеваров выживает. Помнится, когда их заставляли дома заучивать фамильные гербы и девизы чистокровных родов, то сам Драко обратил внимание на чей-то герб — на белом щите были изображены переплетающиеся в яростной борьбе золотисто-алый феникс и серебристо-черный дракон. Это было немного жутко и, тем не менее, притягательно-красиво. Феникс и дракон — символы извечного противостояния, не имеющего ни начала, ни конца, не знающего ни перемирия, ни слабости.

Да, она отлично знала своего друга, но только никогда раньше не замечала у него такого взгляда. Виноватого и извиняющегося, наполненного тихим светом, который сделал его серые глаза удивительно нежными… Он никогда не смотрел так НА НЕЕ, а теперь смотрит на эту…

Девушка прикусывает губу так сильно, что чувствует солоноватый вкус крови во рту. Этого не может быть. Просто не может быть и все! Ведь она ошибается, правда?!

А вдруг не ошибается?

И сердце беззвучно кричит и рвется из груди раненой птицей, и прерывается дыхание. На глазах снова стремительно вскипают слезы, злые, ядовитые, безнадежные. Текут и текут по лицу, опаляя щеки.
И она сдавленно шепчет, не в силах спросить, сказать во весь голос:

- Драко, ты что?

Его спина не выражает ничего, и тогда она рывком (и откуда силы взялись) поворачивает его к себе, судорожно вглядывается в лицо, такое родное, любимое, в лихорадочной попытке найти отрицание своей безумной догадки. Вот сейчас он расхохочется и скажет, что она свихнулась. Он, Драко Малфой, и Гермиона Грэйнджер? Грязнокровка Грэйнджер? Мерлин, ну что за чепуха!

Только он отводит взгляд и молчит. Просто молчит. И это его молчание говорит Пэнси больше всех слов на свете. Сейчас он такой растерянный, ошеломленный, словно в него попало заклятье, перепутав все мысли, выбив почву из-под ног. И девушке впервые в жизни отчаянно хочется ударить его, расцарапать лицо, сделать так, чтобы ему было больно, так больно, как ей сейчас, когда сердце, кажется, истекает кровавыми слезами. И расцеловать, покрыть самыми горячими, самыми нежными, самыми любящими поцелуями его глаза, его губы, его руки, крикнуть, что он ошибается, он просто не видит, как его любит она, а эта грязнокровка не сумеет принять и оценить его любовь, да и не нужна она ей.

И внезапно Пэнси осознает, что вот сейчас, в эту минуту, одновременно она любит Драко, и ненавидит его, и отчаянно жалеет. Эта его растерянность и даже потерянность — он же сейчас просто не осознает умом, что происходит, он весь в чувствах, а они не делают мысли яснее, не позволяют глянуть на ситуацию отстраненно. Это она привыкла любить Драко, столько лет, всю свою жизнь, сколько помнит, любила только его, и ее любовь горела ровным светом, как светильник. А его сердце, наверное, брызжет сейчас искрами, яркими огнями фейерверков, опаляет душу жгучим, но таким притягательным пламенем.

А еще она отчетливо понимает, что никогда не скажет Драко о своей любви. Просто тоже промолчит, закроет сейчас за собой двери этой комнаты, примет предложение Элфрида, выйдет за него замуж, будет жить с чужим человеком и навсегда сохранит в сердце свою тайну. Ведь она знала Драко, слишком хорошо знала. И что скрывать — всегда в глубине души подспудно боялась, что он, как и его отец, полюбит один раз и на всю жизнь. Увидит однажды девушку и без раздумий введет ее в свой дом.
И этот ее страх, кажется, сейчас обрел плоть, став реальным и осязаемым. Ее страх теперь звался Гермионой Грэйнджер, грязнокровной гриффиндоркой.

Нет, Пэнси Паркинсон не будет бороться за любовь Драко Малфоя, никогда ей не принадлежавшей. И не будет предлагать свою, потому что это слишком ее недостойно.

Девушка неслышно берется за ручку двери и кидает последний взгляд на друга. Просто друга. Вот так, оказывается, можно все сказать, понять и проститься. Без единого слова. Просто сердцем и глазами.

- Прощай, Драко, - шепчет она еле слышно.

И Драко рассеянно откликается.

- Что? А, да, Пэнс, спокойной ночи. Увидимся. Не переживай, все будет хорошо.

* * * * *

После ухода Пэнси Драко мерит комнату шагами, то и дело натыкаясь на выдвинутый ею стул. Потом раздраженно ставит его на место и садится к столу. Вскакивает, снова садится. В окно стучится знакомый филин. Филберт. Значит, записка от Грега. Он читает, ровным счетом ничего не понимая, перечитывает и снова перед глазами какой-то набор букв, а не осмысленные фразы. Ответа, наверное, не нужно, раз Филберт сразу улетел.
Да черт знает, что такое, успокойся, наконец, Малфой! Подумаешь, что такого увидела Грэйнджер? Да ничего особенного. Пэнси — это просто Пэнси, они друг к другу в комнаты пробирались еще с детства. Он ей клал лягушек на кровать, а она один раз запустила под обои Поющих червяков. Он две ночи не спал, искал, где они прятались. Так что ничего особенного.

Угу, ничего особенного? Так чего же ты мечешься, как бешеный кентавр?

Драко выходит из комнаты и делает вид (перед самим же собой! — ехидно фыркает внутренний голос), что его что-то заинтересовало в картине, висящей на стене напротив, рядом с дверями в Золотую комнату. И затаив дыхание, прислушивается. А потом сам же себя одергивает. Что там можно услышать? Стены замка из толстого камня, услышишь в лучшем случае только издевательские смешки Фионы.

Пастушка на картине томно ему улыбается и подмигивает, опираясь об золоченую раму.

- Что, дружок, не спится?

- Не спится, - буркает он, в душе отчаянно ругая себя за глупость.

Нарисованная девчонка мерзко хихикает:

- А я знаю почему! Знаю! Это из-за…

Но за Драко решительно хлопает дверь его комнаты.

Спустя полчаса все того же непонятного состояния, за которые он успел наточить две дюжины карандашей и перьев до игольной остроты, разбить каминную статуэтку, которая, судя по ее горестным воплям, относилась к семнадцатому веку, разорвать какой-то контракт из бумаг отца, отданных ему на просмотр, осушить стакан тминного бренди, все же оформилась одна мысль.
Ему нужно поговорить с ней. Просто так. Просто поговорить. Это же не запрещается.

Он вновь выходит в коридор и медленно пересекает его.

Всего-то три маленьких шага.

Стук.

Тишина.

Снова стук.

И снова тишина.

Почему-то ему кажется, что она плачет. Хотя с чего бы ей плакать? Он не обижал ее, просто к нему пришла Пэнси. Всего-навсего Пэнси. Это же Пэнси, ты понимаешь, Гермиона? Ты помнишь ее по Хогвартсу? Я вообще-то сам не помню, обменялись ли вы за время учебы хоть парой слов, но ты же умница, ты должна понять, что между мной и Пэнси ничего нет, кроме дружбы. У тебя ведь есть твои Поттер и Уизли, да, и еще девчонка Уизли, забыл ее имя. Вот так и Пэнси — мой друг. Она радовалась за меня, когда мы побеждали в квиддиче, плакала, когда я валялся в больничном крыле, боялась и тревожилась, когда впервые увидела мою Черную Метку. Я знаю, что она тебе не нравится, но поверь, она хороший и добрый человечек, надежный и верный друг. Просто с первого взгляда этого не скажешь, но тут уж ничего не поделаешь, все мы, слизеринцы, такие. Это у вас, гриффиндорцев, все чувства — любовь, ненависть, гнев — бьют через край, и вы не в силах держать их в себе, часто забывая о благоразумии и элементарных приличиях. Вот и ты тоже такая же. Нет, я тебя не виню. Ты вся в этом — искренняя, честная, доверчивая, немного наивная. Вот поэтому тебе следует побыстрее вернуться к своим. Здесь у нас ты долго не выдержишь. Недоверие, подозрительность, двуличные маски, необходимость постоянно прятать свое настоящее лицо — с некоторых пор это наш образ жизни, другого нет и не будет. А зримое и незримое присутствие Темного Лорда быстро задушит тебя, выпьет все силы и непоправимо искалечит душу. Я не хочу, чтобы это произошло. Совсем не хочу.

Драко стоит у двери, за которой царит та же тишина, которая уже кажется ему зловещей. Он дергает ручку и слышит за собой сладкий голос пастушки:

- И все-то ему не спится, все-то он ходит туда и сюда. Да нет ее здесь!

Ее слова доходят до него не сразу.

- То есть как это — нет?

- Убежала куда-то, - пожимает плечиками пастушка и зевает, - хлопнула твоей дверью так, что я чуть с гвоздя не слетела, и убежала.

Пустая комната, в которой лишь сиротливо цвиркает серебристая птичка на подоконнике, подтверждает ее правоту.

Драко медленно возвращается к себе. Где же она? Куда направилась? Она сама говорила, что не очень любит бродить по замку одна.
Легкое беспокойство липнет тонкой паутинной ниточкой, касается лица холодным сквозняком. И он, даже не дав себе толком ощутить его, прикладывает ладонь к каменной стене.
Надо сосредоточиться.
В детстве он иногда так делал, когда прятался от мамы.
Малфой-Менор велик, но если хорошо попросить его, если на какой-то миг слиться с ним воедино, войти в его безмолвное каменное сознание, он позволит «увидеть» его от подземелий до крыш, «увидеть», где находятся его обитатели в этот момент. Это была родовая магия, замешанная на крови. Но не у многих чистокровных семей, и не у многих замков были такие способности.

Ладонь Драко пронизывает холод. Вечный холод, который таится в камне, который помнит изначальную пустоту, и который не отогреешь никакими каминами. Многовековое спокойствие, мудрое равнодушие бесконечно старого существа. Человеческая кровь горяча, но каменный холод сильнее. И все же что-то будоражит камень.

Мальчик? Да. Я знаю и помню тебя.
Твоя волшебная кровь чиста.
Один из длинного ряда Малфоев.
Тебя что-то тревожит.
И очень сильно тревожит.
Я слышу, как бьется в нетерпении твое сердце, как оно просит о чем-то.
Ну что ж, попробуй.

И Драко становится замком. Он вздымается на скале, горделиво озирая расстилающуюся внизу равнину. Он чувствует дыхание земли, из которой растет скала, и дыхание неба, полыхающего далекими кострами звезд. Сегодня звезды сложились в прихотливом узоре, одновременно простом и неразборчивом, слишком странном, непривычном. Словно строгая и совершенная вязь древних рун, стремительный летящий почерк чьей-то руки. Они пытаются что-то сказать ему? О, они обычно далеко не так разговорчивы, но сейчас ему не до них. Он должен найти ее.

Перед глазами Драко проносятся темные анфилады комнат и залов. Он видит биение человеческих жизней, яркое и теплое сияние их магической силы, пробивающее даже каменные стены, и холодное жемчужное свечение призрака, чувствует тусклое, но по-своему сильное, немного покалывающее прикосновение магии эльфов-домовиков.
Два сияния рядом — это отец и мать.
Не то. Дальше.
Третий этаж, второй, первый. Дальше.
Подземелья? Дьявол, подземелья! Что ты там делаешь, Грэйнджер?!
Тоненькая фигурка бежит по темному коридору. Почему он такой узкий? В этом месте, наоборот, должно быть достаточно просторно.

Драко, отрывает ладонь от стены, нехотя отпустившей ее. Рука онемела и словно чужая. Неважно, быстрей!
Он несется, врезаясь в рыцарские доспехи, которые в негодовании потрясают копьями и мечами, хлопает дверями, скатывается по лестницам, срезая путь, ныряет в потайные ходы, судорожно припоминая, куда они его выведут.
И вот, наконец, тот коридор. Он стал еще уже, и Драко отчетливо слышит зловещий скрежет и грохот каменных плит, сдвигающихся, чтобы раздавить между собой того, кто осмелился нарушить покой хозяев замка. Он летит по проходу, не думая ни о чем — ни о том, что его тоже может раздавить, ни о том, что не помнит, как надо останавливать коридоры-ловушки для чужаков. Он летит вперед, завидев тоненькую фигурку, которая, каким-то чудом услышав шаги, оглядывается и кидается навстречу.

- Драко!

- Бежим отсюда!

Он хватает ее за руку и втягивает в другое ответвление коридора. Но и тут стены вздрагивают, шевелятся, словно живые. Драко чертыхается сквозь зубы. Все зашло дальше, чем он ожидал. Затронуты не только сторожевые заклятья, но и защитные и охранные чары. Все выходы из подземелья, наверное, уже закрылись. Хотя нет, должен остаться один. Где же он? Тьфу, идиот! Его палочка может вывести, всего-навсего заклятье поиска потерянного. Оно безобидное, поэтому в замке сработает. Он досадливо хлопает себя по карману рубашки. Превосходно, оставил волшебную палочку у себя на столе. Слов нет, как все прекрасно.

Гермиона с расширившимися от ужаса глазами молчит, словно потеряла дар речи.

- Где твоя палочка? — спрашивает он девушку, заранее зная ответ, руки-то ее пусты.

- В комнате, - выдыхает она.

И он снова чертыхается. Выход один — успеть выбежать через единственную незаблокированную дверь до того, как стены совсем сдвинутся, иначе их банально пришлепнет, словно мух. Вот будет позор — дурацкая смерть Малфоя в собственном же замке!

«Ха-ха, как смешно! — глумится внутренний голос, - чего ты вообще сюда сунулся?»

Драко решительно хватает Гермиону за руку.

- Беги во весь дух, не отставай и не оглядывайся, поняла?

Она кивает. И они бегут. Мимо проносятся факелы, двери прямо на их глазах растворяются в стенах, а сами стены все ближе и ближе. Драко толкает одну дверь, но та исчезает, оставив в его руке только изуродованную ручку.
Неудачно свернув в следующий коридор, они обнаруживают, что там тупик. И внезапно с грохотом с потолка за их спинами обрушивается еще одна стена, и они оказываются заключенными в тесную клетку. С четырех сторон только камень, тускло чадит догорающий факел, и кажется, воздух мгновенно стал затхлым и мертвым.

Гермиона в панике бьет стены кулаком, пинает, упирается изо всех сил, чтобы выиграть лишний сантиметр в сдвигающемся капкане, Драко что-то шепчет, нажимает на какие-то определенные плиты, прыгает на полу, но все бесполезно. Стены приближаются со всех сторон, равнодушные и неумолимые. Вот уже всего лишь какой-то метр, меньше, еще меньше.
Драко поворачивается к Гермионе. Их теперь стиснуло так, что они оказались прижаты друг к другу. Он видит ее глаза совсем близко. В них страх и неверие. И так же близко ее губы, полуоткрытые, такие нежные… Она часто дышит, так что он чувствует ее дыхание на своем лице.

И он не может сдержаться от внезапно нахлынувшего желания, едва ли отдает себе отчет в том, что делает, но всем существом своим ощущает, что это сейчас самое главное, самое правильное. Все остальное, и даже смертельная угроза, отодвинулись куда-то далеко, смазались, растворились в ее карих глазах. Он просто наклоняется и накрывает ее губы своими.
Они и вправду нежные, словно два лепестка утренней розы…

Девушка медлит всего лишь краткий миг, а потом отвечает на его поцелуй. Он погружает пальцы в ее волосы, с удивлением отмечая, какие они пышные и мягкие. А она пробегает пальчиками по его плечам, обнимает за шею, и ее поцелуй становится глубже и сильнее.

Они обнимают друг друга, хотя стены буквально вдавливают их в себя, и целуются яростно, неистово, жадно, словно умирающие от голода и жажды путники, которые дорвались до питья и еды.

Он не слышит и не видит ничего вокруг себя, ничего так страстно не желает, кроме того, чтобы этот миг длился еще, и еще, и еще… как можно дольше… чтобы вечность стоять так, вместе, почти одним существом, каждой частицей себя ощущать ее, ни чувствовать ничего, кроме ее губ, ее рук, ее тела.

Они не сразу понимают, что дышать стало легче, потому что дышат друг другом. Что смертельные каменные объятья разжались, потому что держат в объятьях друг друга. Что вокруг стало светлее, потому что видят только друг друга.

Кажется, вечность прошла.

Драко, оглушенный, отпускает Гермиону, и ему чудится, что мир вокруг вертится в бешеной карусели, хохочет и рыдает, свертывается в одну точку пространства, там, где только они, и в нем никого больше нет. Гермиона выглядит такой же обескураженной. Она тяжело дышит и облизывает припухшие губы, и в нем снова просыпается сводящее с ума желание.

- Кровь, - хрипло говорит она, и он сперва не понимает, а потом, догадавшись, подносит к глазам руку. Он, наверное, рассек кожу на пальцах, когда обнимал ее, прижимая как можно ближе к себе. Костяшки пальцев ободраны, ранки немного саднят, и на них выступили капли крови. На одной стене видно крохотное кровяное пятнышко. Замок запоздало, но все-таки успел, признал своего хозяина.

Он отступает на шаг, мотает головой, словно пытаясь сбросить овладевшее им безумие, обуздать собственные чувства, которые с неимоверной силой тянут его обратно — снова сжать ее в руках, снова ощутить жар ее тела, пить свежесть и нежность ее губ.

- Пойдем, - кое-как выдавливает он и идет первым.

В ушах шумит, он обнаруживает, что так же, как и она, тяжело дышит, и останавливается, чтобы перевести дух, но тут на него наталкивается она. И словно грозовые небеса ударяют молнией в чем-то разгневавших его людей, такой разряд проскакивает между ними. Он слабо удивляется, почему не спешат мать с отцом, но на краешке сознания мелькает мысль, что творящееся в подземельях узнать не так-то просто. Замок сам уничтожает чужаков и врагов, его хозяевам можно об этом и не думать. Значит, они ничего и не слышали, наверное.

Он шагает вперед в тумане сознания, пронизанном яркими искрами, и спиной чувствует, как идет за ним Гермиона.
Они не перекинулись даже парой фраз. Лишь у себя на этаже, взявшись за ручку дверей своей комнаты, он решается оглянуться. И в тот же момент оглядывается и Гермиона, уже открывшая двери.
Они стоят и смотрят друг на друга в оглушающей тишине, которая словно потихоньку разъединяет их, охлаждая жар страсти, скрадывая то чувство потрясающего всепоглощающего единения, слитности, продолженности его в ней, и ее в нем.
Он различает едва слышное:

- Спокойной ночи…

И в ответ едва заметно кивает, потому что если скажет что-нибудь, то наверняка, это будут самые глупые и нелепые слова на свете. А если отпустит эту ручку, то просто набросится на нее, не сможет отпустить…

Вот так, оказывается, можно все сказать. Без единого слова. Просто сердцем и глазами.