Армия Запретного леса

Незнакомый знакомец приходит в твой дом,
И ты чуешь, что лучше б залечь за углом,
Переждать, пока гость восвояси уйдёт,
Переждать, как терпели фашистский налёт;
Слишком поздно, попался ему на глаза,
И в тебя полетел странных слов целый залп,
И, быть может, тебя ещё кто-то спасёт,
Если хитрость применит и точный расчёт…
Стихи без автора, добытые на просторах Интернета.

Гарри лежал, уткнувшись носом в подушку, и предавался философским размышлениям. Главным образом потому, что делать больше было нечего, а так был шанс даже заглушить мыслями бурчание в животе и ноющую боль в разных частях тела — конечно, при условии, что мысли были бы достаточно умными и философскими.
Итак, что делать и кто виноват? Гарри решил отложить первый вопрос на потом и начать со второго.
Виноват был, безусловно, этот домашний эльф — смешное большеглазое лопоухое существо, появившееся в комнате Гарри в тот самый вечер, когда семейство Дурслей планомерно очаровывало какого-то там мистера Мэйсона, чтобы тот купил у дяди Вернона его излюбленные дрели. Гарри, как ему было велено, сидел тихо и скучал у себя наверху, во второй спальне Дадли, и тут явился эльф. Добби, как он себя назвал.
Гарри поверил, когда Добби, дрожа и выпучивая глаза, сказал ему, что в школе опасно в этом году, и деликатно указал эльфу на то, что и в прошлом году было не то чтобы как в санатории — особенно если учесть, что его пытались убить как минимум три раза. Однако Добби обладал одной замечательной способностью, которую и Гарри был не прочь заиметь — он слышал только то, что хотел, и то, что шло ему на руку, и реагировал соответственно, не уделяя словам Гарри и толики внимания. Он твердил, что Гарри не должен возвращаться в школу, что там будут твориться кошмарнейшие события, что существует какой-то заговор, о котором он, Добби, уже давно знает. В ответ на все вопросы Гарри эльф бросался биться головой обо что-нибудь с, как правило, оглушительным грохотом, и Гарри же оттаскивал его и успокаивал, получая взамен уверения в том, что Гарри Поттер велик, добр, великодушен и мудр [«Ни то, ни другое, ни третье, ни четвёртое»], и никакой полезной информации. Совсем. Дурдом какой-то.
Добби же, поняв, что Гарри упёрся накрепко — «Скажите, что за заговор и опасности, и я подумаю, ехать или не ехать, а умолчите, так отправлюсь в Хогвартс, несмотря ни на что» — обрушил на пол фирменный пудинг тёти Петуньи, сорвав Дурслям всю сделку по поводу дрелей и вообще испортив вечер. Разумеется, дядя и тётя не могли не отплатить ему той же монетой. Поскольку испортить ему выгодную сделку они не могли по причине отсутствия у Гарри таковых, то они сосредоточились непосредственно на вечере.
Гарри невольно скривился, вспомнив, как дядя Вернон тяжело дышал и сжимал кулаки, соображая, безопасно ли ему будет заняться воспитанием племянника, или тот наложит на него в отместку какое-нибудь кошмарное заклятие, а в окно влетело письмо из отдела Неправомочного Использования Волшебства, где было написано, что ему выносится строгий выговор за использование магии, так как несовершеннолетним это запрещено — и, чёрт, чёрт, чёрт, они, выходит, могли таки отследить беспалочковую магию, потому что Добби не пользовался палочкой, поднимая пудинг в воздух волшебством, и Гарри понял, что ничего не сможет сделать ни с палочкой, ни без неё, если не хочет, чтоб его исключили из Хогвартса, и что даже Дадли отныне не испугается, если Гарри начнёт бормотать всякую псевдоколдовскую чушь, чтобы отпугнуть его. Дядя Вернон дал Гарри прочесть это письмо. А потом разверзся ад.
Иногда Гарри казалось, что дядя Вернон специально тренируется на чём-то вроде мешков с тяжёлыми вещами, чтобы быть готовым к таким моментам. Беда была в том, что Гарри был куда легче любого мешка, разве что кроме набитого гагачьим пухом, и когда дядя отбросил его к стенке, Гарри ударился виском и плечом и потерял сознание.
А ещё у дяди Вернона непременно хранились где-то в укромном месте боксёрские груши, на которых, вполне возможно, было написано фосфоресцирующими красками: «Мальчишка Поттер». Гарри не возражал бы, ограничься дядя грушами, но пинки по собственному телу были брюнету совершенно не по вкусу, хотя они достаточно быстро вывели его из обморока. При этом что-то хрустело — там, где располагались рёбра, но сломаны они, кажется, не были — тогда Гарри было бы куда хуже; ему не раз приходилось чувствовать на себе, каково это, когда сломаны кости.
Гапрри ухитрился встать, благодаря чему избавился от лишнего десятка синяков — дядя Вернон пинками и кулаками гнал его к чулану. Несколько раз Гарри спотыкался и падал или просто отлетал от чересчур сильных ударов дяди, сдерживаемого лишь не особо энергичным визгом тёти Петуньи: «Вернон, осторожней, пожалуйста! Если ты убьёшь мальчишку, эти явятся искать его, и нам будет плохо! Не калечь его, осторожней!». Под «этими», очевидно, разумелись преподаватели Хогвартса. Гарри, правда, не был так уверен, что о нём просто не забудут, если первого сентября он будет не в Хогвартсе, а в паре футов под землёй, но дядя всё же не убил его.
«Хотя лучше бы он это сделал, ох-х…». Ныли ссадины на лице, руках, ногах, животе и спине, рёбра превратились в слошной синяк — Мерлин побери, он их уже ломал в Хогвартсе в прошлом году, сколько можно над ними издеваться?! — ручейки крови из рабитого о стену виска залили левую половину лица, и теперь эта кровь, высохнув, немилосердно стягивала кожу. Плечо, похоже, было разбито капитально; Гарри подозревал трещину в кости, потому что им невозможно было шевелить и касаться его — тоже. Гарри оставалось считать плюсом то, что он был правшой, и правое плечо осталось относительно невредимым.
С тех пор прошло три дня, проведённых в чулане, в темноте, в тесноте — в самом начале лета его вещи заперли там, и сундук занял всё и без того ограниченное пространство чулана, вследствие чего его можно было посчитать за отдельного жильца. Раз в сутки — у Гарри, конечно, не было часов, но так ему ощущалось — ему совали кусок хлеба и стакан воды. В туалет выпускали один раз, вечером; спустя день после начала заточения в чулан втолкнули ещё и клетку с Хедвиг — наверное, она шумела, кричала и хлопала крыльями, оставшись без заботы, и в чулане стало ещё теснее. Гарри крошил хлеб на мелкие кусочки и отдавал Хедвиг — весь, без остатка, и выпивал сам половину воды. Во рту постоянно пересыхало, и, чтобы утолить его жажду, потребовалось бы не меньше ведра сразу. До начала семестра оставался ещё почти месяц, и Гарри планировать через неделю, не позже, начать забирать себе половину хлеба — надо же было брать откуда-то силы, чтобы выползти из чулана к сентябрю. Если, конечно, ему разрешат отправиться в Хогвартс. А если нет, надо будет найти способ смыться, не пользуясь магией. Хотя и магия ему мало чем помогла бы. В таких ситуациях, как та, в которую попал Гарри, умения трансфигурировать табакерки из крыс и ровно нарезать маринованных слизняков для зелья забвения мало чем могли помочь, не говоря уж о стихийной магии Гарри — огне и беспалочковых Ступефае с Круциатусом. Конечно, идея наложить на дядю Вернона Круциатус сама по себе казалась Гарри очень даже привлекательной, но он всё ещё помнил, какое наказание полагается за применение этого непростительного. Лучше уж потерпеть немного боль и голод — привыкать, что ли?
Гарри подсвечивал себе уже получающимся без затруднений огоньком, слегка щекотавшим центр ладони, решив, что отследят в Министерстве, так отследят — он ненавидел темноту и невозможность ориентироваться и делал домашние эссе при этом неверном, зыбком свете. Зелья, ЗОТС, трансфигурация, гербология, история магии… он ляпал кляксы и старательно слизывал их кончиком языка, потому что в тесноте было большой удачей устроиться так, чтобы перо не чиркало по носу и чернильница не падала на пол, но при этом невозможно было потянуться за промокашкой, а ещё, кажется, оставлял на пергаменте пятна крови. Надо будет проверить как-нибудь потом на свету, что вышло, и переписать, если совсем паршиво.

Прошло ещё три дня; Гарри казалось, его желудок прилип к позвоночнику, и он теперь старался не вставать с той пародии на кровать, что имелась в чулане, в противном случае голова начинала кружиться, а ноги — подгибаться. Обычная слабость. Из клетки Хедвиг ужасно пахло, потому что все эти дни Гарри не мог её чистить; когда его выводили в туалет на две минуты, свет резал ему глаза через растрескавшиеся стёкла очков, и слёзы невольно текли по лицу, как будто он чистил лук. Потом эти слёзы высыхали и стягивали кожу так же, как кровь — ему не давали умыться. Всё это, мягко говоря, надоедало Гарри.
К тому же иногда приходил Дадли. Гарри понятия не имел, зачем, к тому же его кузен никогда не открывал дверь чулана, а стоял рядом с ней и говорил что-то странное. Он, как обычно, издевался над Гарри, но добавлял непривычное: «Ты, наверное, весь в крови, да? Тебе здорово идёт, когда ты такой». «Че-го-о? Ты ни обо что головой не ударялся, Дидикин?», — отзывался Гарри. «Я-то не ударялся, а вот ты — да, — отвечал Дадли, судя по голосу, ещё и довольно ухмыляясь. — Ты классно ударяешься о стены — словно летишь». «Да пошёл ты», — решал Гарри, которому вовсе не хотелось вникать в подоплёку реплик Дадли, отворачивался лицом к стене и затихал.
Ещё два дня, и он будет есть хлеб. Ещё пять чёртовых минут, и последнее эссе будет закончено, и отвлечься будет совершенно не на что. Придётся лежать на грязной тонкой простыне, невидяще (потому что в темноте действительно ничего не видно, а постоянная поддержка огонька быстро высасывала последние силы) пялиться в низкий и облепленный паутиной (это можно было понять, вытянув руку вверх, не вставая, и проведя ею вперёд-назад) потолок, слушать недовольный клёкот Хедвиг и чувствовать пульсирующую боль, с которой уже почти сроднился. Возможно, ему удастся поспать больше, чем два часа — пусть даже рёбра протестуют.
Гарри дописал эссе и осторожно лёг на живот, предварительно сунув покрытые строчками свитки в сундук. Кто виноват, он знал. Долбаный домашний эльф Добби. Вряд ли в Хогвартсе, какие бы заговоры там ни творились, могли сделать с ним что-нибудь много хуже — разве что убить, но это куда как милосердней. «А может, изнасиловать?», — подсказал ехидный внутренний голосок, и Гарри невольно передёрнул плечами от застарелого страха. Чё-орт… правое плечо было явно возмущено таким бесцеремонным с собой обращением. А что делать… всё равно Гарри не мог изменить что-нибудь угрюмыми мыслями.
Ничего. Скоро всё это закончится. Скоро начнётся Хогвартс, и за ним обязательно кого-нибудь пришлют, чтобы выяснить, почему он не явился в школу, если он не сумеет выбраться сам.
По подсчётам Гарри, где-то через пару часов ему должны были сунуть через крохотное окошко в двери обычную порцию воды и хлеба. И он был совершенно не готов к тому, что дверь чулана распахнётся настежь, и свет ударит по глазам не хуже кувалды, и на пороге покажутся сразу два силуэта, слишком тонких для дяди Вернона или Дадли и слишком низких для долговязой тёти Петунии. Во-первых, кто это? Во-вторых, сейчас же должно быть утро, а не вечер, и дверь не должны открывать — или он всё-таки потерял здесь всякий счёт времени?
Глаза слезились; Гарри сдвинул очки наверх и тыльной стороной правой кисти вытирал жидкость со щёк, с большим трудом опираясь на локоть левой руки. Вставать с постели он не рискнул.
— Мерлин, Гарри, ты действительно здесь? — Гарри ещё не слышал прежде в голосе Фреда Уизли таких шокированных ноток.
— Нет меня здесь, — хрипло пробормотал Гарри — всё это время он пользовался голосом разве что для того, чтобы застонать от боли, неловко повернувшись, да сказать Дадли пару слов — и откинулся обратно, надеясь, что от него не потребуется делать что-то трудоёмкое. — Я вам кажусь.
Хедвиг в своей клетке беспрерывно что-то кричала, то ли с возмущением, то ли просто с намёком, что неплохо было бы наконец выпустить её полетать. Хорошая идея, кстати.
— Фред, Джордж, откройте, пожалуйста, Хедвиг клетку — ей надо размять крылья, — Гарри закрыл глаза, стало полегче.
Кто-то из близнецов молча щёлкнул замком клетки, и Хедвиг с торжествующим клекотом ринулась прочь из чулана. Гарри её понимал и завидовал такому количеству сил, которое позволяет летать. Если бы его самого сейчас посадили на метлу, он бы упал с неё раньше, чем успел бы сказать «золотой снитч».
— Мерлин, Гарри, ты выглядишь так, будто вот-вот тапочки отбросишь! — не выдержал Джордж.
— До этого ещё далеко, — возразил Гарри. — Бывало хуже. На мне заживает, как на собаке. Просто я тут всего шесть дней…
— Шесть дней?!! — Фред был возмущён до крайности. — На этих магглов, твоих родственников, надо было сразу наложить Аваду, а не сонным зельем опрыскать!!!
— Сволочи, — с омерзением сказал Джордж, и чьи-то руки подняли Гарри с кровати.
— Мерлин, какой ты лёгкий — как пёрышко! Они тебя кормили?
— Давали по утрам хлеб и воду, — пробормотал Гарри; его вынесли из чулана, и он накрепко зажмурился, подвинув очки со лба на глаза правой рукой. — Правда, я отдавал хлеб Хедвиг — она не могла вылетать и охотиться…
— Это звучит так, словно ты мог, — фыркнул Фред.
Гарри выжал из себя слабую улыбку. Висеть на чужих руках, будучи подцепленным под колени и лопатки, было не очень удобно, но он был развёрнут к Джорджу левым боком и не мог шевельнуть рукой лишний раз, не говоря уже о том, чтобы обнять его за шею.
— Ты весь в крови, — с беспокойством сказал Фред. — Что они с тобой делали?
— Ничего.
— Слушай, не выпендривайся, а? — Фред (это был точно он, потому что у Джорджа руки были уже заняты) легонько щёлкнул Гарри по носу. — У тебя на лице столько крови, что это как-то совсем не похоже на «ничего».
— Ничего особенного, — буркнул Гарри неохотно. — Так и раньше бывало…
— Хочешь сказать, они постоянно морят тебя голодом, бьют и держат в этом шкафу? — в голосе Джорджа была чистая, неподдельная ненависть, адресованная Дурслям.
— Я не хочу этого говорить, — выдавил из себя Гарри. — Даже не хочу об этом думать.
Повисло молчание. Всё это время близнецы не останавливались, а продолжали нести его куда-то, и Гарри рискнул приоткрыть один глаз, чтобы понять, куда. Они направлялись к старенькому «форду» у обочины чистенькой дороги, разделявшей чётные и нечётные дома Тисовой улицы. Серый рассвет заливал прилизанные дома и сады.
— Чем думал Дамблдор, когда отправлял тебя сюда? — нарушил тишину Фред.
— Захватите мои вещи, они в том же чулане, — попросил Гарри — не в тему, конечно, но ему было не до обсуждения директора. — И…
— И? — послышались удаляющиеся в сторону дома шаги Фреда.
— Можно мне попить? — попросил Гарри.
— Мерлин, конечно, можно!
Джордж усадил Гарри на заднее сиденье автомобиля и достал откуда-то флягу. Гарри взял её правой рукой и обнаружил, что крышка фляги закручена. Чёрт.
— Джордж, ты не мог бы её открыть?
— А почему ты сам не можешь? — Джордж открыл флягу и вернул её Гарри.
Брюнет выпил, как минимум, половину тыквенного сока, оказавшегося во фляге, прежде чем ответить.
— Что-то с левым плечом, я не могу рукой шевельнуть.
Джордж расстегнул рубашку Гарри и приспустил её с больного плеча. Гарри сцепил зубы — Джордж действовал осторожно, но всё равно задел большую опухоль.
— Больно? — Джордж всё-таки заметил, как исказилось лицо Гарри.
— Д-да… ой! — Джордж дотронулся до опухоли.
— Всё-всё, я больше не буду, — губы Джорджа нежно коснулись лба Гарри, и тому показалось, что это сон — его никто никогда не целовал так, только, может быть, мама до того, как её убил Вольдеморт. Он, конечно, ясно видел, склонившегося над ним Джорджа, но сны бывают такими яркими… — Я бы снял боль, но пока нельзя колдовать — потерпи до дома, ладно? Там это сойдёт за то, как будто это делали мама или отец, а им можно, они давным-давно не школьники.
— Что тут у вас такое, братец Фордж? — Фред вернулся и, судя по звукам, запихивал вещи Гарри в багажник — видеть этого Гарри не мог, потому что обернуться не было сил.
— У Гарри что-то с плечом, братец Дред. Кажется, кость треснула…
— Мрази, — Фред адресовал это Дурслям, которым явно повезло, что близнецам нельзя было колдовать. — Совсем наш директор ума лишился — селить тебя здесь! Хуже, чем в Слизерине!
Гарри хмыкнул про себя, но проводить сравнительный анализ степени поганистости житья у Дурслей и в общежитии Слизерина не стал.
— Я поведу, — сказал Джордж, — а то ты нас чуть не угробил по пути сюда.
— Эй, я не виноват, что магглы строят дома с такими высокими дымовыми трубами! — возмутился Фред, садясь рядом с Гарри. — Да ещё и этот вечный утренний туман…
— Вот поэтому и сиди смирно, — назидательно сказал Джордж, занимая водительское сиденье.
— Это непростая машина, Гарри, — заговорщически сообщил Фред, пока Джордж заводил «форд». — Отец её зачаровал так, чтобы она летала — то есть мы сейчас не колдуем сами, сечёшь фишку? Конечно, родители не знают, что мы её взяли…
— Так вам же влетит за это? — встревожился Гарри.
— Ерунда, — махнул Фред рукой. — Отец будет только рад и станет расспрашивать, как на ней летается — потому что, строго говоря, пользоваться заколдованными маггловскими предметами запрещено законом, и сам он на ней не катался, только колдовал. А мама покричит и успокоится — особенно когда тебя увидит.
Машина поднялась в воздух, и Гарри вжало в спинку сиденья — он не смог сдержать болезненного стона. Фред молча обнял брюнета, прижимая к себе здоровым боком, и окликнул Джорджа:
— Эй, братец Фордж, ты не забыл про исчезатель?
— Мерлина за ногу… — Джордж торопливо щёлкнул серебряной кнопочкой на панели автомобиля.
Машина, близнецы и Гарри исчезли из видимости — это было потрясающее ощущение — чувствовать вибрацию машины под собой, тёплые руки Фреда, придерживающие его при поворотах, слышать двигатель, но при этом видеть вместо себя ничем не примечательный городской пейзаж.
— Теперь нас никто не заметит, ни маги, ни магглы, — пояснил Фред. — Международный статут секретности требует, чтоб о волшебстве не знали, и всё такое.
— Понятно, — Гарри осматривался, сколько мог, потому что ни разу ещё не видел город с такого ракурса. — А вы… везёте меня к себе домой?
— Ну да, а куда ещё? — удивлённо отозвался Фред. — То есть, я думаю, даже если ты не хочешь к нам, то у этих магглов тебе всё равно будет хуже…
— Я хочу, очень хочу! — вырвалось у Гарри более горячо, чем он хотел. — Но… я же слизеринец. И Рон со мной больше не дружит… и никто из вашей семьи, кроме вас двоих, соо мной даже не общался…
— Рон — маленькая бестолковая дубина, — отозвался Джордж с переднего сиденья, не поворачивая головы. — Никто не будет его слушать. А про факультет мы тебе уже говорили: никакой разницы нет, где ты учишься. Мы знаем тебя, и этого достаточно. К тому же мама видела, как с тобой обращались на вокзале, и забеспокоилась. Они с отцом уже дня три подряд собирались поехать и забрать тебя погостить, но всё никак времени не находили, и мы решили сходить за тобой сами.
— И слава Мерлину, что мы не стали больше ждать, — Фред — видимо, наощупь — смочил носовой платок водой из другой фляги и начал аккуратно стирать кровь с лица Гарри. Прохладная вода… чудо, блаженство… в чулане хотелось умыться не меньше, чем пить и есть.
— Родители будут рады тебе, Гарри, не сомневайся. А Джинни, наша младшая, всё лето говорила только о тебе.
— У нас такое подозрение, что она в тебя влюблена, — заговорщически добавил Фред. — Правда, она только в этом году пойдёт в школу…
— И её совсем не смущает, что ты слизеринец, — хмыкнул Джордж. — Девочкам нравятся плохие парни.
Близнецы рассмеялись, Гарри снова улыбнулся. Чтобы он вообще без них делал? Наверное, сошёл бы с ума.
— Вы уверены, что всё будет в порядке? — уточнил Гарри на всякий случай.
— Положись на нас, — заверил его Фред.
— Охотно, — фыркнул Гарри и, подвинувшись, откинулся спиной на грудь Фреда, прикусив губу — плечо и рёбра были возмущены переменой позы.
— Удобно? — Гарри чувствовал, что Фред улыбается.
— Ага, — сказал Гарри чистую правду. Фред снова обнял его — так бережно, что не побеспокоил рёбра.
— Ну тогда всё в порядке.
— Вас без присмотра не оставишь! — шутливо встрял Джордж. — Только отвернёшься, а они уже невесть чем занимаются!
— Присоединяйся, Джорджи, — хором сказали Гарри и Фред.
— Спелись, — Джордж рассмеялся.
Они летели молча ещё минут десять, и Гарри наслаждался чужими прикосновениями, не несшими боли и опасности.
— Вот мы и на месте, — Джордж снизился, и через пару минут колёса машины несильно ударились о землю — Фред поддержал Гарри, которому достаточно дорого обошлась такая встряска.
Пока Джордж доставал из багажника вещи Гарри, Фред снова на руках вынес Гарри из машины.
— Я и сам могу идти…
— Раз можешь, то считай, что мне нравится таскать тебя на руках, — Фред приподнял Гарри повыше, помогая ему уцепиться здоровой рукой за шею близнеца. — Вот наш дом, смотри.
Гарри повернул голову и взглянул. Дом был похож на большой каменный хлев с картинки в учебнике истории, к которому с течением времени там и сям хаотично пристраивали все новые и новые помещения до тех пор, пока хлев не вырос до нескольких этажей и не согнулся так, что, казалось, не разваливался только благодаря какому-то волшебству (впрочем, напомнил себе Гарри, так оно, скорее всего, и было). На красной крыше торчало штук пять-шесть труб. В землю возле двери был воткнут шест с криво прибитой дощечкой с надписью «Нора». У порога валялось великое множество резиновых сапог и сильно проржавевший котел. По двору расхаживало и что-то клевало несколько пухлых коричневых цыплят. По сравнению с гладенькой Тисовой улицей это было что-то из другого измерения.
— Ничего особенного, конечно… — добавил Джордж.
Гарри рассмеялся, вспомнив, при каких обстоятельствах прозвучали эти слова в последний раз.
— Это замечательно, — честно сказал он и покрепче обнял Фреда за шею.
Близнецы заулыбались.
— Идём, надо заняться твоими ранами.
Они тихонько вошли в дом, где, похоже, все ещё спали. Фред пронёс Гарри по узенькой лестнице наверх, Джордж поотстал, сказав, что покопается в аптечке. Они прошли по извилистому коридорчику мимо разномастных дверей, и Фред пинком распахнул ту, на которой было написано: «Комната Фреда и Джорджа».
В комнате было две кровати, письменный стол, два стула, платяной шкаф размером в полтора обычных шкафа, кучи самого невероятного барахла на всех горизонтальных поверхностях, свитки пергамента разных размеров, по углам — школьные учебники, большое полукруглое сверху окно и огромное количество разномастных плакатов по обшарпанным стенам: «Есть ли жизнь на Марсе?», «Идите все к Мерлиновой маме!», «Навозные бомбы + лакричные тянучки = хрен отмоешь» (слово «хрен» было не раз зачёркнуто и написано снова — очевидно, миссис Уизли пыталась привить своим детям культурность), «Навозные бомбы х лакричные тянучки = совсем ничего не отмоешь», «Сколько раз надо сказать «Вингардиум Левиоза», чтобы взлетел дом?», «Мерлин, Моргана, Мордред — МММ» (этот плакат Гарри вообще не понял), «Пошевеливайся!» и многие другие. Были плакаты и без слов — с полуголыми девушками и юношами и с полностью одетыми в свою форму разными квиддичными командами; все плакаты с людьми двигались, махали руками, летали, улыбались, облизывали губы (Гарри покраснел). Фред уложил его на одну из кроватей.
— Здорово тут у вас… — в голосе Гарри звучало искреннее восхищение; этот первозданный хаос с философским оттенком был ему очень по душе.
Фред расплылся в улыбке. Джордж вошёл в комнату, нагруженный ворохом пузырьков и коробочек.
— Мы так часто бывали у мадам Помфри… — объявил он, пытаясь составить лекарства на тумбочку, не разбив ни одного.
— …что скоро сами лечить сможем, — Фред понаблюдал и отобрал у него половину. — Чем мы…
— … сейчас и займёмся.
Джордж начал раздевать Гарри, предупредив:
— Может быть больно, но лечения без боли не бывает — увы и ах, что называется.
Гарри кивнул, приподнимаясь на постели, чтобы с него было удобнее стянуть рубашку. Джордж присвистнул, увидев рёбра Гарри, но промолчал.
— Ноги в порядке?
— Да. В основном болят рёбра, висок и плечо, а остальное — синяки.
Фред выбрал из принесённых флакончиков несколько.
— Никогда бы не подумал, что у нас ещё есть Костерост. Вот, выпей — это обезболивающее, слабенькое, но поможет.
— Вы на меня все лекарства потратите… — Гарри было неловко.
— Пей и не возникай, — дружески посоветовал Фред, впихивая ему в здоровую руку прохладный флакончик. — До дна, не стесняйся.
Джордж ушёл на пару минут и вернулся с тазом воды и полотенцем. Наконец-то Гарри избавился от ощущения тянущей кожи. Вода в тазу приобрела густой бурый оттенок — пыль и кровь смешались. Фред деловито подавал ему флакончик за флакончиком, инструктируя, в каком количестве их нужно пить, и смазал чем-то холодным и пахнущим затхлостью разбитый висок. Самым гадостным из всего был Костерост, после которого в плече словно муравьи заползали, периодически ещё и кусаясь.
— А вот это вотри в грудь и плечо. Сам не буду, я ведь не чувствую, насколько тебе больно, но втереть надо как следует — эта мазь снимет опухоль и отёки. Давай-давай.
Гарри правой рукой втирал мазь — было совсем не так больно, как он ожидал, всего лишь слегка покалывало, обезболивающее действовало отлично — и думал о том, как его воспримут остальные Уизли, все до одного учившиеся или учащиеся в Гриффиндоре. То, что его гнобят собственные родственники — совсем не предлог, чтобы оставлять его в этом удивительном доме до самого начала учебного года. Может, он сумеет уговорить Дамблдора, которому старшие Уизли, конечно, всё расскажут, если он не прознает как-нибудь сам, уже не возвращать его к Дурслям в этом году. Оставить в Хогвартсе, например — он может помогать Хагриду или делать ещё что-нибудь полезное… Фред и Джордж стояли у окна, всматриваясь во что-то.
— Куда это мама с папой пошли в такую рань? — вслух спросил Фред.
— Всё, аппарировали… — Джордж пожал плечами и вдруг застыл на месте. — А может, туда же, куда и мы ходили?
— Ты думаешь? — Фред обернулся к кровати, на которой полулежал Гарри, и рассмеялся. — Но их уже поздно предупреждать… надо же!
— Вы о чём? — не выдержал Гарри, покончив с рёбрами и взявшись за плечо. — Что такое «аппарировать»?
— Это такой способ перемещения, — объяснил Фред, всё ещё посмеиваясь. — Волшебник исчезает и появляется в другом месте. Надо получать лицензию на аппарирование и только после того, как станешь совершеннолетним. Перси будет сдавать в будущем году, когда ему будет семнадцать — уже все уши прожужжал.
— Совершеннолетие у магов — это семнадцать? — уточнил Гарри.
— Да, а у магглов по-другому?
— У них — двадцать один год.
— Ничего себе, сколько ждать!
— А куда ваши родители аппарировали? — Гарри мучило любопытство, хоть он и напоминал себе, что это вовсе не его дело.
— Мы думаем, что за тобой, в дом твоих маггловских родственников, — у Фреда в глазах плясали смешинки. — Вот сюрприз для них будет! Магглы дрыхнут, тебя нигде нет!
— Мама просто покричит лишних несколько минут, только и всего, — добавил Джордж, увидев тревогу на лице Гарри. — Не волнуйся ты так за нас. Тебя тем более окружат заботой.
Гарри промолчал и отставил баночку с мазью на стул у кровати. Ему казалось странным, что почти незнакомые люди будут о нём заботиться безо всякой причины — он, откровенно говоря, всё ещё не понимал, почему Фред и Джордж решились забрать его, а потом лечили. С другой стороны, прислала же ему миссис Уизли подарок на Рождество.
Фред хлопнул себя по лбу.
— Братец Фордж, мы идиоты! Пойдём-ка…
Он утянул Джорджа за собой куда-то из комнаты, а Гарри опасливо привалился спиной к подушке и прикрыл глаза. Вокруг остро пахло лекарствами, во рту царила какофония вкусов — от самых пакостных до вполне ничего, кровать под ним тихонько поскрипывала при каждом движении, ветер из приоткрытого окна ерошил волосы и холодил кожу. Гарри был счастлив. Ему никогда ещё не было лучше — разве что в тот день, когда он узнал, что сам он волшебник, а не псих, и его родители были не наркоманами и не пьяницами, а тоже волшебниками и умерли, защищая его.
Хлопнула дверь комнаты, и Гарри открыл глаза. Близнецы вернулись с большущей кружкой, от которой шёл определённо знакомый запах, и тарелкой с тремя белыми булочками. Джордж торжественно вручил Гарри кружку; брюнет заглянул внутрь и обнаружил, что в ней горячий бульон.
— А ещё тебя надо…
— …откармливать, потому что одними обезболивающими…
— … сыт не будешь, так-то, — Фред поставил тарелку с булочками (они были несладкими и посыпаны кунжутом) на стул, в пределах досягаемости здоровой руки Гарри. — У тебя все рёбра…
— … можно пересчитать, а ещё…
— … можно поиграть на них, как на ксилофоне, но…
— … мы не будем играть, а будем…
— …тебя кормить. Пей бульон!
Гарри похлопал глазами, приноравливаясь заново к подзабытой манере близнецов разговаривать, и отпил бульона, чувствуя, как горячая жидкость проливается по пищеводу и желудку, которым уже давно ничего не перепадало.
— И хлеб ешь…
— …шесть дней голодовки не шутка…
— …а то мы бы тебе ещё чего-нибудь притащили…
— …но как бы тебя…
— …не скрутило от еды.
Гарри был с ними согласен и постарался растянуть булочки и бульон на как можно большее количество времени, хотя больше всего ему хотелось схомячить всё за минуту и вылизать тарелку, ловя на язык осыпавшийся кунжут. Пока он ел, Фред и Джордж установили его сундук у стены и пристроили на широкий подоконник клетку Хедвиг.
Не успел он поставить пустую кружку на стул, как наблюдавший за видом двора Фред присвистнул и кинул, не поворачивая головы:
— Вернулись. Отсюда видно, как они встревожены.
— Наверное, они решили, что ты сам смылся, — предположил Джордж.
— Там ведь не написано нигде, что мы наносили тебе визит, — добавил Фред и отвернулся от подоконника. — Пойдём-ка встретим их, братец Фордж, пока они сами нас не навестили. Мы с тобой были достаточно глупы, чтобы забыть отогнать «форд» в сарай.
— Мерлина за ногу, — грустно сказал Джордж, вставая со свободной кровати. — Не скучай тут, Гарри, мы скоро вернёмся.
Они снова исчезли за дверью, а Гарри, за неимением лучшего занятия, устроился поудобнее на кровати и опять закрыл глаза. Близнецов не было так долго, что Гарри успел заснуть, не сняв очки и даже не натянув на себя ни покрывала, ни рубашки, хотя руки озябли, покрывшись гусиной кожей, и соски затвердели от холодного ветра. Здесь он чувствовал себя в безопасности. И вспервые за последнюю неделю у него ничего не болело. Отличная вещь зелья, что ни говори. Тем более обезболивающие.

В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена,
Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.
Склонись ко мне главою нежной,
И да почию безмятежный…
А. С. Пушкин.

Гарри проснулся и понял, что накрыт одеялом. Кто это сделал? Он машинально опёрся на левый локоть, привставая, и только потом сообразил, что плечо больше вовсе не болит. Он потёр глаза кулаком и сообразил, что во сне кто-то снял с него очки, чтобы не мешали. Чёрт… это, конечно, хорошо, но без них он практически ничего не видит — как их теперь найти.
— Доброе утро, — тихий голос Фреда зазвучал совершенно неожиданно; близнец сам надел на Гарри очки, и тот наконец обрёл возможность видеть.
Вид у Фреда был помятый, как будто тот спал в одежде, на щеке отпечатался след пуговицы, но сам он улыбался.
— Как себя чувствуешь? Что болит?
Гарри сел на кровати — голова закружилась от смены позы.
— Ничего не болит… — удивлённо признал он, прислушавшись к себе. — Слушай…
Фред приложил палец к губам и кивнул куда-то себе за спину. На второй кровати спал Джордж, свернувшись клубочком.
— Мама заставила нас разгномливать сад прежде чем идти спать, а это так утомительно… Зато когда она увидела тебя, то развернулась и поспешила на кухню. Надеюсь, ты уже способен съесть всё то, что скомпенсирует тебе недельное голодание, — Фред ухмылялся. — О, кстати, я слушаю. Ты же что-то хотел сказать?
— Да, хотел… в общем… спасибо вам обоим огромное… вы просто… Мерлин, я не знаю, какими словами сказать, как я благодарен и тебе, и Джорджи…
— Может, ты всё-таки признаешься, как ты нас различаешь? — с очень серьёзным видом предложил Фред. — А то я уже всерьёз беспокоюсь за нашу способность к мимикрии.
Опешивший Гарри пожал плечами и задумался.
— Я и сам не знаю… о, вспомнил! С того дня, когда вы меня поймали на матче Гриффиндор-Слизерин, я вас различаю без проблем. Просто различаю, и всё… вот как ты без труда отличишь Снейпа от Дамблдора, так и я вас.
Фред хмыкнул.
— Надеюсь, мы с Джорджем всё-таки не так отличаемся друг от друга, как Снейп и Дамблдор.
— Для меня — отличаетесь, — отозвался Гарри и встал с кровати. — Но я, похоже, один такой.
Взгляд Фреда задумчиво скользил по телу Гарри; брюнет практически чувствовал, как этот взгляд словно бархатом гладит обнажённую кожу плеч, груди и живота, ерошит волосы, теплом проходит по линии скул и губ, аккуратно разглаживает брови.
— Да, — задумчиво согласился Фред. — Ты такой один. Лови!
Фред бросил Гарри его рубашку. Гарри машинально поймал и оделся. Почему у него возникло стойкое ощущение, что Фред говорил вовсе не об уникальной способности Гарри различать близнецов?
А о чём тогда?

Спустившись вниз, Гарри был застигнут врасплох маленьким пухленьким ураганом по имени миссис Молли Уизли; ураган налетел на него и обнял. Ошеломлённый Гарри застыл на месте, накрытый волной запаха свежего хлеба и парного молока (откуда они его тут, интересно, взяли?).
— Здравствуй, Гарри, дорогой! Мы так рады, что ты приехал. Садись, съешь что-нибудь — Фред и Джордж сказали, эти паршивые магглы тебя не кормили и обращались с тобой ужасно, как хорошо, что ты теперь у нас в гостях. Знаешь, Гарри, мы с Артуром серьёзно поговорим с Дамблдором — как он мог отдать тебя таким кошмарным людям?! Да что же ты стоишь, Гарри, садись.
Гарри опасливо сел. Кроме него за столом сидели Перси Уизли, незнакомая девочка примерно на год младше — наверное, та самая Джинни — и высокий, худой, начинающий лысеть человек.
— Здравствуйте, мистер Уизли, — проявил Гарри догадливость. — Добрый день, Перси, Джинни.
— Добрый день, — буркнул Перси неприветливо.
Джинни ярко вспыхнула до корней волос и опустила лицо. Зато отец семейства Уизли очень оживился, заметив Гарри только после реплики последнего.
— Батюшки мои! Гарри Поттер, собственной персоной! Я так рад, дети много о тебе рассказывали…
Гарри покраснел. Миссис Уизли поставила перед ним тарелку с пятью сосисками и яичницей из трёх яиц.
— Ешь, дорогой — после голодовки вредно есть много, но тебе нужны силы, так что съешь всё это, здесь немного — как раз столько, сколько нужно.
Гарри сомневался, что здесь немного, но возражать не стал и, взяв вилку, попытался вспомнить, что в какой руке полагается держать. Так и не вспомнил — никто его этому, по сути, и не учил — мысленно плюнул и начал есть, как получится. Миссис Уизли умилённо наблюдала за ним. Близнецы появились совершенно неожиданно, плюхнувшись на стулья по обе стороны от Гарри.
— Мам, мы есть хотим! — оповестил Фред всех окружающих.
Было чудесно сидеть за столом, есть сколько захочется, чувствовать с двух сторон дружественное тепло, запивать еду горячим шоколадом, щуриться навстречу падавшим в окно солнечным лучам. Гарри никогда прежде такого не делал, и сейчас готов был растечься счастливой лужицей по стулу — его останавливало только то, что чужие стулья портить нехорошо. Он ел медленно, растягивая кайф после недельного голодания, и покончил со своей порцией, когда все прочие уже удовлетворённо откинулись на спинки стульев. Совершенно автоматически Гарри собрал все тарелки с стопку и потащил к раковине.
— Дорогой, зачем ты это делаешь? — удивлённый голос миссис Уизли заставил Гарри опять покраснеть — так сильно, что кровь жгла кожу изнутри. — Не нужно, ты же наш гость…
— И-извините, — попытался Гарри оправдаться. — Я… я привык, там, у Дурслей — у них я всё делал по дому, готовил, убирал, посуду мыл, копался в саду… простите…
— Не за что извиняться, Гарри, — он и глазом не успел моргнуть, как снова оказался в почти материнских объятиях. — А Альбусу я голову откручу, за то что отправил тебя в такое место, где с тобой обращались, как с домовым эльфом!!
С момента визита так подставивишего его Добби Гарри не хотел иметь с домовыми эльфами ничего общего и готов был всецело поддержать миссис Уизли.
В кухню влетел Рон.
— Мам, обед готов?.. — его голос затихал по мере того, как он осознавал, что Гарри здесь, стоит на кухне его дома, что его собственная мать обнимает Гарри Поттера, а сестра — исподтишка пялится на «такого же, как все слизеринцы» с обожанием и восхищением.
— Готов, Ронникин, — с привычной нежностью отозвалась миссис Уизли, выпуская Гарри из объятий. — Садись, сейчас…
Рон медленно сел, не отводя глаз от Гарри. Брюнет чувствовал себя неудобно под таким испытующим взглядом; вспомнилась верная примета: «Чужое пристальное внимание ведёт к неприятностям, и чем пристальнее внимание, тем крупнее неприятности». Он отошёл к подоконнику и присел на его край. Голова слегка кружилась, тело было неуклюжим и слабым, хотя в принципе Гарри был обычным двенадцатилетним мальчишкой, непоседой и живчиком, способным (если получится, конечно) весь день провести в беготне и смехе и не устать, — зелья помогали вылечить раны, но помочь вернуть хоть какие-то силы мог только нормальный отдых в течение нескольких дней.
— Что ты здесь делаешь? — выдал наконец Рон после нескольких минут напряжённых раздумий.
Гарри опустил голову и принялся рассматривать носки раздолбанных ботинок; с тех пор, как кроссовки обгорели в пламени тайника с философским камнем, ему приходилось носить ботинки, которые когда-то, разумеется, принадлежали Дадли, и были сейчас в таком виде, словно ими несколько лет подряд забивали гвозди в стены.
— Я здесь гость, — заслышав вопрос Рона, близнецы прекратили шептаться о том, о чём они там шептались, и стали с напряжением и подозрением прислушиваться к этому диалогу.
— Но… как ты здесь оказался?
— Фред и Джордж на летающей машине забрали меня от Дурслей.
— Зачем вы это сделали? — Рон уставился на близнецов с искренним непониманием.
— Рональд Билиус Уизли! — не выдержала миссис Уизли, шмякая перед Роном тарелку с едой. — Если ты что-то имеешь против Гарри, скажи это прямо! Ты, в конце концов, гриффиндорец!
Гарри вздрогнул. Вот она, больная тема.
— А он — слизеринец! — привёл Рон неотразимый аргумент.
— И что? — яростный ответ миссис Уизли поставил Рона в тупик. Гарри смотрел на носки ботинок. «Вымыть их хоть, что ли…».
— Ну-у… — помимо того, что все слизеринцы по своей природе подлые гады и уши не моют, у Рона имелись аргументы наподобие «он мне не доверяет, потому что не взял с собой добывать философский камень и сражаться с Вольдемортом», но это был не тот сорт доводов, который можно было бы предъявить своей матери. Безусловно, миссис Уизли заявила бы, что Рону там действительно нечего было делать, и единственное отрицательное последствие для Гарри могло заключаться в том, что миссис Уизли наверняка отчитала бы и его за то, что лезет в такие опасные ситуации очертя голову. Впрочем, Гарри не мог с уверенностью утверждать, что это отрицательное последствие: тем же Дурслям было бы только в радость, сверни он себе шею, например, при падении на дьявольские силки или получи от Вольдеморта вторую за одиннадцать лет Аваду.
— Если у тебя нет слов, Рональд Уизли, лучше молчи, — посоветовала миссис Уизли.
«Теперь он ещё и поссорился из-за меня с матерью. Прекрасно». Гарри не хотелось быть источником проблем. Голова разнылась, намекая, что неплохо бы устроить её на подушке на ближайшие несколько часов. Он рассеянно потёр виски.
— Гарри? Ты плохо себя чувствуешь? — глазастый Фред сразу заметил, что Гарри не в своей тарелке.
— Нет, всё нормально. Я просто устал.
— Тогда иди и отдохни, — непреклонно заявил Джордж. — Мама трансфигурирует для одного из нас третью кровать, а ты будешь и дальше спать на Фредовой.
— Но… там же и так места мало и вас уже двое… я наверняка буду мешать… — Гарри всё не поднимал головы, и шея уже начинала ныть. Он заранее смирился с этим.
— Не говори глупостей, — сказал Фред. — Чем ты помешаешь? Если, конечно, ты не будешь требовать, как Перси, чтобы мы сидели и учили уроки вместо того, чтобы экспериментировать…
Требовать? Гарри не чувствовал себя вправе требовать хоть что-то от людей, которые без всякий требований или просьб дали ему почти всё, в чём он нуждался. Тем более чтобы они сидели и учили уроки летом — ещё чего.
— Никаких экспериментов, Фред, Джордж, — строго сказала миссис Уизли. — Вы меня поняли?
— Конечно, мам, — хором сказали близнецы. По их хитрющим физиономиям было сразу видно, что они, конечно, поняли и, конечно, будут экспериментировать. Гарри улыбнулся.
— Отлично, — одобрил Джордж.
— Продолжай в том же духе, дружище, — добавил Фред. Увидев, что Гарри озадачен их репликами, невесть к чему сказанными, он пояснил:
— Мы имеем в виду, продолжай улыбаться. Тебе пойдёт на пользу делать так почаще.
Рон подавился сосиской. Гарри подавил желание расхохотаться и просто улыбнулся снова.
— Пойдём наверх, — близнецы поднялись из-за стола. — Тебе ещё вещи разобрать надо.
Гарри беспрекословно оттолкнулся от подоконника и прошёл к выходу из кухни. Близнецы перемигнулись и подхватили его на сцепленные руки, как на качели, и он, поневоле уцепившись за их плечи, рассмеялся. Может быть, будь у него старшие братья, они часто так делали бы. Или он сам катал бы так младших братьев, если б они у него имелись. Чёртово сослагательное наклонение. Гарри чувствовал возмущённый и отчего-то жалобный взгляд Рона и его шок, а ещё — как довольны отчего-то были мистер и миссис Уизли. Близнецы уже поднимались по лестнице, когда Гарри краем уха уловил слова миссис Уизли:
— По крайней мере, двух достойных сыновей мы точно вырастили, Артур.

* * *

Гарри провёл в Норе уже четыре дня к тому моменту, когда пришли письма их Хогвартса. Четыре дня, напоенных невероятной для Гарри любовью, теплом и светом, несмотря на то, что Рон шарахался от него и не разговаривал с ним. Фред и Джордж целовали его в щёки на ночь, обожали таскать его на руках — он, собственно, был совсем не против — выделили под его вещи треть шкафа, рассказывали ему на ночь страшные сказки и истории о своих похождениях, и Гарри было всё равно, сколько правды содержалось в этих рассказах — он просто слушал голоса близнецов. Они позволили ему помогать им с экспериментами — помощь эта заключалась чаще всего в беспалочковой магии Гарри, например, его огонь из ладоней послужил для Фреда и Джорджа образцом и способом проверки для взрывающихся пылинок, на которые стоило наступить, чтобы они рванули под ногами и оставили тебя всего в саже. Они сказали ему по секрету, что хотят обзавестись в будущем своим собственным магазином волшебных приколов. Они не скрывали от него ничего или делали это так успешно, что Гарри не мог заметить момента, когда бы ему не доверяли.
На пятый день рано утром он проснулся от холода — забыл вчера закрыть окно, к которому спал ближе всех. Открыл глаза, нашарил очки, намереваясь встать с кровати и прихлопнуть створки, и увидел, что Фред склонился над лежащим на кровати Джорджем и нежно целует его в губы, зарывая пальцы в рыжую шевелюру брата, а Джордж отвечает, прижимаясь к Фреду всем телом. Гарри смотрел на них с какими-то смешанными чувствами до тех пор, пока Фред не оторвался от Джорджа, облизнул губы и обернулся к Гарри:
— Не шокирован?
Гарри живо вспомнились вопли дяди Вернона, случайно наткнувшегося однажды по телевизору на фильм, где точно так же целовались два парня — те, правда, не были рыжими. «Поганые извращенцы! Паршивые пидорасы, да как они такое только показывают!! Что за поганое дерьмо все эти голубые! Мерзость, тьфу! Петуния, переключи на бокс!!». Вспомнился Маркус Флинт, целующийся с Девоном Забини в слизеринской гостиной и позволяющий Оливеру Вуду в душевой… делать это. Вспомнился Дамблдор, опустившийся на колени перед Снейпом и…
— Я бы сказал, это красиво. И куда больше меня шокировало то, что вы собираетесь первого же сентября прилепить на распределительную Шляпу пучок страусиных перьев тем самым клеем, который прилепил меня к столу намертво на три часа — вас же МакГонагалл четвертует, — решил Гарри, удержавшись от того, чтобы поделиться с близнецами своей странной проблемой — напряжением в паху, непривычным, но приятным. Руки так и тянулись погладить себя там, чтобы снять это напряжение, но вместо этого Гарри встал и прикрыл окно, как собирался.
— До сих пор не четвертовала, — ухмыльнулся Фред. — Даже когда мы нелегально пробрались в Хогсмид и застали её целующейся с кем-то, а она поймала нас, пока мы пытались сделать с этого фотографию на память.
Гарри поперхнулся. Ему казалось, он и без того знает больше, чем ему хотелось бы, о личной жизни своих преподавателей.
— Не с женщиной хотя бы или как? — Гарри залез обратно на кровать.
— С мужчиной, а что? Ты же вроде не против однополых пар…
— Мне просто было интересно, интересуется ли хоть кто-нибудь в Хогвартсе противоположным полом, — честно признался Гарри.
Близнецы заржали, утыкаясь лицами в плечо друг другу.
— Похоже, ты знаешь больше нашего о профессорах, — высказался Джордж сквозь хихиканье. — Что, они все, кроме МакГонагалл, играют за нашу команду?
Гарри не был уверен, что точно уловил, что Джордж хотел сказать последней фразой, но покачал головой.
— Неа, я не буду об этом говорить. Это их дело, в конце концов.
— Ладно, — близнецы ничуть не были расстроены скрытностью Гарри, вовсе не готового рассказывать о том, чем занимаются директор школы и декан Слизерина за запертыми дверями. — А ты сам? Уже думал об этом?
Гарри молча залился краской.
— Н-не… не думал, — это было чистой правдой. У Гарри было о чём подумать и помимо своей ориентации.
— Не думал и ничего не чувствовал?
Гарри был готов провалиться сквозь кровать и пол. Правда, в таком случае он попал бы в гостиную Норы, а вовсе не под землю, как ему хотелось бы.
— Ч-чувствовал…
Фред и Джордж перебрались на его кровать — то есть кровать Фреда, если быть точным. Гарри сел, скрестив ноги по-турецки и обняв подушку обеими руками.
— А сейчас — чувствовал?
Гарри раздумывал почти минуту, прежде чем кивнуть, но Фред с Джорджем его не торопили.
— А что именно?
Гарри запрокинул голову и постарался посмотреть в глаза одновременно Фреду и Джорджу, встретившихся лбами над его головой. Краснеть он уже не краснел — этот разговор исчерпал его месячный лимит на смущение.
— Напряжение… внизу живота, — он мог говорить только шёпотом, потому что это напряжение росло и всё настоятельней требовало сделать с ним что-нибудь.
— Когда мы целуемся, мы чувствуем то же самое, — серьёзно сообщил Джордж. Фред кивнул.
— А… как вы с этим… справляетесь? — Гарри было трудно подбирать слова; более выбивающегося из всех и всяческих рамок разговора у него ещё не было.
— Мы помогаем друг другу.
— Помогаете?
— Мы можем помочь тебе, и ты поймёшь, что мы имели в виду, — мягко предложил Фред.
Гарри зажмурился и кивнул.
— Не бойся, — голос Джорджа тоже был очень мягким. — Мы не сделаем ничего плохого.
— Тебе понравится, — добавил Фред уверенно и поцеловал Гарри в губы — так, как несколько минут назад целовал брата.
Губы Фреда были мягкими и на вкус напоминали чай с имбирем, которым миссис Уизли как-то раз поила Гарри. Язык близнеца нежно провёл по нижней губе Гарри и вопрошающе нажал на впадинку между верхней и нижней, словно спрашивая разрешения на что-то; и Гарри приоткрыл рот, не имея ни малейшего понятия о том, на что соглашается.
Язык Фреда проник в его рот, прогулялся по дёснам и верхним зубам, погладил изнутри нижнюю губу Гарри, столкнулся с его собственным языком, и только тогда Гарри решился сделать что-то в ответ. Этот поцелуй затягивал, как омут, дурманил, будоражил кровь, и Гарри не имел ни малейшего желания оттуда выныривать — наоборот, он хотел утонуть в нём, как можно глубже.
Кажется, он понимал Маркуса Флинта.
Джордж осторожно приспустил пижамные брюки Гарри и накрыл рукой это… напряжение. Гарри непроизвольно выгнулся навстречу. Тихий смешок Фреда вибрацией пробежал по сплетённым языкам и губам.
— Я же говорил, что тебе понравится, — прошептал он, оторвавшись о губ Гарри.
Гарри молча кивнул, облизывая губы, на которых всё ещё сохранился вкус Фреда.
Близнецы стянули с него трусы до середины бёдер и… ох, Мерлин… они начали гладить его, сжимали, ласкали. Гарри выгнулся в их руках, это странное чувство прошивало его насквозь, удовольствие удовольствие, сколько его, так много, везде, в каждой клетке, а центр — в руках Фреда и Джорджа, Мерлин… Джордж целовал его и оставлял вкус пряный и спокойный одновременно, как карри, и Гарри плавился, плавился под руками и губами их обоих, как воск, и наконец он застонал и взорвался удовольствием весь, без остатка.
— Ну как тебе? — Фред издал тихий смешок.
— Ве-ли-ко-леп-но, — искренне сказал Гарри и зевнул, устраиваясь поудобнее пятой точкой на коленях Фреда и головой — на плече Джорджа. — Я только хочу теперь спать… не уходите от меня, ладно?
Уже в полусне Гарри почувствовал, как Фред взмахнул палочкой и произнёс какое-то заклинание, и коже сразу стало легче, с неё исчезло что-то липкое и влажное, а Джордж привёл его одежду в порядок.
— Конечно, мы никуда не уйдём, — вроде бы, это сказал Фред.
Дверь комнаты раскрылась, послышался какой-то сдавленный звук, и дверь снова захлопнулась. Кажется, это был Рон. Наверное, он не ожидал, что Гарри будет спать, пристроившись прямо на близнецах, а они в это время будут ласково перебирать его волосы и подкладывать подушку под спину.
Вокруг Гарри витал слабый пряный и в то же время сладковатый запах. Он был скорее приятен, чем нет, и Гарри наконец заснул. Во сне он видел почему-то караваны верблюдов и много-много бейсболок, на каждой из которых было написано: «Есть ли жизнь на Марсе?».

* * *

Он проснулся только к обеду. К его удивлению, близнецы и в самом деле никуда не ушли, пока он любовался непонятными верблюдами.
— Проснулся? — Фред ласково щёлкнул его по носу.
— Ага, — подтвердил Гарри и потянулся по-кошачьи.
— Есть хочешь? — а это уже Джордж.
— И снова «ага», — Гарри разулыбался.
— Тогда иди умывайся, а то…
— …завтрак уже полчаса как готов.
Гарри потянулся ещё раз и соскочил с близнецов. Быстро умываться и одеваться — это он умел.
Стоило ему надкусить бутерброд, как в открытое окно влетела вальяжная коричневая сова и сбросила в руки миссис Уизли стопку желтоватых конвертов, надписанных изумрудными чернилами.
— Это тебе, Перси… это тебе, Фред, и тебе, Джордж… это тебе, Гарри, дорогой… и это тебе, Рон.
Гарри вчитался в список книг, которые надо было купить:
«Миранда Гошок «Сборник заклинаний, часть вторая»;
Гилдерой Локхарт «Беседы с банши»;
Гилдерой Локхарт «Ужин с упырями»;
Гилдерой Локхарт «Каникулы с колдуньями»;
Гилдерой Локхарт «Турне с троллями»;
Гилдерой Локхарт «Вояж с вампиром»;
Гилдерой Локхарт «Общение с оборотнями»;
Гилдерой Локхарт «Единение с йети».
— О, вам тоже надо все эти локхартовские книжки? — Фред заглянул в список Гарри через плечо последнего. — Ничего себе, как новый преподаватель ЗОТС на нём сдвинут…
— Это дорого обойдётся, — расстроенно отозвалась миссис Уизли. — Все эти книги так много стоят…
— Ничего не поделаешь, Молли. Мы справимся, — вставил свою лепту в разговор мистер Уизли. — Можно пойти и купить всё нужное сегодня же.
— Да, пожалуй, сегодня лучше всего, — согласилась миссис Уизли.

Величина рекламной шумихи вокруг товара
обратно пропорциональна его реальной ценности.
Закон Поттера.

Гарри никогда прежде не путешествовал через камины с помощью летучего пороха; волшебный мир вообще был удивительно богат на новые для Гарри ощущения. Правда, путешествие по камину Гарри отнести к приятным ощущениям не мог — его так крутило в зелёных огнях, напоминавших ему недоброй памяти Аваду Кедавру, что он чуть не выдал завтрак обратно. Портключ с его извечным ёканьем в районе живота — и то куда как комфортнее. В уже знакомом «Дырявом котле» Гарри долго пожимал руки мгновенно узнававшим его волшебникам и волшебницам и не знал, куда девать глаза; он совсем не чувствовал себя ни великим, ни знаменитым, ни тем более Мальчиком-Который-Выжил — скорее, Мальчиком-Который-Охотно-Послал-Бы-Всех-На-Три-Буквы. Слава богу, миссис Уизли быстро всех построила и повела стройными рядами в Гринготтс — чтобы тратить деньги, нужно было сначала ими запастись.
Гарри старался не смотреть внутрь хранилища Уизли, но всё равно заметил, что там лежал один галлеон и маленькая кучка сиклей; миссис Уизли забрала всё это. Свои деньги Гарри выгребал торопливо, насыпал в карманы не глядя и не считая — их всё равно было очень много, ну просто очень. Ему было неловко.
На улице они как-то незаметно все разделились: миссис Уизли и Джинни пошли в одну сторону — перед этим миссис Уизли велела всем быть во «Флориш и Блоттс» через час, Фред и Джордж, повстречавшие Ли Джордана, в другую, мистер Уизли прихватил Перси, и в результате Рон и Гарри остались вдвоём.
Гарри искоса вглянул на Рона. Тот имел достаточно бледный вид, чтобы Гарри с уверенностью решил: гриффиндорцу не плевать. Вот только хочет ли он помириться или, наоборот, сейчас скажет другую гадость?
— Гарри?
— Что?
— А… чем ты там занимался с Фредом и Джорджем, когда я заходил, чтоб вас разбудить?
— Я спал, а они меня обнимали, — отозвался Гарри, решив ограничиться урезанной правдой.
— А… почему они так делали? — рыжий смущался и сбивался на каждом слове.
«Знал бы ты, чем ещё мы там занимались…»
— Как по-твоему, — устало спросил Гарри, — нужен мне хотя бы один близкий человек? Вы с Гермионой отказались от меня в июне. Фред и Джордж не дали мне сойти с ума от одиночества или загнуться от голода и потери крови в дурслевском чулане. Почему бы им и не обнять меня?
— От голода и потери крови? В чулане? О чём ты? — «он же ничего не знает…»
Унизительно, Господи, как унизительно пересказывать такое, особенно о себе. Но Гарри решился объяснить Рону, что имел в виду — после этого рыжий уже решит что-нибудь наконец. Он кратко пересказал Рону суть визита Добби и добавил сухо, как только мог:
— Дядя Вернон избил меня и запер в чулан. Шесть дней мне давали раз в сутки хлеб и воду. Там было темно и тесно, как у негра в за… очень, короче, и всё время было дико больно. Фред и Джордж прилетели за мной на «форде» и забрали меня. Вылечили. Поселили в своей комнате. И всё это несмотря на то, на каком факультете я учусь, кстати говоря.
Гарри помолчал, давая информации возможность улечься в мозгу Рона, и сбежал по ступенькам, прыгая через одну.
— Не знаю, как ты, а я иду покупать всё, что нужно.
Молчание.
Гарри обернулся. Рон стоял, отчаянно не краснея даже, а бордовея — похоже, что от стыда. И умоляюще смотрел на Гарри, будто взглядом просил не уходить. Жаль, что это странное со-ощущение чужих эмоций случается само по себе, а не тогда, когда надо — если бы Гарри знал, что Рон чувствует, то знал бы, и что сказать, чтобы не выставить себя совсем уж идиотом. Гарри глубоко вдохнул и поклялся себе мысленно, что если сейчас совершит ошибку, то больше никогда её не повторит.
— Ты со мной?
Рон просиял так, будто ему подарили ящик печенья и бочку варенья или что-то из той же серии, и так стремительно рванулся к Гарри, что брюнету взъерошило волосы ветерком.
— Идём!! — радостно-радостно…
«Это что же, я прощён за философский камень? Похоже на то».

Не прошло и пятнадцати минут, как они наткнулись на Гермиону, которая в гордом одиночестве выбирала в магазине перья.
— Привет, — сказал Гарри и отошёл к витрине, где были выставлены образцы чернил.
— Рон? — Гермиона была в некотором роде удивлена.
— Э-э… я тебе не писал об этом, Миона… Фред и Джордж несколько дней назад привезли Гарри к нам.
— А почему ты с ним?!
— Понимаешь, Миона… эти магглы.. — до Гарри долетали только отдельные слова, потому что Рон благоразумно понизил голос. К тому же продавец узнал Гарри и порывался всучить ему все канцелярские принадлежности за полцены, и брюнету пришлось отстаивать своё право платить, как все. — Совсем… кошмар… представляешь?.. на самом деле… так что… ты же понимаешь?
Гарри испытал большое желание вылить пузырёк с только что купленными фиолетовыми чернилами Рону на голову, но, к счастью рыжего, рассказ последнего возымел на Гермиону совершенно для Гарри неожиданное действие. Она, нервно кусая губы, дождалась, пока Гарри расплатится со сдавшимся продавцом, и ринулась к нему, чтобы обнять. Ошеломлённый Гарри застыл на месте, чудом не уронив пакет с покупками.
— Гарри, Гарри, ты простишь меня? — всхлипывала она, вцепившись пальцами ему в мантию. — Я была такой дурой… эгоистичной дурой… прости, пожалуйста, ты всё сделал правильно, а мы были придурками… прости меня, Гарри…
Гарри молчал, соображая, что на это можно ответить. За что её прощать? Она ничего ему не сделала — ну, кроме того, что отвернулась от него в трудную минуту, но, в конце концов, у неё были некоторые причины — так она сама считала, во всяком случае — а что касательно Дурслей, о чьём произволе ей только что разболтал Рон, так тут она и вовсе была ни при чём. «Хотя насчёт придурков я бы, пожалуй возразил — почему «были»?». Гарри почувствовал себя злюкой и неуверенно кивнул.
Гермиона, почувствовав кивок, слегка отстранилась, с надеждой смотря ему в глаза.
— Всё в порядке, — с опаской сказал Гарри. Вдруг ещё больше расплачется? — Не плачь.
— Гарри… какой ты великодушный… — Гермиона смотрела на него восторженно, почти как Джинни, только что не краснела. — Ты куда больше гриффиндорец, чем мы с Роном…
«И опять по больной мозоли…»
— Может, пойдём мороженого поедим? — Гарри осторожно высвободился из рук Гермионы. После десятиминутного спора с продавцом — который, кстати, навострил уши, ловя каждое слово в их разговоре — он был как никогда не расположен слушать о том, какой он замечательный.
Рон и Гермиона синхронно закивали. Предложи он им зайти в аптеку и понырять в бочку с жучиными глазками, они наверняка всё равно так же радостно согласились бы.

У дверей «Флориш и Блоттс» была толпа. Причём, как отметил Гарри, состояла она в основном из ведьм среднего возраста, наподобие миссис Уизли. Огромный плакат, занимавший всю витрину, прояснил ситуацию, хотя и не до конца: «ГИЛДЕРОЙ ЛОКХАРТ лично для Вас подпишет экземпляр своей автобиографии «ВОЛШЕБНЫЙ Я» сегодня с 12.30 до 16.30».
— Гилдерой Локхарт? — Гермиона заметно воодушевилась. — Вау… то есть, я хочу сказать, у нас в этом году столько его учебников!
Магазин был забит людьми, длиннющая очередь змеилась по направлению куда-то в самый конец помещения. Гарри, Рон и Гермиона сдёрнули с полок по «Сборнику заклинаний (часть вторая)» и присоединились к остальным Уизли, стоявшим где-то достаточно близко к началу очереди.
— Наконец-то пришли, — рассеянно проговорила миссис Уизли. У нее слегка перехватывало дыхание, и она постоянно приглаживала волосы. — Через минуту мы сможем его увидеть…
И действительно, они его увидели, но Гарри был не так уж и впечатлён. Гилдерой Локхарт в окружении плакатов с собственными лицами и в случах прожекторов сидел за столом и лучезарно улыбался. Волосы у него были светлые, но такого оттенка, что у Гарри возникло подозрение, что крашеные; глаза синие, и шляпа, сидевшая на светлых кудрях под каким-то неестественным углом — точно в тон глазам. В общем и целом, Гарри он не понравился. Сам не подозревающий об этом Локхарт обводил клубящуюся толпу благосклонным взором, и вдруг васильковые (как с благоговейным придыханием выразилась одна из ведьм в толпе) глаза расширились в удивлении и предвкушении. Холодок опасности пробежал по позвоночнику Гарри, и он попытался было отступить назад, в толпу, едва не оттоптав при этом ногу Рону, но было уже поздно.
— Неужели это Гарри Поттер?
Локхарт со скоростью и ловкостью, которой Гарри от него не ожидал — может, он в бытность учеником Хогвартса тоже был ловцом? — уцепился за руку Гарри и рывком вытащил его из толпы, едва не выдернув сустав из плеча. Гарри от этого рывка впечатался носом в Локхарта, от которого несло приторными духами, и воспешно отступил на два шага; рука, к сожалению, была до сих пор в плену, и Локхарт воспользовался этим, начав усиленно пожимать многострадальную ладонь Гарри.
— Давай, улыбочку, Гарри, — сквозь зубы проговорил Локхарт, не прекращая улыбаться. — Давай. Вдвоём мы, пожалуй, сойдём для первой страницы «Пророка»!
Гарри не испытывал ни малейшего желания попадать на первую страницу и так скривился, будто по рассеянности откусил от лимона. Впрочем, это не смутило ни Локхарта, ни какого-то грузного мужчину с большим чёрным приспособлением, напомнившим Гарри маггловский фотоаппарат, испускавшим раз за разом ослепительные вспышки и клубы пурпурного дыма. Через несколько минут Локхарт снова применил силу и притянул Гарри к себе, обнв за плечи. Через пару секунд рука Локхарта скользнула Гарри на талию, и брюнет напрягся.
— Дамы и господа, — прокричал Локхарт и замахал рукой, прося тишины. — Наступил потрясающий момент! Идеальный момент для небольшого объявления, которое я давно собирался сделать! Сегодня, когда юный Гарри вошел сюда, во «Флориш и Блоттс», он хотел всего лишь купить мою автобиографию — которую я ему с удовольствием отдам бесплатно, в подарок, — толпа снова зааплодировала, — он не имел ни малейшего представления, — продолжал Локхарт, дружески взъерошив Гарри волосы свободной рукой и при этом чуть не свалив с него очки, — что вскоре получит нечто несравнимо большее, нежели моя книга «Волшебный я». Он и его школьные товарищи получат настоящего волшебного меня. Да-да, дорогие дамы и господа, я горжусь и счастлив тем, что могу объявить, что, начиная с сентября этого года, я принимаю пост преподавателя в школе чародейства и колдовства «Хогвартс», где буду обучать молодежь защите от сил зла!
— Упаси нас Мерлин от такой защиты, — пробормотал Гарри себе под нос, надеясь, что Локхарт его услышит.
Рука Локхарта, удерживавшая Гарри за талию, сползла ещё ниже и — Гарри готов был в этом поклясться — ущипнула его за… бедро. Он готов был уже рвануться и заорать, но как раз в этот момент Локхарт отпустил его наконец и вручил под аплодисменты не одну свою автобиографию — которая, кстати сказать, была нужна Гарри, как тритону туалетная бумага — а всё своё собрание сочинений, которое предполагалось купить для школы. Прикрывшись от взглядов этой стопкой, Гарри смылся в угол комнаты, подальше от прожекторов и вспышек, и, подумав, свалил всё это в новый котёл Джинни. В конце концов, не для того он сюда пришёл, чтобы забесплатно обзаводиться учебниками и… кхм… обжиматься с будущими учителями.
— Это тебе, — объяснил он младшей Уизли. — Я себе сам куплю…
Джинни подняла на Гарри сияющий взгляд, снова покраснев.
Весёлый предстоит год, похоже.
— Спорим, тебе это понравилось, Поттер, — раздался позади тягучий голос Драко Малфоя. — Наш знаменитый Потти в магазин не сходит, чтобы не попасть на первую страницу…
— Отстань от него! — неожиданно вмешалась Джинни, гневно сверкая глазами. — Он ведь не хотел!
Впервые Джинни что-то сказала при Гарри. Это был определённый прогресс.
— О, Потти, да ты, никак, завёл себе подружку? — Малфой презрительно прищурился.
Вот тут Гарри знал, как ответить.
— С чего это, Малфой, тебя так интересует моя личная жизнь? Ты что, хотел выдвинуть свою кандидатуру? Ещё разок предложить руку, а потом и сердце? — Гарри прищурился, с удовлетворением наблюдая, как Малфой дёргается, словно от удара плетью, и, с бешеными огоньками в серебристых глазах, кидается на него.
Гарри увернулся от удара в глаз и перехватил Малфоя за тонкую руку, заламывая её тому за спину. В отличие от Кребба и Гойла, Малфой был не так уж и страшен в драке. Но Гарри и сам ещё не вполне окреп, и поэтому через пару минут напряжённой возни Малфой сумел высвободить руку. За это время он немного поостыл, поэтому попытки продолжить физическую разборку не предпринял, а просто ненавидяще вперился в Гарри взглядом, потирая едва не вывихнутую руку.
— Тебе не жить, Поттер, ты понял?
Гарри заметил за спиной Малфоя его отца и фыркнул:
— Какой ты всегда храбрый при папочке или своих дуболомах, Малфой. А ещё ты ладишь со Снейпом и одалживаешь у него редкие ингредиенты для огненных зелий, но что-то толку со всего этого, как с козла молока.
Малфой вздрогнул и уставился на Гарри. До сих пор они никогда не поднимали в разговорах — если яростные злобные перебранки можно так назвать — тему инцидента с желчью саламандры, отчего-то не подействовавшей на Гарри — хотя она должна была сжечь его дотла, оставив только пятно копоти наподобие тех, что Гарри сегодня, чертыхаясь, смахивал со своей мантии, выйдя из камина. Никто из них не знал, почему эта попытка Малфоя убить Гарри провалилась, но Гарри не собирался посвящать Малфоя в собственное неведение. Пусть думает, что у него, Гарри, есть свои секреты, недоступные белобрысым гадёнышам.
— Так-так-так, — холодный голос Малфоя-старшего определённо напоминал голос младшего, только был более низким и бархатистым. И куда холоднее. Этим голосом можно было без проблем охлаждать коктейли. — Что мы здесь видим…
Он положил руку на плечо сына.
— Поттер. И очередная Уизли — признаться, не помню, какая уже по счёту.
Джинни снова отчаянно покраснела и закусила губу — со страшим Малфоем она не осмеливалась спорить. А Гарри было уже нечего терять — он вообще, по-хорошему, много раз уже должен был быть мёртв, что уж тут поругаться со взрослым, входящим в Попечительский совет Хогвартса.
— А Вам-то, собственно, что за дело? — поинтересовался он. — Или Вы просто не можете пройти мимо, не защитив сыночка от страшного и ужасного одноклассника?
— Ты себе льстишь, Поттер, — ухмылка Люциуса Малфоя вызывала у Гарри стремление пойти в туалет и сунуть два пальца в рот, склонясь над унитазом. Проще говоря, от неё откровенно тошнило. — Даже удивительно, что ты попал в Слизерин, тебе действительно пошёл бы Хаффлпафф — возможно, у Шляпы просто случился припадок при виде твоей шевелюры.
После близкого знакомства с пальцами Локхарта у шевелюры Гарри и впрямь был такой вид, будто он усердно маскировался под швабру и даже вполне преуспел в этом занятии. Но, опять же, это было не малфоевское собачье дело.
Ответить Гарри не успел — Малфой-старший без перехода взглянул на Джинни и запустил руку к ней в котёл, вытащив из-под глянцевых локхартовских книжек затрёпанную до крайности «Трансфигурацию: курс для начинающих».
— И это то, девочка, чем тебя обеспечивает твой отец? Жалкое зрелище.
— Люциус? — голос мистера Уизли был напряжённым и злым — Гарри ещё не слышал от этого добродушного человека такого тона. — Что ты делаешь в компании моей дочери и Гарри?
Всё взгляды автоматически переместились на Артура Уизли, нового участника представления. Рядом с отцом стояли Перси, Фред и Джордж; двое последних незаметно подмигнули Гарри, поймав его взгляд, и Гарри сразу стало как-то легче.
— Добрый день, Артур. Ты знаешь, судя по учебникам твоей дочери, тебе до сих пор не платят в Министерстве сверхурочных.
Мистер Уизли побагровел.
— Моя жизнь тебя не касается, Люциус. Но если ты так ею интересуешься, я позабочусь о том, чтобы, когда ты попадёшь в Азкабан, прийти как-нибудь к тебе и рассказать всё в подробностях.
— Полегче с угрозами, Артур. Я добропорядочный член магического сообщества, и Азкабан, к твоему глубочайшему сожалению, не относится к числу моих любимых курортов, — Малфой-старший небрежно кинул обратно в котёл Джинни «Трансфигурацию». — Держи, девочка — это лучшее, что тебе может дать твой отец.
Малфои, развернувшись, ушли, и в этот момент подоспела миссис Уизли, проигнорировавшая натянутое молчание, повисшее в воздухе, и потащившая всех домой. Гарри и Рон попрощались с Гермионой, которая на прощание опять кинулась обнимать Гарри. Не то чтобы ему было неприятно, но он предпочитал объятия Фреда и Джорджа, с хитрой усмешкой следивших за этой сценой.

* * *

Каникулы кончились слишком быстро, по мнению Гарри. Дни, проведённые в Норе, были прекрасны, лучше любых других в жизни Гарри. Преданный взгляд Рона, забота миссис Уизли, расспросы о маггловском мире мистера Уизли и, самое главное, поцелуи и «помощь» Фреда и Джорджа — больше они ничего не делали, а когда Гарри начал расспрашивать их на эту тему, посвятили его кое во что, но только теоретически, сказав, что ему только двенадцать, а они не растлители. Каждую ночь они втроём проводили в одной постели, обнявшись, и Гарри мгновенно засыпал, чувствуя себя в полной и абсолютной безопасности, счастливым до одурения и любимым — да-да, любимым, он чувствовал это той самой своей странной способностью, и, когда это случалось, купался во всепоглощающей нежности и неприкрытом желании (Фреду и Джорджу не приходило, видно, в голову прикрывать чем-нибудь свои эмоции — никто не знал, что Гарри иногда их чувствует). Будь это в его власти, он заставил бы лето длиться вечно, но такой власти у него не было, увы. Первое сентября накатило «Хогвартс-экспрессом», неостановимо и оглушающе.
На платформе № 9 Гарри провожал взглядом Фреда и Джорджа, вкатывающих тележки в стену. Когда они это сделали, ему показалось, что солнце как-то разом потускнело. В Хогвартсе они будут жить в Гриффиндорской башне и пробовать разработанные летом шалости на учениках и преподавателях вместе с Ли Джорданом… Хогвартс обязательно отнимет их у него. Но Гарри не протестовал, а только грустил. В конце концов, не будь Хогвартса, он никогда бы даже не знал о существовании близнецов. И будет ещё не одно лето… может быть, Уизли опять заберут его к себе погостить. Пусть даже и не избитого и не заморенного голодом… хотя вряд ли за учебный год дядя Вернон сменит гнев на милость, скорее наоборот.
Оставшись один на платформе, он спохватился: до отхода поезда оставалось две минуты. Разогнался и въехал тележкой в тену… грохот, звон, возмущённый, почти истеричный клёкот Хедвиг. Гарри поднялся, потёр ушибленный локоть и с усилием поставил на колёса упавшую на бок тележку. Люди вокруг неодобрительно смотрели, что-то говорили.
— Какого чёрта?! — заорал находившийся неподалёку служащий вокзала.
— Потерял управление, — пробормотал Гарри; очки перекосились, им явно не помешало бы ещё одно Репаро, но линзы были целы.
«В чём дело?». Он снова докатил тележку до стены, но уже медленно, и аккуратно толкнул стену. Стена не поддалась, служа безмолвным памятником кличу «Но пасаран!».
— Однако, — сказал Гарри вслух. Хедвиг продолжала орать. Гарри приоткрыл клетку и погладил её по перьям. Сова нахохлилась, словно говоря: «Не мешай мне высказывать своё мнение о тебе!», но всё-таки утихла.
Гарри взглянул на часы. Секунда… вторая… третья… четвёртая… пятая. Всё, поезд ушёл.
И что делать? Как попасть в Хогвартс? Гарри, прислонившись к упрямой стене, задумчиво потёр подбородок, опустил руку, скользнув ею по груди… что-то твёрдое задело его пальцы, когда те были немного ниже ключиц. Янтарный феникс. Портключ, который он хранил в сундуке всё лето и надел только сегодня утром.
Гарри попытался вспомнить, есть ли какие-то ограничения по действию портключей. «Этот предмет заколдован так, чтобы мгновенно переносить тебя с места на место» — так дословно Дамблдор объяснил ему, что такое портключ. Почему бы ему не перенести его в школу отсюда?
Только не прямо отсюда. Международный Статут Секретности и так далее… Гарри с независимым видом покатил тележку к выходу. Никто его не остановил, и он беспрепятственно вышел на улицу и завернул в переулок, где стояла летающая машина мистера Уизли — на ней они все приехали сюда сегодня. Гарри на минуту забеспокоился, как они попадут обратно с платформы — ведь стена наверняка и в другую сторону не пропускает, но вспомнил, что они умеют аппарировать, и успокоился. В переулке было безлюдно. Гарри подумал, закатал рукава рубашки и одну руку положил так, чтобы она касалась и сундука с вещами, и клетки с Хедвиг, а потом сжал портключ другой рукой. Феникс расправил янтарные крылья, на которых было искусно прорисовано неизвестным Гарри мастером каждое пёрышко, и знакомый рывок-ёканье застал Гарри, как всегда, врасплох. «К нему почему-то никогда не бываешь готов. Слишком ни на что не похожее ощущение…», — эти мысли Гарри додумывал уже на площадке Астрономической башни.
Ну разумеется, он не мог оказаться где-нибудь поближе к подземельям, с его-то везением. Хотя, если вдуматься, в подземельях есть шанс встретиться со Снейпом — а это чревато неприятным разговором. И пришлось бы рассказать про портключ, а этого Гарри уже не хотелось. Конечно, он мог уже прознать по каким-нибудь косвенным уликам — в прошлом году Гарри пользовался портключом в «критические», как выразился Дамблдор, «моменты», но никому не говорил об этом, за исключением нескольких гриффиндорцев. И начинать говорить не желал. Чем меньше о нём знают, тем лучше.
Кстати, надо бы сходить к директору — рассказать про стену. И узнать заодно: раз он уже в школе, можно ли ему применить заклинание, в частности «Вингардиум Левиоза»? А то мысль тащить тяжёлый сундук с самой верхушки Астрономической башни до подземелий совсем Гарри не вдохновляла.
Он спустился вниз и нашёл кабинет директора. Вспомнил, что не знает пароля, а потом вспомнил те странные слова горгулий в прошлый раз — что они откроют ему по первому слову. Да ещё наследником обозвали… чьим? Гарри остановился перед горгульями и открыл было уже рот, чтобы узнать поподробней, что они имели в виду, но услышал за углом чьи-то шаги. Кто-то из преподавателей или Филч.
— Откройте! — торопливо велел Гарри, и горгульи раздвинулись в разные стороны, давая ему пройти.
Винтовая лестница, к которой Гарри ещё не приноровился, снова норовила стукнуть Гарри в лоб, но он уворачивался. Знакомая тяжёлая высокая дверь с медным дверным молотком в виде грифона — он постучал, наученный горьким опытом заглядывания без стука и, услышав спокойное «Войдите», вошёл.
— Добрый день, Гарри, — Дамблдор отложил перо. — Проходи, присаживайся.
— Добрый день, профессор Дамблдор, — Гарри опустился в кресло.
— Насколько я знаю, Гарри, ты должен быть сейчас в «Хогвартс-экспрессе», — «не в бровь, а в глаз», подумал Гарри. — Как же ты оказался здесь?
— Стена платформы номер девять не пропустила меня, — Гарри пожал плечами. — Вся семья Уизли прошла, а я не смог. Не знаю, почему. Я воспользовался портключом, который Вы дали мне в прошлом году, и перенёсся на Астрономическую башню.
Дамблдор переплёл пальцы и задумался.
— Отлично, Гарри, что ты не стал совершать необдуманных поступков. Надеюсь, тебя не видели магглы, когда ты переносился?
— Нет, сэр — переулок был безлюдный, и стены глухие, ни одного окна. Разве только они удивятся, когда найдут там пустую багажную тележку, но вряд ли подумают о волшебстве.
— Молодец, Гарри.
Фоукс подлетел к Гарри совершенно неожиданно, сел на плечо, ласково курлыкая, и потёрся головой о щёку Гарри. Перья у него были шелковистые и мягкие-мягкие, мягче волос самого Гарри — хотя Фред и Джордж утверждали, что они нежные, как пух, и совершенно не понятно, как они такие могут торчать во все стороны и не приглаживаться ни просто так, ни водой. Гарри поднял руку и легонько почесал феникса под подбородком. Тот снова закурлыкал. Дамблдор с отеческой улыбкой наблюдал за этой идиллической сценой.
— Тебя ведь хорошо приняли в семье Уизли, Гарри?
— Да, сэр, — «к чему он клонит?»
— Видишь ли, Гарри, мистер и миссис Уизли приходили ко мне этим летом и просили, чтобы ты отныне проводил каникулы у них на том основании, что дядя и тётя жестоко с тобой обращаются. В особенности эмоционально на этом настаивала Молли.
Надежда трепыхнулась в Гарри, но тут же забилась в агонии, придавленная кованым каблуком дамблдоровских слов:
— К сожалению, Гарри, ты должен каждое лето проводить у своих родственников. На то есть свои причины. Хотя бы несколько недель ты должен оставаться у них, но после твоего дня рождения ты можешь гостить у Молли и Артура до начала учебного года.
— Но почему, сэр? — Гарри сразу понял, что спорить бесполезно — словно пытаться топором разрубить воду — только зря намахаешься. Но хотя бы объяснения какие-то он может получить?
— Так нужно для твоей безопасности, Гарри.
Гарри захотелось заржать в голос, но он сдержался — всё же с директором разговаривает.
— А если дядя меня убьёт однажды, сэр? То есть, безопасность в могиле будет, конечно, полнейшая…
Всё равно по-хамски получилось.
Голос Дамблдора неуловимо отяжелел и утерян нотку дружественности.
— В таком случае, Гарри, тебе следует постараться вести себя так, чтобы не вызывать гнева дяди.
Жгучая обида перехватила Гарри горло. Чёрт побери, да он сидел тише воды, ниже травы!
— Если Вы имеете в виду случай с пудингом, сэр, то это был не я. Это был домовой эльф, который назвался Добби и утверждал, что мне в этом году нельзя в Хогвартс. Якобы тут творится какой-то жуткий заговор, о котором Добби давно знает, и будет очень опасно, и мне опаснее всех. А когда я сказал, что всё равно поеду в Хогвартс, он обрушил этот пудинг на пол — надеялся, что Дурсли меня убьют или просто не пустят никуда, наверно.
— Вот как, — протянул Дамблдор и заново переплёл пальцы, поменяв позиции ладоней. — Хочешь чаю, Гарри? С лимонными дольками.
Гарри посчитал это завуалированным извинением за намёк на то, что Гарри сам виноват в том, что дядя его избивает, и кивнул. Почему бы и нет? В горле у него пересохло, а сладкое — это всегда хорошо.
К тому же в чём смысл ссориться с директором дальше? Бить его, конечно, за это не будут, но смысла всё равно нет. Фоукс снова закурлыкал, отвлекая Гарри от мрачных мыслей, и требовательно потёрся головой о висок Гарри. Брюнет гладил и почёсывал перья, одно из которых, подумать только, было в его палочке, и легкий, как ветер, пух на горле феникса одной рукой, а второй брал чашку или сладости, попутно отвечая на вопросы Дамблдора, затеявшего ничего не значащий разговор о лете и учёбе.

Потом Гарри ещё раз сбегал на Астрономическую башню, заклинанием поднял свои вещи — Дамблдор сказал, что колдовать в школе можно — и вместе с сундуком, пустой клеткой (Хедвиг он выпустил полетать) и метлой, вереницей тянувшимися за ним следом, спустился через весь Хогвартс в подземелья. Там он затолкал сундук под кровать, сложил в тумбочку всякие мелочи, отдельной стопкой — домашние эссе, с которых он у Уизли с помощью близнецов убрал несколько пятен крови — при этом у Фреда и Джорджа были такие лица, что Гарри всерьёз опасался, не пойдут ли они наглядно разъяснять дяде Вернону тонкости воспитания племянников и степень допустимости рукоприкладства. Гарри бы не вмешивал их в это, но сам убрать пятна не мог, и было бы куда хуже, заинтересуйся их происхождением профессор МакГонагалл или Снейп.
Делать было решительно нечего; Гарри сомневался, что такие деньки ещё выпадут на его долю — чтобы быть в Хогвартсе, без соврагов по факультету и каких-либо дел. Подумав, он взял метлу и отправился полетать — день был такой хороший, что было бы преступлением провести его в четырёх стенах.
По пути на улицу он, конечно же, не мог не столкнуться со Снейпом.
— Добрый день, мистер Поттер, — бархатным, мурлыкающим голосом Гарри облило, как сиропом. Ему даже невольно подумалось, что голосу Люциуса Малфоя до Снейповского семь вёрст и всё лесом.
— Добрый день, профессор Снейп, сэр, — вежливо ответствовал Гарри.
— Можно ли узнать у Вас, почему Вы здесь, а не в «Хогвартс-экспрессе»?
Гарри молчал. Рассказывать не хотелось. Снейпу он не доверял. Хотя…
— Профессор, скажите… а почему Вы пытались спасти меня на квиддичном матче?
Снейп совершенно неподражаемо изогнул правую бровь, передавая этим жестом все своё презрение и брезгливое изумление.
— С чего Вы взяли, мистер Поттер, что я Вас когда-либо спасал?
— Мне Квиррелл сказал, — объяснил Гарри. Подумал и добавил:
— Минут за десять-пятнадцать до того, как умереть. Сказал, что он сбрасывал меня с метлы тёмной магией, а Вы спасали. Почему, профессор?
Снейп помолчал, оглядывая Гарри с головы до ног. Гарри ёжился, но упрямо ждал ответа.
— Вы чересчур прямолинейны, Поттер. Когда-нибудь это не доведёт вас до добра.
На этом наставлении Снейп закончил разговор и зашагал дальше — не зашагал, а полетел, как всегда; мантия развевалась за его спиной, как крылья.
«Ну, хотя бы не пришлось объяснять, откуда я тут и почему не в поезде».

Налетавшись вокруг озера и наделав виражей на квиддичном поле, Гарри подлетел к окнам гриффиндорской башни и открыл их — окна повиновались ему, как выяснилось, не хуже дверей. Вот спальня с табличкой «Четвёртый курс». А вот кровати, где на покрывалах вышито — «Фред Уизли», «Джордж Уизли», обе близко к окну. Гарри ласково погладил подушки и оставил на них по цветку; он решительно не знал, как эти цветы называются, но они были такие же рыжие, как близнецы, вихрастые и высокие. Глупый, слюняво-сопливый жест, но Гарри просто не смог удержаться. Он ещё и поцеловал цветы напоследок — потом места поцелуя обязательно коснутся их руки. Оставалось только надеяться, что никто его не видел— ни когда влетал, ни когда улетал. Окно он закрыл плотно, и, если б не цветы, гриффиндорцы никогда бы не узнали о нежданном госте.

* * *

Вечером Гарри сидел, как обычно, один на краю слизеринского стола и, подперев голову руками, ждал, пока закончатся речи и сортировка. Полные ненависти взоры Малфоя и Забини его не волновали: выжить он, пожалуй, выживет, если что — можно сказать, он в этом деле профессионал, а остальное… пфе. Джинни распределилась в Гриффиндор, и Гарри был рад за неё; хотя он всё ещё завидовал всем гриффиндорцам. Фред и Джордж, найдя Гарри взглядом, помахали ему с улыбкой. Он знал, что всё им расскажет, даже про портключ. МакГонагалл, вынеся Шляпу, тоже кинула на близнецов взгляд — но совсем не такой, какой кинул на них Гарри. Очевидно, они всё же приклеили на Шляпу перья, и МакГонагалл пришлось срочно трансфигурировать их во что-то вроде ещё одной заплатки — просто так отодрать непрошеное украшение было невозможно, это Гарри помнил по себе.
Ужин подходил к концу, и многие старшекурсники уже отправились по спальням, узнав пароли у старост, но Гарри продолжал сидеть — во-первых, после Дамблдоровых лимонных долек у него во рту маковой росинки не было, во-вторых, было желание оттянуть момент, когда он останется наедине с милыми одноклассничками, спящими и видящими его в паре футов под землёй и под каменной плитой — для надёжности. Кто знает, что они успели выдумать за лето — яды, кинжалы, верёвки, смазанные мылом, старая добрая Авада? Хотя её уже пробовали на Гарри, и без особого успеха… ну тогда Круцио. В качестве реванша за прошлое Рождество, например.
От раздумий про Круцио и прочие весёлые вещи Гарри оторвал незнакомый первокурсник, несколько минут назад попавший в Гриффиндор. Крохотный мальчик с мышиного цвета волосами.
— Привет, Гарри. Как дела?
Гарри молча посмотрел на него. Они виделись первый раз в жизни, насколько он мог судить.
— Я… меня зовут Колин, Колин Криви, — заторопился мальчик. — И я всё-всё о тебе знаю!
«Ну, с этим можно и поспорить».
— Мне всё рассказали, и в «Истории магии» я читал. И про то, как ты уцелел, после того как Сам-Знаешь-Кто пытался тебя убить, и про то, как он исчез, и про всё остальное, и про твой шрам в форме молнии [тут он просканировал глазами линию челки на лбу у Гарри], — Колин судорожно перевел дух и в совершеннейшем экстазе продолжил: — Здесь так здорово, правда? Я раньше, до письма из «Хогвартса», и не догадывался, что все странные штучки, которые я могу делать — это колдовство. Мой папа — молочник, он тоже никак не мог поверить.
Гарри вздохнул.
— Нормально у меня дела, Колин. Спасибо, что спросил, очень мило с твоей стороны.
Колин просиял так, будто Гарри осыпал его дождём галлеонов, а не сказал несколько слов раздражённым тоном.
— Гарри, ты… в общем… я тобой так восхищаюсь!
Гарри поморщился.
— Хм… спасибо, конечно, но тебе пора в Гриффиндорскую башню — видишь, первоклашки все туда идут?
Колин с ажиотажем закивал.
— Конечно, Гарри, конечно, раз ты говоришь, значит, пора. А… а можно, я ещё подойду к тебе потом и поговорю?
Гарри мог себе представить эти разговоры, но сказать прямо «сиди-ка ты в Гриффиндорской башне и не мешай мне кое-как выживать день за днём, и без тебя забот полон рот» не мог. Словно котёнка пнуть.
— Можно. А теперь иди, а то заблудишься потом.

Потушите свет!
И оставьте, пожалуйста, их в покое.
Жак Превер, «Выключите свет!».

Когда Гарри пришёл в спальню второго курса Слизерина, его встретил далеко не дружелюбный взгляд Малфоя.
— Налаживаешь связи с другими факультетами, да? — «заметил Колина, наверно…». — Ах, извини, с одним только Гриффиндором. Ты же его так любишь, не правда ли?
Гарри стиснул зубы и скинул ботинки, уговаривая себя не убить Малфоя на месте.
— А ты можешь жить с закрытым ртом, Малфой? — поинтересовался Гарри. — Или невысказанные гадости скапливаются у тебя внутри, и ты боишься, что они тебя отравят?
— Твои попытки острить, Потти, просто смешны, — величествено изрек Малфой.
— А твои так попросту жалки, — в сердцах сказал Гарри, задёрнул полог и всерьёз задумался над тем, чтобы выучить парочку запирающих заклятий — ведь он беззащитен, когда спит.
Он не был уверен, но, кажется, с той стороны донеслось разъярённое шипение. «Мерлин и Моргана… надо что-то делать». Гарри стянул мантию и вспомнил о Забини. «Твою мать, твою мать… может, лучше было послушаться совета Добби?».
Он долго ещё не спал, смотря в полог и слушая сонное дыхание одноклассников. Ковёр в спальне был толстый, но Гарри всё же различил крадущиеся шаги — он ни за что не услышал бы их, если бы не вжился до этого в мирную тишину, наполненную только размеренными вдохами и выдохами и редким шорохом одеял, когда кто-то ворочался во сне. Холодок пролился по позвоночнику, заставив волосы сзади на шее у Гарри встать дыбом. Он рывком сел, нашарив палочку под подушкой — он решил без неё спать не ложиться. Когда его полог отдёрнулся, сердце распсиховавшегося Гарри уже давно и прочно угнездилось в пятках, поэтому он без раздумий выпалил шёпотом:
— Stupefy!
Красноватый луч прорезал темноту и врезался в чьё-то тело, окружив его на миг алым коконом — тело было тонким и лёгким, насколько ослеплённый резким светом Гарри успел различить — так что вряд ли это был Кребб или Гойл. Хотя этим двоим самим в голову не пришло бы цепляться к Гарри — у них с Малфоем на троих были одни мозги, и те, к большому сожалению Гарри, малфоевские, а лично громилам Гарри ничего не сделал, если не считать того, что обжёг в прошлом году. Но за дело ведь.
Чёрт, и посветить нечем, чтобы узнать, кто это, да если б и было чем, можно разбудить других светом — чудо, что до сих пор все спят. Гарри подумал, нацепил очки, оставленные на ночь на тумбочке, и выволок нежданного гостя в общую гостиную — по счастью, пустую. Зеленоватые светильники, свисавшие там с потолка на цепях, никогда не гасились, а только слегка притухали на ночь, и в этом свете можно было без проблем читать.
Забини. Малфой, очевидно, либо решил отложить свою собственную «ужасную мстю», а сегодня отдохнуть, либо помнил прошлогоднее внушение Снейпа. А вот Забини никакие такие глупости не останавливали. Гарри посмотрел на руки Забини — там не было палочки, зато была какая-то другая вещь. Брюнет сел на ковёр рядом, склонился к безвольной руке оглушенного Забини и аккуратно разжал судорожно обхватившие вещичку изящные пальцы один за другим, не рискуя касаться — мало ли что это такое.
На вид это был завёрнутое в шёлковый платок разбитое на множество осколков маленькое зеркало. Мелкие осколки переливались в зеленом свете гостиной, и Гарри при их виде безумно хотелось отпрянуть назад, протестующе зашипев. Но какой вред может быть от осколков? Неужели Блейз намеревался просто порезать его? Ой, вряд ли… Гарри завернул платок обратно — так, чтобы ни один осколок не просыпался наружу — завязал накрепко и положил в карман на пижамной куртке. Он всегда думал раньше, зачем на ней нужны карманы, и только теперь оценил их полезность. А что делать с этим горе-мстителем? Хотя не таким уж и «горе», надо признать… успей Гарри заснуть, неизвестно, проснулся ли бы он завтра утром. Гарри задумчиво посмотрел на оглушенного Забини, который даже сейчас, без сознания, упрямо хмурил брови, и взмахнул палочкой:
— Wingardium Leviosa!
Он подозревал, что это заклинание лучше применять только к предметам, но других не знал. Забини беспрекословно подвис в воздухе — не хуже сундука сегодня утром; тащить его на руках Гарри было определённо лень, да и можно было разбудить кого-нибудь шумом.
Уложив Забини, Гарри понял, что у него самого сон пропал окончательно. Если лечь, то так только и получится — валяться с открытыми глазами, судорожно сжимая палочку при каждом шорохе и вскакивая, как только ему почудятся шаги. Не самая приятная перспектива, особенно если учесть, что утром первая Трансфигурация, и МакГонагалл каждый раз сдирает три шкуры с несчастных учеников, хуже неё мог быть только Снейп.
Но заснуть не получится тоже. «Что за жизнь собачья!», — зло подумал Гарри, в этот момент особенно завидуя гриффиндорцам, которые могли спать абсолютно бесстрашно, и вынул из сундука мантию-невидимку. И только сжав портключ, сообразил, что неплохо было бы хотя бы обуться.
Ну да ладно. Всё равно по ночам в библиотеке никого нет — по крайней мере, Гарри на это надеялся. Дверь тихонько скрипнула, беспрекословно открываясь, и Гарри скользнул внутрь.
Огонёк на ладони бросал дрожащие блики на всю комнату, заставляя предметы отбрасывать по две-три тени. Гарри безошибочно определил в полутьме стеллаж с книгами по Защите и снял несколько томов с многообещающими названиями. Читать, всё время держа левую руку кверху, как свечку, было неудобно, но после летнего опыта написания эссе Гарри мог и не такое.
Заклятия немоты… заклятия обезоруживания… заклятия обездвиживания… от латинских слов и запутанных старомодных фраз на английском у Гарри мутило перед глазами, огонёк, чуя настроение своего создателя, дёргался и извивался, как поражённый пляской святого Витта. Ага, кажется, оно… «Особая группа заклятий же — заклятья, супротив проникновения направленные, от рук чужих, глаза чужого и магии равно враждебной и дружеской…». Гарри напряг глаза и машинально усилил огонёк.
Спустя полчаса он забирался снова в собственную постель, стараясь двигаться как можно тише. Неловкий, ещё не заученный взмах палочкой слева направо в форме лежащей на боку восьмёрки и слова, раскопанные Гарри среди «сильнейших заклятий защитных, для скрытного местонахождения посреди других применяемых, силы требующих и уменья…» — недостающее уменье Гарри решил заменить горячим желанием поспать хоть сколько-нибудь сегодня и обезопасить себя от Малфоя и Забини:
— Protectio ad me tuus terror est!
И, как требовалось, плавно обвёл кончиком палочки пространство вокруг себя, слегка касаясь полога, простыней и подушки. Кровать на миг вся вспыхнула холодным светло-голубым, как электрический разряд, а потом всё стихло. Но Гарри разом стало как-то теплее, а это о многом говорило, учитывая, что в подземельях по ночам даже сейчас, в сентябре, через пять минут напрочь замерзала неосторожно высунутая из-под одеяла рука, и её неосторожный обладатель должен быть просыпаться и втягивать конечность в тепло. Он успокоенно вздохнул, спрятал палочку, обнял подушку и заснул.

* * *

Утро. Тепло, хорошо… не хочется вылезать из кровати. Гарри зевнул, нащупал очки и вылез из постели с дикой неохотой. В спальне было тихо и безлюдно, и нехорошие подозрения заглодали Гарри. Где все? Часы над дверью укоризненно показывали: «Первый урок». Ой-ёй-ёй… «как бы меня самого не трансфигурировали во что-нибудь… вот и шляйся по библиотекам заполночь…». Гарри впрыгнул в брюки, лихорадочно натянул носки и ботинки, криво завязав шнурки — лишь бы не волочились, накинул мантию без рубашки, сбегал в ванную повозить тридцать секунд зубной щёткой во рту и сделать кое-что ещё и сжал феникса, снова удачно попав к дверям библиотеки — отсюда до кабинета Трансфигурации было ближе, чем из подземелий.
— Мистер Поттер, — тоном, который определённо не мог принадлежать любящей тётушке, поинтересовалась МакГонагалл, — можно ли узнать, что за важные дела заставили Вас пропустить половину моего занятия?
Гарри смотрел МакГонагалл в переносицу и думал, что если его, с позволения сказать, одноклассники не перестанут хихикать, он их всех проклянет сам. Сегодня же ночью. Особенно Паркинсон.
— Я проспал, профессор, — мрачно сказал Гарри, предчувствуя, что его за это не похвалят.
— Отлично начинаете учебный год, мистер Поттер, — процедила МакГонагалл. — Двадцать баллов со Слизерина за опоздание. И Вас ждёт взыскание. А теперь идите на своё место.
Гарри проскользнул на своё место. «А Снейп ещё бы и съязвил, говоря про отработку, на ту тему, что я наверняка выспался и набрался сил достаточно, чтобы перечистить пару десятков котлов».
Как быстро выяснилось, от них требовалось превратить жука в пуговицу. Гарри рассеянно махал палочкой над своим, думая вовсе не об этом, а о зеркале, отобранном ночью у Забини. Бедный жук по очереди превращался в сосновую шишку, перо, носовой платок, горку желчи саламандры [«у-упс…»] и крохотный керамический колокольчик. Колокол, возвещавший конец урока, застал Гарри врасплох; брюнет взмахнул палочкой в последний раз, жук, приведённый пару минут назад раздражённой МакГонагалл в исходное состояние, в ужасе сжался и превратился в золотую пуговицы с ушком, в форме ромба и с каким-то рисунком на выпуклой поверхности.
— Герб Поттеров? — уточнила МакГонагалл. — Отлично, мистер Поттер. О времени и месте отработки я Вас извещу.
Гарри вспомнил прошлогоднюю отработку Рона и Гермионы и понадеялся, что его не отправят в Запретный лес. Что же касательно герба Поттеров, тут он был в недоумении: он даже и не предполагал, что у его семьи есть какой-то там герб.

Перед обедом он подловил Рона с Гермионой у дверей Большого зала.
— Привет, Рон, Герми.
— Привет, Гарри! — гриффиндорцы разом заулыбались при виде его. — Как дела?
— Ага, вот о них-то я и хотел с вами поговорить, — при этих словах Рон и Гермиона буквально расцвели. — Рон, Герми… вы знаете, чем могут быть опасны разбитые зеркала?
— Зеркала? — недоумённо повторили оба хором.
— Говорят, если посмотреться в разбитое зеркало, то у тебя будет семь лет неудач… ну, это маггловское суеверие, — сосредоточенно покусывая нижнюю губу, сказала Гермиона. — А к чему ты спрашиваешь?
Гарри представил себе эту сцену: «Эй, Поттер, проснись!», «Чего тебе, Забини?», «Посмотри сюда, видишь своё отражение в этих осколках?», «Ну вижу, и дальше что? Какого хрена ты меня разбудил?», «Ха-ха, теперь семь лет тебя будут преследовать несчастья! Ты попался!». Не-ет… тут что-то другое.
— Понимаете, ночью Забини хотел что-то со мной сделать, но я не спал и оглушил его Ступефаем, а у него в руке было вот это, — Гарри продемонстрировал гриффиндорцам кусочки стекла в платке.
— Забини? — удивился Рон. — А почему Забини? Вроде бы у тебя были тёрки только с Малфоем…
Не объяснять же, за что Забини собирается ему мстить, в самом деле… это куда хуже, чем пересказывать то, что случилось летом.
— Неважно, — отмахнулся Гарри. — У них у всех на меня зуб из-за Вольдеморта.
Гермиона молча рассматривала осколки зеркала.
— Ты знаешь, Гарри, — прервала она к великому облегчению последнего его разговор с Роном, — что-то такое крутится у меня в голове… надо зайти в библиотеку.
— Пойдёмте! — радостно предложил Гарри. Обед только начинался. Правда, после него у Гарри была Гербология, до которой далеко тащиться. Ну да неважно.
— А обед? — жалобно спросил Рон.
— Ты можешь идти на обед, а мы пойдём в библиотеку, — предложил Гарри.
— Нет! — рьяно запротестовал Рон. — Я тоже с вами.
Гарри улыбнулся ему и потянул Гермиону за руку к лестницам.

За обед они ничего не нашли и договорились встретиться там после ужина. На ужин Гарри пришёл усталый и злобный — он за весь день ничего не ел, выложился на занятиях и героически игнорировал хмурые ненавидящие взгляды Забини и Малфоя. Но стоило ему сесть за стол, как к нему подскочил Колин Криви. О Мерлин…
— Привет, Гарри! Тебя не было на завтраке и обеде, — «а то я сам об этом не знаю», — с тобой что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. Просто дела были.
— Ой, а что за дела, Гарри? — глаза Колина светились восхищением и любопытством. — Что-то связанное с Тем-Кого-Нельзя-Называть, да?
Гарри поперхнулся куском ростбифа и долго кашлял. Колин услужливо подскочил похлопать его по спине, но Гарри дёрнулся в сторону и выкашлялся сам. Со стороны прочих слизеринцев слышалось сдержанное хихиканье.
— Нет, другие дела, Колин. И не спрашивай, это… личное.
— Личное? Тогда я не буду спрашивать, Гарри, я всё понимаю… Можно, я тебя сфотографирую?
— Что? — Гарри заметил в руках Колина самый обычный маггловский фотоаппарат.
— Понимаешь, я очень хочу сфотографировать тебя… ну, как знак, что я с тобой разговаривал, видел тебя… подумать только, с самим Гарри Поттером! — Гарри помечтал о том, чтобы надеть Колину на голову соусник, но сдержался.
— Не надо, Колин, ты же меня и так каждый день видишь.
— Но, Гарри… — оживление в глазах Колина потухло, он разом приуныл и опустил руки с фотоаппаратом.
— Колин, ты не возражаешь, если мы похитим у тебя самого стеснительного спасителя мира из всех, какие есть? — промурлыкало разом два голоса, и четыре тёплые руки опустились на плечи Гарри. Его немедленно потянуло поцеловать обоих, но ведь все смотрят, чёрт побери…
— Фред? Джордж? — Колин был явно удивлён — в отличие от Гарри. — Вы дружите с Гарри, да?
— Да, — кивнул Фред.
— Он отличный парень, — заговорщически сообщил Колину Джордж.
— И мы его похищаем.
— Надеюсь, ты нас извинишь.
Пока они произносили всё это, Гарри успел вылезти из-за стола и встать между ними. Руки Фреда и Джорджа оставались на его плечах, а сам он обнял их за талии — если учесть, что по росту он доходил им до плеча, ему было очень удобно так делать.
Жест был совершенно непроизвольный, и близнецы восприняли это как должное. Зато Колин, слизеринцы, преподаватели и все прочие студенты — в особенности гриффиндорцы — не считали, что всё идёт, как должно идти.
— Вот что, — сказал Фред, которого, похоже, ничуть не смущало всеобщее внимание, — так не годится, Гарри.
— Что не годится? — не понял Гарри.
— Мы тебя похищаем или где? — пояснил Джордж. — Никакого интереса нет, если ты сам пойдёшь.
— Главное, не засовывайте меня в мешок и не бейте Петрификусом, — фыркнул Гарри. — Я буду послушной жертвой.
— Это звучит замечательно, — шепнул Фред, и Гарри сразу показалось, что старые брюки Дадли, которые, вообще-то, висели на нём мешком, стали как раз в размер чуть пониже пояса. — Джорджи, на счёт три?
— Ага. Раз, два, три!
Они подхватили Гарри на сцепленные руки, как на качели — точно так же, как делали это в Норе. Гарри цеплялся за них и смеялся, пытаясь удержать равновесие.
Может быть, Хогвартс всё-таки не отнимет их у него?
Ослепительная белая вспышка застала Гарри врасплох. Сумев проморгаться, он увидел, как Колин радостно опускает свой фотоаппарат.
— Гарри, вышел такой классный кадр! Ты мне потом подпишешь фотографию?
Близнецы безошибочно почувствовали, как Гарри начал шарить по своим карманам в поисках палочки, чтобы заклясть Криви как можно изощрённее, и поспешно сказали:
— Ну так мы его похитили. Не скучайте тут без нас, — и вынесли его на руках из большого зала.
— Фред, Джордж, вы меня спасли, — выдохнул Гарри, прижав обоих к себе поближе.
— Ну, можешь считать это нашим спасибо за цветы, — лукаво отозвался Фред.
Гарри покраснел и опустил голову. Глупо было думать, что близнецы не догадаются, кто оставил цветы на подушках. А с другой стороны — зачем он вообще это сделал?
— Не смущайся, — весело сказал Джордж. — Можешь поверить, мы оценили. Правда, соседи по спальне замучили нас вопросами, от кого это…
— Думаю, после сегодняшнего ужина они уже в курсе, от кого, — буркнул Гарри.
— Мы будем всё отрицать, — Фред сделал большие глаза. — Будем утверждать, что не знаем, от кого это было, даже под Круциатусом.
Гарри вздрогнул.
— Не надо про Круциатус, — тихо попросил он. — И вообще…
— М?
— Вы меня зачем похитили? Я уже минут пять терпеливо жду от вас поцелуя, то есть боюсь и трепещу, как полагается порядочной жертве, — Гарри старательно надул губы.
— Эй, когда ты так делаешь, мы не можем устоять, — голос Фреда сделался ниже. — Знаешь, как это называется, Гарри?
— Как?
— Удар ниже пояса, — Джордж говорил хрипло.
Гарри рассмеялся.
— А мне так кажется, что ниже пояса — всё-таки кое-что другое. Ну так где мой поцелуй, м?
Близнецы резко затормозили посреди коридора, но спускать его с рук не стали. Фред впился в губы Гарри поцелуем, а Джордж склонился к шее брюнета. «Главное, чтобы Колин не оказался поблизости со своей камерой», — промелькнула мысль у Гарри в голове и тут же ушла. Ему было решительно не до неё: он был прижат к стенке в коридоре в двухстах метрах от Большого зала сразу двумя парнями и плавился под их поцелуями, как мороженое на солнце.
— Чёрт, какой ты сладкий… — Гарри не понял, кто из близнецов это сказал.
Он притянул обоих к себе поближе и свободной рукой сжал феникса. Портключ не подвёл, перенес их туда, куда и надо было — на Астрономическую башню. Там никого не было, и близнецы без раздумий опустили Гарри на пол.

Позже Гарри рассказал им про портключ, закрывшуюся стену платформы и даже про разбитое зеркало в шёлковом платке. К его удивлению, близнецы знали о таких зеркалах.
— Покажи-ка его, Гарри, — попросил Фред.
Гарри дотянулся до своей мантии, отброшенной куда-то к стене, и выудил из кармана платок Забини.
— Ага, так и есть, — удовлетворённо изрек Джордж.
— Так что это за фигня? — желал знать Гарри.
— Сейчас, Гарри… Perspicio hostilitas!
Заклинание было Гарри незнакомо, но оно заставило осколки брызнуть во все стороны зелёной вспышкой — такой же, как Авада Кедавра, такой же, как глаза самого Гарри.
— Всё понятно, — как-то мрачно сказал Фред, откладывая палочку.
— Это зеркало смерти, — добавил Джордж.
— Э?
— Достаточно одному такому осколку попасть на кожу человека, как он — осколок — пролезет под кожу и будет путешествовать по твоим жилам до тех пор, пока не попадёт в сердце и не разрежет его на мелкие куски.
— А если у тебя нет сердца — бывает и такое, это смотря кого убивать — доберётся до самой сути и всё равно изничтожит. А если напустить это зеркало на мёртвого, от него не останется ни призрака, ни портрета.
— Противная вещичка.
— Все следы — несколько порезов в том месте, где в тебя попали осколки, да фарш, который можно найти, порыскав в твоей грудной клетке.
— И ничем достать их из тебя нельзя, если они уже внутри: никаких призывающих заклятий, никаких зелий, ничего. Это оружие элитных наёмных убийц, в основном.
— Потому что стоит чертовски дорого — единственный человек, который умел изготовлять их, умер восемь лет назад.
— Мы это знаем, потому что хотели изучить этот эффект сопротивления любым видам воздействия для наших приколов.
— И мы считаем, что ты будешь прав, посыпав эту мелкую дрянь Забини этими блестящими гадостями, чёрт возьми, когда он не будет этого ожидать.
Гарри вздохнул. Возможно, это даже станет традицией — каждый год в начале сентября кто-нибудь из однокурсников непременно попытается его убить.
— Или мы подстроим ему пару гадостей — потому что такое не должно сойти ему с рук!
— Это дерьмо и в самом деле могло тебя убить… если бы ты спал… — Фред крепко-накрепко прижал Гарри к себе. Джордж придвинулся ближе и обнял обоих со спины. Гарри удовлетворённо вздохнул. Он ощущал себя на том месте, которое ему и требовалось — пусть даже лежать на полу площадки Астрономической башни почти что голым было холодно и жёстко.
— Серьёзно, Гарри… ему надо отомстить.
Гарри тоже так думал. Но не за то, что его пытались убить — к этому милому ритуалу воспитанников дома Змеи он уже как-то и привыкать начал, а за то, что не дали поспать и заставили этим самым опоздать на урок к МакГонагалл.
Школьная сова, громко хлопая крыльями, буквально швырнула Гарри в лицо небольшую записку.
— «Мистер Поттер, — прочёл Гарри вслух, — Ваше взыскание будет иметь место завтра в семь часов вчера в кабинете профессора Локхарта. Ему потребовался помощник, чтобы отвечать на письма поклонниц. Профессор М. МакГонагалл».
— НЕТ! — простонал Гарри жалобно. Впервые за всё время, проведённое в Хогвартсе, ему захотелось по-настоящему заплакать. — Только не Локхарт… пожалуйста…
— Почему, Гарри? — Фред с трудом сдерживал смех. — Вроде бы он к тебе хорошо относится… мы обычно чистим серебро в Трофейном зале или унитазы драим под присмотром Филча.
— Лучше б я унитазы драил. Я бы даже самого Филча с радостью отдраил, чем вот это! — несчастным тоном сказал Гарри. — Этот козёл — Локхарт, то есть — ущипнул меня за задницу во «Флориш и Блоттс»!
— Если что — пинай его между ног, — посоветовал Фред.
— Нет, лучше причёску растрепи — он сразу за неё схватится, и ему будет уже не до тебя, — абсолютно серьёзно добавил Джордж.
Гарри хмыкнул, представив себе, как Локхарт с криком бросается к зеркалу, а его собственные — локхартовские, а не зеркала — физиономии с плакатов сочувственно охают и выговаривают Гарри за такой нехороший поступок.
— А насчёт Забини подумай — нельзя спускать такое с рук, — Фред прижал Гарри к себе и чмокнул в макушку. — Ладно, нам пора.
— Мы договорились встретиться с Ли и испробовать кое-что, — Джордж подмигнул Гарри и принялся одеваться. Фред последовал его примеру.
Гарри сел притянул коленки к груди. Коленки были острые и почти что врезались в грудь.
— Не скучай без нас, — быстрые поцелуи в щёку — от Фреда в левую, от Джорджа в правую — и они ушли.
«Всё-таки Хогвартс забрал их у меня».
Гарри посмотрел на всё ещё раскрытый платок со смертоносными осколками. «Стоит коснуться — и меня уже не будет. Вообще не будет… как это, интересно?». Рука потянулась к отливавшему на солнце горделивым сиянием платку [«А хорошо живёт Забини-то…»] и аккуратно прикрыла осколки краями ткани. Подумав, Гарри снова завязал углы и для надёжности завернул в кусок пергамента, плотного и тяжёлого по сравнению с бумагой, отлично хранящего форму. Чтобы ни одна частичка не пролезла наружу.

Он нашёл Рона и Гермиону, упорно ждавших его в библиотеке — хотя сам Гарри на их месте решил бы, что встреча откладывается — и пересказал всё, что узнал от близнецов. Рона это возмутило до крайности, он всё рвался бить Забини морду за подлость, а Гермиона, побелев, кинулась ощупывать Гарри, проверяя наличие порезов и то и дело плачуще спрашивая, как он себя чувствует. Дурдом, одним словом. Если бы он порезался, то был бы уже давно мёртв, так к чему суетиться? А бить Забини морду по меньшей мере неразумно — тот уже доказал, что умеет враждовать. Если бы её набил Гарри, то это ничего не изменило бы, а зачем ввязываться Рону? Но озвучивать эти мысли Гарри не стал, а скоренько перевёл разговор на другую тему — тоже, впрочем, касавшуюся незавидной судьбы самого Гарри — то есть рассказал им, какое зверское взыскание ему придумала МакГонагалл. Что поделать, как минимум половина его мыслей была занята только этим.
Лёг спать Гарри в крайне плохом настроении — из-за Колина и близнецов он так и не успел поужинать, и назойливое бурчание в животе сбивало его с мысли, когда он снова обводил кровать палочкой и вполголоса повторял:
— Protectio ad me tuus terror est!
Голубоватые сполохи резали глаза, непривычные к такому свету.
«Если даже весь факультет подойдёт ко мне ночью, не буду останавливать. Пусть убивают, хоть высплюсь нормально…», — с этой мыслью Гарри свернулся клубком под одеялом, оставив снаружи только нос, и заснул.

* * *

Дежа вю. Опять он вылез из кровати, и опять никого нет. Гарри торопливо нахлобучил очки, въехав себе дужкой по переносице так, что выступили невольные слёзы, и взглянул на часы над дверью. Они указывали на «Пора продирать глаза». А где все? Ранние пташки? Жаворонки? Гарри недоверчиво тряхнул головой, и давно не стриженные волосы упали на стёкла очков, закрывая обзор. «Сегодня не день Бэкхема», — предсказал Гарри и отправился в ванную.
Спустя пятнадцать минут он вышел из спальни в гостиную и обнаружил чудную картину: Малфой, Забини, Кребб и Гойл сладко спали на кожаных диванах гостиной, завернувшись в одеяла. Причём двум последним диванов не хватило, и они оккупировали кресла, свесив с одной стороны ноги, с другой головы. Гарри склонил голову, разглядывая их — спящие слизеринцы не выглядели милыми; к ним и во сне было лучше не подходить даже затем, чтобы пропеть «Уже утро, солнышко, встава-ай!» (с такой репликой тётя Петуния по утрам обычно обращалась к Дадли). Они были насторожены и напряжены, как будто и вправду ожидали, что кто-то к ним подойдёт и сделает что-нибудь нехорошее. Гарри несколько минут рассматривал возможность подойти к Забини и прошептать ему на ухо: «Золотце, петушок давно пропел!», но передумал — тогда их обоих отправят в Сейнт-Мунго. В одно отделение для психов. Если бы в разные, можно было бы повзвешивать возможность ещё…
Гарри ограничился тем, что лёгкими росчерками мягкого кончика пера, как кисточкой, нарисовал на лбу у каждого: «Я — слизняк». Мелко, конечно, и подло, зато, если они проснутся достаточно поздно, чтобы у них не было времени умыться как следует, они явятся на Чары в таком виде. Слизеринцы морщили лбы от щекотки, поворачивались на разные бока, но не просыпались, хотя уже пора было бы, если они не хотят опоздать на первый урок.
Интересно, что, всё-таки выгнало их ночью из комнаты? Уж точно не сам Гарри, а больше никого там вроде и не было…
Прочие слизеринцы неприязненно косились на Гарри. Тот спокойно черпал овсянку из тарелки, прикидывая, о чём они могут думать, бросая на него взгляды исподтишка — не дай Мерлин, о ещё одной «проверке на прочность»…
— Поттер! — от неожиданности Гарри вздрогнул и уронил ложку. Каша, практически нетронутая (черпать он черпал, но далеко не всегда клал зачерпнутое в рот, занятый другими мыслями, а чаще опускал обратно), щедрыми комьями разлетелась вокруг, заляпав самого Гарри, стол, пол и подошедшего к Гарри человека.
— Тренировки начнутся со следующей недели, а завтра после ужина состоится отбор нового загонщика — прежний закончил Хогвартс в прошлом году, — Маркус Флинт невозмутимо смахнул кашу с носа. Гарри подумывал о том, чтобы извиниться, и уже открыл рот, приученный тётей и дядей мгновенно расшаркиваться в просьбах прощения за каждый самый мелкий проступок (что касалось крупных — там не помогали никакие извинения, а следовали более наглядные воспитательные меры, чем разговоры), но закрыл вовремя. Чувство вины, даже фальшивое, сделает его слабее. — Вся команда должна присутствовать. Тебе ясно, Поттер?
— Мне ясно то, что мне не дают позавтракать, — хмуро огрызнулся Гарри. — А завтра ещё и вечер займут непонятно чем. Так что до встречи, Флинт.
— Смелый ты сегодня, Поттер, — Флинт разглядывал Гарри, как диковинное насекомое. Этакая неизученная наукой бабочка со шрамом. Или муравей. Хотя, судя по скучающей брезгливости в глазах Флинта, скорее, навозный жук. И непременно со шрамом, куда без него.
— Рад, что ты заметил — специально старался, — Гарри демонстративно откусил сразу половину бутерброда с копчёной рыбой, намекая на то, что разговаривать он сейчас не в состоянии со всякими… энтомологами.
— Кашу вытри, — Флинт выдернул из подставки салфетку и бросил её перед Гарри прямо на тарелку с остатками каши. — Конечно, прийти на уроки с мантией в овсянке тоже очень смело, но даже при твоей любви к Гриффиндору, Поттер, это будет чересчур.
Гарри с яростью вцепился в бутерброд — зубы клацнули друг о друга, проехав сквозь хлеб. Чёртов Слизерин. Чёртов Флинт. Чёртова овсянка.
И не смотреть на близнецов за гриффиндорским столом, не смотреть! К тому же они сидят сегодня спиной к нему — даже не помашешь в знак приветствия… не смотреть. Не надо.
Ему немного поднял настроение вид его соседей по спальне, вбежавших в класс Флитвика спустя десять минут после того, как это надо было сделать — светел Мерлин, с написями на лбу. Чары были сдвоенными, с Рэйвенкло, и Гарри только жалел, что не с Гриффиндором.
Правда, Гарри был весьма озадачен после урока, когда Малфой, дождавшись брюнета у выхода из классса, с силой толкнул его к стене. «На лопатках синяки останутся».
— Ты!.. — прошипел он.
— Я? — вежливо уточнил Гарри. Старый знакомый холодок пробежался по позвоночнику.
— Ты немедленно снимешь своё чёртово заклятье!
— Какое заклятие? — Гарри и в самом деле ничего не понимал, и, похоже, его искренность взбесила Малфоя больше всего — потому что он, ясное дело, ей не поверил.
Блондин отступил на шаг и щёлкнул пальцами. Его сменили Кребб и Гойл — очень, судя по виду, злые. Их руки прижали плечи Гарри к стене, как стальные прессы, дышать стало трудно, и Гарри старался только, чтобы голос не срывался от боли.
— Что вы все курили сегодня утром? — краем глаза Гарри заметил Забини, стоявшего у подоконника со скрещенными руками. В чёрных глазах отражалась такая ненависть, какой Гарри не мог и представить — многажды большая, чем тогда, в поезде. «Да что я сделал-то? Какое заклятье? Про слизняков написано обычными чернилами…».
— Что курил ты, Поттер, когда делал это? — процедил Малфой, приподнимая голову Гарри двумя пальцами за подбородок.
— Делал что, мать твою?! — Гарри дёрнул головой, не обращая внимания на то, что затылок с подозрительным звуком ударяется о камень стены, и, извернувшись, укусил Малфоя за палец. До крови.
Самая обычная красная кровь, такая же, как у всех. Аристократ нашёлся.
Малфой по-девчачьи взвизгнул, выдёргивая пораненный палец.
— Ты мертвец, Поттер!
— Вольдеморт тоже так говорил, — выдохнул Гарри и с усилием сплюнул розоватую от крови Малфоя слюну на рукав Кребба. — Ты будешь там же, где он… слизняк.
Последнее слово Гарри выговорил особенно тщательно, выдавая каждый звук почти отдельно. Лицо Малфоя исказилось, и он махнул рукой. Кребб и Гойл, хорошо вышколенные своим командиром, с силой стукнули Гарри о стену. Из брюнета вышибло всё дыхание, и, пока он судорожно ловил воздух губами, кто-то из громил добавил ему в солнечное сплетение, а когда Гарри нагнулся, прижав руки к животу, то ещё и коленом в лицо. Тяжёлые тёмные капли крови падали на пол с лица Гарри, почти сразу сливаясь по цвету с камнем.
— Ты немедленно пойдёшь и снимешь это, понял?! — в голосе Малфоя прорезались почти истерически нотки.
— Сниму… что? — выдавил из себя Гарри.
Пинок от Гойла он не увидел — угадал, с головой рухнув в чужую злобу, ненависть и… страх. Все четверо боялись его, хотя он был один и его весьма успешно избивали. Они отчаянно боялись, и этот страх отравлял им каждую секунду. Чего боялись-то? Увернуться почти удалось — пинок прошёл вскользь, содрав полоску ткани. Интересные ботинки носит Гойл — неужели специально для разборок с неугодными Малфою?
— Что здесь происходит? — а что понадобилось в этой части замка профессору Спраут? — Дети!..
Дети. Что будет, когда вырастут, а? Акселерация, вот болезнь века. Гарри медленно разогнулся, зажимая рукой нос, из которого капала кровь, но она только побежала быстрее, пачкая мантию и руки. Привкус собственной крови Гарри ненавидел, но сейчас деться от него, солёного, металлического, почти вяжущего было некуда.
— Гарри, Мерлин, что с тобой?! — пока профессор Спраут охала, четвёрка слизеринцев тихо отступала за угол коридора.
Гарри поймал взгляды Малфоя и Забини поочерёдно, отнял руку ото рта, вызвав тем самым у преподавательницы Гербологии новый приступ причитаний, и почти ласково улыбнулся им всем окровавленным ртом. Он надеялся, что ему не показалось, и их всех действительно передёрнуло от ужаса. Даже если от отвращения — тоже хорошо.

Мне голос был. Он звал утешно…
Анна Ахматова.

Вечер с Локхартом, и это при том ещё, что наспех вылеченные мадам Помфри разбитые нос и губа продолжали болеть. И остались следы… к самому факту видимых улик Гарри чувствовал полное и неизбывное отвращение; следы надо заметать, хвостом, как лисица, чтобы никто не заметил, никогда и ни за что. Иначе слишком многое может выплыть наружу… И Гарри до сих пор не понимал, что именно от него требовалось снять. Не штаны же, в самом деле.
— А вот и наш юный любитель поспать! — Локхарт лучился своей фирменной улыбочкой, стоя на пороге. — Входи, Гарри, входи…
Гарри проскользнул под рукой Локхарта, задев рукав бирюзовой мантии въерошенными вихрами на макушке.
По стенам покоев Локхарта было развешано множество свечей; Гарри чихнул и понял, что большинство из них были ароматическими.
— Ты простужен? — Локхарт во мгновение ока оказался рядом и, положив руки на плечи Гарри, внимательно вглядывался в лицо брюнета. Плечам это не нравилось. Самому Гарри тоже. — О-о, с какой же стеной ты повстречался на полном ходу, наш юный герой?
Гарри высвободился и отошёл к столу, заваленному конвертами, фотографиями Локхарта и чистым пергаментом.
— Ничего особенного, профессор Локхарт. Эм… может, мы уже начнём? Работать…
— Что ж, ты можешь надписывать конверты! — сказал Локхарт с таким видом, как будто предлагал Гарри по меньшей мере ключи от квартиры, где деньги лежат. — Прежде всего Гледис Престофиль, чтоб она была здорова… моя горячая поклонница…
«Извращенка», — решил Гарри про себя и взял в руку перо.
Минуты тянулись и тянулись, и измученному трескотнёй Локхарта о его успехах Гарри казалось, что они резиновые, эти минуты, и похожи на жвачку, которую обожал жевать Дадли: тянется, тянется, тянется, надувается большой пузырь, а потом лопается с противным звуком, и тут же нарастает новый пузырь, похожий на волдырь от ожога — вот только не бывает волдырей таких размеров, и всё повторяется и повторяется без конца до тех пор, пока не начнёшь сомневаться, а было ли тут хоть какое-то начало… Свечи таяли, бесчисленные лица Локхарта пристально наблюдали за Гарри со стен и стола, рука онемела. «Сколько же их, этих дур, что поклоняются ему, а?», — устало думал Гарри, выводя на жёлтоватой бумаге адрес какой-то Вероники Смешли. Право, он и в самом деле предпочёл бы унитазы. «Слава — ненадежный друг, Гарри», «Знаменитость судят не по словам, а по делам, запомни это, мой юный друг», изрекал Локхарт. Гарри никак не реагировал, склоняя голову над письмами всё ниже, но Локхарт в ответах и не нуждался.
И в уже четвёртый час как однообразную атмосферу равномерного треска Локхарта и свечей вплелось что-то другое. Странный голос, полуслова-полушипение, чёткий и сливающийся в шум одновременно, шедший прямо из стены слева от Гарри:
— Приди… приди ко мне… дай разорвать тебя… дай вонзиться в тебя… дай убить тебя…
Гарри встрепенулся, выскальзывавшее до сих пор из рук перо жалобно хрустнуло, внезапно сжатое пальцами.
— О, я вижу, как тебя впечатлило это, Гарри! — с гордостью отметил Локхарт. — Ровно полгода в списке бестселлеров — это поразило даже меня самого!
Гарри насторожённо вертел головой, пытаясь уловить этот голос ещё раз.
— У тебя затекла шея? — с пониманием предположил Локхарт. — Можешь себе представить, Гарри, каково приходится мне одному — отвечать на эти горы восторженных писем! Однако мы сидим тут уже четыре часа! Как летит время за приятной беседой! Но, Гарри, учти: вряд ли тебе всегда будут доставаться такие подарки вместо наказания, хотя я был бы рад замолвить за тебя словечко перед профессором МакГонагалл, — Локхарт подмигнул Гарри.
Брюнет встал и пошёл к двери.
— До свидания, профессор Локхарт, — пробормотал Гарри. — У нас уже совсем скоро отбой, как бы мне не опоздать.
— Конечно, Гарри, иди! Никогда не нужно нарушать правила. Этим ты только привлечёшь к себе внимание, а слава способна погубить в твоём возрасте, Гарри, это яд, сладкий и манящий, но яд…
Гарри вышел, не дослушав, близкий к обмороку. Совершенно очевидно, что Локхарт ничего не слышал. А когда кто-то слышит голоса, не заметные больше никому из окружающих, это не есть хороший признак. Можно сказать, совсем нехороший.
Пустые тёмные коридоры. Привычный холод — подземелья. Гарри засунул разом озябшие руки в карманы. До отбоя ещё есть время, и никто в Слизерине не ложится раньше, чем нужно — они слишком заняты тем, чтобы закручивать интриги между собой. Гарри широко зевнул и понял, что он как раз и ляжет. И пусть его поразит сам Салазар Слизерин за это, но он наплюёт и ляжет спать прямо сейчас. Не сидеть же в гостиной… тем более, что туда Спраут точно не явится вовремя, чтобы предотвратить серьёзное увечье. Если кто и явится — так только Снейп, а он не отличается состраданием как к ближнему, так и к дальнему своему. И вообще, не стоит полагаться на то, что придут и спасут тебя. Ненадёжная практика, сгубившая большинство тех, кто ей доверился.
Гарри прошёл сквозь слизеринскую гостиную как мог незаметно, скрываясь за высокими спинками кресел, но это не спасло его от высказывания Малфоя, как обычно, растягивавшего все гласные, даже те, что вовсе не должны были быть долгими:
— О, Потти-из-чулана явился почтить нас своим вниманием? Это не от тебя я слышал такой печальный рассказ: «Однажды в детстве бабушка заперла меня в шкафу, да так там и забыла. И спустя десять лет я вышел оттуда уже взрослым, вполне сформировавшимся параллелепипедом»…
Гарри, устало ссутуливший плечи [«Хотел бы я знать, какая скотина посвятила Малфоя в подробности моего детства…»], и вправду походил на геометрическую фигуру, но никто не взялся бы утверждать, что именно на параллелепипед. Впрочем, это никого не волновало, и первые четыре курса Слизерина, собравшиеся вокруг Драко Малфоя, разразились старательным смехом.
В спальне Гарри быстро переоделся, пока сошедшие с ума соседи по спальне не пришли и не потребовали, чтобы он снял что-нибудь, и наложил заклятие «Protectio…». Голубоватый свет начинал ему нравиться.
Спал он спокойно.

* * *

На следующее утро ему показалось, что он понемножку сходит с ума, и первый признак — это галлюцинации. Малфой, Забини, Кребб и Гойл точно так же спали в гостиной, как вчера, закрываясь подушками, словно щитами, и поджимая ноги. «Ради Мерлина… может, они больны чем-нибудь? Психические заболевания передаются по воздуху? В маггловском мире нет, а в магическом? Какого чёрта они не спят в спальне?». Гарри даже сбегал обратно в спальню — проверить, всё ли в порядке с их кроватями; должна же быть какая-то причина тому, что они упорно уходили спать в гостиную. Более нормальные и целые кровати без нежелательных сюрпризов надо было ещё поискать. В чём тогда дело?
Гарри снова вышел в гостиную и застал там уже вполне проснувшихся слизеринцев в компании не менее бодрого Снейпа, задававшегося теми же вопросами, что и Гарри, только вслух.
— А вот и мистер Поттер, — с улыбкой удава, наткнувшегося на пяток бессознательных кроликов сразу, «поприветствовал» его Снейп. — Коль скоро Вы утверждаете, мистер Малфой, что это он во всём виноват, не будет ли разумным спросить у самого мистера Поттера, что именно он сделал?
— Ничего я не делал, — Гарри пожал плечами. — По-моему, у них едет крыша, — доверительно поделился он со Снейпом своими выводами, выразительно кивая в сторону встрёпанной четвёрки, сбившейся под взглядом декана в неаккуратную кучку на диване. По-прежнему остро пахло страхом.
Малфой открыл было рот, чтобы что-то сказать, Снейп заткнул его взмахом руки и собрался прокомментировать слова Гарри сам, но в этот момент в гостиную зашёл Маркус Флинт. Удивлённо поднятые брови и насмешливо-невинный тон:
— О, здесь частный разговор? Прошу извинить за вторжение… меня и прочих невежд, которые пойдут сквозь гостиную на завтрак.
— Марш в спальню, — вполне мило и благожелательно посоветовал Малфою, Забини, Креббу и Гойлу Снейп. Тех как ветром сдуло. — А Вы, мистер Поттер, куда собирались?
— На завтрак, — правдиво сказал Гарри.
— Идите и ешьте, мой Вам совет, — Снейп развернулся, взмахнув мантией и обдав Гарри запахом трав, и удалился.
Гарри представил, какими дружелюбными и бодрыми сейчас вернутся его соседи по спальне, и признал, что слинять — это лучшее решение.

Весь день он сталкивался с Колином Криви, задавшимся, похоже, целью доконать его окончательно. Кажется, мелкий гриффиндорец выучил расписание Гарри наизусть (где он его взял — это тоже был отдельный интересный вопрос), и не было для него большего счастья, чем восемь раз на дню крикнуть: «Порядок, Гарри?», и услышать в ответ раздражённое: «Привет, Колин». Малфой с громилами больше не нападал на него, но Гарри готов был поклясться, что это вопрос времени — просто в коридоре или классе кто-нибудь непременно помешает, как Спраут вчера днём.
Во второй половине дня у Гриффиндора и Слизерина была первая в этом году ЗОТС, на которую Гарри шёл со смешанными чувствами: с одной стороны, ему нравился сам предмет, да и актуальность всяческого рода защиты была для брюнета очень даже значима, с другой стороны, вряд ли Локхарт научит его чему-нибудь мало-мальски полезному. Разве что убалтывать противника до состояния нестояния, вплоть до комы — это да. Но больно уж ненадёжный метод…
Гарри злобно кинул сумку на стол и сел рядом с Роном, вытаскивая все бесконечные локхартовские книжки — из них он строил баррикаду, чтобы не видеть лишний раз физиономию Локхарта.
— Если Колин подружится с Джинни, они откроют фан-клуб Гарри Поттера, — хихикнул Рон, пронаблюдав за манипуляциями Гарри. — И Локхарт удавится от зависти.
— Душу не трави, — буркнул Гарри, заталкивая разом полегчавшую сумку под скамью. Не дай Мерлин, локхартовких ушей достигнут слова «фан-клуб Гарри Поттера» — это же жизни не будет…
Локхарт начал урок с того, что взял у кого-то с парты «Единение с йети» и постучал пальцем по собственному лучезарно улыбавшемуся изображению на обложке:
— Это я, — сказал он, тыча пальцем в портрет и тоже подмигивая для убедительности. — Гилдерой Локхарт, обладатель ордена Мерлина третьей степени, почетный член Лиги защиты от сил зла, а также пятикратный лауреат премии журнала «Ведьмополитен» за самую обаятельную улыбку — но об этом я предпочитаю не упоминать. Я избавился от Бендон-Банши отнюдь не с помощью улыбки!
Гарри скривился — если это было потугой на шутку, то Локхарту стоило бы потужиться ещё. На лицах слизеринцев было написано скучающее презрене, гриффиндорцы взирали на преподавателя с любопытством, ожидая продолжения шоу. И Локхарт их не разочаровал.
— Я вижу, у всех вас есть собрание моих сочинений — очень хорошо! А теперь мы проведём небольшую контрольную — не пугайтесь, ничего особенного, просто проверка, как вы усвоили прочитанное.
Гарри мог бы поклясться, что как минимум половина человек в классе даже не открывали ни одной книги — как он сам, например, но Локхарту эта возможность вряд ли приходила в голову. Тест просто убил Гарри, сразил наповал первым же вопросом:
«1. Какой любимый цвет у Гилдероя Локхарта?
2. Каково тайное желание Гилдероя Локхарта?
3. Каково, по Вашему мнению, величайшее достижение Гилдероя Локхарта на сегодняшний день?»
И так далее, и тому подобное, а заканчивалось это таким вопросом:
«54. Когда у Гилдероя Локхарта день рождения, и что было бы для него лучшим подарком?»
Гарри писал, не задумываясь, тем более, что давалось им на работу всего тридцать минут, и думать было особо некогда.
Собрав работы, Локхарт быстро пролистал их, стоя перед классом, и выяснилось, что только Гермиона, пунцовая от счастья, ответила на все вопросы. Кто бы сомневался, на самом деле… Гриффиндор заработал десять баллов, а Локхарт приступил к практической части занятия.
— Для начала я должен вас предупредить: моя задача — вооружить вас против самых отвратительных созданий, известных колдовскому миру! В этом классе вы можете лицом к лицу встретиться с самыми жуткими своими страхами. Знайте только, что, пока я с вами, вам абсолютно ничего не грозит. Всё, о чем я вас прошу — это сохранять спокойствие.
Ради созерцания большой клетки, накрытой плотной тканью, Гарри даже отодвинул книги в сторонку и поудобнее уложил подбородок на сложенные на парте руки.
— Пожалуйста, не надо кричать, — драматическим шёпотом попросил Локхарт, — это может их спровоцировать.
Кто-то из слизеринцев негромко фыркнул, а гриффиндорцы с горящими глазами подались вперёд, желая увидеть неведомое чудище.
— Встречайте… — Локхарт сдёрнул ткань с клетки одним движением, — только что пойманные корнуэльские пикси!
По классу пронеслась волна смеха: большинство учеников знали много о куда более отвратительных созданиях, а также обладали куда более богатой фантазией и опытом относительно «жутких страхов». Даже Локхарт не сумел бы перепутать это звук с воплем ужаса, но сбить его с коня перед публикой не могло, пожалуй, ничто.
— Это дьявольски хитрые маленькие негодяи!
Гарри не находил в них ничего дьявольски хитрого; мелкие пикси цвета электрик с острыми рожицами кричали пронзительными тонкими голосками что-то явно оскорбительное и трясли прутья решётки. Они были немного забавны и, пожалуй, могли бы сделать немного гадостей, куда меньше того же Пивза, например, но дьявольское? Увольте… Локхарта увольте, с должности учителя.
— Итак — посмотрим, что вы сможете с ними сделать! — Локхарт открыл клетку, и пикси рванули оттуда со скоростью гончих, взявших след — они явно стосковались по свободе.
Класс предоставил им отличное поле для развлечений: несколько штук пикси метнулось прямиком в окно, и задний ряд оказался усеян разбитым стеклом — Гарри спасло от порезов только то, что он вовремя нырнул под парту; они хватали чернильницы и делали «дождик», трепали книги и бумаги, срывали картины со стен и швыряли их в учеников, метя так, чтобы полотна прорывались и надевались на жертв наподобие воротничка, переворачивали мусорные корзины, утаскивали сумки и вываливали их содержимое за разбитое окно… сквозь шум, грохот и визг Локхарт призывал всех не бояться и загонять пикси обратно и даже сам размахивал палочкой, произнося что-то, не возымевшее особого успеха. Когда ему самому досталось зелёными чернилами кого-то из слизеринцев по тщательно уложенным кудрям, он объявил:
— Пожалуй, я предоставлю вам самим загнать этих красавцев обратно в клетку, — и поспешно сбежал в личные комнаты.
Большинство благоразумно предпочло покинуть класс; из слизеринцев остался только Гарри, а из гриффиндорцев — Рон, Гермиона и Невилл, который, похоже, просто не сообразил, что можно смыться. Не вылезая из-под парты, Гарри расстреливал пикси Ступефаями, Гермиона следовала его примеру, только использовала какое-то другое заклятие. Рон, пригибаясь и передвигаясь на полусогнутых, собирал оглушенных писки и кидал в клетку. Невилл просто нервничал и отмахивался от расшалившихся пикси, но и это было существенным подспорьем — чуя в нём лёгкую добычу, пикси целились в него вещами, дёргали за уши и волосы, отрывали пуговицы с мантии, почти не обращая внимания на остальных.
— Ну что, Гермиона, ты всё ещё восторженного мнения об этом бесполезном придурке? — шипя, Рон вытряхивал осколки оконного стекла из густых рыжих волос.
— Он всего лишь хотел дать нам попрактиковаться! — заявила Гермиона, тем не менее, сразу безошибочно угадав, кто имелся в виду под «бесполезным придурком».
Гарри, закутывая клетку в ткань, только скептически хмыкнул. Хороша практика… полностью потерять контроль над ситуацией…

* * *

Вечером Гарри шёл на квиддичное поле, то и дело с надеждой оглядываясь через плечо; раз за разом все его надежды не сбывались — Колин Криви, и не думая исчезать куда-нибудь, каждый раз радостно махал рукой и наводил на него камеру. Гарри морщился и отворачивался.
— Гарри, а как это — быть ловцом?
— Просто, — закатил глаза Гарри. К сожалению, на потолке не было написано, как отлеплять от себя надоедливых поклонников.
Недавно Колину рассказали [«Узнаю, кто это был — убью…»] прошлогоднюю историю с философским камнем, и гриффиндорец исполнился к Гарри ещё большего восхищения и преклонения, чем до того.
— А тебе совсем-совсем не страшно было встретиться с Сам-Знаешь-Кем лицом к лицу?
— Нет, — Гарри скрипнул зубами и толкнул дверь замка. Колин, резво забежав вперёд, услужливо придержал тяжёлые створки.
— Какой ты смелый, Гарри-и… а можно, я посмотрю твою тренировку по квиддичу?
— Нет.
— Почему?
— Ты не из Слизерина, — по правде сказать, Флинту было бы всё равно — он понял бы, что этот надоедливый гриффиндорский малыш вовсе не собирается вынюхивать квиддичные секреты Слизерина, и разрешил бы ему остаться на трибунах затем, чтобы полюбоваться на закипающего Гарри. Но в планы брюнета не входило терпеть всю тренировку насмешливые взгляды остальной команды и восторженные вопли Колина.
— Я тихонько посижу, Гарри, можно?
— Это не я решаю… а вообще, Колин, лучше не надо. Может, домашним заданием займёшься? — с надеждой предложил Гарри.
— Я спрошу у капитана твоей команды! — мгновено просиял Колин.
Если бы они не подошли уже к самому полю, Гарри точно схватился бы за палочку и испробовал на Колине Петрификус Тоталус, но было поздно. К тому же заколдовывать других студентов было, к сожалению, запрещено — а если засекут за этим занятием, то тем более запрещено.
Осёдлывая свою метлу подальше от остальных, Гарри краем глаза хмуро наблюдал, как Колин, подпрыгивая от переизбытка радостного предвкушения, выпрашивает у Флинта разрешения остаться на тренировке, а Флинт, насмешливо ухмыляясь, это разрешение даёт. Чёрт.
Вместе с остальной командой Гарри подлетел к капитану, чтобы по сигналу взмыть в воздух, как это будет на матче — претенденты на звание загонщика должны были прийти через полчаса, а за это время Флинт намеревался выяснить, кто из прежних членов команды разучился за лето сидеть на метле.
— Гарри, — счастливо завопил Колин, — можно, я тебя сфотографирую? Ты так классно смотришься на метле…
Гарри в панике одним ударом снизу выбил из руки посмеивающегося Флинта машущий крыльями снитч и взмыл вслед за мячиком в небо, молясь про себя, чтобы там до него не добрались.
Снитч он поймал через шесть минут, и всё остальное время Гарри просто катался в воздухе, уворачиваясь от бладжеров и подпинывая, свесившись с метлы вниз головой, квоффл так, чтобы тот сталкивался с бладжерами. При этом он не рисковал спускаться до уровня трибун, предпочитая оставаться для Колина и его камеры зеленой точкой в вышине.
— Что я вижу, Потти — ты даже в воздухе не можешь прекратить выделываться, — Гарри в этот момент как раз исполнял свою любимую стойку на руках на метле — ощущение воздушных потоков, упруго обвивающих тело и поддерживающих его в равновесии, было поистине крышесносным, и он никогда не упускал случая это проделать.
Голос Малфоя, внезапно оказавшегося рядом, не сбил Гарри баланс, и брюнет назло блондину продолжил лететь практически вниз головой, хотя руки уже подрагивали от напряжения.
— А что, Потти, будет, если я тебя толкну? Под нами очень много футов пустоты… — вкрадчиво спросил Малфой, не отставая; на метле у него было написано — Гарри прочёл даже вверх ногами — «Нимбус 2001». Новая модель, значит…
— Тебя отправят в Азкабан, Малфи, вот что, — Гарри выпустил метлу и приземлился на неё, как полагается, с облегчением расслабив руки. — И будет всем хорошо, аминь.
Малфой расхохотался.
— Мечтай, Потти! — рисуясь, Малфой проделал в воздухе мёртвую петлю. — Кстати, хочешь новость?
— Нет, спасибо, ешьте сами, — хмыкнул Гарри.
— Да не стоит демонстрировать такую скромность, Потти! Новость такая: я — новый загонщик команды Слизерина!
Гарри смерил взглядом Малфоя, а потом вспомнил двух других загонщиков, Дориуса Гатта и Флаккуса Тейла — оба были с того же курса, что и Маркус Флинт, и тоже были верзилами. Тонкий, как прут, Малфой смотрелся в их компании достаточно неуместно, чтобы Гарри заподозрил, что здесь не всё чисто.
— Никогда не подозревал в тебе способностей к квиддичу, Малфи, — Гарри стремительно рванул вверх, но Малфой не отставал. — Дай угадаю: ты прошёл вне конкурса?
— Забавно, Потти, но ты и в самом деле угадал, — Малфой ухмылялся, летя бок о бок с Гарри; тёмные волосы последнего полоскались на ветру, прилизанные гелем светлые пряди Малфоя лежали, как пришитые. — Если ты разуешь свои подслеповатые глазки, то увидишь, что мой отец сделал команде Слизерина роскошный подарок: он купил всем по метле Нимбус 2001. Куда лучше этого устаревшего Нимбуса 2000. Всем, кроме тебя, разумеется.
— Можешь не тратить своё красноречие, Малфи — и без того ясно, что иначе, кроме как купив себе место, ты не можешь попасть в команду, — презрительно бросил Гарри и еле успел увернуться от разъярённого Малфоя, резко свернувшего, чтобы протаранить Гарри на полной скорости. — Эй, зачем так беситься из-за правды?
Они кружили в воздухе, поднимаясь всё выше и выше; Малфой нападал, Гарри уворачивался. Квиддичное поле давно превратилось в точку, Хогвартс был похож на крошечную безделушку из числа тех, что ставят на каминной полке.
— Кстати, Поттер, если ты не пойдёшь и не снимешь немедленно эту дрянь, то то, что тебя останется после падения, можно будет собрать в чайную ложечку, ты меня понял?
Гарри мельком бросил взгляд вниз и покачал головой:
— Во-первых, наверняка и на стакан наберётся, во-вторых, снять что, Малфой? Ты мне объяснишь когда-нибудь? — Гарри добавил футов двадцать в высоту.
— Своё чёртово заклятие, Поттер! — Малфой так рванулся вслед за Гарри, что обогнал того на футов пять.
— Не накладывал я никаких заклятий! А вам четверым не мешало бы сходить к мадам Помфри… — договорить Гарри не успел — доведённый до крайнего бешенства Малфой развернулся в воздухе и рухнул сверху прямо на него.
Сам Гарри вильнул в сторону в последний момент, но Малфою, чья злость звенела у Гарри в висках, повезло меньше — он слетел с метлы, уцепившись на лету за рукав Гарри. Рывок заставил Гарри перевернуться на метле, автоматически сильнее обхватывая её ногами. Очки свалились с носа, и Гарри зацепил их за дужку свободной рукой.
— Отпусти мой рукав, ты, слизняк! — ткань подозрительно трещала, и Малфой вцепился в Гарри двумя руками сразу.
— Нашёл дурака!
— Я бы рад его потерять… больно же, мать твою, ты тяжёлый, кретин!
— Потерпишь, Потти — я не планирую оканчивать свои дни в стакане… лучше поднимись-ка вверх!
— Ты охренел совсем, да? — Гарри в ярости задёргал рукой, пытаясь уронить Малфоя, но тот напоминал клеща по своей вцепляемости. — Командовать он мной будет!
— Если ты поднимешься, я пересяду на свою метлу, она где-то сверху болтается. А нет, так повишу на тебе ещё!
Ветер свистел в ушах, ловя и относя в сторону обрывки слов, но оба так орали друг на друга, что это не было помехой. Гарри раскачивало, как маятник, ноги скользили. Он сдался и, пнув метлу пяткой, поднялся на несколько футов. Малфой забарахтался, ловя метлу ногами.
— Это было мило с твоей стороны, Потти — слушаться меня, — с апломбом высказался Малфой, прочно угнездившись на метле.
— Всегда обращайся, Малфи, если опять не удержишься на метле — как знать, вдруг Кребб и Гойл с матрасом не добегут вовремя до места твоего падения. Ты, зависящий от рукава моей мантии, очень даже мил, — в бешенстве Гарри наговорил всякой ерунды.
Лицо Малфоя заметно вытянулось и позеленело от злости, и Гарри, не дожидаясь второй атаки, рванул вниз, к земле.
— Гарри, Гарри, а твой капитан сказал, что отбор и тренировка закончены, — услышав радостно звенящий голосок Колина, Гарри двинулся было обратно в поднебесье, но нельзя же было остаться там навсегда! — А ещё сказал, что вы с Малфоем там так мило смотритесь, что он вас прерывать не будет! Гарри, а у меня камера с увеличением, и я заснял, как ты летаешь — здорово, правда?
Гарри спрыгнул наземь и почти бегом кинулся к сараю для метел.

Он шёл по коридорам к подземельям; шёл медленно, потому что сама мысль о возвращении в оплот любимого факультета вызывала у Гарри тошноту и тоску. Портреты на стенах неодобрительно шушукались при виде него, потому что он, фактически, уже опаздывал к отбою в спальню.
— Где ты… приди ко мне… приди, чтобы я убил тебя… — странный голос внезапно заполз Гарри в уши; Гарри споткнулся и упал, ссадив кожу на основании ладони.
Пока он, поминая Мерлина на все лады, вытирал ранку краем мантии и слизывал выступившую кровь, голос исчез. Но это точно был тот же самый, который Гарри слышал на отработке у Локхарта.
«Мне продолжают мерещиться голоса… ой, не к добру это…». Гарри прерывисто вздохнул, в последний раз лизнул руку и направился в спальню уже на хорошей скорости.
Завидев его, Малфой, сидевший на своей кровати, открыл было рот, чтобы сказать какую-то очередную, вне всякого сомнения, гадость, но Гарри, не останавливаясь, заскочил на свою, задёрнул полог и на одном дыхании пробормотал:
— Protectio ad me tuus terror est!
Но спать не хотелось, и Гарри, подумав, при уже привычном свете огонька на ладони, уткнулся в прошлогодний учебник по ЗОТС, надеясь почерпнуть там что-нибудь полезное.

Но на исходе сроки ваши:
Вновь проклят старый мир — и вновь
Пьёт сатана из полной чаши
Идоложертвенную кровь!
И. А. Бунин, «На исходе».

Жизнь вошла в некое подобие колеи; каждое утро Гарри, просыпаясь, не находил в спальне никого, кроме себя, и обнаруживал Малфоя, Забини, Кребба и Гойла в гостиной. Каждое утро Снейп рвал и метал, требуя у них объяснений, а они только бессвзно утверждали, что это Поттер во всём виноват.
Каждый день Гарри здоровался с Колином по десять раз, каждый день скрывался от разъярённого Малфоя сотоварищи и допоздна засиживался в библиотеке — часто вместе с Гермионой и Роном, но бывало, что и в гордом одиночестве. Каждый день лили бесконечные дожди, и замок оглашался звуками чихания и сморкания; мадам Помфри изводила на учеников литры Перечного зелья, и Гарри то и дело казалось, что люди горят — с этим дымом из ушей. Особенно похоже на костёр это выглядело у Джинни Уизли, которая ходила какая-то сама не своя. Впрочем, Гарри не мог судить о её состоянии, потому что видел мельком и очень редко, и только чувствовал иногда её смятение и вялость. Мало ли, что случиться может у человека… может, Снейп достаёт на уроках, как и прочих гриффиндорцев, и она принимает это близко к сердцу, а может, Пивз подсыпал в сумку муравьиных лапок, кто знает. А может, Перечное зелье на вкус гадкое… сам Гарри упорно не заболевал, как и в прошлом году, несмотря на исключительную промозглость подземелий.
Каждый день он скрывался от Локхарта, который, завидев Гарри издали, не ограничивался приветствием, а бросался обнять за плечи и завести долгий нудный спич о славе и её роли в жизни человека. На каждой квиддичной тренировке он держался от Малфоя подальше, что было непросто, потому что метла Малфоя была действительно быстрее его собственной.
Ему до чёртиков надоело прятаться от всех и вся.
К тому же его простыни отчего-то не меняли уже почти два месяца; собственно, был уже Хеллоуин, и его постельное бельё было внаглую грязным. Гарри даже не знал, кому на это пожаловаться. Кто этим заведует? Однажды, ближе к концу сентября, он не выдержал и поменял свою бельё с бельём Забини — всё равно тот на нём не спит. Но через пару недель оно предсказуемо стало грязным снова, и он поменял его на бельё Малфоя. С Креббом и Гойлом меняться было попросту противно, и Гарри до сих пор по ночам вертелся на грязном и подолгу не мог заснуть. Чужой страх и ненависть то и дело наваливались на Гарри, как подушка на лицо — и мягко, и тепло, да вот только дышать невозможно…
В честь Хеллоуина, как и прошлом году, был торжественный ужин; зал был украшен по тематике праздника. И вся еда была сделана из тыкв, абсолютно вся! Запеканка, каша, котлеты, салат, торт, пирожные, не говоря уж о соке — всё было оранжевого цвета и было на вкус одинаково тыквенно. Усталому, злому и прожигаемому взглядами ненависти Гарри хотелось устроить истерику, забросать все стены этой оранжевой дрянью, которую пытались выдать за еду, высказать всё, что он думает о своём мерзком факультете, кретинской школе, идиотах-преподавателях, гриффиндорцах-прилипалах (конкретно о Колине Криви) и сволочи Вольдеморте, обеспечившем, по сути, ему всё это «веселье», заорать, позволить стихийной магии разнести всё в клочья… И близнецы, переговариваясь за гриффиндорским столом с Ли Джорданом, обращали на Гарри не больше внимания, чем если бы он сидел там в мантии-невидимке. А это мысль, кстати — чтоб ни одна зараза не пялилась… «Возможно, я тоже схожу с ума…». Гарри мрачно ковырялся в тарелке, пытаясь угадать, чем эта жестоко расплющенная при помощи вилки масса была в начале ужина (а уже приближался и его конец, собственно, чему Гарри был в какой-то степени рад), когда к нему подсел Кровавый барон.
— Добрый вечер, мистер Поттер.
— Я Вас в прошлом году про… я Вам в прошлом году говорил, чтобы Вы не звали меня мистером! — «Никаких «просить» и производных от этого слова. Не верь, не бойся, не проси — иначе не выживешь…».
— Хорошо, Гарри, — казалось, разговор забавляет призрака. — Итак, как Ваши дела?
— Отлично, — вежливо сказал Гарри. — Уже почти месяца два, как меня, вроде бы, никто не пытался убить — хотя не исключаю, что я мог просто не заметить. Я такой невнимательный, представляете…
— Да, Гарри, в Вашем случае невнимательность — это серьёзная проблема, — посочувствовал Барон без тени иронии. — Верите или нет, вчера я совершенно случайно слышал, как мистер Малфой и мистер Забини обсуждали, как продвигается приготовление зелья «Praefocabilis».
— Какого зелья? — Гарри впервые слышал это слово.
— «Прэ-фо-ка-би-лис», — повторил Барон по слогам.
Гарри покачал головой.
— В первый раз о таком слышу. И какое же это имеет ко мне отношение?
— Это зелье, — пояснил Барон, — будучи пролитым на человека или подлитым в питьё, высасывает из него весь воздух, и он умирает от удушья. Также его можно разлить в помещении — скажем, на ночь. И через несколько часов — если дверь и окна плотно закрыты, конечно — в комнате не останется ни капли воздуха и никого живого. Некрасивая смерть, мистер Поттер. Конечно, в школьную программу «Praefocabilis» не входит, но разве можно остановить любознательность студентов?
У Гарри имелись вполне чёткие предположения насчёт кандидатур на удушение — можно сказать, всего одно очень чёткое предположение. Зато в пользу желательности убиения этого человека для Малфоя и Забини имелись увесистые, поистине убойные аргументы. «И, главное, какая у них будет шикарная отмазка: сами мы два месяца не спим в спальне — там нехороший Поттер сам себе творил что-то непонятное, мы жаловались-жаловались профессору Снейпу, а всё без толку… и вот, дотворился, шрамоголовый. Немир праху его… Актёры, м-мать их…».
— А Вы случайно не знаете, где хранится это зелье?
— Увы, Гарри — согласитесь, я не шпионю за учениками [«А иногда стоило бы…»]. Или Вы могли так обо мне подумать? — Барон казался оскорблённым в лучших чувствах.
— Прекратите строить из себя невинную овечку, Барон, — поморщился Гарри. — Вы не следите, но всегда всё знаете.
— Вы стали так циничны, Гарри…
— А теперь Вы зачем-то пытаетесь быть похожим на старую деву-преподавательницу хороших манер, — раздражённо сказал Гарри, отодвинул прочь тарелку с тыквенной размазнёй и встал. С него было довольно праздника, и он собирался отправиться сначала полетать немного, пока не стемнело — чтобы из головы выдуло хотя бы часть мрачных мыслей — а потом пойти в спальню читать за задёрнутым пологом мирные и предсказуемые учебники. Только, правда, не «Историю магии» — слишком уж часто там встречались знакомые фамилии. — Всего хорошего, Барон.
— Спасибо, Гарри, — откликнулся Барон, сделав честную попытку премило улыбнуться.
Может быть, он врал. Гарри не знал, но полагал, что всё возможно. Только зачем ему? Или зачем предупреждать об опасности — он Гарри не сват и не брат? В любом случае, не может быть, чтобы Малфой и Забини не готовили ему какой-нибудь пакости в качестве мести за всё прошлое, настоящее и будущее — будь они хаффлпаффцами, тогда был бы шанс, что они всё простят [«А потом догонят и ещё раз простят, обязательно…»], но Гарри уже достаточно много знал о слизеринцах, чтобы не питать наивных надежд.
На сегодня с него хватит.
Рон и Гермиона с улыбками помахали ему руками из-за гриффиндорского стола. Гарри подумал, что не всё так плохо в этом мире, как могло быть (всегда ведь можно придумать, как могло быть ещё хуже…), помахал в ответ, выжав из себя донельзя фальшивую улыбку, развернулся на каблуках и ушёл.
Он почти пересёк вестибюль, куда доносились отголоски веселья из Большого зала, когда вдруг холодный странный голос — такой уже знакомый — ядом пролился в почти уютную тишину.
— …вонзиться.... разорвать… убить…
Гарри застыл на месте и принялся лихорадочно вглядываться в полутьму впереди и позади себя. Пусто.
— …так голоден.... так долго… убить… время убивать....
Голос делался глуше, удаляясь всё дальше и дальше, к коридору, ведшему к Большому залу. Гарри бегом бросился следом за голосом, стараясь не затерять его в шуме из Зала. По пустым коридорам, поворот, ещё один… Гарри занесло на гладком полу — недавно здесь, похоже, побывал Филч и вымыл всё, до чего дотянулся — он упал и расшиб колено о ступеньку лестницы, к которой подбежал. Больно, Мерлин… Гарри задохнулся и прижал ладони к колену, чувствуя, как старые джинсы пропитываются кровью. Кость, кажется, цела — хоть на том спасибо. Кровь размеренными порциями вытекала из колена с каждым ударом сердца, и Гарри с усилием поднялся — некогда сидеть на полу и жалеть себя, тем более что через этот коридор скоро пойдут все факультеты, там наверху — центральный перекрёсток Хогвартса, оттуда по большей части все и ходят из Зала в свои гостиные… Откуда-то сверху доносилось затихающе, свистяще:
— …я чую кровь… я чую кровь…
Идти было трудно — колено при каждом шаге пронзало болью, и нога норовила подвернуться, но Гарри упрямо продвигался вверх, хватаясь за перила и подтягиваясь на руках.
Голос стих. В коротком коридоре было пусто, но горело несколько факелов, освещавших тускло поблёскивающую надпись метровыми буквами: «Тайная Комната снова открыта. Враги Наследника, берегитесь».
Пол был залит водой чуть ли не по щиколотку. Гарри медленно, осторожно, чтобы не упасть ещё раз, подходил ближе к стене, пытаясь разглдяеть, что такое тёмное висит рядом с надписью.
Миссис Норрис, кошка Филча, была подвешена за хвост к факелодержателю. Она была тверда, как деревяшка, глаза широко открыты и остекленело уставлены в пространство. Гарри отпрянул бы, если бы мог, и схватился за стену — проклятое колено снова захотело подвести своего хозяина.
«Надо сматываться отсюда, — пришла Гарри в голову здравая мысль. — Мне же будет хуже, если меня здесь застанут».
Но было уже поздно. Гарри, похолодев не хуже миссис Норрис, услышал отдалённый грохот, обозначавший конец праздника, а почти сразу после весёлый гомон, топот ног, смех сотен людей, поднимавшихся с двух сторон по разным лестницам в этот коридор. Не прошло и десяти секунд, как они пришли.
Болтовня, смех, шум оборвались внезапно — все, шедшие впереди, заметили висящую кошку. Стоя посередине коридора, Гарри как будто оказался в центре невидимого круга. На уже подошедших к краю этого круга сзади напирали те, кому было не видно, что случилось.
— Враги Наследника, берегитесь! — торжествующий, звонкий, очень громкий голос Драко Малфоя прорезал напряжённую тишину. — Грязнокровки, очередь за вами!
Глаза протолкавшегося вперёд блондина воодушевлённо сверкали — так же, как теми ночами в прошлом году, когда он пытался заставить Гарри прислуживать ему, щёки и скулы загорелись румянцем, презрительно-счастливая ухмылка осветила его лицо не хуже факела. При слове «наследник» ноги у Гарри в очередной раз подкосились, и он упал на пол с громким всплеском. Он вспомнил горгулий, которых — болван, болван, и десять раз ещё болван! — так и не расспросил как следует. Они называли его наследником… но ведь он ни при чём… он не делал этого, не подвешивал облезлую животину Филча…
Наследник. Гарри шумно сглотнул и понял, что влип — на него смотрели все. Смотрели, не отрывая взглядов… а чем пристальней внимание других, тем крупнее неприятности…
— В чём дело? Что случилось?
Привлеченный, вне всякого сомнения, ничем иным как криком Малфоя, Аргус Филч пробирался сквозь толпу. Гарри прикрыл глаза — сейчас его четвертуют, потому что к бездыханной миссис Норрис он ближе всех — и открыл снова. «Не верь, не бойся, не проси»? Самое время попрактиковаться во втором пункте…
— Моя кошечка! Моя кошечка! Что с миссис Норрис? — голос Филча сорвался на визг.
Обезумевший взгляд остановился на Гарри.
— Ты! — в истерике выкрикнул он. — Это ты убил мою кошку! Ты убил ее! Я тебя убью! Я…
Филч попытался подобраться к Гарри ближе, чтобы исполнить своё обещание, несколько раз поскользнулся, но не оставил своих намерений. От толпы отделилсь два силуэта и закрыли собой Гарри. Рыжие волосы близнецов отливали багровым в свете факелов — как запёкшаяся кровь.
— Успокойтесь, мистер Филч, — посоветовал Фред.
Гарри улыбнулся.
— Он убил миссис Норрис! — озверевший от сопротивления Филч кинулся к Гарри, но был остановлен Дамблдором, непривычно суровым и серьёзным.
— Идемте со мной, Аргус. И вы тоже, мистер Поттер.
Близнецы без раздумий подняли Гарри на руки и понесли следом за директором и учителями в кабинет Локхарта — ближайший к месту событий. «Они поняли, что сам я не дойду из-за колена или… просто так?» — озадачился Гарри.
Локхарт зажёг свечи на письменном столе. Дамблдор уложил миссис Норрис на полированную поверхность и стал осматривать, вернее, почти обнюхивать: кончик длинного, крючковатого носа директора почти что касался кошачьей шерсти; он осматривал миссис Норрис очень подробно поверх своих очков со стёклами в форме полумесяца, время от времени дотрагиваясь до неподвижного тела длинными и тощими, словно высохшими, пальцами. На лице Снейпа — Гарри мог в этом поклясться — застыла довольная ухмылка. Локхарт, как всегда, жизнерадостный и бодрый, нашёл себе наконец-то благодарную аудиторию — Филча, которому излагал бесчисленные версии того, что могло случиться с миссис Норрис, перечисляя заклятия и зелья с завиральными названиями. Филч, сжавшись в кресле, рыдал: сухо, безутешно. Наверное, Гарри должно было быть его жалко, но куда больше жаль ему было самого себя: если его признают виновным, он вылетит из Хогвартса с таким свистом, что его будет слышно даже в Австралии. Близнецы стояли молча по обе стороны кресла, куда усадили Гарри, и держали руки у него на плечах. Это успокаивало, но не до конца.
— … помню, аналогичный случай был со мной на Квагадугу, — соловьем разливался Локхарт, — там орудовал настоящий маньяк, я об этом подробно написал в своей автобиографии. Целая серия преступлений… Однако, мне удалось всё уладить, я выдал жителям городка различные амулеты, и…
Дамблдор выпрямился.
— Она не мертва, Аргус, — мягко произнёс он.
Локхарт озадаченно замолк, и Гарри невольно почувствовал злорадство.
— Не умерла? — захлебнулся Филч и, осторожно раздвинув пальцы, глянул на миссис Норрис. — А почему же она такая… такая неподвижная, такая окоченевшая?
— Ее обратили в камень.
— Ага! Я так и думал! — радостно вставил свою лепту Локхарт, но никто не обратил на него внимания.
— Однако пока я не могу сказать, каким образом это сделано…
— Об этом надо его спросить! — выкрикнул Филч, оборачивая к Гарри покрытое красными пятнами, заплаканное лицо.
— Второкласснику такое не под силу, — убежденно покачал головой Дамблдор. — Для этого требуется черная магия высокого класса…
— Он учится в Слизерине! Он победил Вольдеморта, ещё когда был младенцем — кто знает, какой магией! Это он, он!
При каждом выкрике Филча Гарри вздрагивал, всё сильнее вжимаясь в спинку кресла. А если бы Филч знал, что горгульи называли Гарри наследником, то не осталось бы сомнений ни у кого. Мерлин…
— Если мне позволено будет сказать, директор, — раздался из темноты голос Снейпа; Гарри сомневался, что Снейп способен сказать хоть слово в его пользу, и опустил голову, пряча лицо в ладони. Ему опротивело видеть окружающих.
— Похоже, что Поттер просто оказался не в том месте и не в то время, — губы Снейпа изогнулись так саркастически, будто это была не более чем шутка. — Однако, надо признать, что это происшествие вызывает массу подозрений. Каким образом Поттер оказался в этом коридоре? Почему его не было на праздновании Хеллоуина?
— Я был, — возразил Гарри, не отнимая ладоней от лица. — Я поругался с Кровавым бароном и ушёл за несколько минут до конца ужина… хотел пойти и лечь.
Наступила пауза, прерванная Филчем:
— Это он сделал, я вам говорю! Он даже в лицо мне смотреть не может, видите, закрывается! Это он, маленький паршивый тёмный маг!!
— Аргус, — Дамблдор говорил негромко, но Филч немедленно заткнулся. Гарри хотелось расплакаться, но он сдерживался. — Против Гарри нет ни одной улики. Он просто увидел миссис Норрис первым.
«И последним, да?», — мысленно завершил Гарри директорскую фразу вместо Филча. Джордж ободряюще сжал плечо Гарри.
— Презумпция невиновности, Аргус, — напомнил директор
Снова была тягостная пауза, заполненная только тяжёлым, неровным дыханием Филча. Дамблдор созерцал Гарри. Немигающий взгляд ярких голубых глаз вызвал у брюнета ощущение, что он стоит под рентгеновским лучом.
— Ты можешь идти, Гарри.
Близнецы снова подхватили Гарри и вынесли из кабинета. Гарри, прижавшись щекой к тёплому плечу Фреда, слышал за спиной голоса оставшихся в кабинете.
— Мою кошку обратили в камень! — визжал Филч. — Я требую, чтобы кого-то наказали!
— Мы сможем ее вылечить, Аргус, — терпеливо сказал Дамблдор. — Профессору Спраут недавно удалось добыть несколько саженцев мандрагоры. Как только они вырастут, я прикажу изготовить зелье, которое вернет миссис Норрис к жизни…
Спустя метров двадцать по опустевшему уже коридору Фред медленно сказал:
— Знаешь, я что-то такое припоминаю… кажется, кто-то мне рассказывал историю про какую-то тайную комнату в Хогвартсе… вроде бы Билл… но я даже не помню, по какому поводу.
Гарри вздохнул.
— Наверняка можно узнать что-нибудь о неё здесь. Покопаться в библиотеке… — предположил Джордж.
— Я найду, — сказал Гарри. — Я и так почти всё свободное время в библиотеке сижу.
Близнецы смолчали. Может быть, они приняли эту фразу за камень в свой огород — два месяца без малого они никак не контактировали с Гарри, отлично при этом зная, что число его друзей стремительно мчится к нулю.
Они дотащили Гарри до самой спальни — он назвал пароль, а они перешагнули порог — под изумлёнными взглядами прочих слизеринцев, всем факультетом собравшихся в гостиной; такое впечатление, что они проводили военный совет. Поцелуй от Фреда, поцелуй от Джорджа — нежный, настоящий поцелуй в пересохшие губы — и пожелание хором спокойной ночи.
Глаза слипались, но Гарри ещё нашёл в себе силы вытянуть из кармана чудом не сломавшуюся при падении в коридоре палочку и шепнуть, глядя в полог:
— Protectio ad me tuus terror est.
Своеобразная замена колыбельной, конечно, но другой взять неоткуда. Гарри представил себе Драко Малфоя, выводящего, сидя у изголовья своего злейшего врага: «Спи, моя гадость, усни, все Авады погасли огни…», рассмеялся и провалился в тревожный мутный сон.

* * *

История магии была сдвоена у Слизерина с Гриффиндором. Гарри, привычно подивившись с утра на фанатичных слизеринцев, спящих в гостиной [«Неужели моё удушение стоит стольких трудностей?»], сидел рядом с Роном и выводил на клочке пергамента вместо лекции тонкие профили Малфоя и Забини. Благо увидеть, чем занимается Гарри, Рон не мог — он лежал на парте, положив голову на руки, и собирался заснуть, если уже не спал. Мало кто не поступил так же — пожалуй, только сам Гарри, не вникавший в речь Биннза вообще, да ещё Гермиона, усердно конспектировавшая лекцию. Плюс те, кто резался под партами в «морской бой» и прочие непритязательные игры, призванные убить время до перемены.
Гарри подумал и поднял руку.
Профессор Биннз, случайно глянувший в класс во время бесконечно нудного повествования о Всемирной конвенции магов 1289 года, очень удивился.
— Мистер… э-э…
— Поттер, сэр, — напомнил Гарри. — Скажите, не могли бы вы рассказать нам что-нибудь о Тайной Комнате?
Класс встрепенулся. Все разом подняли головы, неразборчивое бормотание игравших стихло, чей-то локоть соскользнул с края парты.
— Я преподаю историю магии, — было похоже на то, что Биннз просто-напросто растерян. — Я имею дело с фактами, мистер Поттер, а не с мифами или легендами. — Он прочистил горло с тихим треском, похожим на звук разломившегося пополам кусочка мела, и продолжил:
— В сентябре того года отделение комитета сардинских мудрецов…
— Пожалуйста, сэр, скажите, ведь легенды всегда основываются на фактах? — перебил Гарри прежде, чем профессор успел войти в обычную колею бубнения.
Профессор Биннз смотрел на него в таком изумлении, что Гарри отчетливо понял — до сих пор никто никогда ни о чем не спрашивал его, живого или мертвого, во время урока.
— Полагаю, об этом можно было бы поспорить. Однако, легенда, о которой вы спрашиваете, представляет собой очень странную и сомнительную историю.
Теперь весь класс, затаив дыхание, ловил каждое слово профессора, который туманным взором оглядел обращенные к нему лица. Гарри заподозрил, что учитель до глубины души [«Больше-то у него ничего и нет, одна душа, действительно…»] потрясен столь внезапным и безоговорочным вниманием. «Ну ещё бы, после вчерашнего-то…».
— Что ж, — с сомнением протянул Биннз, — дайте вспомнить…
Он помолчал несколько секунд и заговорил, как по писаному:
— Вы все, разумеется, знаете, что Хогвартс был основан около тысячи лет назад — точная дата неизвестна — четырьмя величайшими людьми: двумя колдунами и двумя ведьмами. Четыре колледжа «Хогварца» носят их имена. Эти имена: Годрик Гриффиндор, Хельга Хаффльпафф, Ровена Рэйвенкло и Салазар Слизерин. Совместными усилиями они построили замок, вдали от любопытных глаз магглов, ибо в те времена простые люди не доверяли магии, и колдуны и ведьмы подвергались преследованиям. Некоторое время основатели школы работали в полной гармонии, разыскивая по всей стране детей с волшебными способностями. Этих детей собирали в замке и должным образом обучали. Но затем между четырьмя основателями возникли разногласия. Собственно, разногласия возникли между Слизерином и остальными тремя. Слизерин считал, что следует проявлять большую избирательность при принятии учеников в Хогвартс. Он считал, что магическое обучение должно быть доступно лишь для детей с чистой колдовской кровью. Ему не нравилось, что в школу принимаются дети из маггловских семей, он считал, что им нельзя доверять. В конце концов разногласия стали непримиримыми, и Слизерин покинул школу. Вот что сообщают нам достоверные исторические источники… Но эти факты затуманивает одна странная легенда, легенда о Комнате Секретов. Она гласит, что Слизерин построил в замке тайную комнату, о которой другие три основателя ничего не знали. Слизерин, согласно легенде, запечатал эту комнату таким образом, чтобы никто не мог открыть ее до тех пор, пока в школу не попадет его истинный наследник. Он один будет способен снять печать с Тайной Комнаты, высвободить сокрытый в ней ужас и использовать его для того, чтобы очистить школу от недостойных.
Он замолчал, но в воздухе повисло ожидание продолжения. От слова «наследник» Гарри пришёл в полуобморочное состояние — оно преследовало его буквально всюду.
— Всё это, разумеется, сущий вздор, — подытожил Биннз. — Помещение школы, конечно же, неоднократно исследовали на предмет наличия подобной комнаты, поиски велись самыми опытными колдунами и ведьмами. Комнаты не существует. Это сказка, рассказанная на устрашение легковерным.
Рука Гермионы взметнулась вверх — Гарри молча переваривал информацию.
— Сэр, а что конкретно вы имели в виду под «сокрытым в ней ужасом»?
— Считается, что в комнате скрывается некий монстр, справиться с которым может один только Наследник Слизерина. И вообще, — профессор неожиданно раздражился, — это миф! Нет никакой Комнаты! Нет никаких свидетельств! Ничего Слизерин в школе не строил, даже сарая для метел! Я жалею, что рассказал вам эту дурацкую историю! И сейчас, если вы соблаговолите послушать, мы вернемся к настоящей истории, к достоверным, реальным, проверенным фактам!
В течение пяти минут класс вернулся в обычное состояние глубочайшего оцепенения.
Гарри остекленело смотрел — вроде бы на преподавателя, а на самом деле сквозь него; руки брюнета автоматически комкали пергамент с профилями Забини и Малфоя. «Бывают моменты, когда легенды оживают… и нападают. У них нет зубов и когтей — но лучше бы были…»

— Мадам Помфри! Он очнулся! — охрипший, срывающийся от счастья голос Гермионы был первым, что он услышал, придя в себя.
Гарри поморгал и сквозь протёртые кем-то очки увидел по разные стороны кровати заплаканную лохматую Гермиону и три бледных лица под шлемами прилипших к лицам мокрых рыжих шевелюр: Рон, Фред, Джордж. Кто-то из них держал его за руки, крепко-накрепко сжимая ладони.
Послышались шаги, и мадам Помфри тоже появилась в поле зрения Гарри.
— Здравствуй, Гарри, — в отличие от гриффиндорцев, она выглядела совершенно спокойной. — У тебя много чего сломано, так что придётся здесь переночевать, но это всё не страшно. Будешь уже завтра ходить и бегать, летать тоже будешь без проблем — упал с совсем маленькой высоты.
Гарри кивнул — голова закружилась.
— Ну-ка, ребята, раз уж вас отсюда не выгнать, помогите мне его усадить, скомандовала мадам Помфри.
Это было своевременное распоряжение — сам Гарри не сел бы, даже если бы ему пообещали перевести его в Гриффиндор. Фред и Джордж уже привычно подхватили его под спину и колени и подвинули ближе к спинке кровати, поправив подушку, Рон одёрнул пижамную рубашку — его ещё и в пижаму успели переодеть, надо же — Гермиона убрала со лба налипшие влажные чёрные пряди. Гарри послушно позволял проделывать с собой все эти манипуляции — столько заботы сразу просто оглушило его. Мадам Помфри, поддерживая его затылок, начала вливать в приоткрытые губы зелье — Гарри сразу узнал этот обжигающий, как кипяток, вкус: «Костерост».
— Пей, Гарри, твои кости в полуразобранном состоянии, — мадам Помфри ещё что-то говорила, рассказывая ему о «Костеросте» всё то, что он уже слышал летом от близнецов.
Гриффиндорцы посидели ещё с полчаса, а потом мадам Помфри выгнала их, заявив, что Гарри нужен покой, и он остался один на один с пульсирующей болью во всём теле.
Ночью он вырвался из вязкого сна средней паршивости, ощутив, что кто-то обтирает его лоб влажной губкой.
— Кто здесь? — «Мерлин, где моя палочка?»
Огромные фосфоресцирующие глаза уставились на него из темноты, и Гарри узнал Добби.
— Добби?
— Гарри Поттер вернулся в школу, — горестно зашептал эльф. — Добби много раз предупреждал Гарри Поттера. Ах, сэр, отчего Вы не послушались Добби? Почему Гарри Поттер не поехал домой, когда опоздал на поезд?
Гарри яростно сел, не обращая внимания на противную слабость во всём теле, и отпихнул от себя губку. Подозрение рождалось в нём…
— Чёртов придурок! — прошипел Гарри. — Это ты закрыл передо мной барьер?! Зачем??!!
Из глаз Добби медленно покатились большие слёзы, и он начал кивать так интенсивно, что уши хлопали его по щекам.
— Да, сэр, это я. Добби прятался и следил за Гарри Поттером, а потом запечатал барьер. За это Добби пришлось жечь себе руки утюгом, — он показал Гарри десять неестественно длинных забинтованных пальцев, — но Добби было всё равно, сэр, потому что Добби считал, что так Гарри Поттер окажется в безопасности, и Добби даже в голову не приходило, что Гарри Поттер доберется до школы другим путем!
Он раскачивался взад и вперед, тряся уродливой головой.
— Добби был так потрясен, когда узнал, что Гарри Поттер вернулся в Хогвартс, он даже не заметил, что подгорел обед для хозяина! Такой порки Добби ни разу еще не задавали, сэр…
— Почему ты здесь сейчас?
Добби высморкался в уголок засаленной наволочки; при этом он выглядел так жалко, что Гарри как-то даже расхотелось задушить его на месте за летнее происшествие.
— Гарри Поттер должен уехать домой! Добби думал, что бладжера будет достаточно…
— Бладжера? — неверяще переспросил Гарри. — Что значит, бладжера будет достаточно? Так это ты заколдовал бладжер?! Чтобы он убил меня?!
— Убил? Никогда, сэр! — возопил шокированный Добби. — Добби хотел спасти жизнь Гарри Поттеру! Лучше уехать домой с серьезными травмами, чем оставаться здесь, сэр! Добби только хотел, чтобы Гарри Поттер пострадал достаточно серьезно — чтобы имелись основания отправить его домой!
— Да неужели? Всего-то навсего? — ядовито осведомился Гарри. — И, надо думать, ты не собираешься мне объяснять, зачем тебе понадобилось, чтобы меня отправляли домой в расчлененном виде?
— Ах, если бы только Гарри Поттер знал! — застонал Добби, и новые потоки слез полились на рваную наволочку. — Если бы он знал, что он значит для нас, для низких рабов, для нас, отбросов колдовского мира! Добби помнит, сэр, каково было нам при Том-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут, когда тот был на вершине власти! С домовыми эльфами обращались тогда как с недостойными червями, сэр! С Добби, разумеется, и по сей день обращаются так же, сэр, — признал эльф, вытирая лицо наволочкой. — Но, в основном, жизнь моего народа стала намного лучше, сэр, со времени вашей победы над Тем-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут. Гарри Поттер выжил, Тёмный Лорд был сломлен, и взошла новая заря, сэр, Гарри Поттер засиял как путеводная звезда для нас, тех, кто боялся, что черные дни никогда не минуют, сэр… А теперь!… Страшные вещи должны вскоре произойти в Хогвартсе, может быть, они уже происходят, и Добби не может позволить Гарри Поттеру оставаться здесь! Сейчас, когда история готова вот-вот повториться, когда Тайная Комната вновь открыта…
Гарри с любопытством естествоиспытателя наблюдал, как Добби, явно сболтнувший лишнее в своей горячей речи, в ужасе вскрикивает и начинает биться головой о тумбочку, бормоча: «Гадкий Добби, плохой Добби…»
— Кто открыл Комнату в прошлый раз?
— Добби не может сказать! — эльф примерился схватить кувшин с водой с тумбочки и садануть им себе по голове; Гарри, у которого пересохло в горле, перехватил руку Добби на полпути. — Гадкий Добби! Отвратительный Добби!!
Лишённый возможности заниматься самонаказанием, Добби помолчал секунд пять и начал лихорадочно бормотать:
— В этом месте затеваются темные дела, но Гарри Поттер должен быть далеко отсюда, когда разразится гроза — поезжайте домой, домой, Гарри Поттер. Гарри Поттер не должен быть впутан в это, сэр, это слишком опасно… Добби не может, сэр, Добби не может, Добби не должен говорить! Отправляйтесь домой, Гарри Поттер, отправляйтесь домой!
— Никуда я не отправлюсь! — рыкнул Гарри; к концу своего пламенного монолога Добби почти визжал. — Скажи мне, кто открыл комнату в прошлый раз, а кто сейчас?
Добби замер, затрепетав ушами. Гарри тоже услышал: чьи-то шаги приближались к лазарету, и, кажется, это был не один человек.
— Добби не может, сэр, Добби должен уйти…
С громким щелчком эльф исчез. Если бы в этот момент нежданные посетители не открыли дверь лазарета, Гарри выругался бы вслух, а так он поспешно откинулся на подушки, следя за дверью из-под опущенных ресниц — это ведь может быть и кто-то по его душу.
В палату заходили Дамблдор и МакГонагалл, занося что-то, напоминавшее статую — но Гарри как-то сразу понял, что это тело, такое же окаменевшее, как миссис Норрис. По пятам за ними спешила мадам Помфри.
— Что он вообще делал ночью в коридоре? — декан Гриффиндора говорила шёпотом, чтобы не разбудить предположительно спавшего Гарри.
— Рядом лежала кисть винограда. Скорее всего, он хотел навестить Гарри, — отвечал ей Дамблдор.
Кто мог навещать его с виноградом? Гарри захлестнуло беспокойство: это же не Фред и не Джордж? Нет, они выше… хоть бы это был не Рон…
— И плёнка расплавилась… немыслимо!
— Что это значит, Альбус? — встревоженно спросила мадам Помфри.
— Это значит, Поппи, — ответил Дамблдор, — что Комната Секретов на самом деле снова открыта.
Все застыли соляными столпами, в том числе и Гарри.
— Вопрос только в том, как это было сделано… впрочем, идёмте отсюда — сейчас мы ничем не можем помочь бедному мальчику.
Когда палата опустела, Гарри вылез из кровати и подошёл к очередной жертве. Лунный свет отражался в пустых глазах Колина Криви.

В альковах есть чрезмерность ласк…
Фёдор Сологуб, «Я позабыл, как надо колдовать…».

На следующий день ему официально разрешили пропустить первый урок — маггловедение, с которым Гарри не испытывал ни малейших трудностей: благодаря Дурслям он знал досконально каждую мелочь маггловского быта.
В спальне было, разумеется, пусто; помня о горячей к нему любви однокурсников, Гарри сначала откинул полог и осмотрел кровать в поисках подозрительных вещей — ничего. В тумбочке тоже всё было так, как он оставлял. Понадеявшись, что всё на самом деле чисто, а не у него не хватает знаний и опыта, чтобы обнаружить ловушку, Гарри принялся собирать вещи для следующих уроков.
Открыв учебник Трансфигурации, чтобы освежить в памяти заданное на сегодня, Гарри нашёл на нужной странице записку, на которой летящим каллиграфическим почерком (Гарри даже позавидовал немного — у него самого были те ещё каракули) было написано: «Здравствуй, Поттер, пока можешь. Ты — труп. Не расслабляйся, нервничай, смотри под ноги… всё равно это тебе не поможет. Ты уже мёртв. До встречи на том свете». Подписи не было. Гарри хотел было скомкать записку, но, стоило ему дотронуться до неё, как она взорвалась — несильно, да к тому же он успел отбросить книгу с запиской подальше — реакция ловца. Чтобы убить, этого было недостаточно — Гарри всего-то обдало едким дымом, а вот чтобы заставить нервничать… Подумав, Гарри встал с кровати и начал методично обыскивать тумбочки Малфоя и Забини.
Судя по найденным тетрадям, почерк на записке принадлежал Малфою, тогда как по содержанию это сильно напоминало обещания Забини в поезде летом. «Спелись». Удача улыбнулась Гарри: в тумбочке Забини он нашёл крохотный клочок пергамента, где было написано очень торопливо: «P-s» — ост. ког. мантик., пом. 3 р. пр. ч. с., наст. 6 дн., крылья стрек. 40 гр. мелко, ост., выл.». Гарри улыбнулся удаче в ответ, вспоминая разговор с Кровавым бароном, и — сказывалась снейповская школа, Зелья Гарри знал — расшифровал написанное без труда: «Praefocabilis» — осталось добавить коготь мантикоры, помешать три раза против часовой стрелки, настаивать шесть дней, добавить крылья стрекоз — сорок измельченных грамм, остудить и вылить на Поттера».
Гарри не знал, сколько из этих шести дней ещё осталось, но не сомневался, что со слизеринцев станется убить его этой мерзостью. А убиваться он не собирался — назло.
Хорошей новостью было то, что простыни сменили наконец. Гарри порадовался этому и пошёл на Трансфигурацию, совместную с Гриффиндором.
На перемене Рон и Гермиона окружили Гарри; их лица сияли, будто это не явился на Трансфигурацию ловец Слизерина, обыгравший Гриффиндор всухую, и предположительный Наследник Слизерина (Гарри ждал начала урока у нужного класса и слышал, как переговаривались его одногодки из Хаффлпаффа, среди которых ему были знакомы Джастин Финч-Флетчли и Эрни МакМиллан — так вот, они впрямую втолковывали друг другу, что Поттер — Наследник Слизерина, предъявляя примерно те же самые аргументы, что и Филч), а случилось второе пришествие Христа на землю.
— Гарри, как ты себя чувствуешь?
— Всё отлично, — открестился Гарри, не собираясь посвящать их в задумки Малфоя и Забини; никого не следует вмешивать в свои разборки.
— Ты знаешь, Гарри, — заговорщически зашептал Рон, охотно поверив, что Гарри чувствует себя распрекрасно, — пока ты был в больничном крыле, мы думали, кто может оказаться Наследником Слизерина.
— Мм? — Гарри заинтересовался продолжением.
— И подумали, что это может быть Малфой!
Гарри приподнял бровь. Ему никогда не думалось о Малфое в таком ракурсе, хотя… В разговор вступила Гермиона, размеренно перечисляя причины:
— Он ненавидит магглорожденных. Все его предки испокон века учились в Слизерине — он постоянно этим похваляется. Ключ от Тайной Комнаты мог передаваться у них от отца к сыну веками. Конечно, версия шаткая, но вполне вероятная.
— Мне казалось, ему не до того в последнее время… — подумал Гарри вслух и одёрнул себя: не попахивает ли это манией величия? У Малфоя может быть множество дел, не связанных с проблемой Поттера. Тем более, что он ничего о Малфое не знает, кроме того, что тот — белобрысая сволочь. — В любом случае, это надо проверить. А как это сделать?
Вопрос был риторическим, но Рон с Гермионой мгновенно переглянулись и зарделись так, что Гарри стало ясно: они уже всё продумали. Обед отменялся…
— Выкладывайте, — потребовал Гарри.

Стоило Гермионе изложить свой план с Многосущным зельем, как у них начались серьёзные разногласия. Оказывается, Рон и Гермиона спланировали всем троим превратиться в каких-нибудь слизеринцев (причём почётная миссия по добыче необходимых кусочков тех, в кого они будут превращаться, отводилась Гарри, как вхожему в змеиное логово) и устроить Малфою подобие дружеской беседы. Гарри был решительно против:
— Там опасно. Я один должен превратиться и расспросить Малфоя.
— Ну ты же как-то там живёшь! Что с нами сделает Малфой, даже если узнает? — возмущался Рон. — Круциатус наложит, да?
Последний вопрос был задан Роном единственно с целью подчеркнуть безопасность и развлекательный характер предстоящего мероприятия, и Гарри еле сдержал на языке ответ: «Он может, он обучен всем Непростительным!».
— Он много чего может сделать, Рон, — Гарри не знал, как их отговорить. Решительно не имел ни малейшего понятия. — Я не хочу подставлять вас под удар, Рон, Миона. Явиться в слизеринскую гостиную действительно опасно! Я живу в подземельях второй год, и каждый день — как на минном поле чечетку танцую! Вам нельзя идти туда!
Гарри выдохся и замолчал. По скептическим лицам Рона и Гермионы он понял, что его речь возымела не больше эффекта, чем на него самого — просьбы Добби покинуть Хогвартс.
— Ну что же ты, Гарри, — ласково сказала Гермиона.
— Мы же твои друзья! — внушительно добавил Рон. — Мы тебя не бросим!
Гарри вздохнул. Сказать ему было больше нечего.

* * *

Вечером Гарри проскользнул в спальню прежде, чем его заметили увлёкшиеся каким-то разговором слизеринцы, собравшиеся в кучку в центре гостиной (мельком услышанные слова «Наследник Салазара» укрепили Гарри в той догадке, что разговор был действительно крайне занимательным), проговорил, забравшись на кровать, свою обычную вечернюю «мантру», защитив не только кровать, но и тумбочку, достал из тайника в матраце мантию-невидимку и выскользнул наружу снова. Его ждало два неотложных дела, и оба крайне личных: украсть у Снейпа шкурку бумсланга для Многосущного зелья («ты же всё равно в подземельях живёшь, Гарри, тебе будет куда как проще, а мы вообще не представляем, с какой стороны за это взяться») и наведаться в Запретную секцию библиотеки, чтобы — опять две задачи — добыть книгу «Всесильнейшие зелья», дабы у них был точный рецепт Многосущного зелья, и найти рецепт «Praefocabilis» и узнать, есть ли от него что-нибудь наподобие противоядия.
Начать следовало с самого неприятного — Снейпа. Гарри подозревал, что это не будет так просто, как наивно надеялись Рон и Гермиона; глава Дома Змеи просто должен был быть змеищей из змеищ, самой опасной и непредсказуемой — вроде василиска, например.
Гарри подкрался к двери класса Зельеварения и успешно прошёл первый этап — открыл дверь. Слава Мерлину за такой подарок судьбы, все двери всё ещё открывались для него беспрекословно. Но он, впрочем, не спешил заскочить внутрь с воплем «Йахуу, я Вас сделал, профессор!!», а приоткрыл створку ровно на полсантиметра и прильнул к щели одним глазом. И правильно сделал. Потому что присутствовавший в кабинете Снейпа Альбус Дамблдор обладал очень неудобной привычкой видеть Гарри сквозь мантию-невидимку.
— Альбус, меня тревожит Драко. Он опять что-то задумал.
— Что же, Северус? — директор и преподаватель зельеварения сидели рядом на краю стола, Снейп угрюмо смотрел в пол, Дамблдор, как водится, отечески улыбался.
— Возможно, он хочет отравить Поттера, — Снейп пожал плечами. — Сам знаешь, Альбус, младший Малфой у меня на особом положении. Он пользуется этим, чтобы брать, когда вздумается, ингредиенты для зелий, утверждая, что просто хочет поэкспериментировать с безобидными рецептами.
— Быть может, он говорит правду?
— Может быть, но что-то я сомневаюсь, — Снейп вздохнул. — Да и ещё эта странная история со сном… Драко, Блейз, Винсент и Грегори каждый день спят в общей гостиной и утверждают, что это Поттер виноват, Поттер утверждает, что он ничего не делал, и, кажется, даже не врёт. Не знаю, что их гонит из спальни, но не отомстить за это они просто не могут — они же слизеринцы, Альбус!
— Не могут спать в спальне, говоришь? — директор хитро улыбнулся. — А мне регулярно жалуются домовые эльфы. Говорят, что не могут входить в спальню второго курса Слизерина — их гонит оттуда страх.
— Страх? Им просто страшно туда зайти?
— Да, Северус, ничего такого в спальне вроде бы и нет, но всепоглощающий ужас не даёт эльфам поменять бельё на кроватях, забрать в стирку грязную одежду учеников, положить на место чистую и вытереть пыль. Полагаю, мистеры Малфой, Забини, Кребб и Гойл испытывают похожие проблемы, но просто не решаются признаться тебе в этом. Только после Хеллоуина, в ту ночь, что мистер Поттер провёл в больничном крыле, они смогли навести порядок в спальне.
Снейп внезапно расхохотался. Этот звук был так странен и непривычен, что Гарри за дверью стукнулся и тихо (потому что через мантию-невидимку), но ощутимо приложился лбом к косяку.
— Что же их там пугает? Неужели действительно Поттер? Надо будет проверить…
Зельевар замолчал.
— О чём задумался, Северус? — рука директора легла на плечи Снейпа, притягивая последнего ближе.
— Всё о том же Поттере, Альбус, — отозвался Снейп. — Я всё никак не могу понять — откуда ты узнал, что на Поттера не подействует желчь саламандры? Помню, в тот вечер Драко приходил за ингредиентами, а я замотался с сочинениями и не проверил, что именно он взял… Только утром увидел и понял: мало того, что он оставил школу без этого редкого и ценного ингредиента, так ещё и решил убить ею Поттера! Больше ведь, собственно, никого он так не ненавидит. У меня чуть не случился сердечный приступ, я побежал к тебе, думая, что от Поттера уже осталось только пятно на простыне, а ты сказал, что беспокоиться не о чем, а лучше пойти и докупить желчи, потому что нехорошо оставлять школу без неё. Ради всего святого, Альбус, откуда ты мог знать?!
— У меня свои секреты, Северус, — улыбнулся директор. — И этот конкретный я пока не могу открыть никому — даже самому Гарри, если бы тот спросил.
— Ну ещё бы, — буркнул Снейп. — Понять не могу, зачем ты замалчиваешь от мальчишки причину, по которой Тёмный Лорд мечтает о его очкастой, как у папаши, голове на блюдечке с голубой каёмочкой.
— Тсс, Северус, не надо о грустном и неизбежном, — директор нежно взъерошил волосы Снейпа, не обращая ни малейшего внимания на степень их сальности. — Всему своё время. Гарри ещё не готов.
Снейп снова вздохнул. Сейчас, рядом с Дамблдором, он выглядел человечным, обычным — совсем не таким, как на уроках Зельеварения.
— К тому же Гарри вполне может постоять за себя сам, — продолжил директор. — А сейчас… лучше иди ко мне.
Дамблдор притянул Снейпа к себе вплотную и поцеловал в губы. Снейп, закрыв глаза, отвечал, Гарри видел, что сплелись не только губы, но и языки.
Ему следовало бы уйти. Но, чёрт побери, ему нужна была шкурка бумсланга, а найти её где-нибудь в другом месте Хогвартса было невозможно. Ему стоило бы отвернуться. Но было бы куда хуже, если бы он пропустил момент, когда Дамблдор откроет дверь, чтобы уйти — его самого заметят, как пить дать. Поэтому он продолжал смотреть, затаив дыхания, чтобы не выдать себя ни единым звуком.
Не прекращая целовать Снейпа, Дамблдор медленно растёгивал мелкие пуговицы мантии зельевара. Тот, в свою очередь, методично, так же, как нарезал ингредиенты для зелий, раздевал директора.
— Ты запер дверь? — ради этого вопроса Дамблдор оторвался от губ Снейпа.
— Да, как всегда, — отозвался зельевар и сам снял с себя брюки. Гарри подавил смешок — ну да, запер. А много ли с того толку?
Но ему сразу же стало не до смеха. Он ясно видел всё, что происходило между ними; видел их возбуждённые члены, видел, как они, всё ещё в рубашках, продолжали целоваться, судорожно, как-то потерянно гуляя руками по спинам друг друга, видел, как Снейп, гортанно простонав что-то, что Гарри не смог, да и не хотел разобрать, с силой оторвался от директора и лёг животом на свой стол, сметая на пол какие-то лежавшие там бумаги, как раздвинул ноги, выставляя напоказ своё отверстие, как директор, подчиняясь полупросьбе-полуприказу Снейпа, вошёл в это отверстие одним движением, как выгнулся и вскрикнул Снейп, как Дамблдор завёл руку под грудь Снейпа и крепко прижал его к себе, целуя в шею и шепча что-то, как директор двигался резкими толчками, а Снейп каждый раз приподнимался на цыпочки и стонал, как оба разом резко выдохнули и обмякли.
Гарри била нервная дрожь, а в паху гнездилось возбуждение, знакомое по лету в доме Уизли. Он моргнул, пытаясь восстановить дыхание, сбитое напрочь за это невозможно долгое время, что он наблюдал за ними, целую вечность, наполненную шумом крови в висках, а когда открыл глаза, оба были уже одеты. «Наверное, для этого существует какое-то специальное заклинание».
Директор поцеловал Снейпа в лоб.
— Мне пора, мальчик мой.
— Да, Альбус, — откликнулся Снейп.
Дамблдор бросил горсть порошка в камин, сказав:
— Кабинет директора Хогвартса!
Снейп опустил голову и спрятал лицо в руках.
«Он что, плачет?», — с ужасом подумал Гарри.
Снейп, посидев так несколько минут, отнял руки от лица и пробормотал:
— Спать. Спать, Мерлин дери. Катись оно всё к чёрту…
Он встал и прошёл в дверь, в которую Гарри никогда не входил на уроках и не видел, чтобы туда входил сам Снейп (внимание: Гарри не раз наблюдал, как профессор уходит в другую дверь и возвращается с ингредиентами, что внушало надежду на то, что он действительно пошёл в спальню до утра). Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком — словно сматерилась. Гарри открыл наполовину дверь кабинета и проскользнул внутрь, прикрыв её за собой. Ткань мантии-невидимки приятно холодила горевшее лицо.
За дверью, где предположительно должны были обнаружиться ингредиенты, находилась сухость. Стерильность и сухость воздуха, от которой Гарри немедленно захотелось кашлять. Он несколько раз сглотнул, пытаясь прогнать это чувство, подсветил себе огоньком на высунутой из-под мантии ладони и пошёл вдоль полок, вчитываясь в резкий, с наклоном влево, почерк Снейпа на этикетках баночек, бутылочек, флаконов и коробочек. Незнакомые названия, встречавшиеся куда чаще знакомых, рябили в глазах, сливаясь в одно длинное непонятное слово, да ещё и свет огонька был тусклым и метался по стенам, сбивая с толку.
Вот оно. Слава Мерлину, Моргане, кому там ещё — кому угодно… Гарри цапнул с полки пузатый непрозрачный флакончик и спрятал его в просторный карман (единственное достоинство обносков Дадли — это наличие крайне вместительных карманов).
Уфф, одно дело сделано. А ночь только началась… Гарри так же тихо и осторожно, как входил, вышел и прикрыл за собой все двери, гадая, были ли на них какие-нибудь запирающие заклинания, а если были, то восстановились ли.

Феникс покапризничал немного, и Гарри едва не уронил чёртовы доспехи, оказавшись в нише у Большого зала. «Так не должно быть, — укоризненно подумал Гарри, глядя на лежащую на ладони янтарную птицу. — Уж хоть ты-то не строй мне палок в колёса». Феникс, наверное, устыдился, потому что следующее перемещение было куда нужно — к библиотеке, которую сегодня ожидали конкретное разграбление.
Подойдя к Запретной секции и снова воссоздав огонёк, Гарри замер в нерешительности. Он не знал, чем таким особенным отличаются книги Запретной секции от всех прочих, но был уверен, что с ними не всё чисто. Недаром ещё при первом же взгляде на них ему подумалось, что они похожи на Северуса Снейпа — а уж тот полон сюрпризов, и не всегда приятных.
Книги могут… что они могут? Спрятать свой текст, закричать, покусать неосторожного школьника, плюнуть ядом со страниц… фантазия Гарри, не сдерживаемая хозяином, разыгралась не на шутку, и ему даже стало страшно. Книги зыркали с полок тёмными корешками с выцветшими надписями — как будто ухмылялись.
Но на них тоже должна быть управа — иначе какой смысл?
Гарри отыскал стеллаж с книгами по Зельям и читал почти стёршиеся названия, не касаясь самих книг. Вот «Всесильнейшие зелья»… Гарри пришлось встать на цыпочки, чтобы прочесть, и он чуть не упал на стеллаж. Обошлось. «А теперь мой фирменный фокус по усмирению различных вещей…». Гарри достал палочку из кармана и резко, пока не передумал, резанул острым деревянным кончиком по краю указательного пальца. Несильная боль вспыхнула и сразу же прошла, тёмной полосой выступила кровь. Гарри поднял руку и осторожно прижал порез к «Всесильнейшим зельям», стараясь, чтобы первой корешка коснулась не кожа, а именно кровь. Ему показалось, что по книге прошло нечто вроде судороги — как будто она жадно сглотнула. Гарри быстро отдёрнул руку (фантазия шаловливо предположила, что могут быть и такие книги, которые высасывают всю кровь из неосторожных) и быстро зализал неглубокий порез. А потом снял книгу с полки и открыл без малейших затруднений.
Пристроившись на подоконнике, за что мадам Пинс днём гоняла без всякой жалости, Гарри листал книгу, морщась при виде иллюстраций: люди, вывернутые наизнанку, с лишними конечностями там, где не полагается — например, на голове, перекореженные, как в эпилепсии… стоп, а что иллюстрирует человек с выпученными глазами, схватившийся за собственное горло? «Praefocabilis»! Вот это удача, два в одном… Гарри поликовал немного и отыскал Многосущное зелье.
Убедившись в его наличии в книге, Гарри снова открыл страницу с «Praefocabilis» и погрузился в его изучение. Противоядие от него было одно — хорошенько проветрить комнату или самому вылезти на открытый воздух в зависимости от того, куда было нанечено зелье; такого количества воздуха зелье переварить не сможет и через пару часов превратится в белёсую легко смывающуюся с кожи и ткани пену без запаха и вкуса («Кто-то, значит, ещё и пробовал эту дрянь — фу-у…»). Само оно должно было пахнуть в готовом виде зелёными яблоками, и Гарри сделал себе заметку в памяти: во-первых, всегда принюхиваться, входя в спальню, во-вторых, в случае чего немедленно вскакивать и проветривать — окна в подземелье всё же были, хотя и под самым потолком, но большие. Серебристый лунный свет просачивался сквозь стёкла этих окон в таком количестве, что порой Гарри задавался вопросом: остаётся ли всему прочему миру хоть немного, или Слизерин заграбастал всё, что было? Гарри спрятал книгу за пояс джинсов, под мантию.
Пора было идти и поспать хоть немного. А насчёт заклятия подумать… конечно, действие «Protectio…» на слизеринцев нравилось Гарри, но то, что оно отпугивало и домовых эльфов, его не устраивало. Надо найти что-то другое. Но не сегодня. Хватит с него на этот день. И эту ночь тоже. Гарри с упорством мазохиста прижал к губам начавший затягиваться, но всё равно ноющий порез на пальце и вышел из библиотеки.

* * *

На следующий день Гермиона с заговорщическим видом объявила, что знает место, куда никто не ходит, и привела их с Роном в… неработающий женский туалет поблизости от того места, где нашли миссис Норрис и Колина Криви. Пока Рон громко и вслух удивлялся, как это он дошёл до жизни такой, Гарри брезгливо осматривал помещение: сырой грязный пол, обколотые поцарапанные раковины, треснутое заляпанное чем-то длинное зеркало, облупившаяся краска на криво висящих дверях кабинок, какие-то свечные огарки, торчащие то тут, то там, и устойчивый запах, точнее, два доминирующих запаха: тины и зелёных яблок. Это насторожило Гарри, но, прежде чем он успел что-нибудь сделать, Гермиона приложила палец к губам и прошла к дальней кабинке. Гарри и Рон последовали за ней и увидели над унитазом призрак прыщавой девушки квадратного телосложения. «Ей бы при жизни в тяжелоатлетки», — невольно подумалось Гарри. Хотя среди магов нет никакого спорта, кроме квиддича, это магглы изощрились, придумывая сотни видов нагрузки на мышцы.
— Привет, Миртл! — преувеличенно жизнерадостно сказала Гермиона.
Плакса Миртл подозрительно уставилась на Рона и Гарри.
— Это туалет для девочек, — заявила она вполне логично. — А они не девочки.
— Не девочки, — согласилась Гермиона. — Я просто привела их взглянуть, как тут… интересно.
Гриффиндорка неопределённо обвела рукой всю разваливающуюся комнату.
— Ну и как вам? — спросила Миртл таким тоном, что становилось ясно: она только и ждёт отрицательного ответа, чтобы разразиться скандалом и слезами.
— Очень мило, — сказал Гарри чрезвычайно честным тоном. — Наверно, к тебе часто приходят в гости, да?
Рон и Гермиона непонимающе уставились на Гарри, но, к счастью, им хватило ума не мешать ему.
— Бывает, — всё ещё насторожённо признала Миртл, в упор глядя на Гарри. — А что?
— Да просто мне кажется, я знаю людей, которые часто тебя проведывают, — Гарри подбирал слова как мог тщательно — с истеричными призраками ему общаться ещё не доводилось; тот же Кровавый барон в данном случае совершенно не мог идти в счёт. — Это два мальчика с такими же вышивками, как у меня, да? — Гарри показал на вышивку слизеринскими цветами на своей мантии.
— Да-а, — неохотно согласилась Миртл, которой явно хотелось сохранить своих гостей в секрете. — Но они просили меня никому не говорить, что они здесь бывают. Это будет нашей общей тайной от всех прочих, так они сказали.
— Ну, мы и так знаем, так что ты не нарушила обещание, — Гарри выжал из себя максимум обаятельной улыбки, на который был способен. — Не покажешь, где то зелье, которое они варят? Они просили меня присмотреть за ним.
Рон и Гермиона лопались от любопытства и непонимания, но ухитрялись держать язык за зубами.
Миртл расплылась в ответной улыбке, и Гарри отметил, что брекеты на зубах, оказывается, тоже становятся призраками. Она вылетела из своей кабинки и привела их к другой, из-за которой острее всего пахло зелёным яблоком. Очевидно, запах тины был естественным ароматом туалета, неотъемлемой его частью. Гарри распахнул дверцу и с искренним любопытством уставился на зелье, призванное убить его через несколько дней.
В библиотеке он выучил долбаную статью про это зелье почти наизусть, и мог теперь понять, что до готовности ему три дня. «Они отмерили мне три дня; а на утро четвёртого мне закроют веки — если смогут, глаза мои будут очень выпучены — и унесут на кладбище». Гермиона яростно сопела у правого плеча, Рон у левого; им отчаянно хотелось объяснений, но они не решались сказать что-нибудь, чтобы не испортить Гарри наладившийся контакт с Миртл.
— Ну и как оно? — встряла Миртл.
— Отлично, только мне надо сделать кое-что, — Гарри бесцеремонно отобрал у Гермионы пакет с ингредиентами — они рассчитывали сегодня начать готовить Многосущное зелье — и выбрал одно из самых доступных и дешёвых, иглы дикобраза. И бросил в котёл целую горсть, щедро, от души. Размешал палочкой по часовой стрелке. Зелье протестующе забурлило, но, по счастью, не выплюнуло им в лица лишнее, а всего лишь покоричневело — а до того было плотно-белым, как мякоть яблока, и разжижилось до степени воды. Гарри точно знал, что этого быть не должно, так что всю обедню он Малфою и Забини уже испортил.
Вот только они это непременно заметят, а Гарри нравилась мысль о заметании следов.
Он покопался в пакете и, подумав, плюхнул в котёл щепоть мушиных крыльев — он читал где-то, что этот ингредиент один из основных в отбеливающих и очищающих зельях. Помогло; зелье снова взбурлило, погустело и стало белым — правда, на этот раз оттенок больше походил на штукатурку, но Гарри понадеялся, что Забини и Малфой не будут приглядываться; к тому же в туалете было сумрачно.
Также он питал надежду на то, что не превратил зелье ненароком в мгновенный яд — самому же хуже будет…
— Всё, — он прикрыл дверь кабинки, как было. — Спасибо за помощь, Миртл.
— Миртл, — очнулась Гермиона, — понимаешь, у тебя тут так уютно и уединенно, что мы тоже решили готовить наше зелье тут. Хорошо?
— Готовьте, — снисходительно согласилась Миртл, глядя отчего-то не на Гермиону, с которой, по идее, говорила, а на Гарри.
Гермиона выбрала кабинку подальше от той, где булькал безнадёжно испорченный «Praefocabilis», развела компактный водонепроницаемый костерок и установила над ним котёл. Отобрала у Гарри ингредиенты и занялась закладкой для зелья.
— И, Миртл, — Гарри всё ещё помнил об идее заметания следов, — не говори тем двум мальчикам, что мы тоже варим здесь зелье, хорошо? Мы хотим сделать им сюрприз. Не упоминай при них о нас?
Миртл молчала, и Гарри забеспокоился. Он потянулся взять её за руку — ощущение было такое, будто он окунул руку в холодную воду — причём воду сухую.
— Не скажешь?
Миртл вдруг сдавленно всхлипнула, взвыла, взмыла к потолку, перевернулась головой вниз и ласточкой нырнула в унитаз, обрызгав тинистой водой всех вокруг. Судя по звукам, она пристроилась рыдать где-то в сгибе трубы. Гарри снял очки и стёр с линз капли краем мантии.
— Что это с ней? Я что-то не то сказал?
Гермиона пожала плечами.
— Наверно, она просто не привыкла, чтобы с ней так по-доброму разговаривали. Искала, искала завуалированное оскорбление, да так и не нашла.
— И это её расстроило? — с недоверием спросил Гарри. Причина показалась ему странной.
— Понятия не имею, — начала раздражаться Гермиона. — Лучше скажи, что это ты имел в ви…
— Тихо! — перебил её Гарри и кивнул на унитаз, из которого доносились старательные самозабвенные рыдания — скорее всего, у Миртл были ушки на макушке. — Ты всё сделала на сегодня с зельем?
— На сегодня — да…
— Тогда нам пора. У нас следующий урок — Зелья, — напомнил Гарри и первым вышел из туалета. Сзади сдавленно застонал Рон, наверняка благополучно забывший как о самом Зельеварении, так и о домашнем эссе по нему.
— Гарри, ну так что ты имел в виду, когда начал весь этот разговор с Миртл? — Гермиона нагнала Гарри и пошла с ним в ногу. — Кто эти слизеринцы, которые тоже варят какое-то зелье — и что это за зелье, кстати?
Гарри объяснил, стараясь как можно менее подробно освещать, во-первых, то, откуда он вообще узнал о планах Малфоя и Забини (Кровавый барон как источник информации вполне может ещё пригодиться), во-вторых, то, зачем им это зелье. Ещё не хватало, чтобы Рон кинулся бить морды «поганым слизнякам-убийцам» прямо на Зельеварении.
К счастью, колокол пробил раньше, чем гриффиндорцы успели выпытать из Гарри все пикантные подробности.
После Зельеварения Гарри, раскрыв сумку, увидел, что все его вещи залиты буботуберовым гноем, и порадовался, что не сунул туда руку, не глядя. Слизерин воевал с Гарри Поттером… война была объявлена ещё в прошлом году, и пощады никто никому не обещал. Гермиона знала пару отличных очищающих заклятий, но страницы учебников всё равно пожухли, пожелтели и сморщились, как осенние листья, в изобилии шуршавшие под ногами Гарри, когда он брёл в эту пору года через двор на Гербологию. Читать их вполне можно было, но выглядели они теперь так, будто общая совокупность прожитых ими лет превышала возраст нашей эры. Рон ярился, сжимая кулаки, и его останавливало только то, что он не знал, кто конкретно это сделал. Гарри безразлично обвёл взглядом ещё не вышедших из класса слизеринцев и заметил лёгкую усмешку, проскользнувшую по губам Забини — как рябь по глади озера. Блейз приподнял руку и качнул ладонью в приветствии — рука была затянута в защитную перчатку из драконьей кожи. Он и не думал скрывать авторство проделки, просто не считал нужным кричать об этом — всякий имеющий глаза да увидит, умеющий думать — да поймёт. Гарри понял. Он вообще хорошо понимал слизеринцев… и ненавидел их с каждым днём всё сильнее.

* * *

Вечером третьего дня Гарри сидел в гостиной — как обычно, в отдельном кресле в углу и с книгой в руках — и следил краем глаза за входом в спальню. «Protectio…» он ещё не накладывал, так что Малфой и Забини, смеясь и болтая о чём-то, прошли в спальню беспрепятственно. Между ними, сжимаемая за горлышко тонкими побелевшими от напряжения пальцами Малфоя, болталась в такт высокая толстостенная бутылка, и Гарри готов был поклясться, что знает, что внутри. Со стороны могло показаться, что Малфой и Забини идут, держась за руки — так близко друг к другу они двигались, но Гарри знал, что высматривать, и высмотрел.
Хотя, если вдуматься, он не знал, что внутри — не знали этого и Забини с Малфоем, хоть и думали, что знают; после того, как Гарри накидал всякой левой шушеры в котёл, даже Снейп не рискнул бы дать определение этому вареву. Гарри ухмыльнулся и опустил глаза к книге. Малфой и Забини вышли из спальни спустя почти час [«Какого чёрта они там столько времени делали? Даже если выливать зелье по одной капле, всё равно это час не займёт…»]. В бутылке, по-прежнему скрываемой складками просторных школьных мантий, теперь не было ни капли мутной беловатой жидкости.
До отбоя оставалось полчаса. Гарри подобрал под себя ноги и углубился в книгу — «Всесильнейшие зелья» были чертовски интересной вещью, хоть он и слышал о некоторых ингредиентах впервые, а сами рецепты были порой так сложны, что ум заезжал за разум.
Гостиная опустела с отбоем — осенью никто не любил здесь засиживаться, слишком холодно и неуютно здесь было во время дождей, чтобы продолжать невозмутимо болтать о каких-нибудь глупостях, аристократически выстукивая зубами «Патетическую сонату» Бетховена (аристократические зубы, как правило, простецкой барабанной дроби не издают). Гарри потянулся, одним движением извлёк из-под себя сложенную мантию-невидимку и накрылся ею целиком. Очень вовремя: Малфой обогнул его кресло, проверяя, есть ли там кто-нибудь.
— Смылся спать, — вполголоса доложил блондин.
— Отлично, — голос Забини был расслабленным, мурлыкающим. — Утром с ним будет покончено… Девон будет отомщён.
— Все будут отомщены, — Малфой отошёл от кресла с замершим, притаившимся Гарри. — Этот выскочка Поттер… он с первой встречи мне не понравился.
— А когда была ваша первая встреча? — чуть насмешливо уточнил Забини. — В спальне, когда он сделал из Кребба и Гойла хорошо прожаренные бифштексы?
— Нет, — Малфой тихо рассмеялся. — В магазине мадам Малкин на Диагон-аллее. Драгоценный спаситель мира двух слов связать не мог в разговоре! И был с этим дикарём, привратником…
— Ну с кем же ему было там быть, Драко? Не стал же бы сам старый маразматик водить его за ручку, и его маггловские родственники вряд ли могли пойти туда с ним.
Рассмеялись оба — мягко, гортанно, абсолютно спокойно.
— А где Кребб и Гойл? Надеюсь, они не отправились в спальню?
— Если б они туда пошли, Поттер давно их спугнул бы, — фыркнул Малфой. — Опять на кухне, наверное, жрут.
— Если так будет продолжаться, курсу к пятому они перестанут пролезать в дверь, — Забини зевнул. — Значит, они там опять надолго?
— Как всегда. Знаешь, у меня есть идеи насчёт того, чем заняться до их возвращения…
— Что же за идеи, мой Дракон?
Вместо ответа Малфоя Гарри услышал весьма характерный звук, и ему захотелось побиться головой об стену. Останавливало его только неизбежное раскрытие своего присутствия. Звук поцелуя… страстного, долгого… «И почему я вечно впадаю в вуайеризм — и ведь, главное, чисто случайно?!».
— Ненасытный… — Забини задыхался.
Гарри сидел, закрыв глаза и не шевелясь, до боли вцепившись в кожаные подлокотники кресла, и угадывал на слух всё, что происходило. Стук пуговиц, шорох ткани, едва различимый стук коленей о пол, долгий, протяжный стон. Гарри закусил губу до крови.
Пугающий, возбуждающий до судорог чмокающий звук. Шёпот Малфоя, полубезумный, огненный:
— Тебе ведь нравится, Блейз? Тебе нравится, когда я беру его в рот? Когда целую его? Отвечай!
— Да-а-а… да-да-да… продолжай, Драко-о, гоблин тебя задери!..
Мягкий смешок, сдавленный стон, неясные, незнакомые, но такие понятные, характерные звуки… Гарри выгибался им в такт, кровь из прокушенной губы горячей струйкой текла по шее. Дразнящий, упивающийся собственной призрачной, но безоговорочной властью голос:
— А представь, кто-нибудь зайдёт, м-м?
— Продолжай, Драко,

* * *
*! Хоть бы сам Мерлин ввалился, ну!.. да-а-а-а…
Стон за стоном, учащенные, страстные, почти крики, и влажный звук губ, обхвативших член и движущихся по нему — всё громче, всё ярче…
— Так… так… да… ещё… а-а-а-ахх!!..
— Я люблю… когда ты теряешь контроль, — удовлетворённо промурлыкал Драко Малфой. Блейз Забини фыркнул.
Гарри Поттера трясло. Ему срочно нужно было под холодный душ, потому что он знал: если кончит, не удержится от крика. А если его найдут — добьют сами; Авада между глаз, труп разрезать на кусочки — и с Астрономической башни. Момент благоприятный, никого рядом нет… Гарри со сдавленным всхлипом запрокинул голову, пропарывая ногтями обивку кресла. Только не истерика, только бы продержаться…
— Как насчёт ответной любезности, Блейз?
— Пожалуй, я не против… мне нравится эта сторона союза, — негромкий смех Забини.
Гарри сжался в комок дрожащей плоти, но это не спасло его; он пробовал затыкать уши пальцами, но от этого было только отчётливее слышно каждый звук.
Когда Малфой протяжно и громко — боже, как громко, наверно, слышно было даже в Гриффиндорской башне — застонал, Гарри всё-таки кончил с полузадушенным вскриком. Никто не заметил этого, кроме него самого — «и слава Мерлину…». Гарри сам себе напоминал амёбу, дрожащую и деморализованную огромным страшным многоклеточным миром.
«Твою мать».

Когда дела идут хуже некуда, в самом
ближайшем будущем они пойдут ещё хуже.
Первое следствие второго закона Чизхолма.

Ноябрь и декабрь укутали Хогвартс снегом и холодом; такого холода на памяти Гарри ещё не было. В подземельях больно было дышать — ледяной воздух обжигал лёгкие. Гарри спал в перчатках и шарфе — так же, впрочем, как и все остальные — и просыпался по ночам, случайно сбросив с себя одеяло, от того, что кожа покрывалась пупырышками. Ему снова снились кошмары, привычные кошмары со смехом Вольдеморта, вспышками Авады и криками родителей. Он подозревал, что холод как-то влияет на это.
Ситуация усугублялась тем, что экспериментальное зелье, сиречь испорченный «Praefocabilis», разъело каменный пол и стены. И кровать Гарри: тем памятным утром он нашёл на её месте кучку трухи, липшей на мантию и выскальзывавшей из пальцев. Глубокие выщербины — как черви проели — были на пороге, стенах, неровной кривой змеились по ковру, превратившемуся в несколько сморщенных отдельных кусочков. От окна вниз тянулись вытравленные зельем дорожки, складывавшиеся в латинское слово, очень криво «написанное», но разборчивое: «Mors». «Смерть». Какой пафосный, напыщенный, тошнотный жест… Гарри рассеянно пересыпал тихо шуршавшую труху, ронял гладкие, как шёлковые, мелкие останки своей кровати с ладони на ладонь, ворошил прямоугольную кучу того, что ещё вчера было деревом и тканью.
— Что, Потти, горюешь? — Малфой был сбит с толку. Никакие нотки надменности и холодности не могли скрыть недоумения и растерянности — главным образом, потому, что Гарри знал, что не быть их там не могло.
Он отряхнул руки, подхватил сумку с учебниками и встал с корточек — продолжать сидеть спиной к Малфою было небезопасно.
Забини молча стоял за спиной Малфоя и, скрестив руки на груди, наблюдал за блондином, сверлившим Гарри глазами, и самим Гарри, позволившим себе ухмылку при воспоминании о вчерашнем вечере.
— Всегда знал, что вы оба никудышные зельевары, — сказал Гарри спокойно. — Обычный «Praefocabilis» в Мерлин знает что превратили, недоучки.
Гарри позволил себе насладиться расширенными глазами и отпавшими челюстями обоих и вышел из спальни, не оглядываясь. Спину ломило из-за ночи, проведённой одетым и в кресле, но она того стоила: эту схватку он выиграл. Эту, одну, небольшую — выиграл безоговорочно.

Тишина в Слизерине никогда не нравилась Гарри. Это была нехорошая тишина, значившая затишье перед бурей, спокойствие прижавшейся к земле кошки, готовой прыгнуть на бестолкового мышонка. Каждый день спокойной — ну, относительно спокойной — жизни в Слизерине означал увеличение количества баллов предстоящей бури. Гарри казалось, весь Хогвартс впадает в подобие зимней спячки: разговоры были тихими, лица — серьёзными. Никто нигде не ходил в одиночку по горячей просьбе деканов факультетов — исключением был только сам Гарри, но отсутствие компании под боком не беспокоило как его самого, так и декана Слизерина. И одна вещь была плюсом — разговоры о том, что Гарри — Наследник Слизерина, поутихли; сколько, в самом деле, можно было жевать одну и ту же тему? Тем более, что нападений больше не было; честно говоря, Гарри откровенно радовался отсутствию Колина Криви с его извечным фотоаппаратом, а вид до сих пор безутешного Филча, бродившего рядом с местом нападения, пытавшегося снять со школьников баллы за «слишком громкое дыхание» или «гнусную ухмылку на лице» и безуспешно оттиравшего со стены надпись о Тайной Комнате, не вызывал у Гарри особой жалости. Вызывал бы, впрочем, если бы Филч при виде Гарри не начинал кричать: «Мерзкий маленький тёмный маг, верни мне мою миссис Норрис!!», и всё в таком духе. Все проходившие мимо начинали с интересом прислушиваться, и распалённый поддержкой аудитории Филч продолжал орать, источая чистую, неподдельную, искрящуюся ненависть, от которой у Гарри начиналась дикая мигрень.
Где-то в начале декабря Гарри в компании Рона и Гермионы — единственных, не утративших в атмосфере всеобщей апатии живости и бодрости (в основном их живость была направлена на Многосущное зелье, рядом с которым они проводили почти всё свободное время; коль скоро с философским камнем Гарри разбирался в одиночку, гриффиндорцы жаждали взять в этом году реванш и по возможности найти себе приключений на все доступные места) — брёл по вестибюлю; они собирались навестить Хагрида. Гарри, погруженный в свои мысли, успел пройти в одиночку несколько метров, прежде чем сообразил, что Рон и Гермиона улетучились куда-то в сторону доски объявлений.
— Гарри, смотри! — Гермиона помахала ему рукой. — Открывается Дуэльный Клуб! Сегодня вечером первая встреча!
— Кто как, а я запишусь, — задумчиво добавил Рон. — Вдруг пригодится…
— Ты считаешь, слизеринский монстр будет драться на дуэли? — скептически пробормотал Гарри. Ему, в принципе, хватало теории в книгах по ЗОТС, но практики было мало — многие заклинания к самому себе никак не применишь… так что идея Дуэльного Клуба ему понравилась. Может быть, это даже отвлечёт его от навязчивых мыслей о Наследнике, тем более усугубленных, что поговорить с горгульями на эту тему не удавалось, будто само это намерение было заранее кем-то проклято — вечно кто-то шёл мимо, патрулировал коридор, спешил к директору, выходил от директора, а то и сам Альбус Дамблдор ходил поблизости, заставляя Гарри ретироваться в большой спешке — его совсем не грела перспектива быть засеченным в неурочный час в момент разговора с каменными статуями обо всяких подозрительных вещах. К тому же ему нужно было когда-нибудь и спать.

В восемь вечера, насидевшись у Хагрида до ломоты в зубах (от чрезмерно пропечённых кексов, которыми впору было пользоваться вместо молотков), они явились в Большой зал. Столы были убраны, потолок — завешен чёрным бархатом, а там, где раньше стоял преподавательский стол, была золотая сцена, освещённая тысячами плававших в воздухе дынно-жёлтых свечей.
— Интересно, кто будет преподавать нам дуэльные навыки? — воодушевлённая Гермиона острыми локтями пробивала себе дорогу в толпе таких же любопытных.
— Неважно, кто, — подал голос Гарри, — лишь бы не Лок…
Слова застряли у Гарри в горле: на сцену выбежал сияющий улыбкой Локхарт в тёмно-фиолетовой мантии и замахал всем рукой. Следом за ним на сцену выскользнул бесшумно, как змея, профессор Снейп с экстра-мрачным выражением лица. Гарри заподозрил, что тот здесь не по собственной воле, а, скорее, по директорской.
Локхарт помахал рукой, прося тишины, и прокричал:
— Подходите ближе, подходите! Всем меня видно? Всем меня слышно? Превосходно! Начнем, пожалуй! Профессор Дамблдор дал мне разрешение основать этот маленький клуб дуэлянтов, чтобы научить вас защищать себя, если понадобиться, так, как это делал я сотни и тысячи раз — за подробностями обращайтесь к моим опубликованным работам. И позвольте мне представить моего ассистента, профессора Снейпа, — продолжал Локхарт, расплываясь в такой радушной и доброй улыбке, что Гарри начал ожидать мёда, который просто должен был начать капать с губ преподавателя ЗОТС. — Он признался, что сам немножечко знаком с дуэльным делом и согласился по-товарищески помочь мне кое-что продемонстрировать вам прежде, чем мы начнем заниматься. Да, и еще одна вещь — хочу вас, молодежь, успокоить — по окончании представления вы получите своего учителя Зельеварения назад целым и невредимым, не надо бояться!
По мнению Гарри, если кому и следовало бояться, так это самому Локхарту — такие взгляды от Снейпа доставались только Невиллу Лонгботтому, взорвавшему на уроке Зельеварения вместо одного целых три котла подряд. Но то ли Локхарт был бесстрашен, то ли попросту ничего не замечал; Гарри склонился ко второму варианту, когда Локхарт и Снейп повернулись друг к другу лицами, изобразили поклоны и выставили палочки на манер мечей — Локхарт даже не наблюдал за своим оппонентом, вывернув голову к толпе восхищённых поклонниц.
— Как видите, мы держим палочки в общепринятом воинственном положении, — объяс-нял Локхарт любопытно притихшей аудитории. — На счет «три» мы должны выкрикнуть первое заклинание. Никто из нас, разумеется, не собирается никого убивать.
«Я бы не был в этом так уверен», — подумал Гарри; ухмылка Снейпа не внушала ему никаких иллюзий насчёт участи Локхарта.
— Раз — два — три!
Взмахи палочками — плавное движение Снейпа и довольно неуклюжее Локхарта — Снейп выкрикнул:
— Expelliarmus!
Ударенный малиновым лучом Локхарт отлетел к стене, ударился о неё и скромно сполз на пол. Его палочка полетела в другую сторону. Несколько студентов зааплодировало и ободряюще засвистело.
— Ой, — прошептала Гермиона, прижав крепко стиснутые кулаки к щекам, — он же не пострадал верно?
— А если б и пострадал, какая разница? — легкомысленно сказал Рон, которого вполне устраивал подобный исход.
— Как ты можешь! — Гермиона негодующе пихнула Рона в бок.
Гарри промолчал. «Надо запомнить это заклинание».
— Что ж, вот пожалуйста! — при падении Локхарт потерял палочку и шляпу, но не апломб. — Это было Разоружающеее заклятие, как вы видели, я потерял палочку — ага, спасибо, мисс Браун — да, это была прекрасная мысль: показать им это заклятие, дорогой Снейп, но, если мне позволено будет заметить, было совершенно очевидно, что именно Вы собираетесь сделать. Пожелай я воспрепятствовать Вам, это было бы более чем элементарно — однако, я счел необходимым показать ребятам этот прием…
На сей раз даже недогадливого Локхарта передёрнуло при виде выражения лица Снейпа, и он быстро свернул оправдательную речь:
— Достаточно демонстраций! Теперь я разобью вас всех на пары. Профессор Снейп, если хотите, можете мне помочь…
Не успели школьники опомниться от демонстрации, как были поделены на пары. Гарри, доверившись судьбе в лице Снейпа, мысленно поклялся больше никогда так не делать: парой брюнета стал Малфой. Совершенно некстати вспомнилось, что блондин обучен всем Непростительным. Конечно, применять их запрещено, но то же Империо можно наложить исподтишка, применив для начала что-нибудь наподобие того же «Экспеллиармуса».
Локхарт скомандовал поклониться противнику — Гарри и Малфой слегка склонили головы, не отрывая взглядов друг от друга: каждый ждал подвоха.
— Раз — два — три — начали!
Малфой ударил на счёт «два», но Гарри и не рассчитывал на честную игру; Ступефай Малфоя прошёл над головой бросившегося на землю Гарри. Пока Малфой, скрипнув зубами, наводил палочку на Гарри снова, тот успел наставить на блондина свою и выкрикнуть выученное во время редких бдений в запретной секции библиотеки:
— Semivir!
На лице Малфоя, ощутившего на себе действие этого заклинания, отразился настоящий ужас, и он сам, без посторонней помощи, выронил палочку, торопливо ощупывая пострадавшее место. Гарри, собравшийся уже было разоружить Малфоя заклинанием, разочарованно вздохнул и подобрал чужую палочку. Ну подумаешь, кастрировали его заклинанием… не навсегда же, а на сутки, если специально не отменять заклятие. Навсегда — это если бы было «Semivir semper»…
— Стоп! Стоп! — кричал Локхарт.
— Finite Inkantatem! — голос Снейпа с лёгкостью перекрыл локхартовский и студенческие вместе взятые.
Лицо Малфоя осветилось небывалым облегчением и счастьем, сразу же сменившимися на яростный оскал. Ярая ненависть в серебристых глазах не обещала Гарри ничего хорошего… а когда было по-другому, если вдуматься? Гарри отряхнул пыль с мантии и дружески помахал Малфою его же палочкой. К сожалению, палочку пришлось отдать обратно под строгим надзором Снейпа.
— Пожалуй, я лучше поучу вас блокировать враждебные заклятия, — остолбенело пролепетал Локхарт, стоя посреди разгромленного зала. Он взглянул на Снейпа, нервно сглотнул и быстро отвел взгляд. — Нам нужна пара добровольцев — Лонгботтом и Финч-Флетчи, не желаете?…
— Это не очень удачная идея, профессор Локхарт, — проговорил Снейп, приблизившись к Локхарту плавно и неожиданно, как огромная зловещая летучая мышь, и напугав тем самым преподавателя ЗОТС чуть ли не до икоты. — Лонгботтом способен разрушить всё кругом с помощью элементарнейших заклинаний. Нам придется отправлять в больницу то, что останется от Финч-Флетчи, в спичечном коробке… как насчет Малфоя и Поттера?
— Прекрасная мысль! — обрадовался Локхарт, жестом приглашая Гарри и Малфоя в середину зала. Гарри вовсе не считал это такой уж прекрасной идеей, но возражать было бессмысленно.
— Смотри, Гарри, — сказал Локхарт. — Когда Драко нацелит на тебя палочку, сделай вот так.
Он вознес в воздух свою собственную палочку, произвел ею некие витиеватые манипуляции и тут же уронил. Снейп презрительно скривился, а Локхарт поспешно подобрал палочку со словами:
— Упс — она сегодня перенапряглась…
Снейп придвинулся поближе к Малфою и прошептал ему что-то на ухо. Малфой победно заухмылялся. Гарри поднял глаза на Чаруальда и невинно попросил:
— Профессор, покажите мне, пожалуйста, еще раз эту блокировку.
— Струсил? — вполголоса пробормотал Малфой, так, чтобы услышал только Гарри.
— Мечтай, Малфи, — фыркнул Гарри тихо.
Локхарт ободряюще похлопал Гарри по плечу:
— Делай, как я тебе показал, и всё будет в порядке!
— Что сделать? Уронить палочку? — язвительно уточнил Гарри, надеясь, что Локхарт, раз уж не может помочь, хотя бы не помешает.
Локхарт очень удачно не услышал именно этих слов Гарри.
— Три — два — один — начали! — выкрикнул он.
— Serpensortia! — выкрикнул Малфой.
Длинная, массивная чёрная змея вылетела из палочки Малфоя, приземлилась между дуэлянтами и подняла гладкую маленькую голову, готовая напасть. Гарри опустил палочку, насторожённо следя за змеёй — он не знал ни такого заклинания, ни как справляться с наколдованными змеями. Змея, следя, в свою очередь, за Гарри, скользнула вперёд; Гарри отступил на шаг под аккомпанемент вздохов, ахов и визгов со стороны наблюдателей.
Что-то сказал Снейп, что-то прокричал Локхарт и попытался убрать змею — вместо этого она взлетела в воздух футов на двадцать и шмякнулась обратно, что, вне всякого сомнения, не прибавило ей хорошего настроения. Но, очевидно, после падения что-то сдвинулось у неё в голове, и она, развернувшись, заскользила к Джастину Финч-Флетчли.
Ну уж нет. Это разборка между ним и Малфоем — и ни в чём не повинный хаффлпаффец не должен пострадать. Не задумываясь, Гарри шагнул к змее и крикнул ей, не обращая внимания на то, что его голос звучит как-то странно:
— Не трогай его! И никого больше не трогай!
Змея резко остановилась, будто наткнулась на преграду и опустилась на пол, похожая теперь на безобидный садовый шланг.
— Сслушаюсь, хозяин, — сказала она.
«Что?!?!?!»
— Что ты затеял?!! — прежде, чем поднял голову, Гарри почувствовал страх, злобу и шок Джастина.
Финч-Флетчли развернулся и выбежал из Большого зала.
Снейп взмахом палочки превратил змею в облако быстро распавшегося чёрного пара. Декан Слизерина смотрел на Гарри со странным выражением: настороженным, обречённо-мрачным, пронизывающим, что-то про себя вычисляя. Гарри огляделся: всё смотрели на него. Знакомое предчувствие близких неприятностей буквально вздыбило редкие тонкие волоски на позвоночнике. Шёпот вокруг, шёпот, испуганный, зловещий, потрясённый, взгляды, полные опаски и… неподдельной трусости?
— Гарри, — кто-то потянул его за рукав; у Рона и Гермионы, оказавшихся позади него, тоже были странные лица. — Идём отсюда, пожалуйста.
Гарри сунул палочку в карман и вышел из Зала быстрым шагом, так, что гриффиндорцы за ним не успевали — все прочие расступались, буквально шарахались, давая ему дорогу, словно боялись подцепить неизлечимую болезнь.

Рон и Гермиона втолкнули Гарри в туалет Плаксы Миртл, и Рон без обиняков начал:
— Оказывается, ты змееуст! Почему ты ничего нам не говорил?
— Кто я? — переспросил Гарри.
— Змееуст! — крикнул Рон. — Ты можешь разговаривать по-змеиному!
— А, понятно, — сказал Гарри. — То есть, я хочу сказать, я только второй раз в жизни это делаю. Однажды в зоопарке я случайно натравил боа-констриктора на моего двоюродного братца Дадли — ну, это длинная история — но этот самый боа-констриктор рассказал мне, что никогда не был в Бразилии, и я его вроде как освободил, только я не хотел — это было еще до того, как я узнал, что я маг…
— Боа-констриктор сказал тебе, что никогда не был в Бразилии? — слабым голосом выговорил Рон.
— Ну и что с того? — всё ещё не понимал Гарри.
— Это отнюдь не часто встречающаяся способность. Гарри, это очень плохо.
— Что плохо? — плохие предчувствия грызли его наравне с тревогой, разрывавшей Рона и Гермиону. — Что это с вами со всеми? Послушайте, если бы я не сказал этой змее отстать от Джастина…
— Ах, вот что ты ей сказал?
— В каком смысле? Ты там был… ты слышал…
— Я слышал, как ты говоришь на серпентарго, — сказал Рон. — То есть, на змеином языке. Ты мог сказать что угодно… ничего удивительного, что Джастин перепугался, впечатление было такое, будто вы с ней сговариваетесь его убить или что-то в этом роде — это было страшно, понимаешь?
Гарри уставился на Рона.
— Я разговаривал на другом языке? Н-но… я не понимаю… как я могу говорить на каком-то языке и не знать, что я на нем говорю?
Рон покачал головой. Они с Гермионой оба выглядели так, будто кто-то умер.
— Может, вы мне объясните наконец, что ужасного в том, что я не дал той змее откусить Джастину голову? — губы Гарри пересохли. — Какая разница, как я это сделал?
— Есть разница, — наконец-то вступила в разговор Гермиона. Она говорила приглушенно и горестно, словно ей час назад сообщили, что она сдала зачёт по Зельеварению хуже Невилла Лонгботтома. — Потому что умение говорить на серпентарго — это одна из исключительных способностей самого Салазара Слизерина. Именно поэтому символом твоего факультета является змея.
Гарри открыл рот, подумал немного и захлопнул его. У него не было слов.
— Вот-вот, — сказал Рон. Его веснушки изрядно поблекли. — А теперь вся школа будет говорить, что ты его пра-пра-пра-пра-правнук…
— Но это ведь не так, — «кто тебе сказал?», пропел ехидный внутренний голосок Гарри.
— Это будет трудно доказать, — возразила Гермиона. — Он жил лет эдак тысячу назад; и, по некоторым признакам, ты вполне можешь им быть.
Гарри закрыл глаза и сжал кулаки.
«

* * *
**».

* * *

На следующий день Гарри в одиночестве сидел в библиотеке и делал вид, что занят домашним заданием по Чарам. На самом же деле голова у него была забита только историей с Наследником, змеиным языком и идиотом Джастином, решившим, что его зачем-то хотят убить. Мысли не шли, и Гарри просто сидел, уперевшись лбом в ладони — лоб был горячий, а ладони ледяные — и дышал. Размеренно, глубоко, пытаясь отстраниться от размышлений. Даже шаги группы хаффлпаффцев, прошедших по библиотеке и севших за стол по другую сторону стеллажа, у которого приютился Гарри, не нарушили его старательно добываемого спокойствия. В отличие от их слов.
— В любом случае, я велел Джастину спрятаться в спальне. Я имею в виду, если Поттер выбрал его очередной жертвой, то ему лучше всего пока не высовываться. Все знают, что Джастин магглорожденный, он рассказывал об этом направо и налево, а это не такая вещь, про которую стоит распространяться, когда где-то рядом рыщет Наследник Слизерина, не так ли?
— Значит, ты точно уверен, что это Поттер, да, Эрни?
— Ханна, он змееуст. Всем известно, что это признак черного мага. Ты слышала когда-нибудь о приличных людях, которые разговаривали бы со змеями?
После смутного бормотания сразу нескольких человек уверенный голос некоего Эрни продолжил:
— Помните, что было написано на стене? «Враги Наследника, берегитесь». С Филчем Поттер на ножах — послушать только, как Филч при его виде орать начинает. Как результат — завхозова кошка окаменела. Потом: этот первоклашка, Криви, все время доставал Поттера, тот только ходил и зубами скрипел. Что нам известно дальше? На Криви тоже напали.
— Но ведь это из-за Поттера исчез Тот-Кого-Нельзя-Называть, — робко возразила неизвестная Ханна. — Он же не может быть таким уж плохим, верно?
Эрни понизил голос, тон его стал окончательно заговорщическим:
— Я вам вот что скажу: никому неизвестно, каким образом он пережил атаку Сами-Знаете-Кого. Я хочу сказать, он тогда был младенцем. По идее, он должен был разлететься на кусочки. Я так скажу — только очень сильный черный маг мог пережить действие таких страшных проклятий. — Эрни практически зашептал. — Может быть, именно поэтому Сами-Знаете-Кто хотел убить его. Не хотел конкуренции, второго Тёмного Лорда, понимаете? Хотел бы я знать, какие еще тайные умения скрывает Поттер…
«Умение не болтать о важных вещах в библиотеке, когда предмет разговора может всё услышать», — зло подумал Гарри, захлопнул учебник с такой силой, что переплёт жалобно треснул и все сидевшие по ту сторону стеллажа подскочили, встал и сказал — негромко и стараясь сдерживать злобу в голосе:
— Не знаю, как насчёт Тёмного Лорда, а конкуренцию любому на состязании болванов вы все точно составили бы. Можете передать Джастину, что мне даром не нужен ни он, ни другие магглорожденные.
После потрясённого молчания последовала просто гениальная реплика, напоенная неизбывным ужасом:
— П-поттер??!!
— Он самый, — раздражённо сказал Гарри, выходя из-за стеллажа. — Так уж сложилось, что библиотека вам не принадлежит. Весьма извиняюсь за то, что не заткнул уши, когда вы начали в приватном разговоре сплетничать обо мне, но откуда же я знал, что являюсь вашей самой актуальной темой.
— Н-но… ты… — заикался Эрни, а потом быстро добавил:
— Между прочим, у меня в семье девять поколений только магов, и у меня очень чистая кровь…
— Плевать мне, какая у тебя кровь! — Гарри прикусил губу, чтобы не сорваться. — С чего вы вообще взяли, что я должен ненавидеть магглорожденных?
— Говорят, ты ненавидишь магглов, с которыми живёшь. — быстро указал Эрни.
Гарри запрокинул голову и расхохотался. Мерлин, да, он ненавидит Дурслей за кровь — только не их, а за свою собственную, которую они проливали в больших количествах из-за одного своего плохого настроения!
— Посмотрел бы я на тебя, если бы ты жил с ними, — сказал Гарри, отсмеявшись. На него смотрели в суеверном ужасе, уверившись в том, что если он даже и не Наследник Слизерина, то уж умалишённый так точно. — Их невозможно не ненавидеть… мне не повезло.
Гарри поднял с пола сумку, оброненную с плеча во время смеха.
— Болваны, — горько повторил он ещё раз, развернулся и зашагал, спиной чувствуя испуганные взгляды. «Они так ничего и не поняли».
Он шёл по коридорам, не разбирая, куда несётся, налетел на Хагрида, сказал: «Извини», и пошагал дальше, опустив голову. Мало ему было того, что четверть школы ненавидит его — так теперь остальные три четверти будут бояться.
Гарри всё убыстрял шаг и убыстрял, и, когда он внезапно споткнулся обо что-то и полетел на пол, разбив колено о камень. Он охнул, в голове мелькнула мысль: «В прошлый раз я разбил это же колено, когда нашёл миссис Норрис…». Нет. Только не это. Гарри с серьёзным моральным усилием поднял глаза и увидел на поле окоченевшего Джастина Финч-Флетчли с выражением животной паники на круглощёком лице и гриффиндорское привидение — Почти Безголового Ника, о котором ему рассказывал Рон, висевшего в нескольких дюймах над полом. Ник был не жемчужно-прозрачным, как полагается призраку, а чёрным, словно обугленным, и с тем же выражением лица, словно он передразнивал Джастина. Очень удачно передразнивал.
Надо было вставать и уходить, пока его не застали здесь. Гарри попытался встать, но колено — похоже, серьёзно раздробленное на это раз — было категорически против. Гарри прерывисто всхлипнул, вздохнул, загоняя поглубже непрошеные слёзы, и вцепился руками в стену, обламывая ногти. Встать. Нужно встать и уйти подальше. Их всё равно найдут, как только урок кончится.
Пивз появился над головой Гарри так внезапно, что руки Гарри вздрогнули и соскользнули с холодного камня, а сам он упал обратно на пол, с которого уже почти поднялся, когда полтергейст заголосил:
— НАПАДЕНИЕ! НАПАДЕНИЕ! ЕЩЕ ОДНО НАПАДЕНИЕ! НЕ СПАСУТСЯ НИ ЖИВЫЕ, НИ МЕРТВЫЕ»! СПАСАЙСЯ КТО МОЖЕТ! НАПАААДЕНИЕЕЕЕ!!!
Гарри прижался спиной к стене, закрыл глаза, подтянул поближе здоровую ногу — повреждённая наотрез отказывалась сгибаться — и заткнул уши ладонями так плотно как мог. Теперь вопли Пивза доносились, как сквозь хороший слой ваты, а уж шагов и криков людей и стук открываемых дверей он не слышал вовсе.
— Пойдёмте, мистер Поттер, — профессор МакГонагалл тряхнула его за плечо, заставляя опустить руки.
— Я не могу, профессор. Я разбил колено, — безучастно сказал Гарри.
Профессор МакГонагалл не успела предложить свой вариант решения проблемы, когда на свободный от людей пятачок коридора, где находились Гарри, МакГонагалл и очередные жертвы, ворвался Хагрид с истошным, не хуже Пивзового, воплем:
— Это не Гарри, профессор МаГонагалл! Мы с ним только-только встретились — секундочки не прошло, как на того паренька напали! Откуда ему успеть, Гарри-то? Ну не он это, ежели надо, я в Министерстве чем хошь поклянусь, не того Вы взяли, профессор, я уж знаю, Гарри ни в жисть…
— Хагрид! — оборвала его профессор МакГонагалл. — Это уже не в моей компетенции. Всё будет решать профессор Дамблдор.
Хагрид отнёс Гарри на руках к кабинету директора под песенку развеселившегося Пивза:
— Ах, Поттер-грязноттер, чего ж ты творишь,
Ты школьников гробишь, ты гадко шалишь!
Гарри чувствовал, как с ужасом, но в то же время с нехорошей радостью смотрит им вслед примчавшийся из библиотеки хаффлпаффец Эрни.
Директора не оказалось на месте, и профессор МаГонагалл почти что силой вытолкала Хагрида из кабинета, оставив Гарри ждать отлучившегося Дамблдора в одиночку. Гарри сидел в кресле у стола Дамблдора и от нечего делать разговаривал с Фоуксом, который сегодня отчего-то походил на недощипанную курицу, больную чумкой. Глаза у него были скучные, и он, нахохлившись, то и дело издавал резкие горловые звуки. Перья то и дело продолжали опадать.
— Привет, Фоукс. Тебе тоже фигово, да? — уныло спросил Гарри. — Ну, на тебя хотя бы не вешают ничьё окаменение и не пытаются убить… хотя ты выглядишь так, что краше в гроб кладут, честно — может, тебя накормили чем-нибудь не тем? Нет, правда, ты сегодня какой-то серый…
Фоукс понимающе склонил голову, издал ещё один горловой звук и вспыхнул Почти мгновенно он превратился в огненный шар; жар пламени долетал до Гарри и размётывал упавшие на лоб волосы, согревая лицо. С громким криком феникс превратился в кучку пепла, и всё стихло.
— Определённо, тебе хуже, чем мне, — констатировал Гарри. — Я всё-таки ещё жив…
— Отчего ты так пессимистичен сегодня, Гарри? — весёлый голос Дамблдора заставил Гарри вздрогнуть от неожиданности.
— А у меня много поводов для радости, сэр? Это сегодняшнее нападение, в котором опять все обвинят меня, хотя я ни при чём… и Фоукс сгорел…
— И самое время, надо сказать. Он давным — давно плохо выглядел; я уж намекал ему, чтобы он поторапливался. Фениксы, когда им приходит пора умереть, загораются, а потом возрождаются из пепла. Смотри…
Гарри посмотрел как раз вовремя, чтобы увидеть, как крошечный, сморщенный, новорожденный птенец высовывает головку из кучки пепла. Птенец был далеко не так красив, как Фоукс в начале лета или в прошлом году, но радостно закурлыкал и помахал Гарри беспёрым крылышком. Гарри невольно улыбнулся.
— Удивительные создания фениксы, неправда ли? — директор улыбался. — Что же касается нападений… Я не сомневаюсь, Гарри, что ты к ним не причастен. Но я должен спросить тебя, Гарри… есть ли что-то такое, о чем ты бы хотел рассказать мне?
Гарри задумался, прикусив губу. Рассказать о Многосущном зелье? О голосе в стенах? О «Praefocabilis»? О ещё чём-нибудь? Мысли мелькали быстро, каждая одним словом, практически не тревожа всего связанного с этими словами — воспоминаний, ассоциаций, размышлений, надёжно лежавших в глубинах памяти. Директор склонил голову набок и пристальнее вгляделся в Гарри.
— Нет, сэр, ничего, — покачал Гарри. — Вы не могли бы вылечить моё колено или как-нибудь отправить меня к мадам Помфри? Я сильно разбил его и не могу ходить.

If you knew what I knew,
You wouldn’t say what you said…
«Backstreet boys», «If you knew what I knew».

Новое нападение обеспечило школе новую волну истерии, более мощную, чем когда-либо прежде. Ученики расхватывали места в «Хогвартс-экспрессе», как горячие пирожки: если уж этот кошмарный монстр может повредить даже тому, кто уже мёртв, что ему взбредёт в его зубастую-мохнатую-когтистую-злобную-шипастую-бла-бла-бла голову, когда он встретит неосторожного живого? Дело шло к тому, что на Рождество в школе останутся только Уизли в полном составе, Гарри, Гермиона и соседи Гарри по спальне. Как ни странно, они тоже решили остаться. Гарри подозревал, что Малфой и Забини задумали ещё что-то убийственное на Рождество, а Кребба и Гойла оставили подручными. На всякий случай он договорился с близнецами, что будет спать в их спальне — всё равно там будет три лишние кровати, так что никто не будет в претензии (конечно, если Снейп не решит проверить, на месте ли его первокурснички, самые беспокойные из всех; но эта проблема была из числа тех, что Гарри предпочитал решать по мере поступления). Правда, на что-то большее, чем поцелуи, Гарри вряд ли мог рассчитывать: Рон тоже напросился в спальню близнецов, сказав, что ему будет скучно одному. Впрочем, просто спать в одной комнате сразу с тремя людьми, не желающими ему смерти, тоже было для Гарри новым опытом, так что он не возражал. Надо принимать, что есть, а то и того не будет.
Честно говоря, Гарри был только рад, что вся школа разъезжается. Ему изрядно надоело всё: и то, что от него сторонятся, будто он в любой момент может начать плеваться ядом или выпускать откуда-нибудь из рукава своего кошмарного монстра, и то, что показывают пальцами, перешёптываются за спиной, испуганно отводят взгляды, если он оборачивается, поспешно расступаются, когда он идёт, словно пропуская прокажённого, которого боязно коснуться. Единственными, кого откровенно забавляла мысль, что его считают Наследником Слизерина, были Фред и Джордж. В эти дни после второго нападения близнецы частенько оказывались рядом с Гарри — куда чаще, чем это было возможно при случайном совпадении расписания. Они просто обожали маршировать по коридорам впереди Гарри с криками: «Пропустите! Идет Наследник Слизерина, он вооружен и очень опасен!…»
Перси отнесся к их поведению в высшей степени неодобрительно.
— В этом нет ничего смешного, — процедил он сквозь зубы.
— Эй, прочь с дороги, Перси, — с притворным высокомерием бросил Фред. — Гарри торопится.
— Ага, спешит в Тайную Комнату, выпить чашку чаю со своим верным зубастым слугой, — подавился от смеха Джордж.
Джордж также притворялся, что отпугивает Гарри большой головкой чеснока (Гарри снисходительно осматривал чеснок и советовал взять что-нибудь посвежее — ни один уважающий себя монстр таким сохлым овощем не отпугнётся), а Фред, поигрывая серебряным крестиком, спрашивал у Гарри через весь коридор, на кого он собирается напасть в следующий раз. Гарри был им глубоко благодарен: без этой разрядки обстановки он, пожалуй, действительно напал бы на какого-нибудь трясущегося от страха идиота без помощи всяких зубастых слуг. По вечерам они втроём часто уединялись в какой-нибудь заброшенной комнате в дальнем закоулке замка (Фред и Джордж знали Хогвартс практически досконально), и горячие губы и руки близнецов приносили Гарри покой и умиротворение, плавили его, как мороженое, сжигали и возрождали, как феникса. Именно Фред и Джордж были ответственны за каждую улыбку, появившуюся на губах Гарри с того дня в начале декабря.
После каждой выходки близнецов Драко Малфой мрачнел всё больше; Рон предполагал, что он беснуется от того, что вся работа по окамениванию магглорожденных достается ему, а вся слава — Гарри. Гермиона удовлетворённо заявляла, что Многосущное зелье уже почти готово, и скоро они вырвут у Малфоя признание во всех злодеяниях. Гарри сомневался, что всё обстоит именно таким образом, но не возражал.

Ясным рождественским утром Гарри проснулся почти счастливым; солнце светило в окна Гриффиндорской башни, Фред сонно дышал ему в шею, пристроив подбородок на его плече, а Джордж собственнически обнимал за талию, прижимая ближе к себе — вчера вечером близнецы трансфигурировали две кровати в одну двуспальную, где и расположились втроём вместе с Гарри; Рон был слегка шокирован и, кажется, даже завидовал немного (непонятно только, кому, близнецам или Гарри), но ничего не сказал, кроме «Спокойной ночи, Гарри, Фред, Джордж». Тишина царила в замке, из которого вчера уехали почти все ученики, тоже мирная и сонная. Гарри хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, и минут десять реальность милостиво претворяла его мечты в жизнь. А потом в спальню бесцеремонно заявилась очень бодрая и готовая к свершению трудовых подвигов Гермиона; вид Гарри, Фреда и Джорджа заставил её помидорно покраснеть (хотя все трое были одеты в пижамы и не делали ничего, кроме как спали, обнявшись), но не потерять дар речи. Гарри отметил про себя, что краснеют Рон и Гермиона разными оттенками: он как свёкла, она как помидор. Интересно, это от пола зависит или от темперамента и ещё чего-нибудь? Вон близнецы, похоже, вообще никогда не краснеют…
— Доброе утро! — вполне естественным тоном поздоровалась она, садясь в ногах кровати Рона.
— Добрутрмиона, — пробормотал Рон, закрываясь подушкой, но уже через секунду резко сбросил подушку с головы и уставился на Гермиону. — Эй, тебе же сюда нельзя! И вообще, рано ещё…
Последняя реплика Рона плавным образом перешла в душераздирающий зевок.
— И тебе счастливого Рождества, — обиженная прохладным приёмом Гермиона швырнула в Рона подарком, удачно попав по лбу.
Гарри хихикнул. Близнецы зашевелились, разбуженные голосами. Фред зевнул и поцеловал Гарри в шею, оставляя засос — убийственно медленно и нежно. Гарри запрокинул голову, прижимаясь к Фреду плотнее и смеясь.
— И тебе доброе утро, Фред.
Джордж запустил руки под пижамную куртку Гарри и провёл кончиками пальцев по его позвоночнику, вызвав у Гарри невольную дрожь и некоторое неудобство в пижамных штанах — слава Мерлину, те были просторны достаточно, чтобы скрыть всё, что могло смутить Рона и Гермиону.
— Джо-ордж… — Гарри проворно поцеловал Джорджа в ямку между ключицами и сделал вид, что ничего не было. Рон и Гермиона сделали вид, что они ничего не заметили.
— Доброе утро, Гарри, Фред, Джордж, — неестественно бодро поздоровался Рон. — Вставайте уже… Рождество, завтрак…
— Если дело пойдёт так дальше, Ронникин, к концу года ты станешь таким же скучным, как Перси. Доброе утро, Гермиона, — Фред и Джордж с явной неохотой оставили Гарри в покое и сели на кровати. Гарри потянулся и спрыгнул на пол, вроде бы поправив волосы, а на самом деле — скрывая ими свежий засос сзади и чуть сбоку.
В ванной он управился с умыванием раньше всех — собственно, ванная ничем не отличалась от слизеринской. За ним следом в комнату вернулся Рон, и Гермиона, воспользовавшись отсутствием близнецов, сообщила, воодушевлённо сверкая глазами:
— Многосущное зелье готово! Я уже с час как встала, добавляла немного шелкокрылок для крепости. И если мы вообще собираемся им пользоваться, надо делать это сегодня.
Рон воодушевлённо пихнул Гарри в бок.
— Ты достал их волосы?
Гарри кивнул. Не далее как вчера вечером он, опередив жаждущих навести чистоту в спальне домашних эльфов, собрал с подушек по паре волосков Кребба, Гойла и Забини, надёжно завернув каждую часть добычи в отдельный надписанный листок пергамента.
— Тогда сегодня! — смотреть было больно, как беззаветно радуется Рон возможности добровольно сунуться в змеиную пасть. Но Гарри промолчал.
Вернулись Фред и Джордж, и все пятеро принялись разбирать подарки. Гарри досталось от Гермионы роскошное орлиное перо, а от Рона — книга «Полёты с Пушками», содержавшая в себе истории о «Пушках Педдл», обожаемых рыжим. От миссис Уизли — традиционный уже свитер в цветах Слизерина [«Ну хорошо хоть на нём не вышито: «Кто не за Наследника (меня), тот против меня (Наследника)», хм…», — потянуло Гарри на несмешной чёрный юмор при виде сочетания серебряного и зелёного] и большой сливовый пирог. Хагрид прислал банку каменно-твёрдых ирисок из патоки; Гарри даже всерьёз рассмотрел возможность взять с собой парочку на проникновение в гостиную Слизерина под Многосущным зельем, чтобы в случае чего без затей вырубить Малфоя ими по голове и сбежать, пока блондин будет приходить в себя от сотрясения мозга. Дурсли прислали с Хедвиг зубочистку и коротенькую записку с требованием выяснить, не может ли он остаться в школе и на летние каникулы. «Я бы рад», — Гарри вздохнул и скомкал посланьице. Близнецы в качестве подарка взорвали над озером, метко швырнув из окна гриффиндорской башни, фейерверк, складывавшийся в великанские огненные буквы: «Счастливого Рождества, Гарри!». Буквы эти, по признанию близнецов, будут висеть ещё два дня как минимум, и даже Дамблдор с ними ничего поделать не сможет, если вдруг и захочет пощадить нервы гигантского кальмара. А ещё Фред и Джордж повалили Гарри на кровать и щекотали минут двадцать; Рон и Гермиона в этот момент старательно отводили глаза, хотя что тут, собственно, было такого? Гарри, заливисто хохоча, в шутку отбивался и чувствовал себя по-настоящему счастливым — даже голова кружилась.
С завтрака Гарри, Рон и Гермиона ускользнули раньше прочих; Гарри отправил Рон и Гермиону присматривать за зельем, а сам остался в уже знакомой нише за рыцарскими доспехами — нейтрализовать Кребба, Гойла и Забини. Забини и Малфой вышли из Зала вместе, и Гарри ругнулся себе под нос, направляя палочку на ботинки Забини и шепча про себя заклинание, узнанное летом от Фреда и Джорджа. Шнурки Блейза мгновенно разлетелись в разные стороны, и тот споткнулся.
— Не жди меня, Драко, сейчас завяжу и догоню, — досадливо бросил Забини, принимаясь шнуровать ботинки заново.
Малфой пожал плечами и пошёл вперёд, не оборачиваясь. Гарри облегчённо выдохнул (хотя, если вдуматься, вряд ли Малфой стал бы ждать или — хе — помогать Забини завязывать шнурки) и снова направил на Забини палочку, одними губами произнося почти без перерыва:
— Petrificus Totalus! Wingardium Leviosa!
Предотвратив таким образом падение парализованного заклинанием Забини на пол с глухим стуком, немедля насторожившим бы Малфоя, Гарри торопливо выскользнул из-за доспехов и, ухватив Забини за руку, сжал янтарного феникса, пока ещё кто-нибудь не вышел из Зала. Астрономическая башня, уф-ф…
— Stupefy, — здесь Гарри мог говорить уже в полный голос — никого, кроме них с Забини, не наблюдалось.
Забини отшвырнуло к стенке, и он потерял сознание. Гарри вздохнул и оправдался сам перед собой: «Так надо было».
— Неужели ты не красишь волосы? — недоверчиво пробормотал Гарри, стаскивая с Забини предусмотрительно его мантию, галстук и ботинки и накрывая Забини в компании со своими ботинками и школьной мантией отцовской мантией-невидимкой. — Такого странного цвета в природе не бывает… малфоевского, впрочем, тоже…
Парализованный и бессознательный Забини ответить, разумеется, не соизволил.
— Теперь тебя никто не найдёт, — довольно сказал Гарри, переоделся в одежду Забини и снова сжал портключ.
От библиотеки было совсем недалеко до туалета Плаксы Миртл — тем более бегом. В непривычно узких модельных ботинках было чертовски неудобно с непривычки.
— Ну как? — жадно спросили Рон и Гермиона, нервничавшие над выставленными в ряд на крышке унитаза тремя стаканами с, судя по виду, густой грязью.
— Всё готово, — доложил Гарри. — Только одна мелочь…
Гарри поднял палочку и нацелил на Рона и Гермиону.
— Petrificus Totalus Longus! Petrificus Totalus Longus! Извините, Рон, Гермиона, но я никак не могу позволить вам так рисковать… Малфой действительно опасен.
Рон и Гермиона свирепо вращали глазами, пытаясь высказать ему таким способом всё, что о нём думают. Гарри закусил губу.
— Ну не могу я иначе! Не могу вами рисковать!.. Ладно, поговорим, когда я вернусь, — решил Гарри, потому что «Longus» «Longus’ом», а всё же действие заклинания может и не продлиться достаточно долго.
Он опустил в средний стаканчик волос Забини, припасённый в кармане, и полюбовался, как тёмно-коричневая пузырящаяся грязь шипит, испуская пар, становится плотно-белой, как «Praefocabilis», но с перламутровыми искорками, и перестаёт пузыриться.
Гарри сделал глубокий вдох и в три глотка выпил — вкус был, как концентрированный запах сирени; странно, вкус — как запах — сладковатый, почти ядовитый, дурманящий… сиреневый вкус… «Если Гермиона сварила его неправильно, может ли оно вызывть галлюцинации?». Гарри опёрся руками на стол, пока его тело перестраивалось: сначала в животе словно заворочался клубок змей, потом всё тело разом охватило жжение, как будто он был воском над огнём, оно горело, пощипывало, кости мучительно вытягивались — Забини был выше почти на голову, кожа меняла оттенок смуглости, светлели ногти.
— Ч-чёрт, — выдохнул Гарри, когда всё закончилось, снял мешающие теперь очки и спрятал в карман. — А это больно…
Рон и Гермиона в углу туалета сердито замычали, имея в виду явно что-то вроде «Так тебе и надо, подлый слизеринский гад!».
Гарри вылил на всякий случай остатки зелья в унитаз. Пока он этим занимался, над ним зависла Миртл и заметила:
— Ты их заморозил. Но они же тебе друзья, разве не так?
— Потому и заморозил, — отозвался Гарри, выливая второй стакан.
— А почему ты превратился в одного из тех мальчиков, которые варили здесь своё зелье?
— Это и есть сюрприз, который мы хотели им сделать, — Гарри заклинанием, многократно слышанным от Снейпа, очистил котёл от малейших остатков Многосущного зелья. — И, Миртл… это очень секретный сюрприз, поэтому, пожалуйста, никому-никому не говори о нём никогда, ладно?
Гарри поднял на Миртл чёрные глаза Блейза Забини. Миртл несколько секунд смотрела в них, а потом сдавленно всхлипнула, зарыдала в голос и снова ринулась в унитаз — Гарри еле успел отшатнуться, пока не забрызгали. Он пожал плечами и обернулся к Рону с Гермионой:
— Я скоро вернусь.
Выйдя из комнаты, Гарри стукнул палочкой по двери:
— Meus locus arcanus!
Этим заклятием он теперь запирал свою кровать и тумбочку вместо «Protectio…». На эльфов оно не действовало — Гарри специально нашёл упоминание об этом в сноске к заклятию мелким-мелким шрифтом — зато отлично действовало на людей, отвлекая их от самого зачарованного места и не давая вскрыть, если они всё же ухитрялись его найти. Отменить его не мог никто, кроме того, кто его же и наложил, поэтому Гарри мог быть спокоен: Гермиона и Рон не выйдут из туалета раньше срока и не отправятся убивать его в слизеринские подземелья.
Самым сложным оказалось подражать походке Забини и выражению лица — у самого Гарри мимика была развитая, поскольку всю сознательную жизнь он не позволял тому, что думал, прорваться на язык, и мог только строить гримасы, а Забини всегда был непроницаем, как камень. «Эх, и почему у меня актёрских способностей ни на грош…». Гарри назвал пароль перед стеной и вошёл в гостиную. Малфой сидел на огромном диване перед камином один, раскинув тонкие руки, подобрав под себя одну ногу и откинув голову — платиновые волосы прихотливо рассыпались контрастной волной по чёрной коже. Мантия лежала рядом, и сам Малфой остался в чёрных брюках, сливавшихся с диваном по цвету, и светло-голубой шёлковой рубашке. В серебристых глазах плясали отражения языков пламени камина.
— Наконец-то, Блейз. Что ты там делал так долго?
— Завязывал шнурки, — Гарри, вовсю пытаясь быть грациозным, сел рядом с Малфоем; рука блондина немедленно скользнула вниз, обнимая плечи Забини… или Гарри… или в подобной ситуации части тела следовало посчитать общими?
Малфой хмыкнул, но комментировать не стал.
— Как ты думаешь, Поттер действительно ночевал сегодня в гриффиндорской башне? — вот чего Гарри не ожидал, так это разговора о себе самом.
— Думаю, да, — пожал плечами Гарри, не зная, что и сказать. — Хотя какая разница, где?
— Ты что, Блейз?.. Хотя, ты прав: после прошлого года шрамоголовый наверняка попросту в ужасе от одной мысли о том, чтобы остаться в подземельях на Рождество, так что какая разница, — Малфой беззаботно рассмеялся. Гарри с трудом сдержал гневную дрожь.
«Надо вести себя, как Забини. Нельзя себя выдавать, иначе всё пойдёт насмарку! Если даже Рон и Гермиона простят тебе то, что ты оставил их с Плаксой Миртл, они тебе не простят точно, если окажется, что ты зря так сделал».
— Кстати, о шрамоголовом: что ты думаешь обо всех этих слухах, что он — Наследник Слизерина? — Гарри не пришло в голову ничего более коварного и завуалированного, чтобы вывести разговор на нужную тему.
Малфой поморщился.
— Не знаю даже, что и думать… С одной стороны, это ведь святой гриффиндоролюбивый Потти, который вечно таскается с Уизли и Грейнджер — насколько же это должно не быть колдовской гордости, чтобы связаться с грязнокровкой? С другой, его распределили в Слизерин, он говорит на серпентарго, как сам Салазар, и раз за разом этого придурка не удаётся убить — он буквально выскальзывает отовсюду, из любой западни! Словом, я хотел бы знать, кто Наследник Слизерина, чтобы помочь ему, если это не Поттер.
— А если Поттер — заложить всему магическому миру, кто виноват в нападениях, — с усмешкой договорил Гарри.
Малфой ухмыльнулся:
— Конечно, Блейз, как же иначе?
— Когда Тайную Комнату открывали в прошлый раз, кажется, выяснили, кто это был?
— Выяснили… да я же тебе говорил, ты что, не помнишь?
— Говорил, но у меня голова что-то болит, — Гарри потёр виски для вящей убедительности. — Напомни мне.
— Да и напоминать-то не о чем, сам знаешь, — вздохнул Малфой. — Это было пятьдесят лет назад, так что свидетелей, которых можно было бы разговорить, и не найти. Выяснили, кто это был, и исключили его. Всё держалось в большом секрете, дело замяли. Отец поэтому ничего не говорит, хотя всё знает — я понимаю, подозрительно будет, если я слишком много буду знать об этом… Знаю только, что в тот раз умер кто-то из грязнокровок. И в этот раз тоже умрёт — это только вопрос времени. Надеюсь, это будет Грейнджер.
— Лучше, если сам Поттер — он же не чистокровный, в конце концов, — усмехнулся Гарри. — И Наследник сделает за нас всю работу.
Малфой запрокинул голову и расхохотался; влажно блеснули белые острые зубы.
— Хорошо бы так! Но лучше всё-таки положиться на собственные силы… есть какие-нибудь идеи по угроблению Поттера?
Гарри мысленно подавился смешком.
— Пока нет, — честно ответил Гарри, глядя в камин, а не на Малфоя. — У нас ещё полно времени, чтобы изобрести надёжный способ.
— Ну да… и ведь знал откуда-то про «Praefocabilis», козёл со шрамом, — Малфой нахмурился. — Ну кто, кто мог ему донести?
— Никто ведь не знал, — Гарри пожал плечами. — Может, он ясновидец?
— Ясновидец

* * *
, — прошипел Малфой; черты его лица почти конвульсивно исказились, от него расплёскивалась вокруг ненависть — рекой, грозившей затопить Гарри. У него и в самом деле начала болеть голова — несмотря на то, что она вроде как была чужая. — Ничего, он ещё попляшет…
— Непременно, — спокойно согласился Гарри. Голова раскалывалась всё сильнее и сильнее. — Чёрт, такое чувство, что у меня сейчас голова треснет пополам. Пойду добуду что-нибудь от головной боли и вернусь.
Судя по часам над камином — самым обычным часам — ему оставалось не больше десяти минут. Надо же, как время летит…
— Ага, сейчас… — Малфой хищно улыбнулся и притянул Гарри-Блейза к себе за галстук. — Просто так я тебя не отпущу…
Поцелуй Малфоя был как атака; ещё неловкий мальчишеский поцелуй, мягкие губы, пахнувшие отчего-то черникой, агрессивность, сквозившая в каждой пульсации его крови, ярая, неостановимая, как лавина, невероятный жар уверенного, наглого острого язычка. Гарри оставалось раскрыть губы навстречу и подчиняться — ведь вряд ли Забини в ответ на подобное действие со стороны Малфоя делал то, что хотелось сделать Гарри (то есть заорать «Пошёл на

* * *
, придурок!!» и отпрянуть, вытирая губы рукавом).
— А теперь иди, — шепнул Малфой и слегка прикусил мочку уха Гарри… то есть Блейза… тьфу. — Снейп должен быть уже у себя…
— Скоро приду, — сказал Гарри, одаривая Малфоя ухмылкой из класса «да-да, приду, и мы оба знаем, что будет дальше», и выскользнул за дверь гостиной.
Прислонившись к холодной каменной стене, Гарри чувствовал, как тело легонько покалывает, как будто оно затекло всё разом, и теперь обретает кровообращение заново. Он дождался, пока снова станет самим собой, и собрался уже было сжать феникса, чтобы освободить Забини, как вдруг задумался. «Снейп? А при чём тут Снейп? Раз Забини пошёл искать средство от головной боли, то было бы логичнее сказать что-нибудь про мадам Помфри… наверное, все слизеринцы отовариваются лекарствами у Снейпа… кроме меня, светел Мерлин. Мне Снейп в лучшем случае дал бы слабительного, так что мы не гордые, мы и до больничного крыла сгуляем, если что…». Мягкий толчок янтарных крыльев в ладонь, и Гарри снова оказался на Астрономической башне. Сдёрнул с мирно пребывавшего в отключке до сих пор Забини мантию-невидимку, совершил операцию по обратному переодеванию, отменил Петрификус и поднял Забини на ноги. Впрочем, тот всё ещё оставался без сознания, что было Гарри только на руку.
Стараясь не уронить Забини на пол, Гарри намотал вокруг себя и него мантию-невидимку и переместился с помощью портключа к библиотеке, порадовавшись, что попал, куда надо — вылезать из-за доспехов вместе с бессознательным и всё время заваливающимся куда не просят Забини значило непременно их уронить. Дотащить Забини до подземелья с третьего этажа было одной из самых сложных задач на памяти Гарри, тем более что требовалось торопиться — Забини ожидал распалённый Малфой, который запросто мог заподозрить что-нибудь не то (а как наихудший вариант — заподозрить самое то).
Прислонив Забини к стенке у дверей Снейпа, Гарри задумался. Заклинания, чтобы приводить в чувство, он не знал, в отличие от заклинаний, успешно приводящих в противоположное состояние. А сочинять их на ходу не стоило и пытаться — так можно Забини овощем оставить, например, или что-нибудь в этом роде. Конечно, Забини сволочь и заклятый враг, но… так нельзя. Гарри не смог бы убедительно объяснить самому себе, почему нельзя, но знал, что сейчас, когда Забини беззащитен и полностью в его власти, его никто не тронет. Сам Гарри так точно.
Он же не хотел быть слизеринцем, в конце-то концов.
Так что не стоит поступать, как они, и добивать лежачего.
Пусть даже этот лежачий скоро встанет и снова попробует его убить.
Гарри подпёр Блейзом дверь Снейпа и постучал около дверной ручки. Послышались шаги, и Гарри, всё ещё укутанный в мантию-невидимку, благоразумно отскочил от двери.
Дверь отворилась, и Забини эффектно упал прямо на руки Снейпу.
— Ennervate! — быстро сориентировался слизеринский декан, вытащив палочку левой рукой, а правой удерживая Забини от близкого знакомства с каменным полом.
Забини открыл глаза и часто-часто заморгал, щурясь на свет.
— Мистер Забини, что с Вами? — вопрос был задан с искренней тревогой.
— Н-не знаю… голова очень болит, — с запинкой прошептал тот.
Гарри захотелось торжествующе ударить кулаком по раскрытой ладони, но он удержался от таких резких звуков.

Стоило Гарри войти в расколдованный им туалет Плаксы Миртл, как его без затей подсекли ногой под щиколотку; он предсказуемо полетел вперёд и врезался скулой в ржавую раковину. «Интересно, можно одновременно и ушибить, и порезать одну и ту же скулу одновременно?». Конечно же, за это время Гермиона ухитрилась скинуть Петрификус с себя и Рона. И, конечно же, гриффиндорцы жаждали реванша.
Гарри сел на полу, пытаясь пальцами стереть кровь со скулы, но кровь продолжала литься. «Этак я никогда не буду годен в доноры — у меня и на себя-то крови не останется, чуть ли не каждый день проливаю… не то чтобы я горел желанием пойти её сдать, но сам факт!».
— Мы внимательно тебя слушаем, Гарри Джеймс Поттер, — голос разъярённой Гермионы очень напоминал Гарри шипение достопамятного боа-констриктора.
— А что бы вас устроило услышать? — устало спросил Гарри. Кровь из скулы текла по потрескавшимся губам и прокладывала себе дорожку по подбородку. — Я уже сказал, что не мог вам позволить так рисковать.
— С какой стати ты решаешь за нас, рисковать нам или нет!! — Рон сжимал кулаки и орал так, что эхо гуляло по туалету. Миртл зависла над сценой разворачивающихся событий, с любопытством наблюдая за моральным изничтожением Гарри. — ДА КАКОЙ ТЫ ПОСЛЕ ЭТОГО ДРУГ!!!
— Такой, который не хочет, чтобы в вас влетело Непростительное, или вас засёк Снейп в подземельях, или что-нибудь в этом роде, — тихо сказал Гарри. Кровь всё текла и текла. Наверное, будет заражение от этой идиотской ржавой раковины.
— В тебя же ничего не влетело! — Гермиона, напоминая в этот момент мифологическую фурию, скрестила руки на груди. — И никто тебя не засёк!
— Даже если бы меня засекли — у меня-то есть полное право ходить по подземельям, — напомнил Гарри. — И да, в меня ничего не влетело, хотя пришлось врать Малфою, что у меня, то есть у Забини, болит голова, и из памяти вылетело всё, о чём они уже разговаривали. Чуть не попался. А если бы идиотские вопросы ему стали задавать все трое?
— А, кстати, так что ты выяснил? — не удержался Рон.
— Это не Малфой, — вздохнул Гарри. — Он сказал, что понятия не имеет, и что с удовольствием помог бы Наследнику Слизерина, если б знал, кто это.
— А-а… — разочарованно протянул Рон.
— Тем не менее, — вернула всех Гермиона к другой насущной теме, — как ты мог так поступить с нами?!
Гарри пожал плечами.
— Я хотел, чтобы вам ничего не угрожало, — он раздражённо стёр с лица кровь ладонью, алые струйки устремились под рукав по запястью, а на лице мгновенно появилась новая порция. — Можно, я умоюсь? Больше не будете сбивать меня с ног?
— Только если ты не будешь больше нас парализовать перед важными делами, — фыркнула Гермиона.
— Вот-вот, — добавил Рон.
Гарри кивнул и, поднявшись на ноги, включил ледяную воду, от которой кровь приостановилась, а кожа потеряла большую часть чувствительности.
— Тебе больно? — спохватилась Гермиона. В её голосе слышалось раскаяние.
— Уже почти нет. Надо только сходить к мадам Помфри, — отозвался Гарри, оттирая с ладоней красное. Жаль, что тут нет мыла.
Разумеется, он не будет нарушать обещание и парализовать их перед опасными делами. Если что, существует множество других заклятий помимо Петрификуса.

Я рос. Меня, как Ганимеда,
Несли ненастья, сны несли.
Как крылья, отрастали беды
И отделяли от земли.
Борис Пастернак.

До конца каникул Гарри ночевал в гриффиндорской башне, и пробуждения в объятиях Фреда и Джорджа сделали это Рождество самым счастливым на памяти Гарри. Он даже почувствовал себя обычным нормальным человеком, на время выкинув из головы Тайную комнату, Наследника, Слизерин и прочее. Он старался держаться как можно дальше от Малфоя, Забини, Кребба и Гойла — даже если никто из них действительно ничего не понял, то всё же ничего хорошего ждать от них не стоило. Гермиона и Рон больше не поминали Гарри происшествие с Многосущным зельем, поверив, видимо, что в разговоре с Малфоем не случилось ровным счётом ничего интересного, а зелье это пить больно и на вкус оно гадкое. Гарри даже думать не хотел, что за подозрения бы зашевелились в голове гриффиндорцев, если бы Малфой поцеловал его в образе Забини у них на глазах.
А потом каникулы закончились — закончилась и лафа, как Гарри называл про себя этот кусочек счастья в собственной жизни. Пришлось возвратиться в подземелья; он сделал это под прикрытием мантии-невидимки, так что никто даже не заметил, когда он появился, его просто обнаружили в привычном углу гостиной с книгой в руках — словно он просидел так все каникулы: в том же свитере, в каком он сидел там в день отъезда слизеринцев, с той же самой, кстати говоря, книгой, и точно так же поджав ноги. Совершившая это открытие Миллисент Булстроуд даже отшатнулась и всерьёз задумалась: вдруг действительно просидел?
Как ни странно, никто из соседей Гарри по комнате не донёс Снейпу, что тот все каникула ночевал не в своей спальне, что, вообще говоря, было запрещено школьными правилами. Может быть, они тоже считали, что в собственные разборки не следует вмешивать никого постороннего. А может, думали, что Гарри всё равно за это ничего не будет.

Однажды вечером Гарри засиделся в библиотеке; мадам Пинс, питавшая к нему своего рода жалость — слишком уж неприкаянным он был, не стала его выгонять ещё полчаса после того, как библиотека закрылась. Так что возвращался он по почти пустым коридорам — в это время года было так холодно, что никто просто так не шатался по школе, за исключением, разве что, Фреда и Джорджа, которым любой мороз был нипочём, если они задумывали очередную шалость. Было так безлюдно, что Гарри невольно ступал как можно беззвучнее, чтобы не нарушать сложившуюся тишину, и вопли, раздававшиеся этажом ниже, весьма его заинтриговали. Орал Филч, и Гарри словно током ударило: неужели опять нападение?! И опять он ошивается поблизости…
Подкравшись ближе к лестнице, Гарри сумел разобрать смысл филчевского возмущения:
— … опять убирать! Да здесь же работы на всю ночь, как будто у меня и без того забот не хватает! Нет, это последняя капля, я пойду к Дамблдору…
Филч быстро зашагал куда-то по коридору, удаляясь от Гарри. Брюнет спустился по лестнице, готовый в любой момент отпрянуть и смыться.
Он быстро понял, что Филч опять сидел у того места, где нашли миссис Норрис — это был его добровольный пост, где он сидел никем не назначаемым часовым, ожидая, наверно, что преступника потянет на место преступления. Половину этого коридора затопила вода, сочившаяся из-под двери туалета Плаксы Миртл, и, кажется, оттуда ещё и продолжало литься. Вопли Филча заменяли всхлипывания Миртл, значительно приглушенные дверью. Гарри помялся немного и проскользнул в неработающий женский туалет — любопытство тащило его туда едва ли не за шкирку.
В помещении стояла темень — от потоков воды все свечи погасли; всё было мокрым, и Гарри, стараясь ничего не касаться, зажёг на ладони огонёк. Пол и стены буквально пропитались влагой и как-то даже набухли. Миртл рыдала истошно и горько, её завывания отдавались у Гарри в висках.
— В чём дело, Миртл?
— Кто здесь? — гнусаво булькнул голос разнесчастной Миртл. — Пришли еще чем-нибудь в меня бросаться?
По воде, брезгливо поддёргивая штанины, Гарри добрел до ее кабинки и спросил:
— С какой стати я должен в тебя бросаться?
— Откуда я знаю? — завопила Миртл и вынырнула, выплеснув новую волну на пол, которому и без того уже было достаточно. — Я тут сижу, никого не трогаю, а кто-то приходит и швыряет в меня блокнотом! Хороши шуточки!
— Но ведь тебе же не больно, — резонно заметил Гарри, — я хочу сказать, он ведь прошел сквозь тебя, правильно?
Этого не следовало говорить. Миртл набрала побольше воздуху и заголосила:
— Ну, давайте кидаться в Миртл блокнотами — ей ведь не больно! Она ничего не чувствует! Десять очков тому, кто попадет в живот! Пятьдесят — если в голову! Что ж, ха-ха-ха! Какая веселая игра! Как мы раньше до этого не додумались?
— А кто кинул в тебя блокнот? — поинтересовался Гарри.
— Откуда я знаю… Я сидела в изгибе, размышляла о смерти, а он упал мне прямо сквозь макушку, — напряжённо сказала Миртл, сверля его гневным взором, — Да вон он, его вынесло обратно…
Гарри заглянул под раковину, на которую показывала Миртл, и обнаружил тонкий маленький блокнот с обложкой из потёртой чёрной кожи. Брюнету невольно подумалось, что кожа практически такая же, как на креслах и диванах в слизеринской гостиной. Он поднял блокнотик и раскрыл, продолжая подсвечивать себе. На первой странице было выведено уверенной рукой — это было видно, хоть чернила и подрасплылись от воды: «Т. М. Риддл». Больше ничего внутри написано не было, сколько Гарри ни листал страницы — на них были только отпечатанные в типографии дни и месяцы; это был ежедневник. Он захлопнул блокнот и увидел на его обложке дату — блокноту оказалось более пятидесяти лет. «Ого», — подумал Гарри и с толикой пиетета к возрасту невзрачной книжицы сунул находку в карман.
Пора было делать ноги во избежание встречи с Филчем, тем более что вернуться в спальню до отбоя Гарри уже опоздал.

Вечером за задернутым и зачарованным запирающим заклятием пологом Гарри изучал подсохший дневник Риддла. Ему не верилось, что сначала владелец ничего там не писал, потом кто-то хранил пустой блокнот полвека, а затем выкинул вещичку в унитаз просто так, в ходе генеральной уборки. Что-то было не так с этим дневником… К тому же имя «Риддл»казалось ему странно знакомым, будто так звали приятеля его младенческих лет. Но у него никогда не было никаких приятелей, с самого рождения, и это ощущение знакомости тревожило Гарри. Брюнет вытянул сумку из-под кровати, достал перо и чернила и уронил с кончика пера большую фиолетовую каплю прямо на страницу. Капля впиталась, не оставив никаких следов. Бесполезные веши — купленные, кстати, вообще в маггловском магазине, судя по наклейке на задней стороне обложки — так себя не ведут. Гарри почесал нос кончиком пера и неуверенно написал: «Меня зовут Гарри Поттер». Эта надпись тоже впиталась начисто. Но на этот раз Гарри был вознаграждён за свои эксперименты: на странице стали проступать слова, которых Гарри не писал — более того, они были написаны тем же самым почерком, что подписал первую страницу ежедневника: «Привет, Гарри Поттер. Меня зовут Том Риддл. Как ты нашел мой дневник?». Гарри начал писать ответ, и эти слова исчезли. «Кто-то хотел спустить его в унитаз». «Как удачно, что я делал записи в более долговечной форме, чем чернила. Я всегда знал, что найдутся те, кому не захочется, чтобы содержание этого дневника увидело свет».
«Что ты имеешь в виду?»
«Я имею в виду, что этот дневник содержит воспоминания об ужасных событиях. Об этих событиях не принято говорить. Их замалчивают. Они произошли в Хогвартсе, школе чародейства и волшебства»
Переписка с этого момента развивалась очень стремительно, словно они, всё убыстряя темп, перекидывались теннисным мячиком.
«Как раз там я и нахожусь, я в Хогвартсе, и тут опять происходят ужасные вещи. Ты знаешь что-нибудь о Тайной Комнате?»
«Разумеется, я знаю о Тайной Комнате. В мое время было принято утверждать, что это легенда, что Комнаты не существует. Но это ложь. Когда я был в пятом классе, Комната была открыта, и монстр напал на нескольких учеников, а в конце концов убил одного человека. Я поймал того, кто открыл Комнату, и его исключили. Однако директор, профессор Диппет, очень стыдился того, что подобная вещь могла случиться в Хогвартсе, и запретил мне говорить правду. Версия была такова, будто бы та девочка погибла в результате непонятного несчастного случая. За заслуги мне дали красивый блестящий Приз с гравировкой и велели держать рот на замке. Но я всегда знал, что история может повториться. Монстр остался жив, а тот, кто мог выпустить его на свободу, не был отправлен в тюрьму»
«То же самое происходит и сейчас. Было три нападения, и никто не знает, кто за этим стоит. Кто это был в прошлый раз?»
«Если хочешь, могу показать. Тебе не придется верить мне на слово. Я могу провести тебя по своим воспоминаниям о той ночи, когда я схватил преступника»
Гарри заколебался и задержал перо в воздухе. Что хочет сказать Риддл? Как можно провести кого-то по чужим воспоминаниям? Пока он думал, Риддл успел написать:
«Позволь мне показать»
Не раздумывая ни секунды, Гарри размашисто начертал:
«О.К»
Блокнот освободился от рук Гарри, сердито дёрнувшись, и страницы зашелестели сами собой, открываясь на странице с датой «13 июня». С разворота вдруг подул ветер, страницы заиграли красками, словно стали миниатюрным телевизионным экраном, и Гарри втянуло в водоворот невнятных света и звука, как пылесосом.

В два часа ночи Гарри всё ещё сидел на кровати с закрытым дневником Риддла в руках и думал, уставившись в темноту перед собой. Он не мог поверить, что Хагрид открыл Тайную Комнату пятьдесят лет назад.
Конечно, Хагрида исключили из школы, он сам об этом говорил.
Да, у Хагрида была склонность к разнообразным монстрам, и чем опаснее, тем лучше.
Разумеется, в тринадцать лет Хагрид питал не меньшую, чем сейчас привязанность к таким зверюгам, которых мать-природа создавала только с тяжкого похмелья, и непременно воспользовался бы любой открывшейся возможностью пообщаться с домашним любимцем самого Салазара Слизерина.
Вне всякого сомнения, ни тогда, ни теперь Хагрид не был способен кого-нибудь убить.
Гарри не знал, реально ли обмануть человека, показав ему ложные воспоминания; он вообще не представлял себе, какого рода магия хранит в дневнике личность Тома Риддла и его память. Но он знал твёрдо, что Риддл оболгал Хагрида — нарочно или в искренней уверенности, что указывает на преступника.
«Хагрид — наследник Слизерина? Не смешите на мои тапочки. Невилл Лонгботтом, и тот на эту роль больше подходит».
Но Хагрид может знать что-нибудь о нападениях, он был там в те дни; Гарри убрал дневник под подушку и лёг, напомнив себе, что на Зельеварение лучше не опаздывать. Но ему всё не спалось — слишком живыми были чужие воспоминания о сумрачном Хогвартсе пятидесятилетней давности, молодом Дамблдоре, юном Хагриде и Риддле со значком старосты на мантии со слизеринской вышивкой. Зная не понаслышке о нравах Слизерина, Гарри не сомневался, что со старосты сталось бы оболгать другого, тем более что разболтанный Хагрид вряд ли был на хорошем счету у преподавателей. Но зачем? Чем ему мог помешать Хагрид?
Гарри перевернулся на живот и подтянул одеяло повыше, закрывая шею — гриффиндорская башня заметно разбаловала его, и привыкать заново к холоду подземелий было тяжело. Монстр, которого Хагрид держал в коробке, определённо был пауком, только очень и очень большим. Где это видано, чтобы пауки обращали своих жертв в камень? Гарри решил покопаться в энциклопедиях магических животных и не тревожить пока Хагрида расспросами. Может быть, всё ещё устаканится само. В последнюю вероятность Гарри верилось слабо, но всё же, всё же… Он заснул, и во сне видел Тома Риддла, сидевшего на бачке унитаза в туалете Плаксы Миртл, качавшего ногой и раз за разом повторявшего: «Монстр остался жив, а тот, кто мог выпустить его на свободу, не был отправлен в тюрьму!».

* * *

Слабо, неохотно солнечные лучи скользили по стенам Хогвартса. Гарри казалось, что в этом году самая томительная и медлительная весна на его памяти, хотя и был всего-то ещё февраль. Также медленно тянулось время на уроках и между ними, тянулись вечера и ночи, и каждый день был наполнен для Гарри чужим страхом — липким, удушающим, бесконечным. От него хотелось отмыться, но никак не получалось. Страхом несло от всех учеников, кроме близнецов, Рона и Гермионы — даже слизеринцы шарахались от Гарри и не решались его трогать; насторожённость долетала до Гарри от преподавателей — они, очевидно, ещё сомневались: он, не он? Дышать было тяжело.
Гарри не общался больше с дневником Риддла: пока он не мог отличить правду от лжи в показанном воспоминании, ему не хотелось забивать голову какой-нибудь новой непроверенной информацией. Он решил, что если нападений больше не будет, он не будет спрашивать у Хагрида, что тот знает о случившемся пятьдесят лет назад — что бы там ни было, вряд ли Хагриду будет приятно об этом вспоминать. Но дневник Гарри продолжал носить с собой, не решаясь оставить его в спальне. Если кто-то из слизеринцев найдёт блокнот и сумеет поладить с Риддлом, то всем придётся худо.
Нападений и вправду всё не было, и активные шепотки за спиной Гарри поутихли, страх перестал быть паническим, но никуда не делся. К тому же Пивз продолжал исполнять на каждом углу свою идиотскую песенку; к сожалению, число идиотов в Хогвартсе, веривших предназначенным для них песенкам Пивза, было очень велико.
Единственный, кто был доволен — так это Локхарт. Он расхаживал по школе задрав нос, и сообщал всем желающим и не желающим слушать, что преступник, вне всякого сомнения, испугался разоблачения со его, Локхарта, стороны, и затаился в надежде сохранить свои жалкие жизнь и свободу, пока он — величайший и неповторимый Гилдерой Локхарт, кавалер Орден Мерлина третьей степени, почетный член Лиги защиты от сил зла, а также пятикратный лауреат премии журнала «Ведьмополитен» за самую обаятельную улыбку — не рассердился как следует. А ещё у Локхарта появились какие-то странные идеи о том, что школе требуется моральный стимул, дабы оправиться от прошлого семестра, которые он излагал профессору МакГонагалл перед Трансфигурацией в один из дней.

Только утром четырнадцатого февраля Гарри понял, почему у декана Гриффиндора было в тот день такое кислое выражение лица.
Стены Большого зала были украшены омерзительными бледно-розовыми цветами, похожими по форме на увеличенные в тысячу раз свиные уши. Бледно-голубой неестественный потолок, с которого сыпались конфетти в форме сердечек, заставил Гарри брезгливо зажать рот рукой: как бы не стошнило. За преподавательским столом Локхарт в неизмеримо слащавом розовом развевающемся одеянии жизнерадостно махал всем рукой. Гарри сел, старательно смахнув со скамьи конфетти, вытряс бумажные сердечки из кубка и налил себе сока, следя, чтобы вездесущие бумажки не попали в питьё.
— Поздравляю с днем святого Валентина! — жизнерадостно прокричал Локхарт. — Хочу поблагодарить тех, кто прислал мне открытки! Сорок шесть штук на данный момент! Я взял на себя смелость устроить вам этот маленький сюрприз… но это ещё не всё.
Локхарт хлопнул в ладоши, и в дверь со стороны вестибюля, с остеревенением чеканя шаг, вошли двенадцать мрачных гномов весьма суровой наружности. Причем не обычных гномов. Локхарт заставил их прицепить золотые крылышки, подмышкой у каждого торчала арфа.
— Наши милые купидоны! Они будут разносить валентинки! И это ещё не всё! Я уверен, что мои дорогие коллеги захотят внести свой вклад в атмосферу всеобщего праздника! Почему бы нам не попросить профессора Снейпа показать, как готовят Любовное Зелье! А пока он будет этим заниматься, мы поговорим с профессором Флитвиком! Кто знает об Упоительных Чарах больше, чем он, хитрый старый лис!
Гарри посмотрел на Флитвика, закрывшего от унижения лицо руками, на Снейпа, который, судя по виду, готов был вытащить палочку и наслать на незадачливого преподавателя ЗОТС третье Непростительное, и пожалел Локхарта. Так он нарвётся, не добравшись хотя бы до конца этого учебного года.

— Эй, ты! ‘Арри Поттер! — крикнул он, распихивая локтями тех, кто мешал ему подобраться к адресату. У этого гнома был особенно свирепый вид.
Гарри заледенел изнутри при мысли о том, что сейчас получит какую-нибудь кретинскую валентинку наподобие тех, которыми сегодня весь день прерывали уроки, перед половиной школы, и попытался сбежать, но в толпе он не хотел браться за портключ, а тривиально смыться на своих двоих, увы, не вышло: гном бросился наперерез прямо сквозь толпу, сокращая себе путь посредством пинков ногами по запрещенным местам, и достиг Гарри раньше, чем тот успел сделать больше, чем два шага.
— Я должен доставить музыкальную открытку ‘Арри Поттеру лично в руки, — заявил гном, угрожающе потрясая арфой.
— Только не здесь, — прошипел Гарри и попытался убежать.
— Стой смирно! — рявкнул гном и, ухватившись за лямку сумки, потащил Гарри назад.
— Пусти! — затравленно огрызнулся Гарри и попробовал вырваться.
С надрываюшим душу треском сумка разорвалась пополам. Книги, пергамент, перо попадали на пол, разлетевшись по коридору. Последней выпала чернильница и щедро оросила чернилами всё вокруг в качестве завершающего штриха.
Гарри судорожно зашарил по полу, стараясь подобрать всё сразу раньше, чем гном начнет петь. В коридоре образовался затор. Где-то в заторе раздавались недовольные голоса Малфоя и Перси Уизли. Первоклашки сразу нескольких факультетов — Гриффиндора так точно, потому что там маячила рыжая голова Джинни — остановились специально, чтобы послушать валентинку Гарри Поттера, рискуя при этом опоздать на занятие. Гарри от всей души пожелал им опоздать к Снейпу.
Совершенно потеряв голову, Гарри предпринял последнюю попытку убежать, но гном обхватил его за ноги и ловко завалил на пол — так умело, будто прделал эту операцию уже не один десяток раз, усмиряя неблагодарных получателей валентинок.
— Так, — деловито буркнул он, усаживаясь на Гарриных щиколотках. — Получите валентинку:
Глаза зелены, как лягушковый торт,
А чёлка черна, как пиратский ботфорт.
Пусть он будет моим, он непобедим,
Герой, с кем не сладил Злой Лорд.
Гарри, изогнувшись, сбросил гнома с ног — так сильно, что того впечатало в стену. Без ощутимого вреда, впрочем — гномы вообще были по природе приспособлены к нагрузкам такого рода. Все смеялись; Гарри чувствовал, что этот смех нервен и истеричен, что он окрашен всё тем же страхом и мелким, гаденьким чувством минутного превосходства: Мальчик-Который-Выжил, змееуст, Наследник Слизерина (предположительно) — а тоже попал в смешное положение, он ничем их всех не лучше… голова заныла от чужих эмоций, и Гарри сумел выдавить из себя только презрительную усмешку; те, кто стоял достаточно близко, чтобы разглядеть его лицо, икнули и прекратили смеяться.
Он вскочил, побросал в сумку до сих пор валявшиеся просто так вещи и, расталкивая толпу, быстрым шагом отправился на Чары.
Вечером он обнаружил, что дневника Риддла уже нет в сумке и, долбанув кулаком по кровати, долго шёпотом поминал Риддла, Салазара, Слизерина, монстра Тайной Комнаты и чьё-то неуёмное любопытство и вороватость во многих двусмысленных ситуациях, используя услышанные от дяди Вернона выражения. Дневник Реддля украли в неразберихе, пока он пытался избавиться от гнома с его жуткой валентинкой. Гарри оставалось только надеяться, что от этого не будет бед больше, чем уже есть.

* * *

Февраль закончился, и мартовское солнце растопило часть снега, превратив окрестности замка в море разливанное — каждый поход на Гербологию превращался теперь в полное опасностей плавание по широкому двору: если не попадёшь в лужу по колено, то попадёшь в ноздреватый сугроб до пояса. Количество чихающих на квадратный метр превышало все разумные пределы, зато замок начал постепенно выходить из спячки.
Гарри не любил мокнуть, но приходилось: иначе было не попасть на урок. Профессор Спраут придумала на сегодня особо приятное занятие: пересаживать растение с длинным латинским названием, которое (растение, а не название) норовило пооткусывать от учеников те части тела, что не удовлетворяли его растениевскому чувству прекрасного. Из этой пакости, выворачивавшей свою челюсть на полметра вперёд, чтобы застать врасплох беспечную жертву, готовили зелье, способное помочь при расстройствах нервов, стрессах и сезонном ослаблении иммунитета. На взгляд Гарри, само растение не проявляло ни малейших признаков ослабления иммунитета или какого-нибудь стресса — те, у кого расстроены нервы, не откусывают рукава чужих мантий так проворно, это, можно сказать, аксиома. Возможно, именно поэтому из него готовят такие зелья…
Погруженный в мысли о зельях, растениях и пакостно-мокрой весне, Гарри брёл через двор, старательно выбирая местечки посуше для шага, и совершенно не обращал внимания на то, что творится вокруг. А стоило бы.
Петрификус Тоталус застиг Гарри врасплох, и первом, о чём он подумал, упав на землю с замороженными мышцами, было: «Чёрт, теперь я буду сохнуть всю следующую неделю!». А потом пришло понимание того, что он не просто так свалился в снег и лужи, а с помощью дражайших однокурсничков; доказательством этому пониманию послужили лица Малфоя и Забини, склонившиеся над ним.
— Ну что, Поттер, не так-то ты крут в одиночку? — Малфой говорил глумливо, но от него всё ещё пахло страхом. Он опасался, наверно, как бы Гарри не сбросил заклятие, не вскочил и не подозвал свистом монстра из Тайной Комнаты. Гарри был бы не прочь так сделать, но он не был Наследником Слизерина, что бы там себе все причие ни думали. Во всяком случае, если даже и был, ему ничего не было об этом известно.
— Ты попался, Поттер, а ведь тебя предупреждали, — добавил Забини.
— Драко, Блейз, прекратите — потом позабавитесь, в безопасном месте, — раздражённый голос старшекурсника показался Гарри смутно знакомым: это был кто-то из квиддичной команды Слизерина. Уоррингтон, Монтегю, Тейл? Точно не Флинт — его голос Гарри узнал бы сразу. Но кто бы это ни был — ничто не меняло того факта, что безопасное место, в которое кто-то транспортировал его незнакомым Гарри заклятием «Mobilicorpus», было безопасным для кого угодно, но только не для самого Гарри.
Это было подземелье — какая-то незнакомая Гарри часть. Он никогда здесь не бывал — в сущности, он и не стремился изучить подземелья как следует, и только теперь понял, каким серьёзным упущением это было.
Чтобы выиграть, нужно ориентироваться на поле, где играешь. Чтобы выжить, нужно знать лазейки, в которые можно ускользнуть.
Это была какая-то другая комната; её очертания терялись с полутьме и мешались в глазах, рябили — Гарри подозревал, что размеры комнаты увеличены магией, чтобы все слизеринцы уместились в ней. На них всех были маски — Гарри не мог никого узнать толком; Малфоя ещё можно было опознать по платиновым волосам, сияющим даже в сумраке, но того же Забини, чья шевелюра в таком освещении стала полностью чёрной, Гарри уже не мог найти взглядом. Оба надели зачем-то маски, когда оказались в этой комнате — зачем, собственно, неясно, потому что Гарри их уже видел, а закрывать лицо, в представлении Гарри, надо было для сохранения инкогнито.
— Сначала дело, — строго напомнил всё тот же старшекурсник.
«Какое ещё дело?»
Гарри довольно грубо толкнули к каменной стенке:
— Incarcero!
Верёвки опутали запястья, щиколотки и талию Гарри, врастая в стену и плотно прижимая его к камню.
— Finite Inсantatem! — Петрификус был снят, и Гарри очень захотелось обвиснуть на верёвках, пережидая дурноту и слабость — его перемещали сюда вниз головой; с заклинанием это было просто. Но он постарался устоять на ногах ровно и вздёрнул голову.
— Как мило. Целый факультет Слизерин скопом справляется с одним второкурсником. Полагаю, вы будете вспоминать свой подвиг даже спустя пару десятков лет — если доживёте, конечно.
Говоря гадости, Гарри пытался вызвать стихийную магию, но он не был ни зол, ни испуган достаточно, чтобы сделать хоть что-нибудь. Он мог вызвать крошечный огонёк на ладони, но вряд ли эти верёвки зажглись бы или он смог бы бросить пламенем в кого-нибудь, учитывая, как крепко его руки были примотаны к стене.
Хлёсткий удар по губам заставил его затылок с силой удариться о стену; перед глазами заплясали разноцветные искры, и Гарри показалось, что он слышал хруст. «Череп проломлен или нет?».
— Придержи язык за зубами, — посоветовали ему буднично. — Хуже будет только тебе, если начнёшь его распускать.
Гарри мог бы сказать что-нибудь о том, как просто бить того, кто не может ответить, но что было бы в этом толку? Разбитая губа кровоточила, затылок жгло болью, и дальше было бы только хуже. Да и что они, сами не знают? Смешно было бы рассчитывать, что можно уговорить их отпустить его, пользуясь увещеваниями на тему «Так делать нехорошо». Возможно, этот номер прошёл бы где-нибудь в Гриффиндоре. Но не здесь. Не там, где мертвящий холод, медный привкус собственной крови и расходящаяся волнами от каждого биения сердца боль — единственное, что даёт понять, что ты ещё жив. Просто потому, что больше ничего нет. Больше ничего у тебя не осталось.
Он следил глазами, насколько мог, как высокий неопознанный старшекурсник распарывает ножом уже надкусанную тем растением мантию и разрезает кожу по синеющим под ней венам, собирая кровь в небольшую серебряную, потемневшую от времени чашу. По краям чаши были рельефно выгравирована переплетающиеся змеи, и Гарри подумалось, что отсюда наверняка неудобно пить. С другой стороны, не все чаши предназначены для питья. Эта конкретная, например — вряд ли.
Чашу с кровью установили на невысоком каменном возвышении посередине комнаты — такое впечатление было, что этот столбик камня вырос из пола сам по себе, как цветок. Шесть старшекурсников встали вокруг возвышения с чашей. Гарри заткнули рот чьим-то носовым платком, и пять человек с палочками наготове встали рядом с ним, следя, чтобы он не сколдовал что-нибудь, что повредит им и их… делу, за неимением лучшего слова.
Шестеро взмахнули палочками и, как показалось Гарри, запели; брюнет не мог разобрать ни слова и решил, что это мало того, что не английский, но и не латынь, а какой-нибудь другой язык вроде того, из которого были взяты слова «Авада Кедавра». Зеленоватый рассеянный свет лился из их палочек, падая на кровь в чаше и заставляя её переливаться, искриться — Гарри видел всё, хотя даже не всматривался.
Стоило им замолчать, как у Гарри появилось странное ощущение, что его щекочут изнутри, везде, как будто вся кровь стала одним большим чувством щекотки; от этого не хотелось смеяться, но не извиваться было невозможно, потому что избавиться как-то от этого было невозможно. Но на пытку это совсем не походило.
Кровь в чаше неожиданно вспыхнула ослепительным светом: холодным радужным светом, в котором, впрочем, доминировал зелёный — того же оттенка, что глаза Гарри. «Каждый охотник желает знать… ключевое слово — «знать», стало быть…». И этого света не было; не было в реальности, так что, окажись тут маггл, вряд ли он увидел бы что-нибудь. Но это походило на то, как если бы там, в том самом измерении, где живёт магическая сила — дремлет, свернувшись клубочком, у магглов и сквибов, и движется, пульсирует у магов — взошло, вырвавшись откуда-то из-под земли, солнце. Зелёное солнце, разбрасывающее вокруг себя лучи всех цветов радуги.
Слизеринцы обнаружились по углам — Гарри с трудом рассмотрел это в еле разгоняемом факелами полумраке, подняв голову; он всё же повис на верёвках, потому что чувство облегчения, когда все его жилы перестали зудеть изнутри, оказалось невыносимее любой боли. Их не разметало — они сами туда шарахнулись.
Гарри кое-как вытолкал изо рта чужой платок языком, чуть не вывихнув себе при этом челюсть, и поинтересовался в пространство перед собой:
— Что ещё за иллюминация? Это и было ваше чёртово дело, ради которого меня сюда притащили, как мешок с картошкой? Тогда отпустите меня уже, придурки!
Он и сам был изрядно напуган, не будучи уверенным, что многоцветные галлюцинации — это тот эффект, который должна оказывать на людей нормальная кровь. «Впрочем, в последний раз я был нормальным ещё где-то до рождения… месяцев этак за девять!».
Зато его слова оказали на слизеринцев вполне предсказуемое действие.
— Silencio! И, кстати, за прошлый раз, Поттер — Crucio!
Гарри понял, что до сих пор он ничего не знал о боли. Всё, что он когда-либо чувствовал, не могло сравниться с Круциатусом. Каждая клетка горела собственным видом огня, прямиком из ада, вытекали глаза, лопались кости, его рвало от боли… слова «боль» было недостаточно, чтобы хоть что-то сказать об этом… все нервы, как паутиной опутавшие его тело, взрывались, взрывались, и никак не могли взорваться до конца, и Гарри проваливался в бездонную пропасть, полную бело-голубоватых всполохов боли, исходивших от него же…
И снова он обнаружил себя висящим на верёвках так, что те врезались в тело — после Круциатуса, оказывается, здорово повышается чувствительность… что там было в той книге? «Мигрени, слабость и тремор рук», как-то так… по крайней мере, теперь он знает, что сделал в прошлом году.
Глаза остались на месте, оказывается, равно как и кости были целы. И то хлеб… Гарри висел, мечтая втихомолку, чтобы его уже убили поскорее. Что-то, впрочем, подсказывало ему, что так просто всё не закончится… то есть, когда-нибудь именно так оно и закончится, но определённо не сейчас. Не прямо сейчас.
Каким-то незнакомым заклинанием с него сняли одежду; Гарри было слишком плохо, чтобы стало стыдно или что-нибудь в этом роде… к тому же чем бы ему помогло стеснение? Только ещё хуже сделало бы, дав им лишний повод поиздеваться.
— Эй, а он вообще жив? — безграничное разочарование звучало в голосе Блейза Забини. — Ублюдок уже сдох и так легко отделался?
— Нет, жив, — отозвался всё тот же неизвестный старшекурсник. — От одного Круциатуса ещё никто не умирал. Пульс есть, внутренности целы… и он, кстати, в сознании.
Гарри услышал уверенные шаги, и через несколько секунд почувствовал на подбородке жёсткие пальцы, затянутые в тонкую кожу — Забини приподнимал его лицо, чтобы заглянуть в глаза. Учитывая, что он был выше Гарри примерно на голову, это смотрелось, скорее всего, эффектно. «Позер».
— Видишь, Поттер — я исполнил своё обещание, — улыбнулся Забини — мягко и вежливо. — Сейчас тебя пустят по кругу, а потом убьют.
«Молодец, — подумал Гарри — Силенцио всё ещё действовало, а то бы он высказался вслух. — Возьми с полки конфетку и отравись ею».
— Кстати, расскажи-ка напоследок: откуда ты узнал о «Praefocabilis»?
«Идиот, — подумал Гарри. — Если б даже я захотел тебе что-нибудь сказать, всё равно не смог бы».
— Ах да, на тебе же Силенцио… — вспомнил Забини и вытащил палочку.
— Блейз, лучше не надо, — спокойно предупредили сзади. — Забыл, что он беспалочник?
Забини фыркнул.
— Будь это ничтожество, на которое даже собственная кровь никакого влияния не имеет, способно колдовать без палочки — вряд ли мы с Драко были бы до сих пор живы. Он безнадёжно туп, а в тот раз просто был в панике.
— И даже в панике у него получилось успешно расправиться с Девоном, — напомнили из толпы. — Плюнь на него, Блейз — пусть унесёт в могилу имена своих информаторов.
— А это хорошая идея, Флаккус, — ухмыльнулся Забини и плюнул Гарри в лицо.
Закрыв глаза, Гарри чувствовал, как слюна Забини стекает по щеке, мешаясь на подбородке с кровью из разбитых губ. Трудно было бы придумать что-нибудь более унизительное, на самом деле. Если бы он мог, он бы не задумываясь о последствиях испробовал на Забини Аваду, но… палочка, если уж на то пошло, осталась где-то в одежде, валяющейся поблизости.
— Вот теперь у меня всё, — удовлетворённый Забини отступил в толпу.
Гарри решительно не понимал, как ему вылезти из всего этого дерьма. «А сейчас в Большом зале ужин… и мы с Фредом и Джорджем хотели после ужина побыть вместе…», — мелькнула тоскливая мысль.
— Вы уверены, что стоит это делать? Вы же видели, чья в нём кровь… — да, действительно, этот голос Гарри узнал сразу же. Маркус Флинт.
— Маркус, ты предлагаешь его отпустить? — искренне удивился кто-то. — Может, ещё извиниться перед ним, погладить по голове и угостить шоколадной лягушкой?
Флинт хмыкнул. Гарри был немного удивлён его предыдущей репликой — «немного» потому, что голова его была занята вовсе не тем.
— Вовсе нет, Флаккус, зря ты думаешь обо мне так плохо. Я всего лишь не буду в этом участвовать.
— Тебе его жалко, Маркус? — глумливо предположил Забини. — Или ты боишься?
— Я его не хочу, только и всего, — фыркнул Флинт. — Кого-то возбуждают обтянутые кожей скелеты, но не меня.
«Знаю я, кто тебя возбуждает… капитаны квиддичных команд Гриффиндора…»
Пока они переговаривались, Гарри осматривал комнату, пытаясь угадать, где здесь дверь — не то чтобы у него была возможность в неё выйти, но всё-таки… Дверь была в стене слева, насколько Гарри мог судить. Вот если бы выпутаться из верёвок… ага, и голым искать дорогу в спальню Мерлин знает откуда… но всё лучше, чем групповое изнасилование… Как ни странно он всё ещё не мог ни разозлиться, ни испугаться достаточно, чтобы сделать хоть что-нибудь, а не висеть в этих проклятых верёвках, которые уже натёрли запястья.
Дверь тихонько приоткрылась, всего на пару сантиметров — это заметил только Гарри, всё ещё пялившийся на неё с тоской. Что-то стремительно влетело в комнату и взорвалось… Фу-у-у-у-у-у… модернизированные навозные бомбы из разряда «совсем ничего не отмоешь», не меньше пяти — тогда как на помещение вроде Большого зала хватило бы одной, чтобы Филч отчищал его до конца учебного года… Гарри не вывернуло по двум причинам: во-первых, за месяц у Уизли он успел познакомиться с этим запахом, во-вторых, его уже вырвало всем, чем только можно было, во время Круциатуса. У слизеринцев же не было в запасе ни одной из этих двух причин, и их скорчило капитально.
Две фигуры со странными прозрачными сферами вокруг головы прошли в помещение; Гарри щурился, пока не узнал в них Фреда и Джорджа. Оба указали на него палочками и сказали что-то, чего Гарри не расслышал из-за этих странных штук вокруг их голов. Судя по эффекту, это было Фините Инкантатем.
Фред вытащил Гарри из комнаты, а Джордж вынес следом одежду. Всё это было так нереально, нелепо и абсурдно, как в плохом боевике, что Гарри только хлопал глазами и жадно глотал свежий воздух до тех самых пор, пока они не избавились от сфер. А дальше по закону жанра его должны спросить: «Are you o’k?»
— Гарри, ты в порядке? — обеспокоенно уточнил Джордж.
Гарри сел, опираясь на дрожавшие руки, и захохотал от всей души.
Кажется, Фред и Джордж подумали, что слизеринцы всерьёз повредили ему мозги.
И, кажется, близнецы были правы…

Свечу, кричу на бездорожье,
А вкруг немеет, зов глуша,
Не по-людски и не по-божьи
Уединенная душа.
Вячеслав Иванов, «Ропот».

Гарри долго пытал близнецов (фигурально выражаясь, конечно), добиваясь ответа на вопрос: как, ну как, ну как же, Мерлин побери, они его нашли? Они в ответ таинственно улыбались и утверждали, что у них есть свои секреты. Конечно, им ничего не стоило сказать, но, как они признались Гарри: «Тебе дико идёт, когда ты злишься, Гарри! Губы припухают, глаза блестят… так бы и съел!». Гарри в ответ пробурчал, что если они хотят есть, то пусть топают на кухню, и обиженно отвернулся, скрестив руки на груди. В ответ его зацеловали так, что он и думать забыл обо всяких дурацких вопросах и секретах… Они только рассказали ему, что это были за сферы вокруг голов — это называлось заклинанием головного пузыря, сохранявшим вокруг головы чистый воздух. Гарри, впрочем, эти сведения мало что дали; да много ему и не было нужно.
Слизеринцы же ничем не выказывали в отношении к Гарри своего мнения о произошедшем; разве что запахом, который невозможно было истребить ещё неделю (Гарри только ухмылялся: его самого близнецы чистили заклинанием, которое они летом вывели втроём специально для этих бомб; делиться со слизеринцами этим заклинанием никто не собирался). Вполне возможно было, что они даже не поняли, кто пришёл к нему на помощь, и откуда взялись бомбы — слишком были заняты перепалкой с Флинтом. Гарри даже думал, не сказать ли ему «спасибо», но передумал. Не понял бы. Или, наоборот, понял — ещё хуже было бы…
А вообще же Гарри подозревал, что Слизерин заслужил наконец ответного удара. Война не должна быть односторонней; он им не полигон для испытания Круциатуса и не дырка для членов. Видит Мерлин, не он начал всё это.
Он никак не реагировал на многочисленные попытки уложить его в гроб, да так там и оставить; он ничего не сделал с Забини, оглушив его, когда принимал Многосущное зелье — хотя мог бы придумать очень даже много чего. Хватит быть миролюбивым, как хаффлпаффец — Шляпа, чёрт побери, выбирала между Слизерином и Гриффиндором. Хватит.

Гарри продолжал ходить один с Гербологии, но на этот семестр, похоже, со слизеринцев было достаточно, и из кустов не летело ни одного Петрификуса. Кровавый барон заводил светские беседы за завтраками, старательно портя Гарри аппетит, но не упоминал ни о каких планах убить его; Гарри предполагал, что Барону может быть попросту ничего об этом неизвестно.
Война со Слизерином требовала тщательно продуманной тактики и стратегии. Гарри набрасывал планы, сидя на Истории магии, и злился; даже не столько на боль, которую они ему причинили, а на то, что он мучился от любопытства — чья в нём кровь? Почему это их так впечатлило? Он спрашивал Фреда и Джорджа, но те ничего не знали о магии крови; мистер Уизли был, конечно, чистокровным, но куда больше интересовался миром магглов, чем хранением традиций чистокровных семей, а заклятия распознавания крови относились именно к таким. И в библиотеке об этом ничего не было; даже в Запретной секции. Мадам Пинс, недовольно поджав губы, объяснила ему, что такая информация хранится в частных библиотеках таких семей, как Малфои, Забини, Паркинсоны, Снейпы, Нотты, Креббы, Гойлы, Уоррингтоны… Гарри саркастически хмыкнул, представив, как подходит к Малфою и светским тоном заявляет: «Привет, слизняк, то есть, Драко, мне тут срочно надо узнать, до чего вы докопались тогда, когда пытались опять пустить меня по кругу после Гербологии — не пустишь в домашней библиотеке покопаться? Обещаю, не уроню котлету ни на одну книжку!».
Сценарий никуда не годился. Поэтому Историю магии Гарри посвятил придумыванию других… разумеется, не по добыче книг, а вообще. Начать он решил с мелких пакостей, и полторы недели коротал ночи в библиотеке, листая книги Запретной секции и вглядываясь в мелкий шрифт или убористые рукописные строчки до рези в глазах; мантия-невидимка нещадно грела его поверх обычной, потому что он даже не раздевался перед тем, как лечь — просто выжидал, сидя на кровати, пока остальные заснут, и мчался в библиотеку.
Он не знал, как собирались слизеринцы заметать следы и скрывать от Дамблдора, кто именно и каким образом укокошил Мальчика-Который-Снова-Выжил, но не был уверен, что сам способен будет на что-нибудь подобное. Поэтому Гарри отложил крупные неприятности для слизеринцев на будущее — он, в конце концов, намеревался доучиться в Хогвартсе до победного, то есть до конца седьмого курса. Месть — блюдо, которое подают холодным.

Утро солнечного мартовского дня ознаменовалось для всех слизеринцев, за исключением Гарри, досадной неприятностью: стоило им сесть на скамью, как их мантии загорелись. Гарри благоразумно опоздал на завтрак минут на десять, чтобы не вызывать своей неуязвимостью подозрений, и, вгрызаясь в бутерброд с копчёной рыбой, удовлетворённо наблюдал за чуть ли не бьющимся в истерике Малфоем, которому затушившее огонь заклятие одного из учителей испортило причёску, за яростно пытающимся зачаровать дырку на пятой точке Забини, за Ноттом, выхватившим палочку и всё порывающимся заклясть кого-нибудь — просто чтобы душу отвести, за негодующими Панси Паркинсон, Миллисент Булстроуд и Дафной Гринграсс, за старшекурсниками, готовыми придушить виновника голыми руками.
Разумеется, Гарри — хотя бы как единственный не пострадавший — был на подозрении; пожав плечами, он позволил Снейпу проверить его палочку с помощью в первый раз слышанного брюнетом заклинания Priori Incantatem. Всё равно для заклятия Фламель он использовал палочку Забини, тем более что тот беспечно держал её на тумбочке. Хотя как раз Забини не проверяли, равно как и прочих пострадавших — это было бы попросту нелогично. «Мантия-невидимка — великая вещь…», — умилённо подумал Гарри, делая большой глоток тыквенного сока.
В течение дня их сумки то и дело рвались в коридорах, вываливая все вещи, а сами слизеринцы то и дело поскальзывались на ровном месте, расшибая стратегически важные места. «Glacius — одна из моих лучших находок! Конечно, кто-то убирает им полыньи зимой и скрепляет растрескавшийся лёд, по которому надо пройти, но у меня несколько другие цели…».
Следующий день, для разнообразия, прошёл спокойно — Гарри с интересом естествоиспытателя наблюдал, как слизеринцы проверяют скамьи, прежде чем садиться, придерживают сумки и неестественно твёрдо шагают.
На третий же день снова была Гербология, к которой Гарри с некоторых пор питал неприязнь из-за связанных с возвращением с неё неприятных воспоминаний. Поэтому второй курс Слизерина поголовно оказался в драконьем навозе («Старо, конечно, зато безотказно!», — посчитал Гарри), которым должен был удобрить те самые кусачие растения. Лишившись своего ужина, растения ничуть не утеряли обычной активности, зато слизеринцы, напротив, приобрели её в просто-таки гигантских количествах, если только, конечно, такая абстрактная вещь, как активность, измеряется хоть в каких-нибудь. Гарри, на которого попало меньше всех, улыбаясь, протёр очки листом растения, которое даже не попыталось его укусить, когда он оторвал от него лист — наверное, просто не ждало такой наглости. На него никто не смотрел, и, на взгляд Гарри, это было недальновидно с их стороны.
На четвёртый день слизеринцы, прикасаясь к еде, видели вместо неё всё тот же набивший оскомину навоз и в ужасе с отвращением роняли взятое обратно на тарелку, а кто не ронял — осторожно клал обратно, потому что есть это никто не был способен. Гарри честно проспал этот завтрак, полночи протрудившись над сложнейшим заклинанием иллюзии, и даже пропустил Чары, так что узнавал о слизеринском завтраке только по рассказам гриффиндорцев — не пожалевших, впрочем, красочных слов, чтобы расписать выражения аристократических и не очень лиц. Чары иллюзии прошли окончательно только к ужину, так что обедал Гарри за гриффиндорским столом, и множество голодных слизеринских взглядов завистливо провожало его.
На пятый Гарри растянул перед выходом из слизеринской гостиной невидимую верёвку на уровне колен, использовав то самое Incarcero плюс ещё кое-что, чтобы обеспечить незаметность и появление чуть выше или чуть ниже каждый раз, когда её пытались убрать магией. Он убрал её только после отбоя.
Шестой день не баловал слизеринцев разнообразием — Гарри начинал уставать. Рвущиеся сумки и иллюзия настойки из флобберчервей в ёмкостях с тыквенным соком, только и всего.
Воскресенье Гарри великодушно решил сделать выходным. «Может, хватит уже?», — осторожно предлагали ему Фред и Джордж, видя, каким маниакальным блеском горят его глаза. «Неа!», — мотал Гарри головой.
Мелкие пакости делали его счастливым; но не потому, что слизеринцам было плохо, а потому, что их злоключения отвлекли школу от темы Тайной комнаты. Куда интереснее было наблюдать за тем, как напасть за напастью преследует змеиный факультет в полном составе, чем размышлять о монстрах — которые, кстати говоря, не спешили нападать ещё на кого-то. Гарри, сам о том не думая, достиг куда больших успехов, чем Локхарт, давая Хогвартсу моральный стимул — ну что поделать, если людям интереснее наблюдать, как хреново ближнему, а не любить оного ближнего.
Своим шедевром Гарри считал первое апреля, когда все без исключения слизеринцы, злые, как осы, явились на завтрак с перекрашенными в разные цвета волосами. Малфою, например, достался ярко-рыжий, как у Рона, а Забини — голубой. Гарри отчего-то вспомнились забавы этих двоих в пустой (ну, они-то думали, что пустой) гостиной одним зимним вечером… Многих он просто перекрасил в противоположные цвета; например, блондинка Панси Паркинсон смотрелась даже хуже Малфоя. Себя Гарри покрасил в каштановый, как у Гермионы; и выглядит вполне себе ничего, и близко к естественному. Палочку он опять заимствовал у Забини, хотя тот с некоторых пор приобрёл привычку класть её под подушку. Гарри даже не подозревал в себе подобных талантов карманника… или подподушечника? Правда, он зевал весь день, и даже на Зельях чуть не клюнул носом в котёл, но дело того стоило.
Но перед самыми пасхальными каникулами произошло кое-что, к великому сожалению Гарри перечеркнувшее все его надежды и цели и снова взбудоражившее школу на предмет Наследника Слизерина.
Гарри готов был сам убить эту сволочь, выгуливающую свою зверюгу по школьным коридора, если бы только знал, кто это.
В тот тёплый с самого утра субботний день они с Роном и Гермионой шли после завтрака на квиддичное поле — Слизерину предстоял матч с Хаффлпаффом. Гарри как раз начинал спускаться по лестнице, когда услышал снова этот голос, шелестящий, холодный, жуткий:
— …дай вонзиться… разорвать… на этот раз убить…
Гарри оступился и, сжавшись в комочек, кубарем полетел с лестницы, пересчитывая ступеньки собственным позвоночником. Удар о пол сопровождался тошнотворным хрустом правого локтя. Гарри задохнулся от боли и остался лежать, мечтая так тут и сдохнуть.
— Гарри! Гарри, ты жив?! — Гармиона во мгновение ока оказалась около него на коленях и, вцепившись ему в плечи, трясла его что было силы. Гарри издал протестующий стон после того, как раздробленный локоть в пятый раз ударился о пол снова, но это не сказать чтобы помогло — Гермиона, воодушевившись этим признаком жизни, решила привести его в чувство окончательно и затрясла ещё интенсивнее. Рон неуклюже топтался рядом, не зная, что делать.
— Жив, Миона, не добивай меня, будь добра… — выдавил наконец из себя Гарри и сел, держа локоть на весу. Голова кружилась, спина ныла после близкого знакомства со ступенньками.
Гермиона истерически хихикнула. Рон оживился.
— Тебе надо в больничное крыло! — резонно заявил он. — Давай я тебе помогу!
— Я сам… — Гарри встал, шатаясь, и заметил, как обеспокоенно гриффиндорцы смотрят на него. — Я в порядке. Больше не упаду. А дорогу к мадам Помфри выучил давным-давно, — кривоватая попытка улыбнуться привела только к тому, что Рон и Гермиона крепко вцепились в него с двух сторон, причём Рон сдавил как раз превратившийся в кашу локоть. Гарри, прикусив губу, на которой и так было уже две беловатых ниточки шрамов от его же собственных зубов, вырвался.
— Больно, — объяснил он гриффиндорцам, обиженно смотревшим на него — как же так, они ведь помочь хотят… — Не трогайте меня, пожалуйста… я сам дойду, честно…
Они сошлись на компромиссе: Гарри идёт сам, а они идут вместе с ним, не трогая его и следя, чтобы он не покалечился снова.
— Гарри, а почему ты упал? — поинтересовался Рон.
«Хороший вопрос».
— А вы что-нибудь слышали? — уклончиво поинтересовался Гарри.
— Нет, ничего особенного… а что?
— Мне что-то померещилось… наверно, я просто слишком мало сплю.
— Ну да, — охотно согласился Рон, — с этими слизняками в одной спальне разве выспишься?
Гарри охнул и остановился. Упоминание о слизняках заставило его вспомнить кое о чём.
— Чёрт! Матч! Гермиона, Рон, сбегайте, пожалуйста, к слизеринской раздевалке и подождите у дверей команду, скажите, что я скоро буду — мадам Помфри только наложит мне на локоть какое-нибудь фиксирующее заклятие… только обращайтесь к капитану, Маркусу Флинту, помните его? — он там самый вменяемый, если вообще кто-то из них вменяем…
Гриффиндорцы посомневались ещё немного, стоит ли оставлять Гарри без присмотра, и отправились в путь только тогда, когда он уже начал подумывать о том, чтобы наложить на них Империус.
— Рон, Миона… — окликнул их Гарри, когда они уже прошли метра три. Гриффиндорцы обернулись. — Будьте осторожней, пока идёте по коридорам. Хорошо?
— Да что с нами может случиться? — искренне удивился Рон.
— Пожалуйста, будьте осторожней, — настойчиво повторил Гарри. — Проверяйте, что за поворотом. Ради меня. Пожалуйста.
Гарри переступал через свой принцип никогда ни у кого ничего не просить (всё равно ведь ничего и не получишь, как научила его жизнь у Дурслей, разве что оплеуху — при самом удачном стечении обстоятельств). Кажется, Рон и Гермиона даже не подозревали, чего ему это стоило.
— Хорошо, — Гермиона явно решила, что он при падении повредил и голову тоже. — Видишь, у меня зеркало с собой? — она выудила из кармана мантии карманное зеркальце в оправе из бересты. — Будем смотреть за поворот, прежде чем делать шаг.
Гарри тревожно смотрел на Рона и Гермиону, которые отнеслись к его просьбе, как к придури. Предчувствие чего-то нехорошего снова холодком угнездилось где-то в позвоночнике; когда же он от этого избавится, чёрт подери? Хоть бы и в самом деле это было придурью…
— Обещаем, — добавил Рон, вздохнув, и потащил Гермиону за собой.
Гарри следил за ними до самого поворота, где они остановились и скрупулёзно посмотрели в зеркало. Ничего интересного они там не обнаружили и, обернувшись, помахали Гарри руками, улыбаясь до ушей. Гарри вздохнул и потащился к мадам Помфри. «Наш девиз: ни дня без травмы…».
Когда он добрался до квиддичной раздевалки, кое-как вырвавшись из больничного крыла — мадам Помфри утверждала, что надо совсем ума лишиться, чтобы отправиться играть в квиддич в таком состоянии — профессор МакГонагалл посреди поля с огромным малиновым мегафоном в руках объявляла:
— Матч отменяется! Все учащиеся должны немедленно вернуться в общие гостиные своих колледжей! Там они получат дополнительную информацию от деканов! Как можно скорее, поторопитесь! — Гарри видел, как у неё дрожат губы.
Она опустила мегафон и, заметив Гарри, поманила его к себе.
— Поттер, тебе, я думаю, лучше пойти со мной…
Гарри, провожаемый подозрительными взглядами слизеринской команды по квиддичу (всё же большая часть змеиного факультета склонялась к той мысли, что именно психанутый Поттер подстраивает им пакости день за днём, хотя у них имелись подозрения и в адрес Гриффиндора), потащился следом, размышляя, не узнал ли кто-нибудь о том, чем он занимается по ночам. Даже если исключить все эти шалости в адрес слизеринцев — хотя за них запросто могли исключить его самого — одни сидения в Запретной секции могли потянуть на солидный выговор, снятие баллов и взыскание на пару следующих лет в компании Филча. Хотя они никак не могли поймать его, глотнувшие крови Гарри книги вели себя, как шёлковые, и ему порой стоило только подумать о том, что он хочет найти, как книга сама открывалась там, где нужно.
В любом случае из-за этого явно не стоило бы отменять матч. А из-за чего его отменили бы? Гарри снова споткнулся, но удержался на ногах. «Новое нападение? И опять меня подозревают?»
Именно в этот момент Гарри возжелал убить эту скотину, Наследника Слизерина, а монстра его расчленить, а потом сшить обратно и сделать чучело.
А когда он увидел на соседних кроватях в больничном крыле окаменевших Рона и Гермиону — последняя сжимала в руке зеркальце — ему захотелось сделать чучело и из самого Наследника и повесить его перед входом в Большой зал. В назидание всем тем несчастным, кто посмеет причинить вред тому, кого он любит.
— Их обнаружили поблизости от места других нападений, — сказала профессор МакГонагалл. — Видимо, у Вас нет никаких объяснений?
Гарри молча смотрел на превратившихся в камень гриффиндорцев, и сжимал кулаки так сильно, что ногти прорвали кожу ладоней и кровь недовольно закапала на пол лазарета.
— Я провожу Вас до Вашей гостиной, — сказала декан Гриффиндора со вздохом.

Сидя на подлокотнике того самого дивана, на котором беседовал с Малфоем, будучи в обличии Забини, Гарри слушал Снейпа, зачитывавшего объявление со свитка пергамента:
— Все учащиеся должны возвращаться в общие гостиные своих колледжей к шести часам вечера. После этого никто не должен выходить. В классы, а также в туалет, вас будут сопровождать учителя. Квиддичные тренировки и матчи временно отменяются. Также запрещается проведение любых мероприятий в вечернее время.
Снейп скатал свиток и добавил:
— Весьма вероятно, что школу закроют вплоть до поимки преступника, ответственного за все эти нападения. Я убедительно прошу тех из вас, кто может дать хоть какую-то информацию по этому поводу, сделать шаг вперед.
Почему-то все покосились при этом на Гарри, а сам Снейп вообще уставился, не мигая. Гарри ссутулился на своём подлокотнике, настолько широком, что он мог сидеть там с не меньшими удобствами, чем на кресле, и уставился в пол. Ему хотелось взять и убить их всех, чтобы они перестали на него пялиться.
— Мистер Поттер, Вам есть что сказать? — промурлыкал Снейп. За бархатом в голосе пряталась отравленная сталь; Гарри поёжился.
— Конечно, есть, — сказал он. — Отвалите, пожалуйста… профессор.
Гарри встал и скрылся в спальне. Meus locus arcanus обеспечил ему относительное уединение. И Снейп даже не назначил ему взыскания — всё равно после шести нельзя было выходить из гостиных, так что какой толк, где ему это взыскание отрабатывать? Снимать баллы с собственного факультета для Снейпа, в отличие от МакГонагалл, всегда было проблемой — да Гарри и не беспокоился особо о баллах Слизерина, ещё не хватало! А личное отношение Снейпа к Гарри вряд ли изменилось — преподаватель зельеварения и так словесно опускал его на каждом уроке, несмотря на то, что Гарри ещё ни разу не варил зелье неправильно — в основном благодаря необходимости хоть как-то, пусть и сосредоточившись на содержимом своего котла, отключиться от звукового сопровождения в виде уничижительных комментариев Снейпа. Так что это маленькое хамство вряд ли сделает его жизнь в Хогвартсе хуже… а на сердце даже полегчало как-то, когда у факультета Слизерин в полном составе округлились глаза. Никто из них, на памяти Гарри, не хамил декану; впрочем, со всеми, кроме Гарри, Снейп вёл себя по принципу «мы с тобой одной крови», так что внутренней потребности сказать хоть раз ответную гадость у них и не должно было быть.

Уныние царило в Хогвартсе. Даже слизеринцы были погружены в тягостные раздумья: как-никак, Рон Уизли был чистокровным, пусть его семья не соблюдала никаких традиций и чрезмерно увлекалась маггловской культурой — в его жилах не текло ни единой капли «грязной» крови. И этот факт подталкивал многих слизеринцев к грустному выводу: а вдруг монстр проверяет степень чистокровности — если вообще проверяет — только после того, как угробит? Доказывай, лёжа в гробу, что ты не верблюд, то есть не грязнокровка…
Гарри не развлекла даже необходимость выбирать предметы для дальнейшего изучения — он всё равно не имел ни малейшего понятия о том, какие профессии существуют в магическом мире, какую предпочёл бы он сам и какие предметы помогли бы ему. В конце концов он выбрал те, что понравились ему по звучанию: Прорицания, Древние Руны, Уход за магическими животными… тем актуальнее было последнее для Гарри, чем дальше он изучал по ночам, укутавшись в мантию-невидимку и с трудом ускользая от патрулей учителей, старост и привидений, всевозможные энциклопедии животных, имевшиеся в библиотеке, не находя упоминания ни об одном, чьё нападение сопровождалось бы избирательными слуховыми галлюцинациями и которое обращало бы жертв в камень. Какой смысл вообще обращать их в него? Камень не съешь, не отложишь в него свои личинки, не приманишь на него того, кем будешь питаться сам… практического толка в превращении людей в камень с точки зрения животного мира не было никакого. Возможно, это какой-то специальный монстр, выведенный Салазаром Слизерином, чтобы превращать неугодных в стройматериал. Но Гарри продолжал искать, выбирая книги подревнее.
Он был бы рад провести эти каникулы под крылышком Фреда и Джорджа — намного легче пережить почти что потерю лучших друзей, когда тебя просто обнимают те, кто чувствует то же самое; близнецы, наверное, тоже не отказались бы от его поддержки; не неловких соболезнований, не неуклюжих и неуместных попыток развеселить, а поддержки — живого тепла, присутствия, бессловесного понимания. Но он не мог встретиться с ними, потому что о его отсутствии было бы немедленно доложено Снейпу, и в одиночестве думал о вызревающих в теплицах профессора Спраут мандрагорах, которые должны будут возвратить Рона и Гермиону к жизни. На коленях у него, как обычно, всегда лежала книга, но по большей части Гарри не смотрел в неё.
В гостиной он проводил мало времени; там всегда устанавливалась мёртвая тишина, как будто его присутствие действовало на всех, как Силенцио Максима. Они боялись его, все поголовно, и никому не приходило в голову, что он никогда бы не причинил вреда ни Рону, ни Гермионе, и не позволил бы никому, если б мог, напасть на них. Может быть, они думали, что в тот день Рон и Гермиона поссорились с ним, и оттого у него заметно болел локоть — Гарри не знал. Хогвартс провонял страхом сверху донизу, и ноющая головная боль не оставляла Гарри ни на секунду. Никто, кроме представителей семьи Уизли, не верил в его невиновность… да и то Гарри казалось, что Перси пребывает в сомнениях на этот счёт.
Он снова был один, чертовски один, почти как у Дурслей. Разница была в том, что здесь его ненавидели, презирали и боялись, а на Тисовой улице только ненавидели и презирали. Трудно бояться того, кого гнобишь день за днём десять лет подряд, и никакие волшебные школы не изменят таких глубоко укоренившихся привычек.
В середине мая, когда грязь во дворе окончательно затвердела и яркое-яркое небо казались неприятным, как маринованный слизняк, изощрённым издевательством, Гарри не выдержал, и вместо библиотеки отправился с помощью портключа к Большому залу. Оттуда было куда ближе до выхода из замка.
Чёртова туча народу ошивалась по коридорам в надежде заловить монстра вместе с Наследником, если те надумают ещё раз прогуляться по замку. Гарри лавировал по коридорам, ступая мягко, как мог, и сдерживая дыхание. Он не мог позволить себе быть пойманным.
Ясная звёздная ночь помогла ему не заблудиться на территории Хогвартса; и окна хажины Хагрида светились, несмотря на то, что было уже очень и очень поздно. Гарри постучал и стянул капюшон мантии с головы, когда Хагрид, вооружённый арбалетом, распахнул дверь. Клык надрывался за спиной Хагрида, лая что есть мочи.
— Ой, — сказал Хагрид, опуская оружие и недоумённо глядя на плавающую в воздухе голову Гарри. — Чего ты тут забыл?
— А это зачем? — в свою очередь спросил Гарри и показал на арбалет.
— Так, ерунда… ни зачем, — проворчал Хагрид. — Жду кой-кого… неважно… садись… чайку сготовлю…
Гарри сел и дождался огромной кружки с кипятком. Хагрид нервничал, был рассеянным и явно не был расположен к разговору, но такие мелочи не волновали Гарри.
— Жизнь-жестянка, — бормотал Хагрид рассеянно, смотря в кипяток в своей кружке, куда забыл положить пакетик с чаем. — Петухов гад какой-то убивает, лиса, что ли… беды все эти…
— Хагрид, — перебил Гарри. — Мне нужно с тобой поговорить…
— О чём?
— О том, что случилось пятьдесят лет назад.
Хагрид вздрогнул и опрокинул свою кружку. Кипяток потёк по столу и полу. Пока привратник, чертыхаясь, вытирал пролитое, Гарри говорил.
— Я знаю, что Тайная Комната открывалась тогда. Знаю, что староста Слизерина Том Риддл представил тебя преступником, и знаю, что он тебя оболгал, нарочно или случайно. Но я хочу спросить: ты знаешь что-нибудь о том, кто мог её тогда открыть? Что-нибудь о том, где она и что за монстр в ней прячется?
Хагрид, старательно сопя, вытирал кипяток. Гарри терпеливо ждал. Он не собирался уйти, не получив ответа. В конце концов Хагрид сдался, вздохнул и снова сел за стол. Гарри сомкнул ладони вокруг кружки, греясь и настраивая себя на рассказ.
— Я так думаю, Гарри, он сам её открывал. Том Риддл — он же потом Тем-Кого-Нельзя-Называть стал.
Гарри широко распахнул глаза — Хагрид был совершенно серьёзен.
— Не знаю, где комната эта, а кто там жил… я тогда в шкафу паука разумного выхаживал… Арагогом звать, он сейчас в Запретном лесу живёт… — Хагрид слабо улыбнулся. — Арагог мне, значитца, говорил, что того чудища они больше всех на свете боятся. Такое это чудище древнее и кошмарное, что они даже имени его не называют — так страшно.
«Вольдеморт животного мира, ну-ну…»
— Чёрные дни тогда были, прям как сейчас, — Хагрид вздохнул и сгорбился, глядя в стол. — Нападения эти… одну девочку-то убили, в школьном туалете почему-то… так и осталась призраком…
Гарри подался вперёд.
— Это была Миртл?
Хагрид кивнул.
Гарри открыл рот, чтобы попросить Хагрида пересказать любые подробности, какие тот сможет вспомнить, но в этот момент в дверь постучали. Гарри вскочил и натянул мантию-невидимку.
— Добрый вечер, Хагрид.
«У Хагрида сегодня аншлаг». В хижину явились Дамблдор и незнакомый Гарри седой мужчина в странной одежде: маггловский костюм в полоску, чёрная мантия, остроносые пурпурные сапоги и малиновый, как мегафон профессора МакГонагалл, галстук. Под мышкой незнакомец держал шляпу-котелок цвета липы. Гарри зажал себе рот рукой, чтобы не фыркнуть: он что, дальтоник?
— Плохи дела, Хагрид, — проговорил незнакомец отрывисто — создавалось впечатление, что он хочет выглядеть деловитее и внушительнее, чем есть. — Очень плохи. Пришлось приехать. Четыре нападения! Дело зашло слишком далеко. Министерство вынуждено принимать меры.
— Я ни в жисть, — пролепетал Хагрид, умоляюще глядя на Дамблдора, — Вы ж знаете, я ни в жисть, профессор Дамблдор, сэр…
— Я хотел бы довести до вашего сведения, Корнелиус, что я целиком и полностью доверяю Хагриду, — нахмурился Дамблдор, глядя на незнакомца.
— Послушайте, Альбус, — неловко проговорил Корнелиус Как-то-там, — прошлое Хагрида работает против него. Министерство вынуждено действовать, к нам поступили сигналы от членов правления школы…
— Я ещё раз повторяю, Корнелиус, что отстранение Хагрида не даст ни малейшего результата, — настойчиво сказал Дамблдор. В его голубых глазах горел непривычный Гарри огонь.
— Посмотрите на дело с моей стороны, — пробормотал Корнелиус, вертя в руках свой безвкусный котелок. — Я нахожусь под большим давлением. Нужно, чтобы люди видели, что я принимаю меры. Если выяснится, что это не Хагрид, то он просто вернется в школу, и никаких вопросов к нему больше не возникнет. Но я обязан забрать его. Обязан. Если бы я не должен был выполнять свои обязанности, Альбус…
— Забрать меня? — Хагрид дрожал с головы до ног. — Куда забрать?
— Совсем ненадолго, — ответил Корнелиус, избегая взгляда Хагрида. — Это не наказание, Хагрид, скорее мера предосторожности. Если поймают кого-то другого, то тебя сразу же отпустят с надлежащими извинениями…
— Не в Азкабан? — Гарри ещё не приходилось видеть на лице Хагрида такого всепоглощающего ужаса.
Раньше, чем Корнелиус успел ответить, снова раздался громкий стук в дверь.
«Сегодня ночью вся тусовка — в хижине Хагрида… не пропустите, один вечер на арене!», — иронизировал вжавшийся в угол Гарри.
Дамблдор открыл.
Люциус Малфой уверенно — «как в собственный сортир явился, право слово» — вошёл в хижину. На лице его играла холодная, удовлетворенная улыбка. Клык завыл, и Гарри поддержал бы его, если б не боялся быть обнаруженным — вой явно действовал Малфою-старшему на нервы.
— Уже здесь, Фадж, — одобрительно кивнул головой он. — Молодец, молодец…
«Сейчас ещё косточку даст, за хорошее поведение!». Гарри вспомнил, что видел как-то в газете фамилию Фадж. Министр магии. Здесь, в хижине Хагрида? И ест с рук у Малфоя… прогнило что-то в британском министерстве…
— Тебе чего тут? — яростно вскинулся Хагрид. — Вон из моего дому!
— Дорогой вы мой, прошу, поверьте, я не испытываю ни малейшего удовольствия от пребывания в вашем — ммм — вы называете это домом? — проговорил Люциус Малфой, окидывая презрительным взором неказистую хижину. — Просто я прибыл в школу, и мне сообщили, что я могу найти директора здесь.
— И чего же вы от меня хотите, Люциус? — спросил Дамблдор. Он говорил вежливо, но в его глазах по-прежнему полыхал огонь, и Гарри на месте Малфоя поостерёгся бы раскрывать рот.
— Ужасное известие, Дамблдор, — лениво растягивая слова, сказал Малфой и достал длинный пергаментный свиток, — но правление школы считает, что настало время, когда Вы должны отступить в сторону. Вот приказ об отстранении — с двенадцатью подписями. Боюсь, нам всем кажется, что Вы потеряли чутье. Такими темпами, в «Хогварце» совсем не останется учеников.
— Послушайте, Люциус, — забеспокоился Фадж. — Отстранить Дамблдора — нет, нет — это последняя вещь, которой бы нам хотелось в настоящий момент…
— Назначение или отстранение директора всегда являлось прерогативой правления, Фадж, — ровным голосом сказал Малфой. «Место, Фадж!», — прокомментировал Гарри мысленно. — И, поскольку Дамблдору не удается остановить маньяка…
— Послушайте, Малфой, если Дамблдору не удалось, — настойчиво произнес Фадж, над верхней губой у него выступил пот, — то, я хочу сказать, кому тогда удастся?
— Об этом мы позаботимся. Но двенадцать членов правления проголосовало за…
Хагрид вскочил на ноги и смёл своей косматой головой паутину с потолка.
— А скольким ты угрожал, шантажировал, чтоб они согласились, а, Малфой? — проревел он.
— Дорогой Хагрид, этот ваш неуемный темперамент, знаете ли, однажды доведет вас до беды, — невозмутимо проговорил Малфой. — И уж во всяком случае я бы не советовал вам кричать подобным образом на охранников Азкабана. Им это совсем не понравится.
— Нельзя трогать Дамблдора! — завопил Хагрид. Клык сжался и заскулил в своей корзине, в первый раз слыша хозяина на такой громкости. — Заберете его, так никто не выживет! Будут ещё убивства!
— Успокойся, Хагрид, — строго приказал Дамблдор и посмотрел на Люциуса Малфоя.
— Если правление настаивает на моем отстранении, Люциус, я, разумеется, отойду в сторону…
— Но… — заикнулся Фадж.
— Нет! — взвыл Хагрид.
Гарри нахмурился.
Дамблдор не отводил своих голубых глаз от холодных стальных глаз Люциуса Малфоя.
— Однако, — продолжал Дамблдор, произнося слова медленно и раздельно, чтобы никто ничего не пропустил, — я действительно покину эту школу только тогда, когда здесь не останется ни одного преданного мне человека. Кроме того, в стенах Хогвартса те, кому нужна помощь, всегда смогут найти её.
Какую-то долю секунды Гарри был почти уверен, что Дамблдор бросил молниеносный взгляд в угол, где прятался сам брюнет, хотя он не мог понять, что тот имеет в виду. Последнее утверждение Дамблдора представлялось ему весьма сомнительным.
— Как трогательно, — бросил Малфой, кланяясь. — Нам всем будет не хватать Вашего — ммм — в высшей степени своеобразного метода ведения дел, Альбус. Мне остается лишь выразить надежду, что Ваш последователь сумеет предотвратить любые — как там? — убивства.
Малфой и Дамблдор вышли из хижины. Фадж, теребя свой несчастный котелок — «лучше б сразу выкинул» — ждал, пока выйдет Хагрид. Привратник, однако, не торопился. Он набросил на плечи свою кротовую шубу и сказал в пространство:
— И ведь кому-то придётся кормить Клыка, пока меня нет. Всё, иду, — раздражённо рявкнул он на мнущегося Фаджа, и дверь громко хлопнула.
Клык завыл и заскрёбся в дверь. Гарри стянул мантию и опустился на колени рядом с псом, обнимая его.
— Мне тоже плохо, Клык, — шепнул Гарри, почёсывая собаку за ушами. — Но мы выдержим. Мы будем сильными, обязательно, потому что некому быть за нас, правда?
Клык заскулил, словно расплакался. Гарри обнимал расклеившуюся собаку, и его глаза были сухи.

И вот, навьючив на верблюжий горб
На добрый — стопудовую заботу,
Отправимся — верблюд смирён и горд —
Справлять неисправимую работу.
Марина Цветаева.

Школа была погружена в неизбывный ужас. До сих пор это был просто страх, обычный страх, как дети порой боятся огня или темноты… а теперь это было парализующе, всепоглощающе, как у человека, зажатого в лесу стаей голодных волков, и нет шансов ни выжить, ни хотя бы быть похороненным и оплаканным. Три четверти школы не представляли, что они будут делать без Дамблдора, и были убеждены в своей скорой и неминучей гибели, а слизеринцы, может, и радовались бы, если бы их не грызла мысль о том, что чистокровных монстр тоже не щадит. Бледно-серое лицо Рона Уизли на фоне белой наволочки в лазарете служило тому лучшим доказательством. Малфой пытался как-то хорохориться, но при виде Гарри тоже сникал, как и прочие. Гарри чувствовал себя вожаком стаи, собирающейся сожрать кого-то заживо; если бы они решились, они травили бы его, но слепой ужас перед взъерошенным тощим второкурсником был сильнее ненависти. В эти дни никто, кроме, может быть, нескольких преподавателей, близнецов Уизли и Джинни, не сомневался, что Гарри был Наследником Слизерина.
Гарри оставил мелкие пакости; он опять проводил ночи в библиотеке, ища по книгам монстра, которого боялись бы пауки. Он ускользал от патрулей играючи; иногда, возаращаясь, он видел, что Малфой или Забини не спят, а следят за его постелью, словно выжидают, что он проснётся, встанет и пойдёт убивать направо и налево. Тогда Гарри, оставаясь в мантии-невидимке, садился у двери, скрестив ноги по-турецки, и ждал, пока они уснут. Он умел ждать так, будто в его распоряжении была вечность; долгие ночи в чулане под лестницей, в полной темноте и тишине, с назойливым запахом собственных крови и гноя, с болью, к которой в конце концов привыкаешь, как к дыханию, быстро учат таким вещам. И они всегда засыпали, а Гарри залезал в постель и, заперев заклинанием полог, тоже засыпал, если мог. Часто он не мог этого сделать, а просто лежал до рассвета, смортя вверх, и опять были темнота и тишина, и в мозгу у него кружились обрывки мыслей и воспоминаний и бесконечные вопросы: кто Наследник Слизерина? Кто украл дневник Риддла? Что за монстр живёт в Тайной Комнате и как с ним справиться? Как выжить и не сломаться? Последний вопрос был второстепенным, и Гарри обращался к нему только изредка. О таких вещах не следует думать долго и подробно, если и в самом деле планируешь так сделать, это ослабляет.
Гарри обзавёлся тёмными кругами под глазами и потерял в весе — хотя куда ещё было. Он почти не различал ни дня, ни ночи — одинаково жгло голову изнутри от чужого ужаса и острой неприязни.
Единственным, кто порхал по школе, как птичка, был Локхарт. Гарри подозревал, что тот просто слишком туп и самовлюблён, чтобы до него дошло, что чувствуют остальные. Право, он казался чурбаном даже по сравнению с Креббом и Гойлом, а это много значило.
— Эй, народ! — бодро крикнул Локхарт на первом уроке ЗОТС после ареста Хагрида и отстранения Дамблдора. — Что за вытянутые лица?
«Народ» обменялся презрительными и раздражёнными взглядами. Сидевший один Гарри — обычно на сдвоенной со Слизерином ЗОТС он сидел вместе с Роном — опустил глаза к собственным сжатым в замок рукам на парте. Парта была закапана чернилами — ещё с того дня, когда пикси были выпущены из своей клетки и крушили класс.
— Разве вы, ребята, не понимаете, — заговорил Локхарт медленно, почти по слогам, так, как будто учил в школе для умственно отсталых, — что опасность миновала! Виновный пойман…
— Кто это сказал? — громко осведомился Дин Томас. Гарри помнил этого гриффиндорца; когда-то в прошлом году, когда Гарри пытался не упустить тонкую ниточку зарождающейся дружбы между ним и Роном, он знакомился со всеми мальчишками-гриффиндорцами первого курса.
— Мой милый юноша, министр магии не арестовал бы Хагрида, если бы не был на сто процентов уверен, что тот виновен, — сказал Локхарт тоном человека, вынужденного в двадцатый раз объяснять, что один плюс один будет два.
Гарри промолчал, промолчали и все остальные. Гриффиндорцы не верили в то, что Хагрид мог быть виновен; и, о да, все они — редкостное единодушие между Домами Льва и Змеи — считали, что знают настоящего виновника, сидящего сейчас на последнем ряду в полном одиночестве.
На уроке Трансфигурации все были в настоящем шоке, когда профессор МакГонагалл напомнила о том, что через неделю, первого июня, начнутся экзамены. Она сказала, что школу потому и не закрыли, что они должны получать образование, так что пусть изволят учиться. Дескать, профессор Дамблдор просил, чтобы в школе всё оставалось по-прежнему. На том занятии Гарри честно пытался превратить двух белых кроликов в шлёпанцы, но у него всё время получалась какая-нибудь другая обувь: то тапочки на меху, то кроссовки, то вообще валенки, которые Гарри видел только на картинке в книге. Определённо, он не был сосредоточен на задании.

За три дня до экзамена им сообщили за завтраком в Большом зале, что мандрагоры созрели, и все окаменевшие скоро будут приведены в нормальное состояние. Гарри нашёл взглядом Фреда и Джорджа за гриффиндорским столом и улыбнулся как мог ободряюще. Близнецы помахали ему в ответ и улыбнулись, не обращая внимания на кислые лица прочих гриффиндорцев, уверенных, что Гарри — Наследник Слизерина, а близнецы не видят дальше своего носа, раз продолжают хорошо к нему относиться.
Гарри в обществе прочих слизеринцев своего курса и Локхарта шёл на урок, который следовал за ЗОТС, когда по школе раскатилось мощнейшим эхом:
— Всем учащимся немедленно вернуться в общежития колледжей. Всем учителям вернуться в учительскую. Немедленно, прошу вас.
Опять нападение?
В коридоре началась паника. Нестройно маршировавшие в подобии порядка студенты превратились в обычную напуганную толпу. Гарри проскользнул в какой-то закоулок и натянул мантию-невидимку, которую последний месяц всегда носил с собой, не доверяя даже заклинанию, запиравшему его тумбочку. Он должен был знать, что случилось.
Гарри успел зайти в учительскую, пока та была ещё пуста. Там он залез в большой шкаф с учительской одеждой, памятуя о том, что Дамблдор имел нехорошую привычку видеть мантию насквозь; как знать, быть может, он не один такой среди преподавателей? В огромную замочную скважину открывался отличный вид на то, что происходило в учительской.
— Случилось ужасное, — голос профессора МакГонагалл дрожал. — Монстр забрал ученицу. Прямо в Комнату.
Профессор Флитвик тоненько закричал. Профессор Спраут прижала ладони к губам. Снейп вцепился в спинку стула и выдавил:
— Как Вы можете быть уверены, Минерва?
— Наследник Слизерина, — ответила профессор МакГонагалл, белая, как молоко, — оставил записку. На стене, прямо под первой надписью. «Её скелет будет лежать в Тайной Комнате вечно.»
Профессор Флитвик разрыдался.
— Кого он забрал? — спросила мадам Хуч. Ноги отказались держать её, и она медленно опустилась в кресло. — Какую ученицу?
— Джинни Уизли.
Гарри вжался в пахнувшую пылью одежду. Почему?..
— Завтра мы должны будем отослать всех учащихся по домам, — продолжала профессор МакГонагалл. — Для Хогвартса это конец. Дамблдор всегда говорил…
Дверь в учительскую снова хлопнула. Один безумный миг Гарри был уверен, что это Дамблдор. Но это пришел Локхарт, искрящийся и сияющий.
— Прошу прощения… и наверняка пропустил что-нибудь интересненькое?…
Он, казалось, не замечал, что остальные учителя смотрят на него с откровенной ненавистью. Снейп подал голос.
— Пропустил, — сказал он. — Преступника. Монстр похитил девочку. Забрал её в Тайную Комнату. Ваш час настал, Локхарт.
Локхарт побелел и заозирался, будто искал, куда бы смыться. Так оно, скорей всего, и было.
— Да-да, Гилдерой, — поддержала Снейпа профессор Спраут, — разве не Вы говорили нам вчера, что прекрасно знаете, где находится Тайная Комната?
— Я?… Ну, я только…
— Не Вы ли говорили мне, что абсолютно точно знаете, кто скрывается в Комнате?-вставил профессор Флитвик.
— Разве? Я не пом…
— А вот я точно помню, как Вы сказали незадолго до ареста ХагридаЭ, что сожалеете, что Вам не дали попытки поймать чудовище, — сказал Снейп. — Не Вам ли принадлежат слова: «все лезут не в своё дело и только всё портят, в то время как следовало бы с самого начала предоставить мне полную свободу?»
Локхарт ошарашенным взором обводил каменные лица коллег.
— Я… на самом деле я ни разу… вы не так поняли…
— Что ж, теперь мы поручаем это дело Вам, — почти сладко сказала профессор МакГонагалл. — Сегодня Вам предоставляется великолепная возможность показать себя. Обещаю, никто не будет Вам мешать. Вы сможете схватить монстра исключительно самостоятельно. Полная свобода — наконец-то.
Локхарт озирался в полнейшем отчаянии, но никто не пришел ему на помощь. Бедняга растерял всю свою внешнюю привлекательность. С трясущимися губами, в отсутствие белозубой улыбки, он выглядел жалким хлюпиком, каковым, по сути, и являлся. Гарри чуть не стошнило от отвращения прямо на чью-то мантию.
— Оч-ч-чень хорошо, — пролепотал он. — Я… я буду у себя в кабинете… я должен подготовиться.
Он выскочил из учительской.
— Так, — сказала профессор МакГонагалл. Её ноздри гневно раздувались. — По крайней мере, от него мы избавились, не будет путаться под ногами. А сейчас деканы факультетов должны пойти проинформировать учащихся о случившемся. Скажите им, что Хогвартс-Экспресс отправляется завтра рано утром. И, пожалуйста, проследите, чтобы никто не покидал общежитий.
Учителя один за другим вышли из комнаты. Гарри в шкафу нервно кусал губы.

* * *

Гарри был уверен, что никто из учителей не сможет спасти Джинни, если та ещё жива. Просто потому, что уж они-то не имеют к Салазару Слизерину никакого отношения.
А он, Гарри, имеет. Почему он разговаривает на серпентарго? Почему его кровь сияла именно зелёным светом? Почему его распределили в Слизерин? Может, он и не был потомком Слизерина… но он был единственным в школе, у кого был шанс вызволить Джинни.
Гарри дождался заката, чтобы снова наведаться в библиотеку. Перед тем, как сжать феникса, Гарри подумал о том, что, возможно, его самого прикончит таинственный монстр, и он никогда сюда не вернётся. Поэтому имеет смысл быть готовым ко всему. Подумав, Гарри взял с собой кроме палочки и мантии-невидимки ещё и шёлковый платок с осколками зеркала смерти, которые отобрал в начале года у Забини. Он предполагал, что и сегодня ему придётся кого-нибудь убить, и для этого хорошо было иметь в запасе несколько средств. Никогда нельзя полагаться на что-нибудь одно; если оно подведёт тебя, ты останешься в лучшем случае непредусмотрительным идиотом.
Вот книга о чудищах, одна из самых старых во всей библиотеке; Гарри листал её со скоростью робота, пробегая страницы по диагонали. Ему нужно хотя бы приблизительно знать, с чем он столкнётся… в прошлом году он был беспечнее, но тогда он рисковал только собой. Теперь, уже почти что отвечая за жизнь Джинни, он должен был знать больше. Проклятье. Вечно всё упиралось в информацию, точнее, её отсутствие.
Он уже почти не вдумывался в то, что читает — головная боль достигла своего апогея: должно быть, вся школа не спала, а тряслась при мысли о том, что делает с Джинни Уизли кошмарный монстр в своей Комнате. Поэтому один отрывок ему пришлось перечитать трижды, прежде чем он в него вник.
«Среди многих страшилищ и чудовищ, которые населяют наши края, нет более загадочного и более смертоносного существа, чем василиск, известный также как Змеиный Король. Этот змей, который может достигать гигантских размеров и жить многие сотни лет, появляется на свет из петушиного яйца, высиженного жабой. Это чудовище владеет удивительным способом убивать свою жертву. Помимо ядовитых зубов, василиск обладает смертоносным взглядом. Каждый, кто попадает в поле действия луча, испускаемого глазами змея, погибает на месте. Василиск чрезвычайно страшен для пауков, они всеми силами стараются избегать встречи с ним, а сам василиск боится одного лишь петушиного крика, являющегося для него смертельным».
Петухов Хагрида кто-то убивал. Василиск боится петушиного крика.
Каждый, кто посмотрит в глаза василиску, гибнет. Но никто не смотрел ему прямо в глаза: Колин сквозь фотоаппарат, Гермиона и Рон — в зеркало, Джастин — сквозь Почти Безголового Ника. Миссис Норрис, должно быть, увидела отражение в той воде, что разливалась по коридору.
Только Гарри мог слышать голос василиска — ведь он один был в школе змееустом… за исключением Наследника Слизерина, конечно.
Василиск страшен для пауков. Хагрид рассказал, что его паук… как его?.. Арагог говорил, что чудище из Тайной Комнаты его ужасает.
Гигантский змей перемещался по замку, как-то прячась в стенах… канализационные трубы?
Мёртвую Миртл нашли в туалете.
Что, если вход в Тайную Комнату там и есть?

Плакса Миртл сидела на краешке унитаза, когда Гарри вошёл в помещение и скинул мантию-невидимку.
— А, это ты, — вяло сказала она.
— Миртл, я хочу спросить тебя об одной вещи.
— Что на этот раз?
— Как ты умерла, Миртл?
Миртл расцвела на глазах. Казалось, именно этого вопроса ей не хватало для счастья. Она выглядела радостной, польщённой и воодушевлённой сверх всякой меры. Возможно, смерть по вине василиска, принадлежавшего самому Салазару Слизерину, была единственным ярким событием в её жизни.
— Оооооо, это было ужа-а-а-сно, — со смаком начала рассказывать она, и Гарри почти передёрнуло от её тона. — Это случилось прямо здесь. Я умерла в этой самой кабинке. Я так хорошо всё помню. Я спряталась, потому что Оливия Хорнби дразнила меня из-за очков. Я заперла дверь и стала плакать, а потом услышала, что кто-то вошёл. И сказал что-то непонятное. На другом языке, я так думаю. Но, на самом деле, меня удивило то, что это говорил мальчик. Я открыла дверь, чтобы сказать ему, что ему сюда нельзя, чтобы он шёл в свой туалет, и тут… — Миртл многозначительно перевела дух, её лицо сияло, — я умерла.
— Отчего?
— Понятия не имею. Я только помню два огромных, просто гигантских желтых глаза. Моё тело как будто окаменело, потом я полетела прочь… — Миртл мечтательно посмотрела на Гарри. — А потом я опять вернулась. Понимаешь, я решила преследовать Оливию Хорнби. О, уж она пожалела, что смеялась над моими очками.
— А где именно ты видела эти глаза? — уточнил Гарри.
— Где-то там, — неопределенно показала Миртл в сторону раковины напротив её унита-за.
Гарри подошёл к раковине, подсвечивая себе огоньком на ладони, и увидел на одной из сторон медного краника изображение змеи. Очевидно, Салазар Слизерин был просто помешан на змеях и своей способности говорить с ними.
— Этот кран никогда не работал, — радостно сообщила Миртл, увидев, как Гарри топчется вокруг.
— Миртл, я сейчас попробую заговорить на змеином языке. Если я буду говорить всё ещё по-английски, скажешь мне?
— О! — Миртл, казалось, была готова нырнуть в унитаз от избытка чувств, но сдержалась. — Конечно!
Гарри наклонился к самому крану и попробовал внушить себе, что это изображение — настоящая змея.
— Откройся, — велел он и оглянулся на Миртл.
— Английский, — подсказала она.
— Откройся, — повторил попытку Гарри, старательно сосредоточившись.
— Всё ещё английский! — сообщила Миртл абсолютно счастливым тоном. — Ты уверен, что умеешь говорить на змеином языке?
— Чёрта с два я бы не был уверен, — пробормотал Гарри и, разозлившись, приказал:
— Откройся!
Кран засиял, как будто был сделан из бриллиантов, и начал вращаться. Раковина под ним куда-то исчезла, оставив ведущую в канализационную трубу дыру в полу, широкую настолько, что туда провалился бы и взрослый человек; пожалуй, только Хагрид мог бы испытать некоторые затруднения. Миртл восхищённо засвистела за его спиной.
Возможно, Гарри следовало бы сейчас пойти обратиться за помощью к учителям. Но он не хотел терять времени… к тому же его могли отправить в спальню, не слушая — что такого важного, могущего помочь мог подсказать самоуверенный второкурсник, пусть даже и знаменитый Гарри Поттер? «Хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо — сделай это сам».
Он осторожно опустился в трубу и отцепил руки от края дыры.
Он скользил и скользил вниз; наверно, американские горки были чем-то похожи на это. Гарр различал в темноте очертания других труб, ведших в разных направлениях, но все они были более узкими, чем эта. Он только придерживал очки, молясь, чтобы они не разбились, чувствуя, как с каждой секундой увеличивается скорость падения. Наконец он выстрелил из трубы и приземлился на каменный пол; впрочем, это было совсем не больно, потому что пол был покрыт толстым слоем слизи. Гарри немедленно вскочил, брезгливо отряхиваясь, но всё равно оставался в слизи с головы до ног. «Здесь давно пора провести генеральную уборку».
Темно, Мерлин, побери — слишком темно, чтобы можно было ориентироваться. Гарри зажёг огонёк на ладони — что бы он вообще делал без этого умения? — и пошёл вперёд в тёмное пространство, хрустя крысиными костями под ботинками. Это всё ещё была канализационная труба, но таких размеров, что Гарри, как ни старался, не мог разгялдеть потолка. «Тайная Канализационная Труба. Как мило».
Шагов через двадцать он увидел что-то посреди тоннеля. «Василиск? Спит?». Гарри продвинулся вперёд и разглядел, что это всего лишь сброшенная шкура — похоже, в основных чертах василиск был схож с обычной змеёй. Вот только был, если судить по переливающейся узорчатой ядовито-зелёной сброшенной коже, не меньше двадцати футов в длину.
Гарри обошёл шкуру и отправился дальше. Тоннель всё изгибался и изгибался, и Гарри уже начал было думать, что попросту заблудился, когда очередной поворот вывел его к стене, на которой были вырезаны две переплетающиеся змеи. Изображение было рельефным, как на той чаше, куда слизеринцы собирали его кровь, но там, где у змей предполагалось быть глазам, у змей были изумруды, засветившиеся, как только на них упал свет огонька в ладони Гарри. Эти змеи выглядели совершенно живыми, и он был уверен, что с первого раза заговорит на серпентарго.
— Откройся, — велел он.
Изумруды вспыхнули ярче прежнего, как будто змеи таким своеобразным образом мигнули, стена раскололась надвое, и половинки отъехали в сторону. Гарри не мог не вспомнить об автоматических дверях в маггловских супермаркетах, и еле подавил смешок.
Он осторожно вступил в длинным зал с высоким потолком. Колонны, испещренные каменными змеями, тянулись вдаль, отбрасывая чёрные тени в зеленоватом полусвете, наполнявшим это место. «Зелёный и чёрный. Мои цвета, глаза и волосы. Зелёный свет — свет моей крови. Чёрт побери».
У дальней стены была какая-то статуя, и Гарри пошёл к ней, насторожённо оглядываясь — кто знает, где сейчас василиск. Он шёл, шёл и шёл, и увидел в конце концов, что в ногах статуи лежит маленькая рыжеволосая фигурка в просторной чёрной мантии. Тогда Гарри бросился бегом и упал рядом с ней на колени.
— Джинни! — она лежала лицом вниз, и он перевернул её; Джинни была бледна и холодна, но она не окаменела. И она была жива. — Джинни, очнись!
— Она не очнётся, — сказал тихий голос позади Гарри.
Гарри узнал этот голос, несмотря на то, что слышал его всего-то ничего.
— Том Риддл. Будущий лорд Вольдеморт. Не могу сказать, что рад с тобой встретиться.
Гарри встал и повернулся к Риддлу. Риддл улыбался.
— Почему она не очнётся?
— Она ещё жива, но едва-едва.
Гарри решил проясниь другой момент.
— Ты призрак? Ты ведь существовал только в дневнике…
— Я воспоминание, — пояснил Риддл. — Воспоминание, хранившееся в дневнике пятьдесят лет.
Гарри заметил, что Том Риддл крутит в пальцах палочку. Его, Гарри, палочку. Как можно было быть таким идиотом, чтобы выронить её!
— Что с Джинни? — поменял Гарри тему снова.
Риддл охотно ответил:
— Хороший вопрос. А вот ответом будет довольно длинная история. Как я полагаю, главная беда Джинни в том, что она открыла своё сердце и все свои секреты невидимому незнакомцу. Вот что с ней случилось.
— О чём ты говоришь?
— О дневнике, — просто ответил Риддл. — О моём дневнике. Малышка Джинни вела этот дневник в течение многих месяцев, поверяла мне все свои жалкие тревоги и горести — как её дразнят братья, как ей пришлось идти в школу в ношеной форме и с чужими книжками и как, — глаза Риддла сверкнули, — она не смеет надеяться, что великий, знаменитый, прекрасный Гарри Поттер когда-нибудь обратит на неё внимание…
Во всё продолжение этой речи Риддл не спускал с Гарри глаз. В них было жадное, жаркое, голодное выражение — почти как у Малфоя в тот проклятый день, когда Гарри распределили в Слизерин.
— Это было на редкость скучно — вникать в глупые, никчёмные заботы одиннадцатилетней девочки, — продолжил он. — Но я был терпелив. И я разговаривал с ней, писал в ответ. Я сочувствовал, был очень добр. Джинни полюбила меня. Никто не понимает меня так, как ты, Том… Я так рада, что у меня есть этот дневник, которому я могу довериться… это всё равно что иметь друга, которого можно носить в кармане…
Риддл расхохотался.
— Если можно так сказать о самом себе, Гарри, мне всегда удавалось очаровывать тех, кого нужно. Вот и Джинни открыла мне свою душу, а её душа оказалась именно тем, что мне было нужно… Я становился всё сильнее и сильнее, питаясь самыми тайными её страхами, самыми страшными секретами. Я становился всё более мощным, властным, сильным, гораздо сильнее, чем маленькая мисс Уизли. Я окреп настолько, что смог передать ей часть моих собственных тайн, я начал мало-помалу переливать свою душу в неё…
— И как это подействовало на неё?
— Ты ещё не понял? — Риддл снова рассмеялся. — Тайную Комнату открыла Джинни Уизли. Она задушила школьных петухов и накарябала угрозы на стене. Она напустила Слизеринского Змея на всех этих магглокровок и на кошку того жалкого сквиба.
Гарри молчал. Риддл, очевидно, решил добиться от него какой-нибудь реакции, и потянул свой монолог дальше:
— Разумеется, сначала она не знала, что это сделала именно она. Это было очень забавно. Жаль, что ты не сможешь прочитать в дневнике её признания… они становились всё более интригующими.... Дорогой Том, — начал издевательски цитировать Риддл, — мне кажется, я теряю память. У меня форма вся в петушиных перьях, а я не знаю, откуда они взялись. Дорогой Том, я не могу вспомнить, чем я занималась вечером в Хэллоуин, у нас было нападение на кошку, а у меня роба спереди вся в краске. Дорогой Том, Перси постоянно твердит, что я очень бледная и сама на себя не похожа. Сегодня было ещё одно нападение, а я опять не знаю, где была в это время. Том, что мне делать? Мне кажется, я схожу с ума… Мне кажется, это я на всех нападаю, Том! Глупышка Джинни! Ей понадобилось очень много времени, чтобы перестать доверять своему дневнику. Но в конце концов она что-то заподозрила и попыталась избавиться от него. И тут на сцене появился ты, Гарри. Ты нашёл дневник, чем меня несказанно порадовал. Ведь дневник мог найти кто угодно, и надо же, чтобы это оказался именно ты, тот самый человек, с которым мне так хотелось встретиться…
Гарри молчал.
— Что же ты не отвечаешь, Гарри? Это, в конце, концов, невежливо.
— Я думаю, ты такой же, как все слизеринцы, — безразлично сказал Гарри. — Много болтаешь и мало делаешь… во всяком случае, не делаешь ничего стоящего.
Риддл опять заржал. Гарри захотелось дать ему в глаз. «У него сегодня праздник просто!».
— Согласись, что до сих пор, в дневнике, мне было трудно делать что-то ещё! Только болтать и болтать. Кроме того, тебе ли говорить так уничижительно о слизеринцах? Ты сам принадлежишь к их числу, Гарри. Но, Мерлин и Моргана, как я был зол, когда четырнадцатого февраля дневник снова открыла Джинни! Она, видите ли, заметила его, когда он выпал из твоей сумки, и испугалась, что я выдам тебе все её секреты! Хотя для меня было ясно главное: ты вышел на след Наследника Слизерина. Из всего того, что рассказывала о тебе Джинни, я знал, что ты пойдёшь на всё, лишь бы раскрыть тайну — особенно если нападению подвергнется один из твоих лучших друзей. А ещё Джинни сказала мне, что вся школа гудит по поводу того, что ты умеешь говорить на серпентарго… И я заставил глупышку Джинни написать на стене записку о самой себе, привёл её сюда и затаился. Она сопротивлялась, плакала и страшно мне надоела. Но в ней к тому времени оставалось не так уж много жизни… Она вложила слишком много в дневник, в меня. Достаточно, чтобы я смог наконец покинуть его страницы… С того самого момента, как мы с ней очутились здесь, я ждал, что ты придёшь. Ты не обманул моих ожиданий. У меня к тебе много вопросов, Гарри Поттер.
— Например? — выплюнул Гарри.
— Например, — протянул Риддл, светски улыбаясь, — как случилось, что ты — обычный младенец без каких-либо выдающихся магических дарований — умудрился победить величайшего колдуна всех времен? Как удалось тебе отделаться всего-навсего шрамом, в то время как колдовские силы Лорда Вольдеморта были разрушены?
В голодных глазах зажёгся тускло-красный огонь.
— В этом была твоя ошибка, — сказал Гарри. — Ты слишком много о себе думал и воображал себя величайшим. Величайший — Дамблдор. Недаром ты прятался от него тогда, прячешься и сейчас, в виде тени, без тела и силы. Всё, что у тебя осталось в любом облике — это раздутое самомнение.
Риддл вспыхнул и сжал кулаки.
— И сейчас ты мало того что только тень из старого дневника с раздутым самомнением, так ещё и мальчишка, — равнодушно добавил Гарри. — Неуравновешенный, закомплексованный и мечтающий о власти, чтобы отомстить всему миру за свои злоключения в маггловском приюте.
— Что ты несёшь, Поттер? Этот старый маразматик, Дамблдор, наговорил тебе этой чуши?
— До этого было нетрудно додуматься, — покачал головой Гарри.
Риддл с каждой минутой становился всё чётче; если в начале разговора его контуры расплывались, то теперь его можно было перепутать с живым человеком, если не всматриваться.
— Я знаю, Гарри, почему ты пришёл к таким выводам, — Риддл неожиданно улыбнулся. — Мы с тобой очень похожи. Оба полукровки, сироты, воспитаны у магглов. Оба змееусты — возможно, единственные двое в Хогвартсе после самого великого Слизерина. Я закончил тот же факультет, на котором учишься ты. Мы даже внешне похожи.
— Из этого ничего не следует, — возразил Гарри.
— Отчего же? По-моему, из этого логично вытекает, что ты — также неуравновешенный и закомплексованный мальчишка, мечтающий о власти. Нельзя быть слизеринцем и не думать о ней… не желать её…
Гарри скривился.
— О таком извращении я ещё не слышал, — признался он. — Можно любить женщин или мужчин, но власть… фу.
Риддл криво улыбнулся.
— Ты слишком остёр на язык, Гарри Поттер. И в любом случае, тебе пора умереть, что бы там ни случилось одиннадцать лет назад.
Риддл подошёл к самому подножию статуи и поднял лицо вверх, чтобы видеть лицо статуи. Гарри тоже посмотрел туда. Пресловутый Салазар Слизерин — ведь это, скорее всего, был он — походил на обезьяну. Его лицо было злым. Длинная узкая борода спускалась почти до пола.
— Говори со мной, Слизерин, величайший из хогвартской четвёрки! — эти слова Риддла прозвучали на серпентарго.
Пришпиленный к полу страхом и потрясением, Гарри следил, как открывается рот гигантской статуи, всё шире и шире, и как шевелится нечто внутри этой статуи.
— Убей его! — приказал василиску Риддл.
Гарри поспешно закрыл глаза — с василиском нельзя было встретиться взглядом! Он попятился, слыша, как шуршит чешуя василиска по каменному полу; чудовищное тело Змеиного Короля продавливало слой слизи и грязи и доставало до каменной кладки. Гарри слепо заметался, пытаясь угадать, в какую сторону двинуться, чтобы скрыться от василиска, споткнулся и упал, прижавшись спиной к колонне.
Он чувствовал вибрацию пола, слышал шуршание чешуи и редкое довольное шипение василиска. Ему конец.
Гарри понимал, что шипит василиск. Это были звуки, лишённые определённого смысла и обозначали удовольствие. Василиск был доволен тем, что подчинялся змееусту и тем, что ему предстояло убить. Чёрт возьми, какая-то жалкая тень из дневника приказала его убить! Гарри казалось, что он уже слышит дыхание василиска, хотя не поручился бы за то, что змеи вообще дышат в привычном ему понимании — он ничего не знал об их физиологии.
И тут ему пришла в голову мысль. Бредовая и практически безнадёжная, но других у него не было, и если она поможет ему спасти Джинни и себя…
— Остановись! — приказал он на серпентарго.
Где-то далеко-далеко — так казалось Гарри — раздался изумлённый вскрик Риддла. Василиск — так явственно! — притормозил. Кажется, он был растерян.
— Остановись, — повторил Гарри, — и не смей меня трогать!
— Он — хххозззяин, — возразил василиск, и Гарри сдержал судорожную дрожь при узнавании этого голоса, который он слышал раздающимся из стен.
— Он не твой хозяин, — заспорил Гарри. Продолжительность двух жизней зависела от того, насколько хорошо он сумеет заговорить огромному змею его ядовитые зубы. — Он даже не человек, а воспоминание человека, который был здесь пятьдесят лет назад.
И теперь надо было сказать это. Гарри сделал глубокий вдох.
— Твой хозяин — я, — сказал он.
— Он лжёт! — крикнул Риддл. — Убей его!
— Я не лгу! — торопливо выкрикнул Гарри. — Я порежу руку, и ты попробуешь мою кровь. Ты поймёшь, что я — твой хозяин. Тот, кто кричит тебе, чтобы ты убил меня — мой враг. Он не сможет доказать ничего — у него нет крови.
Гарри очень надеялся, что у Риддла и в самом деле ещё нет крови. И он совсем не был уверен, что его собственная сработает — он надеялся на это только потому что, что она сработала с горгульями и книгами Запретной секции библиотеки.
— Ссссделай это, — прошипел василиск, сворачиваясь, судя по звуку, клубками.
Позади василиска бесновался Риддл, требуя убить Гарри. Это сильно нервировало василиска, впервые оказавшегося в ситуации выбора между двумя змееустами, и к тому же Гарри подозревал, что это только вопрос времени — когда Риддл оправится от злости и сообразит использовать его палочку, чтобы убить Джинни и его самого.
Чем разрезать руку? У него не было на этот раз даже палочки с острым концом. Гарри сел ровнее и пошарил рукой вокруг. Кусок камня попался ему под пальцы, отвалившийся от колонны годы назад. Не задумываясь, Гарри вытянул левую руку вперёд и резанул себя по запястью вдоль — чтобы больше вытекло крови. Он чувствовал и слышал, как она капала на грязный камень перед василиском.
— Доссстаточшшшно, — прошипел василиск, и Гарри зажал глубокий порез подолом мантии.
Он не открывал глаз, но слышал, как василиск высовывает язык — наверняка раздвоенный — и пробует его кровь. Риддл затих — скорее всего, надеялся, что Гарри блефует, и ждал, когда василиск, разозлённый обманом, убьёт Гарри. Беда была в том, что Гарри и сам не знал, блефует ли.
— Ты прав, хххозззяин, — подал голос василиск. — Я убью обманщщщщика.
Василиск развернулся и пополз. Гарри осторожно открыл глаза: паникующий, жалкий Риддл отступал перед василиском.
— Ты обманул меня, — прошипел василиск, обращаясь к Риддлу. — Ты ххотел, чшшштобы я убил хххозззяина. Ты умрёшшшшь.
Риддл был в полнейшем шоке. «Не рой другому яму…», — подумал Гарри и пополз к Джинни, которая по-прежнему была без сознания.
Он нащупал пульс у неё на запястье — такой тонкий и редкий, что Гарри боялся, как бы он не прервался сию же секунду.
Риддл всё ещё вытягивал из неё силы. Как это прервать? Гарри увидел, что правая рука Джинни лежит ладонью на раскрытом дневнике. Дневник! Там был Риддл. Через эту книжку Джинни теряла силы. Этот маленький блокнот виноват. Надо убить именно его.
Гарри в панике огляделся; не было ничего вокруг, чем можно было бы убить книгу, и тут ему снова пришла в голову идиотская идея. До сих пор его идеи срабатывали.
В любом случае, это единственное, что он может сделать.
Василиск гонял Риддла по Комнате, стараясь перекусить пополам или хотя бы задеть хвостом — и пару раз ему, кажется, это удалось, но Риддлу было от этого почти что ни жарко ни холодно — он всё ещё не был по-настоящему жив. И единственной причиной того, что он всё ещё бегал от василиска, а не пустил в него Авадой из палочки Гарри, был сильный шок.
Гарри вытащил из кармана платок с осколками зеркала смерти и высыпал их все сразу на блокнот, убрав его предварительно от рук Джинни. Блестящие кусочки словно впитались в страницы.
Страшный вопль сотряс Комнату; Гарри увидел, как корчится Риддл и как хлещут из дневника чернила — их было больше, чем он мог себе представить. Риддла корежило, выворачиво, он кричал и кричал… должно быть, ему было действительно больно.
Наконец всё стихло. Палочка Гарри с глухим стуком упала на пол. Гарри встал и заставил себя подумать о делах насущных — например, василиске.
— Ты убил его, хххозззяин, — прошипел василиск.
— Да, — Гарри задумался. — Где ты был все годы после смерти Салазара?
— Я сссспал. Это было как сссон, — не совсем внятно объяснил василиск. — Потом пятьдесссят лет наззззад меня раззззбудили и оссставили бодрсссствовать. Это было тоссскливо.
Оказывается, василискам тоже бывает тоскливо. Ну, они же тоже живые.
— Я приказываю тебе спать так, как ты спал до того, как тебя разбудили пятьдесят лет назад. И чтобы никто, кроме меня, не мог тебя разбудить. Никогда, — Гарри не хотел, чтобы ещё один шальной змееуст получил власть над василиском.
— Сссслушшшаюсссь, хххозззяин, — василиск склонил голову, и Гарри вдруг понял, что до сих пор смотрел на него, и глаза василиска его не убивали.
Возможно, как и книги Запретной секции, василиск не мог ничего ему сделать, попробовав его крови.
— Погоди, — Гарри шагнул вперёд и, встав на цыпочки, прижал к себе огромную голову василиска, гладя скользкую ярко-зелёную чешую. — Ты — хороший…
Это звучало по-детски, но больше Гарри не мог ничего из себя выжать.
— Спи спокойно, — шепнул он.
— Ты хххорошшший хххозззяин, — прошипел василиск. — Лучшшшше другиххх.
Гарри следил, как василиск возвращается в рот статуи Салазара Слизерина — который, выходит, всё-таки был его предком? — и как захлопывается этот рот — хотелось бы верить, что навсегда.
Джинни зашевелилась и застонала, и Гарри всерьёз задумался, как же они выберутся отсюда.

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья…
А. С. Пушкин, «Элегия».

Выбраться оказалось действительно куда труднее, чем забраться; им с Джинни пришлось довериться друг другу — и если у Джинни не было с этим никаких проблем, то Гарри нервничал, позволяя ей воспользоваться на нём заклинанием Вингардиум Левиоза. Конечно, к концу года она уже его освоила, но это, в сущности, ничего не меняло; верить кому-то было очень трудно, плюс, Джинни была истощена и в сильном моральном потрясении от того, что с ней случилось.
Но они выбрались. Миртл, увидев их целыми и невредимыми, разочарованно протянула:
— Ты жив…
— А ты хотела бы мне смерти? — без особого интереса уточнил Гарри, которому смертельно хотелось одного — спать. Желательно не вздрагивая от каждого шороха, потому что этот шорох может быть шагами того, кто хочет тебя убить.
— Я думала… если тебя убьют… — Миртл опустила голову, и, будь она живым человеком, Гарри мог бы поклясться, что она покраснела. — Если тебя убьют, ты сможешь со мной в моём туалете.
Гарри уставился на неё и заметил краем глаза, как ощетинилась Джинни сквозь слёзы, которые она беспрерывно проливала с того момента, как очнулась.
Девчонки…
Он покачал головой и вывел Джинни из туалета.
Они направились не к кабинету Дамблдора — тот, скорее всего, всё ещё не в школе — а к кабинету профессора МакГонагалл. Вряд ли она спокойно отправилась спать в эту ночь. Джинни по мере приближения к кабинету всё больше плакала, дрожала и целялась за Гарри, твердя, что это она во всём виновата, а Гарри, не зная, как её утешить, неловко бормотал, что она ни в чём не виновата, а это всё Вольдеморт. Помогало это мало, честно сказать.
Несомненно, их явление на пороге было более чем эффектным: бледная как смерть зарёванная Джинни и Гарри, перемазанный кровью и похожий на зомби, оба в слизи и грязи. В небольшом кабинете было достаточно много народу, так что эффект был куда большим, чем если бы они застали там одну МаГонагалл: там был ещё Дамблдор и чета Уизли. Миссис Уизли, судя по её лицу, тоже рыдала всё это время.
После продолжительной гробовой тишины по комнате пронёсся крик миссис Уизли:
— Джинни! — Гарри отшатнулся. Он никак не думал, что его и здесь будет подстерегать опасность — на сей раз быть оглушенным напрочь.
Он отошёл в сторону, не мешая мистеру и миссис Уизли тормошить свою дочь, расспрашивать её, проверять самочувствие, и привалился плечом к стене. Он не отказался бы от стакана чистой холодной воды, но просить ему не хотелось — лучше он наколдует её себе позже.
Через пару минут Гарри пришло в голову: а какого чёрта он вообще тут торчит? Джинни спасена, и он может отправляться спать. Он оттолкнулся от стены, но в этот самый момент миссис Уизли заключила его в объятия, едва при этом не задушив.
— Гарри, Гарри, ты спас её, боже, Гарри, как тебе это удалось…
Пожимать плечами в такой позе было неудобно, и Гарри ограничился молчанием.
— Да, нам всем интересно узнать, как это у тебя получилось, — выговорила профессор МакГонагалл. Она тоже была заплаканна. «Они что тут, уже похоронили Джинни?».
Гарри помялся, прежде чем говорить — но все выжидательно смотрели на него. Слишком много скользкого вылезло бы наружу. И его кровь, и то, что василиск остался жив, и то, что Забини пытался убить его в начале года, и многое другое.
Он выбрал вариант «рассказать отцензурированную версию» и подробно изложил, что такое дневник Тома Риддла, кто такой Том Риддл, и кто его — дневник — предположительно подбросил (Люциус Малфой, конечно же — тогда, во «Флориш и Блоттс»). Тему же того, что конкретно произошло в Тайной Комнате, он тщательно завуалировал:
— Я нашёл в библиотеке описание василиска и узнал, что за монстр обитает в Тайной Комнате. Я расспросил Хагрида об открытии Комнаты пятьдесят лет назад и узнал, что погибшая тогда девушка — это Плакса Миртл, привидение, живущее в неработающем женском туалете. Я пошёл туда и спросил, как она умерла. С помощью её рассказа я нашёл, где был вход в Тайную Комнату — там же, в туалете, под одной из раковин — и открыл его, сказав на серпентарго: «Откройся». Там в Комнате было ожившее воспоминание, Том Риддл, питавшийся жизненной силой Джинни, чтобы стать человеком. Я нашёл способ уничтожить дневник. Риддл умер, жизненная сила вернулась к Джинни. Мы с ней воспользовались Вингардиум Левиоза и выбрались оттуда.
Всё. Больше он ничего не хотел говорить.
— Как ты уничтожил дневник Риддла, Гарри? — Дамблдор умудрился своим вопросом попасть в одну из самых болезненных точек.
— Я разрезал его, — Гарри ограничился полуправдой.
— Но ради всего святого, — вступил в разговор мистер Уизли, — как наша Джинни могла связаться с Вольдемортом?
— Я в нём писала, а он писал мне в ответ… весь год… — Джинни опять разрыдалась.
— Детка! — воскликнул ошеломлённый мистер Уизли. — Разве я тебя ничему не учил?! Что я тебе всегда говорил? Не доверяй ничему, что способно независимо мыслить, если ты не понимаешь, где у него мозги! Почему ты не показала дневник мне? Или маме? Такая подозрительная вещь, ведь очевидно, что это предмет черной магии…
— Я не знала, — всхлипывала Джинни. — Я нашла его внутри одной из книг, которые купила мама. Я д-думала, кто-то его просто забыл там…
— Мисс Уизли следует немедленно отправиться в больницу, — вмешался Дамблдор. — Она прошла через чудовищное испытание. Не волнуйтесь, никакого наказания не будет. Лорду Вольдеморту удавалось одурачить куда более взрослых и опытных магов. — Он прошёл к двери и открыл её. — Так что — постельный режим и, пожалуй, хорошая большая кружка горячего шоколада. Меня это всегда ставит на ноги, — он добродушно подмигнул девочке. — Мадам Помфри ещё не спит. Она как раз раздаёт Мандрагоров Тоник — осмелюсь предположить, что прямо сейчас жертвы василиска просыпаются…
— В конечном итоге, нанесённый вред удалось исправить, Джинни, — сказал Дамблдор.
Воссоединённая семья Уизли в компании профессора МакГонагалл вышли в коридор. Декан Гриффиндора оглянулась на пороге:
— С Поттером Вы сами разберётесь, Альбус, не так ли?
— Конечно, Минерва. мне кажется, что всё произошедшее — неплохой повод задать пир. Не будете ли вы так любезны пойти предупредить на кухне?
«Что значит разберётесь?». Гарри пришло на ум, что он нарушил не меньше сотни школьных правил, пока ходил за Джинни. Его могут исключить и будут, строго говоря, правы. Гарри задумался. Он не мог сказать, рад или опечален будет, если никогда не вернётся в Хогвартс. Хотя Дурсли, по крайней мере, не станут убивать его под покровом ночи — он слишком мало для них значит, чтобы они ради этого прерывали свой сон. И вряд ли будут насиловать — они лучше прикоснутся лишний раз к дождевому червяку, чем к нему.
Пока Гарри размышлял об этом, Дамблдор молча наблюдал за ним.
— Итак, Гарри…
— Да, профессор?
— Ты заработал — дай-ка подумать… Специальный Приз За Служение Школе и двести баллов для Слизерина.
Гарри поморщился. Он не хотел Слизерину процветания за его счёт.
Кроме того, Том Риддл тоже получил Специальный Приз, когда «поймал» Хагрида. Эти параллели с Вольдемортом не нравились Гарри.
— Профессор, — сказал Гарри. — Почему я могу говорить на серпентарго?
— Потому что Лорд Вольдеморт, который и в самом деле является единственным живущим ныне потомком Салазара Слизерина, умеет говорить на серпентарго. Либо я очень ошибаюсь, либо он передал тебе часть своих колдовских способностей в ту ночь, когда ты получил этот шрам. Не сомневаюсь, он не собирался этого делать, просто так получилось…
— Вольдеморт вложил часть себя в меня?
— Это наиболее вероятное объяснение.
— То есть, теперь мы с ним родственники? По крови, я имею в виду. Все думают… думали, что я Наследник Слизерина…
— Нет, Гарри. В тебе лишь часть его способностей, безличная часть. Ты это ты, независимо от того, на каком факультете ты учишься.
Гарри не понравились эти слова. Они отдавали отговоркой. Кроме того, невыясненным оставался вопрос о том, почему василиск признал его кровь кровью своего хозяина, если ничего общего с Салазаром Слизерином у Гарри нет.
— Что тебе сейчас нужно, Гарри, так это еда и сон, — с этим Гарри не стал спорить. — Я предлагаю тебе пойти на пир, а сам тем временем напишу в Азкабан — нужно вернуть нашего привратника, верно? Кроме того, нужно подготовить объявление в «Пророк», — добавил он после некоторого раздумья, — мы снова остались без преподавателя защиты от сил зла — Локхарт сбежал полчаса назад, и не думаю, что он когда-нибудь сюда вернётся. Разрази меня гром, мы и вправду меняем их как перчатки, согласись, Гарри?
Гарри пошёл к двери. На пиру должно быть какое-нибудь питьё. В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался злой, как… хм, голодный василиск, Люциус Малфой.
— Итак, Альбус, правление отстранило Вас, но Вы сочли нужным вернуться, — прошипел он.
Гарри с удовольствием отметил, что обычно аккуратный и элегантный Малфой-старший был растрёпан, в мятой мантии, и ботинки у него были грязные. Рядом с ним вертелся домовой эльф, в котором Гарри узнал Добби, и пытался тряпочкой довытереть с ботинок грязь.
— Видите ли, Люциус, — безмятежно улыбнулся Дамблдор, — остальные одиннадцать членов правления связались со мной сегодня. Я словно попал под совиный ливень. Они — правление — получили известие о том, будто бы дочь Артура Уизли убита и потребовали, чтобы я немедленно вернулся в школу. Похоже, они, в конечном счёте, всё-таки сочли меня наиболее подходящим человеком на должность директора. Кроме того, они рассказывали мне очень странные вещи… Некоторым из них показалось, будто бы Вы пообещали проклясть их семьи в случае, если они откажутся проголосовать за моё отстранение…
Гарри показалось, Малфой побледнел ещё больше, хотя он и без того был словно сделан из фарфора.
— Мистер Малфой, — позвал Гарри. — Не подсовывайте больше школьных вещей Тома Риддла тем, кого я защищаю, пожалуйста. Хуже будет не им, а Вам.
Малфой-старший вздёрнул бровь, но в разговор вмешался Дамблдор.
— Если хотя бы ещё одна из них попадёт в невинные руки, то, я думаю, Артур Уизли первым позаботится о том, чтобы Ваше участие в этом было доказано…
Люциус Малфой ещё с минуту смотрел на Дамблдора и Гарри с непроницаемым выражением лица.
— Позвольте откланяться, — процедил он и развернулся; мантия взлетела вокруг его тела от резкого движения, донеся до Гарри запах того же парфюма, что и у Драко Малфоя. Попросту скопировал отцовский, понятно… — Мы уходим, Добби.
Вместо многочисленных врагов Малфоя пинок получил всё тот же несчастный Добби. Гарри постоял с секунду в раздумьях.
— Сэр, Вам ведь не нужна больше эта вещичка? — он приподнял дневник Риддла со стола директора.
— Нет, Гарри. Можешь сделать с ним всё, что тебе захочется.
Гарри схватил дневник и выбежал следом за Малфоем.
— Эй, мистер Малфой! — Гарри всё никак не мог решить, как обращаться к Люциусу Малфою, и говорил, как говорилось. Получалось по-хамски.
— Чего тебе, мальчишка? — остановился. Это хорошо.
— Хотите обратно эту вещичку? — Гарри приподнял блокнот.
Малфой-старший хмыкнул и выхватил палочку; Гарри сообразил, что он сделал, только после того, как прозвучало холодное «Expelliarmus!», и дневник Риддла выскользнул из его рук. «Ах так?». Гарри поднял свою палочку:
— Stupefy!
Люциуса Малфоя отшвырнуло к стенке. Поднявшись на ноги, он обнаружил себя на прицеле палочки Гарри; последний молча радовался, что руки у него, как ни странно, всё ещё не дрожат, несмотря на регулярный недосып и прогулки по канализационным трубам заполночь.
— Снимите перчатки! — приказал Гарри. Он не старался имитировать властные нотки самого Малфоя — всё равно не выйдет, только насмешит. Он искал командный тон в самом себе.
— Стриптиз? — ехидно уточнил Малфой. — А не рано ли?
— Всё прочее можете оставить при себе, — сквозь зубы сообщил Гарри. — Снимите перчатки, а взамен я могу рассказать Вам, что в действительности случилось в Тайной Комнате.
— Странная цена, — хмыкнул Малфой, — но так тому и быть.
Он стянул с узких ладоней облегающие белые кожаные перчатки и небрежно отбросил в сторону обе сразу. Гарри, не сводя с Малфоя-старшего взгляда, ногой подпихнул крутившегося рядом и испуганно повизгивавшего Добби в нужную сторону. Не зря Гарри был самым молодым ловцом Хогвартса за последние сто лет, как ему поведала однажды Гермиона, радовавшаяся этому факту куда больше, чем он сам. Он безупречно просчитывал каждое движение, не отдавая в том себе отчёта; Добби пролетел ровно столько, чтобы поймать падающие перчатки. Люциус Малфой, невольно проследивший за движением Гарри, словно примёрз взглядом к собственному домовому эльфу… бывшему собственному.
Хорошо, когда есть Гермиона, которая знает, почему эльфы то и дело начинают биться головой о об острое и твёрдое и носят грязные наволочки. И которая может рассказать, как освобождают эльфов.
— Хозяин дал Добби одежду, — благоговейно прошептал эльф. — Хозяин дал Добби перчатки. Он выкинул, Добби поймал — и теперь Добби свободен!
— Из-за тебя я лишился слуги, мальчишка!
Звонкая пощёчина отбросила Гарри к стене; губа опять была разбита, но несильно — основной удар пришёлся по скуле.
Ослепительная вспышка и громкий звук удара; Гарри проморгался и увидел, как лиловый от злости Малфой поднимается со ступенек, куда его отбросило. «Что-то его сегодня уже второй раз отбрасывают. Не к добру, однозначно. Для всех окружающих, конечно же».
— Вы должны уйти, — наставительно сказал Добби, указывая на Малфоя неестественно длинным пальцем. — Вы не смеете тронуть Гарри Поттера. Вы должны уйти.
Особого выбора у Люциуса Малфоя не было, и он, запахнувшись в мантию, скрылся из виду. Его прощальный взгляд обещал Гарри смерть от Круциатуса или ещё чего-нибудь столь же милого, но это не особенно беспокоило брюнета. Гарри привалился к стене плечом, перенося на невозмутимый камень большую часть своего веса.
— Гарри Поттер освободил Добби! — звенящим голосом пропел эльф; в лунном свете, сглаживавшем все неровности его внешности, он казался иллюстрацией в старой книжке детских сказок. — Гарри Поттер освободил Добби!
— Ага, — сказал Гарри. — Ты теперь можешь идти, куда хочешь, делать, что хочешь… только, Добби, дай мне слово…
— Всё, что угодно для Гарри Поттера, сэр!
— Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах больше не пытайся спасти мне жизнь. Хорошо?
Добби молча ухмыльнулся углом рта — большого, как у лягушки. Гарри ухмыльнулся в ответ и оттолкнулся от стены с некоторым сожалением — о неё было удобно опираться.
— Я пойду, Добби. Там уже, наверное, Рон с Гермионой вылечены от окаменения…

Это был один из самых необычных пиров на памяти Гарри. Все были в пижамах, и все были рады ему — очень рады. У него намертво высеклось в памяти то почти экстатическое восхищение, с которым его встречали, обнимали, хлопали по плечам, здоровались, кричали поздравления; вчерашний мистический ужас легко трансформировался в беспредельное обожание. К тому же, насколько он понял, профессор МакГонагалл, посвящая всех в произошедшее, сильно приукрасила его деловитый рассказ, и теперь все думали, что он победил василиска. Спустя три минуты «победил» поистине волшебным образом трансформировалось в «убил». Ага, взял волшебный меч, сел на волшебного коня, прихватил с собой парочку оруженосцев и пошёл на василиска. И убил. Куда только «Гринпис» смотрит, в самом деле. Никто не знал толком о том, что именно сделал Гарри, но все чествовали его, как героя. Чем-то это напоминало ситуацию одиннадцать лет назад — никто не знает, что и как случилось, но все превозносят Гарри Поттера. «Суждено мне так, наверно».
Празднование продолжалось до самого утра; профессора на радостях объявили, что, во-первых, все экзамены отменяются в честь подарка школе (разочарованный вздох Гермионы, радостный вопль Рона и смех близнецов), а во-вторых — профессор Гилдерой Локхарт срочно покинул школу и не может вновь приступить к преподаванию ни при каких обстоятельствах (всеобщий восторженный крик). «Интересно, он вставит этот эпизод в свою автобиографию, а?»
Настроение Гарри подпортил золочёный сияющий — не хуже Локхарта! — Специальный Приз За Служение Школе, размером едва ли не в половину самого Гарри. У Риддла был точно такой же… и если Гарри как-нибудь наведается в зал славы Слизерина, то эти два приза наверняка будут стоять недалеко друг от друга.
А василиску там, наверно, опять тоскливо одному… сколько ж можно дрыхнуть, он и так этим почти тысячу лет занимался… вот интересно, Салазар Слизерин дал ему какое-нибудь имя? Не называл же он его просто «василиск»?
Гарри даже подумывал слазить туда опять и спросить, но на него было обращено слишком много взглядов, чтобы вот так вот улизнуть как ни в чём не бывало.

* * *

Он проснулся днём от боли; порез на руке воспалился и вообще повёл себя нехорошо, недовольный тем, что вчера его жестоко игнорировали всю ночь. Никто и не подумал отправить Гарри к мадам Помфри, а сам он, привычный к боли — тем более что ночью она была не сильной — попросту забыл. И теперь там явно собрался гной.
Гарри сел на постели, нашарил очки и принялся за мазохизм чистейшей воды — отдирать присохшую мантию от кожи. Он даже не вытер кровь, как можно было быть таким идиотом?
Мантия оказалась из отличной крепкой ткани; как правило, с таких ран отдирается одежда, оставляя на запекшейся крови несколько ниток. Ткань мантии оказалась исключением, и вместе с ней отрывалась кожа, раскрывая порез заново. Гарри снова прокусил губу до крови, и невольно потёкшие слёзы смешались с кровью, заструившейся по подбородку и шее.
Рука выглядела отвратительно. Кровь и гной, смешавшиеся и засохшие, лихорадочно-красное воспаление до самого локтя. И сам порез теперь казался очень глубоким — на свежую голову-то… кто его просил так впиливаться камнем в самого себя?
Хотя насчёт свежей головы у Гарри тоже возникали сомнения. У него явно был жар, и сильный. Тоже из-за раны… Гарри сполз с кровати, чувствуя себя большим куском чего-то полупереваренного, и побрёл в душ.
Под душем он отмыл засохшее, виртуозно не допуская мыльной пены в открытую рану, но при этом разбередил всё, что только мог, и оставил за собой, выходя из душа, цепочку алых капель.
Голова кружилась, ноги подкашивались, и Гарри порадовался, что больше никого в спальне не было. Слизеринцы не преминули бы воспользоваться его состоянием и сделать что-нибудь… ну, например, убить наконец.
Одеваясь — при этом он успел два раза стукнуться локтями о спинку кровати и один раз головой об угол тумбочки, потому что непослушное тело вихляло, как сумасшедшее, а жар то накатывал волнами, то отступал, оставляя на лбу холодную испарину. «Вот и гуляй после этого по женским туалетам… ни за что и никогда не буду менять пол — не то перестану быть Мальчиком-Который-Выжил, а стану Трансвеститом-Который-Бесславно-Умер? Которая-Бесславно-Умерла? Или Которое-Совсем-В-Общем-Неказисто-Умерло? Вот умру, тогда и разберёмся, а сейчас надо к мадам Помфри…».
Гарри побрёл к выходу из спальни, старательно цепляясь за стены. Заметив дверь покоев Снейпа, он задался вопросом: что будет, если попросить у своего декана что-нибудь жаропонижающее? Даст яду или не даст ничего? Попытка не пытка…
По скользкой влажной стеночке, осторожно и аккуратно, Гарри добрался до прикрытой двери. Изнутри слышались голоса, и он решил отдохнуть немного под их аккомпанемент, прижавшись пылающим лбом к холодному камню.
— Северу-ус, — капризный тон Малфоя-младшего был подслащен мягкими мурлыкающими нотками. — Ты же приедешь к нам летом? Постоянные речи mon papa gâteau* о политике — это просто невозможно… и все эти глупые гости, которые готовы есть у нас с рук… приедешь, Северус?
— Драко, я знаю, о чём ты думаешь, — хмуро отвечал профессор зельеварения. — И я сам не думаю, что это хорошая идея.
— Когда ты такой угрюмый, легко решить, что тебе в самом деле не нравится, — блондин рассмеялся.
Гарри повернул голову, прижимая к холоду отчаянно бьющуюся жилку на виске, и смог увидеть в тоненькую щелку, что Малфой сидит на столе Снейпа, покачивая одной ногой, а сам Снейп стоит чуть поодаль, скрестив руки на груди. Вид у слизеринского декана действительно был угрюмый. Даже более угрюмый, чем обычно.
— Мистер Малфой, если Вы возомнили себя человеком, сумевшим заставить меня расчувствоваться…
— Не надо этого «мистер Малфой», Северус! — блондин обиженно вскинулся. — Пожалуйста!
Снейп молчал. Малфой спрыгнул со стола и обнял своего декана; рядом с высоким профессором в чёрной мантии блондин казался по контрасту ещё более хрупким, чем был, в рубашке и брюках, растрёпанный, на две головы ниже Снейпа.
— Ну Северу-ус… ты к нам приедешь? — Малфой-младший обхватил обеими ладонями лицо Снейпа, приблизил к своему и легонько коснулся губами губ зельевара. — Приедешь… ко мне?
— Несносный мальчишка, — пробормотал Снейп.
Малфой только рассмеялся и снова поцеловал Снейпа в губы — уже не лёгким касанием, а глубоко, отчаянно, вжимаясь в него всем телом. Зельевар запустил руку в лёгкие — без геля они, оказывается, лёгкие — светлые прядки на затылке Малфоя и запрокинул голову блондина, продолжая целовать, медленно, мучительно медленно — линию подбородка, хрупкое горло, ключицы, видневшиеся в распахнутом вороте рубашки. Малфой просунул руку между ними и начал судорожно расстёгивать пуговицы своей рубашки. Снейп позволял ему делать это, покрывая поцелуями открывающуюся бледную кожу. Гарри плохо понимал, где кончается реальность, а где начинаются цветные круги перед его глазами, но продолжал следить за тем, как преподаватель зельеварения спускается всё ниже и ниже поцелуями по телу Малфоя, подхватывает блондина на руки, укладывает на стол и склоняется над расстёгнутой ширинкой своего ученика. Губы Снейпа продолжали и там действовать так же дьявольски, мучительно неспешно; блондин извивался на столе, сбрасывая на пол бумаги и пузырьки с каким-то зельями, выгибался, словно у него вовсе не было костей и стонал, стонал… «Что ж они дверь как следует не закрывают, если он такой шумный? Ладно я… а кто-нибудь пройдёт, кому не плевать?». Впрочем, судя по солнцу, светившему в спальне, сейчас обед, и все находятся именно там.
Малфой в последний раз звонко застонал, вцепляясь обеими руками в волосы Снейпа и подталкивая его голову ниже, и обмяк.
— Так приедешь? — и не подумав застегнуться, раскрасневшийся Малфой сел на столе и обвил Снейпа обеими руками, словно боялся, что тот убежит.
— Приеду… — зельевар вздохнул и обнял Малфоя в ответ.
Гарри казалось, что камень стены уже нагрелся от его виска, и пора было уже уходить, пока не засекли. Он прикрыл глаза — всё равно, темно перед ними будет, или всё будет сливаться в разноцветную искрящуюся круговерть — и сжал портключ.
От Большого зала было ближе до больничного крыла, чем до подземелий. И Гарри умудрился уронить наконец эти идиотские пустые доспехи, распугав группку выходивших из Зала хаффлпаффцев-четверокурсников и насмерть перепугав Фреда с Джорджем. Ну зато есть кому довести… или дотащить его до лазарета. Рука пульсировала уже не болью — просто жаром, наливавшимся с каждой секундой.

Остаток семестра состоял — как зелье состоит из совершенно разных вещей, образующих в результате нечто новое, не похожее ни на один из ингредиентов — из солнца, смеха, рыжих и каштановых волос и глубокого, такого глубокого неба… Гарри смотрел в него, и ему казалось, что он падает в него, и это падение было таким сладким и правильным — вот-вот он полетит просто так, безо всяких глупых приспособлений, станет частью этой затягивающей синевы… но кто-нибудь вечно окликал его, или тряс за плечо, или сдёргивал очки и целовал — и падение прекращалось. Останавливалось. До следующего раза… и каждый раз был как первый и последний, и солнце согревало Гарри после вечного холода подземелий. И очень мало времени оставлось на поцелуи, потому что заканчивалась учёба, и пора было спускаться с небес на землю. Пора было возвращаться на Тисовую улицу.

* * *

В этом году Гарри ехал обратно в одном купе с близнецами, Роном, Гермионой и Джинни, что не могло ему не радовать; он не сомневался, что у Забини — да и не у него одного — есть на уме пяток-другой мучительных смертей специально для Гарри Поттера (эксклюзив, можно сказать), но в компании гриффиндорцев он точно не должен будет слушать угрозы. Что их слушать? Надо избегать того, что в них изложено, а не засорять себе голову лишним…
— Твои дядя и тётя будут гордиться тобой, да? — разговор зашёл о семьях, и Гарри по понятным ему причинам не принимал участия, с закрытыми глазами раскинувшись на коленях Фреда и Джорджа. — Когда узнают, что ты сделал в этом году…
Гарри хмыкнул. То ли Гермиона забыла то, что ей прошлым летом рассказывал Рон, то ли решила, что они присочинили.
— Гордиться? С ума сошла? Столько возможностей умереть, а я ни одной не воспользовался? Да они взбесятся и добьют меня сами!
Гермиона озадаченно замолчала. Очевидно, подобные отношения между членами одной семьи в её мозгу попросту не укладывались.
— Мы будем давить на па и ма, как сможем, — пообещал Фред.
— Они заберут тебя, как смогут…
— … а не смогут…
— …так мы заберём…
— …от этих кошмарных магглов…
— … они хуже Пожирателей Смерти!
В купе повисло напряжённое молчание. Гарри, не открывая глаз, хихикнул.
— Про Пожирателей ты, наверно, загнул, Джорджи, но в целом ты прав.
— Как ты их различаешь? — не выдержал Рон. — Никто, кроме тебя, их не может различить… а ты даже по голосам, не открывая глаз! Уж голоса-то у них точно совсем одинаковые!
Близнецы рассмеялись.
— Это будет мой секрет, Рон, — пробормотал Гарри, чувствуя, как поезд притормаживает у платформы девять и три четверти. Фред легонько поцеловал его в губы — он всё же помнил о наличии в этом купе непривычных к таким зрелищам Рона, Гермионы и Джинни. Последняя, кстати, была ещё и влюблена в Гарри. Не было печали…
— Это будет наш секрет, Гарри, — промурлыкал Джордж. — Твой, мой и Фреда.
Гарри не возражал.

Против чего он возражал — так это против жалеющего и тревожного взгляда миссис Уизли ему в спину, пока он тащил свой потяжелевший с прошлого года сундук — хорошо ещё, Специальный Приз можно было оставить в зале славы сразу! — следом за дядей Верноном, отвесившим племяннику вместо приветствия затрещину.
Его ждало ещё одно долгое лето.

_____________________
*papa gâteau (фр.) — отец, балующий своих детей. Дословно — сладкий отец, отец-пирожное.

Конец 2-й части.