Армия Запретного леса

Меч его сверкнул во тьме.
Дж. Р. Р. Толкиен, «Властелин Колец. Летопись вторая: Две башни».

«Если я разобью яйцо, оно сразу превратится в яичницу, или минут через десять?». Гарри лежал в саду, посреди розовых кустов тёти Петуньи, и, щурясь, сквозь пыльные стёкла очков наблюдал за тем, как немилосердно палящее солнце клонится к закату.
От земли пахло пылью и травой, а ещё — химическими удобрениями, которые сам Гарри не далее как два часа назад подкапывал под корни кустов. Пожелтелые, жухлые от жары листья нависали над Гарри, и ему всё казалось, что он загорит от этого неровными пятнами — настолько неподвижными были ветви и жгучими — солнечные лучи. Хотя он не впервые проводил так выдавшийся свободным остаток вечера и успел посмуглеть вполне равномерно.
Здесь было самое удобное местечко во всём саду — под окнами гостиной. Все остальные места были засажены тётей Петуньей — то есть не тётей, а Гарри, но, разумеется, под тётиным чутким руководством — до полной непроходимости; имелись только небольшие прямые и ровные дорожки, которые Гарри регулярно посыпал белым песком, но лежать на них было, во-первых, рискованно, потому что его могли даже не то что застукать за бездельем, а просто не заметить и наступить, во-вторых, глупо — песок забрался бы за шиворот и пояс штанов. Конечно, дяде или тёте могло вздуматься высунуться в окно и посмотреть вниз, но вряд ли им пришло бы в голову, что «этот мальчишка» находится именно здесь. В конце концов, мёдом тут было не намазано. Так что Гарри чувствовал себя в безопасности, насколько мог.
И на этом факте исчерпывалось всё хорошее этим летом.
Плохое же можно было перечислять и перечислять, имей Гарри желание жалеть себя. Но он не считал, что достоин даже жалости; хотя подчас трудно было не сорваться и не подумать о том, какие все вокруг гадкие гады, а он — несчастный и всеми не понятый. От подобных поползновений собственного разума Гарри спасался только воспоминаниями о финале Турнира, явственно свидетельствовавшими о том, что обиженных им больше, чем обидевших его.
Однако же, прошлое лето было не в пример веселее.
В этом году Дадли уже не сидел на диете, поскольку записался в секцию бокса, пока Гарри отсутствовал в Литтл-Уингинге, и достиг в этом виде спорта больших успехов. Кто бы, впрочем, сомневался, что Дадли нравится бить других; Гарри помнил те времена, когда служил «крошке Диддикинсу» первой боксёрской грушей. Неустанные тренировки, приведшие Дадли к победе в соревнованиях по боксу среди юниоров юго-восточного графства, не сделали наследника семьи Дурслей легче и изящней, но переместили некоторую часть массы в мышцы — живот Дадли уменьшился, плечи расширились. Сантиметров на пятнадцать, что при общей цифре, приближающейся к метру в обоих случаях, особой роли не играло. Старые брюки и футболка Дадли, которые тот отказался носить где-то в феврале, были торжественно вручены Гарри в начале июля; штаны смотрелись, как юбка, а футболка — как платье, несмотря на то, что за время, проведённое в доме дяди и тёти, Гарри вытянулся очень сильно, куда больше, чем прошлым летом. Фактически, он просто просыпался по утрам и обнаруживал, что стал на пару дюймов выше, и так до тех пор, пока нормальная одежда, приобретённая для него в прошлом году миссис Уизли, не стала Гарри безнадёжно коротка. Толку-то в этом вырастании…
Сам Дадли, считая себя теперь чрезвычайно важной и имеющей полное право на безоговорочное главенство персоной, встретил кузена с такой же радостью, с какой лиса приветствует зашедшего к ней на мясной суп зайца. Травить смотревшего исподлобья мрачного Поттера снова стало для Дадли любимым развлечением; Гарри приходилось проявлять чудеса ловкости и самообладания, проскальзывая мимо Дадли в доме, где дядя Вернон, пожалуй, ещё и помог бы сыну, и давая отпор на улице, где Дадли быстро тушевался при виде палочки. Палочкой Гарри не пользовался, но неизменно показывал её. Несколько раз Дадли удавалось сломать Гарри пару пальцев и разбить губы в кровь, но это было совершенно незначительно; в местном травмпункте хорошо знали Гарри и без проволочек накладывали гипс, а несколько привезённых с собой зелий отлично ускоряли процесс заживления костей. О такой мелочи, как губы, Гарри и вовсе не беспокоился — он давно привык к вкусу собственной крови и к тому, что что-нибудь непременно саднит, жжёт, колет или ноет. Делов-то…
Дела дяди Вернона шли этим летом вполне удачно, так что единственным раздражающим элементом в жизни главы семейства Дурслей был всё тот же Гарри, этакий своеобразный штатный виноватый во всём, от убийства Кеннеди до истончения озонового слоя. И, вне всякого сомнения, дядя Вернон не упускал случая напомнить племяннику, что тот — маленькое неблагодарное дерьмо, ненормальный, которого из милости приютили порядочные люди, дерзкий асоциальный хам, которого стоило сдать в детдом в тот же день, когда его подкинули под дверь добросердечным родственникам. Гарри соглашался мысленно с каждым словом, но вслух обычно ничего не произносил, чтобы не спровоцировать дядю на физическую аргументацию; какие-то ошмётки инстинкта самосохранения у Гарри ещё оставались, хотя он чувствовал, как всё сильнее с каждым днём хочется сорваться, хочется нарваться на наказание — потому что заслужил, потому что боль была единственным, что могло вывести Гарри из оцепенения.
Тётя Петуния оставалась всё той же старой доброй любопытной и властной занудой — гремучее сочетание; она с радостью скинула на Гарри всю возможную работу по дому, чтобы отдохнуть самой, и практически самоустранилась от общения с племянником. Оплеухи от неё были редки — в тех случаях, когда Гарри вставал слишком поздно и не успевал приготовить завтрак и накрыть на стол к тому моменту, когда заспанные Дурсли в полном составе выползали на кухню. Впрочем, боксом, в отличие от своего сына, она не увлекалась, так что Гарри не страдал от этого, как ему доводилось, например, лет в десять.
Но всё это было мелочью по сравнению с тем, что Гарри оказался в полном информационном вакууме; он надеялся на письма от Фреда и Джорджа, у которых была возможность быть в курсе дела, но они слали уклончивые короткие послания. Одно, которое Гарри всегда носил с собой, звучало так:
«Привет, Гарри!
Как ты там? Эти козлы тебя не трогают?
У нас всё нормально. Дамблдор взял с нас Нерушимый Обет не рассказывать тебе ничего существенного, пока мы тут, а ты там, у магглов, поэтому мы не можем ничего написать — дескать, вдруг совы будут перехвачены… Всем остальным он просто запретил. Мама и папа регулярно ругаются с директором о том, чтобы забрать тебя, но тебе, мол, надо пробыть там ещё некоторое время. Если до середины августа они тебя не заберут, мы сами за тобой придём.
Придумываем тут всякие новые штучки для нашего магазина — здесь, где мы сейчас живём, самые условия для этого. Мы ведь не в Норе сейчас, а где, написать не можем… прости, пожалуйста…
С любовью,
Дред&Фордж».
Гарри читал немного про Нерушимый Обет и знал, что близнецы не могли его нарушить; Дамблдор, без сомнения, обладал большими способностями в припирании людей к стенке. Тем не менее, ему было тревожно, нервозно и досадно; из писем он понял, что вся семья Уизли плюс Гермиона находятся где-то вместе и заняты чем-то важным. Он же погибал здесь, драя посуду, гладя бельё, подстригая кусты и давя самоубийственные порывы. Гарри полагал, что если и было на свете что-то, чего он заслуживал, так это были новости о Вольдеморте, который мог творить, что хотел, потому что никто не верил в его возвращение, кроме нескольких человек. Здесь, в мирной ухоженной обстановке Прайвет-драйв, казалась мутной старой сказкой вся история, но стоило Гарри посмотреть в зеркало — на губы в трещинах, синяки под глазами, болезненно бледную и смуглую одновременно кожу, шрамы на лбу и скуле, почти маньячески блестящие глаза с красными прожилками в белке, занявшие чуть ли не половину заострившегося лица — как он сразу понимал, что таких сказок не бывает. А если б были, стоило бы хорошенько проклясть их сочинителя.
Каждую ночь Гарри просыпался до рассвета в холодном поту, шрам на лбу саднил — ему снилось двадцать четвёртое июня этого года. Снился Вольдеморт, круг Пожирателей, мёртвый Барти Крауч, какие-то тёмные коридоры, заканчивавшиеся тупиком, снились изнасилования — и то, что было совершено над ним, и то, что совершил он сам… но самым жутким, самым ненавистным кошмаром был мёртвый Седрик. Пустые тёмно-серые глаза, безжизненно обмякшее тело, удивлённо приоткрытые губы… почему, почему у мёртвых всегда такие удивлённые лица, что хочется упасть на колени и просить у них прощения? Гарри просыпался в слезах, с бешено бьющимся сердцем, с синяками, набитыми, пока он во сне метался по постели, задевая руками стены и спинку кровати, и долго переводил дыхание, а потом садился на подоконник и курил до рассвета, пока ставшая горькой слюна не густела, и привкус табака не поселялся на языке прочно и надолго.
Сигареты спасали его этим летом от перманентного слезоразлития и окончательного раскисания. Едкий дым, проникавший в лёгкие, милосердно затуманивал мозги ровно до такой степени, чтобы притупилась острота воспоминаний. Гарри потихоньку таскал сигареты у Дадли, который закупал их в таком количестве, что пропажа пачки-другой неизменно проходила незамеченной. Гарри не знал, крепкие ли они, да его это и не беспокоило. Вместо зажигалки он пользовался огоньком, вызываемым из ладони, окурки старательно закапывал в саду и курил только на подоконнике, чтобы дым уходил в окно; первая затяжка далась ему на удивление легко — он только кашлянул пару раз, приноравливаясь к новому вкусу и неожиданному тёплу насыщенного дымом воздуха, и курил дальше почти без затруднений. «Вот интересно, а если начать пить и колоться, мне это так же легко дастся?»
Дадли курил в основном ментоловые сигареты — должно быть, ему казалось, что это очень и очень круто. Гарри ничего не оставалось, как курить их же, и он временами ощущал себя большой ходячей жвачкой, настолько его волосы и одежда пропитывались неестественным запахом мяты. Поэтому почти каждая ночь заканчивалась тем, что Гарри мчался в душ и наскоро смывал с себя лишние запахи — не дай Мерлин, учует тётя Петунья или Дадли… «И будет большой и страшный

* * *
**»… Под душем были видны и шрамы на руке, нанесённые Гарри самому себе этой весной (днём они были закрыты растянутыми до предела рукавами футболки), и он задавался вопросом, много ли времени пройдёт, прежде чем его можно будет принять за помолодевшего Аластора Грюма. Нос пока на месте, да и обе ноги тоже… но при таком ритме жизни это не проблема…
Серая тоска повисла над Литтл-Уингингом, вползла Гарри в душу и устроилась там клубком; что-то должно было случиться, чтобы разогнать её, что-то зрело в густом зное, который можно было потрогать руками и аккуратно сложить в угол — пригодится котлеты разогревать… Что-то, похожее на грозу — но куда более осмысленное, чем гроза. Более пугающее, более опасное, более… продуманное.

Солнце всё клонилось к закату, неторопливо и вальяжно, словно красуясь, выделываясь невесть перед кем; в гостиной отыграли своё семичасовые новости. Гарри слушал их краем уха, надеясь хоть там почерпнуть информацию о Вольдеморте — в конце концов, вряд ли тот оставил бы магглов в покое только потому, что всего лишь с месяц как возродился. Какие-нибудь массовые убийства, необъяснимые несчастные случаи с большим количеством жертв… но самым трагичным сообщением был сюжет о попугайчике, научившемся кататься на водных лыжах. Как же надо было измываться над бедной птицей, чтобы выдрессировать её кататься на лыжах…
Внезапно тишину Прайвет-драйв прорезал хлопок, до боли напомнивший Гарри звук аппарации; он вскочил, как ошпаренный, вытягивая вперёд руку с огоньком, готовым в любой момент перерасти в полноценный язык пламени. Из-под стоявшей неподалёку на улице машины рысью выметнулась очумевшая от неожиданности кошка; из гостиной донёсся крик ярости, и дядя Вернон, не долго думая, высунул в окно свои лапищи и сжал ими горло Гарри.
Перед глазами у Гарри замелькали цветные круги — дядя давил, как клещами, мгновенно перекрыв Гарри доступ воздуха в лёгкие.
— Немедленно прекрати свои штучки!! — рычал дядя Вернон, своей яростной одышкой интенсивно раздувая волосы на затылке Гарри. — Убери ЭТО!!!
Под «этим», надо полагать, имелся в виду огонь; Гарри погасил его недюжинным усилием воли, но дядя и не подумал ослабить хватку. Глаза Гарри закатились, колени начали подгибаться… он рвал обеими руками пальцы дяди Вернона со своего горла, но никакого эффекта не добился. Тогда он позволил огню снова вырваться на волю — совсем чуть-чуть, совсем немного… Но этого хватило, чтобы дядя отпрянул с воплем, который не решились бы напечатать ни в одной книге, помимо специализированного справочника ненормативной лексики.
Гарри брякнулся на землю под окном, где только что лежал — вот оно всё и вернулось на круги своя; кислотно-яркие звёзды хаотично прыгали у него перед глазами, словно уворачиваясь от пулемётной очереди. Горло ныло, и Гарри был готов поклясться на чём угодно, что на шее останутся синяки.
— Что это ты себе позволяешь, негодный мальчишка?! — дядя Вернон, усиленно тряся в воздухе пострадавшей рукой, продолжал разоряться — правда, немного снизив громкость, потому что любопытные соседи уже высовывали носы из своих окон.
— Это не я, — просипел Гарри и закашлялся.
— А КТО?!!!
— Не знаю, — честно сказал Гарри, садясь и предусмотрительно отползая на несколько футов в сторону.
— Хорошенькое дело, — кипел дядя Вернон, пока тётя Петуния смазывала ему тыльную сторону мясистой ладони мазью от ожогов. — Какого дьявола ты ошивался под окном, а?
— Лежал, — ответил Гарри, подумав немного, — слушал новости…
— На черта тебе наши новости? — дядя Вернон был искренне удивлён. — Нечего мне мозги полоскать, понял? В наших новостях ничего про таких, как ты, не бывает…
— Это вы так думаете, — устало сказал Гарри. — Вы просто не знаете.
— Чего не знаем? — бдительно уточнил дядя Вернон; суженные, и без того крохотные блёкло-голубые глазки поблёскивали подозрительностью.
— Да ни

* * *
вы не знаете!! — взорвался Гарри, вскочил, одним прыжком перемахнул через ограду сада и скрылся за поворотом прежде, чем ошеломлённые таким неприкрытым хамством Дурсли успели что-нибудь сказать или сделать.
Позже вечером, когда он вернётся в дом Дурслей, ему придётся поплатиться за свою наглость. Но до этого знаменательного воспитательного момента у Гарри оставалось ещё некоторое время, и ему хотелось провести его спокойно.

Дотащить Дадли до дома было не так-то просто, учитывая, что Гарри весил где-то в два с половиной раза меньше своего кузена. Миссис Фигг, оказавшаяся не магглой, а сквибом, семенила рядом и трещала, как сорока, вербально выплескивая своё возмущение и беспокойство; Гарри закрывал глаза, утомлённый её словами, и кренился набок вместе с Дадли. Приходилось открывать глаза и тащиться дальше; пожалуй, Иисус тянул свой крест на Голгофу с большим энтузиазмом.
— По приказу Дамблдора я должна была приглядывать за тобой, но ни о чём не рассказывать, ты был слишком маленький. — «Ох уж мне этот Дамблдор, в каждой бочке затычка». — Уж прости, что я так плохо тебя развлекала, Гарри, но Дурсли ни за что не разрешили бы тебе ходить ко мне, если бы знали, что тебе у меня нравится. Это было нелегко, уж поверь… О господи, когда Дамблдор обо всём об этом узнает… как Мундугнус посмел уйти с поста до двенадцати? И где его носит? Как я доложу Дамблдору о происшествии? Я же не умею аппарировать!..
В этот самый драматический момент речи миссис Фигг на сцене появился главный персонаж этого пламенного монолога — Мундугнус Флетчер собственной небритой и обтрёпанной персоной.
— Чё стряслось, Фигуля? — спросил он, невинно хлопая редкими рыжими ресницами и переводя взгляд с миссис Фигг на Гарри, а потом на Дадли. Гарри умилился бы на это обращение, будь у него ещё силы. — Мы чего, уже не под прикрытием?
— Я тебе покажу под прикрытием! — завопила миссис Фигг. — У нас тут дементоры, ворюга чёртов! Дрянь безмозглая!!
— Дементоры? — ошалело повторил Мундугнус. — Дементоры, здесь? Чё, правда? А чё они тут делали?
— Здесь, навоз ты куриный, здесь! — продолжала голосить миссис Фигг, буквально разрезая барабанные перепонки Гарри. — Дементоры напали на мальчика в твоё дежурство!
— Мама дорогая, — слабым голосом резюмировал Мундугнус, бегая глазами от миссис Фигг к Гарри и обратно. — Мама дорогая… да я…
— Ты! Ты в это время скупал ворованные котлы! Разве я тебе не говорила, чтобы ты оставался на месте? Не говорила?
— Ну, я… мне… — Мундугнус выглядел донельзя сконфуженным. — Это была такая уникальная возможность… бизнес, понимаешь?..
Миссис Фигг взмахнула рукой, на которой висела авоська, и принялась с истинной страстью колошматить Мундугнуса по шее и по физиономии. Судя по клацанью, в авоське были банки с кошачьими консервами.
— Ой! Всё, хва… Сказал, хватит, мышь бешеная! Больно же!! И вообще, надо предупредить Дамблдора!
— Совершенно — верно — надо! — миссис Фигг продолжала наступать. — И — лучше — если — это — сделаешь — ты — сам! Сам — ему — и — скажешь — что — тебя — не было — на — месте! — каждое слово она сопровождала точно рассчитанным ударом.
— Хорош, хорош! Сетку с волос потеряешь! — крикнул Мундугнус, приседая и закрывая голову руками. — Пошёл я уже! Всё, нет меня!
И с очередным громким хлопком испарился.
«Я тоже так хочу… о-ох…», — Гарри казалось, его позвоночник сейчас сломается под тяжестью не способного самостоятелельно передвигаться Дадли.
Миссис Фигг довела его до дверей дома Дурслей и распрощалась; Гарри с тоской представил себе предстоящее объяснение с Дурслями-старшими, и ему даже на миг возмечталось бросить Дадли на крыльце, а самому пойти в сад и самопохорониться заживо под розовым кустом — всё веселее.
К сожалению, позволить себе этого Гарри не мог. Он аккуратно прислонил Дадли к стене и позвонил в дверь.

— У Жака самая большая беда. К нему пришли мы.
Оксана Панкеева, «Путь, выбирающий нас».

— Диддичек? Что с тобой?! Расскажи маме!
На Гарри никто не обращал внимания, и он уже поставил было ногу на ступеньку лестницы, мечтая о том, чтобы заползти под одеяло и провалиться на несколько часов в тяжёлый, не дающий отдыха сон, когда зелёный и трясущийся, как желе, Дадли, соизволил наконец разверзнуть уста:
— Это он.
Гробовая тишина, наступившая вслед за этим глубокомысленным изречением, не порадовала Гарри. Он обернулся и поневоле восхитился хищнической яростью, искрившейся в глазах добропорядочной и почтенной четы Дурслей.
— Что ты сделал с моим сыном, гадкий мальчишка? — прошипел дядя Вернон, сжимая кулаки.
— Он доставал эту свою штуку, да? — встревоженно уточнила тётя Петуния. Дадли безмолвно кивнул, не погрешив при этом против истины ни на йоту.
Гарри поправил на носу норовившие свалиться очки — Дадли умудрился повредить всего лишь одну из дужек, линзы были только поцарапаны — и повернулся к Дурслям уже всем телом, а не только головой. Опасность стоит встречать лицом к лицу — хотя бы затем, чтобы знать, в случае чего, в какую сторону не следует драпать.
— ТЫ! А НУ ИДИ СЮДА!
Гарри повиновался без возражений.
Кухня дома номер четыре по Прайвет-драйв обладала потрясающим отрезвляющим воздействием; сев на сверкающий чистотой пластиковый стул — большего контраста с деревянными некрашеными скамьями Большого зала Хогвартса нельзя было и придумать — Гарри понял, что ему поверят только в случае чуда. Чудес же, как известно, не бывает — волшебники знают это лучше магглов…
— Что ты сделал с Дадли, ты, ублюдок?
— Ничего, — устало открестился Гарри. Волосы неприятно липли ко всё ещё покрытому холодным потом лбу.
Большая серая сова влетела в окно кухни и, чиркнув краешком крыла дядю Вернона по макушке, сбросила к ногам Гарри массивный пергаментный конверт. Гарри уже примерно представлял, что там увидит, и представления эти его не обманули.
«Уважаемый м-р Поттер!
Мы получили донесение, что сегодня вечером, в двадцать три минуты десятого, в магглонаселённом районе и в присутствии одного из них, Вами были исполнены Чары Патронуса.
Доводим до Вашего сведения, что, вследствие столь серьёзного нарушения Декрета о разумных ограничениях колдовства среди несовершеннолетних, Вы исключаетесь из школы чародейства и волшебства Хогвартс. В самые короткие сроки представители Министерства прибудут по месту Вашего жительства с тем, чтобы подвергнуть уничтожению Вашу волшебную палочку.
Кроме того, поскольку ранее Вы уже получали предупреждение по поводу нарушения положений раздела 13 Статута Секретности Всемирной Конфедерации Магов, мы вынуждены уведомить Вас о том, что двенадцатого августа сего года в здании Министерства магии состоится дисциплинарное слушание Вашего дела.
С пожеланиями здоровья и благополучия,
Искренне Ваша,
Мафальда Хмелкирк
ДЕПАРТАМЕНТ НЕПРАВОМОЧНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ МАГИИ
Министерство магии».
Вот и всё. Сколько слов и сколько паршивого сарказма во всём этом крайне серьёзном письме. «Ступефай, значит, не отследили? Из рук вон плохо у них там это поставлено…» Гарри медленно разжал пальцы, но дядя Вернон был начеку и не дал пергаменту спланировать на пол.
— Ха, так тебя выперли из твоего дурдома, который ты называл школой! Всегда знал, что тебя нигде не потерпят, даже там!
Гарри зло усмехнулся и сгорбился на своём стуле. Ему было всё равно. Хогвартса больше нет в его жизни… как только до Дурслей дойдёт, какую опасность он собой представляет — возможно, они даже поймут, от чего именно Гарри спас их сына — они выгонят его пинками и правильно сделают, если вдуматься. Вот тогда можно и самопохорониться с чистой совестью. Вроде как никому ничего уже не должен.
Дадли рвало; его лицо приобрели приятный оттенок свежего салатного листа. Тётя Петуния, впрочем, была категорически против подобной цветовой гаммы и причитала, как на похоронах.
— Так что ты сделал с моим сыном, ты, маленький уродец?
— Ничего, — Гарри встал и хотел было выйти из кухни, но дядя Вернон с неожиданной быстротой преградил племяннику дорогу.
— Куда это ты собрался, а?
— Подальше от вас, — в сердцах бросил Гарри.
— Ты никуда не пойдёшь, пока не скажешь, что сделал с моим сыном!
— Ничего я с ним не делал! — заорал Гарри в ответ. — Я спас его долбаную жизнь, и вы могли бы хоть сказать спасибо!
Дядя Вернон всё ещё переваривал эту революционную мысль, когда ещё одна сова уронила конверт в руки Гарри. На мятом, заляпанном кляксами пергаменте значилось:
«Гарри,
Дамблдор только что прибыл в Министерство. Он старается всё уладить. НИКУДА НЕ УХОДИ ИЗ ДОМА. НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ КОЛДУЙ. НЕ СДАВАЙ ПАЛОЧКУ.
Артур Уизли».
— Окей, — Гарри, сунув письмо в карман, плюхнулся обратно на стул. — Я остаюсь.
Он слабо себе представлял, что значит «не сдавай палочку», если представители Министерства явятся за ней сюда с минуты на минуту — драться с ними, что ли? Так можно и в Азкабан загреметь… Впрочем, Дамблдор вряд ли допустит, чтобы Гарри был потерян из виду — в Азкабане не получится наблюдать за ним так же, как в Хогвартсе (да ничего интересного там, если честно, и не увидеть, в Азкабане-то; то ли дело в школе — Авады, Круцио, Фодико, Креагрэ Инкрескунт, просто раздолье…).
Дурсли были неприятно удивлены решением Гарри, но комментировать не стали, не найдя, видимо, достаточно ядовитых и уничижительных слов. Вместо этого они взялись за альтернативный источник информации.
— Диддикинс, солнышко, скажи маме, что он с тобой сделал?
— Он… направил на меня свою палку… — хрипло выдавил из себя Дадли.
Тетя Петуния издала вопль ужаса; дядя Вернон стал похож на огромного злобного таракана.
— А потом, сынок? Что потом?
— П-потом стало темно… совсем темно, я думал, я ослеп… и всякие голоса… в голове, вот тут… — Дадли приложил ладонь ко лбу.
Дядя Вернон и тётя Петуния обменялись одинаковыми взглядами, полными отчаяния и ужаса. Люди, которые слышат голоса в голове, были в дурслевской системе ценностей в самом низу, вместе с колдовством и соседями, в обход закона поливающими свои сады из шлангов.
— Что ты слышал, сыночек? — тётя Петуния была мертвенно бледна; по всей видимости, она была готова услышать всё, что угодно.
Но Дадли только помотал головой, не в силах пересказать родителям то, что слышал, и продолжил:
— Ужасно. И холодно. Жутко холодно. И я… я так чувствовал, будто… будто бы…
— Будто ты никогда больше не будешь счастлив, — тихо закончил Гарри. Дадли пугливо кивнул; это был, на памяти Гарри, первый момент взаимопонимания между двумя кузенами за четырнадцать лет сосуществования.
— Ты! — взревел дядя Вернон. — Ты как-то проклял моего сына, чтоб он теперь думал, что никогда не будет счастлив?!
— Да не я это! — Гарри честно пытался перекричать дядю Вернона, но голос не слушался. — Это дементоры!
— Дементоры? — потрясённо повторила тётя Петуния.
Создавалось впечатление, что она говорит о том, что уже знает.
— Да, — Гарри подозрительно уставился на тётю. Если выяснится, что она тоже сквиб и следит за ним по приказу Дамблдора, это будет совсем уж свинство. — Они.
— Охранники колдовской тюрьмы Азкабан? — переспросила тётя Петуния. — Здесь? Напали на моего сына?
Дядя Вернон в полнейшем изумлении таращился на свою жену.
— Откуда ты всё это знаешь, Петуния?
— Я… слышала разговор… моей сестры и того мальчишки, много лет назад…
— У Вас хорошая память, тётя, — заметил Гарри без всякой задней мысли. Тётя Петуния наградила его уничтожающим взором.
Третья сова влетела в окно.
— Убери своих дурацких сов из моего дома! — активно отреагировал дядя Вернон.
Гарри, не слушая, распечатал официальный конверт из Министерства:
«Уважаемый м-р Поттер!
В дополнение к нашему письму от сего числа сего года, отправленного приблизительно двадцать две минуты назад, сообщаем, что Министерство магии пересмотрело своё решение касательно уничтожения Вашей волшебной палочки. Вы имеете право сохранять её у себя вплоть до дисциплинарного слушания Вашего дела, которое состоится двенадцатого августа и на котором относительно Вас будет принято окончательное официальное решение.
Также, доводим до Вашего сведения, что после беседы с директором школы чародейства и волшебства Хогвартс Министерство согласилось отложить рассмотрение вопроса о Вашем исключении вплоть до вышеупомянутого слушания. В настоящее время и до поступления дальнейших распоряжений вы считаетесь отстранённым от занятий.
С наилучшими пожеланиями,
Искренне Ваша,
Мафальда Хмелкирк
ДЕПАРТАМЕНТ НЕПРАВОМОЧНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ МАГИИ
Министерство магии».
Слушание, значит… ну что ж, если что, всегда можно стать драконом и улететь туда, где его никто никогда не найдёт.
— Что новенького? Тебя посадят или как? — с надеждой спросил дядя Вернон. — А смертная казнь у вас бывает? — закончил он уже совсем радостно.
— Всего лишь дисциплинарное слушание, — Гарри рассеянно скомкал конверт и отправил к письму от мистера Уизли. — Я пойду наверх, если у вас больше нет вопросов…
— Нет уж, сядь! — загремел дядя Вернон. — Есть вопросы, ещё как есть! Что ты сделал с моим сыном — или эти дерьмендоры сделали, неважно?!
— Вы хотите знать? — прошипел Гарри. Его глаза полыхнули мертвенным зелёным светом, и все трое Дурслей испуганно сжались. Гарри, опомнившись, погасил свет и продолжил более спокойно:
— Мы шли домой, когда Дадли начал задираться. Я достал палочку, но не пользовался ею. Пока мы спорили, появились дементоры.
— Кто это такие-то? — перебил дядя Вернон. — Здесь не тюрьма, которую они охраняют, так что им тут делать?
— Они забирают у человека всё счастье, — терпеливо объяснил Гарри. — А если им удаётся, они запечатлевают Поцелуй. Таким образом они высасывают человеческие души.
— Но они… они же не высосали душу Дадли, нет?!
— Если б это было так, вы бы сразу поняли, — устало успокоил их Гарри. — Это ни с чем нельзя перепутать. Так вот, они пришли, и я вынужден был применить Чары Патронуса. Это единственное, чем их можно отогнать.
— А, так ты всё-таки делал это!
— Я направлял заклятие против дементоров, а не против Дадли… — Гарри выдохся и замолчал.
— Погоди, а что им надо было здесь? Они что, за тобой пришли? Ты же единственный сам-знаешь-кто на всю округу! — Гарри по достоинству оценил всю иронию этой фразы — к сожалению, недоступную тем, кто не знал истинного значения слов «Сам-Знаешь-Кто». — Хо, так ты бегаешь от закона, да? И они хотели упечь тебя в тюрьму?
— Нет, — терпеливо объяснил Гарри. — Сто пятьдесят процентов, что их послал за мной лорд Вольдеморт.
— Это ещё кто?
— Это тот, кто убил его родителей, Вернон, — тихо сказала тётя Петуния.
— Но… но тот великан, когда мы были на острове… он же сказал, что этот Вольдемрот или Водлеморт… как там его… исчез!
— Он вернулся, — бросил Гарри.
— В-вернулся? — повторила тётя Петуния.
Прижав ладонь к губам, она в ужасе смотрела на Гарри.
— Да, — кивнул Гарри. — Вы тоже понимаете, что это значит — и правда понимаете, тётя. И я его первая цель. Вы ведь знаете, что он из-за меня тогда исчез… так вот, он хочет отплатить мне примерно тем же. Лорд Вольдеморт очень не любит оставаться в долгу.
Гарри уронил голову на руки. Он был опустошён, измотан; ему требовалось подумать обо всём, что он сегодня видел и чувствовал, требовалось закрыть глаза и вывалиться из чёртовой реальности хоть на несколько часов, до очередного кошмара. Покурить, на худой конец, чтобы лицо мёртвого Седрика, до сих пор стоявшее перед глазами, утратило такую точность, такую реальность, перестало резать его на части чувством вины, подёрнулось благословенной расплывчатостью в клубах светлого дыма, пахнущего ментолом.
Оплеуха от дяди Вернона свалила его со стула.
— Немедленно убирайся из моего дома, щенок!! Ещё не хватало, чтоб из-за тебя подвергались опасности мои жена и сын!
Ещё одна сова впорхнула в окно; дядя Вернон с грохотом захлопнул его, едва не прищемив хвост сразу же улетевшей птице.
«Артур рассказал мне, что случилось. Ни в коем случае не выходи из дома. Ни в коем случае».
Записка была от Сириуса; во всяком случае, почерк принадлежал крёстному. «И как прикажете не выходить, если меня сейчас отсюда попросту выставят?»
Гарри скомкал записку в кулаке и поднял глаза на дядю, не двигаясь с места.
— Я не могу. Если я уйду отсюда, меня убьют. А внутрь они не войдут.
— А меня не волнует это всё, понял? Убьют тебя — туда тебе и дорога! Убирайся из моего дома! Мотай отсюда! ВОН!!
Гарри кое-как встал и прижался лопатками к холодной, покрытой кафелем стене — хоть какая-то опора. «И что дальше?»
Очередная сова вихрем перьев и сажи вырвалась из камина. Дадли расчихался, а перед тётей Петуньей упал на стол большой красный конверт.
— Откройте, — посоветовал Гарри, тыльной стороной ладони стирая струйку крови, снова побежавшую из угла рта. — Это Ваше, иначе кинули бы передо мной.
Его даже уже не удивлял тот факт, что тётя Петуния переписывается с кем-то из волшебного мира; саму её, похоже, он, то бишь факт, приводил в самый настоящий ужас — она смотрела на конверт расширенными глазами и не двигалась с места.
— Петуния, не трогай, это может быть опасно! — самоотверженно предупредил её дядя Вернон, опасливо косясь на конверт.
Углы пергамента задымились.
— Сейчас он взорвётся, и все и так всё услышат, — предсказал Гарри.
Конверт вспыхнул. Тетя Петуния закричала, но не сумела перекрыть голос, раздавшийся из взорвавшегося конверта — чем-то знакомый Гарри, но слишком громкий, слишком искажённый голос:
— Петуния, вспомни моё последнее!..
— Последнее что? — дрожащим голосом осведомился дядя Вернон. Никто не соблаговолил ему ответить.
Тётя Петуния судорожно дышала, сжимая и разжимая кулаки — кажется, её била нервная дрожь.
— Мальчишка останется здесь, Вернон.
— Но, Петуния…
— Он останется здесь, — повторила она, и Гарри воочию узрел, кто хозяин в этом доме. — Мы не можем просто так его выгнать. Соседи начнут задавать вопросы… захотят знать, куда его отправили… а если в ближайшей канаве найдут его труп, будет совсем плохо.
Дядя Вернон сдулся, как проткнутый иголкой воздушный шарик. Он пытался ещё что-то возражать, но его уже никто не слушал.
— Иди спать, — велела тётя Петуния, повернувшись к Гарри. — Будешь сидеть в своей комнате. Из дома не выходить. Ясно?
Гарри рассмеялся — смеяться было больно, и кровь потекла быстрее.
— Ясно.
Не утруждая себя пожеланием спокойной ночи, он поднялся по лестнице, держась за перила. Наверху, в своей заваленной старыми вещами Дадли спальне, он распотрошил сундук и выпил общеукрепляющее зелье, чтобы кровь перестала течь. Хотелось ещё покурить перед сном, но сил никаких не было, и Гарри, не раздеваясь, рухнул на кровать ничком. В спальне было душно, одежда липла к мгновенно вспотевшей коже; Гарри закрыл глаза и мгновенно провалился в сон — как сорвался с обрыва.

— У меня нет слов, чтобы выразить, с каким
огромным нетерпением я ждал нашей встречи!
Роберт Шекли, «Агент Х, или конец игры».

И до сих пор сдерживаемые усилием воли слёзы всё-таки хлынули наружу.
Гарри выронил листок со стихами и закрыл руками лицо.
— Гарри? Гарри… — четыре руки сразу обняли его, а он, начав, не мог остановиться, и слёзы, солёные-солёные, горькие, как лекарство, крупные и мутные то ли от боли, то ли просто от того, что им давно пора было пролиться, катились по щекам, просачивались между пальцами, стремительно протачивали броню апатии и бездумья, которой он закрылся этим летом; так чувствуют себя новорожденные, когда впервые холодный воздух касается привыкшего к теплу и безопасности слабого маленького тела, и так больно, так обидно, и надо делать что-то, потому что время, когда можно было спокойно лежать и ждать, прошло, и можно только заплакать, только сказать миру отчаянными слезами, как тебе плохо и как ты против, решительно против, чтобы всё было так, как есть, но ничего, совсем ничего не можешь изменить…
— Мне больно, мне так больно… я заслужил… я знаю, я ведь убил его, какая разница, что я говорил потом, я оторвал ему голову своими руками, я хуже, чем он, он не пытал Седрика, он просто убил его, а я… — Гарри попытался вдохнуть, не сумел и забился в руках близнецов так отчаянно, словно был в агонии, и эти беспорядочные движения были последним, что он вообще мог сделать на этой земле. — Я мразь, я жить недостоин, я убийца и насильник… я не хотел этого, я не хотел, я только хотел, чтобы Седрик не просто так умер, но он всё равно умер… за что мне это, зачем мне всё это, смерть ничего не меняет, я не хотел, я сволочь, я убийца, убийца…
Гарри захлебнулся словами и слезами и смог только вцепиться пальцами в рубашку Фреда так, что ткань протестующе затрещала; Джордж осторожно касался губами макушки Гарри.
Гарри плакал долго, чувствуя, как становится немного, совсем немного легче; плакал столько, что слёзы под конец утеряли всякую солёность и горечь, стали прозрачными и безвкусными, как дистиллированная вода, и струились по щекам без малейшего напряжения слёзных желез — просто и естественно, как льётся дождь. Очищающий, умиротворяющий, обновляющий и возрождающий ливень. И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы…
— Хотел, — мягко возразил Фред.
— Ч-что? — Гарри боролся с устойчивым желанием вытереть глаза полой рубашки Фреда.
— Ты хотел убить Крауча. Вот и убил, — пояснил Джордж.
Гарри обмяк; если бы не объятия близнецов, он упал бы с кровати на пол.
— Вопрос тут вот в чём, — невозмутимо продолжал Фред, как будто он не заглянул только что так глубоко в Гарри, как никто и никогда раньше. — Во-первых, понравилось ли тебе убивать и насиловать…
— Нет!!!
— Во-вторых, раскаиваешься ли ты в том, что сделал. В-третьих, намереваешься ли ты делать что-то похожее в дальнейшем.
Гарри прикусил губу, признавая правоту близнецов по всем пунктам, и закрыл глаза.
Отвечать не было нужды; никто не знал лучше них троих сейчас, что он раскаивался каждую минуту прошедшего месяца — проклятого, дьявольского месяца — и продолжает казнить себя за всё сделанное, ежесекундно, непрестанно. Но он всё-таки не удержался и спросил:
— А если я убью кого-нибудь ещё… случайно… так бывает… — «Фу, как звучит-то. Словно о тараканах речь…» — Вы не перестанете меня любить? Вы… вы же будете со мной?
Он чувствовал их улыбки, не поднимая головы.
— Мы с тобой даже тогда, когда ты думаешь, что ты один.
— Если хочешь прямо, то мы никогда не перестанем тебя любить.
— Но я… я же убийца… и насильник…
— Кто сам без греха, пусть первый бросит в тебя Ступефаем, — невозмутимо парировал Фред.
— Конечно, если ты сделаешь убийства и изнасилования своим маленьким хобби, нам будет трудно с этим примириться, — невозмутимо добавил Джордж. — Но «трудно» не значит «невозможно».
Гарри очень хотелось сказать что-нибудь слезливое, слащавое и звучащее неестественно — просто потому так звучащее, что язык человеческий для выражения чувств приспособлен плохо, ибо люди предпочитали развивать его в абсолютно противоположную сторону; но он сдержался, чтобы не изгадить момент — один из тех, которые могут позволить вызвать Патронуса.
В конце концов, розовые слюни — это такая особенная вещь, которая всегда и всюду бывает лишней. В этом, надо думать, состоит их предназначение во Вселенной.

* * *

Успокоившись и пригревшись, Гарри не заметил сам, как заснул; и когда перед ним снова возник Седрик, ему даже подумалось сначала, что это наяву, хотя умом Гарри отлично понимал, что в реальности такого быть не может, потому что не может быть никогда. Седрик, подогнув одну ногу под себя и покачивая второй, сидел на краю стола в Большом зале — отчего-то совсем пустом, как тогда, когда оба уходили из комнатки за Залом, с полчаса как ставшие чемпионами.
— Седрик? — осторожно подал голос Гарри, которому упорно мерещилось, что всё это происходит наяву.
Седрик слегка склонил голову к плечу и лукаво улыбнулся; у Гарри защемило сердце от этого жеста, слишком знакомого, слишком мирного, слишком… седриковского.
— Знаешь, Гарри, о чём я больше всего жалею?
— О чём? — заворожённо спросил Гарри. Ему было всё равно, о чём говорить — лишь бы Седрик был рядом… лишь бы не умер снова.
Звучало так, будто Седрик ожил; но во сне Гарри было плевать на то, что мёртвые не оживают. Седрик был здесь, труп ли, живой ли — это сейчас не имело никакого значения.
— О том, что так и не подарил тебе плюшевую мышку, — совершенно серьёзно сказал Седрик. — Обещал ведь…
Гарри жадно всматривался в лицо своего единственного брата, заново узнавая каждую чёрточку — ямочки на щеках, непослушную прядь волос, упавшую на левую скулу, мягкий изгиб губ, приподнятые, разлетающиеся кончики бровей, высокий лоб с еле заметной вертикальной морщинкой… это был он, это был ныне мёртвый Седрик Диггори… только отчего-то пепельно-серый, словно сотканный из клубов сигаретного дыма, почти прозрачный, воздушной акварелью прорисованный на фоне безлюдной, тёмной огромной комнаты…
— Мышку? — удивлённо повторил Гарри. — Ты умер и думаешь о плюшевых мышках?
В этом сне казалось вполне естественным беседовать на подобные деликатные темы; Гарри был отчего-то уверен, что такой вопрос не покажется Седрику бестактным.
В конце концов, пока Седрик был жив, им доводилось разговаривать и о более щекотливых предметах, чем смерть кого-то из них.
— Ну-у, я мог бы подумать о судьбах мира, о жизни и смерти, о загробном мире, о грехах и благодеяниях, — нарочито заунывным тоном перечислял Седрик. — На худой конец, я мог бы найти Мерлина где-нибудь — он ведь тоже умер — и дознаться наконец, что делал слон, когда пришёл Наполеон…
— Мерлин умер раньше, чем родился Наполеон, — машинально сказал Гарри. — Откуда ему знать?
— Мерлин знает всё, — проникновенно сказал Седрик. — Уж поверь мне, котёнок, я мог бы узнать всё об этом животном, которое вечно себе на уме и с никому не ведомыми целями шляется по полям. Но…
— Но?
— Но мне это не интересно. Пусть о судьбах мира и всём прочем думает кто-нибудь другой. А я лучше подумаю о плюшевой мышке.
— Но ты же умер и в любом случае не сможешь её мне подарить…
— Не ограничивай никого в правах по жизненному признаку, — менторским тоном указал Седрик. — Не будь расистом.
Гарри несмело улыбнулся, и Седрик ответил ему тем же.
— А почему ты пришёл ко мне?
— Потому что это нужно нам обоим, — невнятно объяснил Седрик.
— Смерть плохо на тебя повлияла, — мстительно сказал ничего толком не понявший Гарри. — Ты стал разговаривать, как Кровавый барон.
Седрик беззаботно рассмеялся.
— Значит, это какое-то наше особое свойство, и никуда тебе не деться.
— Наше?
— Наше. Я же теперь призрак, как Кровавый Барон. Ну… почти как он.
— Призрак? — это довольно много объясняло. — Но я точно знаю, что я не должен быть в Хогвартсе. Зачем мы здесь? Я же был где-то в другом месте…
— У нас обоих много связано с этим местом, — Седрик спрыгнул со стола и для вящей убедительности своих слов топнул ногой по полу. Звук от соприкосновения подошвы ботинка с каменным полом был именно такой, какой должен быть, когда живые люди поступают таким образом. — И какая, собственно, разница, где? Главное…
— Что главное?
— Самое главное-разглавное, Гарри…
…— Гарри! Просыпайся! Мама зовёт ужинать, — Джордж бережно тормошил Гарри.
— А? Что? Ужин? Какой ужин?
— Самый обыкновенный, — весело отозвался Фред от дверей. — Мы уже идём, мам, всё в порядке… нет, никому не стало плохо, через пару минут спустимся…
Гарри только слышал, что миссис Уизли что-то говорит, но не мог различить её слов. Впрочем, угадать их по ответам Фреда было нетрудно.
— Нет, мам, вам всем показалось — никто не кричал и не плакал. Это дом шутит, наверное… ну что значит «дома не шутят»? Этот — может, Сириуса спроси… Ну не будешь спрашивать, тогда тем более… да спустимся мы сейчас, не беспокойся…
Миссис Уизли наконец ушла; всё это время Гарри позволял себе внаглую лежать на Джордже, прижавшись спиной к его груди. Сомкнутые руки Джорджа на талии Гарри были одним из самых, пожалуй, потрясающих ощущений в жизни последнего: тёплые, сильные, живые, тяжёлые — достаточно тяжелые, чтобы удержать его, лёгкого, как мыльный пузырь, невесомого… почти как призрак… удержать от того, чтобы взлететь и умчаться с ветром куда-нибудь далеко-далеко, где холодно, нет ужина, приготовленного миссис Уизли и можно, не рассчитав, въехать лбом в дерево.
Фред присел на кровать рядом с братом и Гарри. Близнецы одновременно поцеловали Гарри в виски — так синхронно, словно репетировали заранее.
— Как ты?
— Я? — растерянно повторил Гарри. Его мучило какое-то ускользнувшее от внимания дело… недоговорённость, незаконченность, крошечная трещинка в мироздании… и он никак не мог понять, где тут была зарыта собака, и кто и с какой, собственно, целью устроил это импровизированное кладбище домашних животных. — Я в порядке.
Как ни странно, он действительно был в порядке — впервые после двадцать четвёртого июня.
Ещё бы не это забытое неоконченное дело…
Только что увиденный сон клочьями расползался по памяти и стремительно таял под светом ламп — так всегда бывает, если разбудить внезапно. Ловить его теперь было ещё более бессмысленно, чем гоняться за снитчем без метлы…

«Миссис Уизли бы на место Дамблдора, — размышлял Гарри, наблюдая, как шустро припряжены к делу близнецы, Джинни, мистер Уизли и даже Тонкс — хотя последняя явно обладала антиталантом к обращению с мало-мальски хрупкими предметами. — Она бы тут живо всех построила… и лицемерила бы не в пример меньше».
В столовой была вполне мирная атмосфера… если не считать мебели и освещения, которые одни отбивали даже мысль об аппетите. Плюс к тому, для самого Гарри в качестве неких персональных бонусов было ещё несколько напрягающих нюансов. Например, Билл, который как ни в чём не бывало сидел на другом конце стола. Одна мысль об их прошлой встрече немедленно направляла взгляд Гарри к потемневшей от времени поверхности стола и заставляла его искать под столом руки близнецов — едва он касался их пальцами, как Фред и Джордж с двух сторон успокаивающе сжимали его ладони. Что бы он делал без них? В лучшем случае сошёл бы с ума и провёл остаток жизни в Сейнт-Мунго, пуская слюни на подушку с больничным синим штампом. В худшем — стал бы той тварью из зеркала Еиналеж на первом курсе… обе перспективы одинаково не вдохновляли Гарри.
— Гарри, ты что ничего не ешь? — Сириус сидел напротив крестника и при желании мог бы без труда положить руку на его плечо — стол был длинным, но узким.
— Не хочется, — честно сказал Гарри, ковыряясь вилкой в рагу.
— Ты не заболел? — мгновенно захлопотала миссис Уизли, кладя руку ему на лоб. — Плохо себя чувствуешь? Или эти… снова?
— Что снова? — почти раздражённо спросил Гарри. — Я просто не голоден, вот и всё. Температуры у меня нет.
По правде говоря, он почти отвык от еды за эти три дня во второй спальне Дадли — три дня молчаливой боли и полузабытья. Но Дурсли были здесь фактически ни при чём — в конце концов, они ничего не знали о последнем состязании Турнира. Они не знали о Турнире вообще, если подумать ещё немножко; они всего лишь искренне, истово ненавидели Гарри и всё, что его окружало. Это, право, была такая мелочь. «На каждое дерьмо найдётся что-нибудь подерьмее», — сформулировал Гарри про себя свой фундаментальный закон бытия.
От таких мыслей ему не только не захотелось есть, но и вообще начало подташнивать при одном взгляде на содержимое тарелки.
Миссис Уизли хлопотала около Джинни, мистера Уизли и Люпина, оставив Гарри на минуту в покое, и близнецы коварно этим воспользовались. Джордж придерживал Гарри за плечи, пока Фред подносил ко рту последнего сэндвич, приговаривая:
— Давай, съешь кусочек… скажем, за Сириуса…
— Сириус и сам поесть может, без моей помощи, — буркнул Гарри, демонстративно отворачивая лицо в сторону.
Данная реплика могла считаться правдой лишь с некоторой натяжкой — спектакль немало позабавил Сириуса, который отложил ложку, перестав есть, и подпёр подбородок ладонями, чтобы удобнее было наблюдать. Гарри пофыркал и принялся есть сам, пока миссис Уизли не переняла от своих сыновей эксклюзивные методики кормления поттеров.
Примерно так это и происходило каждый раз в те самые чёрные на памяти Гарри дни в конце июня. Если бы не близнецы, Гарри мог бы уже давно скончаться от жажды и голода — и не обратить на это никакого внимания.
Тонкс развлекала Джинни, Рона и Гермиону тем, что меняла лицо усилием воли — Гарри не без любопытства узнал о существовании метаморфов. Кто-то шутил, велись какие-то ни к чему не обязывающие разговоры, Мундугнус Флетчер с увлечением повествовал о своих «торговых подвигах»…
Но уют и веселье — чересчур, на вкус Гарри, нарочитые — сразу же исчезли, стоило Люпину поставить на стол локти, сплетя пальцы рук, и сказать, внимательно смотря на Гарри:
— Знаешь, я тебе удивляюсь. Почему ты ничего не спрашиваешь о Вольдеморте?
Гарри аккуратно поставил на стол стакан с соком, поднесённый было к губам, и спокойно ответил:
— Я спрашивал… мне сказали, что я мал, что мне не следует ничего знать. Это звучит достаточно смешно, если учесть, что я уже знаю о Вольдеморте больше многих членов Ордена…
— И они были совершенно правы, — напряжённо перебила его миссис Уизли, впиваясь пальцами в подлокотники. — Ты ещё слишком мал для такого!
— С каких это пор для того, чтобы задавать вопросы, необходимо быть членом Ордена? — задиристо осведомился Сириус. — Гарри целый месяц как в тюрьме сидел у магглов. Казалось бы, он имеет право знать, что произошло за это время…
— Не тебе решать, что хорошо для Гарри, а что плохо! — воскликнула миссис Уизли, и на её обычно добром лице появилось весьма опасное выражение. — Забыл, что сказал Дамблдор?
— Что конкретно? — вежливо, но с интонацией человека, готового к сражению, поинтересовался Сириус.
— То, что Гарри не нужно рассказывать больше, чем ему следует знать, — миссис Уизли особенно подчеркнула два последних слова.
Гарри засмеялся — отрывисто, хрипло, насмешливо; только внешность осталась от того капризного, почти инфантильного подростка, которого с полчаса назад кормили с ложечки, этакого обаятельного, самоуверенного, психологически так толком и не выросшего трогательного карапуза. Не осталось ни намёка на беспомощность и ребячливость. Гарри без труда чувствовал лёгкий шок окружающих, вызванный такой метаморфозой; «Ну, может, они что-нибудь поймут наконец…»
— Это звучало бы прекрасно, миссис Уизли, если бы я уже не знал больше, чем Вы предпочли бы, чтоб я знал, — Гарри старался говорить как можно вежливей, но слова падали в тишину тяжёлыми каплями расплавленного металла, и с каждой каплей глаза у всех, кто был в столовой, распахивались всё шире. «Довольно ли света, хорошо ли вам видно, Бандерлоги?», — сыронизировал Гарри про себя. — Я был там месяц назад, а никто из вас не был. Вольдеморт охотится за мной, и вот это Вам уже прекрасно известно. Мне пятнадцать лет; пусть я несовершеннолетний, но я уже могу решать за себя сам. Безусловно, я благодарен Вам за заботу обо мне, но иногда она бывает излишней — в таких случаях, как этот. Вы знаете, что я имею право знать.
Всё это звучало пафосно, напыщенно и чересчур театрально, а в последней фразе два раза повторённый глагол «знать» и вовсе резанул Гарри по ушам. Но как это было действенно! Метод Дамблдора — пафосные почти бессмысленные речи, действующие на эмоции — работал на удивление безотказно. «Ага, ещё бороду до пола отрастить, сменить очки на полукруглые и таскать с собой в карманах годовой запас лимонных долек — и вуаля, готов любимец детей и кумир взрослых!.. Блюэ-э…»
— Очень хорошо, — надтреснуто произнесла миссис Уизли. — Джинни, Рон, Гермиона, Фред, Джордж! Выйдите за дверь.
Это вызвало бурю возмущения.
— Мы совершеннолетние! — хором заявил близнецы.
— Если Гарри можно, почему мне нельзя? — заорал Рон.
— Мам, я тоже хочу! — заныла Джинни.
— НЕЛЬЗЯ! — закричала миссис Уизли, вставая. — Я категорически запрещаю…
— Молли, ты не можешь ничего запрещать Фреду с Джорджем, — устало проговорил мистер Уизли. — Они совершеннолетние.
— Но они ещё даже школу не закончили!..
— В то же время официально они взрослые, — повторил мистер Уизли всё тем же усталым тоном. Гарри мысленно поблагодарил его за своевременное и уместное вмешательство — он ещё не чувствовал себя готовым остаться здесь, наедине с людьми, большая часть которых активно жаждала уберечь любой волосок на нём от падения.
Миссис Уизли сравнялась цветом лица со зрелой свёклой.
— Я… мне… хорошо, пусть Фред с Джорджем остаются, но Рон…
Рону, Гермионе и Джинни пришлось всё же уйти; нельзя сказать, правда, что они были довольны этим обстоятельством. К их негодованию охотно присоединился портрет миссис Блэк; на успокаивание неугомонного куска холста ушло ещё минут десять. И только потом, когда все снова расселись, Сириус заговорил:
— Итак, Гарри… Что ты хочешь знать?
Гарри сделал глубокий вдох и задал вопрос, бывший на сей день одним из самых актуальных.
— Где Вольдеморт? — спросил он, не обращая внимания на негативную реакцию остальных. — Чем он занят?
— Ничем особенным, — сказал Сириус, — по крайней мере, насколько мы знаем… а знаем мы немало.
— Во всяком случае, больше, чем он думает, — добавил Люпин.
— Почему он не убивает?
— Не хочет привлекать к себе внимание, — объяснил Сириус. — Для него это было бы опасно. Понимаешь, его возвращение прошло не так, как он рассчитывал. Не так гладко.
— И всё благодаря тебе, — вставил Люпин с довольной улыбкой.
— Как это? — поднял брови Гарри.
— Он не думал, что ты останешься жив! — воодушевлённо воскликнул Сириус. — Имелось в виду, что о его возвращении будут знать только Пожиратели Смерти. А вышло так, что ты тоже стал свидетелем.
— А уж меньше всего ему хотелось, чтобы о его возвращении сразу узнал Дамблдор. А ты первым делом известил именно его.
— Ну и что? Что толку-то? — продолжал недоумевать Гарри.
— Шутишь? — подал голос Билл. — Дамблдор — единственный, кого боится Сам-Знаешь-Кто.
Гарри не соизволил даже взглянуть на Билла.
— Благодаря тебе Дамблдор созвал Орден Феникса буквально через несколько часов после возвращения Вольдеморта, — сказал Сириус.
— А чем именно этот Орден занимается? — Гарри обвёл взглядом присутствующих.
— Делает всё возможное, чтобы помешать Вольдеморту осуществить свои планы.
— А откуда вы знаете, что у него за планы? — уцепился Гарри.
— Дамблдор о них догадывается, — ответил Люпин, — а догадывается он обычно правильно.
Гарри оценил, о да… догадывается! Хотелось бы верить, не гадает на кофейной гуще!
— И что же, по мнению Дамблдора, собирается делать Вольдеморт?
— Прежде всего, вновь собрать свою армию, — спокойно заговорил Сириус. — В прошлом она была огромной: во-первых, преданные Пожиратели Смерти, потом, всяческие тёмные существа, плюс те, кого он околдовал или силой вынудил перейти на свою сторону. Кроме того, как ты сам слышал, он намеревается обратиться к великанам — и это отнюдь не всё. Он не такой дурак, чтобы пытаться захватить Министерство магии с десятком Пожирателей Смерти.
— Значит, вы мешаете ему собирать армию?
— Делаем всё возможное, — уклончиво сказал Люпин.
— Сейчас главное — убедить людей, что Сам-Знаешь-Кто и в самом деле вернулся, оповестить их об опасности, — добавил Билл. — Как оказалось, это не так-то просто.
Билл явно пытался наладить с Гарри дипломатические контакты — для того, ли, чтобы успокоить собственную совесть, для того ли, чтобы унять яростные взгляды близнецов, от которых и Вольдеморту сделалось бы не по себе;Гарри был категорически против в любом случае.
— Почему?
— Из-за политики Министерства, — вставила свою лепту Тонкс. — Ты же сам видел Корнелиуса Фаджа сразу после возвращения Сам-Знаешь-Кого. С тех пор ничего не изменилось. Он отказывается верить, что это случилось.
— Но почему? — вскинулся Гарри; на языке явственно проступил вкус Веритасерума, выпитого в конце прошлого учебного года. — Откуда такая твердолобость? Раз уж даже Дамблдор…
— Вот именно, — криво усмехнулся мистер Уизли, — Дамблдор.
— Понимаешь, Фадж его боится, — печально произнесла Тонкс. — Боится того, что, как ему кажется, он замышляет. Фадж уверен, что Дамблдор собирается его свергнуть. Он думает, что Дамблдор хочет сам стать министром магии.
— Но он ведь не хочет…
— Разумеется, нет, — подтвердил мистер Уизли. — Дамблдор никогда не хотел быть министром. Хотя после того, как Миллисент Багнолд ушла на пенсию, многие хотели видеть на этом посту именно Дамблдора. Министром стал Фадж, но он, видимо, не в силах забыть, какой поддержкой избирателей пользовался Дамблдор несмотря на то, что даже не выдвигал свою кандидатуру.
— В глубине души Фадж знает, что Дамблдор намного умнее его и сильнее, как маг. В первые годы своей карьеры он то и дело просил у Дамблдора совета и даже помощи, — продолжил Люпин. — Но теперь, похоже, власть ударила ему в голову, и, кроме того, он стал гораздо увереннее. Ему безумно нравится быть министром магии, и ему, кажется, удалось убедить себя в том, что он во всём прав, а Дамблдор просто мутит воду, чтобы создать ему неприятности.
— Он думает, что возвращение Вольдеморта — это мелкие неприятности для него лично? — окружающие снова дружно дёрнулись при звуке имени Тёмного Лорда, но Гарри даже не обратил внимания.
— Вроде того. Если Министерство признает, что Вольдеморт вернулся, то их ждут такие трудности, каких они не видели вот уже четырнадцать лет, — горько сказал Сириус. — Фадж не в состоянии посмотреть правде в глаза. Ему проще думать, что Дамблдор сочиняет страшные сказки из желания подорвать его репутацию.
— Видишь ли, в чём загвоздка, — пояснил Люпин, — пока Министерство будет утверждать, что никакого Вольдеморта нет, нам будет крайне трудно убедить людей в том, что он вернулся, они ведь и сами не хотят в это верить. Более того, Министерство очень рассчитывает на «Пророк», на то, что редакция не станет публиковать, как выражается Министерство, грязных слухов, раздуваемых Дамблдором. В результате простые маги до сих пор ничего не знают о случившемся, и от этого становятся лёгкой мишенью для Империуса Пожирателей Смерти.
Гарри кивнул, ожидая продолжения. Люпин покорно заговорил снова:
— Дамблдора всячески пытаются дискредитировать. Не читал «Пророк» на прошлой неделе? Там было сказано, что Дамблдор лишился кресла председателя Международной Конфедерации Чародеев из-за того, что постарел и потерял хватку. Но это ложь, это произошло потому, что после его речи, в которой он объявил о возвращении Вольдеморта, многие министерские маги проголосовали против него. Ещё Дамблдора сняли с поста Верховного Мага Визенгамота — это высший колдовской трибунал — и поговаривают, что его хотят лишить ордена Мерлина первой степени. У него крупные неприятности из-за того, что он говорит правду.
«Хм, так вот почему он научился так хорошо врать, честно глядя при этом в глаза — жизнь заставила, только и всего…»
— Если Дамблдор будет продолжать дразнить Министерство, то окажется в Азкабане! — резко добавил мистер Уизли. — А вот этого нам уже совсем не нужно. Пока Тот-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут знает, что Дамблдор в курсе его планов и свободен в своих поступках, он будет соблюдать осторожность. Уберите Дамблдора — и вы дадите Сами-Знаете-Кому зелёную улицу.
Гарри воочию представил себе Вольдеморта в красной гоночной машине, мчащегося по просвету между жмущимися к обочинам автомобилями на скорости двести километров в час, в защите, в каске — всё, как полагается… «Знакомьтесь, Вольдеморт Шумахерович Риддл!». Нервный смех едва не вырвался наружу, и в процессе попыток сдержать неуместный ржач лицо Гарри изрядно перекосило — как будто он с размаху откусил кусок свежего грейпфрута.
— И это всё, чем Вольдеморт занят? Просто набирает сторонников? — Гарри очень сомневался, что Вольдеморт только и делает, что тупо тычется в каждую щель в поисках союзников.
Задумчивые выражения на лицах старших собеседников тотчас же подтвердили ему, что у Вольдеморта всё схвачено, и план действий, вне всякого сомнения, имеется; упомянутые выражения обозначали: «Рассказать — не рассказать…»
— Он ищет кое-что, что ему нужно. Это кое-что можно только украсть…
«Что, автограф Шекспира с великим вопросом «Пить или не пить?» хочет из музея спереть?»
— Что это?
— Это… ну, скажем так, оружие… — мялся Сириус, не в силах подобрать подходящих слов под почти испепеляющим взором Люпина.
— Какое?
— Ну всё, хватит! — миссис Уизли пылала праведным гневом. — Немедленно ИДИТЕ СПАТЬ!
— Молли, ну зачем же так кричать? — раздражённо поинтересовался Сириус. — Мамулин портрет разбудишь…
Несколько ядовитых реплик Сириуса и миссис Уизли спустя Гарри понял, что продолжения беседы можно не ждать. Он перемигнулся с близнецами и отправился наверх.

Фред и Джордж поступили достаточно оригинально — свалили всё барахло с одной кровати на вторую, и на освободившейся легли спать вместе. Кровать Гарри была свободна, хотя бы потому, что он и не думал пока распаковываться — не до того было, но сразу он ею не воспользовался. После энного времени, проведённого после истерики в дремоте, Гарри не хотелось спать. Отчаянно хотелось курить, но сигареты кончились уже давно… хотя… что мешает здесь, где полным-полно взрослых? Гарри трансфигурировал моток пергамента в пачку совершенно кошмарных сигарет (МакГонагалл, конечно, никогда такому не учила, но возжаждавшему покурить Гарри море было по колено, а уж какая-то там Трансфигурация вообще болталась на уровне подошв). Огонёк вспыхнул, едва не ослепив уже попривыкшего к темноте Гарри, и кончик сигареты начал тлеть; на вкус и запах, правда, это был не ментол, а всё тот же пергамент, но Гарри не был привередлив. Он загасил огонёк и поудобнее устроился на подоконнике; всю дальновидность этого решения он оценил часа через два, когда, пропахший дымом насквозь, сонный и с гудящей от мыслей головой, он слез с подоконника и обнаружил, что у него затекло всего одно место. Одно из ключевых, правда, но это уже детали…
Глаза слипались, и Гарри, подумав пару секунд, прилёг на край кровати близнецов — идти в пустую холодную постель одному было как-то невесело, особенно после всего сегодняшнего. Гарри прикрыл ноги пледом и, неожиданно для себя, очень быстро отрубился.
И ни единого сна — темнота, пустота и тишина.
Идеальный отдых.

Как бы мне не обменяться личностью:
Он войдёт в меня, а я в него…
Саша Чёрный, «Все в штанах, скроённых одинаково…».

Поутру Гарри обнаружил, что Фреда и Джорджа рядом нет, а сам он передвинут в середину кровати и заботливо укрыт одеялом до подбородка. Было тепло и уютно, и так хорошо, как только несколько раз раньше — тогда он просыпался вместе с близнецами в Гриффиндорской башне на Рождество. Гарри лежал, бездумно пялился в тёмный потолок и желал всем сердцем, чтобы так всегда и длилось — так хорошо бывает достаточно редко, чтобы забыть, как это, к тому времени, как с тобой случится ещё раз такое чудо. Что ж, тем приятней узнавание…
— Не спишь, чудо в перьях? — близнецы появились в спальне внезапно, как какой-нибудь названный женским именем ураган в ясный день; два рыжих жизнерадостных смерча плюхнулись на кровать рядом с Гарри и уже по устоявшейся привычке принялись щекотать.
Гарри хохотал и в шутку отбивался; одеяло, старое и строгое, было категорически против подобных забав и запуталось между ними тремя так, что плечо Гарри оказалось припеленато к уху, левая нога Джорджа намертво была привязана к правой руке Фреда, и плюс ко всему Гарри открывался очаровательный вид одновременно на шею Джорджа и спину Фреда, чья рубашка предательски задралась, открыв гладкую кожу и крепкие мышцы.
— Да, — вспомнил Джордж, — мы, собственно, зачем пришли — мама просила тебя разбудить, накормить и потащить тебя с нами приводить дом в порядок — в гостиной в шторах обнаружилось до чертиков мольфеек.
— Мольфеек?
— Ну да, это такая дрянь с крылышками, которая заводится в старой ткани, — пояснил Фред. — Мы вообще ведь тут не просто так, а помогаем вычищать дом. Здесь же жить невозможно…
— …всё пыльное и грязное…
— …в каждом шкафу водится какая-нибудь пакость вроде боггарта…
— …или тех же мольфеек…
— …и всякого барахла, как в музее…
— …вот мы всей бандой и делаем уборку…
— …есть здесь один домовой эльф…
— …так этот ушастый жабокрыс в наволочке…
— …только мешает! Так что…
— …всем занимаются люди…
— …эй, ты нас вообще слышишь?
— Слышу, — очнулся Гарри, расплывшийся в улыбке до ушей при звуках голосов близнецов и не особо вникавший, если честно, в смысл. — Убирать. Жабокрыса. То есть гостиную.
— Примерно так… ой-й, блин… — близнецы начали предпринимать попытки вылезти из цепких объятий одеяла. Гарри помогал, как мог, внося ещё больший хаос. Одеяло трещало, но не сдавалось.
— Фред, Джордж, Гарри, вы идёте завтракать или как? — Рон распахнул дверь, не подумав.
Лучше бы он всё-таки подумал, прежде чем входить; теперь же его взору предстала чрезвычайно интригующая картина — Гарри и Джорджа подлое одеяло уложило в позицию «шестьдесят девять», а Фреда уткнуло лицом Гарри в поясницу. Признаться, Гарри сильно жалел, что не мог увидеть со стороны ни всей конструкции, ни выражения лица Рона.
— Извините… — Рон быстренько хлопнул дверью и уже из коридора прокричал:
— Так я скажу маме, что вы идёте!
— Скажи-скажи, — пробормотал Фред, отвоёвывая священное право на свободу для своей щиколотки. — Она порадуется…
Гарри, хихикая, исхитрился вытащить из-под себя угол одеяла, откатился в сторону, чтобы не мешать близнецам, и брякнулся на пол, чувствительно приложившись пятой точкой.
— Ничего жизненно важного не ушиб?
— Нет, — Гарри улыбнулся и запрокинул голову, устраивая её на краю кровати; близнецы, наклонившись над ним, по очереди нежно целовали его в губы, запускали руки в растрёпанные волосы, проводили кончиками пальцев и языков по шраму на лбу… Гарри хотелось мурлыкать.
Стук в дверь прервал их.
— Миссис Уизли желает знать, где вы втроём застряли и надо ли вас оттуда вызволять, — тоном вышколенной секретарши оповестила их Гермиона; в комнату она благополучно решила не заходить — в отличие от Рона, ей не составило никакого труда сложить два и один.
— Не надо, — хором откликнулись Фред и Джордж.
Гарри, прикрыв глаза, почти физически чувствовал, как ускользают последние мгновения перед тем, как нужно будет встать и пойти заниматься всякой ерундой в каких-то пыльных гостиных.
— А это ещё что? Гарри, твоё?
— Что? — Гарри открыл глаза и увидел в руке Фреда небольшую, с ладонь размером, тёмно-серую пушистую плюшевую мышку. — Это?
— Ага, это. У нас такой точно не было…
— Это… моё, — Гарри бережно взял мышку в ладони. Плюш щекотал кожу, чёрные бусинки-глаза блестели, как живые, длинные проволочные усы были завиты на концах.
— Симпатично, — отметил Джордж.
— Ага, — согласился Гарри, непроизвольно сжимая игрушку в руке так, что плюш едва не лопнул в возмущении и не выкинул в Гарри всю мышиную «начинку».
«Хотела бы я понять, как это делается, как сказала Жанна Д’Арк, наблюдая за огнеглотателем из бродячего цирка…»

Миссис Уизли продолжала демонстрировать недюжинные организаторские таланты, едва ли не по росту выстроив всех востребованных ею принудительно-добровольцев и направив на борьбу с мольфейками. Гарри без особого труда опрыскивал на лету роями вылезающих из старых штор мольфеек и складывал в предназначенное специально для этой цели ведро. Фред и Джордж украдкой сунули пару парализованных мольфеек в карманы, шёпотом объяснив Гарри, что было бы неплохо поэкспериментировать с их ядом для Забастовочных Завтраков. Гарри потребовал подробностей — что ещё за Завтраки? — выяснилось, что за лето Фред и Джордж успели много что сделать помимо выметания паутины из углов дома номер двенадцать по Гриммаулд-плейс. Они разработали целую кучу всяких разных штучек вроде Блевательных Батончиков — оранжевая часть батончика заставляла желудок едва ли не вывернуться, фиолетовая возвращала все внутренности на положенные им места. Помещения для магазина приколов близнецы пока не нашли, но это их не смутило, и они работали пока по почтовому каталогу и даже дали объявление в «Пророк», резонно полагая, что миссис Уизли об этом не узнает, и не будет очередного скандала до седьмых небес на тему «торговля-сомнительными-приколами-не-дело-вы-должны-следовать-по-стопам-отца-идите-работать-в-Министерство-магии». Никогда ещё «Пророк» не клеветал на Дамблдора и Гарри так своевременно (из-за этого, собственно, миссис Уизли и перестала его читать).
— И всё благодаря тебе, Гарри, — заключил Фред. — Если бы не твой выигрыш в Турнир, не знаю, что бы мы делали…
— Не-ет, это всё благодаря вам, — не согласился Гарри и щедро прыснул антимольфеином на одну наглую мольфейку, нацелившуюся цапнуть Джорджа за плечо. Мольфейка, негодующе пискнув — куда, дескать, «Гринпис» смотрит, тут такие безобразия творятся! — свалилась на пол. — Если бы не вы, чёрта с два я бы получил когда-нибудь этот выигрыш.
— Так или иначе, часть прибыли — твоя, — решительно заявил Фред. — Ты ведь вложил деньги в это дело…
— Да ну, не надо, — попробовал отбиться Гарри. — Это подарок был! Подарок! Если бы мне нужны были деньги, стал бы я их отдавать?
— Самое интересное состоит в том, что, конечно, стал бы, но дело сейчас не в этом, — возразил Джордж. — Твою долю мы перечисляем тебе через «Гринготтс». Собственно, мы просто ставим тебя в известность. И не спорь — ты же не хочешь, чтобы наш бизнес потерял удачу? Первого инвестора обжуливать нельзя. Золотой телец накажет, — тон был серьёзным, но глаза смеялись.
— Второго и третьего, выходит, можно? — Гарри парализовал двух мольфеек сразу и пихнул их в ведро.
— А это уже наша коммерческая тайна, — Фред опрыскал мольфейку над головой Гарри и перехватил её прежде, чем она успела упасть на любезно подставленную макушку.
— Фред, Джордж, Гарри, вы делом занимаетесь или болтаете? — миссис Уизли явно была не в духе.
— Болтаем, — вполголоса буркнул Джордж и мстительно опрыскал на подлёте разом трёх мольфеек.

Явление Кричера, домового эльфа Блэков, потрясло Гарри до глубины души. До сих пор количество виденных им эльфов исчерпывалось двумя, Добби и Винки; оба они были опрятными, робкими, услужливыми, вежливыми и заботливыми. Кричер отличался от них кардинально, начиная с внешности.
Он был невероятно стар — казалось, морщинистая кожа велика ему на несколько размеров. Как все домовые эльфы, он был лыс, но из огромных, как у летучей мыши, ушей росли большие пучки грязных белых волос. «Ну, бороды до пола нет, и то хлеб». Глаза Кричера были пронизаны кровяными жилками, как у Мундугнуса Флетчера, а нос просто пугающе походил на свиной пятачок. Единственным его одеянием была засаленная набедренная повязка из старой наволочки.
Эльф не обращал никакого внимания ни на кого в комнате и вёл себя так, будто был здесь один. Пошатываясь из стороны в сторону, он зашаркал в дальний конец комнаты, безостановочно бормоча себе под нос хриплым, низким, словно сорванным голосом:
— …воняет, как сточная канава, бандит до мозга костей, только и она не лучше, жалкая предательница, загадила вместе со своими ублюдками дом моей дорогой хозяйки, бедная, бедная моя хозяйка, если бы она только знала, если бы знала, кого они понатащили в дом, что бы она сказала старому Кричеру, о, позор, позор, мугродье, оборотни, воры, выродки, бедный, старый Кричер, что он мог поделать…
— Привет, Кричер, — очень громко сказал Фред, изо всех сил шарахнув дверью о косяк.
Домовый эльф замер на месте, прекратил бормотать и крайне неубедительно вздрогнул от удивления.
— Кричер не заметил молодого хозяина, — проговорил он, поворачиваясь и кланяясь Фреду. И, не поднимая глаз от ковра, отчётливо добавил:
— Мерзкого отпрыска предателей нашего дела.
— Что-что? — очень вежливо переспросил Джордж. — Не расслышал последних слов.
— Кричер ничего не говорил, — ответил эльф, кланяясь Джорджу, и вполголоса, но очень отчётливо произнёс:
— А вот и его гадкий близнец. Пара вонючих мартышек.
Гарри не знал, смеяться ему или плакать; на миг ему захотелось вбить Кричеру в глотку его поганый язык, чтобы он больше не смел говорить ничего подобного о близнецах, но дряхлый и, совершенно очевидно, выживший из последнего ума эльф был слишком жалок. Кричер распрямил спину, обвёл всех злобным взглядом и, очевидно, убеждённый, что его никто не слышит, продолжил:
— …а вот и отвратная, наглая грязнокровка, стоит, как будто так и надо, о, если бы об этом узнала моя хозяйка, о, сколько слёз она бы пролила, а вот ещё новый мальчишка, Кричер не знает его имени. Что ему здесь надо? Кричер не знает…
— Кричер, познакомься, это Гарри, — с твёрдой неуверенностью в успехе представила Гермиона. — Гарри Поттер.
Блёклые, словно посыпанные мукой глаза эльфа расширились, и он забормотал ещё быстрее и яростнее:
— Грязнокровка разговаривает с Кричером так, словно они друзья, о, если бы хозяйка увидела Кричера в подобном обществе, о, что бы она сказала…
— Не смей называть её грязнокровкой! — хором выкрикнули Рон и Джинни, очень гневно.
— Ничего страшного, — прошептала Гермиона. — Он не в своём уме, он не знает, что гово…
— Не обманывай себя, Гермиона, он отлично знает, что говорит, — перебил Фред, смерив Кричера неприязненным напряжённым взглядом.
Кричер, уставившись на Гарри, бормотал, словно в забытьи:
— Неужто это правда, неужто это Гарри Поттер? Кричер видит шрам, значит, это правда, это тот мальчишка, который помешал Тёмному лорду, Кричеру интересно, как ему это удалось…
— Всем интересно, — перебил Фред.
— А вообще, что тебе тут надо? — полюбопытствовал Джордж.
Взгляд непропорционально огромных глаз эльфа метнулся из стороны в сторону.
— Кричер проводит уборку, — неопределённо протянул он.
— Свежо предание, — сказал голос за спиной у Гарри.
Сириус стоял у двери и с необычайной гадливостью смотрел на эльфа. При виде крёстного Гарри Кричер молниеносно согнулся в гротескно низком поклоне, слегка вдавив пятачок в пол.
— Встань прямо, — нетерпеливо приказал Сириус. — Говори, что затеял?
— Кричер убирается, — повторил эльф. — Цель жизни Кричера — служить благородному дому Блэков…
— Отчего благородный дом становится всё грязнее, — перебил Сириус, — и всё больше походит на неблагородный хлев.
— Хозяин такой шутник, — Кричер снова поклонился и добавил чуть слышно:
— Хозяин — неблагодарная свинья, разбившая материнское сердце…
— У моей матери не было сердца, — ледяным тоном сказал Сириус, — она жила одной своей злобой.
Кричер опять поклонился и гневно проговорил:
— Как скажет дорогой хозяин.
И продолжил вполголоса:
— Хозяин не достоин вытирать пыль с туфель своей матери, о, бедная моя хозяйка, что бы она сказала, если б знала, что Кричер вынужден служить тому, кого она ненавидела, кто так разочаровал её…
Сириус открыл было рот, чтобы оборвать этот монолог — не столько раздражающий, сколько абсолютно бессмысленный и бесполезный — но Гарри взмахнул рукой, останавливая крёстного, и приложил палец к губам. Глаза Сириуса расширились от любопытства, но он промолчал. Гарри подмигнул всем сразу, кроме Кричера, и присел на корточки, чтобы их с Кричером лица были на одном уровне:
— Кричер, ты ведь не любишь своего хозяина? — на этих словах эльф резко вскинул голову, прекратив сверлить взглядом дырки в полу. Гарри вкрадчиво продолжал, перейдя почти на шёпот, медитативный и завораживающий:
— Твой хозяин предал свою мать, предал идеалы благородного дома Блэков, хозяин ненавидит всё, что связывает его с прошлым, и этот дом он ненавидит больше всего… дом будет мёртв, Кричер… этого дома скоро не будет — может быть, от него останутся стены и крыша, но больше ничего прежнего не будет… ты — душа этого дома, Кричер… маленькая злобная упёртая душа, такая, какая подобает этому дому… когда дома не станет, ты будешь свободен, Кричер… а если ты будешь докучать хозяину, он отпустит тебя, и ты должен будешь уйти оттуда, где жил столько веков.. если я попрошу, он отпустит тебя прямо сейчас, Кричер, он даст тебе одежду, даст прямо в руки, и ты не сможешь не взять, потому что он прикажет… хочешь, чтобы тебя освободили, Кричер? — Гарри ласково улыбнулся. — Прямо здесь, пока ты пытаешься спасти что-то из того, чему всё равно суждено погибнуть…
Кричер завизжал, едва не оглушив Гарри; этот визг в сочетании с пятачком делал его чрезвычайно похожим на поросёнка. Эльф попятился, чуть не упав; водянистые глаза заняли почти две трети лица.
— М-молодой хозяин ошибается… Кричер не будет свободным… не будет!!!
Гарри улыбнулся снова.
— А почему бы и нет? Сириус… — Гарри обернулся к крёстному, уже зная, что сейчас будет.
С новым воплем, полным чисто животного ужаса, Кричер вылетел из комнаты, начисто, похоже, забыв, зачем туда приходил.
Шквал аплодисментов от близнецов, Сириуса, Рона и даже Гермионы обрушился на Гарри.
— Мои поздравления, Гарри! Ты его сделал! — восхищённо заявил Рон.
— В тебе погибает обалденный актёр, — глаза Джорджа сияли.
— А по-моему, вовсе даже не погибает! — Фред улыбался до ушей.
— Ты единственный, кому удалось поставить этого поганца на место, — в глазах Сириуса была неподдельная гордость. — Полный Орден взрослых людей ничего не мог сделать! Только, Гарри, на самом деле отпустить его я не могу — он слишком много знает об Ордене…
— Я понимаю. Но он ведь поверил — я знал, что поверит, — слова сорвались с губ непроизвольно.
— Откуда? — Сириус был удивлён.
Гарри почувствовал себя даже не то что не в своей тарелке, а в чужом кофейнике.
Вольдеморт двадцать четвёртого июня разговаривал с Пожирателями точно таким же свистящим шёпотом, чтобы вызвать в них страх и чувство вины.
«Что со мной происходит?»
— Ну… я так чувствовал. Это было жестоко, да, но я не мог больше слушать, как он оскорбляет всех вас, — Гарри смущённо покосился на крёстного и близнецов.
— Это было в самый раз! — Сириус ободряюще хлопнул Гарри по плечу. — Если уж он тебя за несколько минут так достал, представляешь, каково тем, кто его уже больше месяца слушает?..
— Представляю, — машинально ответил Гарри.
Сначала делать, потом думать — что за гадкая привычка… «Хотя если б я сначала думал, я бы вообще ничего не стал делать в этой жизни. Одни только домашние задания. Потому что всё остальное неизменно шло наперекосяк, что можно было бы предугадать, пошевелив мозгами…». Следуя этой логике, подобное обращение с Кричером должно было также привести к неприятностям…
— Чёрт, кажется, здесь опять неотлипное заклятие… — Сириус, сунув руки в карманы, хмуро смотрел на старый гобелен на стене. Гарри подошёл ближе и прочёл надпись, вившуюся по верху буквами размером с человеческую голову: «Древнейший и благороднейший дом Блэков. Toujours pur».
— А что значат вот эти слова?
— Чисты навеки, — отозвался Сириус. — Здесь вся моя семья…
Генеалогическое древо, вышитое на портрете, ветвилось, рябило в глазах — нитки повыцвели и вылезли местами.
— Тебя здесь нет…
— Я был здесь, — Сириус брезгливо ткнул пальцем в одну из аккуратных, словно прожжённых сигаретой дырочек на холсте. — В шестнадцать лет я сбежал из этого склепа, и меня выжгли с древа. Прожил лето у твоего отца… лучшее лето в моей жизни… потом дядюшка Альфард, чуть ли не единственный вменяемый здесь, оставил мне наследство — видишь эту дырку, здесь был дядюшка — за это его и выкинули отсюда, настоящие Блэки выродкам и отступникам не помогают…
Гарри пришло в голову, что здесь вряд ли было веселей жить, чем у Дурслей.
— А почему ты сбежал?
— Меня тошнило от них всех, — голос Сириуса был усталым; так мог бы говорить Сизиф, в очередной раз толкающий свой камень вверх, в гору, и понимающий, что всё бесполезно, сколько бы ты ни старался, всё рассыпется в прах, всё придётся начинать сначала, заранее зная, что ничего не выйдет во веки веков… — От их твердолобости, от их высокомерия. От родителей с их манией насчёт чистоты крови, с их вечной убеждённостью в своём превосходстве, от братца-идиота, который во всё это верил…Вот он… Регулус.
— Он умер пятнадцать лет назад?
— Как и многие другие Пожиратели, — пожал плечами Сириус. — Родители всячески поощряли его сделать это, они гордились им… Он был счастлив, пока не понял, что дело тухло пахнет. Запаниковал, захотел выйти из игры… сам Вольдеморт его за это и убил — ну, или велел кому-нибудь из других своих приспешников. Можно подумать, из Пожирателей уходят на пенсию!
— Ланч! — провозгласила миссис Уизли, входя в комнату с большущим подносом, на котором возвышалось несколько многоярусных конструкций из бутербродов и пирожных.
Все проявили большой энтузиазм при виде еды; Гарри и Сириус же предпочли остаться у древа Блэков.
— Давно не разглядывал его… Вот Финеас Найджелус, видишь?.. Мой прапрадедушка… самый нелюбимый из всех директоров Хогвартса… Вот Арамина Мелинорма… кузина моей матери… пыталась протащить в Министерстве билль о разрешении охоты на магглов… Дорогая тётя Элладора… это она начала милую семейную традицию рубить головы домовым эльфам, когда они становятся слишком дряхлыми и уже не могут носить подносы с чаем… Естественно, в семье рождались и приличные люди, но родственники быстренько от них отказывались. Вот Тонкс, например, здесь нет. Наверное, поэтому Кричер её не слушается — по идее, он должен повиноваться всем членам семьи…
— Вы с Тонкс родственники?
— Да, её мать Андромеда — моя любимая двоюродная сестра, — подтвердил Сириус, не отводя глаз от гобелена. — Кстати, и Андромеды тут нет, смотри…
Он указал на ещё одну прожжённую дырочку между «Беллатрикс» и «Нарциссой».
— А вот её родные сестры никуда не делись: они были достаточно благоразумны, чтобы выйти замуж в приличные чистокровные семьи, в то время как глупышка Андромеда полюбила магглорождённого, Теда Тонкса, и, следовательно…
— Погоди, если Кричер не слушается Тонкс, потому что её нет на фамильном древе, почему он слушается тебя? Тебя же тоже выжгли с него…
Сириус пожал плечами.
— Может, потому что от Андромеды официально отреклись, а от меня нет. Хотели, но всё никак не собрались, а потом Регулус погиб, и род прервался бы, если бы и я не был больше Блэком. Хотя, если честно, я толком не знаю, почему.
Гарри рассматривал гобелен; от старого холста веяло пылью, плесенью, дымом и кровью.

Уборка одной только гостиной заняла три дня, а комнат было ещё много… Дом сопротивлялся отчаянно, каждой мелочью, каждой усыпляющей музыкальной шкатулкой, каждой кусачей табакеркой с бородавочным порошком внутри, каждым ядовитым кольцом — Рон едва не укололся одним таким. Это была война с домом номер двенадцать — по крайней мере, Гарри чувствовал себя, как на фронте; чувство опасности не покидало его, непрестанным холодком пробегая по позвоночнику даже тогда, когда он ложился спать в уже давно очищенной комнате Фреда и Джорджа. Словно дом мог сдвинуть стены и превратить в кровавые — грязнокровные и чистокровные вперемешку — лепёшки своих непрошеных гостей. Одно было плюсом — здесь Гарри больше ничего не снилось. Может быть, как раз дом был тому причиной — казалось, это агрессивное строение обладает собственным разумом, ограниченным, как у кошки или собаки, но имеющим одну чёткую цель, вокруг которой крутились все куцые мысли: «Убить. Отомстить. Защититься». Гарри было с каждым днём хуже здесь, где он почти слышал эти мысли-обрывки, то и дело стряхивал с рук липкую, затхлую ненависть, где от срубленных голов домовых эльфов несло болью и радостью одновременно, где даже в вычищенных, свободных от всякой нечисти и мусора комнатах нельзя было находиться подолгу — обволакивало чувство собственной ошибочности, коренной и непоправимой, росла и крепла уверенность в том, что здесь, в этом доме, находиться нельзя, табу, закон, надо уходить, пока шкура цела… пока дом не наказал тебя за своеволие и нахальство. Гарри подозревал, что больше никто здесь ничего подобного не чувствует — хотя бы потому, что только Гарри стал периодически обнаруживать себя неподвижно сидящим на каком-нибудь продавленном диване в никому не нужной пустынной пыльной комнате и остекленело пялящимся в стену напротив, слушая тихий шёпот дома: «Защититься. Убирайся. Убить. Отомстить. Убирайся отсюда».

— Гарри! Гарри!
Гарри с трудом разлепил глаза; сон был тяжёлым, и голова болела.
— Гарри, ты здесь?
— Здесь… — честно ответствовал Гарри и сел, спустив ноги с кровати; тоже проснувшиеся близнецы молча встали, словно готовые защитить его от нежданных ночных визитёров. — А что? Я должен быть не тут?
— Lumos, — белый, резкий огонь заклинания осветил лица Люпина, Сириуса и Тонкс.
— Ты всё время был здесь? — уточнила Тонкс.
— После ужина — точно, — пожал Гарри плечами. — В чём дело-то?
— Ну тогда всё в порядке… — облегчённо выдохнула Тонкс. — Так не хотелось думать, что это правда… Фред, Джордж, вы можете подтвердить под Веритасерумом, в случае чего, что Гарри был здесь всю ночь?
Кажется, Тонкс совсем не смущало то, что они трое спали в одной постели, равно как и Ремуса; Сириус же слегка покраснел.
— В любой момент, — близнецы сделали по полшага друг к другу, частично загораживая Гарри. — Но что случилось?
Тонкс плюхнулась на жалобно скрипнувший стул у дверей и устало вытянула ноги.
— Чёрт, ну и ночка… я сегодня дежурила по аврориату, разбирала все сообщения о чрезвычайных происшествиях. И читаю одно сообщение, а у самой глаза на лоб лезут… — Тонкс покачала головой. — Вроде бы Гарри Поттер появился на Диагон-аллее, в «Дырявом котле», в баре, который и ночью работает… появился, значит, и давай требовать у Тома огневиски. Том отказался продавать Поттеру спиртное, сказал, что несовершеннолетним нельзя. Поттер впал в буйство, заявил, что раз он Вольдеморта имел, то и всех здесь поимеет, и стал угрожать Тому палочкой. Том сказал что-то вроде «Шёл бы ты спать, Гарри, свободные номера наверху есть», а Поттер в ответ применил к нему Круциатус.
Гарри подавился вдыхаемым воздухом и раскашлялся; близнецы сделали друг к другу ещё полшага.
— Да успокойтесь вы двое, — махнула рукой Тонкс. — Никто не будет его арестовывать, если докажем, что он всю ночь мирно спал здесь. Лучше дальше слушайте. После Круцио все посетители повскакали с мест, принялись кричать, пулять в Поттера Петрификусами; Поттер отразил всё и впечатал всех в стены Ступефаями. Хотя там и не такие уж слабые маги сегодня сидели… А потом Поттер повернулся к Тому, сказал длинную пафосную речь — что-то о том, как плохо не слушаться Победителя Тёмного Лорда — и убил старика Авадой.
— Ч-что? — на более умную реплику Гарри не хватило.
Тонкс вздохнула и развела руками.
— Больше никого ты, к счастью, убивать не стал, а вышел на улицу и исчез бесследно. Во всяком случае, когда люди начали отходить от Петрификуса, тебя на Диагон-аллее уже не было.
— И все свидетели очень хорошо запомнили внешность, — добавил Люпин. — Шрам на лбу, зелёные глаза, чёрные волосы почти до плеч…
— Почти до плеч? — повторил Гарри и недоумённо взъерошил свою шевелюру, безжалостно обкромсанную тётей Петунией в первый же день, как он вернулся из Хогвартса этим летом. По правде сказать, теперь самый длинный волосок на голове Гарри едва ли достигал двух с половиной дюймов.
Все присутствующие молча уставились на него.
— Я помню, когда мы тебя забирали, волосы у тебя были такие, как сейчас, — с сомнением сказала Тонкс.
— Меня подстригли сразу, как я приехал на Прайвет-драйв в этом году…
— Замечательно, — деловито сказала Тонкс. — Раз ты не метаморф, это тоже послужит доказательством. Ты знаешь, где твоя палочка?
Гарри потянулся к тумбочке у кровати и не глядя выбрал свою из трёх лежавших там палочек.
— Вот.
— Можно?.. — Тонкс взяла палочку из его рук. — Priori Inkantatem!
Размытый образ серебристого оленя повис в воздухе.
— Патронус, отлично, — удовлетворённо сказала Тонкс. — Сейчас запротоколирую свидетельские показания…
Она выудила откуда-то из кармана свиток пергамента и Самопишущее Перо, неприятно напомнившее Гарри такое же Перо Риты Скитер; Тонкс перехватила его взгляд на злосчастную письменную принадлежность и пояснила:
— Это служебное. Не везде же получится разложить обычное перо и чернильницу, мало ли куда по делу занесёт… У нас эти перья строго пишут то, что диктует аврор. Никаких вольностей, как у журналистов.
Гарри кивнул и устало потёр глаза.
— Есть какие-нибудь идеи насчёт того, кто это мог быть?
— Ясное дело, кто-то из Пожирателей Смерти, — пожал плечами Люпин. — Вот только как они это сделали… Чары Иллюзии? Их человек может применить только сам к себе, так что если это они, то тебя изображал кто-то знакомый с тобой лично, по колдографии хорошую иллюзию не сделаешь… К тому же эти чары довольно слабые, зависят от того, насколько сильно в памяти отпечаталась нужная внешность, а описание совпадает в точности, до самых мелких деталей. Многосущное зелье? Для этого нужна частичка человека…
Сириус сел на кровать рядом с Гарри и обнял крестника за плечи.
— А самое плохое, Гарри… — осторожно начал он.
— Что самое плохое?
— Тонкс сегодня дежурила в паре с Долишем… он всецело предан Министерству… короче, он тоже видел это сообщение. И когда Тонкс помчалась на место преступления, он остался якобы писать отчёт по уже принятым сообщениям.
— И? — Гарри начала раздражать необходимость вытягивать из крёстного информацию клещами.
— И он немедленно отправил копию в «Ежедневный Пророк».
Гарри открыл рот, вспомнил, что здесь девушка, и благовоспитанно закрыл — не стоило при Тонкс высказывать свои мысли прямо. По крайней мере, эти мысли.
— И, по нашим сведениям, завтра выйдет экстренный выпуск, посвящённый исключительно тебе, — добавил Люпин.
Тонкс, прикусив от старательности кончик языка, просматривала запротоколированное.
— Ну вот и всё! — жизнерадостно объявила она. — Утром отдам отчёт начальству… только, Гарри, вряд ли то, что я сейчас написала, попадёт в «Пророк» так же скоро. Пока это прочтут, пока перепроверят десять раз, пока к делу подошьют…
— А ты сама не можешь отправить копию в «Пророк», как Долиш? — без особой надежды спросил Гарри.
Тонкс сожалеюще посмотрела на него.
— Я бы отправила, Гарри, но они же не опубликуют. «Пророк» полностью подчиняется Министерству. А Министерству выгодно, чтоб тебя поливали грязью, сам понимаешь, почему… Даже если я и отправлю, как максимум в конце выпуска появится строчка мелким шрифтом: «Расследование ведётся».
Гарри стиснул зубы. Сириус потрепал крёстника по голове.
— Ничего… не обращай внимания…
— Я бы и рад не обращать… — сумрачно откликнулся Гарри.
— Какая разница, что большинство твоих знакомых прочтут этот бред, — «нет, из Сириуса решительно никакой утешитель». — Те, кто тебе дорог, не поверят. А на остальных плевать!
«Легко сказать», — Гарри представил, как уже в поезде падает в обморок от напора негатива со всех сторон. Если бы не эта чёртова способность чувствовать чужие эмоции… как легко было бы быть «стоически переносящим испытания юным героем» (некоторые выдержки из творчества Риты Скитер намертво застряли в памяти Гарри)!
— В любом случае, Гарри, тебе давно пора спать, — подал голос Люпин. — Тонкс, если ты закончила с Фредом и Джорджем, пойдём отсюда. У Гарри завтра дисциплинарное слушание. Нехорошо выйдет, если он заснёт посреди заседания суда.
Тонкс прыснула.
— Хотела бы я на это посмотреть… ладно, ребята, продолжайте спать… кстати, а что это вы все трое на одной кровати?
«Она только сейчас заметила?»
Люпин за спиной Тонкс покачал головой. Сириус сдавленно фыркнул, сдерживая смех — первое смущение он преодолел быстро, тем паче что актуальна была в этот момент совсем другая тема.
— Нам так хочется, — невозмутимо ответил Джордж.
— А что? — убийственно серьёзным тоном спросил Фред.
Если бы Гарри не был наполовину сонным, наполовину всерьёз расстроенным принесёнными новостями, он бы рассмеялся. Но он всё никак не мог избавиться от мыслей об убитом бармене Томе… Гарри помнил, каким дружелюбным был старик, когда перед третьим курсом Гарри жил некоторое время в «Дырявом котле», как много народу всегда было в прокуренном уютным баре, как была отполирована за десятилетия локтями деревянная барная стойка… Том был неотъемлемой частью «Котла», такой же органичной, как Кричер в доме Блэков; не то, чтобы бармен как-то походил на домового эльфа, но он точно так же принадлежал своей гостинице. Гарри передёрнуло, когда он почти помимо своей воли представил себе мёртвое лицо Тома, и он зябко обхватил себя руками.
«Гадство какое».
— Да так, ничего… — растерянно пробормотала Тонкс.
— Замёрз? — Джордж набросил Гарри на плечи плед.
— Да, немного, — соврал Гарри; просторная пижама, наследие всё того же Дадли, грела надёжно.
— Ну тогда залезай под одеяло побыстрей и засыпай, — посоветовала Тонкс, неуверенно оглядывая близнецов и Гарри — словно всё ещё пытаясь понять, отчего же они трое спят в одной постели, хотя в комнате есть ещё две свободные.
— Так и сделаю, — кивнул Гарри.
— Пойдём, — Люпин приобнял поднявшуюся со стула Тонкс за плечи и увёл из комнаты.
Сириус скрипнул зубами и кинулся следом.
— Зря ревнует, — прокомментировал Джордж, стоило двери закрыться.
— Она Люпина не интересует, — добавил Фред.
— Хотя он её — да…
— …но это уже практически ничего не значит.
— Вот на тебя, Фредди, Кэти заглядывалась, — поддел брата Джордж. — Ты тогда точно так же сказал…
— Кэти? — заинтересовался Гарри.
— Кэти Белл, ловец нашей команды, — Фред натянул одеяло на них троих до самого подбородка. — Лично я не заметил, что ей нравлюсь… но это и правда неважно.
— Правда? — Гарри возненавидел себя за то, что его голос дрогнул. «Если кто-то из близнецов захочет тебя бросить, то это их личное дело, ты, идиот», — твёрдо сказал Гарри сам себе.
— Она никудышный ловец, — Фред рассмеялся. — Мы предпочитаем того, кто у неё всегда выигрывает…
— Ах, так вот почему вы со мной, — фыркнул Гарри.
— А ты как думал? — поддразнивающе спросил Джордж, обнимая Гарри и утыкаясь носом в его макушку. — Мы вообще жутко тщеславные и корыстные. Ещё на твоём первом курсе предвидели твою всенародную славу и квиддичные успехи и коварно втёрлись к тебе в доверие…
Гарри расхихикался; от нормального смеха болела голова, но держать эмоции при себе он был не в силах.
— Успокоился? — заботливо спросил Джордж, резко поменяв тон с поддразнивающего на мягкий. — Тогда спи давай…
— …чтобы завтра каждый надутый министерский индюк…
— …признал, что ты ни в чём не виноват.
— Ага… спокойной ночи, — Гарри зевнул и закрыл глаза.
Фред и Джордж, тем не менее, заснули раньше него; он слушал их размеренное дыхание, чувствуя их синхронный спокойный пульс, и ему всё думалось о том, что он будет делать на шестом курсе без них. «Останется в Хогвартсе вообще хоть кто-нибудь или что-нибудь, из-за кого/чего туда стоило бы возвращаться?».

— Этот суд вообще интересуется тем,
что в действительности произошло на лайнере?
Брайан Герберт, Кевин Андерсон, «Дюна. Дом Атрейдесов».

Утром Гарри всё ещё отчаянно хотел спать, когда миссис Уизли подняла его с постели ни свет ни заря. Мистер Уизли начинал свою работу безобразно рано, по мнению Гарри, но это уже было не во власти последнего.
Тонкс, Сириус и Люпин уже были на кухне. Тонкс, нынешним утром — кудрявая блондинка, отчаянно зевала, не замечая, как Сириус и Люпин обмениваются через стол сердитыми взглядами; очевидно, остаток ночи после того, как Тонкс вернулась на работу, они потратили на выяснение отношений, но к какому-либо определённому выводу так и не пришли.
— Всю ночь пробегала, — пожаловалась Тонкс. — Сейчас позавтракаю и спать пойду… ужас просто…
— Что будешь, Гарри? — осведомилась миссис Уизли. — Оладьи? Копчёную рыбу? Тосты? Яичницу с беконом?
— Тост, если можно, — слова Гарри переросли в душераздирающий зевок.
Мармелада и тостов, появившихся перед ним на столе, хватило бы даже Хагриду; пока Гарри вяло жевал, миссис Уизли села рядом и принялась поправлять его футболку — заправила этикетку, разгладила морщинки на плечах. Гарри предпочёл бы, чтобы она его не трогала, но не стал ничего говорить.
— Ты как себя чувствуешь? — осведомился мистер Уизли.
Гарри пожал плечами.
— Скоро всё будет позади, — утешил его мистер Уизли. — Через несколько часов тебя уже оправдают.
Гарри ничего не ответил.
— Слушание состоится на моём этаже, в кабинете Амелии Боунс. Она — глава Департамента магического правопорядка, и именно она будет тебя допрашивать.
— Она хорошая, Гарри, — с серьёзным видом заверила Тонкс. — И справедливая. Она тебя выслушает.
Гарри, по-прежнему не зная, что сказать, кивнул.
— Главное, не выходи из себя, — посоветовал Сириус. — Будь вежлив и честно всё рассказывай.
Гарри снова кивнул.
— Закон на твоей стороне, — негромко проговорил Люпин. — В опасных для жизни ситуациях колдовать разрешается даже несовершеннолетним.
Гарри опять кивнул, чувствуя себя китайским болванчиком.
— Ну, я полагаю, нам пора, — бодро предложил мистер Уизли, покосившись на обгрызенный по краям тост Гарри.
— Ага, — Гарри встал, чуть не опрокинув стул — тело решительно отказывалось от продолжения банкета и требовало вернуться в кровать и спать дальше.
Но, разумеется, все остальные решили, что он просто до ужаса переживает из-за слушания — иначе с чего бы сочувствие прямо-таки полило из них через край? Это было по меньшей мере тошнотворно. «А если меня исключат, это будет уже жалость. О-ох…»

* * *

Под каким-то смехотворным предлогом мистер Уизли решил добираться на работу маггловским способом, на метро; Гарри не выказывал особого энтузиазма, но вошедшего в магглолюбческий раж мистера Уизли это не остановило. Поскольку оба плохо знали, что полагается делать, когда едешь в метро (сказать, что мистер Уизли, чистокровный волшебник, не имел о данном процессе ни малейшего понятия — ничего не сказать, а Гарри крайне редко бывал в Лондоне стараниями Дурслей, и во время своих нечастых визитов не пользовался метро), со стороны они, надо полагать, выглядели забавно. В особенности восторг мистера Уизли при виде того, как ловко турникет заглатывает карточку, и как эскалатор ухитряется двигаться без магии. Иными словами, на подходе к обшарпанной телефонной будке, долженствовавшей провести их в само Министерство, мистер Уизли был в радужном настроении, а Гарри — в самом что ни на есть мрачном.
Недолгие переговоры с равнодушным женским голосом (не знай Гарри, что здесь со стопроцентной вероятностью была использована только магия, он заподозрил бы, что это маггловский автоответчик), Гарри обзавёлся серебристым (ну а какого ещё цвета, собственно, он мог оказаться?!) прямоугольным значком с надписью «Гарри Поттер, дисциплинарное слушание». «Это, видимо, для тех политически неподкованных, кто меня сразу не опознает…»
После поездки в этой самой кабине под землю Гарри и мистер Уизли ступили в очень длинный вестибюль с тёмным, до блеска отполированным паркетным полом. По переливчато-синему потолку, непрерывно меняясь, перемещались золотые символы, отчего потолок походил на огромное небесное табло. По обе стороны вестибюля, стены которого были обшиты тёмным полированным деревом, располагались длинные ряды позолоченных каминов. Из каминов по левую сторону зала каждые несколько секунд с шуршащим свистом вылетал маг или ведьма, а у каминов справа потихоньку образовывались очереди на отправку.
В середине зала находился фонтан: круглый бассейн и, в самом его центре, золотая скульптурная группа, выполненная в масштабе, превосходящем натуральную величину. Главной фигурой группы был высокий маг самой что ни на есть благородной и мужественной наружности, воздевавший в небеса волшебную палочку. Вокруг колдуна стояли красивая ведьма, кентавр, гоблин и домовой эльф. Последние трое, подняв головы, обожающе смотрели на мага и ведьму, из кончиков волшебных палочек которых, так же как из стрелы кентавра, верхушки шляпы гоблина и обоих ушей эльфа били кристально прозрачные водные струи. К шелестящему рокоту воды присоединялся шум аппарирования и стук шагов сотен работников Министерства, с мрачным утренним выражением на лицах спешивших к золотым воротам в дальнем конце вестибюля.
— Сюда, — скомандовал мистер Уизли.
Они влились в плотную толпу людей, одни из которых несли в руках кипы пергаментных свитков, другие — потёртые портфели, а третьи читали на ходу «Ежедневный Пророк» — Гарри порадовался, что они не поднимают голов от газетных листов.
Проходя мимо фонтана, Гарри заметил на дне поблёскивающие серебряные сикли и бронзовые кнаты. Маленькое затрёпанное объявленьице рядом с фонтаном гласило:
«ВСЕ СБОРЫ ОТ ФОНТАНА ДРУЖБЫ ВОЛШЕБНЫХ НАРОДОВ ПОСТУПАЮТ В ПОЛЬЗУ БОЛЬНИЦЫ СЕЙНТ-МУНГО — ИНСТИТУТА ПРИЧУДЛИВЫХ ПОВРЕЖДЕНИЙ И ПАТОЛОГИЙ». «Причудливые повреждения и патологии? Хотел бы я знать, что конкретно имеется в виду…»
— Сюда, Гарри, — ещё раз сказал мистер Уизли. Они вышли налево из потока, движущегося к золотым воротам, и направились к столу под вывеской «Служба безопасности». При их приближении бритый наголо маг в переливчато-синей, в тон потолку, мантии поднял глаза и опустил «Пророк».
— Я сопровождаю посетителя, — мистер Уизли показал на Гарри.
— Подойдите ближе, — лениво бросил охранник.
Гарри подошёл. Бритый маг взял длинный золотой прут, тонкий и гибкий, как автомобильная антенна, и провёл ею вдоль тела Гарри вверх-вниз с обеих сторон. «Металлоискатель, типа?»
— Палочку, — пробурчал он, откладывая золотой прут и протягивая руку.
Гарри отдал ему палочку. Маг небрежно плюхнул её на загадочный медный прибор, похожий на весы с одной чашкой. Прибор завибрировал, и из прорези в его основании выползла тонкая пергаментная лента. Оторвав её, охранник прочёл вслух:
— Одиннадцать дюймов, сердцевина из пера феникса, находится в пользовании четыре года. Всё верно?
— Да, — кивнул Гарри.
— Это остаётся у меня, — охранник наколол полоску пергамента на небольшой медный штырь. — А это возвращается вам, — добавил он, сунув палочку в руки Гарри.
— Спасибо.
— Подождите… — медленно протянул охранник.
Его взгляд метнулся от серебряного гостевого значка на груди Гарри к шраму на лбу.
«Поздравляю, читать умеешь», — злобно подумал Гарри. На развороте отложенного охранником в сторону номера «Ежедневного Пророка» красовалась колдография Гарри в полстраницы. Старая, ещё тех времён, когда он только-только стал четвёртым чемпионом Турнира, но узнать по ней Гарри можно было без малейшего труда. Заголовок огромных размеров начинался со слов «Тайная суть Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил-Чтобы-Убивать?». «Фирменный стиль Риты Скитер, узнаю за десять шагов…», — мрачно заключил Гарри.
— Мы торопимся, — нервно объявил мистер Уизли, тоже заметивший газету. — До свидания, Эрик.
Взгляд Эрика жёг Гарри спину, а от чужого потрясения и неприязни кололо виски. «С почином тебя», — кисло поздравил Гарри сам себя.

Министерство оставило у Гарри впечатление чего-то большого, шумного и яркого; даже лифт здесь был позолоченным! Те из других пассажиров лифта, кто не был занят своими делами, пялились на Гарри во все глаза, и он чувствовал своей многострадальной головой, кто из них уже читал сегодняшний экстренный выпуск «Пророка», кто только пролистал наспех, а кто ещё и на первую страницу не смотрел. Последних было удручающе мало. Гарри представил себе, насколько дружелюбно к нему будут настроены начитавшиеся сомнительных плодов творчества Риты Скитер судьи и скептически пожал губы. «Прощай, Хогвартс, было очень неприятно познакомиться…»
Кабинет мистера Уизли и его напарника, Перкинса, показал Гарри ненамного больше чулана под лестницей. Шкаф с документами и два письменных стола сокращали свободное пространство так существенно, что два человека не разминулись бы на единственном не занятом мебелью пятачке пола.
Среди прочего на столе мистера Уизли имелась семейная колдография; с разрешения Гарри взял её в руки и улыбнулся машущим руками близнецам, цепляющейся за руку матери Джинни, любопытно уставившемуся Рону, Молли Уизли, едва достававшей до плеча чем-то смущённого Чарли. Привалившегося к краю колдографии Билла Гарри проигнорировал, но вот отсутствие Перси его удивило.
— Мистер Уизли, а почему здесь нет Перси? — ещё не договорив, Гарри понял, что разговор на эту тему был плохой идеей.
Лицо мистера Уизли буквально закаменело; Гарри сжался, ожидая бури, но мистер Уизли совладал-таки со своими чувствами и безэмоционально ответил:
— Он решил, что семья нищих сторонников Дамблдора испортит его карьеру, и ушёл из дома.
— Простите… — Гарри осторожно поставил колдографию назад.
Мистер Уизли ничего не ответил, и в кабинете повисло тягостное неловкое молчание; Гарри опасался даже двинуться, а мистер Уизли, ни чьих скулах ходили желваки, смотрел в стену. Наверное, заново проигрывал в воспоминаниях сцену ухода Перси; зная характер обоих, Гарри мог предположить, что это не было что-то из серии «давайте останемся друзьями».
Гарри готов был благословить вбежавшего в комнату сутулого невысокого волшебника с пушистой, как у созревшего одуванчика, седой головой.
— Артур! — в отчаянии воскликнул он, не обратив никакого внимания на Гарри. — Хвала небесам! Я не знал, что мне делать, ждать тебя здесь или что. Я совсем недавно послал тебе домой сову… понятно, она тебя уже не застала… десять минут назад пришло срочное сообщение…
— Ты о чём, Перкинс? — голос мистера Уизли стремительно обретал прежнюю мягкость и жизнерадостность.
— Слушание дела Поттера… Они поменяли время и место! Слушание начинается в восемь утра, внизу, в старом зале судебных заседаний номер десять…
— Внизу, в старом?.. Но я думал… Мерлинова борода!
Мистер Уизли взглянул на часы, вскрикнул и вскочил со стула.
— Скорее, Гарри, мы уже пять минут, как должны быть там!
Перкинс привычно вжался в шкаф, и мистер Уизли с Гарри стремглав выбежали из комнаты.
От бешеного бега по коридорам у Гарри через десять минут закололо в боку; в лифте, двигавшемся до отвращения медленно, Гарри согнулся пополам, упираясь ладонями в бёдра и пытаясь отдышаться. Мистер Уизли, привалившись к стене, бормотал — или говорил обычным голосом, но из-за собственного прерывистого дыхания Гарри еле разбирал его слова:
— Эти залы судебных заседаний не используют вот уже много лет, — сердито говорил он. — Не понимаю, зачем устраивать слушание там… если только… но нет… хвала Мерлину, что мы приехали заранее, а то бы ты пропустил слушание, а это уже настоящая катастрофа!
Кто-то ещё зашёл в лифт, и мистер Уизли мгновенно замолчал; Гарри заставил себя выпрямиться и прижался лопатками к прохладной стенке лифта. Вошедший, которого мистер Уизли назвал Бедоу, уставился на Гарри немигающим взглядом, и, хотя Гарри и было совсем не до того, он почувствовал эмоции Бедоу. Точнее, полнейшее отсутствие всяких эмоций; Гарри продрал мороз по коже — не холодок чувства опасности, а тот самый мороз, столь активно эксплуатируемый авторами беллетристики самого разного пошиба. «Млин, он человек вообще или как?», — на лбу Гарри выступила испарина, и, когда лифт раскрыл наконец двери на нужном этаже, Гарри рад был выскочить на всех парах в очередной длинный коридор.
По пустынному коридору вперёд, налево и вниз лестнице, снова по коридору, полутёмному, освещённому лишь немногочисленными факелами; тяжёлые деревянные двери в три человеческих роста, с железными засовами, каменные стены, от которых шёл холод, как в подземельях Хогвартса. Сердце Гарри колотилось где-то в районе горла, когда мистер Уизли резко затормозил и ткнул пальцем в одну из дверей.
— Зал номер десять… здесь… дальше мне с тобой нельзя, Гарри… — выдохнул он.
Гарри рад был бы остаться здесь с мистером Уизли, и постоять у стеночки, пока дыхание не выровняется, но выбора у него не было.
Чтобы повернуть тяжёлую металлическую дверную ручку, Гарри пришлось приложить почти такое же усилие, какое требовалось, чтобы удержать на поводке соплохвоста.
— Вы опоздали, — холодный мужской голос раздался словно из ниоткуда.
— Я не знал, что заседание перенесли… — машинально проговорил Гарри, застыв на месте.
Вполне вероятно, со стороны это выглядело более чем глупо. Но Гарри был слишком ошеломлён тем, что это был тот же самый зал, где судили Лестрейнджей и Крауча-младшего. Не похожий, а именно тот самый; Гарри отлично помнил всё, что видел в воспоминаниях Дамблдора.
— Визенгамот в этом не виноват, — сказал голос. — Этим утром Вам была заблаговременно послана сова. Садитесь.
Гарри на негнущихся ногах подошёл к одинокому креслу в центре зала; цепи, долженствовавшие приковать к подлокотникам руки любого, кто сюда сядет, угрожающе шевельнулись, стоило ему сесть, но приковывать не стали. Посчитали, видимо, что ещё рано. Гарри вспомнилось, как бился и рвался на этом кресле Крауч-младший, и просил собственного отца не отправлять его в Азкабан; «А потом, через тринадцать лет, я убил его голыми руками…»
Председательствовавший Фадж выглядел чрезвычайно довольным, хотя Гарри и чувствовал, как министр магии был напуган. «А ну как я на месте превращусь в дракона и разнесу пол-Министерства?», — «сочувственно» подумал Гарри.
— Дисциплинарное слушание от двенадцатого августа сего года, — заговорил Фадж, и Перси, исполнявший здесь обязанности секретаря, сразу же начал писать, — по обвинению в нарушении декрета о разумных ограничениях колдовства среди несовершеннолетних и Международного Статута Секретности Гарри Джеймса Поттера, проживающего по адресу: Суррей, Литтл-Уингинг, Прайвет-драйв, дом № 4. Дознаватели: Корнелиус Освальд Фадж, министр магии; Амелия Сьюзан Боунс, глава Департамента магического правопорядка; Долорес Джейн Амбридж, старший заместитель министра. Судебный писец, Перси Игнациус Уизли…
— Свидетель защиты, Альбус Персиваль Ульфрик Брайан Дамблдор, — произнёс звучный голос за спиной у Гарри.
Дамблдор остановился рядом с Гарри, смотря, впрочем, на одного только Фаджа; последний несколько стушевался и сразу же растерял те крохи уверенности в себе, что у него имелись.
— А, — умно сказал Фадж. — Хм… Дамблдор. Да. Значит, вы… э-э… получили наше… э-э… сообщение о том, что время и… э-э… место слушания были изменены?
— Нет, оно до меня не дошло, — весело ответил Дамблдор. — Однако, по счастливому недоразумению, я оказался в Министерстве на три часа раньше, чем нужно, так что ничего страшного.
Гарри с трудом сдержал неуместное желание заржать в рукав. Дамблдор сотворил себе кресло и сел рядом с Гарри. Эта мнимая поддержка окончательно успокоила Гарри; несмотря на всю «доброжелательность» к нему Дамблдора, вряд ли директор так запросто выпустил бы его из Хогвартса на волю, в пампасы. А кого тогда раз за разом подставлять под удар? Кому тогда ничего важного не говорить, кого Веритасерумом под видом чая поить, кому лапшу на уши вешать в промышленных количествах, кому лежалые лимонные дольки скармливать в качестве закуски к Веритасеруму, за чьими попытками выжить наблюдать регулярно («Тоже мне реалити-шоу — «Гарри Поттер и большие неприятности!», каждый день с вами!»)? «Если это недоразумение, то я — помесь пингвина и бегемота…»
Фадж, однако, так не считал; появление Дамблдора возмутило министра до крайности, и обвинения в адрес Гарри Фадж зачитал таким свирепым голосом, от которого известные своей непробиваемостью к любым видам воздействия, кроме прямого физического, тараканы обыкновенные, чёрные попередохли бы. Последовавшие за этим два десятка вопросов задавались с пулемётной скоростью, и всем, что Гарри мог сказать, было «Да, но…» Это звучало удручающе, и для Гарри, скорее всего, суд закончился бы плачевно (или очень даже радужно и многообещающе, это уже как посмотреть), если бы Дамблдор не взял дело в свои руки. Вытащенная буквально из рукава миссис Фигг мялась и стеснялась, но каким-то — несомненно, волшебным — образом практически убедила суд в том, что дементоры в Литтл-Уингинге всё-таки присутствовали.
— Так Вы действительно создали Патронуса? — уточнила ведьма, обозначенная в начале заседания как Амелия Боунс. — Овеществленного Патронуса?
— Э-э… да, мадам.
— То есть, это и вправду было не облачко серебристого дыма? — продолжала допытываться впечатлённая рассказом миссис Фигг мадам Боунс.
— Нет, это всегда олень, — честно сказал Гарри.
— Всегда?
— Ну… я умею создавать Патронус уже больше года, — отчего-то говорить эту правду Гарри было неловко; словно подержать в руках парашют и врать потом, что имеешь звание мастера спорта по затяжным прыжкам. — Меня научили на третьем курсе…
— И Вы действительно анимаг и превращаетесь в дракона?
«Нет, я понарошку анимаг! Вы знаете, я тут так, плюшками балуюсь…»
— Да, мадам, — Гарри учтиво склонил голову.
— Потрясающе… совершенно потрясающе… в таком возрасте… более чем впечатляюще… — мадам Боунс восхищённо покачала головой, и Фадж, не выдержав, прервал наконец этот странный диалог.
— Какая разница, Амелия, что умеет этот мальчик! — брюзгливо вопросил министр. — Будто кто-то поверит, что там действительно были дементоры — вот что нам сейчас действительно важно! Какова вероятность, что, прогуливаясь по Литтл-Уингингу, дементоры совершенно неожиданно наткнутся на единственного живущего там волшебника и решать поужинать его душой?!
— Будто кто-то поверит, Корнелиус, что они оказались там случайно, — невозмутимо заметил Дамблдор.
— Вы хотите сказать, Дамблдор, что кто-то приказал дементорам туда явиться? — окрысился Фадж в наступившей тишине. — Дементоры подчиняются Министерству магии!
— В таком случае, — совершенно светским тоном, как будто обсуждал погоду, вопросил Дамблдор, — кто из Министерства приказал дементорам явиться в Литтл-Уингинг и напасть на Гарри?
В звенящем, совершенно ошеломлённом молчании раздался высокий девичий смех; Гарри повернул голову на этот звук и увидел женщину, представленную в начале заседания как Джейн Долорес Амбридж. По правде сказать, ему подумалось, что, если она анимаг, её анимагической формой непременно должна была бы быть жаба; слегка выпученные круглые холодные глаза смотрели на Гарри как на муху, чья участь — быть схваченной ловким липким языком и отправленной в широкий рот с опущенными книзу уголками губ; при взгляде на этот рот думалось, что он попросту слишком длинный, чтобы удержаться в горизонтальном положении. Дряблая кожа лица то и дело казалась в неверном свете факелов нездорово-зелёной, и Гарри сморщился от отвращения, поняв, что шеи, как у дяди Вернона, у Долорес Амбридж практически нет. Как эта короткая толстая шея могла выпускать из своих недр такой нежный льющийся голос — если быть точным, то и не голос даже, а голосок?
— Кажется, я недопоняла Вас, профессор Дамблдор, как глупо с моей стороны. Но мне на кро-о-охотную долю секунды показалось, будто бы Вы высказали предположение, что Министерство магии могло отдать дементорам приказ напасть на этого мальчика! — она залилась смехом, от которого чувство опасности Гарри встало на дыбы и принялось бить копытами, настоятельно требуя сматываться отсюда сию же секунду, пока цел.
— Если верно, что дементоры подчиняются исключительно приказам Министерства, и если так же верно, что неделю назад два дементора напали на Гарри и его кузена, то из этого логически следует, что они сделали это по приказу человека из Министерства, — вежливо возразил Дамблдор. — Разумеется, возможно и другое объяснение: что именно эти два дементора вышли из-под контроля Министерства…
— Дементоров, вышедших из-под контроля Министерства, нет и быть не может! — Фадж взвился, как укушенный.
Долорес Амбридж успокаивающе положила руку на кулак Фаджа, вдарившего по столу с такой силой, что чернильница подпрыгнула и совершила безукоризненное сальто, залив своим содержимым всё, что было на столе. Гарри, полуприкрыв глаза, чувствовал, что министру и противно, и приятно одновременно. Фадж побаивался Долорес Амбридж и одновременно был твёрдо уверен, что она среди окружавших его сплошных сторонников Дамблдора — просто луч света в тёмном царстве. И да, её прикосновение мгновенно успокоило министра.
Гарри брезгливо потёр тыльную сторону ладони, где ему всё чудилось прикосновение чужой влажной холодной кожи; это включение в чужие эмоции по большей части приносило одни проблемы…
Опомнившись от своих безрадостных раздумий, Гарри понял, что благополучно пропустил приличный кусок заседания; Дамблдор неспешно договаривал:
— …закон, который разрешал бы данному собранию наказать Гарри за все прегрешения разом, пока ещё не принят. Ему было выдвинуто конкретное обвинение, и он представил доказательства в свою защиту. Всё, что мы с ним можем теперь сделать, это покорно ожидать решения почтенного собрания.
Гарри откинулся на спинку кресла — твёрдая и лишённая какого-либо намёка на удобство, она всё же давала некоторую опору уставшей спине.
Около минуты прошло в перешёптывании судей; Дамблдор, сцепив пальцы на коленях, ждал их решения; Гарри, сунув руки в карманы джинсов, ждал возможности уйти из сумрачного зала.
— Поднимите руки те, кто считает, что обвиняемый невиновен, — провозгласила мадам Боунс.
Поднялось довольно много рук… неохотно, но поднялось. Гарри точно знал, что все они ещё не успели прочесть экстренный выпуск «Пророка».
— Поднимите руки те, кто считает, что обвиняемый виновен!
Подняли руки Фадж, Амбридж и ещё несколько человек, чьих имён Гарри не знал.
— Очень хорошо, очень хорошо… — процедил Фадж сквозь зубы; по его голосу явственно чувствовалось, что он с куда большей охотой подверг бы Гарри Поцелую дементора прямо здесь, чем произнёс то, что должен был произнести сейчас. — Оправдан по всем статьям.
— Превосходно, — Дамблдор стремительно поднялся на ноги. — Что ж, мне нужно идти. Всем доброго дня.
Доброго дня Дамблдор желал вроде бы всем, но в глаза при этом смотрел одному Гарри; смотрел так, словно пытался увидеть в них что-то такое, что и самому Гарри не было заметно.
«Ты теперь у меня в долгу, мой мальчик», — ненавязчиво напоминали глаза директора.
«Это ты так думаешь», — отвечали глаза Гарри.
Безмолвный диалог длился не дольше доли секунды; по сути, он не был замечен даже теми из числа окружающих, которые во все глаза следили за Гарри и Дамблдором.
— Поттер, — окликнула мадам Боунс.
— Да, мадам? — Гарри сделал пару шагов ближе к ней.
— Я читала экстренный выпуск «Пророка».
Гарри вскинул брови.
— Но почему тогда Вы голосовали за мою невиновность?
— Потому что Вы невиновны, Поттер, ясное дело, — ответствовала мадам Боунс. — Собственно, я хотела Вам посоветовать держаться подальше от Диагон-аллеи, а в особенности от «Дырявого котла». Линчуют.
— Благодарю за предупреждение, — кивнул Гарри. — Но не могу удержаться от вопроса: не всё ли Вам равно, мадам, линчуют меня или нет?
— Не меряйте всех по себе, Поттер, — отрезала мадам Боунс. — Если Вам всё равно, это не значит, что всем всё равно.
Гарри растерянно захлопал ресницами. Последнее заявление явно нуждалось в тщательном осмыслении.
— Идите уже, Поттер, — посоветовала мадам Боунс. — Вас наверняка ждут.
Гарри кивнул и пошагал к выходу, забыв сказать «до свидания».
На вопрос мистера Уизли: «Ну как, Гарри? Дамблдор вышел молча…», Гарри ответил так коротко, как мог:
— Оправдан.
Мистер Уизли сиял просто-таки неземным счастьем — по крайней мере по сравнению с хмурым Гарри.

В одном из бесконечных запутанных коридоров мистер Уизли вдруг замер, как вкопанный; Гарри, едва не ткнувшись ему в спину носом, выглянул из-за плеча мистера Уизли. Увиденное его не порадовало: в нескольких шагах впереди Корнелиус Фадж, всё ещё пышущий злобой и раздражением, разговаривал с Люциусом Малфоем.
При звуке шагов Малфой обернулся; бледное лицо искривилось в тщательно рассчитанной презрительной ухмылке.
— Так-так-так… Поттер, создатель Патронусов… — протянул Люциус Малфой, смакуя издёвку.
«Нагл, нагл…», — оценил Гарри. Те же серые глаза, что сейчас пренебрежительно щурились в обрамлении платинового цвета прядей, несколько недель назад смотрели на Гарри сквозь прорези маски Пожирателя Смерти. Ты знаешь, что я знаю; я знаю, что ты знаешь, что я знаю… игра древняя, как мир.
— Министр рассказал мне, как ты счастливо отделался, Поттер, — продолжал витийствовать Малфой. — Поразительно, как тебе всегда удаётся ускользнуть от наказания?.. Какой ты скользкий, Поттер! Прямо как змея.
В последних фразах содержалось слишком много намёков, чтобы Гарри пропустил их мимо ушей. Он слегка склонил голову к плечу — непрошеное воспоминание о Седрике кольнуло под ложечкой — и спокойно ответил:
— Да, мистер Малфой. Я беру пример с моих скользких друзей. Без мыла везде пролезу, знаете ли.
Малфой сузил глаза до узких щелей, из которых било серебряно-серое угрожающее сияние; холодок опасности нерешительно скользнул по позвоночнику Гарри и исчез.
— Мистер Уизли, пойдёмте, — Гарри решительно потянул мистера Уизли за рукав; тот послушно сдвинулся, сверля Малфоя яростным взглядом. — Нас ведь ждут, нам некогда заниматься болтовнёй в коридорах…
Болтая без умолку, чтобы не дать Малфою или Фаджу вставить своё «веское» слово, Гарри дотащил мистера Уизли до ближайшего поворота, остановился, повернулся и, улыбнувшись так сладко, будто переел лимонных долек, послал Люциусу Малфою воздушный поцелуй.
Как ни странно, сражён этим жестом наповал оказался не Малфой, а Фадж, которого поцелуй вообще никоим боком не касался.

Ясно, что она посчитала его полезным, а это шаг в
нужном направлении. Но назначение это было идиотским.
Фрэнк Герберт, «Досадийский эксперимент».

На кухне дома номер двенадцать по Гриммаулд-плейс собрались уже практически все его постоянные обитатели — за исключением, пожалуй, Кричера. Все они старательно делали вид, что чинно пьют чай, но на самом деле никто не отпил и глотка; переступив через порог кухни, Гарри успел заметить только эту подробность, пока мистер Уизли, практически подпрыгивая от избытка чувств, объявлял радостную новость об исходе слушания. Сразу после этого на Гарри налетел ураган рыжих волос, сияющих улыбок и блестящих синих глаз; близнецы подхватили Гарри на руки и закружили по кухне так быстро, что вся обстановка промелькивала мимо прежде, чем Гарри успевал толком её опознать. Впрочем, Гарри не возражал; он любил смех близнецов, их голоса, любил, когда они в четыре руки поднимали его в воздух и начинали дурачиться. Они так давно этого не делали… «Ты бы ещё больше мировой скорби предавался! — въедливо заметил внутренний голос. — Естественно, они этого не делали, пока ты ходил такой же бодрый, как переваренная макаронина…»
Из рук близнецов Гарри, у которого слегка кружилась голова, перекочевал прямиком в материнские объятия миссис Уизли; по правде сказать, он предпочёл бы остаться там, где был, но спорить было бы не то чтобы невежливо, но попросту трудноосуществимо, настолько миссис Уизли была щедра на упомянутые объятия.
Вдох-выдох… Пока Гарри потихоньку восстанавливал кровообращение и выравнивал дыхание, остальные присутствовавшие на кухне поздравляли его словесно. Сириус, Рон, Джинни, Гермиона… И все они действительно были рады; только Сириус, хотя и улыбался не меньше прочих, пожимал Гарри руку, и вообще всячески выражал радость, был огорчён. Гарри чувствовал, что причина в нём, но решительно не понимал, что он такого сделал.
— Сириус?
— Всё в порядке, Гарри? — Сириус снова улыбнулся, и даже безо всякого чтения эмоций теперь было видно, как старательно эта улыбка вымучена.
— У меня да, а у тебя?
— Всё просто отлично, — Сириус потрепал Гарри по волосам и поднялся со стула. — Пойду-ка навещу Клювокрыла… наверно, соскучился уже по мне…
Звериная тоска Сириуса обжигала Гарри голову изнутри, и он был почти рад, что крёстный ушёл.
Фред и Джордж впихнули Гарри в руки кружку с горячим чаем и булочку с изюмом; Гарри выпил чая, обжёг кончик языка, не поморщившись, отставил чашку и начал злостно издеваться над булочкой, постепенно превращая её в кучку крошек.

* * *

В следующие несколько дней состояние Сириуса только ухудшалось; теперь он не мог даже строить хорошую мину при плохой игре. Он не разговаривал почти ни с кем и всё чаще запирался в спальне матери, там, где держал Клювокрыла; Гарри сквозь стены и лестницы чуял тоску, обиду и злость — обиду на других, злость на себя.
— Нет, ну что с ним всё-таки? — тревожно бурчал Гарри себе под нос, натягивая пижаму. — Если что-то не так, почему не сказать прямо?
— Ну так он страдает и обвиняет себя в эгоизме, — откликнулся Фред, хотя вопрос Гарри был чисто риторическим.
— Ты ведь о Сириусе говоришь? — уточнил Джордж.
— Ага…
— Ну и вот. Он сидит и злится на себя и на судьбу.
— Почему?
— Потому что ты возвращаешься в Хогвартс…
— …а он хотел бы, что ты остался жить здесь, с ним, — близнецы, склонившись над столом так, что одинаково растрёпанные чёлки смешивались, и невозможно было понять, где кончается один и начинается другой, складывали аккуратной стопкой прайс-листы на свои шуточные товары.
— Видишь ли, Гарри, ты — единственное, что у него осталось…
— …и ему не хочется, чтобы Хогвартс отобрал тебя у него.
— Конечно, он понимает…
— …всю эту муть по поводу необходимости образования…
— …плюс подозревает, что всё, чему тебя могут научить…
— …может однажды помочь тебе выжить…
— …но всё равно не хочет с тобой расставаться.
— И за это себя и казнит.
— Дескать, он плохой крёстный отец…
— …никудышный старший друг, чья поддержка тебе сейчас нужна…
— …бесполезный эгоист, который только и может, что выметать пауков из гостиных ненавистного дома своего детства…
— В общем, плохо ему.
— А вы откуда знаете? — ошеломлённый простотой и чёткостью, с которой близнецы разложили всё по полочкам, Гарри только растерянно хлопал глазами.
— А мы слышали, как он с Клювокрылом делился своим проблемами, — Фред и Джордж сели на кровать. — Больше никому, видно, не доверяет.
— А-а… — Гарри присел рядом с Фредом и нахохлился, обняв подушку. — Самое интересное, что Хогвартс этот мне нужен, как собаке пятая нога… и Сириус из-за него расстраивается…
— Не выдумывай, — Фред слегка щёлкнул Гарри по носу. — Учиться, учиться и учиться, понял? Уж на что он нам не нужен, а мы всё равно туда возвращаемся.
Гарри только вздохнул. Разумеется, близнецы не знали всего; Гарри старательно хранил от них в секрете то, что мог сохранить. Он был бы рад просто учиться, но ему никогда не давали покоя — даже при всём оглушающем одиночестве, окружавшем Гарри в стенах Хогвартса.
А уж в этом году… Гарри не смог даже заставить себя дочитать до конца тот самый экстренный выпуск «Пророка» — с него хватило абзаца: «Последние минуты незабвенного старого Тома были ужасны! Изрыгая хулу и оскорбления (полный список не будет приведён во избежание оскорбления общественной морали), Поттер пытал его раз за разом, произнося темнейшие из заклинаний. Кровью пропах воздух, и огненные буквы готовы были зажечься на обшарпанной стене «Дырявого котла», потому что никакие высшие силы не были больше в силах терпеть и далее это попрание законов чести и совести!.. «Авада Кедавра!», — прозвучал холодный веселящийся голос, и мертвенно-зелёный луч настиг старого бармена, который навсегда будет незабвенен в наших скорбящих сердцах…»
В подобном стиле было выдержано полвыпуска; вторую половину честно делили между собой нелицеприятные интервью о Гарри Поттере с самыми разными людьми, от случайных прохожих до заслуженных авроров и целителей из Мунго, и старые колдографии самого Гарри. Худой, бледный, лохматый, бросающий мрачные взгляды исподлобья, в мешковатой одежде, то и дело отворачивающийся от смотрящего… на этих колдографиях он вызывал одно из двух чувств: сильная жалость или острая неприязнь. Учитывая содержание окружавшего картинки текста, на первый вариант Гарри рассчитывать не приходилось. Да не особо и хотелось, если честно.
«Ну, может, хотя бы трогать не будут. А то мало ли, зааважу с полпинка…»
Но Гарри знал, что эти надежды лишены всякого смысла; все те, кто его обычно «трогал», отлично знали, что кидаться Авадами направо и налево было совсем не в характере Гарри. Вряд ли их так уж впечатлит эта статья — скорее, только позабавит. А все остальные поверят статье; для них отчего-то что написано пером, то не вырубишь потом ничем. Дескать, ложь и клевету никто печатать не будет — ага-ага…
Гарри заснул, крепко обнимая Фреда и Джорджа. Когда его пальцы переплетались с их пальцами, и он чувствовал слабый запах шампуня от их волос, и тепло их тел прогоняло мурашки с его озябшей кожи — тогда ему не снились кошмары, но не снилась и гнетущая тёмная пустота. Гарри словно выпадал куда-то в такую же бесконечную несуществующую зону, в которой, наверное, обитает сознание ещё не родившегося ребёнка. Там было всегда спокойно и безопасно — достаточно для того, чтобы просыпаться, не желая сдохнуть на месте.
Почти всё время слабо-слабо ныл шрам; так на грани слуха звенят комары, не привлекая к себе особого внимания, но мешая и угрожая сеансом кровопития. Гарри это слегка раздражало — тоже нашёлся недремлющий мститель, блюститель идеалов чистокровности, мечтающий изничтожить пятнадцатилетнего мальчишку, день и ночь бдит, думает думу тяжкую, как бы с врагом справиться…

Жизнь на Гриммаулд-плейс очень быстро входила в колею; каждый день в одно и то же время они вставали, завтракали и принимались отчищать комнаты от пыли, мусора и всяческих неприятных мелких созданий. Кричер всё ещё пытался таскать вещи, предназначенные мусорному ящику, но только не в той комнате, где был Гарри; едва завидев «молодого хозяина», эльф исчезал со скоростью, сделавшей бы честь любому космическому кораблю. Действительно, мало ли что придёт в голову этому страшному и ужасному самодуру… вдруг да пихнёт в руки одежду — и что тогда делать?
Дом номер двенадцать продолжал угрожающе шептать, но Гарри казалось, что родовое гнездо Блэков постепенно свыкается с ним, принимает его — главным образом потому, что он мог слышать этот угрожающий шёпот… а может быть, потому, что ему не было страшно даже тогда, когда он слышал это, в то время как Джинни боялась по вечерам в одиночку подниматься по лестнице, полной смутных теней и специфического тонкого запаха мумифицированных эльфийских голов, прибитых к стенке холла.
Всё реже и реже Гарри обнаруживал себя уставившимся в стену где-нибудь в безлюдной комнате; дом прекращал свои попытки изгнать его таким образом. Гарри порой было интересно, что будет, если капнуть немного своей крови куда-нибудь на пол в одной из этих комнат, которыми никто не пользовался. В Хогвартсе его кровь оказывала на замок очень странное влияние… может, дом Блэков тоже как-нибудь отреагирует? Но дело никогда не заходило дальше мыслей. Кровь не вода, чтобы вот так ею разбрасываться из чистого любопытства.

Список книг из школы прислали только в самый последний день перед каникулами. Обычно присылали раньше, но Гарри мог себе представить смятение, воцарившееся в умах преподавательского состава.
Внутри конверта лежало три листка пергамента. Обычное напоминание о том, что учебный год начинается первого сентября, список учебников — новых было всего два, «Теория защитной магии» за авторством некоего Уилберта Уиляйла и «Сборник заклинаний (часть 5)» Миранды Гошок… третий лист заставил Гарри заподозрить сначала: а не по ошибке ли это было сюда вложено. Но его фамилия в тексте опровергала эту, казавшуюся такой соблазнительной, версию.
«Уважаемый м-р Поттер, — гласило письмо. — Мы рады сообщить Вам, что в этом году Вы назначены старостой факультета Слизерин. Соответствующий значок прилагается к данному письму.
Подробные инструкции по поводу своих обязанностей Вы получите у Лучших Ученика и Ученицы. Во время движения Хогвартс-экспресса Вы должны будете вместе с напарницей патрулировать коридоры и вагоны, соблюдая порядок и спокойствие. Ехать Вы обязаны в вагоне старост.
Искренне Ваша, М. МакГонагалл, заместитель директора».
Гарри медленно перевернул конверт и тряхнул его; на подставленную ладонь упало что-то маленькое, изумрудно-серебряное. Может быть, то и не были настоящие драгоценные камень и металл, но смотрелись они более чем солидно — примерно как та связка колец с гербами Блэков, найдённая в процессе уборки в одном из шкафов. Большая буква «С» на фоне слизеринской змеи выглядела абсолютно реальной.
— Староста?.. — Гарри попробовал слово на вкус. Он решительно не понимал, что ему делать с этим назначением. — Староста? Староста…
Слово определённо ему не нравилось. Оно слегка царапало язык и содержало в себе некую фальшивость, как сахарозаменитель.
— Какой из меня, к Мерлину, староста? — в понимании Гарри, староста должен был иметь хотя бы подобие авторитета среди сокурсников. Его должны были уважать хоть за что-нибудь. Его не должны были, чёрт побери, бить и насиловать свои же одноклассники.
— Гарри, тебе пришло письмо? — близнецы влетели в комнату. — Мама хотела заставить нас разобрать ещё какую-то комнату, но когда письма пришли, передумала и стала планировать поход на Диагон-аллею… что это там у тебя?
— Значок старосты, — Гарри протянул значок близнецам.
Глаза Фреда и Джорджа округлились.
— Чего этот старый интриган от тебя этим хочет? Рассчитывает приструнить змеёнышей с твоей помощью?
Гарри пожал плечами.
— По крайней мере, тебе к глазам пойдёт, — тщательно изучив значок, Фред вернул его Гарри.
Гарри машинально сжал руку. Острые края значка резали кожу на ладони.
— А отказаться от должности старосты никак нельзя?
— Не-а, — качнул головой Джордж. — С этой должности тебя может снять только директор. Ты же не думаешь, что он отдаст этот дурацкий значок кому-нибудь другому, если ты попросишь…
Гарри так не думал.
Внизу, в кухне счастливая миссис Уизли душила в объятиях Рона, получившего с письмом значок старосты Гриффиндора. Его напарницей был Гермиона — Гарри, собственно, ожидал этого. А вот кто достанется ему самому… Панси Паркинсон? Миллисент Булстроуд? Бр-р…
— Поздравляю тебя, Гарри, — Джинни робко улыбнулась.
— Спасибо, — буркнул Гарри, буквально падая на стул. Значок он всё ещё сжимал в руке.
— Просто потрясающе, Гарри! — миссис Уизли оторвалась от своего сына и обратила внимание на Гарри. — Подумать только, староста, в такие сложные и трудные времена… я уверена, ты хорошо повлияешь на своих сокурсников!
Гарри понял, что край значка прорвал кожу насквозь, только тогда, когда Гермиона и Джинни тихонько взвизгнули при виде тяжёлой ярко-красной капли, тяжело упавшей на серый от времени ковёр. Расплывшись неровным пятном, кровь подержалась с минуту под охи, ахи и причитания миссис Уизли и впиталась в ковёр без остатка. Гарри был уверен, что слышал, как удовлетворённо сглотнул дом номер двенадцать.
— Ох, как всё это здорово… — миссис Уизли, не заметившая инцидента с кровью, краем фартука вытирала слёзы умиления; должно быть со стороны представшая перед ней картина была действительно умилительной — три подростка со значками старост, растерянные, худые, взъерошенные, залитые бледным светом солнца, проникавшим в окно. Бесцветные пока лучи очень чётко высвечивали каждую веснушку на лице Рона и скользили по каштановым завиткам волос Гермионы.
— Asclepio, — Джордж коснулся кончиком палочки царапины на ладони Гарри и ободряюще сжал его руку.
Гарри ответил на пожатие и улыбнулся через силу.

Ужин был довольно многолюдным; попрощаться с уезжающей в школу гурьбой явились Тонкс, Грюм, Люпин, Мундугнус Флетчер и отчего-то Билл. Хотя было естественно, что он хотел повидаться с братьями и сестрой. С какой бы стати ему думать о реакции Гарри? Они друг другу никто… и всегда были никем…
Гарри отводил глаза от Билла, сидевшего напротив и чуть наискосок, и наталкивался взглядом на Грюма с его неконтролируемо вращающимся глазом, который тот имел привычку то и дело вынимать с чавкающим звуком и промывать в стакане воды. Это зрелище не прибавляло Гарри аппетита, и всё, что ему оставалось, это пялиться на повешенный на стену малиново-золотой переливающийся плакат: «ПОЗДРАВЛЯЕМ РОНА И ГЕРМИОНУ, НОВЫХ СТАРОСТ ГРИФФИНДОРА». Ниже маячило что-то зелёненькое с буквами «Га» и «С», закрытое от Гарри столом и спинами, но он был уверен, что речь там шла о его злосчастном назначении. Лучше бы о нём забыли…
Даже Сириус сидел за столом вместе со всеми, и Гарри чувствовал, что крёстному немного легче. «И правда, сколько можно страдать в компании гиппогрифа?» Ремус то и дело взглядывал на Сириуса с тревогой, и Гарри невольно замечал каждый раз боковым зрением, как крёстный ободряюще и успокаивающе улыбается Люпину. Гарри хотелось верить, что то предательство всё-таки будет прощено…
«А сам бы ты простил?», — Гарри передёрнул плечами и залпом выпил полстакана сока.
Вряд ли.

Разговор за столом шёл вполне дружелюбный. Гарри не принимал участия, а только слушал; с разных сторон до него доносились реплики, терялись в шуме, выкристаллизовывались из него.
…— А я так и не стала старостой, — весело сообщила Тонкс. — Профессор МакГонагалл сказала, для этого мне не хватает кое-каких важных качеств.
— Каких, например? — заинтересовалась Джинни.
— Например, умения себя вести…
Взрыв девичьего смеха.
…Другой смех — отрывистый, лающий. Сириус.
— Я — староста? Да ты что! Никому бы и в голову не пришло! Мы с Джеймсом почти всё время отбывали какие-нибудь наказания. Хорошим мальчиком у нас был Ремус. Ему-то значок и достался.
— Думаю, Дамблдор втайне надеялся, что если я буду старостой, то смогу оказывать больше влияния на своих непутёвых друзей, — отозвался Люпин. — Излишне говорить, что его надежд я совершенно не оправдал…
…— Это уже ни на что не похоже, ты ведь такой красивый, и было бы куда лучше, если бы они были покороче, правда, Гарри?
Гарри вздрогнул, выдираясь из своего странного оцепенения; миссис Уизли на полном серьёзе интересовалась его мнением о причёске Билла. Ещё не хватало.
— Не знаю, миссис Уизли, я не специалист, — одними губами улыбнулся Гарри и встал из-за стола, движимый почти бессознательным желанием спрятаться где-нибудь подальше.
Ближайшее — и единственно, пожалуй, возможное — безопасное место было рядом с близнецами, которые в это время в укромном углу кухни о чём-то шептались с Мундугнусом Флетчером.
— Так за всё вместе десять галлеонов, да, Гнус?
— Это со всем-то геморроем? — с некоторым вызовом интересовался Мундугнус. — Не, парни, двадцать, и ни кнатом меньше.
Завидев Гарри, Мундугнус с подозрением на него уставился; Фред положил руку Гарри на плечо.
— Всё нормально, Гнус. Гарри свой, он наш спонсор, — Фред подмигнул Гарри.
— Смотри, что нам Гнус принёс, — сияя, Джордж протянул Гарри горсть каких-то тихонько грохочущих сморщенных чёрных горошин. — Семена щупалицы ядовитой. Так просто не достать — они относятся к классу С и в свободную продажу не выпускаются.
— А нам очень нужны сам знаешь для чего, — подытожил Фред.
— А Гнус у нас очень любит шутки, — доверительно поведал Джордж Гарри. — Его лучшая хохма на сегодняшний день — шесть сиклей за мешок перьев сварля.
Гарри покивал.
— Это здорово, — признал он. — Только вы тут поосторожнее, ребята… Думаете, Грюм своим глазом не рассмотрит, чем вы тут занимаетесь?
— Ох, и правда, — переполошился Мундугнус, косясь через плечо на Грюма. — Ладно, давайте десять за всё, и я пошёл.
— Да здравствует Гарри! — ликующе воскликнул Джордж, осторожно пересыпая семена щупалицы себе в карман. — Надо побыстрее уложить это… не скучай пока без нас, ладно?
Гарри, оставшись один, привалился плечом к стене, и задумался о том, зачем он всё ещё здесь. Не лучше ли пойти наверх тоже?
— Ты как, Поттер? Нормально? — пророкотал Грюм где-то над ухом Гарри.
— Всё отлично, — Гарри распахнул прикрытые было глаза.
— Тяжело тебе придётся в этом году, — глубокомысленно заметил Грюм. — Змеёныши вряд ли признают тебя старостой.
Гарри с трудом сдержался от того, чтобы выразительно поморщиться. В гробу он видел это признание!
— Мне это и не нужно.
— Тогда они тебя съедят, — возразил Грюм. — Либо ты их, либо они тебя.
Гарри не мог усомниться в справедливости данного утверждения.
— Если бы я хотел, они бы поклонялись мне ещё на первом курсе.
«Достаточно беспалочкового Круциатуса… большинство из них понимает только силу».
— Гордыня — не порок, Поттер, — одобрил Грюм. — Но не задирай нос слишком высоко, а то споткнёшься.
«Вот уж что мне не грозит».
— Не беспокойтесь, профессор Грюм. Я привык смотреть под ноги.
— Смотри вдвое, — маловразумительно посоветовал Грюм. — Я тоже когда-то учился в Слизерине.
— Вы?.. — Гарри недоверчиво приоткрыл рот. До сих пор он никогда не задумывался о том, где учился Грюм. Подавляющее большинство авроров закончило Гриффиндор, некоторые Рэйвенкло или Хаффлпафф. Но Слизерин…
— Совершенно верно, — кивнул Грюм. — Оттого-то, Поттер, я их и ненавижу. Знаю, чего можно от них ждать.
Гарри поморгал в знак того, что слышит и понимает; сказать ему было решительно нечего.
— У меня кое-что есть, Поттер, — Грюм вынул из кармана плаща какую-то обтрёпанную бумажку. — Думаю, тебе будет интересно.
Это оказалась старая колдография.
— Вчера вечером искал запасную мантию-невидимку — Подмор, бесстыжий, так и не вернул мне мою лучшую — и вот, нашёл колдографию. Подумал, что многим здесь будет интересно взглянуть на первый состав Ордена Феникса.
— Вот я, — сухой морщинистый палец Грюма ткнулся в колдографию так резко, что чуть не проткнул её насквозь. — Рядом со мной Дамблдор, а с другой стороны — Дедалус Диггл… Вот Марлена МакКиннон, её через две недели после этого убили, всю семью взяли. Лонгботтомы, Фрэнк и Алиса…
— …бедняги, — продолжал вещать Грюм, пока Гарри, почти зачарованно смотрел на людей, махавших ему с колдографии руками. Через некоторое время они сойдут с ума под пыткой и оставят своего сына, застенчивого неуклюжего Невилла, почти сиротой… — Лучше уж умереть, чем так, как они… А вот Эммелина Вэнс, ты её видел, вот Люпин, это понятно… Бенджи Фенвик… тоже попался, по кусочкам его искали… Эй вы, подвиньтесь-ка, — добавил Грюм, повелительно постукивая по колдографии. Маленькие фигурки потеснились, уступая место на переднем плане тем, кого было плохо видно.
— Эдгар Боунс… брат Амелии, его тоже взяли со всей семьёй, сильный был колдун… Стуржис Подмор… мать честная, молодой-то какой!.. Карадок Милород, пропал через полгода после этой колдографии, так мы его и не нашли… Хагрид … ну, этот не меняется… Эльфиас Додж, его ты тоже видел… Я и позабыл, что у него была такая идиотская шляпа… Гидеон Прюэтт… Понадобилось пять Пожирателей Смерти, чтобы их убить, его и его брата Фабиана… настоящие герои… Шевелитесь, шевелитесь…
Люди на снимке задвигались, и на первый план вышли те, кого совсем не было видно за спинами других.
— Это брат Дамблдора, Аберфорт, я его только один раз видел, странноватый товарищ… Это Доркас Мидоуз… его Вольдеморт убил лично… Сириус, ещё с короткими волосами… и… вот, смотри! Вот что тебе будет особенно интересно!
Мама и папа сидели на какой-то скамье, лучась улыбками. Между ними примостился Питер Петтигрю; глаза его слезились, и он улыбался как-то забито. Должно быть, в Ордене его не любили. Джеймс Поттер махал рукой так интенсивно, что растрепал, случайно задев, причёску жены. Лили шутливо стукнула его по затылку, Джеймс в притворном ужасе отгородился от неё руками; а потом они снова замахали своему сыну с куска старого пергамента.
— Ну, как тебе? — Грюм был чрезвычайно горд собой.
— Спасибо, профессор, — Гарри медленно опустил руку, зажав в пальцах уголок колдографии.
Внимание Грюма на что-то отвлекли, и Гарри, воспользовавшись случаем, улизнул по-английски, оставив колдографию на краю стола.
На лестнице было темно и тихо; в комнате, где жили близнецы и он сам, был полумрак, сгущавшийся с каждой минутой, но Фред Люмосом подсвечивал Джорджу, пока последний распихивал по отдельным пакетам многие интересные вещи, которые, вроде той же щупалицы ядовитой, Гарри ни разу не видел. В другой момент он бы присоединился к ним и потребовал бы объяснений по каждой мелочи, и близнецы с удовольствием прочли бы с десяток лекций более насыщенных, чем одна Трансфигурация и одно Зельеварение, вместе взятые. Так уже бывало не раз.
Но теперь Гарри хотел только накрыться одеялом с головой и тихо лежать там до тех самых пор, пока не придёт время тащиться на вокзал. Староста… Улыбающиеся родители — такие молодые! Наверное, только-только поженились, у Джеймса совсем мальчишеское лицо… Наконец, «Пророк», ежедневно, соответствуя своему названию, выливающий на него по нескольку вёдер грязи. Идеальное начало учебного года. Хотелось бы знать, какие ещё неземные радости полетят на его многострадальную голову следом…
Гарри под одеялом развернулся ногами к подушке и подполз к спинке кровати; там, в ногах, стоял уже собранных сундук. Высунув из-под одеяла голову и руку, Гарри откинул крышку и выудил лежавший сверху мешочек с рунами. Близнецы с любопытством наблюдали за манёврами Гарри.
Когда он совершил обратный путь, снова пристроив голову на подушке, Фред не выдержал:
— Это новый вид спорта? Ползанье под одеялом?
— Ага, — туманно сказал Гарри и укрылся с головой.
— А это как называется? — по голосу Джорджа Гарри без труда определил, что тот ухмыляется.
— Познание, — буркнул Гарри из своего мини-убежища, запуская руку в мешочек с рунами и мысленно формулируя вопрос: «Что со мной будет в этом году? Вообще, что будет?»
— И что именно ты там познаёшь в уединении? — ехидно уточнил Фред. — Выглядит крайне подозрительно, если честно…
Гарри зашипел сквозь зубы — одна из рун была горячей, как огонь свечи; он уже пробовал накрывать ладонью горящую свечу — и касаться этой руны было ничуть не лучше. Остальные же были так холодны, что тыльная сторона ладони Гарри потеряла всякую чувствительность.
Фред и Джордж ещё что-то говорили, но Гарри не слышал, смотря на вытащенную руну, которая, как ни странно, не прожгла простыню, хотя, казалось, почти пылала, и машинально дуя на обожжённую руку. Thurisaz. Турисаз.
Гарри вынырнул из-под одеяла, закинул руки под голову и зажмурился. Страница словаря возникла перед его мысленным взором, и он начал цитировать дословно, практически читая с отпечатавшейся в памяти страницы. Он всегда любил Древние Руны. Это был, пожалуй, единственный урок, на который он ходил с подлинным энтузиазмом; всё остальное было постольку-поскольку, даже безумно на самом деле интересные Зелья — из-за Снейпа весь возможный энтузиазм Гарри вял на корню.
— Молот Тора. Воля и Сила. Это безусловная мощь. Руна не признает условностей и ограничений. Это абсолютное действие. Здесь нет компромиссов, размышлений и, самое главное, нет дальнейшего регулирования. Воздействие наложено, и его уже нельзя остановить, нельзя изменить или направить в другое русло. Руна применяется в тех ситуациях, когда нет разумного сочетания, позитивного сотрудничества порядка и хаоса, нет дальнейшей перспективы развития. Порядка просто не существует. Есть сплошной хаос. Или идет лавинообразный процесс нарастания хаоса, который однозначно приведет к полной победе хаоса над порядком. Итак, есть хаос и вместо этого хаоса нужно создать порядок. То есть, то, что было ранее, должно быть уничтожено. Это должно быть уничтожено невзирая ни на что, и ничего не принимая в расчет, не соблюдая принятых законов и норм. Ибо законы и нормы сформированы хаосом или уже подмяты хаосом под себя. Эти законы и нормы должны быть уничтожены вместе с хаосом.
Гарри облизнул губы, зажмурился сильнее и продолжил; слова всплывали в памяти, делались чётче на воображаемой странице, словно сама руна помогала ему; впрочем, почему бы ей так и не поступить? Это было бы в её же интересах…
— Проявление Воли. Только безусловная Воля сумеет, уничтожая хаос, пойти против Системы, против Закона, которые стали убежищем хаоса. А иногда пойти и против самого себя. Проявление Воли характеризуется тем, что применение руны Thurisaz — это серьезный риск. Каждое применение руны — это риск, риск превысить полномочия. Ибо, если полномочия превышены, то руна обращается против того, кто ее применил. И нужна определенная Воля, чтобы пойти на такой риск, зачастую смертельный риск. Поскольку символом этой Руны являются врата, она указывает на необходимость выполнения как внутренней, так и направленной вовне работы. Thurisaz представляет границу между небесным и мирским. Достижение этой границы есть признание вашей готовности к контакту с монументальным, с Божественным, готовность наполнить свой опыт светом настолько, чтобы его смысл сиял сквозь его форму. Руна указывает на ускорение вашего развития. Но даже в периоды интенсивного роста у вас будет появляться повод приостановиться на пути, переосмыслить старое, интегрировать новое. Импульсы действия должны быть умерены заботой о правильности образа действия. Не пытайтесь выйти оттуда, куда вы еще не вошли. Соблюдайте спокойствие, сохраняйте самообладание и положитесь на волю Небес. Руна знаменует собою действие глубинных трансформирующих сил. Это не сама жизнетворная сила, но ее передатчик, сламывающий сопротивление и высвобождающий энергию, необходимую для нового начала. Чистая воля, не регулируемая самосознанием.
Гарри выдохся и замолчал. Во рту пересохло. От руны веяло прямо-таки смертным холодом, и Гарри убрал её, исполнившую свою миссию, обратно в мешочек, когда-то на третьем курсе трансфигурированный Фредом из старого носового платка.
Близнецы не стали спрашивать, к чему это; в конце концов, они присутствовали при создании рун, и, зная Гарри, могли бы дословно воссоздать вопрос, который он задал обточенным индюшачьим косточкам.
Фред и Джордж сели на кровать по обе стороны от него и взяли руки Гарри в свои — тёплые, тонкие, сильные; Гарри ощущал, как кровь размеренно движется по капиллярам под кожей близнецов.
Воздействие наложено, и его уже нельзя остановить, нельзя изменить или направить в другое русло.
То, что было ранее, должно быть уничтожено.
Чистая воля, не регулируемая самосознанием.
Гарри было страшно.
Он рывком сел и обнял Фреда и Джорджа за плечи, притягивая к себе; близнецы не противились, молча принимая этот жест почти отчаяния.
— Я не хочу… — это прорвалось вслух, и Гарри отчаянно покраснел; ныть, тем более при близнецах, из-за неизвестно ещё чего, совсем не хотелось.
Они всё поняли и сделали то единственное, что было ему в тот момент необходимо.
Фред скользнул губами по скуле Гарри вниз, прочертил губами и кончиком языка слегка влажную линию к подбородку и спустился к шее. Джордж прижал к губам руку Гарри и медленно, тщательно целовал центр ладони, проводил языком по глубоким линиям, обводил каждый холмик; дыхание Гарри участилось.
Фред, расстёгивая пуговицу за пуговицей на рубашке Гарри, выцеловывал ровную дорожку на открывающейся коже; очень скоро короткие рукава рубашки соскользнули с плеч Гарри, и Фред беспрепятственно коснулся языком его левого соска. Гарри выгнулся, невольно прикусив губу, чтобы не стонать; Джордж ласково накрыл губами напряжённый рот Гарри, и последнему не оставалось ничего, кроме как расслабиться и позволить Джорджу целовать себя. Он доверял близнецам.
Снова доверял. Как будто в прошлой жизни была та боль, причинённая обманом…
Гарри разомкнул губы, и язык Джорджа погладил изнутри верхний ряд зубов Гарри; когда кончик языка близнеца коснулся нёба, Гарри прошила невольная дрожь.
Это было так медленно, так ласково… Гарри чувствовал себя любимым — любимым безмерно и бескрайне, безо всяких условий или ограничений, любимым такой любовью, о которой поэты пишут километры строк, но которую почти никто не может найти и не найдёт никогда; любимым как брат, как друг, как любовник, как сын… как просто Гарри, отчаянно ищущий тепла и постоянно принимающий слабый жар спички за солнечный зной… любимым и любящим в ответ — точно так же.
Ловкие руки Фреда стянули с Гарри джинсы; помогая брату, Джордж поддерживал Гарри, обняв за талию. Губы и руки близнецов были, казалось, везде, и Гарри плавился под их прикосновениями — то лёгкими, как перо феникса, то яростными, почти укусами.
Когда близнецы успели раздеться, Гарри решительно не заметил; он только понял в какой-то момент, что все преграды из хлопка и сукна исчезли, и близнецы теперь совсем близко к нему, вплотную, такие живые, такие тёплые; мягкие рыжие завитки в основании шеи, там, где заканчиваются непослушные волосы, тонкие пальцы, проступающие под ласкающими ладонями рёбра, аккуратные слегка вытянутые мочки ушей — осторожно зацепить зубами, немного потянуть, провести языком; гладкая солоноватая кожа, слабый запах шампуня, прерывистое дыхание, так близко, так откровенно, так бешено, то ли темнеет перед глазами, то ли в комнате, в горле нервно пересыхает, нетерпение, пальцы путаются в рыжих прядях, приближают губы к губам — поцелуй за поцелуем, невозможно, никак невозможно прекратить, да и не нужно…
Два пальца Джорджа, смазанные чем-то скользким, проникли в Гарри; Гарри, стиснув зубы, подался вперёд, впуская их в себя так глубоко, как мог. Дискомфорт, почти лёгкая боль, вплетался в гамму жара и холода, расцвечивал жадное огненное удовольствие пробегающим по нервам предвкушением.
Мышцы живота Фреда сокращались под торопливыми поцелуями Гарри; ниже, ниже, лизнуть дорожку тёмно-рыжих, почти каштановых волос, сомкнуть губы на твёрдой плоти — горьковато-солёный вкус по языку, принять больше, сколько выйдет, остановиться и застонать, когда Джордж добавит ещё два пальца — вибрация проходит по горлу и передаётся Фреду, и Фред стонет, почти беспомощно, требовательно, ещё, ещё, больше…
Джордж вошёл в Гарри, мягко и безболезненно; первое же его движение задело внутри Гарри точку, разославшую по телу сотни обжигающих искр кайфа; стон, снова стон, не останавливаться, ни в коем случае, продолжать, продолжать сходить с ума и сводить с него других…
Джордж двигался всё быстрее и жёстче; пальцы на бёдрах Гарри сжимались при каждом толчке — завтра будут синяки, почти, впрочем, незаметные на смуглой коже; Гарри двигал губами всё яростней, и Фред подавался вперёд, бессвязно бормоча что-то; Гарри различал своё имя и имя Джорджа, и больше ничего — быть может, ничего больше и не было.
Гарри провёл пальцами по внутренней стороне бёдер Фреда; Джордж снова задел эту точку, и рука Гарри, конвульсивно сжавшись, скользнула ниже. Указательным пальцем Гарри нажал на вход Фреда и, поколебавшись немного, протолкнул палец внутрь — как узко и горячо… Фред застонал в голос и подался вперёд резче, чем раньше; горячая горько-солёная жидкость заполнила рот Гарри, и он глотал, сколько мог, слизывал с губ вытекшее; беловатые лужицы на коже бёдер Фреда серебрились в лунном свете, и Гарри слизнул и их тоже.
Рука Джорджа обхватила член Гарри и сжала; ещё два движения, властных, безудержных, и Джордж глухо застонал, войдя в Гарри в последний раз. Гарри почувствовал, как глубоко внутри него изливается такая же жидкость, как та, что оставила светлый след по краям его рта, и, подчиняясь двинувшейся снова руке Джорджа, взорвался сам; белоснежное сияющее марево сильнейшего оргазма окутало Гарри; всё тело словно расплавилось и снова приняло форму… ленивая нега растеклась от пяток до макушки Гарри, похожая на пуховое одеяло.
Близнецы растянулись рядом с ним, смыкая руки вокруг него и натягивая на его разгорячённое тело одеяло; Гарри удовлетворённо вздохнул, ткнулся носом в плечо Фреда и заснул так быстро, что не успел сказать «Я вас очень, очень люблю», хотя собирался.
Хотя, разумеется, близнецы отлично знали об этом и без деклараций.
Ему снились синие глаза и ласковые улыбки, снились солнце и полёт; впервые за последние несколько лет он улыбался во сне и сам чувствовал свою улыбку сквозь сон — настолько непривычна, чужда ему была подобная безмятежность.
Каникулы закончились…

Всего лишь коротенькое развлечение,
чтобы разнообразить скучное путешествие…
Андрэ Нортон, «Королева Солнца II. Зачумленный корабль».

Утро ознаменовалось дружным дуэтом миссис Уизли и миссис Блэк — обе оглашали дом ругательствами разной степени нецензурности; но если портрет матери Сириуса, как обычно, делал упор на засилье грязнокровок в доме, то миссис Уизли разорялась по поводу Фреда с Джорджем, которые, как выяснилось позже, решили не тащить свои сундуки вниз, а левитировать, в результате чего сундуки наткнулись на Джинни на лестнице и сшибли её с ног.
— БОЛВАНЫ, ВЫ ЖЕ МОГЛИ ЕЁ СЕРЬЁЗНО ПОКАЛЕЧИТЬ…
— ГРЯЗНЫЕ ВЫРОДКИ, ОСКВЕРНЯЮЩИЕ ДОМ МОИХ ПРЕДКОВ…
Гарри сонно покивал, бросил взгляд на часы и вскочил, как по пожарной тревоге; до отхода поезда оставалось около получаса.
Едва он оделся, в комнату влетели смеющиеся близнецы; похоже, взбучка от матери не испортила им настроения, коль скоро Джинни, катившаяся по лестнице вниз два пролёта, не пострадала.
— А, ты проснулся! Мы уже думали тебя будить…
— А раньше почему не разбудили? — Гарри предпринял безуспешную попытку пригладить волосы.
— Ты так сладко спал, — Фред развёл руками, извиняясь.
— Брось это дело, Гарри, — участливо посоветовал Джордж. — Пожалей расчёску.
Гарри фыркнул, но совету последовал.
— Как там насчёт завтрака? Уже всё съели, да? — к своему удивлению, Гарри хотел есть. Всё лето по утрам он с трудом пропихивал в себя несколько ложек каши и выпивал немного сока; апатичный и вялый, погруженный в свои не сказать чтобы весёлые мысли. Теперь же…
— Не волнуйся, успеешь позавтракть, — усмехнулся Фред, галантно распахивая перед Гарри дверь комнаты. — Стурджис Подмор никак не явится, и Грюм отказывается ехать без него. Дескать, охраны будет меньше на одного человека.
— С каких пор мы ездим на вокзал с охраной? — Гарри сбегал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и на поворотах с пролёта на пролёт цепляясь за перила.
— Это ты ездишь на вокзал с охраной, — поправил Джордж. — Тебя надо охранять, как зеницу ока, утверждает Грюм. Вдруг Вольдеморт выскочит из ближайшего мусорного бака и заключит тебя в недружественные объятия?
— Чушь какая, — Гарри вошёл на кухню первым. — Вольдеморту сейчас не до того, я так думаю.
— Ну, Грюм так не думает, — Фред подал Гарри тарелку с тремя сэндвичами. — Он считает, что Вольдеморт мечтает тебя заграбастать, буквально ни о чём больше думать не может.
— Кто не может, Вольдеморт или Грюм? — хмыкнул Гарри.
— К твоему несчастью — оба…
— И в любом случае…
— Что в любом случае?
— Авроры будут охранять тебя от толпы, — серьёзно сказал Джордж. Фред молча кивнул. — Члены Ордена Феникса знают, что все статьи в «Пророке» — бред и ложь, Дамблдор им популярно объяснил. Но весь прочий магический мир думает, что ты опасный псих и маньяк.
Гарри с усилием проглотил последний кусок сэндвича и отставил тарелку в сторону.
— Но толку-то? То есть, в школе, например, меня никто не сможет охранять…
— Мы будем с тобой, сколько сумеем, — вздохнул Джордж. — Конечно, тебе придётся ходить на уроки со слизеринцами, ночевать в подземельях… но мы постараемся быть рядом.
— Кстати, — задумчиво добавил Фред, — может, затем тебе и дали должность старосты, что старосты могут снимать баллы со своих и всё такое. Надо же хоть как-то тебя защитить… после всего, что писали в газетах, тебя могут безнаказанно придушить подушкой ночью в общей спальне.
— Мы за тебя, конечно, отомстили бы, но лучше не доводить ситуацию до критической.
Гарри всеми потрохами предчувствовал, насколько ему удастся не довести ситуацию до критической. Если измерять его будущие успехи в этом по десятибалльной шкале, то получится что-то вроде минус трёх.
— Фред, Джордж, Гарри, вот вы где! — запыхавшаяся Гермиона возникла в дверях кухни так неожиданно, что Гарри едва не выронил стакан с соком. — Идёмте, все уже готовы. Только вас ждём.

До вокзала они добирались пешком двадцать минут. Сириус, несмотря на причитания миссис Уизли о том, что Дамблдор строго-настрого запретил, превратился в собаку и сопровождал своего крестника; Гарри был рад, хотя это и было по-настоящему эгоистично с его стороны, учитывая, что грозило Сириусу в случае, если его узнают.
Люди на платформе кидали на него неприязненные взгляды; Гарри физически ощущал, как вокруг него сгущается, потрескивая, как электрическое поле, чужой страх, чужая злоба, чужое возмущение…
— Отличная собака, Гарри! — Ли Джордан, приятель близнецов, помахал Гарри рукой.
В сложившихся обстоятельствах подобная фраза вкупе с искренней улыбкой значила много больше, чем могло показаться на первый взгляд.
Много, много больше… Гарри подавил поползновение поморщиться от боли — эмоции кололи ему виски изнутри, как кучка бешеных ежей.
— Спасибо за комплимент, Ли, — Гарри, улыбнувшись, положил левую ладонь на голову Сириуса и потрепал густую шерсть.
Сириус жизнерадостно гавкнул и принялся гоняться за собственным хвостом под неодобрительное ворчание миссис Уизли и смех Джинни.
Грюм с тележкой, нагруженной чемоданами, усиленно замаскированный под носильщика, помог им закинуть вещи в поезд; с первым свистком Сириус встал на задние лапы и положил передние Гарри на плечи.
— Сириус, ради Мерлина, веди себя, как собака! — панически прошипела миссис Уизли.
Гарри быстро обнял крёстного — жёсткая шерсть скользнула по щеке — и снял тяжёлые лапы со своих плеч.
— Я буду писать тебе, Сириус, — шепнул он и вскочил на подножку вагона.
Поезд тронулся; все стоявшие на перроне — мистер и миссис Уизли, Тонкс, Люпин, Грюм — стремительно удалялись, а Сириус ещё некоторое время бежал наравне с набиравшим скорость поездом, и у Гарри странно перехватывало горло.
— Гарри, — Гермиона потянула его за рукав, и Гарри невольно улыбнулся — настолько детским был этот жест, и от кого — от всезнающей, обожающей командовать окружающими Гермионы. — Нам надо ехать в вагоне для старост…
— Увидимся позже, — Фред легонько поцеловал Гарри в лоб.
— Тебе ведь не обязательно сидеть там всю дорогу, — добавил Джордж. — Как освободишься, ищи самое шумное купе — там будем мы и Ли.
Близнецы ушли по коридору направо, левитируя за собой свои вещи и вещи Гарри.
— Идём, — Гарри, вздохнув, взялся за вещи Гермионы — ей было бы тяжело тащить сундук через несколько вагонов, и Гарри, если честно, было не легче. Но как раз это его не беспокоило. Дурсли приучили его и к тасканию тяжестей. Чего стоили, например, мешки с удобрениями для розовых кустов тёти Петунии; это удобрение она закупала в каком-то оптовом магазине, чтобы сэкономить несколько фунтов, и Гарри был вынужден таскать эти мешки от магазина до дома номер четыре по Прайвет-драйв. Один такой мешок весил как целый Гарри, но тётю Петунию это не беспокоило; поэтому Гарри тоже выучился практически игнорировать тяжесть взятого в руки предмета.
Вагон для старост существенно отличался от обычного вагона; там было пять купе, и на двери четырёх были изображены гербы факультетов. Следовало так понимать, это были купе для старост пятого и шестого курсов. Купе для Лучших Ученика и Ученицы, каждый из которых существовал в единственном экземпляре, щеголяло гербом Хогвартса. Туда и полагалось направиться за инструкциями, и Гарри вместе с Роном и Гермионой толкнул дверь купе Лучшего Ученика и Ученицы.
Там уже собрались все прочие старосты; Гарри узнал из Хаффлпаффа Эрни МакМиллана и Ханну Эббот; шестикурсников он, кажется, видел на квиддиче, но не взялся бы утверждать, что на самом деле помнит их лица. За Рэйвенкло отвечали Падма Патил и Энтони Голдштейн, а с шестого курса — Чжоу Чанг и некий парень, которого Гарри видел едва ли не впервые. От Гриффиндора за шестой курс были ответственны Кэти Белл и некий незнакомый Гарри парень, бывший в квиддичной команде Гриффиндора, кажется, вратарём. Седьмые курсы были Гарри незнакомы абсолютно за исключением Клементины Розье из Слизерина — девушки, чей нос перманентно задирался к потолку под таким углом, что она, видимо, находила дорогу в хитросплетениях коридоров исключительно на нюх или интуитивно.
Старостой девушек пятого курса Слизерина была Дафна Гринграсс; при виде Гарри её глаза расширились в неверии. «На Малфоя надеялась, что ли?». Старостами шестого курса Слизерина были Крейг Боуд и Патриция Деррик.
Лучшими Учеником и Ученицей были Фергус Монтегю из Слизерина и Алисия Спиннет из Гриффиндора. «Я понял, заветная мечта Дамблдора — чтобы все перегрызлись начисто», — Гарри прикусил губу изнутри, чтобы не рассмеяться при виде того, как сердито Алисия косится на Монтегю, и как последний независимо скрестил руки на груди. Надо полагать, они уже успели поругаться.
— Наконец-то все в сборе, — Алисия уничтожающе воззрилась на Гарри, обделив при этом вниманием точно так же опоздавших Рона и Гермиону. — Полагаю, теперь мы можем начать.
Гарри сел на свободное место рядом с Дафной; та немедленно отодвинулась на самый край сиденья. Гарри подивился про себя размерам человеческой дурости и принялся слушать.
— Как вы все уже знаете, старостам положено патрулировать вагоны, — под глазами Алисии залегли тёмные круги; в купе витала атмосфера усталости, перебивавшей даже неприязнь и страх. Похоже, в последние дни нелегко пришлось всем. — Помимо этого, по прибытии в Хогвартс, вам всем следует сразу же сходить к деканам и взять у них пароль вашей гостиной. После пира именно вы будете провожать первоклассников к общежитиям. Кроме того, по распоряжению директора, старосты будут регулярно патрулировать Хогвартс ночью. Обычно этим занимаются преподаватели или мистер Филч, но в этом году привлекли и старшекурсников. На переменах мы следим за порядком, пресекаем драки, дуэли и шалости. Напоминаю, старосты имеют право снимать баллы, но не нужно с этим усердствовать. Раз в месяц будет проходить старостат, явка на который обязательна — там будут раздаваться новые пароли, расписания ночных дежурств и будет проводиться разбор деятельности всех старост. Если вы не оправдаете возложенных на вас надежд, вас могут снять с поста, — при этом Алисия очень многозначительно посмотрела на Гарри в упор. Он бы ответил ей не менее пристальным взглядом, если бы ему не было так плохо; от чужих эмоций тошнило и сильно болела голова — в ней словно устроили гонки на танках. — Что ещё… разумеется, вы должны хорошо учиться. За отставание вас гарантированно снимут с поста старосты. Если появятся какие-то вопросы, обращайтесь ко мне, Лучшему Ученику, — она неприязненно мотнула головой в сторону Монтегю, — или вашим деканам. Всё ясно?
Нестройных хор голосов подтвердил, что всё просто прозрачно.
— Тогда распределяем сразу, — Алисия, прищурившись, оглядела остальных. — Сейчас обходить вагоны будут пятый курс Рэйвенкло. Через полчаса — Хаффлпаффа. Потом Слизерин, затем Гриффиндор. Ещё через полчаса в дело вступает шестой курс, точно в таком же порядке: Рэйвенкло, Хаффлпафф, Слизерин, Гриффиндор — все запомнили? Седьмые курсы Гриффиндора и Слизерина, будете работать поодиночке, не буду обрекать вас на сотрудничество. Последние часы мы берём на себя, — при слове «мы» на лице Алисии отчётливо проявилось отвращение. Надо полагать, Монтегю её совсем достал. — Всем всё понятно?
Снова «Да», уже более дружное. «Так нас скоро отлично выдрессируют в нужные моменты говорить «да», «нет», «не знаю» и «слушаюсь, сэр/мадам», — философски подумал Гарри.
— Тогда все свободны, кроме пятого курса Рэйвенкло — они начинают обход, — все начали подниматься со своих мест, и Алисии пришлось повысить голос, чтобы все услышали её следующие слова:
— И запомните: на вас должны равняться! Поэтому ведите себя достойно.
«Она что, под МакГонагалл косит?»
Выходя из купе, Гарри краем уха уловил раздражённую реплику Алисии:
— Хоть бы помог, Монтегю, чёрт побери! Тем более тут этот ваш Поттер…
— Боишься его, Спиннет? — ехидно уточнил Монтегю.
Дальнейший диалог Гарри уже не мог слышать — слишком далеко отошёл.
«И что я здесь делаю?» — задался он вопросом, едва за ним закрылась дверь купе старост Слизерина.
Гринграсс, Розье, Деррик и Боуд, старательно держа на лицах самые непринуждённые и спокойные выражения, забились куда-то к самому окну; Гарри присел у двери. Запах страха — одна из самых отвратительных вещей в мире… Гарри казалось, эта липкая мерзость окутывает его, мешает дышать, пытается вывернуть его наизнанку…
— Хорошая сегодня погода, — светским тоном сказала Патриция Деррик, усиленно смотря в окно, за которым наблюдались на редкость однообразные леса. — Тепло…
— Да, — чересчур оживлённо подхватил Боуд. — Такая погода редкость для нашей страны, не правда ли?
— Британия известна в мире своими дождями и туманами, — внесла свою лепту в беседу Дафна Гринграсс; осанка у неё была неестественно-прямая, как у куклы или манекена.
— Да, такой солнечный сентябрь — редкость в нашем неустойчивом климате, — улыбаясь страдальчески, как Невилл Лонгботтом при виде Снейпа со стопкой проверенных контрольных, добавила Розье.
Гарри сдавленно заржал в рукав; он честно старался промолчать и подождать момента, чтобы понезаметнее ускользнуть на поиски близнецов и Ли Джордана, но этот разговор, с точки зрения Гарри, достоин был, с учётом всех обстоятельств, занесения в мировые анналы кретинизма.
— Так, Поттер, — Боуд, нахмурившись, смотрел на Гарри. — Давай договоримся сразу: ты не портишь жизнь нам, и мы не превращаем в ад твою. Не знаю, как там насчёт Авад, которыми ты вроде бы раскидываешься направо и налево, но если ты попробуешь что-то предпринять против нас…
— …то я, без сомнения, успешно предприму всё, что захочу, — закончил Гарри за Боуда очень мягким тоном. — И вы мне не помешаете. Точно так же, как и предыдущие четыре года, я буду делать то, что мне заблагорассудится. Хотя если вы думаете, что предел моих мечтаний — это усложнять вам жизнь, то вам давно пора выгнать из гостей Манечку-Величку. Я ценю вашу попытку договориться мирным путём, но с этим вы года на четыре запоздали.
Гарри помолчал немного.
— Надеюсь, мы всё выяснили, — он встал.
— Я с тобой на ночное дежурство по школе не пойду, так и знай! — Дафна Гринграсс вызывающе вздёрнула подбородок.
— Тебя никто и не просит, — хмыкнул Гарри. — Последнее, чего мне хочется — это бродить по ночному Хогвартсу в компании кого-то, кто боится меня до обморока.
— Боится? Тебя? Ты слишком много о себе думаешь, Поттер!
Гарри сокрушённо покачал головой.
— Моя беда не в том, что я много о себе думаю. Увы, другие думают обо мне в прямо-таки запредельных количествах! И да, ты меня боишься. Весь этот долбаный поезд боится, если тебя утешит.
— С чего ты взял? — Боуд вскинул брови.
Гарри поглядел на него с жалостью и снисхождением, как на первокурсника, по умственному развитию пригодного скорее для интерната для умственно отсталых, чем для Хогвартса.
— Я это знаю совершенно точно. А вот откуда — ваше ли то дело, господамы? — Гарри вежливо оскалился — назвать это «улыбнулся» у него не повернулся бы язык.
Старосты Слизерина молчали.
— Вот и отлично, — заключил Гарри. — Если вы меня не тронете — живы останетесь, по крайней мере, я вас не убью, за других не ручаюсь. Если нет… пеняйте на себя.
Жаль, невозможно по-настоящему эффектно хлопнуть дверью купе.

* * *

Он без труда нашёл купе близнецов и Ли Джордана по указанным ориентирам, ещё за три вагона; там было действительно шумно, и распахнувшего дверь Гарри встретили взрывы смеха, магические фейерверки и разорвавшиеся карамельные бомбы. Собственно, конструкция этих бомб была такая же, как у навозных, но внутри содержалась, как нетрудно догадаться, карамель. Всё вокруг становилось липким и сладким на много часов — никакие очищающие заклятия не могли справиться как следует с карамелью, над которой поколдовали близнецы Уизли. Гарри благоразумно остановился на пороге, не решаясь ступить внутрь — у него было не так много одежды, чтобы жертвовать часть её карамели.
— Заходи, Гарри, — Ли Джордан сосредоточенно отчищал с волос карамель. Она, правда, не отчищалась, но Ли не оставлял попыток.
— Нет, спасибо, я тут постою…
— Сейчас всё будет в порядке, — успокоил его Джордж и совершил палочкой какой-то залихватский манёвр. — Как там было… recon… э-э, нет, как там… а, restituo niveum!
— Постой, не так!! — отчаянно воззвал к брату Фред, но было уже поздно.
Толстая струя воды стремительно вырвалась из палочки Джорджа; точнее, на вид это было водой, так же, как на вкус и запах. Но на деле… Гарри отшатнулся, но опоздал на долю секунды, и его окатило с головы до ног.
— Джордж… — беспомощно сказал Гарри, отплевавшись. Он не знал, смеяться или честно высказывать своё мнение о неожиданном душе.
— Всё в порядке, — несколько неуверенно заявил Джордж. — Только… э-э…
Гарри торопливо протёр очки краем футболки — пусть она тоже была мокрая, но после неё на очках хотя бы не было капель.
Его вооружённому взору предстало совершенно сюрреалистическое зрелище; в крайнем случае, злоязыкий скептик, знакомый с миром магглов, мог бы назвать эту картину мечтой домохозяйки.
Всё, когда-либо выкрашенное в другие цвета, стало белым. Белоснежным. Сияющим, как бельё в рекламе. Как первый снег, чёрт побери… Гарри приходили на ум самые дурацкие сравнения, пока он с приоткрытым от удивления ртом пялился на белые стены, белый потолок, белые сиденья, белую одежду и обувь, белые сундуки, полки, оконные рамы и всяческие разложенные на столике приколы.
Зато, по крайней мере, от останков карамельной бомбы Джордж и вправду успешно избавился.
Гарри ступил было в купе, но заметил, что его джинсы, до сего момента тёмно-синие, совершенно не выделяются на фоне всего прочего. Футболка и оправа очков от них не отставали.
«Уже хорошо, что на естественный цвет волос это не повлияло…», — немедленно нашёл Гарри некий плюс, глядя на по-прежнему рыжих и веснушчатых близнецов и черноволосого Джордана. «А то был бы у нас масштабный маскарад под Дамблдора…»
— Знаешь, Джорджи, даже мама не достигала таких успехов в стирке… — Фред горестно рассматривал свой когда-то тёмно-синий джемпер. — Ты просто ходячий универсальный пятновыводитель миссис Шваберс…
Джордж нервно хихикнул — раз другой; а потом захохотал в голос. Гарри привалился к косяку и тоже засмеялся; Фред и Ли с паузой в долю секунды последовали за ними.
Спустя несколько минут хохот приутих — Гарри только тихонько всхлипывал и улыбался, как ненормальный, потому что непривычные к смеху мышцы лица свело. Близнецы и Ли и вовсе уже затихли, узрев, во что превратились их обожаемые приколы, и теперь из купе доносились произносимые шёпотом проклятия, где упоминались в весьма двусмысленных позициях Мерлинова мама и Дамблдорова борода.
— …ты думаешь, это опасно?
— Ну подумай сама, он же тёмный маг! Не знаю, чем думал Дамблдор, делая Поттера старостой…
— Ну да, он всегда такой мрачный, вообще весь какой-то тёмный… — по коридору, занятые чрезвычайно интересным разговором, двигались Падма Патил и Энтони Голдштейн.
Гарри фыркнул, и их взгляды, до того обращённые друг к другу, остановились на нём.
— Я такой тёмный, такой тёмный, — поддакнул Гарри; белизна футболки, джинсов и кроссовок слепила его, хоть он и видел её лишь краем глаза. — И такой мрачный, ужас просто…
Не в силах сдержать очередной приступ смеха, Гарри счёл за лучшее ввалиться в купе и прикрыть за собой дверь.

* * *

В Хогвартс они прибыли уже ночью — безлунной и холодной; дождя, правда, не было, но Гарри и без этого продрог до костей.
Как староста он должен был, по идее, следить за порядком, но самая идея надзирать за растерянными маленькими детьми не очень-то его привлекала; так что Гарри, порядком злой, голодный и окоченевший, вместе с Фредом и Джорджем без проволочек влез в карету, которая должна была доставить их в Хогвартс.
Запряжённые в карету создания вызывали у Гарри двойственные впечатления; похожие одновременно на ложадей и на драконов, с кожистыми крыльями, практически лишённые плоти — кости выступали под шкурой сразу, так рельефно, что это почти отталкивало; чернильно-чёрные, с белыми большими глазами без зрачков они излучали какую-то ауру темноты. Они были, по мнению Гарри, слегка сродни дементорам; их присутствие заставляло думать о серьёзных вещах и хмурить брови. Но на свой лад они были красивы — этого Гарри отрицать не мог.
— Фредди, Джорджи, что это за странные лошади, которые везут кареты? — Гарри плотно обхватывал себя руками, чтобы согреться.
— Какие лошади? — близнецы смотрели на него так недоумённо, что ему на миг подумалось, что, должно быть, загадочные животные ему и впрямь померещились. — Кареты едут сами…
— Да нет же, — без должного энтузиазма возразил Гарри. — Их везут такие необычные лошади… у них головы похожи на драконьи… и они нагоняют грустные мысли…
Дверца кареты отворилась, и внутрь неторопливо, как сомнамбула, забралась невысокая светловолосая девушка. Выражение её лица было отрешённым и умиротворённым; выпуклые бледные сияющие глаза внимательно оглядели всех, кто уже был в карете, и остановились отчего-то на Гарри.
— Привет, — сказала девушка; чувствовалось, что она всего лишь исполняет формальность знакомства, и ум её витает где-то далеко, примерно в районе стратосферы. Гарри видел её пару раз за столом Рэйвенкло, и вспомнить её имени или хотя курса не мог в упор. — Я Луна Лавгуд. Я вам не помешаю? В других каретах уже занято…
— Конечно, — ответил Гарри за всех троих. В любом случае, то, что она его не боялась, уже характеризовало её с очень хорошей стороны, несмотря на то, что за ухом у неё торчала волшебная палочка, и на шее было ожерелье из пробок от сливочного пива. — Присаживайся.
Луна пристроилась в углу сиденья и закрылась каким-то журналом; читала она его, судя по надписям на обложке, вверх ногами. Гарри, решившему было не обращать внимания на не горевшую желанием общаться неожиданную попутчицу, показалось, что он увидел на обложке знакомое имя; однако прочитать что-либо точно в таком ракурсе было невозможно, и Гарри, не мудрствуя лукаво, встал на сиденье головой вниз, упираясь ладонями у висков — попросить журнал посмотреть ему как-то не пришло в упомянутую многострадальную голову. Близнецы тихо хихикали, наблюдая за потугами Гарри разобрать довольно мелкие буквы.
«Сириус Блэк: преступник или жертва?» Заинтригованный Гарри утерял равновесие, когда карета тронулась, и кубарем скатился с сиденья. Перепуганные близнецы бросились поднимать его в четыре руки.
— Ты в порядке?
— Ты Гарри Поттер, — произнёс спокойный голос Луны Лавгуд; она опустила журнал и смотрела на кучу-малу, образовавшуюся на полу кареты.
— Спасибо, я знаю, — буркнул Гарри.
— А вы близнецы Уизли, так? — взгляд Луны обратился к Фреду и Джорджу.
Фред и Джордж синхронно кивнули.
— Так вы правда его соблазнили? Я думала, «Пророк» врёт, как обычно.
Так Гарри, пожалуй, ещё никогда не краснел. Близнецы, надо полагать, тоже.
— Это очень мило, — с мечтательной улыбкой проинформировала их Луна. — Нет, правда. Я думаю, если бы у вас вышло что-нибудь интересное, о вас бы даже написали в «Придире».
— Интересное? — машинально подал голос Гарри.
— Людям неинтересно, когда всё происходит просто так, — охотно объяснила Луна. — Всегда нужно что-нибудь необычное. Например, если бы кого-нибудь из вас убили, а остальные два превратили убийцу в морщерого кизляка, это было бы достаточно необычно.
Гарри молча открывал и закрывал рот, решительно не в силах что-нибудь ответить; близнецы же хором возразили:
— Морщерогих кизляков не бывает!
— Бывают, — непреклонно качнула головой Луна; видно было, что за кизляков она готова биться до последнего случайного попутчика. — Про них здесь даже большая статья, видите?
— Все знают, что «Придира» печатает всякую чушь! — опрометчиво заявил Фред.
Глаза Луны сузились, оставшись при этом такими же отрешёнными; Гарри даже невольно захотелось научиться такому выражению лица.
— Мой папа — главный редактор «Придиры», — холодно сообщила она. — И вообще, как ты можешь утверждать, что морщерогих кизляков не бывает? Если ты их не видел, это ничего не значит!
Фред задумался на секунду над ответом, и тут Луна нанесла решающий удар.
— Хочешь сказать, ты больше веришь «Ежедневному Пророку»?
«Пророку» Фред совершенно определённо не верил, и теперь мог только ошарашенно моргать. Гарри усиленно прятал улыбку; на его памяти это был всего лишь второй раз, когда близнецы теряли дар речи.
— «Пророку» мы тоже не верим, но… — Джордж собирался ещё что-то сказать, но Луна ничтоже сумняшеся перебила его.
— Так вы ни во что не верите, — заключила она с долей интереса в голосе. — А по-моему, так жить очень скучно. Вот я, например, с утра всегда решаю, во что верю сегодня. На свете столько всего, во что можно верить!..
— И во что же ты веришь сегодня? — Гарри, уже обретший природный цвет лица, не пародирующий свеклу в разрезе, вновь вступил в разговор.
— Сегодня я верю в то, что завтра солнце погаснет навсегда, — серьёзно ответила Луна.
— А…хм… это действительно весело — верить в такие вещи? — рискнул поинтересоваться Гарри.
— Конечно! — беззаботно отозвалась Луна. — Понимаешь, завтра я буду верить уже во что-нибудь другое. Поэтому мне ничего не грозит.
Логика Луны сражала наповал; Гарри покивал, не в силах подобрать подходящих к случаю слов.
— А ещё есть вещи, в которые я верю всегда — это для стабильности, — говоря, Луна смотрела куда-то на стенку кареты — казалось, она вовсе не замечает своих предположительных собеседников. — Например, морщерогие кизляки. Их рога, кстати, один из ценнейших ингредиентов для зелий разума… а ещё я верю, что ты не убивал старика Тома, — взгляд Луны застиг Гарри врасплох.
— Правда?
— Ну да. Если бы ты его убил, вряд ли ты вёл бы себя при этом, как дурак — кидал заклинания, представлялся направо и налево собственным именем… Ты не похож на дурака, — Луна оценивающе осмотрела Гарри, словно прикидывая, нет ли в нём какого-нибудь глубоко замаскированного места, где он всё же выглядит дураком.
— Спасибо…
— Пожалуйста.
Карета остановилась; всех тряхнуло. Гарри приземлился на пол пятой точкой, близнецы распластались на сиденье, и только Луна Лавгуд непостижимым образом оставалась спокойна и недвижима.
— Мы приехали, — сообщила она, посмотрев в окно.
— Мы догадались, — фыркнули Фред и Джордж хором.
— Это хорошо, — серьёзно отозвалась Луна.

When I look at you
I can see the sadness in your eyes
In these desperate times
We get pushed and shut from every side
I can't love you
If you won't let me
Can't touch me
If you don't try
I can't feel you
I know that you are ready
To take it to the other side
Love will keep us alive
Let's make the moment right —
It's not whenever
Love will keep us alive
Even in darkest night
We'll shine forever
Love will keep us alive
Love will keep us alive
Love,
Love will keep us alive.
(Вольный перевод для тех, кому он нужен:
Когда я смотрю на тебя,
Я вижу грусть в твоих глазах,
В эти отчаянные времена
Нас отовсюду отшвыривают и запирают двери.
Я не могу любить тебя,
Если ты не позволяешь,
Ты не можешь дотронуться до меня,
Если не пытаешься,
Я не чувствую тебя.
Я знаю, что ты готов
Взглянуть на всё с другой точки зрения,
Любовь сохранит нам жизнь,
Давай ничего не испортим сейчас —
Не когда-нибудь.
Любовь сохранит нам жизнь,
Даже темнейшей ночью
Мы будем сиять вечно,
Любовь сохранит нам жизнь,
Любовь сохранит нам жизнь,
Любовь,
Любовь сохранит нам жизнь)
«Scorpions», «Love will keep us alive».

— В те времена, когда была я новой,
А Хогвартс только-только основали,
Создатели сей благородной школы
Не ведали, что им судьба готовит.
Объединенные своей высокой целью,
Одно имели страстное желанье:
Свои умения и знанья колдовские
Все без изъятия потомкам передать.
«Мы вместе будем и учить, и строить!» —
Решили четверо друзей прекрасных,
Но в страшном сне им не могло присниться,
Сколь непростой им уготован путь.
Ужели сыщутся других таких два друга,
Как Слизерин и Гриффиндор бесстрашный?
И разве есть на свете две подруги
Любезней Хаффлпафф и Рэйвенкло?
И как же всё могло так повернуться?
Как дружба верная взяла да и распалась?
Я там была, и вам могу поведать
Печальную историю разрыва.
Рёк Слизерин: «Учить лишь тех я буду,
В чьих жилах кровь течёт чистейших магов»,
А Рэйвенкло сказала, что берется
Учить лишь тех, кто разумом силен,
А Гриффиндор решил избрать лишь тех,
Кто храбростью своею отличился,
И только Хаффлпафф сказала скромно,
Что всем готова знанья передать.
Когда впервые споры разгорелись,
Им не придали важного значенья,
Поскольку каждый основоположник
В той школе колледж собственный имел.
Взял Слизерин себе в ученики
Чистейшей крови магов;
К Гриффиндору
Шли смельчаки, характером тверды;
Те, кто умом пленял воображенье,
Шли к Рэйвенкло,
А славной Хаффлпафф
Все прочие без счёту доставались.
Так, до поры, все маги в нашей школе
Хранили дружбу крепко, нерушимо.
Счастливые года летели без печали,
В гармонии наш Хогвартс процветал.
Но все ж средь нас вдруг вспыхнули раздоры,
И колледжи, что как столпы творенья
Поддерживали школы основанье,
Вдруг повернулись каждый против друга,
Средь прочих каждый захотел стать первым.
И скоро стало всем уже казаться,
Что школе нашей уж недолго жить.
Дуэли, драки… Друг врагом стал другу,
И вот, в одно печальнейшее утро,
Покинул школу гордый Слизерин.
Вмиг прекратились споры и раздоры,
Но мы остались с тяжестью на сердце,
И с той поры, когда четыре друга
Тремя друзьями вынужденно стали,
Не знала наша школа единенья,
Такого как в былые времена.
И вот теперь я, Шляпа, перед вами,
Вам всем известно, по какой причине.
Я поделю вас на четыре части,
Исполнив тем своё предназначенье.
Но от себя я кое-что добавлю,
И вы мои слова не забывайте:
Вы знаете, что на четыре дома
Мне суждено вас вскоре разделить.
Но, исполняя долг свой неизбежный,
Я всё же не могу не опасаться,
Что косность устоявшихся традиций
Нас приведёт к печальному концу.
Так знайте ж, каковы мои сомненья,
Внимайте знакам, как история вас учит,
И помните, что школе нашей славной
Извне грозят ужасные враги.
Должны мы меж собой объединиться,
Иначе счастье мы навеки потеряем.
Я вас предупредила, всё сказала…
Пора и к сортировке приступать.
«Боже, какой бред». Гарри тёр ладонь о ладонь, мечтая о чашке горячего чая — не для того, чтобы пить, а чтобы наконец согреть занемевшие от холода пальцы. «Не иначе как ей Дамблдор диктовал. Так и вижу эту сцену: ночь, луна, лимонные дольки, Дамблдор в кресле строку за строкой размеренно декламирует эту дребедень, Шляпа на столе повторяет тоном первоклассника, пытающегося правильно выговорить «Вингардиум Левиоза»…»
Начало учебного года уже не радовало Гарри, а учитывая тенденцию оных учебных лет делаться чем дальше, тем поганистей, ему не требовалась Трелони, чтобы прозреть степень безрадостности своего будущего.
Он снова сидел один на конце слизеринского стола, и догадливые домовые эльфы не ставили приборов на три места в обе стороны от него — сюда всё равно никто никогда не садился, если не считать дурмстранговцев в прошлом году… стоп-стоп-стоп, о них вообще лучше не думать…
Проклятая способность снова распахнула свой шлюз, и сквозь открывшийся проход хлынули чужие эмоции; они давили Гарри гидравлическим прессом, мешали дышать, раскалывали виски изнутри — это было невыносимо, по-настоящему невыносимо… сотни блестящих насторожённых взглядов, едкий запах страха, пряный привкус ненависти — всё не своё, всё чужое, и от этого погибельное, убийственное… Это было даже хуже, чем в прошлом году, и Гарри ещё держался только благодаря тому, что прошло всего шесть минут с тех пор, как все расселись и Большой зал притих. Грёбаных шесть минут.
До этого знаменательного момента Гарри чувствовал себя почти комфортно — и пока шёл в замок, и пока брал у Снейпа пароль к гостиной, и пока поднимался из подземелий к Большому залу… но сейчас все видели его, и немедленная ассоциация соединила его в их мозгах с тем идиотским экстренным выпуском. Порой Гарри мечталось, чтобы никто вокруг него не умел читать; хотя тогда, если вдуматься, слухи распространялись бы из уст в уста, только и всего.
— Аберкромби, Эван! — провозгласила профессор МакГонагалл, строго взглядывая на толпу первокурсников.
— Гриффиндор! — ответствовала Шляпа.
Гарри бил озноб; чёлка липла к влажному лбу.
— Бристли, Уильям!
— Хаффлпафф!
Перед глазами периодически летали звёздочки, и виски сжимало, словно клещами. Гарри вынул из кармана бумажку с паролем, постарался запомнить его — «Горе тем, чья радуга — чёрно-белая» — и воспользовался вилкой, чтобы нацарапать собственной кровью на этом же куске пергамента: «Отведи малышню вниз без меня. Вот пароль». Касание палочкой — и пергамент, свернувшись вчетверо, летит к Дафне Гринграсс. Гарри рассчитывал, что она сначала прочтёт, и только потом до неё дойдёт, от кого записка. Объясняться с ней на словах у него было ни сил, ни охоты.
Можно было бы, конечно, как все нормальные люди, писать чернилами; но Гарри — как, видимо, образчик ненормального — не прихватил с собой в Зал ни пера, ни чернильницы, и единственным, на что хватило соображения в его лопающейся от боли голове, была кровь. Какая, в сущности, разница?
Всё вышло, как Гарри и надеялся; автоматически пробежав глазами неровные строчки, Гринграсс с отвращением и лёгким шоком уронила пергамент на стол, но дело было сделано.
— Пекиш, Глэдис!
— Рэйвенкло!
Идти на поклон к Снейпу? Кажется, он знает, что с этим делать…
Гарри нашарил учительский стол мутным взором и усилием воли заставил зрение сфокусироваться на сидящих там. «А где Хагрид?.. Ох, Снейп так выглядит, будто сейчас откусит голову кому-нибудь. Вроде двадцать минут назад немного добрее был…» Гарри отказался от мысли сходить за помощью к своему декану — голова была ему ещё дорога. Как память о детстве, можно сказать. Конечно, если её откусят, это будет способ избавиться от боли в ней… радикальный такой… но всё же чересчур радикальный. «Ага, давайте удалим причину кариеса — зубы! И всё будет о-фи-ген-но…»
— Ричи, Рэймонд!
— Гриффиндор!
Значит, надо как-то справляться самому. Зелье какое-нибудь сварить или чары отыскать… Гарри многократно обозвал себя имбецилом, кретином, идиотом, жертвой лоботомии, недоумком, которому стоило бы перевестись из Хогвартса в интернат для даунов — ну что ему стоило озаботиться этой проблемой раньше?! Нет, надо было думать о всякой чуши вроде Турниров и учёбы… об изнасилованиях и избиениях… Мерлин великий, как можно было допустить такую нелепую ошибку?.. «Лажануться, Поттер, лажануться, — мрачно цыкнул Гарри на самого себя. — Называй вещи своими именами — уж на это-то ты ещё способен, надеюсь?»
Голос профессора МакГонагалл периодически прорывался сквозь оцепенение Гарри. Имена первокурсников и названия факультетов достигали ушей Гарри как сквозь вату; аплодисменты же он скорее ощущал, чем слышал.
— Трики, Бартольд!
— Слизерин!
— Целлер, Роза!
— Хаффлпафф!
Декан Гриффиндора скрутила пергамент с именами в трубочку и подхватила Шляпу с табуретки, чтобы унести. Гарри сжал виски ладонями и уставился в стол; ему казалось, он чувствовал, как пульсирует под самой кожей боль, осязаемая, горячая, жадно толкающаяся в судорожно сжатые пальцы, выпивающая силы и волю, такая реальная, реальнее стола под локтями, реальнее света свечей и шершавости джинсов.
Сегодня же в библиотеку. Сегодня же… главное, не упасть в обморок между стеллажами… найти что-нибудь по ментальной магии, по стихийной эмпатии…
— Я очень хочу поближе познакомиться со всеми вами и уверена, что мы непременно станем хорошими, добрыми друзьями! — странно знакомый голос заставил Гарри приподнять голову.
Грузную жабоподобную фигуру Долорес Амбридж он узнал бы даже в куда худшем состоянии, чем сейчас; слишком отталкивающей персоной она была, чтобы так запросто забыться за несколько дней. Но что это за чушь она несёт?
— Министерство магии придавало и придаёт вопросу образования юных магов и ведьм огромное, жизненно важное значение. Редкий дар, которым каждый из вас наделён от рождения, не будучи взлелеян путём надлежащего обучения и наставления, может пропасть втуне. Мы не имеем права допустить, чтобы древние умения, являющиеся общественным достоянием колдовского сообщества, исчезли навсегда, а потому должны бережно передавать их из поколения в поколение. Мы, педагоги, больше других ощущаем, что наше благородное призвание — охранять и пополнять драгоценный клад магических знаний, накопленных нашими предками. Каждый из директоров и директрис Хогвартса привносил что-то новое в трудное дело руководства этой прекрасной, имеющей многовековую историю школой, и это правильно, ибо там, где отсутствует прогресс, неизбежно наступает стагнация и разрушение. В то же время, мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса, так как наши древние, проверенные временем традиции чаще всего не нуждаются в изменениях. А значит, равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традициями и инновациями…
Тонкий девичий голосок Амбридж вызывал в сочетании с её внешностью удушливую тошноту. Гарри судорожно сглатывал, теряя на миг нить происходящего вокруг. В прошлом году, когда он метался по постели в бреду и лихорадке, он чувствовал себя немногим лучше. Совсем немногим.
Вдох. Выдох. А между ними — целая вечность. Вечность боли и удушья. Когда в этом Зале успел кончиться весь воздух? Или Гарри не хватало сил вдохнуть как следует…
— …ибо всегда оказывается, что некоторые изменения — к лучшему, зато другие изменения, по прошествии времени, неизменно признаются ошибочными. Некоторые старые традиции мы обязаны сохранить, и это естественно, другие же, отжившие свой век, следует оставить и забыть. Итак, давайте же вместе, настроившись сохранять того (то), что надлежит сохранить, совершенствовать то, что нуждается в совершенствовании, и искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении, устремимся вперёд, к новой эре, эре открытости, действенности и ответственности.
«Право слово, нельзя же так открыто показывать зубы. Совесть тоже иметь надо… не только чужие мозги…» Прозрачные намёки Амбридж на то, что Хогвартс может идти и праздновать поминки по своей прежней вольнице прямо сейчас, Гарри мог бы не заметить, только уже валяясь в отключке. До этого у него оставалось ещё какое-то время; терпеть боль Гарри умел.
Запах еды был Гарри глубоко противен; ему пришлось дышать через рот, чтобы не стошнило. Какая еда, когда так больно, когда руки дрожат, холодный пот стекает по лбу и шее, когда мышцы отчаянно дрожат в попытке удержать спину в более или менее вертикальном положении…
Дрожь пола под ногами — все поднялись, чтобы уйти в спальни; Гарри не почувствовал бы эту тончайшую вибрацию толстенных каменных плит, если бы не был так напряжен, если бы не ловил, сам того не желая, каждое, самое мельчайшее изменение в окружающем мире. Надо тоже встать. Надо уйти.
Гарри поднялся на ноги; никогда, должно быть, даже в глубоком детстве, ему не приходилось прикладывать таких сознательных усилий, чтобы ходить. Шаг. Ещё шаг. Чужие страх и ненависть давят танком, прессуют, прижимают к земле — сейчас захрустят кости от этого нажима, переломятся, как крекеры, с сухим отрывистым звуком…
Сразу за порогом Большого зала Гарри свернул в сторону, в крохотный затемнённый коридорчик, заканчивавшийся тупиком. Сюда никто никогда не ходил — за исключением, быть может, миссис Норрис. Шаг. Другой. Третий. Гарри упал на каменный пол, ударившись затылком о стену — это было просто прикосновение, никакой боли — больше боли, чем уже было, смог бы причинить только Круциатус; камень стены холодил лопатки через два слоя одежды.
«Сожми феникса, — внушал Гарри сам себе. — Сожми феникса, и в библиотеку. Там наверняка что-нибудь есть, не может не быть…» Он честно старался добраться рукой до феникса, но сил не было. Лихорадка трясла его, оторвать ладонь от пола дальше, чем на сантиметр, было попросту невозможно. «Ну, ты же уже столько всего невозможного сделал… Аваду отразил, тролля отступефаил, в дракона превратился… ну же, давай…», — Гарри терпеливо уговаривал самого себя, измученного, испуганного, потерянного. Сантиметр, другой… рука дрожит всё сильнее, пальцы кривит судорогами… ещё немного, ну же… давай, давай, ты сможешь… мышцы свело, и рука обессиленно упала на колено, оттуда соскользнула снова на пол — какой холодный, шершавый…
Гарри закрыл глаза и обмяк, позволяя боли свободно пульсировать в теле. У него не было больше не только сил, но и желания сопротивляться. В конце концов, такой способ умереть ничем не хуже других…
Под действием земного притяжения Гарри сполз по стене вбок; пылающий висок соприкоснулся с полом. Что-то в кармане давило на бедро; это же плюшевая мышка… Мышка, которую ему обещал подарить Седрик, давным-давно мёртвый, и которую он нашёл однажды на кровати… Гарри был на самом деле рад, что она с ним сейчас, когда он тоже умирает — этот зримый знак памяти, с которым было связано столько боли и нежности теперь, когда ничего нельзя было исправить из того, что случилось двадцать четвёртого июня. Жаль только, в руке её не сжать… в конце концов, кто-то засыпает с плюшевыми мишками в обнимку — почему ему нельзя умереть с мышкой в ладони?
Минуты текли; Гарри отсчитывал их собственными редкими, рваными вдохами, каждый из которых занимал секунды две. Он то и дело сбивался, но мог бы с уверенностью сказать, что прошло не меньше получаса. А то и час. Хотя на самом деле — пара веков… «Когда же они все заснут? Должно стать полегче, не может быть, чтоб я им снился, они забудут обо мне, я смогу доползти до библиотеки, обязательно смогу… Если раньше не сдохну». Гарри помнил, что от ужина до сна может пройти много времени — достаточно, чтобы как следует обсудить все сплетни, навозмущаться врагами и нарадоваться друзьям, настроить наполеоновских планов на грядущий год и ещё много что сделать. Поэтому оптимизм его угасал с каждым новым десятком вдохов и выдохов.
Щеке стало влажно, и Гарри, старательно прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что у него носом пошла кровь. Интересно, можно так истечь кровью? Может, и можно… «Вот и выясним заодно».
— Поттер, ты что тут делаешь? Поттер? Гарри? Что случилось? — о нет… только не это. Хуже могло быть только в ещё паре вариантов…
— Уйди, Забини, — пробормотал Гарри — как ему самому казалось, внятно и громко, но послышался шелест мантии, и Забини опустился рядом с ним на колени.
— Что? Скажи громче.
— Оставь меня в покое, Забини, — повторил Гарри; от напряжения заломило челюсть и мышцы гортани.
— Тебе плохо, и я никуда не уйду, — спокойно и деловито ответствовал слизеринец. — Что случилось? Как тебе можно помочь?
— Мне нельзя помочь, — выдавил Гарри сквозь зубы. — Отвали и дай мне спокойно сдохнуть.
Прохладные руки приподняли его голову и уложили на колени Забини.
— Что с тобой? — с упорством, достойным лучшего применения, допытывался Забини; за спокойствием и деловитостью Гарри ощущал тревогу, беспокойство, искреннее желание помочь и… что-что?.. что это?.. — Ты весь в крови…
— Какая тебе разница… — Гарри еле размыкал губы, и Забини склонился к самому его лицу, чтобы расслышать. — Чёрт подери, лучше бы меня нашёл Филч…
Забини негромко рассмеялся.
— Tergeo! А теперь либо ты скажешь, что с тобой, либо я буду лечить тебя без этих сведений.
— Лучше скажи Avada Kedavra и иди спать, — посоветовал Гарри. — Приятных снов, Забини.
— Так мило с твоей стороны пожелать мне приятных снов, Гарри, — откликнулся Забини, доставая свою палочку. — Interaneam condicionem volo cognoscere.
— И что это значит? — волшебная палочка Забини неспешно продвигалась вдоль тела Гарри в дюйме от ткани мантии. — Эй, я тебя спрашиваю!..
Попытка повысить голос обошлась Гарри достаточно дорого — голос сорвался, Гарри закашлялся, кровь снова хлынула из носа рекой; боль в голове злорадно застучала молотками, так быстро и сильно, будто хотела пробить ему череп и вырваться наружу.
— ** твою мать! — недвусмысленно высказал Забини своё мнение о происходящем, осторожно обнимая Гарри и усаживая у стены. Гарри сопротивлялся бы, если бы мог.
Что это за странная эмоция у Забини? Знакомая, определённо знакомая… но Гарри никак не мог понять, что же это было; нужное слово вертелось у поверхности сознания, никак не всплывая.
— Asclepio, — Забини залечил кровотечение, придерживая Гарри за подбородок. — Немедленно говори, что с тобой происходит! Это заклинание? Тебя просто избили? Диагностика ничего вразумительного не даёт…
— Не даёт — и не домогайся, — буркнул Гарри; боль заходилась в голове припадками, полосуя его мозг.
— В кого ты такой упрямый, а? — с досадой фыркнул Забини. — Я хочу тебе помочь!
— Почему?
— Потому что я тебя люблю.
Повисло молчание. Гарри осмысливал эту информацию секунд пять, а потом понял наконец, что именно любовь он не мог распознать всё это время.
Любовь.
Убиться веником.
В данном контексте это звучит, как изощрённое издевательство.
Гарри облизнул пересохшие от прерывистого дыхания губы и сообразил, что Забини всё ещё ждёт ответа.
— Ну помогай, — великодушно разрешил Гарри. — Я подыхаю от того, что все вокруг меня боятся и ненавидят. Я, видишь ли, эмпат. И эти эмоции делают мне так больно, что я потихоньку умираю. Вот в прошлом году чуть не умер. Давай, действуй…
Гарри снова закашлялся; кровь хлынула из горла, заливая мантию Забини, обжигая язык солоноватым привкусом. Забини поддерживал его, не давая упасть, и Гарри казалось сквозь боль, что он слышит, как усиленно думает слизеринец. И даже ясно, о чём, то есть о ком.
Говорить что-то ещё Гарри не пытался, позволив себе обвиснуть на руках Забини; сам напросился помогать, так пусть хоть подержит.
Через два десятка вдохов и выдохов Забини прижал Гарри к себе плотнее и коснулся губами его виска; от этого прикосновения шло живительное тепло, странным образом успокоившее боль.
Но стоило Забини отнять свои губы от кожи Гарри, как боль нахлынула с новой силой, и Гарри, не сдержавшись, застонал; новая порция крови была остановлена спешным двойным Asclepio, и мягкие губы снова коснулись его.
Забини целовал виски, лоб, щёки, сомкнутые веки, словно опасаясь касаться полуоткрытого, искажённого болью рта; не отрывая губ, невесомо выцеловывал одному ему известные узоры на скулах, и боль уходила. Гарри купался в тёплых, пушистых волнах любви, заглушавшей чужой страх и чужую ненависть.
Всё было так просто… перекрыть одну эмоцию другой, более сильной, более близкой, жаждущей защитить от всего на свете…
Было что-то унизительное в том, чтобы принимать подобную помощь именно от Забини; Гарри не знал только, кого из них двоих это унижает, и думать об этом у него не было никакой охоты. Забини поклонялся ему этими поцелуями, боготворил его распухшие от слёз глаза с тёмными кругами под нижними веками, его мокрый от холодного пота лоб, ввалившиеся щёки; радость, благоговение, щемящее неверие грели Гарри, расслабляли, исцеляли… эти волны, золотые, переливчатые, нежные, заполняли его всего, закрывая собой синеватую, как электричество, угрожающую боль…
Забини, тот самый Забини, который мечтал убить его, который насиловал его, который сотни раз накладывал на него самые разные заклятия, который варил яд, чтобы отравить несносного Поттера… который всегда был на другой стороне — хотел теперь спасти его, защитить, и его любовь была настолько огромной, что у него это получалось без каких-то специальных усилий. Тот самый, который обманывал его, прикинувшись никогда не существовавшей собственной сестрой, которого он сам насиловал, который просил прощения, но так его и не получил…
Так не должно было быть. Этого никогда не должно было случиться, но оно случилось.
«Мы всегда были по разные стороны баррикад. И всегда будем».
Гарри замедлил дыхание и зримо, реально представил, как, упёршись обеими руками, закрывает дверь, сквозь которую рвётся золотое сияние — а позади настырно маячат синеватые сполохи… закрывает крепко, и приваливается к ней спиной, оставшись в полной темноте, и навешивает амбарный замок, и прячет ключ от замка в карман, а потом сползает на пол — один, наедине с собой, и слышит, как бессильно бьются снаружи сияние и сполохи, и твёрдое старое дерево двери цепляет его мантию, вырывая клок.
Гарри решительно высвободился из рук Забини и сел прямо без посторонней помощи.
— Спасибо, ты мне и в самом деле помог, — голос Гарри звучал равнодушно и бесстрастно, хотя в эмоциях самого Гарри — его личных, безо всяких посторонних примесей эмоциях — царила полная разруха, как во Франции в тысяча семьсот восемьдесят девятом году. — Уж не знаю, откуда ты понял, что надо сделать…
Забини как-то неловко пожал плечами.
— Я много знаю о ментальной магии… с детства… сам я не эмпат, но теорию чувств и ощущений изучил.
— С чем тебя и поздравляю, — Гарри чувствовал себя просто распрекрасно по сравнению с тем, как его корежило пятнадцать минут назад. Оставалась неприятная слабость, руки всё ещё подрагивали, голова кружилась, но в общем и целом всё было отлично. В похожем состоянии Гарри, бывало, совершал в доме Дурслей трудовые подвиги и успешно скрывался от жаждущего тесного общения с кузеном Дадли. Надо только немного отдышаться и отправиться в спальню.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Забини взял в руки левую ладонь Гарри и слегка сжал. — Ты сумел заблокировать свою способность, да?
— Да, — Гарри немедленно высвободил руку. — В общем, я тебе очень благодарен и всё такое… а теперь давай разойдёмся, как в море корабли.
Гарри встал, держась за стенку; ноги пошатывались, но в принципе держать его не отказывались.
— Я пошёл спать, — объявил Гарри очень официальным тоном отчего-то недоумённо распахнувшему глаза Забини. — Советую тебе сделать так же.
— И это всё, что ты хочешь мне сказать? — Забини говорил резко и холодно.
«Зачем я это делаю?»
— Да, — кивнул Гарри, наклоняя голову осторожно, как сделанную из фарфора — она то и дело порывалась закружиться до обморока и уронить своего хозяина обратно на пол. А он, между прочим, холодный и жёсткий. — Ты совершенно прав. Всё.
Продолжая придерживаться стеночки, Гарри двинулся в направлении подземелий; тёмный коридор был залит лунным светом, окрашивавшим пятна крови на руке Гарри в странный тёмно-багровый цвет. Шагов Забини не было слышно, и Гарри обернулся бы посмотреть, где там застрял слизеринец, если бы его голова не возражала категорически против малейших движений.

* * *

Спальня была уже тиха и мирна — видимо, ждать его с очередной порцией смертоносных сюрпризов никто не собирался, что, безусловно, привносило в жизнь определённую дозу оптимизма. Гарри стянул с кровати покрывало, сдёрнул с себя мантию и кроссовки и упал на кровать как был, в тех самых, отбеленных Джорджем, джинсах и футболке.
— Locus Singularis. Meus Locus Arcanus. Nolite Irreptare. Вроде всё…
Мышцы расслабились, глаза закрылись сами; Гарри мурлыкнул бы, если бы не заснул тотчас же.
— Так вот, Гарри, — сотканный из лунного света Седрик улыбался, как ни в чём не бывало. — В прошлый раз мы не договорили…
— А почему ты потом мне не приснился? — Гарри мгновенно вспомнил всё то, что забыл о том первом разе, когда увидел во сне почти что живого Седрика. Смеющегося, шутящего, спокойного — такого, как при жизни.
— Потом мне мешал дом.
— Дом?
— Ну да. Ты знаешь, это очень специфический дом — номер двенадцать по Гриммаулд-плейс. Он практически живой. И он очень хотел свести тебя с ума.
— В каком смысле?
— В прямом. Не давал мне тебе сниться, нашёптывал тебе всякую чушь… мышку вот подкинул…
— Так она не от тебя? Проснусь — выкину!..
— Нет, зачем? — взмахнул рукой Седрик. — Она точь-в-точь такая, как я хотел тебе подарить. Дом подсмотрел — ну, можно выразиться и так — мысли мои подсмотрел — и создал такую же. Он проверял тебя на прочность.
— И как, проверил?
— Ага, — кивнул Седрик. — А уж после того, как ты уронил в него каплю крови, он и вовсе признал тебя своим хозяином.
— Меня?
— Наравне с Сириусом Блэком, конечно. Кровь — это такая странная штука…
— Опять ты заговорил загадками, — наигранно пробурчал Гарри, чувствуя, что он бесстыдно, бессовестно, всепоглощающе счастлив. — Седрик…
Седрик молча обнял Гарри и привлёк к себе.
— Всё хорошо, котёнок. Всё хорошо. Ты же видишь, хоть я и умер, твоя жизнь продолжается…
Они довольно долго стояли, обнявшись, посреди пустого Большого зала; на ощупь Седрик был прохладный, как речная вода ранней осенью, невесомый, как туман или сигаретный дым. От него пахло свежестью, рассветным ветром таким, какой бывает, когда солнце ещё только начало вставать, и всё вокруг такое спокойное и сонное, что кажется, будто ты один здесь бодрствуешь, а весь остальной мир — в волшебном сне, как Спящая Красавица. Гарри боялся смыкать руки теснее из опасения, что его живые, из плоти и крови ладони пройдут сквозь Седрика, и он останется один, снова один.
— Так вот, Гарри, я тогда не успел тебе досказать, — вновь заговорил Седрик. — Самое главное…
— Что самое главное?
— Главное — помни о любви.
— Какой любви?
— Всякой разной, — объяснил Седрик, но понятней не стало. — Ты любил меня как брата и до сих пор любишь, поэтому мы здесь. Ты любишь Фреда и Джорджа — и они с тобой. Блейз Забини любит тебя — и если бы не он, кто знает, выжил бы ты сегодня вечером или нет.
— Почему мы должны разговаривать о Забини? — проворчал Гарри. — Раз уж ты знаешь, что случилось сегодня, то, наверно, знаешь, как мы с ним плодотворно общались предыдущие четыре года…
— Я знаю, но ты же сам говорил, что месть ни к чему не приводит, — Седрик не выпускал напрягшегося Гарри из объятий, и это успокаивало. — Она только иссушит тебя. А я не хочу, чтобы с тобой такое случилось. Лорд Вольдеморт стремился отомстить всем за свои детские обиды — посмотри, что из него вышло!
— Ничего хорошего, — вынужден был согласиться Гарри. Против такого примера не попрёшь… — Но я и не хочу мстить. Я просто не хочу иметь ничего общего с Забини. Ни любви, ни мести, ни ещё чего-нибудь. Никогда.
— Тем не менее, на практике получается месть, — мягко возразил Седрик. — Ему очень больно.
— Седрик, можно, мы не будем о нём говорить? — умоляюще попросил Гарри. — Я так тосковал по тебе летом…
— Хорошо, — сдался Седрик. — Сейчас я скажу тебе ещё несколько фраз, и на этом закроем тему. Не забывай, что Блейз Забини три раза спасал тебе жизнь — помимо его мотивов, можно упомянуть то, что это создаёт определённый магический долг между тобой и им. Он тебя не обязывает ни к чему определённому, но всё же связывает вас крепче, чем просто одноклассников. И ещё одно: я у тебя сейчас есть. А у Блейза никого нет. Я встречался после смерти с Девоном Забини и знаю, что у него нет возможности навещать брата ни во сне, ни наяву.
Это сравнение было как удар под дых; Гарри задохнулся. Если Девон столько же значил для Забини, сколько Седрик для Гарри… если хотя бы десятую часть того… в конце концов, сам-то Гарри убил Барти Крауча, а Забини так и не выполнил угрозу убить его, хотя и обещал ещё после первого курса… чувство вины за совершенное случайно убийство набросилось на Гарри с ожесточением, как месяц не кормленый аллигатор.
— Я не хотел его убивать, — губы Гарри дрожали. «Если ты сейчас разревёшься, я пойду и побьюсь твоей дурной башкой об стенку», — яростно пообещал Гарри самому себе.
— Я знаю, что не хотел, — ласково отозвался Седрик. — Но всё же помни о любви.
— Не работает твоя теория, — Гарри почти обиженно шмыгнул носом. — Я любил Билла, и что?..
— Он чувствовал необходимость быть с тобой, и был этим напуган, — отозвался Седрик. — Он не хотел попадать от тебя в зависимость. Поэтому поспешил предать тебя, пока ещё мог. А обратить внимание на Флёр ему было легче, чем на кого-то другого — она усиленно пользовалась своим вейловским обаянием, чтобы заинтересовать его. Она просто подвернулась ему под руку. По сути, она точно так же обманута, как ты.
— И откуда ты всё знаешь? — Гарри решительно сменил тему.
— Мы, призраки, очень интересуемся сплетнями из мира живых, — улыбнулся Седрик. — Не умирай как можно дольше, котёнок. Здесь достаточно скучно, чтобы заниматься доморощенным психоанализом, как самый распоследний внештатный корреспондент «Пророка».
Гарри рассмеялся.
— Держу пари, Рита Скитер и у вас бы не скучала…
— Наверняка, — согласился Седрик.
Они сели на пустой стол Хаффлпаффа; так странно было быть здесь в сумерках, в тишине и покое.
— А за порогом этого Зала есть что-нибудь?
— Именно этого — вряд ли, — покачал головой Седрик. — Ты и я создали это место, чтобы разговаривать. Зачем бы нам ещё коридоры, башни и прочее разное?
— Низачем, — Гарри готов был соглашаться со всем, что скажет Седрик. — А следующей ночью ты придёшь?
— Вряд ли, — Седрик беззаботно болтал ногами в воздухе. — Мне можно это далеко не каждый день, а только если у меня что-то важное к тебе… и если я действительно тебе нужен… погоди, я знаю, ты хочешь сказать, что я тебе всегда нужен, но это всё-таки не так. Я ведь мёртв, а ты жив. Об этом тоже никогда не забывай — ради меня, хорошо? Поэтому готовься, что встречи наши будут редкими и полными моих мудрых нравоучений.
— Нравоучений? — Гарри разулыбался до ушей. — Спорим, ты не умеешь их читать?
Седрик безнадёжно махнул рукой; в тёмно-серых, почти таких же, как при жизни, глазах плясали задорные искорки.
— Даже спорить не буду — всё равно проиграю…
Постепенно разговор их увял, потому что о том, что мог рассказать Гарри, Седрик уже знал, и сам он не мог рассказать ничего определённого о загробном мире — просто не мог подобрать подходящих слов, ограничившись туманным, но искренним «В своё время сам всё увидишь, котёнок». Они просто сидели рядом, бок о бок; рука Седрика лежала на плечах Гарри, и под этой невесомой, бесплотной защитой ему было по-настоящему уютно и спокойно.
— Рассвет уже был, — Седрик нарушил тишину после долгих часов совместного молчания, говорившего больше, чем километры слов. — Мне пора уходить, а тебе — просыпаться…
Гарри хотел умолять Седрика остаться, хотел вцепиться в него и просить не уходить, пока не наступит снова ночь, хотел просто-напросто позорно расплакаться — но ни слова не проскользнуло между разомкнувшимися было губами, и единственным движением Гарри было то, что он поднял правую руку и обнял Седрика за плечи. Через две минуты очертания Седрика начали таять, размываться, и рука Гарри уже безо всякого сопротивления упала на столешницу.
— Здесь больше нечего делать, — решил Гарри вслух, и пустынный Большой зал померк.

Гарри чувствовал себя совершенно невыспавшимся, но уже вполне дееспособным, в отличие от вчерашнего вечера. Он без особых проблем выполз из кровати, принял душ и почистил зубы. Надо будет почаще ходить в ванную для старост, что ли — мало ли какие сюрпризы могут поджидать здесь. Пароль к ней, как и к общей гостиной, Снейп вчера ему вручил — с такой кислой миной, что все цветы в радиусе мили должна были завять, бедная профессор Спраут… Мантия валялась на полу, и Гарри, чувствуя себя двухсотлетним старикашкой с ревматизмом, наклонился за ней.
При встряхивании с целью определения степени ущерба выяснилось, что плечо мантии заскорузло от крови, а на спине её обнаружилась приличных размеров дырка; и у Гарри была только одна догадка насчёт того, откуда могла взяться эта прореха.
Правда, ему совсем не хотелось думать, что пришедшая на ум догадка соответствует действительности.

Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
А.С. Пушкин, «Евгений Онегин».

Первая неделя сентября всегда была неким подобием анонса к будущим неприятностям; враги показывали подросшие за лето зубы, учителя все крепче закручивали гайки, приходилось заново привыкать ко всему после душных месяцев в месте, где магия не то что не приветствовалась — была решительно неуместна, как розовые бантики на похоронах. Даже несмотря на присутствие дементоров.
Гарри не любил первые дни в Хогвартсе.
Первым же уроком были Прорицания, и Гарри заранее был готов услышать о своей грядущей неминучей смерти; правда, к чему он не был готов, так это снова оказаться в паре с Блейзом Забини. О том, что с третьего курса они на Прорицаниях были посажены вместе, Гарри ухитрился как-то благополучно забыть.
Единственным словом, приходившим Гарри в голову при виде Забини, было «айсберг». Тонкие черты лица словно застыли навечно в одном и том же выражении чуть брезгливого высокомерия; отросшие за лето волосы были собраны в короткий хвост, спускавшийся сзади по шее идеально ровно, как по линейке. На мантии ни единой складки, зелёно-серебряный галстук завязан ровнёхонько, ботинки сверкают. Гарри чувствовал себя средневековым крестьянином, случайно столкнувшимся с наследным принцем — лохматый, в смявшейся сразу же, как он сел, мантии (ну, хотя бы не той, что была в крови и с дыркой), без галстука — никакого желания носить что-либо, символизирующее Слизерин, Гарри не испытывал — растоптанные кроссовки и обтрёпанные белоснежные джинсы.
И ни единого слова. Только обжигающий холод за двадцать шагов, только брезгливость и равнодушие в тёмном, как крепкий-крепкий кофе, взгляде.
— Добрый день, — заговорила профессор Трелони. — Я очень рада вновь приветствовать вас на занятиях по прорицанию. Конечно, во время каникул я пристально следила за вашими судьбами, и мне отрадно видеть, что все вы возвратились в Хогвартс целыми и невредимыми… Разумеется, я знала, что так и будет.
«Надо же, какая проницательность…»
— На столах перед вами находится книга Иниго Имаго «Оракул сновидений». Толкование снов играет принципиально важную роль в предсказании будущего, поэтому, скорее всего, именно это вас и попросят проделать при сдаче экзаменов СОВ. Вы, конечно, понимаете, что, когда речь заходит о священном искусстве прорицания, результатам экзаменов нельзя придавать ни малейшего значения. Для того, кто обладает Видением, дипломы и оценки — пустой звук. Однако, коль скоро директору нужно, чтобы вы сдавали этот экзамен, то…
Трелони сделала выразительную паузу, давая понять, что её предмет неизмеримо выше таких низменных материй, как экзамены, но коль скоро этого настойчиво требуют, то так и быть, она снизойдёт.
— Откройте, пожалуйста, введение и прочитайте, что говорит Имаго о толковании снов. Затем с помощью «Оракула сновидений» разберите самые недавние сны друг друга. Приступайте, прошу вас.
Читая вполглаза донельзя бестолковое введение, Гарри мысленно благословлял многословие незнакомого ему Иниго Имаго; Прорицания не были сдвоенными, и читать эту ахинею им предстояло достаточно долго, чтобы был шанс не успеть приступить к обсуждению.
Однако, когда до конца урока оставалось ещё десять минут, Гарри прочёл введение уже два раза и понял, что следующий раз если не сведёт его в могилу, то усыпит с вероятностью процентов в двести. Он со вздохом захлопнул книгу и посмотрел на Забини. Тот сидел, уставившись в одну и ту же первую страницу; Гарри показалось, он и вовсе не видит, не замечает ни бумаги, ни напечатанных на ней слов — не говоря уже о том, чтобы вникать в их смысл. «О чем, интересно, он думает?..»
— Что тебе, Поттер? — почувствовав взгляд, Забини так резко вскинул голову, что Гарри инстинктивно шарахнулся назад и ощутимо приложился лопаткой о скрытый тяжёлыми шторами подоконник.
— Ничего, — поспешил откреститься Гарри. Абсурдом выглядела мысль о том, что вчера вечером эти плотно сжатые сейчас, побелевшие губы целовали его, закрывали его от сумасшедшей боли своей любовью, и были при этом такими мягкими, такими заботливыми и нежными… Сегодня он был для Забини не более чем грязной лужей на дороге, и это было… обидным. — Просто я дочитал и смотрел, закончил ли ты.
Отчего-то Гарри оказался в роли оправдывающегося, а Забини — обвиняющего; оба видели это очень чётко, и если Гарри было некомфортно в своей роли, то Забини в своей, напротив, как нельзя более удобно. По крайней мере, в атаку он кидался с полнейшей готовностью.
— А если и закончил, то что?
— Ничего, я же говорю. Совершенно ничего, — Гарри нервно переплёл пальцы.
— Ты абсолютно прав, Поттер — ничего, — Забини словно проткнул Гарри насквозь острым, как вязальная спица, неприязненным взором и снова уткнулся в книгу. При этом Гарри готов был подтвердить под Веритасерумом, что читать Забини даже и не думал.
Оставшиеся минуты Гарри просидел, как на иголках; Забини то и дело поднимал голову на секунду, словно проверяя, на месте ли Гарри, и каждый раз непроницаемый взгляд тёмных глаз заставал его врасплох. Чувство вины, словно специально дожидавшееся, пока он покончит с чтением учебника, накинулось на него с удвоенной силой, методично перечисляя все грехи Гарри перед Блейзом Забини: убил родного брата, четыре года оскорблял, изнасиловал, вчера вечером наплевал в душу. «Скотина, — вынес Гарри себе приговор. — Тупая скотина, не видящая дальше своего носа».
Что именно Гарри не узрел дальше своего носа, он решил не формулировать. Возможно, это ещё больше испортило бы ему настроение.

Сдвоенное Зельеварение с Гриффиндором — не самый лучший способ начинать учебный день. Гарри был в этом твёрдо уверен всё то время, пока заходил в класс, пока доставал всё необходимое, пока кивком и улыбкой здоровался с Невиллом Лонгботтомом, севшим рядом.
— Прежде чем приступить к сегодняшнему уроку, — вкрадчиво прошелестел Снейп, — мне кажется уместным напомнить, что в июне вам предстоит очень важный экзамен, где вы должны будете показать, насколько хорошо научились готовить и использовать волшебные снадобья. И хотя, бесспорно, некоторые из вас отличаются редкостным слабоумием, я надеюсь, что при сдаче экзаменов СОВ вы все сумеете получить как минимум «приемлемо». В противном случае я буду… крайне вами недоволен.
Его взгляд задержался на несчастном Невилле. Тот судорожно сглотнул слюну.
— Разумеется, по окончании этого года многие из вас закончат изучение моего предмета, — продолжал Снейп. — ТРИТОН по Зельеварению будут сдавать только самые лучшие ученики, а это, как вы понимаете, означает, что со многими из вас нам придётся проститься. Впрочем, до момента расставания у нас остаётся ещё целый год, — вкрадчиво продолжал Снейп. — Поэтому, вне зависимости от того, намерены вы сдавать ТРИТОН или нет, я рекомендую вам сосредоточить все усилия на том, чтобы в конце этого года получить наивысший возможный балл, ибо даже при сдаче экзамена СОВ я привык ожидать от своих учеников соответствия определённым стандартам. Сегодня вам предстоит изготовить зелье, которое очень часто встречается на экзаменах СОВ: Смирительный Настой, снимающий беспокойство и нервное возбуждение. Но учтите: если вы проявите неловкость при обращении с ингредиентами, то сон человека, принявшего ваше зелье, будет тяжёлым, а в некоторых случаях и непробудным, поэтому вам следует быть предельно внимательными. Состав и способ приготовления, — Снейп чуть заметно взмахнул палочкой, — на доске перед вами, — на доске, повинуясь невербальному заклинанию декана Слизерина, возник рецепт, — а всё, что вам нужно, вы найдёте, — он опять взмахнул палочкой, — в шкафу, — дверь шкафа приглашающе распахнулась, — на приготовление отводится полтора часа… Приступайте.
Гарри привычно отмерял ингредиенты и регулировал взмахами палочки температуру огня под котлами, попутно держа Невилла подальше от непосредственного процесса приготовления зелья; гриффиндорец не возражал, прекрасно понимая, что последствия его активной помощи могут оказаться плачевными, и только нарезал всё то, что нужно было нарезать — набирать, к примеру, цветки пижмы или отмерять кровь рогатой жабы Гарри предпочитал сам, во избежание. Готовить зелье для двоих было просто — нужно было только ускорить темп раза в два. Невилл только восхищённо вздыхал, следя за тем, как мелькают руки Гарри, словно в танце, и резал, засмотревшись, себе пальцы вместо ингредиентов. То есть, существуют, конечно, зелья, где и пальцы — ингредиенты, но Смирительный Настой — явно не тот случай…
— Curo, — Гарри, покончив с закладкой основных ингредиентов, залечил порезы Невилла.
— Спасибо. — Лонгботтом залился прямо-таки помидорной краской.
— Не за что, — Гарри мельком взглянул на часы, проверяя, не прошло ли время до того момента, когда надо будет уменьшить огонь и оставить зелье в покое.
— Как это у тебя получается? — с любопытством спросил Невилл. — Я всегда стараюсь действовать по инструкции, но никогда ничего не выходит…
— Я просто делаю, как мне кажется нужным, — пожал Гарри плечами.
По инструкции полагалось в этот самый момент помешать зелье дюжину раз по часовой стрелке. Гарри, вполголоса считая движения палочки в котле, помешал тринадцать раз. Невилл, старательно косившийся на доску с инструкцией, в испуге ахнул:
— Гарри, ты помешал лишний раз!!
— И ничего не лишний, — успокаивающе отозвался Гарри. — Ты, может, не заметил, но я не всегда следую инструкции. Там иногда бывают такие нелепости… Вот и сейчас, пока мы готовили это зелье, — это «мы» поразило Невилла настолько, что он больше не перебивал Гарри, — я менял рецепт. К примеру, положил меньше цветков пижмы, и влил черемичный сироп минутой позже, чем там указано.
— Н-но… почему?
— Потому что так будет более эффективно, — спокойно ответствовал Гарри. — Я хорошо учил Зелья все предыдущие курсы, и я, как бы сказать… я знаю, когда, что и как надо положить и сделать. Я просто сосредотачиваюсь на самом зелье и не обращаю внимания на Снейпа или ещё ни кого-нибудь. Спорим, наше зелье будет лучшим в классе?
— Но ведь это же рецепт Снейпа, — Невилл судорожно сглотнул. — Ты думаешь, он может ошибаться?
— Он — вряд ли, — улыбнулся Гарри. — Но это не его рецепт, а из учебника, одобренного Министерством. Он просто не имеет права давать нам на уроках что-то не из этой программы, да и я сомневаюсь, что он этого хотел бы. А школьную программу не обязательно сочиняли способные к Зельеварению люди.
Гарри уменьшил температуру под котлами и, выждав положенное время, синхронно закинул в абсолютно идентичные зелья последние ингредиенты — сушёные лепестки флаеля. Невилл заворожённо проследил за тем, как Гарри не взвешивая захватывает по щепотке в каждую руку и измельчает лепестки, перетирая, прямо над котлами.
— То есть, ты знаешь зелья лучше автора учебника? — выдохнул Невилл наконец.
— Правда, Потти, ты, оказывается, вундеркинд? — Драко Малфой оказался рядом совершенно неожиданно; увлекшийся разговором с вменяемым собеседником и приготовлением зелья Гарри напрочь забыл о наличии в этой комнате одного из своих злейших врагов. — Какая новость…
Рука Малфоя взлетела в воздух — вроде бы заправить за ухо выбившуюся из причёски прядь, но Гарри успел увидеть, как что-то мелкое и сверкающее летит вниз — прямо к котлу Гарри. Летит стремительно, и нет никакой возможности перехватить… Гарри резко вскинул ладонь, и надсадно взревевшая струя пламени испепелила, оставив только слабый дымок, лишнюю порцию лунного камня, стопроцентно испортившую бы зелье. Малфой отшатнулся.
— Тебе ещё не надоело вставать у меня на пути? — зло спросил Гарри, поймав глазами взгляд Малфоя. Кажется, испуг и растерянность — но не более. — Доиграешься, Малфой, доиграешься…
— Ой, как страшно…
— Тебе и правда должно быть страшно, — неожиданно вступил в беседу Невилл. — Потому что я только что что-то кинул в твой котел. Что именно — не разобрал, но много… ты бы лучше проверил, как там твоё зелье, а не лез к Гарри…
Малфой вихрем развернулся к своему котлу, обдав Гарри и Невилла запахом всё ещё чересчур взрослого для него одеколона, но не успел — его котёл взорвался с негромким треском. Гарри только успел бросить крышки на свой и Невилла котлы.
Все в классе оказались залиты с ног до головы тёмно-зелёной противно пахнущей гадостью, никоим местом не напоминающей Смирительный Настой; пока гриффиндорцы давились смехом, слизеринцы молча пытались счистить с мантий малфоевское варево, а Снейп скользящим стремительным шагом приближался к месту происшествия вплотную, напоминая пущенный в цель томагавк, Гарри торопливо убрал крышки и помешал зелья в последний раз — после этого оставалось только убрать огонь совсем и дать зелью настояться три дня, чтобы можно было им пользоваться.
— Я разочарован в Вас, мистер Малфой, — выплюнул Снейп. — Отработка сегодня вечером в моём кабинете.
— Да, сэр… — пунцовый от унижения Малфой покорно опустил голову; пропитанные тёмно-зелёным светлые пряди тяжёлым занавесом закрыли его лицо.
«Дайте я даже угадаю, чем он будет на этой отработке заниматься…»
Проверять зелья остальных не имело смысла — брызги малфоевской бурды, разлетевшись по классу, попали во все котлы, и теперь угрожающее бурление раздавалось со всех сторон.
— Evane… — Снейп явно собрался очистить все котлы сразу, но Гарри остановил его, вскинув руку.
— Сэр, наши зелья, моё и Невилла… туда ничего лишнего не попало… может быть, Вы их примете? — это, конечно, была та ещё наглость. Но отчего-то Гарри казалось, что Снейп оценит.
Снейп посмотрел на Гарри так, что ему захотелось спрятаться под парту и не вылезать оттуда, пока Мастер Зелий не уйдёт подальше. Невилл рядом слышимо постукивал зубами от страха — Снейп и его не обделил вниманием.
Гарри не сомневался, что Снейпу лучше всех присутствующих известно, что на самом деле случилось с зельем Драко Малфоя, но доказательств не было. Хотя, если вдуматься, кто в них нуждался…
— Что ж… — Снейп почти брезгливо зачерпнул по ковшу тягучей, как свежий мёд, иссиня-чёрной жидкости из котлов Гарри и Невилла. — Зелье выглядит идеальным. Один балл Гриффиндору за наконец-то выработавшееся умение держать руки подальше от собственного котла, и пять Слизерину. За расторопность.
Гарри подавил неуместный смешок.
— И, Лонгботтом… — Снейп сделал паузу, во время которой Невилл нервно кусал губы и с тоской во взоре смотрел на приоткрытую дверь кабинета. — В следующий раз получите взыскание. Вместе с Поттером.
— Но Гарри ни в чём не виноват!.. — вскинулся Невилл; извечная гриффиндорская жажда справедливости заставила его на миг забыть о страхе.
Гарри успокаивающе положил ладонь на пухлую руку Невилла, до белизны стиснувшую край стола.
— Мы всё поняли, профессор, — судя по тому, что все остались живы, да ещё и факультеты получили по чуть-чуть баллов, Снейп и в самом деле оценил.
Невилл робко и вопросительно взглянул на Гарри, и последний подбадривающе сжал его ладонь — всё в порядке, и спасибо за помощь.
Резкий звон привлёк всеобщее внимание; Блейз Забини собирал осколки уроненного на пол флакона с кровью рогатой жабы точными, как движения хирургического скальпеля, взмахами палочки.

За обедом у Гарри решительно не было аппетита; хотя чужие эмоции больше не мешали ему, собственные решили не оставлять всё, как есть, и сжирали его изнутри. «Я, чёрт побери, слизеринец, — угрюмо думал Гарри, выводя черенком ложки узоры на густом картофельном пюре. — Откуда у меня совесть?». Этот вопрос не имел ответа, и Гарри то и дело непроизвольно косился в сторону Забини, уничтожавшего свою порцию как ни в чём не бывало, сидя по правую руку от Малфоя. И Малфой, надо отметить, ничего не имел против, хотя в прошлом году они, кажется, рассорились… Гарри залпом выпил полкубка холодного тыквенного сока.
Досиживать до конца обеда у него не было никакого желания, и он раньше всех ушёл из Большого зала.

Урок ЗОТС, первый в этом году, начался для Гарри неожиданностью — появлением Долорес Амбридж. Вчера вечером ему было так плохо, что он не слышал, как Дамблдор объявлял её новым преподавателем Защиты; хотя не факт, что это не добило бы Гарри, прекрасно помнящего по слушанию, с каким «дружелюбием» относится к нему эта… это среднее-переходное между жабой и человеком. Даже крохотный чёрный бант у неё на голове, расположенный точно на темени, напомнил Гарри неосторожную муху, легкомысленно севшую на жабью голову.
— Ну-с, здравствуйте, дети, — из одной улыбки Долорес Амбридж можно было накристаллизовать сахара на месячную партию лимонных долек для Дамблдора.
Послышалось нестройное «Здравствуйте».
Амбридж укоризненно поцокала языком.
— Нет, дети, так дело не пойдёт. Прошу вас, хором и громко: «Здравствуйте, профессор Амбридж!». Итак, ещё разочек, дружно. Здравствуйте, ребята!
— Здравствуйте, профессор Амбридж! — послушно пропел класс.
— Так-то лучше, — сладко мурлыкнула профессор Амбридж; кажется, сам факт безоговорочного командования классом приводил её в чрезвычайно приподнятое состояние духа. — Совсем не трудно, правда? А теперь уберите палочки и достаньте перья.
Это явно не предвещало особо интересного урока; откупоривая чернильницу, Гарри следил, как Амбридж своей необычно короткой палочкой стучит по классной доске, и на последней появляются слова, написанные мелом:
«Защита от сил зла.
Повторение базовых принципов.
Задачи курса.
1. Введение. Основополагающие принципы защитной магии.
2. Выработка умения распознавать ситуации, в которых официально разрешено применение защитной магии.
3. Защитная магия как магия практическая».
Особенно Гарри умилил второй пункт. «Как здорово, что летом я этого не знал. А то пока распознавал бы, дементоры закусили бы и моей душой, и Дадли».
— Пожалуйста, запишите это, — Амбридж повернулась к классу, сложив ручки с короткими толстыми пальцами на животе. Под тихий скрип перьев она продолжила. — Думаю, все вы согласитесь, что изучали этот предмет крайне обрывочно и фрагментарно, не так ли? — заявила профессор Амбридж, поворачиваясь к классу с аккуратно сложенными на животе ручками. — Постоянная смена преподавателей, большинство которых не давало себе труда придерживаться одобренного Министерством курса, к несчастью, привела к тому, что ваши знания не соответствуют стандартам, требуемым при сдаче экзаменов на СОВ. Поэтому вы будете рады узнать, что скоро положение вещей кардинально изменится в лучшую сторону. В этом году мы с вами будем проходить тщательно проработанный и одобренный Министерством теоретический курс защитной магии. Все приобрели «Теорию защитной магии» Уилберта Уиляйла?
— Да, профессор Амбридж, — слизеринцы на удивление быстро адаптировались к ситуации.
— Отлично, — одобрительно качнула Амбрдж головой; петли банта безвольно свесились книзу, и Гарри подумалось, что муха — и та сдохла на этом уроке. — А теперь откройте страницу пять. Глава первая, «Основы для начинающих». Читайте про себя. Объяснения не потребуются.
Зашелестели страницы; Гарри вчитался в главу первую, и через две минуты его веки неудержимо потянуло друг к другу. Так сильно ему не хотелось спать даже в том случае, когда он не смыкал глаз несколько суток подряд. Уилберт Уиляйл, по всей видимости, отличался редким антиталантом к изложению чего бы то ни было на бумаге — или, если угодно, был гением в медицинской области; конкретно в той, что борется с бессонницей. Один этот учебник, по оценке Гарри, мог бы заменить зелье Сна без сновидений, как минимум лет на десять. А потом можно купить какую-нибудь «Теорию защитной магии-2», например… а то ещё и уговорить этого достойного человека сграфоманить собственые мемуары, да чтобы во всех подробностях… Гарри отчаянно зевнул, прикрывая рот ладонью, и, пристроив палочку в рукаве, шёпотом наложил на себя Ennervate. В голове сразу прояснилось.
— Мистер Поттер? — цепкие припухшие жабьи глазки сразу уловили непредусмотренные движения губ и рук. — Вы читаете?
— Пытаюсь, — честно ответил Гарри. — Но это слишком бесполезная трата времени, чтобы я прочитал больше одной страницы.
— Вот как, мистер Поттер? — от Амбридж ощутимо повеяло опасностью; «Ну, авадить при свидетелях она меня не будет, а с остальным справимся». — Позвольте полюбопытствовать, являетесь ли Вы квалифицированным и сертифицированным Министерством методистом? Если нет, то боюсь, не Вам решать, что является «бесполезной тратой времени» в изучении какого-либо предмета, а что нет. Наша новая программа разработана людьми много старше и, поверьте, умнее Вас. Вы познакомитесь с защитными заклинаниями гарантированно безопасным способом…
— Безопасным? — Гарри показалось, что он чего-то недопонял. Защитные заклинания и, соответственно, различные заклинания нападения всегда сопряжены с некоторым риском. Гарантированно безопасных способов не бывает — на тот случай и мадам Помфри с арсеналом лекарств.
— Совершенно верно, — подтвердила Амбридж. — Самый лучший способ обеспечить безопасность школьников — это ликвидировать источник опасности.
— Ликвидировать? — снова повторил Гарри следом за Амбридж. — Вы имеете в виду, ликвидировать саму возможность произносить заклинания, что ли?
— Вы абсолютно правы, мистер Поттер, — Амбридж улыбнулась. — В Министерстве магии считают, что для экзаменов, которые, по сути дела, и есть конечная цель обучения в школе, теоретических знаний больше чем достаточно. И не забывайте о статусном обращении, мистер Поттер.
Гарри был «приятно» изумлён богатой фантазией Министерства.
— Конечно, многие из вас, — продолжала Амбридж, обращаясь вроде бы ко всем, но упорно смотря на Гарри, — до сих пор занимались вопиющей самодеятельностью в том, что касалось их обучения.
— Вы о моей анимагии? — вставил Гарри свои два кната, но Амбридж на сей раз не обратила на него никакого внимания.
— Вас обучали заклинаниям очень сложным, совершенно неподходящим для вашей возрастной группы и потенциально крайне опасным, можно даже сказать, смертельно опасным. Вас сумели запугать до того, что вы уверены, что в любой момент вам может угрожать нападение представителей сил зла…
— А Вы считаете, не угрожает? — опять встрял Гарри.
Он и сам не понимал, зачем лезет в открытый конфликт; но молчаливое согласие с тактикой жабы, демонстрируемое всеми прочими слизеринцами, было омерзительным.
— Ну кто же может угрожать таким детям, как вы, милые мои? — на этот раз улыбка была больше похожа на оскал. Обычные жабы скалиться не могут; стало быть, эта — генетическая мутация…
— Вольдеморт? — предположил Гарри, невинно хлопнув ресницами.
В классе повисла тягостная тишина. Гарри смотрел на Амбридж. Амбридж смотрела на Гарри. Слизеринцы наблюдали за шоу, держа кончики пальцев на той строчке «Теории защитной магии», где остановились.
— Минус десять баллов со Слизерина, мистер Поттер. А теперь позвольте мне объяснить вам некоторые вещи — раз и навсегда. Вам сказали, что небезызвестный чёрный колдун воскрес из мёртвых…
— Не из мёртвых! — скрипя зубами, поправил Гарри. — Но он действительно вернулся!
— Мистер-Поттер-вы-уже-украли-у-своего-колледжа-десять-баллов-не-делайте-своё-положение-хуже-чем-оно-есть, — на одном дыхании отчеканила Амбридж. — Как я уже сказала, вас проинформировали, что небезызвестный чёрный колдун вновь набрал силу. Это ложь.
— Ложь? — прищурился Гарри, которого начало задевать за живое. — Если это ложь, если на самом деле Вольдеморт не возродился, если ничего особенного, по-вашему, не случилось в конце июня — тогда отчего же Вы так настойчиво пытаетесь заткнуть мне рот? Чем для Вас лично и для Министерства в целом опасны глупые выдумки — настолько опасны, что Фадж решил подмять Хогвартс под себя и купил «Пророк» с потрохами, лишь бы я молчал?
— Мистер Поттер, Вы наказаны! — победно объявила Амбридж. Отвечать на все выданные Гарри на-гора вопросы она явно не собиралась. — Придёте в мой кабинет. Завтра вечером. В пять. А теперь повторяю: это ложь. Министерство магии гарантирует вам полную безопасность от каких бы то ни было тёмных магов. Тем не менее, если вас что-то беспокоит, пожалуйста, приходите ко мне. После уроков или на переменах. Мы поговорим. Если же кто-то будет продолжать тревожить вас глупыми россказнями о возродившихся тёмных магах, мне бы хотелось об этом знать. Я здесь для того, чтобы помогать вам. Я ваш друг. А сейчас, пожалуйста, продолжайте читать. Страница пять, «Основы для начинающих».
Гарри с треском захлопнул учебник. Сидящий в другом конце класса Драко Малфой презрительно хмыкнул и очень отчётливо пробормотал — так, чтобы слышали все, включая Амбридж:
— Гриффиндорец как есть, только немножко недоделанный…
Гарри думалось, что эта рана уже не болит. Но, оказывается, она не болела ровно до тех пор, пока в ней снова не провернули нож — острый, длинный, с зазубренным лезвием, вырывающим куски плоти…
— Дорогой мистер Поттер, — тихий, нежный голос Амбридж был единственным, что удержало Гарри от того, чтобы размазать кровью самодовольную ухмылку Малфоя по тонкому, почти девичьему лицу. Паршивый мелкий слизняк… — Отнесите это, пожалуйста, Вашему декану.
Она протягивала Гарри свёрнутый в трубочку кусок розового надушенного пергамента, запечатанный магией так, чтобы Гарри не сумел вскрыть — по крайней мере, чтобы это не прошло незаметно. Гарри выдернул пергамент, тщательно избегая случайных касаний, швырнул в сумку письменные принадлежности и учебник и вышел из класса.

Снейп молча читал записку от Амбридж, пока Гарри хмуро изучал все выщербинки на каменном полу кабинета своего декана. Так же было на первом курсе, когда он думал, что его исключат за полёты на метле без преподавателя, а его запихнули в ловцы ненавистного факультета… а сейчас что будет? Лучше бы исключили тогда — меньше проблем нажил бы себе на… голову. Да. Именно голову. Конечно же.
— Итак, Поттер, — Снейп с видимым отвращением бросил розовую записку на стол. — Вы на самом деле такой идиот или притворяетесь?
Подобная постановка вопроса поставила Гарри в тупик.
— Ну… э-э…
— Можете не отвечать, вижу, что не притворяетесь, — Снейп переплёл пальцы, оперевшись локтями о стол; Гарри стоял практически навытяжку и внимательно слушал. — Вы отлично знаете, Поттер, откуда Долорес Амбридж и кому она подотчётна. И при этом Вы пытаетесь доказать на её уроке, что Тёмный Лорд вернулся. Кому доказать, позвольте Вас спросить? Кого Вы рассчитывали переубедить своими пламенными речами борца за добро и справедливость? Пустите же в ход остатки Вашего здравого смысла, если у Вас вообще когда-либо имелся таковой, мистер Поттер.
— Но, сэр… я всё понимаю, но это так противно — эта пародия на урок, этот её ч… — Гарри, спохватившись, захлопнул рот, но внимательный Снейп не дал ему шанса отмолчаться.
— Её ч… что «ч», Поттер?
— Чёрный бант на голове, сэр, — бухнул Гарри, решив, что терять уже нечего. — Он как муха… сэр.
— Муха? — Снейп смотрел на Гарри как на заспиртованного тритона.
— Ну да… она сама похожа на жабу… а её бант — на муху, — уныло пояснил Гарри.
— И почему Ваша наблюдательность вечно льётся не в то русло, Поттер?
А?
— Не делайте такие удивлённые глаза. Лучше возьмите себя в руки и не провоцируйте её больше. Вы плохо представляете себе, что может с Вами случиться, если Вы продолжите свои публичные выступления.
— Что, например? — Гарри был уверен, что ничего принципиально нового. Да хоть Круциатус! Плавали, знаем…
— Вы не хотите этого знать, — убеждённо ответил Снейп, и что-то в его голосе заставило Гарри заткнуться. — Так или иначе, в этой записке было сказано, что с завтрашнего дня целую неделю Вы будете отбывать наказание у неё в кабинете. И упаси Вас Мерлин, Поттер, ляпнуть ещё раз что-нибудь не то!
— А то сами со свету сживёте? — не удержался Гарри, уже на втором слове кляня себя за чересчур длинный язык.
— Не премину, мистер Поттер, — холодно ответствовал Снейп. — Вы свободны.
Историю Магии Гарри досиживал кое-как, конспектируя спустя рукава, благо Биннс вообще мало внимания обращал на то, пишет кто-нибудь или нет. Большинство слизеринцев занимались своими делами, и Гарри не был исключением. Правда, его «своё дело» отличалось куда более возвышенным характером, чем, к примеру, занятие Кребба и Гойла, потихоньку резавшихся на задней парте в плюй-камни — он думал. Усиленно думал. Аж мозги кипели. Но так ни до чего определённого и не додумался, к сожалению…
Отчего Снейп, которому все эти годы было плевать с высокой колокольни, если Гарри насиловали или пытали, теперь битых десять минут потратил на то, чтобы внушить Гарри опасность споров с Долорес Амбридж? Чем же она таким могла ему угрожать, если в него кидались Авадой, Круцио и множеством менее распространённых пыточных заклятий — о чём, надо отметить, Снейпу было прекрасно известно? И не перегнуло ли Министерство палку, предпринимая такие масштабные действия с единственной целью усмирить Гарри Поттера? Хватило бы одного «Пророка» с его поистине неисчислимыми ушатами грязи… теперь ему всё равно никто не верит, что бы он ни говорил. Хотя…
Гарри усмехнулся и взял чистый лист пергамента — прежний был уже исписан обрывочными сведениями о войнах гоблинов уже вдоль и поперёк. Если Амбридж будет упорно пытаться его заткнуть, то много кто задумается — а вдруг все эти россказни о возродившемся Вольдеморте правда? Потому что уж кто-кто, а Амбридж восстановит против себя три четверти школы в рекордные сроки… Гарри склонил голову, пряча торжествующую улыбку — во-первых, для торжеств было ещё рановато, во-вторых, Малфой старательно наблюдал за Гарри, пытаясь, видимо, определить по лицу, что тот думает об уроке ЗОТС. Гарри мысленно показал Малфою фигу и углубился в конспект. Надо сказать, монотонный бубнёж Биннса — и тот был на порядок интереснее этого, да простит Мерлин, учебника Защиты, который изрядно отягощал своей полутысячей страниц сумку Гарри.

Огрызок синего карандаша служил Кьоу
жезлом, с помощью которого он совершал
предварительные действа своего волшебства.
О.Генри, «Художники».

Потолок Большого зала был затянут свинцовыми тучами, как нельзя более подходившими к настроению Гарри; всю ночь ему снились какие-то тёмные коридоры, по которым он шёл быстрым шагом, а в голове пульсировала даже не мысль — одно слепое стремление добраться до чего-то, яростное, почти звериное, и он шёл и шёл, и никак не мог достигнуть своей цели… Это подобие ментальной физкультуры было, по большей части, причиной того, что он проснулся совершенно разбитым; другой же причиной плохого настроения были мысли о предстоящем вечером взыскании у Амбридж. Вряд ли она заставит его писать строчки или что-нибудь в этом роде… хотя худшее, что можно было измыслить, он уже проделывал в прошлом году — драил сортиры, например. Ничего более ужасающего устав Хогвартса не разрешал, насколько Гарри помнил.
— Привет!
— Привет, — машинально кивнул Гарри и только после этого вздрогнул и резко поднял голву.
Фред и Джордж как ни в чём не бывало садились за слизеринский стол по обе стороны от него; оба лучились такими безмятежными улыбками, что Гарри в первую минуту подумалось, что они просто перепутали столы. «Ага. Семь лет сидели по три раза в день за одним и тем же столом, а потом вдруг взяли, да и перепутали. Совсем заучились, однако».
— Мы тут думали, думали… — жизнерадостно начал Фред.
— …и решили, что нам просто необходимо… — Джордж дотянулся до ближайшего кубка и налил себе тыквенного сока.
— …узнать у тебя, как прошёл…
— …твой первый учебный день в этом году.
— Знаешь, по-приятельски.
— Ты же не против, что мы…
— …нарушили твоё уединение? — Фред ласково пригладил вечно стоящие торчком волосы на макушке Гарри, пропуская мягкие пряди меж пальцев.
— Не против, — слегка очумело помотал Гарри головой. Сам он, бывало, сидел за гриффиндорским столом; но никогда раньше ни один гриффиндорец (по крайней мере, на памяти Гарри) не садился за стол серебряно-зелёных.
Впрочем, близнецам любые правила всегда были не указ. Тем более неписаные, а витающие в воздухе, вечно потрескивающем от напряжения воздухе между факультетами Льва и Змеи. Мало ли кто там где витает — проветрить в комнате, и всех проблем.
— Хотите джема? — светским тоном предложил Гарри, оправившись от удивления.
— Отличная идея! — Джордж невозмутимо брякнул полную ложку яблочного джема прямо на мясной омлет в своей тарелке. — Ну что ты так смотришь? Вкусно, между прочим.
— Однажды мы случайно вылили вишнёвое варенье на яичницу, — объяснил Фред. — Нам было лет по семь, и мама сказала, что раз уж мы решили внести такие своеобразные коррективы в рецепт, то сами и будем есть. Такими словами и сказала, до сих пор помню — очень уж рассердилась, даже не кричала, а выговаривала сухим тоном.
— Мы, маленькие и беззащитные, очень испугались и проглотили всё, что было на тарелках, — добавил Джордж, прожевав порцию омлета. — И с тех пор наши ранимые детские души страдают от этого давнего стресса так сильно, что от привычки бухать сладкое в яичницу мы не избавились.
— Погоди, ты ещё не пробовал тушёные овощи в карамельном сиропе! — Фред заговорщически толкнул Гарри локтем в бок; Гарри поперхнулся молоком. Он был вовсе не уверен, что хочет пробовать что-то подобное.
Фред покачал головой и увёл у брата ложку омлета.
— Как вы можете это есть? — не выдержал Гарри.
— Хочешь попробовать? — хитро сощурился Фред.
Гарри был уверен, что здесь какой-то подвох. Но близнецам он доверял безоговорочно, и поэтому решительно кивнул.
Фред бережно обнял Гарри за плечи, слегка развернул к себе и склонился к его лицу. Последние несколько секунд Гарри было абсолютно ясно, что собирается делать близнец; это было безумием — в эти дни, когда все до единого считали его опасным психом, когда Долорес Амбридж рыскала по старому замку с единственной целью заткнуть его, когда Рита Скитер готова была из любого, самого невинного его поступка раздуть больного метеоризмом слона, когда Вольдеморт переходил в наступление, когда один-единственный неправильный шаг мог повлечь за собой лавину катастроф, из которых самой меньшей было бы исключение из Хогвартса с позором… но лёгкое, как пузырьки шампанского, весёлое безумие поднималось в нём, как прижатая до сих пор пружина, ударяло в голову, пьянило; воздушная, бесшабашно-отчаянная злость на всех, по чьей воле он торчал столько времени в душном аду Прайвет-драйв, предоставленный собственным кошмарам, по чьей вине он столкнулся с дементорами без единого счастливого воспоминания в запасе, по чьей вине он никогда не знал, что такое семья и спокойствие, и никогда не сможет узнать — эта злость наполняла его всего, проникала в вены и артерии, клубясь и бурля, как кипящая вода, как причудливый цветной пар, поднимающийся над нагретым котлом. И всем, что требовали эти чувства, был один-единственный поцелуй на глазах у всех, кому только было не лень пялиться. И Гарри приглашающе приоткрыл губы, позволяя языку Фреда беспрепятственно скользнуть между ними.
Это и в самом деле было вкусно, хотя, конечно, значительную фору омлету и джему давал собственный вкус Фреда; Гарри, прикрыв глаза, отдавался поцелую так самозабвенно, как никогда раньше. Кровь оглушительно шумела в ушах, и дикое возбуждение захлестнуло его при мысли о том, что все смотрят, все, кто в ужасе, кто в шоке, а кто, благословляя широкие мантии, беспомощно сдвигает колени, чтобы не выдать своих истинных чувств.
— Нет, Колин, нет, я сказал, никаких фотографий… потому что мы против… я отдам тебе камеру, как только у тебя не будет возможности заснять эту сцену… — мягкий, но непреклонный голос Джорджа был первым, что услышал Гарри, деликатно вынесенный Фредом из поцелуя, как из омута, где тонул бы.
— Гарри, Фред, Джордж, — почти весело сказал директор, пока Амбридж рядом с ним надувалась, готовая разразиться пламенной негодующей речью. — Прошу вас троих зайти сегодня после уроков в мой кабинет. Мы поговорим о вашем поведении, а пока прошу вас продолжать завтрак без подобных… эксцессов.
— Да, господин директор! — хором грянули Гарри, Фред и Джордж — не сговариваясь.
Им одним во всём Зале — ну, с добавлением, возможно, Дамблдора, ежегодно с неподдельным удовольствием изрекавшего перед такой же шокированной аудиторией совершенно бессмысленное «Тютя! Рева! Рвакля! Цап!» — было по-настоящему весело, хотя количество вежливых улыбок — вымученных, как жертвы инквизиции — превосходило все мыслимые ожидания

* * *

Профессора в этот день, словно сговорившись, обрушивали на несчастные головы учеников долгие сентенции о грядущих СОВах и необходимости начать учиться тем, кто предыдущие четыре года бил баклуши, и собраться с силами тем, кто всё это время что-то усваивал. Кроме того, они явно заимели зуб на Гарри за то, что он заставил их смутиться за завтраком, выбил из колеи, и придирались к нему больше других, все до единого, даже Флитвик и МакГонагалл.
«Возможно, не стоило устраивать такое шоу, — Гарри сосредоточился на улитке, которую ему предстояло заставить исчезнуть, и взмахнул палочкой под бдительным взором МакГонагалл, только и ждавшей подходящего повода снять с вконец обнаглевшего Слизерина баллы. — Хотя осмотрительностью я буду руководствоваться только тогда, когда не смогу себе позволить на неё плевать…» Улитка Гарри исчезла с первого раза, тогда как все прочие успели заунывным речитативом безрезультатно повторить нужное заклинание раз пять. Гермона была единственной, кому это удалось с третьего раза. Привкус яблочного джема и базилика, которым был посыпан омлет, всё ещё оставался на языке Гарри, когда он вежливо улыбнулся явственно разочарованной декану Гриффиндора.
«Стимул — великая вещь». Не то, чтобы Гарри берёг баллы Слизерина, но не дать никому повод придраться якобы по делу, а на самом деле — из-за того, что он при всех целовался с тем, кого любил — это стало для него едва ли не делом чести. Поэтому и Флитвик вынужден был признать, что Гарри отлично владеет Призывными чарами, которые были пройдены в прошлом году; половина класса сумела сдвинуть вещь, которую призывала, только на несколько сантиметров. Хорошо было чувствовать себя неуязвимым с этой стороны; Гарри показалось даже, что в глазах деканов Рэйвенкло и Гриффиндора промелькивало невольное уважение, но с заблокированными способностями эмпата он ничего не мог утверждать определённо, практически разучившись читать по лицам просто так.

Профессор Граббль-Планк, заменявшая куда-то уехавшего Хагрида, была настроена не так воинственно, как МакГонагалл и Флитвик; возможно, потому, что для неё это была временная работа, а возможно — потому что ей было действительно всё равно, кто с кем целуется. Подумаешь, большое дело — мальчик с мальчиком, девочка с девочкой, мальчик с девочкой… главное, чтобы не на уроке. Честно сказать, Гарри впервые получил представление о том, как должен был выглядеть образцовый урок Ухода за Магическими Существами. С Хагридом было, конечно, гораздо веселее, но зато не пример менее информативно.
Травология прошла без особенных происшествий; конечно, профессор Спраут тоже пятнадцать минут посвятила запугиванию несчастных пятиклассников на тему СОВ и была куда придирчивее, чем обычно, но конкретно Гарри она никак не третировала. К сожалению Гарри, её факультет подобной толерантности не разделял — в противном случае Гарри не пришлось бы вычищать из своей сумки солидную порцию драконьего навоза, морщась от вони. Джастин Финч-Флетчли при этом выглядел настолько подчёркнуто ни в чём не замешанным, что Гарри захотелось дать ему подзатыльник. И ничего, кроме подзатыльника, Финч-Флетчли не заслуживал — слишком детской была эта выходка. Даже Малфой поступил бы чуть более взросло — он не стал бы подкидывать навоз тайком. Хотя, возможно, хаффлпаффец Финч-Флетчли просто был недостаточно нагл/смел для этого.

К ужину Гарри был вымотан физически и морально, и больше всего ему хотелось поесть и рухнуть на кровать хотя бы на полчаса, а потом приняться за бесконечные домашние задания — каждый преподаватель задавал от души, словно забыв о наличии в расписании и других предметов. Но если он не хотел опаздывать к Амбридж — а он действительно не хотел — ему предстояло пожертвовать ужином, чтобы наведаться ещё и к Дамблдору по поводу своего аморального поведения.
— Ага, — глубокомысленно сказал Фред, когда близнецы и Гарри стояли перед дверью кабинета директора. — Кто-нибудь знает пароль?
— Наверняка МакГонагалл знает, — откликнулся Джордж. — Ну или Снейп, например. Вот только что-то не хочется искать ни первую, ни второго…
Гарри вздохнул. Ходить к деканам, которые и сами ошивались незнамо где, не хотелось и ему. Но позволить себе роскошь проторчать здесь полвечера он не мог…
— Ладно, — Гарри пытливо взглянул на близнецов. — Только держите язык за зубами!
— Конечно, — пообещал Джордж.
— Ладно, а о чём хоть?
Гарри погладил одну из горгулий у входа по шершавой каменной голове.
— Откройте мне и моим друзьям, — мягко приказал он.
— Повинуемся, Наследник, — горгульи разъехались в разные стороны, не заморачиваясь какими-то там паролями.
— Вау, — Джордж присвистнул.
— А нас так научишь? — загорелись глаза Фреда.
Гарри покачал головой.
— Для этого в вас должна течь моя кровь. Собственно, я случайно пролил на них немного, и как раз после этого они стали называть меня Наследником и открываться для меня беспрепятственно.
— Здорово, — хором решили близнецы, ничуть не расстроенные невозможностью заиметь такую же способность.

— Добрый вечер, мальчики мои, — Дамблдор излучал этакое пушистое добродушие всем своим видом; Гарри был уверен, что, будь он сейчас способен чувствовать чужие эмоции, непременно выяснил бы, что на самом деле директор зол. Или раздражён. В конце концов, это его выставили старым идиотом, неспособным удержать свою школу от потери последней морали.
— Итак, я хотел поговорить с вами по поводу того, что вы сделали за завтраком.
— Мы Вас внимательно слушаем, сэр, — Фред и Джордж глядели на директора кристально честными глазами.
— Не могу сказать, что одобряю вас или порицаю, — «сейчас будет долго жевать эту тему…». — Разумеется, каждый имеет право любить того, кого ему приказывает сердце. Любовь — это драгоценный дар, данный каждому от рождения…
«Пошло-поехало…»
— Я полагаю, вы знаете, что отношения между мужчинами считаются в нашем обществе не совсем нормальными, — «и мы знаем, и ты знаешь… полная идиллия». — Поэтому лучше для всех было бы, если бы вы потрудились заниматься тем, чем хотите, не на публике.
— Да, сэр, — послушно продекламировали Гарри, Фред и Джордж. Честно сказать, у Гарри уже успело пропасть желание шокировать почтенную публику; ну а близнецы крайне редко повторяли два раза одну и ту же шалость.
— Я рад, что мы поняли друг друга. И вынужден предупредить вас, мальчики мои — если вы позволите себе ещё что-нибудь подобное, то получите взыскание. И ваши факультеты лишатся немалого количества баллов.
— Конечно, сэр, — беспрекословно согласились «мальчики», напоминая самим себе стайку дрессированных попугаев.
— В таком случае, Фред, Джордж, Гарри… вы свободны. Насколько я знаю, тебе, Гарри, нужно к профессору Амбридж, отрабатывать наказание? — Дамблдор вопросительно взглянул на Гарри поверх своих очков-половинок.
— Да, сэр, — заученно провозгласил Гарри.
— Прискорбно это слышать, мальчик мой. Ты теперь староста и не должен подавать своим товарищам такого дурного примера.
— Конечно, сэр.
— Тогда поторопись. Опаздывать невежливо, Гарри, — Дамблдор отечески улыбался. В уголке его губ было несколько желтоватых крупинок сахара — явно от лимонных долек.
Вообще, разговаривать с Дамблдором было странно. Непривычно. Не так, как раньше. Гарри чувствовал теперь не злость, не опасение… теперь это была спокойная уверенность в том, что однажды Гарри станет причиной смерти директора Хогвартса. Гарри был уверен в этом так же, как и в том, что его самого зовут Гарри Поттер, ему пятнадцать лет, на лбу у него шрам в виде молнии, а на левой руке — другой шрам, длинный, спиралью обвивающий предплечье. Пожалуй, выдайся такая нужда, он без труда сумел бы опознать своё мёртвое тело, но представить подобную ситуацию Гарри пока не мог.
— До свидания, господин директор.
«Пока «до свидания». Пока не «прощайте». Но будьте уверены, что долго ждать я Вас не заставлю, сэр».

* * *

— Добрый вечер, профессор Амбридж, — Гарри ступил в личный кабинет преподавателя ЗОТС, ошеломлённый тем, какой вид приняло это помещение.
«Бьюсь о заклад, Хогвартс такого ещё не видел…»
— Всё вокруг было устлано отороченными кружевом скатертями, салфетками, покрывалами. На отдельных салфеточках стояли несколько ваз с сухими цветами. На стене висела коллекция расписных тарелочек с ярко раскрашенными котятами, каждого из которых украшал бант своего цвета. Котята были настолько мерзкие, что Гарри оторопело, почти в испуге смотрел на них до тех пор, пока профессор Амбридж не пропела:
— Добрый вечер, мистер Поттер. Садитесь.
Она указала на стоявший в углу маленький столик, накрытый тонким кружевом. На столике аккуратно лежали пергамент и перо. Строчки? И это всё? Тут явно что-то не то… Чувство опасности Гарри почти принуждало его при виде Амбридж дыбить спину, как разъярённая кошка. Во всём замке не было человека, более опасного для Гарри, чем Долорес Амбридж… хотя бы потому что она официально имела право распоряжаться им и его временем и хотела причинить ему вред, растоптать его, заставить замолчать. До сих пор эти две черты в одном человеке не сочетались; а учитывая её готовность идти по трупам или по живым — не всё ли едино — и кайф, который она ловила, подчиняя и унижая других.. Должно быть, сломать Мальчика-Который-Выжил ей было бы особенно сладко.
«Вот только много кто уже обломал на этом зубы… кусать дракона небезопасно, профессор».
— Я хочу, чтобы Вы написали следующую фразу: «Я не должен лгать».
— Сколько раз? — осведомился Гарри.
— Столько, сколько потребуется, чтобы до Вас дошёл смысл этих слов, — Амбридж улыбнулась; её дыхание еле заметно участилось.
Гарри сел на изящный неудобный стул и взял в руки перо — длинное, необычно тонкое, с очень острым кончиком.
— Вы не дали мне чернил, — напомнил он.
— Они Вам не понадобятся.
«И чему, интересно, она так предвкушающе улыбается?»
Чувство опасности посылало по его позвоночнику одну волну холода за другой, пока он тянулся пером к пергаменту. Я не должен лгать. Острая боль уколола ладонь Гарри, и он от неожиданности чуть не выронил перо.
— Что-то не так, мистер Поттер? — распялив свой лягушачий рот в улыбке, Амбридж в упор смотрела на него.
— Всё в порядке, — почти искренне улыбнулся Гарри.
Строчка была написана блестящей красной жидкостью, которая темнела, высыхая. Кровь. Его кровь.
Я не должен лгать.
Буквы проступили на тыльной стороне ладони и сразу же затянулись.
Я не должен лгать. Я не должен лгать. Запах крови вызвал у Гарри слабую тошноту — слишком хорошо он помнил и этот запах, и самый вкус крови. Своей и чужой.
Я не должен лгать. «Я и так не лгу. Для слизеринца я удивительно правдив».
Я не должен лгать…
Гарри улыбался, выводя слова собственной кровью; невидимый нож раз за разом рассекал его кожу, и с каждым разом кожа затягивалась чуть медленней чем раньше. Совсем чуть-чуть. Она всерьёз думала, что его можно сломить такой ерундой? Немного боли в руке… строго дозированной, почти слабой боли. Чуть-чуть крови на пергаменте. Должно быть, она очень плохо себе представляет, через какое количество боли ему уже довелось пройти и сколько раз он лежал в луже крови, собственной и чьей-то ещё.
Сумерки сгущались за окном, и Гарри, небрежно выписывая одно и то же предложение, с некоторой досадой думал о том, что если каждый раз это будет занимать столько времени, домашние задания придётся делать по ночам. И либо он будет спать на ходу, либо впервые в жизни отстанет в учёбе…
Я не должен лгать. Гарри зевнул, прикрыая рот левой, не участвовашей в процессе рукой. Боль проходила сквозь ладонь и исчезала где-то в районе запястья — никакого сравнения с огнём, сжигавшим Гарри вечером первого числа, в тупичке у Большого зала. Ерунда. Смазать маринадом горегубки, и даже намёка на воспаление не останется; а то, что происходит сейчас, можно вытерпеть даже не с улыбкой, а хохоча во всё горло. Над Амбридж хохоча, разумеется.
Я не должен лгать. Мерлин, как скучно. У Снейпа отработки и то веселее. По крайней мере, разнообразнее — там хоть котлы, которые надо отмыть, меняются. А здесь одно и то же, одуреть можно…
Луна встала над Хогвартсом, когда Амбридж велела:
— Подойдите ко мне, мистер Поттер. И дайте сюда Вашу руку.
Гарри дал ей руку не без внутреннего содрогания — слишком противно было видеть, как её короткие толстые пальцы, в три ряда унизанные перстнями, касаются тонких вспухших полосок на его руке, похожих на царапины, полученные от игривого котёнка.
Амбридж с нажимом провела по порезам, глядя ему в лицо. Гарри улыбнулся — эта боль была такой незначительной и мелкой, что ему было почти жаль торжествующую Амбридж, так непоколебимо уверенную в действенности и грозности своих «педагогических методов».
— Вы удовлетворены сегодняшней отработкой, профессор Амбридж? — голос Гарри был мягок и спокоен. Почему бы ему и не быть таким, когда сам Гарри был невозмутим и чуть ли не благодушен?
— Кажется, урок пока не слишком запечатлелся, — улыбнулась Амбридж в ответ. — Что же, у нас ещё будет время на повторение, не так ли? Завтра вечером, в то же время. А сейчас можете идти.
«Вздумал бросить мне вызов, наглый мальчишка?», — говорили немигающие жабьи глазки, почти целиком спрятанные среди складок пухлого лица.
«Почему бы и нет? — отвечали глаза Гарри из-за запылённых стекол круглых очков. — Я бросал вызов и тем, кто, в отличие от тебя, на самом деле делал мне больно. Поспорим?»
«Действительно, почему бы и нет?», — Амбридж осклабилась и отвернулась.
В коридорах было пустынно; все уже, надо полагать, давным-давно заснули, пока он издевался над собой по воле жабы в бантике. От Филча можно было в случае чего защититься значком старосты… но Гарри никто не встретился.
Сочинение для Снейпа о лунном камне написалось быстро — всего лишь двенадцать дюймов о том, что Гарри давно знал; собственно, лунный камень они проходили в прошлом году — надо полагать, Снейп рассчитывал не на то, что ученики освежат материал в мозгу, а на то, что все уже всё забыли. Сны для Трелони придумывались туже, потому что рассказать правду он не мог; как экзальтированная стрекоза могла отреагировать на чистосердечное признание во встречах с мёртвым Седриком Диггори — ему даже подумать было страшно. Надо было изобрести что-то, но было уже полвторого ночи, и голова не работала совершенно. «Скажем, в одном сне я… я… что делал? Я лежал и спал… ох, подушка и одеяло, моя мечта… — Гарри широко зевнул. — Ладно. Спал. Сон о том, что я спал… как-то по дзэн-буддистски получается, ну да ладно. Второй сон. Нужно хотя бы ещё один. И желательно такой, чтобы она в нём не усмотрела намёков на мою грядущую смерть. Хотя если ориентироваться на это условие, то лучше сразу плюнуть и пойти спать… Ну, например, я бреду в темноте и ищу… нет, не туалет. И не пистолет, чтобы пристрелить преподавателя Прорицаний. Пусть будут тапочки…» Гарри, зевая уже безостановочно, дописал свой «сон» негнущимися пальцами — почерк на последних фразах походил на загадочную шифровку. В сонной голове мелькнула мысль о том, что неплохо было бы встать и протереть руку маринадом горегубки, но глаза слипались… Гарри стянул очки и провалился в сон, прижимая к себе пергамент с началом «дневника сновидений», заданного Трелони.

* * *

Третий день учёбы не ознаменовался ничем особенно положительным; единственным плюсом было то, что царапины за ночь прошли совсем. Преподаватели были придирчивы, сокурсники угрюмы и недружелюбны — как и всегда; хотелось спать, и совершенно не хотелось тащиться к Амбридж, чтобы потерять чёртову кучу времени на старательную размеренную потерю крови.
— Добрый вечер, — Гарри уже без дополнительных указаний занял место за столиком, на котором его ждали перо и пергамент.
Я не должен лгать… «Это надолго». За окном темнело, царапины на руке воспалились почти сразу; кожа стала болезненно чувствительной, с трудом перенося даже дуновения воздуха. Надо всё же как-то снять воспаление сегодня. Curo и Asclepio не подойдут — тогда Амбридж выиграет этот не скрепленный никакими условиями спор. Если он будет лечить себя, это станет знаком того, что он сломлен. А до этого ему дальше, чем думают некоторые жабы…
— Доброй ночи, — Гарри снова возвращался в подземелья заполночь. И как только сама Амбридж умудряется не выглядеть сонной? Не иначе как чужая боль даёт ей силы, которые отнимаются недостатком сна…
Сочинение для МакГонагалл. Хотя бы несколько строчек по Уходу за Магическими существами. Гарри опрокинул чернильницу на пол, не дописав, мысленно плюнул на все на свете домашние задания и добрёл до кровати.

Четверг прошёл в подобии сонной одури; иногда Гарри просто выпадал из реальности, забывая, где он, что он и чем занят. Не переносившая пренебрежения к своему предмету профессор МакГонагалл, сняв со Слизерина в общей сложности тридцать баллов, велела ему задержаться после урока; её прищуренные глаза не сулили Гарри ничего хорошего.
— Мистер Поттер, Вы считаете мой предмет настолько незначительным, что позволяете себе не обращать внимания на то, что я говорю? Быть может, Вы считаете, что у Вашего факультета слишком много баллов?
— Что Вы, профессор МакГонагалл, — Гарри нечеловеческим усилием воли сдержал зевок — от подобной наглости МакГонагалл могла впасть в буйство и, превратив его, скажем, в диванную подушку, отдать Флитвику, чтобы на его уроках было больше подручного материала для отработки Отбрасывающих чар. Конечно, в Хогвартсе запрещена Трансфигурация как метод наказания, это Гарри помнил ещё по прошлому году, но какая разница? Вот такие вот перья, пишущие кровью учеников, наверняка тоже не приветствуются… — Мне жаль, но я просто очень не выспался… я отбывал наказание у профессора Амбридж…
Ярость в глазах МакГонагалл сменилась… сочувствием?
— Вы уже успели заработать наказание, Поттер?
— Я всего лишь сказал вслух, что Вольдеморт вернулся, и что Министерство пытается запудрить нам мозги бесполезными учебниками и учителями, — вольно пересказал Гарри свой спор с Амбридж. — Ничего, что не было бы очевидным, но взыскание я получил.
— Так Вы действительно это сказали? — изумление на лице МакГонагалл было неподдельным. Надо полагать, слухи по школе ползли, но она не верила.
— Профессор МакГонагалл, — устало сказал Гарри, которому очень хотелось на обед. — Что бы ни писал «Пророк» и чем бы я не шокировал всех тех, кто меня терпеть не может, по утрам в Большом зале — это ещё не значит, что я на самом деле сумасшедший и мечтаю привлечь к себе внимание. Я сказал правду — то, что я считаю правдой и вся… хм, организация некой птицы считает правдой. Вы туда, по-моему, входите, профессор.
— Я… я вхожу, да… — МакГонагалл не сразу удалось взять себя в руки. — Просто я думала…
Гарри взмахнул рукой, останавливая её. На обед хотелось всё сильней.
— Вы думали то же самое, что и все в этой школе, профессор, —
Гарри отчего-то захотелось подмигнуть МакГонагалл, но он не стал этого делать. — Я в Слизерине… и это навешивает на меня мешок стереотипов. Вы, как и все, думали, что я беспринципная сволочь. Может быть, сомневались в истинных обстоятельствах смерти Седрика Диггори и Барти Крауча-младшего и в благоразумии поверившего мне Дамблдора.
Виноватое выражение лица МакГонагалл лучше любых слов говорило о том, что сомневалась, и не раз. Вот только Гарри было решительно непонятно, почему она решила, что до сих пор заблуждалась в своём сомнении.
— Я тоже могу иногда сказать правду в лицо, не думая о том, что мне от этого будет только хуже — верите? — не удержавшись, Гарри всё-таки подмигнул преподавателю Трансфигурации и крутанулся на пятках, разворачиваясь к двери класса. — Можно, я пойду на обед?
— Конечно, Поттер. Идите, — голос МакГонагалл звучал необычно мягко. — Жаль, что Вы не в Гриффиндоре.
— Простите, что? — резко притормозил Гарри у самой двери.
— Идите на обед, Поттер, — с напускной строгостью посоветовала декан львиного факультета.

За обедом Гарри усердно не обращал внимания ни на кого, кроме содержимого своей тарелки, поскольку чувствовал себя помятым, как будто побывал у Дракучей Ивы в момент самого игривого её настроения. И Гарри искренне надеялся, что сумеет продолжать в том же духе хотя бы до вечера… до отработки.
— Добрый день, Гарри.
Увы и ах.
— Добрый день, Барон, — Гарри посмотрел на призрака так кисло, что будь тот молоком — свернулся бы непременно. — Чем обязан?
— Абсолютно ничем, Гарри, — призрак расплылся в улыбке, которую можно было бы назвать радушной, если бы общее перманентное выражение окровавленного полупрозрачного лица не было тоскливо-зверским. — Всего лишь светская беседа…
— О чём? — мрачно подставился Гарри.
— О пустяках, Гарри, исключительно о пустяках.
— И что же в вашем понимании пустяки?
— Когда я был жив и молод, Гарри, подходящими темами для светских бесед считались различные философские проблемы, — начал призрак издалека. — Например, проблема правды. Всегда ли оправданно её произносить, и не стоит ли иногда солгать к собственной выгоде… или хотя бы промолчать.
Или не издалека, а очень даже «изблизка».
— И какого же мнения в этих беседах придерживались Вы? — Гарри изобразил на лице неподдельную заинтересованность.
— На самом деле, Гарри, Вы без труда сумеете догадаться о моём мнении. Светская беседа обладает одним особым свойством, за которое и отделяется от всех прочих бесед — совершенной бессмысленностью. Я тоже когда-то учился в Слизерине… и это, вкупе с репутацией моей семьи, предопределяло каждое моё слово до того, как я успевал подумать об ответе.
— В таком случае, зачем так бесполезно тратить время? — Гарри рассеянно крутил в руках кубок с соком и с удивлением ощущал, что настроение, кажется, исправляется.
— У многих людей это — неотъемлемая часть жизни, — пожал плечами призрак. — Мне никогда не приходило в голову, что я трачу время зря — я слишком привык к такому распорядку.
— Но теперь в Вашем распоряжении — вечность… — задумчиво протянул Гарри. — И Вы можете себе позволить тратить время и на светские беседы, и на что угодно — этого времени у Вас больше, чем я могу представить… так?
— Так, Гарри, — удовлетворённо кивнул призрак. Создавалось впечатление, что Гарри — юный нерадивый ученик, а Кровавый барон — мудрый терпеливый старый наставник, готовый вдалбливать прописные истины в голову своего питомца любыми путями и искренне радующийся, когда что-то оседает в вечно занятых посторонними глупостями извилинах.
Впрочем, кто сказал, что это было не так?
— В таком случае, позволю себе пойти в своих рассуждениях дальше, — Гарри неторопливо склонил голову к плечу; это никому незаметное воспоминание о Седрике придало ему спокойствия. — Ваше мнение, если оно определялось исключительно факультетом и происхождением, я действительно могу воссоздать. Может быть, не в той формулировке, но без потери основного смысла. И единственное, что мне непонятно, так это какой реакции Вы ждёте от меня. Я должен согласиться или начать бурно протестовать?
— Вы ничего никому не должны, Гарри, — окончательно забывший об обеде Гарри готов был поклясться, что тон призрака был чистой воды отеческим. Это раздражало, но не сильно. — И Вы не должны лгать… самому себе.
— Так Вы считаете, я не должен лгать? — эхом повторил Гарри.
— Себе — никогда, — утвердительно наклонил голову Барон. — Другим… разве Вас волнуют другие?
Гарри посмотрел на близнецов, толкающихся локтями за столом Гриффиндора и смеющихся. Отчего-то бросил взгляд на Забини.
— К сожалению, пока волнуют. Возможно, когда я буду мёртв, как Вы…
— Вы никогда не будете мертвы так, как я, — возразил призрак. — И даже не будете мертвы так, как мёртв Седрик Диггори.
Гарри уронил кубок; оранжевая густая жидкость выплеснулась на белоснежную скатерть единой волной и принялась интенсивно отвоёвывать всё новое и новое пространство, включая рукава мантии Гарри.
— Ч-что? Откуда… Вы…
— Не волнуйтесь Вы так, Гарри, — сострадательно посоветовал Барон. — Никто не узнает о Вашем и Седрика секрете. Мёртвые умеют хранить тайны друг друга.
— Надеюсь на это, Барон, — серьёзно сказал Гарри, обретя некое подобие спокойствия.
— Надежда — глупое чувство, — наставительно заметил Кровавый барон.
— Безусловно, — не стал спорить Гарри. — Абсолютно не слизеринское чувство, глупое и нелогичное…
— Вот только и Вы не слизеринец, поэтому Вам простительно, — договорил Кровавый барон; Гарри, собиравшийся закончить фразу совсем не так, в удивлении приоткрыл рот.
— Не слизеринец? А кто же я тогда?
— Вы — это Вы, Гарри, — улыбнулся Кровавый барон. — Всегда и во всех обстоятельствах. Вгонять Вас в рамки какого-то факультета — если условно рассматривать принадлежность к какому-либо факультету Хогвартса как определённый тип мышления — занятие бесполезное и неблагодарное.
Гарри слегка замутило от стиля, которым воспользовался Кровавый барон. Для его сонной ничего не понимающей головы это было слишком. «Светские беседы — определённо не моё…»
— Ох… я лучше пойду, — определился Гарри, вставая из-за стола. — Прошу меня извинить, но мне не хочется опаздывать на занятия.
Какой-то жук полз по волосам Гарри — полз внаглую, перебравшись на лоб и едва не сунувшись в левый глаз. Гарри в раздражении смахнул его; жук, перевернувшись в воздухе несколько раз, с трудом выправился и сердито-пресердито зажужжал крыльями.
— А вот нечего наглеть, — фыркнул Гарри.
Жук, не восприняв совета, стремительно унёсся прочь.

Сегодня порезы не затягивались сами; периодически из царапин лилась кровь. Гарри морщился; он вообще не любил ощущение крови на коже, а с некоторых пор просто ненавидел. Алые капли останавливались через пару сантиметров, расчертив тыльную сторону ладони Гарри неровными полосками; это было похоже на решётку с толстыми прутьями, за которой выделялись тонкие очертания слов: «Я не должен лгать».
Скрип пера по пергаменту почти убаюкивал — если бы не запах и ощущение крови, Гарри мог бы прикорнуть прямо здесь. Боль не доставляла ему никаких неудобств — он свыкся с ней, третий вечер встречая её — одинаковую, слабую, назойливую, как зудение комара, которое тоже не мешает заснуть, если ты очень устал. Он даже удивился, когда Амбридж оказалась прямо перед ним.
— Чудесно, — почти сладострастно промурлыкала она, осматривая его кровоточащую воспалённую руку. — Это будет служить тебе хорошим напоминанием, верно? На сегодня всё.
Гарри в задумчивости поднёс руку к губам и слизнул несколько алых капель. Это было так солоно, с долгим, вяжущим послевкусием — кровь и пот… Глаза Амбридж расширились; то ли она просто не ожидала от него такого, то ли ей… понравилось.
— Доброй ночи, профессор, — Гарри левой рукой закинул сумку на плечо и направился к выходу, искренне надеясь, что у жабы будет очень недобрая ночь.

Пасмурным, хмурым утром пятницы Гарри был почти что бодр и свеж — вернувшись вчера от Амбридж, он решительно отказался от мысли делать хоть что-нибудь, благо конкретно на сегодняшний день ничего не было задано, и сразу рухнул в постель.
Уроков сегодня было меньше, чем обычно, и Гарри даже успел сделать немного домашнего задания перед тем, как идти к Амбридж — в последний, как он надеялся, раз.
— Вы знаете, что делать, мистер Поттер, — сладко улыбнулась Амбридж.
Гарри сел; уголок его рта дёрнулся в невольной усмешке. Она всё ещё думает, что это наказание что-то в нём изменит?
Я не должен лгать. Порезы открылись и немедленно начали саднить — гораздо, впрочем, слабее, чем, к примеру, последствия тренировок Дадли, явно искренне считавшего своего двоюродного брата эксклюзивной живой боксёрской грушей.
Я не должен лгать. Порезы углубились.
Я не должен лгать. Кровь потекла по запястью, странно гармонируя со смуглой кожей.
Я не должен лгать. Я не должен лгать. Кровь текла на пергамент, забиралась под широкий рукав мантии; ладонь сводило лёгкой судорогой, но Гарри не собирался позволять себе неуместных пауз. Он слышал, как тихо Амбридж листает какие-то бумаги, сидя за своим столом, и знал, что она так же тщательно прислушивается к нему, рассчитывая на неровный вздох, на стон боли, на слишком длинную паузу от скрипа до скрипа, на то, что собьётся размеренный ритм выписываемых слов: Я-не-дол-жен-лгать — я-не-дол-жен-лгать — я-не-дол-жен-лгать…
Пусть рассчитывается. Всё равно не услышит.
Я не должен лгать. Я не должен лгать. Пергамент был весь в крови, буквы расплывались, слегка пузырились, как будто вступили с чем-то в химическую реакцию; боль стала сильнее, трансформировалась из просто надоедливой в ноющую. На улице стемнело.
Я не должен лгать.
Я не должен лгать. Гарри давил зевки.

«Что такое?», — спросил я с беспокойством.
«Маленькая неприятность, — отвечал он,
подавая мне бумагу. — Прочитай, что я сейчас
получил». Я стал её читать: это был
секретный приказ ко всем отдельным начальникам
арестовать меня, где бы ни попался…
А.С. Пушкин, «Капитанская дочка».

«ГАРРИ ПОТТЕР — ЛОЖЬ КАК СПОСОБ БЫТИЯ?
Мы продолжаем следить за делами школы чародейства и волшебства Хогвартс, — писала специальный корреспондент «Пророка» Рита Скитер. — И, разумеется, мы никак не можем обойти вниманием одиозную фигуру Мальчика-Который-Когда-то-Выжил — нарушителя спокойствия и бунтаря, расшатывающего устои школы.
Прежде всего стоить упомянуть о похвальнейшей инициативе Министерства, решившего внести свой благородный вклад в дело образования наших детей. Долорес Джейн Амбридж, старший заместитель министра, собственноручно отправилась в Хогвартс, чтобы стать преподавателем Защиты от Тёмных Сил — следует отметить, что Альбус Дамблдор, бывший верховный чародей Визенгамота, так и не сумел подыскать подходящего человека на эту должность. Впрочем, и в прошлые годы в школе Хогвартс имела место быть текучка кадров, что наводит на мысли о некомпетентности существующего руководства школы в подборе служащих — взять хотя бы вопиющее происшествие с оборотнем, целый год преподававшим нашим детям ЗОТС. Не есть ли это гнуснейшее надругательство над нашими лучшими чувствами — тёмное существо преподаёт Защиту от самого себя! Так что Министерство магии, будучи решительно настроено на недопущение впредь подобных инцидентов, взяло дело в свои руки.
Долорес Джейн Амбридж — чрезвычайно приятная в общении, любезная дама, как неьзя лучше подходящая на роль педагога. «Я всего лишь хочу, чтобы в школе был порядок, и дети получили возможность спокойно учиться, — поясняет она. — Право же, на моём месте так поступил бы каждый». Что ж, поаплодируем мужеству этой бесстрашной женщины, схлестнувшейся в схватке с непокорством и вольнодумием, старательно насаженными среди учеников Хогвартса!
В первый же день учёбы Гарри Поттер открыто отказался подчиниться своему преподавателю, в грубой форме заявив, что не желает учиться по разработанной Министерством программе, считая её непродуманной и необоснованной. И, разумеется, он снова говорил о том, что Тот-Кого-Нельзя-называть якобы вернулся — чтобы хоть как-то обосновать свой бунт, бессмысленный и беспощадный.
Результатом первого занятия по ЗОТС у пятого курса факультета Слизерин, к которому принадлежит Гарри Поттер, стало четырёхдневное взыскание, целью которого было втолковать Поттеру необходимость отказаться от привычки изрекать ложь на каждом углу — пусть даже она приносит ничем не заслуженную дешёвую славу и внушает тем, кто поверил этим россказням, некоторое подобие трепета. Казалось бы, так легко понять и принять, что время, когда необходимо обращать внимание на мальчика-Который-Выжил прошло, и необходимо увидеть просто Гарри Поттера — к сожалению, далеко не идеального человека. Но не так всё просто.
Внушающее ужас привидение факультета Слизерин, Кровавый барон, близко дружит с Мальчиком-Со-Шрамом. Не так давно у них состоялась занимательная беседа о лжи, где упомянутому мальчику внушалось, что лгать другим людям достойно, ибо все они не имеют никакого значения. Честного гражданина Магического мира Британии тревожат эти слова! Не пора ли прочесть несколько подобающих случаю экзорцизмов, изгоняя зарвавшихся духов в царство мёртвых, коему они и принадлежат?
«Поттер всё время несёт какую-то ерунду про Сами-Знаете-Кого, — говорит Драко Малфой, красивый и умный юноша, одноклассник Гарри Поттера. — Он так любит всеобщее внимание, что готов ради этого нарушать любые правила, ломать школьные помещения и наносить вред ученикам. Но Дамблдор, разумеется, всегда покрывает его. Это покровительство не доведёт Поттера до добра. Посмотреть хотя бы, как он срывает уроки, чувствуя полную безнаказанность! А это его возмутительное поведение в Большом зале, когда он целовался с кошмарными близнецами Уизли, не обращая никакого внимания на то, что он в публичном месте!»
Трудно судить, насколько действия Поттера продиктованы его собственной волей, но несомненно, что он чрезвычайно внушаем и легко подчиняется призрачным авторитетам, диктующим ему неверные цели и неверные средства. Вне также всякого сомнения, что тяжёлое детство пагубно повлияло на психику Поттера. Британскому обществу, с рождения Поттера принимавшему в его судьбе горячее участие, остаётся лишь надеяться, что постоянная подрывающая устои мирной жизни всё же перестанет быть образом жизни Гарри Поттера, и влияние достойных людей — таких, как Долорес Амбридж — сделает его образцовым гражданином Магического мира».
Гарри с трудом сдержал улыбку. Амбридж и Малфой — чУдные авторитеты. Нашли на кого ссылаться, конечно же. Теперь как минимум полшколы задумается, не правду ли, случаем, говорит Поттер, коль скоро Амбридж пытается его заткнуть. И пассаж о «вольнодумии» был явно неудачен; любой, умеющий строить простейшие логические цепочки, в состоянии дойти до того, что Министерство собирается решать за учеников Хогвартса, что им и как думать. Иными словами, Фадж усиленно накликивает на свою голову крупные дурнопахнущие неприятности. Да и Рита Скитер хороша; в стремлении сказать побольше гадостей за один раз не думает, что пишет.
Настроение у Гарри было не то чтобы отличное, но вполне терпимое. Шрам на руке успел затянуться, став белой полоской, выделявшейся на смуглой коже. Воскресное утро началось совсем не так плохо, как могло бы.

* * *

Зато воскресный день, увы, не стал таким уж радужным. Всю неделю Гарри возвращался после того, как все ложились спать, и благополучно избегал встреч с милыми одноклассничками иначе, как на уроках. Всю субботу он потратил на разгребание домашних заданий; сначала в библиотеке, потом сидя на собственной кровати. В конце концов он отключился в обнимку с книгой, и, надо сказать, редко его сон бывал таким спокойным и безмятежным.
Но не стоило забывать, что Малфой не спустит происшествие в поезде на тормозах. В конце концов, если до сих пор ничего плохого не произошло (ну, если не считать Амбридж), это значило только одно — то, что случится, будет очень плохо.
Итак, воскресенье. Библиотека закрыта, близнецы даже не появлялись на завтраке, явно занятые по уши каким-то новым экспериментом. Едва ли не впервые в жизни перед Гарри встала мучительнейшая проблема: чем заняться?
Он пристроил подбородок на сложенные на столе руки и задумался ещё крепче, благо Зал был достаточно пустынным, чтобы никто не мог ему помешать. Пойти погулять к озеру? С утра жуткий дождь…
— Поттер, — голос Боуда застиг его врасплох; Гарри резко вскинулся, автоматически смыкая пальцы на палочке. — Эй, полегче!
Боуд шарахнулся от Гарри, как от прокажённого. «И правда, что я такой нервный? Нежнее, Гарри, нежнее, пока в Сейнт-Мунго не забрали». Гарри выдохнул и убрал руку с палочки, что заметно приободрило Боуда.
— Тренировки Слизеринской команды по квиддичу начинаются со следующей недели. В восемь вечера в понедельник на квиддичном поле должны быть все, — с прохладцей сообщил Боуд. Гарри честно попытался вспомнить, кем играет староста шестого курса Слизерина, но так в этом и не преуспел. Давно ведь дело было, ещё на третьем курсе.
— Ага, я буду, — кивнул Гарри. — Что-нибудь ещё?
— К счастью, нет, — выплюнул Боуд, развернулся и удалился, чеканя шаг.
Безо всякой эмпатии Гарри мог сказать, что Боуд был злее Пушка, у которого из-под носа выдернули чужую конечность, предназначенную им себе на обед; правда, здесь дело было в менее приземленной причине, чем еда — Боуд не любил испытывать страх, особенно перед теми, кто младше, ниже по положению, нечистой крови… бла-бла-бла. «Но всё же не я его боюсь, а он меня. Это значит, что-то не так в его мироустройстве…» Гарри устало потёр виски.

* * *

Солнце грело ярко-рыжую чешую дракона, пристроившегося на берегу озера. Налетавшийся досыта над Запретным лесом Гарри дремал, полуприкрыв глаза; драконий слух доносил до него разговоры за сотню метров, но, право слово, они были слишком бестолковы, чтобы Гарри стал уделять им особое внимание.
— Это он?
— Ну да, ты же была на Турнире…
— Какой огромный…
— Он ещё вырастет, кстати. До ста футов.
— Мамочки!
— Зачем он это делает? Почему ему не запретят? Вдруг он кого-нибудь покалечит?
— МакГонагалл же не запрещают…
— Анимагов контролировать вообще трудно…
— При чём тут МакГонагалл?! Она кошка, а этот… он…
— Дракон он, дракон, что ты обычных слов выговорить не можешь?
— Слово обычное, а дракон нет! Это же Поттер!
— Слушай, хватит ныть, а? Если он тебя съест, его посадят в Азкабан.
— Но мне-то будет уже всё равно!..
— Он меня нервирует. Что б ему не свалить от озера?
— Может, он хочет подраться с гигантским кальмаром?
— Зачем бы ему?
— Ну… не знаю… а зачем он выдумывает про Того-Сама-Знаешь-Кого?
— А ты уверена, что он выдумывает?
— Ты что?! Это же все знают…
— Он же опасный псих!
— Он же маньяк!
— Он убил Тома из «Дырявого котла»!
— А если это был не он?
— А кто?..
Гарри не без труда узнал голоса гриффиндорских пятикурсниц; идентифицировать среди них он смог только Гермиону, которая бросала раздражённые реплики без тени страха. Некоторые из этих реплик можно было даже озаглавить «В защиту Гарри Поттера», чем Гарри был немало озадачен. Хотя у Гермионы, в отличие от многих прочих, в голове не опилки, и она могла понять или хотя бы предположить, что нелюдимый мальчик, спасший её от тролля на первом курсе, вряд ли отправился бы летней ночью пить огневиски и убивать ни в чём не повинных людей.
— Гарри?
А вот этот голос, тоже знакомый, уже куда как ближе. Прямо у самого уха. Гарри заинтересованно приоткрыл один глаз.
Рон?
— Ты же сейчас говорить не можешь, да? — отчего-то смущённо продолжал рыжий, заворожённо смотря в глаз Гарри — глаз размером с треть Рона. — Может, это… превратишься в человека?
Гарри усиленно попытался изобразить на расслабленной драконьей морде вопросительное выражение, и, похоже, ему удалось, поскольку Рон понял его без слов.
— Ну… это… может, погуляем? Тебе же вроде как нечего делать? — Рон отчего-то процвёл густым румянцем. — Поболтаем…
Гарри открыл второй глаз и недоверчиво уставился на Рона.
— То есть, я хотел сказать, я же извинился тогда, в поезде… ты же на меня не сердишься?..
Гарри окончательно утерял нить Роновой логики и, чтобы поспособствовать более осмысленной беседе, превратился в человека.
Ох. От резкой смены сразу всех способов ощущения мира Гарри слегка замутило — так долго, как сегодня он ещё никогда не оставался драконом; он пошатнулся, и Рон придержал его за плечи.
— Ты в порядке?
— В полном, — Гарри дёрнул плечами, высвобождаясь и сделал глубокий вдох, справляясь с дурнотой.
— А… это хорошо, — Рон порывисто спрятал руки за спину, опомнился, выдернул их оттуда и оставил свободно висеть по бокам, явно не зная, куда их деть. — Ну… так что?
— Ну… — Гарри несколько секунд размышлял. — Можно и погулять.
Все обиды, которые Рон когда-либо ему наносил, Гарри давным-давно не то что простил — забыл. Смерть Седрика одним махом перебила всё плохое, что когда-либо случалось с Гарри, придавила чашку весов к земле; и на самом деле не имело никакого значения, пойдёт Гарри гулять с Роном по территории Хогвартса или нет, абсолютно никакого — но Рон, кажется, так не думал.
— Здорово! — рыжий просиял.
Как мало, оказывается, людям для счастья надо.

На опушке Запретного леса уже опали все листья — осень в этом году началась рано; Гарри рассеянно брёл, вороша носками кроссовок красно-жёлтые, гриффиндорских цветов, охапки листвы. Рон рядом держался очень близко, дюймах в двух-трёх, но старательно избегал касаться Гарри — словно боялся обжечься.
Какой-то необязательный разговор о квиддиче завял сам собой, и несколько минут они провели в молчании. Рон бледнел, краснел, с непонятной решимостью вдыхал и выдыхал; Гарри с любопытством естествоиспытателя задавался вопросом — решится или не решится спросить, что хочет? И Рон решился.
— Слушай, Гарри… ты… тылюбишьФредаиДжорджа? — выпалил он на одном дыхании.
— Люблю, — не стал отпираться от очевидного Гарри. — Их нельзя не любить. А что?
— П-просто… я…
— Что просто ты?
— Я… — Рон смутился, залившись краской уже целиком, от линии волос до шеи, и споткнулся о коварный корень дерева. — Ой!
Рон с высоты своего внушительного роста грохнулся на землю, и Гарри во мгновение ока оказался рядом на коленях.
— Как ты?
— Нормально, жить буду… блин… — рыжий перевернулся; лицо было исполосовано иголками каких-то опавших веток, похожих на еловые. Но обычные ели так изуверски, как правило, не поступают; словно много раз провели по коже бритвой, садистки и старательно. Непрерывно выступавшая кровь заливала побледневшее веснушчатое лицо; Рон непроизвольно морщился от боли, и от этого ему становилось ещё больней.
— Сейчас… — Гарри выдернул палочку. — Только не дёргайся… Curo. Curo. Curo…
В колдомедицине Гарри был не силён — знал немного общей теории, которую можно было найти в библиотеке Хогвартса вне Запретной секции, обезболивающие зелья и несколько слабых заклинаний, способных залечить порезы разной глубины, остановить кровотечение, зафиксировать перелом. И да, с некоторых пор — ещё и заклинание диагностики; хотя Гарри не мог ручаться за то, что хорошо его запомнил, услышав сквозь пелену боли. Надо больше внимания уделить этому делу, что ли… самому ведь в первую очередь надо. Если что — под «что» следует в данном случае понимать Вольдемортов, Малфоев и прочую шушеру — то кто лечить будет? До Помфри или Фоукса можно и не успеть добраться…
— О, чёрт, — пучок иголок вошёл Рону под кожу, и Гарри заметил это, только уже залечив порез. — Рон, у тебя эти идиотские иголки под кожей. Сейчас вырежу, не ходить же тебе с таким украшением, да и больно, наверно…
Гарри говорил тихо, больше занятый своими мыслями, чем речами; Рон ни в чём не возражал, беспрекословно замирая, когда палочка Гарри касалась изрезанного лица.
— А вообще, нефиг шляться по Запретному лесу, — пришёл к выводу Гарри. — В следующий раз лучше другое место выбрать… Caedo!
— Стойте, Поттер! — резкий голос за спиной заставил Гарри вздрогнуть, но, слава Мерлину, не разрезать кожу Рона дальше, чем следовало.
— Accio иголки в ране, — Гарри выкинул мерзопакостные иголки куда-то в сторону.
— Немедленно остановитесь! — голос позади Гарри явно не привык, чтобы ему не подчинялись с первого раза.
— Curo, — Гарри залечил многострадальный порез и осторожно переместил голову Рона со своих колен на мягкую листву — которая, впрочем, тоже могла таить в себе какие-нибудь неприятные сюрпризы, не из прихоти же администрации лес считался Запретным.
— Petrificus Totalus! — фу, какое неприятное ощущение; Гарри мешком упал на землю.
Незнакомые лица замелькали сверху.
— Мистер Уизли, с Вами всё в порядке? Он не причинил Вам вреда? — отрывистые, почти равнодушные фразы.
— В-всё в порядке, — Рон был сбит с толку. — Зачем вы это сделали? Гарри никогда не причинил бы мне вреда!
Чья-то нога в тяжёлом ботинке наступила на запястье правой руки Гарри; «Он же сейчас кости раздробит…»
— Кингсли, подбери его палочку, — распорядился незнакомый голос.
— Долиш, не хватит ли командовать? — с раздражением отозвался знакомый голос Кингсли Шеклболта; должно быть, напарник сильно достал аврора своими потугами руководить, если на задании Кингсли позволяет себе такие подрывающие авторитет реплики. — И сойди с его руки, сломаешь!
— С каких пор ты стал жалеть преступников, Кинг? — судя по голосу, Долиш ухмылялся; тяжёлый ботинок всё сильнее давил, и Гарри, парализованный Петрификусом, не мог даже дёрнуться.
Кость большого пальца хрустнула; правда, почувствовали это только Гарри и Долиш. И ещё почему-то Рон.
— Прекратите! — голос рыжего был почти истеричным; Долиш, застигнутый врасплох хлёстким ударом, потерял равновесие и упал. — По какому праву вы его калечите?!
— Долиш, Кингсли, хватит собачиться, — вступил недовольный голос Аластора Грюма. — Как сопляки из учебки! Берите его и идём в замок, разбираться.
— Ты считаешь, здесь есть в чём разбираться? — голос Долиша дрожал от злости.
— Пока я возглавляю эту операцию, я решаю, есть ли в чём разбираться, — рявкнул Грюм. — Кингсли, освободи Поттера и веди в замок.
Освобождённый Гарри стремительно откатился вбок и вскочил на ноги; правая рука пульсировала болью.
— Верните мне палочку, — потребовал он.
— Ты не в том положении, чтобы требовать, Поттер! — встрял Долиш.
— Замолчи, Долиш! — Грюм начал терять терпение. — Парень, — это уже относилось к Гарри, — потерпишь без палочки час-другой?
— Нет, — упрямо мотнул головой Гарри. — Когда на меня вдруг нападают со спины и ломают руки, я хочу быть вооружённым.
Грюм осуждающе покачал головой; Гарри и сам понимал, что, с точки зрения старого аврора, ведёт себя по-идиотски. Вряд ли ему ещё что-нибудь будут ломать прямо сейчас, и уж конечно, час или два без палочки он мог прожить. Но его в любом случае отправят к мадам Помфри, и если она узреет на его ладони беловатые шрамы, складывающиеся в слова «Я не должен лгать»…
— Хорошо, Кингсли, верни ему палочку, — раздражённо мотнул головой Грюм.
Гарри поймал свою собственность, поблагодарил Кингсли одними глазами и направил кончик палочки на раненую руку.
— Ferula, — снимать правильно наложенное Ферула мадам Помфри не станет, тем более что заклинанию диагностики оно помешать не должно. Убедится, что перелом есть, даст костероста и велит отлежаться. А потом можно будет как-нибудь выкрутиться.
— Идём, Поттер, — властно приказал Грюм и демонстративно развернулся к Гарри спиной — дескать, не боюсь я его, господа подчинённые, любители нападать на мальчишек со спины.
Гарри беспрекословно пошёл; время артачиться то ли уже прошло, то ли ещё не наступило.

* * *
*, честное слово».
— Я летал над территорией школы.
— На метле? — сумрачно уточнил Грюм.
— Нет, метлу я в этом учебном году вообще ещё не трогал. Я летал в анимагической форме, — чётко, как на уроке, ответствовал Гарри.
— Думаю, имеет смысл проверить метлу, — задумчиво высказался Грюм.
— И палочку тоже, Аластор, — напомнил директор.
— А если он знает заклятие Deletrius? — снова высунулся Долиш, которого Гарри начал уж тихо ненавидеть.
— Гарри, ты знаешь?
Почему бы и нет? Всё равно Дамблдор отмажет, тем более что Гарри и в самом деле был ни в чём не виноват. То есть, не сказать, что ни в чём — но к этому конкретному точно не причастен.
— Знаю. Но не пользусь, — то есть, нечасто пользуюсь. Но, опять же, знать об этом никому не обязательно.
— Вот видите! — возликовал Долиш. «Да что ж он так старательно меня топит, а? Я ему лично вроде ничего не делал».
— Гарри, дай сюда свою палочку, — мягко попросил директор. — Спасибо. Priopi Inkantatem.
Проверка показала Curo, что Гарри, впрочем, и ожидал; директор не оставил своих попыток и произносил заклятие до тех пор, пока не добрался где-то до среды; времени на это ушло достаточно много, потому что Гарри колдовал на уроках, защищал на ночь свою кровать всеми заклинаниями, какими помнил, регулярно пользовался палочкой, разжигая огонь под котлом, пока варил себе зелья сам (что, по-хорошему, было в Хогвартсе запрещено) — в общем, использвал на всю катушку. Завидев откровенную усталость и скуку на лице Грюма, Дамблдор предложил остановиться и увериться в невиновности Гарри.
— Вы уверены, профессор Дамблдор, что это у него единственная палочка? — поинтересовался Долиш с вызовом.
— Вполне уверен, Август, мальчик мой, — Гарри едва не пробило на смех, такая мука отразилась на лице Долиша от этого обращения. «Дамблдор сволочь, но умеет ставить на место». — Accio метла Гарри!
Проверка Молнии прошла в пользу «преступника». Гарри не удержался от ехидного вопроса, адресованного Долишу:
— Вторую точно такую же метлу поискать не хотите?
Какое-то мгновение Гарри думалось, что Долиш его ударит. Не будь рядом Грюма и Дамблдора, наверняка ударил бы.
— Что ж, недоразумение разъяснено, — Грюм грузно поднялся на ноги. — Кингсли, Долиш, идёмте.
Долиш на прощание одарил Гарри взглядом из серии «в-следующий-раз-тебе-не-поздоровится-маленький-говнюк» и вышел первым. Грюм неодобрительно сдвинул брови.
— До свидания, профессор Грюм. До свидания, мистер Шеклболт, — вежливо сказал Гарри.
Остаться с Дамблдором наедине — это было не то, чего жаждал Гарри; тем более что директор буквально сверлил его глазами, словно читая в мыслях, действительно ли Гарри невиновен. Гарри помотал головой, словно стряхивая с волос капли воды — думать стало легче, как будто с мозгов убрали тяжёлое ватное одеяло — и встал.
— Могу я идти, профессор Дамблдор?
— Конечно, Гарри, — доброжелательно кивнул директор. — И будь осторожен.
«Ты ещё не исчерпал свою полезность», — добавляли яркие голубые глаза.
«Разумеется, нет, а вот ты — да», — хамовато отвечали глаза Гарри.

Рон ждал Гарри снаружи, прислонившись плечом к стене метрах в трёх от входа в директорский кабинет; порезы, которые Гарри не успел залечить, так и продолжали кровоточить всё это время.
— Тебя же ни в чём не обвиняют? — встрепенулся Рон, одним прыжком оказавшись рядом с Гарри.
— Ты что, не ходил к мадам Помфри? — одновременно уточнил Гарри.
— Нет, я… я о тебе беспокоился, — Рон отчего-то снова покраснел.
— Тогда идём сейчас, — вздохнул Гарри и, взяв Рона за руку, потянул следом за собой. В больничное крыло Гарри мог найти дорогу из любого уголка замка. Ему думалось, что это был уже своего рода инстинкт.
Мадам Помфри отчитала обоих за то, что забрели в Запретный лес, как будто они были первоклашками; Гарри воспринял её речи стоически, а вот Рон менял окраску кожного покрова с периодичностью светофора и пришёл в настоящий ужас, когда мадам Помфри дошла в своём монологе до темы профнепригодности:
— Подумать только, вы ведь оба старосты! Вы должны подавать пример другим студентам — что, теперь все понесутся в Запретный лес?! Если такое повторится ещё раз, я буду вынуждена поставить перед Дамблдором вопрос о вашем соответствии вашим должностям!
В основном мадам Помфри так разбушевалась из-за того, что в незалеченных порезах Рона нашлась какая-то микроскопическая зараза, которую надо было вымывать очень тщательно, и которая могла заползти глубоко в ткани за время, прошедшее с момента ранения; Гарри, ничуть не дороживший должностью старосты, отлично видел, что колдомедик выпустит пар, вымоет эту заразу и успокоится, и уж тем более не станет ставить никаких вопросов, но Рон был в панике.
— Так, а у тебя тут что? — мадам Помфри перешла к Гарри. — Кто накладывал Ferulа?
— Я сам.
— Хм… ладно, пусть будет, лишняя фиксация не помешает, — мадам Помфри взмахнула палочкой над его рукой, скороговоркой бормоча диагностические заклинания одн за другим. — Практически раздроблен сустав… ты уронил себе на руку кирпич?
— Нет, аврор наступил, — ляпнул Гарри и, только договорив, понял, на что себя обрекает этой репликой.
На ещё одну долгую возмущённую речь, длившуюся всё то время, пока мадам Помфри смешивала обычный костерост с чем-то ещё — для суставов не подходил обычный — поила Гарри этой гадостью и давала подробные инструкции, включавшие в себя снятие к вечеру заклинания Ферула и дополнительный визит к ней, дабы удостовериться, что всё восстановилось как следует, это ведь рука, которой он держит палочку! Гарри кивал, не собираясь на самом деле даже близко подходить к лазарету, как только снимет Ферула. Маньячка Амбридж…

* * *

Учитывая, что письмо могло быть перехвачено, Гарри шифровался, как мог. Хотя теперь ему не приходилось долго думать по поводу того, о чём же написать, чтобы послание не вышло слишком куцым.
«Дорогой Бродяга!
Как у тебя дела? Спрашиваю, потому что надеюсь, что хоть у кого-то хорошо. Учебный год у меня начался кошмарно.
У нас новый преподаватель ЗОТС — Долорес Амбридж. Она чуть менее мила, чем твоя мама. Мы с ней ладим, как ты с той крысой.
А ещё кто-то, прикидывающийся мной, продолжает громить Лондон. Если он будет действовать в таком же темпе, Британия останется без столицы. Авроры сегодня выясняли, не я ли это был на самом деле; выяснили, что не я, но, по-моему, не поверили.
Я очень скучаю по нашему самому большому другу. Надеюсь, он скоро вернётся?..
Как дела у Луни?
Пиши мне почаще.
Твой,
Гарри».

Хедвиг скрылась в темноте; Гарри поплотнее завернулся в мантию-невидимку и пошагал прочь из совятни.
Все уже спали, когда он вернулся. И снова для него не было никаких смертоносных сюрпризов в кровати или поблизости; Гарри находил это тревожным, но он слишком устал за день, чтобы обдумывать ещё и это.
Ему снились коридоры, заканчивающиеся закрытыми дверями, буйная ярость и сжигающее нетерпение; и снилось холодное наблюдение за самим собой… или за кем-то другим, которого пожирали эмоции, и который единственный был виноват в этих снах. Шрам на лбу пылал болью, и Гарри, не просыпаясь, стискивал зубы и изо всех сил прижимал к отметине от Тёмного Лорда холодные ладони.

…через некоторое время слова, которые вначале
писались кровью сердца, лишались всякого смысла.
Альбер Камю, «Чума».

На этот раз автором статьи была не Рита Скитер, но у Гарри создалось ощущение, что хрен редьки не слаще.
«МИНИСТЕРСТВО ПРОВОДИТ РЕФОРМУ В ОБЛАСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ ХОГВАРТСА УЧРЕЖДЁНА ДОЛЖНОСТЬ ГЛАВНОГО ИНСПЕКТОРА
ДОЛОРЕС АМБРИДЖ ПОЛУЧАЕТ НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
Вчера вечером Министерство магии сделало блестящий ход, издав новый закон, согласно которому оно получило беспрецендентную возможность контролировать действия администрации школы чародейства и волшебства Хогвартс.
«Происходящее в Хогвартсе тревожило министра уже довольно давно, — сообщил нашему корреспонденту младший помощник министра Персиваль Уизли. — Предпринятые в настоящее время меры — адекватная реакция на неоднократно поступавшие сигналы от родителей, также чрезвычайно обеспокоенных тем, что школа, где учатся их дети, развивается в нежелательном направлении.
За последние несколько недель это отнюдь не первый случай, когда министр магии Корнелиус Фадж, неустанно пекущийся о повышении качества колдовского образования, издаёт новые законы. Так, 30-го августа этого года увидел свет декрет об образовании за номером 22, гласящий, что, в случае, если ныне действующий директор Хогвартса на протяжении определённого времени не может заполнить пустующую преподавательскую вакансию, право выбора подходящей кандидатуры переходит к Министерству.
Как мы уже знаем, вступление Долорес Амбридж в должность было поистине триумфальным. Профессор Амбридж сразу сумела революционизировать процесс преподавания столь сложного предмета, как Защита от Тёмных Сил и найти общий язык с наиболее сознательной частью учеников. Помимо этого, в её обязанности входит осуществление постоянной связи с Министерством и своевременное уведомление господина Фаджа о реальном положении дел в школе.
«Для борьбы с тем, что многие называют «стремительно опускающейся планкой стандартов» образования в Хогвартсе, Министерством разработан стратегический план, и введение новой должности — его принципиально важный этап, — добавил Персиваль Уизли. — Инспектору предоставляется право осуществлять проверку работы своих коллег, дабы убедиться в её соответствии требуемым нормам. Мы попросили профессора Амбридж совместить преподавательские обязанности с работой на этом посту, и, к нашей большой радости, она ответила на наше предложение согласием».
Новые реформы Министерства получили горячее одобрение со стороны родителей учащихся Хогвартса.
«Теперь, когда я знаю, что действия Альбуса Дамблдора подвергаются справедливой, объективной оценке, мне сразу стало легче на душе, — поделился с нашим корреспондентом мистер Люциус Малфой, сорокаоднолетний владелец особняка в Прельшире. — Последние несколько лет многим из нас, родителей, озабоченных будущим своих детей, приходилось постоянно испытывать беспокойство из-за некоторых довольно эксцентричных поступков Дамблдора, и мы очень рады, что теперь ситуация находится под контролем Министерства».
Вне всякого сомнения, под «эксцентричными поступками» уважаемый мистер Малфой подразумевал, в частности, некоторые касающиеся преподавательского состава школы весьма сомнительные решения: приём на работу оборотня Ремуса Люпина, полувеликана Рубеуса Хагрида и безумного отставного аврора «Грозного Глаза» Грюма.
Вполне естественно, что в магическом мире сложилось устойчивое мнение, что Альбус Дамблдор, в недавнем прошлом Наиважнейшая Персона Международной Конфедерации Чародеев и Верховный Ведун Визенгамота, вследствие своего почтенного возраста более не способен возглавлять престижную волшебную школу Хогвартс.
«Думаю, введение должности главного инспектора станет первым шагом на пути к тому, чтобы Хогвартс обрёл такого директора, которому мы все могли бы со спокойной душой доверить судьбы наших детей», — сказал вчера вечером один из работников Министерства.
В то же время, старейшие члены Визенгамота, Гризельда Марчбэнкс и Тиберий Огден, подали в отставку в знак протеста против учреждения в Хогвартсе упомянутой должности.
«Хогвартс — школа, а не место для игрищ Министерства, — заявила мадам Марчбэнкс. — Вся эта затея — лишь очередная грязная попытка дискредитировать Альбуса Дамблдора».
(Продолжение речи мадам Марчбэнкс, в которой она косвенно ссылается на связи с мятежными отрядами гоблинов, см. на стр. 17)».
Гарри, уткнувшись в газету, тихо хихикал. Они совсем с ума сошли, такое писать? Должно быть, они хотят в Хогвартсе бунта трёх факультетов. После этой в высшей степени содержательной статьи даже до самого последнего хаффлпаффца дойдёт, что Министерство суёт нос и прочие части тела туда, куда его совсем не просят, и упомянутый ученик постарается оные части укоротить — чтоб не совались в места, где впору вешать табличку «Не влезай, убьёт». Места наподобие Хогвартса.
«Фадж сам себе роет могилу, — беспечно заключил Гарри, откладывая газету. — Хотел бы я посмотреть на его лицо, когда он узнает, что Вольдеморт, который якобы мирно мёртв, захватил Министерство — а Вольдеморт захватит, хотя бы просто из вредности, не говоря уже о том, что это пункт, из которого весьма удобно руководить страной. Нет, правда, хотел бы».

В этот день Амбридж пришла инспектировать их Прорицания, что не прибавило Гарри хорошего настроения; он и так на Зельеварении кое-как ухитрялся держать подальше от котла одновременно Невилла и горящего злобой Малфоя («Неужели отработка у Снейпа не понравилась? Быть такого не может!»), и вдобавок приготовить такое зелье, чтобы декан Слизерина не сумел к нему придраться. Другими словами, обстановка была приближенной к боевой; последовавшая за этим лекция Биннса была даже тоскливее обычных, и дружный храп Кребба и Гойла порой заглушал монотонный голос преподавателя-привидения. В такие минуты разозлённому Гарри, который пытался учиться несмотря на все препоны, мечталось дать обоим громилам по головам скамейкой, но позволить себе он этого, к сожалению, не мог.
На Прорицаниях же опасность обстановки многократно усугубилась.
— Сегодня мы продолжаем изучать пророческие сновидения, — нервно сказала бледная и напуганная Трелони. — Пожалуйста, разделитесь на пары и с помощью «Оракула сновидений» растолкуйте самые последние сны друг друга.
«И как прикажете толковать всякую чушь вместе с Блейзом Забини, который кидает на вас взгляды, исполненные наивеличайшего презрения? — мысленно возопил крайне неуютно чувствующий себя Гарри. — Я виноват, я скотина… но если меня заавадят на этом же уроке, знайте, кого винить».
— Э-э… Бле… Забини… — робко подал голос Гарри. Со дня той встречи в тупике у Большого зала Гарри не мог себя заставить относиться к Забини с ненавистью или нейтрально; чувство вины делало Гарри косноязычным и неуверенным в себе. Однозначно, это не могло кончиться чем-нибудь хорошим.
— Что тебе, Поттер? — Забини говорил спокойно и холодно, но в блестящих чёрных глазах бушевало столько гнева и возмущения, что Гарри захотелось вжаться в стенку и помолиться кому-нибудь.
— Нам надо толковать сны, — Гарри с трудом взял себя в руки.
— Ну так толкуй, — равнодушно посоветовал Забини и опустил взгляд к учебнику.
— Мы должны делать это в паре, — обречённо напомнил Гарри.
— Клонируй себя, Поттер, — последовала реплика.
Гарри закусил губу. Не то чтобы он рвался заниматься всякой ерундой… но, во-первых, подло было бы подставлять тихо впадающую в истерику по мере разговора с инспектирующей Амбридж Трелони — ей и так, судя по всему, достанется, во-вторых, Гарри хотелось наладить с Забини если не дружеские, то хотя бы более-менее цивилизованные отношения. Безнадёжность этой затеи угнетала Гарри.
— Забини, ты будешь заниматься Прорицаниями или нет? — раздражённо спросил Гарри. Определённо, сегодня был не день дипломатии.
Забини выразительно поменял позу и закрыл лицо учебником, достаточно красноречиво намекая: а не пошёл бы ты, Поттер, к Мерлиновой бабушке. Заниматься Прорицаниями.
— Ты его даже не читаешь, — фыркнул Гарри.
Забини нарочито громко перелистнул страницу. Гарри не сдавался:
— Ты держишь его вверх ногами.
Забини дёрнулся.
— Ничего подобного!
— Но тебе пришлось посмотреть на страницу, чтобы проверить, — Гарри испытывал достаточно иррациональное желание показать Забини язык. «Тебе что, пять, Поттер?», — шикнул Гарри на себя. Хотя горькая правда заключалась в том, что в пять лет Гарри никому не показывал язык — он в основном учился спасаться от Дадли с бандой, и это занятие поглощало большую часть его времени.
— Пошёл на

* * *
, Поттер, — Забини отодвинул свой пуфик на несколько сантиметров и вновь уставился в учебник.
Гарри прикрыл глаза и подумал несколько слов, которых вообще не полагается знать несовершеннолетним. Видит Мерлин, он сделал всё, что мог. «Я умываю руки, — Гарри был не на шутку раздражён. — Похоже, он поговорит со мной когда-нибудь только под Империо». Гарри прислушался к весьма занимательной беседе, которую вели Трелони и Амбридж.
— Надеюсь, вы могли бы что-нибудь мне предсказать? Будьте так любезны, — мурлыкала Амбридж; дрожащая, непроизвольно оглядывающаяся в поисках возможности сбежать Трелони трепыхалась в когтях свежеиспечённого инспектора Хогвартса.
— Я вас не понимаю…
— Я попросила Вас что-нибудь мне предсказать, — очень отчётливо повторила Амбридж, словно разговаривала с глухим.
— Видения не приходят по команде! — негодующе воскликнула Трелони.
— Понятно, — мягко произнесла Амбридж, записывая что-то в блокнотик.
— Я… но… но… подождите! — вскричала профессор Трелони. Она пыталась говорить с загробными и мистическими интонациями, но, к сожалению, гневная дрожь в голосе изрядно портила впечатление. — Я… кажется, я действительно что-то вижу… что-то, относящееся к Вам… о, я чувствую что-то… тёмное… какую-то беду…
Профессор Трелони наставила на Амбридж трясущийся палец. Та, недоумённо подняв брови, продолжала ласково улыбаться.
— Боюсь… Боюсь, вам угрожает смертельная опасность! — драматическим шёпотом закончила профессор Трелони.
Возникла пауза. Амбридж смерила профессора Трелони равнодушным взглядом, словно судьба преподавательницы Прорицаний была с этой минуты окончательно решена и при этом отнюдь не являла собой что-то очень занимательное.
— Понятно, — негромко сказала она и зацарапала в блокноте. — Что же, если это всё, что вы можете…
Гарри сокрушённо покачал головой. Можно было бы соврать и поубедительней…
Трелони, что было для неё характерно, отвела душу именно на Гарри, взяв его дневник сновидений и истолковав всё, что он туда записал, вплоть до случайной кляксы на полях, в пользу его скоропостижной мучительной смерти. Гарри показалось, что Амбридж, молча слушавшая всё это, довольно ухмыляется, беря на заметку судорожные речения Трелони. «Ну, если Амбридж ухитрится переехать меня паланкином, в котором будет Вольдеморт — это, кажется, на тот сон, где я ищу тапочки? — то я первый ей поаплодирую».
К началу ЗОТС Амбридж была в великолепнейшем настроении; она что-то напевала себе под нос, пока пятикурсники Слизерина рассаживались по местам.
— Итак, на прошлом уроке мы закончили изучение первой главы. Сейчас я прошу вас открыть учебник на странице девятнадцать и начать читать главу вторую, «Основные защитные теории и их происхождение». Объяснения не потребуются.
Улыбаясь, Амбридж села за учительский стол; немигающие жабьи глазки следили за тем, как слизеринцы листают страницы, открывая вторую главу. Все они, за исключением Гарри, воспринимали это как должное; Гарри же, откинувшись на стену — как обычно, его прибежищем была последняя парта — лениво листал страницы со скоростью одно перелистывание в шесть секунд. Он понимал, что дразнить гусей, то есть, в данном случае, жаб, глупо и неразумно; что есть шанс заработать ещё несколько месяцев изуверских взысканий; что таким образом он сам подставляется под удар… но та его часть, из-за которой Шляпа думала всё же и о Гриффиндоре, решительно противилась одной мысли о том, чтобы спокойно читать на уроках ЗОТС всякую лабуду под гордым названием «учебник», а потом в библиотеке самому изучать действительно полезные вещи. Эта часть требовала бунта, изгнания Амбридж, открытого противостояния Министерству и ещё Мерлин знает чего.
«Я органически не могу не напрашиваться на неприятности», — философски заключил Гарри, краем глаза наблюдая за тем, как Амбридж встаёт и приближается к нему.
— В чём дело, мистер Поттер? — прошелестела Амбридж над самым его ухом. — Вы считаете одобренный Министерством учебник недостойным своего внимания?
— Совершенно верно, — Гарри закрыл предмет спора и взглянул Амбридж в глаза. — Он совершенно бесполезен, прошу простить меня за прямоту, профессор.
— Вот как, мистер Поттер? — Амбридж выпрямилась. — Боюсь Вас огорчить, но здесь, в этом классе, Ваше мнение не имеет значения.
— Это Вы хотите, чтобы не имело, — возразил Гарри, мысленно задаваясь вопросом: «Зачем я нарываюсь?». — Скажите, неужели Вы думали, что заставить всю школу плясать под Вашу дудку будет так легко? Уверен, что на уроках с Гриффиндором Вам так вовсе не кажется.
В классе повисла тишина.
— Вы не из Гриффиндора, мистер Поттер, — Амбридж снова улыбалась; предвкушающе и торжествующе. — И я думаю, ещё одна неделя наказаний пойдёт Вам только на пользу.
Гарри почти шутовски развёл руками, слегка склонив голову к плечу.

— Поттер, чем ты думал, когда нарывался на наказание? — Боуд, пылающий яростью, наступал на Гарри, забыв о страхе. — Позволь напомнить, что у тебя сегодня КВИДДИЧНАЯ ТРЕНИРОВКА! И ты намереваешься её пропустить! Для этого ты хамил преподавателю, да?!
«А что, неплохая мысль. Никогда не хотел играть за Слизерин».
Гарри пожал плечами.
— И всё, что ты можешь сказать в ответ капитану команды — это пожать плечами? — Боуд шипел, ни в чём не уступая василиску. — Ты хочешь саботировать игры Слизерина, так? Всегда знал, что твоя гриффиндоролюбивость не доведёт тебя до добра!
Гарри вспыхнул.
— Придержи язык, Боуд! Гриффиндор здесь ни при чём! — разумеется, ни при чём… если не считать того маленького факта, что Гарри до сих пор отчаянно, тоскливо завидует Рону, Гермионе и многим другим, кто сумел попасть на львиный факультет. — Ты думаешь, если я пропущу пару паршивых тренировок, то не поймаю снитч?!
— Именно так, чёрт побери, я и думаю!!
— Поттер и Боуд, НЕМЕДЛЕННО прекратите этот балаган, — вступил в разговор третий голос, при звуке которого Гарри захотелось втянуть голову в плечи.
Снейп был зол. Очень зол.
— Что вы себе позволяете? Скандал в Большом зале, на виду у всех! Вы позорите Слизерин. Боуд, ещё раз такое повторится, и Вы перестанете быть капитаном. Поттер…
— Но, сэр, Поттер опять получил взыскание на неделю! — возмутился Боуд, пользуясь уже вполне цивилизованной громкостью. — Он пропустит тренировки!
— Это правда, Поттер? — вкрадчиво уточнил Снейп; Гарри не сомневался, что вопрос был риторическим. — И от кого же из преподавателей?
— От профессора Амбридж… сэр, — признался Гарри, с преувеличенным интересом смотря в точку между бровями своего декана.
— Итак, после нашего разговора в прошлый понедельник Вы всё ещё позволяете себе плохо себя вести на уроке профессора Амбридж?
— Да, сэр.
— Я бы назначил Вам отработку, Поттер, но тогда, боюсь, как ловец Вы станете и вовсе никуда не годны.
— Да, сэр.
— Поэтому ограничимся предупреждением, Поттер. Ещё раз — и Вы пожалеете, что открыли рот на уроке.
— Да, сэр.
— И потрудитесь держать себя в руках на людях. Никакие проблемы не должны быть выносимы за пределы подземелий — Вам ясно?
— Да, сэр, — эти два слова вырывались у Гарри уже совершенно автоматически.
Снейп развернулся, едва не хлестнув Гарри по ногам полой мантии, и направился к преподавательскому столу. Боуд пробурчал:
— В следующий понедельник чтобы был на тренировке, Поттер, — и, не дожидаясь ответа, направился к своему месту за слизеринским столом.
Котлета не лезла Гарри в горло.
Надо быть сдержанней.
Но Амбридж так бесит.
Надо молчать.
Но оставлять всё как есть невозможно.
Нельзя больше нарываться на наказания.
Значит, надо найти какой-то другой способ противостояния.

* * *

В понедельник вскрывшиеся шрамы с поразительной быстротой превратились в свежие раны; порезами их теперь можно было называть с натяжкой, потому что для обычных царапин они были слишком глубоки. Кровь начинала лить сразу же, стоило Гарри вывести первое «Я»; она пачкала пергамент, рукав, стол. Впрочем, это было всё равно далеко не так больно, как, вероятно, рассчитывала Амбридж, и Гарри умудрился отключиться от боли, мысленно перебирая в памяти список дел. Уроки, чёртов квиддич, защита от одноклассников…
Во вторник Амбридж отпустила его уже заполночь; рука кровоточила так сильно, что Гарри замотал её носовым платком — очень быстро, впрочем, пропитавшимся кровью насквозь. Надо было как-то унять кровотечение, иначе вся кровать к утру будет в красных пятнах.
Гарри забрёл в туалет Плаксы Миртл — сюда гарантированно никто не явился бы посреди ночи, даже Филч — и подставил руку под ледяную воду. Кожа быстро онемела, края порезов набухли и сделались какими-то бесцветными. Когда Гарри вынул ладонь из-под струи, кровь продолжала сочиться, но уже понемногу и бледная, смешанная с водой.
— Excuro, — платок избавился от пятен, и Гарри пришло в голову, что сам он, может быть, сумел бы убрать след своей крови в холле, оставшийся с начала четвёртого курса. МакГонагалл и Флитвик не сумели, равно как и очень старавшийся Филч, но ведь у них наверняка нет общей с Гарри крови…
Ещё пара минут, в течение которых ледяная вода лилась на тыльную сторону ладони Гарри — и он вообще перестал что-либо ею чувствовать. Гарри прислонился лбом к холодному кафелю над раковиной и закрыл глаза. В такие минуты ему особенно остро хотелось никогда не быть волшебником; тогда, возможно, он умер бы, когда Вольдеморт явился по его душу. И никаких проблем. И магический мир сам бы расхлёбывал всю эту кашу. И даже Амбридж было бы некого наказывать… если вдуматься, она вряд ли стала бы преподавателем Хогвартса в таком случае.
А ещё веселее было бы никогда не появляться на этот свет…
«Это кафель холодный, как присутствие дементора, или у меня температура?»
Чёлка липла к покрытому испариной лбу; левой рукой Гарри без особого энутзиазма провёл по волосам и с определённостью решил, что их пора мыть. «В ванной старост наверняка пусто…»
Однако там не было пусто. Гарри застыл столбом на пороге, увидев, как целуются завёрнутые в огромные пушистые полотенца Рон и Гермиона. Когда рыжий слегка наклонил девушку, переходя от губ к подбородку и шее, Гарри почувствовал себя свиньёй-вуайеристом и попытался уйти так тихо, как мог.
О, чёрт. Гарри умудрился задеть косяк больной рукой и зашипеть от неожиданной боли. «Идиот».
— Гарри? — Рон тяжело дышал.
— И-извините… — попытался оправдаться Гарри, ещё больше чувствуя себя свиньёй. — Я думал, здесь сейчас никого…
— Ничего страшного, — искусственно беззаботным голосом отозвалась Гермиона; вид у неё был совершенно зацелованный, что не прибавляло ей солидности. — Мы уже уходим.
— Да я сам уйду, всё в порядке, — Гарри уже почти закрыл дверь, когда услышал:
— Гарри! Постой!
— Что?
— Мы правда уходим, — решительно заявила Гермиона. — Уже ведь поздно. Рон, пойдём, — она потянула рыжего к раздевалке.
Гарри пожал плечами. Ну, если они так жаждут уйти из удобного местечка…
— Гарри, — уже одетые Рон и Гермиона возникли перед ним в рекордные сроки. — У нас есть к тебе разговор.
Гарри не стал бы на месте Гермионы так категорично употреблять местоимение множественного числа, но несколько сконфуженный Рон, казалось, ничего не имел против.
— Он может подождать? — устало уточнил Гарри. — Я сюда всё-таки помыться пришёл…
— Да, конечно, — кивнула Гермиона. — Мы тебя снаружи подождём.
«Жутко срочный — а иначе можно было бы и до завтра подождать — жутко секретный и жутко важный разговор. Будем надеяться, что по его окончании мне не сотрут память», — Гарри, не дожидаясь, пока Рон и Гермиона уйдут, скинул мантию. Дверь закрылась, когда он сбрасывал с плеч рубашку.
Оказывается, в том, чтобы быть старостой, были и свои плюсы; и самым большим из них, несомненно, являлась ванная старост. После неё Гарри чувствовал себя заново родившимся, и его даже не смущало, что порезы на руке от тёплой воды начали снова кровоточить.
— Так о чём вы хотели поговорить? — они втроём сидели на лавочках в раздевалке в ванной старост — Рон с Гермионой на одной, Гарри на другой.
— Мы тут подумали, Гарри, — Гермиона сидела прямо, сложив руки на коленях, и отчего-то очень волновалась. Боится? С чего бы? Или боится, что разговор пойдёт не так? — Надо что-то делать с Амбридж.
— Отравить? — уточнил Гарри. — Правда, как я сразу не подумал…
— Нет, конечно! — искренне возмутилась Гермиона, и Гарри заклялся больше так шутить, коль скоро эти шутки воспринимаются на полном серьёзе. — Я имею в виду, раз она нас ничему не научит, надо учиться самим!
Гарри тоже приходила в голову такая мысль; собственно, он собирался заняться самообразованием сразу, как только избавится от этой порции взысканий. Но зачем Гермионе разговаривать с ним на эту тему? Уж ей-то явно не требуется посторонняя помощь в учёбе.
— Ну да, — кивнул Гарри, ожидая продолжения.
— Можно, конечно, ходить в библиотеку, — добавил Рон, — там искать заклинания и иногда даже практиковать их…
Гарри вспомнил про то, что все произнесённые в школе заклинания фиксируются, и сделал себе заметку быть осторожнее; в конце концов, он тоже собирался практиковать иногда то, что выучит.
— Но толку от этого мало, — вдохновенно подхватила Гермиона. Видно было, что они с Роном уже не единожды обсудили эту тему. — Нужен учитель, который объяснит, что и как делать, всё покажет и поправит, если что.
Гарри был с ней целиком и полностью согласен.
— Но учителя-то у нас и нет, — напомнил он. — Амбридж на эту роль не годится никоим боком, а другие учителя не в Защите специализируются.
— Нет, мы думали не про хогвартских учителей…
— А про кого? — удивился Гарри. — Кто-нибудь из Ордена, конечно, справился бы, тот же Ремус, но у них всех много дел, и они вряд ли смогут появляться в замке постоянно…
— Нет-нет! — торопливо замотала головой Гермиона; длинные каштановые пряди обвились вокруг её лица, и она раздражённо смахнула их рукой. — Я вовсе не об орденских людях говорю.
— А о ком? — Гарри всё ещё чего-то недопонимал.
— О тебе.
Гарри открыл рот, подумал немного и закрыл. Сказать ему было нечего.
— Понимаешь, — снова заговорила Гермиона, — у тебя огромный опыт в Защите, ты один из лучших учеников, ты несколько раз противостоял Сам-Знаешь-Кому…
— Это всё были случайности, — перебил её Гарри. — Если бы не удача, меня бы сто раз уже здесь не было.
— На первом курсе ты встретился с Сам-Знаешь-Кем лицом к лицу…
— Если бы не защита моей мамы, мне бы пришёл конец!
— На втором ты спас Джинни от василиска и уничтожил Риддла…
— Если бы не серпентарго, василиск меня сожрал бы и даже подмётки от ботинка не оставил бы.
— На третьем курсе ты отогнал разом толпищу дементоров…
— А что мне оставалось? Ждать, пока Сириуса Поцелуют?
— А на четвёртом ты снова встретился с Тем-Кого-Нельзя-Называть и фактически победил его!
— Да я просто-напросто оттуда смылся, как только начал хоть что-то соображать! — взорвался Гарри. — Как вы вообще себе это представляете — победить Вольдеморта?!
Гарри вскочил и нервно заходил по раздевалке туда-сюда, не заметив, как дёрнулись Рон и Гермиона при упоминании имени Тёмного Лорда.
— Это вовсе не так легко звучит, как в перечислении, чёрт побери! Я вообще не всегда понимал, что делаю, я просто ляпал то, что приходило в голову, и если я вас научу, как хамить Вольдеморту, стоя в окружении Пожирателей, вам это вряд ли пригодится!
Гриффиндорцы заулыбались, что особенно взбесило Гарри.
— Вы ничего не понимаете! — выкрикнул он так, что его голос эхом отразился от мраморных стен. — Вы не знаете, как это — понимать, что тебя убьют в любой момент, корчиться под Круциатусом, чувствовать Аваду в дюйме от виска, видеть, как убивают на твоих глазах того, кто тебе дороже всех… — Гарри закашлялся и рухнул обратно на скамейку. — В общем, глупая затея. Я только шкуру свою спасал, кого и чему я могу научить?..
Вопрос был риторическим, но Гермиона на него ответила.
— Как раз этому и можешь, Гарри, — серьёзно сказала она. — Нам всем нужно уметь выживать.
— На вас вроде пока никто не нападает, — мрачно указал Гарри.
— Но ведь будет война, — не отступала Гермиона. — Я понимаю, ты не обязан ни с кем делиться знаниями и умениями, но мы тебе верим и поэтому просим научить нас защищаться и нападать. Пожалуйста, Гарри.
— Мы просим тебя, — добавил Рон.
«Мы тебе верим». «Верим». Гарри оказался застигнут этими словами врасплох и совершенно обезоружен. Верим. Это было последним, что он ожидал услышать в стенах Хогвартса.
— Но… я… я ничего не умею… я учить не умею… — промямлил Гарри в лучших традициях Невилла Лонгботтома. — Я не знаю, как можно этому научить…
— Мы тебя не торопим, — Гермиона положила прохладную ладонь на руку Гарри — прямо на порезы; ему хотелось вскрикнуть и отпрянуть, но перетерпеть было безопасней. — Просто подумай об этом, ладно?
— Хорошо… — сдался окончательно дезориентированный в этой жизни Гарри. — Подумаю.
— Вот и отлично, — Гермиона улыбнулась и убрала ладонь. Гарри с досадой заметил, что на её коже остались расплывчатые кровавые следы. «Будем надеяться, она не догадается, откуда они».
— Гарри, что у тебя с рукой? — Рон был наблюдательнее Гермионы.
— Ничего, всё в порядке, — Гарри поспешно спрятал руку в карман и встал. — Поздно уже, спать пора, спокойной ночи, Рон, Гермиона, — Гарри левой рукой сжал портключ. Феникс толкнулся в ладонь крылышками, и ошарашенные лица гриффиндорцев сменились до боли знакомым пейзажем, открывавшимся со смотровой площадки Астрономической башни.
— Разумеется, дальше закинуть меня было просто нельзя, — высказал Гарри наболевшее безмолвному портключу. — Accio мантия-невидимка!
Акцио в исполнении Гарри работало через почти бесконечное количество стен и на очень большое расстояние, в чём он убедился ещё в прошлом году, отрабатывая упомянутые чары для профессора Флитвика; сейчас никаких проблем тоже не возникло, и Гарри, завернувшись в отцовскую мантию, сбежал по крутой лестнице, ведшей из башни в основную часть замка.

Но поспать в эту ночь ему, по всей видимости, было не суждено. Стоило ему войти в спальню, как он зацепился за что-то ногой и полетел на пол, сильно ударившись плечом.
— Lumos! Incar… — голос говорившего увял в секундной растерянности, и этой секунды Гарри хватило, чтобы выхватить свою палочку.
— Petrificus Totalus! Silencio-o-o… — челюсти Гарри свело зевком.
— Так я и знал, Малфой, что это тебе не спится, — мрачно сказал Гарри, припоминая, что всё выходные Малфоя не было в школе — не иначе как домой гонял, за какой-нибудь смертоносной гадостью. — Как же ты мне надоел, дрянь белобрысая…
Малфой не мог ни высказать, что думает по этому поводу, ни даже скорчить подобающую случаю гримасу, но выражение глаз оставалось в его распоряжении; по спине Гарри пробежал холодок от того, сколько ярости и ненависти было в мерцающем серебре радужек блондина. Впрочем, сам Гарри с некоторым удовольствием отплатил Малфою точно таким же взглядом, правдивым донельзя.
— И что же мне с тобой сделать? — в Гарри начала просыпаться та ненависть, которую впервые он почувствовал ещё на чемпионате мира по квиддичу. Слепая, нерассуждающая, обжигающая; впрочем, Гарри мог держать её в узде.
«Ты отомстишь, но не здесь и не сейчас», — напомнил он себе строго.
Кто-то заворочался в кровати — судя по тому, как протестующе скрипнула кровать, Кребб или Гойл.
— Quietem age! — шёпотом распорядился Гарри, очертив палочкой круг.
Всё стихло. «Долго это заклинание не действует, значит, надо по-быстрому разобраться с Малфоем… и ведь упорный, поганец, сколько времени после отбоя ждал…»
— А знаешь что, Малфой, — почти весело сказал Гарри, которому в голову пришла, может быть, и не совсем идеальная, но бесспорно простая идея. — Пожалуй, не буду я с тобой ничего делать. Не стоишь. Двадцать баллов со Слизерина за идиотские шутки, из-за которых я споткнулся. Я как староста, видишь ли, могу снимать баллы со своего факультета. И что я раньше этим правом не пользовался?..
Гарри не рассчитывал услышать что-нибудь в ответ от скованного Silencio Малфоя, но смотреть, как тот злится, было определённо приятно.
— Levicorpus! — Гарри отлевитировал Малфоя на кровать и заботливо укрыл сверху одеялом; заботливость эта походила больше на издевательство, но другой взять было негде, да Гарри и не стремился. — Finite Incantatem. Учти, дёрнешься — получишь Круциатус в зубы. С меня станется.
Малфой был уверен, что станется. Гарри был уверен, что нет, но говорить это Малфою не намеревался. Пятясь, не отводя палочки от злобно скрипящего зубами Малфоя, Гарри дошёл до своей кровати — благо спальню он знал достаточно хорошо, чтобы ориентироваться в ней и с закрытыми глазами; пара движений — и полог оказался задёрнут за Гарри.
Пара-тройка защитных заклинаний — и можно засыпать наконец… Гарри вытянулся на прохладной простыне и закрыл глаза, но сон всё не шёл и не шёл.
«Это был очень длинный день», — мрачно заключил Гарри.
Рука ныла и кровоточила. Гарри запихал палочку поглубже под подушку, чтобы не было соблазна применить что-нибудь исцеляющее, и принялся зализывать ранки. Одну за другой, аккуратно и методично, буква за буквой.
«Я превращаюсь в животное, — заключил Гарри без особой печали. — Кажется, драконы не зализывают ран… или зализывают? Если нет, то кто я ещё?».
Ничего другого ему не оставалось; если он хотел хоть сколько-нибудь поспать сегодня, то вставать и искать что-нибудь кровеостанавливающее не было смысла. Раздражённым краям порезов язык казался возмутительно шершавым, но минут через пять кровотечение действительно унялось.
Сегодня ему ничего не снилось, кроме вкуса крови на языке…

Замысел иллюминатов, их заговор против церкви
начал представать перед ним во всей грандиозности.
Дэн Браун, «Ангелы и демоны».

Письмо упало Гарри в руки, почти сразу, как он сел на своё место за слизеринским столом. В ответ на резонную попытку вскрыть письмо оно вывернулось из пальцев Гарри и порезало его краем. Выступила капелька крови.
— Ты что творишь, неразумное создание! — вполголоса возмутился Гарри, зажимая порез салфеткой.
Письмо тем временем немного подумало и распечаталось само, на чём сочло свою миссию выполненной и рухнуло прямо в наполненную майонезом до краёв соусницу. Шёпотом ругаясь, Гарри вытащил его оттуда и обтёр всё той же салфеткой; жирные пятна всё равно остались, но письмо было, тем не менее, вполне читаемо.
«Гарри,
Сразу, как прочтёшь — сожги это письмо. Оно зачаровано так, чтобы не даваться в руки никому, в ком нет крови Блэков (если помнишь, моя семья в дальнем родстве с Поттерами), но ты не единственный в Хогвартсе, кто с нами в родстве.
Я давно заочно знаю Амбридж. Это она два года назад протолкнула несколько антиоборотневых указов, из-за которых Луни не может теперь найти никакой легальной работы. А в прошлом году ополчилась на русалок, предлагала всех поймать и окольцевать. Мерзавка ещё та, но не Пожирательница Смерти, совершенно точно.
Учиться вам не дают потому, что Фадж опасается захвата власти Дамблдором — дескать, вдруг он из школьников себе армию сколотит, пусть лучше они совсем ничего не умеют. Ещё чуть-чуть, и Дамблдора арестуют по какому-нибудь надуманному обвинению.
В общем и целом, дела у меня нормально. Как они ещё могут быть, если я большую часть времени сижу тут в компании Кричера и портретов и ни дементора не делаю?
Часто писать не могу, вдруг перехватят. Может, лучше я как-нибудь в собачьем обличье встречусь с тобой в Хогсмиде?
Твой,
Сириус».
То разумные вещи говорит, то как ребёнок. Ну куда ему в Хогсмид?! И так на платформе видели… Гарри вздохнул.
— Incendio.
— Что это Вы тут сжигаете, мистер Поттер? — прошелестела у Гарри над ухом Амбридж. Гарри резво обернулся, комкая в руке горящее письмо; огонь обеспечил Гарри обширным ожогом на левой ладони, но это беспокоило его в последнюю очередь. — Разве этим положено заниматься за завтраком?
— Это было такое незначительное письмо, профессор Амбридж, что я решил не отягощать им карманы, — невинно ответствовал Гарри.
— Вот как, мистер Поттер? — Амбридж с явным сожалением покосилась на кулак Гарри с зажатым там письмом. — А нельзя ли взглянуть на эту безделицу?
— Увы, нет, профессор, — сокрушенно покачал Гарри головой, разжимая кулак. Взглянуть на жирный чёрный пепел она, конечно, могла, но это ей совершенно ничего не дало бы.
— Вы обожглись, мистер Поттер.
— Ерунда, — беспечно махнул Гарри рукой. — Мадам Помфри залечит.
— Отчего же Вы к ней не идёте, мистер Поттер?
— Мне не так больно, чтобы я бросал надкушенный бутерброд, — ответ был, конечно, верхом дебилизма, но Гарри очень хотелось полюбоваться на реакцию Амбридж.
Реакция её разочаровала Гарри — выражение лица Амбридж ничуть не изменилось; она медленно кивнула и отошла от слизеринского стола, не сказав больше ни слова.
— Приятного аппетита Вам, профессор! — заорал Гарри вслед совсем уж издевательским тоном. По столам Гриффиндора и Рэйвенкло пронеслась волна невольных смешков.
Амбридж обернулась и смерила Гарри многообещающим взглядом — таким, что чувство опасности едва не заставило Гарри подскочить и свалить из Зала в темпе вальса.
«Кажется, я перегнул палку. Ну да ладно, в следующий раз буду молчать как рыба», — отговорился Гарри от своего некстати проснувшегося инстинкта самосохранения и доел и вправду надкушенный бутерброд.
К мадам Помфри, разумеется, ходить нельзя. А Curo и Asclepio с ожогами справляются только частично. «Ночью буду варить зелье…»

На площадке Астрономической башни было неудобно варить зелье — ветер рвал пламя под котлом, сам Гарри вечно мёрз; в котёл иногда заносило порывами ветра посторонние сухие листья, и насекомые разных калибров имели привычку являться туда, словно им было мёдом намазано. Хотя люди по ночам сюда не приходили, и Гарри предпочитал компанию насекомых. Оно было как-то уютнее и безопаснее. А влюблённые парочки, являвшиеся в Астрономическую башню целоваться и так далее, обычно предпочитали какой-нибудь пустой кабинет из имевшихся здесь в изобилии — отмораживать стратегически важные места на смотровой площадке дураков не было.
Гарри установил котёл, покидал рядом на пол все ингредиенты и сел на край площадки, свесив ноги в пустоту; после долгого вечера в обществе Амбридж и режущего пера ему жизненно необходимо было покурить. Сигареты он по-прежнему трансфигурировал из пергамента и был близок к тому, чтобы их возненавидеть; ментол всё же был гораздо лучше. С другой стороны, сигареты с запахом пергамента — это эксклюзив. Вряд ли такие где продаются… Гарри затянулся и выдохнул тяжёлый тёплый сероватый дым.
— О, привет, — Гарри не был удивлён, увидев Фоукса, прилетевшего откуда-то со стороны Запретного леса; уже не в первый раз они вот так встречались в этом до крайности уединённом месте ночью.
Вот дальнейшее поведение феникса было в высшей степени загадочным; Фоукс принялся с сердитым клекотанием гоняться по всей смотровой площадке за каким-то жуком. Жук, сердито жужжа, уворачивался битых десять минут.
— Фоукс, ты что? — Гарри с любопытством следил за этой странной погоней, не возражая даже против того, чтобы они опрокинули котёл — всё равно там пока было пусто. — Тебя Дамблдор, что ли, не кормит? Или просто лимонные дольки надоели?
Жук сдался первым и вылетел из башни, что-то возмущённо жужжа; Фоукс, зависнув в воздухе, бдительно наблюдал за тем, как насекомое скрывается в темноте.
— Всё, великая битва со злобным инсектоидом окончена? — чуть насмешливо уточнил Гарри и, поморщившись от боли, похлопал рукой рядом с собой. — Иди сюда, Фоукс. Поболтаем…
Фоукс, однако, предпочёл примоститься на коленях Гарри; коготки феникса были острыми, но короткими, и не пронзали мантию насквозь. Сама птица была такой лёгкой, словно из одних только перьев и состояла. Хотя много ли должен весить огонь?
Забытая сигарета тлела у Гарри в руке; Фоукс коротко, почти злобно курлыкнул и ударил по ней крылом. Сигарета выпала из пальцев Гарри, вспыхивая, превращаясь в крохотный язык пламени; до земли её пепел, наверное, и вовсе не долетел.
— Блюдёшь мой здоровый образ жизни? — Гарри погладил Фоукса по голове правой рукой. — А не всё ли равно? Вон руки у меня в худшем состоянии, чем лёгкие — на правой тыльная сторона ладони изрезана, на левой внутренняя — обожжена… скоро от меня такими темпами и мокрого места не останется.
Фоукс фыркнул и склонил окруженную мягким оранжевым светом голову к левой ладони Гарри. Горячая слеза феникса коснулась ожога, и пульсирующая боль ушла.
— Спасибо, Фоукс, — Гарри задумчиво посмотрел на совершенно здоровую кожу и дотронулся до неё кончиком языка. Слёзы феникса оказались сладкими, как фруктовый лёд. — Всегда знал, что горькие лекарства — неправильные лекарства.
Фоукс согласно потёрся головой о предплечье Гарри; тепло феникса проникало сквозь ткань. Гарри рассеянно перебирал кончиками пальцев нежные, мягкие перья; на него снисходили странные умиротворение и спокойствие, окутывали его тёплой волной, расслабляли и заставляли уголки губ слегка приподниматься — словно в ожидании чего-то очень хорошего: подарка на Рождество, поцелуя от того, кого любишь, солнечного прохладного утра с запахом полевых цветов, полёта среди облаков, оставляющих на чешуе или коже холодные капли, прозрачные и сияющие.
Этой ночью ему снился полёт дракона.

* * *

Первым уроком предстояли Чары, и до них жизненно необходимо было разлепить веки; на уроках Флитвика не рекомендовалось зевать — не потому, что что-то было таким уж сложным, а потому, что любой сосед мог попасть случайным заклинанием совсем не туда, куда собирался, а быть может, как раз туда. Гарри зевнул, прикрываясь кубком с тыквенным соком, и сделал большой глоток. Чёртова Амбридж, каждый день отпускает всё позже и позже…
Что-то было не так с навязшим в зубах за столько лет вкусом сока. Гарри по-кошачьи лизнул поверхность сока, пробуя; раз, ещё один… что-то было определённо добавлено, но вот что — Гарри никак не мог понять. «Мало ли рецептов ядов хранится в библиотеках старинных чистокровных семейств…» Гарри искоса взглянул на Малфоя. Тот не обращал внимания на Гарри так подчёркнуто и старательно, что сразу можно было выносить приговор: актёрская карьера наследнику рода Малфоев не светит. Талант в минусе. Хотя вряд ли он когда-нибудь планировал развлекать публику с подмосток.
«Ха, ну если бы не Северус… — Гарри благодарно зажмурился, вспомнив о василиске. Вряд ли Салазар Слизерин подозревал, что своей любовью к опасным домашним животным когда-нибудь спасёт жизнь своему потомку… — А так Малфоя ждёт большой и грустный облом». Гарри залпом выпил весь отравленный сок и краем глаза заметил, как на лице вроде бы мирно беседующего с Забини Малфоя неудержимо расплывается торжествующая, ликующая, улыбка победителя; улыбка человека, поставившего мат тому, кто учил его играть в шахматы, человека, убившего своего кровного врага, человека, получившего то, о чём мечтал так долго, что теперь, через несколько дней, когда эйфория спадёт, он поймёт, что не знает, о чём теперь мечтать.
К вечеру Гарри, как и ожидал, ещё не умер; он чувствовал лишь лёгкую дурноту, слабость в ногах и головокружение при резких движениях — яд василиска забирал его силы, чтобы бороться с чужеродным ядом. Впрочем, Малфой не проявлял признаков удивления — очевидно, этот яд должен был окончательно подействовать не в этот же день. «Да что он меня постоянно травит и травит? Одно слово, змеёныш… хотя если полезет в открытую — я ведь, — Гарри прыснул в рукав, — блин, я ведь и баллы снять могу. Малфою тогда от Снейпа достанется, как гвоздю по шляпке. Молотком. Снейп ведь слизеринские баллы бережёт… ну, не буду же я назначать Малфою отработку с Филчем. Всё равно отрабатывать не пойдёт, если только под Империо. Так что с этой точки зрения он поступает умно… другое дело, что бесполезно, он-то ничего не знает… Совсем ничего».

Гарри проснулся на этот раз не позже остальных, как он это делал чаще всего в этом году, а в одно время с Забини и Малфоем (Кребб и Гойл собственного режима дня не имели, целиком следуя малфоевскому). Тяжёлое молчание, всегда повисавшее в спальне после появления сонного Гарри из-за полога, можно было резать ножом и намазывать на хлеб; и подавиться этим бутербродом можно было со стапятидесятипроцентной гарантией.
Сегодня Гарри ожидало некоторое разнообразие — Малфой при виде вполне живого и бодрого Гарри уронил из рук слизеринский галстук и невоспитанно приоткрыл рот. Гарри испытал большое желание подойти к Малфою вплотную, лязгнуть зубами погромче и скрипучим голосом провозгласить: «Доброе утро, Драко Малфой! Знаешь, быть зомби так весело!..». Но Малфою, похоже, и без того хватало потрясений. Гарри ухмыльнулся во все тридцать два и пошёл умываться.
Забини всё это время поправлял перед зеркалом волосы и мантию так невозмутимо, будто кроме него самого в комнате больше никого не было. Гарри тоже хотел бы так уметь… но ещё больше он отчего-то хотел отучить от этого Забини.
Хотя какое Гарри дело?

Сегодня был последний день отработок у Амбридж, и Гарри воспрянул духом, предвкушая свободные вечера. Ну, не обязательно свободные, но уж наверняка не занятые художественной резьбой по своей же коже.
Стул был неудобным, как успел выяснить Гарри за эти две недели; сиденье было жёстким и чересчур маленьким. Во всяком случае, как только Гарри ухитрялся поместиться на нём, у него начинало затекать всё подряд. Возможно, так и было задумано Амбридж — как лишняя воспитательная мера. Интересно, можно ли отсидеть всего себя разом? Гарри попытался представить себе такого неудачливого человека, и, не сдержавшись, тихо рассмеялся.
— Чем таким весёлым Вы занимаетесь, мистер Поттер? — незамедлительно отреагировала Амбридж.
— Я пишу строчки, как Вы и велели, профессор, — признался Гарри вполне правдиво; всё это время он не прекращал выписывать: «Я не должен лгать», но боль и кровь его уже вовсе не беспокоили. «Человек — он такая подлая тварь, что ко всему привыкает».
Недоверчивая Амбридж не поленилась встать из-за своего стола и проверить, тем ли пером Гарри пишет, каким полагается. Гарри беспрекословно позволил ей с нажимом провести пальцами по свежим ранам — она пыталась сделать ему как можно больнее, но Гарри не вскрикнул — и придирчиво осмотреть перо.
— Что ж, мистер Поттер, ещё полчаса, и можете быть свободны, — заключила она мягко и отошла. К сожалению, не в мир иной, а всего лишь где-то на пару метров.
Полчаса — это ерунда.

— До свидания, профессор Амбридж, — Гарри очаровательно улыбнулся Амбридж напоследок и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Снаружи его ждал сюрприз — точнее, целых два сюрприза. Рон и Гермиона. Гарри про себя проклял Амбридж вместе с её наказаниями — кровь текла с его руки ручьём, и спрятать это было сложно. Он быстро сунул руки в карманы и вопросительно приподнял брови.
— Привет, — Гермиона заметно волновалась. — Мы хотели с тобой поговорить…
— Тогда давайте найдём какое-нибудь уединённое место, — предложил Гарри; он не чувствовал себя в безопасности, обсуждая что-либо в такой близости от Амбридж.
— Конечно, — торопливо кивнула Гермиона. — Пойдём в нашу гостиную. Там сейчас никого.
Гарри пожал плечами — если они готовы пустить слизеринца в свою святая святых… впрочем, близнецы ведь пускали, и не задумываясь… Но Фред и Джордж — это Фред и Джордж. Других таких нет.
— Мы хотели узнать, — Гермиона опустилась в мягкое кресло перед Гарри. — Ты подумал о преподавании?
Гарри, честно говоря, не думал — ему было не до того. Но Рона и Гермиону в это никто не посвящал, не так ли? Гарри кивнул.
— Здорово! — неизвестно чему обрадовался Рон. — Ты согласен?
Гарри глубокомысленно промолчал. Сама по себе идея учиться ЗОТС ему импонировала, но себя в роли учителя он представлял с трудом.
— Понимаешь, — принялась объяснять Гермиона, не дождавшись ответа, — если да, то мы могли бы уже договориться ещё с несколькими людьми, которые тебе верят. Надо тогда решить много организационных вопросов…
«Тех, кто мне верит, по пальцам пересчитать можно, — Гарри, задумавшись, начал загибать пальцы. — Рон, Гермиона, Фред, Джордж, Невилл, Луна Лавгуд, Ли Джордан, Джинни… восемь человек, не считая меня самого».
— Ну так что, Гарри? — Рон, перегнувшись через подлокотник, накрыл левую руку Гарри своей. — Ох… что с твоей рукой?
Гарри мысленно дал себе подзатыльник за утерю бдительности; прятать руку было поздно — и Рон, и Гермиона смотрели на окровавленную, изрезанную кожу, и их губы дрожали, а глаза расширились.
— Ч-что это? — в голосе Гермионы слышалось сострадание; Гарри принял бы его, не будь оно так похоже на жалость.
— Что это, Гарри? — Рон оправился быстрее. — Откуда у тебя кровь на руке?
Гарри почувствовал лёгкое раздражение. Они ему не друзья и не любовники, чтобы иметь какое-то право допытываться.
— Давайте договоримся так, — Гарри кое-как замотал руку носовым платком. — Я учу вас и кого вы сочтёте нужным, а вы никогда не пытаетесь узнать, откуда у меня кровь на руке. Ни от меня, ни от кого-либо другого. Это вас не касается.
Гриффиндорцы некоторое время молчали; очевидно, жажда справедливости и добрых дел была в них сильна.
— Хорошо, — грустно сказала Гермиона. — Можно, я хотя бы залечу это?
— Нет, — помотал Гарри головой. — Хотя если у тебя найдётся немного маринада горегубки, буду благодарен.
Гермиона подхватилась и через минуту поставила перед Гарри большую миску с желтоватым маринадом. Будто наготове держала.
— Спасибо. Excuro, — Гарри развернул платок, убрал с него кровь и погрузил руку в маринад. Жжение сразу же прошло.
— Это связано с Амбридж? — тихо спросил Рон, глядя, как красноватое марево крови расплывается по маринаду и медленно оседает на дно.
— Рон, никогда, ни одной попытки вызнать, что творится с моими руками, — напомнил Гарри. — Так насчёт преподавания. Я сам предупрежу Фреда и Джорджа, они, думаю, скажут Ли Джордану. Я так думаю, вы пригласите Невилла и Джинни?
Гермиона кивнула.
— Позовите и Луну Лавгуд, — улыбнулся Гарри.
— Полоумную Лавгуд? — удивился Рон.
— Она тоже мне верит, — спокойно сказал Гарри. — И не нужно называть её полоумной. Я и сам псих, если верить «Пророку».
Гермиона прыснула.
— Хорошо, Гарри, как скажешь. Может, ещё кто-нибудь будет — ты же не возражаешь?
— Нет. Когда собираемся все вместе?
— В первые выходные октября будет поход в Хогсмид, — Гермиона задумчиво выстукивала пальцами какой-то ритм по подлокотнику кресла. — Если соберёмся в «Кабаньей голове», меньше шансов будет, что подслушают. Вообще надо всё держать в секрете, потому что Амбридж вряд ли придёт в восторг от нашей идеи.
Гарри был полностью солидарен с Гермионой.
— Скажем, в одиннадцать утра, — предложил Рон. — К этому времени все точно проснутся и доберутся до Хогсмида.
— Договорились, — Гарри вытащил руку из миски и снова обмотал платком. — Я, пожалуй, пойду. Спокойной ночи, Рон, Гермиона.
У обоих гриффиндорцев почему-то были очень тоскующие глаза; словно им хотелось чего-то иного, не похожего на всё, что когда-либо у них было; чего-то, что не могло сбыться ни при каких условиях.

* * *

Сдерживаться на уроках Амбридж и делать вид, что он внимательно читает эту бесполезную книгу, оказалось просто; слизеринская часть Гарри была в нём тем более сильна, что гриффиндорская в кои-то веки поддерживала её всеми конечностями, будучи в восторге от идеи Рона и Гермионы. Гарри было смешно теперь всякий раз, когда Амбридж окидывала класс бдительным взором; он поспешно склонял голову ниже, скрывая улыбку, и думал о походе в Хогсмид.

Остаток сентября пролетел быстро; начались дожди, резко похолодало, и Гарри, даже натянув под мантию один из свитеров миссис Уизли, всё равно мёрз по дороге на Гербологию. Всё, казалось, шло по-старому, но сам Гарри теперь нервничал больше, чем когда-либо. Чему он будет их учить? Как он будет их учить? Он зарывался в библиотеке в книги; стопки фолиантов, пахнущих пылью, закрывали его от окружающих, загромождали стол. Защитные заклятия, заклятия нападения, заклятия скрытности, заклятия отвлечения внимания, заклятия, обостряющие пять чувств, мобилизующие все резервы организма, заклятия лечения на скорую руку, прямо посреди боя, заклятия разрушения и — при необходимости — созидания. Много самых разных заклятий, к концу каждого дня круживших у Гарри перед глазами разноцветной стайкой готических латинских букв; много потраченных усилий и искусанные в особенно сильном порыве нервозности костяшки пальцев. Как всё это будет выглядеть?
Чем ближе был октябрь, тем угрюмее делался Гарри. Он вообще не привык помногу контактировать с людьми, не ожидая удара в спину; а теперь он ещё и будет указывать всем, что делать! В такой трактовке воплощение хорошей идеи казалось вовсе никудышным, но, к счастью воодушевлённых Рона и Гермионы, Фред и Джордж рассеивали мрачные раздумья и сомнения Гарри. Он рассказал близнецам об этой затее на следующий же день после того, как согласился.
— Так это же классно, Гарри! — Фред притянул Гарри к себе и поцеловал точку, где сходились нахмуренные брови. — Из тебя выйдет отличный учитель!
Они снова были в Визжащей хижине, одном из немногочисленных по-настоящему безопасных мест; для того, кто знал тайные ходы Хогвартса, было очень удобно вести там разговоры — не шифруясь и не понижая голоса.
— Да какой из меня учитель! — Гарри насупился, чувствуя себя самое большее семилетним. — Я только пятикурсник…
— А мы семикурсники, и готовы поставить на кон всю прибыль за последний месяц, что ты нас можешь многому научить, — возразил Джордж, обнимая Гарри за талию. — Не будем перечислять все твои подвиги…
— …у тебя и без нас память не дырявая…
— …но суть в том…
— …что никто, кроме тебя…
— …в этой школе не может…
— …научить других тому…
— …чему нужно. Вот.
— А чему нужно? — заинтересовался Гарри, обхватывая обоих близнецов за плечи и притягивая к себе поближе. — Вы высказывайте пожелания, не стесняйтесь, вас же учить буду…
— А чему нужно — это знаешь только ты, — отозвался Фред. — Нет, серьёзно, не смотри так сердито.
— Как ни прискорбно это признавать, никто из нас не готов к войне, — продолжил Джордж. — И нам нужен учитель, который знает, что это такое. А ты — знаешь, — Джордж коснулся губами шрама на лбу Гарри.
— И сумеешь передать нам это ощущение.
Гарри хмыкнул.
— Швыряться в вас Авадами я в любом случае не стану.
— Нас не учили уворачиваться даже от самых дохлых Ступефаев, — «утешил» его Фред. — Так что любая крупица реального опыта, который ты можешь нам передать, нам пригодится.
— Гм, как раз от Ступефаев я уворачивался редко, в меня ими достаточно редко кидали… — Гарри вздохнул. Может быть, стоит начать действительно с самых азов… если, конечно, никто не будет против.
— Неважно. Это совершенно неважно. Главное, ты справишься со всем лучше, чем кто угодно другой на твоём месте, — Фред поднёс к губам правую ладонь Гарри и поцеловал. — Гарри? Что это?
Мерлинова бабушка… Ну, скрывать от близнецов было бы трудней, чем от кого бы то ни было ещё. Почему бы не сказать им правду? Гарри изложил в конспективном виде всю историю с режущим пером и, договаривая, был почти напуган сухим, злым огнём в двух парах синих глаз.
— Мы не будем уговаривать тебя поделиться этой историей с преподавателями или директором… — вздохнул Джордж.
— …потому что ты всё равно этого не сделаешь. Но если вдруг…
— …мы встретим Амбридж на узенькой дорожке…
— …то на том свете она пересмотрит свои педагогические взгляды.
Гарри молча закрыл глаза и ткнулся лбом в плечо Фреда, опиравшегося спиной о стену; Джордж обвил руками Гарри и брата одновременно, прижимаясь так тесно, как мог. Ласковые губы обоих близнецов блуждали по шраму, гласившему «Я не должен лгать», и постепенно Гарри начинало вериться, что когда-нибудь — не сегодня, не завтра и даже не через год, но когда-нибудь — всё обязательно будет хорошо. Не может не быть.

Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно
Ожесточенная, отчаянная Месть,
Не покладая рук, ушаты влаги красной
Льет в пустоту твою, и некогда присесть.
Шарль Бодлер, «Цветы зла».

«УКАЗОМ ГЛАВНОГО ИНСПЕКТОРА ХОГВАРТСА
Отныне и впредь распускаются все школьные организации, общества, команды, группы и клубы.
Под организацией, обществом, командой, группой или клубом понимается собрание на регулярной основе школьников в составе от трёх человек и выше.
За разрешением на возобновление деятельности организации, общества, команды, группы или клуба следует обращаться к главному инспектору школы (профессору Амбридж).
Школьные организации, общества, команды, группы и клубы не имеют права функционировать без ведома и одобрения главного инспектора.
Учащиеся, замеченные в создании каких-либо (либо принадлежности к каким-либо) организации, обществу, команде, группе или клубу, созданным без санкции главного инспектора, подлежат немедленному отчислению из школы.
Данный указ выпущен на основании декрета об образовании за № 24.
Подпись: Долорес Джейн Амбридж, главный инспектор Хогвартса».
Заботливо вывешенный счастливым до поросячьего визга Филчем плакат с этим указом занимал всю доску объявлений в холле. Гарри покачивался с носка на пятку и одновременно хмурился и улыбался. Его не могло не тревожить то, что, если их — четырнадцать человек! — застанут где-то вместе, то у них не будет даже никакой легальной причины объяснить, почему они тут собрались, это ведь запрещено… «А вот интересно, если я регулярно встречаюсь с Фредом и Джорджем, чтобы целоваться и, если и место, и время удобное, заняться любовью — это считается «организацией, обществом, командой, группой или клубом», а? Нас ведь трое…» — Гарри усмехнулся. Его не могла не радовать мысль о том, что эта затея с учительством приобретает всё более отчётливые формы бунта против Амбридж в частности и существующих порядков вообще. Пусть даже ему самому это грозило невесть чем.
То есть, очень даже «весть» чем. Боль, кровь.
Подумаешь, какая новость.
Гарри развернулся и чуть не налетел на близнецов, только что подошедших к плакату.
— По-моему, нас всё-таки кто-то подслушал, — с сомнением протянул Гарри. — Очень уж она вовремя это сделала… или кто-то сразу разболтал.
— Не-а, — Фред покачал головой. — Если бы кто-то разболтал, это сразу было бы заметно. Мы знаем, что будет с тем, кто подписал пергамент и выдал секрет. Собственно, Гермиона у нас консультировалась.
Гарри поперхнулся смехом.
— Значит, там был кто-то, шпионящий для Амбридж, — рассудил Джордж. — В этой «Кабаньей голове»…
— Потому что если это совпадение, то чересчур уж удачное, да-да, — мрачно добавил Гарри.
— О, кстати, квиддичным командам теперь тоже надо просить разрешение, — Фред присвистнул. — Наверное, нам она его не даст. Хотя если мы пару недель будем вести себя на её бесполезных уроках, как паиньки…
— А если не будете, капитан команды вас убьёт и закопает на квиддичном поле, — поддел Гарри близнецов.
— Не убьёт, — оптимистично решил Фред. — Где она ещё таких защитников найдёт?
— И правда, — фыркнул Гарри, — вы сами как два бладжера. Поэтому-то вы с ними отлично ладите.
— А ты как снитч, — Фред показал Гарри язык. — Такой же маленький и наглый.
— Что есть, то есть, — ухмыльнулся Гарри.

Квиддичная команда Слизерина получила разрешение от Амбридж без малейших проблем; «инспектора Хогвартса» не остановило даже то, что Гарри был ловцом. Надо полагать, Малфой и Боуд деликатно объяснили ей суть драматической коллизии «Поттер — квиддич», немало преувеличив, а может быть, и исказив эту самую суть немного — они явно понимали, что ловца лучше вряд ли отыщут… факт оставался фактом: Гарри ненавидел играть за Слизерин, и Амбридж улыбалась в два раза противнее, завидев своего самого беспокойного ученика. Гарри оставался в таких случаях сух и бесстрастен — сколько бы ни доложили Амбридж её осведомители о той «организации, обществе, команде, группе или клубе», который был затеян им и гриффиндорцами, они не сообщили ей главного: указ только добавил энтузиазма всем, кто хотел учиться у Гарри. Конечно, четырнадцать человек по сравнению с сотнями обитателей Хогвартса — это довольно мало… но с чего-то же начинать надо, не так ли?
На Истории магии, как обычно, было сонно и скучно; Гарри конспектировал спустя рукава рассказ Биннса о войнах великанов с кем-то там ещё, когда ему на парту приземлилась сложенная вчетверо записка. Незнакомым почерком в ней значилось: «Сегодня очередь старост пятого курса Слизерина патрулировать школу. Во время отбоя будь в гостиной, Поттер. И только посмей что-нибудь выкинуть!!!».
Гарри поискал взглядом Дафну Гринграсс, очевидно, побоявшуюся подходить к нему лично, и кивнул. На лице Дафны — которой, надо полагать, Снейп сделал внушение по поводу поттеров, обязанностей старосты и всего на свете — был написан неподдельный страх, разбавленный какой-то крысиной готовностью укусить в любой момент, и Гарри стало её немного жаль. Это же надо жить с до такой степени запудренными мозгами… Надо будет сегодня вести себя как можно более мирно, лишних шуток не ляпать… эх, патрулировать надо всю ночь, от отбоя до подъёма. Как бы Гринграсс не свихнулась за это время…

Проверка Снейпа свежеиспечённым инспектором Хогвартса была, с точки зрения Гарри, весьма занимательна; взять хотя бы количество лет, которое Снейп провёл в Хогвартсе как преподаватель — почти четырнадцать. Когда Гарри был год, Снейп стал учить в Хогвартсе Зельеварению… а ещё у Снейпа на руке Чёрная Метка, а значит — он был Пожирателем. После исчезновения Вольдеморта Дамблдор проявил… великодушие? Шантажистские умения? Заключил какую-то сделку?.. и нанял Снейпа, репутация которого, надо думать, была не ахти к тому моменту…
А новость о том, что Снейп, оказывается, со дня зачисления в штат упрямо претендовал на должность преподавателя ЗОТС, и вовсе повергла Гарри в тихий шок. Оставалось только догадываться о мотивах как Снейпа, так и Дамблдора, который упорно все четырнадцать лет отказывался подпускать зельевара к ЗОТС. Вообще говоря, Пожиратель Смерти, бывший или не бывший, должен отлично знать Тёмные Силы — и, соответственно, чем от них можно защититься…
Трелони, судя по гневному виду, уже получила результаты проверки, и оные результаты её не порадовали; она не раздавала учебники, а расшвыривала — растрёпанная, с поджатыми губами, сердитыми глазами. Гарри на лету поймал обеими руками предназначавшийся ему и Забини и скорбно покачал головой. При этом она сердито бормотала себе под нос что-то вроде: «шестнадцать лет… да как она смеет… испытательный срок… могу и уволиться… мы ещё посмотрим…». Гарри никогда не питал приязни к похожей на огромную стрекозу любительнице предсказывать ему скорую мучительную кончину, но Амбридж — это было слишком жестоко. Как по воробьям атомной бомбой.
— Эй, Забини… Забини, ты собираешься хоть что-то на уроке делать? — на успех своих призывов Гарри не надеялся, но этот способ убить немного времени был ничем не хуже других.
— Отвали, Поттер, — прозвучало ожидаемо.
— СОВ провалишь, — пригрозил Гарри, не сомневаясь, что ничего Забини не провалит.
— А тебе-то что?
— Так я тоже провалю, если ни черта не буду делать! — шаткость этого аргумента отлично сознавали оба — и Гарри, и Забини. То, что предполагалось делать на Прорицаниях, сложно было охарактеризовать как что-то полезное для грядущих экзаменов.
— Предполагается, что я должен заботиться о твоей успеваемости?
— Не предполагается… тебе самому не скучно так просто сидеть?
— У меня есть о чём подумать, Поттер. Если ты этого делать не умеешь, это, опять же, не мои проблемы, — после этих слов Гарри захотелось дать Забини пинка. Ну сколько можно?!
— Забини, в кого ты такой зануда?
— Отвали, Поттер.
— Ещё и с бедным словарным запасом, — удовлетворённо констатировал Гарри и погрузился в довольно занимательную книгу «Азиатские антидоты к ядам животного происхождения». Забини, умудрившись небрежно развалиться на своём пуфике, сидел, закрыв глаза и не выказывая тяги к продолжению разговора; у Гарри, изредка бросавшего на Забини взгляды из-под ресниц, создалось впечатление, что слизеринец попросту заснул.
Трелони не обращала на них ни малейшего внимания, занятая исключительно своей глубокой обидой на Амбридж; Гарри это более чем устраивало.
Квиддичная тренировка в этот день отняла кучу времени; Боуд, не ожидавший, что станет капитаном, гонял всех в три шеи, желая оправдать своё назначение (или избрание — Гарри понятия не имел, как люди становятся капитанами команд; хотя бы потому, что его самого это вряд ли когда-нибудь будет касаться), особенно отрываясь на Гарри. Поистине оригинальной была затея Боуда запустить в небо разом три снитча и велеть ловцу без всех трёх не возвращаться. Гарри от злости так рьяно ловил их, что свесился с метлы, зацепившись за неё сгибом правого колена, и поймал в каждую руку по снитчу, чуть не вывихнув плечо. За третьим Гарри гонялся полчаса и в конце концов зажал его между подбородком и ключицами; крылышки возмущённого мячика щекотали Гарри шею, но на провокации ловец не поддался. Боуд в ответ на демонстрацию успехов только кивнул и выпустил их снова, заставив Гарри подумать много неприличных слов; услышь их от него Дафна Гринграсс, она непременно грохнулась бы в обморок.
Кстати о Гринграсс.
Гарри удалось вернуться в подземелья за двадцать минут до отбоя, и его напарница уже сидела там с таким несчастным видом в окружении стайки сочувствующих подруг, что у него зубы свело. При виде злобного (а что бы и не быть злобным, если устал, хочешь есть и знаешь, что всю ночь придётся бить ноги по бесконечным коридорам?) Гарри Гринграсс тихонько пискнула и вжалась в кресло как можно дальше; Гарри, не обратив на неё внимания, вихрем пронёсся в спальню, где рассовал по карманам мантию-невидимку и мешочек с рунами (всё своё ношу с собой). Подумав, он присоседил к ним так и не выпитое ещё сливочное пиво; из еды у него ничего не хранилось, и Гарри надеялся, что сладкое пиво хотя бы заглушит голод. Если бы не Григрасс, можно было бы заскочить на кухню к эльфам и получить от безотказного Добби хоть три поздних ужина сразу… но отослать её спать вряд ли получится, коль скоро она так решительно настроена, что сама напомнила Гарри о патрулировании.
Вообще говоря, можно было и поиметь совесть на этот раз; всё это время Гарри плевал с Дракучей Ивы на обязанности старосты, свалив всё, что должно было делаться, на безропотную Дафну. И такую малость, как одна ночь, наполненная исключительно невинными прогулками по школе, он мог ей предоставить. Оставалось надеяться, что в порыве смертного ужаса она не пульнёт Гарри в спину чем-нибудь малоприятным.
Попробовав пригладить волосы и в очередной раз убедившись в бесполезности этой затеи, Гарри на всякий случай обновил защитные заклинания на кровати, сунул палочку в карман и вышел из спальни.
Дафна уже ждала его, стоя у выхода из гостиной. Уголок её рта заметно подрагивал, как будто она не могла решить, смеяться ей или плакать; Гарри очень надеялся, что ему не придётся иметь дело с девушкой в истерике. Успокаивать он вообще умел плохо, и его испорченная, как лежалый персик, репутация не позволила бы ему справиться с этим на раз-два-три — разве только ухудшить положение вещей.
— Идём? — Гарри изо всех сил старался выглядеть безобидным.
Кажется, все его старания пропадали втуне.
— Идём, — выдавила из себя Дафна, но с места не двинулась.
Гарри недоумённо посмотрел на неё, и до него дошло: она стояла ближе к выходу, и было бы только логично, если бы она вышла первой. Но поворачиваться к нему спиной она, по всей видимости, не собиралась. Он раздражённо закатил глаза, что не добавило его напарнице оптимизма, и вышел из гостиной.
Хогвартс уже опустел; помимо них двоих, непосредственно патрулирующих школу, можно было ещё повстречать Филча с миссис Норрис — но гораздо выше были шансы его не повстречать, ибо размеры Хогвартса в принципе позволяли бродить по нему пару лет, не встретившись с другим человеком, который так же бесцельно шарится по коридорам и комнатам. Дафна сразу же отстала от Гарри на три-четыре метра, и он мог поклясться, что она ни на секунду не выпускает палочки из рук.
— Нам надо обойти всю школу? — он очень старался, чтобы тон вышел спокойным, а для начала разговора сошла бы почти любая фраза. Ну, кроме таких, как «Йо-хо-хо, вот тут-то тебе и сдохнуть на месте!».
— Д-да, — нервно ответствовала Дафна, ничуть не удивившись вопросу. — Ст-только раз, сколько ус-успеем.
— А я раньше не замечал, что ты заикаешься, — невинно «изумился» Гарри, которого эта реакция не столько забавляла, сколько бесила.
Дафна благоразумно промолчала.
— С чего начнём-то? Сначала подземелья, потом башни по очереди? — попытался Гарри внести свою лепту.
— Д-давай… — пожалуй, она не протестовала бы, предложи он начать патрулирование с Запретного леса (хотя за пределы замка, к счастью, вообще не полагалось выходить) — себе, как ей думалось, дороже.
Гарри вздохнул и свернул в боковой коридор у самого спуска в подземелья; насколько ему помнилось, этот коридор проходил по периметру всей территории подземелий. Если знать, куда идти, можно по спирали коридоров обойти все подземелья минут за сорок быстрым шагом. Если, конечно, не придётся каждые десять минут выводить напарницу из обморока.
Вот как сейчас, например. Гарри успел только услышать полное ужаса «Ахх…» и звук падения. Обернувшись, он узрел дивную картину — тихую, спокойную, не дёргающуюся Гринграсс. Надо сказать, палочку из рук она так и не выпустила. Вот только с чего она упала? Тут даже споткнуться не обо что…
— Вероятно, она испугалась меня, — предположил голос позади Гарри.
— Ну что Вы, Барон, — возразил Гарри. — Если бы она боялась Вас до такой степени, все давно бы знали. Шутка ли, пять лет…
— Не отрицаю. — согласился Кровавый барон, которому вздумалось в недобрый час прогуляться по подземельям. — Возможно, стрессовая обстановка и мои смутные очертания впереди — это было слишком для её девичьей психики…
— Вот это зрение, — с некоторой завистью сказал Гарри. — Я Вас даже не заметил, пока Вы не заговорили… Как Вы думаете, оставить её здесь? Пусть отдыхает, а я и один Хогвартс отпатрулирую…
— Даму? — укоризненно спросил призрак. — На холодном полу? Гарри, право слово, Вы же джентльмен…
— Кто Вам это сказал? — досадливо пробормотал Гарри, вытаскивая палочку. — Ennervate! И можно было бы трансфигурировать носовой платок в одеяло и накрыть её…
Барон только хмыкнул. Дафна рывком села, выставив палочку перед собой.
— Не подходи ко мне!
— Не буду, — успокаивающе пообещал Гарри. — Кстати, ты палочку не тем концом держишь, осторожней.
В попытке взять палочку за нужный конец Дафна уронила её на пол, подняла, снова взявшись не так, опять уронила и подобрала правильно. Гарри наблюдал за этой эпопеей с тяжёлым сердцем. Патрулирование обещало быть долгим и невесёлым…
— Что ж, я покину вас, — решил Кровавый барон. — Прошу извинить меня, Гарри, мисс Гринграсс, но у меня есть этой ночью неотложные дела…
— Конечно, Барон, — отозвался Гарри. — Удачи Вам в Ваших делах.
— Спасибо, Гарри, — призрак слегка поклонился и медленно растворился в воздухе.
— Ну что, идём дальше? — бодро поинтересовался Гарри.
— Идём, — обречённо отозвалась Гринграсс.
Подземелья были пусты и темны; Гарри, не желая пугать нервную напарницу ещё больше, воспользовался для освещения банальнейшим способом — Люмосом, хотя его тянуло вызвать на ладони привычный огонёк. Звук шагов Гарри, отдававшийся эхом в каменных коридорах, заставлял Гринграсс вдрагивать.
— Надо полагать, ничего вопиющего и опасного, кроме меня, по подземельям сегодня не бродит, — заключил Гарри, вспрыгивая на первую ступеньку лестницы, ведшей вверх.
Гринграсс не ответила, но на слух Гарри определил, что она следует за ним.
Холл был слишком велик, чтобы один Люмос осветил его как следует; Гарри с сомнением покосился на Дафну и, решив, что в случае чего мадам Помфри справится с инфарктом, шевельнул палочкой:
— Lumos Maxima.
На неожиданную вспышку света Гринграсс отреагировала предсказуемо — шарахнулась в угол, уронив по ходу пустые доспехи, к своему несчастью посталенные у неё на пути, и выкрикнула:
— Petrificus Totalus!
— Protego! — отреагировал Гарри; щит рассеял Петрификус, и Гарри торопливо поднял руки. — Ты что, света боишься? Так скажи, зачем нападать сразу!
Гринграсс медленно опустила палочку.
— Ты… только хотел сделать свет ярче?
— Если бы я вздумал тебя убить, ты бы об этом узнала уже на том свете! — рявкнул Гарри; Гринграсс слабо дёрнула палочкой, но наставлять её на Гарри не стала. — Слушай, меня достало, что ты себя ведёшь, будто я — второе пришествие Фредди Крюгера. Может, свалишь спать, а я допатрулирую спокойно?
— Я — староста, и должна выполнять свои обязанности! — Гринграсс вызывающе вздёрнула подбородок.
— Тогда, будь любезна, не веди себя, как готовый пациент психиатрического отделения Сейнт-Мунго, — мрачно посоветовал Гарри, отворачиваясь. — Ещё раз запустишь в меня чем-нибудь — отлевитирую в гостиную Слизерина и оставлю там на ночь.
Не успел Гарри и наполовину пересечь холл, как Гринграсс подала голос — дрожащий такой голос, неуверенный:
— А кто такой Фредди Крюгер?
— Это нехороший дядя с ножами вместо пальцев, — Гарри честно попытался воссоздать в памяти облик обитателя улицы Вязов, виденного всего пару раз в далёком детстве. — Он ходит и убивает всех, кого захочет.
— Гадость какая, — прочувствованно сказала Дафна. — Они в окрестностях Хогвартса не водятся?
— Это маггловский фольклор, — прыснул Гарри. — Они нигде не водятся, можешь спать спокойно.
— Маггловский?! — возмутилась Гринграсс.
Гарри остановился, обернулся и внимательно посмотрел Дафне в глаза. Она как-то потерялась под его взглядом и отступила на шаг.
— А ты что-то имеешь против магглов или магглорожденных? — не то, чтобы Гарри собирался затевать политическую дискуссию посреди ночи, но ему было любопытно.
— Н-ничего… ты, к-кажется, собирался патрулировать…
— Собирался, — согласился Гарри и пошагал дальше. Если посоветовать ей сходить к логопеду, наверняка спросит, кто это такие и не часть ли маггловского фольклора…
Из холла вели три дороги — одна в Большой Зал, другая в левое крыло замка, третья, соответственно, в правое крыло. Гарри выбрал первый вариант, как самый короткий, оставив долгие, почти бесконечные блуждания по основной части замка на потом.
В Большом зале хозяйничал Пивз, стараясь испакостить стены фосфоресцирующей краской, которую спёр неизвестно где. Кому в Хогвартсе, скажите на милость, она вообще нужна? Только полтергейсту.
— Пивз, прекрати безобразничать! — странно, но Дафна, очевидно, полагала себя достаточным авторитетом, чтобы заставить Пивза отказаться от очередной проказы.
Пивз с радостью оставил своё занятие ради того, чтобы полетать над Гарри и Дафной, с энтузиазмом размахивая ведром с краской (капли так и разлетались во все стороны, и Гарри подозревал, что голова у него местами уже светится нежно-фиолетовым) и распевая:
— Поттер бука, Поттер бяка,
Убил дедушку лопатой,
Поттер злюка, бука, бяка,
Он швыряется Авадой!
Гарри поморщился.
— Ужасно, — признал он. — Заткнись, Пивз, у меня уши вянут.
— Поттер-доттер-обормоттер,
Ночью он по школе ходит,
Ночью он по школе бродит,
А потом находят трупы!
— Уже лучше, — оценил Гарри попытку, — но рифмы всё равно нет никакой. Пивз, ты заткнёшься или нет?
— Потти наш опасный псих,
Все его боятся,
Он кидается на них,
Начинает драться!
— Я тебя предупреждал, — сказал Гарри. — I in lacunari!
Пивза подбросило, несколько раз перевернуло и внесло в потолок.
— Надеюсь, раньше утра он оттуда не вылезет, — от всего сердца понадеялся Гарри, отпрыгивая от летящего прямо ему на голову ведра с краской.
Соприкосновения с полом ведро не выдержало, расколовшись на две части. Краска образовала на полу Большого зала симпатичное, на взгляд Гарри, озеро.
— Гадкий маленький тёмный маг!! Как ты посмел намусорить?!
— Мистер Филч, это не я, это Пивз… — сделал Гарри безнадёжную попытку оправдаться.
— Молчать!! — взвизгнул Филч.
Разбирательство обещало быть долгим.
— Мистер Филч, — вступила в разговор Дафна, — выслушайте меня, пожалуйста. Мы — старосты Слизерина…
Гарри прислонился плечом к стене и откупорил бутылку со сливочным пивом; разборки с Пивзом и Филчем и по отдельности отнимали множество душевных и физических сил, а уж одна за другой…
Миссис Норрис ходила рядом с Гарри кругами, подозрительно принюхиваясь; судя по всему, после второго курса она, как и её хозяин, недолюбливала Гарри, хотя лично ей он ничего плохого не делал.
— Уйди, животное, — тоскливо предложил Гарри, которого клонило в сон.
Миссис Норрис не вняла просьбе и заходила ближе; она всё приближалась и приближалась, пока не начала задевать ноги Гарри при каждом развороте. Её прыжок застал Гарри врасплох — она что, хотела проверить по запаху, не пьёт ли он чего-нибудь запрещённого? — и он совершенно случайно разжал пальцы.
Бутылка не нашла другого места для приземления, кроме головы миссис Норрис.
— Я начинаю подозревать, — пожаловался Гарри отключившейся кошке, — что сегодня не мой день. То есть не моя ночь.
— Мерзкий слизняк!! Что ты сделал с моей миссис Норрис?! — «а нельзя разговаривать не на повышенных тонах? У меня в левом ухе звенит…»
— Я в левое крыло, ты в правое, за десять минут до подъёма у нашей гостиной, хорошо? — Дафне ничего не оставалось, кроме как кивнуть, и Гарри позорно улизнул из Большого зала, оставив её разбираться со взбешённым Филчем в одиночку.
Не по-мужски — может быть. Хотя вполне по-слизерински…

* * *

* * *
, так что я только логически завершу процесс.
Очередным Левикорпусом Гарри был усажен на пол и прислонен спиной к парте. Малфой сменил палочку на ту, что принадлежала Гарри.
— Caedo… вот так, любо-дорого смотреть, Потти… — боль от пореза была неожиданно сильной — после Круциатуса кожа стала слишком чувствительной. — Истечёшь к утру. Если не ошибаюсь, первым уроком у нас как раз Трансфигурация с гриффами? То-то радость будет облезлой кошке, когда она найдёт здесь твой труп… ай-яй-яй, в каком неудачном месте ты решил покончить с собой, Потти. Заклинание произнесено твоей палочкой, а меня здесь и вовсе не было — милый Блейз подтвердит, что я всю ночь спал в своей постели, а если понадобится — подтвердит, что в его… Спокойной ночи, несжигаемый Потти. Желаю качественно издохнуть наконец, а мне всё-таки спать иногда надо.
Лёгкие шаги Малфоя постепенно утихали; дверь тихонько закрылась, и Гарри остался наедине с запахом гари. В голове стучали молоточки; невозможно было ни думать, ни сосредоточиться; Гарри смутно помнил, что у него есть какая-то возможность спастись, но не помнил, какая. Кровь горячей струйкой текла по шее и груди, пропитывала мантию и остывала; дышать было трудно. Слёзы стягивали лицо и слепляли ресницы. Гарри чувствовал себя сломанной куклой, которую вполне закономерно отправили на свалку, и только слабо надеялся, что куклам тоже можно когда-нибудь успокоиться и не чувствовать боли.

…Больно. Плохо.
Но ведь это не навсегда?..

— Гарри Поттер! Сэр Гарри Поттер!! — чужой тонкий голосок доносился до Гарри сквозь всё нарастающий звон в ушах.
Голосок торопливо забормотал какие-то странные слова, и Гарри неожиданно получил возможность растянуться на полу и закрыть глаза.
«Вот оно, блаженство».
— Сэр Гарри Поттер! Сэр Гарри Поттер в порядке?..
— Нет, — пробормотал Гарри, еле разлепив пересохшие губы — только бы отстали.
— Добби может помочь сэру Гарри Поттеру? Гарри Поттер? Сэр Гарри Поттер, не умирайте! Добби отнесёт Гарри Поттера к мадам Помфри!
— Нет! — Гарри заставил себя говорить громче. — Не надо… к мадам Помфри. Ни за что.
— Но Гарри Поттер истекает кровью, сэр! Гарри Поттер умрёт, если его не лечить!
— Добби, — выдавил Гарри из себя, пытаясь сообразить, что делать дальше. Было ясно, что спокойно умереть ему не дадут. Значит, надо было выживать. Опять… — Мне нужны лекарства и покой, но ни в коем случае не надо идти к мадам Помфри. Сможешь достать мне зелья, какие скажу? И отведи меня куда-нибудь, где я могу лечь.
— Добби не знает, где можно уложить Гарри Поттера, чтобы он выздоравливал… плохой Добби!
— Не надо наказывать себя! — торопливо остановил его Гарри. — Лучше подумай… пожалуйста, подумай как следует, есть в замке какая-нибудь безопасная комната, которая нас выручит?
Радостный писк эльфа едва не разорвал барабанные перепонки Гарри:
— Добби знает! Добби знает комнату, которая выручит! Выручай-комната!
— Что за комната, Добби?
— Выручай-комната, сэр Гарри Поттер! В неё можно войти только тогда, когда она нужна кому-нибудь. Она на седьмом этаже, напротив гобелена, где тролли забивают дубинами Барнабаса Безбашенного, сэр! Когда мимо неё пройдёшь три раза, дверь в неё появляется в стене, сэр, и там будет всё, что нужно для того, о чём думал! Добби знает, мистер Филч регулярно находит там моющие средства, когда они у него заканчиваются, сэр Гарри Поттер! Про неё почти никто не знает, потому что попадают туда слуайно, а потом не могут её найти. А на самом деле комната всегда там, сэр, она только ждёт, чтобы стать кому-нибудь нужной, сэр!
Седьмой этаж. А здесь — четвёртый.
— Добби, я не дойду.
— Добби аппарирует туда с Вами, сэр!
— В Хогвартсе ведь нельзя аппарировать…
— Домовые эльфы, сэр, могут аппарировать везде, потому что они не могут медлить, когда что-то делают! Добби отведёт сэра Гарри Поттера в Выручай-комнату?
— Да, конечно, Добби.
Мгновенная дурнота аппарации — разобрали и собрали заново, и кто знает, не потеряли ли часть при сборке? — и Гарри понял, что это уже седьмой этаж. Здесь не пахло гарью, только немного пылью.
— Нужно три раза пройти мимо, сэр Гарри Поттер, — эльф с силой, которой Гарри от него не ожидал, поставил Гарри на ноги и повёл. — Думайте о лечении, сэр Гарри Поттер, пожалуйста!
Ноги Гарри заплетались, как у пьяного; он пытался думать о лечении, о ровных рядах флаконов с зельями, о мягкой кровати с белоснежными простынями, о покое и чистоте.
— Получилось, сэр Гарри Поттер!! — Добби не довёл — донёс Гарри до появившейся в стене двери и втащил внутрь. — Теперь сюда никто не войдёт, сэр, потому что Выручай-комната уже занята! Как хорошо, что Добби сегодня убирал гриффиндорскую гостиную и кабинет декана Гриффиндора, сэр…
— Добби, — аккуратно пристроенный на именно такую, как мечталось, кровать Гарри неимоверно хотел закрыть глаза и послать всех и вся к чёрту, но позволить себе этого он не мог. — Моя палочка с нами?
— Да, сэр Гарри Поттер! — пальцев Гарри коснулось прохладное дерево.
— Спасибо, Добби. Curo, — порез на шее затянулся, но было потеряно уже слишком много крови, чтобы оставить это просто так. — Найди здесь, пожалуйста, кроветворное зелье, укрепляющее и то, на котором должно быть написано «Ante cruciamenta».
Зелье, нейтрализующее последствия второго Непростительного… Гарри прочёл о нём вскоре после того, как впервые испытал на себе, что такое Круциатус.
Дозы зелий Гарри отмерял интуитивно; кроветворного он выпил больше всех, а «Ante cruciamenta» глотал до тех пор, пока не прошла противная слабость во всём теле и не наступила не внушающая опасений расслабленность. Ещё не меньше десятка раз он просил Добби отыскать тот или иной флакон; но наступил момент, когда Гарри понял, что истощился как колдомедик, и позволил себе просто откинуться на подушки.
— Добби… сколько сейчас времени?
— Половина пятого, сэр!
— Разбуди меня за полчаса до подъёма, хорошо?
— Конечно, сэр Гарри Поттер, — сквозь наступающий сон Гарри показалось, что эльф гладит его по голове, как ребёнка… но он не мог ручаться, что ему не померешилось.

Он опять шёл по коридору без окон, и его шаги гулко отдавались в тишине. Дверь в конце коридора становилась всё больше и больше; сердце быстро, возбуждённо билось… если только он сумеет её открыть… войти…
Он протянул руку… почти коснулся двери кончиками пальцев…
— Гарри Поттер, сэр! Пора вставать, сэр!
— А? Что? Добби… спасибо, что разбудил. Ты молодец. Настоящий друг.
— Добби счастлив помогать Гарри Поттеру, сэр! — в полутьме огромные зеленоватые глаза эльфа счастливо сияли.
— Спасибо, — ещё раз повторил Гарри и спустил ноги с кровати. Голова была мутной, что и неудивительно, потому что лечебные зелья продолжали действовать, мешаясь в крови с ядом василиска («Надеюсь, их он не нейтрализует?»), и сна было всего несколько часов. — Мне пора идти, Добби. Тебе, наверно, тоже.

Портключ перенёс его с седьмого этажа на третий; отуда Гарри и направился вниз.
— Гарри? Тьфу ты, чёрт, мы уже думали, Филч…
— Фред? Джордж? — Гарри слабо улыбнулся. — Опять шалили?
— Куда же мы без этого? — подмигнул Фред. — А ты патрулируешь, да? Ты ведь староста…
— Если ты всю ночь патрулируешь, не видел нигде сиреневой светящейся краски? У нас её кто-то спёр, а мы хотели ею в Большом зале порисовать… — Джордж зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Пивз тоже хотел ею порисовать, пока на меня не нарвался, — хмыкнул Гарри. — Если Филч её ещё не убрал, то она вся разлита на полу в Большом зале.

— Ну что, напарничек, как патрулировалось? — Дафна Гринграсс от усталости забыла, что Поттера надо бояться.
— В Багдаде всё спокойно, — отрапортовал Гарри. — А у тебя?
— Если не считать Филча, — Дафна бросила на Гарри укоризненный взгляд, — то мир и тишина.
Гарри улыбнулся.
— Считай, я тебе за Филча должен что хочешь из «Сладкого королевства».
— Что хочу? — прищурилась Дафна.
— В пределах десяти галлеонов, — поспешил уточнить Гарри. За избавление от Филча он и больше отдал бы, но не стоит завышать расценки в предверии будущих встреч с завхозом.
— Отлично. Должок будет за тобой, — Дафна выглядела очень довольной, и Гарри невольно пришло в голову, что он переплатил.
— Заметано. А теперь я за вещами в спальню — и умываться… — Гарри зевнул. — Ты не претендуешь на ванную старост?
— Сейчас нет, — покачала Дафна головой. — Слушай, Поттер…
— Что?
— Ты какой-то… нормальный.
— А какой должен быть? — ухмыльнулся Гарри. — Тебе бы больше понравилось, начни я раскидываться Авадами во все стороны, как пишет «Пророк»?
— Нет, но… он же не зря пишет?
— Это не я делаю, — Гарри пожал плечами. — Это кто-то, подделывающийся под меня.
— Да ну?
— Ну да. Все свидетели говорят о длинных волосах, а у меня — сама видишь…
— Откуда ты знаешь, что говорят свидетели? Свои люди в аврорате?
Гарри укоризненно покачал головой.
— Вроде такая испуганная была, а теперь такая шустрая… откуда я беру информацию, Гринграсс, это моё личное дело.
Начинался новый день, в котором, кажется, было меньше ещё на одного боявшегося Гарри человека.

Меня всегда интересовало, как становятся
секретными агентами. Теперь всё стало ясно:
человека в эту сферу бизнеса просто приглашает
приятель, который там уже работает.
Роберт Шекли, «Агент Х, или конец игры».

— Что это такое? — Гарри отлично знал, что это такое, но по понятным причинам не мог посвятить в своё знание профессора МакГонагалл. — Пятно крови? — преподаватель Трансфигурации брезгливо поморщилась. — Чем только занимаются эльфы… Excuro!
Гарри мог заранее сказать ей, что ничего не выйдет, но не факт, что она поверила бы ему, хотя в холле и в Большом зале имелось по не отмывавшемуся ничем пятну крови Гарри. Хотя, если бы она поверила, ему пришлось бы объяснять уже, чем он сам тут занимался ночью, а это в планы Гарри не входило.
— Tergeo! Excuro! Lavo! Да что же это такое…
Гарри мог бы поклясться, что за высоким лбом профессора Трансфигурации начинают зарождаться нехорошие подозрения; МакГонагалл лично участвовала в безуспешных попытках убрать пятна крови Гарри с пола в холле, и провести параллели — это было бы нетрудно, пожалуй, даже для Кребба с Гойлом.
— Excuro, — шепнул Гарри, выставив кончик палочки в сторону пятна — одновремено с профессором МакГонагалл, пробовавшей ещё какое-то заклинание.
Вот так-то лучше.
МакГонагалл удовлетворённо хмыкнула и повернулась наконец к классу.
— Итак, начнём урок…
Гарри записывал лекцию, то и дело сдувая чёлку с глаз; боковым зрением он замечал Малфоя, поглядывавшего на Гарри чуть ли не каждые пятнадцать секунд. Ну да, если не присматриваться специально, то можно и не разглядеть тонкий маленький беловатый шрам на шее, в районе артерии.
К списку малфоевских непоправимых ошибок добавился ещё один пункт — Бэддок. Никому не нужный безобидный малыш, которого Малфою вздумалось использовать в качестве лабораторной крысы.
Кучка пепла.

— Фредди! Джорджи! — Гарри плюхнулся за гриффиндорский стол между охотно давшими ему место близнецами. — Как дела?
— Отлично, — близнецы обняли его за плечи, Фред левой рукой, Джордж правой. Весь зал украдкой косился на них, гадая, не увидит ли продолжения шоу с поцелуями. «Билеты купили? Нет? Тогда сушёный крысиный хвост вам, а не шоу..» — А ты как?
— Нормально, — махнул Гарри рукой, едва не сбив кубок с соком. — Я вот что хотел сказать… — он перешёл на шёпот. — Я нашёл место, где мы можем заниматься Защитой. Передайте всем, чтобы сегодня в восемь вечера были на седьмом этаже, напротив гобелена, где тролли забивают дубинами Барнабаса Безбашенного.
— Там же нет подходящих комнат, — припомнил Фред. — Ты знаешь о Хогвартсе что-то, чего мы не знаем? — синие глаза близнеца искрились интересом и предвкушением большой шалости.
— Совсем немножко, — улыбнулся Гарри. — Куда мне до вас, короли ночного Хогвартса… Жареной картошкой не поделитесь?

* * *

— Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость, — пробормотал Гарри, стукнув палочкой по Карте Мародёров. По правде сказать, в последний раз он пользовался ею слишком давно, чтобы быть уверенным, что это действительно правильные слова, но Карта беспрекословно отреагировала, покрывшись переплетением чернильных нитей.
Гарри поднёс Карту ближе к лицу и удовлетворённо кивнул, увидев, что Филч ходит по второму этажу, мисси Норрис по третьему, а Амбридж вообще сидит в своём кабинете. Портключ-феникс перенёс Гарри на Астрономическую башню; оттуда до седьмого этажа было куда ближе, чем от подземелий.
В одну сторону — размеренно, не торопясь… «Мне нужна комната для занятий ЗОТС. Мне нужна комната для практических занятий ЗОТС. Хорошая комната. Большая. Чтобы пятнадцать человек свободно занимались…»
В другую сторону. «Мне нужно место, чтобы учиться и учить ЗОТС. Место, где нас не найдут… надёжное место…»
Третий раз. «Комната для занятий ЗОТС… со всем, что может пригодиться, надёжно укрытая от посторонних глаз… место для усиленных тренировок…»
Гарри открыл зажмуренные от усердия глаза и победно выкинул вверх сжатый кулак — в стене красовалась дверь, которой здесь раньше не было.
Просторная комната, освещённая факелами — как подземелья, была именно тем, что требовалось. Много свободного места, манекен для отработки заклятий в углу, большие подушки, обитые шёлком — вместо стульев, которые и сломать можно случайным Ступефаем, огромное количество полок — книги, книги, книги; и вредноскопы, Зеркала Заклятых, сенсоры секретности — обо всё этом аврорском инвентаре Гарри до сих пор только читал. Именно то, что нужно…
Гарри ласково провёл кончиками пальцев по кожаному корешку «Заклятий для самозащиты»; очень хотелось взять книгу и начать читать здесь же, но до прихода остальных оставалось минут пять.
— Вау… — выдохнул кто-то позади Гарри.
— Привет, Невилл, Джинни, Майкл, — отозвался Гарри, скользя ладонью по стройным рядам книг и бегло проглядывая названия. — Садитесь пока на подушки, подождём остальных.
Гермиона, Рон и близнецы пришли следующими.
— Что это за место?
— Это Выручай-комната, — Гарри уже занял одну из подушек; на ней оказалось очень удобно сидеть по-турецки, если не ёрзать — в противном случае пятая точка неотвратимо сползала по шёлку на пол.
— Первый раз о ней слышу… — Гарри сомневался, что Гермиона могла найти упоминание о Выручай-комнате в учебниках.
Когда все собрались, Гарри хлопнул в ладоши, привлекая внимание.
— Итак, мы в комнате, где нас никто не застанет, и можно начать заниматься…
— Прости, Гарри, можно, я перебью? — Гермиона просительно поглядела на Гарри. Он пожал плечами. — Спасибо. Ребята, я думаю, у нас должно быть название!
— Название? — хором переспросили близнецы. — Зачем?
Гермиона покраснела, но свою точку зрения отстаивала твёрдо.
— Это поспособствует укреплению командного духа и чувства единства. Только нам нужно такое название, чтобы по нему нельзя было догадаться, о чём идёт речь, и мы бы спокойно могли его произносить.
— Доблестная Армия? — нерешительно предложил Невилл.
— Слишком напыщенно, — отвергла Джинни.
— Армия Поттера! — внёс контрпредложение Колин Криви.
— Точно никто не догадается, о чём идёт речь, — Эрни МакМиллан выразительно скривился.
— Но ведь и по словам «Доблестная Армия» можно догадаться, — безмятежный голос Луны Лавгуд без труда перекрывал общий гомон, хотя говорила она негромко. — По-моему, «Армия Поттера» звучит слишком просто, но хорошо.
— Между прочим, Амбридж для того сюда и прислали, чтобы не дать Гарри говорить правду, — добавил Рон.
Гарри только успевал крутить головой от одного говорящего к другому. Они что, серьёзно?
— Антиамбриджская лига, — фыркнул Ли Джордан. — Знаете, если серьёзно, то… слушайте, если Гарри попросит, вы пойдёте за ним в бой?
Гарри захотелось икнуть. Более интелектуальной реакции ему на ум не приходило.
— Да, — ответили все; кто-то уверенно, кто-то с сомнением.
— А если он прикажет, вы пойдёт за ним в бой?
— Да-а…
— А если, — Ли подался вперёд, его глаза горели каким-то нездоровым, по мнению Гарри, энтузиазмом, — он скажет вам остаться и не лезть в битву, потому что это опасно… если будет война, и только он сможет возглавить армию… если он скажет вам ни в коем случае не идти в битву, потому что вы можете погибнуть… вы пойдёте за ним? Вы будете воевать за него?
Гарри задержал дыхание и зажал рот рукой — икнуть хотелось неимоверно.
— Да! — грянули все без малейшей заминки. Гарри стало нехорошо от неприкрытого фанатизма, светившегося в их взорах — тем более нехорошо, что этот фанатизм был неожиданен и для них самих. Даже от близнецов, которые нежно любили его, Гарри такого не ожидал, что уж говорить о полузнакомых людях вроде Сьюзен Боунс, Майкла Корнера и Ханны Аббот? «Да что со мной всё время какие-то крайности? То ненавидят, то преклоняются… лучше бы ненавидели!»
— В таком случае, — почти обыденным тоном сказал Ли, принимая менее рискованную позу — он уже начал съезжать со своей подушки, — мы — Армия Поттера. Тут и сомнений быть не может. Сокращённо — Эй-Пи. Никто не догадается.
— Знаешь, приятель, — задумчиво сказал Джордж, — да тебе как пропагандисту цены нет…
Гермиона шустро начертала на листе, где все расписались в прошлый раз — «Армия Поттера», и пришпилила лист к стене.
— Вот так! — заключила она довольно.
Гарри мощнейшим усилием воли и старательным сокращением мышц диафрагмы подавил своё иррациональное желание икнуть и поднялся с места.
— С названием определились, прекрасно, — холодно сказал он. Тенденции, обозначившиеся в процессе обсуждения названия, ему совсем не нравились. — Думаю, теперь мы можем начать работать.
Армия Поттера, господамы? Моя армия? В таком случае, не жалуйтесь, когда я сдеру с вас по нескольку шкур за один приём…
— Поскольку у вас всех разная подготовка, начнём с азов, — во рту у Гарри немного пересохло от того, что всё внимание было направлено на него, но вся нервозность куда-то ушла. Что бы он ни сказал, они выслушают и подчиняться. Он, в конце концов, пришли сюда именно за этим. — Expelliarmus и Protego, разоружение и защита. Становитесь в пары и начинайте тренироваться.
— Ты думаешь, Expelliarmus поможет против Сам-Знаешь-Кого? — с сомнением протянул Майкл Корнер.
— Чтобы бороться с Пожирателями Смерти, необязательно знать Непростительные. Есть много на первый взгляд невинных заклятий, которые светлая сторона использовала в первой войне против Вольдеморта, — все передёрнулись, как по команде. — Например, Stesio, заклятие анестезии — если его направлять не на плоть, а на кровь противника, оно убивает практически мгновенно, — Гарри любил исторические книги именно за такие вот подробности живой жизни, мелькавшие среди ворохов дат и имён. Хотя нельзя сказать, чтобы ему была по душе эта конкретная подробность; для этого он слишком не любил убивать. О том, что авторство идеи принадлежало милому и весёлому профессору Флитвику, в чьём послужном списке было более двадцати мёртвых Пожирателей, Гарри и вовсе решил не упоминать, дабы не травмировать чью-нибудь непривычную психику. — Но чтобы обучать вас чему-то серьёзному, я должен привести в порядок базу. Не стоит строить дом без фундамента. Впрочем, — добавил Гарри мягко, — те, кто считает, что для них это слишком просто, могут уйти.
Никто не ушёл; более того, Майкл Корнер резко покраснел, опустил гоову, пробормотал что-то вроде «простите…» и занял своё место в паре с Джинни.
— Начинайте, — кивнул Гарри. Ему почти хотелось мстить им всем за слова «Армия Поттера», за «простите…», за «Да!», за подписи на листе пергамента с потрёпанными краями. Из-за этого всего он чувствовал себя обязанным им чем-то… чувствовал себя в ответе за них. Это чувство было слишком непривычным… слишком тяжёлым. «…если он скажет вам ни в коем случае не идти в битву, потому что вы можете погибнуть… вы пойдёте за ним? Вы будете воевать за него?». Гарри готов был побиться головой об стенку, но заниматься этим было некогда.
Кто-то худо-бедно умел обращаться с Разоружающим заклятием, кто-то мог только заставить оппонента отпрыгнуть назад. Определённо, нужно было выстраивать весь фундамент самому. Луна Лавгуд, впрочем, была непредсказуема и здесь — она то изящно выбивала палочку из рук Невилла, то заставляла его волосы встать дыбом. Сам Невилл краснел, бледнел и закусывал губы; когда и ему удалось разоружить запоздавшую с щитом Луну, Гарри обратил более пристальное внимание и на остальных.
Близнецы разоруживали друг друга так лихо, что можно было представлять их образцом; единственным недостатком их тренировки было то, что реальные условия она, увы, не отражала ни в малейшей мере: вряд ли им попадётся соперник, так же понимающий всё с полувзгляда и намёка на движение, как собственный брат-близнец. Но если не считать этого, придраться было не к чему.
Явно чувствующий себя проштрафившимся Майкл Корнер и сосредоточенная Джинни работали отлично, только лишние искры летели.
Сьюзен Боунс и Ли Джордан не столько занимались разоруживанием, сколько кокетничали друг с другом; впрочем, когда они всё же вспоминали об Expelliarmus, через раз оно выходило вполне приемлемым.
В паре Рон-Гермиона верх очевидно одерживала Гермиона; Рону только однажды удалось её разоружить, тогда как непреходящая отличница, перегнавшая по оценкам весь параллельный курс Рэйвенкло, разоружала его методично и хладнокровно, раз за разом.
Эрни МакМиллан и Ханна Аббот старались честно, но получалось у них мало что. Гарри оценил про себя их бойцовские способности как очень… средние. «Показать им всем, что ли, как это делается? Так… мне нужен свисток», — искомое обнаружилось на соседней книжной полке. Гарри дунул, и резкая трель заставила всех дисциплинированно застыть, как были.
— Accio палочки Невилла и Сьюзен, — обе палочки были выбиты с такой силой, что залетели на книжные полки. Гарри кинул их хозяевам — красный от смущения Невилл даже успел поймать свою; Сьюзен не успела — за неё это сделал Ли Джордан. — Неплохо для начала, но можно и лучше. Ли, подойди сюда. Нападай.
— Expelliarmus! — незамедлительно отрегировал Ли.
— Protego! — Гарри успел раньше, чем Ли договорил. — В этом и есть преимущество этого заклятия щита — оно короче, чем большинство заклятий нападения, к тому же в нём нет соседствующих гласных, как, например, в Expelliarmus — оно быстро произносится. Но защищает далеко не от всего, к чему мы ещё вернёмся позже… Теперь защищайся, Ли. Expelliarmus!
— Protego! — выпалил Ли, бессменной комментатор хогвартских квиддичных матчей и мастер быстрой речи.
Всё равно не успел. Луч Экспеллиармуса Гарри был пресечён щитом, уже достав Ли; палочка гриффиндорца отлетела в сторону — не в руки разоружившего, как должна была бы, но достаточно далеко, чтобы машинально потянувшийся следом Ли не выхватил её из воздуха.
— Accio палочка Ли! — Гарри поймал палочку на подлёте и отдал хозяину. — Как видите, щит тоже не панацея. Не боясь обвинений в плагиате, могу сказать: постоянная бдительность! — послышались смешки. — Развивайте реакцию. В настоящем бою никто не будет ждать, пока вы соберётесь с мыслями.
Гарри снова заходил между тренирующимися парами; его слуха достигали не только заклятия, но и обрывки посторонних разговоров.
— Ты представляешь, у меня родители в Министерстве — так они мне сказали поддерживать Амбридж! — насупленный Майкл Корнер вернул Джинни её палочку.
— Ну, у меня отец тоже в Министерстве, — утешающе откликнулась Джинни. — Я думаю, они поймут, что зря так велели…
— А мой папа поддерживает любые действия против Министерства! — раздался за плечом Гарри победный голос Луны Лавгуд, которая слушала разговоры других, пока Невилл выпутывал голову из подола мантии. — Папа всегда говорил, что от Фаджа можно ждать чего угодно. Только подумайте, сколько гоблинов он убил! И потом, он заставляет Департамент тайн разрабатывать всякие страшные яды и тайно подсыпает их своим врагам. И ещё у него есть глобалденный рассекайфер…
Гарри невольно улыбнулся.
— А что это такое? — заинтересованно спросила Сьюзен Боунс.
— Это страшное оружие! — вдохновенные выпуклые глаза Луны обратились к Сьюзен. — Если взмахнуть им один раз, можно убить сотню человек. Конечно, Фадж редко пользуется рассекайфером, потому что иначе за него некому будет голосовать, но хранит его под кроватью.
— Откуда ты знаешь, что под кроватью? — уточнила сбитая с толку Сьюзен.
— Это все знают, — слегка удивлённо откликнулась Луна. — Странно, что ты не знаешь…
— О… — только и сказала Сьюзен. Гарри подавил смешок.
Ещё спустя полчаса Гарри решил, что пора заканчивать, иначе кого-нибудь непременно поймают в коридоре; пятикурсникам не позволялось быть в коридорах после девяти, и если старосты могли как-нибудь безболезненно отболтаться от Филча или чересчур любопытного патруля, то остальные — вряд ли.
— Всё на сегодня, — объявил Гарри.
— А когда следующее занятие? — Колин Криви был настроен, похоже, тренироваться хоть круглые сутки.
— В среду на следующей неделе, в половине восьмого всех устраивает? Лучше договариваться каждый раз заново.
— Конспирация… — понимающе кивнул Эрни МакМиллан.
Все разошлись; остались только Гарри, Фред и Джордж. Гарри устало упал на подушки и потёр глаза.
— Ну что, новоявленный полководец, устал? — Фред присел рядом, обхватив руками колени.
Гарри укоряюще покосился на близнеца, но проблесков совести на его лице не усмотрел.
— Не издевайся, а? — попросил Гарри. — Развели тут цирк… Армия Поттера… если он прикажет идти в бой, вы пойдёте?.. А если прикажет Ли Джордану идти в сортир и утопиться в ближайшем унитазе, Ли послушается?
Близнецы расхихикались так беззаботно, словно Гарри высказывал претензии только для проформы.
— Вряд ли. Только если ты обоснованно докажешь, что это поможет избавиться от Вольдеморта и прочтёшь лекцию о необходимости жертв во имя общего дела — тогда, может быть… — Джордж вытянулся на мягких подушках рядом с Гарри, закинув руки за голову.
— Нет, серьёзно, — Фред коснулся губами виска Гарри. — Все собрались здесь не столько из-за Вольдеморта, сколько из-за тебя. И если что — это ты будешь вести нас в бой.
— И вы туда же?!
— Туда же, тем же, по тому же месту, — охотно согласился Фред. Сердиться на него было положительно невозможно. — Можешь злиться сколько угодно, но когда магический мир будет поминать твоё, а не Мерлина имя во всяких двусмысленных ситуациях — вот тогда ты вспомнишь эту комнату и вдохновенно вещающего Ли…
— Я её и так никогда не забуду, — проворчал Гарри. — И, надеюсь, до таких времён не доживу… Я вон на экзамене по Прорицаниям на третьем курсе предсказал себе не дожить до совершеннолетия.
— Балбес, — Джордж нежно скользнул сухими губами по скуле Гарри, провёл кончиком языка по крошечному шраму над щекой, оставшемуся от какого-то давнего падения. — Даже и не думай!
— За меня есть кому об этом подумать… аххх… — Гарри сдавленно выдохнул, когда рука Фреда легла на мгновенно увеличившуюся в размерах выпуклость в джинсах Гарри.
— Вот ты и не думай, — Джордж прихватил губами немного кожи на шее Гарри. — Слишком много думать вредно, мозги лезут изо всяких мест — обратно не соберёшь…
Гарри засмеялся бы, но руки Фреда под рубашкой начисто отбили у него охоту проявлять какие-то посторонние эмоции.
Шёлковые подушки были словно специально предназначены для того, чтобы на них сплетались сразу три тела… Смазку Выручай-комната тоже предоставила. Вредноскопы тихонько потрескивали, неистово крутясь под аккомпанемент стонов и судорожных вздохов, и неясные тени в Зеркале Заклятых, казалось, жадно приникли к самой поверхности в припадке белой зависти…

* * *

На очередном так называемом уроке ЗОТС Гарри сидел над раскрытым Уиляйлом, изредка переворачивая страницы для всё той же конспирации, и размышлял о том, как найти безопасный способ связи со всеми из… тьфу, идиотское название… из Армии Поттера. Каждый раз самому соваться за гриффиндорский стол рискованно, шептаться с Роном и Гермионой на совместных уроках возможности мало — на Зельеварении и о не секретных вещах не особо пошепчешься, а на Трансфигурации тем более… да они к тому же часто и с разными факультетами, никогда не угадаешь, с Гриффиндором ли будет сегодня заниматься Слизерин… и неплохо было бы, если бы никакой сторонний наблюдатель вроде Амбридж не смог уловить никакой особой связи между членами Эй-Пи (сокращение отлично прижилось в речи). Какой-нибудь автономный способ…
Какая-нибудь вещь, которую все носят с собой… что люди с собой носят? Деньги? Их можно случайно потратить… Гарри перебрал в уме сотни всяких мелочей, которые человек по идее часто таскает с собой, но ни одна не подходила… Урок успел благополучно закончиться, но и в Большом зале Гарри, погружённый в глубокие раздумья, раз за разом зачерпывал суп из тарелки, забывая отправлять содержимое ложки в рот.
Что, ну что люди всегда таскают с собой?
Хм… Гарри подхватился с места и понёсся в библиотеку.

— До самого занятия хочу сказать вам пару слов. Чтобы не приходилось лишний раз светиться в Большом зале, — Гарри вытащил палочку, — будем общаться на расстоянии.
— Это как? — подалась вперёд Гермиона.
— Вот так, — туманно сказал Гарри. — Дайте-ка мне все сюда свои палочки.
Гарри сгрёб палочки в пучок, зажал его в ладони и прошептал несколько предложений на латыни — у любопытной Гермионы слегка шевелились уши от жгучего желания разобрать его слова.
— Отлично. Разбирайте. Вот здесь, у того кончика, за который все берутся рукой, есть серийный номер. Мистер Олливандер всегда его выжигает, чтобы Министерству было проще проводить регистрацию палочек, ну и для своих внутримагазинных нужд. Суть не в этом, а в том, что всякий раз, когда я назначу занятие, я изменю серийный номер на своей палочке, и на ваших он тоже изменится. Это Сменочары. И если даже Амбридж поинтересуется, что у вас в карманах, на палочку она вряд ли будет обращать внимание, тем более на такие крохотные циферки, — Гарри растерянно замолчал, увидев странное выражение лица Гермионы. — Что-то не так?
— Сменочары? — повторила она.
— Ну да.
— Это же уровень ТРИТОНа!
— Правда? — удивлённо спросил Гарри. — Ну и ладно, какая разница, что за уровень… главное, что это никак недоказуемо, даже если кто-то вздумает попялиться на ваш серийный номер, в них никто, кроме самого Олливандера, всё равно не разбирается…
— Почему ты не в Рэйвенкло? — восторженно спросил Майкл Корнер.
— С таким-то мозгами… — добавил Эрни МакМиллан.
Гарри помрачнел. Почему? Да по кочану!
— Сортировочная Шляпа сказала, что знания для меня не цель, а средство, поэтому для Рэйвенкло я не гожусь. Да, и ещё о чарах: когда серийный номер сменится на дату и время, палочка нагреется — так, как при покупке. И будет тёплой, пока вы за неё не возьмётесь и не посмотрите, что там с номером. Поэтому не рекомендую кидать палочку где попало, можете пропустить занятие. Ломать тоже лучше не надо. Колдовать мои чары не помешают… только одно ограничение.
— Какое? — Сьюзен Боунс рассматривала серийный номер своей палочки.
— Аваду Кедавру против кого-нибудь из нас ваши палочки теперь не потянут. Их суть связана Сменочарами. Не буду нагружать подробной лекцией, но вместо Авады, направленной в кого-нибудь из Эй-Пи, у вас выйдет совершенно неожиданная вещь. Всё остальное — без ограничений.
Кто-то нервно хихикнул.
— Думаю, Авадами друг в друга мы не будем кидаться, — хладнокровно решила Гермиона. — Ты здорово придумал, Гарри.
— А эти чары снимаются?
— А ты решила кого-то здесь заавадить? — с интересом спросил Гарри у смутившейся Ханны Аббот. — Снимаются, но я не вижу смысла в том, чтобы снимать их раньше, чем они перестанут быть нужны. Ещё вопросы есть? Нет? Начинаем занятие!

* * *

Занятие выдалось особенно интенсивным, потому что всем хотелось проверить, действительно ли Сменочары не помешают колдовать; Гарри валился с ног, отпуская всех из Выручай-комнаты. В подземелья он вернулся в достаточно плохом настроении, чтобы почувствовать настоятельную потребность пнуть кого-нибудь при виде всего Слизерина от мала до велика, собравшегося в гостиной. Да ещё и Снейп во главе.
Разумеется, Снейп не мог не заметить Гарри; право же, при виде испорченных зелий Невилла выражение лица декана змеиного факультета выражало куда меньшее отвращение, чем в тот момент, когда Гарри вошёл в гостиную.
— Думаю, теперь, когда все наконец-то в сборе, я могу изложить то, ради чего собрал вас здесь, — из этих слов Гарри сделал резонный вывод, что не он один прерывал своим приходом пытающегося что-то изречь Снейпа. — Вот уже несколько дней, как никто не видел Малькольма Бэддока, ученика второго курса Слизерина. Кто-нибудь из вас знает что-нибудь о его местонахождении?
Гарри вздрогнул и поймал взгляд Малфоя. До сих пор Гарри ничем не показывал, что помнит всё, что видел в ту ночь — как будто ничего из ряда вон выходящего и не было. И теперь блондин, изучающе разглядывая Гарри, пытался понять, чего ждать.
Молчание повисло в гостиной. К счастью, Снейп не заметил нервозности Гарри, занятый в основном прожиганием взглядом несчастных однокурсников Бэддока, которые, судя по смятению на лицах, не только не знали, где он («Ещё бы они знали…»), но и даже не обратили толком внимания на его отсутствие.
— Никто ничего не может сказать? — требовательно повторил Снейп.
Молчание.
— В таком случае, попрошу всех вернуться в свои спальни и постараться всё-таки припомнить хоть что-нибудь, — Снейп развернулся, готовясь уйти, и Гарри сорвался с места.
— Профессор Снейп!..
— Да, Поттер? — всем своим видом Снейп крайне доступно выражал мысль: «Не до тебя, несносный мальчишка». Гарри мог себе представить, на каких ушах стоит вся администрация школы из-за пропажи ученика…
— Мне нужно с Вами поговорить.
— Вы уверены, что мне нужно с Вами поговорить, мистер Поттер?
— Да, — решительно кивнул Гарри и первым выскользнул из гостиной, пока Малфой втихомолку не наложил Силенцио.
— Я слушаю Вас, — с прохладцей подал голос Снейп, закрыв за собой проход в гостиную.
Гарри судорожно вздохнул и решился.
— Можно… не искать Бэддока. Он мёртв.
— Вы как-то к этому причастны, Поттер? — Снейп не выказал ни малейшего удивления или хотя бы шока от этой новости.
— Лично я — нет, — угрюмо отозвался Гарри. — Малфой испытывал на Бэддоке зелье под названием «Flamma de stupila». От Бэддока осталась кучка пепла.
— Вот как? И откуда же Вам это известно, мистер Поттер, если Вы никак в этом не замешаны?
— Я… я в ту ночь патрулировал школу… я ведь староста… я услышал голоса в кабинете Трансфигурации, зашёл, а там Малфой поит Бэддока тут же сваренным зельем… и Бэддок вспыхнул, — Гарри терялся всё сильнее с каждым словом, произнесённым под тяжёлым, сковывающим не то что язык — движения — взглядом Снейпа.
— А что же Вы делали всё это время, мистер Поттер? — Гарри захотелось стать мокрицей и прилепиться к стене где-нибудь в самом дальнем углу подземелий.
— Сначала я не понял, что происходит, а когда хотел выбить из рук Бэддока стакан, Малфой меня заметил и обездвижил.
— Когда он Вас заметил? — полувопросительно повторил Снейп.
— Я был невидим, но не подумал, что тень видна.
— Так-так… а что было потом, мистер Поттер? — Снейп сложил руки на груди.
Гарри внезапно почувствовал лёгкую дурноту от накатившей злости. Он что, не верит? Не думает, что его драгоценная блондинистая шлюшка на такое способна?
— А потом, — прошипел Гарри, надеясь, что хотя бы не перешёл от ярости на серпентарго, — Ваш обожаемый Малфой порезал мне горло и оставил истекать кровью, обездвиженного!
— В таком случае, почему Вы ещё не мертвы? — Снейп приподнял бровь.
— Мне помогли, — выдавать Добби Гарри не собирался; наверняка домовые эльфы Хогвартса должны подчиняться учителям, а не ученикам, и мало ли что… — Вот порез, я сам его залечил, когда смог, — Гарри запрокинул голову, прижимая кончики пальцев к шраму. — И можно ли у Вас спросить…
— О чём, мистер Поттер?
— Что Вы собираетесь предпринять теперь, когда знаете, куда делся Бэддок? — и Гарри, Снейп отлично знали, что на самом деле вопрос обозначает: «Будет ли Малфою за это хоть что-нибудь? Или опять отмажешь?»
— Это всецело моя проблема, мистер Поттер, — отозвался Снейп. «Отмажу».
— В таком случае, я считаю необходимым рассказать об этом директору Дамблдору, — предпринял Гарри попытку образумить Снейпа. «А против директора попрёшь? Готов поспорить, это он тобой всю жизнь вертит, а не наоборот…»
— Не стоит отвлекать директора Дамблдора, мистер Поттер. Всё необходимое я передам ему лично, — «Во-первых, не лезь, куда не просят. Во-вторых, кто тебе сказал, что директор Малфоя не отмажет?»
— Вы можете упустить важные подробности… — «Он ведь не совсем идиот, чтобы позволять Малфою творить всё, что в голову придёт. Тогда от Хогвартса мало что останется».
— Уверяю Вас, мистер Поттер, никаких подробностей я не упущу. Кроме того, всё, что Вы говорите… мягко говоря, это недоказуемо, — «И опять же, это не твоё дело». — Вам пора вернуться в свою спальню.
— Какая же Вы мразь… — тоскливо сказал Гарри. И то правда, если припомнить, сколько всего сходило Малфою с рук в прошлом, почему какой-то несчастный Бэддок должен что-то изменить?
Если бы Гарри мог, он хлопнул бы дверью гостиной, но с магическим проходом такой номер попросту не прошёл бы.
— Что, Потти, — подал голос Малфой, — плох тот солдат, что не мечтает спать с генералом?
До замедлившего в недоумении шаг Гарри дошло только через несколько секунд.
Это было бы даже забавно, если бы не… вся ситуация.
— А что, Малфи, ты ревнуешь? — прищурился Гарри.
Малфой побелел. Гарри, злой на весь мир, продолжал отыгрываться словесно:
— Ну что ты, не плачь, Снейп к тебе всё равно вернётся. Как-никак, с глубокого детства тебя трахает… Petrificus Totalus! — «нападать на меня вздумал…»
Факультет Слизерин, не успевший разойтись по спальням, молча наблюдал за тем, как Гарри обездвиживает признанного лидера всего подрастающего поколения змеёнышей.
— Не тяни ручонки к палочке, — почти ласково посоветовал Гарри. — Если наш декан в порыве любви к твоей заднице выгораживает такое мелкое дерьмо, как ты, это не значит, что я поступлю так же.
Гарри остановился и пару раз глубоко вдохнул и старательно выдохнул. Не хватало только натворить от злости глупостей. Тем более с такой прорвой свидетелей.
— Ты паршивая тварь, Малфой. Ты думал, никто не узнает, что Бэддока убил ты? Так вот, официально сообщаю всему гадюшнику, который смотрит тебе в рот: ты убил Бэддока несколько дней назад, когда у тебя не оказалось под рукой лабораторной крысы. Само собой, заменить её на никому не нужного Бэддока тебе было проще некуда… Обещаю тебе официально, Малфой: когда в твоей жизни наступит самый большой

* * *
**… это будет моих рук дело. Моих, Малфой, — Гарри позволил всей ненависти, которую чувствовал, прорваться в голос — ставший неожиданно низким, вибрирующим. — Можешь думать, что хочешь, плести всем своим верным жополизам, которые сейчас меня слушают, что угодно — они всё равно знают, что я сказал правду. Finite Incantatem!
Малфой не замедлил вскочить и наставить на Гарри палочку; на щеках редко выслушивавшего о себе столько правды за один раз Малфоя проступили лихорадочные красные пятна, руки подрагивали, рот был плотно сжат в одну линию.
— Не советую тебе затевать дуэль, — прищурился Гарри. — Сам знаешь, что проиграешь. Кроме того… ты настолько дерьмо, что с тобой драться — только руки пачкать.
Гарри левой рукой сжал портключ, затерявшийся в складках мантии и исчез из гостиной, успев только заметить, как у всех присутствовавших вытянулись лица.

«Идиот, — Гарри привалился к колонне, поддерживавшей крышу смотровой площадки Астрономической башни. — Кретин. Ещё бы побольше чего-нибудь наболтал. Выдал наличие портключа, правды наговорил… правдобор хренов…» Ледяной ветер и крупные градины били его по пылающим щекам и лбу. Удар грома едва не заложил уши.
Шаг с площадки. Миг изменения — без воспоминаний о солнце, только с холодом, только с градом, бьющим по нежной человеческой коже — и уже по драконьей чешуе, превосходящей в прочности любой металл…
Гарри выпустил в небо яростную струю огня и устремился вверх — туда, где рождались молнии.

Эх, учить вас, молодых, еще, не переучить…
Сергей Лукьяненко, Юлий Буркин, «Остров Русь».

Весь конец октября дул ураганный ветер и лил затяжной дождь; Гарри засыпал и просыпался под стук капель о каменные стены и стекло окон, делал под этот аккомпанемент домашние задания, под обжигающе холодной водой, сплошным потоком льющейся с небес, летал на квиддичных тренировках, которых становилось всё больше, потому что первый квиддичный матч сезона, Слизерин-Гриффиндор неотвратимо приближался. И Гарри, кажется, был единственным во всём Хогвартсе, кому был безразличен результат; вся школа раскололась на два неравных лагеря — «зелёных» и «красных». «Зелёные», как водится, были сами за себя; «красные» же были практически носимы на руках, хотя, как непредвзято считали Фред и Джордж, не имели почти никаких шансов выиграть.
Гарри с удивлением узнал, что Рон стал новым вратарём Гриффиндора; остальные слизеринцы восприняли это без удивления, но с азартом — рыжего травили, как могли в рамках закона и школьного устава. С точки зрения самого затюканного издевательскими комментариями свежеиспечённого голкипера, это был самый настоящий саботаж; Гарри с трудом сдерживал смех, не посвящая Рона в ту сакральную тайну, что со своим собственным ловцом слизеринцы обращаются куда как хуже (хотя с их стороны это было, следует признать, недальновидно).
Боуд в своём стремлении дотренироваться до победного порой доходил до абсурда, гоняя игроков каждый день по нескольку часов; раза по два в неделю на квиддичное поле являлись одновременно Снейп и МакГонагалл, потрясающие какими-то бумагами, для выяснения вопроса о том, чья же, чёрт побери, очередь тренироваться. Пока деканы спорили, а гриффиндорцы молча сжимали кулаки, слизеринцы взлетали и начинали тренировку, рассудив, что на пустые разговоры времени нет; таким образом, конфликт исчерпывался в их пользу в большей части случаев.
Чего Гарри не мог понять — так это почему такой ерунде как квиддич, уделяют столько внимания. Ну, игра. Ну, интересно. Положим, ловить снитч забавно и увлекательно; возможно, гоняться за квоффлом и колотить по бладжеру — тоже. Но вот почему во всё это были погружены по уши люди, не только не входившие в команды, но и с грехом пополам умевшие сидеть на метле, Гарри решительно не понимал. Даже Невилл, уж на что неспортивный человек, смущаясь, сказал Гарри, что болеть будет за свой факультет (что, собственно, не удивило слизеринского ловца), но уверен, что победит Слизерин; и, дескать, жаль, что Гарри не в Гриффиндоре — потому что тогда их команду никто бы никогда не победил.
Сожаления по поводу того, что он не в Гриффиндоре, Гарри слышал теперь часто; некоторые члены Эй-Пи, явившиеся тогда в «Кабанью голову» только из любопытства и по настоянию Гермионы, постепенно прониклись к нему непреложным доверием и удивлялись, почему он учится в Слизерине. Они считали его хорошим, и это слово было ещё одной вещью, которая, хоть убей, не доходила до Гарри. Он мог понять, когда говорили «хорошая метла» или «хороший чай», но как это толковать применительно к человеку? Добрый? Это не про Гарри. Белый и пушистый? Увольте. Отзывчивый и открытый? Пальцем в небо.
Ноябрь пришёл вместе с холодом; трава покрывалась инеем, а озеро — слоем льда, но снега не было, и от этого почему-то было ещё холоднее. У Гарри краснели от холода руки, пока он писал лекции, и на переменах он грел ладони дыханием. Многие ходили в перчатках, многие в тёплых мантиях, предназначавшихся, вообще-то, для выхода на улицу; впрочем, раз натянув тёплую одежду, все остальные забывали о холоде. Для Гарри же это было мучительно; замерзать было медленной пыткой, садистской, изощрённой — огонь в Гарри возмущённо бился и требовал тепла, требовал зноя, солнечного света. Но свинцово-серое небо не могло предоставить Гарри ничего из перечисленного, и ему оставалось греться у костра на Астрономической башне, закутавшись в три свитера сразу, или, что бывало не так уж часто, согреваться теплом близнецов, которые, казалось, никогда не мёрзли, сохраняя живость ума и бодрость тела в любых обстоятельствах. Порой Гарри за это называл их электровениками и терялся в ответ на просьбу объяснить, кто это такие.

Утро матча между Слизерином и Гриффиндором было ярким и морозным; в такой день хорошо гулять по парку, а вовсе не думать о соперничестве факультетов. Гарри встал раньше всех и потихоньку ушёл из спальни; теперь он часто уходил прежде, чем все остальные просыпались — ему неприятно было даже дышать одним воздухом с Малфоем.
Перед матчем как минимум две трети школы соизволили подняться необычно рано — возможно, специально для того, чтобы с энтузиазмом размахивать всяческими предметами с символикой факультета, который поддерживали. От ало-золотых флагов Гриффиндора рябило в глазах, и Гарри обратил взгляд к овсянке — которая, впрочем, тоже не сказать чтобы отвечала его эстетическим запросам. Знакомый голос застал его врасплох, и Гарри выронил ложку. «Слишком я дёрганый стал…»
— Доброе утро, Гарри.
— Доброе утро, Барон, — вяло буркнул Гарри и проглотил ложку овсянки. Гадость.
— Как Вы оцениваете шансы своей команды на победу? — сегодня, по-видимому, продолжался урок светских бесед ни о чём.
Гарри пожал плечами.
— Поймаю снитч — победим. Не поймаю — бабушка надвое сказала.
Призрак засмеялся; его смех походил на клокотание кипящей воды. «Кошмар какой. В такие моменты и понимаешь, как важно быть серьёзным…»
— У Вас поистине слизеринское самомнение, Гарри.
— Ловец решает судьбу матча, — скучным голосом сказал Гарри, покачивая за черенок засахаренную вишенку, до этого венчавшую пирожное. Эльфы сегодня особенно расщедрились на десерты. — Сто пятьдесят очков — эта цифра очень часто перевешивает все прочие…
Вишенка норовила отвалиться от черенка, но Гарри раскачивал её очень осторожно; она болталась буквально на ниточке, но всё никак не падала.
— Скажите, Барон, неужели Вы пришли только для того, чтобы послушать прописные истины в моём исполнении?
— Я всего лишь хотел убедиться, что мой факультет и сегодня не отдаст победу в матче никому другому.
— Почему Вы в этом так уверены?
— Вы хотите послушать прописных истин от меня, Гарри? — призрак улыбался. — Тот, кому не нужна победа, получает её. Тот, кому не нужны деньги, обретает их без усилий. Тот, кому не нужна власть, становится единственным законом для многих и многих людей. Да что долго думать, Гарри, Вы живой тому пример.
Гарри поморщился. Вишенка размеренно раскачивалась.
— Странное правило. По логике выходит, что тот, кому что-нибудь нужно, никогда этого не получит.
— Отчего же, Гарри, непременно получит. Но только тогда, когда это утратит для него всякое значение.
Гарри вопросительно приподнял брови. Призрак развёл руками.
— Можете верить мне или не верить, Гарри, но так и есть. Человек, страстно чего-то желающий, не получит этого, пока не охладеет к своей мечте. Проверено неоднократно… мне очень много лет, Гарри, и я наблюдал этот закон в действии, пока был жив и пока был мёртв. Возможно, это некий закон равновесия…
— Видели глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте… — пробормотал Гарри.
Сама по себе теория была не лишена смысла, но применительно к некоторым конкретным случаям теряла оный, на взгляд Гарри.
— А если мечта невыполнима?
— Я не претендую на абсолютное знание, Гарри, — сразу же пошёл на попятный Кровавый барон. — Могу только предположить, что невыполнимая мечта обладает свойством не забываться, в отличие от мечты реальной.
— А если… если она всё-таки забылась? — Гарри разговаривал уже не столько с Бароном, сколько с самим собой, но призрак всё равно считал нужным отвечать.
— В таком случае, Гарри, это была не мечта. Это было что угодно, от зависти до восхищения, от ненависти до вожделения, но…
«Я хотел, чтобы у меня опять была моя семья. Я хотел учиться в Гриффиндоре. Моя семья мертва, и я уже почти четыре с половиной года учусь в Слизерине. И мне уже перестало хотеться всего этого — семьи и верных друзей, которые не станут подливать тебе яд в сок за завтраком… я уже привык к тому, что есть. И что же это было, если не мечта?..» Гарри вспомнилось зеркало Еиналеж на первом курсе и два разных варианта его сокровенных желаний.
Значит ли то, что первая версия сокровенной мечты потеряла свою значимость, что вторая — это то, чего он хочет на самом деле?
Гарри путался в логических цепочках. Если он хочет переубивать всех и уйти, он этого не получит — согласно странной теории Кровавого барона, которую тот почему-то обозвал прописной истиной. Но это на самом деле так легко получить… так просто… и он мог бы сделать это в любую минуту. Но если не делает, значит, не хочет, а отсюда следует — получит…
Тьфу. Гарри очень отчётливо почувствовал, как шарики в голове заезжают за ролики.
— Гарри, Вы не спите?
— Нет… — Гарри перехватил черенок вишенки другой рукой и продолжил над ней издеваться. Будь она человеком, у неё давно проявились бы все симптомы морской болезни.
— Я полагаю, теперь Вы понимаете, почему я уверен в победе Слизерина. Вам нет никакого, ни малейшего дела до того, чем закончится матч, и снитч Вам ловить не хочется. Поэтому он придёт к Вам в руки сам, как делал предыдущие четыре года.
— Между прочим, мне приходилось и гоняться за ним подолгу, — обиженно заметил Гарри.
— Но разве Вы при этом хотели именно выиграть?
Гарри растерянно моргнул. Он никогда не хотел выигрывать для Слизерина.
— Послушайте, имеет ли тогда какой-то смысл всё это… ну, боевой настрой, вера в победу, лозунги «наше дело правое», «но пасаран», и всё такое… не зря ведь люди тысячи лет используют такую тактику?..
— Я всегда думал, что люди настолько хотят убедить себя в этой грядущей победе, чтобы она перестала их волновать и воспринималась как нечто само собой разумеющееся, — задумчиво сказал Барон. — В таком случае мечта снова перестаёт владеть человеком безраздельно, и теория работает.
Гарри ошарашенно открыл рот. Забытая вишенка благополучно отвалилась от черенка и упала в тарелку с овсянкой.
— Конечно, я всего лишь старый призрак, — добавил Барон. — И всё, что я могу наговорить за завтраком юному избранному — это только старческий лепет. Измышления, достойные заполнять неловкую тишину за столом. Они, конечно, могут оказаться небезынтересны, но вряд ли будут полезны.
Гарри моргнул. Старческие измышления? А кто-то только что звал их прописными истинами?..
— Привычка прибедняться — тоже слизеринская черта? — поинтересовался Гарри.
— Может быть, Гарри.
Гарри выудил вишенку из каши ложкой и положил в рот. Она была щедро пропитана ромом и слегка обожгла ему язык — так же, как весь разговор с Кровавым бароном.

Значок старосты на груди Гарри — надетый, если честно, с одной только низменной целью позлить Малфоя — пускал солнечные зайчики. Ветер трепал Гарри волосы и забирался под мантию, заставляя ежиться от холода. «Поймать этот чёртов мячик побыстрее — и сбегать на кухню к эльфам… они должны расщедриться на горячее какао».
— Капитаны, обменяйтесь рукопожатиями, — по команде мадам Хуч Боуд сдавил пальцы Анджелины Джонсон, но та даже не поморщилась.
«Зачем играть нечестно, если можешь выиграть честно? — задался Гарри философским вопросом. — Столько лишних сил и нервов тратить…»
В воздухе было хорошо, так хорошо, что Гарри забыл о холоде. Летать было приятно в любом обличье, но человеческая кожа воспринимала порывы воздуха так чутко, в отличие от чешуи… хотя маневрировать на крыльях было, безусловно, легче, чем на метле.
Гарри взлетел повыше, чтобы быть подальше от бладжеров, и оглядел поле. Снитча не наблюдалось; Кэти Белл, зависшая метрах в десяти от Гарри, тоже пришла к этому неутешительному выводу. Игра разворачивалась вокруг квоффла.
Ли Джордан надрывался, комментируя матч, но не мог перекричать злорадный шум слизеринской трибуны и разочарованный — всех остальных: бледно-зелёный, до крайности неуклюжий Рон пропускал мяч за мячом. Гарри слегка посочувствовал ему и облетел поле по кругу; квиддичная мантия под порывами ветра хлопала по метле за спиной Гарри. Упрямый золотой мячик не появлялся. Счёт стремительно увеличивался в пользу Слизерина. «Ещё полчаса в том же духе — и Кэти Белл может спокойно ловить снитч, — меланхолично подумал Гарри. — Правда, Боуд будет рвать, метать и брызгать слюной, но это уже не мои проблемы, а его…»
— Боуд передаёт мяч Пьюси, Пьюси пролетает мимо Спиннет — ну же, Алисия, возьми мяч! — ну нет, так нет — отличный бросок бладжером, Фред, или Джордж, без разницы… Квоффл переходит к Блетчли… — старался Ли Джордан.
Золотая искра мелькнула внизу, у самой травы; Гарри наклонил древко метлы и помчался туда, не отрывая взгляда от пляшущей искорки, перелетавшей то туда, то сюда. Ниже, ещё ниже, ещё немного… Кэти Белл отставала ненамного; метла у неё была хуже, но изначально она была ближе к снитчу, чем Гарри. Гарри налёг на метлу; ветер свистел в ушах, заглушая все прочие звуки, только протянуть руку, и матч закончится…
Сухой стук — и снитч, ударенный в бок очень «удачно» отбитым кем-то бладжером, уносится в сторону со скоростью обозлённого дракона. Хотя кто бы не разозлился, если бы ему врезали штукой, которая больше него в несколько раз?
Опс. А вот теперь надо бы не впечататься носом в землю… Гарри плавно повёл древком вверх, прутья хлестнули по траве, носок левой кроссовки коснулся земли. «Если бы мётлы умели говорить, моя высказала бы всё, что обо мне думает…», — Гарри свечкой взмыл в небо и только полминуты спустя понял, что Кэти Белл выровняться не успела.
Свисток мадам Хуч прервал игру. Мадам Помфри хлопотала над неподвижной, распластанной на земле Кэти. Гриффиндорские трибуны бесновались; Гарри различил несколько фраз вроде «Поттера на мыло!», «Долой змеёнышей!» и тому подобное, столь же малоинформативное.
Он продолжал кружить над полем, выискивая снитч — заняться, собственно, было больше нечем — и вдруг сообразил, что ему напоминает эта ситуация. Чемпионат мира по квиддичу, напряжённое лицо Крама, окружённый врачами Эйдан Линч… со стороны, наверное, казалось, что Гарри злонамеренно вывел из строя гриффиндорского ловца, использовав финт Вронского.
«Я же не нарочно..», — Гарри растерянно смотрел, как Кэти Белл медленно садится, прижимая руки к лицу, а мадам Помфри подсовывает ей стакан с каким-то зельем. «Я не хотел делать ей больно…»
Играть сегодня Кэти Белл больше не могла, и запасного игрока у сборной Гриффиндора не было, но он им и не понадобился. Расстроенный своим «финтом» Гарри нервно метался над полем туда-сюда, пока снитч не появился метрах в пяти — сначала Гарри даже показалось, что это яркий-яркий солнечный луч, но в ноябре такого солнца не бывает. Крылатый мячик поувиливал немного, но больше для приличия, чем не желая быть пойманным, и Гарри обхватил его пальцами почти сразу. Прохладный снитч бил крылышками; в победе не было не только удовольствия, но и мало-мальского смысла.

— Какая же ты сволочь, Поттер! — слова Анджелины Джонсон пылали неподдельной ненавистью, и Гарри лишний раз порадовался, что больше не чувствует этого.
— Я не хотел, чтобы она разбилась!..
— Это теперь так называется?! — сверкнула глазами Анджелина; за её спиной приземлялись остальные члены гриффиндорской команды, хмурые и мрачные. Хотя с чего бы им веселиться?
— Я даже не думал, что она полетит следом! — раздражённо фыркнул Гарри. — Я увидел снитч и погнался за ним, вот и всё!
— Конечно, конечно! — обвинения Анджелины были глупыми, но её, кажется, поддерживали остальные члены команды — кроме Рона, слишком занятого своим провальным дебютом в квиддиче, и близнецов, косившихся на Анджелину с явным неодобрением. — Разумеется, ты, чёртов слизеринец, желал ей только добра!..
Это была уже больная мозоль. И с прошествием лет она не становилась менее чувствительной, чёрт его знает, почему.
— Прекрати, Джонсон! — Гарри начинал потихоньку закипать. — Это игра! Она жива, всё в порядке, а если вы проиграли, то сами виноваты!
Эти слова только взбесили капитана гриффиндорцев.
— Всё в порядке?! Ты хоть знаешь, сколько костей Кэти сломала?!!
— Я тоже мог разбиться! — огрызнулся Гарри, совершенно не понимая, зачем он остаётся здесь и ведёт этот беспредметный разговор.
— Но не разбился ведь! — процедила Анджелина. — Скользкий слизеринец… её подставил, а сам выровнялся.
У Гарри задрожали губы. После подобного он, как правило, затыкал собеседника насильно, но поднимать палочку против девушки… к тому же дуры редкостной, судя по всему, что она несёт… а что тогда делать?
— Хватит, Энджи, — Фред и Джордж закрыли Гарри собой, встав плечом к плечу. — Это игра. Он не виноват, что Кэти не успела выровняться.
— Фред? Джордж? — Анджелина по-настоящему растерялась. — Вы что, защищаете его? Слизеринца? Да он просто маньяк, как вы этого не видите?
— Чтобы что-то увидеть, надо смотреть на человека, — сумрачно сказал Фред.
— А ты смотришь в жёлтые газеты, — добавил Джордж. — Энджи, Гарри действительно ни в чём не виноват. Поэтому успокойся, пожалуйста, и давай уйдём уже с поля.
Анджелина порывисто отступила на шаг и плачуще воскликнула:
— Ребята, да как вы можете ему верить? Он же людей убивает… он Седрика…
Кажется, Дамблдор в прошлом году всё разъяснил… хотя какая разница тем, кто хочет, выражаясь фигурально, просто вывалить Гарри на голову ушат дерьма?
— Энджи, — голос Джорджа звучал очень напряжённо, — замолчи немедленно.
— Мы очень тебя просим.
— Иначе мы перестанем быть твоими друзьями.
— Фред, Джордж, — беспомощно сказала Анджелина. — Все терпели, когда вы его целовали, на руках носили… но сейчас он виноват, а вы его защищаете, маньяка-убийцу!..
— Анджелина, — голос Фреда звучал сухо и официально; Гарри ни разу не слышал ни от одного из близнецов такого тона. — Если ты сейчас скажешь ещё что-нибудь, порочащее Гарри, мы выйдем из команды.
Анджелина шарахнулась, как от удара, и в ужасе прижала руку к губам.
— Он вас околдовал, да? — прошептала она. — Напоил вас приворотным зельем? Или наложил Империус?
Близнецы синхронно содрали с себя квиддичные мантии, оставшись в джинсах и футболках, и швырнули снятое под ноги Анджелине. Неестественно яркий красный с золотыми просверками отвратительно смотрелся на жухлой траве и твёрдой земле.
— Можешь начинать поиск новых защитников прямо сейчас, — у Фреда был спокойный голос, но скулы побелели. Джордж тоже не выглядел счастливым и довольным. — Мы не вернёмся в команду.
Вот что такое немая сцена…
— Гарри, как ты? — Фред положил руку Гарри на плечо.
— Нормально… — промямлил Гарри. — Только холодно здесь…
— Тогда пойдём, — Джордж, следуя примеру брата, отвернулся от ошеломлённой Анджелины и всех прочих. — Ещё заболеешь…
— Не заболею, — машинально возразил Гарри. — Потому что я с фениксом одной крови.
Объяснение вышло образцово невнятным, но на другое Гарри способен не был.
Но близнецы поняли. Они всегда понимали всё, что Гарри не способен был сказать вслух от удивления ли, от стыда, или от чего-нибудь ещё.
— Всё равно пойдём, — улыбнулся Джордж. — Матч ты уже выиграл… может, отпразднуем вместе?
Кто, кроме близнецов, мог искренне праздновать поражение своей команды с ловцом победившей? У Гарри перехватило горло. Он не знал, смеяться ему или плакать.
— Пойдём, — Гарри кивнул и не успел опомниться, как близнецы взяли его за руки.
Он никогда и ни с кем не ходил, держась за руки. Оказывается, это так чудесно, когда чьи-то тёплые пальцы ободряюще сжимают твою ладонь.
— Фред, Джордж, вы что!.. — Анджелина обрела дар речи. — Вы… в самом деле не будете больше играть? И куда вы идёте с ним?! Он же убьёт вас, или напоит очередным приворотом, или…
— Хватит, — Рон придержал капитана за локоть. — Энджи, правда, ты уже наговорила куда больше, чем нужно.
— И ты туда же? — она с отвращением высвободила руку и отступила на шаг. — Чёрт побери!..
Споткнувшись на полуфразе, Анджелина замолчала, поджала губы — совсем как МакГонагалл — и, гордо развернувшись, отправилась в замок.
Вот это была победа, так победа.
Гарри робко взглянул на близнецов; Фред и Джордж явно пребывали в задумчивости.
— Нет, играть — это ерунда, — сказал Фред рассеянно. — Опять же, бладжером теперь по голове не въедет…
— А вот летать — это здорово… — мечтательно добавил Джордж.
Гарри собрался было почувствовать свою вину, но близнецы не дали ему такой возможности; они хитро-хитро взглянули ему в глаза и хором пропели:
— Ты же покатаешь нас как-нибудь на драконе?
— Разумеется… — Гарри был немного сбит с толку.
— Ну тогда тем более пойдём, — несколько нелогично заявил Фред и потянул Гарри к замку. Джордж последовал примеру брата. — Хочешь, зайдём на кухню к эльфам и попросим у них горячего какао?
«Они что, читают мои мысли?..»

Сон его переходил в кошмарные видения.
Говард Лавкрафт, «Ужас в Данвиче».

Снег продолжал сыпать, как сумасшедший; день за днём, день за днём крупные белые снежинки, изящные и хрупкие, неустанно падали с неба, и сугробы вокруг Хогвартса всё увеличивались — некоторые уже давно перегнали Гарри по росту. Как ни странно, стало немного теплее — может, потому что прекратился бешеный ветер. Можно было подумать, что кто-то там, наверху, решил сделать конец ноября и начало декабря спокойными — как будто для контраста с началом года.
Солнце показывалось очень редко; всякий раз, когда Гарри смотрел на небо, оно было серым и испещрённым белыми пятнышками падающего снега. Хогвартс был погружен а атмосферу уныния и глухой тоски; может быть, из-за погоды, может быть, из-за серии статей Риты Скитер, где она «исследовала» множество разных вещей, от жажды власти и подростковых комплексов до гомосексуализма и высшей Трансфигурации. Разумеется, не было статьи, где хотя бы с десяток раз не зацепили бы Гарри.
А ещё может быть, что от декрета об образовании номер двадцать пять, вышедшего сразу после квиддичного матча Гриффиндор-Слизерин. «Настоящим главный инспектор Хогвартса получает непререкаемые полномочия, согласно которым он может назначать любые наказания, налагать любые санкции, лишать учащихся школы любых ранее данных им привилегий, а также отменять решения остальных членов преподавательского состава касательно упомянутых наказаний, санкций и привилегий. Подпись: Корнелиус Фадж, министр магии, орден Мерлина первой степени, и т.д. и т.п.» Амбридж ходила по школе, раздуваясь от осознания собственной важности и используя этот декрет направо и налево; три факультета ходили по струнке, бросая на инспектора Хогвартса ненавидящие угрюмые взгляды, слизеринцы — все, за исключением Гарри — ходили по школе с видом полноправных хозяев. Порой Гарри думалось, что Эй-Пи ещё не распалась только потому, что он был изгоем на своём факультете, и всякий, имеющий глаза, мог это видеть. Впрочем, глаза во всей школе, похоже, имелись только у членов Эй-Пи, а со стороны остальных на обычные неприязнь, ненависть и страх по отношению к Гарри наложились ещё и презрение с яростью, предназначавшиеся Слизерину в целом. Гарри каждый день благодарил Мерлина за то, что не может больше этого чувствовать — только видеть, замечать по косвенным признакам; но при этом его грызли два факта: во-первых, это было не навсегда, и метафорическая дверь в мозгу грозила открыться в любой момент, во-вторых, благодарить следовало вовсе не какого-то замшелого Мерлина, а живого и осязаемого Блейза Забини, обиженного на Гарри до глубины души. И Гарри, обдумывая каждое слово, которое сказал тем вечером, признавал, что был идиотом и сволочью; и самое меньшее, что он мог сделать — это извиниться, но Забини не оставлял ему и этой возможности. Даже на Прорицаниях, где они по-прежнему «работали» в паре, Забини игнорировал Гарри; это его показное безразличие и раздражение воздвигали между ними стену, о которую даже боязно было биться — в воображении Гарри она была окутана колючей проволокой.
Это было похоже на жизнь в бутылке — весь остаток ноября и больше половины декабря. Приглушённые звуки, неразборчивые шепотки за спиной, одиночество — толстые стеклянные стены вокруг; иногда удушье от отчаяния, горечь и неимоверная усталость. Гарри не знал наверняка, но ему казалось, что пятнадцатилетние дети не могут, не должны так уставать — только те, кому уже перевалило за семьдесят; тупое, свинцовое безразличие — будь, что будет, не потому, что я доверяю судьбе, а потому, что мне уже всё равно, я слишком устал, чтобы видеть хоть какую-то разницу.
Гарри заглушал всё это книгами; так яростно, пожалуй, он не учился даже на первом курсе, когда только начинал понимать, как устроен этот чёртов магический мир. Он глотал теперь знания непрожёванными кусками, читал книгу за книгой, писал эссе вдвое-втрое больше заданной длины, тренировался в одиночку в Выручай-комнате до изнеможения; упав на подушки весь в поту, тяжело дышащий, с ноющими пальцами и плечами, раздражённый тем, что не может практиковаться в нападении и защите больше, чем практикуется, он призывал с полок десяток-другой книг и читал их до поздней ночи, пока глаза у него не закрывались сами собой. Гарри теперь часто ночевал в Выручай-комнате, чаще, чем в собственной спальне. Никто всё равно не мог проверить, там ли он — защитные заклинания Гарри аккуратно и регулярно обновлял. Но время от времени Гарри всё же ложился спать в подземельях, памятуя о том, что за защиту заклинаний могут проникнуть домашние эльфы, и об этом известно также и Снейпу. Вообще говоря, в обязанности декана входило проверять иногда факультетские спальни на предмет отсутствия детей в своих постелях. Даже странно, что Гарри ни разу не сделали выговора на эту тему. То ли Снейп не утруждал себя проверкой, полагая, что, коль скоро никто не попадается на ночных блужданиях по школе, то пусть блуждает, то ли считал нужным прикрывать Гарри. То ли Дамблдор велел Снейпу не докучать Гарри такой ерундой, как соблюдение комендантского часа; когда Гарри в размышлениях доходил до этого места, его пробирал нервный смех. Слава Мерлину, книги помогали не думать об этом всём, и Гарри жадно читал день за днём, вынуждая преподавателей раз за разом ставить его в пример остальным. Пару раз это даже обидело Гермиону, которую он начал потихоньку вытеснять с пьедестала Главной-Всезнайки-Хогвартса, но не мог же Гарри объяснить ей, почему он учится хорошо. Это было бы достаточно муторное объяснение, учитывая, что большую часть своей жизни Гарри скрывал от окружающих и исповедоваться кому бы то ни было не собирался.
Если вдуматься, нормального человека все эти изнасилования, вольдеморты, яды и прочее довели бы до сумасшествия. И, безусловно, нельзя сказать наверняка, что они не довели до этого его самого. Скорее уж, правило сработало и с ним — почему бы и нет?

На последнем перед каникулами занятии Эй-Пи Гарри объявил, что ничего нового они сегодня проходить не будут, только повторят пройденное — чтобы у изученного было меньше шансов выветриться из голов.
— Практикуйте всё, что хотите, из того, что мы учили. Всем всё понятно? Приступайте, — замолчав, Гарри понял, что все как-то выжидательно на него смотрят. — Что случилось?
— Гарри, — Гермиона робко потянула его за рукав — кажется, прикасаясь к Гарри, она чувствовала себя более уверенно. — Ты не мог бы показать нам…
«Задницу, что ли?», — раздражённо подумал Гарри.
— … показать заклинание Патронуса.
— Никто из нас не умеет его вызывать, — подхватила Сьюзен Боунс.
— Это было бы здорово, — глаза Майкла Корнера блестели от любопытства.
— Покажи нам, Гарри. Пожалуйста, — Невилл выглядел таким робким, словно просил одолжить пару сотен галлеонов.
— Ну, в принципе… — Гарри не был против самой идеи, но не был уверен, что всё ещё может вызвать Патронуса. Что он использует в качесте счастливого воспоминания? Где у него такие?
— Правда, покажи нам, — поддержал Фред. — Никогда ещё не видел настоящего Патронуса.
Гарри вздохнул. В последнее время он вздыхал то и дело — это странным образом успокаивало.
— Все знают, что такое Патронус и как его вызывают? — несколько человек помотали головами. — Тогда я сначала объясню. Патронус — это воплощение лучшего, что есть в человеке, квинтэсенция всего хорошего, что в вас есть. Как правило, он выглядит как существо, близкое вам по духу или что-то для вас значащее. Например, мой Патронус — это анимагическая форма моего отца. Чтобы вызвать его, необходимо сосредоточиться на лучшем воспоминании в вашей жизни. Необходимо не просто вспомнить, но и почувствовать себя счастливым, как тогда — только в таком состоянии можно вызвать Патронус. Это заклинание считается сложным по двум причинам: во-первых, не у всех достаточно жизненного опыта, чтобы счастья хватило на полноценный Патронус, во-вторых, эти чары требуют большой концентрации. Сконцентрироваться вообще крайне трудно, а перед лицом дементоров вдвойне. Я полагаю, все помнят, что действие дементоров оставляет мало шансов быть счастливым.
Все покивали — никто ещё не забыл нашествие дементоров в Хогвартс-экспрессе и на матче Слизерин-Хаффлпафф на третьем курсе.
— Самая большая проблема, пока практикуешься, это найти подходящее воспоминание. Это на самом деле сложно, — Гарри задумался, покусывая нижнюю губу. Он не вполне был уверен, что сам вызвал Патронуса летом в Литтл-Уингинге — могло быть так, что мёртвый Седрик ему помог? Потому что сконцентрироваться тогда получилось хреново, что ни говори… и сейчас Гарри совсем не чувствовал себя в настроении вызывать Патронусов. Он не мог припомнить навскидку ничего счастливого. Например, вчера вечером в этой комнате он вспомнил подряд двадцать сжигающих заклятий, от Incendio до Cremo, и был собой доволен. Но это, разумеется, совершенно не то.
— Покажи?.. — Рон замолчал на полуфразе — Гарри поднял руку.
— Хорошо. Наверно, во втором семестре я даже буду вас этому учить.
Гарри вытащил палочку и задумался. Сойдёт воспоминание о последнем матче, когда близнецы ради него отказались от мест в команде и разругались с Анджелиной Джонсон? Мелочная, неправильная радость… но она была.
Может, и сойдёт. Со стимулятором.
Гарри дотянулся до сидевшего слева Фреда и переплёл свои пальцы с его. Близнец выглядел слегка удивлённым, но не возражал; это прикосновение всколыхнуло в Гарри то самое настигшее его на квиддичном поле состояние ребёнка, получившего подарок, на который никогда не расчитывал… счастье понимания, что тебя не бросили. Не оставили. Не предали. Жар тонких рук и звонкий смех…
— Expecto Patronum!
Величественный олень ступал по комнате — такой чёткий, что можно было разглядеть каждую шерстинку и отличить радужку от белка; серебристое сияние держало любопытных, сразу возжелавших потрогать несчастное животное, на приличном расстоянии. Олень неторопливо обошёл комнату и, кивнув своему создателю, растаял в воздухе.
— О-о… — восхищённо протянула Джинни. Её даже не смутил тот факт, что Гарри зачем-то держался за руки с её братом — слишком её впечатлил Патронус.
— А теперь начинаем занятие! — велел Гарри. — Встаём, берём палочки и к делу!
Его слушались беспрекословно; казалось даже, что им всем это нравится — когда им уверенно говорят, что делать, объясняют ошибки, поощряют и выговаривают. Его маленькая армия. Они действительно пойдут в бой, если он прикажет; Гарри хотелось верить, что всё дело в пропагандистских способностях Ли Джордана. В конце концов, Гарри не собирался никого тащить в бой. Он и сам способен справиться, если что.

* * *

В этом году в школе на каникулы оставались многие; и Гарри не мог на Рождество перебраться в спальню седьмого курса Гриффиндора, под крылышки Фреда и Джорджа. Это огорчало, но было закономерно; «хорошенького понемножку», полагал тот парень наверху, который управлял судьбой Гарри, и дёргал за ниточки, делая своему подопечному очередную пакость.
Гарри засиделся за задёрнутым пологом кровати допоздна; книга по ментальной магии, позаимствованная в Запретной секции без ведома мадам Пинс, оказалась интересной и невероятно толстой. Почему-то ни одна книга по этому разделу магии не была в свободном доступе; можно подумать, много кто пылал желанием заниматься таким трудоёмким делом. То, что изучал Гарри, было не более чем пособием для чайников, как выразились бы магглы; в магическом мире такого термина не было, зато сами пособия были — к счастью для чайников.
Он читал, пока не заснул, не погасив Люмос на привешенной к пологу палочке; чтобы свет не мешал, Гарри уткнулся лицом в подушку.
Внезапная боль вспыхнула в шраме; она всё усиливалась и усиливалась, вырывая у Гарри слёзы и редкие вскрики; он спал, и ему было так больно, как никогда раньше; и в один момент ему стало так больно, что голова, по ощущениям, разлетелась на кусочки, как гнилая тыква, и он, сумев на секунду открыть глаза, забылся полусном-полуобмороком.
…Его тело было гладким, мощным, гибким. Он ловко проскольнул на животе между блестящими прутьями металлической решётки, по холодному полу. Было темно, но он прекрасно видел всё вокруг, правда, в каком-то странном, пульсирующем свете… Он повернул голову. Вроде бы, в коридоре никого нет… Хотя… Там, впереди, на полу, свесив голову на грудь, сидит какой-то человек … Контуры его тела мерцают в темноте…
Гарри высунул раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус… И почувствовал запах этого человека… Он жив, но задремал… Сидит перед дверью в конце коридора…
Гарри томило желание укусить этого человека… этому надо противостоять… у него другая, очень важная задача…
Но человек шевельнулся… Он вскочил на ноги, и с его колен упал серебристый плащ; Гарри видел над собой размытые, дрожащие очертания человека… Тот вытащил из-за пояса волшебную палочку… У Гарри не осталось выбора… Он взметнулся над полом и нанёс несколько сокрушительных ударов, один, другой, третий, каждый раз глубоко вонзая зубы в человеческую плоть, чувствуя, как ломаются рёбра, ощущая горячий поток крови… так знакомо, почти привычно… она такая сладкая — человеческая кровь… кости хрустят, как крекеры, он сминает их…
Человек кричал от боли… потом затих… беспомощно привалился к стене… кровь хлестала на пол…
Больно… во лбу… так больно…
— Поттер, мать твою, ПРЕКРАТИ ОРАТЬ!!
Гарри рывком сел, задыхаясь от страха: он же не хотел больше никого убивать, никогда, ни за что, снова кровь на языке, снова боль… Голова раскалывалась вся, целиком, боль текла по телу вместе с кровью; каждый удар сердца отдавался в шраме огнём, и Гарри вздрагивал.
Мистер Уизли. Это был мистер Уизли. На него напали… Гарри напал…
— Надеюсь, ты больше не планируешь вопить среди ночи? — раздражённо поинтересовался тот же голос, что его разбудил.
«Нет. Не планирую». Гарри, морщась от боли, натянул джинсы и футболку, сунул ноги в кроссовки и выскочил в общее пространство спальни.
Забини, собиравшийся забраться обратно в собственную постель, обернулся.
— А, так ты решил продолжить свои вокальные упражнения в другом месте? — едко поинтересовался он. — Похвально, Поттер.
Малфой лежал с отдёрнутым пологом и, закинув руки за голову, с интересом наблюдал за встрёпанным Гарри. Но, к его глубочайшему сожалению, бесплатного спектакля в виде полночной перепалки Гарри и Забини не последовало — Гарри кинул на Забини странный диковатый взгляд и выбежал из спальни.
Пустые коридоры. Длинные лестницы. Бег — шаги гулко отдаются, отражаются эхом от стен; Гарри нёсся через ступеньки, бежал, что было сил, дрожавшие на полу пятна лунного света мелькали в глазах; голова болела и кружилась, хотелось упасть и заплакать, но Гарри решительно не мог себе этого позволить.
Гриффиндорская башня. Гарри резко затормозил перед портретом Полной Дамы, охранявшей вход. Блин, и какой же у них сегодня пароль?..
— Пропустите меня, пожалуйста, — безнадёжно попросил Гарри.
Обитательница портрета была явно не в восторге от того факта, что её разбудили. И к тому же разбудил ученик другого факультета, не знающий пароля.
— Нет пароля — нет прохода, — сухо ответствовала она.
— Мне очень нужно… мне срочно надо поговорить с Фредом и Джорджем Уизли, — умолял Гарри.
— Подождёшь до утра, — Полная Дама была неумолима.
— Мне нужно сейчас!.. — Гарри сорвался на отчаянный крик. — Послушайте… если горгульи у кабинета директора открывают мне без пароля, может, и Вы откроете?
Полная Дама вытаращилась на Гарри в полном недоумении.
— Там ты и есть тот Наследник, о котором по школе пятый год ходят слухи? А доказательства есть?
Гарри без лишних слов выхватил палочку, шепнул заклинание и взрезал себе ладонь. Кровавый след на портрете некоторое время портил светлое платье Полной Дамы, а потом впитался.
— Да, — неохотно признал портрет. — Ты — Наследник. Но из этого не следует, что я должна пропускать тебя без пароля.
— Следует, — возразил Гарри, кожей чувствуя, как уходит время. — Я требую открыть мне! По праву моей крови!
Полная Дама скривилась и с явной неохотой отодвинула свой портрет. Походило на то, что портреты тоже должны были ему подчиняться, но явно не желали.
Дверь спальни мальчиков, над которой было написано «Седьмой курс», открылась под рукой Гарри без пререканий. Где находятся кровати близнецов, он помнил отлично; и совсем не удивился, обнаружив их спящими вместе в постели Джорджа.
— Фред, Джордж, проснитесь, — Гарри присел на край кровати, задёрнув полог. — Проснитесь, пожалуйста…
— Гарри?
— Что случилось?
Фред тёр сонные глаза, Джордж убирал спутанные волосы с лица; они выглядели такими милыми, такими безмятежными, что Гарри не выдержал и спрятал лицо в ладонях.
— Что случилось? — близнецы обняли его за плечи.
Боль ослепляла; он отвык от неё, он забыл, как это бывает. Его рвало бы от боли, если бы он не помнил, что для этого нет времени, он не может себе этого позволить…
— На вашего отца напали. Мне приснилось… Он в Министерстве, там на него напала огромная змея, она кусала его, столько крови повсюду… — выдохнул Гарри.
— Тебе приснился кошмар, — неуверенно запротествовал Джордж.
— Нет! — выкрикнул Гарри и судорожно сглотнул — ужин с каждой новой порцией боли подкатывал к горлу. — Это не сон, это было на самом деле! Я был этой змеёй, это я сделал!..
— Ты уверен?
— Да… на него в самом деле напали, надо срочно звать какую-нибудь помощь… — выдавил из себя Гарри.
— Мы пойдём к директору, — решил Фред.
Гарри молча кивнул. Какой бы сволочью Дамблдор ни был, вряд ли он оставит Артура Уизли умирать. В конце концов, это восстановило бы против директора Хогвартса всю семью Уизли.
Глубоко заполночь Дамблдор всё ещё был в кабинете; из-за закрытой двери с медным молоточком в форме грифона доносились голоса. Фред постучал и, не дожидаясь «Войдите», толкнул дверь.
Дамблдор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой; перед ним лежали какие-то бумаги, горела свеча. Он чуть подался вперёд и попал в круг света: белоснежная ночная рубашка, расшитый малиново-золотой халат. Впрочем, на лице — ни тени сна.
— Добрый вечер, молодые люди, — приветливо сказал он. — Что привело вас ко мне?
— Директор, сэр, Гарри приснился сон… — заговорил Фред.
— Это не сон, — перебил Гарри. Это было. Мистера Уизли… его покусала змея. Огромная змея. В Министерстве. Он сейчас истекает кровью. Это было наяву…
— Как ты это видел? — спокойно спросил Дамблдор. — Наблюдал сверху, или, быть может, стоял рядом?
— Я… я был змеёй. Я сам сделал это… — Гарри запнулся и замолчал.
Дамблдор кивнул с таким видом, словно ничего другого и не ожидал.
— Эверард! — громко позвал он. — И Вы, Дилис!
Волшебник с желтоватым лицом и короткой чёрной чёлкой и пожилая ведьма с длинными серебристыми локонами с соседнего портрета сразу открыли глаза, хотя за секунду до этого, казалось, очень крепко спали.
— Вы слышали? — спросил Дамблдор.
Волшебник кивнул; ведьма сказала: «Естественно».
— У этого человека рыжие волосы, и он носит очки, — добавил Дамблдор. — Эверард, Вы должны поднять тревогу, пожалуйста, сделайте так, чтобы его нашли те, кто нужно…
Оба кивнули, скрылись за рамами своих портретов и исчезли. На одной картине остался лишь занавес, служивший фоном, а на другой — внушительное кожаное кресло. Гарри заметил, что многие бывшие директора и директрисы — хотя они весьма убедительно похрапывали и даже пускали слюни во сне — украдкой бросают на визитёров любопытные взгляды, и наконец-то понял, кто разговаривал в кабинете, когда они подошли к двери.
— Эверард и Дилис относятся к числу самых знаменитых людей, стоявших во главе Хогвартса, — Дамблдор стремительно обогнул Гарри и близнецов и подошёл к фениксу, спавшему на шесте у двери. — Их известность такова, что портреты обоих имеются во всех важных магических учреждениях. А поскольку они вправе свободно перемещаться по собственным изображениям, то всегда могут разузнать, что где происходит…
Дамблдор нежно погладил Фоукса по золотистому хохолку; феникс мгновенно проснулся и поднял голову.
— Нужно будет предупредить, — очень тихо сказал директор.
Феникс кивнул, обвёл взглядом комнату, махнул Гарри крылом и исчез во вспышке пламени.
Через камин Дамблдор вызвал в свой кабинет деканов Слизерина и Гриффиндора и ввёл их в курс дела. Снейп, сразу было видно, не был счастлив необходимостью посреди ночи пробуждаться из-за Гарри Поттера, и Гарри устрашился бы количеству отработок, число которых мелькало в обещающем взгляде Снейпа, если бы ему ещё было до этого дело.
На самом деле ему было плохо; шрам продолжало жечь, словно какой-то садист с силой водил по отметине раскалённой кочергой, в висках слоны танцевали канкан, ноги подкашивались. Гарри цеплялся за близнецов, чтобы не упасть, и они, очевидно, принимали это всего лишь за волнение и испуг после такого сна. Он и был бы испуган, если вдуматься; если бы не был придавлен, разбит и смят в лепёшку скопившимися в стенах Хогвартса ненавистью, страхом, презрением, отвращением, яростью… они ждали его, ждали, когда он ослабеет и впустит их… беловато-синяя, искрящаяся волна боли, не сдерживаемая ничем, захлёстывала его — она слишком долго копилась, чтобы быть хотя бы немного сдержанней…
Любовь близнецов могла бы помочь, но они не знали ничего ни о боли, сжигавшей Гарри, ни о ментальной магии… они сильно тревожились об отце и немного о Гарри, которому снятся такие нехорошие сны.
Со стены справа, с самого верха, послышался крик: это вернулся слегка запыхавшийся Эверард.
— Дамблдор!
— Какие новости?
— Я кричал, пока не сбежались люди, — волшебник промокнул брови висевшим у него за спиной занавесом, — сказал им, что слышал, как внизу что-то двигается. Они сомневались, верить мне или нет — Вы же знаете, внизу нет портретов, с которых я мог бы что-то видеть — но всё же пошли проверить. Так или иначе, через несколько минут они уже принесли его. Выглядит он неважно, весь в крови… когда его уносили, я перебежал на портрет Эльфриды Крэгг, чтобы хорошенько всё рассмотреть …
— Прекрасно, — кивнул Дамблдор. — Насколько я понимаю, Дилис увидит, как его доставят…
Буквально через секунду ведьма с серебряными локонами тоже вернулась на свою картину. Она, кашляя, упала в кресло и сообщила:
— Да, Дамблдор, его привезли к Сейнт-Мунго… пронесли прямо под моим портретом…у него жуткий вид…
— Благодарю Вас, — кивнул Дамблдор и развернулся к профессору МакГонагалл.
— Минерва, я прошу Вас пойти разбудить остальных детей Уизли.
— Разумеется… — профессор МакГонагалл, в тапочках, клетчатом халате и ночном чепчике, вышла из кабинета.
— С ним… всё будет в порядке? — непривычно робко спросил Фред, делая шаг вперёд.
Гарри уже не услышал ответа Дамблдора — лишившись половины поддержки, на ногах Гарри уже не устоял и упал на пол, как мешок с картошкой. Падение словно взболтало всё содержимое головы. Нестерпимая боль иглой прошила Гарри от виска до виска, и он потерял сознание.

— Гарри! Гарри! Очнись! Ennervate, ну же… — обеспокоенный голос Сириуса вырвал Гарри из забытья.
Голова Гарри покоилась на коленях Джорджа. Шрам неотвязно ныл, атмосфера была душной и давящей, но ничего такого, как в Хогвартсе. Высокие тёмные потолки, паутина и мебель, которая с виду готова покусать любого неосторожного, который на неё присядет. Гриммаулд-плейс, двенадцать.
— Зачем… очнуться?.. — пробормотал Гарри, снова закрывая глаза. Ему не нравится этот мир — так зачем, чёрт побери, силой выдёргивать его из обморока?
— Слава Мерлину, ты пришёл в себя, — облегчённо вздохнул Сириус. — Фред и Джордж сказали, ты ужасно всех напугал, когда упал. Почему ты потерял сознание?
Гарри зажмурился сильнее. Ему не хотелось думать, что с ним будет, когда он вернётся в Хогвартс.
Была, кажется, такая сказка… о Русалочке, которая с помощью магии обрела ноги вместо хвоста, но каждый раз, когда она ступала по земле, это было больно, словно она ходила по лезвиям ножей… а она ещё и танцевала…
Вот это, примерно, и произойдёт. Незамысловатое событие «Танец Русалочки». Зажигательный такой рок-н-ролл.
— Мне… мне было больно. Я упал. Может, ударился головой…
— Больно? Что болело? — Сириус выглядел всерьёз встревоженным, а уж о близнецах и говорить было нечего.
— Шрам, — часть правды Гарри скромно умолчал.
— Этот шрам? — Фред не уточнил, но всем и без того было ясно, какой из шрамов Гарри имеется в виду.
— Да. Он с самого начала болел… сильно. Я кричал во сне, мне сказали… я всех в спальне разбудил.
— Они переживут, — решил Джордж. — А сейчас как ты себя чувствуешь?
— Сейчас он немного болит. Совсем чуть-чуть. И слабость небольшая… я полежу, и всё пройдёт, — торопливо заверил Гарри.
— Полежит он, как же, — фыркнул Фред. — Сириус, у тебя в доме есть какие-нибудь лекарства? Укрепляющее, восстанавливающее?
Сириус растерянно пожал плечами.
— Не знаю… при моих родителях тут точно ничего такого не водилось, а когда дом стал штабом Ордена, если что-то и было, при мне никто никогда не пользовался…
— Ясненько, — Фред осторожно переложил Гарри на диван и встал. — Пойдём, братец Фордж, сварганим лекарство одному чересчур скромному мальчику из чего найдём.
Гарри засмеялся бы, если б у него были силы.

После того, как Фред и Джордж напоили Гарри неизвестного происхождения гадостью — при отвратительном вкусе гадость пахла свежей клубникой, и Гарри подозревал, что это была злостная уловка со стороны близнецов, призванная обмануть бдительность больного, в гостиной воцарилось тягостное молчание. Заботиться больше было не о ком, и Фреду, Джорджу, Рону, Джинни, Сириусу и самому Гарри нечем было отвлечься от грызущей тревоги за мистера Уизли. Послание от миссис Уизли не привнесло оптимизма: «Отец пока жив. Я срочно отправляюсь в больницу. Оставайтесь на месте. Как только будут новости, я сообщу. Мама». Слово «пока» определённо не так уж обнадёживало.
Это было тягостно — сидеть (в случае Гарри, правда, лежать) в гостиной далеко заполночь, смотреть на огонь в натянутом молчании и думать о мистере Уизли, за жизнь которого боролись сейчас целители Сейнт-Мунго. В жизни Гарри ещё не было такой длинной ночи. Один раз Сириус неуверенно предложил пойти спать, но ответом ему послежили только возмущённые взгляды; Гарри держался поближе к близнецам — ему было холодно, и они обнимали его, но думали при этом не о нём. Впрочем, Гарри было достаточно их тепла; не ной шрам так надсадно, он, наверное, смог бы уснуть, пока они все ждали новостей… а может, и не мог бы — памятуя о том, что ему уже приснилось сегодня ночью.
В десять минут шестого дверь распахнулась, и вошла миссис Уизли — бледная, но улыбающаяся. Гарри даже не слушал, что она говорит — облегчение затопило его: он никого не убил, мистер Уизли сумел выжить…
— Даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы не ты, Гарри, — миссис Уизли крепко обнимала несопротивляющегося Гарри. — Артура могли не найти вовремя, и было бы слишком поздно! Но, спасибо тебе, он жив, к тому же Дамблдор успел придумать хорошее объяснение, почему Артур был… там, где он был. А иначе ты даже не представляешь, в какую беду он мог бы попасть!..
Гарри было, мягко говоря, неловко выслушивать искренние благодарности, но он молча вытерпел все незаслуженные похвалы своей персоне.
Сириус тоже получил от миссис Уизли свою порцию благодарности — за то, что присмотрел за детьми. Крёстный в ответ отмахнулся и пошёл готовить завтрак на всех, горько бросив через плечо, что рад был сделать хоть что-нибудь. Гарри мог бы поспорить с Сириусом на тему того, насколько это приятно — по жизни находиться на передовой, но вряд ли крёстный стал бы слушать.
Во второй половине дня, после того, как немного поспали, они все вместе отправились в больницу Сейнт-Мунго. Тонкс и Грюм сопровождали их, пока они ехали в метро; Гарри сомневался, что от двух человек в случае нападения будет большой толк, но, в любом случае, от него ничего не зависело.

Они стояли перед большим старым зданием из красного кирпича, где располагался магазин под названием «Отто Драт & Заблес Тид Лтд». Здание имело унылый, заброшенный вид. В витринах были кое-как расставленны несколько щербатых манекенов в перекошенных париках, одетых по моде десятилетней давности. На покрытых вековой пылью дверях висели одинаковые большие вывески: «РЕМОНТ».
— Так, — сказала Тонкс и поманила своих подопечных к витрине, пустой, если не считать на редкость уродливого манекена в зелёном нейлоновом переднике и с выпавшими искусственными ресницами. — Все готовы?
Все кивнули, столпившсь около неё. Тонкс наклонилась очень близко к стеклу, так, что оно запотело от её дыхания и тихо обратилась к уродливому манекену:
— Здорово! Мы пришли навестить Артура Уизли.
Манекен еле заметно кивнул и поманил визитёров пальцем на шарнирах. Тонкс подхватила под руки Джинни и миссис Уизли, шагнула сквозь стекло и исчезла.
Фред, Джордж и Рон вошли следом. Гарри оглянулся на кишащих людей: обшарпанные витрины «Отто Драт & Заблес Тид Лтд» никого не интересовали, и исчезновение целых шести человек прошло совершенно не замеченным.
— Вперёд, — рыкнул Грюм, пихая зазевавшегося Гарри в спину; они вместе шагнули в витрину и оказались словно под прохладным водопадом — но тут же вышли с другой стороны, нимало не промокнув.
Там, куда они попали, не было ни манекена, ни витрины, в которой тот стоял. Перед ними простирался переполненный приёмный покой больницы. Многочисленные маги и ведьмы сидели рядами на шатких деревянных стульчиках. Некоторые выглядели вполне нормально и лениво перелистывали старые номера «Ведьмополитена»; зато на других было страшно смотреть: слоновьи хоботы, лишние руки, торчащие из груди, фиолетовые ослиные уши, свиные пятачки — пациент с последней проблемой живо напомнил Гарри Дадли. В приёмной было шумно, как на улице — многие пациенты издавали весьма странные звуки. Изо рта какой-то дамы с потным лицом, которая непрестанно обмахивалась «Ежедневным пророком», через равные интервалы с пронзительным свистом вырывалась струя пара, а в углу сидел неряшливый маг, который при каждом движении начинал звенеть как колокольчик; при этом его голова так отчаянно вибрировала, что бедняге приходилось держать себя за уши, чтобы она не отвалилась.
Между рядами ходили волшебники и ведьмы в светлых жёлто-зелёных мантиях. Они задавали вопросы и делали пометки в блокнотах, совсем как Амбридж на своих инспекциях. На груди у каждого, заметил Гарри, была вышита эмблема: перекрещенные волшебная палочка и кость. Надо полагать, это и были целители.
Миссис Уизли узнала в справочном бюро, куда им идти, и повела всех за собой. Гарри удивило, что палаты здесь не нумерованные, а поименованные — мистер Уизли, например, лежал в палате имени Дая Льюэллина.
Тонкс и Грюм остались в коридоре; Гарри, не чувствуя себя членом семьи Уизли, тоже хотел не входить, но миссис Уизли затащила его туда едва ли не силком.
Маленькая полутёмная палата освещалась сбившимися в кучу в середине потолка хрустальными шарами; в палате было только три пациента, считая мистера Уизли. Последний выглядел вполне бодрым, хотя и изрядно осунувшимся.
— Привет! — мистер Уизли отбросил газету. — Молли, Билл только что ушёл, сказал, попозже обязательно к тебе зайдёт.
Гарри не хотел ничего слышать о Билле и был рад, что тот ушёл.
— Как ты себя чувствуешь, Артур?..
Гарри держался в стороне, пока мистер Уизли общался со своей семьёй. Он вообще подозревал, что лишний здесь.
— Гарри, — окликнул его мистер Уизли.
— Да, мистер Уизли?
— Огромное тебе спасибо, — по-видимому, мистер Уизли не держал на Гарри зла. Ну, он ведь и не знал, что Гарри был змеёй, не так ли? — Если бы не ты, я бы так и истёк там кровью.
— Пожалуйста, — неловко пробормотал Гарри; ему казалось, он покраснел весь, с головы до ног. — Я… с Вами всё теперь будет в порядке?
— Конечно, Гарри, не беспокойся обо мне, — широко улыбнулся мистер Уизли.
Гарри был счастлив, когда они все вышли, и Грюм с Тонкс зашли поговорить с мистером Уизли.
Близнецы немедля вытащили телесного цвета шнуры — свои знаменитые Подслуши — и протянули всем по концу. Гарри, следуя примеру тех, кто уже однажды пользовался этим приспособлением, сунул кончик себе в ухо и прислушался.
— ..они всё обыскали, но змеи не нашли. Такое впечатление, Артур, что она напала на тебя, а потом взяла и растворилась в воздухе… Но вряд ли Сам-Знаешь-Кто рассчитывал, что змее удастся пробраться внутрь?
— Думаю, он послал её на разведку, — пророкотал голос Грюма, — ведь ему самому пока ничего не удалось сделать. Видно, он пытается разузнать, с чем ему предстоит иметь дело. Если бы не Артур, мерзкая тварь пробыла бы там гораздо дольше… Стало быть, Поттер утверждает, что видел, как всё произошло?
— Да, — напряжённо сказала миссис Уизли. — И знаете, похоже, Дамблдор давно ждал, что с Гарри случится нечто подобное.
— Да уж, — отозвался Грюм, — но мы всегда знали, что в этом пареньке есть что-то странное.
«Да ну? — мрачно подумал Гарри. — Интересно, и что бы это такое могло быть?»
— Утром я говорила с Дамблдором, — прошептала миссис Уизли. — Мне показалось, он очень беспокоится за Гарри.
— Конечно, беспокоится, а как же иначе, — проворчал Грюм, — если мальчишка видит всякие вещи глазами змеи Сами-Знаете-Кого. Поттер-то, ясное дело, не понимает, что всё это значит, но если Сами-Знаете-Кто завладел им…
Гарри отбросил Подслуши; ему не хватало воздуха.
— Какая чушь, — дрогнувший голос выдал Гарри с головой; он совсем не был уверен, что это чушь. Быть может, этим можно было объяснить многое… например, то, как всю поставленную защиту прорвало болью в шраме. Кто мог это сделать, кроме Вольдеморта?
Фред и Джордж обняли его за плечи, и он попытался не замечать испуганных, шокированных взглядов Рона и Джинни.

Командир, командир, не учи меня стрелять…
«Агата Кристи», «Командир».

В доме номер двенадцать по Гриммаулд-плейс Гарри хлопнулся на кровать в спальне, которую делил летом с близнецами, и попытался заснуть. Сон всё не шёл, хотя тело явно было не против; та пакость, что близнецы дали ему ночью, значительно улучшила его самочувствие, но противная слабость всё ещё оставалась, и руки дрожали, как с похмелья. Правда, не то, чтобы Гарри знал на собственном опыте, что такое похмелье; он только видел не раз утренние мучения дяди Вернона, переотмечавшего какую-нибудь удачную сделку.
Пожалуй, Гарри предпочёл бы, чтобы его мучило похмелье, а не мысли о том, что Вольдеморт забрался ему в мозги.
— Гарри, ты на ужин не пойдёшь? — близнецы присели рядом. — Если хочешь, мама принесёт тебе что-нибудь наверх. Она сказала, ты выглядел больным, пока мы возвращались.
— Нет, я не хочу есть, — соврал Гарри. — Спасибо.
Близнецы помолчали немного, но Гарри знал, что они снова видят его насквозь.
— Гарри, Грюм — старый придурок.
— А? — такого начала Гарри не ждал.
— Он параноик, это все знают. И уж поверь, если бы Вольдеморт сидел у тебя в мозгах, это было бы видно.
— Да ну? — с горечью отозвался Гарри. — Все и так думают, что я псих, убийца, маньяк… кто там ещё? Вольдеморт в моих мозгах никого не удивит. Они всегда знали, что во мне есть что-то странное, — издевательски процитировал Гарри выдержку из устного творчества Аластора Грюма и спрятал лицо в подушку.
— Идиот, — отозвался Фред.
— Мы — не все, — голос Джорджа звучал почти обиженно.
— Ткни нам пальцем, кто знает тебя лучше нас.
— И будь уверен, если бы у тебя в голове поселился кто-нибудь посторонний, уж кто-кто, а мы с Фредом заметили бы.
Гарри оторвал голову от подушки и виновато взглянул на близнецов.
— Простите… я не хотел вас обидеть. Просто я…
— Просто ты что?
Гарри сделал пару глубоких вдохов и выдохов и выложил близнецам историю о своей эмпатии и о том, как грустно всё заканчивается, когда люди тебя не любят. Правда, при этом он существенно отцензурировал некоторые моменты, но суть, в том числе и то, что атака Вольдеморта через шрам прорвала кое-как наложенную защиту, он передал, не искажая.
— Как с этим можно справиться? — Фред, как истинный гриффиндорец, сразу же задал главный вопрос.
— Мы можем как-нибудь помочь? — добавил Джордж.
Гарри пожал плечами. Он сказал близнецам, что сумел как-то заблокировать эту способность в начале года, но как и что сделал — решительно не помнит. Дескать, это было очень больно и очень давно, не взыщите, лёгкий юношеский склероз. Так что про любовь и её целительную золотистую силу Гарри поведать не мог — иначе пришлось бы делиться с близнецами всей «проблемой Забини», которую Гарри предпочитал отложить как-нибудь на потом и разрешить лично. Кроме того, от любви Забини, которой он не ждал и не хотел, ему хотелось защититься, закрыться — только поэтому он сумел тогда что-то сделать. Закрываться же от близнецов Гарри не хотелось совершенно.
— Не знаю… перед сном вчера я начинал читать кое-что по ментальной магии… знаю, болван, что раньше не позаботился, но на повестке дня были другие дела… — Гарри свернулся клубком на кровати. — Даже если Вольдеморт и не сидит безвылазно у меня в голове, он её точно иногда навещает… вот как этой ночью.
— Понятно, — Фред и Джордж устроились на кровати по обе стороны от него. — Как думаешь, в библиотеке Блэков есть что-нибудь об этом?
— Должно быть, — Гарри воспрянул духом. — Завтра же начну копаться. Думаю, Сириус будет не против.
— Он не будет против, даже если ты попросишь у него разрешения использовать все здешние книги на туалетную бумагу, — хмыкнул Джордж.
— Неужели они настолько скучные? — рассмеялся Гарри.
— Нет, он настолько тебя любит, — серьёзно ответил Фред. — Мы слышали ещё летом, что он составлял завещание.
— Почему? — Гарри встревоженно приподнялся на локте. — Ему что-то угрожает? Он же должен быть здесь в безопасности…
— Он здесь и есть в безопасности, — успокаивающе отозвался Фред. — А составлял на всякий случай, только и всего. Ты не дослушал. Он всё оставляет тебе.
— Мне? — широко распахнул глаза Гарри.
— А кому ещё? У него больше никого нет.
— Ну… Ремус, — неуверенно предложил Гарри.
Близнецы синхронно вздохнули.
— У них всё так и не ладится. Они вместе, но между ними словно чёрная кошка пробежала. Им трудно… особенно потому, что Сириус сидит взаперти, а профессор Люпин работает для Ордена. К тому же профессор, считает Сириус, взрослый и сам сумеет о себе позаботиться, а ты нет.
— Звучит так, будто он собирается умереть до моего совершеннолетия, — нахмурился Гарри. — Если ему интересно моё мнение, то я не собираюсь этого допускать.
— Вряд ли он собирается, — пожал плечами Джордж, — но возможность такую учитывает… хотя она очень мала, если вспомнить, что он безвылазно сидит здесь.
Гарри закусил губу. Ну уж нет. Если Сириус полезет на рожон в приступе острой тоски по адреналину, умереть у него не получится. Гарри за этим проследит.

* * *

Наверное, впервые мрачный дом номер двенадцать был полон гостей; по крайней мере, таких весёлых и непосредственных точно. Сириус, не проявлявший никаких признаков своей тоски по приключениям, радовался, как ребёнок, предстоящему Рождеству в компании своего крестника и семьи Уизли. Всё вокруг стараниями Сириуса было увешано гирляндами остролиста и золотого и серебряного «дождя», на отчищенных потёртых коврах блестел волшебный снег, не холодный и не тающий, огромная ёлка, добытая Мундугнусом Флетчером неведомо где и как, загораживала гобелен с древом Блэков целиком, а на головы домашних эльфов, приколоченные к стене, были надеты бороды и шапочки Санта-Клауса — при виде последнего украшения Гарри пробило на долгий здоровый смех. В доме постоянно пахло разной вкусной едой, каждое утро Гарри просыпался в объятиях близнецов и будил их поцелуями, а в день Рождества Гарри, снова проснувшись раньше Фреда и Джорджа, обнаружил в ногах постели три горки подарков. Жизнь была прекрасна, если не думать о предстоящем возвращении в Хогвартс. Но до этого было ещё достаточно далеко…
На это Рождество Гарри получил от Сириуса и Ремуса собрание книг «Практическая защитная магия и её применение в борьбе с силами зла». Книги были новенькие, ещё пахли типографской краской; движущиеся цветные иллюстрации были хорошим подспорьем. Чудесная вещь как для самостоятельных тренировок, так и для Эй-Пи (будь оно неладно, это идиотское название, придуманное Колином Криви).
Хагрид презентовал Гарри небольшой лохматый коричневый кошелёк с зубами; надо думать, зубы охраняли от воров, но Гарри не сумел положить туда ни кната из опасения за пальцы. Гм… чем плохое решение проблемы карманных краж? Всего лишь избавиться от причины, их вызывающей… от денег в карманах.
От Рона и Гермионы вместе Гарри получил огромную коробку шоколадных лягушек. Еда — отличный подарок, когда понятия не имеешь, что ещё понравилось бы человеку.
Подарка от Тонкс Гарри не ожидал, и был тем более рад, когда обнаружил, что она подарила ему крошечную действующую модель «Молнии». Как ни странно, наблюдать за тем, как игрушечная метла нарезает круги по комнате, было действительно забавно.
От миссис Уизли, как обычно, были кипа пирожков с мясом и свитер. И опять в цветах Слизерина. На этот раз на зелёном фоне была вывязана серебряная змея, начинавшаяся внизу слева, пересекавшаяся живот и грудь Гарри и заканчивавшаяся за правым плечом. Внушительная такая змея. Гарри не сомневался, что миссис Уизли таким своеобразным способом ещё раз выражает ему благодарность за то, что он вовремя предупредил Дамблдора насчёт мистера Уизли, но легче Гарри от этого не стало.
И Добби тоже прислал Гарри подарок: очень странную картину собственного авторства. Гарри долго вертел её так и этак, соображая, как она должна висеть, но так и не понял. От его чертыханий по этому поводу Фред и Джордж проснулись и незамедлительно уронили его обратно в лежачее положение, обхватив за талию.
— Счастливого Рождества, Гарри! — Фред поцеловал Гарри в губы, нежно и заботливо, не собираясь идти дальше — только напоминая о любви.
Одному Мерлину известно, как это слюнявое слово, затасканное в хлам ещё до рождения упомянутого Мерлина, стало занимать в жизни Гарри столько места и значить такую кучу всего.
— Счастливого Рождества, Гарри, — промурлыкал Джордж, поставив Гарри засос на ключице.
— А это тебе от нас, — хором сказали близнецы, выуживая из-под кровати яркую коробку.
Гарри с некоторой опаской — от близнецов можно было ожидать чего угодно — открыл коробку.
— Здесь наши новинки. Даже те, которых ещё нет в продаже. Плюс совершенный эксклюзив, тот самый лосьон, который мы тебе дарили тогда на день рождения, помнишь? — Гарри помнил. — Совершенно кошмарный рецепт, пока не можем поставить на поток, поэтому варим по вот такой бутылочке в полгода — на собственные нужды. И на твои, разумеется.
— А это что за гиббон с двумя фингалами под глазами? — Фред с любопытством воззрился на картину от Добби.
— Не видишь, что ли? — хихикнул Джордж и показал на надпись внизу картины. — Это же Гарри. Вылитый!
Гарри попытался стукнуть Джорджа по затылку одной из подаренных Сириусом и Ремусом книжек, но, разумеется, не преуспел — близнец, продолжая злорадно хихикать, уклонился; книжка упала на пол, сам Гарри потерял равновесие и упал на Джорджа.
— Совсем забыли тебе сказать, — Фред растянулся рядом, обнимая Гарри одной рукой за талию.
— Это ведь ещё не весь подарок.
— М-м? — удивился Гарри.
— Лучший твой подарочек — это мы! — хором продекламировали близнецы.
Гарри улыбнулся и притянул обоих поближе к себе.

— Я же вам так и не успел подарить свой подарок, — вспомнил Гарри получасом позже, расслабленный и счастливый; чёлка прилипла ко лбу, губы припухли, и надо было искать в своём невеликом гардеробе какую-нибудь водолазку, чтобы прикрыть все следы поцелуев на шее и ключицах.
Нет, можно было бы и вылечить, не проблема; но Гарри не хотелось.
— Ещё какой-то подарок? — очень натурально удивился Джордж в макушку Гарри.
— Ага, — хмыкнул Гарри. — Не ожидали, правда? Сейчас…
Гарри выскользнул из-под одеяла и полез в тумбочку.
— Вот. Долго думал, что которому из вас подарить, так и не додумался. Пусть это будет вам обоим сразу.
Фред принял у Гарри из рук пакет с изображением придурковатого на вид Санта-Клауса и заглянул внутрь; Джордж разворачивал несколько слоёв золотистой бумаги на твёрдом прямоугольном предмете. Гарри наблюдал за ними, кусая губы; что, если подарки не понравятся?
Фред распотрошил подарок быстрее; внутри были самые редкие ингредиенты для зелий, которые Гарри смог найти (они же соответственно были и самыми дорогими, но это его уже не волновало), и книга, завалявшаяся во «Флориш и Блоттс» в самом дальнем углу склада: «Как устроить Большой Конфуз». Гарри пролистал её, прежде чем купить, и убедился, что там полно интересного и дельного — с точки зрения того, кто любит приколы, конечно же.
Джордж отложил в сторону смятую бумагу и уставился на большую колдографию в тёмной деревянной рамке. Это фото сделал Колин Криви после одного из занятий Эй-Пи: тогда Фред и Джордж задержались, споря с Гарри насчёт того, как надо держать палочку при исполнении чар спутывания следов; спор продлился недолго, потому что в процессе демонстрации кто-то из них троих споткнулся и рухнул на шёлковые подушки, увлекая оставшихся двоих за собой. Они смеялись, щекотали друг друга, толкались и перешучивались минут десять, пока не заметили застывшего в дверях Колина с фотоаппаратом наперевес и не выгнали его, напомнив, что уже поздно, и если Филч его поймает, то Гриффиндор не досчитается энного количества баллов. Разумеется, позже Колин не отказался сделать для Гарри увеличенную копию; более того, он был щенячьи счастлив быть полезным своему кумиру.
Колдография получилась отличная, на взгляд Гарри; правда, на ней они больше целовались, чем толкались, но это было скорее преимуществом, чем недостатком. От изображения веяло беззаботностью, счастьем и нежностью; всем тем, о чём Гарри хотел бы помнить постоянно, особенно в те моменты, когда кто-нибудь в очередной раз пытался его прикончить.
— Вау… — хором протянули близнецы, глядя каждый на своё.
Поменявшись подарками, Фред и Джордж снова досконально их изучили. Гарри весь изнервничался и подумывал было уже начать грызть ногти.
— Вау, Гарри… — повторили близнецы. — Спасибо…
— Не за что… — Гарри, к своему изумлению, почувствовал, что краснеет.
— Нет, правда… мы эту кожицу королевского тритона два месяца ищем…
— …а это фото… здорово… ты не против, если мы его на стену в спальне повесим?
— В Хогвартсе, что ли? — не понял Гарри.
— В Хогвартсе мы её будем хранить под подушками по очереди, — Гарри заподозрил, что Фред таким образом шутит, но близнец был совершенно серьёзен. — Я имею в виду, дома, в Норе.
— Да конечно, — Гарри пожал плечами. Близнецы были вольны делать со своим подарком всё, что им заблагорассудится. — А если… ваша мама зайдёт и увидит?
— Пусть смотрит! — весело отозвался Фред.
— По-моему, она давным-давно всё поняла, — добавил Джордж и поцеловал снова заалевшего Гарри в скулу.
— Д-да?! — Гарри решительно не представлял, как он теперь будет смотреть в глаза миссис Уизли.
— Не беспокойся, — рассмеялся Джордж.
— Если все счастливы, то она не станет протестовать, — задумчиво сказал Фред.
— Но вот если бы мы вдруг тебя обидели…
— …то нам осталось бы заказывать гробы по размеру.
— А не наоборот? — недоверчиво уточнил Гарри. — В смысле, логично, если бы она больше беспокоилась о вас…
— А мы сами кого хочешь обидим, — беспечно отозвался Джордж.
— А после того, как мы тебя в непотребном состоянии вытащили перед твоим вторым курсом, мама уверилась…
— …что ты нуждаешься в заботе и защите.
— И что от нас ты это всё получаешь…
— …ведь получаешь же?..
Гарри поднёс к губам руки близнецов и осторожно, благоговейно поцеловал острые костяшки их пальцев. Другого ответа ему в голову не пришло.

* * *

Библиотека в доме номер двенадцать была лучше, чем в Хогвартсе; здесь не было книг общеобразовательного характера по школьным предметам. Большая часть книг была посвящена тёмной магии — ну и защите от неё, одно без другого не идёт, как Кастор без Поллукса — и разным другим областям магии, частенько малоизвестным. Например, ментальной. Гарри нашёл ту самую книгу, что начал читать в Хогвартсе перед тем, как увидеть сон о змее и засел в библиотеке на полдня.
Ближе к середине книги Гарри нашёл название, которое было ему уже знакомо: теория чувств и ощущений. Забини упоминал её ещё первого сентября… «Сам я не эмпат, но теорию чувств и ощущений изучил». «Ну, раз я эмпат, то мне сам Мерлин велел», — Гарри сурово приказал мгновенно проснувшемуся чувству вины заткнуться — нашло время! — и вчитался в теорию.
«Теория чувств и ощущений была впервые сформулирована Клавдием Забини-Блэком в тысяча двести сорок втором году. Род Забини издавна славился специалистами в ментальной магии; широко известно, что Забини происходят от одной из ветвей рода самой Кассандры. [«Широко известно? Я так ни сном ни духом…»] Прорицания, эмпатия, окклюменция и легилименция [«Это ещё что за звери?»], а также артименция [«Час от часу не легче…»] и некоторые другие ментальные искусства были широко распространены и развиты в этой семье. Как знаменитейший эмпат своего времени, Клавдий Забини-Блэк создал теорию, проливающую свет на простейшие взаимодействия чувств и ощущений.
Первый постулат теории гласит, что всякому ментальному воздействию есть противодействие, и не обязательно ментальное. Принужденный страдать от чужих отрицательных эмоций эмпат может заглушить пагубное воздействие воспринимаемой неприязни путём получения положительных эмоций — своих или чужих. Примером возможной защиты может послужить оргазм или прикосновение любящего человека; при условии, что последний знает, что делает. Противодействием данные эмоции можно назвать в том случае, если атака является исключительно эмпатической.
Необходимо отметить, что точно так же резкая физическая боль способна прервать приём каких бы то ни было эмоций. Знакомый с соответствующими теориями маг способен рассчитанными пытками замкнуть эмпата на собственных эмоциях последнего, позаботившись о том, чтобы сделать их как можно более отрицательными.
Второй постулат теории чувств и ощущений гласит, что на всякое ментальное воздействие имеется и щит. Как правило, щиты эмпата — те же воспоминания, что требуются при вызове Патронуса; либо же чувства и ощущения, которые принято относить к разряду приятных, радостных и захватывающих.
Необходимо отметить, что щиты тем легче сломать, чем неопытней эмпат. Защита, выстроенная необученным эмпатом, легко ломается легилиментором любой квалификации [«Кем-кем?»].
Третий постулат теории гласит, что всякое чувство или ощущение имеет свой антипод. Любовь — ненависть, боль — удовольствие, страх — смелость, осторожность — небрежность, et cetera. К подобной противоборствующей паре можно также отнести эмпатию и полную к ней неспособность.
Необходимо отметить, что пророки обладают той разновидностью эмпатии, что принято называть латентной, или скрытой. Способные чувствовать колебания будущего, они невосприимчивы к эмоциям других, но способны излучать с большей силой, чем обученный эмпат.
Следствия из изложенных выше постулатов таковы…»
Автор книги, Финеас Найджелус Блэк, всё так же нудно и однообразно (но хотя бы понятно и доступно, несмотря на незнакомые термины) излагал последствия, коих насчитывалось не менее полусотни. Гарри внимательно изучил все.
У него появилось несколько вопросов к Забини, но как подступиться с ними к последнему, Гарри решительно не представлял.
А также у Гарри появились вопросы, которые могли быть решены безотлагательно — например, что такое окклюменция, легилименция и артименция? Он собрался было покопаться в соответствующей секции библиотеки и выяснить всё это, но тут появились близнецы и практически насильно утащили его ужинать. Дескать, нечего одну книжную пыль глотать, пора попробовать что-нибудь более питательное. Проклятое воображение Гарри подкинуло ему пару образов, заставивших его покраснеть; судя по хитрющим физиономиям близнецов, именно на такой эффект они и рассчитывали.

* * *

— Гарри, дорогой, — позвала миссис Уизли, заглянув в гостиную, где Гарри пытался читать о том, чем легилименция отличается от артименции [артименция — термин, предложенный автором Enahma; означает ментальное искусство навязывания ложных воспоминаний, впечатлений, видений; отличается от легилименции, чья цель — разрушить защиту окклюментиста и извлечь из его сознания и памяти какую-либо информацию], близнецы с переменным успехом пытались его отвлечь, утверждая, что в последний день каникул читать — это кощунство, Рон играл с Гермионой в шахматы, а Джинни пыталась научить Косолапсуса ходить на задних лапах. — Ты не мог бы спуститься в кухню? С тобой хочет поговорить профессор Снейп.
— Кто-кто? — Гарри выронил книгу из рук.
— Профессор Снейп, — повторила миссис Уизли таким тоном, как будто ничего более обычного, чем Снейп, пришедший поговорить со своим самым ненавистным учеником, придумать не могла. — Пойдём скорей, у него мало времени.
«Вот блин…»
Спускаясь в кухню, Гарри лихорадочно перебирал в памяти все свои прегрешения и не находил ни одного, из-за которого Снейпу потребовалось бы сюда являться. В конце концов, завтра Гарри вернулся бы в Хогвартс, в «распростёртые объятия» своего декана — так к чему тратить время, которого, как выяснилось, и так мало, и являться на Гриммаулд-плейс?
В кухне царило тягостное молчание; Снейп сидел с неестественно прямой спиной, Сириус, сложив руки на груди, рискованно покачивался на стуле, балансируя на двух задних ножках. На столе перед Сириусом лежало распечатанное письмо.
— Добрый день, — насторожённо сказал Гарри, прикрывая за собой дверь.
— Садитесь, Поттер, — неприязненно отозвался Снейп. Кажется, он готов был покусать Гарри.
Гарри сел, отчего нет?..
— Знаешь что, Снейп!.. — яростно выпалил Сириус. — Нечего тут распоряжаться. Это, как-никак, мой дом.
— Мне было велено переговорить с тобой наедине, Поттер, — сказал Снейп; знакомая сардоническая усмешка искривила его губы, — но Блэк....
— Я его крёстный! — выкрикнул Сириус.
— Я здесь по приказу Дамблдора, — продолжал Снейп. Его язвительный голос, напротив, делался всё бархатней. — Но ты, Блэк, можешь остаться, я знаю, ты любишь быть… причастным.
— Что ты имеешь в виду? — стул, на котором сидел Сириус, с громким стуком встал на все четыре ножки.
— Только то, что, по-моему, тебе сейчас очень… м-м… неуютно, ведь ты не делаешь ничего полезного, — Снейп деликатно подчеркнул последнее слово, — для Ордена.
Сириус покраснел от злости. Губы Снейпа победно изогнулись, и он повернулся к Гарри.
— Меня прислал директор, Поттер. Он хочет, чтобы ты в этом семестре изучал окклюменцию.
— Магическую защиту от проникновения в разум извне? — недоверчиво уточнил Гарри и сполна насладился выражением неподдельного шока на лице Снейпа. — Дамблдор думает, что это Вольдеморт… э-э, как бы сказать… послал… внушил мне тот сон со змеёй?
— Совершенно верно, Поттер, — кивнул Снейп, оправившись от удивления. — Кроме того… профессор Дамблдор, Поттер.
— Ага, — рассеянно кивнул Гарри. — А кто будет меня учить?
— Я, Поттер, — кислая мина Снейпа явственно обозначала всё, что зельевар думал о дополнительных занятиях с Гарри.
— Почему Дамблдор сам не может учить Гарри? — рыкнул Сириус, также прекрасно обойдясь без «профессора».
— Потому, я полагаю, что директор обладает правом делегировать наименее приятные из своих обязанностей кому-то из подчинённых, — шёлковым голосом объяснил Снейп — нарочито внятно, как ребёнку. — Смею тебя уверить, я на это не напрашивался. — Он встал. — Поттер, жду Вас в понедельник, в шесть часов вечера. В моём кабинете. Если кто спросит, у Вас дополнительные занятия по зельеварению. Как у, — Снейп снова скривился, — особо одарённого студента.
Гарри с трудом сдержал ухмылку; оказывается, усердные занятия дают и такой, весьма удачный и неожиданный побочный эффект — раздражённого невозможностью обозвать своего студента тупицей Снейпа.
— И учтите, Поттер, никто не должен знать об окклюменции. В особенности Долорес Амбридж.
Гарри кивнул.
— Минутку, — сказал Сириус неожиданно спокойно и сел ровно. — Если я только узнаю, Сопливус, что своей окклюменцией ты портишь Гарри жизнь, будешь иметь дело со мной.
— Дело с тобой? — насмешливо оскалился Снейп. — Как трогательно. С человеком, который вот уже полгода безвылазно сидит в доме своей матери, опасаясь за свою жизнь…
Сириус взметнулся со стула, выхватывая палочку.
— Ты хочешь назвать меня трусом, Сопливус?
— Именно так, Блэк, — сощурился Снейп. Когда и как зельевар успел вынуть палочку, Гарри не заметил.
Сириус перемахнул через стол, оказавшись рядом со Снейпом, и зашипел:
— Учти, Сопливус, мне плевать, что Дамблдор думает, будто ты переродился. Я-то знаю…
— Вот как? И отчего же ты не поделишься своими подозрениями с ним? — Снейп поднял палочку. — Или ты думаешь, что он не послушает советов человека, который успешно сидит у себя дома, в надёжной защите от происков Тёмного Лорда?..
Сириус, снова багровый от злости, начал было выкрикивать какое-то заклинание, а Снейп отшатнулся, чтобы защититься, но Гарри был быстрее.
— Expelliarmus! — Гарри поймал обе палочки, зажав в кулаке. На щеках Гарри цвел раздражённый румянец. — Хватит! Ведёте себя хуже первоклашек, оба! Как раз в то время, когда Вольдеморт набирает силу, вы начинаете грызться! Мало ли что там было у вас в школе! Я же не пытаюсь убить Малфоя каждый раз, как вижу!! Вы оба старше меня почти на двадцать лет, неужели так трудно вести себя цивилизованно?!!
Гарри сорвался на крик в конце своей обличительной речи; частью от осознания того, что орёт не на кого-нибудь, а на собственных крёстного и декана, частью от вполне оправданной злости — нашли время вцепляться друг другу в глотки! — частью от того, что хотел, чтобы до них, чёрт побери, дошло хоть что-нибудь.
Хотя, судя по круглым, как блюдца, глазам Сириуса, и сжатым в ниточку губам Снейпа, Гарри выбрал в корне неправильную тактику. Теперь оба, как только придут в себя, сровняют его с землёй, едва ли не впервые в жизни придя в чём-то к согласию.
Дверь кухни отворилась, и вошли сияющие от счастья Уизли и Гермиона. Посредине гордо шагал мистер Уизли в полосатой пижаме и макинтоше.
— Я здоров! — провозгласил он на всю кухню. — Абсолютно здоров! Гарри, зачем ты тут так кричал?
— Э-э… — очень красноречиво ответил Гарри.
Должно быть, со стороны это смотрелось забавно; Сириус и Снейп в паре футов друг от друга, со злыми лицами, и Гарри, зажавший в кулаке сразу три палочки, со сдвинутым бровями и закушенной нижней губой.
— Что тут происходит? — обеспокоилась миссис Уизли, выглядывая из-за плеча мужа.
На лице Снейпа отразилось глубочайшее омерзение.
— В понедельник, в шесть вечера, в моём кабинете, Поттер, — с этими словами Снейп безошибочно выдернул из рук Гарри свою палочку, бросил в камин горсть летучего пороха и исчех в зелёном всполохе.
— Гарри, что здесь случилось? — миссис Уизли сразу нашла крайнего.
Гарри беспомощно взглянул на Сириуса.
— Небольшой… ликбез, — медленно ответил крёстный и быстрым шагом вышел из кухни.

Отправляться обратно в Хогвартс близнецы, Гарри, Рон и Гермиона должны были на «Ночном Рыцаре» в охранительном сопровождении Люпина и Тонкс. Сириус провожал их только до порога дома, как и миссис Уизли.
— Фред, Джордж, на улице холодно, наденьте варежки, — ворковала миссис Уизли.
— Мам, — слегка раздражённым хором отвечали близнецы, — нам уже не по тринадцать лет…
Но миссис Уизли не оставляла попыток утеплить Фреда и Джорджа; те, в свою очередь, продолжали сопротивляться. Рон, Гермиона и Джинни заинтересованно наблюдали за этим спектаклем из серии «Отцы и дети: противостояние идеологий», а Гарри прощался с крёстным.
— Сириус… — Гарри хотел попросить крёстного не делать глупостей, чтобы опровергнуть обвинение в трусости, но Сириус перебил:
— Вот, возьми-ка.
— Что это? — в руке Гарри оказалось нечто завёрнутое в ткань и размером с небольшую книжку.
— Это способ связаться со мной, если что… например, если Снейп тебя совсем достанет… Нет, здесь не разворачивай! Молли будет протестовать, — Сириус покосился в сторону миссис Уизли, и у Гарри возникло подозрение насчёт того, что этот таинственный способ связи уже обсуждался в кругу взрослых, и миссис Уизли успела категорически его не одобрить. — Но я хочу, чтобы ты связался со мной, если будет нужно. Хорошо?
— Конечно, — не стал спорить Гарри. — Сириус, послушай…
— Что?
— Пожалуйста, не делай ничего необдуманного, — договаривая, Гарри уже понял, что совершил ошибку — лицо Сириуса словно окаменело. — Я не хочу потерять ещё и тебя, ладно?
— Я всё понял, Гарри, — Сириус горько усмехнулся. — Я не буду вести себя, как первоклашка.
Кровь бросилась Гарри в лицо.
— Извини, что я кричал тогда, просто…
— Просто мы оба вели себя, как двадцать лет назад, только и всего, — снова перебил Сириус и подтолкнул Гарри к двери, где собрались уже все остальные. — Пока, Гарри.
— Пока, — со вздохом согласился Гарри.
Едва дом номер двенадцать растворился в воздухе, повинуясь своим охранным чарам, Ремус вскинул правую руку с палочкой, и ярко-фиолетовый автобус возник словно бы из ниоткуда. Из открывшейся дверцы выскочил паренёк едва ли не моложе Гарри, тощий, веснушчатый и с ушами, напоминавшими ручки от кастрюли:
— Добро пожаловать в…
— Да, да, спасибо, мы знаем, — перебила Тонкс. — Ну, быстро, быстро, залезаем…
И она подтолкнула Гарри к входу в автобус.

Уже выйдя из автобуса, все начали прощаться с Тонкс и Люпином, пожимать им руки и обмениваться последними церемониальными фразами. Люпин задержал Гарри, пока остальные жали руки Тонкс, и тихо сказал:
— Гарри, я знаю, что ты не любишь профессора Снейпа, но он прекрасный окклюментор, а мы очень хотим, чтобы ты выучился защищать себя, поэтому занимайся как следует, ладно?
— Конечно, — кивнул Гарри. Если уж он столько лет абстрагируется от подколок Снейпа на уроках зельеварения, то большое ли дело абстрагироваться и на окклюменции? — Ремус…
— Что? — Люпин слегка вздрогнул; со дня встречи в доме Дурслей летом Гарри называл его только «профессор Люпин».
— Позаботься о Сириусе, хорошо? Ему плохо сейчас…
— Да, Гарри, — склонил голову Ремус; неяркое зимнее солнце высветило несколько прядей преждевременной седины в волосах оборотня.

* * *

Гарри явился в кабинет Снейпа ровно в шесть. Зельевара видно не было, и Гарри посчитал себя вправе оглядеться.
Кабинет совершенно не изменился с тех пор, как Гарри был здесь в последний раз. Массивный письменный стол, сотни банок с фрагментами животных и растений, плавающими в прозрачной жидкости (Гарри вечно забывал, как она называется), закрытый наглухо шкаф. На столе стояла свеча, и в круг её света попадала массивная пустая каменная чаша с незнакомыми Гарри рунами по бокам. Это был мыслеслив — то самый, который Гарри видел у Дамблдора в прошлом году, или другой, не суть важно. Зачем он здесь? Хотя с этими ментальными искусствами никогда не поймёшь… Гарри пожалел, что пришлось уехать из дома на Гриммаулд-плейс — там было ещё столько непрочитанных книг!..
Снейп выявился из темноты так незаметно, что Гарри едва не подскочил.
— Заприте дверь, Поттер, — веле Снейп негромко.
Гарри запер, мысленно задаваясь вопросом: как, ну как он дошёл до жизни такой?..
— Итак, Поттер, Вам известно, для чего Вы здесь. Директор просил научить Вас окклюменции…
«Он думает, у меня склероз? Вчера только говорил!»
— Как Вы сами упоминали, окклюменция — это область магии, изучающая способы защиты сознания от постороннего влияния и проникновения извне. Тёмный лорд — превосходный легилиментор. Надо ли объяснять Вам, Поттер, что такое легилименция?
— Нет… сэр, — добавил Гарри, поймав свирепый взгляд Снейпа.
«Сэр, вашу м-мать. Спросить, что ли, как там Бэддоку на том свете?.. Хотя совсем по-хамски будет, а злить его сейчас без толку…»
— Проклятие, которое, вопреки ожиданиям, не убило Вас, видимо, создало между Вами и Тёмным лордом некую связь. Очевидно, что временами, когда Ваш мозг расслаблен и особенно уязвим — во сне, например, — Вы способны понимать мысли и испытывать эмоции Тёмного лорда. Директор считает, что это следует прекратить. Он пожелал, чтобы я научил Вас блокировать сознание от Тёмного лорда.
— Сэр, а почему я был в сознании змеи, но это считается атакой именно Вольдеморта?
— Не называйте его по имени, Поттер, — поморщился Снейп. — Тёмный лорд тоже был там. Он управлял змеёй. Полагаю, даже Вы могли бы догадаться, если бы дали себе труд пошевелить мозгами.
Гарри мысленно досчитал до десяти.
— И теперь Тёмному лорду известно: у Вас есть доступ к его мыслям и чувствам, — размеренно продолжил Снейп. — Также он, скорее всего, догадался, что эта связь обратима; а именно, понял, что и сам может проникать в Ваше сознание…
— И может попытаться мной манипулировать? — перебил Гарри. — Сэр? — раздражённо добавил он.
— Может, — равнодушно согласился Снейп. — Что и возвращает нас к тому, с чего мы начали — к окклюменции.
Гарри кивнул. Всё это звучало логично и многообещающе.
Снейп достал палочку — Гарри напрягся — и прикоснулся кончиком к своему виску. Потом отстранил её, и за палочкой потянулась невесомая серебристая (Гарри положительно начинал ненавидеть этот цвет; куда ни ткни, всё вокруг серебряное, а что не серебряное, то зелёное, от василиска до Авады) лента. Снейп осторожно опустил её в мыслеслив; потом ещё одну и ещё. Затем взял мыслеслив и аккуратно поставил на полку, никак не обяснив свои действия.
— Встаньте, Поттер, и приготовьте свою палочку.
Гарри, начиная отчего-то нервничать, приготовил.
— Можете попытаться разоружить меня с помощью заклинания или защититься любым другим способом, какой только придёт в голову.
— А что Вы будете делать? — Гарри с опаской и недоверием покосился на палочку Снейпа.
— Я попробую проникнуть в Ваше сознание, — вкрадчиво проговорил Снейп. — Посмотрим, насколько Вы сможете этому сопротивляться. Говорят, Вам неплохо удавалось блокировать проклятие подвластья. Сейчас Вам понадобятся приблизительно те же навыки… Итак, приготовьтесь. Legillimens!
Гарри выкрикнул только «Pro…», а «…tego» договорить уже не успел — реакция у Снейпа была великолепная.
Комната поплыла перед глазами и исчезла; в голове, будто обрывки фильма, замелькали бессвязные, но очень яркие образы — настолько яркие, что они затмили собой всё остальное.
Вот ему снова пять, и он смотрит, как Дадли катается на новом красном велосипеде — сердце, детское и глупое, разрывается от зависти… А вот он поднимает палочку, наставляя её на тролля, и кричит: «Stupefy!!»… Армия дементоров медленно наступает на него с обеих сторон чёрного, маслянисто блестящего в лунном свете озера… Астрономическая башня, боль, ненависть к самому себе — шаг вперёд и ветер в ушах… Мрачная спальня дома на Гриммаулд-плейс… вспышки рыжих волос, озорные и серьёзные синие глаза, улыбающиеся губы, так близко…
«Нет!!..»
Если на бульдогов Гарри было давным-давно плевать с высокой колокольни, то ничего настолько личного, как отношения с близнецами, он демонстрировать не собирался.
А если кто-то вздумает туда полезть… как отвечают драконы тому, кто посягает на что-то, что принадлежит им?..
Пальцы пронзило болью, и Гарри понял, что почти упал на пол — успел только в последний момент выставить руки вперёд и наткнулся ими на каменный пол; ударился бы и коленями, но они зависли в сантиметре от пола. Гарри поднял глаза на Снейпа — тот задумчиво рассматривал большие волдыри ожогов на обеих руках.
— Поттер, Вы сознательно применили Инсендио?
— Да, — Гарри встал и отряхнул руки; кое-где была почти содрана кожа о жёсткий камень, но это были мелочи. — Я хотел защититься… Вы же сами сказали — любым способом, какой придёт в голову…
— Вы впустили меня слишком глубоко. Потеряли контроль.
— Вы видели то же, что и я? — спросил Гарри, не уверенный, что хочет знать ответ.
— Местами, — усмехнулся Снейп. — Чья это собака?
— Тёти Мардж, — пробормотал Гарри. Это было чертовски унизительно…
— Ладно, для первой попытки не так уж и плохо, — Снейп снова поднял палочку. — Вы всё-таки сумели остановить меня, хотя потеряли много времени и сил на совершенно бесполезные вопли…
— Я кричал? — перебил Гарри.
— Да, — коротко ответил Снейп. — Вы должны быть спокойны и сосредоточены. Пусть меня отторгает Ваше сознание, тогда и волшебная палочка не понадобится. Закройте глаза.
Гарри послушно закрыл.
— Ни о чём не думайте, Поттер… освободитесь от всех эмоций…
Гарри честно пытался освободиться, как он себе это представлял, и вышло нечто странное: гнев и смущение остались, но были какими-то отстранёнными, холодными, рассудочными; и сам Гарри словно бесстрастно наблюдал за своими эмоциями, спокойный, сосредоточенный и готовый к чему угодно.
— На счёт «три»… раз, два, три… Legillimens!
Гарри казалось, что он видел, как с кончика палочки Снейпа срывается заклинание и летит вперёд; он поднял руку — одновременно и реальную руку, из плоти и крови, ставшую вдруг неимоверно тяжёлой, и руку ментальную, которой, за неимением других кандидатур, стал гнев; тяжёлая тёмная волна ярости выметнулась навстречу заклинанию Legillimens через раскрытые двери разума Гарри и, переплетясь на миг с заклинанием, разрушив его в странную прозрачную пыль, окутала Снейпа, как могло бы окутать облако, в которое влетели на полной скорости.
— Поттер, чёрт Вас побери! — Снейп злобно сверкнул глазами и быстро пробормотал какое-то слово на латыни, Гарри не успел разобрать, какое; облако гнева исчезло. — Какого дьявола, Поттер… почему Вы не предупредили, что Вы эмпат?!
— А надо было? — глупо спросил Гарри. Вспомнил и добавил:
— Сэр.
Снейп выглядел так, будто вот-вот взорвётся.
— На тот случай, если Вы не знали, Поттер… НАДО!
Гарри поморщился и потряс головой: в ушах зазвенело.
— Простите… сэр. В следующий раз обязательно предупрежу…
Ему показалось, Снейп сейчас его ударит. Должно быть, гнев Гарри подействовал на обычно невозмутимо-ядовитого слизеринского декана самым пагубным образом.
— Вы изучали теорию чувств и ощущений, Поттер?
— Да…
— Под чьим руководством?
— Ни под чьим… сам. Сэр.
— Зачем? — Снейп подозрительно воззрился на Гарри.
— Ну… — Гарри оказался сбит с толку. А правда, зачем? — На вот такой вот… случай… — Гарри неопределённо помахал в воздухе рукой. — Если нападут.
Снейп некоторое время сверлил Гарри взглядом; Гарри ёжился, но молчал.
— На сегодня достаточно. И учтите, каждый вечер перед сном Вы должны освобождать своё сознание от всех чувств и мыслей. Надо, чтобы Вы были абсолютно спокойны, а в голове — совершенно пусто, Вы поняли?
— Да, — Гарри едва его слушал.
— И имейте в виду, Поттер… Если не будете тренироваться, я об этом обязательно узнаю…
— Ага, — буркнул не особенно впечатлённый прозвучавшей в голосе Снейпа угрозой Гарри.
— И ещё одно. Пока Ваше самообразование не помогло Вам наломать дров… — Снейп заскрипел пером по листу пергамента. — К следующему занятию прочтёте эти книги и будьте готовы ответить на любой вопрос по ним.
Гарри сунул листок в карман и вышел, не прощаясь.