Гарри покосился на довольно солидный мешок с деньгами на своей тумбочке. Сильный позыв к рвоте заставил Гарри согнуться и явить миру большое количество желчи — еды в желудке давным-давно не осталось никакой, а зелья впитались в кровь. Мадам Помфри захлопотала вокруг, помогая снять тошнотворный эффект Веритасерума. Фред и Джордж поддерживали Гарри, и это было единственным, что было ему по-настоящему нужно.
Теперь ему удалось уснуть. Сон был тяжёл и липок, как цемент, противно обволакивал и приковывал к кровати. Но всё же это был сон, и Гарри был рад, что он походил на цемент. Во всяком случае, он ничего не имел общего с кровью. * * *
Позже Фред и Джордж рассказывали Гарри, как Дамблдор заставил Сириуса превратиться в человека и пожать руку Снейпу — и какие лица были при этом у обоих. Это вовсе не развлекло Гарри, хотя должно было бы; просто теперь ему всё это казалось таким глупым, все школьные распри между Снейпом и Сириусом, всё мальчишеские обиды, которые Снейп так тщательно, похоже, лелеял. Гарри казалось, что вряд ли Снейпа кто-нибудь пытался изнасиловать и/или убить с такой же периодичностью, как его самого; по крайней мере, только так, в представлении Гарри, можно было достать человека, чтобы тот и двадцать лет спустя плевался при одном упоминании твоего имени. Что-то меньшее, право же, не стоило подобных усилий.
А потом Сириуса услали куда-то с неким делом — Дамблдор же и услал; Гарри так и не увидел снова лица крёстного… Хотя имел ли он право смотреть ему в глаза после всего, что натворил? Гарри прятался бы и от близнецов, если бы они оставили его одного хоть на секунду; но Фред и Джордж, словно чувствуя пораженческие настроения Гарри, отпускали его в одиночку только в туалет. Дни слились для него в мелькание рыжих волос и синих глаз, и эта цветовая гамма была ему вполне по вкусу.
Ему надо было забыться — и близнецы болтали с ним о посторонней ерунде, и шутили, и целовали его; он просыпался посреди ночи со слезами на глазах — и они обнимали его молча, утешали так же, как тогда, в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое; он не ел — они кормили его с ложки, превращая хандру в игру. Гарри гадал, скоро ли им надоест с ним возиться, столько отдавая и ничего не получая взамен.
— Мама просила Дамблдора, чтобы ты сразу поехал к нам на этих каникулах, но тот упёрся намертво — дескать, ты должен какое-то время провести у Дурслей, — Фред обнимал Гарри за талию, Джордж пристроился на полу у кровати, положив подбородок на колено Гарри. — Заберём тебя, как только сможем, обещаем.
— Зачем? — не выдержал Гарри. — Зачем я вам? Я ходячая проблема…
— Джорджи, у тебя не завалялось флакончика с зельем, укрепляющим память?
— Нет, — откликнулся Джордж. — Надо бы сварить, пригодится.
— Ты опять забыл.
— Но ничего, мы можем напоминать столько раз, сколько требуется.
— Мы любим тебя, дурачок.
— И всегда будем любить.
Гарри закрыл глаза и позволил себе расслабиться. Может быть, настала пора наконец-то поверить и не допытываться, что, да как, да почему.
Может быть, у него даже получится.
Гарри не любил ходить по школе в эти дни — все смотрели на него, снова и снова, его боялись, опасались. Шарахались от него, прижимая руки ко рту, перешёптывались, смотрели и смотрели… Гарри полагал, у многих из них есть свои версии смертей Седрика и Барти Крауча, и эта мысль вызывала у него только усмешку. Правда, как обычно, превосходила любые домыслы.
Так или иначе, в эти дни Гарри, Фред и Джордж ютились вне своих гостиных и спален. К их услугам были Визжащая хижина, пещера Сириуса, великое множество пустых комнат Хогвартса и благосклонность преподавательского состава, смотревшего на всё сквозь пальцы. Даже Снейп не возникал больше с отработками за то, что Гарри упорно игнорировал завтраки, обеды и ужины в Большом зале, а беззастенчиво эксплуатировал Добби. Хотя если кто и был счастлив в сложившихся обстоятельствах, так это именно Добби, чьим высшим счастьем было услужить «сэру Гарри Поттеру».
Чтобы упаковать вещи, Гарри пробрался в собственную спальню под мантией-невидимкой, настолько ему не хотелось видеть никого из своих одноклассников. Его поразило, какими унылыми выглядело большинство из них, хотя слух о возрождении Вольдеморта давным-давно расползся по Хогвартсу. Вроде бы они должны были радоваться — в конце концов, это их родители стояли там, в кругу Пожирателей. Теперь их семьи прощены и снова в фаворе у Тёмного Лорда. Гарри не мог понять, отчего Малфой часами, уставившись на огонь, сидит в гостиной, Кребб и Гойл меланхолично рвут пустые листы пергамента на тонкие полоски — он слышал, это как ногти грызть, бывает такая привычка — Забини ходит с красными глазами, как будто не спит ночами напролёт. Прочие, кого Гарри знал хуже, тоже не выглядели победителями: Панси Паркинсон двигалась как сомнамбула и отвечала на вопросы с задержкой секунд в шесть, Эдриан Пьюси обгрыз себе ногти до мяса, Дафна Гринграсс несколько раз плакала в углу гостиной, Миллисент Булстроуд, сидя на диване, сжималась в комок и шептала себе под нос: «Человек, проглотивший дерево, превращается в дерево, проглотившее человека, дерево, проглотившее человека, превращается в человека, проглотившего дерево…» — без конца одно и то же, Теодор Нотт приобрёл привычку громко хрустеть пальцами, сидя на полу у камина и ссутулившись, и никто не одёргивал его… Разумеется, всё это только внутри подземелий. На виду у прочих трёх факультетов слизеринцы были точно такими же вальяжно-наглыми, как всегда.
Но на прощальный пир Гарри должен был пойти — Дамблдор не поленился найти его и предупредить, что пир не начнётся, пока Гарри не явится. Лишней ненависти к себе, а следовательно, головной боли Гарри не хотел. Поэтому пошёл.
Место Олега Крама рядом с Гарри просто вопиюще пустовало. Прочие дурмстранговцы — они ещё не уехали, растеряв с бегством своего директора большую часть спеси и самоуверенности — не вступали в разговоры с Гарри. Его это вполне устраивало; но когда на свободное место приземлился Кровавый барон, Гарри почувствовал, что совсем не возражает против натянутого разговора о погоде с дурмстранговцами. Это было бы много проще, чем «дружеская болтовня» с Кровавым бароном, весь год не терроризировавшего Гарри задушевными беседами.
— Добрый вечер, Гарри, — призрак, как обычно, был хриплым, как будто его мучила жестокая ангина. — Как Ваши дела?
— Прекрасно, — ядовито парировал Гарри. — Для полной гармонии не хватает только повеситься.
— За чем же дело стало? — съязвил призрак. — Не могу поверить, что во всём Хогвартсе не найдётся лишней верёвки и кусочка мыла.
— Ну не верьте, — фыркнул Гарри. — Вас об этом никто не просит.
— А Вы не меняетесь, Гарри, — со светлой грустью отметил Барон. — Вы всё так же ершисты и непосредственны, как на первом курсе.
— Хотите сказать, я бесчувственный чурбан, которому всё нипочём? — Гарри поставил локти на стол и подпёр ладонями подбородок.
— Я хотел сказать только то, что сказал, — покачал головой призрак. — А Вы услышали то, что хотели услышать.
— Если бы Вы знали, — интимным тоном поделился Гарри, — как мне надоели эти псевдофилософские разговоры о высоком…
— Разговоры у нас, Гарри, исключительно о Вас, — возразил Барон. — А при всём моём к Вам уважении, Вас никак нельзя назвать высокой темой. Вы как минимум на полголовы ниже самого низкорослого из Ваших сокурсников.
Гарри захотелось дать Кровавому барону подзатыльник.
— Скажите, зачем Вы заводите эти разговоры? Их смысл я понимаю много позже, уже тогда, когда он и не имеет особого значения… — Гарри поменял позу и теперь рассеянно крутил в руках кубок с соком. Это движение болезненно напомнило ему об Олеге Краме, человеке, которого он никогда не знал, и он выпустил кубок из рук, словно обжегшись. Оранжевое пятно с готовностью растеклось по скатерти. — Есть у Вас какая-то цель помимо того, чтобы полюбоваться моей озадаченной физиономией?
— Конечно, есть, Гарри, — Барон улыбнулся, что смотрелось жутковато. — Я уверен, Вы догадаетесь о ней сами, когда она не будет иметь особого значения.
Гарри рассмеялся, и его смех неожиданно громко разнёсся по притихшему залу — оказывается, директор встал, чтобы опять сказать речь. Никто не обернулся к Гарри; он мог только чувствовать, как все насторожились.
— Наступил конец, — заговорил Дамблдор, обводя взором собравшихся, — очередного учебного года.
Он сделал паузу, и его глаза остановились на столе Хаффлпаффа. За этим столом с самого начала пира было тише всего, оттуда и сейчас смотрели самые бледные и самые грустные лица.
— Я о многом собираюсь поговорить с вами сегодня, — продолжил Дамблдор, — но сначала хочу сказать о замечательном мальчике, который должен был бы сидеть сейчас здесь, — он сделал жест в сторону хаффлпаффцев, — и веселиться на прощальном пиру. Я прошу всех встать и поднять бокалы в память о Седрике Диггори.
Все встали, все до единого, даже слизеринцы. Гарри стоял, вцепившись пальцами в край стола, и его мутило от усилия, с которым он держался на ногах.
— За Седрика Диггори, — слитно повторил зал шёпотом.
Гарри не размыкал губ вместе со всеми. Он не хотел прощаться с Седриком в толпе… когда-нибудь он придёт на могилу Седрика один, если выживет, если к тому времени будет ещё кому и куда приходить… но сейчас, здесь, сливаться со всеми в единый тоскующий, растерянный, печальный организм Гарри не хотел.
Он ведь и не был таким, как все; в это Зале он был единственным, кто имел право называть Седрика братом — пусть и несостоявшимся. Гарри знал это совершенно точно. Не такое большое, призрачное преимущество перед прочими, но единственное, которое что-то стоило.
Голова кружилась, и Гарри с облегчением рухнул обратно на скамью.
— Седрик воплощал в себе многие прекрасные качества, присущие истинным хаффлпаффцам, — сказал Дамблдор. — Он был добр, трудолюбив, был хорошим товарищем. Он ценил честность превыше всего. Его смерть затронула каждого из вас, независимо от того, хорошо вы его знали или нет. И, как мне кажется, именно поэтому вы имеете право знать, что произошло. Седрика Диггори убил Лорд Вольдеморт.
Гарри поднял голову и внимательно поглядел на Дамблдора.
По Большому залу пронёсся испуганный ропот. Школьники, в ужасе от услышанного, неверяще смотрели на Дамблдора. Директор хранил невозмутимое спокойствие и ждал, пока гомон прекратится. В ушах Гарри звенел их испуганный шёпот, перекликаясь с последними словами Седрика. «Какой ты ершистый, котёнок…». Дамблдор пользовался клише и высокопарностями, как строитель кирпичами; и многие были рады ринуться толпой в выстроенное директорской речью здание, перевитое лентой с надписью «Память о Седрике Диггори». Но Гарри видел, что ничего, совершенно ничего от настоящего Седрика там нет, как нет Бога в храме с золотыми куполами и разжиревшими священниками.
— В министерстве магии, — продолжал Дамблдор, — возражали против того, чтобы я сообщал вам это. Возможно, ваших родителей шокирует то, что я всё-таки это сделал–потому ли, что они не верят в возвращение Лорда Вольдеморта, потому ли, что считают вас слишком маленькими для подобных известий… Однако, по моему глубокому убеждению, правда вообще предпочтительнее лжи, и, если я стану делать вид, что Седрик погиб в результате несчастного случая или допущенной им же самим ошибки, то это будет прямым оскорблением его памяти. Есть ещё один человек, о котором непременно нужно упомянуть в связи со смертью Седрика. Я, разумеется, имею в виду Гарри Поттера.
По Большому залу пробежала рябь — многие головы на мгновение повернулись к Гарри и сразу же отвернулись обратно, к директору.
— Гарри Поттеру удалось спастись от Лорда Вольдеморта, — объявил Дамблдор. — Он не сумел спасти Седрика, потому что сам был в таком состоянии, в каком других начинают отпевать. Он продемонстрировал во всех отношениях такую храбрость, какую перед лицом Лорда Вольдеморта удавалось показать лишь очень немногим магам, и за это — честь ему и слава.
Дамблдор с суровым видом повернулся к Гарри и ещё раз поднял бокал. Практически все в зале повторили его действия. Они тихо произнесли его имя, как до этого — имя Седрика, и выпили за него. Гарри сгорбился, стараясь спрятать голову в плечи. Он не спас Седрика — и неважно, почему. Не смог, не сумел, не захотел — какая разница? Седрика просто больше нет… с двадцать четвёртого числа это знание давило на Гарри товарным поездом, и с каждым словом Дамблдора в вышеупомянутый поезд подкидывали груза.
После того, как все сели, Дамблдор заговорил снова:
— Одной из целей проведения Турнира Трёх Волшебников было всестороннее укрепление магического сотрудничества. В свете последних событий — я имею в виду возрождение Лорда Вольдеморта — подобные связи приобретают новое, более важное значение.
Дамблдор посмотрел на мадам Максим и Хагрида, потом перевёл взгляд на Флёр Делакур и остальных шармбатонцев, на придавленного горем Виктора Крама и дурмстранговцев, сидящих за слизеринским столом.
— Каждого из наших гостей, — Дамблдор задержал взгляд на дурмстранговцах, — мы будем рады видеть всегда, в любой момент, вы можете приехать к нам, когда захотите. И хочу, что все вы помнили — в свете возвращения Лорда Вольдеморта, это необходимо помнить: наша сила в единстве, разобщённость делает нас слабыми. Лорд Вольдеморт обладает уникальной способностью повсюду сеять вражду, раздоры. Бороться с этим мы можем лишь одним способом — связав себя столь же уникальными, крепкими узами дружбы и доверия. Культурные, национальные различия — ничто, если наша цель едина, а сердца открыты. Я знаю — но ещё никогда я так сильно не желал ошибиться! — что впереди у нас тёмные, трудные времена. Некоторые из тех, кто сейчас находится в этом зале, впрямую пострадали от Лорда Вольдеморта. Он сломал судьбы многих и многих семей. Неделю назад вы лишились вашего товарища.
Дамблдор помолчал и веско добавил:
— Помните Седрика. И если придёт для вас время выбирать между тем, что просто, и тем, что правильно, вспомните, как поступил Лорд Вольдеморт с хорошим, добрым, храбрым мальчиком, случайно оказавшимся у него на пути. Помните Седрика Диггори.
Гарри тошнило от этих лицемерных речей так, что он боялся, как бы его не вывернуло на стол. Кровавый Барон успокаивающе похлопал Гарри по спине — ощущение было такое, словно холодная вода собралась в широкую ладонь и принялась успокаивать Гарри.
Тогда Гарри позорно, по-девчоночьи расплакался. Слёзы капали в пустую тарелку — Гарри не смог заставить себя за весь вечер проглотить ни кусочка. Звучный стук капель о металл привлёк к себе всеобщее внимание, но Гарри этого не заметил. Он продолжал сидеть, опустив плечи и глядя, как сияет в свете свечей золотая вычурная тарелка, и плакать по Седрику Диггори.
«Я превращаюсь в истеричного пафосного неврастеника. Какая досада».
Чужое мысленное тепло, понимание, сочувствие, восхищение, доверие, опаска, интерес — ведь все, кто был в Зале, беззаветно верили и Рите Скитер, и Дамблдору одновременно (какая же каша должна была быть у них в головах…) — вились вокруг него, как бабочки вокруг лампы, и делали поезд на плечах Гарри длиннее как минимум на полсотни вагонов.
* * *
Гарри, Фред и Джордж заняли отдельное купе в поезде; едва забросив вещи наверх, Гарри свернулся на сиденье калачиком, прикрыв глаза.
— Снова грустишь? — близнецы присели рядом.
— Нет, просто… — просто Гарри было паршиво.
Близнецы всегда всё понимали; вот и сейчас они не стали донимать его расспросами и утешениями, а просто остались рядом, почти шёпотом переговариваясь о чём-то своём. Поезд тронулся, и Гарри, убаюканный покачиванием вагона, перестуком колёс и негромкими голосами близнецов, уже практически совсем заснул, когда дверь купе открылась.
— Рон? — удивлённо спросил Фред. Вопрос, заданный неожиданно громко, обычным голосом, разбудил Гарри.
— Да, я…
Гарри приподнялся на локте, нашаривая на столике очки; это действительно был Рон. Вот только непонятно было, что ему здесь понадобилось: с Фредом и Джорджем Рон и так общался регулярно, учитывая, что учился с братьями на одном факультете и жил в одном доме. А с Гарри Рон с Хэллоуина ничего общего иметь не желает. Так в чём дело?
— Что тебе? — недоумённо поинтересовался Джордж.
— Я… я хотел бы… поговорить с Гарри… можно?
— Об этом спрашивай у Гарри, — пожал плечами Фред. — Он сам за себя решает.
— Гарри, ты поговоришь со мной? — глаза у Рона были печальные-печальные, как у щенка, которого пнул в раздражении обожаемый хозяин.
— Поговорю, — решил Гарри.
С него не убудет, в конце концов.
Они прошли в тамбур, где Гарри мгновенно замёрз — изо всех мыслимых щелей усиленно дуло. Гарри натянул рукава свитера до кончиков пальцев и вопросительно взглянул на Рона.
— Гарри… я хотел тебе сказать… что я… ну… в общем… слушай, я просто…
— Просто что?
— Я просто… извиниться хотел. За то, что в начале года наговорил. Тебя и правда хотели убить… ты сам не клал заявку в Кубок… прости, в общем…
— Да я уже забыл, — отстранённо пожал плечами Гарри. Что значили эти несколько глупых несправедливых слов теперь, когда Седрик был мёртв? — Но я тебя прощаю, если тебе это нужно.
Рон вздохнул и опустил глаза.
— Я понимаю, Гарри… я виноват…
— Всё в порядке, я же сказал, — махнул Гарри рукой.
Повисло молчание.
— У тебя всё? — не выдержал Гарри. Ему хотелось вернуться в тёплое уютное купе, забиться под бок к близнецам и заснуть, ощущая их запах, тепло и любовь.
— Ты приедешь к нам летом? — с надеждой спросил Рон.
— Нет, я решил остаться у Дурслей! — вспылил Гарри на минуту. — У них вообще дико хорошо живётся, знаешь ли.
Помолчал, глядя на изрядно вытянувшееся лицо Рона, и добавил уже мягче:
— Если Дамблдор разрешит — приеду. Я без его разрешения шагу ступить не могу, сам понимаешь…
— А-а…
— Я могу идти?
— К Фреду и Джорджу пойдёшь?
— Конечно, — несколько обескураженно отозвался Гарри. Какие-то другие перспективы ему вовсе в голову не приходили.
До самого приезда Гарри дремал, устроившись между близнецами; стоило одному из них попробовать встать, как полусонный Гарри автоматически цеплялся за него пальцами — как котёнок когтями. Седрик, надо полагать, был не так уж не прав, строя параллели с животным миром…
«Хогвартс-Экспресс» уже подходил к станции, когда Гарри решил, что неплохо было бы оставить уже близнецов в покое и, скажем, переодеться в маггловское.
— Фред, Джордж, а Бегмен отдал вам деньги? — на эту мысль Гарри навела свежая заплатка на мантии Фреда, брошенной на сиденье рядом с Гарри. Были бы деньги, наверняка Фред потратился бы на новую…
— Нет, — неохотно отозвался Фред. — У него денег нет…
— Он поспорил с гоблинами, что ты выиграешь Турнир, — пояснил Джордж. — А те сказали, что ты не один выиграл, Дурмстранг тоже выиграл, пусть даже это был Пожиратель, а не Крам. А Бегмен все деньги на это поставил. Теперь в бегах.
— А мы остались без всех сбережений… — вздохнул Фред. — Ничего, прорвёмся.
— Стойте, — Гарри полез в сундук. — Вот, возьмите…
— Что это? — Фред с интересом принял мешочек на ладонь, и глаза близнеца расширились. — Деньги?
— Это мой выигрыш за этот дурацкий Турнир, — пояснил Гарри. — Возьмите себе. На ваш магазин шуток.
— Гарри, это тысяча галлеонов, — на резко посерьёзневшем лице Джорджа как-то очень ярко выделились немногочисленные веснушки. — Мы не можем это взять.
— Это же жуткая прорва денег, — голос у Фреда как-то сел от потрясения.
— И что? Мне они не нужны, я их не хочу. Я видеть их не могу. Пусть хоть что-то из этого дрянного Турнира послужит на пользу хорошим людям.
— Гарри, мы не можем, — повторил Джордж. Фред кивнул, соглашаясь с братом.
— Можете, — Гарри упрямо мотнул головой. — Можете и возьмёте.
— Но…
— Никаких «но», — Гарри старался смотреть на Фреда и Джорджа строго и повелительно, но получалось только жалобно и умоляюще — с близнецами такие взгляды никогда не проходили. — Если любите меня, то возьмите.
— Это называется «эмоциональный шантаж», Гарри.
— Никакого шантажа, — качнул головой Гарри. — Если вы их не возьмёте, я просто спущу их в унитаз в туалете Плаксы Миртл.
Близнецы молчали.
— Разве плохо будет, если вы именно на эти деньги откроете магазин шуток? — устало спросил Гарри. — У меня такое чувство, что всем вокруг найти поводы для веселья будет чем дальше, тем сложнее. И… считайте это вашим подарком мне на день рождения — то, что вы возьмёте эти деньги.
— Оригинальный подарок, — слабым голосом заметил Фред.
— Я и сам оригинальный, — ухмыльнулся Гарри. — Мне такие подарки как раз годятся.
Поезд дёрнулся, останавливаясь. Гарри приподнялся на цыпочки и по очереди поцеловал близнецов в щёку.
— Я вас люблю… никогда не умирайте, хорошо? — вырвалось у Гарри как-то совсем по-детски. Он покраснел до ушей и, подхватив сундук, метлу и клетку (как только рук хватило), вымелся из купе на третьей космической.
Дядя Вернон, ждавший за барьером, показался Гарри ещё отвратительнее, чем обычно.
— Пошевеливайся, придурок! — рявкнул он.
Гарри перехватил вещи поудобнее и двинулся следом.
— Гарри, спасибо… — послышался растерянный и счастливый голос Джорджа.
Гарри был уверен, что речь идёт вовсе не о деньгах — ну, скажем, не только и не столько о них. Он обернулся и улыбнулся близнецам.
— Дрянной мальчишка, где ты там застрял?! — рявкнул дядя Вернон. — Если ты хочешь идти за машиной пешком…
Гарри запихал вещи в багажник и плюхнулся на заднее сиденье. Атмосфера в машине была знакомой и привычной — всё буквально пропиталось ненавистью и неприязнью. Гарри откинул голову на спинку сиденья и расслабился.
Что бы там ни было впереди, его дело — встретить это и, возможно, плюнуть огнём, а может быть — протянуть руку и помочь. Будь что будет, как сказал Хагрид, скрещивая всякую пакость, чтобы получить в результате соплохвостов.
Будь что будет.
Конец 4-й части.
