События: Седьмой курс, Путешествие во времени, Фик об оригинальных героях, Философские размышления, Много оригинальных героев, Дамбигад, Нестандартный пейринг, Любовный треугольник
Саммари: Что делать, если вполне безобидная поездка оборачивается кучей проблем и приключений? Смогут ли маггловские науки быть полезными, если ты вдруг окажешься в магическом мире, да еще и не в своем времени? Поможет ли университетское образование и, как следствие, умение критически мыслить, если приходится противостоять одновременно аристократическому снобизму одних и слепому преклонению перед авторитетами других?
P.S. Много НП, частичный Дамбигад. Фанатам крутых Уизли и Поттера читать не рекомендуется.
Это очередное видение седьмой части ГП глазами сразу нескольких новых персонажей, которые оказываются в Хогвартсе по разным причинам и меняют взгляд на вещи как друг друга, так и некоторых обитателей Хогвартса.
Частично игнорируется 6-я книга ГП, т.е. Дамблдор не попал под проклятье кольца, а Драко не принимал Темную Метку и не получал приказ убить Дамблдора, следовательно война отложена во времени, и Хогвартс продолжает жить своей жизнью.
Люциус Малфой смог откупиться от Азкабана после провала в Отделе Тайн. Амелия Боунс и Эммелина Вэнс, убитые в шестой книге, живы, а Олливандер продолжает торговать палочками у себя в магазине.
Также имеет место AU относительно маггловского мира. Т.е. предполагается, что миссис Роулинг книг о ГП не писала, и, соответственно, главная героиня не могла их прочесть и сразу понять, что с ней произошло. В противном случае это могло бы привести к появлению всезнающей Мэри-Сью. Также имеет место небольшое смещение хронологического порядка некоторых событий, имевших место в маггловском мире.
P.S. Поскольку все новые персонажи не являются англичанами, для усложнения восприятия и создания реалистичности при переходе с одного языка на другой оный будет вводиться в первых двух-трех главах с момента введения в повествование персонажей, на нем говорящих, а также при переходе в диалогах с одного языка на другой. Переводы будут указаны в скобках там же в диалогах.
P.P.S. Некоторые уже известные заклинания изменены так, как если бы они произносились на классической, а не вульгарной латыни.
P.P.P.S. Фик задуман и начат давно, поэтому любые совпадения с другими фиками являются случайными и не относятся к плагиату.
Диклеймер: Автор не извлекает материальной прибыли, персонажи и вселенная Дж.К.Роулинг принадлежит Дж.К.Роулинг.
Дата: Воскресенье, 14.10.2012, 16:56 | Сообщение # 61
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
Ну, Майа, это богиня илюзий в кришнаизме.
Quote
Я раб иллюзии, которая держит в одной руке сладость, а в другой — кнут. Эта иллюзия — богиня Майа Деви манит этой сладостью самых глупых и затем наказывает их своей плеткой.
Давно читала о ней, но вот она - Майя - то, что делает Дамблдор с Волшебним миром. Усыпляет, завораживает.
PPh3
Дата: Воскресенье, 14.10.2012, 17:21 | Сообщение # 62
Высший друид
Сообщений: 786
Спасибо, буду знать Интересное сравнение с Дамблдором.
PPh3
Дата: Понедельник, 15.10.2012, 22:19 | Сообщение # 63
Высший друид
Сообщений: 786
Глава 11. Зельеварение и иже с ним.
Утро следующего дня не предвещало ничего необычного. Сонные в большинстве своем студенты, как всегда, шли в Большой Зал на завтрак. Лапина заметила, что на сей раз за столом Слизерина появились Малфой, Крэбб и Гойл. Последние сидели увальнями по обе стороны от своего предводителя и молчали, в то время как сам Малфой весьма красочно рассказывал о тяготах, пережитых им в Больничном крыле, то и дело оглядываясь на потолок, словно ожидая, что на него вот-вот что-то свалится. От нечего делать девушка принялась разглядывать сидевших за другими столами студентов.
Сидевший напротив нее за равенкловским столом Фольквардссон кивнул в знак приветствия. Его маневр повторили его соседи Корнер, Голдстейн и Бут. Фольквардссон улыбнулся, и Анна почувствовала, как ее губы тоже растянулись в улыбке. Она рада его видеть? Нет, просто поприветствовала, и все. Она знала, что так не должно быть, что ее реакция совершенно неправильная, и что вообще, если человек пару раз тебе поулыбался, это вовсе не значит, что он питает к тебе какие-то чувства. Тем не менее, она не могла (или не хотела) заставить себя прервать зрительный контакт. Подобную реакцию у нее вызывали всего несколько человек: в будущем — ее шеф Иван Петрович и бывший одногруппник Сергей; здесь, в прошлом — Карл и Ассбьерн. И лишь когда последний, напоследок вновь лукаво улыбнувшись, уткнулся в книгу, девушка перевела дух и принялась разглядывать дальние столы.
Барсуки вели себя довольно оживленно, но, в отличие от гриффиндорцев, не слишком шумно. Кстати, о гриффиндорцах. Поттер что-то заметно приуныл и со скучающим видом ковырял ложкой в тарелке с овсянкой. Грейнджер, как выразился герой одного советского фильма, какого именно, Лапина не помнила, “ела за чтением” с маниакальным выражением лица, которое даже издалека казалось бледным и уставшим. И лишь брат и сестра Уизли выглядели здоровыми и жизнерадостными, занимаясь тем, чем положено заниматься во время завтрака.
Вдруг зал заполнил шум хлопающих крыльев и уханье сотен сов, в лапах которых были зажаты конверты и газеты. Лапина такой способ связи находила забавным, но весьма древним. С другой стороны, о каких современных средствах связи может идти речь, когда волшебники сознательно решили остановиться в своем развитии на XIX веке и не пользоваться даже теми технологиями, которые существовали уже в то время?
Рядом с Малфоем приземлился крупный черный филин и, отдав письмо хозяину, важно ухнул, пристроившись на спинке стула. Судя по тому, каким каменным стало лицо блондина, написанное вовсе не доставило ему веселья.
Взмах крыльев над головой заставил девушку отвлечься от созерцания старосты своего факультета и обернуться к источнику шума.
- Это ты, Арминий! — радостно сказал сидевший рядом Карл, на руку которого изящно спланировал сокол.
Малфоевский филин недовольно ухнул, заметив конкурента: лишь немногие ученики в Хогвартсе могли похвастаться тем, что их птицы как-то отличаются от остальных, и вышеупомянутые фамилиары этим очень гордились. Мало ему белоснежной полярной совы, принадлежащей врагу его хозяина, так еще и это нечто появилось.
- Письмо из дома, — пояснил Шенбрюнн, заметив заинтересованный взгляд своей одноклассницы, и, быстро прочитав пергамент, убрал его в карман.
- Арминий? Вы в честь Зигфрида из “Песни о нибелунгах” так его назвали? — спросила Анна.
- Да. Хотите погладить? — предложил Карл.
Девушка кивнула, и сокол послушно перелетел на другую руку хозяина.
- Он у вас очень воспитанный, — сказала девушка, поглаживая гордую птицу, смотревшую ей прямо в глаза.
- Я старался, — с довольным выражением лица ответил Шенбрюнн, тоже заметив, как многие совы роняли письма прямо в тарелки.
В это время директор поднялся из-за стола, чтобы сделать несколько небольших объявлений, одно из которых касалось запрета на чтение литературы философского содержания, в частности “сочинений темного мага Канта”. Многие студенты отреагировали на это довольно спокойно, однако Лапиной чуть не стало смешно. Кант — темный маг? Это что надо было ночью курить, чтобы до такого додуматься? Или Дамблдор просто лимонных долек переел?
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, девушка выставила более прочный блок и обернулась, тут же почувствовав вторжение в сознание. Воспоминания понеслись с огромной скоростью в обратном порядке. Анне с трудом удалось скрыть, о чем именно с ней говорил Снейп, а до этого Флитвик. Нить воспоминаний все продолжала тянуться, накручиваясь, словно леска, практически не оставляя времени на выставление нового блока или подмен мыслеобразов. Как в тумане, она услышала, что рядом недовольно вскрикнул и улетел сокол. Все-таки до опытного легилимента и окклюмента еще идти, как до… в общем, не важно до чего, но раком. Поток сознания замедлился, и девушка представила перед собой пустую темную комнату с бесконечным потолком. Где-то на поверхности сознания всплывали образы ее воспоминаний, но слишком размытые, нечеткие, — значит, защита еще держится, хотя и трещит по швам.
Неожиданно мыслеобразы рассеялись, а тьма, с помощью которой она защищала сознание, стала спокойной, рассредоточенной. Девушка почувствовала еще один щит, явно внешний. Что, кто-то еще вмешался в ее сознание, но решил помочь? Еще это непонятно откуда взявшееся спокойствие, чувство защищенности. Ей было… хорошо, чего по логике не может быть в принципе после глубокой легилименции.
Постепенно тьма стала рассеиваться, уступив место мягкому свету. Девушка несколько раз моргнула, прежде чем увидела перед собой голубые глаза, смотревшие на нее с тревогой и нежностью… Фольквардссон… Он держал ее за голову, массируя виски, и, как ни странно, девушка не чувствовала по отношению к нему злости или раздражения. Кто-то сзади держал ее за плечи, чтобы она не завалилась назад. В рукавах мантии виднеется зеленая подкладка — Карл. Они опять сидели на одном из подоконников первого этажа.
- Wie fühlen Sie sich? /нем. Как вы себя чувствуете?/ — спросил Фольквардссон, смотря ей прямо в глаза.
- G-gut, sehr sogar… /нем. Х-хорошо, даже очень…/ — неуверенно ответила Лапина, отводя взгляд.
Ассбьорн осторожно, словно боясь сделать лишние движение, убрал руки с ее висков. Карл развернул ее так, чтобы она облокотилась об оконное стекло.
- Was war das? — спросила Анна, глядя в пол. — Ich meine nicht das Eindringen in das Bewusstsein, sondern was passierte mit mir danach. /нем. Что это было?.. Я имею в виду не вторжение в сознание, а после./
Мимо них прошла кучка младшекурсников. Одни недоуменно пялились на сидевшую на подоконнике троицу, другие хихикали, третьи вообще не обращали на них внимания.
- Das war Okklumentik von außen, in doppelter Ausführung, — пояснил Карл. — Meine Mutter hat mir diese Technik beigebracht. Assbjörn beherrscht sie ebenso gut, — швед кивнул, подтверждая слова немца. — Aber Tränke waren auch im Spiel. /нем. Двойная внешняя окклюменция… Меня этой технике обучила мать. Ассбьерн также ею отлично владеет… Но не обошлось и без зелий./
- Ähm…Danke. Kommen wir nicht zu spät zum Unterricht? /нем. Э-э… Спасибо. А мы не опоздали на лекцию?/ — поинтересовалась девушка, встав с подоконника.
- Eigentlich nicht, aber ich denke, dass Sie besser den Krankenflügel aufsuchen, /нем. Еще нет, но я считаю, что вам следует пойти в больничное крыло/, — ответил Карл, встав вместе с ней.
- Минус двадцать баллов Равенкло за праздное шатание по коридорам, — бархатным голосом сказал взявшийся буквально из ниоткуда декан Слизерина.
Фольквардссон, казалось, никак не отреагировал на снятые с его факультета баллы — ему уже рассказали о блажи слизеринского профессора штрафовать ни за что, ни про что. Разумеется, это не относилось к факультету Салазара Слизерина.
- Мистер Шенбрюнн, мисс Кайнер, я вам назначу отработку, если вы сейчас же не отправитесь на урок.
Снейп злобно посмотрел на студентов, чтобы те не смели сомневаться в его словах. Если с остальных факультетов Мастер зельеварения нещадно снимал баллы, то своим змейкам назначал отработки, чтоб неповадно было в следующий раз факультет позорить. Впрочем, проштрафившимся не-слизеринцам отработки, как правило, тоже не удавалось избежать.
- Вначале мы должны вам кое-что сказать, — ответил Карл, сверкнув глазами не хуже своего декана.
- Что же такого важного вы хотите мне сказать, с чем нельзя разобраться в другое время? — язвительным тоном спросил декан Слизерина.
Снейп уже догадывался, что именно ему хотят сказать. Дамблдор уже спросил у него за завтраком, как прошел его разговор со студенткой, на что декан Слизерина ответил, что он в точности исполнил его поручение. Очевидно, директору этого показалось мало, и он решил узнать подробности. Такому сильному легилименту, как он, не нужно было прибегать к изощренным приемам для того, чтобы попасть в чужое сознание, достаточно было лишь короткого зрительного контакта. Но, видимо, вы перегнули палку, Альбус. Или это ваша маленькая месть за Поттера? Или вы забыли, что вчера сказал Геннинген? То, что Кайнер на самом деле не немка — другой вопрос, но это не сильно меняет дело. Вам почему-то хочется удовлетворить ваши сиюминутные прихоти, когда есть проблемы более глобального масштаба.
К слову сказать, остальные преподаватели перепугались, когда одной из студенток стало плохо. Некоторые начали думать на темные проклятия или зелья, но никто, за исключением Северуса Снейпа, не заметил, куда был направлен ясный взгляд голубых глаз Альбуса Дамблдора.
Шенбрюнн и неизвестно зачем подбежавший Фольквардссон вывели, можно сказать, почти вынесли Кайнер из Большого Зала. По логике, они должны были доставить ее в Больничное крыло, где ею занялась бы мадам Помфри. Девицу будет не трудно убедить замолчать. Он не дура и поймет, что ее капризы и личные обиды не должны мешать решению государственных проблем. Хотя самого факта того, что Снейп был зол на директора, никто не отменял, как и того, что ему теперь приходилось играть уже на три стороны.
А вот и студенты. Шенбрюнн пытается ему угрожать, Фольквардссон загородил собою Кайнер и тоже как-то злобно смотрит, вертя в руках волшебную палочку. С него, пожалуй, стоит снять еще больше баллов — за неуважение к преподавателю. А вот Кайнер выглядит вполне бодро после перенесенной легилименции. Интересно, что же за заклинание они применили? Наверняка связанное с ментальное магией. И не исключено, что оба в достаточной степени владеют ею.
А Кайнер тоже хороша. Очень быстро влилась в студенческую жизнь, нагло воспользовавшись хорошим к ней отношением некоторых студентов, совершенно забыв, кому обязана всем этим. Северус ощутил укол ревности. Он, по сути дела, спас ее от смерти, помог адаптироваться в магическом мире, учил ее, терпел из-за нее более глубокую легилименцию и усиленные Круциатусы со стороны Лорда, успел, дракл бы ее подрал, к ней даже привязаться, а она… Она в любой момент может его предать, сбежав в Швецию или в Германию с этими сопляками, которые вьются вокруг нее, словно змеи. При этом того факта, что он сам создал для девушки подобные условия, Северус как-то не учитывал.
- Профессор, вы прекрасно знаете, что применение легилименции к студентам недопустимо, — с умным видом ответил Карл, стоявший рядом Ассбьорн кивнул, злобно сверкнув глазами, — а посему я требую от вас, как от декана, который обязан радеть о безопасности своих студентов, принять необходимые меры, иначе мне придется рассказать все нашему куратору.
- *Vielleicht besser nicht, Karl? — попросила Лапина с жалостливым выражением лица. — Es könnte für uns nicht gut ausgehen.* /нем. *Карл, может, не надо?.. Нам же хуже будет.*/
В отношении данного вопроса она, сама того не зная, была полностью солидарна со Снейпом. Впрочем, ответа она так и не дождалась, т.к. вниманием всех завладел подошедший, успевший запыхаться Геннинген.
- Was ist hier passiert? Herr Schönbrünn, wollten Sie mir etwas sagen? /нем. Что здесь случилось? Господин Шенбрюнн, вы хотели мне что-то сказать?/
И Шенбрюнн, совершенно не догадываясь об этом, воплотил в жизнь мечту многих слизеринцев — нашел и придал огласке компромат на Дамблдора. Снейп все это время молча слушал диалог, предложив лишь зайти в пустой класс и настояв, чтобы беседа велась на английском. Говорил в основном Карл — сухо, четко, без лишних эмоций, просто констатируя факты, ссылаясь при этом на то, что “слизеринец должен помогать слизеринцу”. Фольквардссон лишь иногда кивал, пару раз ответил на заданные ему вопросы, не забыв выдвинуть свои предположения по этому поводу, которые, как умозаключения, все же не были занесены в протокол. Анна большую часть допроса, поникнув головой, сидела за одной из парт, морально готовясь к худшему и гадая, чем может для них же самих обернуться столь опрометчивый поступок Карла. Одновременно ей было совестно, что пришлось прибегнуть к помощи человека, с которым она сама поступила ничуть не лучше, чем до этого с ней Дамблдор. Погрузившись в свои мысли, она не сразу заметила, как к ней обратился Геннинген с просьбой подтвердить показания Карла. И лишь когда немецкий куратор навис над ней с угрожающим выражением лица, девушка кивнула, выдавив еле слышное “да”.
По окончании допроса Снейп отправил нерадивых студентов на урок, не забыв назначить парням отработку у себя в классе в шесть вечера, после чего попросил Геннингена не торопиться с выводами и отложить разбирательство до вечера.
Урок заклинаний, на который двое слизеринцев и равенкловец чуть не опоздали, представлял на этот раз практическое занятие. Студенты отвечали на вопросы по домашнему заданию, уточняли непонятные моменты, выполняли упражнения для закрепления навыков. К удивлению преподавателя, большинство слизеринцев на просьбу продемонстрировать какую-нибудь иллюзию, изобразили то, что накануне вечером показывала им Лапина. Сама девушка при этом едва сдерживала смех, так что на тему реакции кетализации многоатомных спиртов, проводимой на цеолитных катализаторах, заинтересованного Фольквардссона пришлось просвещать Шенбрюнну. Анна же иногда вставляла свои комментарии, отмечая про себя, как быстро некоторые могут усваивать материал. Вскоре к их маленькой дискуссии присоединилась добрая половина равенкловцев, несколько хаффлпаффцев и Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, известная на весь Хогвартс своей тягой к новым знаниям.
Заметив сие безобразие, профессор Флитвик вежливо попросил его прекратить, дабы не мешать ведению урока, после чего дал всем студентам новое задание. В общем, для большинства семикурсников урок заклинаний протекал довольно весело и весьма познавательно, что студенты даже не услышали звонок и продолжали забрасывать декана Равенкло вопросами. И лишь когда профессор объявил тему следующей лекции, по которой следовало бы подготовиться, и попросил мистера Фольквардссона подойти к нему после обеда для личной беседы (ибо по причине временного отсутствия учителя ЗОТИ у студентов в то время было окно), ученики, наконец, сообразили, что нужно покинуть аудиторию. А половина из них, у которых следующим уроком по расписанию были зелья, сломя голову, понеслись в подземелья.
Зельеварение можно было условно назвать аналогом маггловской химии. А если ко всем волшебным аналогам маггловских предметов следует добавлять приставку колдо-, тогда зельеварение следовало бы назвать колдохимией. — Лапина усмехнулась собственным мыслям: так у них на химфаке называли коллоидную химию, которую они проходили на четвертом курсе вместе с физхимией и кристаллохимией. Эх, как давно это было…
- Все в класс! — громко приказал подошедший Снейп.
Студенты, понурившись, не спеша, прошли в кабинет зельеварения. Многие уже достали учебники, но никто не торопился садиться и занимать места. В целом, как заметила Лапина, это помещение ничем не отличалось от других комнат в подземельях. Те же каменные стены, арочные своды, тусклый свет факелов. Единственное небольшое окно было расположено под самым потолком. Свет из него падал прямо на учительский стол. В общем, профессор зельеварения явно выбрал себе место получше. Кое-где, но в основном так же, под потолком, были сделаны вентиляционные отверстия. Как уже успела уяснить Анна из своей летней практики по зельеварению, сии условия специально соблюдались для лучшей сохранности зелий. Как там обычно пишут на упаковках с лекарствами? “Хранить в сухом, прохладном, защищенном от света месте”. При этом никто, казалось, не задумывался о том, что ученики при таком ужасном освещении запросто могут испортить себе зрение если не за год, то за все время обучения в Хогвартсе точно. Но, что также удивило девушку, было не так много студентов, кто носил бы очки. У магов принято их делать невидимыми или носить специальные линзы? Хотя одного человека в очках она точно помнила: это Гарри Поттер. Кстати, где он?
PPh3
Дата: Понедельник, 15.10.2012, 22:36 | Сообщение # 64
Высший друид
Сообщений: 786
Лапина снова окинула взглядом класс. Ученики, среди которых пока отсутствовало Золотое Трио, собрались неровным полукругом вокруг стола, за которым уже стоял Снейп. За их спинами виднелись парты, расставленные рядами на относительно большие расстояния друг от друга (а то мало ли что), а сами ряды образовывали изломанные полуокружности, прорезанные проходом, ведущим от двери к учительскому столу. Сами рабочие столы, в отличие от большинства своих собратьев в Хогвартсе, имели плоские полированные поверхности с нефритовым покрытием, и были уставлены штативами, спиртовыми горелками, подставками и прочим оборудованием, которое могло бы пригодиться на практикуме по химии. А любые нужные реактивы, то есть, ингредиенты, дополнительную посуду, лапки, держатели можно было взять из стоявших в простенках между колоннами шкафов. Да-да, уроки зельеварения — это химпрак, и ничто иное.
- В этом году вам предстоит сдавать ТРИТОНы, — строго сказал Снейп, расхаживая перед классом. — Я надеюсь, большая часть из вас осознает всю важность этого экзамена и считает своим долгом подготовиться к нему на достойном уровне. Напоминаю еще раз, что, за редким исключением, я беру в свою группу лишь тех, кто получил “превосходно” на экзамене СОВ, и я надеюсь, вы покажете не менее блестящие результаты во время итоговой аттестации. Вне зависимости от того, пригодится ли вам в дальнейшем зельеварение или нет, раз вы выбрали для посещения мой предмет, я буду требовать от вас безупречного знания теории и не менее безупречного выполнения практических работ. В этом году…
Так-так, Поттер, Уизли и Грейнджер? — неожиданно голос профессора стал бархатным и одновременно желчным.
Все срвзу обернулись и обратили внимание на крадущихся до этого между партами ребят, которые тут же были вынуждены выпрямиться под пристальным взглядом преподавателя зельеварения.
- Или вы думаете, что любимчикам директора можно все? Не так ли, Поттер? — голос Снейпа сочился желчью, заставляя наиболее пугливых студентов сжиматься от страха и прятаться в тень.
Поттер, отношения которого с профессором с самого первого курса были, мягко говоря, натянутыми, вовсе не торопился извиняться за себя и своих друзей. Он — гриффиндорец и уже не тот маленький мальчик, которого так легко можно было запугать раньше. Тем более, у него есть куда более важные проблемы, чем переживать за плохое к нему отношение ненавистного профессора. И не важно, что Рон забыл учебник в спальне мальчиков, а сам Гарри — летнюю домашнюю работу по зельеварению, которую вчера ночью допоздна проверяла и исправляла Гермиона. И что сама Гермиона вовсе не обязана была возвращаться с ними в башню и выслушивать теперь язвительные речи Снейпа. Словом, Гарри Поттер, обладая серьезным комплексом вины и не меньшим комплексом ответственности, распространял их только на общество, на близких ему людей, но ни коим образом на явления, связанные с учебой. И потому парень был зол именно на Снейпа — ведь Гермиона хорошо поступила, что не оставила друзей, и она совершенно не заслужила того, чтобы Снейп ее сейчас отчитывал.
Поттер, подняв голову, злобно посмотрел на зельевара, с трудом воздержавшись от ответного комментария. Он знал, что просто не способен в окклюменции, и мантикора с ней, как и то, что профессор наверняка прочитал все его мысли и поэтому обязательно найдет, к чему еще прицепиться. Уизли, до этого пристально изучавший шнурки своих ботинок, повторился вслед за Поттером. И лишь Грейнджер по-прежнему стояла, поникнув головой, ее лица не было видно из-за упавших на него длинных прядей волнистых каштановых волос.
- Профессор Снейп, извините, пожалуйста, за опоздание, — сказала девушка, на щеках которой еще были видны высохшие дорожки слез. — Это больше не повторится.
- Какая проницательность, мисс Грейнджер, — саркастическим тоном отозвался профессор; в полумраке комнаты его лицо казалось еще более бледным, а черты — резкими. — Я надеюсь, мисс Грейнджер, что ваши слова не столь легковесны, как у остальных гриффиндорцев…
Некоторые из стоявших в стороне слизеринцев мерзко захихикали. А лица Гарри и Рона налились кровью от злости на профессора.
- Не надо, — тихо сказала Гермиона, зная, что если друзья примутся ее защищать, то это приведет лишь к очередной потере баллов и дополнительным отработкам.
- Если вы ненавидите меня, то это не дает вам право ненавидеть весь факультет Гриффиндор! — громко сказал Поттер, выйдя вперед.
- Поттер, пятьдесят баллов с Гриффиндора за грубость в адрес преподавателя, — елейным голосом ответил Снейп. — С каждого из вас еще по пятнадцать баллов за опоздание на урок. А теперь проходите. Живо! Да, и еще суммарно двадцать баллов с Гриффиндора за задержку урока. А теперь продолжим.
- В этом году вы будете варить сложные многокомпонентные зелья — те, что задают при сдаче экзаменов на уровне ТРИТОН. Чтобы вы поняли всю сложность стоящей перед вами задачи, я буду выставлять за сданные работы такие же оценки, какие вы бы получили на экзамене. Часть зелий, изучаемых нами в этом году, широко используется в целительской и аврорской практике, поэтому тем из вас, кому эти зелья удаваться не будут, стоит задуматься о том, нужна ли вам подобная карьера в будущем, — бархатным голосом закончил Снейп, кинув злобные взгляды на Поттера и Уизли.
Сьюзен Боунс вздрогнула и, сильнее прижав к себе учебники, поспешила спрятаться за ребятами из Равенкло. Несмотря на то, что к хаффлпаффцам Северус Снейп не относился столь предвзято, как к гриффиндорцам, а по зельям мисс Боунс набрала достаточно высокий балл, чтобы попасть к нему в группу, она сильно сомневалась в своих знаниях и силе. Ведь Хаффлпафф на протяжении многих веков считался факультетом для слабаков, обделенных природой волшебников, которые, в лучшем случае, заслуживают снисхождения и никогда не смогут достичь высот в чем-либо.
Проигнорировав маневр мисс Боунс, профессор зельеварения продолжил:
- В этом семестре вы будете работать в парах. Сейчас я буду называть пары, а вы — занимать рабочие места. Я постарался сформировать пары по факультетам, дабы некоторые из вас из-за чрезмерной личной неприязни, — взгляд в сторону Поттера, потом Малфоя, — или, наоборот, приязни, — небрежный взгляд в сторону Фольквардссона, — не взорвали класс и друг друга. Итак…
- Мистер Малфой — мисс Паркинсон.
Оба старосты Слизерина поспешили занять стол, за которым они сидели в прошлом году, поближе к учительскому столу и, следовательно, источнику естественного освещения.
- Мистер Забини — мисс Эшли.
Эшли поспешила занять стол позади того, за которым уже сидела Паркинсон, и слегка покраснела, когда к ней подсел довольно улыбающийся Забини.
- Мистер Нотт — мисс Гринграсс.
- Мистер Шенбрюнн — мисс Кайнер.
- Мистер Визерхофф — мисс Грейнджер.
Оба гриффиндорца предпочли занять места подальше от слизеринцев.
- Грязнокровка Грейнджер поменяла одного рыжего на другого, — шепотом, но так, чтобы ее слышала, как минимум, половина класса, сказала Паркинсон своей подруге.
- Ага, кажется, у нее стало лучше со вкусом, — поддакнула ей Эшли, хихикнув.
Рядом с ними злорадно ухмыльнулся Малфой. Конечно, до грязнокровки Грейнджер ему не было никакого дела, но почему бы не воспользоваться поводом, чтобы испортить безупречную в глазах всей школы репутацию подруги ненавистных ему Поттера и Уизли?
- Чего?! — возмутился Рон, надеявшийся, что его поставят в пару с Гермионой — источником знаний и любимой девушкой по совместительству.
- Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Уизли, за разговоры на уроке и оспаривание решений учителя.
Гермиона, стараясь не обращать внимания на перешептывания слизеринок и обращенные к ней насмешливые взгляды, приложила палец к губам, показывая своему парню, по-прежнему стоявшему с открытым ртом, чтобы тот больше ничего не говорил. Гриффиндор и так потерял из-за них… целых восемьдесят пять баллов! Стоило так стараться на остальных уроках, чтобы так подвести свой факультет лишь на одном зельеварении? Они наверняка уже ушли в минус, если такое возможно. Значит, сегодня нужно будет сварить идеальное зелье, чтобы Снейпу не к чему было придраться, и еще постараться помочь мальчикам, чтобы они не напортачили. К сегодняшней трансфигурации она тоже подготовилась безупречно, так что с заданием профессора МакГонагалл тоже хорошо справится. Жаль только, что профессор МакГонагалл дает намного меньше баллов, чем профессор Снейп снимает. Но это же профессор Снейп, он всегда был несправедлив в гриффиндорцам…
Размышления Гермионы, раскладывавшей на столе учебные принадлежности, прервал голос только что помянутого ею профессора:
- Мистер Поттер — мистер Уизли.
Гарри и Рон, взяв свои сумки, поспешили занять стол рядом с подругой.
- Нет, мистер Поттер и мистер Уизли, вы сядете вон там, — профессор указал на стол во втором ряду у прохода возле конгломерата слизеринцев.
Парни с недовольными выражениями на лицах прошествовали на указанное им место. Оба понимали, что у обоих в этом семестре будут огромные проблемы с зельеварением, ведь оно такое сложное и непонятное, там столько всего учить надо. Только Гермионе с ее мозгами это под силу. Но ей теперь сложно будет им помочь, т.к. их рассадили. Да и компания поблизости не радует: слева от них Забини и Эшли, впереди — Паркинсон и Малфой, хорек несчастный. Последний, повернувшись к ним на пару секунд, изобразил злорадный хищный оскал, как бы говоря: “Вот тебе, Поттер!” Сидевшая с ним Паркинсон мерзко захихикала.
- Мисс Боунс — мисс Миллер.
- Мистер Голдстейн — мистер Бут.
- Мистер Корнер — мистер Фольквардссон.
- Мисс МакДугал — мистер МакМиллан.
Когда все расселись, а под пристальным взглядом профессора студенты сделали это очень быстро, последний вернулся к уроку.
- Сегодня вы будете варить Зелье ясности ума. Кто может сказать, для чего оно используется?
Гермиона Грейнджер, как всегда, первая вскинула руку вверх, начав усиленно ею трясти, однако, ее попытки заставить Снейпа обратить внимание на нее снова остались тщетны. Зельевар лишь окинул ее презрительным взглядом и повернулся направо. Несколько человек, поднявших до этого руки, тут же их опустили.
- Так… мисс Боунс?
- Д-да, сэр, — ответила хаффлпафка, боязливо оглядываясь по сторонам.
- Вы не слышали мой вопрос? — сказал Снейп бархатным шепотом, продолжая буравить взглядом несчастную хаффлпаффку.
- З-зелье ясности ума и-используется в ц-целитенльской практике для приведения пациента в с-сознание. В этом оно аналогично действию з-заклинания “Resuscita”.
- Мало, — сухо констатировал профессор. — Мисс Миллер? Вы, кажется, тоже собираетесь стать целителем? — декан Слизерина прекрасно знал это благодаря красочному рассказу Помоны Спраут накануне вечером.
- Зелье ясности ума используется…— девушка опустила глаза, боясь встретиться с профессором взглядом, — в стрессовых ситуациях, чтобы пациент мог трезво мыслить. Часто применяется вместе с Успокоительным зельем.
- Кто может дополнить ответ, данный мисс Боунс и мисс Миллер? — рука Грейнджер опять взметнулась вверх. — Как вы собираетесь в дальнейшем работать по специальности, если ничего не знаете о свойствах зелий и их применении? Мистер Поттер, может быть, вы соизволите в этот раз порадовать нас своими знаниями? — елейным голосом закончил Снейп.
Большинство сидевших слева слизеринцев дружно захихикали: о талантах Надежды всея магическия Британии в зельеварении весь Хогвартс был наслышан еще с первого курса. Однако кое-кому было совсем не до смеха. Зелье ясности ума… профессор давал ей его, когда… после того, как она убила крысу, оказавшуюся человеком… Хвоста… анимага… Воспоминания, словно отдельные кадры на кинопленке, полетели в обратном порядке, но при этом не чувствовалось внешней нити, на которую они бы накручивались. Лапина почувствовала, как ее окружает липкий страх и холод, который идет из нее самой… “Убила… — шептал он. — Ты убийца… Достойна смерти… Ты должна понести наказание… Ты попадешь в ад…” Со страха девушка закрыла лицо руками, пытаясь загнать оный в подсознание, и выставила мысленный блок. Долбанное женское ассоциативное мышление! Упоминание одного зелья вызвало к жизни одно из самых ужасных воспоминаний в ее жизни.
Она не заметила, как ее пытался растормошить сидевший рядом Карл, что Нотт и Дафна говорили, что ей нужно в больничное крыло, что она еще не оправилась от проклятия, которое наложили на нее за завтраком. Кто-то сзади аккуратно приподнял ее за плечи — она позволила, даже не обратила внимание. Глаза невидящим взором пробежали по аудитории. Поттер и Уизли зачем-то ухмыляются, Грейнджер смотрит с недоверием, Боунс и Миллер — с сочувствием. Обзор загородила высокая фигура профессора в черном. Девушка подняла глаза, по-прежнему туго соображая — отчасти из-за того, что много мозговых ресурсов тратила на поддержание блока. Лицо профессора казалось непроницаемым, он лишь молча кивнул, посмотрев студентке в глаза. “Ты правильно поступила. Если бы ты этого не сделала, то тебя бы убили”, — как бы говорили его черные глаза. “Я правильно поступила, я спасла жизнь себе и профессору”, — внушала сама себе Анна.
Чувство страха постепенно ушло, мысли прояснились. Она по-прежнему находилась в классе зельеварения, и никто не торопился зачитать ей список ее прегрешений. Она мягко отстранилась от Шенбрюнна, заверив, что с ней уже все в порядке, и села на место.
Профессор Снейп продолжил урок:
- Может быть, вы, мистер Фольквардссон, дополните определение, данное мисс Боунс и мисс Миллер, раз мистер Поттер не в состоянии сделать это?
Гермиона, тяжело вздохнув, опять опустила руку, которую преподаватель в упор не замечал. Что же касается Фольквардссона, на то он и был равенкловцем, что отличался быстрым умом и творческим мышлением, и потому, оторвавшись от созерцания девушки, сидевшей напротив него в другом конце аудитории, и убедившись своими глазами, что она уже пришла в себя и способна трезво мыслить, тут же изрек:
- Зелье ясности ума применяется в стрессовых для человека ситуациях и нервных расстройствах, в связи с чем содержит повышенные дозы экстракта элеутерококка, как известно, стимулирующего умственную деятельность. Обычно данное зелье применяется или вкупе с Успокоительным зельем, либо в модифицированном варианте с добавлением мелиссы, дабы человек, его принявший, мог трезво и хладнокровно мыслить.
- Исчерпывающий ответ, мистер Фольквардссон, — бархатным голосом произнес Снейп. — Десять баллов Равенкло… Почему никто не записывает? — грозно спросил он у класса, увидев, что большая его часть тупо пялится на только что ответившего Фольквардссона.
Студенты тут же пододвинули к себе перья и пергаменты и принялись записывать витиеватый ответ равенкловца.
- Итак, ваша задача успеть приготовить до конца урока Зелье ясности ума. Работы, сданные после удара колокола, не засчитываются. Да, и не забудьте вместе с зельями сдать летние домашние работы. Рецепт на доске, приступайте.
Лапина быстро переписала к себе в тетрадь методику приготовления зелья, необходимые ингредиенты и их количества. Рядом то же самое делал Карл. Аналогичным образом поступили сидевшие напротив равенкловцы. Хаффлпаффки подбежали к стоявшим у стены шкафам, чтобы сразу набрать нужные ингредиенты. Одна из них забралась на табуретку и доставала нужные банки и горшки с полок, другая их принимала, периодически относя к столу. Поттер и Уизли, решив, что они умнее, воспользовались призывным заклинанием, в результате чего снесли половину стоявших на полке колб и горшков, за что профессор их немедленно отчитал, не забыв вставить пару язвительных комментариев о гриффиндорской тупости, снял по пятьдесят баллов с каждого в качестве моральной компенсации за испорченные ингредиенты для зелий и назначил отработку у Филча.
Анна еще раз перечитала список ингредиентов и план работы. Так, поскольку листья надо бросать уже в горячую воду, есть смысл сразу поставить котел на медленный огонь. Теперь идем за ингредиентами. Уже не идем — их принес Карл и расставил в порядке добавления. Лапина аккуратно взвесила каждый из них с точностью до грана (1), сетуя про себя на отсталость технологий магического мира. Она помнила, как еще в школе на уроках физики они учились пользоваться коромысловыми весами и делали это с переменным успехом — во многом из-за того, что подобные весы оказывались слишком чувствительными к внешним силам. Чего же говорить о здешних медных весах с тончайшими блюдцами и коромыслами. Рядом ни ходить, ни дышать нельзя — сразу вес собьется, и хорошо, если при этом навеска не рассыплется.
Погруженная в свои размышления, полностью сосредоточившись на процессе взвешивания, девушка совершенно забыла про мысленный блок, как и про то, что рядом с ней находится легилимент, который без особого труда может считывать незащищенные мыслеобразы, и любопытство здесь было совершенно не причем. Закончив взвешивать, Лапина пересыпала все навески в агатовую ступку и принялась методично перетирать в мельчайший порошок — сказывался опыт подготовки образцов для анализа методом просвечивающей электронной микроскопии (2). Шенбрюнн тем временем занимался нарезкой корней и листьев, которую девушка считала более тонкой работой — все-таки у Карла больше опыта в зельеварении, а салаты ей никогда не удавалось накрошить идеально мелко, и чтобы все кусочки-листочки получались одинаковыми. Все-таки синтез на двоих — хорошая вещь. При этом девушка в упор не замечала вначале недоуменных, а потом красноречивых взглядов, которые бросал на нее напарник.
- *Verzeihen Sie meine Neugier, Anna, aber ich verstehe nicht, was Sie mir sagen möchten* /нем. *Простите мое любопытство, Анна, но я никак не могу понять, что вы хотите мне сказать*/, — решил проверить свое предположение Карл, загружая тем временем в котел уже нарезанные листья элеутерококка и мелиссы.
Немецкая речь в ее голове была, как гром среди ясного неба. Как она могла забыть, что рядом с Карлом ей нужно постоянно держать блок? Этот прокол еще более очевидный, чем днем ранее с оценками. Девушка отвернулась от парня, невидящим взором уставившись в стол, одновременно помешивая кипевшую в котле смесь по часовой стрелке. Песок в часах на столе у Снейпа высыпался более чем на половину, что не предвещало ничего хорошего. Ведь эту смесь нужно будет еще специально кипятить и потом неизвестно как делить. Да, метод препаративной жидкостной хроматрографии (3) авторам учебника явно не знаком, да и хроматографов поблизости не наблюдается.
- *Es reicht, Sie haben den Trank schon zwölf mal umgerührt. Genug! — Шенбрюнн забрал у нее стеклянную палочку. — Und Sie haben meine Frage immer noch nicht beantwortet.* /нем. *Все, вы уже помешали зелье двенадцать раз. Остановитесь… И вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.*/
- *Ich…wollte Ihnen nichts sagen…Ich habe nur laut gedacht…über das Tränkebrauen* /нем. *Я… ничего не хотела вам сказать… Это были мысли вслух… о зельеварении*/, — пытаясь совладать с собой, ответила Лапина, стараясь не смотреть Шенбрюнну в глаза.
Сейчас она беспокоилась не столько из-за того, что он мог услышать в ее голове, но увидеть, когда она так не вовремя вспомнила… Лучше не вспоминать об этом. Потому что, если он хоть что-то ненароком подсмотрел из ее воспоминаний, то и у нее, и Снейпа будут бо-о-ольшие проблемы.
Через его плечо она увидела, как опасно забурлило зелье в котле Поттера и Уизли. И вместо болотно-зеленого цвета, характерного для данной стадии приготовления, имело кроваво-красный. Хотя все рабочие столы были расположены далеко друг от друга, большая часть слизеринцев предпочла подальше передвинуть котлы и сделать шаг назад.
- *Das habe ich mir schon gedacht. Aber nächstes Mal, Anna, seien Sie vorsichtiger, weil nicht jeder Verständis für Ihre Kenntnisse der slawischen Sprache haben wird*. /нем.*Я понял, что о зельеварении. Но в следующий раз, Анна, постарайтесь быть осторожнее, ибо далеко не все здесь по достоинству оценят ваше владение славянскими языками*/, — сказал Карл, посмотрев на нее гордо, с чувством собственного достоинства и правоты.
Лапина кивнула, подумывая о том, как дальше следует поступить с синтезом. Зелье дальше следовало быстро нагреть и через непродолжительное время отделить от образовавшегося осадка. Осадок, наверное, можно отделить заклинанием, но она его не знала. Или не помнила. Свое собственное изобретать было лень, тем более что времени до конца практикума оставалось не так много. Компоненты зелья наверняка летучи… при определенной температуре. А что если кипятить реакционную смесь и одновременно проводить отгонку образующегося продукта? — Типичная практика в органическом синтезе. Девушка поделились своими догадками с Карлом, тем временем листавшим учебник, не хогвартский, а свой собственный. Шенбрюнн лишь подивился сообразительности своей напарницы, сказав, что в его учебнике есть что-то подобное, и, перевернув еще несколько страниц, нашел нужный синтез. Анна вместе с ним перечитала инструкцию — действительно, синтез с перегонкой. В качестве альтернативы предлагалось разделение на колонке. Оба варианта были снабжены подробными иллюстрациями, как оно должно выглядеть. Лапина же сослалась на то, что похожую методику она видела в “Органикуме” (4) (промолчав о том, что даже проводила по ней синтез), предупредив одновременно, что метод колоночной хроматографии ее совершенно не прельщает.
Благо, стеклянной посуды в кабинете зельеварения оказалось достаточно, в том числе и для того, чтобы трансфигурировать. Вместе собрали прибор для перегонки. По сравнению с тем, сколько времени она тратила на это в оргпраке, можно сказать, что они собрали очень даже быстро. Дедушка Калявин, ее преподаватель органики, был бы определенно ею доволен. Начали перегонку. Зелье в колбе быстро закипело, стал заметен выделяющийся темный осадок, из-за которого зелье казалось более густым и приобрело темно-болотный цвет. Вскоре над жидкостью стал подниматься золотистый пар, который, конденсируясь на холодильнике, превращался в прозрачную, маслянистую золотисто-зеленую жидкость. Синтез продвигается на “отлично”. Теперь нужно спокойно сидеть и ждать, пока готовый продукт полностью не окажется в приемной колбе, при этом важно не перегреть исходную смесь, чтобы не упал выход.
Оторвавшись от гипнотизирования перегонного аппарата и самого процесса перегонки, Лапина бросила короткий взгляд напротив. Фольквардссон и Корнер решили использовать “альтернативный вариант” и чистить зелье на колонке. Интересно, где они подходящий сорбент достали? Ага, спустили первую фракцию, содержащую легко удерживаемый мусор, а вот и пошла основная фракция — девушка отчетливо увидела широкую желто-зеленую полосу вещества, медленно передвигающуюся вниз по колонке. Да, и что они творят внизу, вернее, Фольквардссон творит? Только сейчас Анна заметила, как он выписывал сложные пассы палочкой, заставляя жидкость быстрее стекать по колонке и… превращаться на выходе в чистый продукт. Заклинание для отгонки растворителя? Звучит интересно, надо будет проконсультироваться на досуге.
Фольквардссон на короткое время поднял глаза, и их взгляды встретились. На сей раз его взгляд вселял… спокойствие и уверенность. “Верное решение, — как бы говорил он. — Вы хорошо придумали. У вас получится качественное зелье.” Прервав зрительный контакт, Лапина вернулась к своей перегонке, которая уже подходила к концу. И она не заметила легкого колебания и переливов воздуха в том месте, где колдовал Ассбьорн.
В это время на поверхности уже небезызвестного зелья кроваво-красного цвета надулся и лопнул пузырь, забрызгав лежавшие перед двумя гриффиндорцами пергаменты, которые тут же начали сжиматься, превращаясь в горстки пепла.
- Что вы туда положили? — шикнула на них Гермиона, помешивая зелье в своем котле.
- Ну… ту липкую гадость из банки с желтой этикеткой, — неуверенно ответил Рон.
- Вы хоть читали, что на ней написано?! — взволнованно спросила Гермиона, уже догадываясь, что друзья могли перепутать банки и взять какой-нибудь ненужный и, мало того, опасный ингредиент.
- Мистер Уизли, мисс Грейнджер, кажется, вы забыли, что во время уроков нельзя разговаривать? — бархатным голосом спросил Снейп, остановившись у стола Поттера и Уизли. — С каждого минус десять баллов Гриффиндору за несоблюдение дисциплины в классе. Мистер Поттер, по-вашему, это похоже на зелье для ясности ума?
- Семена аниса, говорите? Вы читать умеете, Поттер? — воскликнул Снейп, забирая банку у Уизли. — Это же кровь саламандры!
Работавшие неподалеку Малфой и Забини сдавленно засмеялись.
- Зелье вы уже переделать не успеете, мистер Поттер и мистер Уизли, — сухо проконстатировал Снейп, окинув гриффиндорцев презрительным взглядом, — поэтому за сегодняшнюю работу получите ноль баллов. И если вы из того безобразия, что наварили здесь, сумеете выделить непрореагировавшую кровь саламандры, то я, так и быть, не стану снимать с Гриффиндора еще пятьдесят баллов.
- Да, сэр, — обреченно вздохнули Поттер и Уизли, потушив огонь под котлом.
Не учли они только одного: кровь саламандры, будучи очень активным магическим компонентом, запускала сразу несколько параллельных экзотермических реакций, которые ускорялись при понижении температуры, и потому на зелье тут же необходимо было наложить чары Стазиса. Чего парни, естественно, не сделали. Поэтому, едва профессор отошел к столу, за которым Фольквардссон и Корнер фильтровали уже почти готовое зелье через заполненную кремнеземом колонку, усердно заливая в нее кислоту Сатурна (5), кроваво-красное зелье в котле двух гриффиндорцев и будущих авроров опасно забурлило и выплеснулось во все стороны.
- Protego! — подскочив с места, выкрикнула следившая до этого за перегонкой Кайнер. — Я никому не дам испортить мой синтез!
- Protego! Sphaera Thoracis! Protego firmiter! — произнесли следом за ней остальные слизеринцы и прочие студенты, находившиеся в опасной близости от парочки Поттер-Уизли, накрыв себя и свои котлы щитами и сферами.
И как раз вовремя: брызги от лопающихся в котле пузырей летели во все стороны. Поттер и Уизли тут же поспешили спрятаться под стоявший позади них стол. При этом кто-то случайно задел штатив, на котором был закреплен котел. Последний угрожающе покачнулся, и часть жидкости вылилась наружу, разъев нефритовое покрытие столешницы. Выругавшись про себя, профессор зельеварения удалил оставшееся и уже безнадежно испорченное варево заклинанием, сняв, как пообещал еще пятьдесят баллов с Гриффиндора за перевод ценных ингредиентов и еще пятьдесят за порчу школьного имущества.
Гарри и Рон, наскоро собрав уцелевшие вещи и подождав, пока ненавистный профессор подойдет к парочке своих слизеринцев, сотворивших у себя на столе непонятный стеклянный агрегат, спрятались за столом позади Гермионы и Визерхоффа. Староста Гриффиндора то и дело, кусая губу, нервно оглядывалась по сторонам, замечая, что многие уже заканчивают приготовление зелья или вообще разливают его по колбам. Ее лицо раскраснелось от исходящего из котла жара, лоб покрылся капельками пота, а непослушные пряди волос постоянно падали ей на глаза, мешая обзору, но это было еще не самое страшное — волос мог попасть в зелье и уничтожить все ее труды.
Вот Шенбрюнн и Кайнер отнесли на стол к профессору Снейпу колбы со своим зельем. Оно было маслянистым, золотисто-зеленым, таким, каким должно было быть. Профессор довольно кивнул в ответ, подтверждая хорошее качество сданной работы. Рядом поставили свои колбы Корнер и Фольквардссон — их зелья выглядело точно так же, что если бы не этикетки с фамилиями студентов, то нельзя было бы отличить, кто из них что варил.
Гермиона в очередной сдунула упавшую на глаза прядь волос, и мешала зелье уже против часовой стрелки, но оно никак не хотело светлеть, по-прежнему оставаясь темно-зеленым и густым. Стоявший рядом с ней и уже убиравший рабочее место Лотар предложил заканчивать синтез — вряд ли они смогут лучше, тем более что времени на всякие изощренные приемы вроде тех, что придумали Шенбрюнн с Кайнер или Фольквардссон с Корнером уже не осталось. Грейнджер в ответ лишь помотала головой — она сможет сварить идеальное зелье, и именно так, как написано в инструкции. Ее напарник лишь скептически посмотрел на нее и выставил перед собой колбы, чтобы заполнить их готовым зельем. Визерхофф трезво оценивал свои способности в зельеварении и знал, что они далеко не блестящи, особенно если сравнивать с таковыми у Карла. Да и Грейнджер тоже будет сильнее него по данному предмету. Недаром он добровольно отдал ей руководство синтезом, а сам занялся чисто исполнительной частью. Но при этом, возникло у него впечатление, Грейнджер не умела или не хотела анализировать имеющуюся информацию. Идеальные зелья, как описано в учебнике, получились у Шенбрюнна и Фольквардссона, каждый из которых по-своему изменил конечную стадию приготовления. Те, кто от исходной методики не отступал, получили зелья чуть хуже. Значит, нужно было или изначально отступить от инструкции, или остановиться на достигнутом.
Свои зелья на преподавательский стол поставили Нотт и Гринграсс одновременно с Бутом и Голдстейном. Их зелья казались не такими идеальными, как сданные первыми двумя парами — лишь слабо переливались и казались более густыми. Такого же качества оказались зелья у Малфоя и Паркинсон. При этом каждый из учеников рядом с колбой клал свиток с летним домашним заданием.
Зелье Гермионы тем временем потемнело еще сильнее — она явно перегрела его в попытке отделить выпавший осадок, о чем Визерхофф ей немедленно сообщил, заметив, что до конца урока осталось пять минут, и синтез пора заканчивать. Грейнджер, поблагодарив одноклассника, потушила под котлом огонь и наложила на зелье чары Стазиса, Лотар начал разливать его по колбам. Почувствовав неожиданный тычок в спину, девушка развернулась. Это были Гарри и Рон, до этого прятавшиеся под партой позади нее. Оба слезно умоляли ее помочь им с нелегким предметом зельеварения. Гермиона, шикнув на друзей и отчитав за то, что они элементарно не хотят почитать учебник перед уроком, переставила уже остывший котел с остатками зелья — этого должно было хватить. Ответом ей были благодарные лица друзей и недовольное лицо Визерхоффа, который тут же поспешил высказать свое мнение о том, что данная затея не есть правильная, и что Гермиона не должна позволять так нагло пользоваться ее помощью. Грейнджер лишь поджала губы и сморщила лоб, заметив, что гриффиндорцы никогда не бросают друзей в беде, и согласилась помочь Гарри и Рону убрать их рабочее место.
1) Гран — устаревшая мера веса, использовавшаяся со времен античности в аптекарской практике. Один английский аптекарский гран равен 64.799 мг. Составляет 1/480 унции.
2) Просвечивающая электронная микроскопия — метод анализа органических и неорганических веществ, а также биологических объектов путем воздействия на ультратонкий образец пробы (около 0.1 мкм) пучка ускоренных за счет разности потенциалов электронов, фокусирующихся электромагнитными линзами. Прошедший через образец луч содержит информацию об электронной плотности, фазе (области гомогенности) и периодичности (при хорошем разрешении можно увидеть плоскости кристаллической решетки) последнего. Получаемая картинка регистрируется на флюоресцентном экране и передается на компьютер для дальнейшей обработки.
3) Хроматография — метод анализа и разделения веществ, основанный на различной силе взаимодействия анализируемых веществ (аналитов) с подвижной (растворитель, газ-носитель) и неподвижной (сорбент, привитая фаза) фазами при прохождении их через колонку. В газовой хроматографии разделение происходит за счет сил адсорбции-десорбции при взаимодействии веществ с неподвижной фазой. Также, в зависимости от химической природы последней, могут иметь место гидрофобные (Ван-дер-ваальсовы) взаимодействия, сила которых зависит от температуры, при которой идет анализ. Жидкостная хроматография проводится, как правило, при комнатной температуре. Здесь на разделение веществ влияет природа сорбента и состав подвижной фазы (элюэнта). При этом, и в газовой, и в жидкостной хроматографии, чем длиннее колонка (в ГХ — 100 м, кварцевые с привитой фазой; в ГХ — до 1 м, стальные, набивные, рассчитанные на высокие давления элюэнта при прохождении его через сорбент), тем лучше разрешение, но больше время анализа.
По цели хроматографию разделяют на колоночную препаративную — разделение веществ с последующим их получением на выходе из колонки в виде отдельных фракций (в данной главе именно ее в упрощенном варианте использовал Фольквардссон для очистки зелья от примесей) и аналитическую — только качественный и количественный анализ без последующего сбора фракций (малые объемы проб). Препаративной может быть только жидкостная хроматография, т.к. она не предусматривает разрушение вещества при прохождение его через детектор (часть хроматографической системы, ответственная за отклик сигнала в зависимости от концентрации вещества в колонке).
4) “Органикум” — практическое руководство по органической химии, содержащее как теоретический материал с разбором механизмов реакций, так и подробные методики синтезов и лабораторные техники. Впервые был выпущен в ГДР приблизительно в 1960-х.
5) Кислота Сатурна — так в средневековье называли ацетон. Применяли в качестве средства от меланхолии. Получали, по всей видимости, путем термического разложения ацетата свинца (II) (“свинцовый сахар”, “сахар Сатурна”), широко использовавшегося в те далекие времена как подсластитель (в напитке “сапа”) и для лечения венерических заболеваний.
Реакция может выглядеть следующим образом:
(CH3COO)2Pb → CH3C(=O)CH3 + CO2 + PbO
PPh3
Дата: Понедельник, 15.10.2012, 22:50 | Сообщение # 65
Высший друид
Сообщений: 786
Раздался удар колокола, означавший конец урока. Ученики начали постепенно собирать вещи и убирать рабочие места. Воспользовавшись тем, что Снейп проверял сданные ему образцы, Поттер и Уизли протиснулись между своими однокурсниками и поставили к нему на стол колбы с густой темно-зеленой жидкостью.
- Ноль баллов, Поттер. Разве вы меня не поняли? — прошипел профессор.
Он говорил негромко, но одних его интонаций, вселяющих страх уже многим поколениям студентов, было достаточно, чтобы класс тут же замер и перешел в режим бесшумного существования.
- Мы п-переделали зелье, — попытался оправдаться Гарри и добавил: — Сэр.
- Пора бы уже запомнить, что работы, сданные после звонка, не засчитываются, — елейным голосом сказал ему Снейп. — Да, и ноль баллов мисс Грейнджер — за то, что снабдила вас “переделанным” зельем.
Гермиона, усиленно оттиравшая оставленный друзьями рабочий стол, буквально рухнула на него, вытаращив полные злобы глаза на профессора зельеварения. Как? Ноль баллов за идеально сваренное зелье?! Да он с ума сошел, мерзкая летучая мышь! — девушка не обращала внимания на то, что думает в данный момент именно о преподавателе, а не просто о каком-то очень неприятном человеке. — Новенькие слизеринцы вообще рецепт до неузнаваемости переделали, и что? Им, конечно же, “Превосходно”, — Гермиона в очередной раз возмутилась несправедливостью окружающего ее мира.
- Evanesce! — произнес Снейп, и зелья, принесенные Поттером, Уизли и Грейнджер, и сваренные, естественно, одной Грейнджер, нет, еще и Визерхоффом (хотя его способности в зельеварении, в отличие от его напарницы или той же Кайнер, которая освоила столь тонкую науку всего пару месяцев назад, были весьма посредственны, но вполне удовлетворительными по сравнению с двумя экземплярами, стоявшими прямо перед ним), исчезли.
- Так нечестно, профессор! — воскликнул Рон. — Ведь Дамблдор говорил вам…
- Меня не интересует, мистер Уизли и мистер Поттер, — последнее слово мужчина буквально выплюнул, — что обещал вам наш многоуважаемый директор, но вы не получите на моих уроках ничего выше “Отвратительно”, пока не начнете работать мозгами и руками. Собственными мозгами, Поттер… А теперь марш из класса!
Гриффиндорцам не надо было повторять два раза, чтобы покинуть ненавистное подземелье. Лишь Гермиона Грейнджер по-прежнему оттирала разлитую по столешнице и уже начавшую впитываться кровь саламандры, не рискуя применить “Evanesce”, дабы не отодрать случайно стол древесины. Следом за ними помещение покинуло большинство слизеринцев, не забывая отпускать комментарии в стиле “грязнокровка — она и есть грязнокровка” или “ну что, грязнокровка, сбежали твои дружки?”. Гермиона старалась не обращать на них внимания — за шесть лет уже привыкла. Визерхофф, посчитавший сложившуюся ситуацию весьма несправедливой, направился к преподавателю зельеварения, как ответственному за происходящее на уроке.
- Извините, профессор Снейп, но как вы могли допустить такое? — возмутился Визерхофф, подойдя к столу, за которым декан Слизерина проверял сданные на предыдущем уроке работы. — Вы должны наказать ваших учеников за оскорбление в адрес однокурсницы. И потом… да, каждый должен оставлять после себя чистоту, но почему мисс Грейнджер должна убираться за Поттера и Уизли? Почему им нельзя назначить за это отработку?
Лотар еще не знал, что мрачного профессора зельеварения лучше не отвлекать от работы и, тем более, не пытаться доказать свою правоту. Шенбрюнн посмотрел на друга и отрицательно покачал головой — нет, даже не пытайся. За два дня учебы в Слизерине он уже успел убедиться в том, бессмысленно идти против уже сложившейся веками системы. Ты можешь быть особняком, стоять в стороне или идти против течения, но не можешь заставить всех остальных следовать за тобой. Да, Британия славилась своими древними волшебными традициями, но держалась за них, как паук за паутину, боясь избавляться от явных пережитков и привносить что-то новое, культивируя тем самым многие предрассудки, в том числе, шовинизм чистокровных. И один учитель здесь явно ничего не сможет изменить и, наказав пару-тройку студентов, лишь сделает хуже себе. Карл не знал ровным счетом ничего о степени чистокровности профессора, но предполагал, что тот должен иметь некий вес в обществе британских чистокровных волшебников, с большинством из которых, скорее всего, вместе учился в Слизерине, и потому должен был, по крайней мере, формально разделять их политические взгляды.
- Пятьдесят баллов с Гриффиндора, мистер Визерхофф, — прошипел Снейп и вновь уткнулся в пергаменты. — За неуважение к преподавателю и клевету в адрес студентов. Все, свободны, мистер Визерхофф. И раз мисс Грейнджер решила сегодня выполнять всю работу за мистера Поттера и мистера Уизли, то пусть выполняет до конца, — кинув презрительный взгляд в сторону старосты Гриффиндора, профессор вновь вернулся к проверке эссе.
Гермиона чуть не опрокинула ведро с водой: пятьдесят баллов?! Да это немыслимо! Она уже привыкла, что профессор по поводу и без повода штрафовал Гарри и Рона, но снимать столько баллов сразу с нового студента за неосторожно сказанную фразу — это надо быть полной сволочью. К тому же, надеялась она, что к Визерхоффу, как к чистокровному волшебнику в энном поколении, профессор будет относиться более лояльно, но, видимо, просчиталась. Неприятно было и то, что профессор ее фактически втоптал в грязь, аккуратно, чисто по-слизерински намекнув, что она — тупица. Сейчас девушка была полностью согласна со своими друзьями, что профессор Снейп — никто иной, как Ужас подземелий и мерзкая сальноволосая Летучая мышь, и не заслуживает к себе другого отношения.
Лотар открыл, было, рот, чтобы возразить, но передумал, заметив выражение лица друга. Лучше не стоит, — говорило оно, — и извини, я ничем не могу помочь. Стоявшая рядом Кайнер лишь мрачно кивнула, как бы соглашаясь с Карлом: уж она-то, прожив два месяца в одном доме со Снейпом, в достаточной степени успела изучить его характер, чтобы понять, с ним лучше не пытаться спорить.
- Попробуйте “Tergeo” или “Excuro”, — посоветовал Фольквардссон, наблюдая со стороны за разыгравшееся сценой.
- Знаю, но, боюсь, будет только хуже, — разочарованно ответила Грейнджер.
Сейчас она являла собой не самое лучшее зрелище: красное от натуги лицо, не менее красные от постоянного промывания тряпки в горячей воде руки. Растрепавшиеся волосы, закатанные до локтя рукава блузки. Девушка разогнулась и потянулась и только после этого осознала, что снова находится в компании почти незнакомых ей людей. Ненавистный профессор не считается. Стало неловко. А тот факт, что друзья не подождали ее, а сразу сбежали, как только им “позволил” Снейп, и вовсе не добавлял веселья. Да, вспомнила она, мысленно хлопнув себя ладонью по лбу, мальчики обсуждали вчера квиддич и договорились собрать команду сразу после урока.
- В отличие от “Evanesco”, “Tergeo” и “Excuro” очищают, но не разрушают поверхностный слой, — возразила Лапина.
- Верно, — заметил швед.
- А если разрушают, то можно будет воспользоваться небезызвестными Чарами восстановления, — предложил Шенбрюнн.
Из палочки вырвался желто-коричневый искрящийся сгусток энергии и окутал стол, постепенно растворяя въевшуюся грязь.
Профессор Снейп сидел за столом, проверяя работы, сданные ему на предыдущем уроке. Он с превеликим удовольствием предпочел бы покинуть класс и уйти к себе в лабораторию, но неугомонные гриффиндорцы в очередной раз доказали свою тупость, устроив добровольную отработку. Да, Визерхофф — типичный гриффиндорец: не зная здешних порядков, сунулся защищать заучку Грейнджер и еще посмел указывать ему, Северусу Снейпу, что ему делать. Снятые с Гриффиндора пятьдесят баллов должны надолго охладить его пыл в борьбе за всеобщую справедливость. Кстати, об отработках, Грейнджер у него ни разу еще не была. При всех своих талантах она, как считал профессор, мыслила слишком узко и схематично, боясь выйти за рамки определенных догм и правил. Выскочка, всезнайка, до дыр зачитывающая учебники. Да не нужно ему эти учебники цитировать, он и сам их знает! Ему нужно понимание предмета, гораздо более глубокое, чем простое заучивание рецептов наизусть. Та же Кайнер, которая совсем новичок в зельеварении, превосходит ее во много раз, взять хотя бы, как они с Шенбрюнном устроили перегонку, вместо того, чтобы, как было написано в инструкции, “…греть зелье, пока не выпадет черный осадок; отделить раствор от осадка…”. Да кто вообще пишет, вернее, переписывает эти учебники? Полные бездарности, ничего не смыслящие в тонком искусстве зельеварения! Не стоит, конечно, забывать, что на самом деле Кайнер окончила университет, пусть и маггловский. Что? Формально ее ученая степень выше, чем у него? Быть такого не может, во всяком случае, в магическом мире. Но был в этом еще один момент: своей тягой к определенным областям знаний она наминала его самого в молодости, и лучше направить это стремление в нужное русло, чем ждать, сложа руки, пока она пойдет по кривой дорожке, повторяя его же ошибки…
- Извините, профессор, а можно с вами поговорить? — женский голос оторвал его от размышлений.
Мужчина поднял голову. Перед ним стояла Кайнер, заложив руки за спину. По обе стороны от нее стояли Шенбрюнн и Фольквардссон. Что они втроем здесь забыли? Они же, точно помнил профессор, сдали зелья одними из первых. Так, Кайнер нужно что-то от него, Северуса Снейпа. Шенбрюнн, очевидно, выполняет приказ своего декана и ждет Кайнер. А Фольквардссон? Профессор замечал, как этот юноша несколько раз кидал любопытные взгляды в сторону стола, за которым работали Шенбрюнн и Кайнер. Что ж, два аристократа вполне могут быть знакомы друг с другом. Да, по словам Минервы, он участвовал в инциденте с Осушающими чарами, точнее вместе с Шенбрюнном консультировал Кайнер. А сегодня утром устранял вместе с ним же последствия глубокой легилименции. Тогда все понятно: тройка “Равенкло + Слизерин” против Золотого Трио Гриффиндора. Изначально не учел он только то, что члены этого нового трио могут сблизиться гораздо больше, чем того предполагают обычные отношения между одноклассниками (для Снейпа дружба представителей богатых чистокровных семейств с магглорожденными в принципе казалась абсурдной), и последняя перспектива его вовсе не радовала.
- Что вы хотели, мисс Кайнер?
- Не могли бы вы разрешить нам работать у вас в лаборатории? — ответила девушка, мысленно добавив: — *Да, профессор, а чтобы вы сделали, если бы меня назвали грязнокровкой? *
Не будет же профессор назначать ей отработку буквально ни за что, особенно если учесть, что свидетелями ее примерного поведения были сразу несколько человек. И даже если ее мысленное послание услышали Шенбрюнн и Фольквардссон, они будут на ее стороне.
- Видите ли, мисс Кайнер, — ответил елейным голосом Снейп, — в данное время мне не нужны ассистенты, особенно если учесть, что ваши знания о мире магии ограничивается лишь домашним обучением крайне сомнительного качества. Однако если вы и дальше будете показывать на моих уроках такие же превосходные результаты и получите высший балл на отборочном тесте, вы можете претендовать на то, чтобы выполнять аттестационный проект по зельям под моим руководством.
Гермиона, не успевшая выйти из кабинета зельеварения, заметно оживилась и прислушалась к разговору. Назло профессору ей захотелось доказать, что самой умной ведьмой Хогвартса она является не просто так и не даром тратит кучу времени, просиживая за учебниками и дополнительной литературой. Она не сомневалась в своих силах и в том, что она сможет идеально подготовиться к тесту и лучше всех его сдать. Тогда она посмотрит на кислое лицо мерзкого слизеринского декана, когда он будет вынужден признать ее лучшей и допустить к выполнению проекта в его лаборатории.
Второй вопрос Кайнер поставил Снейпа в тупик: он мог легко закрывать глаза на оскорбления, наносимые его змейками львам, и то, что под огонь обычно попадала Грейнджер, являвшаяся подругой недоумков Поттера и Уизли, лишь облегчало ему задачу. Другое дело — Кайнер: в вопросах о чистоте крови она была ничем не лучше Грейнджер, но при этом оказалась на Слизерине, и за оскорбление его студентки он бы точно наказал обидчиков. Ворвавшись в его жизнь, подобно письму из Хогвартса на одиннадцатилетие, она, сама того не замечая, сумела немало изменить некоторые его взгляды на окружающую действительность. Да, он однозначно заступился бы за любого из своих студентов, если тому было бы нанесено оскорбление, в том числе и за Кайнер, которая сейчас в упор смотрела на него. Но Кайнер — магглорожденная, как и Грейнджре, читай “грязнокровка”. Вновь пришло воспоминание о том, что именно это слово навсегда сломало ему жизнь, вспомнил, как он долго вымаливал прощение у Лили, и как она одаривала его лишь презрительным взглядом. Вспомнил, как он извинялся перед Миллер на приеме в Малфой-Мэноре — но того требовали древние законы гостеприимства. А вот перед Грейнджер извиняться за глупое поведение Малфоя, Паркинсон и Эшли (зельеварение взяли в качестве дополнительного предмета почти все слизеринцы, сумевшие набрать проходные баллы на СОВ) — это ниже его достоинства.
- Вижу, вы еще не ушли, мистер Визерхофф, — немец застыл в дверях, недобро уставившись на Снейпа, гадая, к чему же еще тот придерется — несколько минут назад он убедился в том, что слухи, ходившие вокруг личности профессора на ало-золотом факультете, во многом оказались правдой. — Я верну двадцать пять баллов Гриффиндору, но при одном условии: вы, мистер Визерхофф, будете следить за тем, чтобы мисс Грейнджер больше не совершала глупостей под руководством мистера Поттера и мистера Уизли, и чтобы инциденты, подобные сегодняшнему, впредь не повторялись.
- Да, сэр.
- Все, свободны. Мистер Шенбрюнн, мистер Фольквардссон, вас это тоже касается.
- Извините, профессор Снейп, — возразил Ассбьорн, — но мы также хотели бы поговорить с вами по поводу практической работы под вашим руководством.
- Мои условия одинаковы для всех, мистер Фольквардссон, и ваша чистокровность, ровно, как и ваша, мистер Шенбрюнн, не дает вам никаких преимуществ при соискании должности ассистента в моей лаборатории. Вам все понятно?
- Да, сэр. С вашего позволения, сэр, — парни отвесили легкие поклоны, девушка присела в книксене, и все трое вышли за дверь, где их ждали Гермиона и Лотар.
Поскольку большая часть остававшегося после урока свободного времени вышла, было решено не возвращаться в факультетские гостиные, а сразу отправиться на обед. По дороге Гермиона все время пыталась доказать, что Кайнер, Шенбрюнн и Фольквардссон поступили неправильно, отойдя от инструкции на последней стадии приготовления зелья. Когда же ей ответили, что они-то как раз сделали все правильно, и профессор Снейп высоко оценил качество приготовленных ими зелий, Грейнджер начала доказывать, что они поступили нечестно, отступив от методики, и что вообще подобные самостоятельные эксперименты до добра не доводят, на что получила ответ, что если бы люди все делали по инструкции, ничего не меняя, то до сих пор жили бы в каменном веке. Потом Лотар поинтересовался у Карла, на самом ли деле тот хочет выполнять аттестационный проект у Снейпа, характер которого оставляет желать лучшего — все-таки снятые баллы оставили неприятный осадок в душе и испортили без того не самое лучшее впечатление о профессоре. В ответ Карл сказал, что если работа в лаборатории будет проходить таким же образом, как на сегодняшнем уроке, то это будет вполне терпимо, и что проект, защищенный под руководством Северуса Снейпа, имеет большой вес среди зельеваров и дает определенные привилегии при поступлении в магический университет. А Лапина отметила про себя, что у Снейпа появилась какая-то странная тенденция отдавать магглорожденных студенток под покровительство чистокровных волшебников.
За разговорами студенты быстро дошли до Большого Зала, однако немного опоздали на обед, который был в самом разгаре. Лапина и Шенбрюнн направились к слизеринскому столу, Фольквардссон — к равенкловскому, а Визерхофф и Грейнджер сели к барсукам. В зале, как всегда, было шумно: окончательно проснувшиеся ученики делились впечатлениями о прошедших уроках, обсуждали преподавателей и школьные сплетни. Непонятно было только, как сами преподаватели все это терпят. Или их стол был накрыт поглощающим шумы барьером? Большинство слизеринских семикурсников сидели кучкой посередине стола и заговорщически шептались, периодически хихикая и кидая недобрые взгляды в сторону сидевшей у дальнего конца Кайнер. За гриффиндорским столом продолжалось бурное обсуждение предстоящего матча “Гриффиндор-Слизерин”, так что отсутствие пары студентов-семикурсников поначалу никто не заметил. И лишь когда Гермиона подошла к своему столу и властно подозвала львят-первоклашек (команда сумела прийти к компромиссу и решила, что тренировку следует провести в субботу сразу после завтрака), Рон повернул голову в ее сторону, толкнув локтем Гарри, а сам покраснел от гнева: этот поганый аристократ вновь посмел околачиваться вокруг его девушки! Выросший в бедности, не блещущий, в отличие от старших братьев, какими-то особыми талантами (шахматы он считал скорее развлечением, и потому его логика дальше шахматной доски, как правило, не простиралась), вечно находящийся в тени более успешных или известных личностей и не имеющий ничего по-настоящему своего, от начала и до конца, он страдал весьма обостренным чувством собственника. И потому ему было противно видеть кого-то рядом с его Гермионой — потому что боялся, что она в любой момент может уйти, найдя себе более успешного и привлекательного жениха. При этом, чтобы измениться самому и подтянуться вслед за Грейнджер, младший Уизли даже не задумывался.
- Я покажу! я еще покажу этому мерзавцу! — стиснув кулаки, сказал Рон в сторону и резко встал со стула, отчего тот со стуком упал на пол. — Эй, Визерхофф! есть разговор.
- Я внимательно слушаю вас, мистер Уизли, — ответил не успевший далеко уйти Лотар: хотя с Уизли отношения у него не сложились еще с первого дня знакомства, он не собирался с ним спорить и что-либо доказывать, считая, что тот сам должен разобраться с тараканами у себя в голове.
- Ты… ты… — обуреваемый эмоциями, парень долго не мог подобрать нужные слова.
- Что я? — ухмыльнулся Визерхофф.
- Тише, Рональд! — осадила его сестра и затем крикнула Лотару: — Мой брат хотел сказать, чтобы ты не переусердствовал с его обязанностями старосты.
Джинни покраснела и неуклюже улыбнулась, как это обычно бывает, когда не очень убедительно врешь, пытаясь скрыть какую-нибудь пакость.
- Благодарю вас, мисс Уизли, — ответил Визерхофф и отправился вслед за Гермионой.
* * *
Визерхофф и Грейнджер быстро проводили гриффиндорских первокурсников до теплиц и направились обратно в замок: Гермиона планировала подготовиться к уроку волшебного этикета, который должен был состояться сразу после трансфигурации, а Лотар любезно согласился ей помочь — в конце концов, это была его идея восполнить пробел в воспитании большинства представителей львиного факультета.
Небо быстро затягивали темно-серые тучи, дул противный северный ветер, отчего поверхность Черного озера покрылась мелкой рябью — сентябрь в этом году обещал быть холодным. Оба студента молча шли по мощеной дорожке, укутавшись в простые школьные мантии, на которые были наложены согревающие чары, и накинув на головы капюшоны. Моросивший дождь, казалось, еще больше усилил повисшее между ними молчание. Лотар думал о том, как бы побыстрее добраться после такой погоды до теплой и уютной гриффиндорской гостиной, Гермионе же было совестно из-за того, что она обидела своего парня и друга. Она знала, что Рон — ревнивый и вспыльчивый (вспомнить хотя бы, как он реагировал на ее переписку с Виктором Крамом), поэтому ему желательно не давать лишнего повода для ссоры. И вообще из-за участившихся в последнее время ссор их дружба дала небольшую, но заметную трещину: Рон мог устроить буквально из ничего целый скандал, а она почти всегда находила повод, чтобы упрекнуть его (чаще всего это касалось уроков или помощи миссис Уизли по хозяйству — хотя Гермиона уважала последнюю и считала доброй и милой женщиной, но не хотела повторять ее судьбу многодетной матери-домохозяйки). Их с Роном отношения вообще были какими-то странными: в один день она могла обниматься с ним где-нибудь в темном углу Норы или гостиной Гриффиндора и выслушивать признание в любви (чтобы сохранить отношения, приходится перешагивать через свою женскую гордость и уступать мужскому натиску), а на другой — выслушивать упреки за то, что она уделяет ему слишком мало внимания и все время сидит за книжками, вот пусть их и любит. И, тем не менее, девушка стремилась эти отношения сохранить, как единственное, что у нее было: конечно, она дружила с Гарри, но он был ей как брат и, к тому же встречался с Джинни, ее лучшей подругой. А о том, чтобы познакомиться и завязать хотя бы приятельские отношения с представителями других факультетов, например, Равенкло, она даже не думала: ее образ заучки-отличницы, навечно поселившейся в библиотеке, еще в первые годы учебы в Хогвартсе воздвиг вокруг нее высокую стену, практически исключая всякую возможность общения и, тем более, дружбы. А Рон и Гарри были с ней, несмотря ни на что (хотя, бывало, они ссорились и раньше), и поэтому именно она должна, во что бы то ни стало, сохранить их дружбу. Она была еще слишком юна и наивна, чтобы понять, что многие вещи в этом бренном мире не вечны, и что ее дружба с мальчиками может сойти на нет сама собой, как только им придется пересесть в разные лодки.
Погруженная в свои мысли, придумывая на ходу объяснения для Рона, девушка не заметила, как отстала от своего одноклассника. Где-то вдалеке ударил гром, дождь пошел еще сильнее. Гермиона забежала под ближайшее дерево и, облокотившись на холодный и мокрый от дождя ствол, расплакалась. Сейчас, когда рядом никого не было, она чувствовала себя особо одиноко и винила в этом, прежде всего, себя. Визерхофф — не староста, так что ему нет смысла помогать ей, а вот Рона надо было вытащить из-за стола, чтобы он ей помог: парень бы подулся да перестал, и Джинни можно было бы подключить — та при желании могла иметь большое влияние на брата. И сейчас они бы шли вместе от теплиц, и он рассказывал бы ей с упоением про новую классную тактику, которую они придумали в квиддиче, а она бы его молча поддерживала, не забывая напоминать про важность уроков. И все было бы как раньше…
- Гермиона, пожалуйста, извините меня: я не заметил, как вы отстали.
Девушка подняла голову. Перед ней стоял Визерхофф, без мантии, державший над головой черный зонт в красную полоску (трансфигурировал — догадалась Грейнджер), его рыжие волосы были взъерошены от ветра и быстрой ходьбы.
- Impervius! — Гермиона почувствовала, что на нее больше не попадает дождь: капли рикошетили в стороны, не долетая до нее. — Гермиона, с вами все в порядке? Вы плачете? Вас обидел я или кто-нибудь другой?
Он что, искренне заинтересован в ней? Быть не может! С каких это пор выходца из чистокровной семьи беспокоит судьба какой-то грязнокровки? За шесть лет учебы в Хогвартсе она уже привыкла, что ее так называют, называют аристократы-слизеринцы, и потому не верила в дружбу или бескорыстие по отношению к себе со стороны представителей высшего магического сословия. Для них она всегда была и будет грязнокровкой, или политкорректно и снисходительно — “магглорожденной”.
- Лотар, спасибо тебе за помощь, — ответила Гермиона, вытерев слезы и постаравшись успокоиться, — но все-таки ты не староста и вовсе не обязан помогать мне…
- И кто тебе будет помогать? Уизли? — Визерхофф картинно развел свободной рукой.
- Не говори так! — воскликнула Гермиона. — И вообще нам лучше не общаться, — добавила она, отвернувшись и уставившись в землю.
- Не хочешь общаться? Пожалуйста — я не настаиваю! хочешь, чтобы весь твой круг общения ограничивался лишь Поттером и двумя Уизли — пожалуйста, тебе никто не будет мешать! — Лотар чувствовал, что начинает раздражаться, и что с каждым произнесенным словом ему становится все труднее и труднее сдерживать свои интонации. — Только помни: вряд ли тебя в дальнейшем будет уважать кто-то, если ты не будешь уважать сама себя.
Договорив, он отвернулся от девушки, уставившись в землю, выстукивая каблуком по лежавшему рядом камню. Зря он это сказал, нагрубил только. То есть, он хотел это сказать, но сказал в слишком резкой форме. У Карла получилось бы лучше: он более сдержан и лучше ладит с девушками — все-таки не просто так шляпа Основателей определила их на разные факультеты.
- Гермиона, извините, пожалуйста, что нагрубил вам…
Молчание.
- Скажите, пожалуйста, вы прощаете меня?
Девушка по-прежнему стояла, опершись о ствол большого раскидистого дуба, и молча смотрела куда-то вдаль. Либо она считает ниже своего достоинства ответить, либо ушла глубоко в себя и просто не воспринимает окружающую действительность.
- Ладно, пойдемте уже в замок, иначе вы простудитесь, — то, что сам он был без мантии, его интересовало намного меньше.
На последнее предложение Грейнджер среагировала более-менее адекватно и послушно поплелась рядом с Визерхоффом — все-таки зонт был один на двоих. Уже в холле парень трансфигурировал зонт обратно в мантию, которую теперь пришлось сушить заклинанием, и трость, источником для которой послужила найденная им по дороге палка. Вместе, молча, с угрюмыми выражениями на лицах зашли в гриффиндорскую гостиную. Рон хотел, было, снова накинуться на немца с кулаками, но передумал, увидев, что тот вовсе не выглядит довольным и уверенным в себе, как обычно, а Гермиона и вовсе казалась грустной.
Визерхофф, подождав немного и убедившись, драки или, по крайней мере, мизансцены с воплями и криками не будет (большая часть присутствовавших в гостиной повернули в их сторону головы, ожидая шоу с участием друзей небезызвестного Гарри Поттера), подошел к одному из круглых столиков, что стоял у окна рядом с книжным шкафом, и, достав книгу, принялся незаметно наблюдать за происходящим. Конечно, можно было пойти в библиотеку подготовиться к завтрашним предметам, но после далеко не самого приятного разговора с Грейнджер настроение было немало испорчено, да и сам Визерхофф, несмотря на то, что всегда вовремя и хорошо выполнял домашние задания, фанатом учебы не являлся. По этой же причине он отказался от варианта нанести визит в гостиную Хаффлпаффа: Лиза, когда увидит его таким, тут же начнет утешать и задавать ненужные вопросы, а он не хотел выглядеть слабым перед девушкой и нагружать своими и не только проблемами. Да и слишком любопытные свидетели их возможного разговора могли бы уже к вечеру разнести по всей школе самые невероятные сплетни касательно личной жизни старост Гриффиндора. А последнее он считал неприемлемым.
Гермиона, тем временем, первая подошла к своему парню и, сказав, что надо поговорить, отвела его креслам неподалеку от тех, где сидели, взявшись за руки, Гарри и Джинни. Девушка, сразу извинившись перед парнем и пообещав, что дальше она будет справляться сама, предотвратила очередную назревавшую ссору. Позже к ним присоединилась Джинни и поддержала подругу, объяснив брату, что он почем зря ревнует. А Гарри обнял всех сразу, обрадовавшись, что двое его лучших друзей снова помирились, и Золотое Трио на время превратилось в Золотой Квартет.
PPh3
Дата: Понедельник, 15.10.2012, 23:05 | Сообщение # 66
Высший друид
Сообщений: 786
* * *
- … Нумерология — это древняя наука о числах, разработанная Аристотелем в VI веке до нашей эры. Согласно нумерологии, все понятия могут быть сведены к соответствующим им числам…
Лапина и Шенбрюнн сидели в библиотеке и готовились к уроку нумерологии, который должен был состояться на следующий день. Вернее, Шенбрюнн объяснял Лапиной основы этой весьма туманной для многих науки. Они расположились за столом у окна, между двумя стеллажами, где сидели днем ранее вместе с Фольквардссоном и Визерхоффом, сочтя сие место достаточно удобным и скрытым от посторонних глаз. Было только третье сентября, в связи с чем, за исключением названной выше пары, в читальном зале практически не было учеников. Мадам Пинс, у которой в начале учебного года толком не было никакой работы, кроме как утром открыть библиотеку, а вечером закрыть, сидела за своим столом и читала журнал. До двух слизеринцев, тихо занимающихся где-то в недрах ее владений, ей не было ровно никакого дела. Ну а для особых любителей развешивать уши и совать нос не в свои дела существовали Заглушающие чары.
По оконному стеклу барабанил дождь. Из-за того, что небо было сплошь затянуто тучами, казалось, что уже наступили сумерки, библиотека погрузилась в синеватый полумрак. И, хотя падавшего из окна света вполне хватало, чтобы без труда разобрать текст, буквы и цифры для девушки сливались воедино, стоило ей задержать взгляд на одной строчке дольше положенного. Хотелось спать, да и вообще, библиотеки она не любила.
- … существуют две основных таблицы для нумерологичех расчетов: греческая изопсефическая (6) и латинская, разработанная магами Агриппой Нестергеймским и Генрихом Корнелием… Анна, вы слушаете меня? — Карл прервал повествование, посмотрев на девушку, уткнувшуюся безучастным взглядом в учебник.
- Да, Карл. Извините, пожалуйста, мне сложно сосредоточиться в такой обстановке. Сейчас я запишу… — пододвинула к себе тетрадь и записала на первой странице сказанное Шенбрюнном.
- Перепишите, пожалуйста, обе таблицы: вам часто придется ими пользоваться.
Снова скрип пера по пергаменту, проведение относительно ровных линий, переписывание значений из учебника.
- Вам все пока понятно?
- Пока да, — ей совершенно не хотелось учить нумерологию, но тогда она не избежит головомойки от Снейпа, да и перед Шенбрюнном, который, к тому же, обязался ей помочь, надо поддерживать образ прилежной и старательной ученицы.
- В магии нумерология используется для толкования текстов, как правило, пророческих, либо вербальных формул уже существующих заклинаний, либо для расчетов формул новых заклинаний… — все это Лапина уже знала, но сочла, что повторить не помешает: должна же она, в конце концов, знать хотя бы суть и основы предмета. — … В последнем случае, для расчета формул заклинаний, состоящих более, чем из одного слова, существуют специальные формулы, которые далеко не всегда являются аддитивными. Эти формулы делятся на группы в зависимости как от назначения заклинания, так и чисел, соответствующих первой и последней буквам каждого слова в заклинании. Таблицы с некоторыми формулами должны быть приведены… — Карл пододвинул к себе учебник и принялся его листать, но, к его разочарованию, тот не содержал нужной информации. — Где вы покупали этот учебник?
- В Лондоне.
- В Лондоне? — удивился Карл: зачем студентке, жившей в Потсдаме, ехать в Лондон, если все необходимые учебники можно было купить в Берлине и не только в нем?
- Господин Штольц предпочитает придерживаться инструкций и потому настоял, что необходимо покупать учебники, предусмотренные непосредственно программой Хогвартса, — ответила Лапина после некоторого раздумья.
- Он с вами занимался раньше нумерологией?
Ну вот, опять вопросы…
- Нет. Он немного научил меня зельям и нескольким защитным заклинаниям, — тут можно было сказать полуправду, — в основном я занималась самостоятельно, но под его присмотром. А учебник по нумерологии буквально навязал, когда мы были с ним в Косом переулке.
- С вашей способностью изобретать заклинания — неудивительно, — улыбнулся Карл. — Он знает об этом?
- Да. Наверное, поэтому и заставил купить этот учебник, — тут следует рассказать подробнее, чтобы выглядело правдоподобно, — но сам он мало что объяснял мне. Не любил это делать, — девушка повернулась корпусом к собеседнику, но склонила голову, подперев ее рукой, которая упиралась локтем в спинку стула. — Он вообще общался мало с кем из соседей, некоторые его даже боялись, но никто не подозревал, что он волшебник. Но с нашей семьей он был в хороших отношениях и иногда заходил к нам в гости. Так было и в тот раз, когда я в первый раз колдовала. Он тогда сразу сказал мне, что я ведьма, и чтобы я никому об этом не говорила. Но мне это было понятно и без его наказа: моя мама — очень религиозная и при малейшем намеке на вмешательство потусторонних сил тут же начинала паниковать, молиться, вызывать священника или сама бежала в церковь.
- Вам, скорее всего, трудно было жить в такой семье, — понимающе сказал Шенбрюнн, — вы — волшебница, ваша мать — верующая католичка… Я не ошибся?
- Нет, — с учетом того, кто, по легенде, являлся ее отцом, это был наиболее подходящий вариант.
- А как вы объяснили вашим родителям ваше обучение в магической школе?
- Карл, я окончила обычную маггловскую среднюю школу. И никуда не выезжала из Потсдама.
- А выбросы стихийной магии? — вновь удивился парень, тоже опершись о спинку стула. — Разве ваши родители не замечали этого?
- Моя мать доверяла господину Штольцу и часто просила его или кого-нибудь из других соседей или родственников присмотреть за мной после школы, поскольку сама работала. А господин Штольц первым делом научил меня сдерживать свою силу, так что все было под контролем. Он был очень строгим учителем, мало объяснял сам, но сразу требовал отличных результатов, заставлял много заниматься самостоятельно, сразу ругал, если у меня не получалось заклинание. С зельеварением было немного проще: в своей маггловской школе я была первой по химии и нередко использовала свои знания при изучении зелий, хотя господин Штольц и не одобрял это. Его подход дал быстрые результаты, но, на мой взгляд, Гюнтер Штольц не относится к числу людей, которым стоит становиться педагогами.
- Но ведь до одиннадцати-двенадцати лет трудно сдерживать рвущуюся наружу магическую силу. Что он с вами сделал? — казалось, Карл серьезно испугался за то, что мог сотворить угрюмый и нелюдимый волшебник с маленькой девочкой, лишь бы та не начала не вовремя колдовать? Дал зелья для подавления магического потенциала? Все время ругал и унижал? — Из результатов исследований колдопсихологов было известно, что отношения в семье могут оказывать самое прямое воздействие на магический потенциал ребенка. Странно тогда, что у Кайнер он такой огромный, если она без труда ставит защитные сферы, применяет заклятие Забвения, придумывает сложные заклинания.
- Я в этом возрасте только начала колдовать. Господин Штольц сказал, что это слишком поздно для волшебников.
- Да, магические способности у детей проявляются обычно в возрасте пяти-семи лет, — пояснил Шенбрюнн, — однако магия латентов мало исследована, прежде всего, из-за низкой статистики и отсутствия в каких-либо ней закономерностей, как таковых. В одних случаях латент — вы относитесь именно к этой немногочисленной категории волшебников, — Лапина кивнула в ответ: то, что она латент, она слышала уже много раз, — имеет изначально низкий потенциал, который может со временем уменьшаться; в других случаях потенциал может со временем увеличиваться, но, если не начать его развивать, в последствии затухнуть; есть латенты, у которых магический потенциал с возрастом выходит на некий постоянный уровень, причем, чем старше волшебник, тем быстрее этот уровень достигается, однако далеко не всегда он бывает высоким.
- А что в моем случае? У меня не исчезнут магические способности? — поинтересовалась Лапина: хотя почти всю сознательную жизнь она вполне нормально обходилась без магии, ей совершенно не хотелось терять недавно обретенный, и, как она уже успела заметить, довольно ценный дар, именно дар — так даже инквизитор Лютер назвал ее умение колдовать, — дававший ей весьма немалые преимущества.
- Нет, если вы, конечно, не проведете какой-нибудь слишком сложный ритуал, не выполнив его условия, или не попадете под действие сильного темномагического проклятия. А теперь давайте вернемся к нумерологии. Сейчас я продиктую вам основные формулы, которые помню сам…
Карл встал со стула и принялся ходить вдоль стола, облокачиваясь периодически на стоявшие рядом книжные шкафы, диктуя при этом формулы, объясняя их значение и поясняя, к какой категории они относятся. Здесь тоже далеко не все было понятно, но среди них вполне можно было встретить знакомые из курса математического анализа и теории вероятностей уравнения кривых и поверхностей, а также комбинаторные формулы. Точно также он назвал несколько уравнений, связывающих вербальную формулу заклинания и геометрическую, изображающую движения палочкой. Затем они с переменным успехом разобрали несколько простых примеров на расшифровку вербальных формул некоторых односложных заклинаний, после чего Лапина вспомнила, что ей надо вернуться в общежитие за учебником по трансфигурации: она уже давно избавилась от старой школьной привычки таскать с собой все учебники подряд. Шенбрюнн, судя потому, что поддержал ее предложение, либо также не имел с собой нужного учебного пособия, либо воспринял это как повод уйти из библиотеки, в стенах которой его одноклассница неминуемо угодила бы в объятия Морфея.
Путь до подземелий они прошли, в основном, молча. Лишь остановившись в коридоре около одного из окон, девушка провела рукой по стеклу, забрызганному дождевыми каплями, и, посмотрев на хмурое, затянутое тяжелыми кучевыми облаками небо, нависшее над Запретным Лесом и продолжавшее источать влагу, заметила, что ей нравится дождь, нравится та печаль и очарование, которые он в себе несет. Стоявший рядом Карл лишь внимательно ее слушал, облокотившись на угол ниши и сложа руки на груди. Он не подгонял ее, не напоминал, зачем и куда они шли, но, казалось, просто наслаждался ее обществом, пытаясь одновременно понять ее, узнать, кто она. Анна же продолжала смотреть в окно, по которому стекали капли дождя и тихо, забыв, что она не одна, тихо напевала себе под нос, и природа вторила звучавшей у нее в голове музыке:
Seeks in the light, seeks in the dark,
Seeks in the time to ask your desire.
Now, the wind, begin to dance, begin
to dance with the power of Gods.
Throw, on the forest, the sacred tears,
The sacred tears of the eternal sky.
And the rain falls, the rain falls
And the rain falls, the rain falls from the deep sky.
And the rain falls, the rain falls
And the rain falls, the rain falls from the deep sky (7).
Постояв еще немного, девушка оторвалась от созерцания природных стихий и оглянулась по сторонам, увидев перед собой неотрывно смотрящего на нее Шенбрюнна. Не то, чтобы его взгляд был надменным, насмешливым или, наоборот, полным обожания и восхищения (хотя вероятность этого практически равнялась нулю и не нужна была Лапиной вовсе), — напротив, совершенно обычный, нейтральный, но выражающий уважение и дружеское расположение, причем искреннее. Но девушке, тем не менее, доставляло беспокойство столь повышенное внимание к своей персоне: с одной стороны, это было очевидно еще с распределения, Карл, скорее всего, захочет познакомиться с ней поближе, что сильно осложняло дело, т.к. портить отношения с ним ей не хотелось, ровно как и их развития (все-таки она выглядела моложе своих лет, а возраст у нее на лбу не написан); с другой стороны, он вряд ли удовлетворится уже полученной информацией и будет стремиться узнать о ней больше — тут пригодится и их зарождающаяся дружба, и данное Снейпом поручение как повод все время быть рядом с ней. Бррр, так влюбиться недолго (с Фольквардссоном они хотя бы на разных факультетах учатся, так что у него нет в принципе возможности находиться рядом с ней), — продолжала рассуждать девушка, не забыв выставить средний по силе ментальный блок, чтобы стоявший рядом молодой человек не узнал случайно ничего лишнего. А последнее для нее было бы очень некстати, да и, подозревала она, Снейп вряд ли бы одобрил что-нибудь подобное. Снейпу же она была слишком многим обязана, чтобы давать ему повод для гнева исключительно со своей стороны.
- Простите, Анна, а что за песню вы сейчас пели? — спросил Шенбрюнн.
- Вы вряд ли знаете, — ответила девушка, опустив ресницы, — ее исполняет одна каталонская группа. Называется “Trobar de Morte”, что значит “навстречу смерти” или “подражать смерти” — я точно не знаю.
- Вероятно, эта песня созвучна с вашим настроением, — предположил Карл, улыбнувшись, — но еще больше соответствует настроению природы, — бросил короткий взгляд в сторону окна.
- Да, немного. Ладно, пойдемте уже в гостиную.
До общежития Слизерина они добрались довольно быстро, практически никого не встретив по дороге — большинство других учеников, в отличие от семикурсников, имевших в расписании временное окно, находились на уроках.
В гостиной царил аншлаг: студенты кучкой собрались у камина, образовав полукруг вокруг двух блондинистых макушек, и что-то читали. Крэбб, Гойл и Буллстоуд то и дело поддакивали, обеспечивая “смех за кадром”.
- “Профессии родителей: отец — отставной военный; мать — секретарь в городской ратуше”…
- Чего?
- Что за бред?
- Ты уверен, что правильно перевел, Бранау?
- Уверен, Малфой, — огрызнулся Бранау, потрясая папкой с личными делами. — Кто из нас немец?
Крэбб, Гойл и Буллстоуд в очередной раз тупо заржали, но тут же замолчали под прицельным взглядом Драко.
- Ладно, оставь… Переводи дальше.
- А что надо сказать, Малфой? — ехидно улыбнулся Генрих.
- Так она что, грязнокровка? — возмущенно сказала Паркинсон.
- Пожалуйста, господин фон Бранау, не будете ли вы так любезны, чтобы перевести личное дело грязнокровки Кайнер дальше? — манерно растягивая слова, произнес Малфой.
- “Латент со слабой задержкой магических способностей. Первый акт колдовства совершен в одиннадцать лет…”
Смех за кадром.
- Бранау, где ты достал эти бумаги? — поинтересовался Блейз Забини.
- Нужно знать, где искать, — ухмыльнулся немец, — простое “Accio”, и ничего более: в последнее время наш куратор стал слишком забывчивым.
Крэбб и Гойл не думали менять репертуар.
- Заткнитесь и не мешайте, — шикнул на них Малфой. — Мы любезно просим вас продолжать, господин фон Бранау.
- “До поступления в Хогвартс находилась на домашнем обучении под руководством близко знакомого с семьей волшебника Гюнтера Штольца. Имеет полное среднее маггловское образование…”
- Полное маггловское образование? — удивилась Эшли. — Это как?
- Что эта грязнокровная дура делает у нас на Слизерине? — взвилась Пэнси. — Пусть убирается вон из нашего дома!
- Судя по тому, как она отвечала вчера и сегодня на уроках, она не такая уж и дура, — подала голос Дафна Гринграсс. — По всей видимости, этот Гюнтер Штольц ее научил чему-то.
- Ага, махать палочкой! — сказала Миллисента и засмеялась. Грегори и Винсент составили ей компанию.
- Но при этом за последние два дня она заработала для нашего факультета не меньше ста баллов, — возразил Нотт. — Это наш шанс выиграть кубок школы, тем более что наш курс — выпускной.
- Скорее всего, она полукровка, — высказала свое мнение Астория, встретив недоуменные взгляды однокашников, — то есть кто-то из ее предков был волшебником, но между ним и ею были только поколения магглов. Простые магглокровки в Слизерин не попадают. И потому, как она держится, нельзя сразу сделать заключение, что она магглорожденная.
- Если и были, то предатели крови какие-нибудь, — надменно сказала Пэнси, сморщив нос, отчего ее лицо стало еще больше напоминать морду мопса, — не лучше Уизли.
- Бранау, а ты ничего не пропустил? — спросил Малфой, заглянув в личное дело через плечо Генриха. — Вот тут “Во…” — не могу прочитать…. “Синковски”. Это разве немецкая фамилия?
- Вот здесь, — Малфой ткнул пальцем в одну из верхних строк. — Где написано “Eltern” (8), и дальше “vater” и “mutter”.
- “Отец — Войцех Синковски”, — перевел Бранау.
В гостиной послышались шаги. Слизеринцы обернулись, кто с удивлением, кто с неприкрытой неприязнью, уставившись на вошедший только что предмет обсуждения. Стоявшие до этого полукругом студенты расступились, открывая своему новому “принцу” вид на пожаловавших к ним одноклассников.
- Вот уж не думал, что ты так низко пал, Шенбрюнн… — надменно проговорил Бранау, выступая вперед; он намеренно говорил на английском, чтобы обеспечить себе поддержку если не всего факультета, то, хотя бы всего курса. — … Чтобы связаться с грязнокровной полукровкой? Ты хоть знаешь, что она наполовину славянка и самая настоящая маггла?
Слизеринцы вокруг захихикали.
Лапина устало облокотилась о колонну. Все, кончилась спокойная жизнь. Нет, она, конечно, закончилась бы, рано или поздно, но девушка не рассчитывала, что это произойдет так скоро. Когда Шляпа выкрикнула ей и всему Хогвартсу: “Слизерин!”, она поняла, что станет изгоем у себя на факультете, и по пути к столу морально готовилась к тому, что весь учебный год ей придется провести наедине с собой — такое давящее одиночество, когда ты находишься среди людей и, в то же время, не можешь ни с кем из них поговорить: в лучшем случае тебя будут игнорировать, в худшем — ненавидеть. Но это чувство было с ней недолго: Снейп отрядил ей в постоянные сопровождающие Шенбрюнна, и тот, как оказалось, вовсе не тяготится ее обществом, скорее, наоборот… Но сейчас на поддержку Шенбрюнна рассчитывать не приходилось: он — чистокровный и не предаст честь своего рода.
- Извините, Бранау, но, боюсь, ваше предположение является неактуальным и неправомочным… — гордо ответил Шенбрюнн, однако ему нелегко было сохранять хладнокровие в сложившейся ситуации.
Он чувствовал себя между молотом и наковальней: с одной стороны Кайнер, которой он симпатизировал (он не боялся признать данный факт и относился к нему совершенно спокойно) еще с момента их знакомства, и потому не хотел предавать ее, с другой — весь факультет Слизерин, который, очевидно, не одобрит его истинный выбор, а перспектива ходить весть год в изгоях, пусть за компанию с Кайнер его вовсе не прельщала. Да, не стоит забывать, что временами слишком гордая Анна Кайнер вряд ли отблагодарит его за оказанную услугу, ведь она не любит чувствовать себя обязанной и не хочет, чтобы у него были из-за нее проблемы — днем ранее она вполне ясно дала это понять. Что касается его семьи, то его родители, хоть и не страдали большинством предрассудков, распространенных в довольно консервативной Британии, скорее всего, не одобрили бы его выбор в пользу девушки, с которой он знаком всего три дня, и о которой не знает ровно ничего. Также ему не хотелось провоцировать ссору между непосредственно своей семьей и своим двоюродным дедом по отцу Людвигом Шварцем-Бранау, политические убеждения которого были вполне очевидны. Здесь нужен был такой вариант, который бы устроил и тех, и других, который формально делал бы его выбор правильным, который позволил хотя бы на время, а, еще лучше, до конца учебного года, заставить всех недоброжелателей замолчать. Истинно слизеринский вариант.
- … Да, и еще я думаю, — продолжил Шенбрюнн, — что господин Геннинген весьма разочаруется, узнав, куда исчезли личные дела.
- Ты угрожаешь мне, Шенбрюнн? — спросил Бранау, прищурившись, полностью уверенный в своем могуществе и правоте. Стоявшие рядом с ним слизеринцы громко захихикали.
- Accio (9) meine Personalakte! /нем. Accio мое личное дело/, — громко сказала Лапина, выставив вперед руку, точно в которую попала папка, и убежала.
Над кучкой подростков застыли недоуменные ахи и охи: как это грязнокровка, над которой они только что потешались, которая, по идее, едва умела колдовать, смогла сотворить беспалочковое заклинание? Про урок Флитвика некоторые семикурсники успели забыть, а студенты младших курсов, на нем, естественно, не присутствовавшие, еще с раннего детства были убеждены, что “грязнокровка” = “дура + сквиб”.
- Du wirst es noch bereuen, dass du geboren wurdest, schlammblütiges Miststück! /нем. Ты еще пожалеешь, грязнокровная сволочь, что родилась на свет!/ — выкрикнул Бранау, пустив вслед девушке несколько проклятий, срикошетивших от колонн и углов стен, и бросился за ней, однако упал буквально на ровном месте, словно пораженный невербальным “Impedimenta” (10).
* * *
Анна решительно шла коридору, чеканя каждый шаг, не осознавая в действительности, что она делает и для чего ей это нужно. Естественно, она собиралась отдать пачку с личными делами Геннингену и собиралась сделать это до начала урока трансфигурации — поэтому она шла так быстро. При этом в ее планы входило избавиться от Шенбрюнна, в переносном смысле, конечно, который никак не желал от нее отвязываться даже после того, что услышал, и теперь продолжал идти за ней, однако держался на безопасном расстоянии — она уже успела на него прикрикнуть, широко размахивая папкой, когда спрашивала, как найти Геннингена (ей не надо было специально стараться, чтобы нагрубить). Странно было то, что Карл ничего не сказал ей ничего едкого в ответ, или его приучили, что грубить женщине — не comme il faut (11)?
До личных комнат Геннингена они добрались вместе. Как выяснилось, тот был усиленно занят поиском пропавшей папки с личными делами и требовал ответа с деканов тех факультетов, где учились его студенты, хотя сам подозревал всего двух: Генриха фон Бранау и Анну Кайнер. Профессор Спраут тут же заверила куратора, что Лиза Миллер — тихая и скромная студентка, которая никогда в жизни не совершила бы подобного поступка — последнее Геннинген прекрасно знал сам — и что во время окна девушка помогала своему декану с растениями. Профессор МакГонагалл также заверила немца, что ее студент вместе со старостой проводил первокурсников в теплицу (за что получила ехидное замечание Снейпа от том, что мистер Уизли скоро совсем расслабится, и что стоит надеяться на то, что мистер Визерхофф окажется все-таки благоразумным и не будет делать за Уизли домашние задания), после чего оба вернулись в гостиную общежития Гриффиндор. Когда же очередь дошла до декана Слизерина, то вышла небольшая заминка: гостиную своего факультета он вообще не удосужился проверить, перед тем, как идти к Геннингену, а один из его студентов вообще имел фактически три часа свободного времени. И когда обе женщины и мужчина уставились на него явно с недружелюбным и осуждающим выражением на лицах, в дверь постучали.
Вошедший Карл Шенбрюнн манерно поклонился деканам и куратору, после чего отдал последнему папку, сказав, что нашел ее в общежитии, не уточнив, кто именно ее взял, но пояснил, что ее содержимое стало известно всему седьмому и не только курсу Слизерина. На вопрос декана, где они были после обеда, Карл ответил, что они с фрейлейн Кайнер занимались в библиотеке нумерологией и лишь после этого вернулись в гостиную Слизернина, обнаружив однокурсников, увлеченных чтением одного из личных дел. Когда Геннинген спросил, чье именно дело читали, Шенбрюнн ответил, что Анны Кайнер и что именно она его забрала и отправилась сюда, а также то, что она сейчас стоит за дверью и может ответить на все интересующие их вопросы, однако последнее он считает необязательным, т.к. рассказал все сам. Деканы и куратор сочли ответы слизеринца исчерпывающими, разрешив уйти: личность вора оказалась предельно ясной.
- Я больше не нужна? — грубо спросила Кайнер, ходившая взад-вперед вдоль двери.
- Н-нет, — Карл был удивлен столь нелогичным поведением девушки: естественно, оно было связано с выходкой Бранау и Малфоя, но он ожидал увидеть печаль, подавленность, но не агрессию.
- Тогда до свидания, — ответила девушка и, резко развернувшись на каблуках, быстро пошла прочь, позабыв о легкой походке и красивых жестах.
- Что все это значит? — спросил парень, не отставая от девушки, но продолжая идти немного позади нее.
- Разве вы не поняли? — ответила Анна, не останавливаясь, в ее глазах стали наворачиваться слезы. — Нам лучше не общаться, особенно после того, что вы обо мне узнали! — и ускорила шаг.
- Насколько я помню, фрейлейн Кайнер, вы обещали не убегать, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шенбрюнн, быстро догнав девушку в одном из пустынных коридоров и крепко обхватив ее обеими руками.
Лапина почувствовала, что дрожит — не то от страха, не то от столь близкого присутствия рядом человека мужского пола, к которому, к сожалению, нельзя применить тот же алгоритм, что и к Снейпу, когда тот учил ее хорошим манерам. Против Лапиной играло еще то, Шенбрюнн, в отличие от профессора зельеварения, воспринимал ее исключительно как сверстницу, которую нужно защищать и опекать, и, к тому же, был весьма обходителен и хорош собой, так что реакция отвращения отпадала.
Через время девушка перестала дрожать, хватка ослабела — одна из державших ее рук поднялась вверх по спине, к затылку и стала гладить по волосам. Ей было… приятно. Приятно, что ее ценят и принимают такой, какая она есть. Не то, чтобы она испытывала к Карлу какие-то особые чувства — она вообще не считала себя способной хоть как-то любить, но именно в тот момент ей захотелось, чтобы последний длился вечно. Захотелось прижаться к его груди (рядом с Шенбрюнном, она признавала этот факт, она действительно чувствовала себя, как за каменной стеной), свободная от сумки рука потянулась, было, к его талии, что бы обнять в ответ. Стоять! — девушка одернула сама себя. — Нельзя давать человеку ложную надежду! Нельзя давать развиваться отношениям, исход которых уже предрешен. Да, был бы и смех и грех, если бы она явилась бы сейчас к своей матери в 2011 год и сказала: “Мама, обрадуйся! Я нашла себе мужа: он любит меня и идеален почти во всех отношениях. Только он младше меня лет на семь, иностранец и колдун. Ах да, я, кстати, тоже колдунья.” Бред!
Анна подняла голову, посмотрев Карлу в глаза, и вновь опустила ее. Тот, заметив ее колебания, в последний раз провел пальцами по обрамлявшим ее лицо прядям и слегка отстранился, продолжая удерживать девушку.
- И не переживайте, — сказал Карл, продолжая смотреть на нее сверху вниз. — Я вам уже сказал, что сам выбрал общение с вами, и я сдержу свое слово, — добавил он уже твердым голосом, — а Бранау не рассказал ничего нового, чего не знал бы я сам или о чем бы не догадывался.
- *Repello!* — будучи невербальным и беспалочковым, заклинание вышло не очень сильным, но достаточным для того, чтобы державший ее Шенбрюнн потерял равновесие и освободил объятия — большего и не надо было, все-таки Карл не входил в число людей, к которым Лапина испытывала антипатию.
- Не подходите ко мне! Не разговаривайте со мной! — кричала она припавшему к стене Шенбрюнну, смотревшему на нее распахнутыми от удивления и обиды глазами: за что? откуда столько злости и ненависти в девушке, которую он только что утешал, которой за все время не сказал ни одного дурного слова?
Анна этого, естественно не заметила, но со стороны было очень хорошо видно, как исказилось от гнева ее обычно миловидное лицо, в глазах полыхнул недобрый огонь, а форма рта приобрела хищный оскал.
- Забудьте меня! — добавила она и побежала прочь.
И лишь миновав несколько лестничных пролетов и коридоров, девушка остановилась, укрывшись в стенной нише за гобеленом, но за ней уже никто не гнался и не пытался образумить. Она не знала, где именно она находилась и лишь потому, что коридор стал постепенно заполняться учениками, она поняла, что сейчас идет перемена, следовательно, ей нужно идти на трансфигурацию, учебник по которой она так и не взяла. Но до предстоящего урока ей не было вовсе никакого дела. Усевшись на холодном полу, облокотившись о каменную стену, она невидящим взором уставилась в окружавшее ее темное пространство, дав волю слезам — обычное явление, когда она чувствовала себя виноватой или ущербной и жалкой. Да, если она и являлась квалифицированным специалистом в области катализа на наночастицах благородных металлов, то в вопросах человеческих отношений была едва ли не полной дурой.
Позанимавшись самобичеванием — все-таки свой поступок она никак не могла назвать хорошим, но только лишь провокацией наиболее вероятной реакции ее одноклассников (типа, если общество готово отвергнуть меня, то я отвергну его сама), — Лапина решила найти в случившемся положительные моменты. Раз она теперь одна, то может действовать полностью самостоятельно, т.к. ей уже не от кого скрывать свои намерения, в число которых входило: 1) разыскать в замке комнату, где ей никто не мог бы помешать; 2) попытаться последовать совету профессора Флитвика и заняться преобразованием магического и электромагнитного полей друг в друга, чтобы заставить, наконец, свой ноутбук работать — а последний с легкостью может заменить ей и развлечения, и общение. Плюс, поскольку Карла теперь не будет рядом, то отпадает необходимость постоянно держать мысленный блок и защищать сознание. Наметив таким образом предстоящий план действий на ближайшие несколько дней, Лапина взяла свою сумку и, выйдя из ниши, побрела на урок трансфигурации.
6) Изопсефия — в нумерологии: практика сложения числовых значений букв слова для нахождения итоговой суммы.
7) Песня “Calling the Rain” испанской группы “Trobar de Morte”, альбом “Reverie”, 2006 г.
8) (нем.) Родители
9) (лат.) Призываю, приманиваю, притягиваю.
10) (лат.) Препятствия, помехи.
11) (фр.) Комильфо, “как должно быть”, “как следует”, “как подобает”.
kraa
Дата: Понедельник, 15.10.2012, 23:45 | Сообщение # 67
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
Тягостная история - смотреть как Гермиона тупит, Гарри тупит, Дамблдор позволяет себе держатся не учителем, каким должен быть вХогуортс, а сударем, этаким Лордом Судеб (иногда так называют Волдеморт, но это неправильно) - реально болезнено. Скоро ли придет переоценка ценностей в этим двумя - Гермиона и Гарри? Как околдовали Уизли, как опеленали паутиной, а?
Переоценка ценностей - еще не скоро. То есть Гарри и Гермиона как бы будут пытаться анализировать, сравнивать, но стереотипы держат их в определенных рамках мышления, ведь не может же Дамблдор быть плохим, так ведь? Они ему на протяжении шести лет в рот заглядывали и жили по его указке. Так что, даже встречая противоречие, они будут пытаться найти ему объяснение, исходя из текущего способа мышления, подстраиваться, заниматься самовнушением и т.д. И так будет происходить до тех пор, пока не найдется такое глобальное противоречие, которое, вместе с накопившимися, вызовет взрыв мозга, разгром шаблона, а заранее преданными никому быть не хочется. Фактически это описывается моделью научных революций Куна или научно-исследовательских программ Лакатоша.
В этой главе вы могли, например, увидеть, что Гарька сомневается в действиях Рона (м.б. стоило помочь Гермионе?), но Рон его быстро затыкает - типа, сама справится, а спорить с другом Гарри не хочет, тем более что для него это не является глобальным вопросом мировой несправедливости - только тогда она начинает пыхтеть и пытаться что-то делать, доказывать, правда, не всегда удачно (4-й курс - когда все, в т.ч. и Рон, считали, что это он в обход всех правил кинул свое имя в кубок; 5 курс - когда "Пророк" поливал грязью его и Дамблдора, и то Гарри больше беспокоила репутация великого директора, а не его собственная, а еще больше то, что люди не хотели принимать правду).
Гермиона размышляет о том, что Рон не взрослеет - ни ответственности, ни самостоятельности - и одновременно положила глаз на Лотара (воспитанный, ответственный, дисциплинированный, любит нумерологию и трансфигурацию), но тут же рассуждает, что Рон, в общем-то неплохой парень (добрый, отзывчивый, веселый и т.д.), и что она предаст их многолетнюю дружбу, если начнет общаться с кем-то еще (а ведь Уизлеи - это фактически ее единственная социальная связь с магмиром, и она подсознательно не хочет ее терять).
что она предаст их многолетнюю дружбу, если начнет общаться с кем-то еще (а ведь Уизлеи - это фактически ее единственная социальная связь с магмиром, и она подсознательно не хочет ее терять).
Вот, вот! Не хочет стать предательницей дружбу, единственную знакомую ей маг семью - не видит дальше своего носа девочка. А не замечает, что втягивается в предательство к своим, нерожденным еще детям. Предает саму себя, отдаваясь недостойному парню, подонку и бревно.
Понимаю, когда ГП недоскив - не видит - в какой воронке застрял, как его опутал узами ложной дружбы Рон, ложной любви - Джини. Рос сиротой, никто его не воспитывал, не объяснял житейских уловок, не разяснял Аз-ов социальной жизни.
Но - Гермиона! Она, какбы, могла бы разобраться что к чему. А она по шею в грязи.
Знаешь, прямолинейные люди, вроде, эти двое, вводят меня в глубочайшую депрессию.
Но надежда, ведь, есть? Ты обещала революцию и я покорно буду ждать развязку. Лишь бы они спаслись от этой жуткой паутины.
Понимаю, когда ГП недоскив - не видит - в какой воронке застрял, как его опутал узами ложной дружбы Рон, ложной любви - Джини. Рос сиротой, никто его не воспитывал, не объяснял житейских уловок, не разяснял Аз-ов социальной жизни.
Но - Гермиона! Она, какбы, могла бы разобраться что к чему. А она по шею в грязи.
ИМХО здесь и родители Гермионы виноваты, раз она свято верит в книги и заглядывает в рот взрослым. Они научили ее, что она поступает правильно, читая книжки, зубря уроки и выполняя правила - и все, это дает ей повод возвышаться над остальными в маггловской школе, даже если с ней никто не общается. Ее не научили общаться с равными, свестниками, не научили выбирать друзей, вот она и заводит дружбу с теми, кто оказался в нужное время в нужном месте (а ведь перед этим она фактически два месяца была одна в чужом для себя мире, где она легко может оказаться вторым сортом (ИМХО она боится этого подсознательно, хотя и отрицает упорно), где хорошая учеба и послушание стоят на 10-м месте, причем это продемонстрировала учительница (!), декан (!), прислав Гарри метлу, в то время как первокурсникам иметь метлы запрещено). Просто ИМХО родителям-карьеристам (оба дантисты, оба работают) было удобно, что девочка относительно самостоятельная, но в то же время послушная и беспроблемная: хорошо учится и ведет себя, с плохими компаниями не водится и т.д., и при этом сама найдет, чем заняться, т.е. с ней не надо сидеть и развлекать, вот они и оставляют все на достигнутом, не заботясь о том, как потом их дочке это воспитание аукнется, и что то, что удобно им, может быть не так уж хорошо для нее самой и ее окружения. Вспомните 1-й курс, до происшествия с троллем, какая Гермиона там вся из себя правильная, считает себя лучше других, потому что она соблюдает все правила, лучше всех учится и не устает напоминать об этом окружающим, чтобы они делали так же. Иными словами, она пытается вести себя как старшая в коллективе, хотя основания на то реально у нее нет, равно как и авторитета среди сверстников (де-факто чужая, никто и звать никак).
Предупреждение:
Эта и следующие 2-3 главы будут передавать происходящие в Хогварсте события не с позиции Лапиной, а с позиции других персонажей: Карла, общавшегося с ней достаточно близко и много; гриффиндорцев; и частично — Снейпа.
* * *
… Говорят, в женщине должна быть тайна. В Анне Кайнер же ее было с избытком, и непонятно порой было, где заканчивалась правда, и начинался вымысел, предназначенный для непосвященных. Она могла замолкнуть на пару секунд, задуматься, уйти в себя, при этом лицо ее приобретало сосредоточенное, но, в то же время, отрешенное от внешнего мира выражение, и снова продолжить разговор — такое нередко бывало при ответах, казалось бы, на самые простые вопросы, в основном, о ее жизни до Хогвартса. Она сама признала, что ей есть что скрывать.
Умная, в меру красивая, гордая, самодостаточная — она не была похожа на многих девушек ее возраста, которых интересовали лишь наряды, светские развлечения и будущие спутники жизни, — Карл заметил, что за прошедшее время она общалась только с ним и Фольквардссоном, когда тот был поблизости. Напротив же, Кайнер было свойственна широта познаний, пусть даже это касалось в основном маггловских наук, критическое мышление и, иногда, холодная логика и тонкий юмор. И ее последний поступок никак не вписывался в уже сложившуюся картину. Понятно, что здесь не обошлось без выходки Малфоя и Бранау — последний кого угодно может довести до нервного срыва и втоптать в грязь. Но за что она возненавидела именно его, Карла Шенбрюнна, оставалось непонятным. Когда он всячески демонстрировал ей свое дружеское расположение, поддерживал, помогал и заступался. Или она таким образом выразила свою “радость” по поводу того, что она теперь считает себя обязанной? Что ж, если она такая гордая и самодостаточная, он не будет мешать ее одиночеству…
Погруженный в раздумья, Шенбрюнн медленно спускался по лестнице, хотя до предстоящего урока трансфигурации оставалось уже мало времени. Его лицо было спрятано под маской холодного спокойствия, свойственной для многих представителей голубой крови, в то время как на душе скребли кошки. По отношению к Кайнер он испытывал, нет, не разочарование — хотя она и была симпатична ему, но он слишком мало ее знал, чтобы строить какие-либо далеко идущие планы, — а, скорее, обиду, непонимание, почему она именно так поступила. И последнее занимало его намного больше.
- Мистер Шенбрюнн, позвольте узнать, где сейчас мисс Кайнер? — бархатный, но от этого не менее строгий голос подошедшего сзади Снейпа прервал размышления немца.
- Извините, господин декан, но фрейлейн Кайнер ясно дала мне понять, что мое общество ей нежелательно, а моя дружба — противна, — с тем же выражением холодного спокойствия на лице ответил Карл.
- Меня не волнует, как к вам относится мисс Кайнер, — строго отчеканил декан Слизерина, — но мой приказ по-прежнему остается в силе: вы обязаны проследить за тем, чтобы мисс Кайнер не натворила глупостей… особенно после случившегося, — закончил Снейп, понизив голос на последней фразе.
- Да, господин декан, — Шенбрюнну ничего больше не оставалось, кроме как подчиниться.
Раздался удар колокола, возвещающий о начале очередного урока.
- Пойдемте, мистер Шенбрюнн, я провожу вас до кабинета трансфигурации, дабы профессор МакГонагалл не сняла с вас баллы.
- Спасибо профессор.
Через несколько минут профессор и студент дошли до нужного кабинета. Через открытую дверь было видно и слышно, как профессор трансфигурации упорно вещала о важности и сложности ее предмета. Обратив внимание на вошедших, волшебница недовольно поджала губы, строго взглянув на молодого слизеринца, и уже открыла, было, рот, чтоб оштрафовать его за опоздание, как декан вражеского факультета тут же прекратил всевозможные ее словоизлияния, заговорив первым.
- Прошу извинить моего студента, профессор Макгонагалл, — сказал Снейп, — я задержал его по уважительной причине, в связи с чем прошу не снимать баллы с моего факультета.
МакГонагалл лишь сухо кивнула — если студента задержал преподаватель, она не имела право штрафовать.
- Мистер Шонбрюнн, — декан Гриффиндора так и не научилась правильно произносить фамилии некоторых учеников, — будьте добры быстро занять свое место не мешать: урок уже начался.
- Да, профессор МакГонагалл, — вежливо ответил Карл, направившись к столу, за которым сидел Фольквардссон. Один.
- *И не забудьте, что вы с мистером Фольквардссоном должны прийти сегодня ко мне на отработку в восемь часов вечера,* — мысленно сказал Снейп напоследок и вышел из класса.
Карл едва заметно кивнул, прежде чем сесть рядом с Ассбьорном, которому тут же передал послание. Сегодня в кабинете трансфигурации было темно и холодно (хотя обычно данная прерогатива водилась за слизеринскими подземельями) — сказывалась унылая погода за окном, по которому нещадно барабанил дождь. Профессор МакГонагалл объясняла, какие ошибки большая часть учеников допустила на предыдущем уроке, после чего сделала выговор всему классу за разгильдяйство и наплевательское отношение к предмету, приведшее к столь плохим результатам на прошлой контрольной, похвалив при этом мисс Грейнджер и мистера Визерхоффа за отличные работы. Донельзя довольный Уизли, лицо которого просто расплылось в улыбке, сжал в объятиях сидевшую рядом Грейнджер, отчего та, поставив большую кляксу на свой пергамент, прочертила неровную линию к краю листа, прочувствовав, как ее локти оказались прижаты к талии. Казалось, ее раздраженное выражение лица, то, как она нервно кусала губу, пытаясь стряхнуть с себя объятия рыжего, заметили все, кроме него самого. Визерхофф, обернувшись, бросил гневный взгляд в сторону Уизли, как бы приказывая ему немедленно отпустить девушку. Нет, он нисколько не ревновал и вообще не питал к Грейнджер каких-либо чувств, но считал такое поведение абсолютно недопустимым на уроке и неуважительным по отношению к женщине. Поттер, который снова сидел рядом с Лотаром, воспользовавшись тем, что его сосед отвлекся, подвинул к себе его тетрадь, занявшись списыванием — недаром Шляпа Основателей увидела в нем слизеринские черты.
- Десять баллов с Гриффиндора! — строго сказала профессор МакГонагалл. — Я понимаю, мистер Уизли, что вы рады за мисс Грейнджер, но, Мерлина ради, ведите себя прилично хотя бы на уроках.
Рон нехотя отпустил Гермиону. Та, получив, наконец, возможность вздохнуть свободно, выпрямилась, расправила плечи и приготовилась слушать своего декана. Визерхофф, заметив, как нагло используют его конспект, поспешил отобрать его, прошипев нотацию о том, что нехорошо брать без проса чужие вещи и что вообще, если Поттеру непонятно, то попросил бы объяснить, а не списывал. Профессор МакГонагалл снова сделала замечание рыжему студенту, только на сей раз другому, после чего раздала задания — снова на Чары восстановления.
- *Карл, что случилось с Анной?* — спросили Фольквардссон соседа по парте.
- *Она не хочет меня видеть… — задумчиво ответил Карл, посмотрев в окно. — Э… Ассбьорн, упокойся, пожалуйста, и дослушай меня*, — добавил он, увидев, как швед, отложив перо и пергамент, посмотрел на него полным холодного огня взглядом, предвещающим скорую расправу.
- *Над ней Малфой и Бранау сыграли недавно злую шутку, и после этого она сама не своя*.
- *Что именно они сделали? *
- *Украли у Геннингена ее личное дело и зачитали на всю гостиную Слизерина. А я думаю, ты уже знаешь, как у нас на факультете большинство студентов относится к магглорожденным*.
- *После этого ты не имеешь права оставлять ее одну!*.
- *Понимаю, Фольквардссон, но если можно было бы убить взглядом, то я уже лежал бы мертвый где-нибудь в коридорах третьего этажа*.
В это время дверь кабинета, которую, уходя, закрыл за собой Снейп, распахнулась, и на пороге появилась Анна Кайнер собственной персоной. Волосы ее растрепались от быстрого бега, и раскраснелось лицо, но, похоже, в тот момент внешний вид волновал ее меньше всего.
- Извините за опоздание, профессор МакГонагалл, — сказала девушка, слегка присев в книксене, за что удостоилась тихими смешками со стороны сидевших впереди слизеринцев. — Я могу войти?
- Где вы были, мисс Кайнер? Урок уже давно начался, — строго спросила преподавательница.
- Простите, профессор, я заблудилась, — а что, она и вправду, после того, как ей надоело страдать фигней и заниматься самобичеванием, еще долго ходила по коридорам Хогвартса, пытаясь отыскать нужный класс.
- Быстро проходите на место и не задерживайте урок.
- Да, мадам, — ответила девушка, подойдя к последней парте слева.
- Вот ваше задание на этот урок, — на столе тут же появился пустой пергамент со скрытыми с помощью магии вопросами. — И двадцать баллов со Слизерина, — профессор МакГонагалл позволила себе улыбнуться уголками губ.
Девушка молча села за парту и, поколдовав над пергаментом, принялась внимательно его читать. На секунду она подняла глаза, встретившись взглядом с Шенбрюнном и Фольквардссоном, которые специально обернулись в ее сторону. “Оставьте меня в покое. Не подходите ко мне”, — как бы говорило ее лицо. Юноши вернулись к своим работам, недоуменно переглянувшись и пожав плечами. Со слов Карла стало понятно, что к озлобленной на весь мир Кайнер лучше даже не пытаться подходить, и выражение ее лица подтвердило сие предположение. Шенбрюнна такое положение вещей абсолютно не устраивало, ибо поручение декана означало, что он должен везде ходить за ней, чтобы держать в поле видимости, но при этом соблюдать дистанцию, чтобы не испытать на себе очередную вспышку агрессии с ее стороны. А со стороны будет выглядеть, будто он за ней шпионит. Интересно, а ведь саму Кайнер еще недавно подозревали в шпионаже.
Закончив отвечать на вопросы, Карл подошел к учительскому столу и сдал работу. Третьим. Но его это абсолютно не волновало: каждому свое, как говорится, и не может один и тот же человек быть одинаково способным во всех областях. Возвращаясь к своему месту, он мог лучше разглядеть учеников. МакМиллан усиленно махал волшебной палочкой, но никак не мог точно воспроизвести геометрическую формулу, отчего открывшийся текст моментально исчезал, так что парень был вынужден переписывать предложения к себе в тетрадь частями по несколько слов — что успел запомнить. Финч-Флетчли с первой частью задания справился вполне успешно и уже корпел над ответами на вопросы. Сидевший сзади него Поттер слегка привстал, чтобы взглянуть на пергамент и что-нибудь списать. Лотар что-то рисовал у себя в тетради — как оказалось, геометрические формулы к какому-то модифицированному трансфигурационному заклинанию, — и периодически одергивал соседа, чтобы тот себя прилично вел. Грейнджер читала учебник, в то время как Уизли списывал ответы из ее черновика — и себя не уважает, и его разбаловала, позволяя фактически использовать себя. Томас и Финниган, кажется, так их звали, с озорным выражением на лицах что-то по очереди писали — наверное, опять в виселицу играют вместо того, чтобы попытаться выполнить задание.
В другом ряду, который теперь оказался справа, сидевшие впереди Малфой и Забини окинули его надменными презрительными взглядами, в ответ на который Шенбрюнн лишь гордо поднял голову и прошел дальше. Личное отношение к нему Малфоя, пусть тот был и старостой, волновало его в последнюю очередь. Нотт и Гринграсс проводили его с равнодушно-безучастным выражением на лицах, хотя, Карл так и не понял, показалось ему или нет, но в глазах Дафны он увидел сочувствие, но не стал разбираться, какое именно — не самое подходящее для этого было место и время. Корнер и Бут в этот раз сели вместе, усиленно исписывая свои пергаменты подробными ответами на данные им вопросы. Их же было трое… Трое равенкловцев, не считая Фольквардссона, рядом с которым снова занял свое место Карл.
- *Извини, Ассбьорн, я ошибся, или вас действительно стало меньше?* — поинтересовался Шенбрюнн, увидев, как его сосед по парте закончил предложение и отложил перо.
- *Сегодня перед уроком кто-то проклял Голдстейна, мы еле его спасли — просто потому, что здесь, в Хогвартсе, сильно ограничен доступ к литературе по Темным Искусствам, иначе те, кто первыми его обнаружили, смогли бы ему помочь. Но, к сожалению, здесь почти никто не знает контрзаклятия к “Putulentia viscerum”. Сейчас Голдстейн лежит в больничном крыле, и ему придется там пробыть до конца недели, чтобы полностью восстановиться. И, Карл, я ничего не имею против тебя лично, ибо я знаю, что ты не имеешь к этому отношения, но весь наш факультет, думает на вас, слизеринцев*, — Фольквардссон хитро прищурил свои голубые глаза, которые в сумраке помещения казались цвета грозовой тучи, и свернул свой пергамент.
- *Тогда советую вам сузить список подозреваемых до одного человека. Ты знаешь, кого я имею в виду*, — посоветовал Карл.
Фольквардссон кивнул в ответ и, встав из-за стола, пошел сдавать работу. Карл уже успел заметить, что большинство равенкловцев все делают практически одновременно — если на зельеварении равенлоквская четверка сдали зелья один за другим, то теперь все вместе столпились около преподавательского стола и, видимо, решали, в каком порядке следует положить свои свитки, чтобы никому не было обидно. А Бранау… стоило ему выйти из больничного крыла, так он тут же начал претворять в жизнь идеи Гитлера, фанатом которого являлся. Равенкловцы его не видели, поэтому он легко может уйти от правосудия: днем ранее декан успел их просветить по поводу большой политики, творящейся в стенах Хогвартса. Директор Дамблдор вряд ли будет заинтересован в расследовании — пострадает престиж школы и его репутация лично — раз он допустил такое. А профессор Снейп вряд ли захочет подставляться под удар — уже по тому, как он предвзято относится к представителям других факультетов, в особенности, к Гриффиндору, всячески выгораживая своих студентов, было понятно, что он попросту уйдет от расследования, дабы не пострадала репутация факультета и его собственная — уже в глазах слизеринцев. Зря вы так думаете, профессор, зря… Думаете, что, если вы замнете дело, то Генрих фон Бранау вам за это спасибо скажет? Ошибаетесь, профессор. Он вас уже не уважает за то, что в вас угадываются признаки “низших” рас. И если не остановить это беспредел сейчас, в самом начале, неизвестно, чем это может закончиться в такой многонациональной школе, как Хогвартс. Шенбрюнн обернулся назад — Кайнер продолжала писать в своем пергаменте, периодически обводя аудиторию мрачным взглядом. По сравнению с Голдстейном она еще легко отделалась, слишком легко.
По прошествии еще десяти-пятнадцати минут профессор МакГонагалл позвонила в стоявший у нее на столе колокольчик — время письменной контрольной вышло. Те, кто не успел дописать, судорожно дописывали, но преподавательницу трансфигурации это не волновало — один легкий взмах палочкой, сопровождаемый невербальным “Accio”, и оставшиеся на партах пергаменты тут же прилетели к ней на стол, аккуратно сложившись в стопку. Оставшаяся часть урока была посвящена устному опросу. Отвечали в основном равенкловцы и гриффиндорцы, изредка хаффлпаффцы — слизеринцев МакГонагалл принципиально игнорировала подобно тому, как Снейп на своих уроках игнорировал ее студентов. Шенбрюнн тогда впервые заметил сестер Патил, может быть, потому, что они в первый раз отвечали на уроке. Пожалуй, за исключением того, что они были индианками и, несмотря на то, что являлись близнецами, учились на разных факультетах и потому порознь зарабатывали очки, ничего примечательного в них больше не было.
Раздался удар колокола, означавшего конец последнего на сегодняшний день урока, и ученики, в большинстве своем, радостно вскочив с мест и наспех закинув вещи в сумки, быстро выбегали из класса. В их числе оказалась и Кайнер с тем лишь исключением, что даже не думала менять своего мрачного выражения лица. Шенбрюнна вновь удивили перемены в ее поведении: если до этого она собиралась неспешно, педантично рассовывая учебные принадлежности по отделам своей сумки, и держалась она, несмотря на свое происхождение гордо и с достоинством, то сейчас напоминала, скорее, затравленного и обозленного на всех зверька. И непонятно было, которая из этих двух девушке настоящая — та, которую он знал тремя часами ранее, или та, которой она стала теперь.
Поход на урок волшебного этикета превратился в какую-то дешевую комедию. Первыми, естественно, шли слизеринцы с Малфоем и Паркинсон во главе, ведущие за собой шестой и седьмой курсы змеиного факультета. Немного отстав от них, шли представители других факультетов, среди них затерялась и Кайнер. Замыкали шествие Шенбрюнн, Визерхофф и Фольквардссон. Последние двое решили составить компанию своему другу и заодно посмотреть, что представляет собой урок волшебного этикета в Хогвартсе и стоит ли тратить на него время. В идущей перед ними нестройной толпе Карл заметил копну пышных каштановых волос — очевидно, Грейнджер отделалась от своих друзей и решила сходить на урок, а существовании которого узнала не далее, как вчера. Подошла к Кайнер, начала что-то ей говорить, но та отмахнулась от нее.
Пройдя по многочисленным коридорам, подростки спустились в подземелья и сразу прошли в просторный открытый класс, украшенный гобеленами с изображением родословных древ, гербов и девизов некоторых чистокровных британских семейств. Снейпа еще не было, однако ученики совершенно не собирались ждать преподавателя, когда он придет и рассадит их (как было на зельеварении), а сразу стали занимать места. Коренные слизеринцы оккупировали, естественно, первые парты, остальные студенты сели чуть поодаль. Грейнджер некоторое время стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу. На ее лице застыла гримаса страха и удивления, а щеки пошли красными пятнами. Ведь она, будучи самой прилежной ученицей и самой умной ведьмой в Хогвартсе, впервые пришла на урок, не подготовившись. Справа в дальнем углу сидели Хаффлпаффцы — МакМиллан, Финч-Флетчли, Смит, Эббот и Боунс. В левом углу — старосты Равенкло Майкл Корнер и Падма Патил, за ними Лиза Турпин, Мэнди Брокльхерст, Шенбрюнн и Фольквардссон. В среднем ряду сидели вместе Визерхофф и Миллер, и, сзади них, Кайнер. При этом в каждом ряду было по одной свободной парте — буфер между слизеринцами и всеми остальными.
- Что вы здесь забыли, мисс Грейнджер? — низкий бархатный голос у нее за спиной заставил девушку вздрогнуть, а всех остальных учеников встать.
- П-простите, сэр, — ответила Гермиона, развернувшись лицом к Снейпу и попытавшись собрать всю свою храбрость в кулак, — я просто только сегодня узнала об уроках волшебного этикета.
- И потому вы считаете, что можете глупо стоять перед классом и задерживать урок? — среди слизеринцев пошли сдавленные смешки. — Быстро садитесь на место и двадцать баллов с Гриффиндора, — елейным голосом сказал декан Слизерина, показывая, что диалог закончен.
Помявшись еще несколько секунд на месте, Грейнджер решила, что хуже уже не будет, и, пройдя к последней парте среднего ряда, села рядом с Кайнер.
Собственно, из урока, посвященного этикету и традициям магического мира, Шенбрюнн ничего нового для себя не вынес — все-таки в чистокровных семьях этим аспектам в воспитании детей уделялось очень много внимания, главным образом, для того, чтобы к совершеннолетию любой член семьи и, в особенности, наследник рода, был в состоянии этим родом управлять и решать его дела. Зато подтвердил свое предположение о более консервативных традициях именно магической Британии: это касалось как выбора супруги или будущей профессии, так и ограничений, которые накладывал род на возможности мага в целом. Если его отец и дед, потомственные аристократы и зельевары, были равноуважаемы и в маггловском, и в магическом мирах, причем в последнем имели весьма высокий авторитет, то здесь, в магической Британии, они вряд ли смогли бы всего этого добиться. Это было видно по тому, как, например, тот же Драко Малфой, наследник одного из старинных британских родов, уважительно относится к профессору Снейпу, как к декану, но во всем остальном считает себя выше его. Таким образом, в Британии наука аристократам могла служить исключительно как развлечение, но sicut modus vivendi (1).
Если Карл Шенбрюнн без ущерба для своей семьи мог выбрать невестой фактически любую девушку — главное, чтобы она была здоровой и сильной волшебницей и принимала бы традиции их рода (ведь для процветания последнего даже самую чистую кровь иногда необходимо разбавлять), те же Малфой или Нотт могли выбрать будущих жен лишь из себе подобных, т.е. таких же чистокровных семейств. А тот факт, что почти все чистокровные семейства магической Британии так или иначе между собой породнились (это было видно из родословных древ), и что частые браки между родственниками ведут к вырождению рода, но не к процветанию, в расчет не брался. А это, в свою очередь, вело к ярко выраженной сегрегации и спаду экономики и культуры в обществе, поскольку более-менее высокие, престижные должности принадлежали бы только авторитетным, но постепенно разлагающимся изнутри кланам, в то время как люди, которые могли бы что-то изменить в лучшую сторону, принести что-нибудь новое, стоящее, практически не имеют возможности пробиться наверх и продвинуть свои идеи.
Та же Грейнджер, которая благодаря своим знаниям и усердию, с которым она занималась, могла бы дать огромную фору многим здесь присутствующим, но, с учетом здешних традиций, она вряд ли бы смогла отыскать себе нишу, где ее знания и умения оказались бы востребованы. В этом отношении даже у лентяя Уизли намного больше шансов построить себе карьеру. И, кстати, весьма странным является тот факт, что в Хогвартсе, где, как понял Карл, учится много магглорожденных и полукровок, об уроках волшебного этикета знают лишь единицы, причем в основном студенты из чистокровных семей, когда эти самые уроки следовало бы сделать обязательными для всех, кто лишь недавно прикоснулся к магическому миру, чтобы помочь интегрироваться в него. Кайнер говорила, кажется, что в Гриффиндоре давно не преподают этикет (странно только, откуда она это узнала). Так что же это: грубое попустительство со стороны руководства школы или целенаправленное сокрытие информации? Нынешний директор Хогвартса — выпускник Гриффиндора, но слизеринец изнутри. Великий светлый волшебник, Глава Визенгамота и опора магической Британии в борьбе с каким-то самозваным Лордом. Не гнушающийся при этом использовать далеко не самые честные методы для достижения своих целей. “Scientia potentia est” (2), как говорил известный английский философ Френсис Бэкон. Умными людьми сложнее управлять, сложнее привлечь на свою сторону. Тогда, логично предположить более близким к истине второй вариант, а именно целенаправленное сокрытие информации.
Хотя Шенбрюнн не был лишен свойственного многим молодым людям идеализма, тем не менее, он старался трезво смотреть на вещи, подходя к ситуации критически, с разных позиций, в том числе не лучших с точки зрения морали. Все учащиеся Хогвартса, преподаватели, даже представители так называемых нейтральных факультетов, — рассуждал он, — так или иначе оказываются втянутыми в политику. Глупо отрицать это. Того, что он уже узнал из личного опыта или разговоров других студентов, оказалось вполне достаточным, чтобы предположить, что в магической Британии существует несколько партий, или политических группировок: это партия директора Дамблдора, которого поддерживает весь факультет Гриффиндор (и, возможно, еще половина Хогвартса), и который по каким-то непонятным причинам сделал своими козырями Поттера, Уизли и Грейнджер; партия Министерства магии, которое, если верить местным слухам, оказалось настолько слепым, что в последнее время издавало законы, способствовавшие исключительно деградации магического общества; и, наконец, партия аристократов, поддерживающих идеи некоего Лорда Вольдеморта о превосходстве чистокровных волшебников над всеми остальными.
Если на основе имеющейся информации попытаться разобраться в отдельности с каждой из политических групп, то возможно следующее. Итак, какие законы должно издать министерство, чтобы вызвать одновременно недовольство и якобы магглофилов вроде Дамблдора, и ярых приверженцев чистой крови? Как представитель магической аристократии, Карл прекрасно понимал, что многие чистокровные семьи бережно хранят и передают из поколения в поколение тайные знания, или арканы, относящиеся как к заклинаниям, так и к ритуалам, владеют различными древними артефактами. И то, и другое основано либо на Темной магии, либо на Магии крови (и тогда уже привязано к конкретному роду). Известно, что в Хогвартсе Темные Искусства не приветствуются. Предположим, что такова политика магической Британии в целом. Тогда со стороны чистокровных волшебников недовольство может вызвать запрет на тайные знания, артефакты, темные заклинания. Поэтому естественно, что они будут пытаться захватить власть в свои руки, чтобы официально сделать законным то, чем они издревле владеют по праву рода. Теперь: что в данной политике может вызвать недовольство партии Дамблдора, который тоже не склонен делиться знаниями, а, наоборот, скрывать их? Дамблдора поддерживают в основном магглорожденные волшебники, коих много в Гриффиндоре, а также вполне достаточно в Равенкло или Хаффлпаффе. При устройстве на работу, как это сегодня выяснила Грейнджер, при всех их талантах и трудолюбии, у них будет намного меньше шансов получить хорошую должность по сравнению с выходцами из чистокровных семей, пусть даже намного им уступающих. Но большинство из них об этом пока не знает, а авторитет Дамблдора слишком высок и непоколебим, чтобы в это поверили. Таким образом, они идут за поддержкой к директору не только как к силе, которая может противостоять Вольдеморту, но и как к человеку, который может им помочь и поручиться. Директор Дамблдор сознательно держит данную информацию в тайне, иначе его так называемая партия уже давно бы разбежалась, разочаровавшись в местных законах и перспективах на будущее. Что он может пообещать магглорожденным, чтобы обеспечить себе поддержку и авторитет? Скорее всего, крушение вековых традиций и построение нового “справедливого” общества, где якобы не будет зла. А это, в свою очередь, побуждает чистокровные семьи бороться за эти самые традиции и за свое наследие, которое, если предположить, что в результате победу одержит партия Дамблдора, тут же будет признано злом.
Такое четкое деление мира на черное и белое, без оттенков и полутонов, где существуют понятия только “сохранить все” или “уничтожить все”, но никак не “изменить, причем не все”. Общество, в котором одни сильно полагаются на авторитеты, не желая думать собственной головой, а другие — слишком держатся за абсолютно все, в том числе уже давно себя отжившие традиции, ассоциируя их со своим наследием.
По окончании урока ученики направились в Большой Зал на ужин. Кайнер заняла место, как обычно, у дальнего конца стола, наградив проходившего мимо Карла таким взглядом, что тот предпочел сесть как можно дальше и подавить в себе возникшее по пути в Большой Зал желание поговорить с ней и выяснить, в конце концов, что случилось. Не остался в долгу и Фольквардссон, который даже не успел подойти к ней, но лишь посмотрел в ее сторону. Пожалуй, Анна Кайнер могла бы даже составить конкуренцию василиску, если бы могла убивать взглядом. Физически. И, что самое странное, она действовала сама — никто не накладывал на нее “Imperium”, никто не вмешивался в сознание и не изменял память — Шенбрюнн был достаточно силен в ментальной магии, чтобы легко распознать указанные выше заклятия.
Лотар — понятно — рядом с Элизой за хаффлпаффским столом, что не удивительно, если учесть, что он “мягко” говоря, не в лучших отношениях с Уизли и совсем недавно поссорился с Грейнджер (о чем рассказал другу вскоре после урока волшебного этикета). За гриффиндорским столом Грейнджер тем временем усиленно пыталась доказать что-то Поттеру, обоим Уизли и полному темноволосому парню, который еще в поезде заглянул к ним в купе вместе с витавшей в облаках блондинкой. Вероятно, жалуется им на несправедливые в отношении магглорожденных законы магической Британии. Уизли как всегда сказал какую-нибудь глупость, отчего Грейнджер демонстративно отвернулась, взметнув копной каштановых волос, и села подальше от друзей. Через некоторое время к ней подошел Поттер, видимо, чтобы успокоить и, очевидно, ему это удалось, раз ее лицо перестало быть сердитым и обиженным, после чего оба с благодарностью и благоговением посмотрели в сторону директорского стола. Понятно, оба уповают на директора Дамблдора, как верующие магглы — на Бога. Только Дамблдор не Бог, он не всесилен и не всезнающ; ему, как и всем людям, свойственно совершать ошибки. Губительна такая вера — слепая вера.
- Вижу, ты, наконец, понял, что я оказался прав, Шенбрюнн, и перестал водиться с этой грязнокровной полукровкой, — последнюю пару слов подошедший сзади Бранау буквально выплюнул.
- Извини, Бранау, но я сам вправе выбирать, с кем мне общаться, а с кем нет, — холодно ответил Карл, положив нож и вилку, но не повернувшись при этом к собеседнику. — Правила нашего Рода позволяют это.
- Правила Рода? — злорадно усмехнулся Бранау. — Что представляет собой твой род? Кучку зельеваров, именующих себя аристократами последние двести лет? По здешним меркам вы — никто, и были бы никем, если бы не брак твоего деда и моей двоюродной бабки.
Сидевшие поблизости слизеринцы навострили уши, продолжая усиленно делать вид, что интересуются лишь поглощением ужина и собственными разговорами.
- Вот уж не думала, что у нас, на факультете великого Салазара Слизерина, водятся любители грязнокровок, — надменно произнесла Пэнси Паркинсон, проходившая мимо в сопровождении Малфоя, Крэбба и Гойла. — Да ты ничем не лучше предателей крови Уизли!
- Советую осторожнее выбирать слова, мисс Паркинсон, — так же спокойно и холодно ответил Карл, коснувшись салфеткой рта. — Я думаю, вам знакомо такое понятие, как месть Рода, — при этих словах Паркинсон побледнела и схватилась за Драко, изображая обморок, — и, для того, чтобы нанести роду оскорбление, ровно как и объявить возмездие, древность рода не имеет значения.
Бранау, недовольно хмыкнув, удалился. Следом за ним отправились старосты Слизерина и “свита”. Единственное, в чем был прав Генрих, рассудил про себя Шенбрюнн, так в том, что их род действительно относительно молодой по магическим меркам, и что если бы они жили в Британии, то никогда не достигли бы всего того, что имели сейчас. Кучка зельеваров, как презрительно выразился Бранау. Кучка зельеваров-алхимиков, которая заработала семейное благосостояние исключительно собственным трудом и получила наследуемый титул за научные заслуги, сильно поднявшись в своем авторитете во второй половине XIX века, когда началось бурное развитие органической химии. Которые никогда, во всяком случае, за историю рода не преступали магических законов, но чтили и хранили честь рода. Но, зная историю своего рода, никогда не относились с пренебрежением или презрением к тем, кто стоял ниже их, кто начинал с нуля. Ибо всякий, занимающийся честным трудом, не преступающий законов и клятв и заботящийся о благе семьи, достоин уважения.
Карл уже собирался выйти из-за стола — раз возложена на него нелегкая задача следовать везде по пятам за Кайнер, значит, надо выполнять, тем более что сама девушка уже направлялась к выходу вместе с другими студентами, рано закончившими ужинать, — как его ущипнул за палец крупный черный ворон, к лапке которого было привязано сразу две записки. Парень отвязал ту, где значилось его имя, после чего ворон вспорхнул и полетел к равенкловцам. Карл развернул пергамент и быстро прочитал адресованное ему и написанное резким косым почерком послание:
“Мистер Шенбрюнн, напоминаю Вам, что сегодня вы должны прийти ко мне на отработку в восемь часов вечера.
P.S. Будьте любезны захватить с собой книжку того маггла, о котором мы вчера говорили.
Профессор зельеварения
Северус Снейп.”
Шенбрюнн глянул в сторону преподавательского стола, стараясь не смотреть при этом на директора Дамблдора, который в это время улыбался и, поглощая свои любимые лимонные дольки, мило беседовал с сидящей рядом профессором МакГонагалл. Профессор Снейп, как всегда, казался мрачным, а его длинные, черные как вороново крыло, волосы почти касались обеденного стола. Профессор, поймав на себе взгляд студента и заметив записку в руках последнего, лишь молча, еле заметно кивнул, дав понять, чтобы тот шел, куда шел.
В запасе оставалось немногим более получаса — как раз хватит, чтобы дойти до подземелий, разыскать нужную книгу Канта и вовремя прийти в класс зельеварения. Оставалось только решить, что делать с Кайнер, т.к. придя на отработку, он не сможет присматривать за ней, да и Бранау вряд ли остановится на достигнутом — он уже пытался ее убить в первую же ночь в Хогвартсе. Обездвижить, наложить заклятие немоты, связать и принести в класс зельеварения? Нет, слишком глупо, тем более что сама Кайнер вряд ли допустит такое. Лучше обсудить это с деканом, в конце концов, именно он должен радеть о безопасности своих студентов.
Шенбрюнн уже был в дверях, когда увидел, как маленькая серая школьная сова-сипуха уронила записку в тарелку Бранау, когда тот уже собирался выходить. Все-таки школьные совы не отличались воспитанностью. Даже издалека было видно, как белобрысый немец скривился, взяв двумя пальцами пергамент, и передал его одному из слизеринских громил, состоявших в свите Малфоя. Тот развернул записку и начал читать, судя по напряженному выражению его лица, очень медленно. И потому, как злобно сверкнул глазами Бранау, направив свой взгляд в сторону преподавательского стола, стало ясно, что новости его отнюдь не порадовали.
Выйдя в коридор, Шенбрюнн снова встретился с Визерхоффом и Фольквардссоном, узнав, что последнему тоже пришло письмо от Снейпа с напоминанием об отработке. Попрощавшись с Лотаром, Ассбьорн и Карл направились к лестнице, ведущей в подземелья змеиного факультета. Следом за ними шли сразу три гриффиндорки: главная сплетница Хогвартса, кудрявая мелированая блондинка Лаванда Браун; ее лучшая подруга и сплетница № 2 Парвати Патил; и брюнетка-пятикурсница Ромильда Вейн, известная в народе как любительница приворотных зелий. Лаванда как бы случайно уронила сумочку, из которой тут же вывалилась многочисленная косметика, украшенный оперенным розовым сердечком дневник и различные гороскопы, также разрисованные сердечками. Наклонилась, чтобы все собрать, слащаво при этом улыбаясь обернувшимся на шум молодым людям. Ее спутницы также заулыбались, демонстрируя белоснежные голливудские улыбки.
- Извините, дамы, но мы не сильны в бытовых чарах, — Фольквардссон ответил сразу за двоих, разведя руками.
Вестись на столь глупую провокацию он не собирался, тем более, что дело предстояло иметь с типичной женской сумочкой, а подобные попытки некоторых женщин привлечь внимание представителей сильного пола не переносил на дух. Девушка, считал он, должна привлекать своей естественной женственностью, красотой, талантами, а не в открытую рекламировать себя, надеясь подцепить более-менее выгодного жениха. Именно выгодного — не нужно быть сильным легилиментом, чтобы узнать поверхностные мысли и эмоции. Вероятность же того, что представшая перед ними девица, ровно как и ее подруги, владеет хотя бы азами окклюменции, стремилась к нулю.
Девушки, поняв, что не смогли произвести нужного эффекта, слегка приуныли, но не собирались отступать, не даром все три были из Гриффиндора.
- А мы вас знаем, — бодро сказала Браун, продолжая улыбаться и хлопать ресницами.
- Да, — подтвердила брюнетка, у которой в сумке что-то позвякивало.
Если учесть, как проходила церемония распределения, то их должен был знать весь седьмой курс Хогвартса.
- Меня зовут Лаванда Браун, — сказала кудрявая мелированая блондинка.
- А меня — Парвати Патил, — сказала индианка, посмотрев на парней горящими глазами, ибо очередной гороскоп, который она судорожно сжимала в руках, нагадал ей встречу с богатым женихом именно в среду вечером.
- А я — Ромильда Вейн, - кокетливо отозвалась брюнетка, в сумке которой в очередной раз что-то звякнуло.
- Мы просим у вас прощение, дамы, мы были рады с вами познакомиться, но нам пора идти, - ответил Карл, сделав шаг назад. — И как Лотар только может находиться в окружении столь наглых львиц? — подумал он уже про себя и развернулся, чтобы идти дальше.
Его маневр повторил Ассбьорн.
- И вы даже не хотите с нами поговорить? — глаза Лаванды стали круглыми от удивления, а лицо приобрело обиженное выражение, как у капризного ребенка, которому отказали в еще одной конфете.
- Извините, мисс, но в нашей семье крайне ненадежной считается невеста, которую интересует лишь размер кошелька ее потенциального мужа, - холодно заметил Карл, решив перейти к более жестким мерам.
Браун потеряла дар речи и едва не уронила свою сумку вновь, зато подобной участи не избежали вещи ее подруг: Парвати со всей силы кинула на пол журнал, решив, что в нем был плохой гороскоп, о чем тут же сообщила Лаванде, а Ромильда аж заплакала и уронила сумку, в которой что-то со звоном разбилось. По коридору, в котором находились студенты, тут же распространился дурманящий запах, который каждый воспринимал по-своему. Просочившись через ткань, по полу разлилась переливающаяся золотисто-розовая жидкость.
- Evanesce! – произнес Фольквардссон, взмахнув палочкой, и золотистая жидкость, а, вместе с ней, букет из ароматов жасмина, сирени и розы, а также пинена (3) и ментола, исчезли.
Что ж, остается надеяться, что все остальные также пребывали под действием разлившейся Амортенции, и потому не заметили его безумный блеск в глазах и глупую улыбку (что в целом свидетельствовало о пребывании в состоянии эйфории).
- Так я что, и тебе не нравлюсь? — возмутилась Лаванда, взглянув на сей раз на шведа; казалось, она готова была расплакаться.
- Мне нравятся девицы, в которых красота обличья в равной степени сочетается с красотою ума и красотой души, - холодно ответил Фольквардссон, развернувшись, и направился в подземелья.
Казалось бы, глупо двум юношам, аристократам, воспитанным соответствующим образом, убегать от трех девушек. И, главное, куда? — На отработку к злобному декану Слизерина. Но именно такое желание вызывали у них три гриффиндорки — Браун, Вейн и Патил (и неважно, что они чистокровные), по сравнению с которыми даже обещающая покарать их на месте Кайнер могла показаться образцом благопристойности.
Кстати, о Кайнер. Из-за этих трех гриффиндорок они потеряли ее из виду — это во-первых; а, во-вторых, они едва успевали на отработку к Снейпу — из-за них же. Прошли по темным каменным коридорам, освещенным факелами, - Фольквардссону казалось, что нужно действительно быть слизеринцем, чтобы не запутаться в этом лабиринте, когда даже “прогулка” до кабинета зельеварения (который они уже миновали) у многих, уже не один год проведших в Хогвартсе студентов вызывала затруднения. А, может быть, дело только в том, что большая часть учеников просто не любила Слизерин и все, с ним связанное?
Через проход, скрытый за портретом старого мага, потребовавшего пароль, попали в холодный мраморный холл, посреди которого стоял фонтан. Попросив подождать его, Шенбрюнн пошел дальше, в мужские спальни, предупредив, чтобы он особо не светился в гостиной змеиного факультета — хотя прямого запрета приводить к себе в общежитие друзей с других факультетов не было, было логично предположить, что слизеринцы, всегда державшиеся особняком, не будут рады чужаку в своих владениях. Ассбьорн прошел чуть дальше и стал в тени у одной из колонн. После достаточно простой, но по-своему родной и уютной обстановки в Блигаардсхаллене, отцовском поместье, летом утопавшем в цветах, и легкой, воздушной, будто стремящейся к небу гостиной Равенкло, общежития Слизерина казались ему, несмотря на всю свою помпезность, слишком мрачным, давящими и неуютными, навевая воспоминания о Дурмстранге. Не то, чтобы он не любил свою прежнюю школу — он многому там научился, хотя следует отдать должное и образованию, полученному дома, — но атмосфера там была слишком мрачная, еще более угнетающая, чем в слизеринских подземельях.
Ретроспектива…
Где находился Дурмстранг, никто точно не знал, но поговаривали, будто бы в месте, где сходились границы сразу трех государств — Швеции, Норвегии и России, ибо располагалась эта школа, известная в Европе своим покровительством Темным Искусствам, в дикой безлюдной местности, окруженная голыми скалами и редкими сосновыми лесами, и представляла собой темную и неприступную крепость наподобие тех, что строили еще викинги. Темные, холодные помещения с низкими потолками, в которых чадящие факелы служили источником и света, и тепла одновременно. Темные, подбитые мехом, мантии учителей. Единственными яркими пятнами во всем этом мраке были одежды учеников: славяне ходили красных рубашках-косоворотках, скандинавы — в бледно-голубых коттах, немцы — в желтых.
Дурмстранг был известен в магическом мире, как школа, отличающаяся терпимостью к Темным Искусствам. Но терпимость — не самое удачное слово, которое можно применить в отношении данной магической школы. И не покровительство. Просто в Дурмстранге, где большое внимание уделялось именно боевым искусствам, считали, что невозможно победить врага, используя лишь пару относительно безобидных заклинаний, которые знает любой первокурсник. Учили выживать любой ценой — до Непростительных, конечно, не доходило — ведь это была всего лишь школа, но без пары темномагических проклятий не обходился ни один магический поединок, которые в Дурмстранне устраивали очень часто — чтобы держать учеников в форме. Не обходили стороной и фехтование — маг всегда должен уметь защищать себя любыми средствами, иначе, если волшебник надеется исключительно на палочку, которую можно отобрать, потерять, сломать, то смерть может настичь его легко и внезапно, там, где он совсем не ожидал. Все предметы — нумерология, заклинания, зельеварение, трансфигурация, руны, ТИ/ЗОТИ — были ориентированы, прежде всего, на практическую полезность, опять же, в основном в боевых условиях. Некоторые предметы, такие как маггловедение и прорицания, не изучались вовсе, а гербология и уход за магическими существами — лишь в той степени, чтобы знали, например, какие растения используются для приготовления различных зелий и умели этот процесс совершать; аналогично было и с животными. Специально для магглорожденных первые три года преподавали волшебный этикет. Все остальные предметы отдавались на откуп уже самим студентам, которые организовывали группы для их изучения, а обширная дурмстранговская библиотека предоставляла знания практически по любым дисциплинам, за исключением, разве что, некромантии.
Девушек среди учащихся было очень мало — сказывалась и общая мрачная, давящая атмосфера, и строгая дисциплина, и то, что некоторые занятия предусматривали владение большой физической силой, а скидку на слабый пол в Дурмстранге никогда не делали: если ты слабак, то недостоин здесь учиться. И к концу обучения в немногочисленных девушках мало что оставалось от их пола, разве только что красивая внешность, за которой скрывалась огромная сила и жажда свободы. В народе их называли валькириями, и устоять против них в поединке было крайне сложно.
Отдельного упоминания стоит национальный вопрос, ибо в Дурмстранге обучались люди разных национальностей, культурных стереотипов, мировоззрений; каждый этнос или группа схожих этносов старалась держаться национальным анклавом. И, когда начинались войны у магглов, одновременно вскипали межнациональные конфликты у обучавшихся в Дурмстранге магов, выливавшиеся в массовые нескончаемые дуэли, и даже поножовщину и рукопашные схватки. Нередко этому способствовали и директора, каждый из которых благоволил своей национальной группировке. Да, и еще каждый новый директор заставлял учить свой язык и заклинания на нем. В случае с Каркаровым это был болгарский, который могли легко понять и быстро освоить лишь славяне, а после его смерти при весьма загадочных обстоятельствах — финский, при директоре Хиотиляйнене. Последний язык, как и заклинания на нем, был медленным, неторопливым. Пока скажешь такое заклинание, в тебя уже десять раз успеют выстрелить простым “Stupefac”.
Во время директорства Хиотиляйнена стало учиться слишком легко, слишком скучно, а большинство занятий стало сводиться к цитированию и конспектированию учебников и повторению уже изученного материала — сказались значительные изменения в составе учителей. Одни, боясь потерять насиженное место и хорошее жалованье, покорно согласились со всеми нововведениями Хиотиляйнена, большинство из которых сводилось к целенаправленному упрощению учебной программы и уменьшению количества практических занятий. Другие, не имея сил или желания прийти к компромиссу, просто ушли из школы, окончательно разругавшись с новым директором, — на их места тут же были наняты педагоги, поддерживавшие школьные нововведения. И, наконец, были третьи — учителя, отличавшиеся крайней строгостью и нетерпимостью к малейшим нарушениям правил или проявлению слабостей, но имевшие, тем не менее, огромный авторитет среди учеников — потому что действительно стремились передать им свои знания и умения и в этом видели смысл своей жизни. Их было немного, но они остались ради учеников, несмотря на открытое противостояние с Хиотиляйненом и вводимой им системой обучения.
Ученикам же по большинству предметов приходилось прибегать к самообразованию, которое давало куда более плодотворные результаты, нежели сидение на уроках — благо, в Дурмстранге доступ к литературе по различным разделам Высшей магии был практически не ограничен. Последнее и побудило Ассбьорна Фольквардссона оставить обучение в своей прежней школе, пропустить год (если в любом случае все приходится учить самому, а молодой Фольквардссон обладал огромной тягой к знаниям и не был ленив, то лучше этим заняться в любимом Блигаардсхаллене, чем в угрюмом Дурмстранге), и поступить на выпускной курс Хогвартса, где, как он знал, преподавали прославленные Мастер зелий Северус Снейп и Мастер заклинаний и дуэлей Филеас Флитвик, на факультете которого он оказался в итоге, и о чем еще ни разу не пожалел.
С Карлом Шенбрюнном Ассбьорн Фольквардссон познакомился на международной конференции по зельеварению в Гейдельберге, когда им было по пятнадцать лет. Ассбьорн был тогда вместе с отцом Эббе Фольквадссоном, преподававшем в Уппсальском магическом университете, и дядей Магнусом, учившемся также в Уппсале, только в маггловском университете. Да, Магнус Фольквардссон оказался латентом, проявившим способности к волшебству только в семнадцать лет и потому, несмотря на принадлежность к древнему чистокровному роду, решил сделать карьеру в маггловском мире, где у него было значительно больше возможностей. Карл же был тогда с отцом и братом.
Пока главы семейств участвовали непосредственно в конференции, молодые люди быстро познакомились и нашли темы разговора, которыми оказались, естественно, химия и зельеварение. Нельзя сказать, что между юношами сразу завязалась хорошая крепкая дружба, однако они продолжили общение по переписке и еще раз встречались на летних конференциях. И сейчас, в Хогвартсе, им представилась отличная возможность узнать друг друга поближе.
Конец ретроспективы.
Закрывавший обзор громила отошел в сторону, открыв вид на часть гостиной Слизерина, где, склонившись над пергаментом, за одним из столов сидела девушка и что-то писала. Анна Кайнер. Он словно специально вырезал ее из толпы таких же студентов, которых, впрочем, в непосредственной близости от нее не наблюдалось, приковался к ней взглядом. Хотелось подойти к ней и обнять, крепко прижав к груди, зарывшись пальцами в ее длинные русые волосы. Перенести из этого мрачного, недружелюбного подземелья на поросший соснами фьорд, что недалеко от родового поместья, где они были бы одни, где их окружали бы только небо, соленый ветер и бьющееся о камень море внизу… Нет, не сейчас, подумал он, увидев, как Кайнер, подняв голову, сжалась в кресле, окинув пространство крайне недружелюбным взглядом. На лицах нескольких сидевших неподалеку слизеринцев так и застыли глупые насмешки, приправленные страхом и недоверием, в то время как девушка продолжала смотреть на них с прищуром, вертя в руках волшебную палочку, украшенную тонкой вязью рун.
Казалось бы, чем она могла заинтересовать чистокровного волшебника, выходца из богатой, знатной семьи? Магглорожденная, соответственно, без приданого. Красивая? Да, но он видел много девушек, не уступавших ей в этом. Однако ее красота была естественная, не выставленная на показ. Она не жеманничала и не кокетничала, как это делали большинство барышень ее возраста, и, как ему показалась, даже ненавидела последнее, предпочитая более деловой стиль общения, в чем ей активно помогали ее ум и знания. И еще… она была окутана своеобразным ореолом таинственности и неприступности, как бы позволяя приблизиться к себе, но не давая подойти слишком близко. И это еще больше подогревало интерес познакомиться с ней поближе, узнать, почему она такая. И что с ней, наконец, случилось. Чувства, которые испытывал к ней Ассбьерн, были из разряда тех, что возникали буквально из ничего, но, получив небольшую подпитку, прорастали глубоко в сердце, вызывая неподвластное разуму желание быть рядом с ней, защитить от всех бед и жестокостей этого мира.
Пока Фольквардссон думал, к объекту его размышлений подошли старосты Слизерина и начали выговаривать, что она позорит их факультет, и что из-за нее чистокровный студент должен чистить пол от навозных бомб, раскиданных тупыми первокурсниками с Гриффиндора. Кайнер выслушала их с отстраненно-равнодушным выражением лица, после чего спросила, все ли они сказали, что хотели, и если да, то пусть не мешают ей готовиться к уроку по рунам. В ответ на что Паркинсон лишь усмехнулась и продолжила сыпать оскорблениями, суть которых сводилась к тому, что Кайнер — грязнокровка.
- *Silentium!* — Молчи, Паркинсон, если, кроме крови предков, тебе больше нечем гордиться.
- Кайнер, сними сейчас же заклятие с моей невесты и извинись! — потребовал Малфой.
Девушка проигнорировала его выпад — уж чего-чего, а за чужое заклинание отвечать она не собирается. Пусть Малфой сам ищет виновных среди своих дружков.
- Ты за это еще заплатишь, грязнокровка! — староста Слизерина под дружное улюлюканье Крэбба, Гойла, Забини, Эшли и Буллстоуд грубо схватил девушку за ворот мантии и поднял с кресла.
- *Impedimenta!*
- Repello! — одними губами едва слышно прошептала Кайнер, наставив палочку на грудь блондина: как и Геннинген, он не ожидал, что грязнокровка сможет нанести ему вред.
Под действием сразу двух заклинаний Малфой отлетел в сторону и неуклюже упал, опрокинув стоявший рядом журнальный столик. Бывшие поблизости слизеринцы поспешили ретироваться, дабы, с одной стороны, избежать гнева старосты, который только что опозорился у них на глазах; с другой — спрятаться подальше от опасной и наверняка сумасшедшей грязнокровки. Пэнси тут же бросилась к своему возлюбленному, чтобы помочь ему подняться. При этом сам процесс сопровождался беззвучными причитаниями, взглядами, полными любви, обращенными к Драко, и гнева и злобы, обращенными к Кайнер.
В это время в гостиной появился Карл. И застал не очень приглядную картину: с одной стороны стоит взъерошенный Малфой с перекосившимся от боли красным лицом, одной рукой держащийся за ногу, а другой — за Пэнси Паркинсон; напротив них — Кайнер, уже опустившая палочку, но не спешившая ее убирать и явно готовая проклясть своего однокурсника, если тот посмеет к ней приблизиться.
- Что здесь произошло? — спросил он.
- Скажи этой вашей грязнокровке, что она еще поплатится за все нанесенные нам оскорбления! — взвизгнула Пэнси, с которой Драко уже снял заклятие немоты.
Насчет того, кто кого оскорбил, у Шенбрюнна никаких сомнений не было. Другое дело, как именно ответила Кайнер, какое именно заклятие в них послала. Ведь и Малфой, и Паркинсон были единственными наследниками в своих семьях, и если посланное проклятие может привести к их постепенной гибели или неспособности зачать и родить ребенка, то огромный пласт арканической магии будет утерян, а сама Кайнер станет преступницей перед лицом магии.
- Фрекен Паркинсон, смею посоветовать вам следить за языком и тщательнее обдумывать используемые аргументы, — сказал вошедший с другой стороны Фольквардссон, вертя палочку в руках.
- Шенбрюнн, ты посмел дать пароль от нашей гостиной какому-то равенкловцу? — возмутился Малфой, считавший нахождение в родных подземельях представителя другого факультета сродни несанкционированному вторжению на частную территорию.
- Господин Малфой, учитывая фанатичную преданность большинства студентов вашего факультета идеям чистой крови, пароль оказалось нетрудно угадать методом подбора, — с умным видом соврал Ассбьорн.
- *Fräulein Keiner, bitte erklären Sie mir, was hier passiert ist. — Cо стороны могло показаться, что Шенбрюнн посмотрел на девушку с вызовом. — Von Ihrer Antwort hängt Ihr Leben und Ihre Freiheit ab*. /нем. Фрейлейн Кайнер, пожалуйста, ответьте мне, что здесь случилось… От вашего ответа может зависеть ваша жизнь и свобода!/
- *Sie haben Ihnen schon alles erzählt* /нем. Они вам уже все сказали/, — ответила Кайнер с таким выражением лица, как если бы она уже устала от жизни, и ей было бы все равно, что последует дальше.
Шенбрюнна такая поведенческая стратегия еще больше удивила и разочаровала одновременно: пусть по каким-то причинам она его возненавидела, пусть она не желает с ним разговаривать, но на один вопрос, причем достаточно серьезный, могла бы и ответить — все-таки, пусть она и магглорожденная, но (как он уже успел выяснить в процессе общения с ней) о некоторых традициях волшебного мира знает не понаслышке.
- *Nein, das war sie nicht. Ich erzähle dir alles, wenn wir hier weg sind* /нем. Нет, это не она. Я тебе все расскажу, когда уйдем отсюда/, — услышал он голос у себя в голове.
Карл обернулся на голос, вернее, уловил направление ментального потока. Фольквардссон — догадался он.
- *Fräulein Keiner, ob Sie wollen oder nicht, aber ich bin nach wie vor für Ihre Sicherheit verantwortlich, — Шенбрюнн вновь обратился к Анне. — Und ich finde, dass Sie nicht hier im Gemeinschaftsraum bleiben sollten, zwischen all den gegen Sie feindlich eingestellten Mitschülern. Deshalb, packen Sie bitte jetzt Ihre Sachen und folgen Sie mir. Keine Sorge, Sie werden nicht mit mir reden müssen.* /нем. Фрейлейн Кайнер, хотите вы того или нет, но я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность… И я считаю, что вам нежелательно оставаться в гостиной среди враждебно настроенных по отношению к вам одноклассников. Поэтому сейчас, соберите, пожалуйста, ваши вещи и следуйте за мной — не беспокойтесь, разговаривать со мной вам не придется./
- *Ich habe Ihre Obhut nicht nötig, Herr Schönbrünn, — ответила девушка, злобно посмотрев на Карла, потом на Ассбьорна. — Oder kann ich etwa, Ihrer Meinung nach, nicht auf mich selber aufpassen? * — и повертела палочку в руках. /нем. Я не нуждаюсь в вашей опеке, господин Шенбрюнн… Или, по-вашему, я не смогу постоять за себя?/
- *Karl hat Recht, Fröken Keiner, — поддержал друга Фольквардссон, сделав шаг вперед и проигнорировав брошенный в его сторону гневный взгляд. — Sie brauchen unbedingt Schutz und Unterstützung. * /нем. Карл прав, фрекен Кайнер, — поддержал друга Фольквардссон, сделав шаг вперед и проигнорировав брошенный в его сторону гневный взгляд. — Вам необходима защита и поддержка./
- *Ich habe Ihnen schon gesagt: Ich brauche Ihre Obhut nicht! * /нем. Я уже сказала: мне не нужна ваша опека!/
Хотя Фольквардссон осуждал поступок Дамблдора давеча за завтраком, ему, тем не менее, очень хотелось знать, что послужило причиной такой резкой смены поведения. Короткий зрительный контакт, невербальное “Legilimens!”, выпущенное из спрятанной в рукаве палочки, легкое касание ментальных блоков — Ассбьерн был для своего возраста достаточно искусен в легилименции, чтобы провести ее незаметно и безболезненно, не затронув природных блоков, но и не заходя слишком глубоко. И едва не покачнулся, но не оттого, что его выкинули из головы, а оттого, что он почувствовал: отрицание, злость, ненависть — девушка завернулась в них, словно в кокон, направив не только на внешний мир, но и, как ни странно, на себя саму.
- *Wie Sie meinen* /нем. Как знаете/, — холодно ответил Карл сразу за двоих, направившись к выходу.
За опоздание на отработку декан однозначно сделает им выговор и не забудет пройтись при этом по хваленой немецкой пунктуальности. Конечно, он бы однозначно успел вовремя, если бы сразу проигнорировал наглые приставания бравых гриффиндорок, если бы сейчас не тратил время на выяснение отношений со своими одноклассниками. Однако история не имеет сослагательного наклонения, даже, казалось бы, такого незначительного в мировом масштабе явления, как его собственная жизнь. И поступить по-другому он бы точно не смог — не позволило бы воспитание.
- Шенбрюнн, если ты думаешь, что она тебе что-то скажет или, дай Мерлин, извинится, то ты глубоко ошибаешься, — манерно растягивая слова, произнес Малфой. — Она — грязнокровка, и для таких, как она, правила приличия не писаны.
- Советую вам, мистер Малфой, и вам, мисс Паркинсон, осторожнее выбирать выражения, — холодно ответил Карл. — Или вы хотите подвести вашу школу? Чтобы вся Европа знала, что в Хогвартсе процветает шовинизм чистокровных?
Последние фразы заставили обоих старост змеиного факультета закрыть рты и воздержаться на время от дальнейших комментариев: все-таки для слизеринцев слишком много значила честь не только рода, но и факультета, который на время обучения был для многих второй семьей, и школы, и потому великим позором являлось эту честь уронить. А если учесть, что большинство британских волшебников почти не выезжало за границу, предпочитая не покидать лишний раз родовые поместья, и в принципе не особо интересовалось внешней политикой, если последняя не имела к ним непосредственного отношения, то не было ничего удивительного в том, что ученики Хогвартса мало что знали о магическом законодательстве других стран, по умолчанию полагая его аналогичным британскому (которое, однако, не отличалось большой точностью, и было ориентировано, в первую очередь, на поддержание неприкосновенности Статута о Секретности, а все прочие проблемы решало, главным образом, на основе связей и происхождения задействованных сторон) и потому предпочитали не лезть на рожон.
- Скоро к власти придет Темный Лорд! — визгливо сказала Паркинсон, решив, что их просто припугнули. — И он очистит мир от магглов и грязнокровок!
- Если вам мало слов, то мне придется взять с вас Непреложный Обет, — парировал Фольквардссон, развернувшись лицом к старостам Слизерина.
Пэнси тут же надулась и сморщила нос.
- Не буду я давать никакой Непреложный Обет, — возразила она.
- А вы и не будете его давать, фрекен Паркинсон, — ответил швед, лукаво улыбнувшись, однако в глазах его горел холодный огонь. — Его даст господин Малфой и отвечать он также будет за двоих — на правах вашего жениха.
Взгляд Фолькварссона скользнул по левой руке Паркинсон, на которой красовалось золотое кольцо с бриллиантом. Пэнси тут же сконфузилась, а у Драко от неожиданности отвалилась челюсть, ибо слово “ответственность” он практически никогда не воспринимал всерьез.
- Думаю, следует прояснить суть Непреложного обета, который я хочу от вас потребовать, — продолжил Фольквардссон, вертя палочку в руках, отчего карие глаза Паркинсон стали размером с галеон, а сама она со всей силы вцепилась в руку Малфоя к немалому раздражению последнего. — А именно защитить фрекен Кайнер от оскорблений, подобных тем, что вы ей уже успели нанести.
Сама Анна стояла чуть поодаль и молча наблюдала за развернувшейся перепалкой, явно недовольная тем, что именно она является предметом обсуждения.
- Я не буду давать Обет грязнокровке! — тут же возразил Малфой, отступив назад.
- Ты дашь его мне, — холодно произнес Ассбьорн, понизив голос и сделав несколько шагов в сторону белобрысого слизеринца, — и, предвосхищая твой следующий вопрос, снова поясню: в противном случае тебе придется сразиться со мной на магической дуэли, которая обязательно бы состоялась, если бы ты умел определять источник наложенных на тебя заклинаний по суперпозиции потоков, — на последней фразе оба слизеринца невинно похлопали глазами, пытаясь вникнуть в ее смысл. — А я думаю, тебе не хотелось бы испытать на себе пару темных заклинаний, которые я выучил в Дурмстранге, — в доказательство своей правоты Фольквардссон повертел в руках темной палочкой, покрытой тонкой вязью скандинавских рун.
Фольквардссону, как человеку умному и наблюдательному, не требовалось много времени, чтобы понять, как следует общаться с представителями местной аристократии, и, несмотря на то, что попал он в Равенкло, предшествовавшее обучение в Дурмстранге не могло не способствовать выработке в его характере некоторых слизеринских черт.
- Л-ладно, — согласился Драко, встретив гневный взгляд Пэнси: на грязнокровку он, так и быть, нападать не будет. — Только ты все равно пожалеешь об этом, любитель грязнокровок, — прошипел он уже себе под нос.
- А Карл Шенбоюнн скрепит наш Обет.
Карл молча кивнул в ответ и, достав волшебную палочку, подошел к взявшимся за руки Малфою и Фольквардссону.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, не наносить словесных оскорблений фрекен Анне Кайнер и не употреблять в ее адрес слово “грязнокровка” и подобные ему?
- К-клянусь, — ответил Малфой, бледное лицо которого пошло красными пятнами, а на лбу выступили бусинки пота — он никогда раньше не давал Непреложного Обета и теперь, когда его магия стала набирать силу, понял, как же он влип, ибо человек, приступивший к сей клятве, уже не мог от нее отказаться, не запятнав свою честь и получив наказание от своей же магии.
Золотистый всполох тут же вырвался из палочки Карла и опоясал руки Драко и Ассбьорна.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, не наносить фрекен Анне Кайнер никакого вреда, вызываемого проклятьями заклинаний, ритуалов и заговоров, а также не использовать против нее физическую силу?
Большинство магических клятв имели один недостаток или преимущество — в зависимости от ситуации — они предполагали буквальную формулировку, что нередко позволяло их обойти, в связи с чем Фольквардссон стремился использовать широкие понятия в данном магическом договоре, дополнительно их поясняя.
- Клянусь, — второй язык золотистого пламени вырвался из палочки немца и опутал их руки.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, относиться к фрекен Анне Кайнер, как к любому достойному уважения человеку, как того требуют правила данного учебного заведения? — лицо Фольквардссона по-прежнему выражало неприкрытую угрозу и холодную решимость.
У Малфоя засосало под ложечкой: он знал, что бывали случаи, когда договор магической клятвы противоречил Правилам Рода, которые в некотором смысле тоже были буквальны. В таком случае нарушивший их, если оставался в живых, то отсекался от Рода и лишался всех магических преимуществ. Или, другими словами, оказывался на одном уровне с грязнокровками и предателями крови. Правила Рода составляли основатели Рода. Таким образом, оставалось надеяться, что первый лорд Малфой не давал прямого наказа своим потомкам ненавидеть грязнокровок и всячески унижать их.
- К-клянусь, — вновь запнувшись, ответил наследник древнего британского рода.
Очередной язык пламени опоясал их руки.
- Я, Карл Эрхард фон Шенбрюнн, своей магией свидетельствую о принесенной клятве Драко Люциуса Малфоя Ассбьорну Эббе Фольквардссону. Давший ее, с честью да соблюдает ее, — твердым голосом проговорил Карл, и из его палочки вырвалось золотистое свечение, на несколько секунд окутавшее всех троих — давшего, получившего и свидетеля — магия приняла договор.
Паркинсон с ненавистью и презрением посмотрела на Кайнер, но дальше пары злобных взглядов дело не дошло — Малфой поклялся и за нее, на правах жениха. Захотелось снять с пальца кольцо и выкинуть его в огонь, а Драко залепить хорошую пощечину — не будь она его невестой, не пришлось бы теперь унижаться, но магическая помолвка их уже связала на веки, а с древней магией не поспоришь. В чем-то, сама боясь в этом признаться себе, она завидовала Кайнер — у нее, не обремененной Правилами Рода и различными магическими обязательствами, была свобода, была возможность распоряжаться жизнью по собственной воле.
Шенбрюнн и Фольквардссон манерно поклонились и направились к выходу.
- *Warten Sie! * /нем. Стойте!/ — услышали они сзади.
Анна Кайнер быстро пересекла разделявшее их пространство и, присев в низком книксене, склонила голову, бросив перед этим короткий взгляд на обоих аристократов. Поза ее выражала уважение и даже, в некотором роде, почтение по отношению к людям, к которым она собиралась обратиться.
- *Ich, Anna Keiner, bin Ihnen dankbar, Herr Folkvardsson und Herr Schönbrünn, für Ihre Aufmerksamkeit und Schutz* /нем. Я, Анна Кайнер, благодарю вас, господин Фольквардссон и господин Шенбрюнн, за оказанную мне честь и защиту/, — мысленно произнесла девушка, не поднимая головы.
Было заметно, что она сомневалась в своих действиях. Что она явно не собиралась изменять стратегию своего поведения, но при этом чувствовала вину перед ними обоими, чувствовала себя обязанной.
Карл кивнул в ответ, и Ассбьерн ответил сразу за двоих:
- *Wir nehmen Ihre Dankbarkeit an. * /нем. Мы принимаем вашу благодарность./
Хотя слова эти не были сказаны вслух, но были сказаны с чувством холодности и превосходства: все-таки по законам древней магии они были выше ее, и она должна была, как минимум, отдать им почтение.
Малфой и Паркинсон застыли с открытыми ртами, явно не ожидая от грязнокровки хотя бы общего владения волшебным этикетом. Через некоторое время в гостиной появились остальные слизеринцы, которые благоразумно предпочли заранее уйти из зоны “конфликта”, и увидели, как Кайнер, первая магглорожденная за всю историю Слизерина, дождавшись, пока Шенбрюнн и Фольквадссон выйдут за дверь, подняла голову, выпрямилась в полный рост и, окинув аудиторию гордым взглядом, вернулась к своему столу, за которым занималась ранее.
3) Пинен (от англ. Pine — “сосна”) — бициклический терпен (4). Входит в состав хвойной смолы и эфирных масел многих растений. На его основе получают камфору.
4) Терпены — класс природных органических веществ (углеводородов) и входящие в состав эфирных масел и смол многих растений, а также скипидара. Обладают резким (“пробивным запахом”), но приятным характерным запахом, связанным с наличием двойной связи при разветвлении (одна из “веток”, как правило, метильная группа CH3) вида R-CH=C(CH3)R’, а также заживляющим действием, в связи с чем данный класс органических соединений широко используется в фармакологии и косметологии. Название происходит от латинского название скипаидара Oleum Terebinthinae, где Terebinthina — терпентиновое дерево (живица).
Соединения, обладающие аналогичными физическими свойствами, но содержащие гетероатомы (чаще это кислород), например, ментол и карвон (левовращающий (S+) изомер пахнет тмином и укропом, правовращающий (R-) — остролистой мятой), называются терпеноидами.
Путь до класса зельеварения у двух юношей занял немного времени, при этом Карл успел похвалить своего товарища за находчивость (в ответ на что Ассбьорн сказал, что он не зря учится в Равенкло) и поинтересоваться, уверен ли тот, что с Малфоя необходимо было требовать именно Непреложный Обет: хотя ни он, ни Фольквардссон не страдали шовинистскими предрассудками в отношении магглорожденных, оба прекрасно понимали, что магически Кайнер, несмотря на свои таланты и потенциал не может быть им равной, ибо не принадлежала ни к какому роду, которому могло бы быть нанесено оскорбление, и не могла требовать возмездия для себя. А тот факт, что Фольквардссон за нее вступился, означал, что отныне он будет нести за нее ответственность. Однако здесь швед вновь уцепился за свое предположение о том, что Кайнер может принадлежать к побочной ветви Блигаардов еще до воссоединения этого рода с Фольквардссонами, и потому может претендовать на защиту. Шенбрюнн же, в свою очередь, окончательно убедился в своем предположении о том, что является слабым местом Фольквардссона, ровно как и в мстительной натуре равенкловца, которая, если верить слухам, была характерна для многих представителей его рода.
Как и следовало предполагать, Снейп смерил обоих студентов презрительным взглядом и сделал выговор за опоздание, сняв дополнительно двадцать баллов с Фольквардссона и заметив, что ожидал от представителей богатых чистокровных родов гораздо большей исполнительности и пунктуальности. Затем перешел собственно к отработке, которая, однако, заключалась не в подготовке сортировке ингредиентов, мойке полов, полировке столов, а в интеллектуальной беседе. Профессор забрал принесенную Шенбрюнном книгу, сославшись на сделанное утром заявление директора и, поудобнее устроившись за учительским столом, принялся быстро проглядывать страницы. Студенты, постояв некоторое время на месте, сели за парту в ожидании, что им скажут делать, пока декан Слизерина не отложил книгу, бросив на нее пренебрежительный взгляд.
- Мистер Шенбрюнн, — сказал он, облокотившись на спинку стула и сложив руки на груди, — вы согласны со всем, что написал этот маггл?
- Нет, господин декан, однако я посоветовал бы вам уважительно относиться к мудрым мира сего, пусть они и магглы. И еще: профессор Снейп, извините, что я отклоняюсь от темы разговора, но раз на мне по-прежнему лежит обязанность беспокоиться о безопасности фрейлейн Кайнер, могу ли я быть уверенным, что с ней ничего не случится, пока мы будем на отработке? И, потом, я не могу гарантировать ее безопасность, пока она находится в женском общежитии.
Хотя Карл догадывался, что после разборок, устроенных накануне в Слизеринской гостиной, к Кайнер вряд ли кто-то решится подойти в ближайшее время; что, связанные Непреложным обетом, Малфой и Паркинсон даже пальцем ее тронуть не сможет. Но ведь остается еще Генрих Бранау, которой всегда найдет способ сделать гадость, особенно здесь, в Хогвартсе, где основательно процветает шовинизм чистокровных. Да и девушки в своем желании испортить кому-нибудь жизнь подчас бывают очень коварны.
- Сегодня вечером — да, — ответил декан Слизерина, сцепив пальцы замком. — Что же касается общежития, то я считаю, что мисс Кайнер уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно разобраться с проблемами бытового характера.
- Почему вы так уверены в этом, профессор? — прищурившись, спросил Фольквардссон, надеясь сразу убить двух зайцев.
- Советую вам не задавать слишком много вопросов, мистер Фольквардссон, — прошипел профессор, приподнявшись над учительским столом. — Ваше равенкловское стремление к знаниям здесь неуместно.
- А насылать на учеников темномагические проклятия только лишь за то, что они магглорожденные, уместно? — процедил сквозь зубы Ассбьорн, встав в полный рост и сложив руки на груди.
Профессор, которого тут же смерили ледяным взглядом, чего до сих пор не позволял себе ни один студент, взял на заметку вести себя осторожнее с равенкловцем из Дурмстранга, глаза которого полыхают холодным огнем.
- Сядьте, мистер Фольквардссон! И минус пятьдесят баллов Равенкло! И сниму еще пятьдесят, если вы не сядете, — закончил Северус Снейп бархатным голосом.
Последняя фраза заставила наглого равенкловца сесть и больше не раскрывать рта без разрешения. Шенбрюнн, хотя был согласен со своим однокурсником по существу, счел, тем не менее, неправильным его выпад в адрес профессора — не только потому, что считал крайне невежливым хамить преподавателям, но и потому что понимал, что прямым противостоянием Фольквардссон вряд ли чего-то добьется. Если хочешь получить что-то от слизеринца, надо действовать его же методами.
- Мистер Бранау уже наказан за то, что наслал сегодня утром проклятие на мисс Кайнер, за что в настоящее время отбывает отработку с мистером Филчем, — сухо ответил профессор. — Так что вам, мистер Шенбрюнн, не о чем беспокоиться.
Настоящий слизеринец, — подумал про себя преподаватель зельеварения, как вновь встретил обжигающий взгляд Фольквардссона, и понял, за что тот его так ненавидит в данный момент (и это были вовсе не снятые баллы), однако сохранил свой дежурный хмурый и невозмутимый вид.
- А теперь, мистер Шенбрюнн, и вы, мистер Фольквардссон, изложите мне сейчас учение этого самого Канта. По пунктам…
Пунктов оказалось много. Вначале оба студента подробно изложили профессору концепцию Канта относительно человеческого сознания, попутно пересказав “Трансцендентальную аналитику”. Однако до Снейпа, никогда раньше не изучавшего философию, доходило гораздо медленнее, чем хотелось бы и ему, и рассказчикам, в связи с чем студенты решили начать с азов, а именно с концепции тождества бытия и мышления, придуманной Парменидом Элейским (стало гораздо понятней), почитаемой незыблемой почти всеми философами вплоть до Канта, после чего перешли к антропоцентристской греческой философии — учениям Сократа (какие же магглы порой бывают тупые), Платона (здесь профессор приблизительно понял, что представляет собой великое благо, которого так упорно добивается Альбус Дамблдор, и чуть не поперхнулся) и Аристотеля (какая полезная наука логика; давно пора ввести ее в Хогвартсе, чтобы остолопы-школьники поумнели, наконец). Далее затронули схоластику и спор об универсалиях, в ходе которого было впервые поставлено под сомнение тождество бытия и мышления. После были кратко изложены основные концепции философов-рационалистов и эмпиристов XVII-XVIII веков, пытавшихся исследовать человеческое сознание. И, наконец, снова вернулись к Канту, учение которого профессору после почти трехчасовой лекции уже не казалось таким уж сложным и непонятным. И под занавес, после того как была затронута тема морального выбора в “Критике практического разума”, отработка завершилась краткой лекцией об экзистенциализме и основных его течениях.
Мерлин и Моргана! — возмущался про себя декан Слизерина. — Да что эти сопляки, рассуждающие о пограничном существовании вслед за маститыми философами-магглами, знают о смерти? По сравнению с ним, каждый раз приходящим на очередной вызов Темного Лорда и смотрящим ей в лицо? И, тем не менее, философия экзистенциализма, существования и переживания пограничного существования между жизнью и смертью, в момент трудного морального выбора, когда мир вокруг повержен в хаос, принципы, по которым ты жил раньше, рушатся, как карточный домик, а ты остаешься один на один с суровой реальностью, оказалась близка ему по духу. Она не давала какой-либо ощутимой практической пользы, советов, но хотя бы частично отражала состояние его души, рвущейся на части, истерзанной многочисленными ошибками и злодеяниями, которые ему волей или неволей приходилось и приходится совершать. Он был не достоин Света, преданно служа ему, и не погрузился полностью во Тьму, в которой когда-то видел исполнение своих мечтаний и надежд. Он был одинаково чужд обеим сторонам магического мира, и после всего, что он пережил, странно было находить поддержку и понимание у живших задолго до него магглов. Может быть, действительно не все магглы тупы и безнадежны? Ибо, хотя Северус Снейп не являлся магглофобом и не разделял идей Темного Лорда о повсеместном их уничтожении, как и многие волшебники, в том числе, и самые светлые, относился к ним со снисходительным презрением, как к неполноценным единицам общества.
Вынырнув из размышлений, декан Слизерина оперся о стол, сложив руки домиком, и строго посмотрел на сидевших напротив Шенбрюнна и Фольквардссона, неотрывно следивших за ним все это время. Некстати вспомнилась уже помянутая на отработке Кайнер, которая тоже так умела философски рассуждать, заставляя тем самым уходить в себя и сомневаться в уже давно установленных принципах. Но ни она, ни эти двое, ни кто-либо другой не должны видеть его слабым, колеблющимся. Устрашение и подавление — единственно верные для него варианты держать непослушных студентов в узде, повиновении и уважении к собственной персоне.
- А теперь взыскание, — закончил профессор елейным голосом, в котором уже чувствовалась накопившаяся за день усталость, с удовольствием заметив, как при сем известии у студентов вытянулись лица — именно на такой эффект, смесь недовольства с непониманием и обреченностью от невозможности отвертеться от отработки, он и рассчитывал. — К понедельнику написать мне эссе, в котором должны быть изложены все основные пункты философских учений, о которых вы тут пытались мне сумбурно рассказать. А теперь все. Свободны!
Студенты, не особо скрывая свое отношение к исходу их “отработочной” беседы с профессором зельеварения, молча встали из-за стола и покинули класс, предельно вежливо, но, в то же время, совершенно неискренне пожелав профессору доброй ночи и оставив его наедине с собственными философскими рассуждениями, которые так некстати захватили разум.
PPh3, хотя я никогда Философию - ни в школе, ни в Универе -не изучала и Кант, Юнг и Фройд мне известны только из комментариев мужа, было очень интересно читать и вспоминать как нас прекрасно образовывали. И страдать о том как плохо, фрагментарно и неполноценно учим сейчась своих студентов. И не потому что не можем или не хотим детайльно и универсально обучать их, а потому что в средних школ с ним никак не церемонятся и дети дрыхнул все пять лет, а при нас приходят невинные - чистая табула раза. Пиши, что хочешь, но сначала начни с Аз-ов. Трагедия, трагедия.
Пинен, Терпен, метильная группа CH3 - О-о-о! Моя любимая школьная учительница химии так гордилась мной, а я так банально предала себя и не оправдала ее надежды. Но, как говорят, что было, то миновало. Не надо скорбеть по прошлому, ведь так?
И не потому что не можем или не хотим детайльно и универсально обучать их, а потому что в средних школ с ним никак не церемонятся и дети дрыхнул все пять лет, а при нас приходят невинные - чистая табула раза.
Извините, не совсем поняла. К кому, к вам, приходят невинные, если вы, как я поняла, преподаете в университете?
И… хм… философию в школах, только в самых крутых, наверное, изучают сейчас или хотя бы 10 лет назад (если изучают вообще), во всяких там гуманитарных гимназиях. Для большинства же это совершенно неинтересный и никому ненужный предмет, заключающийся в переливание из пустого в порожнее. Такой стереотип вполне может создаться из-за описания в учебниках истории или обществознания в школе, а также из-за того, что философия часто апеллирует понятиями абстрактными, которые большинству детей/подростков или просто до лампочки, или совершенно непонятны.
Хотя на собственном опыте могу сказать, что философия действительно учит критическому мышлению. Но здесь важны следующие параметры: 1) качество преподавания; 2) насколько изучаемые философские концепции укладываются в собственную картину мира (у меня, например, не пошла иррациональная философия, а также русская).
Quote (kraa)
Моя любимая школьная учительница химии так гордилась мной, а я так банально предала себя и не оправдала ее надежды. Но, как говорят, что было, то миновало. Не надо скорбеть по прошлому, ведь так?
Да, ИМХО нет смысла жалеть о том, что уже нельзя изменить, хотя м.б. я не права…
PPh3, по главе - нормально. Трудно всем - гриффиндорцам, слизеринцам, гостям, учителям, Дамблдору. Хотя Дамблдору надо и нужно быть тяговато всегда, проблемы директора меня радуют.
На Гарри с Гермионой мне жаль. Хорошие ребята, но околдованные. Факультатив магэтикета для Гермионы должен был быть морозящим душем, а она еще больше разбушевалась. И та развязанность, с которой Рон с девушке онтоситься, бесит.
Еще, я очарована как гости разговаривают мыслями. Анна - умница, ее друзья ее, в отличии друзей Гермионы, защищают, оберегают, уважают, ценят.
Вижу параллель между двух девушек и он не в пользу гриффиндорки.
Выложен ли твой фик где-то целиком или пишешь его в движении?
"Невинные" - в смысль как бессловесных еще ребеночек. У нас, в школах, полный аттас. Ученики не хотят ничем научиться и не уважают учителей. Учители отвечают подобной монетой - они не хотят учить ничему людей, которые их не уважают. Получается короткая заминка, из-за которой дети выходят из школы тупее тем, с чем в нее вошли.
рудно всем - гриффиндорцам, слизеринцам, гостям, учителям, Дамблдору.
Ага, разрыв шаблона как-никак, когда старые представления о мире неожиданно начинают сбоить, а результаты самых привычных действий становятся непредсказуемыми.
Quote
Хотя Дамблдору надо и нужно быть тяговато всегда, проблемы директора меня радуют.
Потому что он директор или потому что гад?
Quote (kraa)
Факультатив магэтикета для Гермионы должен был быть морозящим душем, а она еще больше разбушевалась.
Тот же разрыв шаблона + Гермиона считает свои представления о мире самыми правильными, а они принесены из эпохи капитализма, в то время как в магмире до сих пор существует нечто наподобие капитализма, равенства от рождения нет в принципе, и все социальные группы изначально связаны какими-нибудь клятвами, правами, обязанностями и проч. Т.е. она сейчас примерно в том же состоянии, что на 4 курсе, когда узнала, что в магмире, оказывается, существует такой рудимент, как рабство, и бедных-несчастных эльфов надо срочно освободить. Ее реакция более подробно будет показана в 16 главе, где пойдет изложение тех же событий от лица гриффиндорцев.
Quote (kraa)
И та развязанность, с которой Рон с девушке онтоситься, бесит.
Вы имеете в виду чувство собственника, то, что он считает, что она за ним убирать должна или то, что он при всех может хамить к Гермионе или лезть целоваться?
Quote (kraa)
Еще, я очарована как гости разговаривают мыслями. Анна - умница, ее друзья ее, в отличии друзей Гермионы, защищают, оберегают, уважают, ценят.
Вижу параллель между двух девушек и он не в пользу гриффиндорки.
В некотором роде да, и у Анны и Гермионы есть ряд схожих черт. Но вследствие имеющихся знаний и опыта, каждая из них смотрит на мир слишком по разному. А вообще у меня так непроизвольно возникло новое трио из собственных персонажей…
Quote (kraa)
Выложен ли твой фик где-то целиком или пишешь его в движении?
У нас, в школах, полный аттас. Ученики не хотят ничем научиться и не уважают учителей. Учители отвечают подобной монетой - они не хотят учить ничему людей, которые их не уважают. Получается короткая заминка, из-за которой дети выходят из школы тупее тем, с чем в нее вошли.
У нас во многом то же самое. К образованию относятся, как к услуге, к учителям - как к слугам. Родители с детьми не хотят заниматься, перекладывают на школу. Школа заявляет, что это родительская обязанность - воспитывать детей. Опять же, за учительские зарплаты, видя такое хамское/неблагодарное/наплевательское отношение и не хочется особо этих деток чему-то учить. + многие школы перевели на самофинансирование или что-то в этом роде (обязательные платные кружки или мелкое/кустарное производство) + подушевое финансирование (количество денег на класс зависит от количества учеников) --> укрупняют классы, чтобы было минимум 25 чел., а часто оказывается и больше). + натаскивают всех на ЕГЭ (единый госэкзамен), от которого уже успели отказаться на Западе, ибо из школ стали выпускаться тупики + какое-то странное перераспределение нагрузки: детей много заставляют заниматься в младших классах, порой давая задания, которые они в силу возраста не способны в большинстве случае понять в принципе, но при этом в старших классах естественно-научные дисциплины (физика, химия, биология) сделали по выбору или чуть ли не за доплату, сократили число русского и математики (типа бедные детки и так перегружены и матанализ им не нужен), зато увеличили число уроков ОБЖ и физкультуры
Нам в Болгарии, во многому приходилось копировать действия Большого брата. Сказывается это и в Образовании. Читаю то, что пишешь как в России и мне приходить параллель "Копи-пейст".
У нас ситуация чуточки лучше из-за малобройностьи нашего народа - из 7,5 млн. думаю, не меньше 2 млн. человек представляют так называемое "цыганское меньшинство" ( Ромы - так зовут их по телевидению и в Нар. Собрании). Из них выходят не меньше 15-20 тыс. ребят, которых, принципно, не учатся - идут в воры, в бомж и пр. приступных элементов. Из остального населения 30-40 № на пенсии. Но, так или сяк, получается, что каждый является с какой ни бы стороны связанным с каждым другим. Например, я боюсь не сдавать экзамен по физике всем студентам из одной определенной области Болгарии из-за страха, что могу обидеть кого-нибудь из моей родни. В таких случаях зову мою подругу, которая из другой области страны и она экзаменирует этих конкретных студентов. И наоборот. А то был случай два раза писала двойку какому-то парню, у которого имя отчество и фамилия подозрительно напоминали моих личных имен. После второго раза приходит его разгневанный отец - мой двоюродный кузин по линии отца - и делает из меня фарш, так кричал на меня и вспоминал детские года, когда не знаю как спасал меня от оравы разгневанных мальчишек, поединично избитые мною и их бешенных матерей. Представляешь такую позицию?
В средной школе вещи стоят подобным образом. В начале моей пед. кариере работала учительнице в одной школе с преподаванием на русском языке. Мальчик из одного класса позволял себе говорить одновременно со мной и я его плеснула, накричала и запугала, что если в следующий раз не приведет своего отца, пишу двойки до конца семестра.
Предсттавь, в следующий раз он приходит со своим отцом - Директор школы. Аттас!
Спасибо за ссылок, иду читать, а потом снова отпышусь.
Да, наивно было полагать, что отработка ограничится лишь интеллектуальной беседой о философии. А сам предшествующий разговор с деканом оставил неприятный осадок в душе. Хотелось развернуться, высказать ему все, что он думает о здешней политике и образовании, и уехать домой. И неважно, что он не сможет выполнять работу под руководством признанного Мастера Зелий. Но логика и здравый смысл, как это обычно бывало у Шенбрюннов, взяли верх над эмоциями и сиюминутным порывом. Успокоиться, сосредоточиться, попытаться проанализировать услышанное ранее… Карл облокотился на каменную стену, запрокинул голову, выдохнул. Холод тяжелых, шершавых каменных плит быстро протрезвил сознание и помог распутать скопившийся за несколько невероятно быстрых минут сумбур мыслей.
Итак, магический мир известен тем, что крепко держится за устоявшиеся традиции, мнения, правила. Магический мир представляет собой замкнутые сообщества внутри каждой отдельно взятой страны, для которых не характерен обмен знаниями, культурой, опытом. У магов вообще нет привычки лишний раз покидать родное гнездо, чтобы просто попутешествовать, узнать о других странах, культурах. Потому что увиденное раз и навсегда может разрушить устоявшиеся за много лет представления о жизни, об устройстве мира в целом. Взять, например, Хогвартс. Лучшая школа чародейства и волшебства в Европе. Основана еще в XI веке великими и могущественными волшебниками, каждый из которых вложил часть себя, своей магии в общее детище. В школе преподают прославленные Мастера своего дела. Но так ли это на самом деле? Да, с аттестатом Хогвартса у него будет больше шансов поступить в университет при наличии высокого конкурса на вступительных экзаменах. Но будут ли его знания и навыки соответствовать требуемому уровню, уже возникают сомнения. О каком качестве образования может идти речь, когда последние научные публикации здешних профессоров датировались еще временами их молодости, когда в учебниках пишут заведомо неправильные инструкции, а преподаватели словно намеренно не объясняют суть изучаемых заклинаний, их основу?
Шенбрюнн мысленно поблагодарил отца, заставившего его изучать нумерологию с первого курса, и господина Рихтера, нумеролога и арифманта из своей прежней школы. Профессор Рихтер относился к той категории учителей, которые чересчур строги с учениками, не прощают даже малую толику лености, задают тройные объемы домашнего задания и никому не дают поблажек, но при этом так преподносят материал, чтобы даже считающиеся слабыми ученики смогли сдать итоговый экзамен на приличную оценку. Таких учителей всегда вспоминают с благодарностью — за то, что дал знания, особенно если те пригодились в жизни, — в том числе те самые отстающие, которые больше всех жаловались на непомерные домашние работы. Так вот, без Рихтера, любившего к тому же, давать материал с заметным опережением программы, Карл ни за что бы не понял довольно сложные формулы профессора МакГонагалл или массовые пропорции в зельях профессора Снейпа, над происхождением которых задумываются, в лучшем случае, лишь единицы.
Потом, о каком нормальном обучении может идти речь, когда в школе, с молчаливого согласия учителей (!), столь явно процветает межфакультетская борьба? Когда лишь принадлежность к определенному факультету дает повод для насмешек и оскорблений? Когда всем с первого курса вешают на мантии ярлыки, и, мало того, студенты усиленно пытаются этим ярлыкам соответствовать? Когда большая часть гриффиндорцев действительно не умеет себя вести и не отличается прилежанием к учебе, а его собственные одноклассники, какой смысл скрывать это, почти все, страдают сильными предрассудками в отношении магглорожденных, лояльны идеям некоего Лорда Вольдеморта, второго Темного Лорда после Гриндевальда, но при этом далеко не всегда отличаются наличием гибкого ума и хитрости. Когда учителя снимают огромное количество баллов с не своих факультетов только лишь из-за личной неприязни к отдельным студентам, как это делает профессор Снейп, или в отместку, как это делает профессор МакГонагалл. Когда в школе совершаются преступления практически под носом у всеведущего директора, а тот лишь смотрит сквозь пальцы и заминает дело, как это случилось в отношении Бранау. Т.е., его наказали, конечно, но вовсе не за то, что он совершил. Хотя не является ли преступлением превышение должностных полномочий, к чему нередко в последние дни любил прибегать господин директор? Или перекладывание ответственности за свои действия на других лиц просто потому, что те удачно оказались рядом и заранее имели соответствующую репутацию? Или в магической Британии, или, конкретно в Хогвартсе, этот закон не действует?
Да, он, Карл Шенбрюнн, понял, что не все ладно в Британском королевстве, уже на третий день пребывания в Хогвартсе, а также то, что нет смысла вещать об этом на кровлях — он в меньшинстве, причем в абсолютном, да и подобное поведение было бы не к лицу наследнику чистокровного рода, представители которого извечно держали нейтралитет и благоразумно не ввязывались во всякого рода политические интриги. Он только выставит себя посмешищем, и его никто не поддержит — ни декан, ибо тем самым он опозорит свой факультет, ни одноклассники, которым выгодно имеющееся положение вещей. Да, он потратит этот год практически впустую, но ведь можно заниматься самообразованием (что уже вошло у него в привычку), заодно получив диплом престижнейшей европейской школы магии (просто потому что так издревле считается). Прожив в Хогвартсе под видом самого обычного, не интересующегося ничем, кроме учебы, студента, он сможет лучше изучить здешнее общество и его природу, понять здешний менталитет, завести несколько полезных знакомств и сделать, наконец, аттестационный проект под руководством Мастера Зелий Северуса Снейпа. Любое положение всегда нужно уметь использовать с выгодой для себя и выходить из него с честью — так учил их с братом отец.
Карл довольно улыбнулся про себя — жизненное кредо достойного слизеринца — все-таки не зря уговорил он Шляпу Годрика отправить его именно в Слизерин. Да, в Равенкло было бы намного легче учиться, и не только ему, но Слизерин — это, своего рода, школа жизни, и он пройдет через нее с высоко поднятой головой.
Когда Шенбрюнн вернулся в гостиную, уже была половина двенадцатого, однако многие студенты-старшекурсники еще не спали. Большая часть ребят сидела в креслах у камина и оживленно болтала. Карл не прислушивался к их разговорам, но стоило ему появиться поблизости, как все тут же замолчали и сделали самые невинные лица. Понятно, обсуждают его якобы “связь” с грязнокровкой или здешнюю политику, о которой ему знать вовсе не обязательно — если ты находишься в Хогвартсе или вообще в магической Британии, маленьком Туманном Альбионе, то волей-неволей оказываешься втянут в разборки здешних партий. А на Слизерине, насколько он успел уже узнать, многие ученики, особенно старших классов являлись либо детьми Пожирателей, либо в принципе лояльных идеям Темного Лорда аристократов. Остается лишь надеяться на то, что статус иностранного студента поможет сохранить нейтралитет и не принимать ни одну из имеющихся сторон, об основных идеях которых он рассудил ранее. Он уже направился в боковую комнату, предназначенный для выполнения домашних заданий, как его окликнул один из сидевших у камина.
- Эй, Шон… Шенбрюнн? Тебя так зовут? — подавший голос чуть привстал, чтобы лучше рассмотреть стоявшего в тени юношу.
- Вообще-то меня зовут Карл, а Шенбрюнн — моя фамилия, — деловито ответил немец, оглядев аудиторию, которую составляли в основном мальчишки от четырнадцати до шестнадцати лет, по надменным лицам которых было видно, что они считают себя хозяевами жизни. — Может быть, ты тоже соизволишь представиться?
Карл сделал пару шагов вперед и вышел из тени. Горевший в камине огонь четко вырезал его аккуратное лицо с тонкими чертами и облаченную в строгую, но дорогую мантию фигуру с гербом змеиного факультета на груди.
- Джонатан Нортон, пятый курс, — гордо сказал юный слизеринец, соизволив, наконец, встать в полный рост и уперев руки в бока с целью продемонстрировать свой довольно крупный родовой перстень. — Мой отец — начальник отдела регулирования магических популяций в Министерстве магии и входит в состав совета попечителей Хогвартса.
- Будем знакомы, мистер Нортон, — холодно ответил Шенбрюнн, посмотрев на невысокого полноватого Джонатана сверху вниз. — Итак, что вы хотели сказать мне?
- У нас тут дискуссия идет. Грюн… Гриндевальд, он же из ваших был?
- Да.
- Может, объяснишь нам тогда, как он не смог победить старого маразматика Дамблдора? — остальные мальчишки с любопытством уставились на Карла в ожидании увлекательной истории о великой битве 1945 года.
- Извините, господа, но вынужден огорчить вас, так как по причине большого количества домашнего задания я не смогу принять участие в вашей увлекательной дискуссии, — последние слова были сказаны с нотками сарказма в голосе: пусть правила этикета не позволяли отказать напрямую, но вполне допускали возможность осадить собеседника в завуалированной форме. — Да, еще, мистер Нортон, вы же чистокровный волшебник?
Нортон обиженно выпучил глаза: как это, какой-то нувориш смеет сомневаться в его происхождении?
- Вот и ведите себя соответственно вашему положению, — закончил Шенбрюнн, — а теперь мне пора, — и, развернувшись, скрылся в тени, зашагав в сторону бокового холла, а Нортон так и остался стоять с открытым ртом, пытаясь переварить услышанное.
Карл мысленно проклинал этот дурацкий день, вернее вечер: вначале Бранау устроил очередную идиотскую выходку, потом, не известно, по какой причине, с ним поссорилась Кайнер, а далее все только и делали, что отвлекали его от более насущных дел. В боковом холле, известном среди обитателей подземелий как слизеринская читальня, народу было совсем немного, и стояла тишина, что вполне устраивало студента. Ладно, в нумерологии он достаточно хорошо разбирается — благодаря профессору Рихтеру, так что проблем с завтрашним уроком не будет. С рунами у него трудностей тоже никогда не было, поэтому за данный предмет также можно не беспокоиться. Про здешних преподавателей нумерологии и древних рун он еще ничего не слышал, но догадывался, что если б те были такими же строгими и придирчивыми, как их декан, то его известили бы этом едва ли не в первый учебный день. Для профессора МакГонагалл нужно было написать эссе на три фута о Чарах Восстановления и правилах их применения. Она что, просто хочет, чтобы ученики переписали первые десять страниц учебника? Ведь если написать все коротко и по существу, то можно уместить весь текст в полфута. Если с арифмантическими выкладками и геометрическими формулами, то да, как раз получится три фута, если не больше. При этом известно, что профессор МакГонагалл явно не любит, когда ученики пытаются объяснить те или иные превращения с помощью нумерологии. Ладно, переписать учебник — не так уж и сложно. Шенбрюнн подошел к одному из книжных шкафов и, проведя рукой по твердым кожаным переплетам, выбрал нужный учебник. Прошел между столов, стараясь ступать осторожно и тихо — но не для того, чтобы не отвлекать других учеников от выполнения домашнего задания, а чтобы к нему лишний раз не приставали с расспросами.
Вот тихо сидят и шепчутся сестры Гринграсс, уткнувшись в какую-то книгу, явно с романтическим уклоном, дабы будоражить сердца и умы юных читательниц. Астория зачитала пару строф вслух и тихо засмеялась, прикрыв рот рукой, в то время как Дафна возмутилась: как можно смеяться над такими грустными и трагическими стихами? Понятно, читаем лорда Байрона. Повезло вам, дамы, что вас с этой маггловской книжкой не видел Малфой или, еще хуже, Паркинсон. Так, а где?..
Карл мысленно хлопнул себя по лбу — надо найти еще Анну. Она могла, конечно, лечь спать, но, с учетом событий этого дня, она вряд ли захотела бы так быстро вернуться в общую спальню. Одновременно настораживало то, что ни в гостиной, ни в читальном зале не было Малфоя и Бранау. С одной стороны, они могли ходить где-нибудь по коридорам — подземелье, традиционно считающееся владениями Слизерина, обычно никто не патрулировал, да и сами змейки знали, что в случае чего баллы родной декан с них не снимет точно. Бранау так вообще мог находиться еще на отработке — все-таки оттирать въевшиеся навозные бомбы с каменного пола без магии — далеко не самое быстрое и приятное времяпровождение. С другой — они могли сидеть где-нибудь и замышлять очередную пакость. Малфой боится за свою репутацию, поэтому вряд ли поделится с Бранау тем, как его позорно принудили к Непреложному Обету, зато может подкинуть пару “замечательных” идей.
Мысли об эссе по трансфигурации и конспекте к предстоящему уроку зельеварения тут же отошли на второй план. Нужно срочно найти Кайнер, пока эти двое с ней чего-нибудь не сделали. Хотя Карл прекрасно знал, что она владеет несколькими сильным защитными заклинаниями и беспалочковой магией, он, тем не менее, сильно сомневался, что она сможет выдержать дуэль с более опытным волшебником, который однозначно будет использовать самые грязные приемы, и против которого в ближнем бою у нее не будет абсолютно никаких шансов.
Внутри закипал гнев — даже не из-за того, что на него накричали и слегка приложили о стенку. Просто Карл Шенбрюнн привык распоряжаться свободным временем исключительно по своему усмотрению и использовать его с максимальной пользой для себя и терпеть не мог под кого-то подстраиваться, как это бывало, когда ему с сестрой приходилось навещать свою двоюродную бабку и старую деву Эльзу Шварц фон Бранау (Вильгельма она не желала видеть по… понятным причинам). Фрейлейн Эльза была чрезвычайно самолюбивой особой и упивалась вниманием окружающих. Больше всего она любила часами сидеть в гостиной и рассказывать внучатым племянникам истории из своей молодости. Она не была легилиментом, ее способности в ментальной магии были менее, чем посредственные, но, держа всех племянников на виду, могла отлично наблюдать отражавшиеся на лицах эмоции. И пусть только кто-нибудь попробует отвлечься от ее “увлекательного” повествования о приеме у Гриндевальда — того ждал неминуемый “Cruciatus” у всех на глазах. Без ее разрешения нельзя было ни читать книги, ни учить уроки, ни гулять по саду. В Правилах многих чистокровных магических родов было прописано, что младшие члены семьи должны оказывать старшим уважение и почитание, что часто истолковывалось (но не определялись) как беспрекословное согласие и подчинение. И фрейлейн Шварц фон Бранау умело этим пользовалась, чтобы удовлетворить свои амбиции. Она получала истинное удовольствие, видя страх в глазах домочадцев и маски раболепства на лицах.
И хотя сейчас ситуация сложилась совсем иначе, он вновь был вынужден — уже по прихоти своего декана — подгонять свои возможные действия под весьма непонятные желания другого человека, перед которым не имел совершенно никаких обязательств. Да и в самом поручении профессора Снейпа была какая-то странность — Карл смог лишь вычленить скрытые намеки, мотивы, но так и не смог понять, в чем именно она заключалась, — ведь Анна Кайнер — уже взрослая девушка и вправе самостоятельно отвечать за свои поступки, жить независимо от других. Магглорожденная? Чтоб факультет не опозорила случайно? И в то же время некоторые, тоже совершеннолетние, но чистокровные студенты имеют за спиной куда более худшие грехи, чем незнание этикета, но к ним почему-то не приставляют слежку.
Шенбрюнн быстро оглянулся назад — искомой особы нигде не было видно. Не было ее, он точно помнил, и в гостиной, хотя не помешает сходить туда еще раз. Несмотря, казалось бы, на столь короткое знакомство, он мог моментально ее узнать среди других людей, ибо до сего вечера он проводил с ней практически все свое время и успел в достаточной степени изучить многие ее бессознательные жесты и черты характера, чтобы без труда отыскать в толпе.
Парень прошел между выставленных в два ряда столов, окруженных удобными креслами и разделенных колоннами и книжными шкафами. В дальнем углу, почти у самого выхода в зал с фонтаном он заметил Теодора Нота, удобно расположившегося между двумя книжными шкафами и занятого написанием сочинения, о чем свидетельствовали лежавшие вокруг его пергамента многочисленные свитки и книги. Карл обратил внимание на освещение: в этом месте оно было другим, более светлым и ярким, что резко контрастировало с зеленоватым полумраком, характерным для обиталища Слизерина. Миновал еще один книжный шкаф, стоящий перпендикулярно проходу.
- Фрейлейн Кайнер?
Сидевшая до этого в кресле девушка резко подскочила, оставив позади себя стол, заваленный конспектами и схемами по нумерологии и трансфигурации, выставив перед собой волшебную палочку с зажженным “Lumen” на конце, в свете которого ее лицо казалось мраморно-белым, сияющим.
- Кайнер, не слепи! — потянул с другой стороны прохода Нотт, жмурясь от яркого света.
- Извините, фрейлейн Кайнер, но Нотт прав: потушите, пожалуйста, вашу волшебную палочку, — Шенбрюнн прикрыл глаза от слишком яркого, слепящего света и невербальным заклинанием установил заглушающий купол.
В комнате стало не то, чтобы совсем темно, но в радиусе метра-полутора от стоявших на столах ламп практически ничего не было видно. Свою же лампу Кайнер потушила, видимо, еще раньше, т.к. пользовалась “Lumen”. Теперь Анна смотрела на него снизу вверх каким-то испуганным, затравленным взглядом. В зеленоватом полумраке помещения ее глаза казались невероятно большими, нефритово-черными, будто затягивали внутрь себя. Девушка склонила голову и тут же ее подняла, чтобы посмотреть теперь на собеседника взглядом, полным злобы и ненависти. Понятно, значит, последнее — всего лишь маска. Тогда откуда этот непонятный, первобытный страх? Шенбрюнн прекрасно знал, как действуют его взгляд, голос, манеры на девушек: одни, подобно встреченным им накануне гриффиндоркам, тут же начинали за ним везде бегать, решив, что если он один раз им улыбнулся или, тем более, потанцевал, значит, он в них влюблен, окончательно и бесповоротно — Карлу порой самому становилось смешно от подобной “женской логики”; другие начинали томно жеманничать, строить из себя первых скромниц или же, наоборот, пытались взять его на ревность; третьи предпочитали видеть в нем, прежде всего, опору и защиту, а не богатого жениха, что его устраивало больше всего; но еще никто его не боялся и, тем более, не пытался прикрыть свой страх ненавистью. При этом Карл Шенбрюнн не был ловеласом или Казановой — ему была слишком дорога честь рода, чтобы потерять ее из-за сиюминутной прихоти или мимолетной влюбленности. Он просто вел себя, как того требовали приличия, правила обхождения в высшем обществе и здравый смысл, и умел достаточно хорошо разбираться в людях, чему способствовала природная склонность к ментальной магии.
- Что вам от меня нужно? — спросила она, по-прежнему держа перед собой палочку.
То, что она была вооружена, а он — нет, Карла особо не волновало: вряд ли она начнет прямо здесь посылать в него заклинания, а если и начнет, то они стоят достаточно близко друг к другу, так что он успеет перехватить ее руку прежде, чем она в него выстрелит.
- Видите ли, фрейлейн Кайнер, хочется вам того или нет, несмотря на изменившееся ваше ко мне отношение, я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность и, в некоторой мере, за успеваемость. И ни я, ни наш декан, ни господин Геннинген не заинтересованы в том, чтобы с вами случилось что-то опасное и непоправимое.
- Господин Шенбрюнн, кажется, я вам ясно дала понять, что нам лучше не иметь никаких общих дел, — почти прошипела Кайнер, выставив огненный блок, весьма соответствовавший ее маске ненависти.
Уже предполагая, чем грозит подобный огонь в ее глазах, он в один шаг преодолел разделявшее их расстояние и, ловко перехватив обе ее руки, забрал у нее палочку, положив на стоявший рядом стол. Да, фрейлейн Кайнер, я могу допустить, что вы — сколько угодно умная и сильная ведьма, но в ближнем бою вам со мной не справиться. Карл по-прежнему удерживал одной рукой оба ее запястья, а другой прижимал к себе, чтобы она не вырвалась. Посмотрел ей в глаза — снова страх, но уже смешанный с повиновением и… предвкушением. Так вот, что она про него подумала. От этих мыслей парню стало не по себе: еще никто не подозревал его в том, что он думал посягнуть на девичью честь.
Переместив руку с талии к ней на плечо, он резко опустил девушку, заставив сесть в кресло, и, отпустив, сказал:
- Что ж, фрейлейн Кайнер, не буду вам больше навязывать мое общество, однако, имейте в виду, вы должны быть все время с поле видимости. Это приказ… нашего декана.
Убрав заглушающий купол, Шенбрюнн подошел к столу, за которым сидел Нотт, обернувшись за тем лишь, чтобы увидеть, как выражение страха на лице девушки сменилось полным недоумением и разочарованием.
Какое-то время все молча сидели и занимались. Шенбрюнн старательно переписывал первый и второй параграфы учебника по высшей трансфигурации, рискнув все-таки вставить пару основных арифмантических схем, на которых базировались практически все Чары Восстановления. Нотт уже закончил свое эссе и теперь перечитывал его на предмет ошибок. За столом напротив Кайнер пыталась вникнуть в смысл слишком громоздких, не поддающихся анализу ее разумом нумерологических формул, по несколько раз заглядывая в учебник в поисках нужных алгоритмов, которые, как успел заметить Карл, просматривая ее учебник в библиотеке, сами были изложены довольно туманно и витиевато.
Нотт, покончив, наконец, со своим сочинением, резко выпрямился, закинул голову назад, закрыл глаза и раскинул руки, тут же убрав их за голову. Поза его была непринужденной, на лице появилась блаженная полуулыбка — после долгого сидения над домашним заданием нужно, как следует, расслабиться и привести мысли в порядок. Закончив релаксировать, Теодор собрал учебники и пергаменты и, кивнув сидевшему напротив однокласснику, отправился в общую спальню. Все-таки, за исключением некоторых экземпляров, слизеринцы, воспитанные в соответствующих традициях, отличались тактичностью и не лезли не в свои дела. Следом за ним, не сказав ни слова, читальный зал покинула Кайнер, так что Шенбрюнн остался дописывать задание по трансфигурации в гордом одиночестве. Наконец, слишком долгий, насыщенный событиями день подошел к концу.
* * *
Четверг не предвещал ничего примечательного и необычного. МакГонагалл дала очередное задание на Чары Восстановления, с которым студенты, понявшие их принцип, справились еще быстрее, чем в прошлый раз, а те, кто не удосужился лишний раз открыть учебник или просто постараться прочертить правильный контур, еще пол-урока ломали головы над невозможно трудным заклинанием и вопросами, ругаясь про себя и тыкая палочкой в несчастный пергамент. Особенно усердствовал в этом Уизли, за что пару раз за урок получил замечания от своего декана и еще больше — от Грейнджер, сидевшей рядом с ним. Пожалуй, именно из-за него Гриффиндор терял больше всего баллов.
На спецкурсах, которые не вели деканы факультетов, и которые изначально посещались по собственному выбору студентов, было относительно спокойно. По крайней мере, уроки не походили на балаган, а преподаватели отличались большей адекватностью в выставлении оценок. Нумерологию вела строгая темноволосая дама лет пятидесяти, представившаяся как профессор Вектор. И характером, и манерой вести урок, и даже квадратными очками она сильно напоминала профессора МакГонагалл с той лишь разницей, что не носила остроконечную шляпу. На ее уроке, который посещали почти все равенкловцы, несколько слизеринцев (Малфой, Нотт, Шенбрюнн и Кайнер) и пара гриффинидорцев (Грейнджер и Визерхофф) стояла полнейшая тишина. Студенты отвечали только тогда, когда спрашивали непосредственно их. По своей строгости, требованиям к дисциплине и качеству домашних заданий профессор Вектор нисколько не уступала профессору Рихтеру, однако, не задавала так много, как он, и не объясняла так подробно. При этом, на ее уроках нельзя было выдвигать предположения: либо знаешь ответ, либо нет. Собственно, это правило непосредственно на себе испытала Кайнер, начав рассуждать о симметрии контура заклинания, а именно что фигуры должны прорисовываться с неким смещением друг относительно друга, если исходить из формулы… ценой пяти баллов для Слизерина. Собственно, ее слова были недалеки от истины, которую продемонстрировал в своем ответе Лотар — нумерология, как и трансфигурация, была его коньком. Впрочем, трансфигурация, особенно высшая, не может существовать без опоры на нумерологию. Что же касается Анны, то весь оставшийся урок она усиленно пыталась делать вид, что ее нет, прячась за спинами сидевших впереди студентов.
Руны преподавала профессор Хальдис Стюрке, родом из Норвегии, так что Фольквардссон предсказуемо оказался у нее в фаворе, хотя она благоволила всем, кто блистал знаниями по ее предмету и разделял ее любовь к средневековому эпосу. Она, не вдаваясь в подробности (видимо, подчиняясь общей школьной политике), рассказывала, с какими целями руны используются в некоторых заклинаниях и ритуалах, например, какие их комбинации нужны для закрепления заклятия Доверия, а какие — для подавления магии в замкнутом пространстве. После чего предложила желающим за дополнительные баллы написать эссе по данной теме и сделать доклад на следующем уроке. Оставшуюся же часть оного студенты потратили вначале на транслитерацию рун в латиницу с последующим переводом одного древнего рунического текста на английский язык. Сложность задания заключалась в том, что из всего набора символов нужно было вычленить те, которые обозначают отдельные буквы, и те, что соответствуют целым словам, и затем связать это в более-менее связанный и осмысленный текст. На дом студенты получили в качестве задания еще один перевод. В целом Карл, и не только он, счел такой урок интересным и познавательным, и, в некоторой степени, расслабляющим после довольно напряженных по атмосфере трансфигурации и нумерологии.
За обедом опять не давал покоя Бранау своими нотациями об “ужасных” грязнокровках и о том, что они ничего больше не достойны, кроме как вытирать о них ноги. С трудом удалось заставить его замолчать. Если в Германии за подобное поведение ему грозило бы специальное для подобных случаев “грязное” наказание наподобие вчерашнего и вызов родителей в школу (впрочем, бессмысленный, учитывая политические взгляды его семьи в целом), что для любого уважающего себя чистокровного волшебника, который, по идее, должен был являть собой образец подражания для всех остальных, являлось позором, то здесь, в Британии, где по-прежнему были сильны многие, уже давно устаревшие, нередко, шовинистские традиции, у него были развязаны руки: большинство слизеринцев вели себя аналогично, и учителя смотрели на такое поведение сквозь пальцы — уже привыкли.
В ответ на выпад Бранау Миллисента Буллстоуд тут же поделилась страшной историей о том, как вчера после ужина Кайнер наложила на свою кровать какое заумное охранное заклинание и пообещала всем страшную кару, если хоть кто-то посмеет приблизиться к ее вещам. А Дафна Гринграсс пояснила, что Кайнер для защиты своей личной “территории” использовала магию крови, против которой не пойдет ни один здравомыслящий волшебник, и скептически заметила, что она слишком много знает для грязнокровки. Также юная аристократка предположила, что, что если бы все магглорожденные были такими умными, то к ним было совсем другое отношение, в ответ на что Малфой сказал, что иметь такое мнение просто недопустимо для благородной чистокровной волшебницы, и что он напишет своему отцу, чтобы тот написал ее отцу. Его тут же поддержал Бранау, сказав, что за такие слова и мысли вообще положено отсекать от рода и выгонять вон из магического мира, ибо грязнокровки не достойны даже палочку в руках держать, и их место — в лучшем случае быть рабами у чистокровных волшебников. Гринграсс побледнела от страха и, положив нож и вилку, ухватилась за столешницу, пытаясь унять дрожь в руках. Было непонятно, чего она боялась больше: того, что ее действительно могут изгнать из рода за чрезмерно “либеральные” политические взгляды; или же направленного на нее хищного взгляда немца.
- Довожу до твоего сведения, Генрих, — холодно сказал Карл, коснувшись салфеткой рта, — что твои угрозы основаны на пустом месте.
- Шенбрюнн, кажется, вчера я тебе ясно сказал, что ты здесь никто, — огрызнулся Бранау.
Сидевшие рядом с ним Крэбб и Гойл послушно закивали, поспешив закинуть в рот как можно больше еды.
- Во-первых, Генрих, из рода можно изгнать лишь за действия, противоречащие Правилам. Как чистокровный волшебник, ты обязан это знать, — возразил Шенбрюнн, положив салфетку обратно на стол. — И отличное мнение одного из членов семьи не является достаточным основанием для изгнания из рода. Во-вторых, Малфой, что-то я не слышал, чтобы в магической Британии была отменена свобода мнений. Также мисс Гринграсс не нарушала устава школы — в противном случае уведомить ее родителей о нарушении может декан и только декан, как ответственный за своих студентов. Как староста, ты это обязан знать, — последние слова юноша сказал с нажимом.
- О…
Лицо Малфоя вытянулось, изображая противоречие с устоявшейся в мышлении парадигмой, глаза готовы были вылезти из орбит — приблизительно на такой эффект и рассчитывал Шенбрюнн. Староста Слизерина, проглотив застрявший в горле кусок мяса, еще некоторое время пялился на сидевшего напротив него Карла, после чего выдал, вернувшись к своей излюбленной манере растягивать слова:
- Если это все, что ты можешь сказать, Шенбрюнн…
- Ошибаешься, Малфой. Люди воспитанные и благородные не опускаются до того, чтобы копаться в чужой личной жизни, и не впутывают в это дело свои семьи. Кроме того, тебе же хуже будет, если у Дафны от ваших с Бранау угроз сдадут нервы, — сидевшая рядом Гринграсс, потупив взгляд остекленелых глаз, нервно теребила салфетку в руках. — Потому что за своих змеек профессор Снейп отвечает головой. В третьих, Бранау, — Карл посмотрел на сидевшего рядом с Малфоем Генриха, — если ты по-прежнему намекаешь на брак моего деда Рихарда Шенбрюнна и твоей двоюродной бабки Вальпургии Шварц фон Бранау, то смею заметить, что это госпожа Вальпургия вошла в род Шенбрюннов и приняла его Правила, и потому вы не сможете отсечь нас от вашего рода. Не пытайся возражать, Генрих, — предупредил Карл, увидев, как Бранау открыл рот, — я знаю, что я прав. И, в четвертых… мисс Гринграсс?
- А? — Дафна подняла голову, испуганными глазами оглядев сидевших вокруг одноклассников, остановившись на Шенбрюнне.
- Мисс Гринграсс, — продолжил Карл с нотками превосходства в голосе, — советую вам осторожнее выбирать слова, дабы инцидента, подобного сегодняшнему больше не повторилось, а также более внимательно относиться к кругу общения, в котором вы находитесь.
- Спасибо, мистер Шенбрюнн, — тихо ответила девушка, по-прежнему смотря перед собой стеклянными глазами.
После уроков многие студенты отправились делать домашние задания в библиотеку. Хорошо, что Кайнер, раз за ней теперь всюду придется ходить, направилась туда же — ведь она как-то упоминала, что не любит библиотеки. Занял излюбленное место у окна между двумя стеллажами — оттуда было удобно наблюдать за девушкой. Может быть, таким образом она пыталась облегчить ему задачу, зная что декан от своего решения не отступится, или на нее давило чувство вины — ведь она явно не чувствовала себя счастливой или хотя бы удовлетворенной собственным решением. Вскоре к нему присоединились Фольквардссон и Миллер. Рядом с Кайнер же не было никого — она словно добровольно обрекала себя на одиночество, поднимая мрачный недобрый взгляд на каждого, кто проходил мимо нее. Даже Элиза, добрая милая Элиза, которая едва могла позволить себе сказать дурное слово о ком-нибудь, заметила, что “Анна Кайнер какая-то странная; она не делает никому плохо, но при этом недобрая”, и что “ее что-то гложет изнутри”.
Неподалеку от них обосновалась Гермиона Грейнджер, как всегда обложившись штабелями книг, и тоже в гордом одиночестве, что, впрочем, было неудивительно, если учесть, что со своего факультета она общается только с Поттеров и Уизли, которые с книгами определенно не дружат, и вообще почти не общается со студентами других факультетов. Какое-то время стояла тишина, которую нарушал только скрип перьев по пергаменту и шорох переворачиваемых страниц.
- А, Миона, вот ты где! — воскликнул вошедший в библиотеку Рон Уизли, на которого все тут же покосились, как на что-то из ряда вон выходящее, и сел рядом с подругой, грубо смахнув со стола старинные фолианты и уже исписанные пергаменты.
- Рон, посмотри, что ты наделал! — с укоризной ответила ему девушка, потрясая листком, по которому разлилась большая чернильная клякса. — Мне теперь заново придется все переписывать!
И потянулась за упавшими на пол книгами и конспектами, для чего ей пришлось перегнуться через колени Уизли, который тут же ловко перехватил ее обеими руками, не давая возможности вырваться. Со стороны выглядело все это далеко не самым приятным образом, и Карл задумался: неужели в точно таком же нелестном свете его видит Кайнер каждый раз, когда он к ней приближается. Или она боится в принципе чужих прикосновений? Шенбрюнн вновь вспомнил выражение ее лица во время их разговора в полутемной слизеринской гостиной. Страх и повиновение, но не отвращение. Выходит, она приложила его вчера о стену, пусть и несильно, только потому, что испугалась? Или потому что испугалась, что должна ему повиноваться? Бред! Пусть волей декана она и была ограничена некоторым образом в передвижениях и привязана к нему (Карлу), но ведь он ничего ей не навязывал и никоим образом не намекал, что она должна ему подчиняться. Или… потому что испугалось, что чувствует его власть над собой? Карл сделал глубокий вдох и перевернул страницу, принявшись писать дальше. Как хорошо, что отец его приучил постоянно держать средний ментальный блок, а Фольквардссон не лезет всем в голову подобно многоуважаемому директору, иначе не удалось бы избежать разборок: Фольквардссону нравится Кайнер, Кайнер же признает над собой его, Шенбрюнна, власть, хотя и бежит от нее. Еще больший бред! Карл снова задумался: а что, собственно, он сам испытывает к Кайнер? Во всяком случае, она ему небезразлична. А первоначальная симпатия не чтобы исчезла, но, скорее, изменилась. Ведь это был совсем другой человек: хотя и магглорожденная, но не скромная и застенчивая, как Элиза Миллер, которая страшно боится одиночества и осуждения, и которой нужен защитник и покровитель, а стремящаяся к самодостаточности и независимости. И, потом, это просто глупо и неуважительно, прежде всего, по отношению к себе, испытывать и культивировать хотя бы незначительные чувства к человеку, который тебя в открытую ненавидит. Но не стоит беспокоиться, фрейлейн Кайнер, я не стану навязывать вам свое общество больше необходимого, как того требуют мои обязательства, о которых вам тоже не помешало бы почаще вспоминать, чтобы облегчить жизнь нам обоим, пока мы находимся в стенах этой школы. Другой вопрос, сможете ли вы сами выжить и не сломаться в этом маленьком, враждебно настроенном по отношению к вам мирке, не имея чьей-либо помощи и поддержки?
Фольквардссон тем временем рассказывал о Голдстейне, своем однокурснике с Равенкло, которого прокляли днем ранее перед уроком трансфигурации. Благодаря тому, что проклятие вовремя успели снять, парень остался жив и, по словам мадам Помфри, школьного колдомедика, должен был полностью восстановиться к понедельнику. При этом швед в довольно резких тонах высказался по поводу того, что деканы даже не соизволили провести собственное расследование, например, допросить с Веритасерумом, устроить проверку палочек всех подозреваемых, а также оказавшихся на месте преступления, проверить личные дела и т.д. А его самого вызвали на допрос к директору, где его обвинили во владении и использовании темных заклинаний (не обошлось без легилименции), и если бы не заступничество профессора Флитвика и показания других студентов Равенкло, то его уже исключили бы из школы. Также Ассбьорн заметил, что если бы Голдстейн был чистокровным, то дело не удалось бы так просто замять, ведь ни один здравомыслящий волшебник не рискнет столкнуться с местью Рода. Также равенкловец высказал идею, довольно циничную, как он сам ее назвал, но при этом довольно реалистичную, суть которой заключалась в том, что магглорожденные волшебники для волшебного сообщества являются фактически армией покорных овец: обладая изначально меньшими правами и возможностями в определенных сферах, будучи лишенными многих знаний, являющихся обязательными и очевидными для любого уважающего себя чистокровного мага, они, с одной стороны, вынуждены доверять авторитетам, и, с другой, теряют связь со своей семьей — здесь сказывается и разница в менталитетах мага и маггла, в результате которой дети после поступления в школу начинают быстро отдаляться от родителей, пытаясь найти место и утвердиться в новом для них мире, и то, что родители магглорожденного студента не могут ни на что повлиять в абсолютно чужом для них мире и не смогут вступиться за своего ребенка, если с ним что-нибудь произойдет, как, собственно, и случилось с Энтони Голдстейном. И что сами магглорожденные волшебники являются промежуточным звеном между миром магов и магглов, еще не являясь полноправными гражданами в общества первых и уже не будучи в состоянии нормально жить среди первых, и являют собой то состояние, в котором старое качество уже исчезло, а новое еще не появилось.
Вслушиваясь в умные речи Фольквардссона, Лиза заметно приуныла и сжалась. Пусть она не блистала какими-то особыми талантами, как Карл или Лотар, с которыми она вместе училась в школе магии, но была при этом девушкой далеко не глупой. И потому прекрасно понимала, что все сказанное Фольквардссоном является горькой правдой жизни в магическом мире. Она знала, что может рассчитывать на поддержку своих друзей, но только лишь потому, что подобное поведение не противоречит кодексам их семей; что Лотар не стал бы с ней встречаться, не будь он чистокровным в n-ном колене, и потому для процветания его рода был бы желателен брак с магглорожденной; что она вряд ли бы смогла сделать себе карьеру в банковском деле или юриспруденции (впрочем, последнее ей было и не нужно), но могла бы спокойно стать колдомедиком. При этом она чувствовала некую отчужденность со стороны родителей-магглов, типичных уважаемых представителей среднего класса, каждый раз, когда приезжала домой на каникулы и выходные. Она не оправдала их ожиданий, никогда не станет такой, какой они хотели бы ее видеть. Она понимала, что им не легко каждый раз врать о своей “странной” дочери соседям, мирно улыбаясь в лицо, что им трудно смириться с тем, что она “другая” и оставить свои попытки вернуть ее общество “нормальных” людей. За это она была им благодарна и старалась по возможности помогать и не доставлять лишних проблем. Она знала, на что могла рассчитывать в мире, которому принадлежала теперь, и знала, кому надо быть благодарной, с ужасом для себя осознавая, что родись она в Англии и не попади в Хаффлпафф, так и проходила бы все школьные годы в розовых очках, пока не столкнулась бы с суровой реальностью волшебной сказки.
Шенбрюнн же лишь мрачно кивнул, мысленно соглашаясь с выводами Фольквардссона. После вчерашней отработки он уже понял, что в Хогвартсе бессмысленно рассчитывать на справедливость и соблюдение законов, которых в магической Британии толком и нет. Директор не заинтересован в расследовании, потому что оно ляжет темным пятном не репутацию лучшей магической школы в Европе. Профессор Снейп, зная, что при любом удобном случае будут подозревать именно его факультет, будет выгораживать своих змеек. Профессор Флитвик, скорее всего, догадывается, кто совершил преступление, но, зная позицию, профессора Снейпа, не будет высказывать свои догадки вслух. С другой стороны, Бранау тоже не дурак и обязательно запасся бы антидотом к Сыворотке правды и постарался бы поколдовать по больше — “Priori Incantatem” выявляет последние семь-десять заклинаний, выпущенных палочкой, так что он с легкостью прошел бы допрос и проверку палочек, которые предложил Фольквардссон. Другое дело, что можно найти палочку с идентичным магическим ядром, тогда с помощью “Priori Incantatem” можно вытянуть более полную историю заклинаний. Или, об этом рассказывал ему дед, можно сличить магическую подпись мага и наложенного заклинания, однако с Голдстейном данную процедуру уже поздно проводить: после того, как Фольквардссон снял проклятие, а мадам Помфри магией лечила поврежденные органы, определить что-либо будет уже достаточно трудно.
Грейнджер тем временем оставила в покое упавшие конспекты и решила выслушать Уизли, поняв, что пока он рядом, позаниматься ей не удастся. Рон начал усиленно что-то ей нашептывать, а Гермиона в ответ лишь хмурилась. В разговоре ясно прозвучала фраза “комната по требованию” — ее рыжий сказал громче необходимого, за что получил от своей девушки тетрадью по голове. Кайнер вдруг оживилась и прислушалась. Шенбрюнн вдруг вспомнил, что ему нигде не попадалось упоминание о подобной комнате в “Истории Хогвартса”. Вполне возможно, что относительно недавно “Историю…” сильно отредактировали, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что директор Дамблдор стремится скрыть от студентов даже базовые знания, которыми обязан владеть абсолютно любой волшебник. Фольквардссон тут же вышел из-за стола и пошел к мадам Пинс, чтобы попросить самую старую версию “Истории Хогвартса”. Элиза тем временем, захотела собрать конспекты, которые Уизли так небрежно смахнул со стола, и отдать их Гермионе, но Карл ее остановил: Грейнджер сможет собрать все сама, когда уйдет ее “друг”, а вот милой Элизе не стоит нарываться на грубость со стороны Уизли.
Рыжик вновь что-то шепнул на ухо своей подруге и, стиснув ее напоследок в объятьях, встал со стула и ушел из библиотеки, протоптавшись по упавшим на пол пергаментам. Гермиона тут же принялась собирать свои записи и книги, радуясь, что с последними все в порядке — она терпеть не могла небрежного отношения к книгам, а тут еще такие хрупкие древние фолианты, которые существуют всего в нескольких экземплярах.
- Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — приветливо сказал Карл, собрав несколько наиболее тяжелых фолиантов и положив их на стол.
Элиза положила рядом аккуратно сложенную стопку пергаментов и улыбнулась. Она искренне хотела подружиться со старостой Гриффиндора. Гермиона производила на нее впечатление умной, смелой и ответственной девушки, но при этом очень несчастной. Ведь разве может быть счастливым человек, единственные друзья которого — книги? Нет, у Гермионы вроде были друзья, с которыми она несколько лет проучилась в одном классе, но даже стороннему наблюдателю было видно, что она дает им больше, чем они ей, что между ними нет того эмоционального единства, взаимопонимания, которое должно быть у настоящих друзей.
Грейнджер же, смерив обоих немцев презрительным взглядом, собрала книги и конспекты в охапку и, буркнув: “Спасибо”, подошла к Кайнер. Шенбрюнн даже заметил осуждение и отвращение, направленные персонально на него. “Как ты мог, чистокровный урод? Да ты ничем не лучше Малфоя и его дружков! Ты такой же подлый, как и все слизеринцы!” — эти мысли отчетливо вертелись на поверхности сознания гриффиндорки. Карл чуть не опешил, но сохранил невозмутимый вид и спокойствие. Не помешало бы выяснить, что про него наплел Уизли.
Диалог между Грейнджер и Кайнер тоже не отличался вежливостью и взаимопониманием. Гермиона положила руку на плечо Кайнер, словно пытаясь утешить, начала говорить о том, что все совершают ошибки и что надо жить дальше, а также непонятно зачем посоветовала обратиться к директору и мадам Пофмри, школьной медсестре. Анна, до этого сидевшая, опустив голову, и смотревшая стеклянными глазами в учебник по нумерологии, вдруг резко развернулась, скинув с плеча руку гриффиндорки, и, посмотрев на нее яростным взглядом, сказала:
- Не смей жалеть меня, Грейнджер! Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело!
После чего наспех покидала учебные принадлежности к себе в сумку и пулей вылетела из библиотеки. Гермиона, с полминуты постояв в ступоре и, бросив уничижительный взгляд на Шенбрюнна, выбежала вслед за слизеринкой — то ли дальше пытаться утешать (хотя Карл уже знал, что это абсолютно бесполезно), то ли пошла в Большой Зал — близилось время ужина.
Вернулся Фольквардссон, очевидно уставший после долгого препирательства со школьной библиотекаршей, но все же добившийся своего: в руках у него была несколько потрепанная “История Хогвартса”, изданная в 1901 году во время директорства Финнеаса Блэка. Узнав в общих чертах, что случилось за время его отсутствия, Ассбьерн предложил всем пойти в Большой Зал и уже после разобраться с тем, что имел в виду Уизли.
Карл знал, что, благодаря выходке Бранау ни ему, ни Кайнер не миновать сплетен, но не думал, что слухи в Хогвартсе разносятся быстро и еще быстрее меняются до не узнаваемости. Вначале почти все они были связаны с Анной Кайнер. Большинство, естественно, удивлялись тому, как это магглорожденная оказалась в Слизерине, и до того, какой она национальности, почти никому дела не было. Зато к вечеру Шенбрюнн узнал, что он, оказывается, такой плохой, встречался с магглорожденной студенткой и бросил ее, когда узнал, что та беременна. Он слышал, как об этом судачили за его спиной абсолютно все, видел, как многие смотрели на него с осуждением, и старался не обращать внимания, продолжая идти с высоко поднятой головой, осознавая внутри, что подобные сплетни, ни на чем не основанные, могут оставить большое пятно на его репутации. Но искать оправдания за несуществующие грехи он считал ниже своего достоинства.
Ситуацию и, соответственно, его репутацию от окончательного падения спасла Кайнер. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах присутствовала доля ее вины, так что Шенбрюнн в этот раз предпочел остаться в стороне, дав выговориться “пострадавшей”. Случилось это по дороге в Большой Зал. Он снова шел в арьергарде вслед за Анной, пытавшейся затеряться в толпе других учеников, что было довольно нетрудно с ее ростом. Компанию ему составили Фольквардссон, Элиза и присоединившийся к ним после маггловедения Визерхофф. “Насущную” тему предпочли не затрагивать, ведя разговоры ни о чем: кто чем занимался на уроках, каковы хогвартские учителя и как ужасной стала погода за последние два дня. В то время как Миллер воодушевленно пересказывала доставшийся ей на рунах перевод, парни обратили внимание на весьма недружелюбные взгляды, которые бросали в их сторону остальные студенты, вернее, студентки. Одни смотрели на них с осуждением, другие — с насмешкой. От Карла не укрылось, что аналогичные взгляды доставались и Кайнер, только к ним добавлялись еще жалость, не сострадание или утешение, а именно жалость, и любопытство — какая-то темноволосая гриффиндорка, кажется Вейн, с которой он и Ассбьорн имели честь познакомиться не далее, как вчера, с заговорщическим выражением лица усиленно пыталась что-то узнать от первоисточника. Кайнер, естественно, грубо отмахнулась от наглой пятикурсницы и, поправив сумку, пошла дальше, а Вейн устроила показательную истерику прямо посреди коридора. Девушки тут же подбежали успокаивать ее, в результате чего Ромильда разрыдалась еще сильнее и, ткнув пальцев в сторону Карла, громко сказала:
- Ты!.. Ты!.. — всхлип. — Подонок, бабник! Как ты мог?! Я думала, ты способен на истинные чувства, — снова всхлип, — а ты связался с этой Кайнер и потом бросил ее, узнав, что она… что ты… в положении… бессердечный… — и вновь зашлась бессвязными рыданиями. Через пару секунд к ней присоединилась Лаванда.
Шенбрюнн сделал шаг назад. Элиза посмотрела на него перепуганными глазами, взявшись за руку Лотара. Будучи по натуре девочкой доброй, наивной и легко ранимой, она тяжело переживала отдельные моменты, которые переворачивали ее привычный и гармоничный мир с ног наголову, когда черное вдруг становилось белым, белое — черным, а принципы, которыми ты руководствуешься по жизни, вдруг рушатся, как карточный домик. Она давно была знакома с Карлом — еще с того момента, как они оказались в одном классе в магической школе. С тех пор он ей стал другом, братом, защитником, помог влиться в мир магии, познакомил с родными и друзьями. И, когда узнал о ее чувствах, не обиделся на нее, но поспособствовал, об этом Элиза догадалась уже сама, чтобы Лотар обратил на нее внимание. И тут услышать такое… Карл Шенбрюнн никогда не поступил бы так подло, во всяком случае, тот Карл, которого она знала.
- *Карл, ведь это не ты!.. Ты не мог так поступить,* — говорили ее глаза.
- *Ты знаешь меня, милая Элиза, и знаешь, как сделал бы я*, — мысленно ответил ей Шенбрюнн, у которого уже засосало под ложечкой: такими темпами он скоро попадет на ковер к декану, директору и Геннингену и опозорит семью.
- Вы двое, встаньте с пола и прекратите ломать дешевую комедию! — из толпы появилась Кайнер; ее зеленые глаза сверкали гневом, каждый мускул лица был напряжен, рука крепко сжимала волшебную палочку.
Стоявшие рядом студенты тут же расступились, видимо, побоявшись испытывать на себе ее ярость. Браун и Вейн неуклюже развернулись и посмотрели в ее сторону, являя собой не самые лучшие с эстетической точки зрения образы.
- Кто из вас придумал эту идиотскую сплетню? — громкий низкий голос девушки отдавался эхом в коридоре, перекрывая шум барабанивших по окнам капель дождя и слабые раскаты грома. — Ты или ты? — Кайнер поочередно указала палочкой на каждую из гриффиндорок, которые, растеряв присущую их факультету храбрость, окончательно сели на пол, уставившись на слизеринку глазами размером с галеон и открыв рты. — А, может быть, Паркинсон? — коридор осветился вспышкой молнии, грянул гром. — В любом случае, вам придется ответить за клевету. Я же перед всеми здесь присутствующими заявляю, что все сказанное здесь этими двумя девушками — наглая ложь, и вышеупомянутый Карл Шенбрюнн не имеет передо мной какой-либо вины, — снова удар грома, — а посему вам, дамы, предстоит немедленно извиниться перед господином Шенбрюнном и восстановить его доброе имя среди учеников.
Все это Кайнер сказала с яростью и пафосом, отчеканив каждое слово, ни разу не взглянув при этом на сам предмет спора. Гриффиндорки тем временем поднялись с пола, поправив мантии, и еще с минуту стояли, переминаясь с ноги на ногу, а их бледные от страха лица пошли красными пятнами — от стыда. Все эти годы их отлично устраивала роль главных сплетниц Хогвартса, ведь это так классно обсуждать самые свежие, самые пикантные подробности из личной жизни других учеников или учителей. Они довольствовались как информацией из других источников, так и тем, что подсмотрели или подслушали сами. При этом они никогда не задумывались о подлинности имеющихся сведений или адекватности собственного восприятия, слыша и видя лишь то, что хотели сами. И уж тем более они никогда не думали, что однажды им придется ответить за свои слова. Тем более что слух о предполагаемой беременности магглорожденной слизеринки выглядел вполне достоверным и пришел из змеиных подземелий, а уж они-то точно должны знать у себя, кто, с кем и чего.
- Вот они! — сказал Рон, указав пальцем на по-прежнему сжимавшую в руке палочку слизеринку.
- Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго потребовала запыхавшаяся профессор МакГонаглалл. — Мистер Шонбрюнн, мисс Кайнер?
Следом за деканом Гриффиндора появился вечно угрюмый профессор Снейп, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего. Очевидно, слух о позорящем школу поведении учеников дошел и до учителей, или, еще хуже, до директора.
- Ваши студентки как раз собирались все объяснить, мадам. Не так ли? — ответила за всех Кайнер.
- Я слушаю вас, — сказала МакГонагалл.
- М-мы просим п-прощ-щение у м-мистера Ш-шонбрюнна… — запинаясь, произнесла Лаванда, щенячьими глазками посмотрев на своего декана в надежде на помощь.
- А дальше? — процедила сквозь зубы Кайнер, по-прежнему держа их на прицеле.
Декан Слизерина все еще молча стоял, обводя всех присутствующих предвещающим скорую расправу взглядом, решив действовать по обстоятельствам. Вначале декан вражеского факультета буквально вывалила на него известие о “чересчур близких отношениях между двумя его студентами и возникших последствиях”, посетовав на распущенность современной молодежи и эгоизм чистокровных волшебников, которые считают, что весь мир должен склониться к их ногам. Не успел Северус Снейп отойти от этой, без сомнения ужасной новости, как прибежал рыжий недоумок Уизли, заявив, что слизеринцы напали на гриффиндорок в коридоре рядом с Большим Залом и теперь собираются их убить. Свою речь он активно сопровождал размахиванием руками и брызганием слюной, словно надеясь, что это поможет его заплетающемуся языку яснее выражаться. Пришлось отложить свои учительские дела и разбираться, кто прав, кто виноват. При этом неожиданно для себя он осознал, что не знает Анну Кайнер так хорошо, как ему хотелось бы. Да, она больше опирается больше на разум, чем на чувства. Да, она в некоторой степени скептически относится к жизни и не гонится за удовольствиями, желая попробовать все и вся. Эти аргументы говорят в ее пользу и одновременно в пользу Шенбрюнна, так как до недавнего времени тот тоже производил впечатление вполне разумного и ответственного молодого человека. С другой стороны, то, что он увидел вчера утром, заставило его усомниться в ее разумности. Ведь Кайнер уже знает, что в магической Британии ей ничего не добиться, во всяком случае, самой (о том, что мисс Кайнер может покинуть Туманный Альбион в поисках лучшей жизни, профессор даже не задумывался), вот и решила “влюбить” в себя чистокровного волшебника и надежно привязать, чтоб не сбежал. Снейпу стало не по себе от подобных мыслей, захотелось тут выпороть эту наглую несносную девчонку, ведь после всего, что он для нее сделал, подобный поступок, если Минерва, конечно, не преувеличила, граничит с предательством.
- … З-за к-клевету и р-распр-растраненные о нем л-ложных с-слухов, — наконец-то выдавила из себя готовая провалиться под землю Лаванда, покраснев, как рак.
- То есть слухи… о… гм… положении мисс Кайнер — выдумка? — удивилась профессор МакГонанагалл. — Тогда откуда вы это взяли?
- М-мы были на прорицаниях, — на этот раз ответила одна из сестер Патил, - и услышали от Эббот, что об этом говорили Эшли и Буллстоуд.
- Понятно, — заключил декан Слизерина, лицо которого не выражало ровно никаких эмоций, за исключением постоянного недовольства жизнью, к которому все уже давно привыкли. — Мистер Шенбрюнн, вы принимаете извинения?
- Принимаю, — мрачно ответил Шенбрюнн: прилюдное унижение Вейн и Браун стоило того, чтобы не требовать с них ничего лишнего.
- А теперь всем немедленно идти в Большой Зал, — скомандовала профессор МакГонагалл, — ужин уже давно начался. — И сняла двадцать баллов со Слизерина за организацию потасовки в коридоре.
Декан Слизерина выступил с ответным жестом и снял тридцать очков с Гриффиндора за распространение позорных сплетен о его студентах. После чего подозвал к себе Кайнер и, сказав ей несколько слов, отпустил на ужин. А Шенбрюнн и Фольквардссон, заметив, что главные сплетницы Хогвартса вновь готовы разразиться истерикой от “несчастной любви”, поспешили отвести их в Больничное крыло и предоставить под опеку мадам Помфри, убедительно попросив ту дать девушкам побольше успокоительного зелья и мягко объяснить, что их поведение недопустимо.
После ужина декан Слизерина вызвал к себе в кабинет обоих старост, Шенбрюнна, Кайнер, а также Эшли и Буллстоуд и устроил всем допрос с пристрастием. Миллисента и Шейла мямлили не лучше Лаванды и Ромильды, но обосновать свое мнение, превратившееся за день в огромную сплетню Хогвартса, так и не смогли, выдавив из себя лишь: “Да она же грязнокровка”. Впрочем, под сверлящим, будто бы поглощающим взглядом черных глаз профессора кто угодно мог растерять даже имевшиеся остатки уверенности в себе. От Карла не укрылось, что профессор также пользуется поверхностной легилименцией. Имевшиеся блоки он не спешил пробивать подобно многоуважаемому директору, но наверняка их чувствовал. Иначе как еще можно объяснить огромные от страха глаза Буллстоуд, когда профессор посмотрел прямо на нее, легкое касание собственного сознания и мрачное удовлетворение на лице декана?
Малфоя и Паркинсон декан отчитал за то, что они допустили распространение подобных слухов, позорящих честь факультета Слизерин — в то время, как профессор буравил их своим злобным взглядом, заложив руки за спину, оба старосты, особенно Паркинсон, дрожали как осиновые листы: все-таки слизеринцы опасались гнева своего декана, — и практически приказал, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Малфой и Паркинсон лишь закивали в ответ и, сказав, что они постараются в точности выполнить его приказ, откланялись и поспешили покинуть кабинет вслед за заплаканными Буллстоуд и Эшли, которым было приказано идти на отработку к Филчу.
Когда в кабинете из учеников остались только Шенбрюн и Кайнер, профессор поинтересовался истинной причиной их ссоры — как декан, он должен был знать обо всем, что творится на его факультете, чтобы, в случае чего, предотвратить возможные и замять или разрешить уже имеющиеся проблемы. Анна ответила лишь, что она не испытывает ненависти к господину Шенбрюнну, однако считает, что им не следует общаться, в ответ на что профессор хмыкнул, извинилась перед одноклассником — нет, не за саму ссору, не за то, что она в него “Repello” пустила, а за то, что дала повод подобным нелицеприятным слухам, а также попросила декана, чтобы тот снял с мистера Шенбрюнна “совершенно бесполезную и обременительную для них обоих обязанность везде ходить за ней”, т.к. у Карла и так полно собственных дел, а она вполне сможет сама о себе позаботиться.
Снейп снова хмыкнул, ухмыльнувшись. Девчонка все-таки знает свое место и знает, чем ему обязана, раз отвязалась от этих сосунков. Отношения между чистокровными и магглорожденными никогда не приводили к добру. Шенбрюнн никогда не пойдет против своей семьи и женится на той, на какой ему скажут родители, не менее чистокровной, чем он сам. Понравился Северусу и спектакль с извинением — слизеринцы должны уметь не только хорошо играть, но и красиво. Кайнер садится в низком реверансе, низко склоняет голову, произносит положенные слова и ждет… Быть врагом чистокровному волшебнику, тем более, слизеринцу, очень опасно, а непрощенное оскорбление будет висеть над головой подобно дамоклову мечу и в любой момент может сыграть злую шутку. Шенбрюнн, как истинный аристократ, держится холодно, с достоинством, говорит мало и только тогда, когда оно необходимо. Когда Кайнер склонилась перед ним, прося прощение, он лишь смерил ее холодным, горделивым взглядом и, выждав с полминуты, сказал: “Встаньте, фрейлейн Кайнер. Нет вашей вины в том, что злые языки распускают за моей и вашей спиной”. А вот здесь уже пошло нарушение этикета: если тот, перед кем извиняются, прощает или снимает вину, то должен сам поднять извиняющегося; Кайнер же поднялась сама, причем слишком быстро и, поблагодарив Шенбрюнна, стала от него подальше, все так же склонив голову.
Ясно дав понять, что желает поговорить со студенткой с глазу на глаз, профессор выпроводил Шенбрюнна за дверь. Карлу оставалось лишь гадать, что такого захотел сказать декан Кайнер, где-то в сознании засела крамольная мысль, что это неспроста. Парень тут же поспешил ее отбросить, но счел нужным задержаться в коридоре — просто так, на всякий случай: декан сам поручил ему присматривать за девушкой и, кстати, не отменил эту обязанность по ее просьбе. Анна появилась через пару минут. Судя по внешнему виду, они с деканом действительно просто поговорили, и ни “Imperium”, ни “Oblivium” к ней не применяли, так что можно быть спокойным. Карл уже слышал о нескольких случаях превышения некоторыми преподавателями своих должностных полномочий по отношению к студенткам, и для обеих сторон подобные вещи заканчивались, как правило, очень плохо. А после случившегося в последние дни в Хогвартсе его доверие к профессорам, как гарантам безопасности студентов, как-то резко упало. Анна ничего ему не сказала, он и не настаивал, и так они вместе в молчании дошли до факультетской гостиной, чтобы приступить, наконец, к выполнению домашнего задания.
Зельеварение в пятницу прошло без особых проблем. Варили относительно простое зелье Сна-без-сновидений — восполняли запасы школьной медсестры, которые так бездарно уничтожили Крэбб и Гойл во вторник. Поттеру и Уизли под дружные смешки большинства слизеринцев дали варить Умиротворяющий бальзам, который, как сказал по секрету Нотт, в Хогвартсе варили еще на втором курсе. Те, если учесть у них полное отсутствие способностей к тонкой науке зельеварения и нежелание учить что-либо, не смогли справиться даже с таким простым заданием. Как учебное зелье, их варево тянуло в лучшем случае на “удовлетворительно”, как медицинское — являлось едва ли не отравой. Декан, видимо, оценил их усилия именно по последней системе, выставив из класса с оценкой “тролль”. По крайней мере, ничего не взорвали и ничего не разбили.
Кайнер же, хотя держалась холодно и отстраненно, не позволила взять верх своему отношению к действительности. Как она объяснила во время очередного немого диалога в процессе варки зелья, она не имеет право портить последнее и пускать насмарку их совместный труд только лишь из-за собственных тараканов в голове. Если на прошлом уроке они работали слаженно благодаря общему интересу к предмету, то теперь — в силу необходимости, просто потому, что выгоднее сотрудничать, чем действовать друг другу на нервы, читать друг другу нотации и демонстративно хмуриться.
К концу практикума у декана заметно поднялось настроение, он удовлетворенно кивал, принимая от студентов подписанные колбы с готовыми зельями — сегодня шесть из десяти образцов оказались отличного, в представлении профессора — нормального качества, однако, дабы студенты не расслаблялись, он вновь окинул аудиторию своим грозным взглядом, заметив своим тихим, но при этом слышным даже в самых дальних углах класса голосом, что сегодняшние зелья были слишком легкими, и что их должен уметь варить и третьекурсник, и чтобы студенты знали, что “превосходно” сваренное зелье должны быть для них, как “удовлетворительно”, т.е. некая минимальная норма, которую должен выполнить любой ученик. Миллер и Боунс лишь тихо вздохнули. Корнер и Бут поспешили закрыть открывшиеся рты и уставиться в пол, совершенно не представляя, как можно сравнить зелья еще “правильнее”, чтобы оно потянуло на “превосходно”, и сколько еще всего надо выучить, чтобы Снейп, наконец, по достоинству оценил их знания. И вообще, хорошо, что квалификационные экзамены СОВ и ТРИТОН принимает независимая комиссия, а не Снейп, который даже в идеально сваренном ученическом зелье найдет, к чему придраться.
На время следующего после зельеварения пустого урока большинство студентов отправилось в библиотеку. Шенбрюнн снова сел за своим полюбившимся столом у окна между двумя стеллажи. После вчерашней грозы небо прояснилось, и вновь выглянуло солнце, которое, проникая сквозь высокие готические витражи в холодные залы каменного замка приятно согревало и щекотало лицо и руки, заставляя нежиться в своих жидких золотистых лучах и зазывая на улицу…
“… Основной проблемой античной досократической философии было постижение истины, причины всего сущего, которую искали в природе и порожденных ею стихиях, или в Космосе, вселенной, объемлющей мир…
…Основной вехой античной философии является возникновение идеи тождества бытия и мышления, автором которой был Парменид Элейский… Сам Парменид в своей поэме “О природе” называл бытие “неизменным и непреходящим сущим”. Бытие Парменида мыслится как благо, идеальная, неподвижная плотная сфера. Оно вечно и неуничтожимо…
… Оно существует уже потому, что мыслимо, ибо нельзя думать и говорить о том, чего не существует. Бытие есть истина…
… Таким образом устанавливается тождество бытия и мышления. Истинно то, что можно помыслить. Фантомами и химерами является то, что постигается путем чувственного восприятия, ибо несет в себе часть небытия — изменчивого, непостоянного, пустоты. Истину по Пармениду можно постичь лишь разумом.
… В своем учении Парменид формирует основания формальной логики, а именно не противоречащих друг другу во времени суждений: если есть бытие, значит, нет небытия. Именно принцип непротиворечия использовали в своих учениях Платон и Аристотель, известный как создатель формальной логики, на которой в дальнейшем была основана вся европейская наука и философия…
… Последователь Парменида, Зенон Элейский использовал принцип приведения к абсурду, доказывая что изменчивость и движение не есть бытие. На простых примерах, называемых апориями, он показывал, как человеческий опыт расходится суждениями разума…
… Данные апории были неразрешимы в силу целостного восприятия мира людьми того времени. Ибо это означало, что единое состоит из множества, а непрерывное движения является дискретным, т.е. наблюдаемые явления вступали в противоречие со здравым смыслом. К настоящему времени, большинство апорий Зенона разрешено методами математического анализа, а именно путем дифференциального и интегрального счисления…
… Мелисс Самосский являлся продолжателем философии элеатов в целом, однако внес несколько корректив в учение Парменида…
… Мелисс представляет бытие материальным, но бестелесным, бесконечным, заполняющим пространство, ибо конечное бытие не может быть ограничено пустотой, т.е. небытием…
… Если Парменид допускает познание путем чувственного восприятия, если последнее не противоречит разуму, то Мелисс полностью признает чувственную сферу, сферу опыта и мнений небытием, исчезающим и переменчивым, не могущим быть равным бытию, единому, как бесконечному…
… Таким образом, элеаты в своих изысканиях приходят Бытию, как вечному, неизменному, неподвижному, отрицающему множественность и силу явлений, что являлось предпосылкой доказательства бытия Бога в дальнейших философских учениях.”
Шенбрюнн дописал последнее предложение в свитке, в котором излагал онтологию элеатов, и принялся за схоластику — поскольку все домашние задания у него были сделаны, он счел неправильным не воспользоваться случаем, чтобы начать сочинение по философии для профессора Снейпа. Солнце снова пощекотало щеку. Как же все-таки хочется выбежать из замка навстречу ветру, скинуть мантию и отдохнуть под сенью раскидистого дуба, что растет на берегу Черного озера. Отложив перо, парень потянулся и откинулся на спинку стула, положив руки за голову и прикрыв глаза.
- *Уходи, — услышал он у себя в голове, — не мучай себя. Я могу сама о себе позаботиться. *
Открыл глаза, боковым зрением заметил Кайнер, сидевшую за столом напротив, так чтобы ее не было видно со стороны прохода, и усиленно пытавшуюся доделать домашнее задание по нумерологии. Собственно, именно из-за нее он и пришел в библиотеку и потому придумал себе занятие. Солнечный луч выхватил из тени ее лицо с, на сей раз, виноватым выражением и грустными, как у затравленного, побитого зверька глазами. Сейчас она казалась даже старше своих лет. Впрочем, общаясь с ней, Карл и раньше замечал, что она мыслит совершенно иначе, чем многие девушки ее возраста, серьезно относится к жизни, а на некоторые вещи смотрит несколько отрешенно, будто с высоты опыта и прожитых лет. Да и знает она намного больше, чем положено знать выпускнице обычной средней школы.
- *Спасибо, фрейлейн Кайнер, но мне надо написать сочинение для профессора Снейпа*, — так же мысленно ответил Шенбрюнн, снова сев прямо и показав однокласснице уже исписанный пергамент.
Солнце вновь осветило его профиль, а девушка скрылась в тени, не сказав больше ни слова, и продолжила заниматься нумерологией.
На следующем после обеда уроке заклинаний вновь повторяли простые иллюзии. Очевидно, в Хогвартсе, где разделение студентов проходило по качествам характера, а не способностям к тому или иному предмету, учителя ориентировались если не по самым отстающим студентам, то по более слабым — точно, заставляя тем самым наиболее сильных студентов заниматься или ничегонеделанием на уроках, или самообразованием в поисках новых знаний — достаточно было видеть каждый день в библиотеке Гермиону Грейнджер (Лотар говорил, что она самая умная на факультете Гриффиндор и до недавнего времени считалась лучшей ученицей школы за последние двадцать лет) и равенкловцев, постоянно корпевшими над тяжелыми старинными фолиантами. Тогда, спрашивается, зачем ходить на уроки, если можно получить план занятий и изучать все самим по книгам? Большинство опрошенных студентов, успешно справившихся с заданием на предыдущем уроке и подготовившихся к нынешнему, легко смогли создать качественную иллюзию сосны на столе профессора Флитвика. И желавшие заработать дополнительные баллы занимались различными изысками, демонстрируя свои знания, зачастую сильно опережавшие учебный план. Так, Грейнджер добавила на одной из веток белку с шишкой в лапках. Теодор Нотт, не мудрствуя лукаво, использовал наведенную Гермионой иллюзию, заставив белку выколупывать из шишки орехи. Ассбьорн Фольквардссон заставил ветки дерева шевелиться, как под действием легкого ветерка. И дуновение этого легкого ветерка почувствовала не только сосна, являвшееся воплощением чужого сознания, но и все присутствовавшие в аудитории. Неужели Фольквардссон — элементалист? Ведь это еще более редкая способность, чем ментальная или беспалочковая магия, граничащая с арканами. Сам Шенбрюнн наколдовал небольшую растительность у корней и пустил по стволу еще одну белку. Что касается Анны Кайнер, то она, выполнив свое задание еще вначале урока, быстро удалилась к себе на последний ряд и не участвовала в общей забаве под названием “усложни иллюзию и получи баллы”. Шенбрюнн догадывался, что она опять пошла мучить нумерологию — эта наука девушке давалась, как он сам заметил, достаточно тяжело, но от того, чтобы ей помогали, она категорически отказалась, а он не стал настаивать. Правда, после их позавчерашней ссоры она вообще как-то тихо стала себя вести: не брала дополнительные задания, не задавала вопросов, словом, старалась в принципе лишний раз не напоминать о себе.
На уроке нумерологии профессор Вектор устроила контрольную, затем, собрав домашние задания, — устный опрос. Спрашивала она в основном новых студентов — с одной стороны, ей нужно было выяснить уровень их знаний, с другой, как показалось Шенбрюнну, ее могли насторожить отличные оценки по данному предмету у него и Лотара. Ведь в это их отправили в Хогвартс, самую престижную магическую школу Европы для обмена знаниями, и было бы нелогично, если приезжие студенты, которые, по идее, должны были здесь получать новые знания, вдруг оказались бы умнее и способней большинства здешних учеников. Но после того, как Визерхофф продемонстрировал использование пределов в нумерологических расчетах и доказал теорему Николауса Кузанского о сходимости, профессор окончательно оттаяла, сказав, что не встречала, за исключением него и мисс Грейнджер, ни одного студента, который был бы так увлечен ее предметом, и наградила Гриффиндор тридцатью баллами.
- м… Мисс Кайнер? — снова строго произнесла Вектор, остановив свой длинный палец против фамилии еще одной новой студентки, совершенно не блиставшей знаниями по ее предмету, но при этом излишне самоуверенной.
- Да, профессор? — девушка подняла глаза в ожидании, о чем же ее спросят.
- К доске…
Данное задание напоминало магический диктант: преподавательница медленно и четко выписывала движение палочкой, а студент должен был угадать заклинание и написать на доске его нумерологическую формулу. Тета-малая, неразрывный контур, полусфера — геометрическая форма заклинания для превращения чайника в черепаху, заклинание по большей части бесполезное, но являющееся наиболее простой моделью для превращения неживого в живое. Итак, пи(z2 + x2) {z = 2x} ^ z = const(2x) ^… Так, пока все правильно. По крайней мере, теорию Кайнер знает… ^ 2p* sqrt((3x)2 + (3y)2)*2/3(z-z0) {z = 3x = 3y, z0 = z(тета) — 1/3}. Так, а вот в конце ошибка в указании координат переменных друг относительно друга. Кажется, это заметили все в классе. Грейнджер с нетерпением подскакивала и тянула вверх руку. Сама Кайнер тоже поняла, что ошиблась, и теперь стояла у доски с задумчивым видом, безуспешно пытаясь вспомнить конец формулы. Нет, фрейлейн Кайнер, нумерологию нужно именно понимать, а формулы — уметь выводить, пользоваться своим логическим мышлением, а не тупо запоминать.
- Мисс Кайнер, вы сделали непозволительно грубую ошибку в конце формулы, — отчеканила профессор Вектор, взглянув на девушку поверх очков, — за это Слизерин лишается десяти баллов. — Боюсь, у вас слишком посредственные способности по моему предмету, в связи с чем я рекомендовала бы вам отказаться от нумерологии, — так же строго добавила преподавательница. — Нумерология — наука точная и существует, как вы обязаны знать, для расчета арифмантических формул заклинаний, — профессор встала из-за стола и начала ходить вдоль доски, вертя в руках длинное черное перо. — И потому данная наука накладывает большую ответственность на человека, выбравшего ее для изучения. Мисс Кайнер, надеюсь, вы хотя бы сообразите, к чему может привести отклонение в формуле хотя бы на один градус?
- К падежу спутников в океан? — неуверенно предположила девушка.
У профессора и большинства студентов вытянулись от удивления лица, и оставшаяся часть урока была посвящена выяснению того, что собой представляет спутник и для чего он нужен. Понятно, что со времен средневековья, когда магия и наука являлись одинаково запрещенными знаниями и зачастую соседствовали друг с другом, переходя одно в другое, магглы сильно продвинулись в своем развитии и теперь, как выяснилось, активно изучают космос, и единственное, в чем их опережают маги, это, собственно, владение магией, хотя последнее является, скорее, некой данностью, способностью, даруемой человеку при рождении свыше. Иначе откуда бы тогда брались магглорожденные волшебники? Люди, одинаково, что маги, что магглы, как заметил Фольквардссон, стремятся максимально облегчить свою жизнь. Магглы придумали для этого технологии, создали сами, своими руками и умом. А маги издревле пользуются волшебством, которое не создавали сами, но которое воспринимают как данность, что в итоге привело к тому, что практически во всех отношениях маги сильно отстали от магглов и теперь спешно перенимают и адаптируют их технологии. Еще одно подтверждение этому факту — что практически все сильные магические артефакты, все родовые поместья с сильной защитой были созданы руками, физическим трудом — волшебников или гоблинов, а не одной лишь магией. И, что важно, в обоих случаях, и маги, и магглы одинаково сталкиваются с последствиями собственной безответственности, неточно рассчитанными формулами, неправильно примененными заклинаниями или технологиями. И не стоит наивно полагать, что лишь ошибки магглов могут приводить к чудовищным результатам, ибо Статут о Секретности еще никого не защитил от влияния магии на внешний мир.
Был вечер пятницы. Уроки уже закончились, и потому многие студенты предпочли провести его в свое удовольствие — играли в плюй-камни и взрывающиеся карты, устраивали посиделки в общих гостиных, рассказывая забавные истории и угощая друг друга присланными из дома гостинцами. А старшекурсники, прячась по темным углам и нишам или под сенью раскидистых деревьев во дворе, устраивали свидания.
Однако в гостиной Слизерина было тихо и малолюдно. Да, Слизерин был сплоченным факультетом, и большинство его учеников действовали всегда слаженно, преследуя одну и ту же цель — если эта цель была честь факультета либо что-то выгодное им всем одновременно. Для них не были характерны компанейство и панибратство, царившие в Гриффиндоре, интеллектуальное единство Равенкло или крепкая дружба и теплые, почти семейные отношения, которыми так славился Хаффпафф. Они были воспитаны в традициях долга, где чувства и предпочтения отдельно взятого человека мало кого волновали. Знакомые друг с другом еще с детства, они общались лишь с теми, кого им рекомендовали родители, но не больше, чем это требовал долг и правила приличия. На Слизерине редко можно было бы встретить настоящих друзей, искренне преданных друг, но не связанных при этом кровным родством или неким общим делом — не потому, что все его представители черствые и холодные, не притрагивающиеся ни к чему, что не несло бы для них выгоду. Просто для них честь и благо семьи было превыше собственных чувств и желаний, а самым большим преступлением считалось подвести свою семью, нарушить Правила Рода. А дружба и любовь, любые чувства, привязанности были лишь досадной помехой, заставляющей жертвовать всем и совершать безумные поступки, помехой, которая однажды могла стать поперек Правилам Рода и чести семьи. И никто из юных змеек не хотел, чтобы перед ними однажды встал подобный выбор. Для них такая ситуация в целом уже считалась позором.
И потому, когда у слизеринцев не было никаких общих дел, они расходились по своим комнатам или же гуляли по подземным коридорам, которые они считали практически своей территорией, на которую не рисковали соваться грязнокровки, идиоты с Гриффиндора или трусы с Хаффлпаффа.
Так же было и вечером, пятого сентября. Шенбрюнн зашел вслед за Кайнер в полупустую Слизеринскую гостиную, прошел в комнату для выполнения домашних заданий. Анна, сходив в женские спальни, вернулась вместе с несколькими учебниками и села на то же место, что и в прошлый раз. Напротив нее занимался Нотт, а чудь поодаль сидели и читали сестры Гринграсс — Карл с самого начала заметил, что эти две девушки были очень дружны и все свободное от занятий время проводили вместе. За соседними столами делали домашние задания первокурсники — юных змеек сразу приучали к самодисциплине, требуя от них своевременной подготовки к урокам, которую контролировали студенты старших курсов.
А в это время Лотар и Элиза, и не только они, гуляют по зеленой траве за пределами замка или сидят на берегу озера. При мыслях об Элизе Шенбрюнн почувствовал, как внутри него разлилась тихая, но теплая, светлая грусть — впрочем, для него было важно, что она была счастлива, и его собственные чувства уже не имели значения. Они, Миллер и Визерхофф, приглашали его прогуляться вместе с ними у озера. И даже не возражали, если он приведет с собой Кайнер.
Оставаться в подземельях решительно не хотелось. За исключением коротких перебежек между уроками через внутренний двор, на улице он больше не бывал, а напряженная давящая атмосфера, царившая во владениях Салазара Слизерина, и вовсе не способствовала хорошему настроению. Это был один из тех редких для Карла случаев, когда собственные интересы расходились с обязанностями и чувством долга, и тогда в диалог вступали два внутренних голоса. Один говорил, что ничего страшного не произойдет, если он оставит Кайнер одну. Ведь она сидит тихо, не высовывается, на неприятности не нарывается, видеть его не желает и может постоять за себя. Другой же, наоборот, шептал, что он ни в коем случае не должен покидать гостиную Слизерина, и что это плохой тон — уходить от своих обязанностей, какими бы неразумными и обременительными ему не казались.
Словно услышав этот внутренний монолог, к нему подошла Кайнер и сказала, что она не стоит такого пристального внимания с его стороны, и он не должен из-за нее лишать себя возможности нормально пообщаться с друзьями и отдохнуть, и вообще с ней ничего не случится, если она просто будет сидеть в гостиной и делать уроки. На его предложение пойти вместе с ним она отказалась и, вернувшись к своему столу, вновь занялась трансфигурацией. По интонациям ее голоса, выражению лица было очевидно, что она ждет, чтобы он ушел, но, как показалось Шенбрюнну, это внешнее, напускное. Это что, женский вариант окклюменции — скрывать истинные мысли под несколькими слоями совершенно разных, зачастую противоположных эмоций? Карл в достаточной степени владел ментальной магией, чтобы уметь различать отдельные слои в защитных блоках, и потому за внешней неприязнью сумел увидеть усталость и… обреченность. Дальнейший анализ ментальных слоев провести ему не дали, усилив блоки и в довольно резкой форме пожелав уйти, что Шенбрюнн не преминул сделать. Это было одно из немногих ошибочных решений, принятых им в жизни.
Лотара и Элизу Шенбрюнн нашел достаточно быстро: рядом с замком было не так много уютных местечек, где можно было бы расслабиться и отдохнуть, и небольшая группа кленов на берегу озера относилась к числу тех самых мест. Визерхофф сидел, облокотившись на крепкий ствол, и увлеченно читал “Трансфигурацию сегодня”, свободной рукой обнимая за талию сидевшую рядом Элизу, с задумчивым выражением лица изучавшую энциклопедию лечебных трав. В венке из зеленых кленовых листьев, красиво оттенявших золото ее волос, с легкой улыбкой на лице, она напоминала лесную нимфу, чудесным образом оказавшуюся среди людей. И Лотар, иногда отвлекаясь от чтения, смотрел на нее с нежностью, улыбаясь в ответ — так еще месяц назад смотрел на эту же девушку его лучший друг.
Карл видел, что друзья рады с ним встретиться, но от него не укрылось, что им хорошо вдвоем, и ему лучше не вмешиваться. И потому, поздоровавшись и обменявшись ничего не значащими фразами о погоде, и как прошел день, он пристроился у соседнего дерева, решив посвятить оставшееся до ужина время сочинению писем для родителей и брата.
Родители интересовались, нравится ли ему в новой школе и в Шотландии в целом, и появились ли у него новые друзья. Карл, в свою очередь, выразив вначале надежду на то, что его родители пребывают в добром здравии и благополучии, и поинтересовавшись исследованиями отца и успехами брата и сестры в их школах, довольно обобщенно, не вдаваясь в подробности, описал местность в окрестностях Хогвартса и сам замок — просто, чтобы родители более-менее четко могли себе представить то место, где он находится. Также он упомянул, что попал на разные факультеты с Лотаром Визерхоффом и Элизой Миллер, но при этом оказался на одном факультете с Генрихом фон Бранау, и объяснил, по какому принципу происходит сортировка в Хогвартсе. Новые друзья у него пока не появились, если не считать переведшегося из Дурмстранга Ассбьорна Фольквардссона, ибо в Хогвартсе с подозрением относятся к чужакам. И что в целом традиции магической Британии, на его взгляд, более консервативны, а система образования несколько архаична и не отличается большой упорядоченностью.
Потом перешел к списку невест, который прислали родители, выразив огорчение по поводу того, что Элиза Миллер, такая хорошая и милая девушка, не может стать женой их сына. Шенбрюнн пробежал список глазами, прокручивая у себя в голове информацию о каждой из упомянутых девушек. Для него, как для наследника не очень древнего, но чистокровного рода, выбор будущей супруги имел огромную важность. Он был морально готов к тому, что в его браке может не быть любви, ибо здесь, как правило, имели место выгода и честь для обоих родов, вступающих в союз. И потому рассматривал брак скорее как сплетение сотрудничества и взаимопонимания, в котором у каждого из супругов есть свои права и обязанности, в котором супруги всегда должны поддерживать друг друга и идти рука об руку всю оставшуюся жизнь. При этом будущая фрау Шенбрюнн, естественно, должна принимать Правила рода, в который она входит, и радеть о его чести, благополучии и процветании. Следовательно, здесь предполагается, скорее, союз интеллекта, взаимовыгоды и доверия. Род Шенбрюннов на протяжении многих поколений, с самого момента своего основания, представлял собой лишь династию ученых и не вмешивался ни в какие политические интриги, предпочитая держаться нейтральных позиций, что нередко позволяло пережить смутные времена, будь то война или смена власти, с минимальными для себя потерями. И Карл Шенбрюнн не собирался нарушать семейную традицию. Исключение было сделано только один раз, когда его дед Готфрид Шенбрюнн в 1943 женился на Магдалене Шварц фон Бранау. На политические взгляды семьи этот брак тогда никак не повлиял (все-таки это фрау Магдалена вошла в род Шенбрюннов, приняла его Правила), но спас от лишнего надзора со стороны Гриндевальда. Однако в нынешнее время родство с Генрихом фон Бранау не входило в число тех фактов о семье, которыми Карл Шенбрюнн мог бы похвастаться.
Итак, его невеста не должна: принадлежать клану, имеющему какие-либо политические интересы; не должна преследовать исключительно финансовую выгоду от брака; не должна быть родственницей ближе седьмого колена, чтобы исключить рождение физически или магически слабых детей. Должна: быть достаточно умной и сознательной, чтобы принимать посильное участие в семейных делах, достойно воспитать будущих наследников и быть его подругой и союзницей по жизни, а не просто инструментом для продолжения рода. В результате из списка оказалось вычеркнуто больше двух третей имен, носительницы которых не удовлетворяли требованиям, которые предъявлял столь переборчивый жених. Просто с остальными Карл был недостаточно хорошо знаком, чтобы сложить о них определенное мнение, и уже пожалел, что в своей школе, за исключением Элизы, почти не общался с другими девушками.
Фактически он понимал, что ему придется, скорее всего, на магглорожденной или полукровке, ибо практически все чистокровные волшебники приходились друг другу родственниками, причем гораздо ближе седьмого колена, либо, подобно отцу, искать невесту за границей. Впрочем, его родители не возражали, если бы он присмотрел кого-нибудь в Хогвартсе. Но в Хогвартсе существовала другая проблема: родственники практически всех учеников принадлежали к различным политическим группировкам, кроме того, он знал слишком мало людей не со своего курса, хотя эта проблема была вполне решаема: достаточно было лишь, чтобы Элиза или Ассбьорн порекомендовали пару хороших девушек со своего факультета, а как бы “случайную” встречу и знакомство будет уже нетрудно организовать. От себя же он добавил в список Сесилию из клана Фольквардссонов (Ассбьорн как-то упоминал в переписке, что у него есть младшая сестра) и магглорожденных Гермиону Грейнджер (умная и ответственная, однако мыслит слишком плоско и однобоко; необходима длительная культурная интеграция) и Анну Кайнер (умная, хорошо знакома с традициями магического мира; латент, обладает высоким магическим потенциалом; но имеет слишком тяжелый, депрессивный характер; не всегда понятен ход мыслей; так же необходима интеграция).
Последней особе и было посвящено письмо Карла его брату Вильгельму. В нем Карл просил припомнить Вильгельма, не встречал ли он ранее вышеупомянутую Анну Кайнер на олимпиадах по химии, а также хотел узнать, проходят ли в специализирующихся на естественнонаучных дисциплинах классах такие предметы, как кристаллохимия и каталитическая химия, в частности реакции кетализации сахаров в порах цеолитов. И Карл уже заранее знал ответы на свои вопросы.
Шенбрюнн попытался проанализировать всю известную информацию о студентке, за которой волей декана ему пришлось присматривать. При этом он старался выделять как наиболее очевидные факты, так и мелкие детали, которые могут показаться неважными на первый взгляд, но, тем не менее, могут сильно повлиять на возможные выводы.
Итак, первое — она всегда с явной неохотой говорила о жизни до Хогвартса, при этом часто делала значительные паузы между словами, задумывалась, будто что-то вспоминая.
Второе, все ее рассказы о жизни до Хогвартса носят слишком поверхностный характер, слишком обобщены, не содержат конкретики и ярких образов, например, “обычный старый дом”, “обычная средняя школа”, “учительница по математике”, “учитель по химии”. Никаких имен и впечатлений. Единственным более-менее ярким и четким, даже реальным персонажем в ее рассказах выглядел некий Гюнтер Штольц, который якобы обучал ее магии. И этот загадочный господин Штольц по характеру сильно напоминал одного небезызвестного профессора, известного на континенте своими ранними работами в области зельеварения.
Третье, некоторые ее рассказы о прошлом содержали явные нестыковки. Например, она упомянула как-то, что у нее в ее прежней школе почти не было друзей, потому что одноклассники ее не уважали и высмеивали, что она единственная, кто делает все домашние задания и хорошо учится. Почти как Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, если верить рассказам Лотара, только что старостой не была и лентяев-одноклассников на себе не тянула. Не правда ли, странно? Он успел достаточно пообщаться и понаблюдать за Анной Кайнер, чтобы сделать вывод о ее уме и разносторонних познаниях, и потому, по логике, она никак не могла оказаться в одном классе с глупыми и ленивыми ребятами, и ее тем более не стали бы высмеивать за отличную учебу. Карлу вообще показалось в принципе чем-то ненормальным и неестественным не уважать интеллект, исполнительность и трудолюбие. Так же было странно, что до поступления в Хогвартс из всех магов она знала только того самого Гюнтера Штольца, в то время как после первого случая стихийной магии к ним должен был явиться чиновник из Отдела образования, чтобы объяснить родителям ситуацию, а саму юную волшебницу записать в школу магии. И один взрослый волшебник, каким бы сильным он ни был, не мог обеспечить в магглонаселенном районе такую широкую область покрытия магорассеивающих чар, чтобы на их фоне нельзя было зафиксировать детское колдовство.
Четвертое, ее произношение близко к классическому, но в целом неидеально, и если присовокупить к этому вышеупомянутые факты, то получается…
Карл на минуту отложил перо и задумался. Солнце уже начало садиться, и вся местность вокруг быстро погружалась в золотисто-розовую дымку. Золотисто-белые лучи, расходясь веером, пробивали тяжелые кучевые облака, отчего те казались насыщенного янтарного оттенка, какой бывает у зелья Felix Felicis на предпоследней стадии приготовления. Тени стали тоньше и длиннее и теперь еще резче выделялись на фоне освещенной солнцем поляны. Поверхность озера покрылась легкой рябью, и легкий ветерок гнал по ней опавшие осенние листья. Такое простое наблюдение за природой позволяло успокоить чувства и привести в порядок мысли.
Перед ним стоял выбор. Если поступить так, как требует долг, не внутреннее чувство долга, именуемое совестью, а долг вообще, то он должен немедленно написать куратору Геннингену. Ведь получается, что Анна Кайнер вовсе не немка, и, скорее всего, даже в Германии ни разу не была. И ведь тогда, на уроке зельеварения в среду, когда он случайно “подслушал” ее мысли, она, что вполне естественно, думала на своем родном языке. Чем закончится подобное донесение, известно заранее: девушке, скорее всего, устроят весьма жесткий допрос в Отделе магического правопорядка, и, если не найдут состава преступления, за исключением того, что она скрывалась под другим именем, то экстрадируют на родину.
Если нет, то, возможно, она доучится до конца, получит аттестат и сможет устроиться на работу. Но тогда каковы ее собственные мотивы? К чему весь этот спектакль? За ее обучение заплатило некое частное лицо, об их группе она до приезда в Хогвартс вообще не знала, значит, никакого корыстных интересов к кому-либо из них она не имеет. Да и врет не слишком качественно для шпионки, если он уже на пятый после знакомства день догадался, что она не та, за кого себя выдает. В памяти всплыли слова и ехидное, полное торжества лицо Бранау в ту же среду. Он тогда украл и читал на всю Слизеринскую гостиную ее личное дело.
Ретроспектива…
- Вот уж не думал, что ты так низко пал, Шенбрюнн… — надменно проговорил Бранау, выступая вперед. — … Чтобы связаться с грязнокровной полукровкой? Ты хоть знаешь, что она наполовину славянка и самая настоящая маггла?
И еще:
- Ты еще пожалеешь, грязнокровная сволочь, что родилась на свет!
Конец ретроспективы.
В Генриха тогда пришлось запустить Чарами помех, чтобы предотвратить смертоубийство: если в первую ночь он собирался ее убить только за то, что она магглорожденная, то теперь у него появился такой повод, как принадлежность к якобы “неполноценной” расе.
Итак, понятно, Кайнер скрыла, свое происхождение, причем не полностью, из-за Бранау. Выходит, ей каким-то образом удалось узнать, что Бранау будет в Хогвартсе, и тогда была придумана вся прописанная в ее личном деле легенда, имеющая, однако, немало белых пятен и нестыковок по причине того, что ни она, ни, по всей видимости, “Гюнтер Штольц” не были знакомы с реалиями магической Германии. “Гюнтер Штольц” по описанию его характера и педагогических методов сильно напоминает декана Слизерина Северуса Снейпа. Декан в первый же день просит его присматривать за Анной Кайнер… И тогда, в Косом переулке, когда он впервые ее увидел, тоже был профессор Снейп. Под оборотным зельем. И тогда становится вполне логичным, почему ей рекомендовали именно Хогвартс: профессор Снейп вряд ли был в Германии, а если и был, то уже точно не с целью ознакомиться с местной культурой и системой образования.
Но тогда странно, что Анна поступила сразу на седьмой курс, ибо, даже если учесть позднее проявление магических способностей, то она должна была проучиться здесь, как минимум, шесть лет. Однозначно, она не училась в Дурмстранге, т.к.: во-первых, про это нет смысла врать; во-вторых, они с Ассбьорном были бы также знакомы до Хогвартса, и, вероятно, больше времени она проводила бы именно с ним. Отсюда можно сделать вывод, что Анна Кайнер и профессор Снейп познакомились не раньше мая-июня этого года и сотрудничать стали в силу, скорее, вынужденных обстоятельств. Оставалось только непонятным, откуда она вообще взялась и как здесь оказалось. При этом она по каким-то причинам не вернулась домой. Не захотела или не смогла? Или это просто не имело смысла? В любом случае ее прошлое до Хогвартса или хотя бы до знакомства с профессором Снейпом, которое она пыталась сама себе придумать, было покрыто туманом, в котором начиналась область ноуменов, вещей непостижимых рационально-опытным путем.
Все эти измышления Карл и изложил в письме своему брату, упомянув, что это всего лишь цепочка умозаключений, построенных на нескольких фактах и одном допущении, имеющем, однако, ненулевую вероятность, дополнительно попросив, чтобы Вильгельм не говорил никому ни об этом письме, ни о подозрениях брата в целом. Нет, Карл не сомневался в своем брате и знал, что тот умеет хранить тайны. Просто Анна Кайнер имеет право на жизнь… на то, чтобы заново, с нуля выковать свою судьбу.
Начинало темнеть. В небе загорались первые звезды, а на западе, над Запретным лесом еще алел закат. Солнце множеством красно-золотых бликов отражалось в витражах Большого Зала и Западного Крыла, вырывало из синей мглы верхушки башен. Стало заметно прохладнее. Подувший ветер тут же закружил в вихре опавшую листву.
- Я думаю, нам пора идти, — сказал Карл, подойдя к стоявшим на берегу Лотару и Элизе.
- Да, — грустно согласилась Элиза, сняв с головы венок из кленовых листьев, — но здесь так красиво, — и опустила глаза — Лотар по-прежнему обнимал ее за талию, и для нее это было не то, чтобы непривычно или неприлично, но являлось тем, что не предназначено для чужих глаз.
Выпавший из венка листок плавно опустился на поверхность воды и, гонимый ветром, то опускаясь, то поднимаясь на волнах, понесся вдаль.
- Карл прав, — сказал Лотар, отстранившись от девушки и взяв ее за руку, — уже холодно, и мы не хотим, чтобы ты заболела. К тому же нам следует поторопиться, если мы не хотим опоздать на ужин.
Девушка благодарно улыбнулась другу, и все трое направились обратно в замок. Лизе Миллер казалось порой, что судьба к ней чересчур благосклонна, и потому она всегда старалась быть благодарной за то, что имела, и не жаловаться на жизнь. В маггловской начальной школе учителя не прочили ей каких-то особых перспектив — она была девочка неглупая, старательная и исполнительная, но просто не проявляла заинтересованности к изучаемым в классе предметам. И тут выяснилось, что она — волшебница, пусть и не очень сильная. Родители приняли ее такой, какая она есть. В новом мире, где она тоже мало на что могла рассчитывать, у нее появились добрые и чуткие друзья, сильные и влиятельные, которые на протяжении всей учебы всегда были с ней и заботились о ней. Ее не отверг Карл, когда узнал о ее истинных чувствах, но остался ей другом. Ей, наконец, ответил взаимностью Лотар, и они с Карлом тоже остались друзьями. Ей было за что благодарить судьбу, и пока больше нечего было желать.
Смеркалось все быстрее и быстрее, так что теперь только верхушки башен резко выделялись на фоне темно-синего ночного неба. Внизу же все окончательно погрузилось во тьму, так что припозднившимся студентам оставалось только освещать себе дорогу “Lumen”, ориентируясь по горевшим в замке огням и знакомым силуэтам деревьев, колоннад или пристроек, и потому они не сразу заметили выбежавшего им навстречу человека. Шенбрюнн ловко схватил за плечи налетевшую на него девушку и поставил на ноги. Перепуганные, но горевшие огнем решимости карие глаза, спутанные каштановые волосы, мантия на красной подкладке, герб Гриффиндора и значок старосты на груди ясно давали понять, кого именно им довелось встретить.
- Добрый вечер, мисс Грейнджер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Карл, отстранившись и кивнув в знак приветствия. — Странно видеть вас здесь в такой час.
В мягком свете, испускаемым волшебными палочками, ее лицо казалось бледным, а глаза выдавали страх. Было видно, что она недавно плакала.
- Добрый вечер, Гермиона, — Элиза мило, по-дружески улыбнулась, однако тут же поникла, встретив в ответ хмурый взгляд старосты Гриффиндора.
Элиза Миллер относилась к той немногочисленной категории людей, которые, внешне ничем не выделяясь из толпы сверстников, всегда честны и искренни и говорят то, что думают, в словах которых незачем искать скрытый смысл или корыстные намерения. И потому ее обескуражила подобная реакция Гермионы. Она могла понять, почему Грейнджер неуверенно ведет себя с ее друзьями-аристократами, но не видела ровно никаких причин для настороженного отношения к себе. Ведь она тоже магглорожденная и учится на Хаффлпаффе — факультете, известном своей дружбой и верностью и благоразумно держащемся в стороне от школьных разборок.
- Здравствуйте, Гермиона, — несколько холодно поприветствовал одноклассницу Визерхофф.
Грейнджер резко дернулась, взглянув в глаза однокласснику. Тяжелая тряпочная сумка тут же соскочила с плеча и упала на пол так, что девушка едва успела ее подхватить за лямку у самого пола, и все ее учебники тут же оказались на влажных от росы холодных каменных плитах. А Лиза Миллер впервые испытала такое незнакомое ей доселе чувство, как ревность. И дело было вовсе не в том, что Лотар тут же подхватил Гермиону за плечи, когда она поскользнулась, пытаясь поймать сумку. Просто она увидела в карих глазах старосты Гриффиндора тлеющий огонек страсти. Это была не та страсть, что заставляет человека испытывать физическую зависимость и душевные муки или подталкивает к совершению безумных поступков. Но некое более глубокое и темное чувство, которое, стоит дать ему подпитку, тут же разгорится, подобно огромному костру, и снесет все на своем пути.
Шенбрюнн же, уловив направление мыслей обеих девушек, тут же поспешил устранить назревающий конфликт:
- Не нужно бояться, мисс Грейнджер. В проявлении вежливости стоит видеть, прежде всего, вежливость.
- Ээ… здравствуйте… — неуверенно ответила девушка, опустив глаза: оба эти аристократа внушали ей недоверие, страх и трепет, особенно Шенбрюнн — ведь он слизеринец, а от слизеринцев можно ожидать какой угодно подлянки.
И сделала шаг назад, встретив в ответ холодный взгляд синих глаз. Даже устыдилась своих мыслей: ведь они — новенькие в Хогвартсе и еще не успели окончательно слиться со здешними факультетами.
- Я думаю, мисс Грейнджер, что вам следует хотя бы на некоторое время подавить свою неприязнь, ибо мир гораздо шире и разнообразнее, чем допускают наши стереотипы, и пойти с нами в Большой Зал. Вам не следует ходить одной в такое время.
Гермионе не оставалось ничего, кроме как согласиться, а ее идея сбежать от всех и вся показалась глупостью и безрассудством. Ведь она сильная, она староста, она — гриффиндорка и не должна отступать перед трудностями. И послушно поплелась вместе с немцами, демонстративно идя впереди. Какое-то время все четверо шли в угрюмом молчании, тон которому задавала Грейнджер. Вышли к галерее вокруг малого внутреннего двора. Моросил мелкий дождь, который, судя по тяжелым кучевым облакам, затянувшим небо, грозил перерасти в ливень.
Около Большого лестничного каскада, расположенного внутри самой широкой и высокой башни Хогвартса — Астрономической, из которого можно было попасть в обширные подземелья Слизерина, полуподвальный этаж Хаффлпаффа, а также переходы и галереи, ведущие в другие корпуса школы, столпилось множество учеников. Одни смотрели куда-то в пол с любопытством и снисхождением, другие смеялись и тыкали пальцами. Появившиеся МакГонагалл и Спраут потребовали немедленно прекратить столпотворение и приказали идти всем в Большой Зал. О причинах образовавшегося в коридоре затора они даже не удосужились узнать, тем более что последние как-то неожиданно самоустранились.
Шенбрюнн, Грейнджер, Визерхофф и Миллер решили не торопиться: на ужин они все равно опоздали, а протискиваться сквозь толпу только для того, чтобы занять свои любимые места, себе дороже будет, да и глупо это будет. И никто из них не заметил выбежавших им навстречу двух маленьких белых хорьков, первой жертвой которых стала Гермиона. Мелкие животные тут же принялись хватать ее за края мантии и кусать за ноги.
Хорьков тут же отбросило в разные стороны от Грейнджер. Гермионе показалось, или серые глаза маленьких зверьков смотрели на нее вполне осмысленным взглядом, полным ненависти и презрения? Один из них показался ей даже смутно знакомым, сразу вспомнился четвертый курс.
- Малфой? — неуверенно спросила девушка скорее саму себя.
Один из хорьков кинул на старосту Гриффиндора полный пренебрежения взгляд и тут же побежал за своим собратом, чтобы “наброситься” теперь на державшего палочку Визерхоффа. Визерхофф, однако, не растерялся и тут же окружил себя и Элизу плотной, невидимой стеной воздуха, о наличии которой свидетельствовала тонкая золотая линия, обошедшая их по кругу и тут же погасшая. Данное заклинание было относительно несложным и имело множество модификаций и применений: его использовали для того, чтобы любопытные детки не добрались до ценных семейных артефактов или просто хрупких и опасных предметов; когда необходимо было продержаться до подхода помощи в сражении со множеством противников одновременно; когда требовалось установить возрастной ценз для прохода куда-либо и т.д.
Хорьки, потыкавшись несколько раз в невидимую стенку и не добившись результата, устремили свое внимание на последнего обделенного им студента. Карл тогда впервые пожалел, что заказал слишком длинную мантию, которую маленькие хищники тут же принялись кусать. Аналогичная участь постигла и идеально отутюженные брюки.
- Haut ab! /нем. Пошли вон!/ — громко сказал Шенбрюнн, сильно дернув мантией так, что оба животных впечатались в твердую каменную стену неподалеку.
Грейнджер резко обернулась, услышав незнакомую речь: большинство учеников Хогвартса не дружили с иностранными языками, а латынь, на которой произносились заклинания, воспринимали просто как некий инструмент для произнесения этих самых заклинаний, совершенно не задумываясь, что значит то или иное слово или предложение. А когда тремя годами ранее в Хогвартсе проходил Турнир трех волшебников, многие из учеников откровенно посмеивались над гостями из Бобатона и Дурмстранга за то, что те либо вообще не знали английский, либо безобразно коверкали слова своим акцентом, да и языки их, особенно французский, казались какими-то смешными. И потому нынешние гости с континента уже не вписывались в устоявшиеся стереотипы и вызывали опасения — хотя бы потому, что они достаточно хорошо знали английский и без труда могли понять, что говорят о них обитатели Хогвартса, в то время как последним, при звуках иностранной речи, оставалось лишь хлопать глазами и гадать, а что такое интересное сказал тот рыжий павлин с Гриффиндора, или что за гадость замышляет тот холеный блондин с факультета змей, который, кажется, потеснил слизеринского принца с его пьедестала.
- Мяааауу! — так противно могла мяукать только Миссис Норрис, старая облезлая кошка школьного смотрителя Филча.
- О нет! — воскликнула Гермиона, всплеснув руками. — Ведь ученикам запрещено колдовать в коридорах! Я, как староста, должна была это предотвратить! Лотар, с тебя десять баллов за колдовство в коридоре! — назидательным тоном произнесла она, посмотрев на своего одноклассника, и погрозив ему пальцем, совершенно не замечая, как это комично смотрится со стороны.
Визерхофф, убравший к тому времени защиту, лишь смерил старосту снисходительным взглядом: Гермиона Грейнджер, староста и отличница, являла собой, несмотря на все успехи в учении, типичный пример святой наивности и простоты. Пусть он знал ее совсем немного, но уже успел заметить, что она практически всегда считает себя правой, не считаясь ни с чьими аргументами, кроме учителей и своих друзей, а всех, имеющих другое мнение, просто воспринимает, как заблудших овец.
- Мяааауу! — Миссис Норрис снова огласила коридор своим душещипательным голосом.
- *Animi voluntatem subjicio!* (1)
Шенбрюнн, воспользовавшись тем, что Грейнджер отвлеклась на его друга, прочертил в воздухе контур из двух мерцающих слабым голубым светом окружностей, которые тут же соединились, образовав кольцо, и направил палочку на старую кошку, пристально смотря в ее желтые глаза. Он видел, что животное боится, что оно чувствует исходящую от молодого мага опасность, но не могло сдвинуться с места, словно приросло к полу — таково было действие заклинания. Оно являло собой ослабленный аналог заклятия “Imperium”, и в основу его были положены те же принципы, т.е. подчинение своей воле путем соединения с чужим сознанием, но не являлось Непростительным, т.к. использовалось преимущественно на животных. К ментальной магии оно имело весьма опосредованное отношение, ибо не предполагало проникновение в сознание и изменение его на внутреннем уровне — иначе подобное заклинание было под силу лишь легилименту — но лишь окутывало сознание жертвы оболочкой подчинения, образуя связь не с сознанием, но с волей наложившего.
Кольцо сомкнулось на шее кошки и растворилось. Взгляд стал расфокусированным, эмоции исчезли. Животное было готово исполнить любой приказ хозяина независимо от собственных инстинктов и законов жизни.
- *Siehst du diese zwei Frettchen? — кошка послушно перевела взгляд на двух белых зверьков, уже успевших очнуться после удара о стену и теперь медленно ретировавшихся из опасной зоны, стараясь не привлекать внимания людей. — Fang sie, wie die Mäuse. Jag sie!* — Миссис Норрис со своим громким “Мяааауу!” тут же бросилась на перепуганных таким поворотом событий хорьков и побежала за ними в другой коридор. /нем. Видишь вон тех хорьков?.. Беги за ними, как за мышами. Охоться!/
Это было сознательное нарушение правил. В коридорах нельзя колдовать — это факт. Это ограничение существовало во многих магических школах с целью поддержания порядка и избежания несчастных случаев в результате дуэли или банального хвастовства новыми заклинаниями. Данная мера пресечения хорошо работала в небольших школах, где было относительно немного учеников и достаточно учителей, чтобы не только вести все предметы, но и успевать за всеми следить. Хогвартс же был огромен, и у студентов было немало возможностей нарушить правила и не быть за это наказанными — Карл уже успел заметить, что некоторым ученикам это даже поощрялось. Но был здесь и еще один момент — школьный завхоз Аргус Филч, который отлавливал нарушителей порядка с помощью своей кошки. Он был сквибом, что уже давало немало поводов для насмешек, и ненавидел студентов — за то, что они могут колдовать, за молодость, горячий и неразумный в большинстве случаев характер и чрезмерное любопытство. И он не станет разбираться и выяснять, почему случилось то или иное недоразумение, и с какой целью применяли магию.
- Что ты сделал? — удивилась Грейнджер, увидев, как Филч прошел в нескольких метрах от них и свернул в другой коридор вслед за своей полосатой кошкой. Этот слизеринец вызывал у нее сильное недоверие. — Что за заклинание ты применил? — она рискнула приблизиться к Шенбрюнну, который продолжал холодно на нее смотреть сверху вниз, в глазах ее горел праведный гнев. — Если я только узнаю, что ты применил темную магию…
- Джинни, ты не видела Гермиону? — с беспокойством в голосе спросил Гарри. — Я думал, она раньше нас придет.
- Нет, — высоким и несколько визгливым голосом ответила Джинни. — Кажется, у них с Роном было свидание.
Гермиона замолчала на полуслове, услышав друзей. Из коридора, в котором они стояли, было отлично видно, как Гарри и Джинни поднимались по ступенькам вестибюля. Следом за ними плелся хмурый и насупленный Рон, лицо которого мало отличалось по цвету от его волос. От Шенбрюнна не укрылось то, что Грейнджер испугалась — это отразилось в ее глазах, которые она тут же поспешила отвести. Вся ее напористость, с которой она ему только что угрожала, моментально испарилась. Из глаз, которые девушка тут же поспешила закрыть руками, брызнули слезы. Закинув сумку на плечо, она вытерла слезы и поспешила в вестибюль, который заполнили остальные гриффиндорцы, направившиеся в Большой Зал прямо из Восточного Крыла.
Издалека было видно, как Грейнджер догнала своих друзей, но ее появлению обрадовался лишь Поттер, а брат и сестра Уизли тут же принялись наперебой выговаривать и читать нотации. Грейнджер, судя по выражению лица и жестам, стала извиняться и оправдываться. Поттер попытался разрядить обстановку и то ли заступился за Гермиону, то ли просто начал ее успокаивать, но тут же получил тычок и новую порцию нотаций от Джинни, после чего послушно поплелся вслед за ней в Большой Зал. Вернее, младшая Уизли на нем повисла, заставляя идти вместе с ней.
Такое, казалось бы, вынужденное наблюдение давало немало пищи для размышлений. Например, почему Поттер ведет себя, как идиот и подкаблучник, хотя является единственным наследником древнего чистокровного рода? Или что Уизли, судя по их уверенному поведению, знают о магическом мире гораздо больше того же Поттера, т.е. являются, как минимум, уже третьим поколением волшебников. Если абстрагироваться от публичных титулов и положиться на наблюдения и собственные немногочисленные знания по данному вопросу, рассуждал Карл, то получается, что Поттер, несмотря на свое происхождение, долгое время жил с магглами, которые, судя по его поведению и способности рассуждать, слишком мало внимания уделяли своему подопечному. Поттер был всего на два года моложе его самого и являлся ровесником его брату Вильгельму. По закону магической Британии он уже считался совершеннолетним и, следовательно, главой Рода. Но как может управлять родом тот, кто не знает правил поведения в высшем обществе, кто не владеет самодисциплиной, и, значит, не способен нести в полной мере ответственность за свои поступки, во всем полагаясь на авторитеты и позволяя собой командовать? Нет, Шенбрюнн был воспитан в уважении к женщинам, но проводил четкую грань между уважением и раболепством, слепым повиновением. И он уж точно не позволил бы своей жене, если бы у него была таковая, так с ним вести себя. Отсюда можно сделать вывод о том, что Поттер абсолютно ничего не знает ни о своем положении в обществе, ни о своих обязанностях. Он не производил впечатление человека интересующегося чем-то еще, кроме квиддича и своих “детских” проблем, и потому вряд стал бы пытаться самостоятельно что-либо узнать о себе. Очевидно, ему об этом никто не рассказывал. Карлу в принципе показалось странным, что наследник старинного магического рода был воспитан магглами, когда, как ему было известно, Поттер состоял в дальнем родстве с Блэками, МакМилланами, Лонгоботтомами и даже Малфоями, которые имели куда больше прав взять над ним опеку, нежели магглы, пусть те приходились Поттеру родственниками. А это уже преступление перед лицом магии: благодаря тем, кто организовал подобную опеку, род Поттеров откатился назад в своем развитии, словно и не было многих поколений волшебников, передающих от отца к сыну, от матери к дочери, древние знания и умения. Целый пласт арканической магии может быть утерян просто потому, что единственный представитель рода о нем даже не знал, а если и узнает, то не факт, что сможет принять.
Но если Гарри Поттер производил впечатление человека не очень умного, слишком наивного и ленивого, но по каким-то причинам обделенного судьбой, то Уизли казались Шенбрюнну людьми, которые пытаются самоутвердиться на пустом месте. Рон Уизли, по мнению Карла, был человеком крайне ленивым, невоспитанным и ограниченным, который сам ничего не хочет добиваться по жизни самостоятельно — взять хотя бы то, что он постоянно списывает у Грейнджер и сваливает на нее свои обязанности, — хвастающийся тем, что его девушка — лучшая ученица в школе, и крайне болезненно относящийся к чужим успехам — не в учебе, а по жизни или хотя бы в игре. Опять же, Шенбрюнн считал, что нельзя добиться успехов в жизни, о которых так мечтал Уизли, постоянно отлынивая от обязанностей, будучи безответственным в принципе.
О Джинни Уизли Карлу было известно намного меньше просто потому, что они учились на разных курсах и пересекались лишь во время общих трапез в Большом Зале. Но того, что он видел, оказалось достаточным, чтобы составить далеко не самое лицеприятное мнение о ней, приблизительно такое же, как о Лаванде Браун или Ромильде Вейн — охотница за богатыми женихами, которая при первой же возможности сбежит к любому, кто предложит ей больше славы и денег.
В Большой Зал немцы зашли едва ли не последними, вместе с засидевшимися в библиотеке равенкловцами, зазевавшимися хаффлпаффцами и просто опоздавшими гриффиндорцами. Ужин уже давно начался, однако на припозднившихся студентов особого внимания никто не обращал, ибо это было обычное явление в Хогвартсе. Визерхофф с Элизой сразу прошли за стол к барсукам, заняв места напротив Боунс, МакМиллана и Финч-Флетчли. Шенбрюнн, как обычно, прошел к слизеринскому столу. Желания садиться рядом с однокурсниками не было никакого.
- Ты опоздал! — голосом, полным глубокого осознания собственной важности сказал пятикурсник Джонатан Нортон, рядом с которым “посчастливилось” сесть Карлу.
- Знаю, — холодно ответил Карл, положив к себе на тарелку салат и небольшой кусок ростбифа.
Нортон не нашел что ответить, ибо был занят пережевыванием пищи.
Шенбрюнн огляделся по сторонам. Сидевшая неподалеку Кайнер наградила его каким-то мрачно-сочувственным взглядом и снова уткнулась в тарелку, по которой в основном просто водила вилкой. Непосредственно рядом с ней никого не было, как первые два дня учебы в Хогвартсе, в ее сторону старались даже не смотреть, а если и смотрели, то со смесью брезгливости и презрения. Сейчас она казалась еще более зажатой и неуверенной в себе. Она уже не ненавидела, но напоминала, скорее, побитого жизнью человека, изгоя, которым, собственно и была у себя на факультете. Или она была такой и раньше, до Хогвартса, и выходка Бранау просто сломала плотину, за которой она держала свои эмоции?
За соседним столом сидел не менее мрачный Фольквардссон, настроение которого полностью отражал зачарованный потолок в Большом Зале. Аппетитом Ассбьорн также не отличался и большую часть трапезы ни с кем не разговаривал.
Визерхофф тем временем что-то весьма воодушевленно рассказывал хаффлпаффцам, и те слушали его с неприкрытым интересом, иногда задавая вопросы. В самый разгар беседы к ним подошла профессор МакГонагалл и сделала Лотару выговор. Судя по выражению ее лица, она была им крайне недовольна. Впрочем, Карл за всю прошедшую неделю еще ни разу не видел профессора МакГонагалл довольной. Видимо маска очень строгой учительницы приросла к ее лицу также крепко, как маска грозы учеников — к лицу профессора Снейпа. Лотар встал и, извинившись перед слушателями, под пристальным взором своего декана отошел к гриффиндорскому столу, заняв место напротив Лаванды Браун. Та слащаво улыбнулась в ответ, помахав ручкой и похлопав длинными ресницами. А декан Гриффиндора, довольно улыбнувшись, с осознанием правого дела вернулась за преподавательский стол, за которым почему-то не оказалось профессора Снейпа.
- Мистер Шенбрюнн?
Карл отложил нож и вилку, услышав позади себя негромкий бархатный баритон, и хотел, было, встать, чтобы поприветствовать декана, но вовремя сообразил, что зажат с двух сторон Нортоном и еще одним крупным пятикурсником. А декан стоит непосредственно сзади него, так что отодвигать стул было весьма и весьма рискованно.
- Да, профессор?
- Вы опоздали на ужин.
- Простите, профессор, я приложу все усилия, чтобы это не повторилось впредь, — спокойным и ровным голосом ответил Карл, чтобы убедить скорее себя, чем декана: в Хогвартсе нельзя быть уверенным, что ты попадешь именно на нужный этаж, пойдя по той или иной лестнице; нельзя быть уверенным, что ты в следующий раз не опоздаешь на урок или трапезу, когда в коридоре может возникнуть затор, как сегодня, или если какая-нибудь лестница приведет совсем в другой корпус.
- Я не собираюсь обсуждать сейчас ваше халатное отношение к своим обязанностям, — строго сказал профессор Снейп, кинув грозный взгляд на Кайнер, которая поникла еще больше, а Нортон и его одноклассник втихомолку захихикали. — Но я настоятельно рекомендую вам внимательно прочесть вот это, — положил перед парнем сложенный вчетверо пергамент, — и приложить все усилия, чтобы подобных оплошностей с вашей стороны не было впредь.
- Да, господин декан, — Шенбрюнн убрал пергамент в карман — подальше от любопытных глаз однокашников.
Джонатан и его друг теперь засмеялись в открытую: этого немецкого павлина, который указывал им, как себя вести, приструнил сам декан у всех на глазах. Их поддержала сидевшая напротив девчонка с худым, абсолютно невыразительным лицом, и волосами мышиного цвета, заплетенными в две тонкие косички.
- Мистер Нортон, мистер Басингтон, мисс Хелви, — пятикурсники и не только они сразу поутихли и сжались, услышав елейный, хищный голос своего декана, — где ваши манеры? Еще раз такое повторится, и я напишу вашим родителям. Ясно вам?
Детки послушно закивали.
- После ужина всем явиться в класс зельеварения ровно в восемь.
Взметнув полами своей длинной, широкой мантии, профессор строгим взглядом окинул стол змеиного факультета и вышел из Большого Зала.
Через несколько минут Нортон, Басингтон и Хелви доели десерт и вместе с остальными змейками вышли из-за стола. Лишь немногие, кто опоздал, доедали ужин. Паркинсон, которая осталась в этот вечер одна, без Малфоя, явно чувствовала себя неуверенно и держала младших ребят в повиновении исключительно криком. Крэбб и Гойл без своего “предводителя” и “мозгового центра” выглядели потерянными и казались еще глупее обычного. Воспользовавшись тем, что рядом никого нет, Шенбрюнн развернул письмо, в котором декан в довольно резкой форме высказал все, что думает о нем, в частности о том, что по его недосмотру между мисс Кайнер, мистером Бранау и мистером Малфоем произошел конфликт, в результате которого к последним было применено заклятие анимагической формы. Дальше Карл читать не стал, сунув записку обратно в карман. Указанное событие сильно меняло дело. Карл испугался. Не за себя — заклятие подчинения спадет с Филчевой кошки через несколько часов, и хорьки — не мыши, кошка их не съест, а только погоняет, — так что с ними ничего серьезного не случится. Да и сами Малфой и Бранау ничего конкретного помнить не будут, ибо, насколько знал Шенбрюнн, никто из них анимагом не являлся, и потому в животном обличье у них будет восприятие животных. Он испугался за Анну — она и так изгой на факультете, и остальным слизеринцам не составит труда утроить ей месть. Был он зол и на себя — за то, что оставил ее тогда одну в гостиной и глупо понадеялся, что с ней ничего не случится только лишь потому, что ничего не случалось после первого сентября. Не случалось потому, что он был рядом. Теперь он в полной мере осознал свою ответственность за нее, что если он снова уйдет и оставит ее одну, на его совести может оказаться ее жизнь. Или смерть.
Снова огляделся по сторонам — Кайнер уже вышла. Едва протолкнулся через толпу, застрявшую в дверях. Времени прощаться с друзьями уже не было. В толпе других учеников, направлявшихся в Западное Крыло, заметил невысокую русоволосую девушку в мантии на зеленой подкладке. Отлично, значит, она идет в библиотеку. Шенбрюнн отлично понимал желание девушки как можно меньше появляться в слизеринской гостиной. Однако, к его удивлению, Кайнер отделилась от толпы равенкловцев, общежитие которых находилось рядом с библиотекой, и смешалась с гриффиндорцами, которые из-за сильного дождя были вынуждены идти к себе в башню по длинной дороге, не предполагавшей выхода на улицу. Почему она пошла с ними? Ведь декан ни слова не сказал о переводе Кайнер на другой факультет.
Сзади надвигалась еще одна волна гриффиндорцев. Пришлось вжаться в стену за ближайшей колонной. Если всего полтора часа назад Шенбрюнн мысленно возмущался, что в наружных галереях замка отсутствуют факелы, то теперь был несказанно этому рад — темнота надежно скрывала герб Слизерина, вышитый на мантии, и зеленый цвет галстука. Когда табун гриффов наконец-то исчез в переходе, ведущем в северную часть замка, Карл соизволил отлепиться от холодной стены и продолжить путь.
- Карл, остановись! — Шенбрюнн обернулся навстречу подбежавшему к нему Фольквардссону. — Возьми это! Это поможет тебе найти ее… — принял из рук Фольквардссона тяжелую старую книгу. — Не оставляй ее одну! Обещай мне! — в глазах Ассбьорна читалась отчаянная решимость.
- Обещаю, — твердо ответил Карл и, кивнув на прощание, направился в северный корпус.
Поведение Ассбьорна показалось ему странным. Было видно, что он переживает из-за Анны, но почему-то не решается к ней подойти. А ведь мог бы помочь присмотреть за ней, когда она не в подземельях. У него есть для этого повод, и на Равенкло никому не будет дела до того, что он, чистокровный, бегает за грязнокровкой. Или они с Кайнер успели поссориться? Впрочем, разумно предположил Карл, в данной ситуации это не было принципиально важно. Куда более неразумным он считал поведение Кайнер, а именно то, что она выстраивала вокруг себя стены ненависти, отворачиваясь даже от тех людей, которые готовы были принимать ее такой, какая она есть.
Гул голосов постепенно стихал, удаляясь к Восточному Крылу. Карл поежился от продувавшего коридоры сквозняка. Окна в коридоре Трансфигурации не были застеклены, и холодный осенний дождь просто попадал внутрь, заливая пол, так что уже не было ни одного места, куда можно было бы ступить, не намочив ноги. Куда она могла бы пойти? Особенно если учесть, что в Хогвартсе, особенно в Северной Башне и Восточном Крыле было множество заброшенных комнат, которые уже давно не использовались по назначению. Обратил внимание на арку слева. Западная башня. Конкретного назначения не имеет. Во всяком случае, о ней ничего не было сказано в истории Хогвартса, кроме как что через нее можно попасть в совятню. Пожалуй, стоит начать именно с Западной Башни: из всех мест, где можно было бы спрятаться, она ближе всего и к Большому Залу, и ко входу в подземелья. Взошел на каменную готическую лестницу. Здесь, по крайней мере, не холодно и сухо. Посветил волшебной палочкой. На мраморных перилах кое-где была вытерта пыль. Шенбрюнн прошел немного дальше, стараясь не касаться перил. Пыль с них была вытерта до него. Это придало парню уверенности, что он на правильном пути.
- Homines revelo! — тихо произнес он заклинание — где-то наверху раздался характерный свист, обозначающий, что в пределах действия заклинания есть люди.
Наверх, так наверх, хотя перспектива подниматься под самую крышу его не очень-то и радовала. Карл быстро, насколько это было для него возможно, поднимался по ступенькам, периодически проверяя правильность выбранного им направления Заклинанием обнаружения человека. Постепенно расстояние между ним и Кайнер, если это была она, сокращалось. Заодно сузилась область поиска — девушка все время поднималась по лестнице вверх, не сворачивая ни в какие коридоры. Шенбрюнн же про себя отметил общую запущенность в этой части Хогвартса: если саму лестницу, вероятно, не очень давно использовали, на этажах, на которые с нее можно было попасть, было пыльно и грязно, а с картин и уже давно никем не зажигаемых подсвечников свисали клочья паутины. Пару раз он даже видел привидений, которым почему-то очень захотелось с ним поговорить именно сейчас. В предельно вежливой форме объяснив им, что у него срочное дело, и нет времени для разговоров, Шенбрюнн двинулся дальше, на сей раз без “Lumen”. Теперь было понятно, почему Кайнер не освещала себе дорогу: вероятно, приведения или чувствуют магические эманации при произнесении заклинаний, или просто свет означает для них присутствие человека. Через некоторое время глаза привыкли к царившему в башне мраку, а слабого, лившегося из окон света было вполне достаточно, чтобы различать ступеньки. Возникло ненормальное желание остановиться на полпути, пренебречь всем и отпинать перила — просто потому, что рядом ничего не было. Это что, закон Хогвартса: когда тебе срочно что-то нужно сделать, кто-нибудь или что-нибудь обязательно помешает? Шенбрюнн откинулся на стену, перевел дух. Ничего не изменится, если он просто выпустит свою злость. Надо идти дальше. От него, напомнил он самому себе, может зависеть жизнь Кайнер. И то, что она, собственно, ничего хорошего ему пока не сделала, в данном случае не имеет значения.
Наконец, лестница закончилась, перейдя в широкий коридор. Какой это этаж? Восьмой? Девятый?
- Homines revelo! — свист раздался совсем недалеко, за углом в коридоре.
Шенбрюнн пошел туда, куда ему указало заклинание, но, своему удивлению и разочарованию, никого не обнаружил в коридоре. Попасть сюда можно было только с лестницы, которая раздваивалась этажом ниже. Карл на всякий случай снова проверил лестницу, но никого не обнаружил, что, впрочем, было вполне предсказуемо. Кайнер прячется, но не играет в прятки. Его она, как он уже выяснил, не ненавидит, так что смысла убегать от него нет.
Карл откинулся на стену. Старые шершавые камни приятно холодили разгоряченное после долгого бега тело. Развязал темно-зеленый атласный галстук с серебряным шитьем, расстегнул ворот рубашки — сразу стало легче дышать. Еще раз осмотрелся, но не увидел ничего примечательного, кроме картины, изображавшей подвешенного вверх ногами уродливого волшебника, которого одетые в балетные пачки тролли нещадно лупили дубинами.
Ему упорно казалось, что он что-то упускает из виду, но не мог понять, что именно. Посмотрел в окно. Дождь барабанил по стеклу, взятому в крупный ромбовидный переплет. Очертания замка казались смутными, расплывчатыми. А огни в окнах — яркими оранжевыми кляксами на неровном, темно-синем фоне. Изредка гремел гром. Шенбрюнн призадумался, облокотившись на угол оконной ниши. Он несколько раз видел Западную Башню снаружи, и она казалась намного уже, чем сейчас, изнутри. Заклятие невидимого расширения? Вполне может быть. Только что прятать в башне, которая вот уже многие годы никак не используется? Хотя это заклинание вполне могло остаться со времен Основателей. Раз здесь нигде нет двери, то, вероятно, необходимо проделать какие-то манипуляции с картиной, чтобы попасть за стену. Осторожно провел пальцами по холсту. Ничего не произошло, разве только что тролли теперь пытались ударить его. Проверил: рядом не было ни рычагов, ни выступов, ни каким-либо образом выделявшихся из кладки камней. Впрочем, оставался еще один вариант…
Отошел к противоположной стене. Вдох, выдох. Успокоил сознание. Сосредоточился на нужном заклинании — взаимодействии с магией замка.
- In nomine magiae mundi, aperire! Benevole te cognovisse! (2)
Это был своего рода пролог, прошение прикоснуться к древней магии. Магия никогда не отворачивалась от жаждущих постичь ее, но только достойным она могла открыться.
Карл широко раскинул руки. Почувствовав слабые колебания магической энергии, уловил идущую от замка нить. Поймав ее, накрутил на кончик волшебной палочки.
- Scientiae occultae, — начал читать нараспев Карл; воздух вокруг стал колебаться еще сильнее, — loco illo per saecla tenendae, — уже почти осязаемые физически, волны магической энергии светились, переливались радугой, — aperimini benigne! (3)
Все вокруг преобразовалось, покрывшись тонким плетением из переливающихся контуров заклинаний. Контуры переливались, соединялись и расходились, образуя сложную многослойную вязь. Шенбрюнн чувствовал, что его рука дрожит, магия, ударившая в него мощным потоком, теперь уходит обратно. А разум заполняло чувство эйфории, сопричастности высшему и тайному, сорастворение… Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… Вот контур невидимого расширения с элементами неевклидовой геометрии… Еще дополнительные контуры, соответствующие нужде, воле и желанию. Они все объединены в одно… Тело нестерпимо дрожало, кровь больно стучала в висках… Необходимо заканчивать…
- Quod te benevoluisti videre, — голос дрожал, но слова необходимо было произнести четко, без запинки, — gracias redono./ Miserere!/ Scientiasque acquisitas/ Mecum retinere/ adoro! (4) — последнее слово Шенбрюнн буквально выкрикнул, упав на колени и закрыв лицо руками.
Волшебная палочка с гулким стуком упала на пол. Иссяк поток энергии, воздух упокоился и перестал колебаться. Боль постепенно проходила, но в теле по-прежнему чувствовалась слабость. Это было заклинание, выявляющее абсолютно всю магию, которое хранило конкретное место — все защитные, усиливающие, подавляющие, ритуальные чары. И без вреда для себя его мог исполнить только Глава или наследник рода, если речь шла о родовом поместье, либо жрец или хранитель знаний, если действие заклинания относилось к древнему оплоту магии, такому, как Хогвартс, или месту проведения древних ритуалов.
Впервые Карл Шенбрюнн попытался сотворить Заклинание Слияния с магией места в своем родовом особняке под Лейпцигом. Ему тогда было всего пятнадцать. Он был тогда юн и не то, что бы ветрен, но чересчур уверен в себе. Он знал, что ему, как наследнику Рода, магия дома должна была открыться. Он ощутил тогда все то же, что и сейчас, но не смог остановиться, окутанный чувством необычайной эйфории и желанием слиться с магией дома. Мать и брат тогда еле спасли его, а отец, когда сын пришел в себя и был в состоянии трезво мыслить, устроил хорошую взбучку на тему того, что нечего лезть туда, куда не знаешь. И что наследник Рода должен быть, прежде всего, ответственной и сознательной личностью, и занятия всякого рода сомнительными экспериментами с тайными знаниями, до которых еще дорасти надо, не соответствуют этим критериям. Подобная характеристика сильно уязвила Карла, который, сколько себя помнил, всегда считался очень умным, серьезным и ответственным молодым человеком, и потому с тех пор он старался больше не совершать столь рискованных поступков и заодно досконально изучил литературу, связанную с магией места. Это был второй раз, когда он попробовал осуществить заклинание Слияния — на сей раз удачно.
Правильно, смирение, осознание себя лишь малой толикой великой силы, ибо магия — она жадная, гордая и своенравная. Она никогда полностью не подчиняется кому-либо. Она с радостью примет в свои сети любого, кто пожелал прикоснуться к ней, но не каждого согласится выпустить обратно.
Парень поднялся на ноги и не мог поверить своим глазам: прямо перед ним появилась красивая широкая резная дверь. А ведь ее раньше не было. Подошел к двери, но стоило ему прикоснуться к ней, как она тут же исчезла подобно иллюзии, оставив вместо себя картину со вздрюченным волшебником, которого били тролли.
Карл чуть не выругался про себя, но во время подавил гнев: он и так увидел слишком многое и потому не хотел понести наказание за собственную неблагодарность и неумение контролировать мысли и чувства. И вообще, было глупо ожидать, что можно было вот так легко попасть в комнату за стеной. Заклинание Слияния показывает магические контуры и объекты, но не дает к ним доступ. Шенбрюнн вспомнил, что в магию этой потайной комнаты вплетены воля, желание и необходимость. Неужели это та самая комната по требованию, о которой позавчера говорил Уизли? Если так, то Кайнер, очевидно, или очень внимательно подслушивала, или воспользовалась поверхностной беспалочковой легилименцией — для Уизли большего и не требовалось.
1) (лат.) Подчиняю волю животного.
2) (лат.) Откройся во имя магии! Благоволи познать тебя!
3) (лат.)Тайные знания, местом сим веками хранимые, доброй волей откройтесь!
4) (лат.) Благодарю тебя, что позволила себя увидеть. Пощади! И знания приобретенные молю со мной оставить!
Итак, вход в комнату, по-видимому, активируется актом воли, которой может являться желание или необходимость. В магическом контуре комнаты содержатся элементы неевклидовой геометрии, преобразующие ее параметры в соответствие с волей волшебника. Неевклидова геометрия, как и основанные на ней Чары невидимого расширения, действуют только на пространство, но не на время. Таким образом, если в комнате кто-то есть, все пространственные чары подстраиваются именно под этого человека, и не может быть такое, что в одно и тоже время комната сразу принимает два разных волевых акта. То есть попасть в уже занятую комнату можно лишь в том случае, если твоя собственная воля совпадает с волей уже находящегося внутри.
Что могла тогда загадать Кайнер? — Шенбрюнн ходил с задумчивым видом взад-вперед вдоль картины с троллями. — Место, где ее не трогали бы остальные слизеринцы? Ноль реакции. Где она просто была в безопасности? Дверь так и не появилась. Где она спокойно могла бы поучить уроки? Снова нет. Безрезультатно перебрав еще несколько более-менее подходящих, по его мнению, вариантов, Карл вернулся к подоконнику. Оставалось только ждать, когда она сама выйдет из комнаты. Разумно предположив, что неопределенное количество свободного времени в процессе ожидания лучше потратить с пользой, Карл достал из сумки учебник по нумерологии, пергаменты и перо. Уселся на подоконник, положив сумку себе под спину, и принялся решать задачи. Можно было, конечно, наколдовать из воздуха стол и стул, но вряд ли они получились бы у него так хорошо, как у Лотара, и, к тому же, исчезли бы через пару часов, вернувшись в исходное состояние.
У профессора Вектор, заметил Шенбрюнн, была иная тактика, нежели у профессора Рихтера. Профессор Рихтер в принципе не брал к себе в группу слабых учеников наподобие Кайнер, и потому спрашивал одинаково со всех, однако ему, Лотару, Гольбаху и другим сильным студентам мог дать более сложные задания, на дополнительные баллы. Профессор Вектор же раздала всем домашние задачи в соответствии с реальными способностями к предмету. Интересно, а оценки она будет ставить по такому же принципу? Шенбрюнн дописал доказательство последней заданной ему теоремы и отложил учебник и тетрадь в сторону, прислонив к холодному стеклу, по которому по-прежнему барабанил дождь. Было бы неплохо привести для наглядности трехмерную диаграмму, иллюстрирующую зависимость рассеяния Рокшара-Эббера от приложенного магического потенциала и направления потока заклинания, но для того, чтобы ее изобразить, не было ни счетных таблиц, ни необходимых инструментов.
Готовить перевод по рунам или конспект по зельеварению не было настроения, да и обстановка была не самая подходящая. Основы множественных иллюзий, которые им задал Флитвик ко вторнику, Карл знал достаточно хорошо, так что достаточно будет просто повторить нужную тему в учебнике перед уроком. А профессор МакГонагалл в очередной раз будет ждать, пока Уизли без помощи Грейнджер сможет справиться с заданием Чары восстановления. Так что можно было почитать книгу, которую в спешке передал ему Фольквардссон. К удивлению Шенбрюнна, это оказалась старая “История Хогвартса”, с которой, однако, обращались очень небрежно: края обложки были потрепаны, позолота с букв давно облупилась, оставив неясный, но вполне осязаемый глубокий контур, а страницы во многих местах были загнуты или надорваны. Парня поразило такое небрежное отношение к книгам и то, что мадам Пинс, которая относится к ним чуть ли не с благоговейным трепетом, смогла допустить такое. Пусть существуют специальные чары, способные поддерживать книгу в первозданном виде, предохраняя от ссыхания или мелких загрязнений, как то пятна жира или чернил на пальцах учеников, или пыль, но эти чары не вечны, и их необходимо обновлять. Удивило и то, что, по словам Фольквардссона, этот фолиант он чуть ли не с боем достал из корзины со старыми книгами, которые якобы подлежали утилизации, и мадам Пинс буквально всучила ему эту книгу, наказав, чтобы он больше не появлялся с ней в библиотеке и никому не рассказывал. Чем же многоуважаемого директора Дамблдора не устроила версия, изданная при его предшественнике Финнеасе Блэке в 1901 году? Тем, что в старой “Истории” для победителя Гриндевальда и самого великого светлого мага не нашлось места — а ведь буквально половина нового издания была посвящена Альбусу Дамблдору — его успехам в алхимии и трансфигурации, руководству лучшим факультетом в мире и, впоследствии, школой, а также борьбе с силами зла в лице Геллерта Гриндевальда и неназываемого Лорда.
На первой странице была помещена колдография Финнеаса Блэка, того самого, кто счел его с Анной “воспитанными студентами”, преподавателя ТИ/ЗОТИ, декана Слизерина и директора Хогвартса. Лорд Блэк строго посмотрел со своего портрета на студента, державшего в руках книгу, но ничего не сказал.
“Внемли, отрок, ибо открыта тебе великая сущность — магия, — так начиналось предисловие к книге. — Так будь же достоин ее и не осрамись перед поколениями предков, до тебя владевшими ею… — Карл словно слышал у себя в голове низкий старый, но еще бодрый строгий голос, дающий напутствие молодому поколению. — … Ежели из простецов ты, то убойся и преклони колена пред теми, кто по праву магией владели. Изволь их почитать и уважать…”
Из предисловия, помимо преклонения лорда Блэка перед идеалами чистоты крови и наследия предков и его снисходительно-пренебрежительного отношения к магглорожденным волшебникам, новичку можно было вынести много чего полезного. В частности, в чем заключается сущность волшебства, и чем отличается светлая магия от темной. Или почему для волшебников так важны многие их традиции, а чистокровные изначально имеют преимущества перед магглорожденными. В новой же “Истории Хогвартса” все предисловие сводилось к тому, что если ты читаешь эту книгу, значит, ты волшебник, и это очень замечательно, потому что великий Альбус Дамблдор ждет тебя в своей школе и, желательно, на факультете Гриффиндор.
Шенбрюнн пролистал книгу до конца. Если абстрагироваться от витиеватых фраз и старомодного языка, сложного для восприятия юных читателей, то старая “История Хогвартса” получалась своего рода энциклопедией по истории магической Британии от времен Основателей вплоть до XIX века. Все четыре основателя в ней, пусть и не без героического пафоса, характерного для древних легенд, были показаны, прежде всего, людьми, со своими достоинствами и недостатками. Так, Годрик далеко не всегда был честен, а его храбрость зачастую граничила с безрассудством. А Салазар в некоторых случаях поступал вполне благородно — когда благородство не противоречило его собственным целям и принципам. А самыми адекватными оказались женщины — Хельга и Ровена, которые предпочитали держаться в стороне от мужских разборок и фактически брали руководство школой на себя, пока Гриффиндор и Слизерин выясняли, кто из них прав. И на протяжении практически всей истории Хогвартс, оплот древней магии саксов, бриттов, шотландцев и валлийцев, являлся главным общественным и политическим центром магической Британии, своего рода, нейтральной территорией, на которой враждующие стороны или же, наоборот, союзники, могли встретиться и обсудить положение дел, принять решение. Как, собственно и происходило до 1689 года, пока не был принят Статут о Секретности и учреждено Министерство Магии, а делами всея магическия Британии ведал совет Лордов.
Последние главы книги, посвященные всякого рода легендам и событиям, достоверность которых у автора вызывала сомнения, Шенбрюнн так и не осилил, ибо еще задолго до этого погрузился в объятия Морфея — сказались и большие затраты энергии при исполнении Заклинания Слияния, и недосып за последние пару дней.
- … Карл, просыпайся… — тихим, ласковым, но несколько потусторонним голосом сказала ему мать.
- Мама, пожалуйста, еще чуть-чуть… — сквозь сон ответил парень, потянувшись почему-то не на широкой мягкой постели в своей комнате, а на кушетке где-то в темной общей комнате и, может быть, не у себя дома.
Женщина посмотрела на юношу ласковым, полным нежности и, в то же время, грустным взглядом. Аккуратно провела пальцами по слегка вьющимся, кротким, но уже начавшим отрастать каштановым волосам, легонько дотронулась до щеки, заставив сына улыбнуться от удовольствия. И, словно испугавшись чего-то, резко одернула руку.
- Карл, просыпайся… — повторила она еще более потусторонним голосом, постепенно удаляясь куда-то вглубь. — Нам пора идти… пора идти…
- Мама?..
Пробуждение было резким и неприятным, словно по телу пропустили заряд. Таким было действие пробуждающего заклинания “Resuscita”. От неожиданности Карл уронил книжку, и сам упал с подоконника. Где-то вдалеке слышались постепенно удаляющиеся шаги. Неужели его нельзя было разбудить иным способом? Хоть ударился несильно, а все равно неприятно. Поднялся с пола. Застегнул ворот рубашки, завязал галстук, поправил мантию, пригладил слегка растрепавшиеся волосы — он привык всегда выглядеть респектабельно, с иголочки, и ему неприятно было осознавать, что кто-то, в данном случае, Кайнер, видел его неопрятным.
Сложив книги и учебные принадлежности обратно в сумку, направился к лестнице. Девушка опережала его всего на три пролета, и он мог легко ее догнать, однако предпочел просто идти следом, как и она, не зажигая “Lumen”. Какое-то время они шли молча друг за другом, и лишь звук их шагов нарушал ночную тишину. Шенбрюнн догадывался, что отбой давно наступил, и уже далеко за полночь, а ведь им еще через малый внутренний двор идти в подземелья. Пожалуй, он еще никогда не нарушал так много правил в один день и, естественно, не хотел встретиться по дороге ни с кем из преподавателей или завхозом.
Неожиданно Кайнер споткнулась и растянулась на ступеньках, уронив сумку, из которой тут же вывалились вещи. Карл поспешил к ней на помощь, но, к его удивлению, девушка успела подняться сама и теперь, согнувшись ничком, собирала по лестнице рассыпавшиеся учебные принадлежности. Осторожно прошел по пролету, где она упала несколькими минутами ранее, заранее проверяя каждую ступеньку. Одна из них попыталась провалиться, и парень вовремя переступил ее, став перед девушкой.
- Добрый вечер, фрейлейн Кайнер, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Шенбрюнн.
Кайнер, которая успела к тому времени встать с лестницы и разогнуться, подняла голову и тут же отшатнулась, едва не перевесившись через невысокие перила. В одной руке у нее был небольшой прямоугольный предмет, в другой — две ручки, догадался Карл, вспомнив уроки маггловедения. В школе, где он учился раньше, ими пользовались многие магглорожденные, пока не научились писать перьями. Схватил девушку за плечи и слегка притянул к себе, оставив, однако, между ними достаточно большое расстояние — еще не хватало, чтобы она сорвалась с лестницы. Отпустил. На ее лице тут же отразились страх и предвкушение — это было заметно даже в темноте, по исходившим от нее эмоциям.
- Меня не стоит бояться, фрейлейн Кайнер: я не кусаюсь, — с некоторой долей сарказма в голосе сказал Карл, отпустив девушку, которая теперь стояла, как истукан, и отрицательно качала головой. — Или вы язык забыли?
- Нет… помню, — ответила Кайнер, запнувшись, явно не ожидая подобного вопроса, и снова пошатнулась, но удержала равновесие.
- Может быть, соизволите тогда поздороваться?
Девушка тут же убрала бывшие у нее в руках предметы в карманы мантии и, сложив руки на талии — одну кисть на другую, присела в книксене, склонив голову. Было заметно, что она чувствует себя невероятно глупо.
- Может, вы соизволите ответить, фрейлейн Кайнер, к чему этот спектакль? — так же холодно спросил Карл, заметив, что девушка так и не выпрямилась в полный рост. Ему уже порядком надоела трагедия под названием “я — самая плохая, самая униженная, бейте меня палками”: да, она сильно ниже его по происхождению, но зачем постоянно напоминать об этом? — Для Бранау? Боюсь, он не оценит.
- Какой спектакль? — с заметным беспокойством в голосе спросила Анна, соизволив, наконец, поднять голову.
- Вы скрыли свое происхождение, — Шенбрюнн решил пойти ва-банк, выдав свое предположение. — Кто вы? Полька, чешка, русская?
- Разве это имеет значение? — сказала Анна уже немного более уверенно, — важно лишь то, что я магглорожденная, и от моей смерти… вы ведь из-за этого за мной везде ходите, но поверьте — ваши старания напрасны… всем станет только лучше…
Последние слова Кайнер произнесла с заметным надрывом в голосе, едва сдерживаясь от того, чтобы не заплакать. Казалось, внутри ее груди, там, где у человека находится сердце, расползалась холодная зияющая пустота, заставляющая сложить руки, сдаться, не дышать.
- Вы так в этом уверены? — с нотками сарказма в голове поинтересовался Карл, взяв девушку за руки и притянув к себе.
Пусть она боится его, пусть ненавидит, но только не думает о смерти! Но, к его удивлению и разочарованию одновременно, девушка даже не думала сопротивляться, а только безучастно смотрела куда-то в сторону, словно ей было абсолютно все равно, что с ней сделают: ударят, изнасилуют или выкинут с лестницы. Будто внутри нее что-то сломалось, и она теперь просто существовала в ожидании, пока остановится последняя шестеренка.
- Я не думаю, что профессор Снейп обрадуется вашей смерти, — снова сказал Шенбрюнн, гладя Анну по волосам так, что его пальцы слегка касались ее лица — и снова никакой реакции.
Казалось, стоит ее отпустить, и она кулем упадет на лестницу или, в крайнем случае, сползет по стене.
- Профессору Снейпу станет одной проблемой меньше, — ответила Кайнер, по-прежнему уставившись безучастным взглядом в ближайшую стену и никак не реагируя на внешние раздражители. — Не нужно будет прикрывать магглорожденную студентку на факультете чистокровных волшебников. Как и вам… — добавила она, отстранившись и посмотрев Карлу в глаза.
- Я. Не. Хочу. Вашей. Смерти, — твердо произнес Карл, отчеканив каждое слово. — И я приложу все усилия, чтобы с вами ничего не случилось.
Глаза Кайнер тут же наполнились страхом и ненавистью. Резко подавшись назад, она вырвалась из объятий Карла — впрочем, тот держал ее не очень крепко, скорее, поддерживал, — и снова отшатнулась назад, на сей раз уперевшись в перила руками.
- А теперь, фрейлейн Кайнер, раз вы передумали умирать, советую вам собрать ваши вещи, в чем я могу вам помочь, и вернуться в гостиную Слизерина.
Анна молча кивнула и, собрав обратно в сумку исписанные листы пергамента, ручки и пару странных прямоугольных предметов с кнопками — в темноте Карл не разглядел, как именно они выглядели, — послушно пошла рядом с ним. Всю дорогу оба молчали, да и время для разговоров было неподходящее. Карл не думал, что девушки могут так быстро ходить — Анна от него почти не отставала, но из-за невысокого роста шаг ее был намного меньше, следовательно, ей приходилось больше двигаться — еще минут десять-пятнадцать такой ходьбы, и она выдохнется, что, собственно, и случилось, когда они уже почти подошли ко входу в подземелья.
- Так-так, кто у нас тут? — произнес Филч своим скрипучим голосом, предвкушающим скорое удовольствие от наказания для очередных нарушителей режима, осветив масляной лампой двух студентов-слизеринцев; рядом с ним противно мяукнула старая кошка с тигровым окрасом. — Позажиматься хотели? — посветил фонарем в лицо девушке, повисшей на руке парня и тут же отвернувшейся от слишком яркого для нее света. — Первая неделя, и уже нарушают правила! Вот раньше, при прошлом директоре за такое в кандалы заключали, и вверх ногами подвешивали, и розгами били…
- Confundo! — произнесла Кайнер, сделав резкий выпад в сторону Филча, воспользовавшись тем, что старый завхоз отвлекся на мечты о старых добрых временах, когда к студентам еще можно было применять телесные наказания. — Confundo! — взгляд Филчевой кошки тут же стал стеклянным и ужасно глупым.
Для Шенбрюнна такое беспринципное решение проблем со школьной администрацией оказалось несколько неожиданным и даже шокирующим, так что он не сразу заметил, как его поволокли за рукав к лестнице, ведущей в подвальные этажи.
Снова в молчании прошли по петляющим, холодным и темным коридорам, которые, казалось, вобрали в себя всю влагу сверху, и она теперь ритмично, капля за каплей, опадала вниз. Висевшие на стенах факелы горели неровно и постоянно норовили потухнуть.
- Бранау, ты ничего не слышал? Кажется, кто-то идет сюда, — Малфой.
Карл тут же остановился и затащил Анну в ближайшую стенную нишу — из-за проклятого эха их услышали. С другой стороны, благодаря тому же эху, он услышал Малфоя. Физические явления — они нейтральны к людям.
- Надеюсь, это грязнокровка Кайнер. У меня к ней будет… недолгий разговор, — послышался хищный голос Бранау, слегка приправленный акцентом. — Кстати, Малфой, почему ты соврал мне, что у нее совсем плохо с трансфигурацией? Ты ведь знаешь, что за вранье необходимо отвечать? — он приближался.
- *Bewegen sie sich nicht, — строго сказал Шенбрюнн и без того вжавшейся в стенку Кайнер, плотно запахнув мантию и накинув на голову капюшон. — Ich belege euch mit Desillusionierungszauber. Desilluminatio maxima (5)! Ignem extinguo (6)! * /нем.Сидите и не двигайтесь… Я наложу на нас двоих Дезиллюминационное заклятие. Desilluminatio maxima! Ignem extinguo!/
Рваное, потрескивающее пламя факелов стало постепенно уменьшаться в размерах и через минуту потухло, большая часть коридора погрузилась во тьму. Сразу стало прохладно. От покрытых мхом каменных плит исходил запах дождя и прелости.
- Но я правда видел, как на уроке у МакГонагалл она полтора часа потратила только на то, чтобы превратить спичку в иголку, — Малфой едва удерживал себя от того, чтобы не задрожать, как осиновый лист: если Бранау скажет ему напасть на Кайнер, то он труп; а если он сам признается в Непреложном Обете, то потеряет авторитет среди одноклассников, расположение декана и отца. — Странно, что-то факелы так быстро потухли… — попытался свернуть с опасной темы Драко.
- Verfluchter Regen! — выругался Генрих, почувствовав, как ему на лицо упало несколько капель с потолка. — Alles voll Wasser! /нем. Чертов дождь!.. Совсем затопило!/
Они уже стояли напротив той ниши, где прятались Анна и Карл.
- Ты вообще уверен, что стоит ждать ее здесь? — спросил Малфой, поежившись от холода: для него это был повод вернуться в родную слизеринскую гостиную вместо того, чтобы участвовать в авантюре своего нового одноклассника, который в вопросах чистоты крови был еще большим фанатиком, чем тетушка Беллатриса. — Вдруг она будет не одна?
- Малфой, хватит изображать труса, — небрежно ответил Генрих. — С защитником грязнокровок Шенрюнном она поссорилась, и это нам на руку. Идем уже. Или тебе недорога честь Рода?
Оба аристократа двинулись дальше, совершенно не подозревая, сразу возле выхода из подземелий они наткнутся на Филча и МакГонагалл, которые будут очень рады наказать праздно шатающихся по ночам студентов. Тем боле, с вражеского факультета.
Дождавшись, пока шаги Малфоя и Бранау стихнут, Шенбрюнн вылез из стенной ниши сам и помог выйти Кайнер. Было заметно, что девушка перепугана. Она вздрогнула, когда он подал ей руку и придержал, чтобы она случайно не споткнулась о ступеньку, которой заканчивалась ниша. Карл снова посмотрел ей в глаза, насколько это было возможно в темноте. Его поразила столь быстрая смена эмоций и ощущений: вначале, скорее, вынужденная благодарность, боязнь остаться одной и… совсем мимолетное, словно боящееся оформиться желание остаться с ним; затем, опустив голову, она буквально вырвала свою руку из его, вновь окружив себя ненавистью, подобной зубчатой каменной стене с шипами, словно желая отгородиться от всего остального мира, по умолчанию полагая его враждебным по отношению к себе. Шенбрюнна по-прежнему продолжала удивлять подобная манера поведения — искать поддержку и тут же грубо отталкивать ее. Он просто не понимал, к чему весь этот спектакль — а он был уверен, что Кайнер играет, — главной целью которого было максимально испортить отношение окружающих к себе. Если его еще можно было испортить. Как и не понимал того, почему она не хочет нормально общаться, если может, почему не хочет идти навстречу, если декан поставил их обоих в одинаково неудобное положение.
Путь до гостиной Слизерина они проделали в глубоком молчании. Лишь дождь капал с потолка крупными, частыми каплями, нарушая ночную тишину ритмичным плеском воды в маленьких лужицах между камнями.
PPh3, сериозно - очень мрачный фик. Кровяное давление у меня стало 95-60. Давно так не впадала в депресию, а денек у меня очень даже задался. Студенты сегодня уже отошли от шока после первой встречи со мной. А потом сравнила себя с профессора Снейпа, у-у-у, какой злой была.
На ПФ прочитала до 23 главы, на одном этапе подумала - вот, уже свет увидела в конце этого длинного коридора. Но не тут то было! Дамбик снова опутал Гарри с Гермионой в паутине майи, а Рон такой противный! Джини все такой навязчивый клещ.
Ничего плохого не говорю, просто фик, в психическом плане, можно категоризировать как Ангст. В сущности, вокруг злодея Бранау так и случаются ангстовые моменты.
В теории эластичности существует понятие "граница прочности". Например, натягиваешь пружину, она деформируется сначала линейно, потом - нелинейно, потом снова - линейно, но с дву- или три-разовым коэфициентом быстрее … Тогда материал не выдерживает нагрузку и лопается.
На данном моменте - 22-23 главы, ты уже в полосе нелинейности, когда пробуешся давить дальше, но материал не реагирует адекватно. Т.е. - приближается тот момент, когда надо произойти концентрация енергии - краски сгустятся. Не пропусти момента развязки, читать продолжительное время такого тяжелого текста, депресирует. Я паниковала, честно.
Временами подумывала, а не прочитать ли мне последнюю написанную главу, лишь бы увидеть мало мальского придвижения моих Героев в положительном направлении.
Пока держусь на честное обещании Автора, что все измениться к лучшему внезапно.
PPh3, сериозно - очень мрачный фик. Кровяное давление у меня стало 95-60.
А у меня такое постоянно .
Quote (kraa)
Давно так не впадала в депресию, а денек у меня очень даже задался… На ПФ прочитала до 23 главы, на одном этапе подумала - вот, уже свет увидела в конце этого длинного коридора. Но не тут то было! Дамбик снова опутал Гарри с Гермионой в паутине майи, а Рон такой противный!
Если честно, не думала, что мой фик вызовет такие эмоции. Мне казалось, в этом отношении он несколько безвкусный что ли… Хм… 23-я глава, это письма вроде бы. Дамбика там не было, а вот Молли была, пыталась Гермионой манипулировать.
Quote (kraa)
Ничего плохого не говорю, просто фик, в психическом плане, можно категоризировать как Ангст.
У меня и так в шапке ангст стоит, просто в описание темы не поместилось. Хы-хы… в самом начале, когда только начинала его писать и выкладывала только на Хогнете, у меня в жанрах значилось "юмор" В общем, с юмором у меня не все в порядке
Quote (kraa)
В сущности, вокруг злодея Бранау так и случаются ангстовые моменты.
Мне, если честно, казалось почему-то, что ангстовое настроение у вас вызывают гриффиндорцы, которыми управляет Дамблдор.
Quote (kraa)
В теории эластичности существует понятие "граница прочности". Например, натягиваешь пружину, она деформируется сначала линейно, потом - нелинейно, потом снова - линейно, но с дву- или три-разовым коэфициентом быстрее … Тогда материал не выдерживает нагрузку и лопается.
Хм… кажется, что-то похожее проходили когда-то на механике полимеров…
Quote (kraa)
Т.е. - приближается тот момент, когда надо произойти концентрация енергии - краски сгустятся. Не пропусти момента развязки, читать продолжительное время такого тяжелого текста, депресирует. Я паниковала, честно.
Могу пообещать пока, что все основные герои останутся живы и при деле. И депрессию в моем фике дальше вы, скорее всего, увидите - будет несколько неприятных моментов. Вот только я не могу предположить, какой именно эпизод вы воспримете как переломный момент.
Quote (kraa)
Пока держусь на честное обещании Автора, что все измениться к лучшему внезапно.
Пока переломного момента не вижу, после 31 главы.
Мрачно.
После трилогии Енахмы "Счастливые дни в Аду" и т.д., не думала, что опутаюсь в подобном кошмаре.
Юмор? Где? Это чистая ненависть к Дамблдору, Снейпу, Уизлям и Ко. Страх и переживание за наших. Не могу смотреть на такую беспредельнУю травлю - все они загнаны как скот на убой, а волки кружатся вокруг и скалятся.
Б-р-рррр!
Сделай что-нибудь, пора уже выздоравливать.
Твои герои - и плохие, и добрые - так усвоились с ролями, что не вижу как спасешь их.
Интересное сравнение с Дамблдором.
)
.