|
|
Путешествие во времени
| |
| PPh3 | Дата: Среда, 03.10.2012, 17:31 | Сообщение # 1 |
Высший друид
Сообщений: 786
| Название фанфика: "Путешествие во времени"
Автор: PPh3
Бета : MS Word, Omega
Рейтинг: PG-13
Пейринг: НЖП, НМП, Северус Снейп, Гарри Поттер/Джинни Уизли, Рон Уизли/Гермиона Грейнджер, Альбус Дамблдор
Тип: гет
Жанр: AU, приключения, ангст, общий
Размер: макси
Статус: в процессе
События: Седьмой курс, Путешествие во времени, Фик об оригинальных героях, Философские размышления, Много оригинальных героев, Дамбигад, Нестандартный пейринг, Любовный треугольник
Саммари: Что делать, если вполне безобидная поездка оборачивается кучей проблем и приключений? Смогут ли маггловские науки быть полезными, если ты вдруг окажешься в магическом мире, да еще и не в своем времени? Поможет ли университетское образование и, как следствие, умение критически мыслить, если приходится противостоять одновременно аристократическому снобизму одних и слепому преклонению перед авторитетами других?
P.S. Много НП, частичный Дамбигад. Фанатам крутых Уизли и Поттера читать не рекомендуется.
Предупреждения: ООС, AU, немагическое АУ, Дамбигад
Это очередное видение седьмой части ГП глазами сразу нескольких новых персонажей, которые оказываются в Хогвартсе по разным причинам и меняют взгляд на вещи как друг друга, так и некоторых обитателей Хогвартса.
Частично игнорируется 6-я книга ГП, т.е. Дамблдор не попал под проклятье кольца, а Драко не принимал Темную Метку и не получал приказ убить Дамблдора, следовательно война отложена во времени, и Хогвартс продолжает жить своей жизнью.
Люциус Малфой смог откупиться от Азкабана после провала в Отделе Тайн. Амелия Боунс и Эммелина Вэнс, убитые в шестой книге, живы, а Олливандер продолжает торговать палочками у себя в магазине.
Также имеет место AU относительно маггловского мира. Т.е. предполагается, что миссис Роулинг книг о ГП не писала, и, соответственно, главная героиня не могла их прочесть и сразу понять, что с ней произошло. В противном случае это могло бы привести к появлению всезнающей Мэри-Сью. Также имеет место небольшое смещение хронологического порядка некоторых событий, имевших место в маггловском мире.
P.S. Поскольку все новые персонажи не являются англичанами, для усложнения восприятия и создания реалистичности при переходе с одного языка на другой оный будет вводиться в первых двух-трех главах с момента введения в повествование персонажей, на нем говорящих, а также при переходе в диалогах с одного языка на другой. Переводы будут указаны в скобках там же в диалогах.
P.P.S. Некоторые уже известные заклинания изменены так, как если бы они произносились на классической, а не вульгарной латыни.
P.P.P.S. Фик задуман и начат давно, поэтому любые совпадения с другими фиками являются случайными и не относятся к плагиату.
Диклеймер: Автор не извлекает материальной прибыли, персонажи и вселенная Дж.К.Роулинг принадлежит Дж.К.Роулинг.
|
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 06.11.2012, 02:27 | Сообщение # 181 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Минут через пять все зелья разной степени качества и готовности стояли перед профессором на столе, котлы были вычищены, и инструменты и лишние ингредиенты убраны по местам. Студенты в ожидании уставились на преподавателя, не зная, чего от него ждать на этот раз.
- Сегодня вы варили зелье "Sanguis Ebulliens" (3), — заговорил Снейп бархатным голосом. — Кто из вас может перечислить его основные физические свойства и вызываемые симптомы?
Шенбрюнн, Кайнер, Нотт, Малфой, Забини, Миллер, Боунс, Грейнджер и четверга равенкловцев — Мерлин, как все предсказуемо. Подняли руки только те, кто специально готовился к уроку. И это после получасового допроса "Фольквардссона"!
- Мисс Миллер, вы, кажется собираетесь стать колдомедиком? — сказал профессор с нотками скепсиса в голосе, удостоив хаффлпаффку презрительным взглядом.
- Д-да, сэр, — запнулась девушка, уставившись в пол, однако тут же подняла глаза и заговорила уже более уверенно, — зелье "Sanguis Ebulliens" — легкая темно-зеленая жидкость, прозрачная на просвет, без вкуса и запаха… Является одним из наиболее сильных и быстродействующих ядов, ибо приводит к моментальному подъему температуры и, как следствие, денатурации гемоглобина. Помимо повышения температуры, данное зелье вызывает также сильную одышку, слабость, головную боль, тошноту, наружные и внутренние кровотечения, тремор, судороги… — Миллер выдохнула и вновь посмотрела на профессора. — Противоядие необходимо ввести в течение пяти минут. Безоар бессилен против данного зелья. В состав противоядия "Sanguis Tranquillus" (4) входят…
- Достаточно, мисс Миллер, — резко оборвал ее Снейп. — Сейчас мы на практике убедимся, правду ли вы говорите… — и поставил на стол клетку с гигантской серой крысой.
Потемневшие глаза девчонки широко распахнулись, рот судорожно схватил воздух, а сама она резко отшатнулась назад, наткнувшись на стол, за которым сидел МакМиллан. Типичная хаффлпаффка.
- То, что вы говорите, недопустимо! — воскликнула Гермиона Грейнджер, главная поборница справедливости и защитнгица всех угнетенных. — Это негуманно — испытывать зелья на животных, тем более на глазах у всех!
- Очевидно, вы, мисс Грейнджер, предлагаете испытать его на вас? — тем же вкрадчивым голосом произнес декан Слизерина, откупорив колбу с надписью "Schönbrünn" и поднес ее к лицу гриффиндорки, на котором читался теперь явный страх.
- Я не позволю вам использовать использовать зелье моего друга на других учениках! — встал на защиту своей одноклассницы Визерхофф, его серые глаза пылали гневом, а ладони изо всей силы упирались в столешницу, что, казалось еще чуть-чуть, и она сломается.
- Ты, сальноволосый ублюдок, ничего не сделаешь с нашей Гермионой! Ясно?! — крикнул со своего места Уизли, лицо которого было красным, как помидор.
- Только смейте тронуть ее, профессор! — сквозь зубы прошептал Поттер, готовя на всякий случай волшебную палочку: ему было неважно, что его могут исключить за нападение на преподавателя, главное, чтобы его подруга была цела и невредима.
Однако злобный профессор все слышал.
- Мистер Поттер, мистер Уизли, по двадцать баллов с каждого за оскорбление преподавателя, — как ни в чем не бывало, сказал Снейп.
- Профессор, я не позволю вам испытывать этот яд на ком-либо! — в голосе и выражении лица Шенбрюнна весьма странным образом переплетались холод и гнев, а крепко зажатая в руке палочка была направлена на колбу с зельем.
Декана Слизерина удивило подобное "гриффиндорское" поведение его подопечного: чтобы Карл Шенбрюнн, образец для подражания многим, посмел открыто перечить преподавателю, да еще готов был распрощаться с собственно сваренным зельем и оценкой "Превосходно"… Видимо, он хорошо ударился головой, или Кайнер опоила его Амортенцией.
- О, мистер Шенбрюнн, — интонации Мастера зелий стали наигранно-снисходительными, — вы, наверное, боитесь, что вас обвинят в продолжении деятельности Гриндевальда. Что ж, тогда, я думаю, следует опробовать зелье на ком-нибудь из ваших, — лица всех подростков вытянулись в страхе и недоумении. — Я думаю, мисс Кайнер нам идеально подойдет, — грубо схватил опешившую девушку за плечо и вытолкнул на середину класса. — Магглорожденная, которая не нужна даже своим родителям-магглам, — сказал он с презрением, отметив параллельно горящие предвкушением лица своих змеек. — За которую не поручился даже куратор Геннинген, за которую никто не несет ответственности, полусквиб, которая никому не нужна…
И он знал, что девчонка с ним полностью согласна.
- Вы ведь этого не сделаете, профессор? — с опаской и слабой надеждой в голосе спросила Грейнджер.
- Нет, нет… — качая головой, повторяла Сьюзен Боунс.
- Профессор Снейп, вы хотите сказать, что, как декан, не несете ответственности за здоровье и безопасность фрейлейн Кайнер? — в голосе Шенбрюнна сквозили одновременно удивление, страх и требование немедленно прекратить эту дешевую комедию.
- А разве вы не знаете, мистер Шенбрюнн, что мисс Кайнер вообще не должна была учиться на факультете Слизерин? — с презрением поинтересовался Снейп, продолжая сжимать плечо девчонки, чтобы она не вырвалась. — Десять баллов со Слизерина за сомнение в действиях преподавателя.
Теперь для всех настал черед удивляться: и слизеринцы, и не-слизеринцы единоглассно сошлись во мнении, что это беспрецедентный случай, когда Северус Снейп снял баллы со своего факультета. В остальном же мнения разделились. Так, авторитет Шенбрюнна незначительно возрос в сознании не-слизеринцев и немало упал в таковом у слизеринцев.
Профессор же, не теряя времени, поднес колбу к губам студентки, и та взяла ее обеими руками.
- *Glauben Sie wirklich wollen, es zu trinken?* /Вы серьезно собираетесь это пить?!/ — Шенбрюнн даже не пытался скрыть ужаса в своих мыслях.
- *Ja… Professor sagt die Wahrheit…* /нем. Да… Профессор говорит правду…/ — так же мысленно ответила девушка и коснулась колбы губами, внутри содрогаясь от ужаса.
- Я выпью зелье! — громко сказал Фольквардссон и, перепрыгнув через парту, выхватил из рук девушки колбу и залпом опрокинул в себя.
Весь класс затаил дыхание, совершенно позабыв о том, что оставшееся до конца урока время уже истекло, однако в подземельях звон колокола почти не был слышен. Несмотря на явную антигуманности эксперимента, большинству учеников было жутко интересно, что же произойдет дальше. Первую минут ничего необычного не происходило, однако вскоре Ассбьорн начал тяжело дышать, лицо покраснело, а на лбу высыпал холодный пот.
До убийства директора Каркарова в 1996-м в Дурмстранге преподавал зельеварение известный Мастер Теодор Вернер, прославившийся своими эффективными, но весьма жестокими мерами преподавания. В его стиле было опоить подопытного, особенно ранее провинившегося в чем-либо студента каким-нибудь ядом, хорошо еще, если качественным, в то время как все остальные должны были вовремя сварить антидот. Если же яд был слишком быстрым, как, например, "Sanguis Ebulliens", то противоядие, как правило, готовили заранее: безоар, как уже верно заметила фрекен Миллер, нейтрализует далеко не все яды. В некоторых случаях он поил неизвестным зельем и по симптомам подопытного заставлял догадаться, что это был за яд, и дать соответствующее противоядие. Нередко Вернер добавлял яд в еду во время трапез, и задачей студентов было его определить, так что в Дурмстранге считалось привычной практикой водить над едой всякими артефактами, определяющими нежелательные примеси или же проводить качественные реакции прямо за обеденным столом. Поэтому Ассбьорну Фольквардссону не показалась ничего удивительного в желании профессора Снейпа провести подобный эксперимент, однако было одно "но": в Дурмстранге яды пили обычно парни, девушки же — крайне редко и то наименее опасные. И дело было вовсе не в их количестве. Здесь же в качестве подопытного кролика была выбрана Анна Кайнер, девушка, которая ему нравилась, и по отношению которой он не хотел бы допустить причинение какого-либа вреда.
Дышать, казалось, было невозможно, голову словно стянуло жестким и узким обручем, изображение перед глазами плыло и появлялось в каких-то ярких неестественных цветах, все вокруг полыхало огнем… Ноги равенкловца подкосились, и он завалился на стоявшую рядом с ним девушку. Анна осторожно усадила Фольквардссона на пол, позволив опереться на себя, и метнула отчаянный, полный мольбы взгляд в сторону его одноклассников. Корнер, Бут и Голдстейн тут же зашуршали в поисках противоядия, но было тщетно: студенты Хогвартса не имели за собой привычки оставлять себе излишки зелий, колбы же, оставленная Фольквардссоном, куда-то исчезла. Все трое были удивлены и шокированы одновременно. Им, как и всем остальным студентам, не оставалось ничего, кроме как посочувствовать. Анна же пребывала в отчаянии: у нее на руках умирал человек, а она ничем не могла помочь. Это не проклятие, которое можно вылечить несколькими взмахами палочки — а ведь ей до сих пор страшно было вспоминать Карла, исполосованного "Sectumsempra". Но Карл вроде бы не уничтожил все излишки…
- *Karl!.. Mein Gegengift!.. Rasch!..* /нем. Карл!.. Мое противоядие!.. Быстро!/ — девушка с надеждой посмотрела на своего одноклассника, который, впрочем, сам догадался, что надо делать.
Несколько секунд, и к потрескавшимся губам равенкловца приложили колбу с темной неопределенного вкуса холодящей жидкостью. Не прошло и полминуты, как жар отпустил парня, и прекратилась дрожь. Ученики в классе затаили дыхание, моля Бога, Мерлина и прочие Высшие силы, чтобы несчастный подопытный выжил. Большинство здесь присутствующих были в сознании своем почти еще дети, и потому никогда не задумывались о смерти, как таковой, ведь это будет еще нескоро, далеко, в старости, и потому им было тяжело принять то, что смерть может прийти так быстро и неожиданно. И потому никто не хотел, чтобы Фольквардссон умер у них на глазах, так быстро и внезапно, в то время как никто из не может помочь. Что же касается самого профессора, то он, подобно одному из своих студентов, также пребывал в лежачем положении на холодном полу, пристукнутый несколькими "Impedimenta" и "Expelle Arma".
Глаза, едва открывшись, поначалу различили лишь огромное светлое пятно на темном фоне, которое, по мере того, как прояснялось зрение, постепенно приобретало знакомые цвета и очертания, превращаясь в милое сердцу лицо, уставшее и обрадованное. Неловко подняв руку, дотронулся до ее щеки, провел пальцем по губам.
- Anna… — лицо юноши расплылось в блаженной улыбке, а глаза засияли, отражая свет факелов.
- Ja… Karl hat geschaffen… /нем. Да… Карл успел…/ — ответила девушка улыбнувшись, продолжая удерживать своего однокурсника за плечи.
Фольквардссон пожал руку своему спасителю, благодарно улыбнувшись в ответ и даже смог встать самостоятельно — действие яда уже почти сошло на нет. О появившемся же по его безрассудству долгу жизни он пока даже не думал, занятый мыслями совершенно другого характера. Что же касается Карла Шенбрюнна, то он, хотя осознавал, что только что спас человеку жизнь, не считал это чем-то выдающимся — это было против его правил: оставить человека умирать, имея возможность помочь ему, и потому смерть Фольквардссона, скорее всего, легла бы тяжелым камнем в его душе, тем более что он лично знал этого человека и имел с ним некое подобие дружбы. Но была еще одна причина, второстепенная, но от этого немаловажная, почему он так поступил, ибо, в некоторой степени, как ему нашептывал лукавый внутренний голос, смерть Фольквардссона была ему выгодна, т.к. тогда не пришлось бы делить девчонку. Делить девчонку… Кайнер уже идет, опустив голову и едва передвигая ноги, провалившись в свои тяжелые мысли, наверняка обвиняя себя в том, что это она виновата в том, что Фольквардссон чуть не умер. Она даже не допускает, что она не вправе отвечать за поступки абсолютно всех людей, тем более что Фольквардссон в данном случае повел себя, как идиот. Да и сама взялась за старое и захотела отравиться. Однако сейчас это неважно. Важно лишь то, что если бы Ассбьорн действительно умер, то Анна либо наложила бы на себя руки от безысходности и чувства вины, либо достала бы его, Карла, своими бесконечными истериками, и наследника рода Шенбрюннов обе эти перспективы не радовали в одинаковой степени.
В гостиной Равенкло, несколько часов спустя…
- Ассбьорн, ты уже идешь спать? — удивился Голдстейн, выглянув из-за книги: в Равенкло уже привыкли, что бывший дурмстранговец допоздна сидит с какими-то книгами, не переставая удивляться при этом, как он может так мало спать.
- Как ты знаешь, у меня был сегодня тяжелый день… — устало произнес Фольквардссон, облокотившись на перила. — А мне сегодня еще боевую магию у вас вести.
- Снова Снейп? — предположил Голдстейн.
- Да… он добился таки для меня отработки, — Ассбьорн даже сам удивился, чего это его потянуло на откровенность. — А профессор Флитвик в этот раз не стал возражать, мотивировав тем, что я совершил глупый поступок… — парень грустно улыбнулся. — Хотя, наверное, вся школа теперь считает так же… — и посмотрел на окно, в котором отражались лучи еще яркого, но уже катящегося к горизонту солнца.
- А Кайнер… — Голдстейн был в курсе, что Фольквардссон терпеть не мог, когда кто-либо критиковал даму его сердца, однако сейчас он пребывал явно не в лучшем настроении для того, чтобы спорить и, тем более, демонстрировать свою опасность и силу, — она действительно бы выпила зелье, если бы ты не сделал это за нее?
- Не знаю, Энтони, не знаю… — юноша покачал головой, всем своим видом показывая, что если к нему больше нет вопросов, то он пойдет спать. — В любом случае, она уже этого не сделала…
Голдстейн хотел озвучить что-то вроде "Да эта Кайнер вообще сумасшедшая", но вовремя передумал.
- А Шенбрюнн… он вроде все время ходит с ней, она ему вроде тоже небезразлична… но он не стал пить за нее зелье, хотя явно готов был профессору голову снести.
- Знаешь, Энтони, — Ассбьорн небрежно присел на перила, положив руки в карманы, — меня профессор Снейп тоже спрашивал об этом, правда, в несколько ином ключе, но я отвечу тебе то же, что и ему: я думаю, Карл Шенбрюнн до последнего надеялся, что у их декана еще осталась совесть.
- И?.. — глаза Голдстейна стали по пять галлеонов, вызвав невольную улыбку у его собеседника: надо было обладать огромной смелостью и безрассудством одновременно, чтобы так дерзить декану Слизерина, один взгляд которого заставлял голову втянуться в плечи или засунуться в песок.
- Тридцать баллов штрафа… я думаю, на большее он бы не решился, иначе бы наш декан полностью со мной согласился, — теперь настал черед улыбаться у обоих студентов сразу.
- Знаешь, Ассбьорн, я часто тебя не могу понять, — принялся рассуждать Энтони, когда юмор от шутки сошел на нет, — ты обычно ведешь себя, как типичный слизеринец: гордый, замкнутый, мстительный, можешь спокойно полить человека грязью, если он тебе не нравится, но временами в тебе прорывается настоящий гриффндорец: защищаешь эту Лавгуд от шуток ее одноклассников, готов любому перегрызть горло за Кайнер и сегодня за нее даже зелье пил. Как только волшебную Шляпу не разорвало на куски?
- Я думаю, Энтони, ты понимаешь, что человек многогранен и не состоит лишь из тех качеств, которые присущи какому-то одному факультету, иначе был бы, мягко говоря, неполноценным. Другое дело, что, на мой взгляд, факультет, если студент учится на нем с первого курса и не обладает какими-то определенными установками и целями, что довольно часто бывает в одиннадцать лет, начинает сильно влиять на характер своего питомца, способствуя выработке или внешнему изображению одних качеств и погашению других. Если не ошибаюсь, маггловский психолог Карл Юнг назвал это "коллективным бессознательным". А вообще, если честно, Шляпа Основателей мне только Хаффлпафф не предлагала, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись.
Ретроспектива…
- О, молодой человек, у вас присутствует безусловная тяга к знаниям, — раздался в голове юноши хриплый голос древнего артефакта, — ваш ум принадлежит ученому…
Значит, Равенкло, — подумал про себя Фольквардссон, и его это более, чем устраивало, однако шляпа Годрика решила его еще немного помучить перед тем, как окончательно распределить.
- Но еще в вас много храбрости и благородства, вы терпеть не можете несправедливость и, не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам, что безусловно указывает вашу принадлежность к Гриффиндору.
- Нет!
- Подумайте хорошо, молодой человек. Быть гриффиндорцем — значит бороться на стороне Добра и Света. Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы…
- Нет!
Ибо, Ассбьорн Фольквардссон, хотя безусловно признавал в себе немало качеств львиного факультета, испытывал к нему немалое недоверие, равно как и к одному его выпускнику, занимавшему ныне директорское кресло или, правильнее сказать, трон. В то время Хогвартс, как мультикультурная школа, казался Ассбьорну единственной альтернативой Дурмстрангу, на руках не было достаточного количества информации, чтобы сделать однозначные и достоверные выводы. Кроме того, жизнь диктовала свои требования и предъявляла куда более важные проблемы, чем выбор новой школы. Однако Ассбьорн считал себя достаточно взрослым, чтобы не верить свято всему написанному в книгах, тем более, исторического характера, и потому бурные восторги автора по поводу факультета Гриффиндор, которому была посвящена половина новой "Истории Хогвартса", которую он заказал совиной почтой во "Флориш и Блоттс", а также деятельности директора Дамблдора, которому была посвящена половина книги, вызвали у молодого человека не восторг, как предполагалось, а, наоборот, желание оказаться подальше от львиного факультета в целом и директора Дамблдора в частности. Не внушал Фольквардссону доверия и уважения тот человек, который одни свои титулы расписывает на целых четыре строчки, и котором на протяжении пятидесяти страниц лилась вода о том, какой он хороший и замечательный. Но при этом не рассказывалось ни о его собственных достижениях в области трансфигурации, но о его учениках, которые выпустились бы с факультета Гриффиндор и успели как-то прославиться. При этом довольно много места было посвящено его борьбе с Гриндевальдом и неким "Тем-кого-нельзя-называть", известным как второй Темный Лорд. Создавалось впечатление, что вся "История Хогвартса" — эта большая агитационная речь в поддержку Дамблдора и его идей, и что основная его деятельность — это не директорство и улучшение качества образования, а плетение политических интриг, а в Гриффиндоре он набирает своих потенциальных сторонников. А разговор со Шляпой оконсатльено укрепил желание юноши не идти во львятник, под крылышко милого директора. "… не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам…" — это сделает любой здравомыслящий человек, в ком есть совесть. "Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы…" — а вот это уже похоже на намерение использовать, а Ассбьорн Фольквардссон не имел ни малейшего желания погибать смертью храбрых во имя призрачных идей добра. Единственные же, кому он что-то должен, — это его семья.
- Долг перед Родом, процветание Рода… — казалось, Шляпа задумалась, — ваши ценности типичны для любого чистокровного волшебника, воспитанного в старых традициях. Вы амбициозны и целеустремленны, замкнуты и самодостаточны, вы уважаете Темные Искусства и сами являетесь темным магом — Салазар Слизерин мог бы гордиться таким питомцем, как вы. В Слизерине вы бы заслуженно пользовались уважением и сумели добиться бы добиться всего того, о чем пока смеете лишь мечтать… — старая тряпка рассмеялась.
- Нет, — уже спокойнее ответил Ассбьорн.
О Слизерине в "Истории Хогвартса" Хогвартса было написано катастрофически мало и, по большей части, в негативном ключе, так, чтобы сразу отбить у юного читателя желание знакомиться со змеями, которые все поголовно будущие темные маги. Немало его по этому вопросу просветил профессор ТИ/ЗОТИ Йорген Ринквист, достаточно внимательно следивший за событиями, происходящими на Туманном Альбионе, насколько это было возможно из-за моря, и даже получивший в свое время предложение стать Пожирателем Смерти, от которого он, естественно, отказался, не желая быть клейменным рабом помешанного на чистоте крови самозванца, родословная которого вызывала большие сомнения. Таким образом, пусть в Слизерине не было прямого контроля сверху, стоило опасаться давления со стороны одноклассников и навязчивых предложений вступить в ряды Пожирателей, а также всяких коллективных пакостей в случае отказа. Мазохизмом Ассбьорн Фольквардссон не страдал, Пожирателем становиться не хотел, поэтому Слизерин также отпадал.
- Уверены? — спросила Шляпа.
- Да, — твердо ответил Фольквардссон. — Можно только вас спросить об одном: вы действительно наделены разумом, или это все происходит в моей голове, и вы являетесь лишь проводников от сознания к подсознанию? — в мыслях юноши чувствовался неподдельный исследовательский интерес.
- Хм… — задумался древний артефакт, после чего проорал на весь Большой Зал: — РАВЕНКЛО!
Конец ретроспективы…
А пока двое студентов вороньего факультета делились друг с другом своими мыслями, профессор зельварения Северус Снейп, наворачивающий круги у себя в комнате в подземельях, мысленно проклинал Мерлина, Моргану и части их гардероба, несносную девчонку Кайнер, свалившуюся ему на голову, остолопа Фольквардссона, решившего сыграть в благородство, идиота Поттера, из-за которого вообще была затеяна вся эта дурацкая игра, Темного Лорда и своих коллег по цеху, перед которыми он вынужден был играть, и своего наставника, который в свое время помог сохранить свободу и не сломаться под грузом обстоятельств. Именно Альбус Дамблдор решил устроить весь этот театр абсурда, в котором отвел ему, Северусу Снейпу, самую главную, самую сложную и самую дурацкую роль. Пожалуй, если бы Мастер Зелий решил навестить маггловский мир, да еще переместить во времени лет на десять-пятнадцать вперед, то Альбус в его понимании однозначно бы жевал поп-корн, нет, лимонные дольки в виде поп-корна, внимательно следя за разворачивающимся на экране действом, периодически внося туда свои поправки.
Ретроспектива…
- Северус, мальчик мой, как дела у тебя на факультете? — поинтересовался Дамблдор, откинувшись на спинку кресла и поглаживая свою длинную белую бороду.
- Все спокойно, Альбус, — бесстрастным голосом ответил декан Слизерина, — в отличие от ваших дражайших гриффиндорцев, — надавил, — мои змейки не выносят выяснение отношений за пределы общей гостиной, а сейчас, благодаря вам, у них слишком мало времени, чтобы затевать какуб-либо смуту.
Северуса удивила подобная заинтересованность директора его факультетом, ведь обычно он не обращает ни на кого внимания, кроме своих любимых львят, и это настораживало. Какие у Дамблдора есть виды на слизеринцев. Да, далеко не все змейки разделяют идеи Темного Лорда целиком и полностью, есть те, которые не хотят принимать Метку. Дамблдор что, хочет переманить их к себе посредством его, Северуса? Слишком опасная и рискованная идея, Альбус. Ставки слишком велики, и в случае провала под угрозой окажется и моя деятельность шпиона, и жизни этих ребят. Это чистой воды безумие — лезть в чужой Дом со строгими правилами и традициями только для того, чтобы распространить и на его обитателей свое влияние.
- Лимонную дольку, Северус? Не хочешь? А зря — сегодня с добавкой имбиря… У-у-у-м, — директор кинул себе в рот очередную порцию сладостей и, посмаковав их несколько минут, вернулся к делу. — Помнится на твоем факультете учится магглорожденная. Как к ней относятся одноклассники?
Северусу не нравился, совсем не нравился интерес Дамблдора к его протеже, но, тем не менее, он ответил совершенно будничным тоном:
- Не могу сказать, что ее присутствие в Слизерине их обрадовало. Одни ее просто игнорируют, другие ограничиваются мелкими оскорблениями. К тому, же, как я уже сказал, мои змейки сейчас слишком заняты, чтобы заниматься выяснением отношений, а Кайнер зарабатывает много баллов для факультета и выполняет свою часть работы достаточно хорошо, чтобы не вызывать нарекания со стороны старост. Это несколько улучшило отношение к ней других учеников.
- Скажи, Северус, а как ты сам к ней относишься? — умудренный годами старец сцепил руки замком и принял самый, что ни на есть, участвующий вид, как бы говорящий: если что я тебя пойму и помогу.
- Как я уже заметил, Альбус, — в голосе Снейпа чувствовалось раздражение, — мисс Кайнер зарабатывает много баллов на уроках, прекрасно успевает по школьной программе, соблюдает правила внутреннего распорядка и трудится на благо факультета, так что мое отношение к ней пока только положительное.
- Это не годится, Северус, — не терпящим возражений тоном сказал директор. — Дети Пожирателей наверняка заметили твое лояльное к ней отношение, о чем немедленно напишут родителям, те доложат Тому, а Том начнет подозревать тебя в предательстве, — цепочка Дамблдора выглядела логичной и не лишенной здравого смысла, — и тогда твоя деятельность шпиона может быть поставлена под угрозу, в то время как нами сделано еще далеко не все для победы над силами зла, — строго добавил он и, приподняв свою пурпурную мантию, расшитую золотыми узорами, направился к насесту с Фоуксом, который, в ответ на ласки своего хозяина, лишь ущипнул его за палец, на что старик лишь добродушно рассмеялся. — Удивительные создания, фениксы… — с любовью и заботой смотрел он на своего фамилиара. — В любом случае, Северус, — взгляд директора вновь обрел ясность и твердость, — ты должен исключить любые факторы, которые заставили бы детей Пожирателей Смерти и, следовательно, Тома, сомневаться в твоей лояльности им, и потому ты должен проявить соответствующее отношение к единственной магглорожденной на факультете и позорящей его своим происхождением, чтобы никто больше не смел сомневаться в твоей верности. Я говорю не о простых мелких оскорблениях или дополнительных отработках, но о значительно более серьезных санкциях.
- Но, Альбус… — декан Слизерина даже не пытался скрыть удивления, — за девчонку тут же заступится ее друг Шенбрюнн, а его поддержит вся остальная немецкая делегация, и, как следствие, представители других факультетов. Немцы напишут родителям, те — в свое Министерство, и к нам могут нагрянуть с проверками. Это может обернуться для нас международным скандалом, — Снейп был предельно серьезен.
- Так нужно для победы, мальчик мой, — снисходительно ответил Дамблдор, как будто объяснял глупому ребенку простые истины, — в немцев можно будет легко заткнуть. Достаточно лишь напомнить им о Гриндевальде и холокосте, — и, лукаво улыбнувшись, закинул в рот очередную лимонную дольку.
Конец ретроспективы.
Альбус, Альбус, все у вас для общего блага, все для победы, но задумывались ли вы когда-нибудь, скольким вы портите жизнь, калечите души, даже если эти люди не имеют никакого отношения к нашей войне, если они случайно попали в эпицентр событий? Все должно приносить пользу, а от лишнего необходимо избавляться — так? Ставки и так становятся все более высокими, подобно тому, как время бежит, не умаляя шаг, с каждым разом ему приходится все более качественно играть свою роль, захватывая с собой все больше людей под беспощадное колесо Судьбы. Роль которую он ненавидит, но без которой уже не представляет жизни. Иногда профессор зельеварения и двойной шпион задумывался о том, а не стоит ли ему бросить все к Мордредовой бабушке и свалить куда-нибудь за границу, подальше от Темного Лорда и Дамблдора с Поттером в придачу, где он не был бы никому ничего должен и просто занимался бы зельеварением. И в очередной раз отвечал себе: нет! Он обещал Лили, что позаботится о ее сыне, которые, к несчастью оказался Поттеровым отродьем, обещал Альбусу, что позабоится о мальчишке и доведет до победного конца. И лишь слабая надежда, что где-то вдалеке забрезжит свет, и снова наступят мирные времена, пусть его к тому времени не будет в живых, заставляла Северуса идти дальше, пусть даже через силу.
* * *
Хаффлпафф не считался сколько-нибудь престижным и успевающим факультетом Хогвартса, ибо, как считали многие, здесь учатся полные посредственности: дураки, бесталанные и вообще все те, кто не подошел остальным трем факультетам. Здесь не гнались за почестями, славой и кубком школы. Здесь не правили смельчаки и герои, как в Гриффиндоре, честолюбцы и хитрецы, как в Слизерине или ботаники-вундеркинды, как в Равенкло. Ибо в цене здесь были совсем иные добродетели.
Верность — вы все здесь один дом, одна семья. Вы — части единого целого: выпадет один кирпичик, и сломается вся стена.
Честность — будьте честны друг с другом и с собой. Всегда выполняйте обещанное. Тот, кто лжет и скрывает — не доверяет своему Дому, а, значит, и дом не может доверять ему. Честность — первый залог верности.
Дружба — вы все одна семья, один дом, то, где вас всегда будут ждать, где вас примут, каким вы бы ни были. Здесь вместе делят радость и горе, здесь нет равнодушных и одиноких, никто не остается в стороне. Дружба — второй залог верности.
Взаимопомощь — не оставляйте друг друга наедине со своими проблемами, будь то, учеба, отношения со сверстниками или адаптация к новому миру, новым условиям жизни. Берите под опеку младшекурсников и магглорожденных — они более всех нуждаются в защите. Помогли вы — помогут и вам. Стучите — и отворят вам. Взаимопомощь — третий залог верности.
… Стены из бежевого камня, обшитые панелями из дуба и ореха, казалось, отражали солнечное тепло. Окна здесь высоко, почти под потолком, ибо общежитие Хаффлпаффа располагается в полуподвале, но свет проникает сюда в любое время дня. Потолок здесь не высокий, как в Большом зале, но и не давит, как в Слизеринских подземельях, он просто как в любом обычном доме.
Гостиная заставлена разномастными столами, пуфиками, диванами и креслами и желто-коричневой гамме — так, чтобы все вместе могли учить уроки или просто собраться и поговорить компанией. На стенах висят картины и гобелены в черно-золотых цветах, изображающие пейзажи и натюрморты. В гостиной Хаффлпаффа тепло и уютно. На полках в горшках стоят многочисленные растения, придающие комнате немалую оживленность, за ними ухаживают все ученики. Это своеобразный символ жизни, напоминание того, что это бесценный дар, который есть у каждого независимо оттого, кем он родился, то, что выравнивает всех вместе. В одну из стенных ниш помещен резной книжный шкаф с застекленными дверцами — своеобразная хаффлпаффская библиотека: школьные учебники по большинству посещаемых предметов и художественная литература, в основном маггловская, которую многие поколения студентов собирали буквально по крупицам.
В другом углублении сооружен алтарь. На деревянной полке стоит фотография красивого юноши с заразительной улыбкой и добрыми глазами, перевязанная черной траурной лентой. Внизу подписаны старинные латинские стихи:
Vita nostra brevis est,
breve finietur.
Mors venit velociter,
rapit nos atrociter,
nemini parcetur.(5)
Он умер еще совсем молодым, даже не успев закончить школу. В Хаффлпаффе свято чтят память Седрика Диггори — верного, честного, отзывчивого человека и просто хорошего парня. Около его фотографии постоянно горят свечи, и каждое утро кто-то приносит свежие цветы. И каждый год здесь отмечают день его рождения и день его смерти.
Напротив входа располагается больший мраморный камин, способный согреть гостиную даже в самые лютые морозы, а над ним, в тяжелой позолоченной раме, висит портрет моложавой, слегка упитанной женщины в средневековом зеленом платье с рыжими волосами, заплетенными в толстые косы. Это Хельга Хаффлпафф — основательница и покровительница барсучьего факультета. Ее добрые голубые глаза излучают любовь и вековую мудрость, которой позавидовал бы даже Дамблдор, а губы слегка улыбаются, оставляя ямочки в пухлых щеках. В руках она держит золотую чашу, украшенную изображением своего животного. Каждый год, первого сентября Хельга неизменно поднимает свою чашу за здравие учеников и дает небольшое напутствие — они часто бывают похожи, но никогда не повторяются.
Коридоры в общежитии барсучьего факультета низкие и круглые и напоминают норы, а низкие деревянные двери в арочных проемах ведут в просторные общие спальни, где студентов уже ждут мягкие удобные кровати с балдахинами и сладкие сны после трудного и насыщенного дня.
Элизе Миллер нравилось в Хаффлпаффе. Здесь было тихо и спокойно. Слово “дом” — было первым определением, пришедшим ей на ум, не просто коллектив, связанный некими общими традициями, но место, где тебе всегда будут рады, где ты можешь расслабиться и отдохнуть, никого при этом не стесняя. Здесь все было по-другому. Не нужно было бояться лишних слов и движений, опасаясь получить осуждение в глазах строгих родителей за свою “ненормальность”, ибо все здесь были волшебниками. Не нужно было сливаться со стеной, боясь попасться на глаза Бранау и его дружкам — первый предсказуемо попал в Слизерин и имел в корне другую специализацию, так что его присутствие приходилось терпеть лишь во время общих трапез в Большом Зале, а последние вообще остались в Германии, более, чем за тысячу километров от Хогвартса. Как ни странно, в Хаффлпаффе было мало полукровок, в основном магглорожденные и чистокровные, однако этот контраст практически не бросался в глаза — все здесь в равной степени, независимо от происхождения, были открытыми и вежливыми. Сам факультет воспитывал своих студентов.
3) (лат.) “Кипящая кровь”
4) (лат.) “Спокойная кровь”
5) (лат.) Жизнь наша коротка/ и быстро кончается./Смерть придет быстро/, заберет нас жестоко,/ никого не пощадив. (“Gaudeamus”)
|
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 06.11.2012, 02:32 | Сообщение # 182 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| В ее старой школе у Элизы толком не было друзей, если не считать Карла и Лотара. Она была слишком замкнутой и неуверенной в себе, чтобы просто заговорить с человеком, которого она едва знает, и который не проявляет к ней ни капли интереса. Нет, она не считала, что ей могут нагрубить или оскорбить, зато была уверена, что с ней просто не захотят говорить и быстро дадут понять об этом. Ничего, выходящего за рамки учебы или деловых формальностей, каждый сам за себя. Первый и единственный человек, который обратил на нее внимание и даже захотел с ней дружить, был Карл Шенбрюнн, и именно благодаря ему она подружилась со своим нынешним женихом Лотаром Визерхоффом. Здесь же словно сама атмосфера располагала к диалогу и формированию приятельских отношений.
В Хаффлпаффе существовала традиция — на второй день учебы (ибо в первый день сразу же после ужина все дружно ложились спать) первокурсники собирались в круг у камина и рассказывали о себе — это был своеобразный ритуал доверия коллективу: честность как фундамент дружбы. Элиза не была первокурсницей, но была новенькой, и прошла обряд доверия как перед своим курсом, так и перед всем факультетом — ведь всем интересно было узнать, а как живут волшебники в других странах.
- Здравствуйте… меня зовут Элиза Катрин Миллер… — голос дрогнул. — Я магглорожденная.
Повисшую тишину нарушает лишь потрескивание огня в камине, около которого она стоит. Гостиная погружена во тьму, и новенькая заметно выделяется на фоне яркого пламени. Девушка заметно волнуется. Она уже взрослая, но по-прежнему боится выступать перед аудиторией, и очередной доклад превращается для нее приступ паники и мандража, от которых могу спасти только успокоительное зелье и неизменная поддержка Карла. В таких случаях он всегда брал ее за руки и, смотря ей прямо в глаза, говорил: “У тебя все получится. Я верю в тебя”. И от него веяло такой непоколебимой уверенностью, что, казалось, иначе просто быть не может.
Элиза не любила находиться в толпе. Толпа подчиняет всех себе и сносит любых застоявшихся на месте или идущих против течения. Толпе всегда от тебя что-то нужно, она угнетает, подавляет, и до твоих собственных желаний и потребностей ей нет никакого дела. Сейчас она стояла у камина, так, чтобы ее было видно всем остальным студентам, которые по-домашнему расселись на диванах и пуфах и с любопытством взирали на новенькую семикурсницу. Здесь не было рядом Карла или Лотара, способных ее поддержать, защитить, но и не было серой, безликой толпы, стремящейся задавить. Наоборот, лица добрые, радушные. Ее хотят понять, ее принимают такой, какая она есть. Ни тени насмешки или равнодушия.
- Я прибыла по обмену опытом из Германии вместе со своими друзьями Карлом Шенбрюнном и Лотаром Визерхоффом…
- Лиза, извини, а когда у тебя день рождения? — спросил Эрни МакМиллан на правах старосты. — У нас положено делать подарки всем курсом.
Сразу на “ты” и сразу сокращает имя — она теперь их “сестра”, так что лишние формальности ни к чему.
- Мне девятнадцать лет, и день рождения у нее 15-го августа, в день Успения Святой Девы Марии.
- Что это? — спросил кто-то из студентов помладше.
- Это почитаемый католический праздник, день, когда мать Иисуса Христа — про него, надеюсь, все слышали, — добавила девушка с нажимом, — представилась от жизни земной к жизни небесной.
- А разве это так важно? — поинтересовалась рослая темноволосая девушка, Меган Джонс, кажется.
- Мои родители очень… религиозны и воспитали ее соответствующим образом, — вновь твердо произнесла Элиза, однако голос ее дрогнул на слове “религиозны”.
Отношения с семьей и, как следствие, религия, были для нее больной темой, которую она старалась лишний раз не поднимать. К тому же, она не знала, как относятся к религии волшебники в Британии, но, судя по удивленным или безучастным взглядам, равнодушно. Кажется, пронесло.
- Жаль, что ты не будешь праздновать с нами свой следующий день рождения, однако мы обязательно сделаем тебе подарок, — свернул с опасной темы Эрни.
- Спасибо, мне было бы очень приятно, — ответила Элиза, улыбнувшись.
На примере своей дружбы Карл показал ей, что значит бескорыстие, и теперь она не искала специально подводные камни в словах каждого человека. Ей действительно будет приятно получить подарок, а у барсуков просто такая традиция — нести радость и уют всем студентам своего Дома.
- А почему ты такая взрослая, а до сих пор учится в школе? — поинтересовалась девочка с третьего-четвертого курса?
- Потому что такова система магического образования в Германии, и с конца XIX века она строится аналогично маггловской, — ответила Элиза уже более уверенно, первое волнение прошло, и сейчас она рассказывала уже о вещах, которые знала достоверно. — Похожая система образования принята и в Дурмстранге. В нашей школе мы изучаем одновременно и маггловские, и магические дисциплины, что также сказывается на длительности обучения.
- А зачем волшебникам знать маггловские предметы? — спросила блондинка Ханна Эббот.
- Для общего развития, чтобы студент по окончании школы имел равные возможности устроиться и в маггловском, и в магическом мире. Магическое сообщество может удовлетворить потребности далеко не всех его членов. Не все в нем могут найти себе работу или привыкнуть к новой культуре.
- Это в… ты узнала от своих друзей? — с некоторым вызовом в голосе поинтересовался Джастин Финч-Флетчли, неотрывно смотревший на девушку.
Последние слова Элизы не были для него новостью: едва он попал в Хаффлпафф, старосты, а также чистокровные одноклассники, подробно рассказали ему, кто есть кто в магическом мире, и на что может рассчитывать каждый волшебник в зависимости от своего происхождения. Картина получалась не очень радостная. Фактически ему оставалось надеяться на своих товарищей по факультету, которые могли бы обеспечить соответствующие рекомендации при устройстве на работу, и надеяться небезосновательно, ибо дружбу у хаффлпаффцев было не отнять, либо на вхождение в чистокровный род, что было большой редкостью и нонсенсом, ибо жених не должен уступать невесте по имущественному и социальному положению.
Но так было только в Хаффлпаффе. Слизеринцы были обеспечены всем с самого рождения. Равенкловцы, перекопав горы литературы, догадывались со временем сами. Лишь гриффиндорцы оставались беспечны в своей наивности, абсолютно не задумываясь о том, что ждет их после школы. А тех, кто мог бы это рассказать, можно было пересчитать по пальцам, да и болтливостью в этом отношении они не отличались.
- Карл и Лотар мне действительно рассказали мне много полезного о магическом мире. Но у нас в школе есть также предмет по культуре и традициям магического мира, обязательный для всех магглорожденных и полукровок. У нас считают, что человеку с самого начала нужно дать хотя бы базовые знания о новом для него мире и представления о его возможностях в нем, чтобы в дальнейшем он сам сделал выбор. Я считаю это справедливой политикой.
- Верно, — подхватила Сьюзен Боунс, миловидная девушка с круглым лицом и прямыми рыжими волосами, — у нас в Хогвартсе также есть факультативные уроки волшебного этикета, но ведет их Снейп. Но как у вас соблюдается Статут о Секретности? — в голосе девушки послышалась сталь, будто говорила не она сама, а ее тетя Амелия Боунс, начальник Отдела магического правопорядка. — Ведь в маггловском мире человеку необходимо много документов, чтобы устроиться на работу, купить дом, вступить в брак, — знающие люди согласно закивали. — Как он может все это сделать, имея на руках лишь аттестат магической школы, которая для магглов не существует?
- Статус о Секретности рассчитан, в первую очередь, на самосознание и адекватность волшебников, ибо ни один здравомыслящий человек не станет рассказывать, что он волшебник, уже хотя бы потому, чтобы его не сочли сумасшедшим или не использовали в личных целях, — ответила Элиза менторским тоном, как когда-то ее учил Карл. — Он призван обеспечить спокойное существование каждого из сообществ без вмешательства в дела друг друга, однако законы маггловского мира в большинстве своем обязательны для волшебников. А что касается магических школ, то все они официально существуют в маггловском мире под видом частных школ, так что выдаваемые ими аттестаты действительны в обоих мирах и дают возможность продолжить учебу или поступить на работу.
- Да это же отлично! — выдохнул Джастин, продолжая смотреть на девушку.
Казалось, он просто слушал ее голос и хотел, чтобы она продолжала рассказывать дальше, и не только потому, что ему было интересно.
- А магглы, значит, могут видеть ваши школы и могут зайти внутрь, да? — вновь спросила Сьюзен, которую немало интересовали вопросы права.
- Только родители или опекуны учеников. Для всех остальных это просто архитектурные достопримечательности, и ничего более.
На какое-то время вопросы прекратились — ученикам нужно было переварить тонну вываленных на них новых знаний. Элиза, мысленно обрадовавшись, что вопросы, как и знакомство с факультетом на сегодня окончены, поспешила отойти в тень и слиться с интерьером, однако Ханна Эббот так и не дала ей совершить задуманное.
- А как у вас в стране сообщают будущим ученикам о том, что они волшебники? Так же, с совами присылают приглашение?
- Чистокровные и полукровки, как правила с рождения знают, что они волшебники. Родители заранее выбирают школу для своего ребенка и затем отправляют соответствующее письмо в Министерство магии, когда получают подтверждение о зачислении. Да, многие чистокровные волшебники по традиции пользуются совами, хотя можно отправить и обычной почтой — как я уже говорила, наши школы официально существуют и в маггловском мире. А к магглорожденным, по факту первого выброса стихийной магии, приходит чиновник из Отдела Образования, который, собственно, все и рассказывает. Так было и у меня. Магглорожденные и полукровки учатся, как правило, в ближайшей к их городу школе.
- То есть, вам не приходится ждать до одиннадцати лет, чтобы, наконец, узнать, что все эти странные вещи — это волшебство? — удивился магглорожденный шестикурсник, которого родители в свое время достали обследованием у психиатров и экстрасенсов.
- Нет, — Элиза отрицательно покачала головой. — Лотар, а у него отец — член Совета Магов, говорил мне, что чиновникам проще известить родителей, что их ребенок — волшебник, сразу же, как только произойдет первый всплеск стихийной магии, чем без конца фиксировать их, а когда ребенку исполнится одиннадцать лет, явиться в том и тупо поставить перед фактом. Ведь магглы могут подать на Министерство в суд за моральный ущерб, т.к. там знали и вовремя не проинформировали, а родителям и самому ребенку пришлось из-за этого немало помучиться, — задавший вопрос шестикурсник мрачно кивнул в ответ. — Просто политика честности и справедливости.
Большинство товарищей по факультету согласно кивнули: честность и справедливость — барсучьи качества. Теперь было понятно, почему немецкие студенты, даже попавшие в Гриффиндор и, тем более, Слизерин не испытывали к Хаффлпаффу распространенных в Хогвартсе предубеждений — потому что они сами немало были воспитаны в хаффлпаффских качествах, а новизна и незашоренность мышления ставили их вне межфакультетской вражды и школьных интриг. Пока что.
- А у вас существуют СОВы и ТРИТОНы? — поинтересовался Эрни Макмиллан, снова обнявший Сьюзен.
- Да, конечно. СОВ большинство учеников сдает, как правило, в возрасте семнадцати лет, то есть, в конце шестого курса. И в двадцать лет — ТРИТОНы. Обучаться последние три года в Hochschule, или высшей школе, необязательно и необходимо лишь тем, кто в дальнейшем хочет посвятить свою жизнь науке, политике, финансам, праву или медицине. Также для этого необходимы высокие проходные баллы. Еще мы сдаем промежуточные экзамены на третьем курсе — это что-то наподобие распределения по уровню успеваемости. От результатов этих экзаменов зависит выбор будущих спецкурсов, профессии и, соответственно, возможность обучаться в Hochschule.
- То есть у вас умные отдельно, тупые отдельно? — уточнила Ханна.
- По сути дела, именно так, да.
Захария противно рассмеялся.
- Ты бы точно учился с тупыми, — “заткнул” его МакМиллан. — Лиза, ты извини, пожалуйста, он уже года три ведет себя кое-как. Значит, ты должна была сейчас доучиваться последний год в этой вашей Хохшуле?
- Да, мы вместе с Карлом и Лотаром должны были доучиваться последний год, — кивнула девушка. — Я собираюсь стать колдомедиком, и мне нужно полное образование.
- Значит, у вас до сдачи СОВ тоже нельзя колдовать дома на каникулах? — поинтересовалась девочка лет пятнадцати на вид.
- Что значит, нельзя колдовать на каникулах? — искренне удивилась Элиза. — Как вы будете поддерживать свои навыки в норме, если не будете практиковаться? Колдовство волшебной палочкой, — девушка сделала плавное круговое движение, прочертив золотистую линию в воздухе, движения ее кисти были легкими и выверенными, как у гимнастки, раскручивающей атласную ленту, — это как игра на музыкальном инструменте: если вы не будет постоянно тренироваться, то не “подружитесь” с волшебной палочкой. Она просто будет хуже вас слушаться. Она — продолжение вас самих — так говорил наш учитель по теории магии.
- А Статут о Секретности? — не унималась Сьюзен Бонус. — Допустим, волшебники живут отдельно от магглов, и в их семьях невозможно отследить, кто именно колдовал. Но в семьях магглов?
- Сьюзен, извини, но я не совсем понимаю, зачем распространять Статут о Секретности на семьи магглорожденных волшебников, — Элиза недоуменно покачала головой, — потому что родители и так знают, что их ребенок волшебник. Другое дело, что об этом не должны знать другие магглы, не являющиеся членами семьи и не живущие вместе с ребенком-волшебником. А для родителей это возможность увидеть, чему именно учат их детей.
Некоторые из учеников печально вздохнули, ведь это было бы здорово — показать родителям, что они умеют, или привести их в Хогвартс, чтобы они увидели, в какой большой и красивой школе учатся их дети.
- И что, твои религиозные родители тоже радовались твоим фокусом? — ехидно усмехнулся Захария. — Или ты со своими дружками стукнула их “Confundo”? И вообще, как так получилось, что у тебя в друзьях гриффиндорец и слизеринец? — взгляд его выражал скепсис и презрение.
- Смит, молчал бы лучше и не хамил! Надоел уже всем! — отрезал МакМиллан, которому, как и его друзьям было невероятно стыдно за своего товарища перед новой студенткой.
Захария Смит, пожалуй, был единственный, кто выбивался из дружного барсучьего коллектива, во всяком случае, своего курса. Ехидный и надменный, подозрительный и жадный до сплетен, он вызывал далеко не лучшие чувства у товарищей по факультету. В отличие от одноклассников, он до сих пор не перерос свой четвертый курс, когда многие завидовали Поттеру, неожиданно, в обход всех правил, попавшему в чемпионы. Будучи весьма посредственным в учебе, не блещущий никакими талантами, он искренне радовался каждой газетной статье, обсасывающей личную жизнь Поттера, поливающей его грязью — ведь у сопляка Поттера, воспитанного магглами, была слава, он с рождения был всем известен, в то время как у Захарии, наследника древнего чистокровного рода, ничего этого не было и в помине. И все события, связанные с Мальчиком, который выжил, для него были не более, чем приключенческим комиксом, который интересно почитать на ночь. А теперь тут еще одна рассказчица нашлась. Да как будто до нее здесь есть кому-то дело. Тоже будет здесь про великую силу межфакультетской дружбы заявлять, когда ее чистокровные дружки кинут ее через неделю. Ведь тогда у нее не будет друзей так же, как у него самого теперь.
Элиза отступила на шаг назад и проглотила застрявший в горле. Опустилась голова, сникли плечи, дрогнула волшебная палочка в руке. По щеке скатилась одинокая слезинка. Девушка любила своих родителей, но отношения с ними стали натянутыми с того самого дня, как у нее произошел первый всплеск стихийной магии.
Ретроспектива…
Прибывший к ним домой министерский чиновник объяснил, что юная Лиза Миллер — волшебница, и что ее “проклятье” не исчезнет, если ее станут таскать по экзорцистам, но станет еще более неподконтрольным и разрушительным. С тех пор ни отца с матерью, ни от бабушки она не услышала более доброго слова. Сухое приветствие — максимум, на что она могла рассчитывать. Родители боялись рассказать священнику на исповеди о том, что их дочь — ведьма, ибо, какой беспутной не считали бы, все равно любили ее, зато бабка была горазда на “епитимьи” — раз уж священник не может. Помня, что для праздных рук дьявол всегда найдет работу, она старательно загружала внучку ручным трудом — уборка дома, уход за цветником, вязание, вышивание, игра на пианино и флейте (последнее было по рекомендации учительницы начальных классов, обнаружившей в девочке талант к музыке). А зная, что ведьмы колдуют руками, заставляла ее держать ладони над пламенем — “чтобы выжечь греховную суть”. И девочка молчала, глотая боль и слезы, вспоминая, что те же святые мученики терпели гораздо больше мучений, чем она, но продолжали идти дальше и проповедовать свет Истины Христовой. Выдержали они, выдержит и она, тем более, что они страдали за правое дело, а ее наказывают за грехи. Она понимала, что это делается для ее же блага, блага в понимании взрослых, что родные любят ее и потому не могут смириться с тем, какая она есть. И потому старательно врала учителям и одноклассникам, видевшим на следующий день ее перевязанные руки, что это она сама обожглась, схватившись за горячий чайник, или поранилась о розовые кусты, и каждую ночь перед сном молилась за родных, чтобы Господь простил их и не вменил им за грех ее наказание.
Элиза быстро обнаружила, что дома заклинания у нее выходят намного слабее, что в школе, на нейтральной территории, хотя должно было быть наоборот. На уроках волшебного этикета и теории магии она много раз слышала о том, что дома, особенно в родовых поместьях, магия, подпитанная кровью и мудростью предков, усиливается во много раз. Она охотно слушается своего хозяина и подчиняется ему. Но у себя, в родном доме, Лиза была как чужая и даже физически ощущала эту атмосферу — гнетущую, холодную, враждебную… Родители, которые предпочитают ее игнорировать, бабка, которая считает ее чуть ли не исчадием ада. Единственный, кто хорошо относился к Элизе, был младший брат Ганс. Он был еще слишком мал, чтобы понимать, что волшебство это плохо, и потому всегда с радостью и интересом слушал рассказы своей старшей сестры — в основном это были адаптированные отрывки из истории магии — или наблюдал, как она колдует. Раз — он оказался в воздухе, два — и бумажный обод на голове превратился в настоящую золотую корону, три, и любимая бабушкина икона, которую он неосторожно свалил с полки, снова целая. Так продолжалось до тех пор, пока однажды бабушка не застукала обоих внуков в кладовке с каким-то непонятным варевом в котле с криком “немедленно прекратить всю эту чертовщину” разогнала обоих по углам. С тех пор девочку никогда больше не оставляли одну с братом и не допускали, чтобы они вместе проводили время, а позже и сам Ганс начал смотреть на сестру с опаской и боялся лишний раз к ней подойти — так Элиза потеряла единственного друга в своей семье.
Первое заклинание, которое она освоила, было не “Lumen” или “Alatum Leviosum”, как у большинства нормальных первокурсников, а “Quies Noctis” — “ночная тишина” — у бабушки Марты был очень тонкий слух. Латынь, язык молитвы прежде, стала призывом неизведанных и все наполняющих сил — Карл говорил ей уже, что большинство магов — пантеисты и рассматривают магию как некую бесплотную духовную сущность, эфир. Она безлична и не способна творить сама, но существует для того, чтобы с ее помощью творили люди и в то же время является гарантом естественного магического порядка. “Как можно утверждать, что все мы служим дьяволу, — говорил ей Эрхард Шенбрюнн, — если мы наделены волшебством от рождения? И если Бог допустил, чтобы вы родились волшебницей, то почему вы считаете, что неугодны ему? Магия — часть природы, часть вас, и Бог дал вам этот талант, чтобы вы его впоследствии приумножили, но не хоронили в землю. Не хуже ли вы тогда будете тех ханжей и лицемеров, которые отвергают человеческое естество только потому, что не могут подчинить его себе?”.
Но, даже не смотря на доброе к ней отношение и поддержку Шенбрюннов, которым она стала почти как дочь и сестра, она продолжала чувствовать себя изгоем и отрезанным ломтем — наверное, так чувствуют себя те, кого отсекли от Рода. Нет, от нее еще не отреклись, казалось девушке, осталось ждать недолго. И даже не будет никаких напыщенных фраз и высокоморальных нотаций, ей просто скажут, что они уже выполнили свой родительский долг, и теперь она уже взрослая, и потому вольна идти на все четыре стороны. Элиза Миллер знала: если это произойдет, то она уже никогда не вернется домой. Она будет чужая. Для всех.
Конец ретроспективы.
- Но все-таки, — заговорил какой-то третьекурсник, — слизеринцы — они плохие, а гриффиндорцы — хорошие. Как они могу дружить, если один из них в любой момент может предать другого?
Рядом кивнуло еще несколько человек того же возраста, однако МакМиллан не стал их останавливать — так будет лучше для разрядки атмосферы, которую немало накалил Захария своими дурацкими подколками.
- Это долгая история, — ответила Элиза, чуть замявшись — все-таки теперь приходится рассказывать о личном — и вновь повернулась лицом к аудитории. — Карл и Лотар были знакомы еще раннего детства и окончательно сдружились, оказавшись вместе в одной школе. А с Карлом мы сидели вместе за одной партой, и именно Карл стал моим первым другом в магическом мире. У нас существует что-то вроде негласной традиции, когда чистокровные студенты берут под покровительство магглорожденных и полукровок, чтобы помочь им адаптироваться в новых условиях, хотя не всегда это перерастает в дружбу. А распределение — оно все-таки проводится по чертам характера? — слушатели тут же закивали в ответ. — А у нас достаточно разные характеры, чтобы мы оказались на разных факультетах. Я не вижу ничего плохого в межфакультетской дружбе, и не считаю, что герб на мантии определяет выбор человека. Храбрость, верность, хитрость и острый ум — я думаю, они дополняют друг друга, и у Основателей не получилось бы создать столь великую школу магии, будь они во власти нынешних предрассудков.
- Это здорово! — заметила Сьюзен, мечтательно улыбнувшись, и положила голову на плечо Эрни Макмиллану, который согласно кивнул в ответ и приобнял девушку за талию — на Хаффлпаффе не в чести было ханжество, и легкое проявление чувств не считалось чем-то постыдным и некрасивым.
- Блеск! — воскликнул Джастин, зааплодировав, а следом за ним и вся остальная аудитория.
Лиза смутилась и сделала, шаг назад, чтобы оказаться в тени.
- Она говорит абсолютную правду, — раздался с портрета твердый голос Хельги Хаффлпафф, приведя даже старшекурсников в благоговейный трепет. — Никто из нас, каким бы сильным волшебником не являлся, не смог бы покорить себе магию этого места и построить здесь школу. Мы сделали это вместе, сообща, как одно целое, и то же я заповедую вам.
- Э… простите, мэм, — пискнул кто-то из первокурсников. — В “Истории Хогвартса” написано, что Салазар Слизерин рассорился с другими Основателями из-за того, что не хотел обучать в школе магглорожденных, и ушел из школы. Это правда?
- Не совсем. История постоянно переписывается так, как это угодно очередной власти, — строго сказала Хельга. — Годрик действительно стремился сделать волшебство доступным для всех, превращая его в некое подобие ремесла, что не могло не радовать новообретенных волшебников — так в наши времена называли рожденных простецами. Салазар же, напротив, преподносил магию как некое тонкое искусство, сокровенное знание, которое под силу постичь далеко не каждому волшебнику, — большинство хаффлпаффцев хмыкнули, вспоминая небезызвестного слизеринского профессора, — тем более новообретенному. И я не стану отрицать, что далеко не все волшебники могли воспринять все многообразие магии. Многие новообретенные, будучи неграмотными, приносили предрассудки из мира простецов, которые стремительно ограничивали магию, дабы сделать доступной ее для своего ума, не обремененного ни мудростью, ни знаниями о мире. В наши времена простецы страшились всего неизвестного, непознаваемого, бесконечного… — ученики слушали, затаив дыхание. — Салазар, с его коварством и хитростью, было не под силу терпеливо ждать и бороться с этим, он знал, что его бы никто не поддержал, в то время как вся школа стала бы на сторону Годрика. Он просто ушел, ибо не хотел обучать, по его мнению, недостойных, — устало закончила женщина.
- А как же василиск, которого он поместил в Тайную комнату, чтобы убивать магглорожденных? — воскликнул Джастин, на которого этот самый василиск напал на втором курсе.
- Я думаю, эта легенда появилась уже после нашей смерти, чтобы поддержать межфакультетскую вражду и очернить факультет Слизерина. Просто кому-то удобно, чтобы были “плохие”, чтобы появиться “хорошим”, и школа из храма мудрости и знаний превратилась в площадку для политических интриг, — с грустью сказала Хельга. — На протяжении веков в Хогвартсе учились потомки Салазара Слизерина, и все они могли говорить на змеином языке, но до нынешнего времени еще ни один из них не спускался в Тайную комнату, чтобы призвать василиска. Салазар не мог оставить такое завещание, ибо ценна была любая волшебная кровь, а в мире оставалось не так много потомков друидов и норн, рассеянных по всем землям, чтобы только им можно передавать древние и бесценные знания.
- А вы и Ровена Равенкло? — полюбопытствовала девочка с косичками.
- А мы остались в школе, пусть мы не были во многом согласны с Годриком. Мы остались, чтобы учить юных магов тому, чему когда-то научились сами, хотя после нашей смерти многие знания оказались утеряны, преданы забвению и уничтожены. А теперь я устала, мне надо отдохнуть… — сказала древняя волшебница и откинулась на спинку кресла, поставив свою знамению чашу на раму.
Ученики стояли, открыв рты и переваривая услышанные. Далеко не каждому удается разговорить обычно молчаливую Хельгу Хаффлпафф и, тем более, услышать повествование о временах Основателей из уст одного из них.
- Вот это да!.. — выдал кто-то из парней.
На какое-то время в гостиной барсучьего факультета воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени в камине. Студенты, немало уставшие за день, еще не до конца переварившие поток информации, которую вывалила на них новенькая, находились теперь под впечатлением от речи Хельги Хаффлпафф и, решив, что утро вечера мудренее, разошлись по спальням. Практически все заснули сразу, едва коснувшись подушки, и только Элиза Миллер еще долго не могла сомкнуть глаз, хотя расспросы одноклассников ее изрядно вымотали. Слишком много впечатлений накопилось за день, слишком много всего надо было обдумать…
|
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 06.11.2012, 02:38 | Сообщение # 183 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Она уже узнала, что двое из ее однокурсников, Ханна Эббот и Захария Смит, — наследники древних чистокровных родов. Род Ханны ведет начало от одного монаха, в котором неожиданно проснулся колдовской дар. А предки Смита предсказуемо были кузнецами и занимались изготовлением оружия и различных артефактов. Эрни Макмиллан, староста факультета, был чистокровным волшебников в десятом поколении и состоял в родстве с древнейшим и благороднейшим семейством Блэк. Род Сьюзен тоже насчитывал около двух столетий и имел связи с Малфоями и Розье (чем мисс Боунс совсем не гордилась), а также Прюэттами, из которых в живых осталась только мать Рона Уизли. А вот Джастин Финч-Флетчли, как и она сама, был из семьи магглов, только для него было шоком, когда он в одиннадцать лет узнал, что является волшебником, ведь родители хотели отдать его в Итон, престижную частную школу.
Ей рассказали про всех учителей — у кого какие тараканы в голове, как следует вести себя на уроках и что можно себе позволить, — про межфакультетскую вражду, про Гарри Поттера, Надежду магического мира, его борьбу с силами зла и организованным им и Гермионой Грейнджер клуб ЗОТИ ДА, в котором они за полгода выучили больше заклятий, чем за три года учебы. И, естественно, про Седрика Диггори, верного, умного и отзывчивого, который пал смертью храбрых от руки Того-кого-нельзя-называть. Элизе же оставалось только гадать — что это в Хогвартсе за учителя такие, что пятнадцатилетний подросток знает больше их. Да и как могли допустить, чтобы кубок оказался порталом, и за смерть того юноши, Седрика Диггори, чья фотография стоит в гостиной, никто в итоге не понес ответственность? Где справедливость?
Не укрылся от девушки и пристальный, даже восхищенный взгляд ее нового одноклассника Джастина Финч-Флетчли, и, хотя она продолжала общаться с ним, как ни в чем не бывало, ей было не по себе. Тихая и застенчивая, она не стремилась к вниманию парней, и ненавязчивые ухаживания Карла были для нее чем-то новым и волнующим, выбивающим землю из-под ног. Она научилась замечать, когда она нравится, и сейчас женская интуиция твердила ей, что Джастин от нее просто без ума. Лиза боялась этого, ибо не хотела разбивать сердце хорошему человеку, не хотела становиться искусительницей и причиной боли и уныния, но и не могла игнорировать парня, ведь он никаких намеков со своей стороны пока еще не делал, так что оставалось надеяться, что все образуется, и она интересует его не более, чем новый человек.
В Хаффлпаффе всегда находили занятие для свободных рук и головы. Нужно помочь профессору Спраут пересадить растения в теплице — пожалуйста. Помочь перепуганным первокурсникам с зельеварением — хорошо. Показать трудное заклинание, которое задал профессор Флитвик пятому курсу — вот и все, правда, нужно только разобраться сперва с нумерологической формулой, а также сильнее концентрироваться на желаемом результате. А ты знаешь нумерологию? — Нет, я в ней не сильна, но что-то подсказать могу. Элиза Миллер никогда и никому не отказывала в помощи, если имела такую возможность, и всегда шла навстречу. Вместе с Ханной она взяла на себя руководство кружком по выполнению домашних заданий. Старшекурсники прислушивались к ее советам, а малыши ее едва ли не боготворили, вспоминая своих учителей в начальной школе. Элиза сама любила детей и мечтала иметь семью, и потому занятия со студентами младших курсов не были ей в тягость. Пусть она не была самой умной и находчивой, зато прекрасно умела пользоваться знаниями и опытом других людей, немало в свое время в нее вложивших, и сейчас она с благодарностью вспоминала фрау Платтнер, учительницу в ее начальной школе, умевшей просто и доступно объяснять материал и находить подход к каждому ребенку. Хаффлпаффцы, же пусть немного медлительные, брали упорством и честным трудом, и не в пример гриффиндорцам, с которыми Лиза провела как-то занятие по просьбе Лотара, оказались благодарными и внимательными учениками. Как заметил однажды Эрни МакМиллан, не будь она чужой, ее вполне могли бы назначить старостой.
Дни шли своим чередом, и девушка незаметно для себя вливалась в коллектив, не понимая, как за столь короткое время успела сблизиться с совершенно чужими людьми. У нее уже успели сложиться дружеские отношения со Сьюзен Боунс, Эрни Макмилланом и Ханной Эббот. Единственный человек, с кем она была вынуждена общаться настороже и не хотела лишний раз пересекаться, был Захария Смит. Он постоянно смотрел на нее свысока, как бы говоря: “Ну и чем ты можешь меня удивить?”, и отпускал едкие комментарии в адрес ее друзей. Его просто забавляла ее реакция, как у нее резко белеет лицо, поднимаются дыбом волосы, а в потемневших округлившихся глазах вспыхивает огонек гнева, и она начинает страстно защищать этих Шенбрюнна и Визерхоффа. Естественно, за нее сразу же заступаются МакМиллан и Боунс, которые обожают пригревать всех сирых и убогих, но Захарии плевать на остракизм со стороны всего факультета. Недостаточно хитрый и изворотливый, чтобы стать слизеринцем, не обремененный верностью и дружелюбием, чтобы быть истинных хаффлпаффцем, он считает себя выше этого. Считал, пока однажды Миллер в порыве гнева не сказала тихо, направив на него палочку:
- Silentium!
Но ее слышала вся гостиная. И никто так и не соизволил расколдовать Смита, ему объявили бойкот. За прошлый год он так и не освоил невербальные заклинания, а подойти к кому-нибудь из учителей боялся, ибо знал, что его осудят, и осудят справедливо. В конце концов, он попался Снейпу, который, сняв с него Заклятие Немоты, а заодно и тридцать баллов с Хаффлпаффа, отправил нарезать флоббер-червей к себе в класс, пообещав заколдовать снова, если тот будет ныть.
А вот Джастин постоянно ходил за Элизой хвостом и отступал лишь тогда, когда по близости оказывались Карл Шенбрюнн или Лотар Визерхофф. Он не приглашал ее на свидание, не делал комплименты и вообще ни коим образом не намекал, что она ему нравится, но обязательно придумывал какой-нибудь предлог, чтобы находиться с нею рядом, будь то тяжелая сумка, которую такая хрупкая девушка, как Элиза Миллер, ни за что не поднимет, несуществующее домашнее задание по чарам или трансфигурации, неожиданная заинтересованность в зельеварении, которое он был рад бросить после пятого курса или просто красивое место, которое Элиза просто обязана увидеть. Элиза была слишком доброй, чтобы отказать, тем более что предложения сами по себе были достаточно невинными, а Финч-Флетчли, когда они оставались наедине, едва мог связать пару слов. Он просто молчал и любовался ею, и изредка поддакивал, даже не слушая, что именно говорит девушка, полностью передавая инициативу ей.
- Скажи мне, Джастин, зачем ты пришел сюда со мной? — однажды спросила Элиза, невинно улыбнувшись, и положила книгу на откидную полку.
Сейчас они находились в библиотеке и стояли в довольно узком проходе между двумя стеллажами с редкими изданиями, которые запрещалось выносить из читального зала. Они стояли столь близко друг к другу, что один мог слышать дыхание другого, и от этого было не по себе каждому из них. И если девушка еще сохраняла внешнее спокойствие, хотя немало нервничала при этом, то парень, весь покрывшись испариной, стоял, глупо открыв рот и растворившись в голубизне ее глаз.
- Ты же не изучаешь зельеварение, — строго произнесла она, как бы намекая, что у него нет причин находиться рядом с ней.
- Я… э… — только и смог выдать из себя Финч-Флетчли, покрасневший до кончиков ушей.
- В любом случае, спасибо, что проводил меня, — мило улыбнулась Элиза и, взяв с собой учебники, вышла из прохода навстречу Карлу.
- Hei, Karl! — радостно заговорила она на немецком. — Guten Abend, Herr Folkvardsson! — поприветствовала она высокого блондина, в равенкловской мантии, пришедшего вместе с ее другом, заглушив при этом “v” на немецкий манер. /нем. Привет, Карл!.. Добрый вечер, господин Фольквардссон!/
Шенбрюнн тут же отобрал у своей протеже книги, а Фольквардссон, наклонившись, поцеловал ей пальцы, едва коснувшись губами.
- Das ist angenehm Sie, zu sehen, Fröcken Miller… — ответил Ассбьорн, не удержавшись от традиционного шведского обращения. /нем. Приятно видеть вас, фрекен Миллер/
Финч-Флетчли, застыв на месте, наблюдал за происходящим действом. Если блондин просто отдал дань приличиям, то между Лизой и Шенбрюнном точно проскочила искра. Они тепло смотрят друг другу в глаза, как старые друзья. Ей явно комфортно с ним.
- Und das ist mein Huffpuffs Klassenkamerad Justin Finch-Fletchley, — указала она своего одноклассника, который наконец-то вынырнул из-за стеллажа. — Er hat beglitten mich in die Bibliothek. /нем. А это мой одноклассник по Хаффлпаффу Джастин Финч-Флетчли… Он проводил меня до библиотеки./
- Добрый вечер, мистер Финч-Флетчли, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Карл, протянув руку. — Меня зовут Карл Шенбрюнн.
- Ассбьорн Фольквардссон.
- Э… Здрасьте… — Джастин по очереди пожал руки обоим парням, стараясь при этом не встречаться взглядом с Фольквардссоном: тот казался уж слишком хмурым и недружелюбным.
- Спасибо, что присматриваете за Элизой, мистер Финч-Флетчли, — сказал напоследок Шенбрюнн, кивнув, и, взяв девушку под руку, повел к уже занятому ими столу.
Джастин тяжело выдохнул. Он не знал, в каких отношениях Элиза состояла с этим Шенбрюнном, но что-то подсказывало ему, что с ним будет трудно конкурировать.
Причесался, поправил мантию и галстук, наложил “Silentium” на Смита, чтобы не ехидничал. Суббота — отличный день для отдыха и свиданий, так что все одноклассники положительно откликнулись на его предложение погулять на улице. Не робеть, не стесняться, Джас! Бери инициативу в свои руки. Посмотри на этого Шенбрюнна или Визерхоффа и на себя. Как ты ей можешь понравиться, если в ее присутствии только и можешь, что ловить воздух ртом, как рыба, и ведешь себя, как размазня? Конечно, его еще беспокоил Визерхофф — он иногда сидел с ними за столом и даже пару раз заходил к ним в гостиную, чтобы проводить Элизу и пожелать ей спокойной ночи. Он не демонстрировал при всех свои чувства, и потому Флетчли ошибочно решил, тот Лотар все лишь друг. Отсутствие же аналогичного поведения у Карла он списал на то, что тот слизеринец, и потому должен держать марку перед “своими”. Еще раз оглядел себя в зеркале и, убедившись, что выглядит отлично, покинул спальню мальчиков седьмого курса. Взял Элизу под руку — оробела, опустила глаза — кажется, так же она вела себя и с Шенбрюнном — и присоединился и идущим впереди Эрни и Сьюз. Замыкали шествие Ханна и Мег, обсуждавшие какие-то свои девчачьи штучки.
Отделившись от остальных, повел ее к мосту, с радостью наблюдая за тем, как девушка восхищается красотами местной природы. Они молча шли по деревянному виадуку, и у обоих колотились сердца все сильней и сильней. У Джастина — потому что он предвкушал волнующий и радостный момент. И у Элизы — потому что с каждым шагом происходящее казалось ей все более неправильным: она любит Лотара, а Джастин с ней ясно не просто подружиться хочет.
- Эти камни стоят здесь еще со времен друидов, — решил блеснуть знаниями парень, когда они оказались по другую сторону оврага, около Стоунхенджа, — когда-то давным-давно они проводили здесь свои обряды, и потому это место так наполнено магией…
Элиза молчала, плотно сжав губы, однако Джастин решил, что ей скучно, и потому перешел к делу.
- Извини, совсем забыл… — воскликнул он, изобразив искреннее удивление, и вытащил из внутреннего кармана мантии небольшой букет маргариток. — Это тебе, — мягко улыбнулся.
- Спасибо, — грустно улыбнувшись, ответила девушка, понюхав цветы; она любила, когда ей их дарили.
- Они к лицу тебе, — чуть дыша, произнес Финч-Флетчли и, взяв ее золотой локон, приложил к цветам, немало тем самым смутив девушку. Оказывается, быть смелым не так-то уж сложно.
Ветер гнал по небу рваные кучевые облака, трепал волосы и мантии. Скрылось солнце, и набежала прохлада. Не грусти, Элиза, твоя улыбка озаряет теплом все вокруг, с нею не страшен даже холодный ветер. Твои волосы светлы, как пшеница летних полей, а глаза твои чисты и прекрасны, как воды горных озер. Ты прекрасна, как солнце, даже если настоящее солнце уже скрылось за тучей…
Джастин был доволен верлибром собственного сочинения, прославляющим стоявшую перед ним прекрасную даму. Оставалось только решить, когда же его лучше продемонстрировать: Эрни как-то рассказал ему, что все девчонки падки на стихи и комплименты.
- Может, прогуляемся? — как бы между прочим предложил Джастин, слегка приобняв девушку за талию.
- Но только как с другом! — твердо произнесла Элиза, опустив букет и сделав несколько шагов назад, хотя это показное спокойствие давалось ей с немалым трудом.
- Что?! — Финч-Флетчли не верил своим глазам. Неужели все-таки?..
- Прости, я помолвлена… — показала тонкое золотое кольцо с сапфирами, — с Лотаром Визерхоффом… — голос дрогнул. — Я люблю его и не могу дать тебе, что ты хочешь. Прости…
Одинокая слезинка скатилась по щеке. Девушка отвернулась и побежала прочь. По крыше виадука забарабанили капли дождя, а промокший до нитки Джастин еще никогда не чувствовал себя столь глупо и одиноко одновременно.
* * *
В среду вечером, ровно в восемь часов равенкловцы во главе с Ассбьорном Фольквардссоном собрались в выручай-комнате на восьмом этаже. Комната была такой же, какой они запомнили ее во времена ДА с Поттером: голые каменные стены, высокий арочный потолок, поддерживаемый массивными восьмигранными колоннами; будто бы искусственный холодный свет, льющийся из подвешенных к колоннам светильников и зачарованных окон; по углам лежат матрацы и подушки для отдыха и мягкого падения. Пришли студенты только старших курсов — Фольквардссон заранее предупредил, что они будут практиковать весьма серьезные заклинания, на которые у младшекурсников может просто не хватить сил или реакции. Шли обходным путем: вначале после ужина вернулись в гостиную Равенкло, чтобы там отметиться, а затем обходным путем отправились в Западную башню, намеренно выбирая наименее освещенные и наиболее заброшенные коридоры, чтобы точно не попасться кому-нибудь из учителей или Филчу.
- Итак, мы собрались здесь для изучения боевой магии, — начал свою вступительную речь Фольквардссон, когда благодарные слушатели расселись по очень кстати появившимся креслам. — Хочу предупредить сразу: мы не будем изучать здесь относительно безобидные заклинания наподобие “Protego” и “Stupefac”, которые знает и третьекурсник. То, что я планирую вам преподать, входило до недавнего времени в учебную программу у нас в Дурмстранге, но здесь, в Британии, относится к категории запрещенных знаний, обладание которыми не одобрит ни директор Дамблдор, ни Министерство магии.
- О, так ты будешь учить нас Темным Искусствам?.. — мечтательным голосом проговорила Луна, откинув голову назад, отчего ее бледно-серые глаза стали казаться еще более округлыми и выпуклыми. Было непонятно, спрашивает она или утверждает.
- Да, именно так, — на полном серьезе ответил Фольквардссон, пройдя по комнате и окинув строгим взглядом всех своих одноклассников. — Мы будем учиться искусству не только защиты, но и нападения. Кто из вас скажет, можно ли победить, только защищаясь?
Повисла неловкая тишина. Кто-то задумался, пытаясь вспомнить сводки новостей о последних двух магических войнах. Другие едва заметно качали головой, выражая отрицание. Некоторые просто уставились в пол.
- Но ведь есть же авроры, — возразила Лиза Турпин. — Это их работа — нас защищать. Почему мы должны делать за них эту грязную работу? — и наморщила свой хорошенький носик, как будто прямо около нее лежала навозная бомба.
- Ой, Турпин, ты еще процитируй Амбридж на пару с ее племянником Склинхардом! — с сарказмом заметил Голдстейн, карие глаза которого выражали презрение и гнев.
- Мисс Турпин права с точки зрения закона, — девушка улыбнулась и засияла, как начищенный галеон, — однако кто из вас может сказать, как исполняется закон в магической Британии? — теперь пришел черед дуться для Мэнди Брокльхерст. — Но если бы аврорат справлялся со своей работой, разве были бы такие огромные потери среди мирного магического населения в первую войну?
- Очевидно, одного умения защищаться, используя базовый набор школьных заклинаний, мало, — продолжил Ассбьорн после очередной паузы. — Важно уметь еще и побеждать. Побеждать, чтобы спасти свою жизнь и своих близких. Побеждать и брать на себя ответственность за чужую смерть, зная, что в противном случае убили бы вас, — парень заметно понизил голос и, казалось, говорил даже с некоторой грустью.
- Мы… мы будем практиковать Непростительные? — поинтересовался Корнер.
- Нет. Насколько я могу судить, защитная магия замка настроена таким образом, что о применении Непростительного заклятия быстро станет известно директору. Также я хотел бы сразу заметить, что существует немало заклятий, не относящихся к категории Непростительных, но которые, тем не менее, могут нанести значительный урон, если их вовремя не снять, — взгляд упал на Голдстейна.
- Но лже-Грюм применял Непростительные, когда мы учились на четвертом курсе! — воскликнул Терри Бут.
- Терри, я думаю, есть разница между официальным уроком и нелегальным кружком. К тому же, если учесть, что у вас тут в Хогвартсе с преподавателями ЗОТИ все время связаны какие-нибудь темные истории, то Непростительные в исполнении пожирателя Крауча можно списать на авторский стиль.
- Тогда почему ты ушел из Дурмстранга, если в Хогвартсе тебе ничего не нравится? — подала голос молчавшая до этого Мораг МакДугал.
- Очевидно, потому, мисс МакДугал, — глаза равенкловки подозрительно сощурились; как и Фольквардссон, она смотрела исподлобья, однако взгляд ее был не пугающий или пронизывающий, а просто отталкивающий, — что Дурмтсранг на тот момент перестал удовлетворять моим требованиям. Но, к сожалению, многие вещи можно узнать лишь постфактум. А теперь я хотел бы перейти ближе к делу. Те, кто по этическим или личным соображениям не хочет продолжать занятия, могут покинуть комнату прямо сейчас, — Мэнди Брокльхерст, Лиза Турпин и еще несколько человек с пятого-шестого курсов поднялись с кресел и направились к выходу. — Однако все здесь присутствующие, — тем же властным и строгим голосом продолжил Ассбьорн, — должны дать магическую клятву о неразглашении. Смею предупредить, что это весьма серьезная клятва, и нарушивший ее не отделается уродливыми прыщами и словом “ябеда” на лбу.
- Да как ты смеешь?! — возмутилась Лиза Турпин, тряхнув своими темными кудряшками. — Магическая клятва — это почти Непреложный Обет. Я думаю, никто не захочет стать сквибом или вообще умереть.
Ответом ей были настороженные взгляды одноклассников.
- Спасибо, мисс Турпин, что посвятили нас в свои планы стать второй Мариэттой Эджкомб, — с сарказмом произнес Фольквардссон. — Именно поэтому я требую магическую клятву со всех. Вы ведь не хотите, мисс Турпин, или вы, мисс Брокльхерст, чтобы ваши товарищи по факультету устроили разборки? — и картинно отошел в сторону, как бы давая остальным равенкловцам карт-бланш.
- Крысы министерские! — прошипел Голдстейн в лицо обеим девушкам и вернулся на место — весь класс, не сговариваясь, объявил бойкот потенциальным предательницам.
- А теперь, когда мы всё выяснили, мы все дадим клятву о неразглашении…
Бывший дурмстранговец первый выставил перед собой волшебную палочку, холодный и серьезный взгляд его горел решимостью. Следом за ним аналогичный жест повторили все остальные студенты и теперь стояли, ощетинившись, напротив своего предводителя.
- Я, Ассбьорн Фольквардссон…
- Энтони Голдстейн…
- Терри Бут…
- Падма Патил…
Майкл Корнер…
- Луна Лавгуд…
Каждый называл свое имя, на кончике его волшебной палочки загорался свет. Это был не обычный “Lumen”, но видимый образ магии, принимавшей вызов от волшебника.
- … магией своей клянусь… — продолжил Фольквардссон, и следом за ним повторили остальные равенкловцы.
Теперь свечение полностью окутало палочку каждого из студентов и перешло на руку — магия как пантеистическая сущность вступила в резонанс с магией каждого волшебника. Многие все еще помнили тот день, когда купили свои волшебные палочки — их законный пропуск в волшебный мир — и как магическое ядро палочки приятным теплом отозвалась в руке, почувствовав связь с магическим ядром волшебника, испустив сноп разноцветных искр. В этот же раз все было похоже, но во много раз серьезней и величественней.
- …. хранить в тайне все полученные здесь знания и умения… и не говорить никому о том, где они были получены… не выдавать имен здесь присутствующих другим ученикам, учителям, директору и прочим лицам, которые сочтут получаемые здесь знания запрещенными…
Воздух в комнате заискрился от избытка магии, которая окутывала светящимися аурами юных волшебников, колыхалась волнами, переливаясь всеми цветами радуги.
- … Да будет так!
Прикрыв глаза, Фольквардссон поднес палочку к губам и затем резко вскинул вверх — следом ним повторили все остальные, и вокруг каждого вспыхнул свет, у кого ярче и шире, у кого тусклее и меньше — магия приняла данные ей клятвы. Повисла мертвая тишина, воздух перестал искриться, а студенты переводили дух. После нескольких лет учебы в Хогвартсе волшебство перестало быть для них чем-то необычным и выдающимся, они были уверены, что постигнуть все на уроках или занимаясь самостоятельно по библиотечным книгам, и теперь у них была возможность увидеть нечто грандиозное и величественное, по сравнению с которым заклинания, разучиваемые на уроках — лишь “глупое махание палочкой”, познать, что магия многогранна и выходит далеко за рамки школьных учебников.
- Вы — можете идти, — сказал Ассбьорн потупившимся Турпин, Брокльхерст и еще нескольким студентам, которые не рискнули продолжать занятия.
Тем ничего не оставалось, кроме как подчиниться — с Фольквардссоном лучше не спорить.
- А профессор Флитвик знает о нашем кружке? — поинтересовался Голдстейн.
- Да.
- И он тоже дал клятву? — скепсиса в голосе Голдстейна было хоть отбавляй, и он был не один такой, кто не мог допустить даже в мыслях требовать какие-либо обязательства с преподавателей.
- Да, — холодно и уверенно ответил Фольквардссон, смерив сомневающихся своим фирменным "орлиным" взглядом, — профессор Флитвик лично одобрил данный кружок, и он также заинтересован в том, чтобы мы не распространялись о наших занятиях за пределами этой комнаты. А теперь скажите, пожалуйста, какое самое сильное заклинание вы знаете.
- Заклятие Патронуса, — ответил Корнер, — нас ему обучил Поттер. Сам он выучил его на третьем курсе с профессором Люпином.
- Защита от дементоров и большинства статичных темных проклятий… — заметил Фольквардссон, — это уровень ТРИТОН.
- В позапрошлом году дементоры покинули Азкабан и перешли на сторону Сам-знаешь-кого! — воскликнула Падма. — В прошлом году они атаковали Хогсмид, и если бы не наши знания, полученные в ДА, мы были бы уже мертвы!
- Я не отрицаю этого, мисс Патил, — задумчиво ответил Фольквардссон, — хотя я попросил бы вас перестать использовать эти дурацкие прозвища "Сам-знаешь-кто" или "Тот-кого-нельзя-называть". Выглядть просто глупо, как будто вы тайком, но на виду у всех обсуждаете нечто, о чем не принято говорить в приличном обществе. Боитесь называть его по имени — придумайте какое-нибудь синонимичное обозначение, например, просто "Лорд" — и просто, и понятно. Что касается заклинания Патронуса, то мы обязательно будем практиковать его с теми, кто его еще не знает, хотя, должен вас сразу предупредить: заклинание Патронуса весьма энергоемкое и потому дается лишь немногим волшебникам, чей магический потенциал достаточно высок, — некоторые из студентов, считавшие себя слабыми, немного приуныли. — Однако сегодня оно нам не потребуется. Сегодня я хотел бы посмотреть на ваш реальный уровень, чтобы выработать дальнейший план занятий. Разбейтесь на пары и начинайте сражаться по моему сигналу. Разрешается использовать любые заклинания, кроме Непростительных, но с тем условием, чтобы ваш противник мог от отразить.
В течение нескольких минут равенкловцы выбирали себе пары и строились, после чего Ассбьорн приказал начинать. Он пока не вмешивался в дуэли, а просто наблюдал за дерущимися, отмечая про себя все больше недостатков. Надо отдать Поттеру должное, он успел чему-то научить своих однокурсников и товарищей по ДА. Они неплохо сражались для своего уровня, но их набор атакующих и защитных заклинаний был крайне скуден, а в сами заклинания вкладывалось слишком много излишней силы, из-за чего быстрее наступала усталость. Также дуэлянты совершали слишком много лишних движений, а это означало потерю времени и, опять же, растрачивание сил. А владение невербальной магией вообще оставляло желать лучшего, вопрос, который поднял этот МакКелби, весьма актуален. В бою “один на один” с опытным и сильным магом никто из них не продержался бы и минуты. Пожалуй, им придется еще много наверстать, прежде чем переходить к изучению непосредственно боевых заклинаний. Отработка скорости и координации движений, наименее затратные цепочки, медитация и окклюменция — вот уже нарисовались темы для следующих занятий.
Юноша обошел уже всех учеников, когда заметил лежавшую на матраце блондинку с длинными спутанными волосами. В ушах редиски, на шее — ожерелье из пробок от сливочного пива, значит, Луна Лавгуд. Казалось, девушку вообще не интересовало происходящее, выкрики заклинаний словно не долетали до нее, она просто ушла в свой далекий заоблачный мир. Поза ее была расслабленной, круглые серые глаза смотрели в потолок, а на губах играла мечтательная улыбка.
- Мисс Лавгуд?
- А, это ты? — мечтательно произнесла она, закатив глаза.
Луна Лавгуд была единственной на факультете Равенкло, кто не боялся Ассбьорна Фольквардссона, и могла позволить себе быть с ним фамильярной. Просто она была не от мира сего, а на таких не обижаются.
- Почему вы не участвуете в дуэли?
В отличие от Луны, Ассбьорн, напротив, старался соблюдать дистанцию в общении. Он еще не забыл тот странный поцелуй на Астрономической башне, который она подарила ему взамен Анны Кайнер, и потому не хотел бы испытать подобную неловкость еще раз, тем более на глазах у однокашников. Не то, чтобы его сильно волновало их мнение о нем, но поцелуи он считал слишком интимным, даже сакральным проявлением чувств, которое недопустимо демонстрировать на публике.
- Или для вас не нашлось пары?
- Нет, не нашлось… — ответила девушка, отрешенно глядя куда-то в сторону, а пальцы теребили платиновые пряди, пытаясь превратить их в некое подобие косы.
Как и Фольквардссона, ее нисколько не беспокоило отношение к ней окружающих. Только если первый стремился всячески демонстрировать свою самодостаточность и сильную, несгибаемую волю и отличался злопамятностью, то последняя, напротив, была мягким и улыбчивым человеком, с легкостью прощавшей обиды. Она была из тех людей, который бы спокойно подставили вторую щеку, стоило ударить по первой, или поделились бы последним, не особо задумываясь, как жить дальше — просто потому, что нашлись бы другие добрые люди, которые поделились бы с ними.
- Если хотите, можете сразиться в паре со мной, — предложил швед и подал руку, чтобы помочь девушке подняться.
- Я думаю, я была бы не против, — ответила Лавгуд и заняла место напротив семикурсника.
- Дама ходит первой, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись и отвесил легкий поклон напарнице, едва успев увернуться от невербального “Expelle arma”, которое Луна пустила в него с совершенно безмятежным видом.
Во всяком случае, хотя сражался он меньше, чем вполсилы, дуэль с Лавгуд оказалась не такой скучной, как он думал вначале: девчонка мастерски использовала типичный набор хогвартских заклинаний и активно прибегала к невербальной магии, так что Ассбьорну оставалось лишь угадывать, что она сделает в следующий раз. Движения ее были свободные и плавные, будто она порхала по воздуху или танцевала. Казалось, ей не нужно было сосредотачиваться или прикладывать каких-либо усилий, чтобы сотворить очередное заклинание.
- Эй, Падма, так не честно! — закричал упавший на пол Корнер, едва успев увернуться от летящего в него золотисто-красного луча. — Что это за тарабарщину ты вообще несешь?
- Это заклинание на хинди, языке моих предков, — обиженно ответила индианка. — Если ты знаешь только английский, это не значит, что заклинания могут существовать только на английском! В мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых!
Фольквардссону стоило лишь на несколько секунд отвлечься от собственного поединка, чтобы тут же быть атакованным Луной. Мышцы вытянулись и застыли, конечности онемели. “Petrificus”, невербальный — позорище. Это был второй раз, когда Ассбьорна Фольквардссона победили на дуэли, и первый раз — когда так легко и быстро. Сам виноват, отвлекся, потерял контроль. У этой Лавгуд огромный потенциал, так что заклинание вряд ли спадет раньше, чем через полчаса.
|
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 06.11.2012, 02:48 | Сообщение # 184 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Вокруг собрались все остальные равенкловцы. Кто-то удивленно хлопал глазами, кто-то ухмылялся, кто-то качал головой, а кто-то со страхом и сомнением поглядывал на Лунатичку Лавгуд, посмевшую отправить в нокаут страшного и грозного Фотльквардссона.
- Ой, простите, я не хотела, — сказала девушка без тени сожаления, невинно хлопнув глазами обрамленными длинными, но редкими и бледными ресницами.
“Petrificus totalus” парализует только мышцы, но мозг, органы чувств или сердечно-сосудистую систему. Ментальному магу под силу снять или активировать заклятия не только не используя палочки, но и не совершая телесных движений. Силой мысли. Хотя затраты и доля рассеяния магической энергии в этом случае будет выше. Сосредоточиться на достижении результата… не быть… прекратить… Перед горизонтом снова штормящее море, одновременно пугающее и прекрасное в своей силе. По небу быстро проносятся, гонимые ветром, тяжелые кучевые облака. Горизонта почти невидно — лишь слабая, неявная дымка в том месте, где море встречается с небом…
- *Finita…*
Руки непроизвольно сжались в кулаки, согнулись в коленях ноги, выгнулась спина — заклятие окаменения спало. Тяжело выдохнув, Фольквардссон перевернулся на бок и встал, даже не позаботившись о том, чтобы откинуть упавшую на глаза длинную челку.
- Меня крайне неприятно удивляет, что представители факультета достопочтенной и мудрейшей Ровены Равенкло не знакомы с таким понятием, как взаимовыручка, — елейным голосом произнес Фольквардссон, окинув своих однокашников холодным суровым взглядом. — Вряд ли вы настолько тупы, чтобы не различить обыкновенный “Petrificus totalus” и, тем более, не знать, как его снять — иначе вы бы здесь не учились. Знаете, я не удивлюсь, если люди Темного Лорда перебьют вас всех по одиночке, когда вы только и будете делать, что радоваться неудачам других, кто, по вашему мнению, затмил ваши превосходнейшие умы, вместо того, чтобы подать руку помощи и положить начало дружбы.
Юные вороны стояли притихшие, послушно потупив глазки и взяв палочки обеими руками. Пятью минутами назад им казалось абсолютно нормальным, что этого коршуна из Дурмстранга, смотрящего на всех холодно и свысока, как на птиц не того полета, наконец-то осадили, пусть даже это сделала чокнутая Лавгуд. Но теперь им и вправду стало стыдно. Может быть, если б кто-то его расколдовал, то Фольквардссон и вправду стал бы более дружелюбным, памятуя, что ему уже помогли однажды, но так у него появился лишний повод презирать всех окружающих его людей. Некоторые же по-прежнему пребывали в шоке оттого, что грозного Фольквардссона вырубила какая-то Лунатичка (!) Лавгуд, и не знали теперь, кого из них бояться больше.
- Мисс Лавгуд сегодня продемонстрировала прекрасные навыки владения атакующими и защитными чарами, — странная шестикурсница снова захлопала ресницами, — доказала, что студент Хогвартса, даже с небольшим багажом знаний, но умеющий применять их к месту, способен справиться в одиночку с Пожирателем Смерти. Правда, с очень невнимательным Пожирателем Смерти, — сарказму Фольквардссона мог бы позавидовать сам слизеринский декан, — который не ставит своей целью истребить все живое вокруг. А теперь давайте вернемся к сегодняшнему занятию. Как верно заметила мисс Патил, в мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых, и на каждом из них может быть составлено заклинание. Маги Европы, как правило, пользуются латынью, которую я настоятельно рекомендую вам выучить, чтобы не задавать глупых вопросов впоследствии. Использование заклинаний на национальных языках, правда в устаревшем варианте, может дать вам значительные преимущества в бою, прежде всего, в виду малой распространенности подобных заклинаний.
- А почему должен быть именно устаревший вариант? Гораздо проще воспользоваться современными словами, — подал голос МакКелби.
- Может быть, вы объясните, мисс Патил? — предложил Фольквардссон индианке.
- Заклинания на древних языках исполнены большей словесной энергией, — ответила Падма с чувством собственного достоинства. — Используя древние языки, мы взываем к древним божествам, которые в своей прошлой жизни были магами. Так мы подтверждаем свое уважение к магии, которая не терпит лени.
- От себя хочу добавить, — вновь взял слово швед, — что древние языки в среднем более сложные по своей структуре по сравнению с нынешними и потому допускают относительно свободный порядок слов, что весьма полезно при составлении заклинаний.
Поскольку большая часть равенкловцев посещала нумерологию, вопросов, по какому принципу составляются заклинания на том или ином языке, не возникло.
- Что касается сегодняшних дуэлей, всем нам есть, к чему стремиться…
Весь следующий час старшие студенты вороньего факультета провели, упражняя свою реакцию, тренируя движения кистей рук. Вначале Фольквардссон предложил задание на ловкость: один атакует каким-нибудь нецеленаправленным заклинанием, например “Stupefac” или “Seco”, другой должен от него уклониться, не прибегая к магии и используя минимальную для маневров площадь. Для многих это было непривычно, ведь волшебник, не пользующийся магией — все равно что безоружен, и потому стояли столбами, принимая на себя атакующие и режущие заклятия, пока Фольквардссон не прочитал нотацию о том, что здесь кружок боевой магии, а не клуб мазохистов. Едиснственными, кто пока добился успехов, были Энтони Голдстейн и Луна Лавгуд.
Последняя, казалось, просто издевалась над своими противниками. С идиотской улыбкой на устах она наблюдала, как в нее летит очередное “Seco”, и за какие-то доли секунды успевала крутануться на месте. Она не могла объяснить, как и почему она поступает в каждом отдельном случае, а просто порхала, как бабочка над цветами, словно для нее это было не более, чем забавной игрой. И с той же блаженной улыбкой она посылала проклятия в противника, ни разу при этом не промахнувшись.
Голдстейн же настолько хорошо запомнил принадлежавшее Бранау “Putulentia viscerum”, из-за которого ему пришлось четыре дня провести в Больничном крыле, что отпрыгивал от места предполагаемого попадания заклятия сразу на несколько шагов, едва не теряя при этом равновесие. Страх вырастал нервозность — и вот дрожит рука с зажатой в ней волшебной палочкой, смазывается конец или середина геометрической формулы, и заклинание дает какой-нибудь неправильный эффект — взрывает набитую пухом подушку или же, напротив, больно отдает назад, так что парень едва удерживается на ногах. Нервозность порождала паранойю — и Голдстейн боится поворачиваться к своим однокашникам спиной — мало ли что в него попадет.
Затем было задание на координацию. Цель — прочертить в воздухе контуры правильных геометрических фигур. И снова у кого-то дрожит рука в попытке провести идеально ровную линию, а кто-то, наоборот, делает чересчур резкие движения, чтобы побороть в себе неуверенность. Казалось бы, простое задание для первокурсников, оно заставило ребят немало помучиться и параллельно обругать учителей, что те не приучили их к подобной элементарщине в самом начале. “Волшебная палочка — это продолжение вашей магической сущности, — говорил им Фольквардссон, — вы должны стать с ней единым целым, и тогда она вас будет слушаться беспрекословно, как любой член вашего тела. Вы видите геометрическую формулу заклинания, вы знаете его конечную целью, так позвольте же вашей руке свободно следовать за вашей мыслью!” Вскоре удовлетворительных результатов удалось добиться Падме Патил — чары и трансфигурация всегда были ее коньком — и, как это ни странно, снова Луне Лавгуд, которая, казалось, вообще не прилагает никаких усилий и даже не старается. Впрочем, — рассудил про себя Ассбьорн, — удачи Лавгуд скоро станут закономерностью. Ей без труда удается все то, что можно не сводить в систему, познать не логическим путем, но по наитию, просто прочувствовать.
Лавгуд и Патил — две самые необычные студентки Равенкло. Обе в совершенстве владеют невербальной магией. Обе чувствуют физическую сторону своей магии и могут управлять ею, вот только если Патил делает это осознанно, то Лавгуд, опять же, по наитию, не рассуждая. Обе в той или иной мере владеют окклюменцией — у Патил чувствуется средний по силе мысленный блок, в голове же у Лавгуд лучше не копаться для собственного душевного здоровья. Владение окклюменцией предполагает владение невербальной магией… Фольквардссон чуть не выругался про себя, представив, сколько всего им надо будет еще изучить в спешном порядке, чтобы приступить, наконец, к изучению заклинаний.
В десять часов вечера измотанные и злые вороны получили, наконец, возможность, вернуться в свои общежития, а заодно и домашнее задание к вечеру субботы — прочитать об окклюменции и освоить простейшие ее техники. Бывший студент Дурмстранга, как и обещал, взялся за дело с полным серьезом и быстро дал понять своим однокашникам, которые разве только что с Гермионой Грейнджер не рискнули бы соревноваться в знаниях, что знают они на самом деле не так уж и много, и что знать и уметь — совершенно разные вещи. Равенкловцы, которые традиционно славились своими знаниями и острым умом — а в результате не могут выполнить простейшее “Expelle arma”, заклинание для второго курса, как это было с Чанг и Эджкомб. Им показали, что знания должны жить, преумножаться, изменяться, иметь выход в окружающую действительность, а не просто пылиться на полках памяти. Что знания мертвы, если относиться к ним лишь как к набору незыблемых фактов и не упражнять свой ум, не развивать критическое мышление, не стремиться создать что-то новое — ведь именно эти качества ценила в своих учениках почтенная Ровена Равенкло.
* * *
Вскоре ссора между Миллер и Финч-Флетчли сошла на нет, и дни потекли своим чередом. Элиза продолжала общаться со Сьюзен, Эрни и Ханой. С Джастином они остались друзьями, но по возможности старались избегать друг друга — чтобы не сыпать соль на рану. Иногда к ней в гости заходил Лотар, да не один, а со своим рыжим другом из семейства кошачьих, а также Карл вместе с Кайнер.
Следует отметить, что Косолап предпочитал исключительно женское общество и таки ластился ко всем девчонкам, чтобы те его погладили, почесали за ушком и одарили чем-нибудь съестным. Мурр! Зря он не заходил сюда раньше, здесь его все любят и хорошо кормят, не то, что на краснознаменном факультете, где учится его хозяйка, ее шрамоголовый друг с черной шерстью на голове и долговязое недоумение с рыжей шерстью, зовущееся ее парнем. Другой рыжий самец, которого он присмотрел для своей хозяйки, оказывается, любит другую. Мяфф, печалька… И все равно ему здесь нравится, да и златовласая избранница его рыжего друга тоже его любит. Мрр… Почешите меня еще за ушком. Как приятно… Мррр.
Что касается Лотара и Элизы, то им быстро наскучивало просто сидеть на диване перед камином, обняв друг друга за спины. В наполненной людьми комнате, которая напоминала гигантский улей, не хотелось говорить о чем-то личном и сокровенном, даже на не знакомом для всех языке, нельзя было предаваться чувствам — это неразумно и неэтично. Хотелось просто заняться чем-нибудь. Вместе. Разумеется, пристойным. Да и будет неплохо, если присоединятся остальные барсуки. И Лотар уже знал, что это могло бы быть. Его мать с раннего детства прививала любовь к музыке своим детям и любила устраивать в доме музыкальные вечера, на которых нередко бывал Карл вместе с Элизой. “Вы станете неплохим дуэтом”, — сказала как-то фрау Визерхофф, когда Элиза спела несколько песен под его аккомпанемент. Позже это стало традицией, причем не только в Зонненхаусе, но и в их старой школе.
Визерхофф специально поинтересовался у МакМиллана, как у старосты, есть ли в Хогвартсе комната для досуга: все-таки Хогвартс — это школа пансионного типа, и потому ученикам должна быть предоставлена возможность заниматься разнообразным досугом — музыкой, пением, танцами, рисованием, спортом и т.д., в общем, всем тем, чем нельзя или неудобно заниматься в факультетских гостиных. Макмиллан замялся и почесал свою русую шевелюру с рыжим отливом.
- Вообще-то есть одна комната… — неуверенно посмотрел на товарищей по факультету, — которая могла бы удовлетворить вашим запросам, мистер Уизерхофф…
Хотя, согласно кодексу Хаффлпаффа он должен был доверять друзьям своих товарищей по факультету, Эрни так и не определился со своим отношением к гостям с континента и не знал, стоит ли рассказывать им о выручай-комнате, где они собирались в позапрошлом году на занятия ДА. Он не хотел бы оказаться предателем, если вдруг выяснится, что в той самой комнате Шенбрюнн и Визерхофф проводили какие-нибудь запрещенные эксперименты или использовали ее для того, чтобы провести Пожирателей в школу. Мало ли какую сторону они выберут в этом затянувшемся противостоянии между светом и тьмой. Особенно же Макмиллан сомневался в Шенбрюнне, ибо тот был слизеринцем, а, значит, не мог не исповедовать идеологию чистоты крови, иначе его уже давно бы загнобили у себя на факультете.
- Если вы имеете в виду комнату в башне на восьмом этаже, что спрятана за картиной с троллями, то я про нее уже знаю, — с улыбкой ответил Визерхофф. — Мы недавно дрались там с Уизли ночью.
- В общем, эта комната, — продолжила за своего напарника Ханна, — принимает вид того, что ты больше всего хочешь в данный момент. Надо только это сосредоточиться на этом и пройти три раза мимо картины.
- Премного благодарен, мисс Эббот, — Лотар отвесил легкий поклон в сторону Ханны, — а теперь я предлагаю вам всем пойти вместе с нами.
Хаффлпаффцы радостно согласились, предвкушая интересное времяпровождение, и не пожалели об этом. Вначале Лотар и Лиза выступили традиционным дуэтом, спев под аккомпанемент фортепиано несколько песен на английском и немецком. Позже к ним присоединились остальные студенты, которые обладали хоты бы маломальскими талантами в музыке, прочие же сидели на пуфах и диванах и, вливаясь в ритм, хлопали в ладоши и подпевали. Не остался в долгу и Косолап, который самым наглым образом запрыгнул на рояль, безуспешно пытаясь отвоевать себе главную партию в очередной песне. В остальное же время он хватал Визерхоффа за пальцы, пока тот не взял за шкирку наглого кота и не передал его сидевшим позади девочкам, строго-настрого приказав не выпускать. Так незаметно прошел целый час, если не больше, после чего гриффиндорец, настроив на рояле магический проигрыватель, предложил устроить танцы, естественно, бальные. Пожалуй, еще никто не додумывался использовать выручай-комнату не для того, чтобы потренироваться, спрятать какую-нибудь важную, но очень компрометирующую вещь, или же избыть свое горе, а просто для развлечений, которым традиционно отводилось место в факультетских гостиных.
Карл же в гостиной Хаффлпаффа появлялся редко и ненадолго — как и все слизеринцы старших курсов, он принимал участие в работах по восстановлению подземелий. Они садились вместе у камина и брались за руки — с ним, как со своим первым другом, тем более пожертвовавшим своим счастьем ради нее, она могла позволить себе такую степень интимности — и просто говорили. О том, о чем она не решилась бы в другой раз говорить с веселым и вспыльчивым Лотаром — о своих сомнениях, страхах, переживаниях. О надвигающейся буре и политической обстановке в магической Британии. А имел ли смысл этот эксперимент по обмену опытом? Не могли ли их обмануть? О том, как она невероятно быстро поладила с товарищами по факультету, но при этом ее тяготит царящий в Хаффлпаффе коллективизм, и что ей стыдно, но она не хочет домой, не в смысле в Германию, в смысле к родителям. Что ей хорошо здесь — на этом маленьком островке стабильности, именуемом Хогвартс. Нередко она спрашивала у своего друга, как лучше объяснить те или иные вещи младшекурсникам, или же просто делала вместе с ним оставшиеся домашние задания, уточняла непонятные моменты.
Она знала, что Карл ее спокойно выслушает и поймет, разложит все по полочкам, без лишних эмоций. Ей нравились его спокойствие, холодность и твердость духа — они означали надежность и неприступность. Каким бы странным ни казался Элизе тот вывод, к которому она пришла за время знакомства с обоими своим друзьями, но с веселым и открытым человеком проще жить, а серьезному и замкнутому, основательно все взвешивающему — проще доверять. Карл видел ее немало в горе, Лотар же только в радости. Находясь с рядом ним, она словно жила по-другому, забывая былое и просто радуясь жизни.
Она доверяла своим товарищам по факультету, но не знала их настолько близко, чтобы просто так поделиться мыслями — слишком много осталось бы не понято, слишком много лишнего пришлось бы рассказывать. И не хотела привлекать лишнее внимание директора. Каждый раз во время трапез она чувствовала легкое прощупывание своего сознания, ловкое и безапелляционное, словно так и надо, и изо всех сил сосредотачивалась на еде, пустяковых разговорах с одноклассниками и предстоящих уроках. И ей не улыбалось, если бы ее мысли, ее разговоры с Карлом и Лотаром стали известны директору Дамблдору только потому, что он “считает” их с кого-то из ее одноклассников. Карл поделился с ней как-то, что большинство здешних учеников не умеют ставить даже простейшие ментальные блоки, и мысли их лежат, как на ладони, и потому ей следует тщательнее выбирать слова и выражения, дабы не вызвать излишний интерес у руководства школы к своей скромной персоне. А она не хотела, чтобы кто-то из ее нынешних товарищей по факультету стал невольным предателем — ее или ее друзей.
Что же касается Кайнер, то она все то время, что Карл беседовал с Элизой, тихо сидела где-нибудь в углу и делала домашнее задание или рисовала. Всем своим видом она демонстрировала, что не намерена общаться с кем-либо, а потухший, безучастный ко всему взгляд придавал ей ауру боли и одиночества, что весьма настораживало открытых и дружелюбных хаффлпаффцев. Она никому не мешала, но и не доставляла радости своим присутствием. Впрочем, скоро на нее махнули рукой и перестали обращать внимание, вернувшись к своим занятиям, чему Анна была только рада: ее не прельщало всеобщее внимание и навязчивые попытки втянуть разговор или коллективные развлечения. Последнее ей было просто неинтересно, да не особо было понятно, что можно обсуждать с людьми, которые намного моложе ее, по сути, еще дети. Как и не о чем было говорить с Шенбрюнном и Миллер — у них было общее прошлое и общее настоящее, в котором ей не было места. По крайней мере, пока они были вместе.
Все изменилось в тот день, когда к спускавшимся в подземелья Анне и Карлу присоединился Ассбьорн Фольквардссон.
- Вы уже идете к себе? — поинтересовался он, сказав положенное приветствие.
- Нет, в гостиную Хаффлпаффа, навестить Элизу, — ответил Карл.
Стоявшая рядом Анна кивнула, однако по выражению ее лица было видно, что ее не особо радует перспектива провести лишнюю пару часов в общежитии барсучьего факультета.
- Однако, я думаю, хаффлпаффцы будут рады еще одному гостю… Да, будет определенно лучше, если ты пойдешь вместе с нами, — добавил Шенбрюнн после некоторой паузы.
И вскорости Фольквардссон понял, что именно имел в виду его друг.
Они сидели в небольшом углу за цветочными полками. Освещения здесь вполне хватало, чтобы нормально читать, не повредив при этом зрение, а большинство хаффлпаффцев не любили здесь находиться из-за малого количества места, шершавых голых стен и удаленности от камина.
- Вам здесь не нравится, Анна?
От Ассбьорна не укрылось, какими подозрительными взглядами провожали их хозяева Хаффлпаффской гостиной, а кто-то даже буркнул им вслед: “Два сапога — пара!” Против него, очевидно, играет его прошлая учеба в Дурмстранге, школе печально известной своим покровительством Темным Искусствам и взрастившей первого Темного Лорда столетия — Геллерта Гриндевальда. Но чем же перед ними провинилась Анна? Ибо, как узнал равенкловец из старой “Истории Хогвартса”, барсучий факультет традиционно отличался своим покровительством магглорожденным студентам, к коим относится и Анна Кайнер. Или же все дело в гербе Слизерина на мантии?
- Я не могу сказать, что мне здесь плохо… — ответила девушка, не поднимая глаз от рисунка, на котором старательно штриховала ствол дерева на переднем плане. — Просто я здесь чужая…
Оторвалась от работы и посмотрела на сидящего напротив нее юношу, внимание которого, казалось, было полностью поглощено ею, однако это было не столько внимание воздыхателя, а сколько наблюдателя, исследователя. Он был полностью расслаблен и настроен на неспешный разговор. Пожалуй, если абстрагироваться от того факта, что она ему нравится, то Фольквардссона можно было назвать очень приятным и чутким собеседником.
- Но чужая не так, как в Слизерине… В Слизерине я просто не их круга, я не подхожу их критериям… — у елей на заднем плане появились дополнительные ветки. — А здесь как бы все равны, но я тут никого не знаю и не хочу ни с кем знакомиться… Не вижу смысла…
- Налаживать связи с факультетом, который не подходит вам по характеру, и со студентами которого вы изначально не имели ничего общего? — закончил за нее Ассбьорн, бросив короткий взгляд в сторону сидевших к ним боком Шенбрюнна и Миллер, которые, казалось, были полностью поглощены друг другом. — А Шенбрюнн знает об этом? — спросил он, прищурив глаза, отчего взгляд его стал еще более грозным.
- Вы, возможно, знаете, что Карл и Элиза были большими друзьями до Хогвартса, — ответила Анна, откинувшись на стену и вытянув ноги вперед, поза ее стала расслабленной. — Они попали на разные факультеты, но они заслужили того, чтобы проводить хоть немного времени вместе, тем более что почти все остальное время Карл проводит со мной, — снова подобрала под себя ноги, сжалась. — Он считает, что меня ни в коем случае нельзя оставлять одну… — губы подернула грустная улыбка.
- И он поступает абсолютно правильно, — не терпящим возражений тоном сказал Фольквардссон, также улыбнувшись в ответ. — Я вижу, вы еще не закончили рунический перевод, — неожиданно сменил тему разговора, бросив короткий взгляд на перечерканный пергамент, прикрытый “Магическим словарем чародея”.
- Позже закончу, — небрежно ответила девушка. — Все равно не могу сейчас придумать ничего дельного.
- Тогда давайте, я вам помогу… — предложил Фольквардссон и, не дожидаясь ответа, пересел ближе к Анне.
Взял пергамент и быстро пробежал глазами. Анна отложила рисование и превратилась вся во внимание, которое быстро отвлек на себя большой пушистый рыжий кот с миловидной мордашкой, который так и просил, чтобы его взяли на руки. Вскоре почесываемый за ушком полукниззл довольно заурчал, прикрыв свои большие желтые глаза, а девушка вновь вернулась к проверяемому переводу.
- Эти руны следует объединить, — указал он на нужное место в тексте. — Этот звук на конце произносится как краткое “а”: у вас множественное число — отсюда идет ошибка в управлении прилагательным… Впрочем, вам это простительно, ибо для вас это и новый язык, и новая письменность, хотя имейте в виду, — голос его стал строгим, а выражение лица — серьезным, — если вам придется иметь дело с руническими артефактами или заклинаниями, а не обычным тренировочным текстом, то ошибка даже в один звук может оказаться фатальной, прежде всего, для вас, ибо вы тем измените самым магическое содержание всей формулы целиком. А магия, — понизил голос, наклонившись к девушке, — не любит шуток и неуважения к себе…
Анна послушно кивнула, как бы говоря: “Да, я все поняла, проверяй дальше”, и в очередной раз погладила растянувшегося у нее на коленях рыжего кота.
- А вот тут… — поманил девушку к себе, бросив ревнивый взгляд на полукниззла, — мы имеем дело с акронимом: для обозначения каждого из этих слов целиком существуют отдельные руны. Таким образом, если мы выпишем их последовательно…
- Но я не знаю, как переводится последнее слово и третье с конца, — возразила Кайнер.
Она догадывалась, что в ее задании скрыта какая-то головоломка — глаза цеплялись за аналогичные последовательности символов и звуков, но мозг ни в какую не хотел преобразовывать их во что-то дельное и выявить правило, на основе которого можно было бы подогнать недостающие элементы. Хотелось выть от досады! Именно из-за таких головоломок она часто пролетала на тестах и олимпиадах. И ведь не хватило же ума додуматься самой, когда все оказалось относительно просто, и недостающие руны уже легко подобрать по смыслу, стоит лишь представить слово целиком.
- Не знаете? — с нотками скепсиса в голосе спросил Ассбьорн, исподлобья посмотрев на девушку. — Странно…
- В смысле, недостающие звуки — это “t” и “r”… — поспешила выкрутиться Анна, которой стало не по себе от подозрительного взгляда собеседника. — Тогда руны будут… “Tyr” (6) и “Reið” (7)!
- Вы говорите правильно, ибо вы уже знаете правило, фрекен Кайнер, — швед заметно понизил голос, намеренно перейдя на официальное обращение, чтобы подчеркнуть важность и щекотливость ситуации. — Однако странно, что вы не смогли перевести эти два слова самостоятельно. Ибо, если бы немецкий был ваш родной язык, вам это не составило бы никакого труда…
Кайнер вжалась в спинку кресла, бросив затравленный взгляд на своего собеседника, и тут же прижала к груди опешившего от такого наглого обращения кота, который издал протяжны и долгий мяв и, выпустив напоследок коготки, побежал к Элизе. Отпираться было бессмысленно, Фольквардссон уже по выражению ее лица понял, что оказался прав. Но он что, не мог выбрать другое место и время для допроса? Или же сия идея пришла ему в голову спонтанно, как только он увидел ее корявый перевод?
Неожиданно раздался звук битого фарфора, и гостиную Хаффлпаффа огласил высокий девичий крик. Все студенты повскакивали с мест и поспешили к эпицентру событий.
- Нет! Нет!.. — беспорядочно причитала Ханна, собирая с пола рассыпанную землю и черепки, не замечая, как рядом с ней растекается лужа воды из-за небрежно брошенной лейки.
- Не плачь, Ханна, сейчас я тебе помогу, — сказала Сьюзен, коснувшись плеча подруги. — Reparo! — и черепки вновь превратились глиняный горшок.
- Да можешь его выкинуть! — как всегда, съязвил Захария. — Все равно твой цветочек и так был полудохлым! — слезы девушки лишь забавляли его.
- Немедленно извинись перед Ханной! — потребовал Эрни.
- Тебе волшебная шляпа в Слизерин случайно не предлагала пойти?! — попытался вложить максимальный сарказм в свой голос Финч-Флетчли.
Смит покраснел до кончиков ушей и отступил назад. Да эта старая тряпка все уши прожужжала ему Слизерином во время распределения! Однако в одиннадцать лет Захария считал себя хорошим мальчиком и ни за что не хотел бы оказаться на факультете, откуда вышел Сами-знаете-кто и прочие темные маги. Для его семьи, которая, из поколения в поколение училась в Хаффлпаффе, это был бы большой позор. Ладно еще, Гриффиндор или Равенкло, но храбрым они никогда не был и всегда предпочитал прятаться за спины родителей или старших ребят, как и не отличался умом и сообразительностью, и ненавидел книжных червей наподобие Грейнджер.
- Смит, тебе бойкота мало? — с сарказмом поинтересовался МакМиллан. — Спраут будет знать об этом сегодня же.
- Я… мне… — замямлил паренек, на которого давили одновременно собственная совесть и страх перед деканом.
- Очень жаль?! — в гневе выкрикнула Сьюзен, все еще державшая подругу за плечи. — А как сделать очередную гадость своим товарищам по факультету, тебе не жаль?!
В подтверждение ее слов кивнули несколько студентов с разных курсов.
- А разве ваш декан не в курсе происходящего у вас внутри факультета? — с нотками скепсиса спросил молчавший до этого Карл Шенбрюнн; сложенные на груди руки и уверенная осанка выдавали в нем человека, который держит все под контролем и считает себя во всем правым.
- Мне не сдаем своих, как это, наверное, делаете вы, слизеринцы, — с презрением бросила Меган Джонс. — В отличие от вас, мы по-настоящему едины.
- А это значит, что вы на корню должны пресекать любую несправедливость. Несправедливость ведет к нарушению единства, — раздался с висящего над камином портрета строгий голос Хельги Хаффлпафф. — И поступки, подобные вашим, молодой человек, — бросила хмурый взгляд на пристыженного и красного, как рак, Захарию, — ведут ни к чему иному, кроме как предательству вашего Дома и ваших друзей, — пацан стоял посреди гостиной и хватал ртом воздух. — Я думаю, хорошая порка, которую вы, безусловно, заслужили, поможет привить вам эти простые истины, — на лице одной из Основательниц Хогвартса не было кривой и злорадной ухмылки, не было маниакального блеска в голубых глазах, только лишь досада и огорчение.
Макмиллан увел Смита, так и не пришедшего в себя после отповеди Основательницы, а хаффлпаффцы, до этого стоявшие около стен, вновь заполонили центр гостиной. Что же касается Ханы и Сьюзен, то они по-прежнему убивались над смертью редкого растения. Захария прав: цветок и так был уже полудохлый, и теперь, когда повреждены корневая система, стебель и листья, его уже не удастся вернуть к жизни.
- Удастся, — заговорила с портрета Хельга, — если использовать магию природы.
Большинство барсуков, полукругом столпившись у портрета своей Основательницы, открыли от удивления рты. Многие о таком виде магии вообще никогда не слышали, а те, что читали и слышали, считали это не более, чем очередным мифом про Основателей, тем более что магия природы, во всяком случае та, которой владели друиды, считалась давно утерянной.
- Я владела магией природы, — тем же властным голосом продолжила основательница факультета Хаффлпафф. — Я была магом земли и огня, а Ровена — магом воздуха и воды, — по гостиной прошлись восхищенно-удивленные вздохи. — Запомните все, — древняя волшебница окинула гостиную строгим взглядом, насколько это было возможно с картины, — магия природы, она не добрая и не злая. Она не может быть только темной или только светлой, только созидать или только разрушать. Она многолика, как и все многообразие сил природы, из которых она черпает свою силу. И лишь невежды, не могущие обуздать не подвластную им силу, смеют называть ее опасной.
В голосе женщины чувствовался едва сдерживаемый гнев, направленный не то на нынешних министерских крыс, не способных освоить заклинания выше первого курса, не то на недалеких средневековых волшебников, для которых магия была не более, чем ремеслом, средством компенсировать собственные недостатки и выполнять мелкие желания.
- И вы можете нам помочь? — с по-детски наивным выражением лица спросила Ханна, держа в руках свой горшок, стоявшая рядом с ней Сьюзен щенячьими глазками, снизу вверх, поглядела на древнюю волшебницу.
- Я — уже нет, — голос Хельги вновь стал спокойным, видимо упоминание собственной смерти навело ее на философские мысли, — но здесь среди вас присутствует тот, кто в силах исправить причиненное зло.
Хаффлпаффцы еще с большим изумлением посмотрели на Основательницу и скептически переглянулись между собой. Сильных студентов среди них не было — это факт, владеющих такой сложной и давно утеряно магией — и подавно. Лишь Ассбьорн Фольквардссон, до этого молча наблюдавший со своего места за происходящим, поднял голову — он знал уже, о ком идет речь. Он невольно завидовал студентам барсучьего факультета: у них был портрет Основательницы, который всегда мог подбодрить или дать хороший совет, в то время как у них, воронов, есть лишь безмолвная статуя, которая лишь загадочно улыбается, подобно Моне Лизе, и смотрит таким проницательным и, в то же время, пустым взглядом. А, может быть, живой портрет Хельги Хаффлпафф висит здесь именно потому, что ее студенты больше всех нуждаются в наставнике?
- Да, вы, молодой человек, — произнесла Основательница, вперив ясный взгляд своих голубых глаз в единственного равенкловца, находящегося в ее гостиной. — И не пытайтесь укрыться.
Ассбьорну ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Выйдя на середину гостиной, он стал перед портретом и низко поклонился, как того требовали правила этикета.
- Позвольте узнать, к какому вы принадлежите роду? — поинтересовалась Хельга, подняв кубок.
- Я Ассбьорн Эббе Фольквардссон и веду свой род от ярла Остготского Сигурда Товардссона из Блигаардов, бывшего при короле Стенкиле, достопочтенная Хельга, — сказал Ассбьорн с явным уважением в голосе, поклонившись.
- Слышала о нем… — также с уважением ответила основательница факультета Хаффлпафф и подняла свою золотую чашу.
Хаффлпаффцы, кто с любопытством, кто с недоверием, покосились на равенкловца, ведущего свой род якобы со времен Основателей.
В толпе послышались шепотки:
- Он же чистокровный…
- Из Дурмстранга…
- Наверняка темный маг…
Хотя на барсучьем факультете за всю историю его существования училось немало представителей магической аристократии, ныне канувшей в Лету, к наличию титулов здесь относились совершенно спокойно, и не предавали этому такое большое значение, как в Слизерине. А разговоры некоторых о своей принадлежности к якобы потомкам Мерлина и вовсе считали напыщенным бредом, который несут, когда похвастаться больше нечем.
- … его доблести и чести, — продолжила Хельга, — и потому смею надеяться, что его потомок в равной степени обладает сими достоинствами и не откажет в помощи двум юным девам.
- Да, достопочтенная Хельга, — ему не оставили выбора.
Блондинка Эббот по-прежнему рыдала, прижимая к себе уже восстановленный горшок, а стоявшая рядом с ней рыжеволосая девушка, Боунс, посмотрела на равенкловца с опаской и надеждой одновременно, всем своим видом показывая, что в любом момент готова заступиться за подругу. Ассбьорн, с одной стороны, искренне радовался такой сплоченности на факультете барсуков, на собственном опыте зная, что настоящие друзья помогут, в какой беде ты бы ни оказался. С другой, его забавляла подобная наивность этих милых девушек — неужели они думают, что даже всем своим курсом смогли бы справиться с ним, Ассборном Фольквардссоном, прошедшего суровую школу боевых искусств, вздумай он напасть на кого-нибудь из них?
Забрал у Ханны горшок и поставил на пол, принявшись совершать над ним сложные пассы волшебной палочкой. Он не проронил ни одного слова, говорили его глаза, выражавшие всю жажду к воле и одновременно преклонение перед неизбывной силой магии.
- Невербальное… — тихо прокомментировал кто-то из старшекурсников, наблюдавших за развернувшейся сценой кто с восторгом, а кто с любопытством.
Из палочки Фольквардссона потянулись переплетающиеся между собой серебристо-зеленые нити, словно присосавшиеся к каменному полу, и опоясали цветок подобно клетке, которая через несколько секунд вспыхнула зеленовато-оранжевым свечением, рассеявшимся лишь через пару минут. Цветок мало того, что поднялся и теперь уже крепко держался на своем заметно потолстевшем стебле, так еще и распустился, являя миру оранжево-розовые лепестки, складывающиеся в некое подобие забавной рожицы, выражающей в данный момент самое настоящее наслаждение.
- Поставьте его на каменный подоконник или в стенную нишу, — бросил заключение Фольквардссон так, будто магия такого уровня была для него пустяковым делом, — так он будет черпать силы из земли, необходимые ему для жизни.
А что это за заклинание ты применил? — мисс Боунс теперь глядела на блондина из Равенкло с еще большей опаской, сильно сомневаясь в том, что использованные им чары можно отнести к светлой магии.
- Да, а вдруг оно запрещенное? — поддержал свою одноклассницу Финч-Флетчли, лицо которого выражало немалое удивление и подозрительность.
6) Руна “Тюр”, обозначает древнескандинавского бога воинской доблести, одного из сыновей Одина.
7) Руна “дорога”
|
|
|
| PPh3 | Дата: Вторник, 06.11.2012, 02:53 | Сообщение # 185 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Большинство хаффлпаффцев согласно закивали, выражая тем самым общее мнение. От студента, изучавшего Темные Искусства в Дурмстранге, можно было ожидать всего. И лишь трое студентов, державшиеся несколько в стороне, продолжали сохранять спокойствие. Это был слизеринец Карл Шенбрюнн, не привыкший проявлять излишние эмоции, но всегда трезво оценивающий ситуацию. Хаффлпаффка Элиза Миллер, привыкшая доверять своему другу и не испытывающая этических предрассудков к темной магии, как таковой, да и использованное Фольквардссоном заклинание вряд ли можно назвать темным, когда оно основано на силе Созидания. И слизеринка Анна Кайнер, которая понимала природу совершенного Фольквардссоном заклинания, однако не спешила пока проповедовать об этом на кровлях.
- А теперь скажите мне, пожалуйста, я похож на идиота? — с сарказмом спросил Фольквардссон, строго, с чувством собственного превосходства посмотрев на окружавших его студентах в черно-желтых галстуках, не осознавая, насколько сильно напоминал в данный момент небезызвестного профессора зельеварения.
Барсуки притихли и насторожились, не зная, чего ждать от этого странного равенкловца: именно эта манера общения нередко мешала ему строить дружеские отношения с другими людьми, особенно тогда, когда он сам не хотел этой дружбы, и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.
- Н-нет, — робко ответил кто-то из стоявших позади учеников и, прикрыв рот, тут же поспешил спрятаться за более рослым товарищем, покраснев при этом до кончиков ушей.
- Тогда почему вы считаете, что я стал бы применять темное заклинание на глазах у такого большого количества людей, прекрасно зная, что в Британии в целом и в Хогвартсе в частности темная магия поставлена вне закона? Или вы думаете, что достопочтенная Хельга Хаффлпафф одобрила бы лично использование темной магии в гостиной своего факультета? — лицо юноши оставалось спокойным, в то время как холодный взгляд исподлобья излучал практически осязаемые волны раздражения? ненависти? презрения? — И может ли кто-нибудь привести достаточное количество примером того, когда темная магия именно созидает, а не разрушает?
Хаффлпаффцы молчали, со страхом в глазах вспоминая прошлый год, когда Снейп вел ЗОТИ. Год, наполненный постоянными язвительными замечаниями о непроходимой хаффлпаффской тупости, сарказмом и придирками на пустом месте, доведшими до слез и дрожи в коленках не только почти всех первокурсников, но и более старших ребят.
- Кажется, я вам говорила уже, что магия природы не является светлой или темной, доброй или злой, — вновь сказала Хельга Хаффлпафф, завладев вниманием всей аудитории. — Запомните все, магия нейтральна сама по себе и является лишь инструментом в руках человека. Лишь он ответствен за причиненное им добро и зло, но не его магия. Вы, Ассбьорн Фольквардссон, верно говорите, но с вашими манерами вам крайне трудно будет найти друзей, — стоявшие вокруг студенты черно-желтого факультета согласно кивнули. — Однако, я думаю, вы станете достойным потомком Ровены, — и замолчала.
Студенты в гостиной вновь вернулись к прерванным занятиям. Ханна, Сьюзен и Меган продолжили поливать цветы, попросив пару высоких парней подстраховать их. Шенбрюнн и Миллер, обсудившие все важные для них темы, решили заняться выполнением домашних заданием на следующую неделю, а Кайнер в это время старательно штриховала складки на платье стоявшей под нарисованным дубом волшебницы, в то время как Фольквардссон, поудобнее устроившись на мягком диване с золотисто-коричневой обивкой, просто смотрел на любимую им девушку, почесывая за ушком рыжего кота-полукниззла. Вскоре с отработки вернулся Лотар — он знал, что друзья будут ждать его здесь, и, спустя некоторое время все дружной нестройной толпой направились на ужин в Большой Зал, чтобы затем окончательно разойтись по своим гостиным.
* * *
- Сегодня у нас будут гости, — объявил Ассбьорн, когда равенкловцы-старшекурсники вновь собрались в выручай-комнате.
Была суббота, что означало второе занятие по боевой магии для студентов вороньего факультета. Хотя, по словая того же Ассбьорна, до настоящей боевой магии им еще предстояло идти и идти. Сам Фольквардссон обещал списаться со своими друзьями в Дурмстранге, чтобы узнать программу обучения за последний год. А пока же молодые вороны должны были отрабатывать быстроту реакции, пластику и легкость движений, а также основы окклюменции, которые, безусловно, должны помочь в освоении невербальной магии. "Это так же важно, как научиться писать, — говорил Фольквардссон. — Какой смысл разучивать каллиграфическое написание каждого слова, не владея до конца самим навыком письма, когда в самом начале можно отработать написание крючков и палочек, а затем и букв, как это делают в начальной школе?"
Присутствие же новеньких на занятии добавляло интриги и вызвало любопытство: а какие они из себя? много ли умеют?
Вскоре дверь выручай-комнаты открылась, и внутрь вошли еще четверо студентов — два парня и две девушки. Парни держались с присущим аристократам достоинством и не выражали лишних эмоций, в то время как девушки, напротив, вели себя совершенно по разному: одна стояла с откровенно скучающим выражением лица и разглядывала рисунок из бетонных швов у себя под ногами, другая, с большими голубыми глазами, напротив, проявляла явный интерес, с любопытством разглядывая помещение.
- Некоторые из вас уже знакомы с Карлом Шенбрюнном, — представил Ассбьорн своего некогда друга по переписке.
Карл отвесил легкий изящный поклон и отошел в сторону. Несколько юношей шестого и седьмого курса, узнавшие его, кивнули в знак приветствия.
- Лотар Визерхофф.
Рыжий гриффиндорец также отвесил аудитории легкий поклон и, о чудо (!), встал рядом со слизеринцем, с которым, похоже, и до этого нормально общался.
- Элиза Миллер, — Фольквардссон не удержался и проявил галантность, поцеловав руку прекрасной деве.
Симпатичная хаффлпаффка с голубыми глазами и золотыми волнистыми волосами присела в книксене и смущенно улыбнулась, отчего на ее щеках проступили ямочки, а затем отошла к друзьям. Некоторые же представители сильной половины человечества, присутствовавшие в комнате, удовлетворенно отметили про себя, что смущение ей очень идет.
- И Анна Кайнер…
Равенкловец задержал свои губы у ее пальцев, их взгляды встретились — нежности и затаенной страсти. А ведь по внешнему виду и поведению слизеринки нельзя было даже сказать, что она может кому-то нравиться.
Вышеуказанные Шенбрюнн, Визерхофф, Миллер и Кайнер, как и до этого равенкловцы, также постарались после ужина отметиться в своих гостиных, а потому пришли на занятие с небольшим опозданием. А свидание — чем не повод покинуть шумное общежитие, чтобы уединиться в каком-нибудь более укромном уголке замка? Благо, таких хватало всегда и везде.
- Как некоторые из вас уже знают, — как ни в чем не бывало, продолджил Ассбьорн, — Карл Шенбрюнн с самого начала знал о готовящемся кружке и, как и его друзья, лично выразил заинтересованность в данных занятиях.
- Ассбьорн, а твои друзья будут давать клятву? — поинтересовался Голдстейн, а сидевший рядом с ним Корнер согласно кивнул.
- Мы дадим клятву, — твердо ответил Шенбрюнн, смотря Голдстейну прямо в глаза — Фольквардссон заранее предупредил их о подобной мере конспирации.
Новенькие встали напротив Фольквардссона и подняли волшебные палочки. Слова магической клятвы они знали заранее и потому произнесли их без единой запинки. Как и равенкловцев до этого, их окружила магическая аура, вспыхнувшая в конце ярким светом. Отличие заключалось лишь в том, что, коснувшись палочек губами, они не подняли их резко вверх, а соединили с палочкой Фольквардссона. Как уже знали те из присутствующих, кто интересовался ритуалистикой, это была так называемая "клятва на палочке": давший клятву один раз не мог дать ее повторно, но, будучи ее гарантом, имел право принять ее от остальных путем скрепления магического договора касанием волшебных палочек. Именно такую клятву дал бывшему дурмстранговцу их декан. Некоторые сдавленно засмеялись, прикрыв рты руками: это или крошечному профессору Флитвику нужно было стать на стол и не упасть при этом, или высокому Фольквардссону согнуться в три погибели и не споткнуться.
- Вы видели это? Странно… — тихо сказал Энтони своим одноклассникам.
Наблюдая принесение магической клятвы со стороны, можно было заметить немало нюансов — таких, как интенсивность, цвет или текстура магической ауры. Интенсивность определялась потенциалом самого волшебника — так можно было сказать, что у Кайнер он намного выше, чем у Миллер. А вот на цвет и текстуру ауры влияло множетсво различных факторов — принадлежность к тому или иному роду, преобладание Света или Тьмы в характере, клятвенный статус — вон у Турпин и Брокльхерст, которые чуть не совершили предательство, аура была вообще мутной и красно-коричневой, или даже такие физиологические особенность, как факт беременности и дефлорации у женщин.
- Я думаю, этому можно найти объяснение… — задумчиво произнесла Падма, которая среди своих одноклссников лучше всех разбиралась в обычаях волшебного мира. — Вероятно, они родственники, только дальние…
В сторону Фольквардссона и Кайнер, соприкоснувшихся волшебными палочками, повернулось еще больше голов. У обоих магическая аура имела одинаковый цвет и текструру — темно-синяя у самого тела, она колебалась острыми волнами, резко переходя в рассеивающее холодное белое свечение, лишь у Кайнер интенсивность его была немного ниже.
- Так она же магглорожденная вроде, — засомневался Корнер.
- У них одна магия на двоих, — совершенно будним тоном произнесла Луна, закатив глаза. Сейчас она сидела на подушке в позе лотоса и мерно раскачивалась взад-вперед, подобно кукле-неваляшке.
Приход гостей внес существенные коррективы в план проведения занятия, так что теперь, вместо того, чтобы танцевать чечетку под "Seco" или заниматься черчением в воздухе, равенкловцы не без доли удовольствия наблюдали за учебной и образцово-показательной дуэлью Шенбрюнна и Визерхоффа, про себя отмечая тактические приемы, а также сильные и слабые стороны обоих соперников. Визерхофф — ловкий и быстрый, у него потрясающая реакция. Он мастерски и стремительно выписывает сложные движения палочкой подобно тому, как виртуоз выбивает живую и красивую мелодию из клавиш пианино. Он — асс в трансфигурации — МакГонагалл на него нахвалиться не может — и по максимуму использует свои способности в бою, то создавая дополнительные препятствия на пути заклинания противника, то наколдовывая из воздуха стаи летящих ножей или горящее лассо. Но в то же время гриффиндорец отличался импульсивностью (что, в общем-то свойственно большинству представителей львиного факультета), что пару раз чуть не привело к проигрышу с последствиями, от которых его спасала исключительно его быстрая реакции, а также редко применял невербальные заклинания. Шенбрюнн, напротив, был сдержан и хладнокровен и за всю дуэль не произнес практически ни слова вслух, движения его были отточены и выверены, как у дирижера, управляющего целым оркестром. Но, в то же время, он отличался некоторой медлительностью и склонностью к демонстрации пафосных и красивых приемов, из-за чего противник уже несколько раз успел потеснить его к стене. Если Визерхофф, казалось, действовал больше наугад, полагаясь больше на свою интуицию, то Шенбрюнн — по изящной, но уже давно отработанной схеме, вплетая в цепочки такие заклинания, чтобы заставить соперника надолго уйти в глухую оборону. При этом оба аристократа отнюдь не стеснялись в выборе заклинаний, во всю используя высшую темную и светлую магию, что не только сделало дуэль захватывающей и интересной, но и немало обогатило словарный запас молодых воронов. Фактически им была задана планка — к чему стремиться, и каждый из них понимал, что до этой планки им предстоит идти еще долго и упорно, но разве есть для равенкловцев что-нибудь недостижимое?
По окончании дуэли оба юноши отдали друг другу честь — подняли палочки на уровень глаз и, отведя в стороны, поклонились: ничья была оговорена заранее. Фольквардссон был рад, что у него появилось еще двое хороших помощников: Шенбрюнн теперь, когда ремонт в подземельях был окончен, имел уже некоторый избыток свободного времени и был не прочь потратить его с пользой, а заодно лишний раз попрактиковаться в боевой магии, дабы не терять навыки; Визерхофф же, несмотря на свою немалую загруженность, был рад хоть на время избавиться от слишком шумного и чересчур назойливого общества своих одноклассников, которым именно в его присутствии было необходимо выяснять отношения да еще и втягивать его в свои разборки. Что же касается девушек, то им обеим, особенно Анне, есть чему учиться.
Ретроспектива…
- Everto statum!
- *Stupefac per fluidum!* Scutum! (8) — Анна успела выставить щит в последний момент, в то время как Лотар ловко увернулся от посланного в него модифицированного оглушителя и собственного отраженного проклятия.
Ассбьорн, как и в прошлый раз, решил устроить парные дуэли на условиях potestatum maximarum, не забыв поставить традиционный запрет на Непростительные. В итоге Бут и МакКелби проиграли Визерхоффу, а Корнер и Голдстейн — Шенбрюнну. Хотя последнего Карл, скорее, учил разным заклинаниям высшей магии, ибо проводил сражение в несколько этапов, каждый из которых включал использование определенных атакующих и защитных заклинаний, а также подробно объяснял своему сопернику, где он допустил ошибки. Миллер победила Мораг МакДугал, которая никогда не была сильна в ЗОТИ, окончила вничью дуэль с Падмой Патил, ибо индианка, хотя и не была слабой колдуньей, предпочитала созерцание мночисленным маханиям палочкой, а Элиза, которая по природе своей была девочкой доброй, не настаивала на продолжении, и проиграла Луне Лавгуд, ибо была обучена вести бой по классическим схемам и комбинациям. Что же касается Кайнер, то она, постояв некоторое время в нерешительности, объявила, что хотела бы сразиться с наиболее сильным противником, ибо дуэль с учениками, чей уровень владения боевой магией ограничивается третьим курсом, вряд ли будет ей интересна.
Знакомые интонации — сарказм, пренебрежение… Голдстейн с прищуром посмотрел на слизеринку, которая вышла на круг вместе с рыжим гриффиндорцем. Мысль, возникнув, так и не успела оформиться, и равенкловец продолжил наблюдать за боем, гадая про себя, что же такого подозрительного он заметил в этой девушке.
Дуэль между Кайнер и Визерхоффом тем временем была в самом разгаре, и Кайнер заметно проигрывала. Впрочем, она и сама это понимала, и потому заметно нервничала — тоже минус. Слишком резкие, порой дерганые движения, а эмоции зашкаливают даже при использовании невербальных заклинаний — сказывается неопытность. Она дерется, скорее, на инстинктах, выраженных в желании зашититься и победить любой ценой, и именно инстинкты, неосознанные желания направляют магию в нужном направлении.
- Seco! *Impedimenta!*
Если от режущего проклятия девушка еще уклонилась, то сногсшибатель попал точно в цель — это слабое, но целенаправленное заклинание, поэтому против него обязательно нужно использовать щит. Анна, видимо, привыкнув к темномагическому арсеналу Снейпа и Бранау, про этот маленький, но любопытный факт. Равенкловцы в большинстве своем злорадно ухмыльнулись, кто-то сдавленно засмеялся, прикрыв рот ладонью — не эта ли слизеринка говорила десятью минутами ранее, что заклинания третьего курса ей не интересны? — Получила!
Фольквардссон вышел вперед, чтобы прекратить дуэль, но не успел он поднять руку, как распластавшаяся на полу Кайнер сделала неожиданный резкий выпад:
- *Seco!*
Шенбрюнн, подошедший, было, к девушке, чтобы помочь ей подняться, резко отшатнулся назад, а Визерхофф упал на колени, зажав раны руками. Прилюдное унижение разозлило обоих, так что Визерхофф тоже не остался в долгу.
- Petrificus Totalus, fic Marmorem (9)! Vulnera sanentur!
- *Evanesce!*
Кайнер неуклюже поднялась на ноги, сделав очередной выпад палочкой: оказывается, исчезательное заклятье хорошо помогало против трансфигурационных чар. Если Фольквардссон и Шенбрюнн сохраняли холодное спокойствие на лицах и пока не спешили вмешиваться, хотя было нарушено уже, как минимум одно классическое правило учебных и магических дуэлей: поверженный противник — повержен, то Визерхофф, Миллер и все остальные студенты были немало удивлены: уж мало кто додумался бы использовать в бою обычное бытовое заклинание.
- *Everto statum! Seco!* Scutum! *Caedo interius (10)! Protego firmiter (11)! Incendo!*
Анна, воспользовавшись замешательством противника, перешла в наступление, движения ее стали более четкими и выверенными, в них явно чувствовался стиль. Рука со стремительной грацией выписывала ложные пассы палочкой, ставя щиты и посылая лучи и проклятий, волосы и мантия за спиной взлетали в такт движениям, что в купе с более холодным и уверенным, даже циничным выражением лица делало ее похожей на хищную птицу, готовящуюся к броску. Визерхоффу же пришлось уйти в глухую оборону, отстреливаясь стандартным набором боевых заклинаний: на выполнение более сложных модификаций, связанных с трансфигурацией, у него просто не хватало времени. И, хотя парню была непонятна такая резкая смена тактики боя у Кайнер, и почему для этого обязательно нужно было валяться на полу, он знал одно: эта странная девица настроена очень решительно и воспользуется любой его слабостью, чтобы окончательно добить. А быть побежденному девчонкой, с гораздо меньшим количеством опыта, чем у него, ему ну очень не хотелось.
- Unentschieden! /нем. Ничья!/ — еле успел проговорить Лотар между "Everto statum" и "Scutum maximum", поглотившим мощную струю огня — раньше этим грешил только Бранау.
Успокоилась. Подняла палочку на уровень глаз и отвела в сторону, присев в книксене. Визерхофф ответил аналогичными жестами и, с облегчением выдохнув привалился к ближайшей стене, хотя его немало обрадовало то, что Кайнер тоже сильно устала. Напряжение, царившее среди подростков спало, послышались вздохи удивления, облегчения, разочарования. Лишь Энтони Голдстейн, внимательно следивший за дуэлью, также внимательно продолжил наблюдать за слизеринкой, однако быстро ретировался под грозным и не предвещающим ничего хорошего взглядом Фольквардссона, а его, пока не явные подозрения обрели осознанную форму.
- Анна, вам нужно поработать над стилем, — на полном серьезе сказал Ассбьорн, взяв девушку за руку и посмотрев в ее нефритовые глаза, под которыми залегли темные круги — они специально сели подальше от всех остальных студентов и для надежности закрылись звуконепроницаемым куполом, — причем весьма основательно, — и метнув короткий взгляд в сторону странно посматривавшего на них одноклассника.
Стоявший рядом Шенбрюнн согласно кивнул, как всегда, сложив руки на груди. На какой-то миг холодный взгляд синих глаз встретился с подозрительным взглядом карих, и Голдстейн, мотнув головой, направился к выходу вместе с другими товарищами по факультету.
Конец ретроспективы.
* * *
Воскресенье… Ветер гонит по небу серые кучевые облака, срывает с деревьев желтые листья, которых становится все больше — осень вступает в свои права. Школьники идут, ссутулившись и закутавшись в мантии, но никто из них не торопится заходить обратно в замок — через пару недель пойдут дожди, и на улицу уже нельзя будет выйти. Сьюзен и Эрни укрылись в тихом и в меру романтичном уголке, чтобы насладиться обществом друг друга, Ханна и Меган собирали с ребятами младших курсов гербарий для профессора Спраут, а Лиза и Джастин просто гуляли — как друзья. Джастин, конечно, не упускал случая взять лишний девушку за руку, но, к его удивлению, когда все отношения были выяснены, общаться с Элизой стало намного проще. Он уже не краснел, не покрывался испариной и не проглатывал язык в ее присутствии. Она стала ближе ему, но оставалась такой же недоступной, и это поселяло в душе парня грустную определенность: ему просто позволено общаться с ней, но не претендовать на что-то большее.
Элиза же чувствовала себя несколько неуютно и непривычно, будто она не сделала что-то важное, что обязательно нужно было сделать. Еще когда они жили в Лондоне, ей удалось пару раз улизнуть из-под бдительного ока Геннингена, чтобы сходить в ближайшую церковь, и помогал ей в этом, естественно, Карл, который не мог оставить свою подругу и тогда еще почти невесту одну. Величественный, уходящий в поднебесную неф, светящиеся старинные витражи, изображающие святых или сюжеты их Библии, мерный звук органа, хор, репетировавший песнопения — все это настраивало на молитвенную беседу с Богом, не карающим, но милующим, который всегда услышит и всегда поймет. В эти минуты девушка совершенно забывала о том, что она ведьма, а, значит, служит дьяволу, и что она должна быть противна и Иисусу Христу, и Деве Марии, и ангелам небесным. Она просто была самой. Ей нравилось бывать в церкви, особенно когда вокруг было мало прихожан, когда не нужно было выдавливать из себя радостную улыбку или, напротив, опускать очи долу только потому, что так положено, или этого от тебя ждут окружающие.
В Хогвартсе же не было не то, что церкви, но даже маленькой часовни, и в первую воскресенье Элиза чувствовала себя поначалу подавленной и опустошенной, не отдав дань Богу и не посетив мессу. Единственное же подходящее для этого сооружение уже многие века являлось трапезной. Или все-таки не многие века? От Элизы не укрылось, что, хотя в Хогвартсе учились дети разных национальностей и вероисповеданий, большинство из них были, скорее, атеистами, а не христианами, буддистами или язычниками, как можно было ожидать от страны с древней магической культурой. Джастин говорил, что в Стоунхендже у оврага когда-то давно проводили свои священнодействия друиды. Но когда давно? Во времена Основателей или еще раньше? Даже к магии здесь было отношение не уважительное, как к некой пантеистической сущности, которая все может, но, скорее, как к части быта, которая всем должна.
Очередной порыв ветра, растрепал волосы, ударил листьями с лицо, заставив глаза прищуриться. Джастин закрыл ее собой, убрал назад выбившиеся из заколки пряди золотых волос. Элиза неловко улыбнулась, потупив взор, на щеках вспыхнул румянец. Ей была приятна забота Джастина, однако ей не хотелось бы, чтобы он воспринимал это как позволение углубить их отношения. Также ее не радовала перспектива, если бы их так вместе увидел пришедший с отработки Лотар, которому не следовало давать лишний повод для ревности, или Карл, который гулял где-то неподалеку с Кайнер и Фольквардссоном, и которого она уже один раз предала.
- Эй, Лиза, тебе письмо прислали! — закричала Ханна, размахивая конвертом в руке, который так и норовил улететь вслед за ветром.
- Спасибо…
Элиза дрожащими руками взяла конверт, сердце пропустило удар. Все, кто мог ей написать, ее друзья, сейчас здесь, в Хогвартсе. Оставались только родители, которым она отправила письмо почти две недели назад. И что-то подсказывало ей, что она совсем не будет рада ответу.
Отвернулась от одноклассников и вскрыла конверт. Повисло молчание. Ханна неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, то ли возвращаться к Меган, то ли остаться: уж больно бледной выглядела Лиза, когда взяла письмо. Джастин ждал, пока его одноклассница дочитает, но та даже не шелохнулась. Казалось, она не замечала ни холода, ни ветра, а только глядела перед собой стеклянными глазами.
- Э… с тобой все в порядке? — заботливо спросил он, попытавшись приобнять девушку за плечи, но та лишь оттолкнула его и убежала прочь.
- Что с ней? — поинтересовалась Ханна с нотками скепсиса в голосе, а про себя думая: “Ненормальная!”
Ибо в Хаффлпаффе привыкли, что личное горе, личная радость каждого отдельно взятого человека становится достоянием всего факультета. Хаффлпаффцы не привыкли держать эмоции при себе, но выплескивали их наружу, делились ими с окружающими, за что их факультет прослыл самым сентиментальным в Хогвартсе. И потому Джастин и Ханна ожидали, что Элиза начнет гневаться, плакать навзрыд или прыгать от радости, но никак не закрываться в себе. По их меркам это значило недоверие коллективу. Если тебе есть, что скрывать, значит, ты недостаточно надежный и, как следствие, не до конца верный.
- Не знаю, — ответил Финч-Флетчли и, оставив обескураженную Ханну хлопать глазами, побежал вслед за Миллер. — Элиза!
Но девушка как будто не слышала его, а только бежала без оглядки, пока не угодила в объятия шедшему ей навстречу Карлу Шенбрюнну. Джастин споткнулся, не веря увиденному: Лиза, его Лиза ищет утешения не у него, не у прочих хаффлпаффцев, а у какого-то слизеринца, который, наверное, даже на сострадание не способен. Шенбрюнн прижал ее к себе, зарывшись пальцами в золотые кудри — так могут вести себя только родные, близкие друг другу люди — и посмотрел на Флетчли холодным, горделивым взглядом, как бы говоря: “Ты здесь не нужен”
- Элиза, милая, давай ты сейчас успокоишься и все мне расскажешь, или я буду задавать тебе вопросы, а ты на них отвечать? — предложил Карл, взяв девушку за плечи и усадив на мраморную балюстраду — сейчас они находились в крытой готической галерее, окружавшей двор возле башни с часами.
Элиза послушно кивнула в ответ, опустив глаза — слезы на ее щеках еще не успели высохнуть — и выбившаяся из-за уха прядь вновь упала на лицо.
- Родители… они прислали мне письмо… — дрогнувшим голосом произнесла Миллер, нервно теребя вышеуказанный предмет в руках и по-прежнему не поднимая глаз на своего друга.
Карл не засыпал ее многочисленными вопросами и предположениями, а просто терпеливо ждал, давая возможность выговориться — ей нужна сейчас физически ощутимая поддержка, нерушимая стена, а не куча слов с целью создать видимость интереса.
- Здесь все написано… — отдала уже успевший помяться листок бумаги. — Ведь, по их мнению, я действительно этого заслуживаю, правда?..
Фольквардссон и Кайнер тактично отошли к беседке, стоявшей посередине двора, но даже оттуда хорошо было видно, как исказилось гневом обычно невозмутимое лицо Карла Шенбрюнна. От Анны не укрылось, с какой заботой и нежностью он смотрел до этого на Элизу, как он понимал и успокаивал ее без лишних слов, и их посиделки в Хаффлпаффской гостиной — видимо, он действительно любил ее и любит до сих пор — а, значит, его вспышка гнева была вызвана тем, что кто-то в этом письме посмел ее оскорбить, унизить или угрожать ей.
Слабый укол зависти и разочарования — скорее, в самой себе: ее никто никогда так не обнимет, не станет для нее каменной стеной, и она сама сделала такой выбор, ведь счастье она все равно не заслужила…
- Хотели бы оказаться на ее месте, Анна? — спросил Фольквардссон, выведя сидящую рядом с ним девушку из прострации.
На его лице не отражалось ни одной эмоции, а бледные серо-голубые глаза, казалось, просвечивали собеседника насквозь, не давая возможности уйти от ответа или солгать.
- Н-не знаю… — растерялась Анна, переведя взгляд на Ассбьорна, и тут же опустила глаза — настолько двойственно звучал его вопрос.
- Далеко не все магглы рады, когда в их семьях рождаются волшебники, равно как и многие маги считают позором, если в их семьях рождаются сквибы, — также безэмоционально продолжил Фольквардссон, переведя взгляд на Шенбрюнна и Миллер.
- Моя мать не знает… — тихо ответила Кайнер, продолжая рассматривать свои ладони, — и никто из родственников: я пряталась. И я не знаю, как бы она отреагировала, узнав, что я — ведьма, — последнее слово девушка чуть ли не выплюнула. — Либо попыталась бы меня образумить, исправить, либо решила бы, что решила бы, что я ее предала… — и посмотрела в глаза Ассбьорну, который не преминул взять ее за руки.
- Вот они! — громко сказал Джастин, указав пальцем на сидевших вместе Карла и Элизу.
Из бокового прохода во двор вошла целая толпа хаффлпаффцев и стала полукругом около своей одноклассницы и ее друга-слизеринца, который еще сильнее закрыл ее фигуру своей рукой, прижав тем самым девушку к себе. Одни глядели на них с любопытством, другие— с удивлением, третьи — с состраданием — среди барсуков не было ни одного равнодушного лица.
- Почему ты убежала от нас? — на правах старосты поинтересовалась Ханна. — Мы волновались за тебя. Мы могли бы тебе помочь.
- Чем именно, мисс Эббот? — ответил за Элизу Шенбрюнн.
- Ну… мы могли бы поддержать, посочувствовать… — уже менее уверенно сказала Ханна. — Или позвать профессора Спраут, если проблема слишком серьезная.
- Боюсь, данная проблема имеет слишком частных характер, и не в полномочиях вашего декана будет ее решить, — вежливо, но, в то же время, строго ответил Карл, ясно давая понять хаффлпаффцам, что их присутствие здесь излишне.
Большинство присутствующих настолько были заняты разгорающимся спором, что мало кто заметил появление рослого и широкоплечего гриффиндорца-семикурсника с рыжими волосами. Лотар Визерхофф, а это был именно он, на чем свет стоит, костерил про себя старого школьного завхоза Филча, который не только отказался перенести отработку на понедельник, но, и продлил ее на лишних полчаса. И теперь, толком не приведя себя в порядок, Лотар несся по многочисленным коридорам замка, надеясь, что друзья его все-таки дождутся, и проклиная запрет на аппарацию в Хогвартсе, так что к месту встречи прибыл в мыле и раскрасневшийся. Рыжие волосы, до этого аккуратно причесанные, напоминали теперь воронье гнездо, выбилась из-под брюк рубашка, а галстук и вовсе болтался на плече.
Налетевший ветер обдал парня неприятной холодной волной, заставив поежиться. Застегнул воротник, поправил галстук, снова накинул мантию, лежавшую до этого в уменьшенном виде в кармане брюк, пригладил волосы, насколько смог, и поспешил к эпицентру событий.
- Но ты должна доверять нам! — воскликнул Джастин; вид у него был такой, будто на него в очередной раз попыталась напасть кобра. — Ты должна была сначала рассказать все нам, мы бы все поняли!
Подошедший со стороны галереи Визерхофф строго глянул на Финч-Флетчли и забрал Элизу у Шенбрюнна. Хаффлпаффцы, считавшие до этого своим долгом разговорить подругу и убедить ее поделиться с ними своим горем, теперь окончательно поняли, что им здесь не место, и неуверенными шагами стали пятиться ко входу в замок.
- Пойдем, Джастин, — Эрни положил ему руку на плечо, — они без нас разберутся.
- Но как же верность своему факультету? — возразил Финч-Флетчли, в голосе его чувствовалось явное раздражение.
- Джастин, Хаффлпафф — это, прежде всего, верность друзьям, — сказал МакМиллан и, взяв друга за плечо, повел к дверям. — Лиза дружит с Шенбрюнном и Визерхоффом еще с первого курса, а с нами знакома всего две недели. Так что посуди сам, кому она будет верна.
А ветер все также гнал облака, срывал листья с деревьев, швыряя их в лица случайным прохожим, и уносил с собой переживания молодой девушки и планы двух ее друзей, философские размышления сурового равенкловца и мрачные думы уже взрослой женщины, волею судьбы оказавшейся ученицей в школе магии. Уносил с собой, легко подхватывая и переворачивая, все разрушая и выравнивая, подобно тому, как со временем остается лишь сам факт мысли, но не связанные с нею образы или эмоции.
Приблизительное изображение Лотара: http://s018.radikal.ru/i523/1202/53/68079da79bcf.jpg
8) (лат.) Щит! Светлое отражающее щитовое заклинание среднего уровня.
9) (лат.) Окаменей весь, стань мрамором!
10) (лат.) Убиваю изнутри! Темное проклятие среднего уровня, характеризуется повреждением внутренних органов при отсутствии внешних проявлений, за исключением обморока.
11) (лат.) Защищаюсь сильно! Светлое поглощающее щитовое заклятие, по силе находится между “Protego” и “Scutum”, защищает от всех низших и некоторых средних темных проклятий.
|
|
|
| Gal | Дата: Вторник, 06.11.2012, 20:14 | Сообщение # 186 |
Демон теней
Сообщений: 324
| Спасибо! Очень интересное продолжение. И все же, жаль, что наследий не будет. Они, по моему, вносят некое иррациональное жвотное начало в психику современных, слишком логичных и рациональных под воздействием цивилизации, магов. Мама Ро, спасибо ей, оставила столько крючечков и хвостов в сюжете, что можно впихнуть хоть инопланетян (что с успехом делает Fragen).
Когда я в прошлый раз спрашивала Вас о контактах маг. мира с нечеловеческими расами, я имела в виду именно "контакты третьего рода", то есть, потомков смешанных браков. Например, Флер Делякур из Бобатона была помесью человека и вейлы. Я уже не помню, говорилось ли в каноне о генах вейл в крови Малфоев, но в рамках поттерианы возникло целое направление, так называемые "вейлофики".
Но Ваш вариант, хотя я пока не совсем поняла его, тоже очень увлекателен. С нетерпением, подстегиваемым Вашей скорописью, буду ждать продолжения. Вы меня заинтриговали намеком на родство Анны с Фолькварссоном. Эта пара становится все более привлекательной.
Еще раз огромное спасибо за Ваш труд 
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 07.11.2012, 01:17 | Сообщение # 187 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Quote (Gal) И все же, жаль, что наследий не будет. Они, по моему, вносят некое иррациональное жвотное начало в психику современных, слишком логичных и рациональных под воздействием цивилизации, магов.
ИМХО инопланетное, вампирское, демоническое и проч. нечеловеческое наследие - это уже штамп во многих фиках, не только по ГП. А штампов мне по возможности хотелось бы избежать, хотя некоторые из них у меня присутствуют. Мне, наоборот, нравится логичность и рациональность, по части которой ИМХО в каноне местами имеются провалы, а всякие нечеловеческие наследия по мне выглядят слишком натянутыми, как и куча сейфов и тутулов у Поттера.
Quote Когда я в прошлый раз спрашивала Вас о контактах маг. мира с нечеловеческими расами, я имела в виду именно "контакты третьего рода", то есть, потомков смешанных браков.
Нет, такого не будет, кроме того, что уже есть в каноне (семейство Делакуров и полугоблин Флитвик). Просто не вижу в этом смысла, и тем, как я продумала сюжет, это не сильно вяжется.
Quote (Gal) Я уже не помню, говорилось ли в каноне о генах вейл в крови Малфоев, но в рамках поттерианы возникло целое направление, так называемые "вейлофики".
В каноне об этом не было, но в фаноне есть, да, особенно про Малфоев. В этих фиках еще процветает слэш и мпрег (типа вейловское наследие приносит женские гены 
Quote Но Ваш вариант, хотя я пока не совсем поняла его, тоже очень увлекателен… Вы меня заинтриговали намеком на родство Анны с Фолькварссоном.
ИМХО тут все можно свести к двум простым вариантам, которые исходят из наличия общего предка-волшебника, принадлежащего к определенному роду. 1) кто-то из древнего чистокровного рода погулял на стороне, пусть даже с магглой, вот и возникла там побочная ветвь, а кто там был - магглы, сквибы - неизвестно. 2) Кто-то нарушил родовой кодекс и за это был изгнан из рода, с большой вероятностью уйдя к магглам (если в маг. мире, кроме семьи, связей больше не было). Для женщин может быть вариант 1) => 2), т.е. дочь или жена нагуляла неизвестно от кого ребенка, и ее изгнали из рода. Такое и у магглов встречалось довольно часто даже в XIX в.
Quote (Gal) Эта пара становится все более привлекательной.
Почему и по сравнению с кем или чем?
Quote (Gal) С нетерпением, подстегиваемым Вашей скорописью, буду ждать продолжения.
Здесь вы сильно ошибаетесь. Подумайте сами, как можно писать главы на 40-60 страниц за один, максимум, два дня, даже если писать весь день? Я просто выкладывают постепенно уже написанные главы, опубликованные ранее на других ресурсах.
|
|
| kraa | Дата: Среда, 07.11.2012, 01:20 | Сообщение # 188 |
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| PPh3, понравился Лотар - рижий, но брови - темные, вроде, ресницы - тоже. Получается нормально выглядящий парень.
Я тоже читаю и мне нравится атмосфера фика.
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 07.11.2012, 02:03 | Сообщение # 189 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Quote (kraa) понравился Лотар - рижий, но брови - темные, вроде, ресницы - тоже. Получается нормально выглядящий парень.
Хм… ИМХО светлые брови и ресницы не очень хорошо выглядят, особенно у парня. Только шрамов на лбу у него нет 
это дефект рисования (не стирается).
Quote (kraa) мне нравится атмосфера фика.
Вообще всего фика (говорили вроде бы, что депрессивный) или последних глав?
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 07.11.2012, 23:47 | Сообщение # 190 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Глава 28. Интерлюдия-2: в борьбе со злом.
… Жидкие солнечные лучи наискось пронизывали холодные каменные коридоры, то исчезая, то появляясь вновь. С улицы доносился гомон детских голосов, отчего царящая в замке тишина казалось еще более неестественной, давящей, как будто все его обитатели дружно вышли во двор, чтобы поиграть в плюй-камни. Идеальные условия, чтобы провернуть какое-нибудь тайное дельце в отсутствие посторонних глаз.
- Гермиона, и обязательно нам тащить эту железку в выручай-комнату? — заныл Рон, остановившись, чтобы перевести дух, и передал меч Гарри.
В данный момент трое семикурсников с Гриффиндора, именуемых также Золотым Трио, направлялись в упомянутую комнату, дабы совершить одно важное дело, какое — директор Дамблдор настоятельно просил никому не говорить.
- Это не железка, а меч великого Годрика Гриффиндора! — гневно воскликнула Гермиона, взметнув копной пышных каштановых волос, глаза ее блеснули. — Это древняя бесценная реликвия, и мы должны относиться к ней с уважением!
С такими же интонациями староста Гриффиндора призывала однокурсников уважать Снейпа и Биннса за их профессорские мантии. Для нее имело ценность и потому вызывало уважение все, что несло в себе просвещение и пищу для ума, будь то учитель или книга. В особый же восторг, состояние трепета и эйфории приводили ее древние фолианты, прошедшие историю и выдержавшие испытание временем, позволяющие прикоснуться к мудрости прошлых веков. И меч Годрика был таким же достоянием истории, ибо Годрик Гриффиндор был смелым и благородным мужем и употреблял его только на благое дело.
- Знаем-знаем, — буркнул рыжик в ответ, будучи не в настроении спорить со своей девушкой, — и все равно в Тайной комнате было бы интереснее.
- Рон, подумай сам, — возразил Гарри, — мы сможем легко туда попасть, но вряд ли сможем выбраться. Трубы, ведущие в Тайную комнату, недостаточно широкие, чтобы по ним можно было пролететь на метле. Да и не хотел бы я туда возвращаться, — добавил парень в сторону, заметно помрачнев при этом: упоминание о Тайной комнате вызвало в нем не самые приятные воспоминания, которые он предпочел бы упрятать обратно в глубь сознания. Наверное, так и работает естественная окклюменция?
- Гарри прав, — поддержала его Гермиона к вящему неудовольствию своего парня, — мы быстрее шеи сломаем, чем вылетим оттуда, а вы подумайте, как это будет глупо: уничтожить хоркрукс и погибнуть, возвращаясь в нашу гостиную, в результате несчастного случая! — тон ее стал назидательным и пафосным. — И тогда мы не сможем окончить седьмой курс и сдать ТРИТОНы…
- Только не это! — заорали оба парня хором: всем было известно, что худший страх Гермионы Грейнджер, даже хуже, чем смерть — это завалить экзамены и вылететь из школы.
- Миона, ты говоришь так только потому, что боишься летать на метле, — с чувством собственного превосходства заявил Уизли, и его нисколько не расстроило смущение, отразившееся на лице девушки: его забавляла неспособность подруги освоить исключительно практические навыки, где не помогли бы ее любимые книжки. — Но ведь было бы круто побывать в том месте, где Гарри дрался с василиском, уничтожил уже один хоркрукс и спас мою сестру. Правда? — и, не заметив отсутствие энтузиазма на лицах друзей, продолжил: — И если Дамблдор дал нам свой меч, то обязательно бы прислал бы и своего феникса, чтобы забрать нас оттуда, как в прошлый раз.
- Рон Уизли, когда, ты, наконец, научишься мыслить логически?! — гневно воскликнула Гермиона, схватив своего парня за ворот толстовки. — В Тайной комнате лежит сейчас мертвый василиск! Мертвый, понимаешь?! А это значит, что он разлагается. А если учесть, сколько в Тайной комнате воды… — Рон отцепил девушку от своего воротника, однако ему так и не удалось прервать ее нравоучительную и весьма познавательную тираду, — то там стоит сейчас такая жуткая вонь, что мы бы задохнулись от трупного яда, едва вошли туда!
- Рон, Гермиона права, — тут же поддержал подругу Гарри, но, заметив недовольный взгляд Рона, добавил: — наверное. Просто я хотел сказать, что тогда на втором курсе, когда я сражался с Риддлом и василиском, мы с Джинни действительно находились в смертельной опасности, и мне пришлось использовать всю мою храбрость, чтобы не запаниковать и продолжать бороться, несмотря ни на что, и потому я смог вытащить меч Гриффиндора. Я не мог не идти туда, так же, как и ты, Рон, и потому Дамблдор прислал нам Фоукса, чтобы мы смогли выбраться. А сейчас, когда у нас есть выбор, я хотел бы уничтожить его без лишних приключений. Я думаю, медальон нам еще здорово успеет попортить нервы перед тем, как мы его уничтожим.
И у Гарри бы все основания опасаться такого развития событий. Стоило взять ему медальон в руки еще тогда, в доме на площади Гриммо, как он ощутил чужеродную, враждебную силу, исходящую от него. Он не спросил об этом у Дамблдора, будучи занят спором о справедливости своего наказания для Флетчера, а позже рассудил, что это, наверное, характерный признак всех хоркруксов и темномагических предметов вообще. Конечно, это было, наверное, безрассудством надевать медальон на себя, но гриффиндорец так и не смог придумать иного способа, где его можно было бы хранить: в кармане брюк — неудобно сидеть будет; в кармане мантии — можно потерять; в тумбочке — может случайно кто-нибудь найти, например, Невилл, в очередной раз потерявший свою жабу. Артефакт жил собственной жизнью, и парень даже слышал внутри него биение, подобное биению сердца, если оно, конечно, могло существовать у неживого, наделенного темной сущностью предмета. Он медленно, но верно высасывал магические силы, всю радость и надежду, действуя в этом отношении подобно дементору, но не заставлял переживать самые страшные моменты в жизни, а просто оставлял пустоту, уныние и безнадежность, одно лишь желание опустить руки и перестать идти дальше, уснуть вечным сном.
Происходящие с парнем изменения не остались незамеченным остальными. МакГонагалл, обратив внимание, что ее подопечный стал вял и рассеян и начал хуже отрабатывать заклинания, незамедлительно отвела упирающегося мальчишку к мадам Помфри, которая тут же диагностировала сильное проклятие, исходящее от амулета, который носит мальчик, и посоветовала впредь внимательно проверять все подарки и посылки, ведь у него слишком много недоброжелателей в магическом мире. Флитвик сделал то же самое, что и МакГонагалл, только определил проклятие и его источник самостоятельно, а также, с присущим ему одному юмором, порекомендовал лучше питаться и принимать укрепляющие зелья. До Спраут дело так и не дошло, ибо очередной урок гербологии должен был быть лишь на следующей неделе, а вот Снейп был все также мерзок и язвителен. Впрочем, Гарри не сомневался в истинной радости профессора зельеварения, узнай тот, что самый ненавистный ему ученик помер из-за амулета, который сам же себе и надел на шею.
Если все остальные однокашники думали, что Поттер все лишь приболел, то Гермиона Грейнджер быстро догадалась, в чем дело, едва увидев, что с ее другом что-то не так, и не терпящим возражений тоном потребовала, чтобы он передал медальон ей. Не прошло и дня, как она стала еще более нервной и раздражительной, чем раньше, а также более слабой и рассеянной (что окружающие списали на любовную горячку). Но, получив свою первую “У” по любимой нумерологии, Гермиона поняла, что дальше так продолжаться не может, и передала медальон Рону, убедив, что теперь его очередь носить хоркрукс. Все, конечно, уже привыкли к постоянным разборкам, которые Уизли устраивал чуть ли не с первого сентября, и потому мало обращали внимания на его резко возросшую агрессию и способность вспыхивать подобно фосфорной спичке, но только друзьям его от этого не было легче. Рон стал необыкновенно ревнивым и потому ни на минуту не отлеплялся от Гермионы, грубо огрызался в ответ на любые вопросы и замечания, а находившийся в поле зрения Визерхофф приводил его в бешенство и вызывал дикое желание мстить, производя как можно больше разрушений. Довершила дело пощечина, полученная от Гермионы, когда он, несмотря на отчаянные протесты девушки, захотел взять ее силой. Грейнджер пришлось тогда оглушить своего парня, чтобы снять с него медальон и переложить к себе в портфель, предварительно завернув в платок. Это было, конечно, не очень надежно, так что ей оставалось надеяться лишь на свою аккуратность, что он не вывалится случайно, когда она будет вынимать учебники, и что сам медальон не порвет ткань и кожу своими острыми краями.
Казалось, хоркрукс усиливал самые негативные качества человека и подавлял любые положительные эмоции. В книге “Тайны претемнейших волхвований” помимо подробных описаний того, как создать и уничтожить хоркрукс, упоминалось даже, что раньше существовали даже так называемые пытки хоркруксами, когда последние надевали на пленного и оставляли так на несколько дней. Фолиант этот был настолько ветхим, что, казалось, мог легко рассыпаться в пыль при любом неосторожном касании, так что мисс Грейнджер ни за что не решилась бы доверить его своим нерадивым друзьям, которые не стремились брать его в руки и смотрели на него с откровенной брезгливостью. Да и сама Гермиона испытывала немалое отвращение к книге, одно прикосновение к которой вызывало ощущение причастности к мерзким темномагическим ритуалам, но продолжала читать ее с завидным упорством. Девушка достала сей трактат в Запретной секции библиотеки по разрешению, подписанному лично директором Дамблдором. Конечно, ей пришлось сознаться, из-за чего ее на месяц отлучили от библиотеки, и, что оказалось неожиданно приятно, ее даже не побранили за это. Дамблдор лишь, в очередной раз предложив чай с лимонными дольками (от которых мисс Грейнджер предсказуемо отказалась, прочитав весьма позабавившую старого волшебника лекцию о вреде сладкого для зубов), сказал, что понимает стремление девочки к знаниям, однако добавил, что с ее стороны было крайне неразумно доверять советам мистера Визерхоффа, ведь он из Германии, которая наряду с Австрией, Венгрией и некоторыми странами Восточной Европы, а также Скандинавией, традиционно славилась своей терпимостью к Темным Искусствам и даже поощряла их развитие. Ведь недаром оттуда вышел первый Темный Лорд столетия Геллерт Гриндевальд. Да и Дурмстранг, также имеющий дурную славу, что и говорить, тоже был основан германскими народами. Поблагодарив за вкусный ароматный чай с бергамотом и выданное разрешение, староста Гриффиндора быстро покинула кабинет директора, чтобы успеть забежать в библиотеку, где ей еще предстоял весьма неприятный разговор с мадам Пинс.
Как и в случае с заклятием Подвластия, сопротивление хоркруксу зависело от воли и магического потенциала его носившего, но и они со временем подавлялись. Именно так и было с Гарри. Для того, чтобы создать хоркрукс, требовалось совершить величайшее злодеяние — убийство, которое наносило душе огромные раны и делало ее нестабильной, а после провести специальный темномагический ритуал по разделению души (это как?) и помещению ее части в выбранный сосуд. Все, конечно, знали, что Вольдеморт убивал налево и направо, но, по мнению Дамблдора, он создал целых шесть (!) хоркруксов, когда уже создание лишь одного делало душу еще более нестабильной и лишало человечности. Рон вполне справедливо отметил тогда, что нет ничего удивительного в том, что у Того-кого-нельзя-называть змеиная морда, в то время как Гарри ужаснул сам факт того, как можно докатиться до такого существования, и каким одержимым нужно быть, чтобы наделать такое большее число хоркруксов. Вольдеморт уже фактически не был человеком, но лишь жалкой его пародией, когда вечером тридцать первого октября 1980 года решил “нанести визит” в дом Поттеров.
Для того, чтобы уничтожить хоркрукс, необходимо было сжечь его в Адском огне, либо атаковать Смертельным проклятием (первые два варианта ребята отмели сразу же, ибо это темные заклинания), либо ударить твердым и прочным предметом, пропитанным ядом василиска, либо утопить в яде василиска. Все эти способы приводили к разрушению носителя вместе с самим хоркруксом. Существовали также ритуалы по отдельному извлечению “претемнейшей сущности”, не разрушающие при этом сосуд, но все они относились к нетрадиционной и явно несветлой магии. Кроме того, не существовало ни одного подробного описания этих ритуалов на английском языке, а это значило, что данный раздел магии находится под запретом, а в библиотечной книге имелись лишь ссылки на арабский, шумерский, древнеегипетский и древнегаэльский источники и некоторые переводы на латинский и немецкий, сделанные еще в Средневековье. Зато теперь стало понятно, зачем Вольдеморт, подзаработав в “Боргин и Бэрк”, отправился путешествовать на Восток — тамошние отсталые страны, не в пример просвещенной магической Британии, являлись просто кладезем знаний о темной магии.
С иностранными языками у Золотого Трио было туго, да и нарушать закон никому из них не хотелось, так что решено было использовать меч Годрика Гриффиндора, ведь его изготовили гоблины, а гоблинская сталь впитывает в себя лишь то, что сделает ее сильнее — об этом Гермиона прочитала еще в конце прошлого учебного года в одной из книг про Основателей. Попросить меч у Дамблдора оказалось проще простого — он был рад, что столь древняя реликвия снова может принести пользу, и без колебаний отдал оружие гриффиндорцам, не забыв при этом похвалить мисс Грейнджер за находчивость и, естественно, наградить баллами. И теперь Гарри и Рон, пыхтя и отдуваясь, по очереди тащили длинный тяжелый меч, при этом рыжик не переставал жаловаться и удивляться, как это Гарри умудрился поднять эту железяку в двенадцать лет.
- О нет, только не это! — воскликнул Уизли.
Прямо на них, словно прожигая насквозь гордым орлиным взглядом, шел Фольквардссон из Дурмстранга. Он заметил их, очевидно, пока они еще спорили, и потому уже поздно было прятаться.
- Добрый день, господа, — подчеркнуто холодно поздоровался Фольквардссон.
Ответом ему были настороженные взгляды Поттера и Грейнджер, и полный ненависти и брезгливости — Уизли.
- Не правда ли, сейчас хорошая погода? — как ни в чем не бывало, продолжил Фольквардссон, проигнорировав невежливость гриффиндорцев. — Большинство учеников сейчас на улице или в гостиных, учителя наслаждаются заслуженным отдыхом, — голос его стал более низким и бархатистым, как у хищника, который уже поймал свою жертву и решил немного поиграть с нею. — Не правда ли, весьма удачное время, для того, чтобы заняться своими тайными делами? — Ассбьорн медленно обошел троицу, быстрым взглядом окинув каждого из гриффиндорцем, задержавшись, однако, на красивом средневековом клинке. — Что же вы от меня скрываете? Рубиновый меч?
У Грейнджер открылся от удивления рот, а Поттер и Уизли посмотрели на Фольквардссона еще с большим подозрением, окончательно уверившись в том, бывший дурсмтранговец наверняка Пожиратель Смерти. Уж очень он напоминал в этот момент одного ненавистного профессора и по совместительству одного из ближних соратников Вольдеморта.
- Нас обучали в Дурмстранге фехтованию и много рассказывали о легендарном мече Годрика Гриффиндора, — добавил Ассбьорн уже мягче, без прежней колючей холодности. — Другой его ипостасью является меч-мститель… всегда мечтал подержать его в руках, — губы юноши подернула блаженная улыбка.
Гарри и Рон открыли рты. И как он только в Слизерин не попал с таким умением разыгрывать дешевые комедии? Не мог сразу попросить что ли?
- Ладно, держи, — ответил, наконец, Поттер и передал Фольквардссону меч, — только смотри, сразу же верни.
В подтверждение слов своего друга Уизли попытался прожечь дырку в бывшем дурмстранговце и крепко сжал палочку в руке.
- Всенепременнейше, — ответил Фильквардссон, наигранно улыбнувшись, и слегка поклонился.
Гермиона же призадумалась. Упоминание о мече-мстителе ей еще нигде не встречалось; в книгах же, что она прочла, приводилось лишь подробное описание внешнего вида артефактов и некоторые их отдельные свойства. Так, Годрик Гриффиндор не проиграл еще ни одной битвы со своим мечом; Салазар Слизерин, используя свои перстень и медальон, мог распознать любой яд, а также определить, лгут ему или нет; Хельга Хаффлпафф могла подружиться с любым, кто отпил бы из ее чаши, это было сродни кровному братанию; ну а Ровена Равенло, благодаря своей диадеме, обладала абсолютными знаниями, и не было в мире ни одного человека, кто был бы умнее и мудрее ее.
- … Меч-мститель — именно поэтому, его никогда нельзя обнажать в гневе или ради собственной выгоды… — продолжил Фольквардссон, любуясь тонким острым лезвием, способным разрезать даже подброшенную в воздух пушинку, и тонким серебряным кружевом на рукояти, украшенной узором из рубинов.
Он не подозревал, насколько сильно в этот момент напоминал одного хогвартского зельевара, также любующегося красотой закипающих в котлах зелий и клубящихся, переливчатых паров, красотой страшной и своенравной, способной заставить любить, даровать власть, корчиться в агонии или же просто и изящно убить.
- Годрик Гриффиндор был храбрым и благородным! — воскликнула Гермиона. — Он никогда не делал ничего для собственной выгоды!
- Может быть… — парировал Фольквардссон, ловко крутанув меч в руке под удивленные и восхищенные одновременно возгласы гриффиндорцев, после чего сделал несколько выпадов; движения его были легкие и отточенные долгими тренировками, казалось, он вообще не чувствовал тяжесть меча в ладони, просто сливаясь с ним. — Но вот гневом и безрассудством вполне отличался, — добавил юноша, остановившись.
– И если вы возьметесь за этот меч в гневе, не контролируя свои эмоции, то не сможете контролировать и меч, который будет просто рубить всех налево и направо — воинов и безоружных, магов и магглов, мужчин, женщин и даже детей, — равенкловец явно не шутил.
Поднес лезвие к свету — оно практически идеально отражало падавшие из окна солнечные лучи и от этого сильно светилось само, заставляя глаза щуриться и слезиться. Ребро же лезвия оказалось переливчатого темно-изумрудного оттенка и кидало прозрачные изумрудные блики на стены. Парень бережно провел ладонью вдоль лезвия, стараясь при этом не касаться ребра, брови его сдвинулись, а на лбу залегла вертикальная морщинка.
- … Гоблинская сталь, — продолжил свою лекцию Фольквардссон, по-прежнему держа меч на свету так, чтобы его было всем видно, — основным ее достоинством является способность вбирать в себя то, что сделает ее сильнее. Яд василиска не только укрепляет ее, но и делает смертоносной. Любая, даже неопасная, на первый взгляд рана, убьет вас… Будучи сам по себе темной субстанцией, он способен уничтожать то, что создано Мраком. Некоторые полагают даже, что им можно убить дементора. Certo, tenebrae tenebris destruitur… (1)
Еще раз эффектно взмахнув мечом напоследок, Фольквардссон отдал его ошарашенному Поттеру, пожелав удачи в борьбе со злом, и пошел дальше.
- Как вы думаете, он это серьезно? — удивился Рон, когда фигура равенкловца скрылась за поворотом.
Поведение бывшего дурмстранговца никак не хотело вписываться в устоявшиеся с детства шаблоны, отчего Уизли, привыкший делить мир исключительно на черное и белое, плохое и хорошее, испытывал немалый дискомфорт, ибо совершенно не знал, к какой из этих вышеперечисленных категорий можно отнести Фольквардссона.
- Мерлин! Он наверняка догадался, что мы собираемся сделать! — воскликнула Гермиона, схватившись руками за щеки. — Если он — Пожиратель, то уже пошел к Вольдеморту, чтобы сообщить, что нам известно о хоркруксах. Говорила же я вам, что меч сразу надо было отнести в выручай-комнату, а не тащить через весь замок в Гриффиндорскую гостиную и обратно!
- Хватит паниковать! — урезонил своих друзей Гарри. — Если бы у него была метка, то мы бы уже об этом знали — все-таки Бут и Корнер с Равенкло посещали занятия ДА. И даже если вдруг Вольдеморт узнает, что мы вышли на хоркруксы, то скоро об этом узнаем и мы, — и ткнул пальцем в свой знаменитый шрам в виде молнии. — А теперь пойдемте быстрее отсюда.
До выручай-комнаты друзья добрались без приключений и, войдя внутрь, обнаружили практически пустое помещение с каменным эшафотом посередине — идеальное место для “казни” хоркрукса.
- Я думаю, ты должен сделать это, — сказал Гарри, передав меч своему другу.
Гермиона тем временем достала из сумки медальон, который, словно почуяв свою скорую смерть, начал биться в конвульсиях, норовя порезать ладони своими острыми краями, и положила его на каменном возвышении.
- Я? Но почему? — искренне удивился Рон.
Не то, чтобы он отлынивал от работы, однако, казалось ему, самую важную ее часть должен проделать именно Избранный, Гарри.
- Потому что, Рон, мы — части одного целого, мы — друзья, и потому должны быть равны друг другу, — ответил Гарри, стоявшая рядом Гермиона неуклюже кивнула, пытаясь придавить хоркрукс к “эшафоту”. — Дамблдор дал нам троим это задание, и потому мы должны все вместе его выполнять.
Рону не оставалось ничего больше, кроме как кивнуть. Покрепче обхватив эфес обеими руками, он взмахнул мечом, как бы проверяя его силу, и слегка пошатнулся, не рассчитав перераспределение веса. Ничего, он, в отличие от этого Фольквардссона, и без всяких тренировок справится.
- Я открою его… попрошу открыться на змеином языке, — Гарри заметно волновался; он не был трусом, однако не знал, как именно поведет себя хоркрукс, что приводило его в состояние крайней нервозности. — И ты ударишь. Немедленно. Хорошо? Что бы там ни было — оно будет сражаться. Та часть Риддла в дневнике пытался убить меня. Гермиона, тебе лучше отойти подальше — я подержу цепочку, — девушка неуверенно отошла назад, а в карих глазах ее отразился страх — страх перед неизвестностью.
- Нет! Гарри, Рон! Пожалуйста, не надо! Вы не должны рисковать! — Гермиона встала между друзьями, переводя полный отчаянья взгляд с одного на другого.
- Все будут в порядке, Гермиона, мы справимся, — Гарри постарался выровнять свой голос, чтобы он не звучал с надломом, и положил руки на плечи подруге.
Рон, стоявший по другую сторону помоста, кивнул, проглотив застрявший в горле ком, и в очередной раз перехватил рукоять меча, чтобы успокоить нервы. С одной стороны, ему хотелось покончить с этим раз и навсегда, с другой — он нутром чувствовал, что что-то пойдет не так, поэтому вся надежда будет на его Миону, а, значит, ей нельзя паниковать. Это хорошо, что Гарри, ее успокоил, но вот то, что он дотронулся до нее, рыжику не нравилось совершенно, и он еще выскажется по этому поводу.
– Но ты в любом случае должна быть настороже, — продолжал Гарри; он — опора для своей подруги и потому должен излучать хотя бы внешнее спокойствие, чтобы она чувствовала себя в безопасности, — и если вдруг что-нибудь случится, то сразу беги за помощью, ясно?
Гермиона послушно кивнула и, сделав несколько шагов назад, достала волшебную палочку и заняла оборонную позицию.
- Рон, давай, на счет три… Раз. Два. Три… — Гарри из всех сил сконцентрировался на украшавшей медальон изумрудной букве “S”, изображавшей змею. — Откройся!
Последнее слово прозвучало как шипение, и медальон, щёлкнув, раскрылся на две золотые половинки. За каждым из стеклянных окошек скрывалось по живому, мигающему глазу, тёмному и красивому, какими когда-то были глаза Тома Риддла еще задолго до того, как он расщепил свою душу на множество частей и превратился в жуткий гибрид человека и пресмыкающегося.
- Бей! — крикнул Гарри, изо всех сил натянув цепочку не поверхности камня.
Рон поднял меч дрожащими руками. Глаза медальона отчаянно вращались, а Гарри, удерживая его, уже представлял, как хлынет кровь из пустых окон.
- Я видел твоё сердце, и оно принадлежит мне… — раздался голос, холодный и высокий, заполняющий все пространство вокруг, окутывающий душу липким страхом.
- Не слушай его! — резко выкрикнул Гарри — Бей!
- Бей! — следом за ним повторила пришедшая в себя Гермиона.
Она впервые видела “живой” хоркрукс, порождение самой темной и запретной магии, подавляющий волю, но вызывающий страх, уныние и гнев. Она должна бороться, бороться, пока еще есть силы, а ее разум принадлежит ей…
- Я видел твои мечты, Рональд Уизли, и видел твои страхи. Всё, чего ты желаешь — возможно…
- Бей! — хором крикнули Гарри и Гермиона, их голоса эхом отразились от каменных стен.
Кончик меча вздрогнул, и Рон, как завороженный, уставился прямо в глаза Риддла.
- Всегда менее любимый матерью, желавшей дочь… Сейчас, менее любимый девушкой, которая предпочитает твоего врага… Всегда второй, вечно в тени…
- Рон, бей! — в отчаянии закричала Гермиона, едва не расцарапав себе щеки: не нее с гневом и ненавистью смотрели голубые глаза ее друга и парня. — Он лжет!
- Рон, бей! — заорал следом Гарри, отвлекая внимание друга на себя; он чувствовал как медальон дрожит в его руках, и немало боялся того, что вот-вот должно было произойти.
Уизли запрокинул меч, готовясь нанести удар, и створки медальона вспыхнули красным. Из окошек в клубах дыма выплыли причудливо искаженные головы Гарри, Гермионы и Визерхоффа. Рон испуганно вскрикнул и, опустив меч, отступил назад, когда иллюзии полностью вышли из медальона, лишь ноги их утопали в зыбком красном тумане. Настоящий Гарри одернул руки от цепочки, точно она была раскалена добела, и отполз назад, а Гермиона в панике осела на пол, уставившись на своего двойника из медальона. Она хотела тысячу раз сказать: “Нет, это неправда!”, но слова так и застревали у нее в горле, ибо она не могла отрицать то, что видела каждую ночь, пусть и во сне.
- Рон! — крикнул настоящий Гарри, но Риддл-Гарри заговорил голосом Вольдеморта, и Рон, как заворожённый, смотрел ему в лицо.
- Никому не нужный, вечно в тени, мечтающий о славе, но слишком ленивый, чтобы достичь ее… — Гарри-Риддл был в дорогих одеждах и смотрел на Рона с таким высокомерием, какое могло быть только у Малфоя младшего. — Или ты думал, что сможешь затмить Избранного, Мальчика, который выжил? Ты самая обыкновенная вошь, таракан!.. Знаешь, нам с Гермионой гораздо лучше, когда тебя нет рядом. Мы вместе смеемся над твоей тупостью, твоими страхами, твоими комплексами…
- Комплексами! — эхом повторила Гермиона-Риддл, ехидно улыбнувшись, и обняла иллюзию Визерхоффа; она была куда более красива и более опасна, чем настоящая. — Кто посмотрит на тебя, кто обратит на тебя хоть какое-то внимание, когда рядом Гарри Поттер, Избранный? Как с тобой можно встречаться, когда рядом есть такой галантный и умный аристократ, как Лотар Визерхофф, который достоин меня гораздо больше, чем кто-либо? — и провела пальцем по подбородку Визерхоффа, смотревшего на нее с выражением любимой комнатной собачки.
- Дурак и ничтожество! Что ты можешь дать ей по сравнению со мной? — заговорил Визерхофф-Риддл, черты его лица также исказились и заострились и в купе с налитыми кровью глазами придавали ему демонический вид. — Что ты сделал для того, чтобы добиться ее внимания, ее любви? Очевидно, просто быть в свите Мальчика, который выжил, для этого недостаточно, не так ли? — губы его исказила злорадная усмешка. — За то она сделала правильный выбор… — и посмотрел покровительственным взглядом на Гермиону-Риддла, которая послушно села перед ним на колени и обвила руками его ногу, в глазах ее отражались похоть и преклонение.
- Рон! Бей! БЕЙ!
Гарри и Гермиона кричали вместе, но Рон не шелохнулся. В его широко открытых глазах отражались Гарри, Гермиона и Визерхофф-Риддлы, их волосы кружились, словно огонь, глаза сияли красным, а голоса звучали высоким страшным трио.
- Твоя мать призналась, — засмеялся Риддл-Гарри, а Риддл-Гермиона ухмыльнулась, — Что она предпочла бы меня в качестве сына, была бы рада поменять… — и противно засмеялся, после чего сел в возникшее из красного дыма кресло, закинув ногу на ногу и закурив дорогую сигару.
- Кто предпочтёт тебя? Какой женщине ты нужен? Ты никто, никто, никто рядом с ними! — томно пропела Гермиона-Риддл, и, вытянувшись как змея, тесно переплелась с иллюзией рыжего аристократа; их руки жадно исследовали тела друг друга, а губы целовали другие губы, шею, плечи…
- Знаешь, Уизли, — небрежно усмехнулся Визерхофф-Риддл, пока иллюзия Гермионы, уже тесно обхватив его обеими ногами, извивалась, как змея, и стонала, откинувшись назад, а его руки поддерживала ее за талию, — в отличие от тебя, я действительно умею доставлять удовольствие женщинам, — и, ухмыльнувшись, силой прижал к себе Гермиону-Риддла, которая тут же издала протяжный и сладостный стон.
Лицо Уизли исказилось гримасой боли, меч дрогнул в его руках, но не поднялся.
- Сделай это, Рон! — прокричал Гарри.
1) (лат.) Воистину, тьма тьмой разрушается.
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 07.11.2012, 23:54 | Сообщение # 191 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Рон взглянул на него, и Гарри показалось, что он увидел алый отблеск в его глазах. Рыжик опустил меч и теперь с ненавистью смотрел не на корчащиеся иллюзии Риддла, а на своих настоящих друзей, стоявших по разные стороны от помоста, словно выбирая, кого из них ударить первым.
- Вы!… — тяжело сказал Рон, переводя взгляд с Гарри на Гермиону. — Потаскуха несчастная!
Иллюзии Риддла снова засмеялись, их смех эхом отразился от высоких каменных сводов: они побеждали.
- Рон! Оно врет! — изо всей силы закричал Гарри. — Мы — твои друзья и никогда не предали бы тебя!
- Твои друзья!.. — следом за ним произнес Гарри-Риддл, заставив Рона обернуться. — Друзья, которым дружба с тобой в тягость, который были бы рады, если б ты исчез… — и выпустил кольцо дыма прямо в лицо Уизли.
Стоявшая рядом с ним Гермиона-Риддл рассмеялась в такт, напоминая в своем неистовстве Беллатрису Лестранж, а Визерхофф-Риддл жадно оскалился и продолжил ласкать девицу, отдавшуюся ему со всей своей порочной страстью.
- Нет! — закричала настоящая Гермиона, которой изо всех сил захотелось залепить пощечину своему двойнику, но она понимала, что это все лишь иллюзии.
Это магия, и на нее надо воздействовать магией! Девушка зажмурилась, изо всей силы стараясь сосредоточиться на самом счастливом воспоминании, до боли в пальцах стиснув волшебную палочку… Первый курс, Вольдеморт побежден, они снова вместе, их сила — в единстве. Дамблдор награждает их ста шестидесятью баллами, Гриффиндор выигрывает кубок школы…
- Expecto Patronum!
Серебристая выдра вылетела из кончика ее палочки и, сделав круг вокруг Рона, принялась атаковать порождения Риддла, однако те отбивались от нее, как от досадливой мухи. Вскоре выдра растворилась, а Рон, на какое-то мгновение скинувший наваждение, вновь выпал из реальности. По щекам девушки текли слезы, и теперь она беспомощно жалась в угол, закрывая голову руками — ее план не удался, ЗОТИ всегда была ее слабым местом, и теперь ее друг и парень, покрепче взяв меч, движется прямо на нее, одолеваемый желанием убить за измену. Ведь она изменяла, действительно изменяла…
- Expecto Patronum! — выкрикнул на сей раз Гарри.
Серебряный олень, светящийся гораздо сильнее, чем выдра, грациозно выскочил из палочки своего хозяина и ударил копытами иллюзии Вольдеморта, заставив их уменьшиться и отступить.
- Спасибо, дружище, — растерянно поблагодарил Рон, с глаз которого неожиданно спала пелена. — Не знаю, чтобы я делал без тебя, — он пребывал в ужасе оттого, что только что хотел сделать, и теперь с недоумением рассматривал лезвие меча, которым чуть не зарубил любимую девушку.
Сейчас это был снова их прежний Рон, немного неуклюжий и наивный, добрый и веселый.
- Это все Гермиона, — ответил Гарри, заставив девушку улыбнуться сквозь слезы. — Это была ее идея использовать Патронусов.
В подтверждение Гарриных слов Гермиона вновь взмахнула волшебной палочкой, сосредоточившись на самом счастливом воспоминании — в этот раз оно далось ей куда проще — и выпустила серебристую выдру, которая ловко заскользила по воздуху на помощь своему другу-оленю.
- А теперь слушай меня, Рон, — продолжил Гарри. — Мы с Гермионой подержим Патронусов, пока есть силы, а ты ударишь эту штуку. Быстро, не раздумывая.
Рон кивнул, занеся меч над головой. Раздался лязг металла и долгий, протяжный крик. Иллюзии Гарри, Гермионы и Визерхоффа исчезли, остался только Рон, державший меч дрожащими руками и уставшими глазами смотревший на разбитый медальон. Свершилось! Хоркрукс был уничтожен! Друзья, измотанные и счастливые одновременно, подползли друг к другу на четвереньках и обнялись. Они сделали это, сделали вместе, вместе прошли через пытки, уготованные Вольдемортом, и вместе пойдут до конца.
* * *
Друзья веселились, и никто из них не знал, что в тот момент, как Рон ударом меча разбил хоркрукс, по телу Вольдеморта, сидевшего у себя на троне в Лестранж-Холле, прошла короткая и резкая конвульсия, какая бывает при быстром наложении Пыточного. Но Темный Лорд сдержал свой гнев. Он знал о своей загадочной связи с мальчишкой и не хотел, чтобы тот узнал что-то важное. Нечто подобное довелось ему испытать уже в начале этого лета, и теперь он был уверен, что это не просто совпадение. Он знал, что даже Дамблдор, каким бы сильным магом он ни был, не смог бы наложить “Cruciatus” на таком большом расстоянии, преодолев множество защитных барьеров, да и не в стиле старого маразматика — баловаться Непростительными. Он был один вместе со своей верной змеей Нагайной, все его скользкие слуги были отосланы по делам, так что не было под рукой никого, на ком можно было бы отыграться за испытанную боль. Впрочем, его Темнейшество Лорд Судеб прекрасно понимал, что даже эти жалкие идиоты здесь ни при чем, никто из них не посмел бы причинить ему вреда, а значит, этому есть только одно объяснение — старый маразматике догадался о хоркруксах и уже нашел один из них.
Незамедлительно был вызван Люциус, у которого Лорд немедленно справился о судьбе своего дневника. Что?! Подсунул его младшей Уизли, подружке этого безмозглого Поттера? Crucio! Пожертвовал вещью своего господина, которую тебе доверили беречь, как зеницу ока, ради своих министерских интриг?! Crucio! Он по-прежнему у Уизли? — Нет, его повредил Поттер, когда полез спасать девчонку. — Что?! И я об этом узнаю только сейчас?! Crucio! Как именно повредил?!— Ах, не знаешь, видел только дыру с обгоревшими краями? Crucio! Os fractum (2)! Crucio! — подержать подольше, пока этот никчемный и скользкий аристократишка не начнет харкать кровью. Sectumsempra! — пока достаточно. Легкий взмах палочкой — отправляйся к Нарциссе.
Конечно, уничтожение все лишь одного хоркрукса не могло сильно повредить его Темнейшеству — он для того и наделал их целых шесть штук, чтобы гарантировать себе бессмертие — однако не помешает проверить остальные: старый маразматик далеко не дурак и уже наверняка отрядил на поиск его сосудов своих послушных пешек из птичьего ордена. Исчезнув в клубах черного дыма, Темный Лорд аппарировал в рощу недалеко от маггловской деревушки Литтл-Хэнглтон. Долина была залита ярким послеполуденным солнцем и являла собой идиллический пасторальный пейзаж, как будто бы и не было рядом величайшего темного мага современности. На одном из холмов мрачной громадой возвышался старый особняк Риддлов, резко выделяясь на фоне ясного голубого неба. Хмыкнув, Лорд прошел в глубь рощи — смолкли птицы, попрятались по норам звери, лишь шелест тяжелой бархатной мантии, да хруст сухих веток под ногами нарушал повисшую тишину. Было заметно, что сюда давно уже не ступала нога человека. А вот и полуразвалившаяся хижина Марволо Гонта. Стены потрескались и поросли мхом, крыша почти осыпалась, и теперь ничто не сдерживало рвущиеся на свободу молодые деревья. Внутри было темно и сыро, как и много лет назад — казалось, последние потомки Салазара Слизерина не переносили свет не только как идеологию, но и как физическое явление. Темный Лорд не особо заботился о защите этого убого места, понадеявшись, что темный густой лес и уродливый внешний вид строения отпугнут всех любопытных, но в доме не чувствовалось вообще абсолютно никакой магии!
Насторожившись, мужчина прошел в соседнюю комнату, отыскал на закопченной стене нужный камень и стукнул по нему палочкой — никакого магического сопротивления или узнавания — камень просто отъехал в сторону, как при действии обыкновенного механизма, явив незваному гостю абсолютно пустой тайник. Будь ты проклят, Альбус! — и без того некрасивое лицо Вольдеморта исказила гримаса ненависти. Один небрежный взмах палочкой, и хижина разлеталась, подобно сдутой горке пыли. Темный Лорд аппарировал, а маггловские службы спасения еще долго не могли ликвидировать внезапно начавшийся лесной пожар.
- Да это же какое-то адское пламя! — в ужасе прокричал один из пожарных, увидев, как мощный поток воды, выпущенный из шланга, в одночасье испарился, а пламя, будто чудовище из детских страшилок, набросилось на очередное дерево, не оставив даже горстки пепла.
И тот маггл не догадывался даже, насколько он был прав. Позже, зафиксировав огромный магический выброс вблизи магглонаселенного района, на место прибыли ликвидаторы магических происшествий и катастроф, взломщики проклятий и стиратели памяти. А вечером дотошные журналисты растрезвонили на всю магическую Британию о том, что вблизи маггловской деревни Литтл-Хэнглтон было использовано запрещенное темномагическое заклинание Адское пламя. На следующий день все только и говорили о том, что Пожиратели Смерти во главе с Тем-кого-нельзя-называть захотели уничтожить магглов, прикрывшись лесным пожаром. Вновь начались аресты и обыски волшебников, лояльных идеям Неназываемого, однако последнему не было никакого дела до неприятностей его жалких слуг. И, пока маги и магглы сообща тушили Адское пламя, стиратели памяти обрабатывали мозги тем, кто увидел слишком много, а взломщики проклятий исследовали выжженную область, его Темнейшество Лорд Судеб был уже за многие мили от этой несчастной деревни, холодный соленый ветер развевал полы его мантии, а взор устремился к маленькой, залитой водой пещере у самого подножия неприступной скалы…
Темный Лорд был в панике и метал гром и молнии едва ли не в прямом смысле этого выражения: пока он кропотливо идет к власти, а его слуги суетятся, как тараканы, не в состоянии выполнить даже самые элементарные поручения, белобородый маразматик успел его опередить и разгадать тайну его бессмертия. И было уже поздно выяснять, рассказал ли ему это щенок Регулюс перед своей смертью (хотя вряд ли, иначе сам он, Лорд Вольдеморт, был бы уже мертв, окончательно и бесповоротно), или же старик догадался сам. Остается лишь удостовериться в том, что все остальные хоркруксы спрятаны достаточно надежно, чтобы до них не добрался Дамблдор со своим длинным носом и загребущими руками.
Чаша Хаффлпафф находится в сейфе у Лестранжей. Он, словно предчувствуя опасность, лично попросил Беллу спрятать древний артефакт в своем сейфе. Сейф находится на нижнем уровне в Гринготтсе и, значит, обеспечен соответствующей охраной, а также поставлен на кровную защиту, так что туда никто не сможет зайти, кроме Беллатрисы, ее мужа и деверя. Беллу с мужем, как и Нагайну он будет теперь неотступно держать при себе, чтобы они случайно не оказались sub Imperio (3) кого-то из фениксятников. А Рабастан должен быть где-то на пути в Польшу, так что ни фениксовцы, ни министерские ищейки его еще долго не хватятся.
Диадема Равенкло хранится в Хогвартсе, в выручай-комнате, однако сейчас слишком опасно появляться там столь открыто. Даже если кто-то из сопляков нашел эту комнату, он не знает, где именно следует искать диадему, и, вообще, все должны быть уверены, что она много веков назад была утеряна в лесах Албании.
Что ж, за три… два с половиной хоркрукса можно быть спокойным, до них доберутся еще не скоро, если вообще доберутся. Он сделает то, что оказалось не под силу Салазару Слизерину и Геллерту Гриндевальду. Он будет жить вечно и господствовать над этим миром… Высокий, леденящий душу хохот эхом отразился от высоких сводов тронного зала Лестранж-Холла.
* * *
Сонные ребята медленно брели после завтрака к кабинету ЗОТИ, и, надо сказать, никто из них не испытывал радостного предвкушения от предстоящего урока. Как и обещал Дамблдор новый преподаватель ЗОТИ Реджинальд Уоррингтон появился в школе ровно через две недели после начала занятий. Внешне он напоминал смесь Слагхорна и постаревшего Локхарта, чем сразу заработал антипатию у большинства учеников. Это был невысокий полноватый человек лет сорока с блеклыми завитыми напомаженными волосами и длинными закрученными усами, одетый в новую дорогую мантию бордового цвета. Такого же бордового цвета была украшавшая костюм большая бабочка, а пальцы были унизаны многочисленными перстнями, слабо поблескивавшими в лившемся из окон холодном свете. Сразу было заметно, что мистер Уоррингтон любил только одного себя и терпеть не мог отсутствия внимания к своей персоне. По его же осанке и сложению можно было легко предложить, что он являлся, скорее, бывшим министерским чиновником, нежели аврором, кем, по логике, должен быть профессор ЗОТИ — уж слишком неповоротливым, засидевшимся и изнеженным он казался. Подобно Амбридж, он тоже постарался вставить свои пять кнатов, как только его представили, и поведал всему Большому Залу, как он рад возможности обучать юных волшебников защите от темных сил — столь важному предмету в нынешние непростые времена — а также уверил всех, что Министерство магии своей первоочередной задачей ставит исключительно образование подрастающего поколения. Мужчина улыбался во все тридцать два зуба и, казалось, не замечал ни хмурых взглядом школьников, пережевывающих пресную овсянку, ни лиц других профессоров, выражающих глубокое сомнение в его профессиональных качествах. По окончании сей проникновенной речи директор Хогвартса поднялся со своего места и, задорно улыбнувшись, громко захлопал в ладоши, что следом за ним повторили вслед остальные учителя и ученики, после чего пожелал новому преподавателю успехов на профессиональном поприще и скорой дружбы с коллегами.
А еще мистер Уоррингтон обладал жуткой привычкой опаздывать, так что подошел к классу лишь через десять минут после звонка. На спецкурс в понедельник пришли всего семь человек, записавшиеся на дополнительные уроки ЗОТИ — мужские половины седьмого курса Гриффиндора, за исключением Визерхоффа, и Хаффлпаффа.
- Я ваш новый преподаватель Меня зовут Реджинальд Уоррингтон, — начал мужчина, как только ученики расселись за партами. — Запомните раз и навсегда: я не потерплю никакого неуважения к своей персоне, поэтому советую вам запомнить несколько очень простых правил, — растягивая слова, произнес преподаватель, постукивая пальцами по подлокотникам кресла, всем своим видом демонстрируя данную ему над сопляками власть. — Это послужит хорошим залогом вашей дисциплины в ближайшем будущем.
– Первое. Вы не имеете права садиться до тех пор, пока я не зайду и не разрешу вам, — ученики удивленно вытаращили глаза, на лицах большинства из них застыла смесь удивления и недовольства. — Второе. Когда я вхожу в класс, вы все вместе должны приветствовать меня словами “Здравствуйте, профессор Уоррингтон”… Почему все сидят?! — школьнички тут же повскакивали с мест, дабы не злить преподавателя в первый же урок. — По двадцать баллов с каждого факультета! — по-видимому, ему было все равно, с какого именно факультета снимать баллы, он наслаждался самим процессом их снятия.
– Вот так-то лучше…
Далее список Уоррингтона пополнился пунктами “не уходить до фразы “урок окончен”, “не перебивать во время изложения материала”, “не отвечать на вопрос до тех пор, пока не будет назван ученик, чей ответ хотелось бы услышать”, “ни в коем случае не высказывать собственное мнение, ибо оно не интересует компетентных людей из Министерства; в ответах допускается ссылаться лишь на тексты известных и официально разрешенных Министерством учебников, а также слова преподавателей, компетентность которых не вызывает сомнения у Министерства” и “стоять во время ответа в знак уважения к профессору Уоррнгтону”
- А теперь начнем урок. Итак, что вы должны сказать? — произнес учитель таким тоном, будто обращался к первоклассникам.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — раздался нестройный хор голосов.
- Нет-нет, не годится, — искренне возмутился профессор. — Где же ваша радость и энтузиазм в получении новых знаний? — изобразил разочарованную улыбку, какая бывает у родителей, когда их любимое, но еще несмышленое чадо в очередной раз не может выбрать два одинаковых кубика. — Так, давайте еще раз, — и дирижерским жестом пару раз ударил тонкой гибкой указкой по столу.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — повторил класс уже более слаженно.
- Здравствуйте, дети. Можете садиться, — ученики с облегчением уселись обратно на жесткие деревянные скамьи. — А теперь вы должны записать основные правила поведения на моем уроке, — перечисленные семь пунктов тут же появились на черной доске, стоявшей слева от учительского стола, причем все предложения были написаны от первого лица. — Вам все ясно?
В случае профессора Снейпа это был традиционный риторический вопрос: всем известно, что Ужас Подземелий ненавидит студентов и по определению считает всех безмозглыми идиотами. Но как вести себя с Уорринтоном, не знал никто. Было понятно только, что новый учитель ничем не лучше всех предыдущих и держит их за дураков, хотя перед ним сидят уже юридически взрослые, совершеннолетние студенты. Если подобный диалог и был еще уместен с одиннадцати-, двенадцатилетними детьми, то старшекурсников просто унижал и заставлял чувствовать себя нереально глупо. Несколько учеников опасливо переглянулись между собой, без слов делясь первыми впечатлениями от нового преподавателя и плохими предчувствиями относительно последующих уроков ЗОТИ. В результате список правил пополнился очередным, восьмым по чету пунктом “никаких переглядываний, перешептываний, разговоров и записок на уроке”. После того, как ученики в очередной раз встали и хором ответили, что им все понятно, класс вновь погрузился в тишину, нарушаемую скрипом перьев по пергаменту и постукиванием указки по столу.
Далее Уоррингтон устроил перекличку, требуя от каждого студента назвать принадлежность к факультету (как будто о ней нельзя узнать вывод по вышитым на мантиях значках или по отдельной графе напротив фамилии в списке) и статус крови, отчего у гриффиндорцев и хаффлпаффцев, которым не под силу было терпеть столь вопиющую несправедливость, перекосились лица. По окончании переклички профессор приказал всем магглорожденным и полукровкам пересесть назад, а чистокровным вперед. Юноши послушались беспрекословно — никто не хотел потерять лишние баллы за лишний изданный звук или нерасторопность. В итоге Рон оказался с Невиллом, а Эрни — с Захарией (оба даже не пытались скрыть недовольство общества друг другом), а ряду через парту от них расположились Дин с Симусом и Джастин с Гарри.
После ученикам довелось услышать самую нудную лекцию, с которой могла бы поспорить лишь история магии в исполнении профессора Биннза, а список запретов пополнился новым пунктом — “не спать на уроке”. Профессор Уоррингтон почти дословно цитировал первый параграф из учебника, не забывая при каждом удобном случае нахваливать горячо любимое им Министерство магии, которому подрастающее поколение должно быть благодарно за счастливое детство и светлое будущее. Затем, ближе к концу пары, вспомнив все-таки, что его предмет — практический, приказал ученикам разбиться на пары и провести между собой мини-дуэли с целью продемонстрировать текущий уровень подготовки, на основе которого будет создаваться дальнейший учебный план. Ученики тут же воспряли духом и вышли на середину класса, в то время как парты разъехались в стороны, подчиняясь легкому взмаху палочки преподавателя.
Учитель предоставил своим подопечным полную свободу действий. Использование высшей боевой магии считалось по умолчанию недопустимым. Один. Два. Три… Начали! Помещение тут же озарилось множеством разноцветных лучей и вспышек. Уоррингтон ходил вокруг, наблюдал, но не вмешивался в ученические поединки. Его первый урок носил исключительно разведывательный характер: узнать настроения подрастающего поколения, особенно старшекурсников, их готовность подчиняться и соблюдать дисциплину, а также общий уровень практических навыков, а заодно выявить потенциально опасных для Министерства студентов и взять их под контроль. Сам же факт того, что он, в отличие от Амбридж, разрешил использовать на уроках магию, да еще организовал парные дуэли, должен усыпить бдительность детишек, а, значит, они обязательно должны попасться на использовании запрещенных знаний или не одобренных Министерством методах.
Поединки тем временем шли полным ходом. Студенты спешно вспоминали навыки, полученные во время занятий АД. Каждый из них мог по праву гордиться собой, ибо не пропустил ни одного заклятия противника. Уоррингтон же, к собственному разочарованию, так и не смог пока подловить сопляков на чем-то запрещенном или не одобренном Министерством. Оглушающее проклятие, Обезоруживающее, Сногсшибатель, Чары щекотки, простой щит “Protego”. Кроме того, он получил приказ лично от самого министра Скримжера любым способом заставить Поттера сотрудничать с властями.
- Итак, вы все продемонстрировали сегодня хорошие навыки ведения магических дуэлей, — сказал Уоррингтон, когда по его знаку студенты прекратили драться и выстроились в линию, — а это значит, что уже на следующем занятии мы сможем приступить непосредственно к выполнению программы курса. Итак, какое самое первое заклинание вы должны применить в бою? Поттер! — его командирский голос весьма комично смотрелся при его низком росте и широких габаритах.
- “Expelle arma”, сэр, — уверенно ответил гриффиндорец, посмотрев в глаза преподавателю.
- Почему? — Уоррингтон крутанул трость в руке, после чего небрежно оперся на нее.
- Потому что это заклинание выбивает палочку из рук противника, сэр, — сказал Поттер с заметным раздражением в голосе: да это же элементарный вопрос. — Волшебник без палочки уже не может причинить вреда.
- Пять баллов Гриффиндору! Уизли!
- Да, сэр? — рыжик покосился на учителя из-под своей отросшей челки.
- Ваша основная задача?
- Вывести из строя противника, не нанося ему тяжких повреждений, сэр, — уверенно ответил рыжик: натренировавшись в свое время на занятиях ДА, он прекрасно знал основную цель защиты.
- Чего вы ни в коем случае не должны делать? Смит! — преподаватель бросил грозный взгляд на рассматривавшего свои ботинки хаффлпаффца, заложив трость за спину.
- Мы не должны… — замямлил студент.
- Десять баллов с Хаффлпаффа! Руки по швам! Голову поднять! Смотреть на меня! Ясно!
- Д-да, сэр, — ответил Захария, вытянувшись по струнке. — Мы не должны вступать в бой… пока нет угрозы нашей жизни?..
- Так вы сомневаетесь, Смит?
- Н-нет, сэр! — выпучив глаза, сказал хаффлпаффец.
- Так-то лучше. Один балл Хаффлпаффу.
В другое время Эрни и Джастин завыли бы в ответ на такое хамское отношение преподавателя — Снейп не в счет, но вынуждены были терпеть. И ведь не переглянуться же!
- Как долго вы должны держать сопротивление? МакМиллан!
- До прибытия авроров, сэр, — уверенно ответил Эрни.
- Что вы должны сделать, если в поле сражения окажутся магглы? Лонгоботтом!
- Наверное, увести их из зоны опасности, — ответил Невилл: хотя они с Уоррингтоном были одного роста, последний казался столь высокомерным, что на него нельзя было иначе смотреть, кроме как снизу вверх.
Невилл, хотя не мог претендовать на обучение в Аврорской академии, записался на спецкурс ЗОТИ по настоянию бабушки, которая очень хотела, чтобы ее внук был похож на сына, а также обещала, что в этом году им постараются найти компетентного преподавателя. К тому же, рассуждал гриффиндорец, дополнительные уроки ЗОТИ он может всегда бросить, как сделал это в прошлом году, и вернуться к любимой гербологии.
- Что?! — взревел профессор. — Двадцать баллов с Гриффиндора! — весь контингент львиного факультета, присутствующий в сборе, издал коллективный вздох негодования. — Лонгоботтом вы хоть слушали, что я вам рассказывал на уроке?!
- Д-да, сэр, — парень чувствовал страх и уже морально готовился к наказанию.
- И, Лонгоботтом? Напомните нам, что я вам рассказывал часом ранее? — Уоррингтон покрутил тростью у самого носа гриффиндорца, который едва удержался от того, чтобы отступить назад.
- В-вы говорили, что на зону сражения необходимо наложить магглоотталкивающие чары и стереть магглам п-память…
- Тогда что за чушь несете вы, Лонгоботтом! — проревел Уоррингтон, подойдя совсем близко к ученику и погрозив ему тростью, заставив немного отклониться назад.
- Но, сэр, — возразил Невилл, собрав всю решимость в кулак, — ведь магглы тоже люди, в них может попасть какое-нибудь заклятие…
Несколько учеников согласно кивнули.
- Сделайте шаг вперед те, кто согласен с Лонгоботтомом.
Поттер, Томас, Финниган, МакМиллан, Финч-Флетчли… немного поколебавшись, вперед вышел Уизли, став рядом с другом.
- Минус десять баллов штрафа каждому! Сегодня в полшестого вы должны явиться на отработку в кабинет Филча. Вам ясно?!
- Да, сэр, — понуро ответили студенты хором.
- Смит, пятнадцать баллов Хаффлпаффу за правильную позицию.
- Запомните, вы все в скором времени будет служить Министерству… если, конечно, поступите в Училище Авроров, — добавил Уоррингтон, понизив голос, — а потому вашей первоочередной задачей должно являться исполнение указов Министерства, а не очередной дури, что придет вам в голову. Вам ясно?!
- Да, сэр.
- Поттер?
- Да, сэр, — понуро ответил Гарри, опустив голову: внутри него все клокотало от чувства несправедливости, что он поступил только что не сообразно своей совести, но почему-то именно сейчас ему казалось, что своим противостоянием он ничего не добьется.
До конца урока Уоррингтон погонял учеников по материалу урока и отпустил со звонком, дав задание законспектировать параграф о противомаггловской защите.
- Поттер, Уизли, Лонгоботтом, задержитесь, — приказал он, заметив, что те еще не ушли.
- Да, сэр, — без особого энтузиазма ответили парни.
К удивлению гриффиндорцев, новый учитель повел их в свои личные комнаты, располагавшиеся рядом с классом ЗОТИ. Взглядам ребят предстала полупустая подзапылившаяся гостиная (Снейп, ведший ЗОТИ годом ранее, как известно, обитал у себя в подземельях), которая, тем не менее, уже стала олицетворением своего нынешнего обитателя — мистер Уорргингтон прибыл сегодня рано утром, но уже успел развесить по стенам свои фотографии, на которых Фадж и Скримжер вручали ему различные награды. Преподаватель приказал юношам сесть за стол, после чего позвал домового эльфа и потребовал, чтобы тот немедленно принес чай, печенье и кексы.
- Итак, Лонгоботтом, Поттер, Уизли, вы собираетесь стать аврорами… — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Уоррингтон, помешивая сахар в чае и переводя взгляд по очереди на каждого из учеников.
Гарри, Рон сидели за столом, хмуро пялясь на свои чашки, и молчали. У них совсем не было повода доверять Уорринтону, особенно после его урока. Очередная министерская крыса наподобие Амбридж. И Веритасерум в чай подлил наверняка. Невилл же поднял чашку ко рту, делая вид, что пьет…
- Поттер, Уизли, вас что, дома не учили, что невежливо отказываться от угощения? — Уоррингтон был искренен в своем гневе.
Парни поднесли чашки к губам и сделали вид, что чуть-чуть отпили. Уоррингтон положил к себе в рот песочного тритончика и пережевал, показывая, чтобы студенты сделали тоже самое. Затем отпил еще чаю — в чашке осталось меньше половины. Гарри и Рон были вынуждены сделать несколько глотков — по сравнению с профессором их чай казался практически нетронутым. К удивлению ребят, они не почувствовали слабости, звона в ушах или тумана в голове — симптомов, которыми, согласно описанию в книге Грозного Глаза Грюма, сопровождалось всякое принятие Сыворотки правды. Осмелев, гриффиндорцы сделали еще несколько глотков под удовлетворенный взгляд преподавателя.
- Постоянная бдительность? — усмехнулся он из-под своих закрученных усов, после чего повторил свой первый вопрос.
- Да, сэр, — ответил Гарри, вертя чашку в руках, — как мой отец.
- Ваш отец? — удивился профессор: он учился на три курса старше Джеймса Поттера, но никогда не общался с ним, а после выпуска их школы пошел работать в Министерство, в Отдел Кадров, что позволило ему быть в курсе всех сотрудников Министерства и подведомственных подразделений, за исключением разве что невыразимцев.
- Но разве мой отец не был аврором? — на лице юноши застыла смесь разочарования и удивления. — Ведь он больше всех боролся с Вольдемортом в первую магическую войну, — Уизли, хотя бывал вместе с другом во многих переделках, в том числе и смертельно опасных, вздрогнул, а Уоррингтон поперхнулся печеньем и закашлялся.
2) (лат.) Сломанная кость!
3) (лат.) под властью.
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 07.11.2012, 23:55 | Сообщение # 192 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Для Гарри отец представлялся в светлом и идеализированном образе, и даже увиденное в Омуте Памяти у Снейпа мало омрачило его. Юноша искренне верил в то, что после того случая у озера его отец исправился и стал более добрым и чутким — иначе мама просто не вышла бы за него замуж. А по рассказам Сириуса и Ремуса, Джеймс Поттер Поттер просто обожал свою жену Лили и маленького Сохатика — Гарри, а также был первоклассным бойцом в Ордене Феникса. А последнее уж очень органично бы смотрелось на фоне службы в Аврорате.
- Нет, Поттер, могу сказать вам точно: Джеймс Поттер никогда не был аврором и даже не подавал заявление в Аврорское училище, — ответил Уорринтон, откашлявшись, с удовольствием про себя отметив, как челюсть мальчишки упала чуть ли не до стола.
- Но, может быть, папа Гарри был спортсменом? — решил поддержать своего друга Рон. — Ведь он был лучшим игроком в квиддич в школе?
Уоррингтон снова отрицательно покачал головой и выпил чаю. Гарри же чувствовал себя так, словно на него вылили ушат грязной холодной воды. Вспомнились слова тети Мардж в тот вечер, когда он сбежал из дома и впервые встретил Сириуса:
Ретроспектива…
- … я ничего не имею против твоей семьи, Петуния, — Мардж похлопала тётю Петунию по костлявой руке ладонью, похожей на лопату, — но твоя сестра оказалась паршивой овцой. Такие появляются даже в самых лучших семьях. К тому же она сбежала с каким-то бандюгой — и вот результат, у нас перед глазами.
- Этот Поттер, — громким басом выкрикнула тётя Маржи, схватив бутылку и плеснула бренди себе в бокал и на скатерть, — чем он, собственно, занимался? Вы никогда не говорили.
- Он… не работал, — ответил дядя Вернон, едва взглянув на заметно нервничавшего племенника. — Был безработный.
- Так я и думала! — победно крикнула тётя Маржи, отхлебнув бренди и утёрев подбородок рукавом. — Никчёмный, бесполезный, бездельник, попрошайка, который…
- Ничего подобного! — выпалил Гарри, сам того не ожидая. Все затихли. Гарри дрожал с головы до ног. Он ещё никогда не был так возмущён…
Конец ретроспективы.
Он упорно не хотел верить в то, что его родители, особенно отец, на которого он долгое время стремился быть похожим, были бездельниками и никчемными людьми, как это утверждали Мардж и Вернон Дурсли, но понимал, однако, что Уорринтон, как бы ни был неприятен, не стал бы врать. Гарри имел весьма скудные сведения о профессиях в магическом мире, но, тем не менее, был уверен, что его отец при своем веселом заводном характере и жажде приключений уж точно не стал бы работать целителем, каким-нибудь клерком или лавочником. Тут же неприятно кольнула мысль о том, что если бы отец действительно где-то работал, то Сириус, Ремус, Дамблдор или МакГонагалл действительно рассказали бы ему об этом. А в сейфе Поттеров, который он видел в Гринготтсе, было очень много золота, которого, на его неискушенный взгляд, хватило бы на то, чтобы еще несколько лет не работать.
- Мы отвлеклись от темы, — голос нового учителя ЗОТИ вывел гриффиндорца из раздумий. — Дамблдор лично просил меня проконтролировать вашу успеваемость по моему предмету и обеспечить достаточными знаниями для поступления в Аврорское училище. — Однако я не собираюсь проходить с вами одно и то же по несколько раз, как это делают с вами остальные учителя, в ожидании, пока элементарный материал курса не прочно будет прочно усвоен даже самыми тупыми, — покосился на Лонгоботтома, — а также завышать вам оценки, если вы не справляетесь с программой. Однако вы, Поттер, очень значимая фигура на политической арене магического мира. Ваша слава идет впереди вас, и тень ее падает и на ваших друзей, которые вольно или невольно оказываются втянуты в борьбу со злом, — преподаватель понизил голос. — В вас и ваших друзьях заинтересованы слишком многие…
- Передайте министру Скримжеру, — сказал Гарри с вызовом, отставив от себя чашку, — что я не собираюсь с ним сотрудничать! Я — человек Дамблдора и всегда буду им!
- И я! — повторил вслед за Поттером Уизли.
- А вы, Лонгоботтом? — обратился Уоррингтон к молчавшему до этого Невиллу, заметив выражение сомнения на его лице.
- И я, — как можно тверже сказал Невилл.
На самом деле гриффиндорец не испытывал симпатии ни к Министерству с его коррумпированной и прогнившей напрочь структурой, ни, в последнее время, к Дамблдору. Конечно, ему и раньше приходилось слушать, как бабушка, сидя с газетой в одной руке и чашкой кофе — в другой, постоянно разносит в пух и прах лидеров магической Британии и проводимую ими политику. Раньше мальчик особо не вникал в эти словоизлияния: Августа Лонгоботтом была дамой твердой руки и строго нрава, и не было на свете еще ни одного человека, который успел бы ей чем-то угодить. К тому же, казалось Невиллу, старики всегда склонны кого-то критиковать. Но теперь, после недолгого общения с Визерхоффом, который в их обществе был человеком новым, а также отличался незаурядным умом и потому мог без предубеждения взглянуть на старые вещи, у Невилла словно открылись глаза, и он действительно стал видеть вещи, о которых говорила бабушка, но которые он не понимал. Что школа и, прежде всего, их факультет, превратилась в арену для политических игр сильных мира сего. Что уровень образования стремительно падает, и школа ориентируется больше на слабых учеников — если верить слухам, то нынешний класс МакГонагалл до сих пор сидит на месте из-за того, что Рону не даются Чары Восстановления. Что руководство школы не заботится о компетентности преподавателей и подбирает их по весьма странному принципу — и тут же вспомнился Снейп, один взгляд которого заставляет провалиться на месте, и все учителя ЗОТИ, за исключением Люпина. Что Биннсу уже давно пора найти замену — а то это позорище, что дети не знают историю своей страны только потому, что спят на ней. И что в школу давно пора вернуть уроки этикета и традиций волшебного мира, которые отменили вскоре поступления бабушки Невилла на первый курс, а то молодежь из школы выпускается совершенно глупой и необразованной.
Но, если выбирать между Дамблдором и Министерством, то Невилл однозначно выбрал бы первого — потому что больше некого. Да и Хогвартс является самым безопасным местом в мире, пока в нем директорствует Дамблдор.
- О, Поттер, — рассмеялся Уорринтон, — очевидно, ваша знаменитость затмила ваш разум, если вы думаете, что у министра нет более важных дел, кроме как уговаривать Избранного сотрудничать с ним, — лицо подростка предсказуемо напряглось и пошло красными пятнами, а в зеленых глазах полыхнул гнев. — Однако имейте в виду, Поттер, что когда-нибудь вы очень сильно пожалеете, что выбрали в свое время не ту сторону…
- Ни за что! — на одном дыхании выпалил Гарри.
- Так или иначе, — продолжил профессор таким тоном, будто мимо него всего лишь пролетела назойливая муха, — я не собираюсь вам потакать или завышать оценки только лишь потому, что вы — Избранный или друзья Избранного, — Поттер недоуменно поднял брови, с вызовом посмотрев на преподавателя, как бы говоря: а вас и не просили. — Однако Дамблдор настоятельно попросил меня о том, чтобы я помог вам с успеваемостью, так что, начиная со следующего урока по спецкурсу за любой ваш промах, штраф, неверный ответ вы должны будете являться ко мне на отработки, чтобы… хищно улыбнулся мужчина, продемонстрировав все тридцать два зуба, — заслужить обещанные вам баллы, — и смачно откусил голову песочному дракончику.
Уоррингтон видел вспыльчивость мальчишки и его слепую, безоговорочную преданностью директору Хогвартса. Но, в то же время, мальчишка терпеть не может несправедливостью — ему явно не понравилось, что Дамблдор за них уже договорился. А значит, его нужно планомерно тыкать носом в мелкие грешки директора, постепенно прививая мысль о том, что тот уже стар и тоже может ошибаться. И когда тщательно взлелеянный Дамблдором идеал будет разрушен, мальчишка уже будет готов к сотрудничеству с Министерством. Ведь что есть у Дамблдора? — только старый авторитет и кучка малолетних фанатиков. Что есть у Министерства? — официальная власть, вся мощь пропаганды и Аврорат, готовый выступить по первому же требованию министра. И вся эта якобы народная любовь, про которую так любит говорить Дамблдор — не более, чем фикция: вся эта серая масса будет считать хорошим того, о ком соответственно напишут в газетах, а потому Дамблдору не следует злить Министерство, как он это делал в 95-м году.
* * *
… Послеполуденное солнце лениво пронизывало своими лучами просторный кабинет, обставленный строго, но дорого и со вкусом. Хозяин кабинета, солидный мужчина средних лет сидел за столом и читал письма. Все дела, что он собирался сегодня сделать, были уже переделаны, нерадивые сотрудники отчитаны, те же, кто хорошо справились с работой, получили заслуженную похвалу и новое задание, так что с работы теперь можно было уходить со спокойной совестью. А пришедшие письма он еще раз внимательно перечитает и разберет уже дома. Геннинген, а это был именно он, уже собрал свои вещи и решительно направился к выходу из кабинета, как зазвонил телефон. Здесь следует отметить, что немецкие волшебники, в отличие от своих английских коллег, не брезговали пользоваться маггловскими изобретениями и не скрывали от магглов большую часть своих учреждений, просто накладывая на них магглоотталкивающие чары. Здесь нельзя было встретить ни мельтешащие перед глазами разноцветные записки, ни поражающие умы величие и помпезность, призванные возвеличить род волшебников над всеми остальными существами на Земле, зато окна были вполне себе настоящие и показывали настоящие городские пейзажи, а не то, что вздумается Отделу магических происшествий и катастроф.
Выругавшись про себя, Геннинген вернулся к столу и взял трубку.
- Алло?
- Отто, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Предстоит серьезный и, скорее всего, долгий разговор.
- Хорошо, Клаус, сейчас приду.
Положив трубку, Геннинген выругался еще раз, ибо планы уйти пораньше домой пошли книззлу под хвост, и, взяв портфель, он направился в кабинет своего начальника.
- Догадываетесь ли вы, Отто, зачем я позвал к себе? — строго спросил начальник Отдела образования Клаус фон Шварц, когда его подчиненный устроился в кресле напротив.
- Н-нет, — неуверенно ответил Геннинген: слова Шварца и сам вызов на приватную беседу вызвали у него ассоциацию с другим подобным разговором, однако когда и при каких обстоятельствах состоялся этот разговор, куратор не помнил, кроме того, что в прошлый раз допрашивал он сам, и этот допрос не очень хорошо кончился для него самого.
Шварц бросил высокомерный взгляд на своего подчиненного и откинулся на спинку кресла. Поза его была расслабленной и непринужденной и вкупе с гордым выражением лица выдавала в нем хозяина ситуации. Клаус Густав фон Шварц любил доминировать и никогда не скрывал это. Глава древнего могущественного рода, рассеявшегося по всей Западной Европе, член Совета Магов и большой карьерист (впрочем, нынешняя должность его вполне устраивала), он был человеком очень строгим, ответственным и принципиальным как к себе, так и к окружающим его людям, и терпеть не мог малейших проволочек, оплошностей или отлынивания от своих обязанностей. Унаследовавший присущую всем Шварцам, Блэкам и Нуарам красоту и аристократизм, он, не в пример некоторым своим английским родичам, отличался сдержанным характером, рассудительностью и целеустремленностью, и если наказывал, то всегда за дело, и старался делать так, чтобы его подчиненным было выгодно следовать установленным им же правилам.
- Отто, я внимательно изучил ваш отчет по Англии и не могу не отметить, что вы хорошо справились со своей работой, — вновь заговорил Шварц, положив на стол папки с бумагами. — Однако меня крайне смущает тот факт, что вы присоединили к группе некую Анну Кайнер. Откуда она вообще взялась? Ее имя не фигурировало в проекте.
Геннинген проглотил застрявший в горле ком, не понимая, чем вызвано недовольство его начальника. Из подсознания, словно в тумане всплыли слова: “господин Геннинген, вы допросили меня и составили на меня личное дело. Ничего сомнительного или предосудительного в моих словах вы не нашли. Ничего из того, что я вам сказала, не вызвало у вас вопросов. Все подозрения с меня сняты. В дальнейшем вы не будете проверять ни меня, ни моих друзей или родственников.” Он не знал, откуда в его памяти взялись эти слова, этот голос, но был твердо уверен в том, что это правда, и что он должен отвечать именно так, как сказал этот голос.
- Да, она прибыла в Хогвартс самостоятельно, независимо от нашей группы, — ответил мужчина после некоторого раздумья. — Но с девочкой все в порядке, я сам проводил с ней беседу. Учителя хорошо о ней отзывались, особенно преподаватель заклинаний.
- Правда? — поинтересовался Шварц с нотками скепсиса в голосе. — Тогда почему ее личное дело заполнено меньше, чем на половину? Почему не указано, ни в какой школе она училась, ни где живут и работают ее родители? — начальник встал из-за стола и, обойдя его, зловеще навис над сжавшимся в кресле Геннингеном. — Как вы это можете объяснить, если лично беседовали с ней?! — и потряс перед носом незадачливого сотрудника личным делом Кайнер.
- Но с ней все в порядке, ее не нужно проверять… — отрицательно покачал головой Отто, стараясь не смотреть в глаза своему начальнику, который, судя по всему, горел желанием тут же его уволить.
- Это Анна Кайнер просила вас передать? — с сарказмом спросил Шварц.
- Но с ней действительно все в порядке, я в этом уверен! — Геннинген не знал, что еще нужно Шварцу, чтобы, наконец, поверить, ведь доказательств его правоты у него действительно не было.
- Вам должно быть известно, что школа чародейства и волшебства Хогвартс крайне нетерпимо относится к любому проявлению темной магии. Непростительные на территории Хогвартса запрещены так же, как и во всех других магических учебных заведениях. А вы, Отто, совершенно не похожи на человека, подвергшегося заклятию “Imperium”. Так что остается модификация памяти, — менторским тоном заключил Шварц, вернувшись на место и сложив руки ладонями вместе, так что кончики его длинных белых пальцев слегка касались острого подбородка.
- Но… но как? — искренне удивился Геннинген. — Она ведь магглорожденная и латент! Она не могла этого сделать!
- Отто, я понимаю ваше снисходительное отношение к простецам, — с осознанием собственного превосходства заговорил Клаус, — но пора бы уже уяснить одну простую истину: несмотря на статистику, и среди магглорожденных встречаются сильные колдуны и ведьмы, даже если это, скорее, исключение, чем правило. Однако меня поражает ее наивность, — губы мужчины изогнулись в лукавой полуулыбке, — она посчитала, что вы ее не станете проверять, однако не учла, что вы можете передать ее личное дело для отчетности мне или какому-либо другому лицу. “Sancta Simplicitas!” (4), как говорил маггл Иоанн Гус. Я изучил ее личное дело сразу же, как вы мне его передали, и навел кое-какие справки, в чем мне любезно помогли наши польские коллеги.
- И? — спросил Отто, читая явный укор в глазах своего начальника: это должна была быть твоя работа, а не моя.
- Ее не существует, — ответил Шварц не терпящим возражений тоном. — Как и Габриэлы Кайнер. Впрочем, данный факт весьма любопытно согласуется с выбранной ею фамилией. Вряд ли она настоящая. Войцех Синковски, который указан как отец, никогда не покидал пределов Польши, где живет вместе со своей семьей и не имеет к Анне Кайнер никакого отношения. Все его дети, как он сам и его жена — магглы. С Гюнтером Штольцем оказалось еще проще: никто из Штольцев — а вы знаете эту уважаемую всеми семью, занимающуюся адвокатским бизнесом — не покидал магический мир, даже если был сквибом. Так что я не ошибусь, если предположу, что девчонка назвала первые пришедшие ей в голову имена, — с довольным видом закончил мужчина, откинувшись на спинку кресла, и сложил руки на груди.
Его собеседник, напротив, сжался еще больше и принялся раздраженно тереть виски, в которых больно стучала кровь. Лоб наморщился и покрылся испариной, а мышцы лица застыли в напряжении. Разрозненные картинки памяти, до этого благополучно дремавшие где-то в подсознании стали прыгать и мельтешить перед глазами, пытаясь оформиться во что-то более-менее цельное… Погруженная в ночную мглу старая аудитория, слабо освещаемая висящими на стенах масляными лампами. Напротив него сидит русоволосая девушка. Она явно не доверяет ему, но при этом уверена в себе и в том, что она говорит… Независимо оттого, что твердил ему императив, наложенный Кайнер и постепенно затухавший, в памяти всплыли следующие его слова: “… меня удивляет следующее: почему вы не зарегистрированы в Министерстве магии? Почему до недавнего момента из всех магов вы знали только некоего господина Штольца? Почему о вашем существовании в принципе никто не знал до сегодняшнего дня? Вам есть, что ответить на эти вопросы?” Сволочь! Стерла ему память, как только запахло жареным! Ничего, она еще ответит за нанесенное ему оскорбление, тем более что следующий визит в Хогвартс не за горами…
- Вам нехорошо, Отто? — теперь забеспокоился Шварц и, подсуетившись, достал из серванта, закрытого темным витражным стеклом, флаконы с зельями, которые всегда держал “на всякий случай”, рядом поставил бокал с водой. — Выпейте, пожалуйста. Это обезболивающее.
- Большое спасибо, Клаус… — прохрипел Геннинген и, не взирая на этикет, тут же осушил бокал с водой, так и не притронувшись к зельям. — Кажется, я вспомнил кое-что…
Шварц кивнул, прося тем самым продолжить.
- Я сам вызвал ее на допрос, — ответил Геннинген, посмотрев на своего начальника. — Я сам догадался, что она обманывает, когда она сказала, что до поступления в Хогвартс она знала только одного волшебника — “Гюнтера Штольца”, что не могло быть правдой, если бы она действительно жила в Германии. Скорее всего, тогда же она и стерла мне память.
Воспоминания о странной, невесть откуда взявшейся студентке отдавали теперь для куратора грязью и мерзостью и сильно били по самолюбию.
- Вам следовало бы ее разговорить, Отто, а не ставить вопрос ребром, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шварц. — Люди в состоянии аффекта крайне возбудимы и способны на многие вещи, которые никогда бы не сделали бы по здравом размышлении. Что именно вам показалось в ней подозрительным, раз вы решили ее допросить? Все-таки она ехала в Хогвартс отдельно, и вы не были обязаны отвечать за нее.
- Бранау донес мне, что Кайнер подозрительна и похожа на шпионку — последнее она, естественно, отрицала, хотя почти все время вращалась рядом с юным Шенбрюнном. На мои вопросы она отвечала уверенно и четко, односложно, без лишних раздумий — значит, эту легенду она сочинила заранее и была готова к такого рода беседам. Пожалуй, это единственный раз, когда я был согласен во мнении с кем-то из Бранау.
- Вы сами себе противоречите, Отто. Кайнер не может быть шпионкой уже хотя бы потому, что придумала себе очень слабую легенду, “подлинность” которой можно было выяснить, задав лишь несколько примитивных, но никак не прямых вопросов, — менторским тоном ответил Клаус, как бы намекая на то, что Геннинген сам виноват, что его оглушили и изменили ему память. — Вы же начинаете сразу выдвигать ей свои подозрения, отчего у нее становится все меньше оснований доверять вам, как ответственному лицу, и все больше, чтобы считать вас враждебно настроенным по отношению к ней.
- Это нельзя оставить! Она должна быть наказана! — возмутился Генниген, сжав подлокотники кресла; сейчас он чувствовал себя крайне уязвленно и страстно желал восстановить справедливость. — Она может быть опасна для остальных!
- Успокойтесь, Отто. Не думаю, что Анна Кайнер может быть опаснее, чем Генрих фон Бранау. Вы же собирались нанести следующий визит в Хогвартс в конце месяца?
- Да, Клаус. Месяц — достаточный срок, чтобы узнать, насколько хорошо наши студенты адаптировались к новой среде обучения, и какое мнение они сложили о британской системе образования, а наши британские коллеги — о них, — разговоры на рабочие темы действовали на Отто фон Геннингена самым благоприятным образом.
- Отлично. Я поеду с вами и поговорю с Анной Кайнер. Лично, — твердым голосом сказал Шварц. — Анна Кайнер может подождать. А относительно Генриха фон Бранау нужно принять меры, причем незамедлительно. Я думаю, вы уже получили письма от Георга Визерхоффа и Эрхарда Шенбрюнна.
- Да, но не успел прочитать.
- И господин Визерхофф, и господин Шенбрюнн утверждают, что Генрих фон Бранау совершил нападение на магглорожденного студента Хогвартса, которое едва не закончилось смертью последнего. Также господин Шенбрюнн со слов своего сына сообщает, что Бранау нападал и на Анну Кайнер, однако она сумела дать отпор, — Геннинген даже не пытался скрыть удивление, услышав сие известие: в его представлениях магглорожденная ведьма просто физически не смогла бы одолеть чистокровного волшебника, тем более страдающего повышенной жестокостью. — Но, что самое интересное, Хогвартс не прислал нам никаких докладных, а родители студентов утверждают, что в обоих случаях дела были просто замяты.
- Но мы ничего не можем сделать, — возразил Геннинген. — Дамблдор не хочет подрывать репутацию школы и свою собственную, и потому в его интересах не подавать докладную. К тому же, он обладает огромным авторитетом в Европе, и вряд ли Международная Конфедерация магов станет рассматривать прошения, основанные на жалобах или свидетельских показаниях родителей всего двух студентов.
- Вы верно говорите, Отто, — задумчиво произнес Шварц. — Вряд ли Дамблдор станет предпринимать какие-либо действия, пока кто-нибудь из студентов “случайно” не погибнет, и на это нельзя будет закрыть глаза. Поэтому ответственность за безопасность студентов Хогвартса — я имею в виду абсолютно всех студентов, а не только наших — в довольно большой степени перекладывается на нас. Мы не можем не вмешаться, и у нас есть для этого все законные основания…
- Я считаю, что нам нужен повод, который бы тем или иным образом затрагивал международные отношения, такой, чтобы руководству Хогварста не было выгодно не принимать наши условия, — серьезно сказал Геннинген. — Я общался с Дамблдором, и, если честно, он произвел на меня не очень приятно впечатление: человек, не уважающий других людей, манипулятор… который очень легко может заставить вас чувствовать себя виноватым перед ним.
Нет, куратор далеко не сразу сложил о директоре Хогвартса подобное мнение. Вначале он уважал его авторитет и был о нем примерно такого же мнения, как и большинство других волшебников. Было просто лишь нескольких фактов, которые весьма нелепо смотрелись в этой картинной мишуре, но которые нельзя было выкинуть просто потому, что они были, и на них нельзя было закрыть глаза. Теперь же, несколько раз прокрутив у себя в голове имеющиеся воспоминания о директоре Дамблдоре и проанализировав его поведение на свежую голову, Отто фон Геннинген пришел к весьма неутешительным выводам и начал сомневаться в успехе образовательного эксперимента, затеянного Министерствами магии обеих стран, однако не спешил пока делиться своими пораженческими настроениями.
- Отто, ваши сведения очень ценны, и мы обязательно их учтем в нашей дальнейшей работе по образовательному эксперименту. Однако сейчас каждый из нас получил достаточно пищи для размышлений, в связи с чем считаю наш сегодняшний разговор оконченным.
- Хорошего дня, Клаус, — Геннинген, кивнув, пожал руку своему начальнику.
- И вам, Отто.
Дверь закрылась, и кабинет Шварца остался позади. Прошедший только что разговор изрядно утомил Геннингена, который теперь, нисколько не сомневаясь в правильности своего поведения, спешил к себе домой. Пожалуй, Клаус действительно прав: по сравнению с выходками Бранау и махинациями Дамблдора неожиданное появление Анны Кайнер — действительно не самый большой сбой, который мог бы возникнуть в ходе эксперимента. Но это не значит, что она не понесет наказание за свой поступок.
4) (лат.) Святая простота!
|
|
| kraa | Дата: Четверг, 08.11.2012, 16:22 | Сообщение # 193 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| Quote Я общался с Дамблдором, и, если честно, он произвел на меня не очень приятно впечатление: человек, не уважающий других людей, манипулятор… который очень легко может заставить вас чувствовать себя виноватым перед ним.
Как ненавижу подобных людей, на обществе они действуют как длиннодействующий яд. Неутешительная ситуация, когда знаешь, что такой нелицеприятный образ так хорошо прилипается к Директору единственной в Англии Волш. школы.
|
|
| Gal | Дата: Четверг, 08.11.2012, 21:36 | Сообщение # 194 |
|
Демон теней
Сообщений: 324
| Спасибо! А Анна, кажется, получила новые неприятности на свои "нижние девяносто"?
Думаю, это будет забавно
|
|
| PPh3 | Дата: Четверг, 08.11.2012, 23:52 | Сообщение # 195 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
|
И вам спасибо, что читаете
Quote (kraa) Как ненавижу подобных людей, на обществе они действуют как длиннодействующий яд. Неутешительная ситуация, когда знаешь, что такой нелицеприятный образ так хорошо прилипается к Директору единственной в Англии Волш. школы.
Так ведь это Геннингену от Дамбика еще несильно досталось - он меньше трех дней протусил в Хоге. Такие выводы он сделал именно на основании того, что Дамби пригласил его только на часть совета (типа нас считают за людей второго сорта, что дают знать лишь избранные места), что Дамби и никто из учителей не обратил внимание на кричащую характеристику Бранау + повлияли показания Карла Шенбрюнна, отец которого является уважаемым и известным человеком в маг. Германии, что Дамби применяет лигилименцию к студентам.
Quote (Gal) А Анна, кажется, получила новые неприятности на свои "нижние девяносто"?
Она их получила еще тогда, когда стукнула Геннингена "конфундусом" и изменила память. Просто только сейчас это стало кричаще-очевидным.
|
|
| PPh3 | Дата: Суббота, 10.11.2012, 01:30 | Сообщение # 196 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Глава 29
- Карл, не мог бы ты одолжить мне Арминия? — поинтересовался Визерхофф, привязывая письмо к лапе своей совы.
Сейчас был перерыв между парами, и друзья решили воспользоваться им, чтобы нанести визит в совятню, к традиционным обитателям которой прибавилось три новых фамилиара, два из которых и вовсе не были совами.
- Арминия? — удивился Шенбрюнн. — Твоя посылка не настолько тяжелая, чтобы с ней не могла справиться Тинта.
В подтверждение слов своего хозяина ручной сокол щелкнул клювом и пару моргнул, искоса посмотрев на рыжеволосого юношу, а красно-пестрая сова приподнялась на насесте и, приняв важный вид, нахохлилась, как бы показывая, что ей не нужна ничья помощь.
- Мне нужно отправить срочный заказ, — в голосе Лотара чувствовалось явное беспокойство, — а местные сипухи могут не успеть в срок. Не думаю, что им вообще доводилось бывать за пределами Туманного Альбиона.
- И ты не хочешь, чтобы об этом знали родители? — с прищуром спросил Карл, сделав шаг вперед. — Что за авантюру ты затеваешь, Лотар?
Карл доверял своему другу, но не доверял в данный момент его спонтанно взявшейся идее. Лотар явно затеял нечто серьезное, что-то, что может не понравиться его родителям или вызвать ненужный интерес с их стороны, а, значит, это может каким-то образом затронуть его репутацию, рисковать которой ни в коем случае нельзя.
- Ничего, — ответил Визерхофф, отступив на шаг назад и подняв руки в примирительном жесте. — Всего лишь хочу поздравить Грейнджер с днем рождения — будет в эту пятницу.
- И что такое ты хочешь ей подарить, что решил гнать птицу аж до самого Лейпцига? — продолжал “допрос” Карл.
- Книгу… — выдохнул Лотар, опустив руки. — И не до Лейпцига, а до Йены. На прошлой неделе ограниченным тиражом вышло новое издание “Практического применения неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний” за авторством фон Гизелера, на английском.
- Извини, — сказал Шенбрюнн, взгляд его смягчился. — Можешь взять моего Арминия — сокол недовольно щелкнул клювом, показывая, что не в восторге от дополнительной работы.
- Извинения приняты, — ответил Визерхофф, добродушно улыбнувшись, однако взгляд его быстро погрустнел. — Просто это я косвенно виноват в том, что Грейнджер на месяц отлучили от библиотеки, ведь это я показал ей свой учебник.
- Который, естественно, можно было найти только в запретной секции, — лицо слизеринца вновь стало серьезным, а голос приобрел нотки сарказма. — Должен тебя предупредить, Лотар, — синие глаза парня снова сощурились, — веди себя осторожнее с Грейнджер. Не допускай со своей стороны ни малейшего намека на отношения, выходящие за рамки деловых, — глаза Визерхоффа широко распахнулись от удивления. — Грейнджер явно одержима тобой, и, мне кажется, ее одержимость постепенно усиливается…
- О чем ты говоришь, Карл? — Лотар искренне не понимал своего друга. — Грейнджер раздражает меня буквально во всем, мы с ней едва выносим друг друга, — и со всей силы ухватился за деревянную балку, вспомнив недавнюю их перепалку в Гриффиндорской гостиной. — Как она может быть одержима мною, если едва ли не на каждой перемене целуется с этим идиотом Уизли?!
- Спокойно, Лотар, — Шенбрюнн выставил руки ладонями вперед. — Во-первых, если для тебя важно сделать ей хороший подарок ко дню рождения, значит, в ней есть все-таки качества, которые тебе нравятся. Во-вторых, я не могу утверждать однозначно, но мне кажется, что Грейнджер находится под каким-то заклятием или зельем — это видно по ее поведению и поверхностным эмоциям и мыслям. Поэтому будь осторожнее, пожалуйста, — коснулся плеча друга.
- Обещаю, что никогда не предам ни тебя, ни Элизу, — твердо сказал Визерхофф. — Я попробую поговорить о ней с нашим деканом.
Слизеринец молча кивнул в ответ, показывая, что его устраивает такое решение проблемы со старостой Гриффиндора.
- Э-э… здрасте… — неуверенно проговорил Гарри, войдя в совятню пару минут спустя: он не ожидал встретить здесь кого-то еще и никак не мог привыкнуть, что его новый одноклассник дружит со слизеринцем.
Гарри еле отвязался от Рона, чтобы самому отправить заказ, ведь это будет подарок на Гермионин день рождения. Парень любил подругу, как сестру, и потому для него являлось само собой разумеющимся сделать ей приятное, ведь в пятницу Гермиона будет уже дважды совершеннолетняя! Парень до сих пор помнил, как понравилась девушке подаренная им книжка по рунам, и хотел, чтобы на ее губах вновь расцвела радостная и искренняя улыбка, столь редкая в последнее время.
- Добрый день, мистер Поттер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Шенбрюнн, сохраняя спокойное и холодное выражение лица.
Гарри неуверенно кивнул и обратился затем к Лотару:
- Э… спасибо, — отдал однокласснику рекламный проспект, — твой каталог мне очень помог.
- Не за что, мистер Поттер.
- Мистер Поттер, а вы ходите на какие-нибудь дополнительные спецкурсы? — поинтересовался Шенбрюнн: у него самого, Анны, Элизы и Фольквардссона было сегодня зельеварение, а у Лотара — трансфигурация (1).
- Да, у нас была сегодня ЗОТИ, — буркнул Поттер, привязывая письмо к лапе Хедвиг. — Хотя вам, слизеринцам этот Уоррингтон, наверное, понравится, — в голосе юноши чувствовался неприкрытый сарказм. — Все, лети, Хедвиг!
Белая красавица-сова, ущипнув на прощание хозяина за палец и взмахнув крыльями, ловко вылетела в открытое окно.
- Вы ошибаетесь, мистер Поттер, если считаете, что нам, слизеринцам, нравятся некомпетентные преподаватели, как это можно заключить с ваших слов, — парировал Карл.
- А Амбридж?! — не унимался гриффиндорец.
- Кто такая Амбридж? — строго спросил Шенбрюнн, сложив руки на груди.
- А, извините, все время забываю, что вы здесь новенькие, — уже спокойно сказал Поттер, махнув рукой и не заметив, с какими снисходительными улыбками на лицах смотрели на него немцы. — Она вела у нас ЗОТИ в позапрошлом году. Она не учила нас никаким практическим навыкам, а только заставляла читать учебник и без конца хвалила Министерство.
- Странно, как ее вообще не уволили в самом начале учебного года, — удивился Визерхофф, в голосе его и в выражении лица чувствовалось явное осуждение, направленное не то на самого преподавателя, не то на руководство школы, попустившее подобную халатность.
- Ее навязало нам Министерство, — пояснил Гарри, — и потому ее нельзя было уволить.
- А разве не Совет Попечителей во главе с директором решает, кого брать на работу в школе? — с нотками сильного скепсиса в голосе спросил Шенбрюнн.
- Просто Дамблдор не успел найти нового преподавателя, — пожал плечами черноволосый гриффиндорец со шрамом на лбу.
- Что значит, “не успел найти”? — Шенбрюнн, постепенно приближался к Поттеру, напоминая хищника, готовящегося к броску, а его синие глаза, казалось, насквозь прожигали парня. — Не директором ли школы является многоуважаемый Альбус Дамблдор прежде всего? Не подбор ли компетентного персонала и улучшение качества образования являются его первоочередными задачами?
- Да как вы все не можете понять?! — разнервничался Гарри. — Дамблдор — единственный, кто может противостоять Вольдеморту! Вольдеморт возродился в тот год, к нему вернулись все его Пожиратели…
- И директор Дамблдор, забыв о своих прямых обязанностях, возомнил себя великим лидером Света и отправился на поиски потенциальных союзников в борьбе со Злом? — с сарказмом спросил Шенбрюнн; казалось, он точно знал, куда бить.
- Как ты смеешь говорить так о Дамблдоре?! — вскипел Поттер, выхватив волшебную палочку и направив ее на слизеринца, который будто бы и не думал защищаться, а просто стоял и смотрел с надменным видом на взлохмаченного гриффиндорца.
- Э… Не ссорьтесь! — вмешался Визерхофф. — Мистер Поттер, уберите, пожалуйста, палочку — каждый из нас все равно останется при своем мнении. Карл, я думаю, нам следует уйти — скоро начнется обед.
- Да, Лотар. Мистер Поттер, я прошу у вас прощение за то, что посягнул на ваши незыблемые ценности, — вежливо, но с чувством собственного превосходства сказал Шенбрюнн, а взгляд его вновь стал спокойно-холодным, в то время как Поттер по-прежнему тяжело дышал, а по лицу его шли красные пятна, — но также прошу вас подумать на досуге над моими словами. До встречи, — и, кивнув на прощание, покинул совятню вместе со своим другом.
* * *
Реджинальд Уоррингтон стал, пожалуй, единственным преподавателем, которого невзлюбили сразу все студенты сразу, независимо от пола, возраста и факультета. Первокурсники и второкурсники боялись его уроков до дрожи в коленках, а уходили все в слезах. Студенты же более старших курсов ходили на занятия к Уоррингтону, как на отработки, недобрым словом поминая Амбридж и Министерство. Если малышей он просто пугал, представая перед ними эдаким злодеем из детских сказок, то старших унижал, разговаривая с ними, как с ничего не понимающими малолетками, а пяти— и семикурсникам обещал завалить экзамены, чем вызвал нервный срыв у Грейнджер и смешки у Малфоя, Паркинсон, Эшли, Крэбба, Гойла и Уизли.
Как и на дополнительных спецкурсах, магглорожденных и полукровок он пересаживал на задние ряды, при этом умудрялся таким образом составлять пары, чтобы оказавшиеся за одной партой студенты испытывали друг к другу сильную неприязнь. Так, на совместном уроке Гриффиндор-Слизерин у седьмого курса Визерхофф оказался рядом с Уизли, а Шенбрюнн — с Бранау. А, увидев, что в аудитории присутствую сразу четыре немецких студента, развел получасовую лекцию об ужасном Гриндевальде, который погубил миллионы невинных душ волшебников и магглов, и “что мистеру Шонбрунну, мистеру Уизерхофу, мистеру Брейноу и мисс Кейнер должно быть безумно стыдно за столь ужасное прошлое своей страны”, и что они “должны быть благодарны, что Британское Министерство магии пошло им на уступки и разрешило окончить последний год обучения в лучшей в мире школе чародейства и волшебства Хогвартс”. Возможно, мистер Уоррингтон продолжил бы свой весьма прочувственный монолог и дальше, если бы кто-то не запустил в него невербальным “Silentium”.
На уроке у Равенкло и Хаффлпаффа по аналогичной причине он довел до слез Элизу Миллер, только выбрал уже другую тактику. Он заявил, что “сейчас среди них сидит существо с ангельской внешностью, голубыми глазами и золотыми волосами — таким когда-то был Гриндевальд”. Гриндевальд в годы учебы тоже был милым и вежливым мальчиком, но уже тогда он вынашивал в своей голове темные планы по захвату мирового господства и экспериментировал с запрещенными видами магии. Так что ребятам следует быть осторожными с немкой Миллер, дабы однажды не проснуться по ту сторону реальности или не оказаться превращенными в какого-нибудь жуткого монстра. Смит тут же бросил на девушку взгляд, полный ненависти и брезгливости, и отвернулся, остальные же хаффлпаффцы посмотрели на преподавателя с вызовом, как бы говоря “вы не даем своих в обиду”. Равенкловцы же всем своим видом показывали, что они не из тех, кому можно вешать лапшу на уши, и мнение такого человека, как Реджинальд Уоррингтон, для них не авторитет. Затем Уоррингтон прошелся по хаффлпаффской тупости и трусости, что заставляет представителей барсучьего факультета вести себя, как стадо баранов, чем вызвал взрыв негодования у Макмиллана, Боунс, Финч-Флетли и Эббот, что дало ему повод назначить отработки вышеперечисленным студентам.
В Равенкло Уорринтона тоже ждал один интересный кадр — Ассбьорн Фольквардссон. Покончив с Миллер и прочими хаффлпаффцами, профессор ЗОТИ перекинулся на бывшего студента Дурмстранга, снова вспомнив про Гриндевальда, и что в Дурмстранге до сих пор изучают Темные Искусства, и потому вышеупомянутый мистер Фолквардсон потенциально опасен для окружающих и должен пройти проверку в Министерстве с применением Сыворотки Правды.
- Профессор Уоррингтон, — возразил Ассбьорн, — вы работали в Министерстве магии и по-прежнему продолжаете работать на него. В связи с этим вам должно быть известно, что данную процедуру допроса применяют к людям, подозреваемым в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. В чем мое преступление, профессор Уоррингтон? Если в знании Темных Искусств, которыми владеет каждый волшебник, принадлежащий к магической аристократии, то вам, мистер Уорринтон, в первую очередь следует начинать с себя, как с активно продвигающего идеи шовинизма чистокровных. А то вдруг вас заподозрят в лояльности Пожирателям Смерти? — с сарказмом произнес швед, нагло улыбнувшись.
- Молчать!!! — взревел учитель, лицо которого налилось кровью от гнева, а мохнатые усы и жидкие волосы стали дыбом. — Collar vindicans (2)! — из палочки мужчины вырвалось большое темно-красное лассо, устремившееся к дерзкому ученику.
Студенты, оказавшиеся на пути заклинания, поспешили отскочить в сторону или спрятаться под парту.
- *Scutum reversum (3)!* — сделал резкий выпад Фольквардссон, отчертив в воздухе эллиптическую фигуру, и раскаленная петля вмиг перекинулась на своего создателя.
Уорринтон схватил, было, магические путы руками, но тут же одернул их, на ладонях у него остались красные следы. Преподаватель бессильно сполз на пол, судорожно хватая ртом воздух, и без того круглое лицо его надулось и напоминало теперь перезревший помидор.
- А он не умрет? — со страхом в голосе спросил кто-то из хаффлпаффев, когда весь класс столпился вокруг незадачливого учителя ЗОТИ.
- Нет, — спокойно ответил Фольквардссон, сняв с шеи мужчины лассо. — *Incarcero!* И запомните, профессор Уоррингтон, — прошипел он, приставив к горлу палочку перепуганного донельзя преподавателя волшебную палочку, — если государство не может обеспечить обществу порядок и справедливость, общество берется за самосуд, — и эффектно взмахнув полами длинной мантии, покинул аудитории, подав пример всем остальным своим однокурсникам.
Так бы Реджинальд Уорринтон и провалялся бы до самой ночи в кабинете ЗОТИ, пока его не нашел бы кто-нибудь из учителей или Филч во время дежурного обхода замка, если не одна гриффиндорская четверокурсница, воспылавшая чувством сострадания, добра и справедливости. В итоге Уорринтон наорал на весь класс и на свою спасительницу лично, сведя смысл своих претензий к тому, что никто из молодежи не уважает преподавателей и работников Министерства, и назначил всем отработки.
О да, Реджинальд Уорринтон был охоч до наказаний. Он совершенно не испытывал любви к тому или иному факультету и одинаково снимал со всех баллы — чем больше, тем лучше. Отработки он также назначал пачками, за что поднялся в глазах школьного завхоза просто до невероятных высот. Не так посмотрел, не то сказал — все, штраф. Строчки (противные студенты оказались слишком умные и заявили, что Кровавое перо используется только для подписания договоров и написания кодексов, но никак не для рутинных наказаний, так что пришлось обойтись обычными перьями), мытье коридоров и туалетов, чистка совятни, уборка дворов — Филч ходил довольный и светился радостью, как начищенный галлеон, наблюдая за тем, как эти малолетние оболтусы натирают до блеска полы, унитазы или таблички в Зале Славы. Правильно, ручками-кучками, без всякой магии.
Студенты, правда, тоже не оставались в долгу. Эльфы, которым тоже нередко доставалось от нового учителя, с радостью согласились подсыпать к нему в чай слабительное, перечный порошок и прочие интересные снадобья, дабы обеспечить веселую жизнь. Не проходило и дня, чтобы Уоррингтон не мотался без конца в туалет на потеху всей честной публике, не изрыгал пламя, подобно дракону, или не говорил голосом младенца. Немалый вклад в борьбу с министерским преподавателем вносил и школьный полтергейст Пивз, который закидывал мужчину чернильницами, разливал на его пути смолу или масло, подставлял подножки на лестницах или же просто громил класс во время урока. Уоррингтон пыхтел изо всех сил, обстреливая мерзкого полтергейста разнокалиберными заклятиями, но оказалось, что на мерзкого призрака ничего не действовало, а весь класс, прячась под партами от пикирующего истребителем Пивза, дружно смеялся над преподавателем, и их не останавливали ни снятые баллы, ни назначенные наказания.
Не лучшим образом отношения Реджинальда Уорринтона складывались и с коллегами. МакГонагалл общалась с ним строго и холодно, но, по большей части, просто игнорировала его присутствие. И она не собиралась назначать своим львятам отработку за то, что это якобы они подговорили Пивза напасть на бедного учителя ЗОТИ в темном коридоре. Снейп также демонстративно игнорировал Уорринтона, но если вынужден был с ним разговаривать, то выражение его лица принимало такой вид, будто его обладатель только что съел целый лимон. Сам же бывший чиновник чувствовал себя, будто его выставили идиотом, и начинал прилюдно возмущаться, не задумываясь даже, что аналогичным образом он ведет себя со студентами. Спраут, эта толстая баба в грязных лохмотьях, наслушалась своих трусливых молокососов, и теперь обвиняла его, Реджинальда Уоррингтона, поверенного самого министра магии, что он плохо обошелся с ее драгоценными барсучатами. Но хуже всего обстояли дела с Флитвиком, деканом этого мелкого недопожирателя Фольквардссона. Здесь следует отметить, что после памятного первого урока Уоррингтон отстранил равенкловца и от занятий, фактически обеспечив ему незачет по своему курсу, и вместо этого назначил отработки с Филчем. Флитвик же, хотя и признал, что его студент перегнул палку, считал, что Уоррингтон сам спровоцировал Фольквардссона, попытавшись применить к нему темное заклинание, и что со стороны того же Уорринтона было крайне непедагогично оскорблять студентов из-за национальной принадлежности или предыдущего места учебы, и, тем более, настаивать на проверке в Министерстве. Также, заметил декан Равенкло, он, будучи Мастером дуэльного искусства, может лично аттестовать мистера Фольквардссона или пригласить независимых преподавателей. А Дамблдор лишь добродушно хлопал Реджинальда по плечу и говорил, что ему необходимо еще немного подождать и притереться.
Как и на своем самом первом занятии, Уорринтон вторую половину урока отводил на отработку практических навыков, лично распределяя студентов по парам. Он поставил сражаться друг против друга Шенбрюнна и Визерхоффа, но, к его удивлению, оба парня держали стабильную ничью и, кажется, не собирались ссориться. Буллстоуд и Кайнер… казалось бы, даже такая неповоротливая корова, как Буллстоуд, должна была в два счета разделаться с магглорожденной полусквибихой, но почему-то именно чистокровная Буллстоуд постоянно валялась на полу, а Кайнер откровенно скучала, будто для нее победить волшебника, во много раз превосходящего ее по силам, это как щелкнуть пальцами. Мало того, Буллстоуд не брезговала помощью магглокровки, чтобы подняться с пола. Дуэль Бранау и Поттера — “Догоню, убью, зарежу”, иначе не назовешь, но Уоррингтон совершенно не собирался вмешиваться в их поединок. Миллер же, сражавшейся с Голдстейном, он, напротив, постоянно говорил, что она бьет слишком слабо, а Голдстейну усиленно напоминал о том, что наверняка это именно ее дед убил или держал в концлагере его деда. И, стоило девушке вложить в заклинание чуть больше силы, а парню — не успеть увернуться или выставить щит, как Уоррингтон тут же заводил старую волынку о злобных немцах, мечтающих захватить мировое господство еще со времен Гриндевальда. Девчонка вся в слезах, пацан разъярен, как некормленый соплохвост — рецепт для счастья прост. Но и этого новому учителю ЗОТИ, желающему стравить между собой всех учеников, показалось мало. А что будет, если поставит вместе Бранау и Кайнер? Ведь в журнале написано, что их “ни в коем случае нельзя объединять для работы в команде”. Это надо было видеть, как слизеринцы пытались защитить свою грязнокровку — смешно просто. Но что могут сделать эти желторотые сопляки, которым больше нечем похвастать, кроме как богатенькими папочками или еще какими-нибудь родственниками в Азкабане, против него, Реджинадьда Уорринтона, наделенного властью над ними? Решено дуэли быть — значит, быть. И, если начиналась дуэль, как в случае с Поттером, традиционной игрой “Догоню, убью, зарежу”, то к концу ее весь класс ЗОТИ был разгромлен и едва не сожжен, а сам преподаватель валялся под столом без сознания.
Студенты жаловались своим деканам и лично подавали директору петиции о замене преподавателя, заходя иногда в кабинет целыми группами. Выслушав пару таких прошений, директор сменил пароль на входе в свой кабинет и стал игнорировать записки с предупреждением о визите, стараясь на это время вообще исчезнуть из Хогвартса по каким-нибудь делам — ведь он не может не иметь объективную и уважительную причину, чтобы не принять учеников. Жаловались на Уоррингтона и учителя, но Дамблдор лишь добродушно улыбался и продолжал поглощать любимые лимонные дольки, не забывая делиться ими с любимым фениксом Фоуксом. Как объяснил директор, “все под контролем”, и “мистер Уоррингтон ничем не хуже любого из бывших до него преподавателей”. Методы мистера Уоррингтона, как считал Дамблдор, обеспечивают детям воспитание “от противного”, учат их терпению, а также выработке собственной инициативы и активной гражданской позиции, и никакие доводы своих старых подчиненных не могли заставить умудренного сединами старца изменить свое мнение. И лишь конверт с печатью немецкого Министерства магии, содержащий короткое письмо, сообщавшее о предстоящем визите господина Геннингена и господина Шварца, заставил директора Хогвартса слегка убавить свой оптимистический настрой.
Здесь следует отметить, что именно немецкие студенты Визерхофф и Шенбрюнн были инициаторами петиций за увольнение Уоррингтона. “Если мы сами не начнем говорить об этой проблеме и пытаться ее решить, то никто не станет это за нас! — говорил Лотар перед собранными в выручай-комнате студентами Гриффиндора, Хаффлпаффа и Равенкло. — Они увидят, что мы молчим, и просто сделают вид, что все замечательно. А так они, по крайней мере, не смогут проигнорировать нас!” Что же касается змеек, то они регулярно писали домой, и потому их родители, часть которых состояла в Совете Попечителей, лучше многих знали о том, что творится в школе.
Были собраны подписи под письма директору Хогвартса, в Совет Попечителей и в Отдел международного магического сотрудничества Британского Министерства магии. Однако результаты проведенной акции весьма разочаровали учеников. Дамблдор, угостив юных волшебников чаем с лимонными дольками, доступным языком объяснил, что нужно быть терпимее, и что только лишь прохождение человека через трудности делает его душу более светлой и возвышенной. Совет Попечителей прислал ответ, что они не могут ничего сделать, поскольку Уоррингтон был назначен напрямую министром Скримжером, а директор Дамблдор не дал определенной резолюции по некомпетентному преподавателю. Но лучше всех выделилось Министерство магии, которое прислало свое письмо с обещаниями разобраться в сложившейся ситуации уже тогда, когда судьба Реджинальда Уоррингтона была решена окончательно и бесповоротно.
* * *
После предупреждения своего друга Визерхофф стал более внимательно наблюдать за Грейнджер и старался не говорить с ней без надобности и, тем более, не касаться ее лишний раз, даже если поблизости не было Уизли. Лотар не обладал, подобно Карлу, способностью считывать поверхностные эмоции и мыслеобразы, однако от него не укрылось, что староста Гриффиндора стала слишком вялой и апатичной, буквально через силу выполняющую свои обязанности, часто грустила. Будто уже не осталось ничего от той уверенной в себе и целеустремленной девушки, обожающей учебу и считающей себя во всем правой. Едиснтвенными, кто мог ее расшевелить, были ее друзья, но если Поттер пытался поднять ей настроение, придать уверенности, убедить в том, что она им нужна, то оба Уизли, наоборот, культивировали в ней негативные чувства. Что она должна уделять время друзьям, а не избегать их. Что она не должна портить им настроения из-за какой-то “В” по трансфигурации. И вообще, ей стоило прийти на стадион и поболеть за Рона, а не сидеть опять со своими книжками.
Лотар решительно не видел никакой связи между изменениями, происходящими с гриффиндорской уж не-отличницей, и своей собственной персоной, и объяснял для себя ее странное поведение тем, что ее не уважают так называемые друзья, и она просто запуталась между своими собственным потребностями и желанием сохранить дружбу. Тем не менее, он считал нужным ей помочь, и потому решил поговорить с профессором МакГонагалл.
- Добрый вечер, профессор МакГонагалл, — сказал Визерхофф, поклонившись деканессе, — я могу войти?
- Да, мистер Уизерхоф, садитесь, пожалуйста, — МакГонагалл указала жестом на кресло около ее стола.
- Благодарю, мадам.
- Мистер Уизерхоф, надеюсь, проблема, о которой вы собираетесь мне рассказать, действительно серьезна и не касается ваших постоянных ссор с мистером и мисс Уизли, — строго сказала МакГонагалл, пристально посмотрев на студента из-за своих прямоугольных очков.
- Да, профессор. Я считаю, что мисс Грейнджер больна, и ей необходимо обследоваться у колдомедика, — ответил Визерхофф, смотря прямо в глаза своей деканессе.
- Мисс Грейнджер — больна? — искренне удивилась преподавательница трансфигурации. — Да, она стала достаточно рассеянной и невнимательной в последнее время, но это из-за того, что она стремится наладить отношения с мистером Уизли, — казалось, женщина искренне верила в то, что говорила.
- А еще она слишком подавлена и часто грустит, в том числе, и в присутствии Уизли, — Визерхофф хотел добавить, что сами Уизли и доводят девушку до такого состояния, но сдержался, решив, что не стоит нападать на любимчиков директора, и теперь нервно постукивал пальцами по подлокотнику. — Я думаю, что мисс Грейнджер может находиться под действием какого-нибудь заклинания или зелья. У нее ведь есть недоброжелатели, не так ли?
1) На дополнительный спецкурс по трансфигурации ходят: Гермиона Грейнджер, Лотар Визерхофф, Майкл Корнер, Терри Бут, Падма Патил.
Дополнительные занятия по зельеварению посещают: Карл Шенбрюнн, Анна Кайнер (Лапина), Теодор Нотт, Блейз Забини, Гермиона Грейнджер, Сьюзен Боунс, Элиза Миллер, Ассбьорн Фольквардссон, Энтони Голдстейн, МорагМакДугал.
Гербология: Невилл Лонгоботтом, Ханна Эббот, Элиза Миллер, Сьюзен Боунс, Меган Джонс.
ЗОТИ: Гарри Поттер, Рон Уизли, Невилл Лонгоботтом, Дин Томас, Симус Финниган, Джастин Финч-Флетчли, Эрни Макмиллан, Захария Смит.
На заклинания ходят все остальные. На дополнительных занятиях по заклинаниям уделяется больше внимания бытовым чарам, а также повторению и закреплению уже изученного материала.
В понедельник идут спецкурсы одновременно по зельям, заклинаниям, трансфигурации и ЗОТИ. Соответственно, те, кто записался сразу на два спецкурса, идущих в одно и то же время, посещают их по очереди, чередуя в своем расписании по неделям.
2) (лат.) Петля карающая!
Целенаправленное заклинание, принимающее вид лассо, которое накидывается на шею противнику, причиняя болезненные ощущения. Применяется для показательных наказаний, имеющих цель унизить объект. Кроме того, петлю невозможно снять руками — она сразу начинает обжигать, так что провинившегося, не сумевшего отразить петлю, необязательно даже связывать. Заклинание, хоть и не является энергоемким и не относится к категории Непростительных, невозможно поглотить или отразить простым щитом.
3) (лат.) Щит обращенный! Перенаправляет целенаправленное заклинание обратно на пославшего.
|
|
| PPh3 | Дата: Суббота, 10.11.2012, 01:32 | Сообщение # 197 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| МакГонагалл напрягла память. Недоброжелатели у мисс Грейнджер? Естественно, мистер Малфой и мисс Паркинсон. Да что там, весь Слизерин: они никак не могут принять, что магглорожденная волшебница учится лучше их. Надо будет поговорить с Северусом, а, еще лучше, с Альбусом, чтобы допросить всех слизеринцев. Кто еще мог навредить мисс Грейнджер, если не из-за учебы? В прошлом году мистер Уизли нравился мисс Браун. Мистер Уизли вот уже третий год, как вратарь гриффиндорской команды по квиддичу, так что внимание противоположного полу к нему не удивительно. Кто-то из девушек, возможно даже Гриффиндора? Как бы декану львиного факультета ни была противна мысль, что кто-то из ее подопечных может опуститься до столь подлого поступка, она, тем не менее, не отбросила ее, зная уже, что и среди хороших людей могут быть предатели — взять, например, Питтегрю — а такой был когда-то тихий и скромный мальчик…
- Вы уверены, мистер Уизерхоф? — с беспокойством в голосе спросила МакГонагалл, вынырнув из собственных мыслей. — На территории Хогвартса запрещены Непростительные заклятия.
- Я думаю, вы знаете, профессор МакГонагалл, что все многообразие темной магии не ограничивается всего тремя плохими заклинаниями, — понизил голос Визерхофф, искоса поглядев на деканессу. — Некоторые заклятия, как зелья, насколько мне известно, не причиняют сильного физического вреда при единичном применении, но могут вызвать “эффект накопления” при довольно частом наложении.
Заклятие многократного наложения?.. Наверняка бы это кто-нибудь заметил… “Oblivium”? Оно очень сложное и не под силу обычному ученику, если, конечно, в школе не завелся кто-нибудь, претендующий на месте Того-кого-нельзя-называть. МакГонагалл помнила, сколько времени у нее ушло на то, чтобы овладеть Заклятием Забвения в совершенстве, и она умела использовать его лишь по одной схеме — по долгу службы, а не ради собственной славы, как это делал фанфарон Локхарт. Заместитель директора Хогвартса применяла “Oblivium” исключительно для блага самих учеников и их родителей: эти глупые магглы просто не понимают, на что обрекают своих детей, отказываясь отдать их в специальную школу чародейства и волшебства, туда, где их настоящий дом.
В любом случае, слишком маловероятно, чтобы этим заклинанием владел кто-то из учеников, значит, остаются женские спальни и туалеты, следовательно, это сделал, если сделал, кто-то из Гриффиндора. С зельем проще — его можно подлить в питье во время трапезы. Но рядом с мисс Грейнджер сидят только ее друзья — мистер Поттер, мистер и мисс Уизли. Исключено, чтобы это сделал кто-нибудь из них, невозможно…
- И почему вы рассказали об этом мне, а не мисс самой Грейнджер или ее друзьям?
- Я помню ваше наставление, профессор МакГонагалл, и стараюсь не провоцировать Уизли, насколько это возможно, — с раздражением проговорил Лотар, — а это непременно случилось бы, стоило мне приблизиться к мисс Грейнджер ближе, чем на расстояние вытянутой руки. — К тому же, я считаю, что мисс Грейнджер слишком горда и самонадеянна и никогда не признается в том, что ей необходима помощь. Вас же она уважает как декана и как учителя. Как декан, вы отвечаете за здоровье и безопасность вверенных вам учеников, и потому у мисс Грейнджер не должно вызвать возражений ваше решение провести обследование…
- Вы хотите использовать меня, чтобы проверить ваше основанное на домыслах предположение? — прошипела МакГонагалл. — Это не делает вам чести, мистер Уизерхоф. Такое поведение было бы нормальным для слизеринца, но не для студента Дома Гриффиндор, — интонации ее стали возвышенными.
- Мадам, я не имею никаких корыстных мотивов ни к вам, ни к мисс Грейнджер, ни к кому-либо еще из учеников или учителей, — твердо сказал Визерхофф, лицо которого стало белым, как мел, что свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.
Юноша встал с кресла — он теперь достаточно возвышался над своей преподавательницей, сидевшей за столом прямо напротив него.
- И я бы сам лично отвел мисс Грейнджер в Больничное крыло, если бы она согласилась на это добровольно, а ваши любимые Уизли не устроили бы после этого очередной скандал, разгромив половину Гриффиндорской гостиной.
Визерхофф практически нависал над деканессой, смотря ей прямо в глаза, а его слова грубо врезались с сознание, словно претендуя на роль очевидных и непреложных истин.
- Но, к сожалению, мне этого не дождаться, а потом может быть слишком поздно, чтобы что либо исправить. Поэтому я прошу вас, профессор МакГонагалл, как человека имеющего власть, вмешаться, пока еще есть время, и вашей ученице еще можно помочь.
Парень отстранился и отошел на пару шагов назад — МакГонагалл по-прежнему сидела в кресле и смотрела на него, как громом пораженная — настолько большими и перепуганными казались ее глаза.
- Прошу прощения, профессор МакГонагалл, что отнял у вас время и повел себя несколько непочтительно по отношению к вам, — парень попытался успокоиться, но в голосе его чувствовался едва заметный сарказм. — Хорошего вам вечера, профессор МакГонагалл, — и, поклонившись, вышел за дверь, не дожидаясь разрешения.
- Поппи, вы знаете, что с ней? — с беспокойством в голосе спросила декан Гриффиндора, когда школьный колдомедик закончила с диагностическими заклинаниями.
Лучшая ученица школы Гермиона Грейнджер все это время послушно лежала на одной из кроватей в лазарете, наблюдая за замысловатыми движениями палочки мадам Помфри и чувствуя то легкое покалывание в разных частях тела, то разогрев, то волну холодного свежего воздуха. Девушка никак не могла взять в толк, почему профессор МакГонагалл решила вдруг устроить ей медицинский осмотр, ведь она никогда не жаловалась на какие-либо недомогания, вела здоровый образ жизни и правильно питалась, насколько это было возможно в Хогвартсе. В итоге девушка удовлетворилась собственным объяснением, что профессора МакГонагалл беспокоят ее снизившиеся оценки, которые декан Гриффиндора могла связать с состоянием здоровья своей ученицы, и хмурый взгляд колдомедика, казалось, лишь подтверждал данную гипотезу.
- Мисс Грейнджер, я должна задать вам несколько вопросов для уточнения диагноза, — сказала мадам Помфри самым серьезным тоном.
- Да, хорошо, — Гермионе почему-то не было страшно, хотя она знала, что ничего хорошего ждать не стоит.
- Вы замечали за собой в последние две-три недели слабость, отсутствие интереса к происходящему? Были ли у вас приступы депрессии?
Девушка молчала, переводя недоверчивый взгляд с декана на колдомедика.
- Мисс Грейнджер, в ваших интересах ответить на вопросы как можно более подробно и честно, — строго сказала мадам Помфри. — Вас никто не будет ругать, если вы совершили ошибку где-то. Все сказанное вами не покинет пределов больничной палаты.
- Вы можете доверять мне, мисс, Грейнджер, — сказала МакГонагалл, посмотрев в глаза своей лучшей ученице и взяв ее за руку; Минерва понимала, что девочка боится именно ее, и потому поспешила перейти на более короткую психологическую дистанцию — старшая подруга, не декан.
Гриффиндорка молча кивнула в ответ.
- Да, мадам Помфри, мне действительно кажется, что все, к чему я стремилась ранее, это ничто, не имеет смысла. Ни учеба, ни карьера… Но, хуже всего, я удивляюсь, почему я раньше только в этом видела смысл своей жизни. Мне страшно!.. — девушка схватилась за щеки, по которым уже текли соленые дорожки.
Преподаватель трансфигурации и колдомедик сочувственно переглянулись.
- Мисс Грейнджер, почему вы раньше ко мне не обратились с вашими симптомами?
- Я думала, что это само пройдет… Что это нечто вроде переоценки ценностей, когда все переворачивается с ног на голову, а потом вновь становится на свои места…
- Вот, выпейте, мисс Грейнджер, — колдомедик подала девушке стакан с успокаивающим зельем, которое та послушно опрокинула в рот. — Большинство заболеваний часто переходят в запущенную стадию именно потому, что большинство пациентов, подобно вам, глупо считают, что “само пройдет”, или начинают заниматься самолечением, собирая себе еще больше болезней, — назидательно-осуждающим тоном добавила женщина, в то время как девушка еще больше сжалась внутренне: очередной человек назвал ее глупой.
- Мисс Грейнджер, откуда это у вас? — поинтересовалась МакГонагалл, заметив в руках у студентки белый батистовый платок с вышитыми на нем инициалами “L.W.” — Что у вас с мистером Уизерхофом?
- Ничего, — выпалила Грейнджер, широко распахнув глаза; она уже и забыла, что Лотар оставил ей этот платок пару недель назад. — Он просто дал мне его, когда я однажды расплакалась, и потом забыл забрать, а я забыла вернуть.
МакГонагалл кивнула, показав, что ее удовлетворил такой ответ.
- Мисс Грейнджер, — тон мадам Помфри вновь стал обеспокоенно-серьезным, — испытывали ли в этот же промежуток времени резкие перепады настроения, эмоциональные всплески, галлюцинации, выпадения из реальности?
Девушка помедлила прежде, чем снова ответить, продолжая мять белый платок в руках.
- Да, я иногда… — Гермиона боялась рассказывать о своих грезах с участием одного рыжего гриффиндорца: если мадам Помфри и не было никакого дела до личной жизни ее пациентов, то профессор МакГонагалл уж точно не одобрила бы странное влечение своей подопечной к чистокровному иностранному студенту. — Я вижу странные сны… яркие, красочные, эмоциональные. Они дарят ощущение невероятного счастья и эйфории. Иногда я проваливаюсь в них даже днем, во время уроков, но я не знаю, что их вызывает, — не моргнув, соврала гриффиндорка.
- К сожалению, мисс Грейнджер, ваши слова лишь подтвердили мое изначальное предположение, — сказала колдомедик, учительница и ученица обратили заинтересованные взгляды в ее сторону, — вас травят модифицированным вариантом Амортенции, более опасным и труднее распознаваемым.
- Что?!
- У вас нарушен гормональный фон, что вызывает резкие перепады настроения, а также сильно повышает либидо, которое, за неимением выхода, приводит к депрессии и тоске по субъекту приворота, а также переоценке ваших ценностей. Ваши же провалы в мир грез в дневное время обусловлены по-видимому тем, что вы случайно касаетесь или встречаетесь взглядом с субъектом приворота, — объяснила мадам Помфри.
- Но это невозможно! — возразила декан Гриффиндора. — Мисс Грейнджер встречается с мистером Уизли! Ее… кхм… либидо имеет выход, — добавила она, покраснев.
- Но не с тем человеком, с которым она хотела бы… — заключила мадам Помфри, направившись к себе в кабинет за лекарством, совершенно не заметив, каким потрясенным взглядом проводила ее МакГонагалл и обреченным — Грейнджер.
- Вот наиболее подходящее противоядие и инструкция по применению.
- Спасибо, мадам Помфри, — Гермиона аккуратно взяла хрустальный флакон с голубовато-сиреневым зельем и сложенный лист пергамента.
- Строго следуйте инструкции, ни в коем случае не пропускайте приемы зелья, но и не повышайте дозировку, иначе вам не хватит до окончания курса лечения, — назидательным тоном произнесла колдомедик. — Зелье сложно в приготовлении, в его состав входят редкие ингредиенты, так что я попрошу вас обращаться с ним как можно бережнее и не допустить, чтобы хоть одна его капля пропала зря.
- Большое спасибо, мадам Помфри. Я постараюсь следовать всем вашим советам.
Еще никогда за последнее время Гермиона Грейнджер не чувствовала себя столь легко и уверенно. Из головы исчез туман, и отступила безнадежность. Девушка вновь готова была идти дальше и покорять новые вершины знаний. Увидев, как ужасно скатились ее оценки, Гермиона принялась учиться с удвоенным упорством и выходила из библиотеки лишь для того, чтобы сходить на уроки, поесть в Большом Зале и переночевать в Гриффиндорской башне. А заодно решила и мозги своим непутевым друзьям вставить, к явному неудовольствию последних. Особенно же злился Рон — Гермиона, вместе того, чтобы полизаться где-нибудь в укромном углу, снова сидит за книжками, практически не обращая на него никакого внимания.
Гермиона действительно стремилась взять на себя максимальную нагрузку, чтобы просто не было времени и сил думать еще о чем-то, кроме учебы. Не смотря на регулярный прием противоядия, Лотар Визерхофф ни в какую не хотел покидать мысли гриффиндорской отличницы. Нет, она не испытывала дикое желание отдаться ему лишь при одном его виде или случайном соприкосновении, и не предавалась с ним порочной связи во сне — ибо вообще не видела снов. Но сохранилось нечто похожее на уважение… симпатию, восхищение? И Гермиона не знала, как это можно объяснить, и как вести себя перед самим Визерхоффом.
Друзьям, которых, естественно заинтересовала, для чего это ее вызывала МакГонагалл, девушка рассказала в тот же вечер подредактированную версию мадам Помфри, а именно что кто-то постепенно травил ее каким-то ядом замедленного действия. Ей ни к чему была сейчас ссора с Роном и Джинни, а потом их разборки с Визерхоффом на виду у всех — этого не избежать, учитывая их взрывной характер. Гарри и Рон, услышав рассказ о яде, не мудрствуя лукаво, поспешили обвинить во всем Малфоя — тот всегда завидовал их подруге, что она, будучи магглорожденной ведьмой, лучше учится и знает больше заклинаний, чем он, чистокровный сноб. Джинни же предположила, что это кто-то из девушек, скорее всего, Паркинсон — она подстилка Малфоя и что угодно для него сделает, да и сам способ покушения явно женский — медленно травить, бить по самым больным местам, а также поинтересовалась противоядием.
Через пару дней зелье мадам Помфри перестало действовать, как надо.
* * *
- Клаус, в Хогвартсе творится какой-то беспредел!
Геннинген, еще не отошедший от прочитанного, сразу же поспешил доложиться начальнику, перед которым стоял теперь, тяжело дыша и утирая пот со лба.
- Сядьте и успокойтесь, Отто, — властным тоном сказал Шварц, подойдя к уже известному стеклянному серванту.
Геннинген послушался и сел в кресло. На стол перед ним опустился стакан с водой, который мужчина тут же осушил. Вода была приятная, холодная, с едва заметным мятным привкусом.
- А теперь рассказывайте все по порядку, — Шварц вернулся на свое место и сложил руки замком, посмотрев на своего подчиненного.
Взгляд его был спокойным и не менее властным, чем голос, даже царственным. Казалось, перед этим человеком должны расступиться любые моря и горы, он просто с легкостью перешагивает через любые препятствия и трудности.
- Учитель ЗОТИ в Хогвартсе… — выпалил Отто и снова выпил воды.
- Что с ним не так, Отто? — спросил Клаус, искоса посмотрев на Геннингена.
- Визерхофф и Шенбрюнн пишут, что некий Регинальд Уоррингтон совершенно не владеет чувством меры и навыками педагогики. Ученикам постоянно приходится терпеть от него оскорбления вследствие их принадлежности к определенной культуре или Дому. Сами ученики получают на его уроках минимум знаний и практических навыков, а его лекции напоминают больше агитационную программу Министерства. Вот список правил, которые Уоррингтон зачитывал студентам на первом же уроке, и копия его же первой лекции.
Шварц взял пергамент и несколько раз пробежал его глазами, то и дело хмурясь и морща лоб.
- Насколько я понял, у наших студентов прошел только один урок к тому моменту, как они отправили письма? — спросил начальник Отдела образования.
- Да. Я видел их расписание. В противном случае совы не долетели бы к сегодняшнему дню. Визерхофф и Шенбрюнн пишут также, что опросили студентов других курсов — у них Уоррингтон ведет уроки точно так же. Коллективное прошение директору ничего не дало: насколько я понял, Дамблдор не собирается менять преподавателя.
- Уоррингтон преподавал раньше в Хогвартсе? — задумчиво спросил Шварц, перейдя к чтению нуднейшей лекции, посвященной особой роли Британского Министерства магии в борьбе со злом и важности Статута о Секретности.
- Нет. Карл Шенбрюнн пишет, что, по словам других учеников, преподаватели ЗОТИ в Хогвартсе меняются каждый год.
- Причина известна?
- Говорят, на должность наложено проклятье. Кроме того, к концу учебного года про каждого из преподавателей выяснялись какие-нибудь нелицеприятные подробности?
- Даже так? — скептически спросил Шварц, коснувшись пальцами подбородка. — Похоже, нам предстоит решать на одну проблему больше, — снова задумчиво произнес он в сторону. — Британцам свойственно лишь их плодить, но не искать достойное решение… Отто, вы уже ответили на письма Шенбрюнна и Визерхоффа?
- Да, Клаус, — уже спокойно ответил Геннинген. — Я написал уже, что мы разберемся в данной ситуации во время планового визита в Хогватс, который будет проходить с 29 сентября по 3 октября сего года. Кроме того, я послал соответствующее уведомление в Хогвартс.
- Вы все сделали правильно, Отто. Можете быть свободны.
- Благодарю. Хорошего вам дня, Клаус.
- И вам, Отто.
Дело Анны Кайнер вновь уступило позиции по приоритетности.
* * *
Раннее утро. Чуть заалел восток, но по-прежнему еще темно, а небо напоминает своим цветом разлитые чернила. Черными великанами кажутся окружающие замок горы, и черными силуэтами выделяются шпили и башни на фоне постепенно светлеющего неба. Сереет. Еще спать и спать, хотя бы еще час, но гриффиндорская отличница Гермиона Грейнджер уже на ногах. Она с детства привыкла вставать рано, и сегодняшний день был не повод нежиться в постели дольше положенного. Ровно заправила кровать, так чтобы на покрывале не осталось ни единой складочки и, распахнув окно, чтобы комната наполнилась свежим утренним воздухом, направилась в ванную, где, как следует, умылась, чтобы окончательно согнать с себя остатки сонливости, и потом долго чистила зубы, тщательно следуя рекомендациям своих родителей-стоматологов. Попыталась расчесать волосы, но тут же бросила сие неблагодарное занятие — ее длинные каштановые кудряшки настолько спутались, что их проще было срезать, чего девушка категорически не хотела.
Недовольно хмыкнув, Гермиона вернулась в спальню — надо было переодеться в форму и почитать чего-нибудь, пока друзья не проснулись — и потому испытала немалое удивление, увидев на подоконнике серую ушастую сову. Птица приосанилась и важно ухнула, призывая уделить себе внимание. К лапам ее была привязана небольшая посылка, обернутая в почтовую коричневую бумагу.
- Это мне? — искренне удивилась девушка, кинув вороватый взгляд в сторону соседок — не хватало еще, чтобы они проснулись и устроили разборки на тему “кто кому спать мешает”.
Сова еще раз ухнула, и Гермиона отвязала посылку. “Кто бы это мог быть?” — вертелось у нее в голове. Гермиона действительно ожидала подарков, ибо сегодня был день ее рождения. Однако родители не могли ничего ей прислать, ибо, будучи магглами, не могли попасть в Косой переулок. А подарки от друзей — не стоит ждать раньше обеда. Гриффиндорка была всегда рада им, особенно тем, что дарил Гарри — он словно чувствовал, что нужно его подруге, — но также подозревала, что все они закупаются в Хогсмиде путем прогуливания уроков.
Развернула бумагу — книга в твердой кожаной обложке с позолоченным теснением, а к ней белой атласной лентой привязаны белая роза и записка. К щекам девушки тут же прилил румянец: ей очень льстило подобное внимание, тем более что удостаивалась она его крайне редко. Так-так-так… “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний”, новое издание, ограниченный тираж, на английском языке. Гермиону словно пробил заряд тока, и она, прижав книгу к груди, закружилась по комнате — он любит ее. Но тут же остановилась — не время предаваться пустым мечтам. По щекам текли слезы — она догадывалась, сколько стоят такие книги в магическом мире, и прекрасно понимала, что он не должен был делать это ради нее, ведь они совершенно чужие друг другу люди и уже столько раз ссорились. Взяла записку — знакомый аккуратный почерк с сильным наклоном вправо.
“Мисс Грейнджер, поздравляю Вас с днем рождения и надеюсь, что сей скромный подарок немного скрасит Вашу жизнь и загладит мою вину перед Вами. Используйте Ваш потенциал с умом и учитесь видеть дальше привычных границ мироздания, ищите свой собственный путь в этом вире — Вы достойны большего, нежели то, чем Вы довольствуетесь сейчас.
С наилучшими пожеланиями, Лотар Г. Визерхофф.”
Сегодня он снова ей снился… Он целовал ее, зарывшись пальцами в ее непослушнее кудри, блуждал руками по ее спине, заставляя выгибаться, подставлять свое тело ласкам… “Чушь!” — подумала девушка, резко мотнув головой, и налила к себе в стакан положенное количество капель лекарства. Наваждение спало, но осталась сладкая и ноющая истома. Гриффиндорка взяла книгу и, открыв ее на “Введении”, села на кровать. Глаза блуждали по строчкам, а мозги лихорадочно работали. Роза, срезанная явно совсем недавно, за неимением ничего лучшего, красовалась в мензурке, трансфигурированной в вазу, и красные лучи восходящего солнца причудливо играли на ее лепестках. Мисс Грейнджер задумалась.
Симпатия и уважение… Когда реальность удалось отделить от снов и фантазий, навеянных неизвестным ядом, Гермиона поняла, наконец, что именно эти чувства и испытывает к Визерхоффу. Почему? Он уважает ее: и как умного человека, и как девушку, что было вдвойне приятно. Он много помогает ей, подмечает, когда ей плохо, ему действительно на нее не наплевать, как это могло показаться вначале. Девушка со стыдом вспоминала сейчас их прилюдные ссоры в Гриффиндорской гостиной: она обвиняла Визерхоффа во всех грехах, он срывался в ответ на Рона, ходили слухи, даже туалет чуть не разнес, но при этом ни разу не сказал ей грубого слова. Он умный и серьезный молодой человек, с ним есть, о чем поговорить, у них во многом совпадают интересы. И если бы Гермиону Грейнджер спросили, хочет ли она подружиться с Лотаром Визерхоффом, она точно ответила бы: “Да!”, нисколько не беспокоясь о том, что подумают о ней Рон и Джинни.
Гермиона прочитала уже все введение и перешла к первой главе, как на подоконник, громко хлопая крыльями, опустилась вторая сова, к лапам которой также был привязан увесистый прямоугольный сверток.
- Грейнджер, что за шум? — спросила Лаванда спросонья. — Ты опять окно открыла?
- Дышать спертым воздухом вредно, — назидательно ответила Гермиона, отвязывая посылку от лап совы.
- Что за шум? — проснулась Парвати, натягивая одеяло до самого носа. — О, Гермиона, тебе подарили цветок! — сон с девушки как рукой сняло, как только появилась новая тема для сплетен. — Кто?
- Тайный поклонник, — Грейнджер сама удивилась взявшейся в ее голосе кокетливости.
- Откуда? — глаза Лаванды стали размером с галлеон: было ясно, что никто в здравом уме не станет встречаться с такой зубрилой, как Грейнджер, и тот факт, что этой зубриле удалось-таки завоевать сердце Бон-Бона, классного игрока в квиддич и просто замечательного парня, гриффиндорка списала на их давнюю дружбу.
- Видишь ли, Лаванда, — деловым тоном проговорила Гермиона, — некоторым парням нравятся не только красивые девушки, но и еще и умные.
Одного обломанного взгляда Браун и недоуменного Патил было достаточно, чтобы почувствовать свою маленькую, но все-таки победу. Подождав, пока две главных гриффиндорских красавицы уйдут в ванную, Грейнджер развернула вторую посылку, которой оказалась книга по использованию рун в защитной магии.
“Дорогая Гермиона, — гласила записка, — поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе любви и счастья. Знай, чтобы ты не решила, я обязательно поддержу тебя. Ты всегда можешь мне доверять, моя сестричка.
Твой друг и названый брат Гарри.
P.S. Надеюсь тебе понравится подарок. Я очень долго выбирал его.”
У девушки вновь побежали слезы из глаз — хорошо, что Лаванда с Парвати этого не видят. Гарри… друг, брат. Ей всегда с ним тепло и уютно, он всегда готов ее выслушать и заботиться о ней. Такой родной… Гермиона всегда хотела иметь младшего брата или сестру, чтобы учить их, помогать осваивать первые шаги в жизни, заботиться, но ее родители были слишком заняты карьерой, чтобы думать всерьез о еще одном ребенке, хотя уделяли своей единственной дочери достаточно тепла и внимания.
В любом случае, Гермиона была рада обоим подаркам и проявлению заботы со стороны своих одноклассников, на которую, в общем-то, и не смела рассчитывать. Пролистала книгу — знакомое оформление. Посмотрела издательство — “Jenaere Magische Universität”, как в “Неевклидовой геометрии”. Понятно, значит, Гарри посоветовался с Визерхоффом. Настроение гриффиндорки заметно поднялось и обещало быть хорошим весь день — она получила именно те подарки, которые хотела, и уже, как минимум, один ее друг не будет против, если она начнет общаться с рыжим аристократом.
Схватив “Неевклидову геометрию” под мышку, гриффиндорка на всех парах выбежала из спальни — скоро будет завтрак, а следом за ним — зельеварение, на которое лучше не опаздывать — и сразу же затормозила, едва заметив знакомую рыжую шевелюру, скрывающуюся за спинкой кресла.
- Кхм… Лотар… доброе утро, — неуверенно произнесла девушка, чуть замявшись.
- Доброе утро, мисс Грейнджер, — ответил Визерхофф и, оторвав взгляд от книги, встал с кресла; по выражению его лица трудно было определить, рад он встрече с ней или нет.
- Я хочу попросить у тебя прощение за то, что была груба с тобой все эти дни, — юноша был воплощением самого внимания, — и поблагодарить за подарок, — щеки Гермионы вмиг залились румянцем.
- Я думаю, мисс Грейнджер… — было заметно, что Лотар сдерживает эмоции и перебирает у себя в уме наиболее подходящие варианты фраз, — что вам следует доверять, прежде всего, собственному разуму и здравому смыслу, а не слепо полагаться на мнение ваших друзей, как бы близки они вам ни были, — девушка еще больше сконфузилась: когда Визерхофф начинал говорить такими длинными поучительными фразами, на хороший исход диалога можно было не надеяться. — Извинения приняты.
Это было неожиданно. Улыбнувшись, парень подал руку. Девушка пожала ее в ответ — мир — и, резко сократив расстояние между ними, потянулась на цыпочках, чтобы поцеловать в щеку. На стоявший рядом столик упали вместе две одинаковые книги на разных языках.
- Спасибо, Лотар, — тихо выдохнула Гермиона над самым его ухом и, схватив подаренный ей учебник, выпорхнула из гостиной.
Она не заметила даже, как ее одноклассник, побледнев, тяжело дыша, рухнул в стоявшее позади него кресло и небрежно смахнул книгу к себе на колени. Пожалуй, Визерхофф так бы и просидел в прострации, если бы его вовремя не окликнул Невилл, сообщивший, что уже пора идти на завтрак.
|
|
| PPh3 | Дата: Суббота, 10.11.2012, 01:36 | Сообщение # 198 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Поблагодарив за завтраком Гарри, весь остальной день мисс Грейнджер провела, уткнувшись в новую книгу, совершенно не замечая подозрительных взглядов Рона и Джинни, а также довольных Шенбрюнна и уже пришедшего в себя Визерхоффа. Чтение за едой, чтение на уроках, чтение на переменах и вообще в любое свободное время. Казалось, реальность перестала для нее существовать. При этом Гермиона обладала удивительной способностью быстро переключать внимание с одного предмета на другой, благодаря чему еще ни разу не ответила невпопад и не ошиблась ни на одном из уроков, что восхищало равенкловцев, удивляло хаффлпаффцев, вызывало насмешливые взгляды у гриффиндоррцев и скептические — у слизеринцев.
Однако все хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Вечером после ужина, когда Гермиона вернулась в общую гостиную, ее уже ждали друзья и бывшие члены ДА с Гриффиндора, чтобы поздравить с днем рождения. Торт с положенными восемнадцатью свечками и несколько бутылок сливочного пива, которые Дин и Симус тайком притащили из Хогсмида, похожие друг на друга поздравления и пожелания. Нацепив вежливую улыбку, девушка спокойно всех выслушивала, говорила, как она рада, что ее поздравили, жала руки в ответ, удивляясь про себя, как она может так искусно врать, причем сама себе. Наступила очередь дарить подарки. Гарри сразу признался, что еще утром подарил своей подруге книгу, чем вызвал смешок у Рона и снисходительную улыбку у Джинни. Зато Гермиона его снова поблагодарила, тепло и искренне, что, кроме самого черноволосого гриффиндорца в очках, заметил лишь еще один человек, сидевший с книгой у окна и не принимавший участия в общем веселье. Невилл подарил новый набор пергаментов и перьев, которых, по мнению гриффиндорской отличницы, много не бывает, а Колин и Деннис Криви — небольшой альбом с волшебными фотографиями. Рон вручил своей подруге прямоугольный розовый пакет с блестящими сердечками, в котором оказалось нижнее белье кричаще-красного цвета, которое толком ничего не прикрывало. По его словам, Гермионе это обязательно должно было понравиться, т.к. выглядеть она в этом будет супер-сексуально. Сам же парень при этом едва дышал, видимо, уже представляя девушку в своем подарке. От Джинни, которая пожелала большой-большой любви и успехов в отношениях с Роном, достался набор косметики и сильно пахнущие духи в таком же розовом пакете.
Гермиона с натянутой на лицо вежливой улыбкой поблагодарила друзей, после чего прилюдно, под дружное хлопанье в ладоши и улюлюканье поцеловалась с Роном. Чужой и большой язык властно исследовал ее рот, и такие же большие руки грубо блуждали по спине, опускаясь все ниже и ниже, с усилием прижимая хрупкое и непокорное девичье тело к горящим от возбуждения чреслам. Ласки Уизли были лишены всякой нежности и изящества, слишком порывисты и грубы, но, считал он, это делало его лишь еще более сильным и мужественным в глазах Гермионы, которая мечтала лишь о том, чтобы этот театр абсурда скорее закончился. Ей было противно и непривычно демонстрировать свои отношения на виду у всей Гриффиндорской гостиной, но от нее ждали именно этого. Ей были оскорбительны подарки Рона и Джинни, который намного больше подошли пустоголовой моднице Лаванде Браун, в то время как она всегда старалась дарить своим друзьям то, что было бы по душе. Ее оскорбили? — Да. Но Гермиона совершенно не представляла, как это можно тактично объяснить друзьям, не вызвав при этом вспышки гнева с их стороны. Казалось бы, почему умная и амбициозная мисс Грейнджер, гордость школы, терпит такое неуважение по отношению к себе? Девушка и сама не знала ответа на этот вопрос, но в одном она была уверена точно: стоит ей поссориться с семьей Уизли, и волшебный мир окажется для нее глухой непробиваемой стеной.
Лотар Визерхофф сидел все это время за дальним столиком у окна, обложившись книгами и пергаментом, периодически кидая косые и хмурые взгляды на веселящихся одноклассников. Он был чужой и не входил в число официальных друзей или хотя бы приятелей самой именинницы и потому не мог принимать участия в празднестве, да и не горел желанием. К тому же, как заместитель старосты, он обязан был проследить, чтобы студенты соблюдали хоть какие-то рамки приличия, не напивались до полубессознательного состояния и не устраивали пьяных драк в общей гостиной. Иногда к нему подходили студенты помладше чего-нибудь спросить — пятикурсники усиленно готовились к СОВам, четверокурсников СОВами пугали, как и шестикурсников ТРИТОНами, так же помощь Визерхоффа, который разве что в зельях и астрономии разбирался хуже Грейнджер, была для них весьма актуальна. Очередной взгляд в сторону веселой компании семикурсников — Уизли по-собственнически целует Грейнджер, лаская ее филейную часть, остальные их подбадривают и аплодируют, кроме Поттера, который отошел подальше и теперь наблюдал за своими друзьями со стороны. На секунду они встретились — хмурый и разочарованный взгляд серых глаз и не менее разочарованный и грустный — зеленых, и между ними как будто возникла искра понимания, просто, безо всякой легилименции. Обоим юношам было противно видеть, слышать и чувствовать всю ту фальшь, которой сегодня жила их одноклассница Гермиона Грейнджер, шаг за шагом погружаясь в эту пучину болота и грязи. Но для Гарри Гермиона была старая подруга и почти сестра, и потому для него было естественно переживать за нее и терзаться чувством вины, что он не в силах разорвать окружающее их кольцо лжи, не поссорившись при этом с Уизли, которые заменили ему семью. Визерхофф же был знаком с Грейнджер всего три недели и не успел завести с ней даже некоего подобия дружбы. Но он ее уважал — за ум, целеустремленность и редкую внутреннюю дисциплину, за ее упорство и стремление достичь любых вершин своим трудом. Лотару вспомнился ее поцелуй этим утром — невинно и искренне, будто так и должно быть. И хотя он был уверен, что не испытывает к своей однокласснице никаких нежных чувств, ведь у него уже есть невеста, ему было до боли обидно, что его только что сравняли с Уизли — человеком, которого он почти ненавидел, и которого, по его мнению, было абсолютно не за что уважать. Обидно, что девушка, которую он все-таки уважал, предавала себя, готовая унижаться ради сомнительной любви и дружбы.
* * *
Утро субботы — первый матч по квиддичу в новом учебном году. Воздух в Большом Зале как будто наэлектризован, и на расстоянии чувствуется адреналин, бегущий вместе с кровью по венам игроков и болельщиков. Межфакультетская вражда, ждавшая своего часа последние пару недель, вновь обострилась. Вновь пошли в ход взаимные угрозы и оскорбления, готовые перерасти в драки, добавленные в еду и напитки слабительное, зелье для перекрашивания волос в цвет вражеского факультета и прочие пакости. Старостам было не под силу уследить за всеми, особенно младшекурсникми, а деканы и вовсе ничего не делали, чтобы остановить весь этот балаган, а только уже постфактум назначали взыскания и снимали баллы с провинившихся студентов. Стоит ли говорить, что львиный факультет, несмотря на все старания Визерхоффа и Грейнджер, вновь откатился назад, едва не сравнявшись с Хаффлпаффом? Что же касается директора Дамблдора, то его межфакультетская вражда лишь забавляла. У детей должно быть детство, считал умудренный сединами старец, должны быть приключения, друзья и враги, а шутки и розыгрыши делают эту пору жизни насыщенной и яркой. Детство должно запомниться как самая интересная и захватывающая пора в жизни, а не бесконечное просиживание за книжками ради получения высоких оценок. Ведь что значат оценки по сравнению с такими важными понятиями, как любовь, дружба, добро, радость?
И сейчас детки, столь горячо любимые Дамблдором за их чистоту, эмоциональность и непосредственность, нестройными вереницами брели к полю для квиддича. Старосты факультетов намеренно развели своих подопечных как можно дальше друг от друга, дабы не провоцировать лишних ссор и потасовок, из-за которых могут снять баллы или, что еще хуже, отменить матч.
Природа встречала студентов противным моросящим дождем и сыростью. Над озером поднимался белый туман, а вершины гор терялись в тяжелых свинцовых тучах — видимость обещала быть плохой, что означало затяжную игру, которая будет длиться до тех пор, пока ловец не поймает снитч — крохотных золотой мячик с крылышками. Лапина недовольно тряхнула головой, прервав тем самым рассказ Шенбрюнна о правилах игры. Получается, у матча нет ограничения по времени, и, в теории, он может длиться бесконечно, пока не будет пойман этот самый снитч. Фактически, это соревнование двух ловцов в ловкости и быстроте реакции. И для чего, спрашивается, нужны все остальные игроки и вся эта возня с забиванием голов, как в регби или волейболе, если от их мастерства не зависит ровным счетом ничего? Все это Анна быстро выложила своему однокласснику — она терпеть не могла нелогичность. Дождь начал идти еще настойчивее, и Карл, кивнув в ответ, раскрыл широкий черный зонт над их головами, вновь взяв девушку под руку.
Как и Анна, он никогда не увлекался квиддичем, предпочитая ему маггловский, но более аристократичный вид спорта — верховую езду, и не болел ни за одну из команд, которым нынче предстояло выйти на поле. Гриффиндорцы — понятно, соперники. Со слизеринцами же Шенбрюнн держал позицию холодного нейтралитета и не стремился искать дружбы, и потому не видел смысла болеть за команду, члены которой ему или глубоко неприятны, или просто безразличны. В их старой школе квиддич не существовал даже в виде факультативного предмета, ибо здание находилось в исторической части города и просто не имело в распоряжении такой огромной территории, которую можно было бы покрыть магглоотталкивающими и дезиллюминационными чарами. Для желающих же приобщиться к традиционному виду спорта волшебников существовала специальная секция, а тренировки проходили в поле за городом.
Вместе с одноклассниками дошли до стадиона и заняли места на самом верху слизеринской трибуны, под навесом — оттуда был достаточно хороший обзор, да и однокашники не доставали своей болтовней и криками. Лапина была благодарна Шенбрюнну за его заботу о ней — все-таки он жертвовал своим авторитетом среди слизеринцев ради общения с ней, одновременно осознавая, что никто из ее прежних друзей не стал бы уделять ей так много внимания. Ее первый парень не особо стремился сделать ей удобно и приятно, даже взять ее за руку на улице, на виду у всех, и то стыдился — как же, все будут знать, что у него с этой девушкой роман, зато себя всегда стремился окружить максимальным комфортом. Ее же бывший одногруппник, в которого Анна была влюблена во время учебы в университете, общался с ней только тогда, когда больше не с кем было, и, казалось, вообще не обращал на нее внимания, как на девушку. Она уже давно смирилась с тем, что ухаживания, причем со стороны тех парней, с кем ей было бы приятно общаться и проводить время, для нее непозволительная роскошь, тем более что замуж она как бы не хотела, и потому действия Шенбрюнна немало выбивали ее из привычной колеи, поднимая со дна былые чувства, похороненные под слоями ненависти и равнодушия. Она не знала, играет ли Карл сейчас на публику, считая, что подобная видимость отношений между ними наиболее эффективно может обеспечить ее безопасность, или же действительно испытывал к ней какие-либо чувства. Он не позволял себе далеко идущих намерений или даже намеков в ее сторону, но и не скрывал, что ему приятно ее общество. Легкие, ни к чему не обязывающие отношения с элементами флирта, доставляющие удовольствие им обоим.
Порой Лапина задумывалась: а как бы она поступила на его месте? Не то, чтобы она ценила общественное мнение, она, тем не менее, боялась порицания, которое вносит сильную нестабильность в привычный уклад жизни, выбивает почву из-под ног. И потому, обладая изначально какой-то репутацией и уважением среди сверстников, она определенно боялась бы потерять это. Нет, она не опустилась бы до откровенных издевательств и унижений, но вряд ли бы стала в открытую дружить с человеком, которого все презирают. Рассуждая в таком ключе, Анна пришла к выводу, что значительно уступает по моральным качествам сидящему рядом с ней Карлу и, следовательно, не достойна его. И она знала, что Карл не оценил бы подобного великодушия с ее стороны. “Если я с вами общаюсь, не значит ли это, что я уже считаю вас достойной себя?” — наверняка сказал бы он, абсолютно уверенный в своей правоте, вздумай она озвучить свои мысли. Девушка лукаво улыбнулась, сжав руку сидевшего рядом с ней юноши, который не менее хитро улыбнулся в ответ, сохраняя выражение внутреннего превосходства на лице. Как ни странно это было для Лапиной, но она впервые не боялась реакции другого человека на свои слова и действия, уже понимая, как ей следует себя вести с ним, но, что удивляло девушку еще больше, она знала, что желания ее будут восприняты, скорее всего, благосклонно.
Комментатор, невысокий полноватый парнишка с Хаффлпаффа, объявил тем временем о начале матча и пригласил обе команды на поле, поименно перечислив игроков, которые выходили из раздевалок с метлами наизготовку. Слизеринцы — в зеленом и гриффиндорцы в красном. Их спортивные мантии были короче, чем обычные школьные, и с узкими рукавами, на руки были надеты толстые стеганые перчатки до локтя, из такого же материала были изготовлены и сапоги — очевидно, из расчета на то, чтобы не замерзнуть, а также смягчить трение о мячи и биты. Если команда Слизерина состояла целиком из парней, причем довольно крупного телосложения, за исключением разве что Малфоя, то среди грифов были целых три девушки, да и остальные члены команды также были небольших габаритов. Первые рассчитывали исключительно на хитрость и, наверняка, на грязные приемы, в то время как вторые — на легкость и маневренность.
С каждой команды отделилось по одному игроку. По блондинистым прилизанным волосам и надменному выражению лица у одного и черной растрепанной шевелюре и очкам-велосипедам у другого не трудно было догадаться, что это Малфой и Поттер соответственно. Им, как капитанам, предстояло открыть матч.
- Капитаны команд, пожмите друг другу руки, — приказала судья и тренер полетов мадам Хуч — высокая женщина с ястребиным взглядом и короткими седыми волосами, также одетая в спортивную мантию.
Даже издалека было видно, как при касании скривились лица капитанов команд двух традиционно враждующих факультетов Хогвартса, и как каждый из них норовит сломать противнику руку своим чересчур дружеским пожатием.
- Пусть ваша игра будет честной, — добавила мадам Хуч, после чего приказала: — Все по метлам! — и пронзительно дунула в свисток.
Пятнадцать метел синхронно взлетели вверх. Игра началась.
- Джинни Уизли владеет квоффлом, — объявил комментатор, когда рыжая девушка в красной гриффиндорской мантии ловко поймала овальный коричневый мяч. — О, кажется ее подпирают сразу с двух сторон, — добавил он с неподдельным любопытством.
Рыжая охотница оказалась зажата в тиски между двумя рослыми слизеринцами, которые без конца пихались, пытаясь заставить ее расстаться с квоффлом, но гриффиндорка не сдавалась. Ловко спикировав вниз, она сделала переворот и передала пасс Демельзе, которую грубо пихнул Уркхарт, отобрав квоффл, о чем незамедлительно оповестил комментатор. Лавируя между бланджерами и пытающимися догнать его гриффами (но куда им на своих старых “Чистометах” против его новенького “Нимбуса-2001”?), он со всей мочи запустил мяч во вражеские кольца.
Уизли, дрейфоваший до этого у ворот, насторожился, крепко обхватив древко метлы обеими руками. Он помнил многочисленные наставления Гарри в упор следить за квоффлом и не отвлекаться на происходящее за пределами поля. Слизеринцы под руководством Пэнси Паркинсон завели свою противную песенку, которой дразнили Рона еще с пятого курса:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами дырой
Так всегда и стой!
Квоффла Рон поймать не может,
Победить он нам поможет,
На помойке Рон родился,
Слизерину пригодился.
На скулах заиграли желваки, зубы крепко стиснуты, чтобы сдержать рвущуюся наружу обиду. Не сейчас. Главное — матч, главное — отразить гол… Квоффл, безумно вращаясь, на полной скорости несся к кольцам, с каждой секундой приближаясь все ближе и ближе, занимая все видимое пространство. Секунда, другая… они специально репетировали этот маневр на одной из последних тренировок. Отодвинуться чуть дальше от колец, сместиться на фут влево… Не вовремя начинают трястись руки — это от волнения. Он смелый, он сможет, главное — не трусить…
Слизеринцы, решив, что Уизли испугался квоффла, вновь запели “Рональд Уизли — наш король”, нарастал гул на трибунах, который ужасно давил на уши. Три, два, один — квоффл почти приблизился к кольцам и…
- Блестящий прием! — прокомментировал Кевин Уитби под одобрительные крики гриффиндорцев, хаффлпаффцев и равенкловцев, когда Рон Уизли, сделав вертушку метлой, эффектно отбил гол. — Квоффл у Синди Пим.
Лев на голове у Луны Лавгуд издал победный рык, а гриффиндорцы, подняв еще выше свои плакаты, дружно запели:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами стеной
Так всегда и стой!
Квоффла Рональд не пропустит
И победы не упустит.
Вратарём наш Рон родился,
Гриффиндору пригодился.
Рон показал всем большой кулак, а товарищи по команде подняли большой палец вверх, показывая, что все было классно. Синди тем временем подрезал Вэйзи, так что она была вынуждена передать пасс Демельзе, чудом избежав удара бланджером. Демельза, обогнув Забини и Уркхарта, понеслась к слизеринским кольцам, кинув квоффл Джинни — они с Гарри изобрели новую тактику, смысл которой заключался в том, чтобы страховать своих товарищей по команде, по очереди передавая друг другу квоффл. Ловко увернулась от бланджера, запущенного в нее Крэббом, и тот попал в замешкавшегося Гойла, который пытался перерезать ей путь.
- Загонщик слизеринской команды Грегори Гойл получает травму и выбывает из игры, — с энтузиазмом объявил Уитби, пока мадам Помфри вместе с Сьзен Боунс и Элизой Миллер погружали хнычущего слизеринца на наколдованные носилки, которые тут же прогнулись под его весом. — Интересно, как же теперь будет играть Слизерин с одним загонщиком, который явно испытывает недостаток интеллекта?
- Уитби! — осадила его профессор МакГонагалл.
- Джинни Уизли забивает гол… и Гриффиндор лидирует со счетом 10:0! — прокричал комментатор под дружный рев трибун, смешанный с рычанием льва Луны Лавгуд.
Поттер только теперь осознал, что не высматривает снитч, а пристально наблюдает за ходом игры. Малфой парил в нескольких ярдах от него. Руки заиндевели от холода, а спины заныла от постоянного сидения в одной позе. Воздух был противно-влажным, казалось, им невозможно надышаться. Слизеринский блондин тоже выглядел не лучше — покрасневший нос, стиснутые челюсти, волосы — уже не прилизанные, а прилипшие ко лбу, скованная поза. После эпического провала в министерстве летом прошлого года позиции родителей нынешних змеек заметно пошатнулись, и никто из них не собирался жертвовать остатками своего влияния и авторитета ради мелких прихотей своих отпрысков, например, переноса матча на более удобный день. Мало того, они знали, что им не позволят этого.
На другом конце поля блеснул маленький золотой мячик, и Гарри, стремглав, ринулся за ним. На хвосте у него, как обычно, висел Малфой — тот всегда ленился искать снитч самостоятельно. Гриффиндорец быстро лавировал между охотников и загонщиков, едва успевая уклоняться от шальных бланджеров — необходимо, чтобы его товарищи по команде успели забить как можно больше голов перед тем, как он поймает снитч — тогда у них еще останется шанс на победу, даже если следующий матч с Хаффлпаффом они вдруг проиграют.
Прошло не меньше часа, пока Поттер носился над квиддичным полем, то резко поднимаясь вверх, то уходя вниз в отвесном пике под возбужденные крики публики. Один такой финт едва не стоил ему жизни — он успел затормозить и выровнять метлу лишь в футе от земли, так, что ступни его проехались по мягкой зеленой траве. Джинни прожигала его своим фирменным убийственным взглядом, как бы говоря: “Если ты остался жив сейчас, это не значит, что я не убью тебя сразу после матча”. С трибун глядит перекошенное лицо Невилла, будто в чем-то сомневающееся — Визерхоффа, а Гермиона опять расцарапала щеки в кровь, а потемневшие глаза были полны ужаса. У Гарри кольнуло сердце оттого, сколько он заставил пережить своих друзей в эти секунды, а в голове очень некстати всплыли слова мерзкого сальноволосого ублюдка: “Поттер, вы такой самодовольный кретин, как и ваш отец!”
Малфой, поняв уже, что гриффиндорец просто водит его за нос, поднялся обратно вверх и занял выжидательную позицию. Гриффиндорцы к тому времени успели забить пять голов и пропустить пару вражеских. Грэхем Причард, новый вратарь-четверокурсник в команде Слизерина, неплохо справлялся на тренировках, но сильно нервничал во время игры, отчего начинал сильно дергаться и не успевал следить за квоффлом, как Уизли на пятом курсе. Слизеринцы, лишившись одного из загонщиков, перестали стесняться даже самых грязных приемов, чтобы прорваться к воротам соперника. Крэбб зашвырнул бланджер в Демельзу Роббинс, которую очень вовремя пордезал Уркхарт, не дав возможность уйти. Забини повторил маневр Джинни Уизли, в результате которого Пикс ударил битой Кута. Теперь у гриффов стало на одного игрока меньше. Слизеринские охотники криво ухмыльнулись: львы так горят желанием восстановить справедливость, что вместо того, чтобы оставить свои распри на потом, начинают выяснять свои отношения на глазах у всех. Поттер, оба Уизли и эта полукровка Пим пытаются вдолбить Пиксу, какой он дурак, не задумываясь о том, что сами деморализуют своего же игрока. А эта мелкая стерва Уизли еще смеет указывать им, слизеринцам, что они нечестно и подло поступают.
Мадам Хуч назначила змеям двойное пенальти. Причард сумел отбить оба удара, однако последний, сделанный Джинни Уизли, повредил его метлу, которую теперь стало сильно заносить вправо. Игра продолжилась. Пикс, оставшись без напарника, вынужден был страховать девушек, которых слизеринские охотники так и норовили сбить с метел. Галантные на земле и, в особенности, в Слизеринской гостиной, оказавшись в воздухе, они моментально забывали обо всех правилах вежливости, считая, что это не их проблемы, что “этот придурок Поттер набрал в команду девчонок”.
Матч стал напоминать позиционную мини-войну: каждая из команд то прорывалась на короткое время на половину соперника, то уходила в глухую оборону. Вот Уизли в самый последний момент успел отбить квоффл головой, передав его тем самым Пим, которой пришлось отвлечь на себя внимание Вэйзи, Забини, Уркхарта и Крэбба. Вот Причард схватил мяч, когда тот уже коснулся одного из колец. Метла в очередной раз сделала неудачный крен вправо, и квоффл полетел в затылок Крэббу, которого, в свою очередь, пихнул Забини, едва не подставившись под бланджер, пущенный Пиксом.
Среди болельщиков нарастало напряжение: игра приобретала затяжной характер, ловцы не торопились искать снитч, а остальные игроки просто мешали друг другу на поле, по возможности не давая забить гол в свои ворота. Уже давно убрали плакаты со всевозможными подбадривающими лозунгами в адрес своей команды или ругательными — в адрес соперников, а львиная шапка Луны Лавгуд не издавала свой громкий победный рык. Вновь усилившийся дождь не прибавлял энтузиазма, заставляя учеников кутаться в шарфы и мантии, зато усиливал желание как можно скорее вернуться в замок, а, еще лучше, на диван перед камином в теплой и уютной гостиной своего факультета. Мадам Помфри, дежурившая внизу для оказания экстренной медпомощи, на чем свет стоит, проклинала чрезмерно опасную игру с ее дурацкими правилами: двое с переломами уже лежат в Больничном крыле, а после матча все свалятся с простудой и высокой температурой, а Бодроперцового зелья на всех не хватит.
Гарри Поттер, не спеша, кружил над стадионом, пытаясь высмотреть крохотный золотой снитч во влажной серой дымке. Около противоположного конца поля тоже самой проделывал Малфой. К дождю прибавился ветер, стало совсем холодно, и зубы принялись выстукивать дробь. Кружка горячего шоколады была бы в самый раз, но на квиддичном поле это непозволительная роскошь. Жаль, что нельзя подлететь к Гермионе и спросить, знает ли она подходящее заклинание, или к Джинни — все-таки она выросла в семье волшебников и должна знать несколько бытовых заклинаний из разряда “на все случаи жизни”. В голове неожиданно что-то щелкнуло, заставив вернуться к событиям двухнедельной давности.
Ретроспектива…
- Вы хоть с простыми водоотталкивающими чарами знакомы? — спросил его Визерхофф, когда одним дождливым вечером они оба направлялись в библиотеку.
Вернее, в библиотеку шел Визерхофф, а Гарри его просто догнал, чтобы расспросить о кровной защите, и немец тогда рассказал ему какую-то несусветную муть о кровной защите, и его слова ничуть не совпадали с объяснениями Дамблдора.
- Да, Гермиона показывала на третьем курсе, — ответил Гарри, кутаясь в мантию — окна в галереях не были застеклены, а дождь лил, как из ведра, обещая затопить все вокруг.
- А согревающие чары? — поинтересовался Визерхофф.
- Гермиона накладывала как-то, — пробормотал Гарри.
- Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! — возмутился Лотар. — Без помощи мисс Грейнджер?
Без помощи мисс Грейнджер… Именно про нее Гарри вспомнил, когда ему в очередной раз потребовалась помощь. Да, а Визерхофф, кажется, показал все-таки нужное заклинание…
- Смотри и учись! — Визерхофф взял руку Гарри в свою и принялся выводить аккуратный пятилучевой контур, замкнутый в круг. — Повторяй за мной: Ca-le-fa-cto-r (4)!
Конец ретроспективы.
- Ca-le-fa-cto-r! — повторил по слогам Поттер, выписав звездообразный контур на уровне груди, и тут же почувствовал, как из его волшебной палочки, подобно обратному ходу пылесоса, исходит теплая магическая энергия, которая обволакивает его, как одеялом.
Недалеко от слизеринских колец сверкнул золотой снитч, и Гарри Поттер, уже не ведающий холода, не долго думая, устремился за шустрым и пронырливым мячиком.
- О, Поттер снова заметил снитч! — с воодушевлением прокомментировал Кевин Уитби, и гриффиндорская трибуна дружно вздохнула с облегчением. — Над головами болельщиков вновь поднялись плакаты и транспаранты. — Кажется, он применил какое-то неизвестное заклинание, — все обратили внимание на золотисто-розовый воронкообразный поток магии, вышедший из палочки гриффиндорца.
- Согревающие чары, мистер Уитби! — строго добавила декан Гриффиндора.
Поттер устремился к земле, почти в точности повторяя траекторию снитча. На хвосте у него сидел Малфой, то и дело пытавшийся вырваться вперед. Охотники, то и дело пихаясь, пытались прорваться с квоффлом к вражеским воротам, а загонщики посылали бланджеры то друг в друга, то в ловцов команды соперника, когда те оказывались поблизости. Снитч резко взметнулся вверх, и следом за ним Поттер, из-за чего гриффиндорцам пришлось отказаться от очередного хитрого маневра, придуманного Джинни, а слизеринцы получили преимущество во времени, чем и воспользовались, чтобы забить гол, пока идиот Уизли пялился на своего шрамоголового дружка. Болельщики с львиного, барсучьего и вороньего факультета издали вздох разочарования, а змейки завели свою любимую песню “Рональд Уизли — наш король”. Гриффиндор выигрывал пока что лишь с небольшим отрывом.
- Кажется, у нас идет битва за снитч, — объявил Уитби, заметив, как ловцы обеих команд несутся бок о бок над самой землей, по очереди пихая друг друга, понемногу прорываясь вперед, выжимая из метел максимальную скорость.
Болельщики затаили дыхание, Уизли и Пикс специально снизились, чтобы лучше рассмотреть битву за снитч, совсем забыв о своих обязанностях в команде, чем не преминули воспользоваться охотники команды соперника, которым таки удалось забить гол. Джинни в очередной раз напомнила брату, какой тот идиот. Рон надулся и отбил следующий мяч головой, после чего, наконец, занял оборонную позицию у колец.
Снитч тем временем неуклонно приближался к шестам, даже не думая замедляться. Если бы “Молнию” можно было заставить лететь хоть немного быстрее… Гарри вытянул руку, насколько смог, но не дотягивался до крошечного золотого мячика даже кончиками пальцев. Сильный ветер трепел его волосы, обдавая холодом лицо, и резко врывался в легкие. Согревающие чары начали выветриваться, но внизу хотя бы не было мокрого и липкого тумана. Малфой, летевший прямо за хвостом у Поттера, немного отстал, видимо, надеясь, что тот, сделав очередную глупость, свалится с метлы и не сможет поймать снитч. И Поттер действительно затевал кое-что. Интуиция подсказывала ему, что снитч обогнет сейчас шест полукругом и полетит по косой вверх. Слишком рискованно, но другой шанс вряд ли представится. Приподнявшись на метле, одной рукой юноша ухватился за шест, а другой сделал резкий рывок вправо и вверх. Слева что-то хрустнуло, и Гарри с трудом удалось ухватиться за метлу, чтобы не упасть. Превозмогая боль — левая рука висела плетью, причиняя одни сплошные неудобства, он выровнял метловище и не спеша вылетел на середину поля, вскинув правую в победном жесте — он поймал снитч!
4) (лат.) Согреваюсь!
|
|
| PPh3 | Дата: Суббота, 10.11.2012, 01:38 | Сообщение # 199 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Трибуны раздались оглушительным воем свистом и улюлюканьем, болельщики повскакивали с мест, пытаясь прорваться к полю. Товарищи по команде окружили Гарри и, подстраховав, помогли ему спуститься на землю.
- Гриффиндор побеждает со счетом двести сорок — семьдесят! Блестящая победа! — объявил комментатор, но его голос потонул в общем шуме.
Мадам Помфри отпустила гриффиндорца лишь вечером, когда ужин в Большом Зале уже подходил к концу, срастив кости и порванные связки и заставив выпить кучу противных зелий. Пару раз заходили Рон, Джинни и Гермиона. Рона школьный колдомедик тут же проверила на наличие переломов и прочих травм, в то время как Джинни поначалу долго высказала Гарри, какой тот безответственный, и как всех напугал, исполнив тот дурацкий финт, и что команда без него бы просто не выиграла, но вскоре сменила гнев на милость и, расцеловав своего парня в благодарность за то, что он все-таки остался жив, принялась с энтузиазмом рассказывать, какую замечательную вечеринку они готовят сегодняшним вечером. Гермиона же больше молчала, лишь ненадолго сжав своему другу руку, на щеках все еще “красовались” красные отметины от ногтей, которые, по словам Джинни, “необходимо срочно убрать, чтобы Рону приятно смотреть было”, зато глаза сказали все, что не произнес язык. Радость, что ее друг остался жив и выиграл матч, забота, нежность, грусть, разочарование, что ее друг и почти брат рисковал жизнью ради какой-то дурацкой игры, облегчение. Один раз заходили Невилл и Луна: Невилл пожелал поправиться как можно скорее и снова сообщил, что в Гриффиндорской гостиной готовится грандиозное празднество в честь сегодняшней победы; Луна же мечтательно заметила, что Гарри просто великолепно играл, и подарила талисман в виде сушеных редисок для отгнания мозгошмыков. Но, что удивило Гарри больше всего, его зашел навестить Лотар Визерхофф, хотя, возможно, он это сделал для того, чтобы лишний раз увидеться со своей девушкой, которая на пару со Сьюзен Боунс помогала мадам Помфри. Лотар не стал читать нотации по поводу того, как глупо Гарри повел себя в середине матча, заметив лишь, что обманный ход для отвлечения внимания противника не стоит таких сложностей и риска, похвалил за то, что тот сам догадался использовать Согревающие чары, и, как и Невилл, пожелал скорейшего выздоровления.
Когда Гарри вернулся в гостиную, празднование уже началось, но было заметно, что все специально его ждали. По колдорадио играл новый хит “Ведуний”, по стенам были развешаны заколдованные плакаты с переливающимися надписями вроде “Гриффиндор вперед!”, “Гарри Поттер круче всех” и “Слизерин — отстой!” и фотографии, запечатлевающие лучшие финты игроков гриффиндорской команды, сделанные во время матча братьями Криви. Ученики не громко переговаривались между собой, не спеша потягивая сливочное пиво. Некоторые, в основном девушки, танцевали, покачивая бедрами в такт музыке. Но, стоило Поттеру пройти вглубь комнаты, как его товарищи по факультету тут же расступились, радостно приветствуя своего героя, и вручили заполненную до краев кружку со сливочным пивом.
- За победу над змеями! — громко заорал Рон, обняв своего друга.
Остальные грифиндорцы заулюлюкали и принялись чокаться кружками.
- Гарри Поттер круче всех! — пытались перекричать толпу Колин и Деннис Криви.
- Э… — выдал Гарри, когда шум, наконец, стих. — Это была наша первая игра в этом году, сложная и тяжелая. И наш факультет ни за что бы ее не выиграл, если бы не профессионализм и самоотверженность нашей команды. — Рон, дружище, ты стойко сегодня стоял у ворот, и во многом благодаря тебе слизеринцам не удалось выцарапать у нас победу.
Друзья обнялись под дружные аплодисменты одноклассников.
- Джинни, Демельза, Синди, вы все сегодня мастерски играли, как одно целое. Пожалуй, еще никого слизеринцы не боялись так сильно, как вас. И если бы не твои идеи, Джинни, мы бы вряд ли смогли выиграть игру с такими небольшими потерями, — Гарри неловко улыбнулся.
Джинни же, засияв, как начищенный кнат, кинулась на шею своему парню. Пара поцеловалась под бурные и продолжительные аплодисменты всей гостиной и пару вспышек фотоаппарата. Еще раз чокнувшись, ребята осушили кружки и принялись во всю веселиться. Громче стала музыка, середина гостиной, превращенная в танцпол, быстро заполнилась юношами и девушками разной степени раздетости. Для пущей убедительности Дин с Симусом установили на пере столиком вращающиеся зеркальные шары, которые отбрасывали разноцветные блики.
Нет, Лотар Визерзофф не был против существования магглов, как таковых. Мало того, он признавал, что, несмотря на “Охоту на ведьм”, активно проводившуюся в Новое время, многими своими достижениями магический мир обязан именно магглов. Он считал, что можно и нужно — перенимать лучшие достижения чужих культур для развития своей собственной, но то, что он видел сейчас, назвать достижением язык ну никак не поворачивался. Юбки короче некуда, джинсы со специально заниженной талией, кофты, нисколько не прикрывающие живот у девушек. Парни танцуют в расстегнутых рубашках или вообще в майках. И движения какие-то примитивные, абсолютно лишенные эстетики и изящества. Будто это не ученики лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, а сборище некультурных подростков из далеко не самого благополучного маггловского пригорода. Да, это известный факт, что в Гриффиндоре много магглорожденных, но почему они несут свою культуру, причем не лучшую ее часть, в новый для них мир, вместо того, чтобы интегрироваться в ту культуру, к которой, во всяком случае, формально, принадлежат теперь?
То и дело Лотар порывался уйти — он чувствовал себя чужим среди общего веселья, но каждый раз останавливался: это все-таки его факультет, и потому он обязан принять хотя бы формальное участие в праздновании, к которому, кстати, совершенно не помогал готовиться. А ведь он мог он мог бы провести это время гораздо приятнее и интереснее, посидев с Элизой в гостиной у хаффлов или погуляв с ней же по замку — он был уверен, что его невесте понравилась бы романтическая вечерняя прогулка. А что, это идея. Визерхофф откинулся на спинку кресла, блаженно прикрыв глаза. Он сажает Элизу к себе на колени — она позволяла ему это делать как будущему мужу. Одной рукой он придерживает ее за талию, другой накручивает себе на палец прядь ее мягких золотистых волос. Она мило и застенчиво улыбается, опуская голову, и обнимает его в ответ. Он притягивает ее к себе и целует — сначала в висок, потом в губы, нежно, аккуратно, чтобы она не испугалась, а смогла привыкнуть к новым ощущениями, будоражащим тело и душу. Было свое особое очарование в этой трогательной невинности — приручать ее шаг за шагом, подобно тому, как роза раскрывается не сразу, но день за днем распускает свои лепестки.
Вынырнув их своих мечтаний, Лотар быстро написал приглашение и, вызвав школьного эльфа, приказал передать его юной фрейлейн Миллер, когда та будет одна. Снова бросил короткий взгляд в центр гриффиндорской гостиной. Гермиона Грейнджер… яркая и интересная личность в отсутствие своих туповатых друзей, вызывала теперь не гнев и раздражение, как это бывало во время их традиционных спорах по вечерам, а отвращение. Ему было противно смотреть, как она, явно выпив что-то крепкое, теперь глупо трясет головой и виляет бедрами, позволяя Уизли тискать ее прямо на виду у всех, как она деградирует в окружении этих ограниченных личностей. Резко захлопнув книгу, Визерхофф встал из-за стола и направился к выходу из общежития, не заметив, как одна лохматая гриффиндорка проводила его затуманенным взглядом, в котором пробивалось отчаяние.
Гермиона Грейнджер еще никогда не веселилась так в своей жизни. Алкоголь ударил в мозг, и необходимость прилично себя вести и поддерживать статус-кво быстро отошла на десятый план, уступив место небывалой эйфории и адреналину танца. Даже поцелуи и прикосновения Рона не казались теперь такими слюнявыми и грубыми… Пить, жутко хочется пить… Все-таки огневиски — это большая-большая гадость. И почему считается, что ее обязательно нужно попробовать, чтобы почувствовать себя взрослым.
- Сушняк? — поинтересовалась Джинни, встретив подругу в уборной.
Гермиона посмотрела на нее непонимающим взглядом, где-то на задворках сознания мелькнула мысль: а откуда это маленькая Джинни, которой только этим летом исполнилось шестнадцать, знает, что бывает после огневиски.
- У Фреда с Джорджем похуже было, когда они в первый раз попробовали, — пояснила Джинни. — Просто они выпили намного больше тебя. С посвящением Гермиона! — радостно сказала она, похлопав Гермиону по плечу.
Та продолжала глупо таращиться в зеркало перед собой, не замечая ничего вокруг.
- Ладно, пойдем ко мне, у меня есть тыквенный сок.
Взяв Гермиону за руку, Уизли отвела ее в спальню девочек шестого курса. Графин с тыквенным соком стоял на подоконнике около ее кровати. Приятный, холодный, бодрящий… Гермиона выпила целых три стакана, прежде чем, наконец, пришла в себя.
- Ой, Джинни, прости, я почти все у тебя выпила! — воскликнула староста Гриффиндора.
- Ничего, потом еще на кухне возьму, — примирительным тоном ответила младшая Уизли. — Пойдем лучше в гостиную: меня ждет Гарри, а тебя наверняка заждался Рон.
Девушки вернулись в гостиную, где все еще продолжалось празднование победы в сегодняшнем матче. Первокурсников, уже начавших клевать носом, загнали наверх, зато подростки, большинство из которых уже успели попробовать “напитки покрепче”, активно выплясывали на танцполе, стремясь оттянуться по полной. Гермиона присоединилась к танцующим, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке. Девушка почувствовала невероятную скуку и апатию, будто рядом нет чего-то, без чего она не может обойтись; все остальное казалось же ей каким-то лишним и ненужным. Сзади подошел Рон, заигрывавший до этого с Лавандой, которая щеголяла в мини-платье с огромным вырезом, заставляя всех парней невольно засматриваться в ее сторону и ронять челюсти на пол. Рон положил ей руки на бедра и прижал к себе, прикосновения его вновь стали настойчивыми и неприятными, но Гермиона не заостряла на них внимания: ее взгляд был прикован к рыжеволосому парню, сидевшему за дальним столиком вместе с Невиллом. Он… Гермиону непреодолимо тянуло к нему, мир без него не имеет смысла, он все для нее в этой жизни, она должна покориться ему, отдаться… Объект вожделения на минуту оторвался от книги и посмотрел на старосту Гриффиндора: в его серых глазах читалось осуждение, разочарование, отвращение, но никак не любовь и обожание. Стало невыносимо грустно, будто ее только швырнули в грязное болото, из которого ей уже не выбраться.
Рон резко развернул девушку к себе лицом и под дружное улюлюканье подвыпивших одноклассников страстно поцеловал в губы. Этот мерзкий запах изо рта, огромный чужой язык во рту, повсюду слюни — Гермионе было явно не до удовольствия. Алкоголь выветривался из мозга, а вместе с ним эйфория и легкость восприятия действительности. Краем глаза гриффиндорка заметила своих друзей: Гарри и Джинни также слились в страстном поцелуе, от которого, кажется, оба были в восторге. На пару секунд Джинни открыла глаза, лукаво подмигнув подруге и подняв большой палец вверх, после чего, не отрываясь от губ Гарри, потащила его наверх, в спальню мальчиков: предстоящая ночь обещала быть жаркой.
Гермиона снова бросила взгляд на дальний столик у окна — Невилл показывал Фэй и Келле какое-то африканское растение, а вот его соседа уже не было рядом. Девушка вырвалась из объятий своего парня и, проталкиваясь между однокашниками, тщетно пыталась найти объект своих мечтаний. Глаза ее расширились и потемнели, выдавая какую-то иррациональную решимость, совсем не характерную для правильной Гермионы Грейнджер.
Пробравшись к выходу из гостиной, староста Гриффиндора вышла в коридор и понеслась вперед, не разбирая направления. Она не думала, куда она идет и зачем, просто позволяя ногам делать свое дело. Она должна найти его непременно, именно сейчас, иначе будет слишком поздно. Почему — мисс Грейнджер не могла объяснить себе и даже не задумывалась над этим.
- Лотар!.. — шумно выдохнула она, нагнав своего одноклассника в одном из коридоров двумя этажами ниже.
Взгляд ее по-прежнему был неосмыслен и затуманен, от быстрого бега раскраснелись щеки и часто вздымалась грудь.
- Мисс Грейнджер? — удивился Визерхофф.
Ему было странно видеть здесь Грейнджер, до этого самозабвенно целовавшуюся с Уизли, а воспоминание о Уизли, в свою очередь, вызвало отвращение к данному субъекту, моментально отразившееся на лице немца.
- Лотар! — в голосе девушки чувствовалась мольба, в глазах навернулись слезы. — Я не могу без тебя!.. Почему ты отвергаешь меня?
Она подошла к юноше совсем близко и взяла его лицо в свои ладони, провела подушечками пальцев по губам. Ее прикосновения обжигали и пробуждали сдерживаемое до этого мужское начало, карие глаза смотрели на него преданно-преданно, а мягкие розовые губы жаждали поцелуя. Лотар поймал себя на мысли, что не против поцеловать свою одноклассницу, но тут же одернул себя: это будет предательством по отношению к Элизе, тем более что Грейнджер его только раздражает, и вообще она только что целовалась с Уизли, которого он ненавидит. В свете последних обстоятельств ее поведение кажется более, чем странным, а это означает, что Карл был полностью прав. А это значит, что Грейнджер или дали не то лекарство в Больничном крыле, или же ее кто-то снова травит.
Резко одернув руки своей одноклассницы от своего лица, он схватил ее за локоть и повел в сторону Больничного крыла. Проблему с Грейнджер необходимо было решить как можно скорее, и сон школьной медсестры в данный момент заботил Лотара Визерхоффа в последнюю очередь.
* * *
Элиза нервно мерила шагами гостиную Хаффлпаффа, не в силах найти себе место от беспокойства. Лотар обещал зайти за ней пятнадцать минут назад, но его все еще не было. А ведь он никогда раньше не опаздывал. Поначалу ей показалось странным, что он назначил свидание так поздно, но ей также хотелось побыть с ним наедине, а до отбоя оставалось больше часа, так что они могли погулять без риска быть пойманными. Еще на первой неделе учебы Джастин показал ей одну комнату в северной части замка. Она была совершенно пустая, если не считать резной деревянной скамейки в стенной нише и кадок с кустами роз, обвивавших тонкие готические колонны посередине, и выглядела немного заброшенной. Днем из высоких стрельчатых окон открывался чудесный вид на горы, покрытые густым хвойным лесом, которые ночью преображались и становились еще более величественными и пугающими. Идеальное место для свиданий.
Напольные часы показывали уже десять минут одиннадцатого, заставив девушку заметно беспокоиться. Движущиеся лестницы, исчезающие ступеньки — вдруг Лотар упал и сломал себе руку или ногу, и ему никто не может помочь. Драка в гостиной или темном коридоре — Элиза знала о, мягко говоря, не очень хороших отношениях своего жениха с некоторыми одноклассниками. Вдруг его избили или прокляли? Конечно, можно было послать Патронуса, но, привыкшая к более замкнутым отношениям и впитавшая в себя определенные устои чистокровных волшебников в силу дружбы с последними, юная фрейлейн Миллер отвергала данную возможность: среди волшебников не принято демонстрировать своего Патронуса, воплощение личного счастья, малознакомым лицам и, тем более, сообщать подобным образом о своих проблемах. В любом случае, ей нужно немедленно его найти.
- Ты куда, Элиза? — поинтересовался Джастин, заметив, как его одноклассница подошла к двери. — Что-то случилось?
Она все еще ему нравилась, и хотя он знал, что ни о каких серьезных отношениях с ней не может быть и речи, Джастин по-прежнему не мог спокойно чувствовать в ее присутствии, особенно когда они оказывались одни. Ему безудержно хотелось быть рядом с Элизой, купаясь в лучах теплого и ласкового света, который она излучала вокруг себя. И неважно, что следом за радостью и эйфорией придут боль и грусть. Придут, когда уйдет Элиза.
Девушка замялась. Она не знала, как рассказать о своей проблеме парню, которому безумно нравилась, и которому могло бы быть выгодно, если бы с Лотаром что-то случилось. Нет! Нельзя так плохо думать о людях! Джастин просто хочет помочь ей.
Угадав направление мыслей своей одноклассницы, Финч-Флетчли мягко взял ее руки в свои, поглаживая тыльные стороны ладоней. Он достаточно наблюдал за ней и Шенбрюнном, чтобы запомнить, что этот жест успокаивает девушку. Элиза опустила голову, и золотые кудри упали ей на лоб.
- Ты можешь доверять мне, — мягко сказал он, посмотрев на нее снизу вверх, чтобы видеть глаза. — Я не причиню вреда ни тебе, ни… — сглотнул, — Лотару. — Клянусь!
- Я боюсь, что с ним что-то случилось… — ответила девушка, не разжимая рук, и нервно замотала головой.
- Хорошо, давай найдем его, — предложил Джастин, и Элиза кивнула ему в знак согласия.
В коридоре им встретился Захария, который, судя по всему, ходил на кухню, чтобы разживиться какими-никакими закусками — из-за назначенных Спраут отработок он вынужден был пропускать ужин и потому наносил регулярные визиты Хогвартским эльфам, которые всегда рады были накормить голодающих студентов. Карманы его мантии были сильно оттопырены, являя миру сэндвичи и булочки с различными начинками, а от самого юноши пахло тыквенным пирогом и корицей. Увидев вместе Миллер и Финч-Флетчли, Смит не удержался от язвительных комментариев в адрес девушки, вздумавшей, по его мнению, нарушить верность своему жениху, и посочувствовал своему однокласснику, которому, наверное, будет чрезвычайно скучно в обществе такой высокоморальной и фригидной девицы, которая и спит, наверное, в колпаке и бабушкиных панталонах. Элиза едва смогла удержать Джастина от рукоприкладства, так что наказание Смита ограничилось лишь заклинаниями немоты и полоскания рта.
Время продолжало идти, и у Элизы засосало под ложечкой. Ей казалось, что должно непременно случиться что-то ужасное, что она не в силах будет предотвратить, и потому девушка с удвоенной скоростью направилась в сторону Больничного крыла. Рядом с ней шел неожиданно молчаливый Джастин, который отчетливо видел страх в глазах своей одноклассницы и теперь гадал, каких неприятностей им стоит ожидать, морально готовясь к тому, чтобы стать на защиту девушки, если ей будет грозить опасность. Замыкал шествие Захария Смит, который всю дорогу только и делал, что беззвучно открывал рот и пускал мыльные пузыри.
* * *
- Лотар, пожалуйста… я не могу без тебя!..
Они с Грейнджер уже почти дошли до Больничного крыла, и всю дорогу она ныла и между всхлипами признавалась ему в любви. Это раздражало. А еще она то и дело пыталась повеситься ему на шею. Это раздражало еще больше, но, что хуже всего, Лотар чувствовал, как в нем поднимается жар и непреодолимое желание дать Грейнджер то, чего она хочет. Его тоже отравили, или же это передается через физический контакт?
- Мисс Грейнджер, потерпите еще немного… вы больны… вам нужно лекарство, — Визерхофф сам говорил теперь, чуть дыша, пытаясь преодолеть в себе желание обнять Грейнджер и почувствовать вкус ее губ. — Нам осталось пройти совсем немного… школьная медсестра вас вылечит.
- Нет… — выдохнула Гермиона, посмотрев на своего одноклассника отчаянным взглядом, и, потянувшись на цыпочках, обхватила его лицо руками и поцеловала.
Он не сопротивлялся, он забыл думать о том, что это неправильно и неестественно. Вместо этого он обнял ее в ответ, еще больше сократив расстояние между ними. Его ладони плавно скользили по спине, заставляя выгибаться навстречу. Углубил поцелуй, привалив Грейнджер к стене — ноги ее уже не держали. Ее руки страстно блуждали по его голове, устраивая фирменный беспорядок из его рыжих вихр, спустились к шее и на автомате расстегнули верхнюю пуговицу, расслабили галстук — последнему Лотар был только рад. Шумно выдохнул, и Гермиона перехватила инициативу в свои руки. Поцелуи горячие, страстные, обжигающие… Если робкую и застенчивую Элизу можно было сравнить с глубокой и спокойной рекой, текущей меж цветущих углов, то Грейнджер был огнем, поглощающем и сметающем все на своем пути.
- Elise… /нем. Элиза…/ — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Визерхоффу казалось, что он что-то делает неправильно, что есть что-то порочное в том, что происходит сейчас, но не мог понять, что именно. В сознании возник мимолетный образ красивой девушки с кудрявыми золотыми волосами и голубыми грустными глазами, и тут же потух, уступив лицу кареглазой шатенки, между поцелуями шептавшей его имя.
- Я люблю тебя, — на одном дыхании проговорила Гермиона и снова припала к его губам.
- Nein! /нем. Нет!/ — знакомый и некогда милый сердцу голос, полный отчаянья и обиды, резанул пространство, разбив на множество осколков иллюзию из розовых грез.
Раздался злорадный смех Захарии Смита, с которого уже спало Заклятие Немоты.
Визерхофф резко оттолкнул от себя Грейнджер. Осознание только что совершенного проступка навалилось на него вместе со страшным грузом вины. Элиза, которой он клялся в любви, которую носил на руках и на которой намеревался жениться в будущем… он только предал ее. Но, хуже того, он предал своего друга Карла, который ради них пожертвовал своим счастьем.
- Elise, halt!.. Verzeihe mich, bitte! /нем. Элиза, постой!.. Прости меня, пожалуйста!/ — крикнул Лотар, бросившись к галерее к лестнице, на которой только что стояла девушка.
В свете факела мелькнула волна золотых волос и тут же исчезла в темном арочном проходе. На каменные плиты упало тонкое золотое кольцо с сапфирами — некогда символ любви и радости, теперь же — обмана и предательства. Еще никогда в жизни Лотару Визерхоффу не было столь горько и стыдно одновременно.
|
|
| Gal | Дата: Суббота, 10.11.2012, 14:40 | Сообщение # 200 |
|
Демон теней
Сообщений: 324
| Спасибо за интересное продолжение.
Лотара жалко. А вот Гермиону совсем нет. Того, кто не уважает себя ни уважать, ни жалеть не получается.
Хотя странно, почему на него подействовал афродизиак, который пила Гермиона? По идее, они действуют только на принявшего его.
|
|
| PPh3 | Дата: Понедельник, 12.11.2012, 13:29 | Сообщение # 201 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Quote (Gal) Спасибо за интересное продолжение.
И вам спасибо ))
Quote (Gal) Лотара жалко. А вот Гермиону совсем нет. Того, кто не уважает себя ни уважать, ни жалеть не получается.
Неужели вы ничуть не сочувствуете Гермионе? А что вы можете о поступке Джинни сказать?
Quote (Gal) Хотя странно, почему на него подействовал афродизиак, который пила Гермиона? По идее, они действуют только на принявшего его.
Лотар раньше симпатизировал Гермионе - за ее ум и трудолюбие - и считал, что она может добиться успеха при определенных условиях. И отвращение она стала вызывать лишь недавно - когда стала прилюдно, в т.ч. и на его глазах, целоваться с Роном. Также Гермиона подсознательно успела проделать небольшую работу по привлечению внимания. То нависает над Лотаром, когда он книжку читает в гостиной, то в щеку поцелует в благодарность за подарок на ДР, то, под действием зелья, целоваться лезет. Лотар же парень эмоциональный, вспыльчивый; в отличие от того же Карла, он гораздо легче поддается чувствам.
|
|
| PPh3 | Дата: Понедельник, 19.11.2012, 20:58 | Сообщение # 202 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Глава 30. Последствия (Часть 1)
Всю следующую неделю Хогвартс готовился к прибытию немецкой делегации. Эльфы без конца сновали по коридорам с тряпками и ведрами, натирая до блеска окна и доспехи. С картинных рам и подсвечников собрали всю пыль и паутину, а проходы в коридоры, не пользовавшиеся особой популярностью и, следовательно, давно запущенные, закрыли скульптурами и гобеленами. Учеников в спешном порядке начали обучать основам этикета: вставать при появлении в комнате учителей или членов делегации и кланяться/делать реверанс при личном знакомстве, не набрасываться на еду, как только она появляется на столах, а аккуратно накладывать себе небольшими порциями, а также правильно пользоваться столовыми приборами и салфетками. Под мантии запретили надевать маггловскую одежду, чем особенно грешили старшекурсники, уже переборовшие детский страх перед учителями. Кроме того, немало времени и сил пришлось потратить, чтобы научить ходить студентов по коридорам не хаотичной толпой, заполняющей все имеющееся пространство, а узким и ровным, пусть и свободным строем.
Большинству студентов Хогвартса подобные нововведения, естественно, были не по душе: почему из-за каких-то пяти человек им навязывают столько неудобных дополнительных правил? Почему нельзя ходить в джинсах и толстовках, а только в этом давно вышедшем из моды шмотье? Почему нельзя носить кроссовки, ведь они намного удобнее и практичнее, чем туфли? А правила столового этикета — их что, за идиотов держат? Как будто никого дома родители не учили, как за столом себя вести. Лишь слизеринцы поглядывали с пренебрежением и снисхождением одновременно, как тщетно старая кошка пытается отучить своих любимых предателей крови и грязнокровок не хватать руками все, до чего можно дотянуться, и есть с набитым ртом; не толкаться в коридорах и нормально одеваться. Как Спраут повторяет по два раза инструкции своим барсукам-старшеклассникам, чтобы те донесли их до малышей, в то время как сама до сих пор не может выйти из образа огородного пугала. Как равенкловцы в кои-то веки учатся не читать за едой и ходить, смотря по сторонам, а не тупо уткнувшись в книжку. Это же всем ясно, что такие ботаники уже давно забыли, как вести себя в приличном обществе. И только они, слизеринцы, питомцы факультета великого Салазара и отпрыски благороднейших домов магической Британии, могут по праву гордиться собой и своим воспитанием. Уж они точно не подведут свой факультет.
Как предупредил в своем письме господин Геннинген, вместе с ним прибудут глава Отдела образования господин Шварц и секретарь фрау Бёллер. Немецкая делегация будет присутствовать не только на общих трапезах, но и на всех уроках, которые посещают немецкие студенты, а также ознакомится с условиями проживания последних. Узнав об этом, МакГонагалл чуть не схватилась за голову: даже во времена диктата Амбридж не было такого жесткого контроля над Хогвартсом! И вообще, почему Британское Министерство магии и Совет Попечителей Хогвартса не озаботились тем, чтобы прекратить столь откровенное вмешательство иностранного государства в дела Хогварса? Снейп сидел с таким видом, будто съел целый фунт лимонов. Уоррингтон, хотя также был недоволен подобной наглостью немцев, лишь развел руками и сказал, что Министерства магии обеих стран согласовали между собой все правовые и бюрократические вопросы еще до начала учебного года. Спраут и Флитвик восприняли новость совершенно спокойно (декан Хаффлпаффа даже в очередной раз похвалила свою новую студентку), а Дамблдор продолжал безмятежно улыбаться и поглощать лимонные дольки.
Другой немаловажной проблемой, ставшей перед педагогическим коллективом лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, оказались коллоквиумы. Преподаватели догадывались в целом, что это нечто вроде устного теста по пройденному материалу, но не совсем понимали, как их следует проводить, а также сетовали на недостаток времени: у каждого нагрузка от двух до восьми академических часов в день, кучи письменных работ на проверку, а у некоторых еще и обязанности деканов.
- Очень просто, — с сарказмом произнес Снейп во время очередного педсовета. — Мы и так тратим слишком много времени на обучение этих идиотов простейшим вещам…
- Северус!.. — воскликнули хором Дамблдор и МакГонагалл, все своим видом показывая, насколько их оскорбляет подобное неуважение в адрес юных волшебников.
- Что вы предлагаете, Северус? — решил перейти к делу Флитвик, из всех учителей он выглядел наиболее заинтересованным в решении вопроса с коллоквиумами.
- Выделить учебные часы под проведение коллоквиумов, — с пренебрежением ответил Мастер Зелий, сделав такое выражение лица, будто данная идея должна быть очевидной для всех. — И субботы.
- Но, Северус, многие ученики еще не… — возразила МакГонагалл.
- Если даже Финч-Флетчли и МакМиллан смогли освоить Чары Восстановления, в отличие от Уизли… — перебил ее Снейп.
- Мистер МакМиллан и мистер Финч-Флетли — очень прилежные и старательные мальчики! — тут же заступилась за своих студентов Помона.
- Минерва, я думаю, мистеру Поттеру и мистеру Уизли зачет по пройденной теме можно поставить авансом, — сказал Дамблдор, закинув в рот очередную лимонную дольку.
Минерва едва не потеряла челюсть, Филеас от удивления упал с кресла, Помона кинулась помогать Филеасу, а декан Слизерина продолжал сидеть на месте с равнодушно-брезгливым выражением лица. Конечно, ведь это Поттер и Уизли, их надо щадить, ими надо восхищаться! Северус едва удержал себя от того, чтобы не плюнуть прямо здесь, в директорском кабинете. Вначале, Альбус, вы пропихиваете этих идиотов вне общего порядка на курс продвинутого зельеварения, совершенно игнорируя тот факт, что так называемые успехи Поттера в данном предмете обусловлены вовсе не его неожиданно проснувшимся талантом или великолепным подходом Горация к делу, а тем, что он внаглую пользовался моим собственным учебником. Теперь просите поставить зачет по несданной теме. Что потом? Нарисовать нужные оценки по ТРИТОНам без сдачи самих экзаменов?
- Все-таки на плечах у мальчиков лежит очень тяжелая миссия, и потому нам следует быть терпимее и снисходительнее к их мелким неудачам в учебе, — продолжил Дамблдор, сложив на животе руки замком.
Всем своим видом он являл умудренного годами старца, пред опытом и сединами которого должны преклоняться, но не возражать.
- То есть, вы утверждаете, Альбус, — пропищал Флитвик, которого Спраут уже усадила обратно в кресло, — что мы, мало того, что должны завышать оценки мистеру Поттеру и мистеру Уизли, так еще и ставить им зачет даже по несданным темам?
- Именно, — спокойно ответил Дамблдор, через плечо которого с любопытством поглядывал феникс, — на плечах мистера Поттера и мистера Уизли лежит слишком большая ответственность, чтобы мы заостряли еще внимание и на учебе.
Снейп недовольно хмыкнул.
- Но ведь это несправедливо по отношению к другим ученикам! — возразила Помона. — Даже мисс Грейнджер…
- Мисс Грейнджер — достаточно умная и сильная ведьма, чтобы справляться и с учебой, и с возложенной на нее миссией, — гордо ответила МакГонагалл, вернув себе прежнее самообладание.
- Благодарю, Минерва, — Альбус кивнул, лукаво улыбнувшись. — Мы никогда не требуем с учеников сверх их возможностей.
- Предлагаю вернуться к обсуждению коллоквиумов, — снова подал голос Флитвик. — Я считаю, что коллоквиумы можно проводить и по субботам.
Коллеги смотрели на него с откровенно недоуменными лицами.
- Если мы можем назначать отработки на выходные дни, то почему в это время нельзя принимать и коллоквиумы?
- Вы верно заметили, Филеас, — сказал Дамблдор. — Какие еще есть идеи?
- Раздельное выставление баллов, — ответил Снейп.
- Как так? — возмутилась МакГонагалл. — В Хогвартсе еще со времен Основателей существовала система коллективных наказаний и поощрений!
- Которая, очевидно, не работает с вашими львятам, — не забыл съязвить Северус.
- Тише, дети мои, не ссорьтесь, — примирительно развел руками Альбус, в то время как деканы традиционно враждующих факультетов уже встали с кресел и теперь буравили друг друга тяжелыми, прожигающими насквозь взглядами.
Фоукс, сидевший на спинке кресла директора Хогвартса, издал веселую трель.
- Но ведь коллоквиум — это проверка знаний индивидуального студента, — заметил декан Равенкло, — и потому я думаю, что оценки за них нужно выставлять, как и за любые самостоятельные письменные работы или экзамены уровня СОВ и ТРИТОН.
- Но ведь коллоквиум проходит в устной форме, — уточнила Спраут. — В данном случае студенты будут соревноваться, как и на уроках, чтобы раньше ответить на вопрос.
- Я думаю, эту проблему можно легко решить, если всем студентам в группе давать разные вопросы, в том числе и из дополнительной литературы, рекомендованной по изучаемому предмету. Мне кажется, это должно стимулировать студентов лучше учиться и открывать для себя новые грани знаний, — вновь ответил Флитвик; голос его и выражение лица, несмотря на смешной маленький рост и гоблинский профиль, выдавали в нем полную уверенность в своих словах. — Кроме того, есть смысл составлять вопросы по теме в зависимости от способностей отдельного студента к изучаемому предмету. Так, если сравнить мистера Уизли и мисс Грейнджер, например, то один и тот же ответ будет достаточен для удовлетворительной оценки мистера Уизли, но не достаточен для мисс Грейнджер.
- Филеас, я понимаю, что вы восхищаетесь талантами и упорством мисс Грейнджер и хотели бы видеть ее на своем факультете, — воскликнула МакГонагалл, — но мистер Уизли также наделен многими способностями! Просто он ленится их развивать!
- Я думаю, мы это легко сможем выяснить на предстоящих коллоквиумах, — с энтузиазмом сказал Дамблдор, а глаза его лукаво блеснули из-под очков половинок. — Я думаю, на сегодня наш педсовет можно считать оконченным.
Объявления о сдаче каких-то коллоквиумов и прикрепленные к ним списки рекомендованной литературы внесли еще больше паники и недовольства в ряды юных волшебников, которые уже по горло были сыты подготовкой к предстоящему визиту важной иностранной делегации. Даже к Турниру трех волшебников так не готовились! Мало кто из школьников любил проводить время в библиотеке за чтением учебников, а гора же дополнительной литературы, которую желательно прочесть к предстоящему собеседованию, и вовсе внушала панический ужас.
Нотт не уставал напоминать своим товарищам по факультету, что Слизерин должен непременно показать себя лучшим, особенно в свете недавнего позорного проигрыша гриффам. Слизеринцы должны дать всем понять, что, в отличие от кое-кого, они работают, прежде всего, головой. Студентам, занимающимся праздным ничегонеделанием, было приказано немедленно сесть за книжки, в противном случае им будут назначены отработки или сняты баллы. А последнее для змеек являлось худшим наказанием, ибо означало немедленный остракизм со стороны всего факультета.
Хаффлы усилили нагрузку в кружках по выполнению домашних заданий и занялись репетициями коллоквиумов. И сразу же столкнулись с пробьлемами: казалось бы, студенты первого-второго курса, у них в программе все было легко и понятно. Но оказалось, что старшекурсники уже и сами за ненадобностью подзабыли многие вещи, которые проходили на младших курсах, а то, что помнили, усвоили уже на интуитивно-очевидном уровне, так что затруднялись объяснить даже самим себе, а что значит то или иное заклинание, почему один ингредиент нужно нарезать кубиками, а другой кольцами и т.д. В результате бремя играть роль учителей упало на пяти— и семикурсников, которым предстояло сдавать государственные экзамены в этом году, и потому они должны были знать все изучаемые предметы от и до.
Для воронов изменилось мало что, ведь они и без подготовки к коллоквиумам проводили большую часть свободного времени за книгами или отработкой практических навыков. Но теперь, когда от количества и качества прочитанных ими книг напрямую зависела оценка за предстоящее собеседование, равенкловцы стали теснее общаться друг с другом, устраивая активные и нередко многочасовые дискуссии по изученному материалу, в ходе которых уточняли друг у друга непонятные моменты, обменивались мнениями касательно той или иной книги (“для общего развития подойдет, но ничего ценного в ней не найдешь. Лучше прочитать вот эту, но сейчас она вроде бы хранится в Запретной Секции, хотя, когда я учился на первом курсе, семикурсники говорили, что ее можно было найти и в общем доступе, правда, на самых верхних полках”), заклинания (здесь лучше использовать “Stupefac”, а не “Petrificus Totalus”, поскольку последний вызывает растяжение и временное отвердение мышц, что может быть опасно для жизни, если заклинаемый находился до этого под действием другого заклятья или зелья, воздействующего на нервную или сердечно-сосудистую систему) или зелья, а заодно экзаменовали друг друга. Иногда старшие в шутку пугали мелких, что тем ни за что не сдать коллоквиум, потому что для этого нужно прочитать и выучить вот стооолько, что даже взрослый человек не в состоянии осилить. Первокурсники быстро смекали, что их разводят, и начинали в ответ демонстративно дуться и угрожать, что расскажут старостам или декану, если те не станут с ними заниматься — будучи новичками в Хогвартсе, они могли пользоваться такими привилегиями, как помощь ребят со старших курсов в учебе или ориентировании внутри замка.
Но вскорости панику, посеянную учителями и старостами, затмила очередная сплетня, пришедшая с факультета Гриффиндор. Как выяснилось, Гермиона Грейнджер, староста и лучшая ученица школы, подруга Мальчика-который-выжил, решила изменить своему парню Рону Уизли, вратарю сборной Гриффиндора и тоже другу Мальчика-который-выжил, со своим новым одноклассником, богатым и чистокровным Лотаром Визерхоффом. Уизли, который пошел искать свою девушку, которая, в свою очередь, слишком неожиданно покинула Гриффиндорскую гостиную, где в это время шло празднование победы над слизеринцами, наткнулся на нее в одном из коридоров, ведших подземелья. Грейнджер была вся взлохмачена и растрепана, взгляд — невидящий и стеклянный, губы опухли от недавних поцелуев и шепчут: “Лотар!” На щеке у девушки вмиг отпечатывается огромная звонкая пощечина, но она даже не сопротивляется, не пытается спорить, не замечает плевка в лицо, а просто садится на подоконник и беззвучно рыдает, кутаясь в свою кофту.
Непосредственный свидетель измены гриффиндорской заучки хаффлпаффец Захария Смит счел своим долгом рассказать об увиденном декану Гриффиндора Минерве МакГонагалл, добавив от себя, что “счел нужным проследить за Уизерхофом, т.к. ему показалось, что тот что-то замышляет.” МакГонагалл похвалила Смита за проявленную бдительность и наградила десятью баллами за своевременное предупреждение, после чего вызвалась проводить юношу до Хаффлпаффской гостиной — близилось время отбоя, и за ночную прогулку легко можно было получить взыскание. Там они и встретили Визерхоффа, который едва ли не умолял Ханну Эббот пустить его поговорить с Элизой. Снова взлохмаченные волосы, раскрасневшееся лицо, странный блеск в глазах, мантия съехала с плеч, рубашка выбилась из-под брюк, ворот ее расстегнут, а галстук и вовсе съехал на бок — сразу видно, что не далее, как полчаса назад, он принимал участие в очень жарком и увлекательном свидании. Ханна в довольно резких выражениях дала понять Визерхоффу, что это его Элиза прождала целых двадцать минут, а потом отправилась на поиски, пока сам шлялся неизвестно где и непонятно с кем. И нет, Элиза не возвращалась, так что до свидания!
Уже на следующее утро слух об измене Грейнджер облетел Хогвартс со скоростью “Молнии” и, передаваясь от одного ученика к другому, обрастал все новыми подробностями, которые главный очевидец событий даже не думал опровергать. В итоге уже к полудню большинство студентов лучшей в Европе школы чародейства и волшебства были уверены в том, что Грейнджер вначале станцевала стриптиз посреди Гриффиндорской гостиной, явив миру свои отнюдь не плоские, как оказалось, формы, которыми и прельстился рыжий аристократ и, взяв гриффиндорскую заучку, в чем была, отправился искать место, где они могли бы провести время с большими удовольствием и наедине. Тут же были вытащены на свет сплетни трехлетней давности, статьи Скитер, в которых магглорожденная Гермиона Грейнджер представала в роли коварной соблазнительницы, охотящейся за мировыми знаменитостями: национальный герой магической Британии Гарри Поттер, Мальчик-который-выжил; ловец Болгарской сборной Виктор Крум, а теперь молодой аристократ Лотар Визерхофф, будущий Мастер нумерологии и трансфигурации. Не обошли сплетницы стороной и второго непосредственного участника событий, Лотара Визерхоффа, сделав последнего известным ловеласом и покорителем женских сердец, перед которым не устояла даже гриффиндорская заучка и синий чулок Гермиона Грейнджер. А вскоре нашлись и жертвы “рыжего ловеласа” — Лаванда Браун, Ромильда Вейн, Демельза Роббинс, Трейси Дэвис, Мэнди Брокльхерст и Латиша Рэндл, готовые наперебой рассказывать все желающим, как коварный Визерхофф охмурил каждую из них и бросил. При этом никого не смущало, что среди “жертв” оказались две равенкловки и одна слизеринка, с которыми Визерхофф вообще никогда не общался.
Самих же участников измены, а также пострадавшую сторону вызвали в кабинет директора с целью дознания и наложения соответствующих взысканий и допросили с применением Сыворотки Правды — как-никак Гермиона Грейнджер являлась подругой Избранного, и ее неосторожные действия могли отрицательно повлиять на успех войны с Тем-кого-нельзя-называть.
- Никогда не думала, мисс Грейнджер, что вы можете пасть так низко, — строго сказала МакГонагалл, с презрением посмотрев на некогда любимую ученицу, которая только начала отходить от действия Сыворотки Правды.
Гермиона сидела на жестком неудобном стуле, поникнув головой и схватившись руками за сидение. Вся ее поза выдавала чувство вины и собственной жалкости, неуверенности в себе. Она никак не могла поверить в то, что друзья так легко отвернулись от нее. Рон, конечно, всегда был вспыльчивым и импульсивным, так что его она не могла винить в пощечине, но Гарри просто промолчал, а выражение его лица выдавало осознание собственной трусости. А Джинни, ее хорошая и рассудительна подруга, повторила пощечину вслед за братом, не потрудившись даже выслушать, после чего объявила Гермионе, что считала раньше ее своей подругой, но ее поступок доказывает обратное. Она предала их… Предательница… это клеймо ходило теперь за Гермионой Грейнджер словно по пятам, но, что хуже всего, она понимала, что заслужила его, заслужила еще тогда, когда начала видеть эротические сны с Лотаром, или нет, еще раньше, в первую неделю их знакомства, когда она только начала сравнивать Рона и Лотара и поняла, что последний выигрывает во много раз. Она до сих пор чувствовала сладкий вкус его поцелуев на своих губах, чувствовала, как кровь предательски притекает к щекам, и от этого становилось стыдно вдвойне.
На соседнем стуле, на расстоянии вытянутой руки, сидел Лотар Визерхофф — былого лоска и самоуверенности как не бывало. Даже бледное лицо, как это обычно бывает у аристократов, казалось серым, вялым. В отличие от Гермионы, он не боялся смотреть в глаза “жертвам своего подлого обмана”, но делал это с полной апатией и равнодушием. Его допрашивали вслед за Грейнджер. Он признал, что в тот злополучный вечер в коридоре действительно захотел поцеловать мисс Грейнджер, но, к удивлению публики поведал также, что не испытывает к мисс Грейнджер никаких глубоких чувств, ибо любит свою невесту Элизу Миллер.
МакГонагалл, недовольно хмыкнув, передала Дамблдору протокол допроса, чтобы поставить подпись. Все казалось предельно ясным: мисс Грейнджер не смогла устоять перед обаянием умного и галантного юноши, являющегося по совместительству наследником древнего чистокровного рода; а мистер Визерхофф решил воспользоваться слабостью гриффиндорской отличницы и заодно сделать пакость мистеру Уизли — мальчики были враждебно настроены друг к другу еще с первого учебного дня. Стоявший у окна Снейп буравил гриффиндорцев брезгливым взглядом: как истинный слизеринец, он не мог не радоваться такому грязному пятну на репутации вражеского факультета в целом и отдельных его студентов в частности. Но ведь они не узнали самого важного…
- Зелье… — озвучил свои мысли Визерхофф, взгляд его был по прежнему затуманен, а в голове царил самый настоящий туман.
- Какое зелье? — сухо поинтересовался Снейп, нависнув над несчастным гриффиндорцем.
- Приворотное зелье… Мисс Грейнджер была опоена приворотным зельем…
- Так значит ты, подлый аристократишка, опоил бедную девочку зельем, чтобы совратить ее?! — воскликнула Молли Уизли, поднявшись с дивана.
При этом женщину нисколько не смущал тот факт, что она же несколькими минутами ранее, на чем свет стоит, ругала “бедную девочку Гермиону", которая посмела изменить их сыну и предать доверие семьи Уизли.
Дамблдор кивнул — появилась новая информация, значит, нужно продолжить допрос. Как удалось выяснить МакГонагалл и Снейпу, а, значит, и всем остальным присутствующим, симптомы мисс Грейнджер, которые довелось заметить мистеру Визерхоффу, могли быть вызваны алкогольным опьянением или же действительно сильным приворотным зельем, которое девушка, если и приняла, то незадолго до того, как мистер Визерхофф покинул гостиную. Последнее означало, что студенты факультета Слизерин не имеют к рассматриваемому делу никакого отношения (декан Слизерина довольно ухмыльнулся: его змейки могут найти занятия поважнее, чем вмешиваться в амурные дела гриффиндорцев, тем более таким рискованным способом), в то время как благородные гриффиндорцы по умолчанию полагались вне подозрений.
Гермиона никогда еще не чувствовала себя столь опустошенной и разбитой одновременно. Все, чем она жила, рухнуло в один момент. Не староста и не лучшая ученица, а позор всей школы, не старая подруга, а предательница. Да и значок старосты у нее отобрали, наказав штрафом в сто баллов за неподобающее поведение. За спиной слышатся смешки и “особо секретные разговоры”. Гермиона не прислушивается, но догадывается, что это она является предметом обсуждения, спиной и затылком чувствуя брезгливые, любопытные взгляды. Входит в Гриффиндорскую гостиную, и все демонстративно не замечают ее, но атмосфера от этого не становится менее гнетущей и неприязненной. Девушка поднимается в спальню седьмого курса. Она переживет, она справится. Могла же она игнорировать, пропускать через себя и не замечать глупые придирки Малфоя и его компании на протяжении всего ее обучения в Хогвартсе, оскорбительные статьи Скитер и обвинительные письма читательниц “Пророка” на четвертом. Могла… потому что с ней всегда были друзья, которые всегда ее могли поддержать, которые теперь отвернулись насовсем. Девушка заплакала, уткнувшись носом в подушку — благо, кроме нее, в комнате никого больше не было.
Вот стоит хмурый Рон, краснота еще не сошла с его лица, а ноздри так и раздуваются от втягиваемого воздуха — он еще на взводе, и малейшая провокация может повлечь за собой очередной приступ гнева. Стоит появиться рядом знакомой с первого курса пышной копне каштановых волос или аккуратно причесанной рыжей шевелюре, резко контрастировавшей с белой кожей лица, на котором даже и веснушек толком не было, как в голубых глазах сразу же вспыхивает огонь ярости, стиснутые челюсти едва сдерживают рвущиеся наружу слова, а руки сжимаются в кулаки, один из которых вовремя нащупывает волшебную палочку в кармане брюк. На помощь Рону тут же бежит Молли Уизли, обнимает его, хотя ему, уже взрослому парню, неприятны такие удушающие объятья, и убеждает, что какая-то магглорожденная выскочка не стоит того, чтобы тратить на нее свои нервы. И вообще, лучше пусть Ронничек начнет встречаться с Лавандой Браун — та и к семейной жизни подготовлена лучше, и обычаи волшебников хорошо знает, в отличие от этой Грейнджер.
Гермиона до сих пор не могла поверить в то, что это сказала магглолюбивая Молли Уизли! Женщина, которая относилась к ней, как к родной дочери, к которой сама Гермиона прислушивалась и уважала намного больше, чем родную мать. “Магглорожденная выскочка”, “предательница”, “неблагодарная” — вот кто она теперь для магического мира. Да, мисс Грейнджер была согласна с тем, что она предала доверие Рона и его семьи в целом, но для нее было оставалось непонятным, как происхождение волшебника может влиять на его моральные установки. Ведь это нонсенс, нелогично! Девушка всегда считала себя опровержением глупых средневековых предрассудков, в которых погрязла большая часть магического мира, в особенности, такие семьи, как Малфои, Блэки и Лестранжи, и ей странно было осознавать теперь, что прогрессистская семья Уизли, активно поддерживающая Дамблдора, недалеко ушла в своих воззрениях от сторонников Вольдеморта.
Последующие дни с Гермионой Грейнджер также никто не общался. Гарри будто и хотел заговорить с ней, но, стоило появиться поблизости кому-нибудь из однокашников (а уединение на факультете Гриффиндор считалась роскошью непозволительной), как он тут же виновато отводил глаза и сразу придумывал себе повод, чтобы не находиться больше рядом с бывшей подругой. Рон дулся и сжимал кулаки от злости, но в основном молчал. Впрочем, от мыслей о предательстве его очень хорошо отвлекала Лаванда Браун, с которой он предпочитал целоваться на виду у всей Гриффиндорской гостиной. Джинни же при виде Гермионы демонстративно морщила нос, будто увидела навозную бомбу, и тут же поворачивалась спиной к бывшей подруге. Пользуясь своим новым положением старосты (которого лишили Гермиону, опозорившую факультет своим безобразным поведением), она первым делом наложила табу на “имя коварной предательницы, которое ни коим образом не должно быть помянуто в разговоре”. Также она предложила объявить Грейндежр бойкот, который был принят молчаливым согласием: лохматая заучка, даже будучи старостой, никогда не пользовалась уважением и популярностью на львином факультете, и ее терпели, главным образом, из-за Гарри Поттера, который никогда не давал своих друзей в обиду.
Возможно, если бы Гермиона с Роном учились на разных факультетах, ей было бы легче перенести молчаливую враждебность и холод его товарищей. Возможно… но Гермиона, также как и Рон, Гарри, Джинни и прочие училась в Гриффиндоре, так что уже к концу первого дня бойкота готова была выть от тоски. Общежитие ало-золотого факультета, которое она уже на протяжении шести лет считала своим родным домом, вмиг стало чужим и неуютным. Как дом нелюбимых родственников, которые ждут — не дождутся того дня, когда племянника-обузу можно будет с чистой совестью выставить за дверь. Гарри мало рассказывал ей и Рону о своих отношениях с Дурслями, но из его слов явно следовало, что привечают его там не очень тепло и присутствию его совершенно не рады. “Гарри, Гарри, как же я тебя понимаю, теперь понимаю…” — думала девушка по пути в библиотеку, крепко прижимая учебники к груди. По щеке катилась одинокая слеза.
В библиотеке по-прежнему было мало людей, хотя уже заканчивался сентябрь. Несколько барсуков, облюбовав целый стол, вдумчиво медитировали над учебниками по чарам и трансфигурации. Какой-то равенкловец сидел, запрокинув голову, и мысли его блуждали весьма далеко от Хогвартской библиотеки, а то время как рука рисовала какие-то непонятные закорючки на пергаменте, вокруг которого в творческом беспорядке лежало сразу несколько открытых книг и уже исписанных пергаментов. За следующим стеллажом пристроились сестры Уотерс со Слизерина. Невдалеке от них — Корнер, Бут и Голдстейн, как и их младший товарищ, обложившиеся увесистыми фолиантами, открытыми в разных местах, что-то увлеченно царапали себе на пергамент. В другое время мисс Грейнджер обязательно возмутилась бы столь вопиющей безответственностью хогвартских студентов, которые никак не могут осознать важность учебы для дальнейшей жизни. И вообще, книги у них лежат неправильно. Вместо этого Гермиона промолчала и, закрыв лицо учебниками, спряталась в самом темном и неприметном углу: ей не хотелось, чтобы ее случайно заметили немцы, среди которых, однако, не было Визерхоффа.
Казалось бы, библиотека — идеальное место для знакомства в таком закрытом учебном заведении, как Хогвартс, а такое общее дело, как подготовка домашних заданий — чем не повод завязать дружескую беседу? Сколько помнила Гермиона, равенкловцы всегда относились к ней нормально, а Корнер и Бут даже восхищались тем, что она уже на пятом курсе владела чарами уровня ТРИТОН. Они вместе занимались в их с Гарри кружке ДА. Но хотя бы приятельские отношения между ними не сложились за все шесть лет обучения: со временем она подружилась с Гарри и Роном, а после и Джинни, а равенкловские ребята отказались с ней дружить еще вначале первого курса.
Ретроспектива…
Сентябрь, первый курс. Гермиона прочитала и выучила наизусть все книги, которые им надо было знать по программе. Она стала уже едва ли не лучшей ученицей на потоке, и не было еще ни одного учителя, за исключением мерзкого профессора зельеварения, который не похвалил бы ее за ее стремительные успехи в учебе. Девочка могла бы гордиться собой, но она была несчастлива, ведь у нее по-прежнему не было друзей. Одноклассники либо вообще не разговаривали с ней, либо дразнили заучкой, а от ее предложений о помощи грубо отмахивались. К сожалению, Гермиона не могла говорить ни о чем, кроме учебы и книг, что было весьма необычно для ребенка ее возраста, и потому не могла начать разговор не иначе, как с предложения о помощи — ведь она знает больше всех, следовательно, к ней обязаны прислушаться. Почему? — Для Гермионы было очевидно: она же прислушивалась к мнению родителей и учителей, которые старше и больше знают. А она, насколько знала девочка, была едва ли не старше всех на курсе, а о ее блестящих оценках было известно даже тугодумам вроде Крэбба и Гойла.
Библиотека, ее любимое место — здесь девочка готова сидеть часами, а то и сутками, впитывая в себя новые знания. Может быть, здесь она сможет найти себе друзей, ведь в библиотеку ходят заниматься учебой, а не дурачиться? Вот — за столом сидят трое мальчиков с синими галстуками, тоже первокурсники.
- Привет. Я Гермиона Грейнджер, факультет Гриффиндор, первый курс, — бодро произнесла девочка.
- Терри Бут.
- Майкл Корнер.
- Энтони Голдстейн.
Ребята, напротив, отвечали без особого энтузиазма, тут же возвращаясь к своим эссе и книгам.
- А что вы учите?
- Трансфигуацию, — вяло ответил полный мальчик, назвавшийся Бутом.
- Давайте я вам помогу? — предложила Гермиона, в глазах ее светились радостные искорки. — Трансфигурация — это самый сложный предмет, и профессор МакГонаглл говорит, что я справляюсь лучше всех!
- Потому что она — твой декан, — проговорил Голдстейн, не отрываясь от своего пергамента, который разве что носом не пропахал, а ведь это очень вредно для глаз и позвоночника, о чем мисс Грейнджер моментально просветила юного равенкловца.
- А почему ты вообще решила, что нам нужна твоя помощь? — поинтересовался Корнер, подняв голову; его длинная челка смешно упала на лоб.
В голосе его не чувствовалось вежливости или любопытства, но, скорее, желание как можно скорее закончить разговор.
- Но ведь это самый сложный предмет! — не унималась девочка.
- Мы сами справимся, Грейнджер, — грубо отрезал Бут, перевернув страницу, и вновь уткнулся в учебник.
- Но профессор МакГонагалл говорит…
- Если тебя она хвалит больше, чем нас, это не значит, что мы идиоты, — перебил ее Корнер, строча что-то в своем пергаменте.
- Но вдруг вы чего-то не знаете, а я могу вам помочь? — не унималась гриффиндорка. — Я же прочитала все книги, я знаю всю программу курса наизусть.
- Мы тоже, — ответил Голдстейн, не поднимая головы от своего конспекта, его волосы так же, как у Корнера, едва касались своими концами столешницы. Дописал предложение. — А считать, что другие знают меньше тебя и потому не могут обойтись без твоей помощи — это уже неуважение, — добавил он, посмотрев в глаза гриффиндорке. Или наш факт учебы в Равенкло ни о чем не говорит?
- Зря ты ей так сказал, — тихо проговорил Бут.
Но девочка его уже не слышала. Она расплакалась и выбежала из библиотеки. Что они себе позволяют?! Ведь она всего лишь хотела подружиться!
Конец ретроспективы.
|
|
| PPh3 | Дата: Понедельник, 19.11.2012, 21:14 | Сообщение # 203 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Гермиона попыталась поразмыслить, что же она тогда неправильно сделала. Да, глупо, наверное, было навязывать свою помощь воронам. Ведь это ж вороны, такие же ботаники, как и она сама, а, значит, все книжки по программе курса они уж точно прошли. Может быть, просто попроситься позаниматься вместе с ними? Как-никак, их не должны интересовать дрязги внутри львиного факультета, а, значит, можно рассчитывать хотя бы на то, что они не объявят ей бойкот, если она все сделает правильно. Грейнджер попросилась за стол к равенкловцам — ее пустили. К ее удивлению, с литературой они работали совсем иначе, не так, как она: никто дословно не конспектировал целые абзацы из учебников; мало того, студенты вороньего факультета как будто целенаправленно пытались сократить объем текста. Там, где у Корнера или Голдстейна был текста всего лишь в пару дюймов высотой, Грейнджер написала уже пятнадцать — ведь за дополнительный объем учителя, во всяком случае, профессор МакГонагалл, всегда ставят баллы.
- По этой книжке невозможно писать эссе! — выдохнул Бут, резко отодвинув чрезмерно скучный учебник в сторону, и устало потянулся. — Мерлин! И она стоит у нас первой в списке дополнительной литературы!
- Попробуй посмотреть в “Transmutationum aedificantium natura mysteriosa” (1), — предложил Голдстейн и задумчиво уставился в свой пергамент, приложив перо к губам.
- Наверняка в Запретной секции, — с явным недовольством в голосе предположил Майкл Корнер. — Я с трудом нашел “Transfigurationis theoria summa” (1) в общем доступе, и то ее запихнули на самый верх, где обычно ничего интересного нет, одно старье.
- А, может быть, наоборот, — так же задумчиво произнес Голдстейн, перевернув страницу, — все интересные и познавательные книги убрали туда, где никто не подумал бы их искать?
- Но этих книг нет в списке! — возразила Грейнджер. — Если учителя не рекомендовали их нам как дополнительное чтение, значит, их не следует читать!
- Ты ли это, Грейнджер? — удивился Терри Бут; во взгляде и голосе его чувствовалось явное разочарование. — Мы, равенкловцы, в первую очередь стремимся к познанию истинной сути вещей, а не заучиванию уже известных текстов и механическому маханию палочкой.
Слова Терри словно резанули Гермиону по сердцу. Фактически ее назвали неумной, и Гермиона прекрасно это поняла. Но что она опять сделала неправильно? Девушка, несмотря на знакомство с такими неприятными субъектами, как Реджинальд Уоррингтон, Долорес Амбридж и Сивилла Трелони (которые были, скорее, досадным исключением из правил), по-прежнему считала учителей непререкаемыми авторитетами: они старше, они много знают, следовательно, они лучше знают, что нужно учениками, а что — нет. А Терри просто ленится, вот ему и тяжело. И вообще, откуда они узнали про эти странные книги, раз их не было в списке рекомендованной литературы?
Мозги Гермионы тут же зашуршали шестеренками, перебирая известные ей факты и выстраивая их в цепочку умозаключений. В этом году к ним в Равенкло поступил переводник из Дурмстранга, который наверняка изучал темные искусства и читал запрещенные книги. И теперь пытается заразить своей червоточиной своих одноклассников.
- Если вам это сказал Фолкварсон или как там его, вы ни в коем случае не должны его слушать! — назидательным тоном проговорила Гермиона, совершенно не догадываясь, что бывший дурмстранговец сидит неподалеку от них вместе с немцами.
- Почему? — поинтересовался Корнер.
Потому что он из Дурмстранга! — ответила Гермиона таким тоном, будто разговаривала с умственно отсталыми детьми. — Он изучал там темную магию! Может быть, он шпион Вольдеморта в Хогвартсе. Разве это неочевидно?! Вы, вместо того, чтобы его слушать, должны были немедленно пожаловаться директору Дамблдору! Пропаганду темной магии нельзя оставлять безнаказанной!
- Не тебе, Грейнджер решать, кого нам слушать, а кого нет, — отрезал Голдстейн. — Вы все взрослые люди, сами разберемся.
- Не ты ли сам попал под действие темного проклятия в начале сентября? — Гермиона не собиралась отступать. — Как ты можешь говорить после этого, что Фолкварсон не опасен?
- Фольквардссон! — поправил Бут.
- Он спас меня, Грейнджер, — спокойно ответил Голдстейн, однако по выражению лица и интонациям его было заметно, что он по-прежнему глубоко переживает данный факт своей биографии.
- Он мог специально тебя проклясть, а потом спасти! — уверенно возразила Грейнджер, в карих глазах которой горел огонь праведного гнева.
Корнер и Бут переглянулись: похожую фразу они слышали уже из уст директора Дамблдора, когда давали показания по факту нападения на их друга. Дамблдор тогда имел вполне очевидное намерение обвинить во всем бывшего дурмстранговца, которого и в Хогвартс принял-то нехотя, под давлением профессора Флитвика, который считал, что “нельзя отказывать таким талантливым молодым людям в возможности закончить обучение”. Если бы Фольквардссону не удалось доказать свою невиновность, то его не выдали бы Швеции, а поспешили бы заключить в Азкабан.
Вороны не были глупыми наивными детишками и потому допускали, что видимое не всегда является действительным, а под маской доброты и великодушия может скрываться самый настоящий циник, лицемер и эгоист. Подшивки “Пророка” за прошлые годы, в том числе относящиеся к падению Неназываемого и последующим массовым арестам и судам над Пожирателями, легко можно было найти в библиотеке в свободном доступе. Многие тогда оказались в Азкабане или подались в бега, некоторые, как Малфой, откупились. А за одного заступились. Сам Дамблдор лично. И то, что последний сквозь пальцы смотрит на издевательства Снейпа над студентами, лишь подтверждало рыхлые, еще не имеющие реальных доказательств догадки студентов Равенкло: Снейп в обмен на заступничество Дамблдора оказывает тому какие-то услуги, которые для директора, судя по всему, очень важны, раз он готов закрывать глаза на весьма непедагогичное поведение своего подчиненного. А что, если с Ассбьорном Дамблдор намеревался поступить так же? Все-таки Ассбьорн — талантливый парень и сильный боевой маг, а Дамблдор с тех пор, как пошли слухи о возрождении Неназываемого, стал набирать себе сторонников. Да и в старых газетах упоминалось о его тайном Ордене Феникса. Если директор о своей репутации заботится больше, чем о безопасности учеников (а он не мог не знать о том, что Квиррелл был одержим темным духом, что на учеников нападает василиск — если даже Грейнджер догадалась, что один из учителей оборотень; да и сам факт того, что он спустил на тормоза нападение на Энтони и последующий разгром подземелий, тоже говорил не в пользу великого светлого волшебника), то что ему мешает ему посредством шантажа завербовать себе нового сотрудника?
- Не говори глупостей, Грейнджер! — ответил Корнер. — С таким же успехом можно оправдать охоту на ведьм в Новое Время.
- Колдуны все равно не горели, — возразила девушка, вспоминая историю магии за третий курс, — а темные маги по-настоящему опасны.
- А магглы считали опасными всех магов. Так где же разница? — резонно предположил Бут.
- И вообще, подумай сама, Грейнджер, — добавил Голдстейн, коснувшись пером щеки, — для того, чтобы аппарировать со связанными руками и без палочки — а на кострах сжигали именно так — волшебник должен обладать просто колоссальной магической силой, наверное, как Мерлин или Основатели. Думаешь, все волшебники, которых хватали магглы, были настолько сильными? А ведь большинство этих людей просто оказались не в то время, не в том месте или просто не угодили кому-то своим существованием.
Оба его одноклассника согласно кивнули.
Соглашаться с равенкловцами девушка не хотела, ибо их слова шли в разрез с ее представлениями о жизни, тем, что говорили учителя и учебники, а спорить устала, так что ей ничего не оставалось, кроме как собрать свои вещи и покинуть библиотеку. Да и мадам Пинс стала на них недобро коситься. По спине прошелся чей-то ледяной и явно враждебный взгляд, но Гермиона даже не обернулась, пулей вылетев из библиотеки.
Последующие дни Гермиона старалась как можно меньше проводить времени в общежитии, не задерживаясь даже для того, чтобы почитать что-нибудь утром, предпочитая не пересекаться лишний раз с кем-нибудь из товарищей по факультету. Она всегда сидела одна за столом в Большом Зале (впрочем, к ней никто и не стремился подсаживаться), перестала привычно тянуть руку на всех уроках и полностью погрузилась в учебу. Нет, девушка не горела желанием узнать все и сразу, не пыталась больше утвердиться за счет хороших оценок, которые от многочасового корпения над учебниками не становились лучше. Просто ей надо было как-то занять свободное время, которое не приходилось теперь тратить на обжимания с Роном, очередные попытки объяснить им с Гарри элементарнейшие вещи и выполнять за них домашние задания, а также “женскую болтовню” с Джинни. Занять для того, чтобы не чувствовать себя всеми преданной, покинутой и просто не сойти с ума от раздиравших ее душу противоречий.
Хуже всего приходилось на практических занятиях, таких как зелья и гербология, где приходилось много работать руками, и потому помощь напарника была бы очень полезна. Однако никто не хотел становиться в пару с предательницей и разлучницей. Не хотел и Лотар Визерхофф, но его так же, как и Грейнджер, ненавидели сразу оба факультета, с которыми он тем или иным образом был связан. Им приходилось мириться с присутствием друг друга, но их работу в команде никак нельзя было назвать сотрудничеством. В остальное же время они предпочитали демонстративно игнорировать друг друга.
Гермиона никак не могла определиться, как именно ей следует относиться к Визерхоффу. С одной стороны, девушка считала, что Лотар и его друзья виноваты уже одним своим фактом нахождения здесь, в Хогватсе: своим появлением они нарушили привычный уклад жизни, внесли смуту в мысли многих учеников, встроились в здешние коллективы, разрушив их изнутри — ее бойкот одноклассниками яркий тому пример. Ведь если бы не Лотар, то она не обратила бы внимания ни на кого другого, кроме Рона, не было бы этого дурацкого поцелуя, стоившего ей отношений с Роном и дружбы с Гарри и Джинни. С другой стороны, Грейнджер не могла не признать, что Визерхофф в чем-то ей даже нравится, и вообще целуется он почти так же классно, как Виктор (при этих мыслях девушка сразу же хваталась за щеки, чувствуя, как к ним приливает кровь). Мало того, несмотря на регулярный прием антидота, она продолжала испытывать какую-то странную зависимость от рыжеволосого аристократа: поймать хотя бы мимолетный взгляд, чтобы тут же убежать прочь. Все ее естество требовало его мягких, как будто скользящих и, в то же время, властных прикосновений, которым нельзя было не подчиниться, а губы желали поцелуя, страстного и бесконечного, но девушка на корню пресекала эти неправильные чувства, упорно убеждая себя в том, что Визерхофф — враг, и именно он виноват в том, что она в результате осталась одна, без друзей. И вообще, лучше выучить еще один параграф по трансфигурации вместо того, чтобы думать о всякой ерунде.
До отбоя оставалось не больше десяти минут, и мисс Грейнджер быстро шла по коридору, нервно озираясь по сторонам. Не хватало еще наткнуться на кого-нибудь из учителей или Миссис Норрис с Филчем. Не докажешь ведь, что она направлялась именно в общежитие, а не куда-то еще, и что она просто засиделась в библиотеке и забыла о времени. Даже профессору МакГонагалл — девушка вздрогнула, вспомнив строгое лицо и осуждающий взгляд своего декана. Она теперь не лучшая ученица и не гордость школы, так что нечего рассчитывать на поблажки учителей.
Погруженная в свои размышления, Гермиона механически перебирала ногами, которые сами ее вели в гостиную Гриффиндора по уже давно заученной дороге. Ей оставалось пройти уже совсем немного, как вдруг она споткнулась и, потеряв равновесие, выронила тяжелые книги, которые до этого старательно прижимала к груди.
- Гермиона?! — воскликнул невесть откуда появившийся Поттер.
- Гарри? — удивилась в свою очередь Гермиона.
Гермиона уже привыкла, что Гарри с ней не разговаривает и даже не здоровается, и потому ее очень удивило, что он специально ждал ее тут под мантией-невидимкой. Скорее всего, он сидит здесь уже давно, раз успел задремать и не услышал ее шагов.
- Но разве ты не должен быть с Джинни? — вновь спросила девушка. — Reparo! — с нажимом произнесла она, и переплет вновь встал на место.
На факультете Гриффиндор уже все привыкли к тому, что у Поттера после ужина обязательный романтический вечер с младшей Уизли, и потому их уединение лучше не беспокоить.
- Джинни… она… — замялся Гарри, потупив взгляд, его щеки вмиг стали пунцовыми, — она не очень хорошо себя чувствует и легла спать раньше.
- Понятно… — мрачно отозвалась Гермиона, взяв из рук друга книгу, которую он уже починил.
- Пойдем со мной, Гермиона, надо поговорить, — неожиданно твердым голосом сказал юноша, и, накинув на подругу мантию, повел ее в один из пустых классов, располагавшихся этажом ниже.
Возможно, когда-то давно здесь проводились занятия, но теперь помещение выглядело крайне запущенным: немногочисленные столы и стулья, некоторые из которых уже давно требовали ремонта, были сдвинуты к дальней стене; доска была спущена на пол, около нее валялся еще какой-то мусор; возле окна висела какая-то пыльная темная тряпка, являвшаяся, судя по всему, занавеской. Было очевидно, что массовая кампания по наведению порядка в школе сюда еще не добралась, да и вряд ли доберется.
Гарри снял с парты два перевернутых стула и поставил их на пол, Гермиона, сникнув сумку и книги на подоконник, наложила на вход в комнату, скрытый под гобеленом, заглушающие и отвлекающие чары. Подростки сели на стулья друг напротив друга. Повисло неловкое молчание.
- О чем ты хотел поговорить, Гарри? — Грейнджер первая нарушила тишину.
- Я хотел сказать, что… ни в чем не виню тебя, — последние слова дались Гарри с трудом.
- Но ты меня все время избегаешь, не здороваешься со мной, — к девушке вернулась ее привычная напористость, которая особенно проявлялась, если ей хотелось доказать свою правоту.
- Гермиона, пожалуйста, прости меня, если сможешь!.. — Поттер смотрел мимо ее плеча, стараясь упорно не встречаться с ней взглядом. — Я понимаю, что плохо поступаю по отношению к тебе, но я не могу поссориться с Роном и Джинни!
Бойкот и всеобщее презрение были Гарри не в новинку, практически каждый год случалось что-нибудь, из-за чего товарищи по факультету начинали его бояться, ненавидеть, считать обманщиком и т.д. Потерянные баллы на первом курсе, из-за которых с ним никто не разговаривал до конца года, слухи о Наследнике Слизерина — на втором, кубок, выдавший его имя, — на четвертом, грязные публикации в “Пророке” — на пятом. Но везде и всюду с ним были его верные друзья, которые его всегда поддерживали и помогали, благодаря которым он не чувствовал себя одиноким и покинутым. И что произойдет, если их пути вдруг разойдутся, например, в результате какой-нибудь глупой ссоры? Гарри уже чувствовал немалые угрызения совести из-за того, что игнорировал в последние дни Гермиону. Будто оторвал от себя что-то родное и близкое. А ведь Гермиона почти всегда была на его стороне, всегда готова была выслушать его проблемы и попытаться найти решение. И вообще, из большинства переделок им с Роном удалось выбраться именно благодаря Гермионе. А что будет, если он перестанет общаться с Роном и Джинни? Наверное, одноклассники тоже перестанут с ним общаться, как сейчас с Гермионой. А еще его перестанут любить мистер и миссис Уизли, и он потеряет даже то подобие семьи, что у него было благодаря дружбе с Роном. Он снова будет чужим, одиноким, никому не нужным мальчиком из чулана под лестницей, и последнего Гарри боялся не меньше, чем дементоров.
- В смысле, я хотел сказать… — продолжил Поттер, сняв очки и потерев переносицу, после чего водрузил очки обратно, — ты по-прежнему моя подруга, и для меня важно, чтобы ты была счастлива. Необязательно с Роном… — и тут же оказался в объятиях Гермионы.
Вдохнул аромат ее непослушных кудрявых волос, так смешно щекотавших нос — они пахли сладко и пряно… корицей и яблоком. Так по-летнему, так по-домашнему… На старую толстовку, которую кузен Дадли носил еще в шестом классе, упало несколько слезинок.
- Спасибо, Гарри… спасибо, Гарри… — повторяла девушка, повиснув на шее у своего друга, пока, наконец, не успокоилась.
- Да, было бы здорово, если бы у нас была одна большая семья, но человека нельзя сделать насильно счастливым. Ведь так? — Гарри снизу вверх посмотрел на Гермиону, ожидая ее умного и рассудительного ответа.
- Так, — ответила девушка надломанным голосом, изо всех сил подавляя в себе желание заплакать.
Руки ее мяли тот самый белый батистовый платок, что когда-то оставил ей Визерхофф. Обратив внимание на сей досадный факт, Грейнджер небрежно смяла платок и со всей силы швырнула его на грязный пол.
- Это все он виноват! Он! — гневно воскликнула девушка, со всей силы придавив несчастный кусок материи каблуком. — Ненавижу!
Гарри не мог припомнить, когда его подруга вела себя столь агрессивно. Когда дала Малфою в нос? Когда отчаянно сражалась в Отделе Тайн? Или когда ей стукнула в голову дурацкая идея, что кто-то мог проклясть его новую “Молнию”?
- Платок? — непонимающе спросил парень.
- Он! Уизерхофф!.. — Грейнджер устало опустилась на стул, спрятав лицо в ладонях.
- Но разве он тебе не нравится? — еще больше удивился Поттер, отняв руки от лица подруги.
Юноша всегда удивлялся тому, как странно работает голова у девушек, будь это отношения с Чоу или Джинни, но его умная и логичная подруга превзошла все его ожидания. Как это можно: любить и ненавидеть одновременно?
- Не знаю… — растерялась Грейнджер. — Помнишь, я рассказывала вам на прошлой неделе, что меня кто-то травит? — Гарри кивнул. — Это была модифицированная Амортенция. Я пыталась подавить ее действие… внушить, что мне нравится Рон, — девушка не заметила, как ее пальцы оказались в ладонях у друга. — Я ходила недавно к мадам Помфри, она сказала, что Амортенцией меня уже не травят, но я все равно что-то чувствую к Уизерхоффу. Понимаешь? Это ужасно! Но если бы он не приехал к нам со своими дружками-слизеринцами, ничего бы этого не случилось! Я не поссорилась бы с Роном и Джинни, мистером и миссис Уизли… мне бы не приходилось разговаривать с тобой тайком… Гермиона вновь заплакала, и Гарри прижал ее к своей груди, еще больше удивляясь тому, как странно устроена голова его подруги.
- Знаешь, Гермиона, я говорил несколько раз с Уизехофом, — сказал Поттер после того, как Грейнджер перестала плакать и вновь села прямо, — и он не показался мне плохим, — девушка недоуменно посмотрела на своего друга. — Он просто другой, вот и все. И мне кажется, ему тоже сейчас несладко.
- Как это? — теперь пришел черед Гермионы удивляться.
В ее сознании Лотар был лишь немного более культурной версией Малфоя, а это значит, наглым и самоуверенным сынком богатеньких родителей, у которого есть все, что можно пожелать, и который теперь мается от скуки. Следовательно, для него ничего не значат такие понятия, как дружба и верность. А его так называемые друзья — не больше, чем старые знакомые, с которыми положено поддерживать хорошие отношения, как это делают чистокровные слизеринцы. Да и его явное стремление к лидерству и установлению своих правил в новом для него коллективе, также не добавляло ему доверия или уважения. При этом тот факт, что у Визерхоффа хватило целеустремленности и терпения сделать то, о чем она могла лишь мечтать, мисс Грейнджер благополучно предпочла опустить, дабы не портить последовательность рассуждений.
- Насколько я понял, у него произошла размолвка с его девушкой, он поссорился со своим другом со Слизерина, да и в Гриффиндоре к нему относятся теперь так же, как к тебе. Он страдает от всего этого. И он виноват здесь не больше твоего.
Примерно с полминуты Гермиона обдумывала услышанное, пытаясь подогнать друг к другу имеющиеся кусочки из мозаики фактов. Визерхофф — такая же жертва обстоятельств, как и она. У нее хотя бы есть Гарри, а у него теперь вообще никого. В мозгу у девушки тут же возникла идея, что это наверняка кто-то подстроил, и поделилась ею с Гарри. Но вот только кто? Кому было бы выгодно поссорить Гермиону с ее друзьями, а заодно и всеми одноклассниками или Визерхоффа — с его девушкой? Малфой, Паркинсон и прочие слизеринцы-старшекурсники, которые, желая выслужиться перед змеелицым уродом, решили внести смуту в ряды гриффиндорцев, подорвав одновременно главную опору Дамблдора в борьбе с силами зла? Какая-нибудь девчонка, которой понравился Визерхофф? Какой-нибудь пацан, которому понравилась девушка Визерхоффа? На перечисление и отбрасывание наиболее неподходящих вариантов ушло еще несколько минут, после чего подростки сообразили, наконец, что им все-таки надо спать, и, сверившись предварительно с Картой Мародеров, вернулись в общежитие.
* * *
Лотар был сторонником рационального устройства мира. Нет, он не повторял вслед за Гегелем: “Все действительное разумно, и все разумное — действительно”, и не считал, что время движется строго по прямой с линейным ускорением, и что прогресс есть безусловное благо. Просто одним явлениям в мире еще не нашли адекватного объяснения, а к другим, за неимением нужного количества данных, напротив, можно применить сразу несколько гипотез в зависимости от того, какая из них ближе к вашему воззрению на мир. И человеческие отношения, по мнению Визерхоффа, также должны были подчиняться рациональным законам. Ведь что такое отношения? Дискуссия мнений и аргументов, следование определенным нормам и правилам. А чувства и эмоции уже вторичны и возникают при переходе на близкие дистанции, когда некоторыми формальностями уже можно пренебречь. Они формируются по ходу того, как аргументы, убеждения и моральные ценности одного человека взаимодействуют с тем же у другого человека. Исходом этого взаимодействия может быть дружба или ненависть, приятное обоим деловое сотрудничество или же взаимное желание разойтись как можно дальше и никогда не иметь друг с другом никаких общих дел.
И потому юноша испытал немалый культурный шок, когда Дамблдор и МакГонагалл в один голос вслед за мамашей Уизли обвинили его в том, что якобы он обзавидовался счастью Рона и Гермионы и решил его разрушить, совратив заодно Гермиону с пути истинного. Лотар прекрасно понимал, что старика, которому уже давно перевалило за сто лет, и который самым наглым образом, с улыбкой на устах, лжет ученикам, бесполезно взывать к разумности и справедливости. Бесполезно взывать к разуму старших Уизли, для которых он, наверное, чуть ли не с первых дней учебы в Хогвартсе, благодаря письмам их драгоценных деток, стал врагом № 1. Но декан, профессор МакГонагалл? Хотя профессор, МакГонагалл, по его мнению, также была довольно субъективна в своих суждениях, она всегда, тем не менее, выслушивала обе стороны и руководствовалась принципом высшей справедливости: оба устроили драку в общей гостиной или ходили по коридорам после отбоя — обоим штраф и отработки. Но почему профессор МакГонагалл теперь “очень вовремя” забыла про приворотное зелье, которым травили Грейнджер? Почему не вызвала в качестве свидетеля школьную медсестру, которая наверняка осматривала девушку? Почему она вообще забыла о том, что именно он, Лотар Визерхофф, настоял на осмотре Грейнджер?
Лотар с превеликим огорчением для себя осознал, что здесь, в Хогвартсе, суд вершат не рациональность и справедливость, а чьи-то личные пристрастия и предрассудки. Он понимал, что сам непосредственно виноват в случившемся, и вина его велика, но уж точно не перед Уизли. Он был даже рад, что его допросили под Веритасерумом, по крайней мере, его слова не могли быть признаны ложью и, следовательно, должны были быть приняты к сведению. В результате, поскольку под действием Сыворотки Правды он сам признал, что сам в тот злополучный момент захотел поцеловать Грейнджер, было решено, что он просто воспользовался слабостью и невменяемым состоянием девушки, не имея при этом осознанной цели навредить ей или ее друзьям (тот факт, что Грейнджер сама, долго и упорно вешалась ему на шею, предпочли оставить без внимания). Еще никогда в жизни Визерхофф не слышал подобного бреда! Нет, он не отрицал физиологию, как и тот факт, что с Грейнджер ему понравилось целоваться (хотя последнее говорило не в его пользу), но, по здравом размышлении, как ему может нравиться упертая зубрилка, слепо верящая авторитетам и не желающая думать своей головой, не уважающая себя и не имеющая смелости отказаться от так называемой “дружбы” с людьми, которые просто вытирают о нее ноги?!
С Грейнджер сняли должность старосты и передали младшей Уизли, которая с самодовольным видом нацепила маленький серебряный значок в форме щита на новенькую мантию — после помолвки с Поттером ее личное финансовое состояние значительно улучшилось. Теперь Уизли стали полноправными королями в Гриффиндоре, вернее, Рональд так и продолжил заниматься ничегонеделанием, отдавшись в утешительные объятия Лаванды Браун, в то время как его сестра сразу же взялась за дело. Для начала она объявила Визерхоффа и Грейнджер предателями и предложила объявить им бойкот, а с разъяренной девицей, получившей власть в свои руки, лучше не спорить. Затем Джиневра отменила все введенные Визерхоффом правила поведения как внутри общежития, так и на общественной территории. Долой кружки по выполнению домашних заданий и нужнейшие лекции по истории и традициям магического мира! Да здравствует свобода самовыражения! И что это за дурацкий ход строем в Большой Зал? Мы же не слизеринцы! Как это, не отвечать на провокации этих змей? Мы же не трусы! Набить очередному слизню морду или устроить где-нибудь ловушку — милое дело, иного эти змеи просто не заслуживают!
Джинни ходила, гордая собой — все теперь как надо, как и должно быть, и Гриффиндор теперь вновь самый смелый и самый веселый факультет. При этом она благополучно игнорировала тот факт, что по успеваемости Гриффиндор вновь на последнем месте, что львят все чаще стали штрафовать за драки в коридорах, а проделки и шутки некоторых вовсе не так безобидны, как могло бы показаться на первый взгляд. Что многие первокурсники и второкурсники плохо справляются с учебой, и большинство предметов им просто непонятны. Что тихий ботаник третьекурсник Харрис боится ночевать у себя в комнате, потому что соседи обязательно найдут способ, как бы обидно пошутить над ним. А у пятикурсницы Барбы соседки украли дневник и теперь смеются над ней, а заодно делятся со всеми желающими самыми интересными записями. Что двое четверокурсников пронесли в общежитие кусачие тарелки, и в результате их игры пострадал загонщик гриффиндорской команды Джим Пикс. Однако слова Гарри Поттера о том, что они повели себя крайне безответственно, что их шалость не только вывела сильного игрока из команды, но и причинила человеку боль, нисколько не подействовали на малолетних сорванцов. Ведь старосты их не наказали, а Рон и Джинни заявили, в свою очередь, что “нечего было Пиксу сидеть, где попало”.
1) (лат.) “Таинственная сущность превращений созидающих”
2) (лат.) “Высшая теория трансфигурации”
|
|
| PPh3 | Дата: Понедельник, 19.11.2012, 21:30 | Сообщение # 204 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Но, что больше всего удивляло Визерхоффа: ни профессору МакГонагалл, ни директору Дамблдору не было ровно никакого дела до того, что происходит на их любимом факультете. Да и доверие их Уизли также показалось немцу слишком странным. У чистокровных волшебников было принято судить детей по родителям, равно как и наоборот, и семья Уизли всецело оправдывала этот древний принцип, основанный на опыте предков. Артур Уизли — невысокий, сутулящийся, неуверенный в себе мужчина. По выражению его лица ясно было видно, что он не обладал задатками лидера, ему не интересно происходящее — во время допроса он все время молчал и с меланхоличным выражением лица глядел в одну точку. Таким людям неинтересны житейские дрязги, они слабо подкованы в быту и общественных отношениях, их удел — быть вольными художниками или учеными, а не главами семей.
Молли Уизли, в отличие от своего мужа, напротив, была особой напористой и крикливой, и признавала исключительно свое собственное мнение. А неухоженное лицо и прическа, аляповатый домашний халат и старая растянутая кофта вкупе с бесконечными причитаниями о том, как жестоко обидели ее деток, придавал ей вид типичной курицы-наседки. Молли Уизли демонстрировала всяческое отсутствие такта и воспитанности, так что теперь было неудивительно, что ее дети также обладали отсутствием данных качеств.
Оба же младших Уизли, как показалось Лотару, унаследовали худшие качества своих родителей: Рон, как и его отец, неуверен в себе, незнаком с ответственностью и перекладывает всю работу на женщин, от матери же ему досталась чрезмерная эмоциональность и способность вспыхивать подобно бенгальской свече; Джинни же и вовсе вся пошла в мать, начиная от высокого визгливого голоса и заканчивая пробивным и властным характером. И точно так же, как мать держит под каблуком своего мужа, мелкая Уизли держит под каблуком Поттера, который против нее не может сказать ни слова.
Иными словами, Уизли — далеко не самая образцовая и уважаемая семья Британского магического сообщества, именуемая в некоторых кругах “предателями крови”. Так почему столь уважаемые и авторитетные в магическом мире личности — директор Дамблдор и профессор МакГонагалл, — которые, как считается, должны обладать еще и немалым умом, прислушиваются к “предателям крови”? Еще до сего прискорбного происшествия с Грейнджер Карл поделился с ним своим мнением относительно политических группировок магической Британии, которые ему удалось наблюдать в Хогвартсе. По словам Карла, за Дамблдора выступал почти весь Гриффиндор (что для гриффиндорца Визерхоффа не было секретом), большинство полукровок и магглорожденных, не имеющих ни нужных связей для последующего устройства в новом для них мире, ни адекватных и достоверных знаний об этом самом мире. И семья Уизли в таком случае могла стать надежным подспорьем в политических интригах Дамблдора. Чистокровная, с одной стороны (а нечистокровных предателей крови не бывает), что обеспечивает показную справедливость политических идей Дамблдора, за которого выступают все, независимо от происхождения. С другой — Уизли семья явно небогатая, если судить по их старой, давно ношенной одежде, и не имеющая авторитета в магическом мире, поэтому, чтобы пробиться наверх, им проще примкнуть к более сильному лидеру, у которого есть реальная власть. А их бедность может обеспечить дополнительный идеологический элемент борьбы: мы бедные, зато честные, хорошие, правильные. Здесь можно вставить любое из качеств, которые традиционно приписываются Гриффиндору, но которыми на поверку обладает мало его питомцев. Вполне возможно, что Уизли имеют какую-нибудь важную роль в закулисной политике Дамблдора, и потому тот легко идет им на уступки, нисколько при этом не теряя.
Впрочем, с неадекватными решениями руководства Хогвартса, засильем Уизли и полной изоляцией у себя на факультете еще можно было мириться. Гораздо хуже было то, что он, поддавшись мимолетной слабости, изменил своей невесте и предал доверие лучшего друга. Уже на следующее утро Карл назначил ему встречу в одном из пустующих классов вдали от часто посещаемых коридоров, где высказал своему бывшему лучшему другу все, что о нем думает. Лотар не пытался оправдываться или сопротивляться, он был полностью согласен с тем, что он “безответственный идиот”, “не умеющий держать себя в руках”, “не помнящий о долге и чести”, “не щадящий чувств близких ему людей”. Гораздо хуже было то, что все эти нелестные эпитеты в свой адрес ему пришлось выслушивать, смотря прямо в глаза противнику… бесстрастное выражение лица; слова, бьющие, словно кнутом; горящие холодным огнем синие глаза, готовые прибить на месте. Далее Карл начал говорить о том, какое нежное и хрупкое существо Элиза, и что для нее, выросшей в далеко не любящей семье, означает неверность самого близкого человека на свете, и что Лотару придется сильно постараться, чтобы заслужить ее прощение.
- А теперь, Лотар, скажи, пожалуйста, что ты вообще забыл в том коридоре у Больничного Крыла?
Со слов Элизы Шенбрюнн уже знал, что она сама пошла разыскивать Лотара, когда он не зашел за ней в гостиную Хаффлпаффа, и направилась в сторону Больничного Крыла именно потому, что решила, что с ее женихом что-то случилось. И, хотя в некоторой бесшабашности и порывистости Лотару нельзя было отказать, его поведение в тот злополучный вечер наводило на мысли о явном вмешательстве третьей стороны в их отношения. Почему Лотар не пошел сразу к хаффлам, а сделала такой огромный крюк? Как там оказалась Грейнджер? И вообще, кому нужна была ссора внутри немецкой делегации?
- Вел туда Грейнджер… Карл, пожалуйста, выслушай меня, — добавил Визерхофф, выставив руки ладонями вперед — защитный жест, означавший прошение о временном помиловании: уж слишком злобным взглядом одарил его Шенбрюнн при упоминании о Грейнджер.
- Хорошо, я слушаю тебя, — холодно ответил Шенбрюнн, облокотившись о колонну и сложив руки на груди.
Всем своим видом он демонстрировал, что оказывает великое снисхождение виновному, и что он легко может и передумать. Хотя умом Карл понимал, что перед ним сейчас стоит прежний Лотар, кающийся и искренне сожалеющий о своем поступке, он, тем не менее, все еще не мог простить другу его минутной слабости.
- Грейнджер кто-то опять опоил сильным приворотным… — нервно проговорил Лотар, по-прежнему держа перед собой руки ладонями вперед. — Она вбила себе в голову, что влюблена в меня, и выловила меня по пути в Хаффлпаффскую гостиную. Пришлось вести ее к медсестре за антидотом.
- Лотар, ты идиот, — подытожил Карл.
- Я знаю.
- Тебе так трудно было наложить на Грейнджер Сонные чары или, в крайнем случае, оглушить “Stupefac” и отнести потом в Больничное Крыло? — вновь строго заговорил Шенбрюнн.
Визерхофф стоял с открытым от шока ртом, бессильно опустив руки. Он действительно дурак, если не додумался до такого простого решения проблемы! Пропала злость на Грейнджер, то липшую к Уизли, то вешавшуюся ему на шею, на тайных отравителей, которые затеяли всю эту авантюру с зельем. Осталась только злость на себя: он мог изменить все, лишь пару раз взмахнув волшебной палочкой, но не изменил, даже не подумал об этом, когда еще можно было. Даже если он помирится с Карлом и Элизой, и все вновь будет, как прежде (что вряд ли), этот проступок, который он совершил по собственной глупости, до конца жизни останется шрамом на его сердце, на его душе, как напоминание о том, чего нельзя никогда делать ни при каких обстоятельствах, и какую высокую цену приходится порой платить за опыт.
Шенбрюнн же едва удерживал себя от нервного припадка. Ему, с детства привыкшему держать эмоции под контролем, приученному сразу просчитывать последствия своих поступков и выбирать наиболее разумный и безболезненный способ действия, крайне трудно было осознать и смириться с тем, что чья-то глупость и недальновидность, казалось бы, мелочь в бесконечном океане решений, которые направляют нашу жизнь по тому или иному пути, может сломать сразу несколько судеб, разрушить дружбу, убить любовь. У него, привыкшего идти по собственному пути, ковавшего собственную жизнь, делать взвешенный и обоснованный выбор, всегда готового отвечать за любые свои действия, никак не укладывалось в голове, что есть в мире множество вещей, которые волею Случая могут влиять на его жизнь, но на которые он не может повлиять в ответ, не может изменить содеянное за его спиной.
После непростого разговора с Карлом Лотар отправился в гостиную Хаффлпаффа просить прощение у Элизы. Барсуки встречали его хмурыми и недоверчивыми взглядами: он нарушил первое правило — верность. Повисло тяжелое неловкое молчание — наверное, так бывает в семьях после крупных ссор, а хафлпаффцы были одной большой семьей и потому, не стесняясь, выражали свое отношение к провинившемуся, посмевшему обидеть их новую сестру. Но у них, в отличие от тех же гриффов, хватило такта промолчать. С места поднялся юноша с гладко уложенными темно-каштановыми волосами и аристократическими чертами лица, кажется, его звали Джастин Финч-Флетчли, — и метнул в Визерхоффа взгляд полный гнева и ненависти. Какое-то время парни играли в гляделки. Хаффлпаффец не выдержал и первым сделал шаг вперед, очевидно, имея твердое намерение хорошенько заехать по морде обидчика понравившейся ему девушки. Но его удержала Сьюзен Боунс, заставив сесть обратно в кресло. “Не надо, не делай этого”, — говорил ее взгляд.
- Элиза…
Девушка, сидевшая в одиночестве за этажеркой с цветами, поднялась с кресла, отложив книгу на стоявший рядом столик. Солнечные лучи играли золотыми бликами в ее волосах, а на щеках виднелись дорожки от еще не успевших высохнуть слез.
- Прости меня… пожалуйста…
Упал на колени, обняв ее ноги. Наследник древнего чистокровного рода, он презрел свое высокое положение, чтобы доказать свою любовь, свое искреннее и глубокое покаяние. Тонкие белые пальцы, которые он целовал совсем недавно, провели по его гладко причесанным рыжим волосам. Юноша грустно улыбнулся.
- Встань, Лотар… — надломанным голосом произнесла Элиза, взяв своего друга за плечи.
Было видно, что ей требовалось немало усилий, чтобы не заплакать вновь — и, убрав руки, тут же отошла назад, как только он поднялся и встал в полный рост.
Вновь повисло неловкое молчание. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Визерхофф постарался успокоиться и принять нейтральное выражение лица: добродушно-вежливое было бы явно не к месту, а скорбная мина получилась бы слишком наигранной и вряд ли сподвигла бы Элизу простить его как можно быстрее. Лишь во взгляде осталась прежняя нежность и уже более сдержанная любовь. Элиза же, напротив, смотрела на него с грустью и настороженностью, словно не зная, чего еще ожидать от своего бывшего жениха.
- Я смогу простить тебя, Лотар, но не сразу, — вновь заговорила девушка тем же надломанным голосом. Опустила глаза и вновь подняла, словно набравшись смелости, — нам обоим нужно время, чтобы успокоиться и все обдумать…
Отбросить эмоции, все обдумать — это стиль Карла. Нет, Лотар нисколько не считал своего друга трусливым или нерешительным, но вот медлительным, особенно в том, что касалось отношений — пожалуй. Целых пять лет ухаживать за девушкой — по крайней мере, ровно столько Элиза была вхожа в дом Шенбрюннов — и ни разу не попытаться признаться ей в любви, а ждать, когда она сама полюбит его — это был нонсенс для Визерхоффа. Или же Элиза говорит от себя?
- Лотар, я думаю, мы слишком поторопились, давая друг другу клятвы любви и верности, — девушка качнула головой, отчего ее кудри подпрыгнули в воздухе. — Лотар, я не хочу, чтобы из-за меня ты был несчастлив, чтобы из-за меня ты ломал свое будущее…
Миллер затрясла головой еще сильнее и опустила глаза, в которых вновь навернулись слезы. Лотар попытался обнять ее, но она отстранилась, сделав еще шаг назад.
- Лотар, если ты любишь Грейнджер… — всхлип, — будь счастлив с ней… я никогда не буду вам мешать.
Взметнув волной длинных золотистых волос и прикрыв глаза рукой, девушка убежала в женские спальни, забыв на столе свою книгу.
Он и Грейнджер? Это была бы дурацкая шутка, если бы это сказал кто-то другой. Но Элиза никогда не шутила и всегда говорила честно и искренне.
- Постой, Элиза! — крикнул Визерхофф ей вдогонку, побежав вслед за ней, чтобы вскоре быть отброшенным на пол “Repello stationare masculinum”(3), наложенным на вход в женское общежитие Хаффлпаффа специально для чересчур ретивых представителей сильного пола.
Раздались редкие смешки, в основном среди первокурсников и некоторых старших учеников, никогда не отличавшихся особой воспитанностью. Ханна и Сьюзен, кинув на гриффиндорца хмурые, не предвещающие ничего хорошего взгляды, отправились в спальню, чтобы утешить подругу. Поняв, что теперь его совсем не рады видеть, Визерхофф почел за лучшее покинуть гостиную Хаффлпаффа.
В последующие дни Лотар редко виделся с Элизой — в основном на совместных с Хаффлпаффом занятиях и во время трапез в Большом Зале — но никогда наедине, и общался с ней в основном посредством коротких записок, передаваемых через зачарованный пергамент. На Грейнджер же он старался вообще не смотреть и не разговаривать с ней, даже если они работали в паре — на практических занятиях важны руки, а не лицо — и не обращать внимания на глумливые язвительные комментарии Снейпа или осуждающие взгляды МакГонагалл (благо, на трансфигурации можно хотя бы сидеть отдельно).
Одновременно начали налаживаться его отношения с гриффиндорцами. Младшей Уизли потребовалось меньше часа, чтобы сломать то, на что у Визерхоффа ушло больше двух недель, и плоды ее “истинно гриффиндорского” управления факультетом быстро дали о себе знать. Вскоре нашлись те, кто вспомнил, что “при Уизерхофе, оказывается, было лучше”. Это были и те, кто не успевал по школьной программе и хотел выучить больше заклинаний, и те, у кого возникли проблемы социально-бытового характера, с которыми нынешней старосте львиного факультета было просто скучно разбираться. Обычно Лотара вылавливали в библиотеке, которую гриффы, как правило, обходили стороной, и просили объяснить, рассказать, помочь. Временами в их сторону кидали заинтересованные взгляды Карл и Элиза и иногда подсаживались к львятам, если требовалась помощь в зельеварении или гербологии, в которых их рыжий друг традиционно не очень хорошо разбирался. Мадам Пинс хмуро косилась на их посиделки и периодически шикала, призывая к тишине и осторожному обращению с книгами, на дальше библиотеки увиденное не выносила.
Но, что больше всего удивило Визерхоффа: его товарищи по факультету не хотели рассказывать о своих проблемах декану, а если и рассказывали, то абсолютно безо всякого толка. Профессор МакГонагалл предпочитала просто отделываться от незадачливых студентов, говоря, что это они сами виноваты, что положили свои вещи на видное место или не оценили юмора своих одноклассников, и наказывала она виновных лишь тогда, когда те сами попадались ей на глаза со своими проделками, что бывало крайне редко. Да, можно обучить детей заклинаниям, чтобы проверять комнату на ловушки или отваживать чрезмерно любопытных шутников от личных вещей, но даже в этом случае Хогвартс напоминает, скорее, полигон для выживания, но не храм знаний. Почему для большинства здешних учеников не естественны такие понятия, как ответственность и дисциплина? Почему здесь в порядке вещей неуважение к чужому личному пространству и жестокие шутки с целью унизить и посмеяться?
Последний вопрос сорвался у Визерхоффа с уст, когда однажды он сидел вместе с Броком и Лонгоботтомом в спальне мальчиков седьмого курса. Несмотря на объявленный младшей Уизли бойкот “предателям”, оба парня, спустя непродолжительное время вновь начали разговаривать с немцем. Однако для Оливера общение с Лотаром было чем-то вроде дани справедливости: именно Лотар первый отметил его практический ум, помог разобраться в ряде абстрактных вещей, которые, по мнению взрослых, составляют суть всей жизни, и заодно привнес хоть какое-то подобие порядка на львиный факультет. По мнению Брока, именно ответственность и логичность были теми чертами характера Визерхоффа, которые отличали его от Уизли и ставили на голову, если не на две выше.
Невилл же имел личную убежденность в необходимости дружбы с Лотаром. Будучи далеким от политических интриг сильных мира сего, Невилл был человеком простых житейских радостей, и потому не понимал резко недружелюбного отношения многих своих товарищей по факультету к новому студенту: Визерхофф был человеком довольно приятным и вежливым, никого не унижал и не издевался и почти никогда не отказывал в помощи. Он был другом не на словах, а на деле. Вызов же в кабинет директора, случившийся незадолго до дня проведения матча, оставил в голове мальчика еще больше вопросов нежели ответов. Дамблдор напоил мальчика травяным чаем с лимонными дольками, после чего стал рассказывать, какими замечательными людьми были родители, лучшими аврорами и членами Ордена Феникса, что они пожертвовали собой ради того, чтобы остановить кровавый террор, устроенный Вольдемортом и его предшественником. И потому Невилл оскорбляет их жертву своей дружбой с Лотаром Визерхофф. Ведь кто такой Лотар Визерхофф, и что он успел сделать за время своего пребывания в Хогвартсе? Он дружит со слизеринцами и поссорился с Роном и Джинни, а ведь они дети преданнейших членов Ордена Феникса, а это значит, что он не собирается сражаться на стороне Добра. Мистер Визерхофф — немец, как и Гриндевальд, первый Темный Лорд всей Европы, а это значит, что его семья, скорее всего, поддержит Вольдеморта, как только он начнет укреплять свои позиции. И потому Невиллу следует быть очень осторожным с потенциальным сторонником Вольдеморта и сообщать директору и профессору МакГонагалл все странности, что он заметит за мистером Визерхоффом. Ведь это будет ради блага всех учеников школы, в том числе и самого мистера Лонгоботтома. Потому что Альбус Дамблдор ошибается крайне редко.
Словом, из кабинета директора Невилл вышел в крайнем смятении, совершенно не понимая в чем же подвох, который он уловил каким-то шестым чувством, но никак не мог объяснить. Логика никогда не была коньком гриффиндорца, ему были чужды всякого рода абстракции, из-за чего у него постоянно возникали проблемы с зельеварением, трансфигурацией и астрономией, в то время как о нумерологии вообще не могло быть и речи. Вот если бы это можно было как-то почувствовать, увидеть изнутри… Запах… странный запах чая… шалфей, лимонник, вербена и слабые, едва уловимые нотки серебристого ползуна (4). Невилл слабо разбирался в зельях, зато был очень силен в гербологии, и потому отлично знал, что на основе этого растения готовят различные успокоительные настои. Побочными же эффектами применения таких зелий являлись повышенная сонливость и замедленная реакция. Бабушка рассказывала, что раньше такими зельями поили иногда особо непослушных детей, и те вырастали потом очень глупыми и не приспособленными к самостоятельной жизни.
Невилл так и не понял, почему ему не стоит дружить с Визерхоффом, однако ему показалось странным предостережение Дамблдора и его совет немедленно сообщать обо всех подозрениях. Наверное, это чай виноват, что он так туго соображает. А Дамблдор еще сказал, что это ему какой-то знакомый колдун из Индии подарил. Больше он пить его не будет, иначе совсем отупеет.
Второй раз Лонгоботтома вызвали к директору на следующий день после назначения Джинни старостой. Снова был чай с лимонными дольками, который юноша лишь чуть-чуть пригубил из вежливости, и снова была воспитательная беседа. Вначале Дамблдор вкратце рассказал о весьма неприятном происшествии, в котором оказался замешан Визерхофф, и спросил Невилла, не замечал ли он чего-нибудь странного или подозрительного за своим одноклассником. Юноша честно ответил нет: от природы он был человеком не очень наблюдательным, дела Лотара его интересовали мало, и потому он решительно не понимал, что такого важного он должен был узнать. В итоге Дамблдор просветил Невилла, какой ужасный и грязный поступок совершил Визерхофф, и потому мистер Лонгоботтом зря не поверил директору в первый раз, но впредь должен быть еще более внимательным и осторожным и не спускать глаз с потенциального шпиона Вольдеморта.
Невилл честно выслушивал и запоминал советы и наставления Дамблдора, и снова не мог понять, где именно заключается подвох. Вроде бы Дамблдор говорит по делу, заботиться о благе и безопасности учеников - его прямая обязанность. А Вольдеморт, хоть и притаился, действительно может в это время активно искать себе новых сторонников и шпионов, причем не только в Слизерине и не только в Англии. Но вот только эмоциональный, вспыльчивый, но при этом отзывчивый, рассудительный и ничуть не заносчивый Визехофф никак не хотел вписываться в образ гнусного предателя и хулигана и будущего Пожирателя Смерти, который так усиленно навязывали Дамблдор, МакГонагалл, а за ними и Джинни с Роном. И потому Невилл решил сам составить свое мнение о Визерхоффе, чтобы уже честно ответить перед самим собой: а плохой он или хороший, буду я с ним дружить или нет?
- Просто гриффиндорцы обычно очень веселые и общительные, и дружные. У нас обычно нет друг от друга секретов. Да и шутки мало у кого по-настоящему злые, просто ребята еще не понимают, что это плохо, — ответил Невилл.
- Помните, наш первый разговор на тему факультетских качеств? — сказал Лотар, откинувшись на резной столбик кровати и сложив руки на груди. — Какие качества традиционно приписываются Гриффиндору?
- Храбрость, благородство, дружелюбие… — принялся вспоминать Оливер, пристроившись на кровати рядом с Невиллом. — Вообще, как я заметил, у нас на факультете учатся довольно общительные и деятельные люди.
- Именно, — тоном эксперта заключил Визерхофф. — Повседневная жизнь для людей, наделенных исключительно храбростью и огромной тягой к действию, слишком скучна, и потому они сами себе придумывают приключения.
- Но это весело и интересно, — возразил Лонгоботтом.
- А вообще я слышал, что это все от мародеров пошло, — заметил Брок. — Их вроде как считали истинными гриффиндорцами, на которых надо равняться. А они еще теми шутниками были. Мы с Невиллом застали еще то время, когда здесь близнецы Уизли учились, старшие братья этих… — лицо парня заметно скривилось от отвращения, — старост. Они постоянно всякие фокусы изобретали — теперь у них даже свой магазин на Косой Аллее есть. Не было ни дня, чтобы в нашей гостиной чего-нибудь не взрывалось или не шипело, кого-то рвало, у кого-то страшные прыщи или чешуя вылазила. Я помню, один раз ходил весь в перьях, как канарейка, — Оливер рассмеялся.
- У тебя хватило ума пробовать эту гадость? — удивился Визерхофф; было заметно, что ему крайне неприятно было слышать эту новость.
- А что, было интересно, — пятикурсник развел руками, — тем более за это деньги платили. Их, конечно, старший братец пытался прижучить, зануда Перси, который еще был старостой, пока я учился на первом курсе, потом Грейнджер, но они были сами с усами. А младший Ронникс для них вообще был не авторитет. Так вот, говорили, что якобы эти мародеры были шутники похлеще близнецов Уизли.
От Лотара не укрылось, как насупился Невилл при упоминании мародеров. Знает что-то о них? Скорее всего. Это были его родственники или друзья родственников, или родственники друзей?
- А кто такие были эти мародеры? — поинтересовался Лотар как бы между прочим. — Лично у меня не возникло бы желания подражать людям, которые так себя называют.
- Почему? — в один голос воскликнули оба его собеседника.
- Потому что мародерами называют тех, кто грабит трупы, захоронения, оставленные беженцами дома и так далее. Иными словами, это люди, наживающиеся на чужом горе и несчастье, — с серьезным видом пояснил Визерхофф, как бы призывая прислушаться к моральной стороне вопроса.
- Ну, наверное, они не знали, что это такое, — принялся оправдываться заметно потупившийся Невилл. — Может быть, им слово просто понравилось.
- Что это были за люди? Когда они здесь учились? — не унимался Визерхофф.
- Давно вроде как, еще до нашего рождения, — ответил Оливер.
- Ты был в Зале Славы? — спросил Невилл.
- Да, был.
- Тогда пойдемте.
- Отлично, всегда мечтал знать, как они выглядят, — заметил Оливер, спрыгнув с кровати.
Ребята по очереди покинули общежитие факультета Гриффиндор и, свернув в малопосещаемый боковой коридор, пошли по лестнице вниз. Особой популярностью у учеников он не пользовался, ибо Филч любил устраивать там отработки, да и любителей поглазеть на школьных знаменитостей давно минувших дней тоже никогда не было в избытке. Располагался зал там же, где и Гриффиндорская башня, в Восточном крыле, и представлял собой огромную, богато украшенную комнату, на которую, судя по всему, были наложены самоподстраивающиеся Чары невидимого расширения. Здесь стояли золотые кубки разных форм и размеров, стенды, увешанные золотыми табличками с именами награжденных, по стенам были развешаны щиты, мечи и знамена. Отдельная стена была отведена под фотографии лучших выпускников прошлых лет.
По дороге Невилл успел рассказать о том, что мародерами называла себя неразлучная четверка друзей. Один из них был отцом Гарри Поттера. Его убил Вольдеморт лично. Другой, Сириус Блэк, был лучшим другом Джеймса и крестным Гарри Поттера. Он погиб во время схватки с Пожирателями. Третий, Ремус Люпин, был лучшим учителем ЗОТИ за всю историю Хогвартса — об этом Лотар знал уже от Поттера младшего. А четвертый, Питер Питтегрю, к сожалению, оказался предателем и перешел на сторону Вольдеморта. Именно он выдал Вольдеморту убежище семьи Поттеров. Недавно его тоже убили.
Невилл замолчал, а Лотар продолжал вглядываться в лица трех молодых людей, изображенных на колдографиях. Вот широко улыбается Джеймс Поттер, беспечный восемнадцатилетний юноша, обласканный жизнью, не ведавший еще несчастья и горя. Сын похож на него, но только внешне: такая же форма лица, знакомые очки-велосипеды, воронье гнездо на голове. Сразу вспомнились многочисленные язвительные комментарии Снейпа на уроках зельеварения. Был ли Джеймс Поттер глупым и, тем более, идиотом — уже неизвестно, но безответственным, судя по его подражателям — да. Самодовольным — весь его вид говорит об этом. Интересно задумывался ли он когда-нибудь, какая выпадет судьба его сыну, как сильно жизнь Гарри будет отличаться от его собственной?
Сириус Блэк, еще более красивый и беспечный, немного безумный. Выражение лица надменное и немного скучающее. Скорее всего, он пользовался большой популярностью у девушек. Из книги “Чистокровные семейства магической Британии” было известно, что он еще до совершеннолетия был изгнан из рода и умер, так и не произведя наследника. Какой странный рок — будто судьба занесла свой меч над главными баловнями жизни.
Ремус Люпин. Староста Гриффиндора и лучший ученик. В книге “Чистокровные семейства магической Британии” каких-либо упоминаний о нем нет, значит, он принадлежал к недостаточно знатному чистокровному роду или вообще полукровка. Немного грустное, отрешенное, усталое выражение лица, темные круги под глазами. Вероятно, он чем-то болел или уделял учебе гораздо больше времени, чем его друзья. Вряд ли он был очень смелым и общительным. Всем своим видом он настолько отличался от первых двух, явно избалованных жизнью юношей, что как-то непонятно становилось, как они вообще подружились.
Фотографии Питтегрю в зале не было, так что вряд ли он чем-то отличился в годы учебы в Хогвартсе. Скорее всего, был посредственный средний или слабый студент. Таких очень много. Обычно они или сбиваются в кучки, или заискивают перед более успешными и сильными личностями.
Визерхофф мог судить о них лишь с чужих слов, да по собственному впечатлению от старых фотографий, но в нем уже зародилось нечто вроде предубеждения или легкой антипатии к “главным” мародерам. А, может, это была банальная зависть? При всей своей вспыльчивости и эмоциональности, он никогда не стал бы устраивать шутки и розыгрыши над своими товарищами по школе просто потому, что это весело и интересно. Не красит это наследника древнего чистокровного рода. Во время отработок у Филча Лотару пришлось пару раз сортировать картотеку со школьными нарушениями. Близнецы Уизли, которых упомянул ранее Брок, это, наверное, и есть те самые Фред и Джордж, которым был отведен целый ящик. Так же, как и Джеймсу Поттеру и Сириусу Блэку. Прокрутив у себя в голове обрывки воспоминаний об отработке, Лотар вспомнил, что и сами шутки “мародеров” иногда были весьма опасными и унизительными, а объектами их были либо студенты младших курсов, или нынешний декан Слизерина. Интересно, задумывался ли Джеймс Поттер когда-нибудь о том, что его школьный враг может оказаться учителем или начальником его будущего ребенка? Наверное, нет, потому что вообще не думал о будущем.
- Да, хорошие они были ребята. Кроме Питтегрю, разумеется, — заметил Брок. — Люпин так вообще был самый классный препод из всех. Жаль, что его снова в школу не взяли вместо этого Уоррингтона.
- Теперь ты знаешь, кто такие мародеры, — приподнято произнес Невилл: бабушка всегда ставила ему в пример его родителей и родителей Гарри.
- Да, интересные были личности… — сказал Визерхофф, продолжая разглядывать фотографии.
От Невилла не укрылось, что ответ его одноклассника прозвучал чересчур нейтрально: так говорят обычно, когда одновременно не хотят соглашаться с чужим мнением и обидеть своим. В то время как чуть ли не все мальчишки — взять того же Брока, исключения составляют разве что слизеринцы и особо занудные ботаники-равенкловцы — всегда с энтузиазмом слушали рассказы о мародерах и хотели быть на них похожими. А это значит, что Визерхофф не лучшего мнения о папе и крестном Гарри, и профессоре Люпине, что не укладывалось в представления о хорошем человеке, готовом сражаться на стороне Добра. Невилл же упорно хотел верить в то, что Лотар все-таки хороший, и боялся, что слова Дамблдора могут оказаться правдой. Вот если бы его спросить…
- Они тебе не нравятся? — задал свой вопрос Лонгоботтом минуту спустя.
- Я задумался. Слышал, что они враждовали с профессором Снейпом в школьные годы, — Визерхофф решил перевести разговор в более безопасное русло.
- Да, еще как! — воскликнул Невилл. — Сам, наверное, слышал, как Снейп оскорбляет Гарри на уроках?
- Да, слышал, — также спокойно ответил Лотар, заложив руки за спину. — Скажите, пожалуйста, вы оба: наверное, у каждого из вас есть в школе если не враги, то люди, которые вам очень сильно неприятны. Вы же не устраиваете с ними из-за этого стычки, — в интонациях юноши появились лекторские нотки.
- Ну, я для этого не очень храбрый, наверное, — неуверенно ответил Невилл, потупив взгляд. — Я слабый маг и не смогу дать сдачи, если на меня нападут со спины или сразу несколько человек.
- А мне это просто не нужно, — небрежно сказал Оливер, облокотившись плечом о колонну. — В смысле, здесь в Хогвартсе есть личности, которых порой придушить хочется, но я не вижу смысла нападать на них, пока они не напали на меня. Мне вполне нормально живется без всяких драк и ловушек и не хочется привлекать к себе лишнее внимание.
- В данный момент вы оба исходите исключительно из своих собственных страхов и интересов. Вы хотите спокойную жизнь и боитесь нападения в ответ на собственную провокацию. Это естественные человеческие желания и стремления. Но любой человек, в особенности наследник древнего чистокровного рода, не имеет права жить только настоящим, он должен смотреть будущее, уметь просчитывать последствия своих действий и отвечать за них. А потому на вашем месте, мистер Лонгоботтом, — Лотар намеренно перешел на официальное обращение, чтобы подчеркнуть значимость ситуации, — я не стал бы усиливать уже имеющуюся неприязнь с человеком, который мне не нравится, потому что он может оказаться учителем или начальником моих детей, и я не хотел бы, чтобы мой… — сделал паузу, — “враг” срывал злость ко мне на них. Вас же, мистер Брок, это может касаться уже напрямую, в ближайшем будущем. Если у вас есть старшие товарищи из чистокровных, вам следует заручиться их поддержкой, но ни в коем случае не ссориться. Любой ваш чистокровный сверстник продвинется по карьерной лестнице быстрее вас, и быть в подчинении у школьного врага — далеко не лучшая перспектива.
Визерхофф отошел от стены с фотографиями и остановился у стенда с наградами гриффиндорской сборной по квиддичу. На самом видном месте красовалась большая золотая табличка с надписью “Джеймс Поттер. Ловец 1974-1978”. Лонгоботтом и Брок призадумались. Оливер то и дело хмурился, видимо, прикидывая, каково ему будет работать под человеком, с которым у него уже есть счеты: магический мир тесен, и потому не исключено, что двое бывших одноклассников могут встретиться на работе в одном и том же офисе. Невилл же постоянно морщил лоб и ходил туда-сюда, прилагая все силы, чтобы заставить шестеренки своего мозга работать в нужном направлении. Через несколько минут понимание отразилось на его круглом добром лице.
- Кажется, я понимаю, почему ты понравился Гермионе, совершенно искренне произнес Лонгоботтом, едва не повергнув Визерхоффа в ступор. — Я думаю, ты подошел бы ей даже лучше, чем Рон. Ты — умный, сильный, храбрый и ответственный, — последнее слово юноша особенно выделил. — А ей как раз нужен тот, кто был бы умнее и сильнее ее, кто мог бы вести ее за собой. И это ты, а не Рон.
- Извините, мистер Лонгоботтом, но, боюсь, ваше предложение для меня не актуально. Я согласен с тем, что мисс Грейнджер обладает множеством достоинств, но я не люблю ее и понимаю, что она не является тем человеком, с которым я хотел бы создать семью, воспитывать детей и прожить всю оставшуюся жизнь. А минутная слабость стоила мне лучшего друга, любимой невесты, — в голосе Лотара чувствовалось заметное напряжение; было заметно, что ему не так легко говорить об этом, как он пытался показать, — и уважения среди учителей и других учеников. И я намерен вернуть себе все это, — голос приобрел твердость, пальцы нащупали маленькую коробочку с кольцом во внутреннем кармане мантии, — во что бы то ни стало! За сим откланяюсь, господа. Удачного вам дня.
Отвесив легкий поклон головой, немец прошел мимо оглушенных его речью Брока и Невилла, покинув Зал Славы. Никто из них так и не заметил черноволосого гриффиндорца в очках, притаившегося за одной из стоек и с трудом сдерживающего рвущиеся наружу эмоции, от которых не могла бы спасти никакая мантия-невидимка.
3) (лат.) “Отталкиваю постоянно/стойко мужское”. Заклинание постоянного или длительного действия (в зависимости от силы наложившего его мага), применяется к неживым объектам или локализованной местности, препятствуя доступу внутрь. В конкретном примере не дает лицам мужского пола попасть в женское общежитие Хаффлпаффа.
4) Серебристый ползун — магическое растение, водится вблизи сильных концентраторов магии, таких, как Хогвартс. Обладает сильным успокаивающим эффектом и потому нередко применяется в транквизиторах, воздействуя непосредственно как на центральную нервную систему, так и на выработку гормонов, влияющих на эмоциональное состояние человека. При длительном приеме зелий на его основе происходит заметное снижение умственной активности, притупляется реакция, что делает человека практически не способным к самостоятельной жизни.
|
|
| kraa | Дата: Вторник, 20.11.2012, 22:49 | Сообщение # 205 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| PPh3, прочитать текст повторому для меня оказалось как дотрагиваться до оголенного нерва больного зуба. Тем хочу сказать, что все у вас самое высшее качество, потому что думаю - все таки, идея была такая, довести все взаимоотношения до белого каления. И ни капельки милосердия. Даже страдания Гермионы не вызывают сочувствии, услышав ее рассуждения. Боже, так ей и надо!
Только Невилл все такой милый, хороший, честный парень. Я его всегда любила и сожалела.
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 21.11.2012, 13:23 | Сообщение # 206 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| kraa, спасибо за отзыв ))
Quote (kraa) Тем хочу сказать, что все у вас самое высшее качество, потому что думаю - все таки, идея была такая, довести все взаимоотношения до белого каления.
Да, была идея показать персонажей именно в такой угнетающей обстановке, когда все презирают, когда неоткуда искать поддержки, всюду несправедливость, и то, на что было потрачено много времени и усилий, рушится в один момент.
Quote (kraa) Даже страдания Гермионы не вызывают сочувствии, услышав ее рассуждения. Боже, так ей и надо!
Вы имеете в виду, что она сваливает вину за случившееся на Лотара вместо того, чтобы посмотреть правде в глаза и увидеть, что Уизлеи не такие уж хорошие?
Quote (kraa) Только Невилл все такой милый, хороший, честный парень. Я его всегда любила и сожалела.
Да, Невилл мне тоже нравится. ИМХО в каноне он и Луна - единственные чисто положительные, по-настоящему добрые персонажи.
|
|
| kraa | Дата: Среда, 21.11.2012, 13:35 | Сообщение # 207 |
|
Матриарх эльфов тьмы
Сообщений: 3048
| PPh3, о Гермионе - да, точно такого я имела впредвид. Широко откритыми глазами смотрит - не в то направление; широко откритым ртом обвиняет - не по адрессу. Чувствует себя жертвой - не той клики. И верит - ведь, верная она, не отступница - не тем дядькам.
О Невилли и Луне - согласна, это единственные незапятнанные персонажи канона. В вашем фике - тоже только они вызывают симпатию. Все остальные настораживают, даже новые.
Гарри Поттер - вроде симпатичный (мы любим Поттера, это аксиома, иначе зачем мы здесь?  ), а своей вялостью, страха, инертностью - отталкивает на порядок сильнее канонного (а канонный какой противный!  ).
Браво, умеете создавать накаленную, на всех уровнях, атмосферу.
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 21.11.2012, 13:57 | Сообщение # 208 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Quote (kraa) PPh3, о Гермионе - да, точно такого я имела впредвид. Широко откритыми глазами смотрит - не в то направление; широко откритым ртом обвиняет - не по адрессу. Чувствует себя жертвой - не той клики. И верит - ведь, верная она, не отступница - не тем дядькам.
ИМХО Гермиона, какой умной ее ни пытаются представить, живет в большинстве случаев не собственным умом. В 11 лет, понятно, она на веру принимает все, что говорят родители, книги и учителя. Допустим, под влиянием Уизлей влияние родителей скатилось до минимума - ведь магглы это такие несмышленые зверушки, которые из-за отсутствия магии страдают фигней и изобретают всякие смешные приборы. А вот вера в учителей и книги (даже после Амбридж, но она из вражеского министерства, так что не считается) остается. Так что в 16-17 лет (ГП и ПП, от которого я и пляшу) ее уровень мышления остается примерно такой же, как и в 11 лет, если не скатывается (была б умной, догадалась бы сама провести сравнительный эксперимент и посмотреть, чем отличаются зелья, сваренные по министерскому учебнику, от зелий из учебника Принца, а не ограничиваться нотациями в адрес Гаррика).
Quote (kraa) О Невилли и Луне - согласна, это единственные незапятнанные персонажи канона. В вашем фике - тоже только они вызывают симпатию. Все остальные настораживают, даже новые.
Если не секрет, чем именно новые персонажи настораживают?
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 21.11.2012, 20:32 | Сообщение # 209 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Глава 31. Последствия (часть 2)
… Элиза бежала по коридорам, не разбирая дороги, слезы застилали глаза. Она до сих пор не могла поверить в то, что Лотар так ужасно поступил с ней, но память тут же услужливо подкинула ей моменты, где Грейнджер страстно, с немым обожанием смотрела на ее, теперь уже бывшего жениха, и язвительные комментарии слизеринского декана по поводу “рыжего любовника”. Девушка споткнулась о ступеньку и кубарем скатилась вниз, совершенно не чувствуя боли в разбитых ладонях и коленках, ушибленных боках: ее затмевала боль души. На смену разочарованию и обиде пришло чувство вины. Она сама во всем виновата, это ее плата за то, что она в свое время не ответила Карлу добром, но посягнула на его лучшего друга. Да разве нужна такому страстному и увлекающемуся человеку, как Лотар Визерхофф, дурнушка Лиза Миллер, которая уже краснеет от одного лишь обожающего взгляда? Если б не ее глупая прихоть, то Лотар сейчас бы с чистой совестью встречался с Грейнджер, — всхлип, — а она, наверное, смогла бы со временем полюбить Карла. Тем более что он действительно ей нравился когда-то, только фрейлейн Миллер была тогда еще совсем юна и считала свои чувства порочными и появившимися совершенно не ко времени. Только теперь Элиза поняла последствия своего, казалось бы, невинного желания, которое она имела неосторожность высказать. Карл наверняка поссорится из-за нее с Лотаром, Лотару его слабость с Грейнджер обернется сильным ударом по репутации. И еще пострадает та девушка, Кайнер, с которой они познакомились в поезде. Элиза не раз замечала, как Кайнер смотрит на ее друга, и, хотя считала ее немного странной, была искренне рада, что Карл вновь обрел шанс на счастье.
- Лиза! Ээй! — позвал ее в темноте Джастин, но она, погруженная в собственное горе, не слышала ни его голоса, ни шагов.
Джастин благополучно миновал спуск из трех ступенек и присел рядом с одноклассницей на холодный и твердый каменный пол.
- Лиза, что с тобой?
Но она лишь еще больше сжалась, подобрав под себя ноги и закрыв лицо руками. Дурак! Ей только что изменил жених прямо у нее на глазах, а ты спрашиваешь, что с ней!
- Лиза… — попытался отнять руку от ее лица, но она тут же одернула ее.
Юноша огляделся по сторонам и почувствовал, как каждую клеточку его тела наполняет паника: они заблудились в подземельях, и вряд ли кто-нибудь из них помнит дорогу назад. Мерлин! Даже у слизеринцев не спросить, потому что никто не знает, где здесь их гостиная.
Недолго думая, Джастин взял девушку в охапку и поставил на ноги. Элиза по-прежнему была отрешена и не замечала, что происходит вокруг. Взял ее левой рукой за талию и, прижав к себе, медленно повел по коридору, держа в правой палочку с зажженным “Lumen”. Долбанный Уизерхофф! Из-за него они вышли из общежития и теперь заблудились. Из-за него Элиза теперь вынуждена страдать!
- Все будет в порядке милая, все будет хорошо… — шептал он ей над ухом и поцеловал в висок. — Он не стоит тебя…
Но, что хуже всего, парень не знал, как можно еще очернить своего соперника, чтобы успокоить подругу, ибо, до недавнего момента, решительно не замечал в нем каких-либо отрицательных качеств. И потому бурное свидание Визерхоффа с Грейнджер, которому он стал невольным свидетелем вместе со своими одноклассниками, вызвало у него немалый шок: Визерхофф даже не смотрел в сторону гриффиндорской старосты, в то время как Грейнджер, будучи всем известной зубрилой, примерной ученицей и уже встречаясь на тот момент с Уизли, вряд ли бы стала заводить роман на стороне.
- Tormenta! — раздалось сбоку.
Джастин почувствовал, как к нему в кожу вонзились тысячи раскаленных иголок. По телу пошла судорога, казалось, еще немного, и его разорвет на части. Ноги подкосились, и он упал на пол, повалив вместе с собой Элизу.
- Это же магглокровок с Хаффлпаффа! — с презрением произнес писклявый девчачий голосок.
- Можно я попробую? — с энтузиазмом проговорил низкий мальчишеский. — Я так хочу послушать, как он будет кричать и молить меня о пощаде!
- Не сейчас, — отмахнулся от них заводила; говорил он с заметным акцентом, отчего речь его казалась суховатой и ломаной.
Элиза тем временем пришла в себя, осознав, что находится в крайне щекотливом положении. Прямо на ней лежал Джастин, лицо которого было искажено от боли, а по телу проходили судороги, будто его держали под Пыточным. Парень изо всех сил старался не закричать и все сильнее хватался за бывшую под ним девушку, как за спасительный круг. Воздуха перестала хватать, и Элиза попыталась выбраться из цепкого кольца рук своего одноклассника. “Seco” прошлось по высунувшейся наружу лодыжке и заставило вскрикнуть. Девушка подняла голову, чувствуя, как теплая кровь вытекает из глубокого пореза, отдававшегося резкой болью во всей ноге.
Прямо над ними возвышался Генрих фон Бранау; губы его искривились в хищной ухмылке, а в серых глазах, отражавших холодный белый свет, исходивший от волшебной палочки, плескался маниакальный блеск. За ним стояли еще двое мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати на вид: один — полный, с надутым капризным лицом и темными короткими волосами, другой — худощавый, со скучающим и надменным видом разглядывавший помещение. С ними была девочка того же возраста, невысокая, худая, с некрасивым лицом в форме сердечка и волосами мышиного цвета.
- Вы посмотрите на эту магглокровку, — брезгливо произнес Бранау с таким видом, будто увидел перед собой кучу навоза. — Вначале она своей показной скромностью и невинностью завлекла моего троюродного брата, заставив его отказаться от достойных чистокровных невест, — сделал пару шагов вперед, невольно заставив Элизу отползти назад. — Потом сбежала к его дружку с более древней родословной. Гря-я-язь, что с нее взять? — сказал он нарочито пренебрежительным тоном, манерно растягивая слова. — Вы же видите, грязь пристает к грязи! Tormenta! — и направил палочку на едва пришедшего в себя хаффлпаффца, который попытался отползти подальше.
Джастин издал хрип, во рту ощущался солоноватый металлический привкус. Юноша понимал, что должен защитить одноклассницу, но сил едва хватало на то, чтобы развернуться. Стоявшие за спиной у Бранау подростки противно загоготали, будто не они вовсе были представителями древних и не очень, благородных фамилий, и пустили в Джастина еще несколько болезненных проклятий, пусть и не очень сильных.
- Нет! — выкрикнула Элиза и, превозмогая боль в раненой ноге, поспешила оттащить своего одноклассника из-под удара.
Заклятие, ломающее кости, попало в стоявшую справа от хаффлпаффев колонну, выбив оттуда небольшой камень, а вот режущее по касательной задело лодыжку парня, срезав при этом часть кожи.
- Что, мразь, защищаешь своего грязнокрового ухажера? — вновь рассмеялся Бранау, увидев, как Миллер додумалась достать наконец-то волшебную палочку и теперь затравленным и боязливым взглядом, снизу вверх, смотрела на своего противника.
Она понимала, что силы не равны, и в одиночку ей не справиться с Бранау, тем более что тот привел с собой далеко не самых безобидных союзников. Она понимала, что их никто не спасет, что это конец…
- Salva nos, Regina Caelestis, et a peccatis nostris libera nos, — дрожащим голосом шептала она, встав на колени и прислонив концы пальцев к губам. — Suscipe animas nostras et affer eos Filio Tuo… (1)
- Правильно молишься, грязнокровка, — злорадно ухмыльнулся Генрих. — Tormenta!
Издав высокий протяжный крик, девчонка рухнула на пол и задергалась в конвульсиях. Рядом Нортон, Басингтон и Хелви развлекались с Флетчли, посылая в него режущие и жалящие проклятия. Для Пыточного или “Sectumsempra” им явно не хватало ни сил, ни умения. Нет, Генрих фон Бранау не был простым садистом, получавшим удовольствие от боли и криков своих жертв, но искренне верил в то, что очищает таким образом мир от скверны. Ведь что могут принести магам грязнокровки? Разврат, падение культурных ценностей и нравов, свою стремительно разлагающуюся и движущуюся к самоуничтожению цивилизацию и глупые церковные предрассудки. Если бы Гриндевальду удалось победить в свое время, всего этого засилья грязнокровок можно было бы избежать, они никогда не смели бы поднять голову и навязывать чужому миру, которому они не нужны, свои порядки. Вот взять к примеру эту грязнокровку Миллер: в кого она превратила его троюродного брата? В тюфяка и магглолюбца, который даже не додумался наказать ее, когда она сбежала к его рыжему дружку, этому ненавистному Визерхоффу. Ангельская внешность, невинный взгляд — именно из-за грязнокровки Миллер Шенбрюнны отклонили руку его сестры Берты. Грязнокровка так опутала их сетями своей показной невинности, что они забыли о главной цели любого уважающего себя чистокровного рода и отвергли помощь тех, кто вернул бы их к утраченному наследию.
- Tormenta!
Но девчонка теперь уже не извивалась, не билась в конвульсиях, а словно впала в ступор. Тело ее сотрясали судороги, руки едва удерживали оттого, чтобы, подобно ее грязнокровому дружку, не завалиться пластом на пол, а с губ слетала едва слышная латынь, которую глупые магглы зовут молитвой.
- …libera nos de poenis inferni… — она уже почти не чувствовала боли, целиком сосредоточившись на молитве, для нее это было сродни окклюменции, гасившей ощущения внешнего мира, — et dimitte nos debita nostra… sicut et nos dimittimus debitoribus nostris… (2)
И посмотрела снизу вверх на своего палача потемневшими от страха и боли глазами. Вдали виднелся какой-то слабый, серебристо-белый свет, словно нимбом окружавший голову и плечи Бранау. Вот она, Господи, десница твоя, и ты пришел за мною, чтобы позвать на трапезу свою со праведниками и мучениками. Об одном только прошу: их пощади…
Бранау отступил на шаг назад. Неужели уже тронулась умом? Иначе как еще объяснить эту глупую блаженную улыбку, застывшую на ее будто бы просветленном лице? Бывая в ставке Темного Лорда, он слышал немало славных историй о бравых похождениях Пожирателей Смерти, в том числе и о том, как супруги Лестранжи пытали чету Лонгоботтомов. По словам мадам Лестранж, изрядно свихнувшейся в Азкабане, но по-прежнему обладавшей твердой памятью, Господин и его сторонники одерживали одну победу за другой, и жалкие попытки авроров и членов Ордена Феникса противостоять им были просто смехотворны. Чего стоит только один тот факт, что никто из них не додумался поставить хотя бы средненькую защиту на свои дома, чтобы выиграть хоть немного времени? На “Fidelium” и Дамблдора все надеялись, магглолюбцы мерлиновы. Эти гриффы и хаффлы настолько тупы, что даже не подозревали, что в их рядах есть крыса, причем не одна, — Беллатриса обожала рассказывать истории про старые добрые времена, когда Темный Лорд уже уходил, и старая гвардия оставалась одна за столом с бокалами вина. Они собирались обычно в одном из обеденных залов Лестранж-Холла. Плотно задернуты тяжелые бархатные портьеры на окнах, и свечи здесь не зажигали уже шестнадцать лет. Лишь оранжевые языки пламени освещают просторный мрачный зал и одетых в черное гостей, придающихся воспоминаниям за бокалом вина. — МакКиннонов, Боунсов и Прюэттов взяли вообще в постелях. Казалось, победа уже близко, если бы не то самое пророчество, из-за которого Господин пошел к Поттерам на Самайн. Мордредово пророчество! Кроме Господина, никто в него не поверил. Да и как можно было поверить в то, что ребенок может нанести вред? Согласно древним законам магии, дети были неприкосновенны. Нельзя было убить младенца, тем более единственного наследника древнего чистокровного рода, и не быть за это наказанным собственной магией. Если бы он разрешил ей, Беллатрисе Лестранж, сопровождать его, если бы она сумела остановить его от столь необдуманного шага… — на этом месте колдунья обычно так сильно сжимала бокал и трясла головой от гнева, что вино расплескивалось по атласной темно-зеленой скатерти. — После таинственного исчезновения Господина Пожиратели смерти оказались, как тело без головы, не зная, что им делать, а продажные министерские крысы и магглолюбцы повылезали из своих дыр, стали праздновать победу, которую за них одержал какой-то мелкий щенок, сын грязнокровой мамаши! Тогда-то Лонгоботтом, вываливаясь навеселе из какого-то паба, и заговорил, что знает, где находится Неназываемый. Для них, истинных последователей Темного Лорда, это был глоток надежды. Но, как выяснилось, ни Лонгоботтом, ни его женушка, пришедшая его спасать, не знали ничего на самом деле, и Белла со своим мужем и деверем пытали их уже чисто из ненависти, желая отомстить так называемым светлым за своего Господина. Тогда их и повязали авроры. Рабастан предположил даже, что это могла быть подстава со стороны Даблдора: для него, озабоченного всеобщим благом, жизнь пары авроров и членов Ордена Феникса означала ничто по сравнению с победой сил добра. В любом случае, Лонгоботтомы сильными аврорами никогда не были и сошли с ума уже через полчаса пыток. Может быть, Миллер тоже осталось недолго?
- To…
- *Stupefac! Expellite arma! Incarcero! Silentium!* — трое подростков, оказавшись связанными, повалились на пол, беззвучно открывая рты. На лицах их явственно читалась злость и обида.
Высокий и статный юноша, по-прежнему держа в руке волшебную палочку, переступил через тело лежавшего неподвижно одноклассника и упал на колени перед стоявшей на четвереньках девушкой.
- Elise! — выдохнул он, прижав девушку к себе, зарывшись пальцами в ее спутанные золотистые волосы, и поцеловал в лоб. — Du bist lebend!.. /нем. Элиза!.. Ты жива!/
- Что здесь произошло? — спросил второй слизеринец, пришедший вместе с Шенбрюнном; осветил помещение, после чего легким движением руки снял заклятие немоты с пятикурсников.
Ответом ему злобное молчание — юные змейки прекрасно знали, что новый староста не станет их пытать, и Сыворотки Правды у него нет, да и декан их потом отмажет. Бранау по-прежнему валялся на полу без сознания. Посмотрел на Шенбрюнна и покачал головой — при всем своем уважении к немецкому аристократу, он никак не мог понять его пагубного пристрастия к грязнокровкам. Кайнер, теперь эта Миллер, кажется, невеста его дружка с Гриффиндора. Поколдовав над хаффлпаффкой и усадив ее у колонны, Шенбрюнн перешел к ее однокласснику Финч-Флетчли, которому досталось намного больше. Решил сыграть в благородство?
- Нотт, помоги мне, пожалуйста, — сказал немец властным тоном, залечивая волшебством наиболее опасные раны. — Нужно наколдовать носилки. Его необходимо доставить в Больничное крыло.
Вдвоем положили Джастина на носилки. Шенбрюнн быстрым движением пальцев расстегнул на парне одежду и промыл раны водой. Из неглубоких, но рваных ран продолжала медленно вытекать кровь. Ясно, студентам-недоросткам, захотевшим почувствовать себя сверхчеловеками, не хватило сил на полноценное “Sectumsempra”, и они решили просто добить парня, нанося поверх одних ран другие. Нотт удивился только, откуда его новый одноклассник знаете весьма сложную формулу авторского контрзакляться, о котором было известно далеко не всем слизеринцам, но не стал задавать вопросов.
- Зря ты не взял с собой… Кайнер, — сказал Нотт, когда они оказали, наконец, первую помощь Финч-Флетчли. — Могла бы помочь доставить… этих в Больничное крыло. Нам еще с Бранау, Басингтоном, Нортом и Хелви разбираться.
- Воды… — просипел хаффлпаффец, не разбирая, кто перед ним.
- Кайнер не справилась бы… — задумчиво ответил Шенбрюнн после того, как наколдовал стакан воды и приложил его к разбитым губам Джастина. — Лучше позвать эльфов.
Нотт вызвал домовиков, приказав им транспортировать Флетчли в Больничное крыло, после чего развязал Басингтона, Нортона и Хелви и, снова наложив на них “Silentium”, повел на допрос к декану, заранее предчувствуя, как не обрадуется последний. Ведь это частично и его, старосты, вина, что он не проследил за пятикурсниками и дал им возможность совершить эту глупую выходку, едва не граничащую с убийством. Все-таки есть большая разница между провокациями и словесными оскорблениями, от которых всегда можно отказаться, и прямым нападением и издевательством, которое ложится грязным пятном на и без того шаткую репутацию Дома Слизерин, а самих его питомцев характеризует как людей, не умеющих думать о последствиях и действовать хитростью и осторожностью, а не напролом, подобно глупым гриффам.
- Элиза, как ты? Как ты вообще здесь оказалась? — сказал Карл, вновь обняв подругу.
Ответом ему было немое молчание и перепуганный взгляд голубых глаз. Все это время девушка просидела в углу около колонны в состоянии полной апатии. Измена жениха и последовавшие затем недолгие пытки лишили ее сил. Хотелось уснуть и больше не проснуться, ничего не чувствовать. А обезболивающее заклятие Карла погрузило ее в подобие своеобразной дремы: она все видела, все слышала, все запоминала, но никак для себя не анализировала и почти ничего не чувствовала. Она понимала, что раны ее, в отличие от Джастина, были не смертельны, и потому она должна была подождать и возблагодарить Провидение за столь чудесное спасение, ведь все могло окончиться намного хуже, причем не только для нее.
Карл невольно скосил взгляд на ее правую руку — не хватало подаренного Лотаром обручального кольца, а ведь его можно было снять лишь при искреннем желании разорвать помолвку, что уже наводило на некоторые подозрения.
- Что произошло, Элиза? — обеспокоено спросил он, глядя девушке в глаза, но увидел в них лишь мерцающий кокон из боли и тьмы.
Неожиданно Элиза дернулась, резко качнув головой, и выкинула правую руку вперед, над его плечом. В глазах ее застыли какая-то странная решимость и отчаяние.
- *Stupefac!* — уловил он невербальное заклинание, направленное за его спину, и девушка безвольно упала на его руки.
Быстро выхватил палочку, сделал выпад, прижав девушку к себе свободной рукой.
- *Everto statum!* — Бранау, уже начавшего отходить от слабенького Оглушающего Миллер, отбросило назад и, перевернув в воздухе, приложило о стену.
Ты спасла меня, Элиза… Что-то теплое разлилось по его телу от самого сердца: он значит для нее, и значит очень много. И вместе с тем пришло чувство вины: из-за него она сейчас на грани магического истощения, а он, дурак — ибо надо уметь признавать свои ошибки и называть вещи своими именами — не додумался сразу связать Бранау. Какая странная ирония судьбы: своим спасением он обязан уже двум девушкам и двум магглорожденным.
Поцеловав девушку в макушку, Шенбрюнн бережно усадил ее на пол, облокотив на колонну, и дал укрепляющее зелье, которое всегда носил с собой. Этого мало, но, по крайней мере, Элиза не умрет теперь от магического истощения. Связал Бранау с помощью “Incarcero” и, вызвав эльфа, приказал доставить своего одноклассника в кабинет декана. Его прошлая ошибка обошлась ему слишком дорогой ценой. Карл не знал, какое именно заклинание хотел в него кинуть Бранау, но прекрасно понимал, что “милый родственничек” не упустил бы возможности преподать “урок хороших манер” с применением Режущего и Пыточного, которые так обожает их двоюродная бабка и старая дева Эльза Шварц фон Бранау.
Осторожно взял Элизу на руки. Голову прижать к груди, ноги сместить на плечо, чтобы можно было колдовать. Сосредоточился на Больничном крыле.
- [i]*Το νήμα Αριάδνης!*[i] (3) — палочка совершает крестообразное движение, и с ее конца слетает тонкая золотистая нить, слабо мерцающая во мраке подземелий.
Теперь идти быстро, но не торопиться. Смотреть под ноги и вперед, но не терять концентрации на конечной точке пути, держа ее образ в своей голове чуть выше видимого пространства.
Школьная медсестра, разбуженная за ночь уже второй раз, невнятно выругалась сквозь зубы, но быстро пришла в себя, когда речь зашла об очередном пациенте. В отличие от мальчика, доставленного около часа назад, на котором и живое место было трудно найти — все его тело покрыто следами шрамов, ожогов и нарывов, — девочка выглядела вполне прилично, вот только казалась слишком бледной и слабой, будто из нее враз выкачали все жизненные силы.
- Ей необходимо дать “Τη επούλωση ειρήνη” (4), — уверенным тоном произнес Шенбрюнн, устраивая девушку на больничной кровати, — а также сильнодействующие укрепляющие и восстанавливающие зелья.
По протоколу всем пациентам предписывался покой и постельный режим, а потому всех посторонних лиц надлежало выпроводить из Больничного крыла, однако ради исключения мадам Помфри позволила Карлу Шенбрюнну — так представился молодой человек — посидеть со своей подругой, пока она заполняла карточки.
Выпускница Хаффлпаффа, Поппи Помфри всегда старалась держаться в стороне от межфакультетских разборок. Окончив медицинские курсы при больнице св. Мунго и пройдя там же положенную стажировку, она вернулась в родной Хогвартс, чтобы отныне посвятить свою жизнь заботе о здоровье юных магов. Она старалась одинаково относиться ко всем студентам, ведь для нее они, прежде всего, пациенты, не читала нотации и молча хранила в своем сердце все поведанные ей секреты. Она понимала, что если не будет доверять детям и воспринимать их такими, какие они есть, то и они не станут доверять ей.
Она пропустила через себя тысячи историй юных магов, и, казалось, достаточно много повидала на своем веку, чтобы удивляться чему-то. И, тем не менее, ей странно было наблюдать дружбу между холодным и гордым слизеринцем и мягкой, доброй хаффлпаффкой. Как он держал ее на руках, как бережно укладывал на кровать, чтобы ей было удобно, как он смотрел на нее — мало в ком из влюбленных юношей и девушек мадам Помфри видела столько нежности и искренней заботы друг о друге. Еще парень оказался хорошим зельеваром — не каждый выпускник Хогвартса может сварить “Τη επούλωση ειρήνη” с первого раза без единой ошибки, да еще почти не подглядывая в рецепт. Обычно данное зелье, с учетом всех предварительных процедур, готовится почти неделю, и потому большинство зельеваров предпочитают закупать уже готовую основу, из которой, при наличии необходимых ингредиентов, зелье для лечения пост-эффектов Пыточных и им подобных проклятий можно сварить за полчаса-час. И Помфри определенно не пожалела, что в свое время заставила Альбуса профинансировать закупку дорогостоящих ингредиентов, а Северуса — приготовить основу.
Медсестра отпила кофе и посмотрела в приоткрытую дверь. Юноша склонился над девушкой и что-то ласково шептал ей, гладя по золотистым кудрям. Та уже пришла в себя, но все еще чувствовала себя слабой и должна была вновь уснуть после принятого успокоительного зелья. Написала еще пару строк — парень раздраженно качает головой и явно чем-то недоволен. Закончится карточка, и надо будет его отправить восвояси. Да, еще и записку написать для Аргуса и учителей — все-таки мальчик не развлечения ради шлялся, а спасал девочку, да и с зельем в Больничном крыле помог. Мерлин! Еще нужно Северусу список зелий составить. Костероста и Ранозаживляющего пока хватает, но избыток никогда не помешает — очередной матч по квиддичу или драка в коридоре моментально изведет все ее запасы. Не будет ничего страшного, если парень задержится еще на пятнадцать минут, а она с чистой совестью ляжет спать.
- Молодой человек! — кто-то тряс его за плечо.
Карл нехотя приподнялся на локтях, благословляя темноту, царящую во владениях мадам Помфри. Последнее, что он помнил — он утешал Элизу, уверяя, что она ничем не виновата перед ним. Что истинная дружба и любовь не возможны без взаимного доверия и уважения. И что он желает только одного — чтобы она была счастлива, и приложит со своей стороны все усилия, чтобы добиться этого. Поцеловал ее в лоб, и она коснулась его щеки — какие же у нее нежные пальцы. Прикосновения ее приятны и желанны, от них будто искра пробегает по телу, и накатывает сладкая истома. Наклонился над ее маленьким, чуть приоткрытым ртом — сейчас это казалось таким нужным, естественным, но не поцеловал. Элиза и так испытала в этот вечер слишком много горя, чтобы потом жалеть о сиюминутном порыве своего друга. Он ей друг, а не жених, а с Лотаром надо будет… поговорить.
- Карл, пожалуйста, побудь со мной, еще чуть-чуть, — слабеющим голосом прошептала Элиза.
Она уже засыпала под действием зелий, руки ее опустились на руки Карла, и он нежно погладил их по тыльной стороне.
- Милая Элиза, с тобой я буду, сколько ты захочешь, — так же тихо ответил Шенбрюнн, поудобнее устроившись на кровати.
Сейчас, с разметавшимися по подушке волосами, она казалась особо хрупкой и умиротворенной. Провел рукой по ее золотистым прядям — она улыбнулась во сне. Аккуратно обняв девушку, вновь наклонился над ней и поцеловал в висок, зарывшись в ее золотые кудри, вдыхая сладкий аромат цветущих яблонь.
По-видимому, царившие в Больничном крыле сумрак и тишина, а также накопившаяся за день усталость сделали свое дело, раз он уснул прямо там, на кровати, рядом с Элизой. Осторожно встал, стараясь не задеть спящую девушку, и поправил ей одеяло.
- Вам лучше уйти, мистер…
- Шенбрюнн, мадам, — к Карлу вернулось прежнее самообладание.
- Вот, возьмите эту записку, покажите учителям или мистеру Филчу, если встретите их в коридорах.
- Благодарю, мадам.
Говорила Помфри устало и сухо, но без укора, и Карл был ей благодарен за это.
До слизеринских подземелий Шенбрюнн добрался без труда, а заодно и записка от школьной медсестры пригодилась — в одной из галерей между корпусами он едва не наткнулся на миссис Норрис. И все это время у него в голове крутились мысли, посвященные недавним событиям. Элиза не могла говорить неправду, пусть изначально и считала себя виноватой. Кольца нет — его она скинула в порыве отчаянья и гнева, значит, Лотар действительно ей изменил. Хотелось немедленно развернуться и пойти в Гриффиндорскую башню, чтобы вставить мозги этому рыжему идиоту, называющемуся его другом. Доверил ему самое дорогое, чтобы тот так бесславно распорядился дарованным ему сокровищем. И с кем?! С Грейнджер!
Карл устало привалился к холодной шершавой стене. Вдох-выдох, вдох-выдох, медленнее, глубже, ровнее… То, что завтра с утра пораньше необходимо устроить серьезный разговор этому оболтусу, сомнению не подлежало, теперь надо решить, что и как говорить: от этого зависят не только отношения Лотара и Элиза, но и их дружба. С одной стороны, Шенбрюнн знал, что его друг (пока еще друг) — натура деятельная, страстная и увлекающаяся. Лотар Визерхоф умел быть душой компании и легко поддерживал разговоры на любые темы. У него было мало настоящих друзей, зато достаточно много знакомых и приятелей, с которыми стоило бы обменяться парой любезностей при встрече. А на балах… Лотар великолепно вальсировал и не упускал случая пофлиртовать с прекрасными девицами, обходя стороной лишь тех, кто был ему глубоко неприятен, вроде Берты фон Бранау или Августы Ротбайль. С другой… с тех пор, как Лотар начал встречаться с Элизой, он души в ней не чаял и даже не смотрел на других девушек. Чувства его были искренни и не могли измениться за каких-то пару часов. Или все-таки могли? То, что Грейнджер была одурманена, сомнению не подлежало. Также можно предположить, что она первая полезла к Лотару — видя ее поведение, ни один приличный человек не захочет взять ее себе в жены. Теперь остается выяснить: во-первых, как Лотар оказался в том коридоре вместе с Грейнджер; и, во-вторых, кто вообще затеял всю эту авантюру с зельем. Первое легко можно будет выяснить завтра у Лотара — Карл не сомневался в том, что его друг, если действительно любит Элизу, не станет отпираться. А со вторым придется подождать, ибо слишком мало пока имеется данных.
Известно следующее… Исключить из подозрения стоит всех хаффлпаффцев, кроме Смита — они слишком честны для этого. Равенкловцам это просто не нужно и неинтересно. Слизеринцы, его одноклассники — тоже вряд ли, по крайней мере, среди них нет исполнителя. Сделать это мог только кто-то из Гриффиндора, тот, кто мог легально, не вызывая подозрений, находиться рядом с Грейнджер и периодически подливать ей зелье. Почему именно зелье? Для наложения заклинания такого рода необходимо обладать не только высоким магическим потенциалом, но и определенными навыками в ментальной магии, а также хорошо знать нумерологию, чем может похвастать далеко не каждый студент-старшекурсник, особенно если учесть крайне ограниченный доступ к тайным знаниям в Хогвартсе. Большинство же приворотных зелий относятся к числу условно разрешенных, ибо частично корректируют разум человека, создавая в памяти новый смысловой объект и новые эмоциональные и ассоциативные связи, а также влияя соответствующим образом на физиологию человека. В широкой продаже их не было, но при наличии связей их можно было легко заказать у частных зельеваров.
Открыл проход, скрытый за угрюмым средневековым волшебником в темно-красной мантии, вошел в гостиную. Темно, холодно, тихо. Лишь у ступеней, ведущих в зал с фонтаном, стоит одинокая женская фигура. Кайнер…
1) (лат.) Спаси нас, Царица Небесная, и от грехов наших избави нас. Прими души нас и донеси их Сыну Твоему…
2) (лат.) … избави нас от адовых мук… и остави нам долги наши… как и мы оставляем должникам нашим…
3) (греч.) “Нить Ариадны” — заклинание, указывающее путь к конкретному месту. Для поддержания Нити необходима постоянная концентрация на конечном пункте следования, иначе Нить исчезнет.
4) (греч.) “Исцеляющий покой” — зелье, применяемое для лечения последствий пыточных заклятий (“Cruciatus”, “Tormenta”).
|
|
| PPh3 | Дата: Среда, 21.11.2012, 20:38 | Сообщение # 210 |
|
Высший друид
Сообщений: 786
| Ретроспектива…
Слизеринцы приняли первое их поражение в сезоне сухо, с достоинством, пообещав самим себе вырваться вперед за счет баллов, получаемых на занятиях, и раскатать под орех воронов и барсуков в последующих матчах. Малфой сидел вялый и явно пребывал в депрессии, не реагируя на внешние раздражители, в том числе демонстративно дувшуюся Пэнси Паркинсон, которой было крайне скучно. Крэбб сидел с Гойлом в Больничном крыле — все-таки из-за него товарищ по команде получил травму. Позже к ним присоединилась и Буллстоуд. Вэйзи, Забини и Уркхарт, побушевав в душе, топили проигрыш в эльфийском вине, заранее заказанным в Хогсмиде на случай победы. Нотт периодически следил за порядком в общежитии. Все остальные змейки пытались заниматься тем же, чем и раньше в выходные — читали книги и газеты, вели светские беседы. Вот только разговоры никак не клеились, а строчки чаще разбегались перед глазами.
Они с Кайнер устроились там же, где и всегда, в комнате для выполнения домашних заданий. В коллектив они еще не влились, чтобы предаваться вместе со всеми унынию из-за проигрыша в матче, и потому держались своеобразным островком, отдельно от всех слизеринцев. Шенбрюнн, удобно устроившись в кресле, читал томик Гете, Анна — конспектировала его учебник по зельеварению. Иногда она отвлекалась от работы, пытаясь расслабиться в жестком кресле и уходила в какие-то заоблачные дали. Временами порывалась походить по комнате, но удерживала себя на месте. От самодисциплины она уже или явно отвыкла, или плохо была к ней приучена. И, тем не менее, показалось Карлу, подобные отвлечения необходимы ей тогда, когда работа требует вдумчивости и творческого подхода, а не механического переписывания или решения задач по уже готовым алгоритмам. Словно некая определенная конфигурация тела способствует легкому полету мысли. Временами он вслух зачитывал понравившиеся ему отрывки, и Кайнер превращалась вся во внимание, ловила каждое его слово.
- Карл… вы очень хорошо читаете вслух, — говорила она, делая паузы между словами, словно пытаясь успокоиться, а в глазах стояло немое восхищение: — *Мне нравится твой голос…*
Кайнер любила и не любила читать одновременно. Чтение не было для нее насущным процессом, естественным времяпровождением, а библиотека — кладезем знаний. Как она сама рассказывала, в библиотеку она ходила лишь тогда, когда книги, требуемые школьной программой, нельзя было найти дома или у друзей. И, тем не менее, она жадно хватало каждое новое знание, стоило последнему заинтересовать ее.
Как и ожидал Шенбрюнн, Кайнер попросила у него почитать книгу, разумеется, когда он дочитает. Положил книгу на стол перед ней — он уже читал ее, только давно. Ему не жалко, а Кайнер пусть просвещается и обогащается, открывает для себя что-то новое и глубокое.
- Вы хорошо рисуете, Анна, — заметил он, глядя через ее плечо на нарисованный чернилами цветок шиповника… в рабочей тетради.
Девушка застыла, резко выпрямив спину.
- Э… Спасибо… это просто тетрадь для записей… я не собираюсь показывать ее преподавателям, — попыталась оправдаться Кайнер.
- Анна, разве я укорял вас в чем-то? — строго спросил Карл, встав так, чтобы ей было видно его лицо.
- Н-нет, — Анна отрицательно покачало головой, скосив взгляд в сторону. — Но вам, наверное, не понравилось, что я рисую в тетради.
- А вы в этом уверены? — парировал Карл. — Запомните, — он наклонился к девушке так, чтобы его лицо было чуть выше ее, — никогда не спешите оправдываться в том, в чем вас не обвиняли. Ответственность за ваши действия вы несете, прежде всего, перед собой и своей совестью и уже во вторую очередь перед окружающими вас людьми.
Кайнер не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
- А меня нарисуете? — спросил Шенбрюнн, улыбнувшись.
- Я… могу попробовать, — сказала Кайнер неуверенно, — я очень мало рисовала портреты реальных людей.
- Хорошо. Я не возражаю.
- Только это очень долго и скучно. Лучше вернитесь к чтению и сделайте как можно более умный вид, — Карл снова улыбнулся, исполнив просьбу своей одноклассницы.
Так… легкими штрихами наметить позу, наклон головы, окружающие предметы. Фон упростим — не тот уровень, да и времени ограниченное количество. Уже в наброске должно угадываться движение, выражение лица — на это уповали абстракционисты-минималисты вроде Матисса и Пикассо.
Какое-то время в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом грифеля по пергаменту и переворачиванием страниц. Проходившие мимо слизеринцы косились на странную парочку кто с любопытством, кто с пренебрежением. Некоторые, насколько это было возможно с расстояния нескольких футов, пытались рассмотреть намечающуюся картинку, но Кайнер это быстро начинало нервировать, и она небрежно, как от назойливых мух, отмахивалась от них рукой с зажатым карандашом. Быстрее и действеннее оказывался взгляд Шенбрюнна — не стоит мешать протеже родовитого аристократа. А если Шенбрюнна устроит качество, то можно будет попробовать заказать грязнокровке и их портреты. Самая подходящая работа для таких, как она.
… Теперь глаза. Они — зеркало души. Они передают эмоции, характер человека — все то, о чем обычно умалчивают слова. А у Карла глаза очень красивые, взгляд королевский, в нем чувствуются непреклонность, холод и сталь.
- Карл, посмотри на меня, пожалуйста, — восхищение на лице, придыхание в голосе.
Его имя она произносит мягко, с чуть раскатистым “р”, какое бывает обычно в южно-романских языках, слегка подмурлыкивая, словно книззл, наевшийся теплых свежих сливок. Оторвал взгляд от книги и перевел на Кайнер. Интересно, как она будет изображать его в двух ракурсах сразу?
Брови чуть изогнуты, глаза открыты и смотрят прямо, насквозь, будто видят каждый помысел. В подземельях традиционно стоит сумрак, а под рукой только черный грифель — взгляд становится более глубоким, таинственным, но не обжигающим и жестоким, как у их декана. Величественный, горделивый, ему нельзя не покориться…
Who would not admire,
Who could not adore,
Who does not desire,
Who wishes to see more?
Oh dark eyes, help me see,
Just one look, she is gone,
Look on me, we are one,
Fading with the setting sun… (5)
Анна не сразу обратила внимание, что плачет, но лишь когда одинокая слеза упала на рисунок, тут же впитавшись в бумагу. Вытерла глаза, продолжив штриховать. Затемнить надо кресло и нижнюю часть книги — они расположены в контражуре6. Четче прорисовать складки на мантии и портьерах, но так, чтобы они не отвлекали взгляд от изображенного на рисунке человека. Более легкими штрихами изобразить кладку на стене и на колонне, чтобы текстура была заметна, но не бросалась в глаза…
- Прошу прощения, мистер Шенбрюнн, что отвлекаю вас от столь важного занятия… — это был новый староста Слизерина Теодор Нотт. — Я думаю, мисс Кайнер сможет дорисовать ваш портрет в другой раз… — тон его, строгий и властный, приправленный толикой сарказма, не предвещал ничего хорошего.
Кайнер явно собиралась что-то сказать, по-видимому, о степени законченности своей работы, раз она взялась за листок, но под взглядом своего одноклассника тут же опустилась обратно в кресло и, откинувшись на спинку, закрыла рот.
- Я слушаю вас, господин Нотт, — сказал Шенбрюнн, встав со своего места и положив книгу на стол, таким тоном, будто оказывает старосте услугу одним фактом, что говорит с ним.
- Нужна ваша помощь, мистер Шенбрюнн, — Нотт скинул спесь и перешел к делу. — Пропал ваш соотечественник Генрих фон Бранау, а также трое пятикурсников, для которых отбой наступил уже полтора часа назад. Предположительно они ушли вместе. Вы ведь с мистером Бранау родственники, не так ли? — староста Слизерина слегка прищурился.
- Да, мистер Нотт, — Кайнер напряглась и сжалась в кресле.
- Можете взять с собой вашу… Кайнер. Она может быть полезна.
- Фрейлейн Кайнер останется в общежитии, — властно проговорил Карл, — для ее же безопасности, а также нашей с вами. В представленном вами деле нет никаких пунктов, которые так или иначе затрагивали бы ее интересы.
- Я жду вас, — развернувшись на каблуках, Нотт покинул читальню: пусть попрощается со своей грязнокровкой.
- Karl! — в глазах отчаянье, а на губах застыла просьба не то не ходить вместе с Ноттом, не то разрешить ей пойти вместе с ним.
- Ich kehre zurück… — наклонившись, поцеловал ее в лоб, провел костяшками пальцев по щеке, — ich verspreche… /нем. Я вернусь… обещаю…/
Послушно кивнула и, потянувшись, обняла его за шею.
- Zurückkehre… Ich werde auf dich warten… /нем. Возвращайся… Я буду ждать тебя…/ — произнесла она, по-прежнему держась за его шею.
Конец ретроспективы.
Девушка сделала шаг назад, видимо, испугавшись — все-таки она была хоть неопытным, но все же ментальным магом, и могла уловить исходившие от него гнев и раздражение — на Бранау и Лотара. Шагнул ей навстречу, протянув руку ладонью вверх, и она ласточкой порхнула к нему в объятья. Маленькие тонкие пальцы поднялись вверх, зарывшись в кудри на его затылке.
- Ты вернулся!.. — в голосе облегчение и отчаяние одновременно.
- Я обещал, — Карл говорит уверенно и твердо, с ним спокойно, как
за каменной стеной.
За всю свою недолгую жизнь Карл Шенбрюнн крайне редко сталкивался с ситуациями, когда приходилось между долгом и собственными интересами, и почти никогда с теми, где приходилось бы выбирать между двумя равнозначными и взаимоисключающими интересами, а последствия неправильного выбора могли быть очень тяжелыми. Анна или Элиза — стоит ему взяться за одну, как вторая неизбежно утонет. За прошедшее с начала учебы время он не задумывался о том, кто из них ему дороже и больше для него значит — Элиза была счастлива с Лотаром, а ему необходимо было найти новую невесту, и тут очень вовремя подвернулась Анна, заняв собой почти все его свободное время, давая ему то, чего он был лишен раньше. Сегодняшний же вечер расставил все точки над i: он любит Элизу и позволяет себя любить Анне. Если первая для него как солнце, ласковое, не обжигающее, но согревающее все своими лучами, то вторая — мощный поток, сносящий все на своем пути, стоит дать ему волю. Элиза — хрупкая, нежная, ранимая, подобно первому цветку, только появившемуся из-под снега. Ей нужен сильный защитник и покровитель, который защитил бы от всех невзгод и напастей. И Флетчли на эту роль не подходит однозначно. Анна… однозначно сильнее ее, она сможет выжить сама, но какой будет ее жизнь? Она явно производила впечатление человека несчастного, не обласканного судьбой, не доверяющего людям. Он видел, как она менялась, стоило ему открыться перед ней, пойти навстречу. И потому известие о том, что он фактически предпочел ей другую, может быть воспринято как предательство и закончиться истерикой и очередным замыканием в себе. А такая Анна Кайнер опасна и для себя, и для окружающих. Следовательно, необходимо найти какое-то компромиссное решение, которое не сильно било бы по одной и позволило бы защитить другую.
- Анна, нам надо поговорить.
Убрала руки с его шеи, отступила назад. Уже готовится к худшему. Взял ее за руку, отвел к камину, усадил на диван. В пляшущих отсветах пламени ее лицо выглядит уставшим и напряженным, глаза широко распахнуты, под ними залегли темные круги.
- Вы ждали меня?
Кивок в ответ. Душу переполняет ощущение благодарности, но сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Она говорила, конечно, что будет ждать его, но он задержался намного дольше, чем планировал, и потому вполне естественно предполагал, что она уже легла спать. Но вместо этого она сидела здесь и ожидала его прихода, чтобы снова увидеть его. Она любит его — он понимает это, и тем труднее ему становится сказать ей, отобрать надежду…
- Анна, а теперь послушайте меня внимательно и попытайтесь понять, — строго сказал Карл, взяв девушку за плечи и посмотрев в глаза.
Снова кивок.
- Элизе нужна моя помощь, и, к сожалению, я не смогу проводить с вами столько же времени, сколько и раньше… Я боюсь… — строгость из голоса исчезла, он стал мягче; в глазах видны искренность и забота о близком человеке, желание быть понятым, — она не сможет справиться сама с навалившимся на нее несчастьем, и я не хочу, чтобы с ней случилось что-то опасное и непоправимое.
Сразу опустила голову, сникла.
- Я думаю, я справлюсь…
Кайнер говорила необычно уверенно, будто только что приняла тяжелое для себя решение.
- Я не думаю, что вам придется справляться самой, — ласково сказал Карл, проведя пальцами по русым прядям, обрамлявших ее лицо, — я говорю лишь: некоторое время. В Слизерине вы под моим покровительством, вас здесь никто не тронет. Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
- Спасибо, Карл, спасибо тебе за все!.. — в глазах слезы, в голосе искренняя благодарность.
Девушка неожиданно потянулась к нему, обхватив руками шею и заставив завалиться на спинку дивана, ее губы были в нескольких сантиметрах от его. И так же резко она встала с дивана — руки его соскользнули с ее спины, пропустив ткань мантии — и скрылась в темноте. А Карл по-прежнему сидел на диване, смотрел на огонь стеклянными глазами и думал… О том, почему Кайнер так и не поцеловала его, и что он хотел ее, каким бы неправильным это ни казалось. Нет, Кайнер положительно сводит его с ума. Но если мужчина столь слаб перед безумно влюбленной в него женщиной, то так ли велика вина Лотара в том, что он не смог устоять перед Грейнджер?
* * *
На следующее утро Джастина и Элизу выпустили из Больничного крыла, а Слизерин лишился двухста баллов. В Большом Зале Дамблдор произнес проникновенную речь о старых предрассудках, затмевающих понятия о добре, чести и совести, и побуждающих к совершению различных злодеяний, после чего публично пристыдил змеек, на которых теперь недобро косились все остальные факультеты. Затем белобородый директор преувеличенно бодрым голосом объявил, что Хогвартс по-прежнему остается самым безопасным местом не только в Британии, но и в мире (на что недовольно хмыкнули не только слизеринцы и большинство равенкловцев, но также некоторые хаффлпаффцы и гриффиндорцы), а также сообщил, что злодеи уже понесли наказание и начнут отбывать его сегодня же, и пожелал всем приятного аппетита.
Что же касается Бранау, Нортона, Басингтона и Хелви, то они действительно понесли наказание, ибо накладывал его сам декан лично. Вначале он высказал своим подопечным все, что думает об их глупости и неумении проворачивать свои авантюры в отсутствие посторонних глаз. Затем разошелся речью о том, как их выходка порочит честь Дома Слизерин, ибо, видит Мерлин, это была не обыкновенная драка, провокация или дурацкая шутка, а самое настоящее нападение на других учеников, что жестко карается Уставом. Согласно старинным правилам Хогвартса, за подобные преступления в стенах школы полагалось исключать, а сами подростки не имели права устроиться в другое учебное заведение и поступить на работу, где требовался бы школьный аттестат. Таким образом, в качестве дополнительного “бонуса” к наказанию проштрафившимся перекрывался доступ к большинству высокооплачиваемых и престижных профессий. Но исключение ученика оставляло, как правило, немалый след и на репутации самой школы, и потому руководство Хогвартса в последние несколько десятков лет стремилось быть терпимым и каждому давало шанс исправить свои ошибки.
В результате четверо слизеринцев получили отработки у Филча и Спраут до конца семестра и запрет на прогулки в Хогсмид до конца учебного года; они не имели права носить с собой волшебные палочки, разве что для использования их на уроках. Кроме того, декан перед всем своим факультетом объявил о преступлении их одноклассников, предал их поведение осуждению, а самим молодым людям призвал объявить бойкот. Отныне Бранау, Басингтон, Нортон и Хелви стали “неприкасаемыми”: с ними теперь не общался никто из слизеринцев; они сидели отдельно ото всех на уроках и не имели право трапезничать в со всеми в Большом Зале, а также ночевать в спальнях вместе со своими одноклассниками. Из еды им полагались только хлеб и вода; также наказанные должны были ежедневно прибираться в общей гостиной, уборных и ванных комнатах своего факультета.
Дамблдор поначалу возражал против такого строгого наказания для учеников, предложив ограничиться лишь снятыми лично им баллами, месячной отработкой у школьного завхоза и запретом на прогулки в Хогсмид — ведь они еще дети и не понимают, что творят. И впервые оказался в меньшинстве: никогда еще хогвартские учителя не были столь единодушны, тем более что поддержали они декана “темного” факультета. Спраут, ибо это ее студенты пострадали от нападения слизеринцев, готова была рвать и метать — никогда еще коллеги не видели ее такой разъяренной. И лишь после чая с бергамотом, вежливо предложенного директором, она немного успокоилась.
В ту же ночь Снейп отправил письма родителям своих подопечных, в которых подробно изложил недостойное поведение их отпрысков, и ответы не заставили себя ждать. Трое пятикурсников выглядели теперь по-настоящему пристыженными: очевидно, их проступок нанес немалый удар по репутации их семей, и за стенами школы их теперь ждало наказание дома. А оно будет, пусть и через три месяца — в этом можно было не сомневаться. Бранау же злобно поглядывал на своего декана, всем своим видом показывая, что он еще отомстит за попранную честь. А в конце недели профессору зельеварения было доставлено письмо, в котором супруги фон Бранау, как это ни странно, не оправдывались и не извинялись за своего сына, но, напротив, выказывали претензии руководству Хогвартса и ему, Северусу Снейпу в частности, что это вопиющий беспредел, когда в магической школе со столь древними традициями до сих пор обучаются грязнокровки, которые уже давно должны быть уничтожены. И позор Дому великого Салазара Слизерина, который приютил у себя мерзкое маггловское отродье. В конце письма господин Готфрид и фрау Луиза высказывали искреннее одобрение службе их сына под началом Темного Лорда всея Британии и надежду, что именно их сын приведет магический мир к всеобщему благу и господству над магглами.
Что же касается Шенбрюнна и Нотта, то они были награждены лично своим деканом, пятидесятью баллами каждый, за проявленное благоразумие и помощь другим ученикам. Однако на фоне громких скандалов, имевших место сразу на двух традиционно враждующих факультетах, небольшое пополнение баллов в копилке одного из них так и осталось незамеченным.
* * *
… Одинокие шаги гулко отдавались посреди длинного, немного обветшавшего коридора. Хотелось скрыться ото всех и никого не видеть — просто потому, что так стало бы легче: одиночество физическое всегда действовало на нее успокаивающе. Анна Лапина чувствовала себя брошенной и одинокой, но была готова к этому еще с того дня, как в первый раз поссорилась с Карлом. В этом было что-то… правильное. Она не ощущала щемящей тоски или сводящей с ума депрессии, как было несколько лет назад. Просто все закончилось, и надо перешагнуть через это, оборвать все эмоциональные связи и идти дальше. Она знала, что была лишней и не очень нужной, и, тем не менее, была благодарна Шенбрюнну за те крохи заботы, тепла и спокойствия, которыми он одаривал ее в последний месяц. Он был не первым человеком в ее жизни, к которому она имела неразделенные чувства, но первым, кто не оставил неприятных воспоминаний после себя. Только слабое тепло и свет, которое излучает еще холодное, зимнее солнце, прячущееся за облаками.
Анна даже почти не ревновала к Элизе — просто потому, что та была намного лучше ее и, в отличие от нее, уж точно смогла бы стать хорошей женой и матерью. А для другого заводить отношения просто не имеет смысла. Анна не умела быть счастливой, не любила заботиться о других, и потому вряд ли бы сделала счастливым того человека, которому пришлось бы идти с ней по жизни. Видя же, как Карл смотрит на Миллер, и как она отвечает на его заботу и поддержку, Анна с уверенностью могла сказать: они будут вместе до конца и руку об руку пройдут все испытания, которые уготовала им Судьба…
Солнце снова светит в окно, но не согревает. Гонимые ветром, по небу плывут облака, в лесу шумит листва, опадая. На душе тоскливо. Она не слышит чужие шаги, лишь смотрит через пыльное стекло на яркое голубое небо, на залитую солнцем, еще зеленую поляну перед замком, по которой беспечно носятся дети, но не может согреться. Она опирается о холодный мраморный косяк, и ее ладонь накрывает чужая, теплая. Она вырывается, разворачиваясь к нему лицом, и он снова перехватывает ее руку, подносит к губам.
- Добрый день, фрекен Кайнер…
Она слышит его ласковый голос, но не поднимает глаза. И почему ей “везет” сталкиваться с Фольквардссоном именно тогда, когда у нее очередной приступ депрессии?
- Карл Шенбрюнн посоветовал мне искать вас здесь…
Карл Шенбрюнн… она гуляла вместе с ним и Миллер по замку. Это стало традицией еще с первого их воскресенья в Хогвартсе, только теперь с ними не было Визерхоффа. Карл, чуть придерживая Элизу за талию, утешал ее, как тогда, когда она получила то странное письмо из дома; все его внимание было полностью поглощено ею. Анна же держалась в стороне, соблюдая правило “не оставаться одной”, но стараясь не мешать при этом. Ей было неловко наблюдать за ними, чувствовать себя лишней, больно видеть, как он заботится о ней, и представлять себя на ее месте. Хотелось просто оказаться одной, чтобы одиночество внутреннее, заполняющее душу тоской, сменилось одиночеством внешним, физическим. Она указала на первый попавшийся ей боковой коридор, и Карл рассеянно кивнул, встретившись с ней взглядом. Видимо, они еще не успели уйти далеко, и потому их догнал Фольквардссон.
- Рада вас видеть, Ассбьорн Фольквардссон, — произнесла она преувеличенно светским тоном, что смотрелось крайне неестественным в сочетании с тусклым взглядом и еще не успевшими высохнуть дорожками слез на щеках.
- Я думаю, нам следует пойти: старый пустой коридор — не самое подходящее место для столь прекрасной особы, — сказал он, чуть улыбнувшись, и вывел девушку наружу.
Чутко уловив настроение своей спутницы, Ассбьорн специально старался выбирать такие маршруты, чтобы ненароком не пересечься с Шенбрюнном и Миллер. Ненавязчиво и осторожно ухаживая за ней, так, чтобы ей было приятно, но при этом не спугнуть ее, он пытался сделать так, чтобы она расслабилась и перестала грустить. На лугу перед озером она впервые улыбнулась, радуясь уже остывающему, но по-прежнему ласковому осеннему солнцу, и он почувствовал, что счастлив. Подхватил ее на руки — она казалась легкой, как пушинка — и, улыбаясь, стремительно закружил по поляне. Радость переполняла его. Лишь остановившись, он заметил смущение девушки.
- Простите, если я вас чем-то обидел… — Ассбьорн поспешил извиниться за свой иррациональный порыв.
Сейчас они спускались по пологому склону, поросшему вереском и ракитником, к одинокому клену на берегу озера, под которым равенкловец любил проводить иногда время. Он держал Анну под руку, в свободной она сжимала скромный букетик полевых цветов, которые насобирала сама по пути.
- Нет, ничем… — снова потупила взгляд, смотря себе под ноги.
- Но… — юноша призадумался, — может быть, вы скажете правду, чтобы не терзать ни себя, ни меня?
- Эм… я не уверена, что стоит говорить об этом…
- Поверьте, Анна, — Фольквардссон остановил ее и, взяв за плечи, пристально посмотрел ей в глаза, — люди часто ломают жизнь себе и своим близким именно потому, что не хотят или боятся вовремя сказать правду, тогда, когда еще есть возможность осознать и исправить ошибки, найти их первопричины.
- Вам это не понравится, — девушка неуверенно покачала головой.
- Считайте, что я готов к этому, — спокойно ответил парень, поставив точку в их споре.
Что Лапину больше всего удивляло в Ассбьорне, так это рационализм в его чувствах к ней, ибо она привыкла к тому, что молодые обычно легко влюбляются, но также легко перестают любить и даже начинают ненавидеть, ибо разум застилают гормоны и эмоции, а открытое несоответствие идеалу оказывается сродни предательству или обману. Люди старшего возраста переносят свои чувства на детей. Подкрепляемые инстинктами, они становятся еще более сильными и иррациональными, отвергая порой все доводы разума на их пути. Попробуй сказать она матери какую-нибудь нелицеприятную правду о себе, и та сразу же разразилась бы весьма эмоциональными нотациями на тему, как ее дочь не права. Фольквардссон же — Анна была в этом уверена — не только спокойно выслушает ее до конца, но еще и поинтересуется, почему она так думает.
- Мои ощущения… ведь это ненормально, что мне приятны ваши прикосновения, в то время я не люблю вас? — и подняла голову, готовясь встретить раскат грома.
- Ненормально, потому что на моем месте не Карл Шенбрюнн? — спросил Фольквардссон в ответ, как-то криво улыбнувшись, и было не понятно, то ли он осуждает ее, то ли это юмор своеобразный такой.
Снова взял Кайнер под руку, и они продолжили идти вниз.
- То есть вам нравятся сами ощущения от прикосновения к вам, безотносительно того, кому они принадлежат? — вновь спросил Фольквардссон, свернув с опасной темы; сейчас в его голосе и выражении лица сквозил неподдельный исследовательский интерес.
Анна постаралась сосредоточиться на соответствующих воспоминаниях, относящихся к ее пребыванию в прошлом. Карл… забота, нежность, спокойствие — ей нравилось в нем все. Снейп, если не вел себя целенаправленно грубо по отношению к ней… его прикосновения, когда он брал ее руку в свою и учил выводить геометрический контур палочкой, нельзя было назвать очень приятными, хотя они вызывали все-таки слабый отклик в ее организме. Главным в них был профессионализм. Бранау… обладание и унижение — не лучшее сочетание. Ассбьорн… забота, нежность и… — она не могла назвать это исключительно страстью. Любовь? Он определенно вкладывал в свои прикосновения эмоции, ибо это было не простое проявление вежливости, следствие воспитания и внутренних установок. Его чувства к ней были самоцелью, и он стремился донести их ей. Наверное, нечто подобное было между Шенбрюнном и Миллер.
- Нет, — девушка отрицательно покачала головой, — разница есть… — и кратно, насколько смогла, рассказала о своих наблюдениях.
Ассбьорн улыбнулся чему-то своему, и они продолжили путь, пока не остановились под кроной раскидистого клена, листва которого играла уже всеми оттенками желтого и охры. Юноша достал из кармана мантии маленький сверток и, увеличив его с помощью волшебства, большим шерстяным покрывалом расстелил на все еще зеленой траве. Приобняв девушку за талию, усадил ее рядом с собой, позволив опереться на свое плечо. Он не помнил, когда ему было еще так хорошо.
К удивлению Лапиной, за исследовательскими беседами и размышлениями и весьма приятным для нее и не только времяпровождением, тоска по Карлу прошла почти полностью, и потому встреча вместе с ним и Элизой по пути в замок уже не вызывала у нее щемящую боль и одиночество внутри. Молодые люди в очередной раз поприветствовали друг друга и, перекинувшись несколькими фразами о том, как провели время, направились в Большой Зал. В словах, интонациях, взглядах лишь одна доброжелательность, и ничего больше. И хотя Лапина догадывалась, что ей еще не раз предстоит поговорить в ближайшее время Карлом, в т.ч. обсудить и нынешние обстоятельства, она удивилась и обрадовалась одновременно тому, что он нисколько не осуждает и даже, наоборот, одобряет ее дружбу с Ассбьорном.
После обеда Фольквардссон пригласил всех к себе в гостиную Равенкло. Элиза первоначально удивилась, что вход в общежитие воронов открывается не паролем, а ответом на довольно туманный и расплывчатый вопрос, который задавал бронзовый орел, сидящий на дверном молотке. Мало того, выяснилось, что на каждый вопрос не существует однозначно правильного ответа, ибо исходную формулировку можно интерпретировать слишком по-разному. Как пояснил Ассбьорн, именно этим отличаются равенкловцы от всех остальных учеников — умением видеть вглубь вещей и смотреть на одни и те же вещи под разными углами. Впрочем, тут же добавил он, этот факт не исключает того, что на других факультетах тоже есть люди, обладающие подобными качествами, просто для равенкловцев, как ученых по духу, они приоритетны. Шенбрюнн, Лапина и Миллер по достоинству оценили большую уютную гостиную, оформленную в синих тонах и насквозь пронизанную солнечными лучами. Здесь не было того радушия, что царило в Хаффлпаффе, но также показной самодостаточности и холодности, характерных для Слизерина. Здесь хозяйствовал дух Просвещения, заполняющий все вокруг, призывающий к учению и жажде познаний, а атмосфера идеально располагала к тому, чтобы выполнять домашние задания и писать рефераты, которые требуют полной сосредоточенности на мыслительном процессе. Ассбьорн тем временем представил товарищам по факультету своих друзей и просто поставил их перед фактом, что они будут иногда приходить сюда. Вороны лишь вежливо кивнули в ответ и вновь вернулись к своим книгам и разговорам. Всем было понятно, что это объявление относилось, главным образом, к Кайнер, так что не стоит опасаться наплыва остальных факультетов в их уютное гнездышко. Для Анны же это было фактически приглашение: она имеет теперь полное право находиться здесь, в то время как Карл почти все свое свободное время проводит с Элизой.
Шенбрюнн предложил ей поговорить тем же вечером, как она и предполагала. Отбой уже наступил, и большинство учеников уже разошлись по своим спальням. Они заняли свои привычные места в гостиной около книжного шкафа, так, чтобы их не было видно со входа, и Карл накинул на окружающее пространство заглушающий купол — на всякий случай.
- Анна, я хотел бы попросить у вас прощение за то, что все так получилось, учитывая ваши чувства ко мне… — юноша говорил холодным и ровным голосом, однако было заметно, что извинения — это вовсе не то, чем он занимается постоянно.
- Не стоит, — перебила его Лапина, — я прекрасно понимаю вас, и я не рассчитывала на взаимность с вашей стороны. Но я также благодарна вам за вашу дружбу и покровительство, — девушка улыбнулась, и в зеленом полумраке подземелий ее улыбка казалась грустной и вымученной.
- Я принимаю вашу благодарность, — уже легче. Как же ему все-таки повезло, что Кайнер оказалась умной девушкой и не стала устраивать истерики в стиле: “У-у-у! Ты плохой! Ты меня бросил! Ненавижу!..”, которую легко можно было ожидать от маггловоспитанной и не только. — И в связи с этим я хотел бы обсудить с вами обстоятельства, вынудившие меня поступить подобным образом…
Далее Шенбрюнн рассказал, правда, опустив некоторые подробности и предысторию, что же все-таки случилось на самом деле (хотя Лапина не считала себя охочей до сплетен, ей, тем не менее, было интересно узнать, как же так получилось, что Миллер рассорилась с Визерхоффом, и причем здесь вообще оказался Бранау), и далее высказал предположение, что же могло стать причиной того странного и нелепого стечения обстоятельств, которые разрушили сразу несколько отношений. Анна кивала — она понимала большую часть того, что говорил ей Карл, и соглашалась с ним. А выходило все просто расчудесно: Грейнджер кто-то из одноклассниц травил модифицированной Амортенцией, и в результате она так запала на Визерхоффа, что поцеловала его прямо на глазах у его девушки. У Миллер случился приступ паники и депрессии, и она побежала, куда глаза глядят, пока не напоролась на “Tormenta” Бранау. А Шенбрюнн поссорился в результате с Визерхоффом. Какой-то театр абсурда, цирк в виде гроба на колесиках! Одновременно она понимала, что эта информация не для посторонних ушей, и Карл поделился ею с ней, чтобы показать, что: во-первых, их дружба по-прежнему в силе; и во-вторых, он ей доверяет, причем настолько, что хочет услышать ее мнение.
- Я думаю… — девушка подперла голову рукой, — что это сделал кто-то или очень глупый, или… — задумалась, пытаясь подобрать подходящее слово, — коварный. В первом случае той девушке вообще не было бы дела до возможных последствий. Во втором она делала бы это целенаправленно — вы, наверное, заметили, что многие гриффы нас недолюбливают. Таким образом, главная цель заключалась, наверное, в организации раскола внутри нашего небольшого анклава и подрыве его репутации…
Карл как-то довольно улыбнулся.
- Карл, послушайте меня, пожалуйста, и не воспринимайте, как шутку! — воскликнула Лапина, встав с кресла и опершись руками о тяжелую малахитовую столешницу. — Я понимаю, что имею к вашей делегации такое же отношение, как и к Салазару Слизерину! И, тем не менее, для всех остальных я одна из вас, и потому я стараюсь мыслить отчасти с позиции внешнего наблюдателя…
Улыбка на лице Карла стала еще шире.
- Я до сих пор удивляюсь, Анна, как вы не оказались в Равенкло, с вашим складом ума. Хотя, — Шенбрюнн усмехнулся, подойдя к ней, — если бы вы попали к воронам, в Слизерине из нас учился бы один только Бранау, — и как-то грустно улыбнулся, закинув голову на бок, видя, как Анна уселась обратно в кресло, пребывая в немом удивлении: впервые она увидела страсть в его глазах. — Однако я предпочел бы вернуться к изначальной теме нашего разговора.
- Хорошо… — девушка проглотила застрявший в горле ком, гадая, было ли это завуалированным признанием в любви, и если да, то зачем Карлу вообще понадобилось говорить об этом. — Вариант третий. Эта гриффиндорка была одновременно коварной, но не глупой, а безответственной. И мне порой страшно подумать, сколько бед могут натворить люди, обладающие сразу двумя этим качествами, — грустно добавила она, опустив ресницы.
- Я думаю, вы правы, Анна, — к Шенбрюнну вернулось его типичное спокойствие и самообладание. — Лотар говорил… что для Гриффиндора безответственность является нормой, и что там учится немало ребят, любящих устраивать злые шутки развлечения ради, — даже в полумраке было видно, как исказилось гневом лицо Кайнер.
Сам же Карл полагал, что, видимо, эта девушка безуспешно добивалась внимания Лотара и, отчаявшись в успехе, решила отомстить ему таким жестоким образом, ибо по Лотару эта история ударила больше всех. Не стоит исключать, что та же девушка имела какие-нибудь счеты и к Грейнджер, и, как следствие, совершила двойную месть.
- Поэтому я хотел бы попросить вас о помощи. Я думаю, с вашим несколько иным взглядом на мир нам будет проще вычислить злоумышленницу, чтобы привлечь ее к ответственности.
- Хорошо, я постараюсь, по мере моих возможностей, — безучастно ответила Лапина.
А что? Работа непыльная — лишний раз поработать мозгами да, может быть, оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы увидеть или услышать что-нибудь важное — большего от нее не требуют. А в Гриффиндорском общежитии пусть сам Визерхофф рыщет и выясняет, кто есть кто.
- А теперь Анна, позвольте проводить вас до спален: уже слишком поздно, — закончил беседу Карл и, улыбнувшись, подал ей руку.
Было уже действительно слишком поздно…
5) Blackmore’s Night, “Faerie Queen” (Village Lanterne, 2006). Предположительно написано на стихи поэмы Эдмунда Спенсера “Королева фей” (около 1590).
Приблизительный перевод:
Кто б не восхищался,
Кто б не поклонялся, —
Кто ее не пожелает,
Кто б большее хотел узреть?
О темные глаза, узреть мне помогите,
Только взгляд — она унеслась,
Взгляни на меня, мы едины,
Умирая вместе с заходящим солнцем.
6) (худ., фр. — “против света”) Позиция предмета, при котором свет падает сзади. В результате сторона, зрительно находящаяся к источнику света ближе все, оказывается самой темной.
|
|
|
|
|
